Литература

ГЛАВА 7
Они прошли через хорошо знакомый Петру коридор, ведущий к площадке с бассейном. Впереди бесшумно скользил Санди, напружинившийся, готовый к броску. У выхода он подал знак остановиться, осторожно приоткрыл дверь, высунул голову, огляделся, немного подождал, прислушиваясь...

Выскользнув из двери, он прижался спиною к стене.

Было темно и тихо. В бассейне мрачно стыла черная вода, отрезая им путь к невысокой кирпичной стене, за которой шелестели ветви манго. И Петру вдруг подумалось, что сейчас обязательно должен вспыхнуть свет, как раз в тот миг, когда они будут на ограде,- отличные мишени для стрельбы в спину!

Санди опять остановился и прислушался. Они уже миновали бассейн, и от стены их отделяло лишь метров пятьдесят - асфальтированная площадка, на которой обычно расставлялись топчаны для желающих позагорать. Теперь эти топчаны аккуратной горкой громоздились у кабины для переодевания.

Сделав знак ждать, Санди вдруг рывком кинулся через это пространство и мгновенно очутился у стены. Прижавшись к ней спиною, он поднял автомат, направляя его на окна отеля и замер. Подождав минуту, махнул рукой Манди. Они перекинулись несколькими словами, затем Манди подпрыгнул, ухватился за гребень стены, подтянулся и спрыгнул в темноту.

Подождав немного, Санди махнул Петру. И как только Петр подбежал к стене, стал на одно колено, подставив сложенные руки ступенькой. Петр поставил на них ногу... И через секунду уже был на мягкой, покрытой толстым слоем опавших листьев земле на другой стороне. Здесь ждал его Манди.

"Джип" ждал за деревьями на узкой грунтовой дороге. Шофер с автоматом на коленях сидел за рулем. Они вскочили в машину, и "джип" без света пошел в темноту.

Метров через триста им навстречу мигнул синий фонарик, шофер притормозил, и в машину на ходу вскочил Жак.

Они спустились вниз, к Уарри, с поросшего густой зеленью холма, и "Эксельсиор" с его желтыми пятнами окон словно возносился позади них в небо. Потом въехали в какой-то проулок, в узкую щель между хибарами из фанеры, кусков картона, листов ржавого железа. Водитель включил фары - они оказались синими - и в синем свете хибары казались чем-то фантастическим, неземным. Попетляв по переулкам, выскочили на площадь, к бетонному католическому собору, построенному каким-то европейским модернистом, и здесь Жак приказал остановить машину.

- Вы останетесь здесь,- приказал он солдатам, и те молча полезли из машины.

Жак пересел за руль. Отъехав метров сто, он достал из-за пазухи сверток и протянул его Петру:
- Наши береты. Наденьте-ка... на всякий случай!

Минут через двадцать они выехали из города - их раза два останавливали патрули, освещали синими фонариками, но, увидев в машине белых, пропускали, не задавая вопросов и не спрашивая документов.

Отъехав от города мили три, Жак, ориентирующийся в этой кромешной темноте по одному ему только известным признакам, остановил машину прямо на дороге, огляделся, прислушался, потом мигнул фонариком в сторону реки. Два раза, потом через паузу еще два.

Из темноты сейчас же ответили: мигнули три раза подряд.

- Пошли,- облегченно вздохнул Жак.- Все в порядке...

Перепрыгнув через придорожную канаву, они пошли по пологому берегу вниз, к реке, откуда только что им сигналили. Трава была скользкой, и Петр поддерживал за локоть Анджея, ворчавшего, что подобные прогулки уже давно не для его возраста.

Из темноты еще раз посигналили. Послышался плеск весел подходящей к берегу лодки.

Напрягши глаза, Петр увидел на светлом фоне реки силуэт каноэ и в нем две скорчившиеся фигуры. Под ногами заскрипел сырой песок, они вышли к самой кромке воды и остановились. Каноэ подошло к берегу и уткнулось метрах в тридцати впереди.

- Подождите, я сейчас,- сказал Жак и направился в ту сторону.
- Вот и конец нашим приключениям,- вдруг сказал Анджей, и Петру почудилась в его голосе грусть.- Последний рывок и...

Но Петр его уже не слышал.

Решение пришло внезапно, и, даже если бы сегодня Жак и не сказал ему о смерти итальянца и американца, там, на дороге из Обоко, он все равно поступил бы сейчас так, как решил поступить.

Жак издали махнул им рукой, и они пошли вдоль кромки воды к каноэ. Два низкорослых оборванца стояли рядом с Жаком.

- Пожалуйста, хозяин... Добрый вечер, хозяин...
- Я сказал им, что разыщу их хоть в преисподней, если они вас не доставят в целости и сохранности на тот берег. И еще, что вам покровительствует Ошун и его белая жрица,- усмехнулся Жак.
- Неужели же и они знают Элинор?- удивился Анджей.
- Ее знают во всей Гвиании.- Жак обернулся к Петру:
- Ну а ты что... такой мрачный?
- Я никуда не поеду...

Петр произнес это тихо, но решительно.
- Что? Что ты сказал?
- Я остаюсь здесь,- твердо повторил Петр.
- Ерунда!- Лицо Жака стало злым.- Тебе здесь нечего делать. Людям вашего круга вообще нечего делать в этом бедламе. Черти ненавидят ангелов потому, что те своей непорочностью подчеркивают глубину их падения: черти ведь тоже были когда-то ангелами, пока не восстали против бога и тот не низверг их в ад во главе с Сатаной. Это придумал не я, это придумал английский поэт Мильтон.- Он усмехнулся.- Ты что же... решил, как Элинор, спасать наши души? Мою, Штангера, Эбахона? Только учти, Боба она не спасла. Он погиб вчера, когда повел этих проклятых альбиносов на пулеметы федералов. А ее лицо даже не дрогнуло. Словно я не сообщил ей ничего, что могло бы ее взволновать. Ни о смерти Боба, ни о том, что я... хорошо стреляю. Я сказал, что пристрелю ее, если она выйдет замуж за этого борова. И его тоже. Она выслушала меня не перебивая, а потом сказала, что вас хотят... убрать. И приказала мне - приказала!- отправить вас за Бамуангу любой ценой.- Он сплюнул.- И... бросила на стол пачку денег... за "операцию"... Она решила поставить меня на мое место. Мол, бери! Ты же наемник, профессионал!

Над позициями федералов взлетела ракета.

Жак словно очнулся:
- А теперь быстро в лодку!

Петр отрицательно покачал головой и повернулся к Войтовичу:
- Садись, Анджей!
- Ты... хочешь от меня избавиться?- возмутился тот. Петр взял его за руку:
- Ты же знаешь, в чем дело. Я должен остаться, Анджей! А ты... ты расскажешь всему миру, что здесь происходит.

Он стал торопливо вытаскивать из карманов пластиковые пакеты с кассетами и блокнотами и совать их в руки Войтовича.

- Это твой долг, Анджей! Как человека, как журналиста...

Войтович молчал, отвернувшись. Потом внезапно шагнул к Петру и крепко обнял его, щека его была мокрой. Затем шагнул к каноэ, в котором гребцы сидели уже наготове с короткими и широкими веслами в руках.

- Пора,- нетерпеливо поторопил его Жак.- До рассвета надо уйти подальше за федеральные линии.

Анджей махнул рукой и шагнул в каноэ. Жак ухватился за нос лодки, сталкивая ее с мели, Петр помог ему... Суденышко тихо скользнуло от берега. Гребцы заработали веслами, каноэ вынесло на течение, и оно быстро заскользило вниз по могучей реке.

Петр и Жак молча стояли у воды до тех пор, пока лодка не растаяла во мгле.

- А теперь... скажите, сэр, что вы прикажете мне делать с вами теперь?- иронически спросил наконец Жак, заложив руки за спину.
- Прежде всего надо решить, как объяснить исчезновение Войтовича,- решил переменить тему Петр.
- Это как раз меня волнует меньше всего. Ушел из отеля, нашел рыбаков - и только его и видели. А ты?
- Ты же сказал, что мои коллеги получили пропуска на фронт. Так вот будем считать, что на меня он тоже выписан, просто я не успел его получить в Обоко.

Петр говорил это, а на душе у него было удивительно легко, впервые за много-много дней. Лишь бы Войтович благополучно добрался до Луиса! И тогда мир узнает всю правду о погроме, о том, кто платил подстрекателям, кто стоит за Эбахоном, этой жалкой марионеткой, разглагольствующим о спасении народа идонго от истребления и торгующим оптом и в розницу богатствами его земли.

А он, Петр, ничего теперь уже не боится. Пусть Эбахон расправится с ним, как он расправился уже с четырьмя журналистами! Но остальных-то он тронуть не сможет: весь мир скоро узнает о "десяти маленьких негритятах"...

- Тебе придется теперь быть все время со мною.- Голос Жака был решителен.- Со мною тебя никто не посмеет тронуть и пальцем...
- Спасибо, Жак!- весело ответил Петр...- А теперь... поедем в отель?

Жак с любопытством взглянул на него:
- Ты еще радуешься?

И он зашагал по пологому берегу вверх, туда, где они оставили "джип".

- Не понимаю,- еще раз повторил он уже за рулем.- Не понимаю, почему ты решил остаться. Там,- он кивнул в сторону Бамуанги,- тебя ждали свобода, слава, деньги! Ты был бы первым газетчиком, вернувшимся из Поречья. Ты же наверняка многое узнал, пока был рядом с президентом. А ты отдал все это Анджею. Он отличный парень, но Мартин Френдли или Серж Богар из Франс Пресс так никогда не поступили бы!
- А если бы из-за того, останусь или не останусь, зависели бы жизни семи... Нет, даже восьми человек?

Жак сбавил ход и, обернувшись к Петру, вдруг хлопнул его по плечу:
- А ты молодец, парень!
- Ладно, хватит объясняться,- толкнул его Петр кулаком в бок.



ГЛАВА 8
Обложка записной книжки была красной, клеенчатой и пахла клеем. Петр тщательно отогнул ее, чтобы не мешала заполнять первую страницу, и написал на листке в бледную голубую клетку:

"Полковник Кэннон. Англичанин, возраст - примерно тридцать лет. Не пьет, не курит, одержим антикоммунизмом. Взгляд полубезумный. Командир Кодо-6".

Перевернул страничку, подумал и перевернул еще одну. На следующей написал:

"Гуссенс. Полковник. Фламандец. Большой любитель пива. Циник и весельчак. На идеи наплевать, были бы деньги. Кодо-5. При любом случае высмеивает "идейность" Кэннона".

Петр сидел в своем номере, в том самом, в котором еще несколько часов назад раскладывал вещи, стараясь, чтобы вид их доказывал, что он еще вернется в эту комнату. Что же, так оно и произошло, он вернулся. Вернулся и теперь начинал новую записную книжку, словно новую главу своей жизни.

Это был его долг, тот самый долг, которому подчинился Анджей Войтович, севший в каноэ, чтобы уйти на тот берег, уйти одному. А он, Петр, будет здесь, будет работать.

Он усмехнулся: что ж, если мистер Блейк хотел его сделать опасным свидетелем, он им стал!
***

Эта мысль пришла к нему, когда они с Жаком вернулись в "Эксельсиор" и направились прямо в бар, уже не столь переполненный, как несколько часов назад, но все такой же душный.

Гуссенса и Кэннона там уже не было, и Жак повел Петра в угол, где у стойки пустовали высокие табуреты. Бармен поспешил к ним, едва они уселись, и растянул губы в профессиональной улыбке:
- Йе, са...
- Кока-кола,- поспешил предупредить Жака Петр. Жак удивленно поднял брови, но ничего не сказал.
- Двойной виски,- кивнул он бармену, и тот бросился выполнять заказ.

Петр обвел медленным взглядом помещение и остановил его на двух парнях, громко споривших о чем-то за третьим столиком справа. Они казались немного старше других, и, видимо, бессонные ночи в продымленных барах им были не в новинку. И вообще они держались подчеркнуто уверенно.

- Посмотри на этих,- тихонько коснулся Петр локтем локтя Жака.- Хотелось бы с ними поговорить... Кто они, как сюда попали...
- Гарсон!- щелкнул Жак пальцем бармену, уже спешащему с бутылочкой кока-колы и стаканом, наполненным на два пальца виски.- Бутылку виски - парням на тот столик. Да скажи, что с ними хочет поговорить полковник Френчи!
***

...Петр перевернул еще несколько страниц - места для записей о Кэнноне и Гуссенсе он оставил достаточно - и стал быстро писать, стараясь делать это как можно убористее,- писать о том, что он услышал в этот вечер в баре.

"...Они назвались Лесли и Сэмми. Оба бывшие солдаты. Один служил на Мальте, другой в Ольстере. Почему расстались с армией ее величества королевы Великобритании, умалчивают.
Что привело их сюда? Переглянулись и засмеялись: конечно же, деньги! В стране, где почти два миллиона безработных, отставному солдату приходится нелегко. А тут... опять переглянулись... Газеты вдруг стали публиковать объявление: требуются бывшие солдаты для работы за границей - обучение военному делу. Нужны люди в возрасте от 24 до 45 лет. Звонить между десятью и семнадцатью часами по телефону...
"Лесли, сохранивший солдатскую стрижку, толстощекий здоровяк:
"- Ну я и позвонил. Какое-то там бюро услуг. Сказал, что по объявлению. Барышня ответила: "Если действительно интересуетесь работой, оставьте ваше имя, адрес и телефон. Завтра до полудня вам позвонят".
"Я оставил - как тут не смекнуть, что парни боятся за свой бизнес! На другой день точно, звонят! Говорит майор Вэнкс, просит прибыть в шестнадцать ноль-ноль в отель "Тауэр", номер 615.
"Сэмми завербовался точно так же, по объявлению. Но ему назначили встречу в отеле "Пикадили" - майор Хавкин".

Петр подчеркнул имена Вэнкс и Хавкин.

"...Оба подписали контракт на тридцать шесть недель.
"- Условия приличные,- говорит Сэмми.- Такую работенку надо еще поискать!
"У него низкий лоб, тяжелая челюсть, маленькие глазки-буравчики. Встретишь такого один на один в темном переулке - вздрогнешь. Говорит тихо, с хрипотцой.
"Каковы же условия? Говорят об этом не стесняясь, даже хвастаясь... Жак сказал им, что я журналист и его друг, а к "полковнику Френчи" они относятся как-то странно: боятся, восхищаются и завидуют.
"Итак, условия контракта: 150 фунтов стерлингов - подъемные, жалованье в неделю - тоже 150. Все без вычета налогов. Вклад в банке. Если хочешь, могут переводить родственникам, где бы они ни жили. Через шесть месяцев - месяц оплаченного отпуска и билет на самолет до любого пункта земного шара.
"Сэмми утверждает, что были обещаны и премиальные: 750 фунтов за подбитый танк, 250 - за каждого убитого солдата противника, 1200 - за взятого в плен офицера.
"Сомнительно, чтобы господин Эбахон пошел на такие расходы, а пообещать можно что угодно!"

Петр закрыл записную книжку - на сегодня хватит!- задумался... Конечно, эти двое рассказывают далеко не все о своей жизни. Впрочем, вербовщики всем и не интересовались. Называй любое имя - и на него тебе выпишут фальшивый паспорт, разумеется, если сначала получить "о'кэй" от врача.

У врача эти двое и познакомились. А когда подписали контракт и получили аванс по сто пятьдесять долларов, напились в кабаке "Черный кот" и учинили драку. Оказались в полиции.

Простоватый Сэмми до сих пор восхищен: как это Лесли пришло в голову сослаться на майора Вэнкса! Часа через два их выпустили и доставили в отель "Глостер", а там... там уже были свои ребята, почти сотня - это они и прилетели сегодня специальным рейсом в Уарри. Деньги за месяц вперед должны выдать послезавтра. А пока можно жрать и пить сколько хочешь за счет президента Эбахона!

Оба из команды Кэннона. Говорят, что Кэннон вообще мечтает избавиться от своих черных солдат. Кто остальные, прилетевшие сегодня? Пожимают плечами: всякий сброд, профессиональных солдат мало, будьте уверены! Уж солдат-то они сумеют отличить от всяких там штатских.

И вообще половина - сопляки, лет по шестнадцать-семнадцать, сбежали от родителей, насмотревшись приключенческих фильмов. Несерьезные люди!

Он, Сэмми, уже назначен заместителем Кэннона. Кэннон? Он о нем слышал в "Глостере". Говорят всякое. Вроде бы был парашютистом, сержантом. Служил на Кипре. В Ольстере тоже. Ограбил банк - и попался. Парню не повезло, но вот... Отсидел пять лет - и полковник! Ребята говорят - шизик.

...Жак, видя, с каким интересом Петр слушает наемников, заказал еще бутылку. Лесли, застенчиво улыбаясь, поспешно наполнил стоящий перед ним стакан доверху и опрокинул его себе в глотку.

"Пьяница,- решил про себя Петр.- Тихий пьяница. А этот, Сэмми, уголовный тип".

Если бы он знал, как недалек был от истины! Несколько месяцев спустя, когда имена и фотографии английских наемников замелькали в лондонских газетах, репортеры раскопали настоящие имена и всю подноготную Лесли и Сэмми.

А пока... откуда было Петру знать, что Лесли начинал свою карьеру парашютистом в английской армии, занимался контрабандой и подозревался в трех убийствах? Что его арестовывали несколько раз на Мальте за изнасилования? Что после восьми лет службы его с позором выгнали из армии и он вел жизнь двойного агента в Ирландии и на Ближнем Востоке и был приговорен за это к смерти Ирландской республиканской армией?

Не знал он, что Сэмми был когда-то старшим капралом английских ВВС и торговал заодно оружием. Что именно Сэмми, а не Лесли был алкоголиком, и психиатр, обследовавший его, когда дело об оружии выплыло наружу, назвал его "абсолютно антисоциальным типом с больной психикой", что и избавило старшего капрала от военного трибунала.



В печати появились и названия организаций, занимавшихся вербовкой наемников. Некая Консультативная служба безопасности в Лондоне. Там же Британская добровольческая армия, созданная майором Полем Даниэлсом, бывшим полицейским с семнадцатилетним стажем, свихнувшимся на "красной угрозе". Он грозил, что Советский Союз, если его не остановить, скоро завоюет Англию, США и весь мир.

И, вербуя наемников на войну против "красных" в Африке, Даниэле заявлял, что, поскольку они защитники веры, называть их наемниками абсурдно, ибо они "крестоносцы" свободного мира.

В США наемников поставляла фирма "Феникс ассошиэйтс". В ЮАР их вербовал знаменитый своими зверствами на африканской земле Майк Хор по кличке Бешеный Майк, создавший клуб "Серые гуси". Во Франции дело было поставлено СЕДЕСЕ - ведомством Фоккара, и притом на солидную основу. Впрочем, ЦРУ и британская Интеллидженс сервис тоже не отставали от своих французских коллег, а кое в чем и опережали их.

Всего этого Петр еще не знал. Здесь, в Поречье, он видел лишь вершину айсберга, но догадывался, что самое главное пока еще от него скрыто. Догадывался и был полон решимости копать все глубже и глубже.

...Петр взглянул на часы. Шел уже четвертый час, близилось утро.

"Анджей давно уже должен быть на том берегу,- подумал он.- Только бы не напоролся на патруль федералов".

Не раздеваясь, устало бросился на кровать и почувствовал, что не в силах больше бороться со сном. Ему вспомнилось, что Жак, проводив его в номер, приказал своим телохранителям опять занять пост у лифта и не пускать никого, кроме своих...

"Своими" он называл офицеров Кодо-2.

Проснулся он, как ему показалось, тотчас же от громкого стука в дверь. Открыл глаза... В номере горел свет, а за незашторенными окнами было уже утро.

На пороге стоял Жак. Его лицо было серым от усталости, но при виде Петра он улыбнулся:
- Доброе утро! Спал не раздеваясь? Зря! Жак покачал головой:
- Судя по всему, нам скоро придется расстаться с этим комфортом!

Он вошел в комнату, снимая на ходу с плеча автомат. Потом сдернул со своей русой головы берет и плюхнулся в кресло. Потянулся, сладко зевнул и принялся тереть кулаками покрасневшие от усталости глаза.

- Ты не спал?- почему-то удивился Петр.
- Надо было дождаться возвращения разведчиков...
- Как Анджей?
- Стрельбы, по крайней мере, слышно не было,- опять зевнул Жак.- Разведчики говорят, что войска федералов оставили на том берегу только редкие заслоны н отошли.
- Значит... Эбахон добился успеха?- И Петру вспомнились слова Блейка, обещавшего полную поддержку Эбахону, как только он добьется первых успехов на фронте. Теперь деньги за нефть, за всю нефть, которую "Шелл" качала целый год в Поречье по соглашению с федеральным правительством, будут переданы Эбахону. Да, теперь этот человек с лихвой окупит свои затраты на наемников, и если ловко повернет дело, а это-то уж он сможет, особенно с помощью Аджайи, то, глядишь, сумеет стать богатейшим человеком не только Гвиании, но и всей Африки.
- Успеха?- повторил за ним Жак.- Да, пожалуй... Но неизвестно, чем этот успех еще обернется.

Жак усмехнулся:
- В пять утра Штангер созвал совещание. Чтобы поднять дух населения, он объявил, что будет платить по три шиллинга за каждого похороненного федерала. За тех, кто погиб в прошлую ночь и погибнет в будущем!
- Ого!
- Но самое забавное случилось дальше. Хитрые подданные короля Макензуа предъявили счет почти за пять тысяч могил, хотя всем известно, что федералов погибло от силы ну сотни две, не больше!- Жак засмеялся.- Конечно, обмануть белого человека никогда не считалось в Африке зазорным, но чтобы так нагло...
- И что же? Заплатил?
- Заплатил! И сегодня с утра радио уже вовсю трубит о пяти тысячах вандалов, преданных земле доблестными защитниками Уарри. Но это еще не все. Узнав о данных разведки, Штангер объявил, что послезавтра форсирует Бамуангу и двинет нас на Луис, чтобы с ходу захватить его, пока федералы маневривуют где-то слева, справа, впереди, позади.

Жак встал, вытянул впереди себя руки, несколько раз присел, затем сделал еще два-три упражнения, разгоняя сонливость.

- Надо готовиться к наступлению: Штангер с утра поехал инспектировать позиции.
- Значит... наступление все-таки состоится?
- Состоится. Кэннон поддержал Штангера, а у него сейчас ударная группа - больше сотни англичан и американцев. В Африке это все еще кое-что значит. Кстати...

Он расстегнул нагрудный карман своей куртки вынул оттуда сложенный вдвое листок бумаги и протянул Петру:
- Твой пропуск. Подписан Штангером от имени президента. Отныне ты считаешься иностранным корреспондентом, аккредитованным при моей персоне и находящимся под моей юрисдикцией. Доволен?

Петр взял листок, развернул, быстро пробежал глазами машинописный текст, украшенный печатью - череп и кости - и какой-то закорючкой, означающей подпись главнокомандующего вооруженных сил Республики Поречье генерала Рольфа Штангера.

- Я позвонил президенту, он ведь в восторге от моих полководческих способностей, и сказал ему, что не могу прожить без тебя и часа,- продолжал Жак.- Он так обрадовался, что ты нашелся да еще на этом берегу, что сам предложил мне взять тебя под опеку... и под честное слово, что ты не сбежишь.

- И ты... дал за меня честное слово?- нахмурился Петр.
- Но ведь это же мое честное слово, а не твое!- успокоил его Жак.- А потом трубку взяла Элинор и спросила, как твои дела. И еще спросила, где похоронили Боба. Я рассказал ей, как найти его могилу: на африканском кладбище, простая бетонная плита без имени. Ведь когда сюда придут федералы, они не оставят на этой земле даже наших костей! А кто сможет объяснить им, что Боб никогда, в сущности, не был наемником?- В голосе Жака была горечь.- Ладно. Позволь-ка мне принять у тебя душ, да пойдем завтракать.

ГЛАВА 9
Но до наступления, начать которое было решено на совещании у Штангера, дело дошло не через день, а через пять. И почти каждый день на аэродроме в Уарри приземлялись тяжелые транспортные самолеты, доставлявшие наемников и ящики с оружием, боеприпасами, медикаментами.

Вновь прибывших распределяли по командам, и "полковники" - так и не иначе именовали себя Кэннон, Гуссенс и другие - сходились в едином мнении: солдаты это были никуда не годные.

- Молокососы! Подонки! Дерьмо!- ругался Жак: в Кодо-2 теперь уже было не полтора десятка, а больше сотни расхлябанных парней, никогда не имевших никакого понятия о дисциплине и не собиравшихся подчиняться кому бы то ни было.- Кончится тем, что я прикажу своим черным разоружить их и отправить назад первым же самолетом!- грозил он.- Они мне разлагают всю команду!

Сам Жак все эти дни носился по трем своим батальонам, расположившимся на правом фланге обороны, вдоль берега Бамуанги, распределяя пополнение.

Ставшие командирами батальонов Жан-Люк, Браун и Кувье смотрели на новичков проще, больше полагаясь на своих "ветеранов" - хорошо обученных командосов. Настроение у них было боевое. За разгром федералов Кодо-2 получила премию: по пятьсот фунтов каждому белому и по двадцать пять - черному. Штангер лично перед строем, торжественно вручал деньги каждому.

Впрочем, Эбахон надеялся вскоре пополнить свои валютные запасы. Мистер Блейк сдержал свое слово - сто миллионов фунтов были переведены на имя "его превосходительства президента Республики Поречье маршала Дж.Эбахона", а после броска на Луис - через Бамуангу... "Шелл" обещала не поскупиться!

Да, дела пока шли неплохо. Федералы попытались было высадить морской десант в Данди, нефтяной столице Поречья, но были отбиты, а два транспорта и одна канонерка из состава и без того небольшого флота Гвиании погибли под огнем береговой артиллерии. Правда, разведка доносила, что федеральные войска движутся к северной границе Поречья, поэтому Кодо-1 и 3 пришлось срочно перебросить туда вместе с двумя дивизиями, только что сформированными из добровольцев. Три дивизии вместе с Кодо-4 держали оборону Данди, и, как показывали события, довольно успешно.

Жак был настроен скептически, даже несмотря на то, что военно-воздушный флот Поречья, состоящий из трех самолетов "френдшип" компании "Гвиания эйруейс", оказавшихся к моменту раскола на аэродромах Уарри и Данди, конфискованных и переоборудованных в бомбардировщики, пополнился шестью легкими реактивными машинами, способными нести под крыльями ракеты. Их подарил шведский граф, известный авантюрист и миллионер, в ответ на призыв Эбахона ко всему миру - спасти от геноцида народ идонго.

Самолеты были доставлены воздухом в разобранном виде, и шведы-механики, сопровождавшие их, возились теперь на аэродроме Уарри.



...Наступление началось в ночь с субботы на воскресенье. Сотни рыбачих каноэ бесшумно пересекли Бамуангу и высадили командосов Кодо-2. Ученики Жан-Люка и Брауна оказались на высоте: посты федералов были сняты в полной тишине. Затем на хорошо разведанные позиции растянутой вдоль берега федеральной дивизии обрушился внезапный огонь минометов и базук. Бой был короток и жесток. Бросив тяжелое вооружение, грузовики и "джипы", федералы рассеялись по окрестным лесам, открыв дорогу на Луис - триста миль узкого разбитого шоссе.

Гуссенс, Кэннон и их команды были недовольны. Штангер по приказу Эбахона распорядился бросить первыми в бой Кодо-2. И опять премия должна была достаться этому чертову Френчи! Что ж, когда-нибудь этот Френчи получит свое... И полковники не спешили с переправой: пусть он там получит хорошую трепку!

Вырвавшись вперед по шоссе на захваченных у федералов машинах, первый батальон Кодо-2 остановился. Жак и командир батальона бельгиец Кувье решили, что дальше отрываться от основных сил опасно. Посоветовавшись, они приказали занять оборону на берегу неширокой лесной речки у бетонного моста, узкого, способного пропускать за раз лишь одну машину. На всякий случай мост заминировали.

- А ведь мы могли бы через несколько часов быть в Луисе,- усмехнулся Кувье.- Если бы не эти бастарды [ублюдки (англ.)]...



Разложив карту на радиаторе "джипа" с большими белыми буквами на бортах - ФАГ - Федеральная армия Гвиании,- он вместе с Жаком при свете фонарика, который держал Петр, прикидывал возможные рубежи, где федералы могли бы попытаться организовать оборону.

- Сорок девять мостов и одна дорога,- задумчиво произнес Жак, отрываясь от карты.- И каждый может быть взорван. А по сторонам - болота и леса. Чем ближе к побережью, тем больше болот. Это авантюра!- Он поднял голову и посмотрел на ночное небо:
- Как только рассветет, федералы опомнятся и... Мы не знаем, может быть, у них есть какие-нибудь силы на подходе. А Гуссенс и Кэннон грабят Обури...

Петр взглянул туда, куда теперь смотрел Жак,- в направлении Бамуанги. Он много раз бывал в Обури, богатом городке напротив Уарри, через реку. Четыре банка на центральной площади, один напротив другого, пивной завод, большой универсальный магазин, торговые склады... Да, там было что пограбить!

Командосы Жака проскочили городок с ходу - перед наступлением Жак предупредил, что сам расстреляет каждого, кто отстанет от колонны. Наемники, те, кто прилетел сюда в последние дни, поворчали, но возразить не посмели.

И теперь, томясь на шоссе, стиснутом стенами мрачного ночного леса, они с завистью поглядывали на зарево, освещающее небо в той стороне, где остался Обури.

И Жак чувствовал их настроение... Еще полчаса - и они не вынесут ни мрачной тишины леса, ни мысли о том, что принадлежащую им по праву завоевателей добычу сейчас делят те, кому посчастливилось попасть к Гуссенсу и Кэннону.

- Надо выслать патрули вперед по шоссе, выставить фланговые охранения. Выслать патрули и назад - к Обури,- задумчиво предложил Жак.

Кувье согласно кивнул.

- Передай Морису Дювалье, чтобы к Обури отправил взвод англичан,- продолжал Жак.- Тех самых...

Петр хорошо помнил парней, о которых говорил теперь Жак. Их было человек двадцать, и всех их завербовали в одном из лондонских кабачков на Фенчерч-стрит. Потом они неделю пьянствовали в отеле аэропорта Хитроу, учинили грандиозный скандал и драку с полицией, очутились в кутузке. Но их внезапно освободили и вместо суда отправили в Поречье.

- Как очень важных персон,- похвалялся их главарь Спайк Пауэлл, прозванный за свой тщедушный рост Мини-Спайк.

Чем этот болезненного вида хлюпик с серым лицом наркомана держал в повиновении всю компанию, для Петра было загадкой. Правда, он был старше всех своих дружков, многие были совсем мальчишки, но только ли этим?

Прибыв в Уарри, они поставили условие: будут служить в одном взводе и чтобы взводным был Мини-Спайк. Штангер условие принял и направил их в Кодо-6 к Кэннону. Но уже на следующий день, после того как Кэннон собрал всех новичков в ресторане "Эксельсиора" и заявил, что в его команде будут действовать жестокие законы английской армии, Мини-Спайк явился к Штангеру и потребовал, чтобы его взвод перевели в Кодо-2, к полковнику Френчи.

Штангер поморщился - он не привык отменять свои приказы, но согласился: перед наступлением каждый белый наемник был в цене! Зато Кэннон не счел нужным скрывать, что расценивает эту выходку дружков с Фенчерч-стрит как "неповиновение командиру со всеми вытекающими последствиями".

Мини-Спайк в ответ заявил, что ему плевать и на самого Кэннона, и на его угрозы,, увел своих людей в расположение батальона Кувье, о котором предварительно вызнал, что тот, не в пример Брауну и Жан-Люку, вполне покладистый парень.

Жак принял английский взвод без энтузиазма.

Сейчас, ожидая бунта наемников, он понимал, что, если бунт произойдет, тон ему задаст английский взвод. Отсюда и было его решение отправить англичан в Обури, подальше от Кодо-2.

- Отправь их, да скорее возвращайся,- приказал Жак Кувье, и бельгиец заговорщически подмигнул в ответ. Вздорность Мини-Спайка раздражала и его.

Кувье казался веселым и общительным парнем, но Петр узнал, что бельгиец прославился... убийствами и грабежами еще в Конго, где был вместе со Штангером.

Проводив Кувье взглядом, Жак аккуратно сложил карту и бросил ее на сиденье "джипа".

- Не нравится мне эта тишина,- сказал он Петру.- Все идет как-то не так, слишком уж легкий успех. Ни за что не поверю, что федералы оставили дорогу на Луис открытой! Кстати, не забывай, что есть какая-то международная конвенция, запрещающая журналистам браться за оружие в ходе боевых действий.
- Мое оружие - вот...- Петр приподнял фотокамеру, висевшую у него на груди.- И вот...
Он приложил руку к нагрудному карману, из которого торчали записная книжка и дешевая шариковая ручка.
- Что ж, будем надеяться, что оно окажется счастливее наших базук,- вздохнул Жак.- А вот и бельгиец! Быстро же он обернулся!
- Англичане уже ушли в Обури... самовольно,- доложил запыхавшийся Кувье.- Мини-Спайк увел их.

Жак со злостью выругался:
- Ладно, пусть только окончится эта авантюра, я с ними поговорю...- Он взглянул на горизонт:
- Светает... Санди! Манди!
- Йе, са!- хором прозучали в предрассветном сумраке голоса телохранителей, и они появились у "джипа", словно выросли из-под земли.
- Поехали,- решительно сказал Жак и сел за руль.
- Йе, са!- ответили телохранители и ловко перемахнули через борта "джипа" на заднее сиденье.

Петр, не дожидаясь приглашения, последовал их примеру и уселся рядом с Жаком.

- Проскочим по дороге вперед,- обернулся тот к Кувье.- Надо заставить противника себя обнаружить... и уносить ноги к Бамуанге, пока не поздно!

Бельгиец на секунду задумался, потом обошел "джип" и уселся рядом с Петром на переднее сиденье третьим:
- Поехали!

Жак посмотрел на него, усмехнулся, но ничего не сказал.
- Скажите парням у М-66, чтобы не всадили в нас снаряд, когда будем возвращаться,- обернулся он к телохранителям, и Санди сейчас же прокричал что-то на языке идонго командосам, замершим у американской противотанковой пушки, направленной на уже хорошо видный в утреннем свете мост. М-66 тоже захватили в Обури.

Дорога была пустынной. И это казалось необычным. Сколько раз вот так, на рассвете, Петру приходилось ехать воскресным утром по какой-нибудь гвианийской дороге - и каждый раз она была полна жизни.

По ее обочинам скользили цепочки женщин, с корзинами на головах, спешащих на рынок в ближайший городишко. Усталые, в болотной грязи, брели охотники со старинными кремневыми мушкетами. Рядом бежали тощие собаки с высунутыми языками. У удачливых стрелков с пояса свешивались порой одна-две зеленые мартышки или крупные куропатки. Сборщики латекса ехали на велосипедах, увешанных сетками, в которых белели тяжелые шары застывшего сока каучуконосов. Позже появлялись стайки ребятишек в дешевой синей форме, с сумками из рафии [джут] через плечо, шагающих в школы при католической или протестантской миссиях.

Но теперь дорога была мертва, и это был действительно плохой признак, признак того, что местные жители не были застигнуты врасплох штурмом Обури, что федеральные власти предупредили их обо всем заранее.

Так считал Жак, но Кувье сомневался, федералы могли просто-напросто выселить жителей прифронтовой зоны.

Миль через пять показалась деревня - длинный ряд глиняных домиков под тростниковыми крышами. Окна были плотно закрыты почерневшими от сырости ставнями, двери заперты тяжелыми самодельными замками. Ни курицы, ни собаки.

- Иджебу,- сказал Кувье, заглянув в карту, которую поднял из-под ног Петра.
- Пригнитесь,- не отрывая глаз от дороги, приказал Жак.- А лучше сядьте на пол.

Санди и Манди сейчас же соскользнули вниз и уселись на полу, выставив автоматы по обе стороны машины.

Петр нерешительно взглянул на Кувье, но тот пренебрежительно махнул рукой:
- Если уж влепят очередь, то прошьют все насквозь...

И не двинулся с места. Петр последовал его примеру. Жак недовольно покосился на них, но промолчал.

Они без приключений проехали покинутую деревню и миль через пять остановились: впереди был узкий мост, а за мостом виднелось еще одно селение.

Жак заглушил мотор, и сразу же наступила полная тишина. Впереди и позади - пустынная дорога, по сторонам глухой лес, в котором не пройти без мачете и нескольких шагов.

- Мы их ищем, а они уже где-нибудь у самого Луиса,- рассмеялся Кувье.- Готовятся к капитуляции.
- Или ждут, когда мы втянемся поглубже на их территорию. И тогда...

Жак обвел взглядом могучие стволы деревьев, оплетенные лианами, высокую, почти в рост человека траву на обочине и в придорожной канаве...

- А если нас принимают за федералов?- высказал Петр мысль, неожиданно пришедшую ему в голову.- Ведь у нас на машине - ФАГ - Федеральная армия Гвиании.
- У федералов, насколько мне известно, европейцы в армии не служат,- хмуро пробормотал Жак, продолжая вглядываться в чащу.
- А летчики?- возразил Петр.
- Когда еще они прибудут!

Жак неожиданно поднял руку, требуя тишины, прислушался, хмыкнул. Потом включил двигатель и резко развернул машину.

- В лесу люди,- тихо сказал он.- Не слышно птиц - их распугали. Теперь только бы не поняли, что мы догадались... Поедем медленно, как ни в чем ни бывало...

И он плавно тронул "джип".

- Федералы, са!- почти одновременно раздался крик Санди, и, вскочив во весь рост, телохранитель дал по лесу длинную очередь.
- Идиот!- яростно заорал Жак.

Но лес уже превратился в ад, опоясался огненными вспышками выстрелов.

Они выскочили из-под огня, скрывшись за поворотом дороги. Сбавив скорость, Жак обернулся:

- Все целы?

Петр тоже обернулся. Санди, залитый кровью, с широко открытыми остекленевшими глазами и отвисшей челюстью, лежал на сиденье, раскинув руки.

- И меня... кажется... задело,- сквозь зубы процедил рядом с Петром Кувье.- Эти свиньи...

Кувье, бледный, без кровинки в лице, сидел, откинувшись на спинку сиденья и держась обеими руками за левую сторону груди. Между его пальцев, на ладонь выше сердца, торчала короткая, плохо оперенная стрела...



Жак остановил машину.

- Дотянешь? Сейчас трогать стрелу нельзя...

Кувье скрипнул зубами и попытался улыбнуться. Улыбки не получилось:
- Нет. Это конец. Даже не особенно больно. Но эти свиньи всадили в меня отравленную стрелу. У меня все леденеет...

Руки его упали. Глаза расширились.

- Все мои деньги... в поясе... на мне... Пошлите по адре... Он напрягся... и разом обмяк, уронив голову на грудь.

ГЛАВА 10
- Что ж, он знал, на что шел,- мрачно сказал Дювалье и натянул берет.

Кувье лежал на спине прямо на асфальте шоссе, и стрела все еще торчала у него в груди. Американец Бенджи с недоумением смотрел на него своими ярко-синими, по-детски наивными глазами.

- Ловко же они его, шеф,- продолжал Дювалье.- Не хотел бы я быть на его месте!

Он передернул плечами, его кустистые брови сдвинулись.

Жак не ответил. Сидя на корточках над телом убитого, он расстегивал его широкий кожаный пояс, украшенный хромированными бляшками. Пояс был тяжел, и, сняв его, Жак со вздохом взвесил его на руке:
- Он просил отослать деньги по какому-то адресу...

Жак провел рукой по поясу сверху вниз, нащупал потайные кармашки, расстегнул их. В первом оказалась завернутая в пластик пачка денег, во втором - документы, тоже в пластике, в третьем - надписанный конверт, а в нем - опять деньги.

- "Брюгге",- прочел Жак.- Он был из Брюгге. А фамилия, наверное, жены или матери. У него была другая фамилия - не Кувье.
- А стоит ли, шеф?- выставил вперед свою тяжелую челюсть Дювалье.
- Что... стоит?- резко обернулся к нему Жак.
- Что-то кому-то посылать,- цинично усмехнулся Дювалье.- Нам они тоже бы пригодились. Ведь правда, Бенджи?

Американец сглотнул комок в горле и вопросительно посмотрел на Жака. "У него только два недостатка - никогда нет денег и слишком большой рост,- вспомнились Петру слова Жака об этом парне.

Жак молча перекинул пояс через плечо, повернулся и пошел к своему "джипу".

- А зря брезгуем, шеф!- насмешливо бросил ему в спину Дювалье.- Черные действуют по общим правилам!

И он, поймав взгляд Петра, кивнул в сторону густого придорожного куста, под которым лежало обнаженное тело Санди. Манди, вздыхая, связывал в узел одежду убитого. Двое других командосов копали саперными лопатками могилу тут же, у дороги.

- Они честно поделили между собой деньги покойника. Считай, что это пошло ему на похороны,- продолжал Дювалье, подмигивая Бенджи.

Дювалье в сердцах сплюнул на землю и растер плевок рифленой подошвой высокого тяжелого башмака.

Жак бросил пояс убитого в "джип" и вернулся обратно:
- Хватит болтать! Если Кэннон и Гуссенс не выступят к нам немедленно, нас отрежут от Обури, и тогда... Боюсь, что федералы выпотрошат наши пояса без всяких разговоров.
- Ты думаешь, они намеренно отошли в лес, чтобы... Дювалье встревоженно свел брови, маленькие глазки его буравили Жака...

"Ага, испугался!- отметил Петр про себя.- Это тебе не мародерствовать!"

Жак несколько секунд не произносил ни слова, задумчиво глядя куда-то на верхушки деревьев. Потом остановил взгляд на Дювалье. Он принял решение.

- Поедешь в Обури и передашь Кэннону и Гуссенсу: мы под угрозой окружения, и я не ступлю вперед ни шагу. Если же через час я не узнаю, что они выступили на соединение с нами, поворачиваю колонну назад. Понял?

Дювалье усмехнулся и подбросил ладонь к берету:
- Слушаюсь, шеф!

Глазки его довольно блестели: ему совсем не хотелось торчать здесь, дожидаясь, пока в него угодит отравленная стрела, выпущенная из зарослей. К тому же оставалась еще и возможность поживиться кое-чем в Обури. В конце концов, он сумеет добыть там и свою долю.

Взгляд Жака остановился на верзиле Бенджи.

- А ты... назначаю тебя командиром батальона вместо Кувье!
- Слушаюсь, сэр!- радостно вытянулся Бенджи и скосил глаза на убитого бельгийца.- Похороним здесь или... захватим с собой?

Жак взглянул на убитого:
- Если пойдем вперед - похороним. Назад - возьмем с собой. В Уарри на кладбище есть место... для всех нас.
- Что так мрачно, шеф!- развязно ухмыльнулся Дювалье.- Нас еще ждут в кабаках Парижа - и с тугими бумажниками. Не так ли, шеф?

Но Жак не принял его тона.

- Бери "джип", Грилло и...- Он вдруг остановил взгляд на Петре.- ...И еще с тобою поедет Питер.
- Но...- возразил Петр.- Как же...

Жак понизил голос почти до шепота, так, чтобы ни Дювалье, ни Бенджи не могли его расслышать:
- В Обури ты сможешь скрыться у кого-нибудь из местных жителей и дождаться федералов. Это хороший шанс, Питер! А здесь... если мы попадем в их руки, нас расстреляют на месте. Всех, не разбираясь. Здесь и сейчас белая кожа - пропуск прямо на тот свет!

Жак слегка толкнул его в плечо, и Петр понял, что Жак настоит на своем, что так или иначе его отправят в Обури - подальше от ловушки, которая вот-вот должна захлопнуться.

- Хорошо,- сказал Петр.

Жак усмехнулся и махнул рукой:
- Езжайте!
- Оревуар!- шутовски поклонился ему Дювалье и, отойдя с Петром на несколько шагов, облегченно вздохнул:
- Считай, что нам повезло, Пьер.

Они прошли расположение первого, второго и третьего батальона и убедились, что Браун и Жан-Люк не теряли напрасно времени. Машины были убраны с шоссе и замаскированы на обочине. Поставлены они были радиаторами к дороге, так, чтобы, не разворачиваясь, можно было сразу выехать или налево, или направо, продолжать наступление на Луис или возвращаться в Обури.

Командосы, прошедшие суровую школу тренировочного лагеря, растворились в чаще, и, если не знать, что вокруг скрывается почти три тысячи хорошо вооруженных людей, заметить их было невозможно.

Грилло они нашли в арьергарде. Черноволосый, желтокожий латиноамериканец, сидя на обочине, в одиночестве наслаждался длинной сигаретой. Подойдя к нему, Петр почувствовал непривычный запах.

Заметив, что Петр принюхивается, Грилло снисходительно скривился:
- Травка. Могу угостить, если хочешь. На первый раз бесплатно.
- Дорвался,- презрительно посмотрел на него Дювалье и объяснил Петру:
- Марихуана. Стоит здесь гроши, вот и...- Он опять обернулся к Грилло:
- Пойди скажи Брауну, что едешь с нами в Обури. С приказом от Френчи. Да живее!
- Обури? О'кэй!

Грилло тщательно и бережно загасил только что начатую им сигарету о грубую, намозоленную ладонь и спрятал в нагрудный карман своей пятнистой куртки. Потом неторопливо встал и пошел в кусты, нетвердо переставляя тонкие кривые ноги.

- Желторожая обезьяна!- брезгливо пробормотал ему вслед Дювалье и доверительно сообщил Петру:
- Эти хуже даже негров и арабов. Такие же ублюдки, но с самомнением: они, мол, американцы!

Он смачно сплюнул и растер плевок ногой - это была его привычка, как заметил Петр.

Пока Грилло пропадал где-то в чаще, Дювалье вывел из кустов "джип" и занял место за рулем.

- Садись рядом,- велел он Петру.- Не могу сидеть со всякими подонками, вроде этого желторожего красавчика.

Грилло явился, таща на плече АМ-8, американский пулемет, на ствол которого был надет глушитель. Он молча залез на заднее сиденье, и Дювалье тотчас же тронул машину. Вел он "джип" медленно, стараясь не газовать и не производить лишнего шума, то и дело использовал накат. Грилло стоял с пулеметом в руках.

- Где-то наши англичане!- пробормотал сквозь зубы Дювалье, когда они проехали с десяток миль.- Не открыли бы сдуру огонь, с них станется...

Лицо его было напряженно, он был готов к любой неожиданности, как и Грилло.

"У-ух!" - вдруг грохнуло впереди, совсем рядом, орудие.

"Та-та-та, та-та-та..." - зарокотали сейчас же автоматы.

Дювалье резко свернул к обочине, и "джип" чуть не перевернулся, угодив колесом в канаву.

- Безоткатная, семидесятипятимиллиметровая,- невозмутимо констатировал Грилло.
- В канаву!- сдавленным голосом крикнул Дювалье и выскочил из машины. Петр бросился следом за ним. Рядом присел на корточки Грилло, выставив вперед пулемет.
- Ерунда,- спокойно бросил он.- Засада.

Потом вдруг выпрямился словно пружина и бесшумно скользнул вперед, вдоль дороги, прячась в зарослях. Стрельба впереди прекратилась, взревели и умолкли двигатели тяжелых машин.

- Этому подонку терять нечего,- процедил сквозь зубы Дювалье, кивая в ту сторону, куда скрылся Грилло.- Во Вьетнаме они прошли огни и воды... Да и кто о нем пожалеет, о наркомане! А у меня семья...

Петр промолчал, машинально проверил, в порядке ли фотокамера, установил нужную экспозицию.

- Стоящий бизнес,- глядя на его камеру, с завистью вздохнул Дювалье.- Всегда кусок хлеба, а тут...

Он по привычке сплюнул и махнул рукой.

Кусты впереди зашевелились, и появился Грилло.

- Наши англичане,- сказал он и кивнул в ту сторону, откуда только что появился,- и Кэннон.
- Дьявол!- выругался Дювалье, с кряхтеньем поднимаясь.- Он-то там и нужен!
- Не спешите, сэр,- странно усмехнулся Грилло.- Люди иногда не любят, когда им мешают.
- Ты что... имеешь в виду, чертов мафиозо?- взорвался Дювалье.- У меня приказ!
- Тогда... пойдемте. Но смотрите, я предупреждал...

И Грилло, сделав знак следовать за собою, пригнулся и опять скользнул в зеленую чащу. Дювалье, что-то недовольно бурча, последовал за ним. Третьим шел Петр.

Они осторожно пробирались сквозь придорожные заросли метров сто, а может быть, и двести,- Петр почти сразу же потерял ориентировку: кругом было зеленое сплетение ветвей, под ногами чавкала сырая земля.

Наконец послышались громкие возбужденные голоса, и Петр налетел на внезапно остановившегося перед ним Дювалье, который, в свою очередь, чуть не сшиб замершего впереди Грилло.

- Тише,- прошипел латиноамериканец.- Не высовываться!

Петр осторожно раздвинул ветви большого куста, служившего ему укрытием, и впереди по шоссе, метрах в пятидесяти, увидел наемников из взвода Мини-Спайка.

Их "джипы" - две машины - стояли на обочине, и на первом было безоткатное орудие, то самое, семидесятипятимиллиметровое, выстрел которого прогремел несколько минут назад. Сами наемники, выстроившись в две шеренги, хмуро поглядывали на возбужденно расхаживающего перед строем бородача Кэннона. Берета на нем не было, и его бритый череп отливал в начинающих набирать силу утренних лучах синевою.

- Трусы и мерзавцы!- орал Кэннон, потрясая кольтом.- Я сразу же понял, когда вы только явились сюда, что вы все подонки и негодяи...

Петр уже знал, что на такие оскорбления наемники обычно отвечали пулями. Но причина молчания парней Мини-Спайка была ясна: напротив них, через серую ленту шоссе, стояли черные командосы с автоматами наготове. Ими командовал Сэмми, тот самый, с которым Петр познакомился в баре "Эксельсиора". Сэмми держал ручной пулемет. Оружие же взвода Мини-Спайка было брошено кучей возле грузовика, на котором, видимо, и прибыли командосы.

- Значит, он уже успел их разоружить,- комментировал происходящее Грилло:
- Идиоты! Приняли "джип" Кодо-6 за федералов и с перепугу разнесли его первым же снарядом. Он там, дальше, за грузовиком. Два англичанина - прямо на небо, двое покалечено. Об этом орал Кэннон. Я слышал, когда был здесь без вас.
- Отлично!- пробормотал Дювалье и подмигнул Грилло.- А ведь ты прав! Не будем пока мешать им выяснять отношения.

Он обернулся к Петру.

Фотокамера с телеобъективом уже лежала перед Петром наготове - в траве.

- А вам, Пьер, я бы посоветовал не жалеть пленку.
- Вы убили двух офицеров и двух искалечили!- продолжал Кэннон, распаляясь от собственного крика.- И вы мне за это ответите! Кто стрелял по "джипу"? Шаг вперед!

Бледный юнец, длинноволосый, в форме явно не по нему, свисавшей с узких плеч мешком, нерешительно шагнул вперед из первой шеренги.

- Ты?

Юнец чуть заметно кивнул, и Кэннон вскинул кольт. Наемник, хватаясь за раздробленную левую ногу, рухнул на асфальт, воя нечеловеческим голосом. Его товарищи рванулись было к Кэннону, но не спускавший с них глаз Сэмми резанул пулеметной очередью поверх голов.

- Ни с места, ребята!- с издевкой крикнул он. Наемники отпрянули. Кэннон же, будто ничего не заметил, тщательно прицелился во вторую ногу воющего парня. Он добил его лишь пятым выстрелом - в голову, прострелив предварительно ноги и руки.
- Снимай, Пьер, снимай!- возбужденно вцепился в рукав Петра Дювалье.- Эти снимки тебя озолотят!

И, видя, что Петр не в силах пошевельнуться от ужаса, охватившего его при виде этого хладнокровного, садистского убийства, схватил фотокамеру и сам принялся фотографировать - спокойно, не торопясь, старательно строя кадр. Этот "бывший человек Жана Фоккара" умел все на свете.

Петр мельком взглянул на Грилло. Тот с наслаждением раскуривал сигарету с марихуаной, окурок которой он достал из нагрудного кармана.

- Ну?- уставился Кэннон на Мини-Спайка.- А теперь я забираю вас всех под свою команду. Я сделаю из вас солдат, черт побери! Камикадзе! Смертников! Вы будете ходить в атаку впереди всех - до первой крови, которой вы смоете...
- Кончай болтать, ты...- злобно оборвал его Мини-Спайк.- Ты убил мальчишку. И я клянусь, что это тебе не сойдет с рук. Мы живем в демократическом обществе и знаем наши права. Жаль только, что у нас в Англии нет смертной казни, а то болтаться бы тебе с пенькой на шее!
- Так!- зловеще протянул Кэннон.- Значит, ты отказываешься стать камикадзе? Кто еще?- Он обвел взглядом строй наемников:
- Шаг вперед!

Несколько секунд ожидания - и наемники, человек десять, почти половина взвода, шагнули вперед. Кэннон оглянулся на Сэмми:
- Это не только трусы, это еще и дезертиры! Поступай с ними по законам военного времени.
- Снять форму, вы, подонки!- проревел Сэмми и поднял пулемет.
- Ты...- шагнул к нему Мини-Спайк.

Пулеметная очередь почти в упор сломала его пополам. Он раскрыл рот и, хватаясь руками за живот, рухнул вперед, лицом вниз.

Остальные поспешно принялись сбрасывать с себя пятнистую форму и остались в одном белье.

- В грузовик!- приказал Сэмми и махнул своим командос. Те, с автоматами наготове, окружили арестованных, подталкивая их стволами автоматов к грузовику.



Сэмми приказал что-то шоферу, грузовик тронулся, набрал скорость и скрылся за поворотом. Несколько минут прошло в тягостном молчании, и вдруг там, где скрылся грузовик, застучал пулемет Сэмми - деловито, сначала длинными очередями, потом короткими - и стих. Потом один за другим грохнули несколько выстрелов кольта.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. РАЗГРОМ



ГЛАВА 1
За окном рассветало. И Петр вдруг подумал: который же раз уже он встречает рассвет на африканской земле? Он задул свечи, стоявшие перед ним на столике в старинном бронзовом подсвечнике, привезенном из Европы, наверное, еще португальцами,- электричества в Обоко не было с того самого дня, как федералы взяли Уарри. При отступлении наемники взорвали электростанцию, которая снабжала электроэнергией добрую половину Поречья.

Встал из кресла у камина, подошел к широченному, почти во всю стену окну и потянул за шнур раздвигающиеся тяжелые шторы.

Серый утренний свет проник в холл - пыльный, запущенный. Сам хозяин виллы, Эбахон, и весь его штаб две недели назад перебрались из Обоко в лепрозорий, крыши бараков которого были разрисованы большими красными крестами и не меньших размеров ярко-голубыми буквами ООН: самолеты федералов, получивших наконец из Европы летчиков-наемников, уже несколько раз кружили над лепрозорием, но, видимо, имели твердый приказ не бомбить его. Не бомбили они и Обоко, зато вываливали свой смертоносный груз на окрестные деревни, предавая их безжалостному уничтожению.

Петр взглянул на часы: ему было велено явиться сюда, на виллу главы мятежников, к шести утра, но сейчас уже было около семи, а Эбахона все не было.

- Уехал с вечера на юго-восточный фронт, просил извинить, если опоздает,- сказал Петру все тот же знакомый ему капитан.

Капитан уже не выглядел так нарядно, как тогда, когда Петр увидел его впервые. Он заметно похудел, и давно не глаженный мундир висел на нем, как будто был с чужого плеча. Да и холодное высокомерие адъютанта сменилось теперь неуверенностью и беспокойством.

Жак, привезший Петра на своем "джипе", хмыкнул. Потом хлопнул Петра по плечу:
- Ладно, дожидайся. А я съезжу пока в штаб насчет боеприпасов. Мы на пределе...

Кодо-2, отступив из Уарри, закрепилась милях в десяти от этого города, оседлав единственную дорогу на Обоко там, где она была зажата с одной стороны скалами, а с другой пропастью. Хуже обстояло дело на северном и юго-восточном фронтах. В тот самый день, когда наемники перешли Бамуангу и двинулись на Луис, бросив на прорыв свои лучшие части, федералы взяли с моря Данди и в нескольких местах перешли реку Бамуэ, естественную северную границу Поречья.

Их колонны, смяв наемников и солдат мятежников, а затем уже почти не встречая сопротивления, двинулись с двух сторон на Обоко. Чтобы спасти положение, Рольф Штангер приказал частям, двигавшимся с боями на Луис, прекратить наступление и срочно отойти за Бамуангу. Затем Кодо-5 и Кодо-6 были брошены навстречу наступающим федералам и сумели остановить их - на севере в двухстах семидесяти и на юго-востоке - почти в ста милях от столицы Поречья. Зато другие части федералов переправились через Бамуангу выше и ниже Уарри и внезапной атакой с флангов выбили Кодо-2 из города.

Но самое страшное для Эбахона было то, что Данди, нефтяная столица Поречья, и почти все месторождения "черного золота" оказались теперь в руках федералов. И Петр, зная об этом, мог предположить, зачем он опять понадобился его превосходительству...

Войтович оставил ему свой радиоприемник, и по вечерам в палатке, которую он делил с Жаком, Петр шарил в эфире, жадно ловя сообщение и комментарии о том, что происходит в Гвиании и Поречье. Корреспонденты, аккредитованные при штабе Штангера, с разрешения самого Эбахона передавали свои материалы - за хорошую мзду, разумеется,- с летчиками, время от времени прилетавшими на грузовых машинах без опознавательных знаков сначала на аэродром в Уарри, а после его падения - на секретный аэродром "Зет", построенный неподалеку от Обоко, прямо в буше. Там же базировались три легких самолета ВВС Поречья: три других были сбиты с земли ракетами федералов во время первых же боевых вылетов.

Но в последние дни число этих полетов вдруг резко сократилось, и Петр был отчасти тому виною.

Статьи Войтовича, появившиеся сначала в польских газетах, а затем перепечатанные левой прессой капиталистических стран, произвели сенсацию. Он обвинял "Шелл" и другие нефтяные монополии в организации мятежа в Поречье, а Эбахона - в кровавой провокации против народа идонго - в инспирировании погрома и использовании его в качестве повода для мятежа. Анджей рисовал портреты наемников - ударной силы мятежников, рассказывал о роли мистера Блейка и сделке между Эбахоном и "Шелл".

О том, что сведения эти были добыты Петром и записаны на пленку, Анджей молчал: Петру это могло здесь дорого обойтись.

Петр узнал о статьях Войтовича из передач московского радио. Западные радиостанции сообщили об этом лишь вскользь, не придавая никакого значения утверждениям корреспондента ПАП. Зато, когда во французской печати появились фотографии расстрела английских наемников Кэнноном...

Это случилось только день назад, и день назад об этих снимках говорила уже вся мировая печать, как утверждал диктор Би-би-си. Петр невольно покачал головой и вздохнул. Сцена, свидетелем которой он стал на дороге у Обури, до сих пор стояла у него перед глазами.
***

...Сэмми вернулся через четверть часа после того, как прогремел последний выстрел его кольта.

- Приказ выполнен, сэр!- возбужденно крикнул он, вываливаясь из кабины грузовика. Из кузова медленно вылезали командосы, вид у них был растерянный и подавленный. Другие командосы, продолжавшие стоять с автоматами на обочине напротив поредевших шеренг наемников, встречали их вопросительными взглядами, но они молча становились в строй, избегая встречаться с кем-нибудь глазами.
- Ну а теперь... есть еще желающие... отказаться от выполнения солдатского долга?- глухо спросил Кэннон, держа руку на расстегнутой кобуре.

Наемники молчали, глядя себе под ноги.

- Вот и отлично! Кэннон обернулся к Сэмми:
- Этим сосункам необходима трудотерапия, майор. Так вот пусть для начала они выроют могилу для бунтовщиков и зароют их. Да поглубже!

Он небрежно козырнул и пошел к своему "джипу", стоявшему позади командосов на обочине.

- Эй, Грилло!- Дювалье толкнул локтем латиноамериканца.- Быстро! В "джип" - и к Френчи. Расскажи ему, что здесь творится.

Грилло оскалил редкие желтые зубы:

- Си, мистер! Будет потеха!

И бесшумно скользнул в зеленую чащу.

Тем временем Кэннон вывел свой "джип" на шоссе, развернул его в сторону Обури и, рванув машину вперед, скрылся за поворотом.

- А ну-ка, ребята, рассаживайтесь,- почти добродушно приказал Сэмми наемникам.- Да прихватите Мини-Спайка. Не оставлять же тела белых людей на потеху таким вот...

И он небрежно кивнул на стоящих за его спиной командосов.

- А стрелять им в нас... можно?- проворчал кто-то из наемников, рассаживающихся в "джипы", в один из которых было положено и тело Мини-Спайка.
- Как бы не так!- ухмыльнулся Сэмми.- Разве я допустил бы такое? Я прикончил ваших дружков сам, без помощи черномазых.
- Запоминайте, месье, запоминайте!- лихорадочно шептал Дювалье Петру.- На таком материале вы сделаете громкое имя и большие деньги.
- Да что вам, собственно, за дело до моей карьеры!- взорвался Петр.- Я сам знаю, что мне делать!

Дювалье посмотрел на него с недоумением:
- Но ведь вы журналист, а это сенсация!

Командосы, дождавшись, пока безоружные наемники погрузятся в "джипы", влезли в кузов грузовика.

- Ну что, ребята!- крикнул наемникам Сэмми, устроившийся на подножке кабины грузовика.- Вас стало меньше, зато вам теперь свободнее! Поехали!

И захохотал, довольный своим остроумием.

Грузовик, а за ним и оба "джипа" медленно двинулись по шоссе. Дождавшись, пока вдали затихнет шум двигателей, Дювалье встал и примирительно обернулся к Петру:
- Ладно, Пьер, не обижайтесь. Вы правы - у каждого свой бизнес. Я тоже не люблю, когда меня учат!

Прошло не меньше получаса, когда наконец они услышали гул двигателей со стороны расположения Кодо-2.

Дювалье возбужденно сплюнул и растер плевок подошвой:
- Сейчас начнется второй акт спектакля. Грилло прав - быть потехе. Кстати...

Его взгляд остановился на фотоаппарате, висевшем на груди у Петра:
- Насколько я понимаю, камерой воспользоваться вы не пожелаете. Так позвольте же мне доснять пленку и забрать ее. Между прочим, готов отдать вам половину будущей выручки... Наши газеты обожают такие сюжеты... Трупы, ну и... вы меня понимаете...

Петр снял камеру и протянул ее Дювалье. На душе у него было мерзко, будто весь он с головы до ног вывалялся в липкой зловонной грязи.

- Берите и, ради бога, оставьте меня в покое!- вырвалось у него со злостью.

"Джип", за рулем которого сидел Жак, появился как избавление.

- Здесь!- крикнул Грилло, стоящий рядом с Жаком во весь рост, опершись руками на ветровое стекло.- Вот там, впереди...

Жак затормозил. Третьим на переднем сиденье был Мак Икс со своей неизменной серьгой в левом ухе. На заднем в компании трех командосов расположился краснорожий коротышка Браун.

- Где они?- резко спросил Жак.
- Недалеко, шеф,- поспешил с ответом Дювалье.- Судя по выстрелам... это недалеко.
- В машину, быстро!

Действительно, ехать пришлось недалеко. Уже за вторым поворотом они увидели стоящие на обочине грузовик и "джипы".

Лес в этом месте отступал от дороги метров на двести, оставляя довольно ровное поле, заросшее сорняками. Здесь-то и копали братскую могилу наемники для расстрелянных, тела которых лежали у обочины. Командосы держали работающих под прицелом автоматов, а Сэмми расхаживал тут же со своим неизменным пулеметом.

Он издалека заслышал чужую машину, и теперь по его приказу двое командосов наводили в сторону, откуда они приближалась, безоткатное орудие, то, что было на "джипе" наемников. Остальные поспешно занимали позиции по обеим сторонам дороги.

- А ведь могут и пальнуть,- забеспокоился Дювалье.
- Уберите пушку! Вы!- встал рядом с невозмутимым Грилло Мак Икс.- Своих не узнаете? Машина полковника Френчи!- Он обернулся к Жаку: - Знаю этого парня. Мы с ним вместе были в Ольстере... Его зовут...

Мак Икс оборвал фразу: он не любил выбалтывать чужие секреты.

- Сэмми,- подсказал ему Дювалье.- Здесь он известен как Сэмми.
- Хэлло, Сэмми!- во весь голос заорал Мак Икс.- Узнаешь меня? Мы с тобой были в Ольстере. Меня зовут Мак Икс. Понял? Мак Икс!

Сэмми, залегший было с пулеметом в канаву, встал, небрежно отряхивая левой рукой колени. Он узнал кричавшего:
- Хэлло... Мак Икс! И ты здесь, приятель?

Он опустил пулемет и пошел навстречу медленно подъезжающему "джипу". Жак остановил машину.

- Этот?- спросил он вполголоса Грилло. Грилло кивнул.
- Арестовать!- приказал Жак.
- Си, мистер,- ухмыльнулся Грилло.

Дювалье соскочил с подножки и отпрыгнул в сторону, расстегивая чехол фотокамеры.

- Встреча друзей!- заорал он, подражая уличному фотографу.- В альбом дорогим родителям! Мгновение, обретающее вечность!
- Если ты щелкнешь хоть один раз, я вышибу из твоей башки всю требуху, которой она набита,- мрачно процедил сквозь зубы Сэмми, подходя к "джипу", возле которого его уже дожидались Мак Икс и Грилло.
- Хэлло, Мак,- протянул он руку.

Мак Икс протянул свою... И вдруг Сэмми с воплем взлетел в воздух и с размаху шлепнулся об асфальт.

Еще мгновенье - и Сэмми оказался прижатым к земле и обезоруженным.

- Поднять его,- приказал Жак. Он так и не вылез из-за руля.- И ко мне.
- Слышишь, что говорит босс?- Грилло вывернул руку Сэмми. Его подвели к Жаку.
- Отпустите его,- брезгливо сказал Жак и, когда Мак Икс и Грилло отпустили Сэмми, обратился к убийце:
- Твое настоящее имя?
- Стар, сэр. Грэм Стар. Сержант армии ее высочества королевы...- заторопился Сэмми и вытянулся по стойке "смирно".

Жак с минуту молча смотрел на него. Петр впервые видел его лицо таким холодным и жестким.

- Ты убил... моих парней?
- Мне приказали, сэр!- цепенея от страха, залепетал Сэмми.- Я солдат...
- Кто приказал?
- Полковник Кэннон, сэр!

Жак обвел взглядом Петра, Мака Икса, Грилло, Дювалье, держащего в руках приготовленную к съемке камеру:
- Все слышали? А ну повтори!
- Полковник Кэннон, сэр!- повторил Сэмми.
- Ты убийца,- отчеканил Жак.- Ты будешь расстрелян!
- За что?- отпрянул Сэмми и тут же рванулся к Жаку.- Я убийца? А ты? А он? А все эти? Вы тоже убийцы, такие же, как и я! Вы...

Он вдруг резко оттолкнул стоящих позади него Грилло и Мака Икса и кинулся бежать - через канаву, в поле, к спасительному лесу.

- Стой!- крикнул Мак Икс.
- Подожди,- схватил его за рукав Грилло.

Он не спеша подобрал валявшийся на асфальте пулемет Сэмми, стал на колено и, не целясь, дал длинную очередь вслед бегущему.

Сэмми словно ударили в спину. Он споткнулся и сделал еще несколько шагов вперед, пытаясь удержать равновесие и хватаясь руками за поясницу. Грилло ухмыльнулся и дал еще одну очередь. Сэмми развернуло и сбило с ног.

- Готов,- будничным тоном, как ни в чем не бывало сказал Грилло.- Схожу проверить, босс?
- Возьми документы,- бросил ему вслед молчавший до сих пор Браун.- Хорошие документы всегда в цене!

У самого Брауна имелось при себе шесть паспортов.

- Двадцать восемь пуль!- похвастался Грилло, вернувшись.- Как в тире, все в яблочко...

А Дювалье уже шел к расстрелянному с фотоаппаратом. Командосы Сэмми наблюдали все это, не смея вмешаться в кровавые счеты "белых великанов".
***

...А потом было отступление. Жак отвел Кодо-2 к Обури, не дождавшись подхода Гуссенса и Кэннона. И только в Обури, разграбленном, сожженном городке, улицы которого были завалены трупами его жителей, Дювалье отдал Петру его камеру... без кассеты.

ГЛАВА 2
Эбахон опоздал на полтора часа. Он вошел в холл усталый, в пропыленной, пахнущей потом и гарью форме командоса, на ходу снимая ремень автомата, перекинутого за широкую спину.

- Завтракали?- спросил он Петра чуть ли не с порога, не успев даже поздороваться. И сейчас же обернулся к двери:
- Адъютант! Завтрак!- Потом к Петру:
- Извините, Питер. Я с юго-восточного фронта. От Кэннона.

Он выдержал паузу, пристально глядя прямо в лицо Петра, словно ожидая его реакции на имя Кэннона, потом усмехнулся:
- Своими фотографиями вы кончили этого человека.
- Это не мои фотографии,- спокойно возразил Петр.
- Да?- удивился Эбахон и, подумав немного, вздохнул:
- Конечно же, не ваши. Я должен был об этом догадаться сам. Судя по тому, что говорит о них Би-би-си, надо быть отъявленным мерзавцем и хладнокровным садистом, чтобы снимать с таким смаком преступление. Впрочем, мы с вами еще об этом поговорим... Я только умоюсь и переоденусь...

И, махнув рукою, он легко взбежал наверх по скрипучей лестнице.

Хмурый адъютант вошел с подносом и молча поставил его на столик перед Петром: кофейник, молочник, две чашки, сахарница. Тосты были чуть теплые, в розетках лежало по крошечному кусочку местного масла, желтого, рассыпчатого. Там же по квадратику густого яблочного джема.

Адъютант так же молча удалился, а Петру пришлось подождать еще минут десять, пока в холл спустился Эбахон в легком зеленом "сафари" - куртке с короткими рукавами и с накладными карманами.

- Завтракать! Сначала завтракать!- весело крикнул он, присаживаясь к столику и хватая кофейник:
- Вам с молоком или без?

Кофе был местный, качества невысокого, да еще и плохо поджарен.

- Извините за бедность,- сказал Эбахон, коснувшись толстых, лоснящихся губ белоснежной салфеткой.- В эти трудные для моего народа дни я должен жить как все.

Он отложил салфетку:
- Из-за этого садиста Кэннона английские власти задержали грузы для нашей страны. Продовольствие, медикаменты! А ведь все это куплено на мои собственные деньги, я распорядился снять для этого не один миллион фунтов с моего счета в Швейцарии.
- Но, если это только продовольствие и медикаменты,- недоверчиво протянул Петр,- то...
- Вы не знаете англичан, дорогой Питер!- с жаром возразил ему Эбахон.- Эгоисты и снобы! Сами они могут убивать тысячи африканцев, малайцев или ирландцев, но стоит только прихлопнуть десяток их соотечественников, пусть даже самых отъявленных подонков, поднимают шум на весь мир.- Он наклонился к Петру и доверительно понизил голос:
- Честно говоря, я на их месте был бы благодарен Кэннону - избавил Британские острова от десятка потенциальных убийц. Но они... Вчера вечером премьер-министр был вынужден отвечать в палате общин на запрос по этому поводу. Обещал создать специальную комиссию для расследования дела о вербовке наемников.- Эбахон тихо рассмеялся.- Но англичане верны своей натуре. В палате уже готовы и рекомендации: с одной стороны, запретить деятельность вербовщиков, а с другой - отменить закон 1870 года, запрещающий британским подданным вступать в иностранную армию. Это, мол, ущемление свободы и прав человека. Хотите еще кофе?

Он взялся за кофейник, но Петр отрицательно покачал головою. Эбахон поставил кофейник на место и отодвинул поднос. С минуту он молчал, словно собираясь с мыслями, потом поднял взгляд на Петра:
- Вы, вероятно, догадываетесь, зачем я пригласил вас?
- Предполагаю.

Эбахон глубоко вздохнул:
- Честно говоря, дела у нас неважны. Ладно, я не спрашиваю, как ваш друг Войтович очутился за Бамуангой, кто помог ему бежать и откуда у него самые конфиденциальные сведения. Конечно, его статьи несколько подмочили мою репутацию, но, с другой стороны, даже помогли: раз красные меня ругают, значит, для Запада я фигура вполне подходящая, подлинный защитник свободного мира. Но затем кто-то...- Он поспешно поднял руку, словно прося Петра не перебивать его.- ...кто-то поссорил меня с Англией. Ведь пересылка во французские газеты этих омерзительных фотографий просто-напросто политический шантаж!

(Петр вспомнил, как возбужденно щелкал Дювалье затвором фотокамеры. Так вот, значит, для чего понадобились "человеку Фоккара" эти снимки! Теперь, когда у Эбахона натянутые отношения с Лондоном, следует ждать эмиссаров ЭФРАП, нефтяной монополии французов! Ловкая подножка конкуренту!)

- Сейчас сюда приедет Блейк,- стал серьезным Эбахон.- И нужно мне... вы видите, я играю с вами в открытую... чтобы он решил, что я, покинутый Лондоном, опять смотрю в сторону Москвы. Кстати, вы не забыли песенку о десяти маленьких негритятах?

Петр закусил губу: значит, опять угроза!

- Воспринимайте это проще, дорогой Петр!- Голос Эбахона стал вкрадчив.- Вам не придется поступать против вашей совести. Видите, я прекрасно понимаю, что вы обо мне думаете! Вам нужно будет только глубокомысленно молчать и слушать. С мрачным видом. В сущности, у вас нет выбора. Так да или нет?

Петр потянулся за кофейником.

- Вот и отлично!- заулыбался Эбахон. Он посмотрел на свои часы:
- Ровно восемь. Сейчас здесь должен появиться мистер Блейк. Англичане любят точность.- Эбахон понизил голос:
- Клянусь, Питер, я разыгрываю вашу карту в последний раз!
- Мистер Блейк!- доложил адъютант.

Маленький англичанин буквально выскользнул из-за его спины. Его цепкий взгляд разом охватил всю картину: Эбахон и Петр уютно устроились в креслах у камина, завтракая вместе...

- Хэлло!- добродушно приветствовал англичанина Эбахон, не вставая с места.- Позавтракаете с нами, мистер Блейк?

Он сделал приглашающий жест:
- С мистером Николаевым вы, конечно, знакомы. Между прочим, он давний друг полковника Френчи, того самого, который чуть было не взял Луис...
- И расстрелял это чудовище Сэмми, то есть Грэма Стара!- в тон хозяину продолжил гость, направляясь к столику.- Что ж, от кофе я бы не отказался.

Блейк налил себе полную чашку и сделал маленький глоток - без сахара, без молока.

- Итак, я покидаю Поречье,- сказал он с грустью.- И пришел выразить вам, ваше превосходительство, самые лучшие чувства, которые всю жизнь будут охватывать меня при воспоминании о днях, проведенных на земле идонго. Но компания требует моего возвращения в Данди.- В голосе англичанина появился металл.- Бизнес есть бизнес, ваше превосходительство. Нам приходится иметь дело с теми, кто контролирует нефтяные месторождения. Федеральное правительство Гвиании, конечно, раздражено нашим денежным... подарком народу идонго. Но, в конце концов, это был лишь акт гуманности - помощь жертвам погрома, беженцам, хлынувшим в Поречье.- Он бросил быстрый взгляд на Петра и продолжал: - У нашей компании солидная деловая репутация. Весь мир знает, что нас интересует бизнес, а не политика.

Петр усмехнулся.

- Но, уезжая, я не говорю "прощай", ваше превосходительство,- многозначительно продолжал Блейк.- Я говорю "до встречи", ибо наши сердца и души остаются открытыми для сотрудничества с...
- Бежите, как крысы с тонущего корабля!- перебил его Эбахон.- И даже задержали мои, мои собственные грузы в Лондоне. Хороши же ваши свободы, черт побери!

Блейк со вздохом развел руками:
- Вы должны нас понять, ваше превосходительство! Скандал с этим... как его... Кэнноном... может вызвать падение кабинета.
- А вы знаете, что, когда гроб с телом Сэмми выгружали в аэропорту Хитроу, грузчики, узнав, кто лежит в гробу, пинали его ногами и плевали?- перебил его Петр.
- Вы регулярно слушаете передачи Би-би-си, мистер Николаев,- сухо ответил Блейк.

За окном остановилась машина.

- Кого там еще принес дьявол,- мрачно пробормотал Эбахон.- Еще одна крыса?

Адъютант не успел доложить, кто приехал. Он лишь открыл рот, когда, решительно отодвинув его, в холл ворвался запыхавшийся Аджайи в форме командос и с большим, из белых страусовых перьев веером вождя.

- Федералы...- тяжело выдохнул он.
- Что?- вскочил Эбахон.- Прорвались?

Аджайи рухнул в свободное кресло.

- Ну?- рявкнул Эбахон.
- Уф!- перевел наконец дух Аджайи.- А все этот мерзавец Кэннон!- Он, словно извиняясь, взглянул на Блейка:
- Как только этот убийца узнал о фотографиях, он бежал. Бросил фронт и ушел со своими головорезами в...

Аджайи назвал сопредельную страну.

- И...- нетерпеливо вскинулся Эбахон.
- И... федералы прошли через брошенные им позиции!
- Скотина!- хлопнул по столику Эбахон так, что подпрыгнула посуда.
- Федералы ворвались в деревню Ули...- Голос Аджайи дрогнул.- И вырезали всех ее жителей. Женщин, детей, стариков. Эти вандалы продолжают геноцид!
- О!- Блейк слушал все с большим интересом.

Аджайи внезапно обернулся к Петру:
- И после этого, Питер, ваш друг Войтович смеет утверждать, что мы сами организовали погром...
- Деревня... в руках федералов?- задал вопрос Петр.
- Нет, мы ее отбили... Герр Штангер сам повел в атаку... своих людей!

Петр отметил про себя, что Аджайи избежал слова "наемники":
- И есть свидетели, что жителей Ули перерезали именно федералы?
- Как вы смеете!- возмутился Аджайи.- Я приехал сюда как раз затем, чтобы пригласить в Ули иностранных журналистов. В том числе и вас - Он обернулся к Блейку:
- В то время как ваша страна задерживает продовольствие и медикаменты для нашего несчастного народа, на стороне федералов воюют наемники. Это они ворвались сегодня первыми в Ули.

- Интересно!- поднял бровь Блейк.

Аджайи перевел вопросительный взгляд на мрачного Эбахона:
- Ваше превосходительство?

Эбахон молчал, пощипывая в задумчивости бороду.

- Ладно,- наконец решился он.- Через час мы выезжаем в Ули. Я должен быть с моим народом в час испытаний.

Он вздохнул и посмотрел на Блейка:
- Вы тоже, если хотите, можете поехать с нами. Пусть "Шелл" узнает, кому она будет выплачивать теперь деньги за нашу нефть! И за нашу кровь...

И встал, давая понять, что разговор окончен:
- Через час собираемся на выезде из города, на дороге, что ведет на Ули.

Петр был уверен, что уже через полчаса передатчик "Шелл" в Обоко начнет передавать шифровки в Лондон и в Данди и сообщение о резне в Ули уже сегодня появится в вечерних лондонских газетах. А завтра тему раскрутит "Таймс" - основательно, солидно, со ссылками на осведомленные источники и с обстоятельными комментариями специалистов о межплеменной вражде, корни которой уходят в глубь веков и в которой нет ни правых, не виновных, а есть только взаимная ненависть и жестокость. Дело же цивилизованного мира смягчать страдания жертв этой вражды, оказывая им посильную гуманную помощь.

И сейчас же начнут возникать комитеты "В помощь жертвам гражданской войны в Гвиании", создаваться всякого рода фонды на оплату поставок в Поречье продовольствия, медикаментов, одежды, на плату врачей-добровольцев и специалистов по восстановлению. И во всей этой мутной воде будут привычно ловить рыбку ЦРУ, СЕДЕСЕ, Интеллидженс сервис.

Петр вышел на крыльцо, постоял и огляделся. Два броневика - справа и слева от виллы, с пушками, направленными на виднеющиеся в конце аллеи королевских пальм решетчатые ворота, десятка два командосов, сидящих на земле или бесцельно слоняющихся по двору, вооруженных до зубов.

- Хэлло, мистер Николаев,- услышал Петр ломающийся юношеский голос, едва он оказался за воротами.

Из "джипа" с базукой, стоявшего метрах в пятидесяти от ворот, ему радостно махал улыбающийся Денни. Рядом с ним сиял белозубой улыбкой Манди.

ГЛАВА 3
Старый "дуглас" гудел в низком ночном небе, словно большая тяжелая муха. Он то удалялся, и тогда звук его двигателей был почти не слышен, то приближался и назойливо кружил почти над самой головой, где-то за тяжелыми дождевыми облаками, из которых который день подряд сочился нудный, мелкий и холодный дождь.

Петр зябко поежился, чувствуя, что весь покрывается липкой испариной: желтый пластиковый плащ с капюшоном, который был взят на время у дежурного диспетчера аэродрома "Зет", не пропускал ни воды, ни воздуха.

- Это Желтый Медведь,- ни к кому не обращаясь, сказал комендант аэродрома майор Джон Пауэл.- Сегодня его очередь...- Он отвернул рукав точно такого же, фирмы "Шелл", плаща, как у Петра, и направил фонарик на свои часы.- Сейчас он, как всегда, пристроится в хвост "гуманистам". Они должны быть уже на подходе...

При короткой и слабой вспышке света Петр успел увидеть лишь силуэты людей, замерших в напряжении поодаль, и бесформенные в темноте машины. Он знал, что в машинах раненые наемники, кое-как перевязанные, в наскоро наложенных шинах: федералы попытались сегодня на рассвете прорваться сквозь позиции Кодо-2, но, понеся большие потери, отошли. Семеро раненых, четверо убитых - цена, которую Кодо-2 заплатила за свою победу. Речь, разумеется, шла только о белых, о потерях среди черных командиры даже и не сообщали в штаб Штангера. Убитых Жак распорядился похоронить в безымянных могилах внизу под дорогой, в ущелье, раненых, как обычно, доставить на аэродром "Зет" для эвакуации сегодня же ночью.

Так повторялось почти ежедневно с тех пор, как аэропорт "Зет" стал принимать по ночам самолеты Красного Креста по пять-шесть машин за ночь.
***

Да, Петр не ошибся, предугадывая события, которые должна была вызвать трагедия Ули, маленькой деревушки, вытянувшейся вдоль шоссе Данди-Обоко. Когда-то Петру приходилось вместе с Войтовичем проезжать через нее. Квадратные глиняные хижины, крытые кусками ржавого железа или потемневшим, запылившимся тростником, деревянные ставни, всегда закрывавшие окна без рам и стекол, пестрые, ярко раскрашенные корзины, выставленные на обочину - а вдруг кто-нибудь из проезжающих купит?- убогий кабачок с облезлой жестяной вывеской, на которой еще можно было разобрать слова "За морем"... Желтые шелудивые собаки, безразличные ко всему на свете; роющиеся в пыли курицы; дети со вздутыми животами... Обычная нищета гвианийской деревушки.

Когда колонна "джипов", во главе которой шла машина Эбахона, прибыла в Ули, в ней были одни военные. Солдаты бродили среди развалин глиняных хижин, видимо взорванных гранатами, рылись на пепелищах, подбирая остатки скудного скарба, который теперь уже никогда не понадобится жителям Ули, чьи тела аккуратным рядом были положены у неглубокой братской могилы.

- Останови,- приказал Эбахон солдату-шоферу, когда "джип" поравнялся с могилой. Эбахон выпрыгнул из "джипа", сдернул свой черный берет и пошел вдоль ряда убитых медленно, заглядывая в их лица.

За ним сейчас же последовал Блейк, крутя с интересом головой и хмыкая. Петр подал руку Элинор и помог ей тоже выйти из машины: о том, чтобы взять ее в эту поездку, позаботился сам Эбахон.

Из второго "джипа" с кряхтением вылез его величество Макензуа Второй в своей неизменной красной фетровой феске и в белом бубу [белое одеяние, похожее на тогу], за ним трое вождей, которых Петр видел на церемонии провозглашения отделения Поречья от Гвиании. Из других машин заспешили журналисты, чернокожие офицеры.

- Хэлло, бади!- услышал позади себя Петр голос Мартина Френдли.- Давненько не виделись!

Придерживая Элинор под локоть, Петр оглянулся. Мартин Френдли, заметно похудевший и посвежевший, в зеленом "сафари" с красной надписью "Пресса" на белом лоскутке, пришитом на нагрудный карман, махал ему рукой, в которой дымилась неизменная короткая трубка. Рядом с Френдли спешили Сид Стоун и Алекс Лаке - оба с кинокамерами наготове, в точно такой же, как у Френдли (и у Петра), униформе. Величественный, похожий на Бальзака Серж Богар; разбитной, приветливо улыбающийся Дании Смит из Рейтера; как всегда, меланхоличный Шварц; чахоточный, узкогрудый Дюпон - все они были здесь, возбужденные, словно охотники перед началом большой охоты.

Петр давно уже не видел их всех вместе. Они метались по фронтам, болтались в барах Обоко, вытягивая "читабельные" детали из любивших похвастаться своими подвигами "рыцарей удачи", изредка сходясь в рест-хаусе или на брифингах в министерстве информации - его возглавлял комиссар Мбойя, занявший под нужды своего учреждения здание колледжа иезуитов.

На брифинги эти Петр не ездил - Жак просто не отпускал его одного, хотя бы без Манди, а появляться перед коллегами с телохранителями ему не хотелось. Они и так уже сообщали из Поречья о "таинственном русском", к которому странно благоволит президент, многозначительно не называя ни имени Петра, ни его профессии.

- Как дела, бади?- весело повторил Френдли, приближаясь.

Он махнул трубкой в сторону братской могилы. Элинор неприязненно покосилась на американца, осторожно освободила локоть от руки Петра и быстрым шагом пошла вперед, догоняя Эбахона. Навстречу им уже спешили офицеры в форме армии Поречья, со стеками под мышкой на английский манер.

Петр остановился, решив подождать задыхающегося Френдли, которого уже обогнали Стоун и Лаке, спешившие снять президента, скорбящего над телами сограждан.

- Поздравляю!- протянул Френдли свои короткие и пухлые пальцы Петру.- Вы дали англичанам в самое подбрюшье, бади. Вот это по-репортерски! Хотя, окажись мы тогда вместе с вами у Френчи...
- А...- махнул рукой Петр, поняв, что речь идет о фотографиях Дювалье. Объяснять свою непричастность к ним было бесполезно.
- Впрочем, статьи вашего друга Войтовича тоже отравили кое-кому жизнь,- хитро подмигнул Френдли, вынимая трубку изо рта.- И придумано неплохо: один уходит к федералам, другой остается здесь. Только не слишком ли сложную игру вы ведете, мистер?

Френдли дружески улыбался, но Петру почудились в его голосе угрожающие нотки. Впрочем, это могла быть просто зависть профессионала.

- Приветствую ваше преосвященство,- меланхолично кивнул подошедший Шварц.- Надеюсь, когда благодаря вашим усилиям моих соотечественников будут изгонять из Поречья, вы замолвите за меня словечко...
- И за меня!- весело крикнул Дании Смит, хлопая Петра по плечу.

Богар гулко захохотал, но узкогрудый Дюпон ткнул сейчас же его в бок тощим и острым пальцем, делая страшные глаза и указывая взглядом на братскую могилу. Богар поперхнулся.

- Да, джентльмены,- сейчас же сделал скорбное лицо Френдли.- Вот вам и еще одна человеческая трагедия!

Он взял Петра под руку и, астматически хватая широко раскрытым ртом воздух, пошел с ним вдоль ряда убитых.

Они лежали, изуродованные выстрелами в упор, исколотые ножами, у многих были страшные рубленые раны, нанесенные тяжелыми котласами [котлас - большой тесак]... Женщины - старые и молодые, подростки, дети, совсем младенцы, старики и старухи. Жалкие тряпки едва прикрывали их вывалянные в грязи тела, и мухи уже жужжали над их остекленевшими глазами и открытыми ртами.

Петр почувствовал, как железный обруч сжимает его горло, ему было нечем дышать.

- Питер!- позвала его Элинор. Глаза ее были полны ужаса.
- Это звери, Питер! Нет, звери так не поступают, они хуже зверей!

Френдли печально склонил голову и отступил на полшага назад:
- Да, это ужасно, мадам!
- Проводите меня к машине, Питер.- Голос Элинор сорвался, и она пошла к "джипу" не оглядываясь...
***

...Посадочные огни - редкие красные лампы - вдруг вспыхнули длинной кровавой полосой и почти тотчас же погасли. Они горели не больше тридцати секунд.

- "Гуманист" на подходе,- опять, ни к кому не обращаясь, сказал Пауэл.- И опять здесь Желтый Медведь!
- И все же федералы так и не могут закрыть ваш аэродром,- констатировал Жак.- Сколько бы они его ни бомбили!
- Аэродром!

Пауэл фыркнул:
- Шоссе, вдоль которого разровняли канавы и вырубили деревья! Самое большое, чего они могут добиться,- наделать в нем дырок, которые мы сейчас же засыпем. Диспетчерский пост, службы, склады горючего - все это в буше.

Где-то вдалеке послышался гул самолета, непохожий на тот, что был слышен раньше. Он приближался все быстрее и быстрее. Посадочные огни опять зажглись и погасли. Самолет был уже где-то рядом... Опять вспышка красной дорожки - и вот уже тяжелая транспортная машина в темноте идет на посадку. Над самой землей зажигает бортовые огни - ив вихре пыли проносится мимо, чиркая колесами по асфальту.

- ДС-7, Канадец,- успевает бросить Пауэл вслед тяжелой машине, бортовые огни которой мгновенно гаснут, а двигатели натужно ревут в торможении. Еще минута - и наступает полная тишина. Потом мелькают пятнышки синих фар военных грузовиков. Раненые за спиной Петра оживленно разговаривают, кто-то, не в силах больше сдерживаться, стонет.
- Сейчас, ребята, сейчас!- идет к ним Жак.- Сейчас колымагу разгрузят, и тогда ваша очередь.

А над лесом снижается еще один самолет. И опять вспыхивают и гаснут посадочные огни. И опять тяжелая машина садится в темноте прямо на шоссе, проносится мимо и затихает. За ней садятся третья и четвертая. И только тогда появляется Желтый Медведь.

Он, видимо, успевает заметить последнюю вспышку посадочных огней - вой бомбы, взрыв, другой, третий! Еще взрыв и еще! И гул федеральной машины удаляется.

- И так вот каждый раз,- усмехается Пауэл.- Сейчас он разговаривает с нашим диспетчером - он знает всех нас по голосам. "Хэлло, Чарли! Говорит Желтый Медведь! Надеюсь, что я никого не задел. Но ведь я когда-нибудь могу и попасть. Ха-ха-ха!" Он знает по голосам и всех, кто летает постоянно: Канадца, Австралийца, Южноафриканца, Родезийца. Знает даже их бортовые номера. Сколько мы ни меняли наши частоты, он все равно находит их, у него просто собачий нюх!
- И он ни разу не помешал приземлиться ни одной вашей машине?- удивился Петр, хотя знал, что за две недели, прошедшие с тех пор, как заработал воздушный мост из одной из соседних стран на аэродром "Зет", федералы так и не сумели положить конец этим ночным полетам. Сначала их подводила техника. Четыре современнейших истребителя, срочно купленных у международных торговцев оружием, на которых летали летчики из Саудовской Аравии, оказались совершенно непригодными. К тому же саудиты боялись летать по ночам. И лишь когда кто-то догадался использовать старые тихоходные "дугласы", двадцатикилограммовые бомбы из которых команда бросала просто руками сквозь открытую дверь, дело вроде бы сдвинулось.

Пауэл рассказывал это посмеиваясь: и федералам и мятежникам наемных пилотов поставляла одна и та же контора, где порою будущие "противники" подписывали контракты за одним и тем же столом.

- ...Долго еще ждать?- нетерпеливо спросил Жак, возвращаясь от раненых.- Там одному... совсем плохо. И если он не окажется у врача через пару часов...
- Окажется,- уверенно перебил его Пауэл.- Они уже разгрузились или вот-вот закончат разгрузку.
- Поехали!- крикнул Жак в ту сторону, где стояли машины с ранеными, и первым полез в "джип".

Они проехали во главе небольшой колонны километра два, пока в лучах синих фар не показался хвост транспортного ДС-7, возле которого суетились солдаты, выгружая тяжелые ящики из грузовых отсеков прямо на грузовики.

- Скорее, дьяволы! Скорее!- орал на них кто-то по-английски с южноафриканским акцентом.
- Маккинтайр. Ненавидит черных, но деньги не пахнут,- кивнул в сторону самолета Пауэл и вылез из машины.- Подождите меня здесь.

И он исчез в темноте.

- А если... их...- Петр кивнул в сторону ДС-7,- собьют на обратном пути? Ведь Желтый Медведь может вызвать по радио истребители?
- Если по его вине что-нибудь случится хоть с одним наемным пилотом, ему несдобровать. Сначала он лишится работы, а потом...- Жак щелкнул пальцами.
- Значит, между летчиками той и другой стороны есть договоренность?- продолжал допытываться Петр.
- Что-то вроде... Если бы федералам удалось прикрыть "Зет" и прекратить доставку сюда оружия и боеприпасов, мы не продержались бы и месяца. Но тогда...
- Что тогда?
- Тогда бы летчики уже не получали свою тысячу в месяц. И те и другие.
- Но почему же все-таки федералы используют наемных летчиков?

Жак досадливо поморщился:
- А что им остается делать? Своих летчиков у них нет. А советники - оставшиеся еще с колониальных времен англичане. Да что мне тебе объяснять...

Да, Петр знал: молодое гвианийское правительство медленно, с трудом избавлялось от доставшихся ему в наследство от прежних времен английских советников. Они драли с правительства по контрактам бешеные деньги и по-прежнему вели линию, выгодную "доброй старой Англии".

- Ах, вам это не нравится?- говорили они.- Хорошо! Разрывайте контракт, платите неустойку, а мы уезжаем! Все сразу. И ваша экономика рухнет без специалистов, в вашей стране начнется хаос...

Наемники в ВВС Гвиании - это было их рук дело. Петр поднял глаза к ночному небу. Там слышался гул далекого самолета. Там шла своя игра. Он обернулся к Жаку:
- И ты точно знаешь, что по воздушному мосту сюда идет оружие?

Жак снисходительно улыбнулся:
- На каждом втором самолете - знаки Красного Креста. Те, кто отправляет их сюда, знают свое дело.
- Англичане?

Жак несколько секунд молчал, словно не решаясь выдать какой-то секрет. Потом решился:
- Люди Фоккара...
- Но...
- Ты же сам рассказал мне о трюке, который мой Дювалье проделал с фотографиями. Вся Англия продолжает гудеть и требовать расследования. "Шелл" вынуждена пока попритихнуть. Ведь, если в Англии узнают всю подноготную о ее здешних операциях... и о вербовке ею наемников для Эбахона...
- А разве раньше об этом никому не было известно?
- Было. Но дело обходилось без скандала, и все закрывали глаза на то, что происходит. А когда начался скандал, когда на свет появилось грязное белье... англичане считают это дурным тоном...- Жак покачал головой,- а... люди Фоккара используют момент и заполняют временный вакуум. Сколько бы шансов ни оставалось у Эбахона, СЕДЕСЕ хочет использовать их все до одного. Тайно, конечно. Нефть Поречья слишком большая ставка сегодня.
- Грузите раненых!- крикнул из темноты Пауэл.
- Скорее, скорее, черномазые дьяволы!- орал южноафриканский летчик на командосов, вытаскивающих из машин носилки с ранеными наемниками, и тут же, обращаясь к раненым, менял тон:
- Потерпите, ребята, потерпите! Через пару часиков вы будете в роскошном госпитале с белыми сиделками. Они любят романтику и героев. А потом вы будете торговать рассказами о своих приключениях среди дикарей. Это тоже ходовой товар среди тех, кто всю жизнь проводит в конторе и живет на одну лишь зарплату! Держитесь, мои герои!
- Заткнись!- крикнул со злостью кто-то из раненых и застонал.

Но южноафриканца это не смутило.
- Подлечитесь, отдохнете, и я найду вам неплохую работенку.
- Он хочет на нас еще и заработать,- пробормотал наемник с перебинтованными ногами, сидящий на носилках. Южноафриканец расслышал его.
- Конечно, я тоже делаю бизнес. Но решай, парень: тебя ожидает полиция в каждом европейском аэропорту - задать кое-какие вопросы.. А в Претории ты будешь почетным гостем! Подумай, парень.

Пауэл появился, когда на борт были подняты последние носилки.

- Все?- закричал он.- Тогда закрывай дверь и выметайся. На подходе еще две машины.- Он подошел к "джипу" Жака и козырнул:
- Все в порядке, полковник. Можете возвращаться на фронт. Или подождете рассвета? Конечно, у нас тут иногда грохочет, но езда ночью по размытым дорогам куда опасней! А у нас всегда большой выбор выпивки. Как и все снабженцы, мы живем богато! Решайте же. А ваш друг журналист, если захочет, послушает, как мы беседуем с Желтым Медведем. Остаетесь? О'кэй!

ГЛАВА 4
Конечно же, Жак принял приглашение Пауэла из-за Петра. И вообще Петр заметил, что "полковник Френчи" в последнее время старается сделать все, чтобы он, Петр, повидал как можно больше на том небольшом клочке земли, который еще оставался под флагом Республики Поречье.

Сам Жак изменился так, что Петру порой не верилось, что когда-то он познакомился с молодым, энергичным и веселым парнем, не боявшимся ни черта, ни бога, авантюристом, готовым одинаково и на добро и на зло. Теперь Петру частенько доводилось видеть Жака сидящим с устало опущенной головой.

После поездки Петра в Ули Жак долго и дотошно расспрашивал его об увиденном, по нескольку раз задавал одни и те же вопросы, словно стараясь убедиться, не упустил ли Петр в своем рассказе каких-нибудь деталей. И Петр вновь и вновь рассказывал ему о разбитном парне с бегающими глазами - единственном свидетеле того, что произошло в Ули. Сам этот парень жил в Обоко - работал клерком в муниципалитете. Накануне прорыва федералов он приехал навестить родителей и уговорить их переехать в Обоко, подальше от фронта.
***

Добирался он на попутных военных грузовиках, но последние десять миль ему пришлось идти пешком ночью. Уже рассветало, когда он вдруг услышал пальбу впереди, в родной деревне, до которой оставалось не больше мили. Подойдя еще ближе, он увидел клубы дыма, поднимающиеся из-за леса, там, где была Ули, и стал пробираться туда, прячась в зарослях.

- Да, это были федералы, сэр!- убежденно говорил он, стоя в кругу приехавших из Обоко важных господ, но обращаясь только к Эбахону.- Я спрятался недалеко и хорошо видел их форму. Они окружили деревню и никого из нее не выпускали. А белые шли от хижины к хижине, бросали в них гранаты и стреляли по тем, кто хотел бежать... Потом они поджигали тростник на крышах и опять стреляли, стреляли, стреляли... Так продолжалось, наверное, с час. И вдруг я услышал, что по дороге из Обоко идут машины. Много машин. Я понял, что сейчас будет бой, и побежал в буш, подальше от деревни. Эбахон, мрачно кивавший в такт словам свидетеля, обернулся к Мартину Френдли:
- Это был резервный отряд командующего Штангера. Был бой, федералы бежали, унося раненых и бросив своих убитых. Вы их видели...
- Да, сэр,- твердо ответил Френдли.- Мы их видели...

Он не кривил душой. От братской могилы, в которую солдаты уже стали бесцеремонно сбрасывать тела жителей Ули, приехавших повели на другой край деревни. Там тоже была братская могила, и в ней уже лежали трупы в форме федеральных войск - ее журналисты хорошо знали. Похоронная команда ждала только сигнала, чтобы начать сбрасывать на убитых липкую красную землю.

- Надо бы посмотреть племенные насечки на щеках,- негромко, ни к кому не обращаясь, сказал дотошный Шварц, стоявший над могилой рядом с Петром.- Что-то мне кажется...

Он не договорил, он, человек, исколесивший всю Африку и хорошо знающий нравы и обычаи многих ее племен и народов.

Но солдаты по знаку Эбахона уже начали поспешно зарывать могилу. И тогда Эбахон предложил познакомиться с показаниями свидетеля.
***

Жак заставил Петра несколько раз повторить гладкий, без единой запинки рассказ этого парня и задумался.

- А что... мисс Карлисл?- вдруг спросил он.
- Элинор?
***

...Всю дорогу, от выезда из Обоко, где Дэнни и Манди были вынуждены с сожалением пересадить Петра в президентский "джип", а сами пристроиться в хвост колонны, Петр пытался понять настроение Элинор. Они сидели на заднем сиденье втроем, с ними был исключительно любезный, верх джентльменства, мистер Блейк. Эбахон сидел впереди, рядом с шофером, и все время оглядывался на Элинор, бросая на нее взгляды, то беспокойные, то задумчивые.

И хотя Петр всей душой чувствовал, что Элинор хочет поговорить с ним, разговора не получилось, Блейк нес какую-то светскую чушь, а Эбахон вздыхал.

Лишь раз у Элинор вырвалось было:
- А помните, как Боб...

Но она сейчас же оборвала фразу и отвернулась, а Петр понял лишь одно: она все время думала о смерти Боба...

То, что произошло в Ули, потрясло ее, да и кого бы не потрясло? Петр видел, что даже его коллеги, немало понасмотревшиеся за свою бурную жизнь, неловкими фразами пытаются продемонстрировать свое показное хладнокровие.

...Рассказ о трагедии Ули потряс весь мир. Федеральное правительство немедленно опровергло утверждение, что жителей деревни вырезали его солдаты. Но западные газеты уже опубликовали страстное, полное боли письмо Элинор, призывающее спасти от геноцида народ идонго. Она умоляла женщин всего мира, Красный Крест, церковные организации, всех людей доброй воли оказать помощь жителям Поречья.

Она сама встречала первый самолет, прибывший на аэродром "Зет" среди бела дня с грузом подаренной одной из африканских стран сушеной рыбы и одеялами от комиссии ООН по беженцам. А потом вперемешку с продовольствием и медикаментами пошли оружие и боеприпасы. Они позволили Штангеру сорвать несколько попыток федералов прорваться в Обоко.

Сначала федералы не препятствовали полетам "гуманистов", как именовала западная пресса пилотов, поддерживающих воздушный мост. Затем они представили доказательства, полученные разведкой (это сделать было совсем нетрудно, особенно в Европе), о поставках оружия мятежникам и потребовали, чтобы самолеты с красными крестами совершали посадку в Луисе для предварительной инспекции с участием представителей ООН. Но Эбахон и Фонд помощи Поречью с возмущением отвергли это требование. Они не желали иметь дело с убийцами несчастных жителей Ули.

Федералы в ответ объявили о блокаде аэродрома "Зет", а их противники - о начале ночных полетов. И воздушный мост продолжал действовать.
***

Вот и сейчас Петр сидел перед пультом диспетчерского пункта в наушниках рядом с майором Купером, чье волевое лицо было сожжено дочерна годами, проведенными в тропиках. Сегодня было дежурство этого бывшего рядового шотландских стрелков, начинавшего свою карьеру проводником в Северной Африке еще во время второй мировой войны.

Все это о майоре Купере Петр узнал от Жака, бывшего частым гостем в наспех сколоченном в буше бараке, одна комната которого была оборудована под диспетчерскую, а в трех других жили наемники, обслуживающие аэродром.

Майор (он стал майором только в Поречье) был заядлый радиолюбитель и в свободное от дежурства время часами шарил в эфире.

Кроме Пауэла и Купера, в бараке жили австралиец Дэв Бейли, англичанин Ричард Джон и американец Хью Аффлик-Грейвс. И о них Жак рассказывал Петру немало занятного.

Так худощавого, совершенно штатского на вид, с невыразительным лицом австралийца звали еще Чертовское Везенье. Ему было к пятидесяти, и он в действительности был когда-то офицером - капитаном австралийских ВВС. В Конго командовал батальоном у Чомбе.

Однажды его "лендровер" наскочил на мину на пустынной дороге в буше. Его выбросило из машины, поломало три ребра, в правое бедро угодило девять осколков. Через два месяца он нарвался на мину опять, точно на том же самом месте, но она... не взорвалась. Вот тогда-то и прилипла сказанная им в сердцах фраза:
- Чертовское везенье, ребята!

У Чертовского Везенья тоже было свое хобби. Все свободное время он мастерил самодельные мины: в дело шла жестяная банка из-под пива или кока-колы, взрывчатка, примитивный взрыватель, батарейка от фонаря... И когда Бейли узнавал, что на его самоделке кто-нибудь подорвался, он ликовал.

Ричард Джон, тоже бывший офицер, отставной кавалерийский майор, слыл коллекционером. До Поречья он служил в войсках султана Омана, а теперь пополнял африканскими экспонатами свою похожую на музей квартиру в Сассексе. Здесь, в буше, он частенько и с удовольствием вспоминал о своих коллекциях серебра, оружия и ковров балучи, вывезенных из Аравии.

Самый молодой, розовощекий, упитанный блондин Хью Аффлик-Грейвс, глуповатый чревоугодник, всем своим видом доказывал правдивость сведений о том, что его набожная матушка владеет где-то в Калифорнии диетическим магазином "Здоровая пища". Сюда он завербовался, чтобы заработать на расширение дела. С прилетавшими летчиками он быстро нашел общий язык и теперь снабжал наемников самым паршивым и самым дешевым виски, которое только есть на свете. Разумеется, по ценам военного времени и только за доллары, фунты или франки.

- Слушай, сейчас начнется!

Купер подкрутил рукоятку настройки, и вдруг в уши Петра ворвался голос, громкий, будто его владелец был рядом:
- Хэлло, "Зет!" Хэлло, "Зет"! Это я, "Интрудер".
- Хэлло, Джерри!- заговорил Купер.- Это я, Купер.
- Хэлло, майор! Как там у вас погодка?
- Сыро, холодно и мерзко, как осенью в Лондоне.
- Ну вот, а мы хотели погреться. А где Желтый Медведь?
- Болтается где-то здесь. Чуть было не насыпал соли на хвост Южноафриканцу.
- Хэлло, ребята. Конечно же, я здесь, черт возьми. Вы же знаете, что вам от меня никуда не деться... как от налогов или от смерти!

Купер подмигнул Петру: он, Желтый Медведь!

- Слушайте, ребята. И не надоело вам заниматься этим извозом?- продолжал Желтый Медведь.
- А тебе?- в тон ему ответил Джерри - "Интрудер".
- Мне за это хорошо платят.
- Вот и нам тоже. Тысячу в месяц, как и тебе.
- Вот если бы платили еще и за виски,- вздохнул Желтый Медведь и рассмеялся.- Раньше и это входило в контракт...- Он помолчал и вдруг заговорил деловым тоном: - "Интрудер"! Говорит Желтый Медведь! Ты далеко?
- Сейчас буду садиться,- спокойно отвечал Джерри.
- Так ты хочешь садиться, Джерри?- задумчиво протянул Желтый Медведь.- А что у тебя за груз?
- Продовольствие.
- А если врешь?
- Тогда садись за мной и можешь обнюхать меня и мою машину. Мы оба провоняли вяленой рыбой так, что, наверное, морщится сам господь бог со всеми своими ангелами!- не выдержал "Интрудер".

В наушниках послышался вздох Желтого Медведя.

- Валяй, Джерри, садись. Мне плевать на ваши продуктовые лавки. У меня приказ перехватывать только самолеты с оружием.- Он коротко хохотнул:
- Да вот беда, как их различить в этой темноте?
- О'кэй! Давай свет, Купер!
- Свет!- приказал майор.

За стеклянной стеной вытянулись две цепочки красных огоньков.

- Вижу!- пробормотал "Интрудер".
- Мягкой посадки, Джерри,- напутствовал его Желтый Медведь.- Каждый раз любуюсь: чисто работаете даже в таких условиях!
- Спасибо, Медведь. Минут через пять брось пару гостинцев, а то твои черномазые, наверное, засиделись и рвутся повоевать.
- О'кэй!

Кто-то положил руку Петру на плечо. Он обернулся и увидел Жака.

- Надо ехать,- устало сказал Жак.
- Что-нибудь случилось?- спросил Петр, снимая наушники и вставая.
- Расскажу в машине.
- Свет!- крикнул в микрофон Бейли, и опять за окном пролегли кровавые борозды.

Они были уже в "джипе", когда "Интрудер" с блеском сел на ночное шоссе и пронесся по нему мимо диспетчерского пункта. Петр проводил его взглядом:
- А сейчас Желтый Медведь сбросит бомбы.

Ему ответом были три взрыва - один за другим, где-то на противоположном конце посадочной полосы.

Жак зло рванул "джип" с места и включил на полный свет синие фары.

- Так что все-таки произошло?- с недоумением обернулся к нему Петр.
- Звонили... из военной полиции. Этот идиот Бенджи взял банк в Обоко. Ну и попался. Брал банк вместе с Грилло. Сейчас их допрашивают в военной полиции. Мне позвонил один знакомый сержант. Он разыскивает меня больше двух часов. И при горячей любви местных жителей к нашему брату...- Он сделал паузу,- ...боюсь, что мы не застанем их в живых!

Им понадобилось полчаса, чтобы оказаться на окраине Обоко у здания, похожего на школьное. Жак на бегу расстегнул кобуру и отшвырнул часового, пытавшегося было преградить им вход в дверь, над которой красовалась свежая вывеска: "Военная полиция".

Они вбежали в длинный коридор, выкрашенный унылой бурой краской. Жак ударом ноги распахнул дверь, из-за которой доносились возбужденные голоса, и оказался в просторной и пустой, залитой водой комнате.

- Что здесь происходит?

И он кинулся к полицейским, склонившимся с ведрами над двумя телами у самой стены под черной классной доской. Полицейские, только что вылившие воду на Грилло и Бенджи, поспешно отступили.

- Они еще живы, сэр,- испуганно сказал один. Жак в ярости выхватил кольт:
- Вы посмели поднять руку на белого!
- Полковник Френчи!- раздался спокойный и властный голос. Из-за учительского стола вставал африканец в синей офицерской форме. Петр знал его - это был шеф военной полиции.
- Не вижу причин для беспокойства, полковник!
- Вы так считаете... шеф?

Жак ткнул стволом кольта туда, где стонали его парни. Лица их были похожи на кровавые лепешки, на руках блестели наручники, ноги связаны брезентовыми ремнями.

- Конечно, пришлось с ними немного... поработать. Они взяли сегодня вечером один банк... На полтора миллиона долларов. Конечно же, нам было очень любопытно узнать, где они решили хранить эти деньги... Сеньор Грилло все-таки раскололся,- к счастью для него самого и для этого тупого олуха. Деньги у нас, а вы можете забрать ваших подчиненных.
- Дрянь!- выругался вполголоса Жак и обернулся к полицейским.- А ну... немедленно развязать!

Те, отталкивая друг друга, кинулись исполнять его приказ. Шеф полиции с вежливой улыбкой наблюдал, как они освободили от пут и оков стонущих, не в силах держаться на ногах Грилло и Бенджи, поволокли их к двери.

- Да, полковник!- остановил шеф военной полиции Жака, направившегося было следом.- Подержите их у себя, пока они... не придут в приличный вид. А затем отправьте первым же самолетом ко всем чертям. Таков приказ его превосходительства господина президента. Кстати... перед отлетом им вручат по высшему ордену республики - "Герой Поречья".- И он тихо засмеялся:
- Будь они идонго, я сегодня же приказал бы бросить их в бассейн со священными крокодилами.

ГЛАВА 5
Дождь лил всю неделю. Он падал из низких черных туч тяжелым сплошным потоком, и казалось, ему не будет конца. Земля разбухла, жалкие ручейки, обычно еле заметные между скалистыми холмами, отгораживающими Обоко от Уарри, превратились в злобные, бешеные потоки, стремительно несущиеся к Бамуанге.

Военные действия на всех фронтах замерли. Солдатам не хотелось вылезать из наспех построенных бункеров, а офицерам покидать бары Уарри или Обоко. "Зет" по-прежнему, несмотря на погоду, принимал от трех до шести самолетов каждую ночь, кроме воскресений. По воскресеньям "гуманисты" отдыхали - это было оговорено в контрактах.

Петр целыми днями играл в шахматы с юным Денни. До этого Денни ни разу за всю свою жизнь не притрагивался ни к одной шахматной фигуре, а когда Петр купил в Обоко шахматы, вдруг возгорелся страстным желанием обучиться этой игре.

Петр объяснил ему правила, и с этого момента Денни ходил за ним буквально по пятам, по-собачьи заглядывая в глаза, в любой момент готовый сбегать за шахматами в палатку, в которой жили Жак и Петр. Играл он азартно, глаза его пылали, губы шевелились. Иногда Петру казалось, что Денни играет с ним не в шахматы, а в солдатики, словно доигрывает игры, которые ему не пришлось доиграть в своем коротком и тусклом детстве. О том, что детство Денни было именно таким, можно было догадаться по тем немногим и скупым сведениям, которые Петру удалось вытянуть из мальчишки: отец - пьяница, перебивающийся случайными заработками, мать - всегда усталая, раздраженная, с утра до ночи сгорбившаяся у швейной машинки, чтобы прокормить семью из семи человек. Денни из ее детей самый старший. Нет, не поиски приключений погнали его из дому. Отец прослышал от каких-то своих дружков о вербовке и попытался завербоваться сам. Но был уже такой развалиной, что даже обычно снисходительный врач, обследовавший будущих "крестоносцев", отказался выдать ему медицинский сертификат.

Тогда отец привел к нему Денни, надбавил сынку тройку годков и сделав его из шестнадцатилетнего девятнадцатилетним. Контракт был подписан на шесть месяцев, и три из них Денни уже отслужил. Денни мечтал, вернувшись в Англию, купить мотоцикл, но боялся, что родители не позволят ему сделать это.

После провала наступления на Луис Жак забрал мальчишку из батальона Жан-Люка и сделал при себе адъютантом, строго-настрого запретив соваться в перестрелки. При первом же нарушении приказа, пригрозил Жак, он будет отправлен в Англию, и тогда... плакали его денежки за оставшиеся три месяца. Денни боялся нудного ворчания матери, тихой, пьяной печали отца. И он подчинялся приказу. Игра в шахматы, в которую он кинулся очертя голову, давала выход его чувствам.

Жак каждое утро уезжал в Обоко в штаб и возвращался оттуда раздраженным и злым. От него Петр знал, что Штангер с каждым днем становился все невыносимее: его обуяла мания величия. Он требовал чтобы ему при обращении говорили "ваше превосходительство" и заявлял, что спасти Поречье теперь может только "сильная рука".

Слухи об этом доходили до Эбахона, но президент на них никак не реагировал, занятый переговорами с таинственными личностями, прибывшими из Парижа и заменившими отозванного мистера Блейка. Одновременно вождь Аджайи по его поручению обхаживал американцев. Мартин Френдли оказался при этом неожиданно полезнейшим человеком, и Морис Дювалье вслух сожалел, что кусок скалы между Обоко и Уарри пришиб не того американца, которого следовало бы. Впрочем, ему грех было жаловаться. По приказу Эбахона его прикомандировали к таинственным парижанам, каждое утро навещавшим президента Поречья и ведшим с ним упорные переговоры. О Петре Эбахон, казалось, забыл.

В Кодо-2 теперь, после высылки Бенджи и Грилло, захоронения убитых и эвакуации раненых, осталось, кроме Жака, лишь трое наемников - Денни, Браун и Жан-Люк. Не лучше обстояло дело и в других частях. Даже Бейли Чертовское Везенье ухитрился подорваться при изготовлении очередной самоделки.

У тех наемников, кто еще оставался, настроение падало с каждым днем. Разведка доносила, что федералы готовятся к решающему наступлению. С помощью обходных маневров они заставили Гуссенса отступить на северном фронте и теперь были в тридцати семи милях от Обоко. Если бы не сговор наемных пилотов и не грузы оружия и боеприпасов, поступающих теперь уже не из Англии, а из Франции и США, Обоко, последний оплот Эбахона, давно бы уже пал.

...В это утро ливень прекратился, сухой северный ветер разогнал тучи - и солнце впервые за несколько недель вонзило свои беспощадные лучи в набухшую, словно губка, землю. Сразу же стало душно, от земли поднимались клубы пара.

Петр и Денни играли в шахматы перед входом в палатку, когда Жак приехал из Обоко. Он поставил "джип" под апельсиновым деревом - командный пункт расположился в апельсиновой роще над самым обрывом - на вершине холма, нависшего над дорогой, которую оседлал Кодо-2, и сейчас же послал Манди вниз за Брауном и Жан-Люком: их поредевшие батальоны растянулись вдоль ручья, превратившегося после дождя в полноводную речку.

- Завтра будем наступать,- сказал Жак, подходя к раскладному походному столу, где шла азартная шахматная баталия.

Денни поспешно вскочил, но Жак положил ему руку на плечо:
- Садись, садись.

Денни залился мальчишеским румянцем:
- Прошу прощения, сэр... Вы сказали, что мы наступаем. И я хотел бы просить вашего разрешения...

Жак нахмурился:
- Ты, кажется, забыл, о чем мы с тобой договорились?
- Никак нет, сэр!- испуганно пролепетал юноша.
- Тогда отправляйся на склад и проверь, как обстоят у нас дела с боеприпасами!
- Слушаюсь, сэр!

Денни козырнул и бросился исполнять приказ: склад боеприпасов находился на противоположном склоне в специально вырытой для этого пещере.

Петр смахнул с доски оставшиеся фигуры, перевернул ее и принялся укладывать пешки - черные и белые вперемешку.

- Очередная авантюра Штангера?

Жак кивнул:
- Сегодня он заявил, что возьмет Уарри за два часа, а потом повернет на север и внезапной атакой разгромит федералов. Пока же... батальоны Гуссенса сняты с северного фронта и перебрасываются сюда. С севера Обоко защищают теперь лишь минные поля, взорванные мосты да батальон военной полиции. Без минометов и базук, не говоря уже об артиллерии, мы ничего не добьемся!
- Неужели же эти асы-"гуманитарии" доставляют вам одну лишь вяленую рыбу?
- На прошлой неделе они переправили сюда сотню базук и три десятка минометов с боеприпасами. Но где они, никто не знает. Хорошо еще, что мне удалось выменять у одного пехотного полковника базуку и полтора десятка карабинов... и всего за три бутылки пива. Не думаю, что Гуссенс богаче.

Снизу послышался гул моторов. Жак и Петр одновременно оглянулись и увидели колонну разномастных разбитых автобусов, направляющихся к позициям Кодо-2. Впереди следовали три "джипа".

- Восьмая бригада и пятая пехотная дивизия. Всего четыре тысячи человек, как утверждал Штангер,- комментировал их появление Жак.- А вот и он сам... Видишь? В первом "джипе", что свернул на проселок. Сейчас обогнет холм, поднимется по склону и будет здесь... А вот и Жан-Люк с Брауном...

Жан-Люк и Браун появились из рощи вместе с Денни.

- Значит, наступаем, джентльмены?- весело крикнул Браун.- Как говорит Денни.
- И еще он говорит...- Жан-Люк мрачно протянул руку сначала Жаку, потом Петру,- что у нас осталось по сорок патронов на солдата и по двадцать гранат на взвод.
- Это хорошо, что только по двадцать,- продолжал сиять Браун.- В моем батальоне одни новобранцы, а они швыряют гранаты, не выдергивая чеки. Так что или наши гранаты подберут федералы, если мы будем драпать от них достаточно быстро, или во время следующей атаки мы подберем их для повторного использования.

Натужные завывания изношенных двигателей возвестили о прибытии Штангера и его свиты.

- Так что, Денни? По сорок патронов...- задумчиво протянул Жак, глядя, как из "джипов", остановившихся метрах в ста под апельсиновыми деревьями, выбираются Штангер, толстый Гуссенс и его командиры батальонов - Арман, Биллуа и Уильямс, окруженные черными адъютантами и телохранителями.
- Так точно, сэр!- вытянулся Денни.
- И еще скажи этим джентльменам, что две трети моего батальона не имеют оружия,- подсказал с ухмылкой Браун. Жан-Люк сумрачно молчал.

Штангер, ни на кого не глядя, прошел мимо палатки к краю обрыва и поднес к глазам бинокль, висевший у него на груди.
- Привет, ребята!- крикнул шедший следом за ним Гуссенс.- Ну и духота сегодня! Пиво... есть?
- Там в палатке... в ящике со льдом,- отвечал ему Жак, не удержавшись от улыбки: о страсти Гуссенса к пиву в Поречье ходили анекдоты. Рассказывали, что однажды его адъютант забыл захватить с собою перед ночной атакой пиво. Гуссенс же ничего не делал, не выпив предварительно. Он немедленно отправил адъютанта в тыл за пивом и не подал знака к выступлению, пока тот не вернулся с ящиком. Тем временем рассвело, фактор неожиданности был потерян, и атака провалилась.
- Ничего,- не огорчился Гуссенс.- Зато пиво было отличное!
- Прошу сюда, джентльмены!- резко обернулся Штангер. Все, кроме Петра, опять усевшегося за стол, на котором он играл в шахматы с Денни, подошли к обрыву.
- Я насчитал двадцать три укрепленных бункера и множество индивидуальных укрытий. Это значит, что противник обороняет холм, блокирующий дорогу на Уарри, силами двух батальонов...- Он говорил громко, явно любуясь собою в роли полководца.- Я не ошибся, полковник Френчи?
- Двадцать семь бункеров и три полных батальона,- сдержанно уточнил Жак.
- Форсировав речку, батальону Армана нужно будет подняться по склону вверх всего лишь на пятьсот ярдов, чтобы сказаться в зоне, недосягаемой для огня противника...
- Атака начнется на рассвете,- тоном, не допускающим возражений, объявил Штангер.- За батальоном Армана пойдет батальон Уильямса. Биллуа в резерве. Как только они откроют шоссе, Кодо-2 с ходу пройдет через позиции федералов и, не останавливаясь ни перед чем, дойдет до Уарри. Что делать там, полковник Френчи знает... Он однажды уже проделал это, и с блеском!

На плоском лице Штангера появилось подобие улыбки, но фарфоровые глаза были, как всегда, безжизненны.

- Он отдаст мне все пиво, какое только там найдет!- хохотнул Гуссенс.- Иначе мои парни не сделают и шагу по этой вонючей кочке...

И он махнул бутылкой в сторону укрепленного противником холма.

- Я предлагаю другое,- повернулся к Штангеру Жан-Люк. Тот поморщился:
- Не забывайте, что здесь вам не Сен-Сир и окончательное решение принимать все-таки буду я.

Жан-Люк сухо поклонился ему и продолжал:
- Атаковать холм надо с правого фланга. Склон там круче, зато не такой длинный и зарос высокой травой. Через реку переправимся ночью, часа за два до рассвета. А я возьму сотню командосов и за полчаса до общего наступления захвачу на вершине пару бункеров, открыв коридор в обороне противника.

- Жан-Люк говорит дело!- поддержал его Биллуа.

В том же духе высказались и остальные, не скрывая при этом желания поставить Штангера на место. И Штангер понял это.

- Хорошо. План Жан-Люка одобряю,- сухо кивнул он. Они поговорили еще с полчаса, условились о сигналах, о времени выступления. Браун взял на себя командование и батальоном Жан-Люка, Жан должен был возглавить прорыв третьего батальона на Уарри. Начать наступление должны были ровно в шесть - за полчаса до рассвета. Затем сверили часы, и Штангер поднес ладонь к своему берету:
- До завтра. Операцией командовать буду я!
- Бош недобитый,- сплюнул вслед ему Арман.
- Сейчас поедет в Обоко, запрется у себя в доме и напьется в одиночку до чертиков!- сообщил Уильямс.- Телохранители боятся, что когда-нибудь он их всех перестреляет, и разбегаются в таких случаях куда глаза глядят.

Гуссенс хлопнул Жака по плечу:
- Гей! А почему бы нам не выпить всем пивка, ребята? Хитрый Френчи запаслив!
- Угощаю,- сделал Жак приглашающий жест.
- Только не я, месье,- сдержанно поклонился Жан-Люк.- Мне завтра начинать с центра поля!

Он отдал общий поклон и пошел в апельсиновую рощу, туда, где был штаб его батальона. Тем временем Денни по знаку Жака уже выволакивал из палатки большой ящик-холодильник, плотно закрытый и набитый пивными бутылками вперемешку со льдом. Гуссенс выхватил оттуда бутылку и ногтем большого пальца умело сковырнул жестяную пробку.

- А мне наплевать на завтра,- объявил он после доброго глотка и вытер губы тыльной стороной ладони.- Пьем за сегодня!

ГЛАВА 6
Время остановилось. Ночное небо заволокло тучами. Накрапывало. Впереди, в непроглядной тьме, монотонно шумел поток, через который сейчас бесшумно переправлялся батальон Армана. Сам он был пока на командном пункте Штангера в неглубокой траншее, наскоро вырытой и замаскированной ветвями. Место для командного пункта указал Жак: отсюда поле предстоящего боя было хорошо видно.

Штангер лично пригласил Петра на свой командный пункт. Наступление готовилось втайне, и он решил не оповещать об этом остальных журналистов, чтобы агенты федералов не могли пронюхать о готовящейся операции. Но и без свидетелей, которые помогли бы ему войти в историю, он уже не мог.

Сейчас он стоял в траншее, облокотившись на бруствер, и пытался различить что-нибудь во тьме сквозь большой полевой бинокль. От него несло перегаром - Уильямс, предсказывавший, что Штангер напьется, оказался прав.

Все молчали.

- Пора,- сказал наконец Арман.- Через полчаса рассветет...

Его чернокожий адъютант, сидевший на краю траншеи, беспечно свесив в нее ноги, вскочил и протянул руку, помогая Арману выбраться наверх.

Арман на секунду задержался на бруствере, дожидаясь, пока из темноты появились трое или четверо командосов-телохранителей, потом ловко перемахнул вслед за ними через траншею и не оглядываясь пошел вперед.

- Жан-Люк должен уже быть наверху,- обернулся Гуссенс к Петру.- Ровно в шесть он должен бросить своих людей на бункера и захватить хоть два-три. Затем Арман поднимет своих людей.

Он похлопал по фотокамере, в которую Петр ввинчивал телеобъектив.

- Для твоей пушки, парень, тоже сегодня найдется работенка. Плачу по десять долларов за каждый снимок для моего семейного альбома.
- Шесть ноль-ноль,- торжественно произнес Штангер.- Сейчас Жан-Люк начнет атаку...

Тишину по-прежнему нарушал лишь слабый шум бегущей впереди воды да постукивание редких дождевых капель по листьям. Воображение рисовало Петру происходящее впереди. Солдаты Армана, мокрые, грязные после переправы, залегли в густой, почти в рост человека траве. Командосы Жан-Люка, обойдя холм справа, снимают бесшумно часовых, крадутся к бункерам, в которых установлены тяжелые пулеметы, врываются в них... Короткая схватка без единого выстрела, лишь стоны умирающих, не успевших даже проснуться молодых парней... Но кто-то успел схватить оружие... Выстрел! Затем другой, третий, и с первыми проблесками рассвета федералы перед своими окопами вдруг увидят цепи яростных, возбужденных алкоголем солдат Армана: Петр слышал, как вчера было решено выдать им по миске "иллисит джина" - самогонки из пальмового сока, крепкой, как спирт.

Но выстрелов наверху не было. Небо стало светлеть, низкое, угрюмое. Еще несколько минут, и наступит быстрый, короткий рассвет.

Гуссенс взялся за свой бинокль:
- Не нравится мне эта тишина!

Штангер, ничего не отвечая, продолжал смотреть на холм, уже вырисовывающийся темным силуэтом на светлеющем небе.

- У Жан-Люка что-то произошло. Момент упущен. Через пять минут будет совсем светло. Придется отложить атаку,- опустил бинокль и обратился к Штангеру Гуссенс.

Штангер оторвался от окуляров.

- Нет,- отрезал он.- Мы атакуем, что бы ни случилось! Пошлите кого-нибудь к Арману. Пусть начинает!

Лицо Гуссенса налилось кровью.

- Я пойду туда сам,- глухо сказал он и тяжело полез из траншеи.

Выбравшись наверх, Гуссенс согнулся, насколько это позволял ему его толстый живот, и неуклюже потрусил вперед. Петр взял оставленный им бинокль и увидел, что через поток в нескольких местах перекинуты легкие мостики из бамбука - их поставили ночью солдаты Армана.

Добравшись до одного из них, Гуссенс недоверчиво попробовал ногой жидкий настил и затем стал осторожно перебираться.

Ступив на тот берег, Гуссенс потрусил дальше, тяжело бросаясь на землю через каждые несколько ярдов, неуклюже поднимаясь опять и опять бросаясь в доходившую ему до пояса траву, пока Петр не потерял его из виду.

Штангер раздраженно посмотрел на часы, потом на совсем уже просветлевшее небо и выругался. Затем схватил бинокль и направил его на правый фланг. Петр тоже направил туда бинокль и увидел, как между редких кустов перебегают, поднимаясь по склону, командосы Жан-Люка, опоздавшие на добрых полчаса.

Ему вспомнилось, как наемники, разгоряченные спиртным - после пива они взялись за виски,- кричали вчера, что без артиллерийской поддержки штурмовать укрепленные бункера - безумие! И если только будет упущена возможность внезапной атаки... начнется бойня, самая настоящая бойня!

Он перевел бинокль на центральный участок и увидел, как цепи Армана короткими перебежками приближаются к вершине молчащего холма.

Сам Арман шел позади всех с пулеметом в руках во весь рост. Петр оторвался от бинокля и взглянул на часы: 6.45. И в это мгновение грохот разнес в клочья утреннюю тишину. Холм превратился в ад. Пулеметные и автоматные очереди слились с уханьем базук федералов. Земляные стобы разрывов взметнулись среди наступающих, продолжающих бежать вверх по крутому склону, паля из поднятого над головами оружия. Кто-то падал, кто-то поднимался и продолжал рваться к вершине холма...

Арман что-то кричал и махал рукой. Вот упал его адъютант. Потом телохранитель. И вдруг он рухнул сам. Второй телохранитель бросился на землю рядом с Арманом, потом встал на колени, приподнялся голову француза, огляделся по сторонам и, пригибаясь, потащил его вниз.

Наступающие залегли. Петр взглянул направо. Командосам Жан-Люка удалось все же ворваться наверх, и теперь там шел рукопашный бой.

- Батальон Уильямса!- обернулся Штангер к чернокожему офицеру - своему адъютанту, спрыгнувшему в траншею, как только началась пальба. Тот крикнул что-то на языке идонго, и через траншею перепрыгнул мальчишка-солдат, кинувшийся к бамбуковому мостику.

Глядя, как легко он бежит, как ловко падает и вскакивает опять, Петр вдруг вспомнил о Денни. В пять часов утра выяснилось, что Денни исчез, ушел к Жан-Люку и пропал. И ни Жак, ни Петр не сомневались, что мальчишка упросил Жан-Люка взять его на операцию.

Гуссенс сам поднял в атаку батальон Уильямса. Он вскочил первым и вскинул вверх руку с растопыренными пальцами.

- Победа!- донесся до Петра его хриплый голос.
- Война!- взревели сотни глоток, и из травы по ту сторону потока поднялись цепи, поднялись и устремились вперед, навстречу раскаленному свинцу, вслед за толстяком Гуссенсом.

Вот они достигли тех, кто еще остался в живых из батальона Армана... Гуссенс пинает лежащих ногами, заставляя их подниматься, размахивает руками, увлекая вперед все редеющие цепи, позади которых яростно потрясает стеком Уильямс.

Но вот Гуссенс падает. Адъютант и телохранители подхватывают его и не оглядываясь бегут назад, вниз, под пулями федералов. Наступающие ложатся, начинают пятиться... Уильямс оборачивается и кричит что-то пулеметчикам, те бьют поверх дрогнувших цепей.

Еще одна попытка поднять солдат в атаку - и Уильямс в ярости отшвыривает стек, безнадежно машет рукой. Мимо него бегом спускаются адъютант и телохранители Гуссенса, волокут тяжелое тело за ноги, голова Гуссенса волочится по земле.

Санитар поспешно перевязывает голову Арману.

Гуссенса кладут рядом, но санитары даже не глядят в его сторону, дело ясное. Через поток, через бамбуковые мостики отходят раненые. Кое-кто несет оружие, но большинство бросило его там, в залитой кровью траве.

Раненые бредут понурые, вдруг ставшие ко всему безучастными, будто это и не они еще несколько минут назад кричали во всю силу своих молодых легких:
- Война!

Петр перевел бинокль выше... На холме - движение, наступающие, пятясь, отползают вниз. Справа тоже неудача - командосы бегут.

Штангер отшвырнул бинокль и с проклятьями выпрыгнул из траншеи. Еще стоя на коленях на бруствере, он расстегнул кобуру и выхватил из нее парабеллум... Прямо на траншею шли пять или шесть раненых, без оружия, оборванных, окровавленных, ко всему безучастных. Впереди шел офицер, опустив голову и придерживая левой рукой правую, перерезанную пулеметной очередью выше локтя и висящую на кровавых лохмотьях.

- Стой!- яростным, полным безумия голосом заорал Штангер, направляя парабеллум на раненых.- Стой, грязные свиньи! Предатели, трусы, дезертиры!

Раненые замедлили шаг, но не остановились.

- Назад, мерзавцы!

Офицер с перебитой рукой застонал. И в то же мгновение Штангер спустил курок. На лице раненого появилось изумление, но, так и не успев ничего понять, он повалился на бок.

Штангер опять вскинул парабеллум, но сбоку от него хлопнул выстрел, и оружие вылетело из его рук.

- Следующую пулю я вобью тебе в череп!- услышал Петр голос Жака, дрожащий от ярости.

Раненые тупо смотрели на белых офицеров, не пытаясь понять, что между ними происходит.

- Ты оставил свою часть во время сражения. Ты сорвал наступление!- задыхаясь от ненависти, выдавил Штангер.- Тебя будут судить и расстреляют.

Жак опустил кольт, лицо его было бледно.

- Судить будут тебя,- отчеканил он.- За все это...

И махнул кольтом в сторону холма, где раздавались теперь только отдельные выстрелы: остатки батальонов Армана и Уильямса были уже на этом берегу.

Штангер подул на пальцы, в которых только что держал парабеллум, помахал кистью в воздухе. Лицо его опять стало похожим на маску с фарфоровыми глазами.

Он застегнул пустую кобуру, тяжело перепрыгнул через траншею и быстро пошел к "джипам", замаскированным метрах в пятидесяти в низком кустарнике.

- Денни... убит,- вдруг тихо сказал Жак.- Я сам видел. Я следил за их атакой в бинокль.

Подошел Уильямс, без единой царапины и даже каким-то непостижимым образом сумевший не извозиться в латерите, со стеком - он его все-таки подобрал!- и с двумя широкими кожаными поясами, которые он небрежно швырнул на землю:
- Армана и Гуссенса...
- А где,- он презрительно кивнул на пустую траншею,- главнокомандующий?
- Уехал в Обоко,- ответил Петр.
- Или собирается бросить на нас батальон Биллуа,- мрачно предположил Жак.
- Если Биллуа узнает о Гуссенсе и Армане...- недобро усмехнулся Уильяме,- он прикончит этого психа на месте. Они знали друг друга еще по службе у Чомбе и с тех пор нанимались всегда вместе.
- Гуссенс убит?- вырвалось у Жака.
- Пуля в сердце. Видимо, снайпер. У них ведь есть премии... за каждого из нас.- Уильямс слегка ударил стеком по левой ладони.- Арман ранен, но дотянет ли хотя бы до Обоко... Пояс Гуссенса чуть было не пропал. Пришлось пристрелить одного из его парней. А вот и Гуссенс...

Шестеро солдат несли тяжелое тело. Они осторожно опустили Гуссенса на бруствер траншеи. Он лежал на спине, раскинув руки крестом, без куртки, в мокрой, испачканной кровью майке, и на рыхлом плече его голубели слова татуировки.

- "Смерть лучше бесчестья",- прочел Петр вслух.
- Он говорил - это его разукрасили в Нью-Йорке,- усмехнулся Уильяме.- Заходил туда, когда тянул лямку на каком-то торговом корыте, на греке, вроде бы...
- Похороните его здесь, в траншее,- приказал Жак солдатам.
- ...Я видел всю эту бойню,- говорил он Петру уже в "джипе", карабкающемся на холм к апельсиновой роще.- И я понял, что, если не остановить Штангера, он пошлет на смерть и батальон из резерва. И тогда...
- Тогда федералы прорвутся в Обоко и война кончится,- выдохнул Петр.

Жак с интересом посмотрел на него.

- Мне радировали парни с аэродрома. Завтра прилетают три сотни южноафриканцев. С полным вооружением - и легким и тяжелым.
- Значит... хозяева Эбахона идут ва-банк!
- Тебе нужно убираться отсюда, Питер. Здесь все кончено. Петр нахмурился. Жак был, конечно, прав.
- Но прежде мне надо встретиться с Элинор!

Жак нахмурился:
- Ты хочешь поехать в Обоко?
- Да.
- Но учти. От Кодо-2 ничего не осталось. Ты слышал, что говорил Браун? Да и то, что Жан-Люк не смог точно выйти к цели... заблудился... тоже кое о чем говорит... Словом, ни Эбахон, ни Штангер считаться со мною, как раньше, уже не будут.
- И ты не сможешь в случае чего меня выручить?- пошутил Петр.
- Боюсь, что нет,- не принял его тона Жак.

ГЛАВА 7
- Молчать, черномазая тварь!- рявкнул Штангер. Он был пьян, сильно пьян, таким его Петр еще никогда не видел. Пятеро наемников, приехавшие с ним и бывшие тоже основательно на взводе, держали на прицеле своих автоматов часовых.

Они подъехали к воротам виллы президента Поречья минуты на три раньше Жака и Петра, и скандал только что начинался: чернокожий офицер охраны потребовал, чтобы наемники оставили "джип" у ворот и сдали оружие, на что последовал категорический отказ.

Было уже около пяти часов вечера, а ровно на пять Эбахон назначил на своей вилле встречу всех более или менее авторитетных "рыцарей удачи", еще остававшихся под его знаменами. Впрочем, на "джипе" Штангера было собственное знамя, его личный штандарт - алое полотнище, черный крест и в центре креста - белые череп и кости.

Офицер охраны стоял, растерянно опустив руки, не зная, что делать. Приказ оставлять машины за воротами и сдавать оружие еще ни разу не ставился под сомнение ни одним из наемников...

- Ну, чего стоишь?- внезапно смягчился Штангер при виде растерянности офицера.- Пусть лучше твои ублюдки угостят нас пивом!

Он обернулся к своим головорезам - всех их Петр видел в бассейне у луисского аэропорта - и подмигнул:
- Как насчет пивка, камарады?

Те пьяно загоготали.

- Слышишь?- грозно взглянул Штангер на офицера.- Пива!
- Йе, са...

Офицер, как будто даже обрадовался возможности разрядить обстановку. Он козырнул и поспешно побежал в караулку, маленький кирпичный домик метрах в десяти за закрытыми воротами. Задержался там минуты на три-четыре, но Штангеру это показалось слишком долго. Выхватив кольт, он трижды выпалил в воздух. Солдаты охраны, не спускавшие с главнокомандующего напряженных взглядов, отпрянули от чугунной решетки.

- Бегу, сэр, бегу!- сейчас же раздался крик офицера, выскочившего из караулки с картонкой. Он проскользнул сквозь калитку в решетчатых воротах и подбежал к "джипу", неся картонку впереди себя на вытянутой руке.
- То-то,- удовлетворенно проворчал Штангер, беря бутылку, и вдруг с размаху швырнул ее на асфальт.- Теплое?
- Но, сэр...- поспешно отступил офицер.
- Холодного!- рявкнул Штангер, поднимая кольт.- Считаю до трех: раз...

На счет "два" офицер уже был за воротами. Штангер пьяно захохотал, обернулся назад и вдруг увидал "джип" Кодо-2 и сидящих в нем Петра и Жака. На заднем сиденье расположился с пулеметом Манди.

- Привет, Френчи! Хэлло, русский! Хотите пива?- заорал он так, словно сегодня на рассвете между ним и Жаком ничего не произошло.- Но если этот сукин сын опять принесет мне теплого, я продырявлю вот этим,- он потряс кольтом,- ему брюхо и волью туда эту гадость через бо-ольшую дыру!

Вместо ответа Жак вылез из "джипа":
- Пошли, Питер. Мы опаздываем!

И, на ходу снимая ремень с кобурой, пошел к воротам.

- Ишь строит из себя белоручку!- захохотал ему вслед Штангер, подмигивая своим парням, но те в ответ лишь неуверенно заулыбались: авторитет полковника Френчи был велик!

Жак вошел в калитку и протянул ремень с кобурой перепуганному часовому, который повесил его на крючок под небольшим навесом. Здесь уже висело с дюжину ремней с кобурами.

- Смотри!- Жак вдруг легонько толкнул Петра в бок и указал взглядом направо: за толстыми стволами королевских пальм поспешно занимали позиции автоматчики.

Петр и Жак, не сговариваясь, обернулись налево: там разворачивались в цепь два или три отделения командосов.

- Пока Штангер скандалил из-за пива, начальник караула вызвал подмогу,- догадался Петр.- Ловко!
- Пошли,- поморщился Жак.- Мне вовсе не хочется получить шальную пулю из-за этого подонка!
- Ворота!- раздался позади громовой голос Штангера: температурой пива на этот раз он, видимо, остался доволен.
- Сейчас, сэр! Сейчас!- не спешил офицер, давая возможность разместиться засаде.

Петр и Жак были уже почти у самого крыльца, когда позади взревел двигатель въезжающего на территорию виллы "джипа". Они едва успели отскочить в сторону - "джип" пронесся мимо них по аллее и, чуть не врезавшись в стену дома, резко остановился.

- Приехали, камарады!- во весь голос объявил Штангер.- А где же хозяин? Придется обидеться на него за невежливость!

И с пьяным хохотом наемники полезли из машины.

- Я здесь, джентльмены!

Эбахон словно ждал этого момента и теперь, выйдя на крыльцо, стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

- А... ваше превосходительство!- вызывающе протянул Штангер.- Вам захотелось со мною повидаться? Вы даже трижды посылали сегодня за мною? Так в чем же дело? Я здесь...
- Вы пьяны,- с презрением сказал Эбахон, с высоты крыльца глядя куда-то поверх голов наемников.- И вы нарушили мой приказ, запрещающий появляться здесь с оружием.

Штангер нагло расхохотался:
- Я не привык выполнять приказы таких...

"Сейчас он скажет - черномазых",- подумал Петр, но немец сдержался.

- ...таких, как вы!- докончил он фразу.
- Что ж...

Эбахон шагнул в сторону, и из-за его спины появились человек пять командосов, держащих пальцы на спусковых крючках автоматов. Наемники выхватили кольты.

- Сдать оружие! Вы окружены!- прогремел вдруг позади них голос с южноафриканским акцентом, и Петр увидел, как из-за королевских пальм выскочили и отрезали наемникам путь к воротам вызванные начальником караула солдаты. Командовал ими белый с надменным лицом - его Петр видел впервые.
- А это... кто?- ткнул Штангер пальцем в сторону незнакомца в ладной новенькой форме цвета хаки, а не в пятнистом костюме десантника, ставшем для наемников почти символом их профессии.
- Нободи. Баас Нободи,- насмешливо ответил ему незнакомец.

"Никто,- перевел про себя с английского Петр.- А "баас"... так обращаются к белым в Южной Африке... Так это же один из тех южноафриканцев, которые должны были прилететь следующей ночью! Значит, они прилетели раньше..."

Штангер нехотя отстегнул пояс с кобурой и дал ему соскользнуть на землю. Остальные наемники хмуро последовали его примеру - хмель сразу вылетел из их голов.

- Прошу, герр Штангер! Мы вас ждем!- насмешливо кивнул немцу Эбахон и только теперь заметил Жака и Петра.- Мистер Николаев?

Он перевел удивленный взгляд на Жака, словно спрашивая, как оказался здесь русский, хотел что-то сказать, но ограничился сдержанным кивком:
- Что ж! Прошу, джентльмены!

Штангер вызывающе вскинул голову и, ни на кого не глядя, пошел в дом следом за Эбахоном, мимо расступающихся перед ним охранников. Пропустив его, солдаты сомкнулись перед наемниками, ринувшимися было на крыльцо.

- А вам, джентльмены, не сюда,- насмешливо сказал им южноафриканец и тут же резко выкрикнул:
- Руки!

Наемники неуверенно подняли руки.

- Не так, джентльмены, не так! Протяните их ко мне.

И южноафриканец ловко застегнул на запястьях парней Штангера новенькие никелированные наручники, которые ему с почтением - одни за другими - подавал начальник караула.

Завершив эту операцию, южноафриканец поднес два пальца к длинному козырьку своего зеленого кепи:
- Прошу заметить, что я не позволил оскорбить вас кафирам... то есть... гражданам Республики Поречье. Но, к сожалению, мои люди сейчас заняты в других местах, и охранять вас... еще раз очень сожалею... придется этим черненьким. Недолго, уверяю вас, недолго. А теперь прошу в караулку.

На крыльце Петр оглянулся: понурые наемники в наручниках и под охраной уныло плелись по аллее к воротам.

Петр давно не бывал на вилле Эбахона и удивился происшедшим здесь переменам. Кресла, отодвинутые от камина, стояли вдоль стен, на которых висели карты, задернутые плотными черными шторами, а посредине холла - длинный стол.

Эбахон сидел во главе стола, по обе стороны от него - незнакомые Петру европейцы в такой же, как у Бааса Нободи, новенькой форме цвета хаки. Их было двое, и их свежие, загорелые лица выражали спокойствие и уверенность. Здесь же находился Джеймс Аджайи, он шептался о чем-то с Дювалье, вызывающе посматривающим на угрюмого Штангера, сидевшего на дальнем конце стола вместе с Ренаром, командиром Кодо-1, и Бэмом, командиром Кодо-3. Уильямс и Биллуа держались от них особняком, перекидываясь порой между собою короткими фразами. Браун и Мак Икс сидели в креслах у стены.

На лице Аджайи, увидевшего Петра, промелькнуло удивление. Петр еще раз понял, что его здесь не ожидали. Собственно, на поездке к Эбахону настоял Жак, два часа назад получивший приказ срочно явиться на совещание в Обоко вместе со своими офицерами и наотрез отказавшийся оставить Петра одного на позициях.

- Поедем вместе,- решительно сказал он.- А после... заедем к Элинор.

Именно возможность повидать Элинор и определила решение Петра отправиться вместе с Жаком.

Эбахон взял стоявший перед ним бронзовый колокольчик и позвонил, призывая к тишине. Все сразу же замолчали. Он обвел собравшихся торжественным взглядом и продолжал:
- Джентльмены! Мы собрались в трудный для Поречья час...

Многозначительная пауза и опять торжественный взгляд.

- Враг сжимает огненное кольцо вокруг нашей молодой свободолюбивой республики, и, чтобы спасти мой народ от геноцида, я вынужден действовать решительно и беспощадно. Именно поэтому я объявляю сегодня о смещении с поста главнокомандующего вооруженных сил республики генерала Штангера и о высылке его из страны первым же самолетом.

- Что?- бабахнул кулаком по столу Штангер и вскочил. Его фарфоровые глаза побелели от ярости.- Да я... Да...

Из-под лестницы, спиной к которой сидел Эбахон, сейчас же выскочили два охранника и направили автоматы на взбешенного Штангера.

Бэм, один из наемников-ветеранов, человек неизвестной национальности, говорящий с одинаковой легкостью на всех западноевропейских языках, неодобрительно цокнул языком и покачал стриженной под ежик круглой головой.

- Не слишком ли рано вы решили, что можете обойтись без нас, господин Эбахон?- холодно спросил он и обернулся к Ренару, командиру Кодо-1.

Тот одобрительно кивнул:
- И пусть ваши ублюдки уберут оружие, мы не привыкли разговаривать в такой обстановке.

Эбахон досадливо махнул рукой, и автоматчики, пятясь и не опуская автоматы, удалились в свое укрытие. Наемники глухо ворчали: каковы бы ни были у них отношения между собою, сейчас была задета честь их мундира. Обстановка сразу накалилась, но Эбахон шел напролом:
- Я был вынужден сделать это из-за некомпетентности мистера Штангера...

Штангер презрительно скривил губы, откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

- ...и потому, что мне стало известно об антиправительственном заговоре, в который мистер Штангер вовлек вас с целью захвата власти. Улики против заговорщиков собраны достаточно веские!

Он взглянул на шефа военной полиции, и тот похлопал ладонью по толстой красной папке, лежащей перед ним на столе.

- В случае удачного наступления на Уарри мистер Штангер намеревался арестовать меня и создать Директорию, самому же провозгласить себя Верховным правителем Поречья,- продолжал чеканить слова Эбахон.
- И тогда бы здесь был порядок,- яростно выкрикнул Штангер,- железный порядок! Уж я-то бы договорился с англичанами, а не ломался, как потаскуха, набивая себе цену!

Глаза Эбахона вспыхнули, он вскочил, стиснул кулаки, но, взглянув на бесстрастные лица сидящих рядом с ним южно-африканцев, сдержался.

- Чтобы спасти мой народ от истребления, я готов принять помощь хоть от самого дьявола. Но цинизм, лицемерие и жадность английских друзей мистера Штангера не имеют границ. Они предали нас в трудный час и побежали сторговываться с федералами...- Он смахнул ладонью капельки пота, выступившие у него на лбу:
- Что ж, зато теперь мы нашли настоящих, принципиальных друзей, которые пришли к нам сегодня на помощь...- (Полупоклон в сторону южноафриканцев). Такой же полупоклон в сторону Дювалье и Френдли, любезно улыбающихся рядом с сияющим Аджайи.
- Короче, вы хотите разорвать с нами контракты, сэр?- не выдержал Браун.- Отказаться от наших услуг?
- Джентльмены неправильно поняли президента,- неожиданно заговорил старший из южноафриканцев, совершенно седой, с широкими, по-военному развернутыми плечами.- Те, кто захочет остаться, войдут в состав регулярных частей, которые мы перебросим сюда в ближайшие дни. Мы ценим ваш энтузиазм, джентльмены, но - увы!- в борьбе свободного мира потив красной заразы на нашем континенте сегодня нужны уже более эффективные меры. Время любительства прошло, ему на смену идет современная, хорошо налаженная военная машина. И если вы хотите влиться в наши ряды...
- Мне хватало этого трепа, когда я тянул лямку в армии - раздраженно проворчал Мак Икс, но сидящий с ним рядом Браун не поддержал его.
- Если будут платить по-прежнему...- заинтересованно протянул он.
- Мы - вольные "серые гуси",- вызывающе поднял голову Ренар.- А вы хотите загнать нас в гусятник...
- Месье Ренар забывает о тех, кто выпустил их, "серых гусей", из этого самого гусятника... когда понадобились именно вольные птицы...

Все разом обернулись к сказавшему это Аджайи.

- И теперь тем, кто доказал свою полезность свободному миру, пора вернуться не в гусятник, а я бы сказал... точнее выразился бы... на современную механизированную ферму. Конечно, это потребует отказа от кое-каких привычек, компрометирующих порой идеи, за которые мы боремся...- Аджайи взглянул на Эбахона.- К сожалению, нам приходится считаться со всякими условностями. И расстрел наемников... этим, как его... маньяком Кэнноном... История с Ули и, наконец, авантюра с прорывом на Уарри... Все это нам приходится как-то объяснять избирателям.
- Ули?- злорадно ухватился за это слово Штангер.- Вот это уж была затея самого президента... и ваша. Клянусь дьяволом, у меня будет что рассказать об этом, когда я вернусь в Европу.

И он встал, отбросив стул, с грохотом полетевший на пол. Бэм и Ренар сделали то же самое, и теперь они стояли все трое плечом к плечу.

Эбахон обвел взглядом холл:
- Есть ли джентльмены, кто еще хочет сегодня же ночью покинуть Поречье? Разумеется, мое правительство оплатит им и месяцы, еще остающиеся по контракту...

Встал Мак Икс, за ним, поколебавшись, Уильямс, Биллуа. Тяжелый взгляд Эбахона остановился на Жаке:
- А вы, полковник Френчи?
- Меня никто нигде не ждет,- вежливо улыбнулся Жак.- И мне хотелось бы досмотреть этот фильм до конца.

Эбахон довольно кивнул и обернулся к седому южноафриканцу

- Мой лучший офицер... полковник Френчи.- И, перехватив колючий взгляд седого, брошенный на Жака, а затем на Петра, добавил:
- И его русский друг... журналист Питер Николаев. Мы... (кивок в сторону Аджайи) питаем к Питеру самим нам непонятную слабость.

Южноафриканец сухо кивнул.

- Итак, джентльмены, вы свободны,- продолжал Эбахон.- Отправляйтесь к себе и готовьтесь к отлету. Деньги, которые вам должно мое правительство, будут вручены на аэродроме.

ГЛАВА 8
- К Элинор?- спросил Жак, когда они вышли из виллы и сели в "джип", подогнанный услужливым Манди прямо к воротам, несмотря на угрозы осмелевшей после посрамления Штангера охраны.
- Ты слышал, что сказал Штангер об Ули? Элинор должна об этом узнать. Сейчас же!

Жак молча повернул ключ зажигания.

Улицы Обоко поражали своей пустотой. Редкие прохожие испуганно жались к стенам при виде "джипа" с двумя белыми и свирепым чернокожим командосом на заднем сиденье. Город вымер, его жители бежали в соседние леса в ожидании прихода федералов: о поражении на дороге к Уарри уже всем было известно.

"Джип" миновал городскую тюрьму - мрачное, обнесенное высокими стенами каменное строение, сооруженное еще колонизаторами, и выскочил на дорогу, выводящую из города. Несколько раз встречались патрули, Жак снижал скорость и выкрикивал сегодняшний пароль - "Бамуанга". "Эбахон",- отвечали патрульные и пропускали машину. Вид у них был неуверенный.

До лепрозория доехали без приключений - за полчаса до наступления темноты. К самому административному зданию подъехать не удалось - дорога была забита грузовиками и автобусами, и с полмили пришлось идти лесом, затоптанным, загаженным.

То слева, то справа виднелись большие палатки, трещали костры, мелькали белые халаты...

Элинор добилась-таки своего, выгнала армию и устроила в лепрозории госпиталь...

Элинор они нашли в той самой комнате, в которой Штангер в свое время проводил совещания наемников. Сейчас здесь проходило совещание врачей, фельдшеров и миссионеров, белых и черных, но все с повязками Красного Креста на рукаве.

Жак и Петр заглянули было в дверь, но Элинор решительно махнула рукой: подождать! Жак выругался, но подчинился. Совещание, видимо, уже подходило к концу, потому что уже через несколько минут мимо них заторопились люди в белых халатах.

- Мистер Николаев!- остановилась возле Петра молоденькая африканка в шелковом халатике, с высоким белым тюрбаном на голове.- Вы меня не узнаете?

Петр неуверенно покачал головой.
- Мария. Меня зовут Мария!- напомнила девушка.- Помните, мы танцевали с вами в "Луна Росса".
- Мария!- удивился Петр.- Что вы здесь делаете?
- А вы думали, что принцессы в Африке только пляшут в кабаках венценосных родителей? Я же студентка медицинского колледжа. То есть была, в Луисе.
- А ведь в тот вечер...
- Да,- лицо девушки стало печальным,- погиб мой жених. Майор Даджума.
- Я тебе рассказывал, как это произошло,- обернулся Петр к Жаку.- Как меня вдруг пригласили встретиться...

Внезапно ему пришла неожиданная мысль:
- Майор сам... лично просил вас договориться о встрече со мною? И предложил встретиться именно в бассейне?

Девушка неуверенно пожала плечами:
- Да... Но, по-моему... может быть, я ошиблась... Я думала, будто это вы хотели с ним встретиться. Именно в бассейне, а он должен был дать согласие...

Она наморщила лоб, вспоминая:
- Конечно же, когда мы виделись (в голосе ее послышалось смущение)... я была у него дома около шести часов, он вертел в руках какую-то записку. До сих пор я была уверена, что она была от вас. Да! Он говорил о русском, который прилетел в тот день из Луиса. Конечно же, это были вы... А когда он узнал, что отец устраивает в "Луна Росса" прием для журналистов... он просил меня передать вам, что согласен на встречу и...- Мария подняла на Петра вдруг ставшие испуганными глаза:
- Значит... кто-то заманил вас обоих в бассейн, чтобы...

Да, именно это пришло в голову Петру. Кто-то от его имени отправил записку Даджуме, чтобы заманить его ночью в бассейн, и майор поверил, что ее написал Петр. Кто-то заранее хорошо спланировал это убийство... И теперь Мария будет считать, что она тоже виновата в смерти Даджумы...

- А как его величество Макензуа Второй?- поспешил он переменить тему.
- Отец в Уарри,- последовал неприязненный ответ.- Вернулся к федерелам неделю назад. Говорит, что там у него бизнес. Да и другие подались в свои... королевства.- Лицо Марии стало жестким:
- Наша элита думала поживиться на расколе, а когда поняла, что дело не выгорело...
- И много таких, которые рассуждают вот так, как вы?- прищурился Жак.- Ведь был погром... Вы не боитесь погрома?

Мария тряхнула головой:
- В народе говорят, что погромщиков нанимал Эбахон и англичане.
- А что говорят в народе об Ули?

Глаза девушки гневно сверкнули:
- Деревню вырезал Кэннон, которому хорошо заплатили. Надо же было как-то снова открыть воздушный мост. А насчет того, много ли таких, как я... Загляните как-нибудь в городскую тюрьму...
- И последний вопрос, мадемуазель. Вы говорили когда-нибудь... вот то, что сейчас сказали нам... мисс Карлисл?
- Любовнице тирана?- возмутилась Мария.- Пусть с ней разговаривает на эти темы ее боров. А я здесь, чтобы помогать моим землякам...
- Жак!

Сестра Цецилия вышла из кабинета Элинор и радостно бросилась к Жаку:
- Жив!
- До свидания,- сразу же сухо кивнула Мария.
- А у нас здесь столько раненых! Столько раненых!- тараторила сестра Цецилия, не отпуская смутившегося Жака.- И везут, везут... Медикаментов не хватает, а те, что посылает Красный Крест через "Зет", куда-то деваются...- Сестра Цецилия понизила голос:
- Говорят, что военные перепродают их в соседние страны...- И опять защебетала:
- А вы сюда надолго? К мисс Карлисл? И даже не попьете со мной чаю?- Она надула губки.- Нет, я вас к ней не пущу. Пусть идет ваш друг, а вы сейчас же пойдете со мною!

И, вцепившись в руку Жака, потащила его, ошеломленного таким натиском, за собою.

- Ты иди, Питер,- смущенно пробормотал Жак. Петр улыбнулся и открыл дверь в кабинет Элинор.

Она сидела за легким письменным столиком в старомодных очках и водила пальцем по страницам большой амбарной книги, лежащей перед нею. Увидев Петра, поспешно сняла очки и сунула их под обложку.

- Хэлло, Питер! Где вы пропадаете? Впрочем, всему Поречью известно, что полковник Френчи покровительствует вам и не отпускает ни на шаг. Я даже ревную!- Она засмеялась и достала из-под стола большой термос.- Хотите чаю?

Элинор отвернула колпачок термоса, налила в него чай и протянула Петру:
- Пейте же! Да возьмите стул... я совсем забыла предложить вам сесть. Тут со всеми госпитальными делами забываешь о самых элементарных вещах.
- Спасибо.- Петр взял чашку.- Я приехал, чтобы поговорить с вами, Элинор. Вы должны отсюда уехать!

Лицо Элинор помрачнело.

- Вы же знаете, Питер, что это невозможно. Мне доверились люди, и я не могу оставить их в беде.

Петр вздохнул, осторожно подбирая слова:
- Я понимаю вас, понимаю все, что вы делали до сих пор. Но сейчас положение изменилось...- Он помолчал, собрался с духом, и продолжал:
- Эбахон обманул вас. Сегодня я сам слышал, как Штангер во всеуслышание заявил, что резня в Ули организована Эбахоном и этой хитрой лисой Аджайи, чтобы открыть "воздушный мост". По их приказанию это сделал Кэннон перед тем, как скрыться... конечно, тоже по договоренности с ними.

Элинор обхватила руками свои плечи и зябко поежилась.

- Теперь Эбахон пригласил сюда южноафриканцев,- продолжал Петр.- Это значит, что кровопролитие будет продолжаться. И не во имя безопасности народа идонго, а во имя...
- Я знаю,- прошептала Элинор.- Я все знаю, Питер.
- И что же? Вы не хотите уехать... бежать отсюда, чтобы затем разоблачить перед всем миром...

Элинор сидела молча, безучастная, не поднимая глаз.

- Сегодня утром Жак предложил мне бежать. Он говорит, что знает тут одну дорогу... Ее называют Дорогой рабов. Когда-то работорговцы вели по ней рабов к Бамуанге. Это широкая и удобная тропа, "джип" пройдет по ней, как говорит Манди. Манди из тех мест - даже дорога выходит к его родной деревне на берегу. Мы возьмем пирогу и спустимся вниз по течению... До границы, а там - соседнее государство...

Петр говорил уверенно, повторял план Жака - такой простой и четкий, хорошо продуманный. Элинор медленно подняла глаза.

- Нет,- еле слышно выдохнула она.- Я выхожу замуж... за Эбахона. И скоро! Очень скоро!

...Петр вышел на крыльцо. Уже давно стемнело, сквозь неплотно закрытые маскировочные шторы из окон здания тянулись узкие лучи несильного света.

- Мистер Николаев?

Какая-то тень возникла перед ним из темноты, и сейчас же на него обрушился тяжелый удар по затылку.
Очнулся он от тряски и понял - его куда-то несут. Руки и ноги были больно стянуты, во рту кляп, глаза завязаны. Он мог только слышать... Несли его двое, быстро, задыхаясь от бега. По лицу то и дело хлестали ветки, под ногами носильщиков чавкала грязь.

Лес кончился, теперь Петра несли по обочине шоссе, от нагревшегося за день асфальта поднималось тепло.

- На заднее сиденье,- сдавленно сказал кто-то. Петр почувствовал, что его приподнимают, переваливают через металлическую стенку, и упал вниз, на жесткое сиденье "джипа". Сейчас же рядом сели двое, стиснув его с обеих сторон.
- Поехали!- приказал жесткий и властный голос, к "джип" рывком сорвался с места.

"Как глупо,- думал Петр.- Элементарно. Теперь пулю в затылок, и в болото. И никто ничего не узнает".

"Джип" несся, не снижая скорости на поворотах. Петра мотало из стороны в сторону. Прошло минут тридцать. Запахло жильем - потянуло чадом жаровен, жареным мясом, пальмовым маслом. "Джип" остановился.

- Открывай!- крикнул все тот же голос, который Петр уже успел запомнить. Заскрипели ржавые петли - видимо, открывали тяжелые ворота и "джип", прошелестев шинами по гравию, остановился.

Похитители выволокли Петра из машины, схватили под руки и потащили куда-то. Опять заскрипели петли, пахнуло спертым, сдавленным воздухом, остро пахнущим аммиаком.

"Тюрьма,- догадался Петр.- Я в тюрьме".

Его бросили на сырой каменный пол, оставили одного. Петр попытался пошевелиться, хотя бы ослабить путы, но не смог. Скоро опять заскрипели петли, щелкнул выключатель, и кто-то вошел, грохоча коваными каблуками по каменному полу, остановился над Петром. Тронул его связанные ноги - натянул путы, и они разом ослабли, словно их перерезали одним ударом острого ножа.

- Руки, маста...- произнес добродушный голос, и через мгновение были свободны и руки.

Петр сразу же сорвал с глаз повязку, освободился от кляпа... Он был в тесной комнате, скорее похожей на канцелярию, чем на тюремную камеру: дешевый двухтумбовый письменный стол, стеллажи, уставленные пронумерованными папками, два-три простых стула.

На него с интересом глядел африканец в черном мундире тюремного ведомства с ножом в руках - им-то он и перерезал веревки, валявшиеся теперь на полу.

- С прибытием, сэр,- почтительно сказал он и протянул Петру руку, помогая встать на затекшие ноги.
- Это... тюрьма?

Петр кивнул на толстую решетку на нешироком окне, за которым вплотную стояла ночная темень.

- Йе, са...- вежливо кивнул тюремщик.
- На каком основании?- начал было протестовать Петр, но тюремщик лишь вздохнул и пожал плечами, и Петр понял, что говорить с ним бесполезно.
- Прошу, сэр!- зазвенел тюремщик связкой ключей.- Я отведу вас в камеру к хорошим людям...

Они вышли в длинный, плохо освещенный коридор, по обе стороны которого тянулись тяжелые двери с глазками и металлическими цифрами. Пройдя всего несколько шагов, тюремщик остановился у двери с цифрой 34, позвенел ключами, выбирая нужный, и принялся ее отпирать.

ГЛАВА 9
Тюремщик нажал на дверь плечом, и она тяжело подалась внутрь. Перед Петром было довольно просторное помещение, освещенное тусклой лампочкой под самым потолком. Там же наверху тянулось длинное узкое окно с толстыми металлическими прутьями. Вдоль правой стены - деревянные нары, на которых сидели и лежали люди в куртках и шортах, бывших когда-то белыми.

Заключенные лежали на полу, на циновках из рафии, так плотно, что между ними некуда было ступить.

- Профессор!- гаркнул тюремщик зычным голосом, которого Петр у него не мог и предположить.- Принимай новенького...- И учтиво обернулся к Петру:
- Если что-нибудь будет нужно, сэр... пиво, сигареты... Постучите... Правда, это дорого, сэр... Но...

Он развел руками, поклонился и, окинув камеру грозным взглядом, вышел. Загремели ключи, громко щелкнул замок.

Бородатый человек с умными, грустными, как у большой и доброй собаки, глазами слез с нар и теперь пробирался к Петру между спящими арестантами, которых не разбудило даже рыканье тюремщика.

- Я Профессор,- представился он, протягивая узкую ладонь.- А вы - Питер Николаев, русский журналист.

Петр удивленно поднял бровь, собираясь спросить, откуда это известно, но Профессор опередил его:
- Не удивляйтесь, но мы в Поречье много о вас говорим, строим разные догадки... Ведь согласитесь сами, русский у лидера раскольников... Это несколько нелогично, но...- он мягко улыбнулся,- в большой политике бывают и не такие неожиданности. Но что же это мы стоим? Прошу... на нарах, правда, тесновато, но как-нибудь поместимся...

Петр пробрался следом за ним. Арестанты на нарах уже ворочались, стараясь выкроить на досках, покрытых циновками, место для Петра. Это им наконец удалось, и Петр со вздохом поместился рядом с Профессором. Он чувствовал на себе любопытные взгляды.

- Профессор... а как вас все-таки зовут?- спросил он, стараясь скрыть смущение.
- Зовите просто Профессор,- мягко улыбнулся тот.- Какая разница? Мы все обращаемся здесь друг к другу так, без имен. Вот этот,- он указал на худого парня в тяжелых роговых очках,- Студент. Тот, лысоватый, Доктор. Рядом с ним - Майор, потом Полковник. Тот вот - Инженер, дальше - Учитель, Писатель...

Он называл заключенных по профессиям, и они кивали.

- Между прочим, это не клички, а наши настоящие профессии.
- Значит,- подвел итог Петр,- здесь все политические?
- Интеллигенция, студенты, старшеклассники.
- И военные!- добавил тот, которого назвали Полковником.
- Если вас что-нибудь беспокоит... Я могу осмотреть вас,- предложил лысоватый Доктор.- Ведь при арестах здесь не церемонятся...

Петр невольно дотронулся до здоровенной шишки на затылке, она побаливала. Профессор понял этот жест по-своему:
- Ладно, друзья, человеку надо отдохнуть!

И улегся на нары, жестом предлагая Петру сделать то же самое. Петр лег, но сон не шел. Было душно, кто-то стонал и плакал во сне, кто-то храпел.

Петр лежал с открытыми глазами. Внизу прямо по спящим шустро носились крупные тараканы. Появилась крыса, повела острой мордой, за ней - другая. Принюхиваясь, они проследовали через всю камеру в дальний угол.

- Ищут чего-нибудь пожрать,- прошептал лежащий рядом с Петром Профессор.- Не спится, камарад?

Вместо ответа Петр вздохнул:
- Я думаю, как сообщить... на волю... что я здесь?
- Можно,- просто ответил Профессор.- Завтра сюда пустят торговок... Мы питаемся здесь за свои деньги... А кому вы хотите сообщить?
- Полковнику Френчи, Кодо-2. И в лепрозорий, мисс Карлисл.

Профессор помолчал.

- Странные люди, эти ваши друзья,- заговорил он наконец.- Полковник вообще мог бы не ввязываться во всю эту историю. У него же контракт инструктора, который к тому же истек перед самой гражданской войной. Мне говорил о нем покойный Даджума. А мисс Карлисл... Ее знает вся Гвиания. Она добрая и справедливая, и вот...
- Мисс Карлисл всего лишь оказывает помощь раненым!

Профессор внимательно посмотрел на него:
- Давайте спать. Подъем в пять утра. Постарайтесь все-таки заснуть, силы вам еще будут нужны.

Петр закрыл глаза и вдруг провалился в глухую тьму. Кажется, сразу же проснулся.

- Встать!- орал с порога тюремщик, уже другой, не вчерашний, коренастый крепыш с дубинкой.- Пять часов! Пять часов! Подъем!

Заключенные с ворчанием садились на циновках, вставали, принимались их скатывать. Профессора на нарах уже не было. Он расталкивал тех, кто никак не мог очнуться от сна, приговаривая:
- На зарядку, ребята! На зарядку! В здоровом теле - здоровый дух! И то и другое нам еще здесь понадобится.

Сложив скатанные циновки вдоль стен, заключенные привычно выстраивались в три шеренги.

На пороге появился вчерашний тюремщик, он нашел взглядом Петра и махнул ему рукой:
- Выходите, сэр!

"Неужели... выпустят?- мелькнула мысль.- Значит, Жак узнал, где я, и вот..."

Он махнул рукой Профессору и всем остальным и пошел, провожаемый любопытными и завистливыми взглядами.

Его привели в канцелярию, предложили стул. Затем в коридоре послышались шаги, и в канцелярию вошел начальник военной полиции в сопровождении трех африканцев в черных мантиях и белых судейских париках.

Он кивнул Петру и уселся за стол, судейские разместились рядом, на стульях, которые внесли тюремщики.

Начальник полиции открыл атташе-кейс, лежащий перед ним на столе, достал оттуда какие-то бумаги, протянул их судейскому справа от себя, видимо старшему в этой компании, тот кивнул...

Дальше события разворачивались с невероятной быстротой. Не прошло и четверти часа, как Петр узнал, что приговорен Верховным судом Республики Поречье к расстрелу. Его обвиняли в шпионаже в пользу "одной великой державы", в подрывной деятельности против Республики Поречье. Приговор мог быть пересмотрен лишь президентом республики, на апелляцию давалось сорок восемь часов.

Опомнился Петр уже в крохотной одиночке без окна, освещенной ослепительно белой лампой. Здесь не было ни нар, ни даже циновки. Он постучал в дверь. Почти сейчас же в ней отворилось небольшое оконце, и появилась физиономия вчерашнего тюремщика:
- Сэр?
- Я хочу есть. Мне сказали, что сюда пускают торговок...

Тюремщик замялся:
- В остальные камеры да, сэр... Но в эту... строго-настрого. Если хотите... я могу пойти и купить.

Петр достал пятифунтовую гвианийскую бумажку и заметил, как зажглись глаза тюремщика.

- Купи яиц, хлеба, кофе... Фруктов каких-нибудь... (Все это было меньше чем на фунт). Сдачу оставь себе.
- Йе, са,- обрадовался тюремщик.- Кофе я сварю вам сам, торговки его сюда не приносят. И... не хотите ли мой приемник? Те, кто был здесь до вас, всегда его брали. Конечно, батарейки теперь дорого стоят... Война...

Петр достал еще фунтовую бумажку:
- А это тебе за приемник. Да... мне разрешено подать апелляцию, принеси мне бумаги и карандаш. О'кэй?
- Йе, са!- радостно кивнул тюремщик и закрыл окошечко. Петр прошелся по камере: четыре шага в длину, три в ширину. И принялся изучать надписи на стенах.

"Да здравствует единая Гвиания! Лейтенант Акпомука",- прочел он слова, выцарапанные на сыром камне.

"Эбахон - предатель и лакей империализма! Студент второго курса университета Стив Окпара".

"Меня расстреляют на рассвете. Я умираю за народ идонго". Без подписи.

Петр попытался было подсчитать надписи - сколько же людей прошло через эту прихожую смерти, но окошко в двери открылось и тюремщик протянул через него пакет с едой, термос, а затем и старенький транзисторный приемник, школьную тетрадку и шариковый карандаш.

- Только не включайте приемник слишком громко,- предупредил он.

Петр отошел от двери, уселся на пол у стены, развернул пакет. Полдюжины яиц, пять крупных помидоров, огурцы, лук, чеснок, бананы, апельсины и грейпфруты, свежие булочки... Нет, Петр явно ошибся в тюремщике - тот заработал на всем на этом не больше фунта.

Он налил кофе в колпачок от термоса, кофе оказался тоже сварен на совесть, и, включив тихонько приемник, принялся завтракать.

Передавали последние известия. Диктор сообщал, что "части армии одной дружественной африканской страны, прибывшие на помощь Поречью, успешно отбивают упорные атаки вандалов на всех фронтах и перейдут в генеральное наступление, как только прибудут ожидающиеся подкрепления". Потом шел ругательный комментарий о "коммунистических правителях" Луиса и об интригах Москвы в Африке.

В заключение передачи сообщалось о заявлении канцелярии президента маршала Эбахона о том, что сегодня в 18.30 в соборе святого Людовика состоится венчание его превосходительства...

Петр резко повернул ручку выключателя, вскочил и принялся шагать по камере - четыре шага вперед, четыре шага назад. Четыре вперед, четыре назад. Потом лег на пол, на живот, положил перед собой тетрадку - бумага оказалась в клетку, принялся писать.

Через несколько минут он постучал в дверь, и в окошечке вновь появилась добродушная физиономия.

- Мне надо срочно передать письмо!- заявил Петр, пристально глядя в плутоватые глаза тюремщика.- Я дам вам за это десять фунтов, а полковник Френчи, когда его получит, тоже не пожалеет денег.

Тюремщик оглянулся. Потом протянул руку:
- Через полчаса кончается мое дежурство...
- Но вы должны лично передать его полковнику. Или в лепрозорий, начальнице госпиталя мисс Карлисл. Лично, вы поняли?
- Жить-то ведь всем хочется, сэр!

Петр лег, снял ботинки и, положив, на них куртку, сунул под голову вместо подушки. Теперь оставалось только ждать.

Он снова включил приемник и на этот раз полностью выслушал повторявшееся заявление канцелярии Эбахона. Радиослушателей призывали включить в 18.30 приемники, чтобы прослушать репортаж о знаменательном событии в жизни народа идонго, демонстрирующем уверенность его вождя в скорой и окончательной победе.

Потом был полусон-полудремота, утомительный, с обрывками каких-то дурацких сновидений. То и дело Петр смотрел на часы, но время тянулось безнадежно медленно. В 18.00 он проснулся окончательно и включил приемник. Передавались бравурные военные марши. В 18.00 что-то щелкнуло, и послышался голос диктора, возвещавший о начале репортажа с площади перед собором святого Людовика.

Диктор расписывал праздничные толпы, пришедшие приветствовать своего любимого вождя, яркие костюмы королей и принцев, выправку бравых офицеров.

"Деревья и дома вокруг площади украшены гирляндами разноцветных лампочек, на вход в собор наведены прожектора, весь собор залит ослепительным светом,- захлебывался восторгом диктор.
"Жених и невеста, его превосходительство и мисс Элинор Карлисл, выходят из машины, офицеры вскинули обнаженные сабли, скрестили их, образуя коридор, ведущий к ступеням храма.
"Молодые поднимаются по ступеням собора,- торопился диктор.- Народ восторженно рукоплещет. Его превосходительство оборачивается, поднимает руку и приветствует своих многострадальных и так любящих его подданных. Но что это... Его превосходительство, кажется, споткнулся... Он падает... Ему плохо? Офицеры подхватывают его, окружают... Ничего не вижу... Все смешалось... Его превосходительство несут к машине. Он... убит?"

Щелчок, и передача оборвалась.

Петр вскочил, кинулся к двери, забарабанил в нее.

- Сэр?- отворилось окошечко. На Петра смотрел новый, незнакомый ему тюремщик.
- Спросите ваше начальство, на чье имя я должен теперь подавать апелляцию,- взяв себя в руки, равнодушно спросил Петр.- Президент Эбахон только что убит.

Да, Петр в отличие от диктора не сомневался в этом. Винтовка с оптическим прицелом и глушителем в палатке Жака... его угроза убить Элинор, если она станет женой Эбахона! Жак выполнил свою угрозу, должно быть, убил обоих...
- Начальства никого нет, сэр,- ничего не поняв, встревожился тюремщик,- Кто убит, сэр?
- Президент! Эбахон!
- Президент?- округлились глаза тюремщика, и он поспешно захлопнул окошечко.
- Пре-езидент у-у-убит!- донесся его голос из-за двери, и Петр услышал, как поспешно застучали по каменному полу его кованые каблуки.

И вдруг вся тюрьма загрохотала. По коридорам послышались голоса, свистки, грохнул выстрел. Шум, грохот в двери, крики продолжались еще почти час, потом постепенно все стихло. Окошечко в двери опять открылось.

- Спать, сэр! Спать!- показалось в нем испуганное взмокшее лицо тюремщика.- Бунтовать не положено!
- Представляю, что сделали бы они с вами, если бы вырвались,- насмешливо сказал Петр.- А ведь могут, а? Вдруг власть-то уже... переменилась?

ГЛАВА 10
Было около трех часов ночи, когда Петр вдруг услышал чьи-то торопливые шаги. Тяжелая дверь со скрипом отворилась. На пороге стоял Жак, Жак с автоматом в руках.

- Скорее выходи! Скорее!- испуганно бормотал за спиной Жака тюремщик, тот самый, который согласился передать записку.

Петр вскочил, шагнул к Жаку. Тюремщик бросился запирать за ними дверь, руки его тряслись, ключ не мог попасть в скважину. Жак дружески хлопнул Петра по плечу и уверенно пошел по коридору впереди, небрежно закинув автомат за плечо.

- Спасибо, сэр! Желаю удачи, сэр!- бормотал тюремщик, обгоняя их и устремляясь к двери, распахнутой из коридора в полуосвещенный двор. Он юркнул во двор и словно провалился под землю. Жак шагнул было следом... замер, прислушиваясь.
- Иди в канцелярию!- не оборачиваясь, шепнул он Петру: они стояли как раз возле двери, приоткрытой в это помещение.

Петр вошел и оставил широкую щель, в которую мог видеть происходящее на дворе. Через несколько мгновений он услышал шум подъезжающего автомобиля. Машина остановилась за тюремными воротами, послышались чьи-то уверенные голоса.

Из тесной проходной на мощенный булыжником тюремный двор, слабо освещенный тусклыми лампами на обнесенной колючей проволокой стене, вышли двое в южноафриканской форме и недоуменно остановились озираясь.

- Черт знает что!- громко сказал один.- Узнаю кафиров! Никакого порядка - ни часовых в проходной, ни привратника у ворот. Дрыхнут где-нибудь, дьяволы.
- А нам приказывают их защищать,- проворчал второй, пониже ростом, и сплюнул.
- Защищать!- усмехнулся первый.- Положим, защищаем мы не их, а самих себя. Не останови мы здесь красных сегодня, завтра они доберутся и до нас. А вот выполнять приказы... сначала опереточного президента, потом какого-то дурацкого Комитета общественного спасения и его председателя Аджайи...
- Пошли,- подтолкнул его второй.- Не думал, что когда-нибудь доживу до такого - повезу на расстрел белого по приказу кафира.
- Красного, а не белого,- хохотнул первый.

Они были уже метрах в трех от входа в здание, когда Жак шагнул им навстречу из темного коридора:
- Руки вверх!

Южноафриканцы от неожиданности отпрянули, но, разглядев Жака, расхохотались.

- Брось шутить, парень. Не видишь - свои,- сказал первый и смело шагнул к Жаку, протягивая ему руку:
- Хэлло!
- Хэлло!

Жак тоже протянул руку... и вдруг резко рванул южноафриканца на себя, отскочил в сторону, и тот, с размаху ударившись головой о каменную стену, рухнул... Второй бросился на Жака. Тот встретил его ударом колена в живот. И сейчас же молотом обрушил стиснутые вместе тяжелые кулаки на его шею.

Все это произошло в несколько секунд.

- Пристрелить бы,- сказал Жак Петру, выбежавшему из канцелярии, и кивнул на лежащих у стены.- Да нельзя поднимать шума. Кто их знает... сколько их там еще, за воротами в машине... Пошли!

Жак бесшумно проскользнул через короткий коридорчик и осторожно приоткрыл дверь наружу.

- Только один,- шепнул он Петру.- Отлично.
- Эй, парень!- повелительно крикнул он южноафриканцу, развалившемуся за рулем "джипа", в котором на треноге была установлена зачехленная базука.- Я - полковник Френчи, командир Кодо-2. Подойди ко мне!
- Слушаюсь, сэр!

Южноафриканец ловко выпрыгнул из "джипа", не спеша подошел к Жаку и поднес руку к длинному козырьку своего кепи.

- Сержант Йереми...

Договорить он не успел: Жак обрушил на его голову рукоятку тяжелого кольта, который держал за спиною, и сержант без звука рухнул на землю.

- В "джип"!- быстро приказал Жак Петру.- В их машину. Наша здесь неподалеку, вот в тех кустах...

Он сел за руль - и они понеслись на "джипе" южноафриканцев к кустам, темнеющим ярдах в двухстах от тюрьмы.

- Свои, Манди, свои!- закричал Жак, подъезжая. Из кустов сейчас же появились Манди и две женщины.
- Питер!- вырвалось у одной из них, и Петр узнал Элинор. Второй была перепуганная сестра Цецилия.
- Хэлло, са...- весело приветствовал Петра Манди.

Через несколько минут Обоко остался позади. Новенькая, только что доставленная транспортным самолетом из ЮАР машина бежала весело и ходко.

- Приятно поездить на такой,- сказал Жак,- только вот маловато бензина.

Впереди на шоссе замигали синие огоньки фонариков.

- Патруль, са...- выдохнул Манди и торопливо принялся расстегивать свою брезентовую сумку с гранатами.

Жак лихо остановил машину перед перегораживающим узкое шоссе патрульным "джипом".

- Пароль!- подошел тоненький, стройный южноафриканец, совсем еще мальчишка, и деловито осветил синим фонариком сидящих в машине. За его спиной, выставив автоматы, маячили черные командосы.
- Какой, к дьяволу, пароль! Я - полковник Френчи. Везу в госпиталь мисс Карлисл, вдову... или кем она ему там теперь приходится.... убитого президента,- взорвался Жак. Голос его дрожал от ярости и возмущения.

Южноафриканец опять посветил фонариком, остановил синий луч сначала на обмершей от страха Цецилии, потом на окаменевшем холодном лице Элинор.
- Много слышал о вас, полковник. Поезжайте. Конечно же, кому сегодня дело до пароля... Пароль "Аджайи", если вас вдруг остановят.
- Спасибо!

Жак осторожно объехал патрульный "джип" и остановился.

- Слушай, басе... У тебя не найдется пары канистр горючего? Я на нуле.
- Даже четыре.
- Давай-ка их сюда. Когда-нибудь разочтемся... на том свете уголечками.

Южноафриканец весело захохотал:

- С удовольствием, сэр!

Забрав канистры, они проехали еще с полчаса, миновали поворот на лепрозорий и, поднявшись на невысокий плоский холм, остановились.

- Где-то здесь, маста,- объявил Манди, не сводивший глаз с кустов вдоль дороги, и вылез из машины. Он вернулся минут через пять, запыхавшийся, довольный.
- Нашел. Хорошая дорога. Твердая.

И зашагал впереди медленно ползущего "джипа" - сначала метров двадцать вперед по шоссе, затем ловко перепрыгнул через неглубокую канаву и свернул налево - в редкую молодую поросль.

Жак осторожно съехал в канаву, "джип" легко выскочил из нее, оставив за собой неглубокую колею сырого красного латерита. Френчи вел машину следом за Манди, подминая радиатором молодые кусты.

Но вот они оказались на широкой, засыпанной прелыми листьями дороге или тропе, вполне пригодной для езды на машине, в тоннеле между вековыми стволами могучих деревьев.

Манди вскочил на переднее сиденье рядом с Жаком:
- Теперь так пойдет до самой Бамуанги, маста...

В свете синих фар дорога казалась прямым, как стрела, бесконечным коридором, уводящим во тьму. Жак вел машину осторожно, то и дело притормаживая перед перегораживающими путь могучими корнями.

Молча ехали до самого рассвета. Петр пытался заговорить с Элинор, но она отвечала лишь односложными "да" или "нет". Все были утомлены. Цецилия в конце концов уснула на плече Элинор.

Лес давно остался позади, и теперь "джип" катил по плоской равнине, дорога на которой была отмечена большими валунами и то и дело попадающимися высокими изгородями кактусов; за изгородями круглые, покрытые конусообразными крышами из тростника хижины туземцев.

- Еще три мили, и будет моя деревня,- сообщил Манди, когда они стали подниматься на крутой холм.

Натужно ревя, "джип" одолел подъем, и здесь Жак остановился. Впереди, за небольшим лесом, блестела в первых лучах утреннего солнца Бамуанга.

- Маста!- вдруг выкрикнул Манди и схватил Жака за плечо.- Смотрите... маста...
- Что? Уже приехали? А я так хорошо вздремнула...- забормотала сестра Цецилия и, обернувшись в ту сторону, куда смотрели наши путешественники, растерянно протянула:
- Ма-ашина...

Да, внизу, менее чем в миле от них, шел "джип" с людьми в зеленой форме. Они тоже заметили машину на вершине холма и прибавили ходу.

- Южноафриканцы,- мрачно вздохнул Жак.- Нельзя было оставлять в живых тех... в тюрьме.

Он неторопливо сунул руку под сиденье, пошарил там и выругался. Потом покосился на Элинор:
- Я бы перещелкал их отсюда по одному, как зайцев, будь со мною... винтовка с оптическим прицелом...

Петр, покосившись на Элинор, увидел, как она побледнела.

И ему вдруг пришла в голову жестокая мысль: а что, если именно она... Элинор... уничтожила Эбахона руками Жака? Эбахона, который был для нее носителем зла, чудовищем, чьи руки обагрены кровью тысяч людей, погибших во время погромов, в гражданской войне, расстрелянных в деревне Ули... Эбахон должен был умереть!

- Манди!- Жак указал взглядом на базуку, и телохранитель поспешно принялся сдирать с нее брезентовый чехол.
- Мисс Карлисл, сестра Цецилия, Питер... Прошу вас выйти из машины, отойти подальше и лечь на землю,- хладнокровно продолжал Жак.

Элинор не шелохнулась. Сестра Цецилия, собравшаяся покинуть машину, передумала и, прижавшись к ней, подняла глаза к небу, губы ее шептали молитву.

И сразу же донесся сухой стук автомата. Южноафриканцы, вставшие в машине во весь рост, били по ним.
- Что ж,- усмехнулся Жак,- тогда... затыкайте уши! Грохот выстрела, казалось, обрушил небо. И, еще не успев понять, что произошло, Петр увидел, как "джип" скрылся в смерче взрыва.
- Здорово, са!- радостно подпрыгнул Манди. Он смотрел на Жака восторженным взглядом.
- Поехали,- отвернулся Жак.
- Там есть раненый!- вдруг встала Элинор.
- Поехали!- не поднимая глаз, хмуро повторил Жак.- Мы пришлем к нему людей из деревни.

Но Элинор уже вышла из машины. Следом за нею, путаясь в своем монашеском одеянии, спешила сестра Цецилия. Петр тоже вылез из "джипа" и пошел следом за женщинами, быстро спускающимися с холма.

Он был уже метрах в тридцати от них, и вдруг что-то с силой ударило его в левое плечо. Резкая боль и автоматная очередь слились в одно целое, и, падая, он успел заметить, как впереди словно подрезанные падают Элинор и сестра Цецилия. Очередь, еще очередь - и тишина... Петр не потерял сознания. Он вскочил, плечу было жарко, куртка сразу же набрякла кровью... Но он побежал вперед - туда, где нз сухой пыльной тропе лежали жрица бога Ошуна и католическая монахиня из ордена "Белые сестры".

Жак и Манди обогнали его. Жак стал на колени рядом с неподвижно лежащими женщинами. Схватил руку сестры Цецилии, пытаясь нащупать пульс, потом Элинор, и так и остался стоять на коленях, опустив голову...

У обломков "джипа" простучала короткая автоматная очередь. Это Манди в ярости стрелял в уже мертвого южноафриканца, сразившего Элинор и сестру Цецилию.

Жак наконец взглянул на Петра, стоявшего над телами убитых.

- Как все получается, Питер.

И опять опустил голову: он смотрел в лицо Элинор, ставшее теперь таким спокойным, словно она наконец нашла то, что так долго искала.

А в душе Петра стало вдруг пусто, просто пусто, и все ни боли, ни сожаления, ни горя. Все это должно было прийти потом, через много дней, а может быть, и недель, месяцев, лет.

Манди подвел "джип" и вместе с Жаком осторожно перенес туда убитых женщин. Потом подошел к Петру, почему-то севшему на землю, нагнулся над ним, осторожно ощупал его раненое плечо - кровь уже остановилась, потом снял с Петра куртку, надорвал рубашку и, вскрыв индивидуальный пакет, принялся обрабатывать рану, приговаривая успокаивающе:
- Ничего, са... лучше так, чем...

Он не договорил и вздохнул.
***

...Каноэ было готово отплыть. Клетки с курами, груды мяса, дрова, мешки с ямсовой мукой гари, стопки расписных эмалированных мисок... Чего только не было в этой лодке, отправляющейся в торговый вояж по Великой Реке Бамуанге - туда, где не гремят выстрелы и люди живут так, как жили их предки.

Хозяин лодки, отец Манди, юркий старикашка с бельмом на левом глазу, возился у старенького мотора, его помощники - сыновья, трое, сидели на носу, держа на коленях карабины. Манди, все еще в одежде командоса, держал на берегу конец веревки, прикрепленной к корме.

Через четверть часа должно стемнеть, и тогда можно будет отплыть... Петр и Жак молчали, стоя рядом с Манди, думая каждый о своем. И Петр думал об Элинор, которая навсегда теперь остается в Африке - в красной земле, здесь, в могиле под большим валуном на берегу Бамуанги.

- Ну!- Петр протянул Жаку руку.- Прощай, Жак... Жак взял его руку, задержал, потом набрал полную грудь воздуха, словно решаясь сказать что-то важное. И сказал, медленно подбирая слова:
- Я знаю, Питер... Ты думаешь, что это я... убил Даджуму...

Петр вскинул голову.

- В него стрелял Дювалье. Аджайи заманил вас обоих в бассейн,- опустив голову, продолжал Жак.- А нам было приказано убрать вас... мы даже не знали, в кого должны стрелять!

Жак поднял побледневшее лицо.

- И вдруг... сквозь оптический прицел я узнал тебя! Я сказал Аджайи, что не позволю тронуть тебя даже пальцем!
- И он подбросил мне мамбу...
- Он боялся, что Даджума предупредил тебя о заговоре, что ты предупредишь Нначи... И вообще... Ты слишком опасный свидетель. Тогда я поклялся, что, если с тобою что-нибудь случится, я сам застрелю его.
- А он?
- Он сказал, что все изменилось, что теперь ты для Эбахона ценнейший человек. Он даже благодарил меня за то, что я не выстрелил! Остальное ты все знаешь.

Петр положил руку на плечо Жака:
- Теперь это все ушло. Уедем отсюда вместе. Ты еще найдешь свое счастье, Жак!

Жак покачал головой:
- Нет, Питер. Кое с кем я еще должен здесь рассчитаться. Аджайи получит за все сполна...- Он бросил взгляд на валун, скрывающий могилу, и протянул Петру руку.- Прощай!

Слишком уж часто герои выложенных романов поминали Конго. А что там было?

В.М.ЛЕСИОВСКИЙ
ТАЙНА ГИБЕЛИ ХАММАРШЕЛЬДА
1985

ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемая благосклонному вниманию читателя книга была завершена спустя двадцать лет после описанного в ней главного события - гибели генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда в сентябре 1961 года в окрестностях города Ндолы в нынешней Замбии. Почему завершение этой книги потребовало так много времени?

Если, однако, принять во внимание, что тайна гибели Хаммаршельда за эти долгие годы не была раскрыта и остается загадкой до сих пор, то время, затраченное на поиски правды, становится фактором второстепенным. Достойно удивления то, что правду эту удавалось так долго скрывать.

Следует также помнить, что устранение с международной политической арены такого известного деятеля, как Даг Хаммаршельд, было одной из крупномасштабных акций политического убийства нашего века. За нею последовали убийства президента США Джона Кеннеди, негритянского лидера Мартина Лютера Кинга и сенатора Роберта Кеннеди. Эти преступления произошли в цивилизованных Соединенных Штатах и остаются не раскрытыми до сих пор.

Но первая "удачная попытка" скрыть подлинные обстоятельства совершенного злодеяния имела место при устранении Хаммаршельда. Казалась невероятной даже мысль о том, что те политические силы в западных странах, которые выдвинули Хаммаршельда на высокий международный пост, кому он служил верой и правдой почти восемь лет и ради чьих интересов он развернул беспрецедентные операции ООН в Бельгийском Конго, могли сами пойти на организацию его убийства. Но события происходили именно таким образом.

В книге описываются реальные события и названы реальные имена их участников. Однако ряд лиц, причастных к деятельности Хаммаршельда и являвшихся свидетелями его гибели, выведены под другими именами. Сами они не пожелали приоткрыть завесу над событиями тех дней и хранят молчание. У автора нет оснований раскрывать их имена даже в тех случаях, когда они доверили ему свои мысли и наблюдения.

По ходу повествования приводятся высказывания и отрывки из выступлений Дага Хаммаршельда, других сотрудников ООН, показания свидетелей при расследовании обстоятельств катастрофы самолета, заявления адвокатов, а также выдержки из различных публикаций. Все они цитируются по документам - официальным отчетам сессий Генеральной Ассамблеи и заседаний Совета Безопасности ООН, по докладам комиссий, занимавшихся расследованием обстоятельств гибели Хаммаршельда, по стенографическим отчетам этих комиссий, по книгам и историческим обзорам.

ЗОВ СУДЬБЫ
ГЛАВА ПЕРВАЯ. WHY?
В Упсале на одиноком холме - предвестнике гряды гор, поднимающихся на север от Стокгольма, стоит средневековый замок Ваза. В далеком прошлом он был крепостью королей и удельных правителей, символом величия шведского государства.

Тихим осенним днем 28 сентября 1961 года от замка к кладбищу спускалась похоронная процессия. В воздухе плыли звуки траурного марша. Под ногами шелестели опавшие листья. Потревоженные созревшие каштаны срывались и беззвучно катились впереди процессии. От замка до кладбища - рукой подать, всего полкилометра.

Человек, которого хоронили, в детстве бегал по этой дороге. Здесь, в этом замке, он вырос. Из амбразур его башен он смотрел на равнину, убегавшую к морю, отсюда он шагнул в необъятный мир, в котором познал известность и славу. На протяжении ряда лет его имя не сходило со страниц мировой печати. И вот он вернулся сюда, чтобы проделать последний скорбный путь.

Теперь ему были не нужны королевские почести, не слышал он звона колоколов по всей Швеции от Упсалы до Мальме и арктических широт, когда его гроб опускали в могилу. Не видел он слез на глазах своих родных и близких. Это они положили на крышку гроба венок из его любимых цветов - бледно-желтых нарциссов. А под венком белой краской было выведено всего одно слово: "Why?" - "Почему?" Этот немой укор, этот многозначительный вопрос остался без ответа. Его поглотила земля.
***

Прошло двадцать лет. И вот я стою на кладбище в Упсале возле скромного серого камня с надписью: "Даг Хаммаршельд". По шведскому обычаю, над могилой нет холмика. Рядом лежат другие камни - с именами матери Хаммаршельда Агнес, его братьев Бо и Аке. И только в честь отца Яльмара Хаммаршельда воздвигнут мраморный обелиск. Участок не огорожен. Рядом проложена дорожка, пересекающая кладбище и ведущая к замку, где провел свои детские и юношеские годы Даг Хаммаршельд.

Одинокие посетители кладбища проходили по тропинке не обращая внимания на могилу Хаммаршельда, не замечая меня и моего спутника Свена, с которым я пришел
сюда.

После гибели Дага Хаммаршельда, генерального секретаря Организации Объединенных Наций, у меня было предчувствие, что настанет день, когда я буду стоять возле его могилы. И здесь, на кладбище в Упсале, меня охватило необъяснимое волнение. Казалось, что рядом с камнем, под которым захоронен Даг Хаммаршельд, на зеленой траве неумолимо проступало слово "Why?". В одном этом слове было множество вопросов, на которые до сих пор не дано ответа.

Как бы в подтверждение моих раздумий я услышал слова Свена, доносившиеся словно издалека:
- Почему? Почему до сих пор не раскрыта тайна гибели Хаммаршельда?

Что я мог ему сказать? Что это не единственный вопрос, который ждет ответа?
***

Даг Хаммаршельд занимал пост генерального секретаря Организации Объединенных Наций с 1953 по 1961 год. Восемь лет его имя было широко известно в мире. В одних странах Хаммаршельда превозносили, в других - выражали ему недоверие. Но его деятельность так или иначе привлекала внимание.

В сентябре 1961 года он погиб на юге Африки, в районе города Ндолы. Его неожиданная гибель должна была бы вызвать тревогу в Организации Объединенных Наций и в тех странах, которые выдвинули Хаммаршельда на пост генерального секретаря и оказывали ему поддержку. Однако расследование обстоятельств гибели Хаммаршельда было затянуто и не доведено до конца. Затем о нем быстро забыли. Почему?

Конечно, на первых порах гибель Хаммаршельда была сенсацией. Сообщения о ней промелькнули крупными заголовками на страницах газет всего мира: "Самолет генерального секретаря ООН потерпел катастрофу в Африке!"; "Погиб слуга мира!"; "Диверсия воздушных пиратов против ООН!"; "Самоубийство генерального секретаря?!"

Не стоит удивляться, что падкие на сенсацию буржуазные газеты публиковали всевозможные домыслы. Но не следует упускать из виду и того, что в международной прессе выражались сомнения, была ли катастрофа самолета случайной и не погиб ли Хаммаршельд в результате организованной диверсии? Эти вопросы вроде бы не должны были остаться без ответа. Уже на второй-третий день после катастрофы самолета генерального секретаря ООН сенсационные заголовки начали исчезать с первых страниц газет. Появилось еще несколько статей, но к концу недели упоминания о его гибели стали короче, а вскоре и совсем исчезли.

Шумиха вокруг гибели генерального секретаря ООН в средствах массовой информации оказалась скоротечной и не разъяснила вопроса, как и почему он погиб. Не было найдено однозначного ответа о причинах катастрофы самолета. Зато необычность события породила много слухов самых противоречивых и мало достоверных, а главное, ничем не доказанных. Среди множества версий наибольшее внимание привлекли следующие.

Первая. Самолет генерального секретаря ООН потерпел катастрофу из-за ошибки пилота.

Эту версию усиленно проталкивали английские колониальные власти Северной Родезии (ныне Замбии), на территории которой погибли Хаммаршельд и все его спутники. Постепенно ее приняли многие в кругах ООН. Не потому, что были найдены убедительные доказательства, а потому, что эту версию было легче всего принять, чтобы закрыть дело и обратиться к текущим проблемам.

Вторая. Самолет генерального секретаря ООН разбился в результате диверсии - прямого нападения на него пиратского самолета наемников, обстрела с земли или воздуха.

Многие считали эту версию вероятной, но прямых доказательств в то время никто представить не мог. Эта версия не была отброшена, но как бы повисла в воздухе.

Третья. Генеральный секретарь ООН совершил акт самоубийства и унес с собой в могилу еще пятнадцать человек - экипаж самолета и сотрудников ООН, сопровождавших его. Эта версия казалась невероятной, но и она имела немало сторонников. Поэтому ее не следует сбрасывать со счетов: быть может, она хоть что-то добавит к пониманию обстановки, в которой произошла авария самолета.

Противоречивость версий о причинах и обстоятельствах гибели Хаммаршельда не могла не вызвать вопроса, где же правда, что же произошло на самом деле.

Англичанин Уайдлер Фут работал в ООН в то же самое время, что и Хаммаршельд. После его гибели он ушел из Секретариата и посвятил несколько лет изданию речей, выступлений и высказываний Хаммаршельда на посту генерального секретаря ООН, которые были опубликованы в Лондоне отдельной книгой под названием "Слуга мира". В предисловии Фут писал:

"Даг Хаммаршельд-человек ушел, а мир будет еще долго оплакивать эту невозвратимую потерю".

Но Фут ошибся. О Даге Хаммаршельде и как о человеке, и как о генеральном секретаре ООН забыли очень скоро. Забыли в Организации Объединенных Наций, в Америке, где он жил последние семь лет и где стал "селебрити" - звездой прессы и телевидения, и даже у него на родине, в Швеции. Забыли не в том смысле, что перестали о нем писать или посвящать ему радио- и телепередачи. Когда человек уходит из жизни, как бы он ни был знаменит, такое забвение в общем-то естественно: текущие события заслоняют прошлое, отодвигают его на задний план. Но гибель генерального секретаря ООН при исполнении служебных обязанностей - особый случай. И в такой ситуации ООН, политические деятели западных стран, так много разглагольствующие о справедливости, законности, правах человека, должны были бы сделать все, чтобы внести ясность в обстоятельства его гибели, провести расследование и доказать либо случайность катастрофы самолета Хаммаршельда, либо факт диверсии, найти ее виновников и не успокаиваться до тех пор, пока они не будут наказаны.

В действительности события развивались иначе. Было сделано все, чтобы затянуть расследование, перепоручив его тем властям, на территории которых разбился самолет Хаммаршельда и которые сами отвечали за его безопасность. Английская колониальная администрация Родезии приняла меры, чтобы никого из ООН не допустить к расследованию, пока на месте происшествия "прятались концы в воду" и "заметались следы".

Когда же к расследованию катастрофы самолета ООН была наконец допущена международная комиссия (это произошло только через полгода), от следов погибшего самолета на месте его падения уже ничего не осталось. Стало ясно, что кто-то был заинтересован в сокрытии обстоятельств гибели Хаммаршельда. Поэтому сенсационная шумиха в средствах массовой информации западных стран исчезла словно по мановению волшебной палочки.
***

27 сентября 1961 года с военно-воздушной базы Эндрюс, расположенной под Вашингтоном, поднялся личный самолет президента США и взял курс на Стокгольм. В самолете находилась американская делегация, направлявшаяся на похороны Хаммаршельда в Упсалу. С ней следовала делегация Организации Объединенных Наций, которую американский президент любезно пригласил лететь вместе на похороны.

В проходе самолета между личными апартаментами президента и салоном для гостей встретились два человека. Один высокий, смахивавший на киноковбоя, другой низкий, коренастый, загорелый, похожий на ветерана английской колониальной службы.

Высокий сунул руку низкому и буркнул:
- Джонсон!

Низкий подхватил протянутую руку и ответил:
- Смит!

Оба на мгновение застыли и улыбнулись. Сочетание их фамилий звучало забавно: в англоговорящем мире Джонсонов и Смитов так же много, как у нас Ивановых и Петровых.

Но эти двое не нуждались в дальнейших представлениях. Смит догадался, что "ковбой" не кто иной, как Линдон Джонсон, вице-президент США, хозяин самолета. А Джонсон потому и застыл, услышав фамилию Смита, что только минуту назад в своем салоне заметил ее в "черной книжке". Это специального назначения книжка в черной обложке, подготовленная штатом Белого дома. В ней для президента или того, кто его заменяет,- в данном случае для Джонсона - дается краткая информация на лиц, с которыми предстоят встречи. В "черной книжке" на Смита не было отдельной справки, потому что он не входил в число тех, с кем Джонсон должен был встречаться в Стокгольме и Упсале. Зато его имя упоминалось в кратком изложении доклада разведывательных служб об обстоятельствах гибели Хаммаршельда. Оказывается, среди сотрудников ООН Смит был одним из самых близких друзей Хаммаршельда. Из доклада явствовало, что Смит, так же, впрочем, как и авторы доклада, был, что называется, "в курсе дела", то есть доподлинно знал, что происходило в Ндоле. При этом Смит знал больше американцев, так как он располагал показаниями очевидцев, оказавшихся на месте падения самолета Хаммаршельда одними из первых.

Джонсон заколебался: ему хотелось пригласить Смита к себе в салон и поговорить с ним напрямую. Было любопытно, что мог рассказать о гибели Хаммаршельда его личный друг, встречавшийся с непосредственными свидетелями катастрофы. Описания в "черной книжке" были только описаниями, а живому рассказу Джонсон доверял больше.

И все-таки он не сделал этого. Джонсон вспомнил, что подобная информация имеет гриф "Eyes only" - "Только для глаз", то есть ее нельзя произносить вслух, а тем более с кем-то обсуждать. Он преодолел соблазн, и они расстались молча.

Так встретились два человека, летевшие на похороны Хаммаршельда и знавшие всю правду о его гибели. Они сочли за лучшее промолчать тогда. То, что было известно им, не раскрыто до сих пор.

Два года спустя после упомянутой встречи Линдон Джонсон занял пост президента США. В это время американский конгресс проявил интерес к подрывным и террористическим акциям за рубежом, осуществленным американскими спецслужбами или с их участием. Можно было приподнять завесу и над тайной гибели Хаммаршельда. Но Джонсон не сделал этого. А вскоре после окончания президентского срока он умер... Как утверждают компетентные американцы, при загадочных обстоятельствах.

А что же Смит, личный друг Хаммаршельда? Он молчит и по сей день.
***

Застенчивый вопрос: "Почему до сих пор не открыта тайна гибели Хаммаршельда?" - исходил от шведа, от соотечественника Хаммаршельда, сотрудника фонда его имени.

Можно было бы спросить его: почему же этого не сделали сами шведы? Но он ждал от меня ответа, а не вопроса. Почему он полагал, что у меня может быть такой ответ, не знаю. Ведь мы встретились всего полчаса назад и прошли вместе тот короткий путь от замка до кладбища, по которому следовала похоронная процессия. Потом Свен пригласил меня пообедать в некогда любимом Дагом ресторане, в подвале замка. Наш столик стоял в узкой каменной нише. Здесь было прохладно, немного сыро, веяло древностью. Посетителей обслуживали девушки в ярких национальных нарядах, и это несколько скрашивало мрачную обстановку. Кушанья были простые, деревенские, приготовленные по-домашнему.

Как бы продолжая фразу, произнесенную на кладбище, Свен сказал, что он удивлен и даже обижен тем, что о бывшем генеральном секретаре так мало пишут. Ведь об американском президенте Джоне Кеннеди, погибшем через два года после Хаммаршельда, написаны сотни книг. Тысячи людей в Америке и других странах, отвергающих официальную версию об убийстве президента одиночкой-параноиком, неутомимо ведут расследования и самостоятельно, и целыми группами. Они добились того, что для всякого здравомыслящего человека убедительно опровергнуто заключение официальной комиссии о том, что Кеннеди был убит Ли Харви Освальдом.

А о Хаммаршельде появилось всего несколько книг. Первые из них были опубликованы в явной спешке для того, чтобы оправдать фальшивые расследования и доказать, что катастрофа самолета произошла случайно.

- Я всему этому не верю,- сказал Свен.- И я знаю нескольких авторитетных лиц у нас в Швеции и в других странах, которые тоже отвергают официальную версию. Среди них президент одной страны, обещавший здесь, на могиле Хаммаршельда, приоткрыть завесу над тайной его гибели. Но до сих пор этого не произошло.

Я сказал Свену, что судьба Хаммаршельда заинтересовала меня, с тех пор как я начал работать в ООН, то есть месяца за три до его гибели. К тому времени Хаммаршельд был личностью известной. В моем восприятии он был человеком противоречивым. Я не мог не учитывать то, что моя страна отказала ему в признании и добивалась его отставки. Должность, которую я занимал в ООН, не входила в прямое подчинение Хаммаршельду; мне приходилось встречаться с ним лишь на заседаниях или просто в здании ООН.

Когда он появлялся в зале Генеральной Ассамблеи или на конференциях, где было много высокопоставленных персон, все взоры обращались почему-то не на них, а на Хаммаршельда, будто он был самым главным. Входил он всегда тихо, как-то незаметно. Его называли "самой симпатичной устрицей в мире". Это удачное сравнение. Внешне он замкнут, молчалив, сосредоточен, весь в себе. И все же его холодные голубые глаза, точеный профиль, осанка привлекали внимание. В среде ООН это было неудивительно, пожалуй, естественно и закономерно.

Сотрудники ООН, вновь принятые на работу, дают присягу верности генеральному секретарю. Разумеется, Хаммаршельд не часто принимал эту присягу. Обычно это поручалось кому-нибудь из его заместителей. Но если позволяло время, он любил делать это и сам. По-видимому, мне повезло. Я попал в группу новичков, которых он пожелал принять лично. В подобных случаях их подбирали как представителей разных континентов, и я оказался вместе с норвежцем, египтянином, филиппинцем и мексиканцем.

Мы были приглашены в кабинет Хаммаршельда на 38-й этаж здания Секретариата. В этом кабинете все было просто: пустой письменный стол, в углу флаг ООН, у входа диван и несколько кресел для посетителей. На стенах со времен Хаммаршельда картины художников-абстракционистов. И здесь они имели особый смысл: какой-нибудь пейзаж, портрет или жанровая сцена вызывали бы лишние вопросы: кто художник, почему ему отдано предпочтение? А по этим картинам взгляд скользил, не останавливаясь, и фиксировался неизбежно на хозяине кабинета, на том, что нужно было ему сказать, или на ожидании того, что он скажет.

Хаммаршельд, очевидно, познакомился с личными делами новых сотрудников. Он поздоровался со всеми и подошел ко мне.

- Вы новый директор отдела?..- Он назвал мой отдел.- Дэвид Оуэн говорил мне о вас. Поздравляю. Вы первый советский сотрудник в этом департаменте. Желаю вам успеха!

От неожиданности я растерялся, не зная, что ответить. Вдруг он улыбнулся и тут же спросил:
- А вас не смущает, что вы даете присягу генеральному секретарю, которого не признает ваша страна?

Я уже пришел в себя и ответил:
- Поступая на работу в ООН, мы признаем Устав. По Уставу у нас один генеральный секретарь - без него нет Секретариата. Поэтому в любом случае присяга адресуется вам.
- Спасибо,- сказал Хаммаршельд,- вы правильно понимаете Устав.

И он отошел в центр кабинета.

Один из нас, норвежец, прочитал текст присяги:

"Я торжественно обещаю лояльно выполнять доверенные мне функции гражданских служащих Объединенных Наций, осуществлять свою деятельность и регулировать поведение только с учетом интересов Объединенных Наций и при этом не искать и не принимать инструкций в отношении исполнения моих обязанностей со стороны любых правительств или властей вне Организации Объединенных Наций".

Каждый повторил слова "Я обещаю". Любопытно, что текст присяги предоставлял выбор из четырех слов: "клянусь", "обещаю", "соглашаюсь" и "обязуюсь". Мы все, не сговариваясь, выбрали "обещаю".

Формальность была выполнена, и мы покинули кабинет Хаммаршельда. Если не считать нескольких случайных встреч на приемах, это была моя единственная встреча с Хаммаршельдом. В сентябре 1961 года, накануне открытия очередной сессии Генеральной Ассамблеи, было объявлено, что Хаммаршельд отправится в Конго. Перед вылетом ему была устроена встреча со всеми сотрудниками Секретариата ООН в здании Генеральной Ассамблеи. А через десять дней он погиб, и в том же зале снова собрали Секретариат на траурный митинг.

Я рассказал об этом Свену и был удивлен, что он не знал, как это происходило. Но о чем-то он, по-видимому, догадывался, потому что сказал:
- У меня было ощущение, что поездка Хаммаршельда в Африку была как-то странно организована. Казалось, что у событий, сопутствовавших ей, был невидимый дирижер. Их накал все время нарастал, пока не разразилась катастрофа. Ведь в конце концов кто-то же должен рассказать об этом!- воскликнул Свен.
- Он, что же, читает мои мысли?- подумал я. Очевидно, связь наших раздумий о том, как погиб Хаммаршельд, была не случайной. За эти долгие годы мы говорили с одними и теми же людьми, знавшими правду о его гибели, читали одни и те же документы и материалы расследований и, может быть, пришли к одним и тем же выводам.

Я еще долго беседовал со Свеном под сводами старинного ресторана и убеждался, что шведы знают подлинные обстоятельства гибели Хаммаршельда: что его полет в Африку был инспирирован, что в Ндоле он попал в заранее подготовленную ловушку и что катастрофа его самолета не была случайностью. Но теперь уже у меня возникал вопрос: почему шведы молчат до сих пор, ведь погиб их соотечественник?

Получалось так, что шведы как будто не сумели вовремя встать на защиту Хаммаршельда. Может быть, у них осталось чувство вины за то, что они не смогли предотвратить его гибель? Было ли это в их возможностях? Вряд ли. За кулисами событий действовали слишком могущественные силы.

Но как можно было объяснить эту странную картину: от генерального секретаря ООН, погибшего при исполнении своих обязанностей, отвернулись те государства и те самые люди, которые еще недавно превозносили его до небес и прославляли как нового мессию на международной арене. Если они совершили такой крутой поворот и предали его забвению, что могла сделать одна Швеция, сыном которой был Хаммаршельд?

Протестовать? Требовать справедливости?

Но тогда нужно было защищать всю деятельность Хаммаршельда на посту генерального секретаря ООН. А как это можно было совместить с позицией самого Хаммаршельда? Он ставил себя "над государствами". Он неустанно твердил, что его деятельность на посту генерального секретаря ООН находится вне компетенции любых правительств, что он нейтрален и ответствен только перед Уставом ООН и, может быть, перед... богом.

Подобные заявления Хаммаршельд делал неоднократно.

Очевидно, шведам было неудобно их опровергать. Его должна была защитить Организация Объединенных Наций. Но в тот момент она была парализована, зашла в тупик в результате вмешательства в дела Конго. А Хаммаршельд был и инициатором, и проводником этой политики.

Заколдованный круг? Роковое стечение обстоятельств? В какой-то мере - да. Когда неожиданно погибает политический деятель, возникает замешательство, которым умело пользуются те, кто был заинтересован в его устранении. А те, кого этот деятель представлял, захваченные врасплох, на какое-то время теряют способность действовать. Когда они приходят в себя и пытаются что-то предпринять для восстановления справедливости, бывает уже поздно.

Но даже и много лет спустя шведы не успокоились. Не успокоилась и Организация Объединенных Наций, потому что в ней объединены народы всех континентов. Поверить, что можно обмануть всех, что правду можно навсегда скрыть завесой времени, по меньшей мере наивно. Все эти годы в ООН и в различных странах десятки людей интересовались тем, что же на самом деле произошло в Ндоле. Они неизбежно убеждались, что не все чисто с обстоятельствами гибели Хаммаршельда. Стоило кому-нибудь познакомиться с документами расследования катастрофы самолета, как обнаруживалась их фальшь. Если кому-то удавалось встречаться с очевидцами событий тех дней, всплывали новые факты, которые опровергали официальную версию катастрофы. Появлялись свидетели, которых раньше заставляли молчать, но теперь они не боялись говорить то, что знали. Ведь расистская, колониальная Родезия исчезла с географических карт, и вместо нее появились независимые, свободные страны - Замбия и Зимбабве. На месте гибели Хаммаршельда в Ндоле поставлен памятник, а рядом открыт музей. Все идет к тому, что истина восторжествует и тайна его гибели будет раскрыта. А пока этого не произошло. И те мучительные "почему?", которыми засыпал меня Свен во время нашей беседы в подземном ресторане в Упсале, еще ждут ответа.

- Правду о гибели Хаммаршельда больше всего хотели бы услышать на его родине, в Швеции,- сказал Свен.- К нам приезжали англичане и американцы, бывшие сотрудники Хаммаршельда. Некоторые из них собирались о нем что-то написать. Но их больше всего волновало одно: не догадываемся ли мы о подлинной роли Англии и США в гибели Хаммаршельда? Лучше, если бы об этом рассказал кто-то другой. Совсем со стороны...

Кажется, Свен и впрямь читал мои мысли. Он как будто приглашал: "Вы были свидетелем событий тех дней, напишите же об этом!"

Это верно. Последние страницы драмы Хаммаршельда переворачивались на моих глазах. Но рассказать об этом не просто. Слишком тесно сплелась эта личная драма с просчетами и провалами международной организации.

Государства-учредители стремились, чтобы ООН стала универсальной, всеми признанной и эффективной международной организацией, способной выполнить главную задачу - спасти нынешнее и грядущие поколения от ужасов новой мировой войны. Все ли сделал Хаммаршельд, чтобы укрепить роль ООН в деле защиты мира на земле? Всегда ли он действовал конструктивно? А если его действия имели негативные последствия, тормозили решение глобальных проблем, стоящих перед ООН и человечеством, разве об этом можно умалчивать, даже много лет спустя?

А операции ООН в Конго?! Их инициатором и проводником был Хаммаршельд, они связывались с его именем. Он этого не отрицал, даже гордился этим. Но ведь они закончились провалом, и в этом была немалая доля вины Хаммаршельда. В то же время мог ли он ожидать, что западные державы, интересы которых он так упорно защищал в Конго, пойдут против него? Почему они совершили такой поворот?

Свен убедил меня, что рассказ о Хаммаршельде не следует больше откладывать. Быть может, в нем отыщутся ответы хотя бы на часть поставленных вопросов.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ВОСХОЖДЕНИЕ
"Величайшая молитва человека не просит победы, а просит мира!"

Эту истину изрек шведский поэт Эрик Карлфельдт, удостоенный Нобелевской премии в области литературы. Даг Хаммаршельд повторил его слова в Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций 10 апреля 1953 года, в день своего избрания генеральным секретарем ООН. Они прозвучали как клятва.

Их можно было бы поставить эпиграфом к рассказу о Хаммаршельде, если бы он до конца следовал своей клятве и деятельностью на посту генерального секретаря добивался только мира. К сожалению, это было не всегда так.

Важнее мира для него были успехи во имя собственных идеалов и верований, ради достижения известности и славы. Он ставил их выше всего остального и не замечал, что выполнение уставных задач Организации Объединенных Наций об укреплении мира и безопасности народов отходило при этом на второй план.

Хаммаршельд вступил на пост генерального секретаря ООН, когда ему было 47 лет - в этом возрасте человек имеет сформировавшиеся взгляды и убеждения, которые оказывают влияние на его поступки и действия.

А если это так, то рассказ о Даге Хаммаршельде следует начать с его прошлого - с его детских и юношеских лет, с его головокружительной карьеры у себя на родине. Это поможет понять, каким человеком, с какими убеждениями он подошел к тому рубежу, когда получил предложение занять пост генерального секретаря Организации Объединенных Наций. Его деятельность на этом посту была для многих противоречивой. Его программные выступления, высокие слова о благородной миссии ООН часто расходились с его поступками и делами и вызывали протест тех государств - членов ООН, которые не разделяли его взглядов и его подхода к проблемам, стоявшим перед Организацией Объединенных Наций.

И даже те, кто его поддерживал, не всегда могли объяснить его действия, понять их логику. Они терялись в догадках, что же с ним произошло. Вчера это был один человек, а сегодня, на новом посту, он как будто стал совсем другим.

В 60-х годах на известном нью-йоркском ипподроме "Йонкерс" по традиции разыгрывался кубок ООН. Казалось, скачки не имеют никакого отношения к Организации Объединенных Наций. Но устроители состязания преследовали определенную цель.

Розыгрыш кубка ООН проводился всегда осенью. В нем участвовали лошади-чемпионы из разных стран. В это же самое время заседала Генеральная Ассамблея ООН. На сессию съезжались главы государств и правительств, министры. Знаменитости притягивали знаменитостей. На розыгрыш кубка ООН они собирались на ипподроме вместе. Скачки привлекали много зрителей.

Перед состязанием лошадей показывали на выводном кругу. Гости ипподрома приходили сюда, чтобы познакомиться с чемпионами и фаворитами скачек, решить, на какую лошадь делать ставку.

Всеобщим вниманием пользовалась лошадь-чемпион, установившая новый мировой рекорд. На параде она выглядела горделиво-спокойной, уверенной в своем успехе. Но как только ее ноги касались трека, ее несло вперед с неудержимой силой, и уследить за ее ходом, предсказать, как кончится этот стремительный бег, становилось невозможным.

Тех, кто ставил на эту лошадь, охватывал страх: а вдруг она не выдержит взятого темпа, сорвется, не дойдет до финиша? И тем, кто на нее не ставил, тоже становилось не по себе: как бы эта лихачка не пошла зигзагами, не сбила с ходу остальных участников забега и не спутала все ставки.

Примерно так воспринималось появление на международном горизонте нового генерального секретаря ООН, пока еще не известного. Разумеется, путь Хаммаршельда на посту генерального секретаря был гораздо извилистее строго очерченной трассы бегового трека. Проследить дороги, которые он выбирал, было нелегко.

Между тем прошлое Дата Хаммаршельда, убеждения, которые сложились у него к тому времени, когда он получил приглашение занять пост генерального секретаря, многое объясняют в его действиях и поведении в период работы в ООН.

Позднее, после гибели Хаммаршельда, появился источник, открывший его сокровенные раздумья о жизни, о делах, о том, к чему он стремился. Это был дневник, который он назвал "Вехи". При жизни Дага даже его самые близкие друзья не знали о существовании дневника. Это был странный дневник. Он состоял из отдельных записей - иногда всего в несколько слов или строчек, самые длинные - не более полутора страниц. В прозе и в стихах. Большинство записей не имели дат. Вначале они сгруппированы по годам. Потом появились датированные заметки. Каждая запись - веха, отметка путника, который не хочет потерять из виду пройденный этап, хочет оглянуться и посмотреть, не ошибся ли он.

Обнаружение "Вех", а затем и их публикация через два года после смерти Хаммаршельда вызвали бурю комментариев, критики, восторгов и нападок. Сейчас мы упоминаем о "Вехах" только потому, что без ссылок на них было бы трудно понять мотивы многих действий Хаммаршельда.

В сопроводительном письме к своему дневнику Хаммаршельд утверждал, что только "Вехи" могут дать единственно правильный его портрет.

Попытаемся увязать то, что говорил о себе Хаммаршельд в "Вехах", с его делами. Это должно помочь нам лучше понять облик этого вечно метавшегося и всегда испытывавшего чувство неудовлетворенности человека, который занимал не только трудную, но и благородную должность на земле.
***

Даг Хаммаршельд родился 29 июля 1905 года в городе Йенчепинг в Южной Швеции.

Род Хаммаршельдов ведет свое начало с XVII века, когда его основатели находились на военной службе у шведского короля Карла IX. При Карле XII предок Хаммаршельдов Карл Густав был произведен в капитаны королевского полка. Кто знает, быть может, он сопровождал Карла XII в битве под Полтавой в 1709 году, когда Петр Первый наголову разбил шведские войска, отучил их воевать на чужих территориях и посягать на дальние земли. Позднее предки Хаммаршельда начали отходить от военных дел. Уже дед Дага, Лоренцо Хаммаршельд, был не воином, а известным писателем.

Род матери, Агнес Альмквист, происходил от религиозных деятелей, ученых, писателей. Гордостью его был поэт Карл Джонас Альмквист, дядя матери Дага. Альмквисты слыли либералами, отличались религиозностью, любовью к поэзии и литературе. Эти качества мать старалась привить и передать Дагу.

Все же определяющее влияние на будущее Дага Хаммаршельда оказала блестящая служебная карьера его отца Яльмара.

Он занимал крупные административные посты - губернатора провинций, министра юстиции и министра образования в правительствах Швеции, члена апелляционного суда, посла в Дании и посла по особым поручениям.

В то время, когда родился Даг, отец его вел сложные дипломатические переговоры с Данией и Норвегией. Переговоры затягивались, и крестины сына пришлось откладывать. Отец вернулся поздней осенью, и тогда друзья и родные собрались, чтобы отметить крещение младенца. По этому поводу один друг семейства преподнес новорожденному серебряную вазу с надписью: "Тому, кто был долго без имени".

В канун первой мировой войны Яльмар Хаммаршельд снова вел переговоры, на этот раз в Санкт-Петербурге. Но он не успел их закончить. Король Швеции призвал его вернуться в Стокгольм и возглавить правительство. Яльмар Хаммаршельд стал премьер-министром.

Это было апогеем его политической карьеры. Он представлял консервативные круги страны, однако никогда не входил официально ни в какие партии и гордился тем, что был только общественным деятелем, заслуги которого были столь велики, что его призвали к управлению страной в самый критический для нее момент, когда назревала первая мировая война. Вскоре после вступления Яльмара Хаммаршельда на пост премьер-министра в августе 1914 года она разразилась.

Один из первых актов нового премьера - подтверждение традиционного нейтралитета Швеции. Но это было на словах. На деле кабинет Яльмара Хаммаршельда предоставил широкие возможности шведским деловым кругам сотрудничать с Германией и наживаться на войне. К объявленному нейтралитету не было доверия ни внутри страны, ни тем более за ее пределами. Само определение нейтралитета, высказанное Яльмаром Хаммаршельдом, звучало обманчиво: "Быть нейтральным не означает говорить "да" обеим сторонам. Это означает говорить обеим сторонам "нет"". Сам Яльмар, опасаясь, что его концепция нейтралитета может быть отвергнута, объяснял, что его политика является шведской, и только шведской. В конце концов его правление не имело успеха, и в 1917 году правительство Яльмара Хаммаршельда пало. Немалую роль в этом сыграла Англия. И у семейства Хаммаршельдов начали складываться далеко не лестные взгляды на англичан. Позже расхождения с ними сыграют свою роль и в судьбе Дага Хаммаршельда.

После отставки с поста премьер-министра Яльмар Хаммаршельд был назначен губернатором в Упсалу и вместе с семьей надолго поселился в замке Ваза. В этой резиденции губернатора прошли детские, школьные и студенческие годы Дага. Замок стоял над городом. Массивные стены с узкими высокими окнами и круглые сторожевые башни по углам придавали ему суровость средневековой крепости и не могли не внушать почтительного уважения к его обитателям.

Внутренние помещения замка выглядели мрачно, будто придавленные событиями прошлого. В длинных коридорах отдавалось унылое эхо, от стен веяло холодом, люки тюремных подвалов напоминали об узниках, многие из которых, по-видимому, закончили свою жизнь в подземелье.

Мать Хаммаршельда Агнес старалась скрасить эту угрюмость. Жилые помещения были декорированы пышными занавесями и обставлены уютной мебелью, подсвечены. Круглые комнаты в сторожевых башнях использовались как банкетные залы для приема гостей.

Но замок был слишком велик, и замаскировать его мрачность было невозможно. Это и нравилось маленькому Дагу. Он любил убегать в таинственные коридоры замка, бродить по гулким подвалам, заглядывать в зарешеченные колодца казематов. Даг любил приводить сюда своих сверстников и наблюдать, какое впечатление производит на них загадочность и сумрак лабиринтов замка.

Даг был четвертым и самым младшим сыном в семье. Это наложило на его воспитание и характер определенный отпечаток. По шведским обычаям, младшая дочь остается в семье, живет с родителями и, когда они состарятся, должна присматривать за ними. Хотя в наши времена обычаи постепенно исчезают, семейство Хаммаршельдов было достаточно консервативным и свято хранило их. Мать Дага, Агнес, мечтала о дочери, но родился сын. И она перенесла всю свою любовь и нежность на него. Она часто одевала маленького Дага в платьица, и он появлялся в таком одеянии на детских праздниках.

Это оставило свой след. Когда Даг подрос и начал ходить в школу, его сверстники стали относиться к нему пренебрежительно, сторонились его, не принимали в свои игры. Каково было губернаторскому сыну, обитателю величественного замка, чувствовать себя обойденным, изгнанным из шумных компаний своих сверстников, стоять одиноко в сторонке и с затаенной грустью наблюдать за их играми.

Должно быть, это детское одиночество глубоко запало в душу Дага. Много лет спустя, когда он уже занимал высокий международный пост, он посетил Упсалу. После этого посещения в дневнике "Вехи" появились полные горечи воспоминания о детстве. Начинаются они с темы смерти, воспевают прелесть окрестностей Упсалы в разные сезоны года, их безлюдье, тишину, туманные тихие дали.

"Там, где:
"Горизонт равнины и вертикали стен пересекаются, как две линии судьбы.

"...И где:
"Маленький мальчик убегал в лес, сбрасывал свой лучший воскресный костюм и играл один нагишом.

"И где:
"Мой дом уводил меня в чащу леса.
"Никто меня не искал. Никто не слышал...

"Отвергнутому в поиске так хотелось заслужить, чтобы его искали".

Этим воспоминаниям пятьдесят лет. Какой глубокой была его детская обида, если он пронес ее через всю жизнь! Невидимая для других, тлела в глубине его души боль отверженного, одинокого человека. Братья Дага были намного старше и не могли ему заменить сверстников. Отец был суровым и неприступным и не обращал внимания на любимчика матери.

По-видимому, роль младшего, которую Даг исполнял с самоотверженной стойкостью, потому что нежно любил свою мать, была для него не такой уж легкой. Он всюду сопровождал мать: по делам, за покупками, в церковь, к епископу. Мать навещала своих подруг и подолгу вела с ними чисто женские беседы. Дагу приходилось либо одиноко сидеть в сторонке, либо общаться с детьми подруг его матери. А в других семьях это были не сыновья; с матерями сидели их младшие дочери. Любознательному, эрудированному юноше, каким был Даг, хотелось бы интересно поспорить, блеснуть своими знаниями. Но у большинства этих девиц были другие интересы.

В общении с представительницами женского пола Даг был неуклюж. С годами это переросло у него в отчужденность от женщин, фактически в бегство от них. Но этот вакуум в общении с прекрасным полом не мог оставаться незаполненным. Еще в детстве у Дага появилась тяга к самолюбованию. Об этом свидетельствуют воспоминания о том, как он убегал в лес, сбрасывал одежды и играл один, вдали от чужих глаз.

Он сравнивал себя с героем греческого мифа Нарциссом, склонившимся над ручьем и очарованным своим отражением. Да, ему была свойственна самовлюбленность, что впоследствии заметно сказалось на его поступках и действиях.

Психологи считают, что нарциссизм проявляется в детстве у единственного ребенка или любимчика семьи, окруженного чрезмерным вниманием. Такие дети вдруг оказываются "лучше всех других", у них открывают необыкновенные таланты, им все дозволено, ими восхищаются, хотя они совсем не заслуживают этого. Ранний нарциссизм оказывает пагубное влияние на формирование ребенка, и, если его вовремя не заметить, не остановить, к юношеским годам он становится неизлечимым недугом.

Именно это и случилось с Хаммаршельдом.

Человек, у которого развилась склонность к самолюбованию, отдаляется от других людей. Любуясь собой, гордясь своими успехами, он еще больше замыкается в себе, уходит от реальностей окружающей его жизни. Если его положению что-то угрожает, он готов защищаться резко агрессивно. Если его критикуют, указывают на его ошибки, он воспринимает это как кровную обиду и никогда не прощает обидчика, стараясь отомстить ему. Даже проигрыш в безобидной игре глубоко ранит его. У Дага Хаммаршельда упомянутые черты получили заметное развитие.

Эти особенности внутреннего мира Хаммаршельда были мало приметны для окружающих. Он их старательно скрывал. Однако глубоко скрытое вышло наружу, когда после смерти Дага Хаммаршельда был опубликован его дневник. Дневник раскрыл, как глубоко он терзался неустроенностью своей жизни, что, как он опасался, могло подорвать его международный авторитет.

Хаммаршельд относился к своей работе на посту генерального секретаря ООН как к своего рода миссии и прилагал усилия, чтобы отгородить ее от всего личного. На этом фоне в его внутренней жизни, запрятанной за непроницаемые ширмы, постоянно шла никому неведомая борьба, происходили жестокие срывы, вызывавшие долгие периоды уныния и меланхолии, и только изредка бывали короткие взлеты, приводившие его в восторг, увы, короткие, как вспышка молнии. Следы этой затяжной меланхолии и внезапных всплесков радости то там, то здесь пробиваются в "Вехах".

Считалось, что "Вехи" при жизни Хаммаршельда никто не видел и не знал о их существовании. Может быть, так оно и было до тех пор, пока Хаммаршельд оставался в Швеции. Но когда он был назначен на высший международный пост и перестал быть частным лицом, его образ жизни, его поступки, а тем более его сокровенные мысли начали интересовать всех. То, что Хаммаршельд сам печатал свои дневники на старой шведской машинке, складывал листки в потрепанный скоросшиватель и прятал его в ночной столик в спальне своей квартиры в Нью-Йорке, не могло оставаться секретом. Квартира его была под круглосуточным надзором службы безопасности ООН. Сотрудники этой службы имели в нее доступ в любое время дня и ночи. Американские профессиональные сыщики не могли не обратить внимание на странную толстую папку. А коль скоро они не читали по-шведски, то проще всего было сделать фотокопию с хранившихся в ней листков, и те, кого это интересовало, потихоньку стали изучать его дневник. Знакомство определенных кругов с тайным дневником Хаммаршельда сыграло немалую роль в уходе Хаммаршельда с политической сцены.

Дневник Хаммаршельда приподнял завесу над его внутренним миром и показал ту сторону его жизни, которую он сам тщательно скрывал,- его мучительное одиночество в мире шведской элиты, к которой он принадлежал по рождению и в которой он был, как казалось всем окружающим, баловнем судьбы.

Даг Хаммаршельд гордился своим происхождением и верил в свою исключительность. Он стремился быть впереди других и достичь вершины, с которой его все заметят и оценят. На самом же деле все было наоборот. В толпе его никто не выделял, сверстники сторонились, профессора в университете не восторгались им. Когда он написал один из первых своих рефератов, профессор-юрист отверг его с оскорбительным безразличием: "Бездарное повторение сказанного мной, ничего нового, ничего оригинального", и Хаммаршельд навсегда отказывается от мысли стать юристом, переключается на изучение экономики. Здесь он оказался удачливее. Да, вершина, на которой стоял замок Ваза, оказалась для Дага всего лишь холмом. Он рано постиг истину, что дорогу к вершине нужно пробивать упорным трудом. Запрятав свое честолюбие, он начал целеустремленно работать, чтобы обойти своих сверстников и вырваться вперед.

...

...

И здесь особенности его характера превращались в преимущество. Его сверстники влюблялись, проводили время в обществе на танцах и вечеринках, а Даг, отгородившись от всего этого, работал днями и ночами напролет, писал научные трактаты, выступал в дискуссиях. Очень скоро разносторонняя образованность и эрудиция стали выделять его среди студентов университета Упсалы, славившегося высокой подготовкой своих выпускников. Он стал первым, кто получал высшие оценки, и было очевидно, что студент с такими способностями далеко пойдет.

В 1930 году Яльмар Хаммаршельд ушел в отставку с поста губернатора. Он был приглашен возглавить Фонд Нобеля в Стокгольме. В его обязанности входило выдвижение кандидатов на Нобелевские премии по литературе. Яльмару Хаммаршельду была предоставлена просторная квартира в здании Нобелевского фонда рядом с Королевской библиотекой. Даг с родителями переехал в Стокгольм. Здесь и началась его служебная карьера.

Когда Дату Хаммаршельду исполнилось тридцать лет, он был назначен заместителем министра финансов. В такие годы мало кто попадает на столь высокий пост. В этом назначении была одна особенность. Оно знаменовало переход Дага Хаммаршельда "в чужой лагерь". Именно так это было воспринято в политических кругах Швеции, группировавшихся вокруг Яльмара Хаммаршельда. Он был старейшиной консервативных кругов страны - родовой аристократии, крупных промышленников и землевладельцев, символом их господства, которое, увы, медленно, но верно уплывало из их рук. На политическую арену выходила более гибкая и динамичная партия социал-демократов, бразды правления страной переходили к ней. В этот момент честолюбивый молодой экономист Даг Хаммаршельд довольно бесцеремонно бросил своих аристократических друзей и перешел на службу к социалистам. Он нашел себе покровителя в лице энергичного министра финансов Эрнеста Вигфорса, влиятельного социалиста.

Бегство Хаммаршельда-младшего в чужой лагерь шведские аристократы восприняли как измену и вряд ли простили ему этот шаг. А у социалистов Хаммаршельду надо было еще заработать доверие. Для этого у него не было иного пути, кроме работы, работы и еще раз работы. И Даг трудился, не зная усталости. Он пунктуально приходил к началу рабочего дня и засиживался допоздна. Иногда в погруженном в темноту министерстве только в окне Хаммаршельда свет горел до утра.

Для Вигфорса такой способный помощник был сущей находкой. Он умел не только работать сам, но и заражать своей одержимостью других. Группы сотрудников, подбираемые им для срочных работ по проведению сложных финансовых операций, по разработке новых проектов, неизменно укладывались в сроки и представляли четкие и дальновидные заключения, на которые можно было положиться. "Его способность давать объяснения существа дела,- говорил Вигфорс,- всегда доставляла удовольствие".

Таким образом Хаммаршельд заработал не только доверие, но и авторитет. Очевидно, он сумел примириться и с верхушкой аристократии и деловых кругов Швеции. Иначе он не был бы назначен председателем совета акционеров Шведского национального банка. Это произошло в 1941 году, когда ему было тридцать шесть лет. Он был самым молодым председателем банка.

В 1945 году Дага Хаммаршельда назначили экономическим советником шведского правительства. Ему было поручено вести серию международных переговоров по заключению соглашений об экономическом сотрудничестве с другими странами, в частности с США. Это позволило Хаммаршельду установить деловые контакты с американскими промышленниками и финансистами. Он им понравился своей твердостью и деловитостью. Впоследствии эти связи ему очень пригодились.

В этот же период Хаммаршельд представлял Швецию в Европейском экономическом сообществе и большую часть времени проводил в Париже. Но даже в периоды самых интенсивных заседаний он каждую пятницу возвращался в Стокгольм, проводил конец недели с отцом, а в понедельник снова появлялся за столом переговоров. После смерти матери в 1940 году Даг сблизился с отцом и ставил эту близость превыше всего.

В 1949 году Хаммаршельда назначили генеральным секретарем министерства иностранных дел Швеции. К этому времени вокруг него образовалась группа преданных ему работников. Через два года Хаммаршельд стал постоянным заместителем министра иностранных дел, фактическим руководителем аппарата министерства.

Итак, через двадцать два года после приезда в Стокгольм Даг Хаммаршельд, казалось бы, достиг вершины своей служебной карьеры. Друзья радовались и гордились им. Однако самого Хаммаршельда успехи не радовали. Как раз в период его служебного возвышения у него наступает "темная ночь души". Он ставил под сомнение все достигнутое и истязал себя обвинениями, что пробрался наверх, отталкивая других.

"Как альпинисту,- пишет он в "Вехах", обращаясь к своей любимой теме,- тебе откроется широкое поле деятельности и после того, когда ты достигнешь цели... Ты можешь, например, помешать другим превзойти тебя".

Он иронизирует над собой:

"Твое отвращение к твоей пустоте - только им ты заполняешь свою жизнь?" ("Вехи").

Он сам в себя не верит:

"То, чего прошу я, абсурдно: чтобы жизнь имела смысл. То, к чему стремлюсь я, чтобы моя жизнь приобрела какой-то смысл, невозможно.

"Я осмеливаюсь не верить, я не вижу, что я когда-либо могу поверить в то, что я не одинок" ("Вехи").

Трудно найти вразумительное объяснение этой депрессии Хаммаршельда, так контрастирующей с его вполне благополучным положением на службе и в обществе. Кажется, никому не удалось обнаружить ни косвенных, ни прямых указаний, почему он впал в этот период в такое глубокое отчаяние, прорывавшееся на каждой странице его дневника за эти годы.

Некоторые встречи и беседы его с друзьями подтверждают, что Хаммаршельд в тот период считал свое положение безысходным. Любопытна в этом отношении его встреча с Гуннаром Мюрдалем. В студенческие годы они учились вместе, оба стали экономистами, и каждый преуспел в своей области. В то время как Хаммаршельд отличился на правительственной службе, Мюрдаль стал видным ученым, пользовался высоким авторитетом у себя в стране и за ее пределами.

Встретились они случайно, решили вместе пообедать и заговорили о жизни. На Хаммаршельда нахлынула волна откровения, и он признался Мюрдалю, что зашел в тупик и не видит, куда он может двигаться дальше в своей родной Швеции.

Мюрдаля это удивило. Тот пост, который занимал Хаммаршельд в министерстве иностранных дел, был настолько высоким и престижным, что о дальнейшей карьере можно было бы не заботиться. Конечно, если бы он был политиком, он мог бы стать, как его отец, премьер-министром. Но Даг не принадлежал ни к какой партии.

В беседе было затронуто несколько возможных для Хаммаршельда альтернатив. Получить пост губернатора? Нет, его это не интересовало: отец Яльмар и брат Бо уже занимали эти должности. Может быть, ему хотелось поехать послом? Он мог рассчитывать на самые значительные посольства - в Вашингтоне, Париже, Лондоне, Москве. Но и это его не интересовало. Отец и другой брат, Аке, уже были на дипломатической службе. А сейчас все шведские посольства, включая и самые важные, были у Дага в подчинении.

Мало-помалу были отброшены все альтернативы, и Мюрдаль с удивлением убедился, что Хаммаршельд в самом деле не видит для себя никаких перспектив. Ну, что ж, служебная карьера, по-видимому, всегда имеет свои пределы. Стоит ли из-за этого расстраиваться, впадать в уныние?

"Зато вам есть о чем рассказать, поделиться своим опытом с другими,- сказал Мюрдаль Хаммаршельду.- После такой завидной карьеры вы могли бы написать несколько книг, и они привлекли бы всеобщее внимание".

"Это не для меня",- лаконично ответил Хаммаршельд. О дневнике он умолчал. А в одной из последних записей в нем в конце 1952 года появляется такая "веха":

"Является ли беспросветность этого моего мира отражением моей бедности или моей честности, симптомом слабости или силы, указывает ли она на то, что я сбился с пути, или на то, что я следую по нему? Даст ли отчаяние ответ на это?"

Отчаяние - плохой советчик. С ним не отыщешь смысла жизни. Хаммаршельда больше не привлекают горные вершины, потому что ему кажется, что в его родной Швеции уже не осталось пиков, которые он мог бы покорить. Он сомневается, "сохранились ли у него чувства к кому бы то ни было или к чему бы то ни было и даже к самому себе..." ("Вехи", 1950 год).

Удивительно, но никто из друзей, с которыми он регулярно общался, ходил в походы в горы, читал любимые книги и вел жаркие диспуты обо всем, что происходило в мире, не видел его отчаяния.

Такое состояние Хаммаршельда продолжалось последние три года до его назначения в ООН. По крайней мере дважды он даже помышлял о самоубийстве, потому что временами ему казалось, "что жить намного труднее, чем умереть" ("Вехи").

Всему этому можно найти объяснение в нарциссизме Хаммаршельда, развившемся у него до крайних пределов. Его одиночество, замкнутость, неумение наладить личную жизнь переросли в холодность к окружающим. Как это ни странно, его головокружительная служебная карьера, казавшаяся даже знакомым то неправдоподобной, то незаслуженной, тоже не сближала его с людьми, а, наоборот, еще больше отдаляла его от них.

В современном западном обществе нарциссизм людей, занимающих высокое положение, имеет много общих черт: эти люди убеждены в своей исключительности, они верят в свою высокую миссию, постоянно нуждаются в успехе, признании и аплодисментах. Средства массовой информации сознательно раздувают культ "селебрити" - знаменитостей, откровенно продают славу, превозносят созданных ими кумиров, а это, в свою очередь, питает их нарциссизм, и они начинают верить в свою избранность.

То, что произошло с Хаммаршельдом в этот момент, случай из ряда вон выходящий. Когда он оказался в моральном тупике и все дороги в Швеции казались закрытыми, ему вдруг предложили занять высокий международный пост. Он и мечтать не мог о подобной вершине где-то за пределами Швеции.

Выдвижение кандидатуры Хаммаршельда на пост генерального секретаря ООН - следствие сочетания многих обстоятельств. В ноябре 1952 года в ООН было принято решение об отставке с этого поста норвежца Трюгве Ли. Он запятнал себя пособничеством агрессии американского империализма в Корее и сотрудничеством с маккартистами в гонениях на американских граждан - сотрудников Секретариата ООН.

Однако подбор кандидатов на место Трюгве Ли затягивался. Это становилось нетерпимым, и в марте 1953 года собрался Совет Безопасности, чтобы решить этот вопрос. Ясно, что выбор представителя на такой высокий международный пост - дело щекотливое, и поэтому рассмотрение кандидатов проводится постоянными членами Совета Безопасности за закрытыми дверями. Представители пяти великих держав - постоянных членов встречались безрезультатно несколько раз.

В такой обстановке была предложена кандидатура Хаммаршельда, ее выдвинул представитель Франции. Хаммаршельд происходил из нейтральной Швеции и по этим данным казался подходящим кандидатом. В остальном же в кругах ООН его знали сравнительно мало, и это решило исход обсуждения в его пользу.

Советский представитель в Совете Безопасности ООН действовал не вслепую, когда на узком заседании пяти постоянных членов Совета давал согласие на назначение Дага Хаммаршельда на пост генерального секретаря Организации. Он имел в своем распоряжении подробную информацию о деятельности Хаммаршельда в министерстве иностранных дел Швеции. Принималось во внимание и положение самой Швеции, придерживавшейся нейтралитета в сложных условиях второй мировой войны и в послевоенные годы. В любом случае при существовавшем тогда составе Организации Объединенных Наций шведская кандидатура представлялась наиболее подходящей.

В 1951 году Хаммаршельд впервые участвовал в работе Генеральной Ассамблеи ООН на ее VI сессии в Париже, а в следующем, 1952 году возглавил делегацию Швеции на VII сессии Генеральной Ассамблеи, проходившей в только что отстроенном здании штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке. Эти два появления Хаммаршельда на форумах ООН остались незамеченными. Почему-то он в новой обстановке международных общений как-то сник, не нашел своего места. И когда через несколько месяцев после окончания VII сессии Ассамблеи была предложена его кандидатура на пост генерального секретаря, большинство делегаций в ООН выразили недоумение: что это за деятель? Откуда он взялся?

Делегат США Генри Кэбот Лодж получил запрос от своего государственного секретаря Джона Фостера Даллеса объяснить, как возникла кандидатура Хаммаршельда и вообще кто он такой. Лодж начал ловить послов Скандинавских стран, чтобы выяснить, что это за личность. Послы вежливо напоминали Лоджу, что на недавно закончившейся сессии Генеральной Ассамблеи он, Лодж, сидел совсем недалеко от Хаммаршельда, возглавлявшего шведскую делегацию. Лодж всплескивал руками и восклицал: "Как же я его не заметил?!"

Однако, когда госдепартамент навел справки о Хаммаршельде в своих министерствах финансов и торговли, те дали о нем самые восторженные отзывы. А один из сотрудников, который вел переговоры о торговом соглашении со Швецией, сказал о Хаммаршельде: "Если речь идет о нем, хватайте его, не задумываясь". Так деловые контакты Хаммаршельда с американцами сослужили ему службу в нужный момент.

Насколько был захвачен врасплох сам Хаммаршельд выдвижением на пост генерального секретаря ООН, свидетельствует рассказ художника Бо Бескова, которому Шведский национальный банк заказал в марте 1953 года портрет Хаммаршельда для галереи председателей банка. Бесков пригласил Дага в свою студию позировать для портрета. Они были друзьями, и Бескову было известно чувство неудовлетворенности, овладевшее тогда Хаммаршельдом. А в это же время в прессе много писали о тупике в выборе преемника на пост генерального секретаря ООН. Может быть, какая-то из европейских газет назвала имя Хаммаршельда? Бесков в этом не уверен. Он манипулировал у мольберта, и ему в голову пришла мысль, что его друг мог бы быть неплохим генеральным секретарем ООН. Он и спросил его об этом. В ответ Даг сказал: "Еще никто не сошел с ума, чтобы предложить мне это, а я был бы сумасшедшим, если бы согласился принять подобное предложение".

Бо усмехнулся, но не настаивал на своей идее. Через несколько дней, 31 марта, Хаммаршельду сообщили, что Совет Безопасности ООН предложил его кандидатуру на пост генерального секретаря. Он и на этот раз не поверил и воспринял сообщение как первоапрельскую шутку. На следующий день Хаммаршельд получил официальное письмо от председателя Совета Безопасности, пакистанского посла Бокхари. Это уже было не похоже на шутку. Даг немедленно отправился к отцу. Он еще не решил, как ему реагировать на официальный запрос, и хотел услышать мнение отца. Яльмар знал своего сына лучше, чем другие, и лучше, чем сам Даг знал себя. Он сказал без колебаний: "Конечно, ты примешь это предложение. Вся твоя жизнь была устремлена к этой цели".

Яльмару шел девяносто первый год. Он был мудр и поддержал Дага в решающий момент его жизни. Когда Хаммаршельд осмыслил значение полученного им предложения, он воспринял его как предзнаменование, как некую миссию, ниспосланную ему свыше.

Итак, Хаммаршельд принял приглашение занять пост генерального секретаря ООН. Вряд ли могло быть иначе. Удивляться приходится не этому.

Следовало бы задуматься, почему это предложение было сделано человеку, которого по существу так мало знали в международных кругах. Человеку, способному впадать в безысходное отчаяние, обуреваемому то непомерной гордыней, то сомнениями, готовому действовать только по своему разумению, веря в свою непогрешимость, или, наоборот, готовому бросить все и уйти из жизни, которая для него ничего не стоила. Когда мы встретимся с ним уже на посту генерального секретаря, полезно будет вспомнить, с каким интеллектуальным багажом он взошел на трап самолета, доставившего его к стеклянному небоскребу ООН в Нью-Йорке. Это многое объяснит в его деятельности на новом поприще.

Хаммаршельд потратил на сборы всего семь дней. Сюда вошло все: и сдача его непростых дел, и визиты к друзьям, знакомым и официальным лицам, с которыми он работал,- за двадцать два года их набралось немало,- и прощальный день с отцом.

Удивительно, как в этой суете он сумел выделить целый день для поездки в Упсалу - без этого он не мыслил покинуть Швецию. Он посетил замок, могилу матери и дом епископа, побродил по тихим, пробуждавшимся к весне улицам. В старом городе он вышел на любимую вьющуюся по склонам трех холмов тропинку, с которой открывался вид на Аппландскую равнину.

Он любил поэзию, у него было много любимых поэтов, и он читал их стихи, когда выходил в одиночестве к этим холмам. Вряд ли он был знаком с поэзией Лермонтова.

А если и слышал о нем, то, вероятно, не знал, что за последним пристанищем поэта, за домиком на окраине Пятигорска, вилась вокруг горы такая же тропинка и уводила вдаль, к пятигорью, овеянному красивой печальной легендой. Лермонтов любил прогуливаться по горному склону в вечерние часы и по этой дороге ушел на дуэль, с которой не вернулся. Но остались его стихи:

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?

Как будто схожие вопросы мучили Хаммаршельда, когда он прощался с Упсалой. Но все это оставалось позади. Теперь перед ним открывались новые горизонты.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НОВАЯ "САНТА МАРИЯ"
Кто сегодня пользуется самой большой известностью в мире? Ответить на этот вопрос жителю нашей планеты не просто. Вероятно, он сначала подумает о президенте своей собственной страны, потом попытается остановить выбор на мировых знаменитостях в сфере политики, спорта или искусства или на героях космоса.

Вряд ли кому придет на ум, что сегодня к числу наиболее известных из живущих в мире людей принадлежит генеральный секретарь Организации Объединенных Наций. И хотя его имя знают далеко не все и совсем немногие представляют себе, как он выглядит, он известен самому большому числу людей. Во всех странах в газетах, в передачах радио и телевидения постоянно упоминается имя этого человека, облеченного высоким международным доверием и символизирующего надежду людей на сотрудничество между народами и сохранение мира на земле.
***

9 апреля 1953 года. Счастливый или роковой день? Свершение судьбы, в которую так верил Хаммаршельд? В этот день он прилетел в Нью-Йорк, чтобы занять свой высокий пост. Вполне обоснованный повод для личного торжества: действительно, на всей земле только одна такая должность - генеральный секретарь организации, в которую входят почти все государства мира. Это не маленькая Швеция, а весь земной шар, не несколько миллионов людей, а большая часть человечества - миллиарды. И ты их избранник. Голова может закружиться у любого смертного. А Хаммаршельду честолюбия и гордости не занимать. Как же он поведет себя в этот знаменательный и неповторимый для него день?

Многие из тех, кто встречал Хаммаршельда в тот день на аэродроме Айдлуайлд, были готовы к любой сенсации, к высокопарным фразам и далеко идущим декларациям.

Ничего этого они не услышали. Из самолета вышел скромный, какой-то притихший человек с застенчивой улыбкой.

Разумеется, он понимал, что толпа корреспондентов, все встречавшие ожидали от него провозглашения новой эры в деятельности Организации Объединенных Наций. Он сразу обезоружил всех простыми словами: "По этому случаю, когда я прибыл в Нью-Йорк, чтобы приступить к своим новым обязанностям, вы вправе ожидать, что я должен сказать что-то значительное. Я бы и сам хотел сделать нечто большее на этой первой встрече на американской земле кроме того, что я вам представляю себя.

"И все же я чувствую, что сейчас здесь мне следует ограничиться только несколькими общими замечаниями. Я скажу вам почему.

"Во-первых, личные причины. Я хочу выполнить свой долг, а не говорить о нем, тем более наперед.

"Конечно, у меня, как и у всех вас, политиков и дипломатов, есть свои взгляды и идеи по поводу международных проблем, стоящих перед нами... Но это мои взгляды как частного лица. В моем новом официальном качестве я не частное лицо, а международный общественный служитель, который должен, так сказать, исподволь содействовать тем, кто принимает решения, которые будут формировать историю. Я обязан, как я себе представляю, слушать, анализировать, учиться понимать во всей полноте движущие силы и интересы, поставленные на карту, чтобы быть в состоянии дать правильный совет, когда этого потребует ситуация, быть активным инструментом, катализатором, возможно, вдохновителем для тех, кому я служу".

Толпа встречавших - дипломаты, представители властей Нью-Йорка, сотрудники ООН, корреспонденты внимательно слушали Хаммаршельда. Чуть в стороне стояли трое мужчин - негр и двое белых. К ним то и дело подходили люди, в одиночку и группами, что-то говорили и расходились в разные стороны. Но эти трое оставались на месте. Они могли придвинуться поближе к тем, кто встречал нового генерального секретаря, но не сделали этого, соблюдая выбранную ими с самого начала дистанцию.

Это были старшие помощники Трюгве Ли, теперь уже бывшего генерального секретаря,- американцы Эндрю Кордье и Ральф Банч и советский помощник Тополев. В момент встречи они не могли знать, оставит ли их Хаммаршельд на прежних постах, и, хотя оснований для тревог не было, они соблюдали протокольную вежливость и не выдвигались вперед. Зато они были наиболее внимательными слушателями выступления нового главы Секретариата ООН. Самый эмоциональный из них, Ральф Банч, известный негритянский деятель Америки и будущий лауреат Нобелевской премии мира, повернулся к своему советскому коллеге и сказал:
- Мне нравится наш новый шеф. Он обещает слушать и учиться, проявлять осторожность, служить общим идеалам. Для начала это неплохо.

Тополев улыбнулся и спросил Банча:
- А вам не кажется, Ральф, что его намерения влиять на формирование самой истории немного преждевременны? Ведь он еще в свой кабинет не вошел. А что касается защиты общих идеалов... поживем - увидим!

Банч растерянно посмотрел на Тополева, потом на Кордье. Но последний молчал. У него было свое мнение о том, что говорил Хаммаршельд, но он не торопился его высказывать.

При Трюгве Ли Кордье безраздельно заправлял всем Секретариатом ООН. Упускать бразды правления он не собирался. А сейчас, слушая Хаммаршельда, он убеждался, что ему такая опасность не грозит.

- Нужно успокоить Банча,- подумал Кордье и, отведя его в сторону, сказал:
- Поверь моему опыту. И этот генеральный будет у нас в кармане. Он же позер, ему важно не существо, а показная сторона. Говорить красиво мы ему поможем, а он не будет мешать нам делать то, что нужно.

Такая откровенность Кордье покоробила Банча, но возражать он не стал. Тем временем Хаммаршельд продолжал очаровывать встречавших:

"Я занимаюсь альпинизмом. Но мне никогда не приходилось достигать ни одной известной вершины. Мой опыт ограничен Скандинавией, где альпинизм требует скорее выносливости, чем ловкости, и где горы скорее гармоничны, чем драматичны... Но, насколько я знаком с этим спортом, качества, которых он требует, как раз те, которые всем нам нужны сегодня: настойчивость, терпение, четкое понимание реальности, осторожное, но искусное планирование, ясное понимание опасностей и того, что мы сами творим свою судьбу и что самый осторожный альпинист тот, кто никогда не ставит под вопрос свои возможности преодолеть все трудности".

Эти слова звучали многообещающе. После суетливого и назойливого Трюгве Ли, скомпрометированного политически, как говорили о нем, "по всему горизонту", призывы нового генерального секретаря к терпению и осторожности, его намерения руководствоваться не своими личными убеждениями, а интересами Организации и международного сообщества вселяли надежду, что в ООН теперь наступят долгожданные перемены и она будет более эффективно решать назревшие международные проблемы. В первые дни работы в Нью-Йорке Хаммаршельд не скупился на обещания. Едва успел он взойти на капитанский мостик ООН, как сравнил свою миссию с плаванием "Санта Марии".
***

Христофор Колумб отправился на трех каравеллах в дальнее плавание в 1492 году в поисках путей в Индию. Флагманом флотилии была каравелла "Санта Мария" - парусник сорока метров в длину, утлое суденышко по нынешним временам. Вместо пути в Индию Колумб открыл Новый Свет и заново Америку. Это открытие знаменовало новую страницу в истории человечества, в освоении им новых пространств и новых земель.
***

Хаммаршельд назвал Организацию Объединенных Наций новой "Санта Марией". Тем самым он обещал, что новая "Санта Мария" в своем плавании откроет человечеству новые горизонты, а в конце пути, возможно, появится неожиданно какой-то неведомый мир, к берегам которого он направит громоздкий, неповоротливый и не очень послушный рулям корабль Организации Объединенных Наций.

Смелость сравнения вызвала сомнение у самого Хаммаршельда. Он опасался, что и от Организации Объединенных Наций, и от него будут ожидать слишком многого. Поэтому предупреждал:

"На морях, по которым мы плывем, нас ожидают препятствия и штормы, порожденные идеологическими, экономическими и социальными условиями нашего мира. На борту новой "Санта Марии" нам придется встретиться с нетерпением тех моряков, которые надеются, что земля на горизонте появится завтра, с цинизмом и чувством беспомощности тех, кто готов отказаться от цели и дрейфовать. А на берегу остались все те, кто выступает против экспедиции и кому доставляет удовольствие обвинять в неудачах корабль, а не погоду. Ну что же, давайте признаем, что сравнение с экипажем Колумба правдиво и в негативном смысле. Нам еще предстоит доказать правоту нашего дела".

Да, Хаммаршельду предстояло доказать свое умение и правильность избранного им курса. И на этой ранней стадии он уже чувствовал, что и на борту новой "Санта Марии", и на берегу было немало людей, которые относились с большим сомнением к его миссии.

Хаммаршельд надеялся, что частая сверка компаса и ориентация по навигационным справочникам исторического опыта с использованием новых достижений науки и техники позволят ему успешно завершить плавание.

Это был достойный уважения оптимизм, но мы теперь знаем, что его каравелла не дошла до тех берегов, до которых думал довести ее Хаммаршельд. По-видимому, был выбран не совсем правильный курс, или навигационные справочники, которыми пользовался Хаммаршельд, подвели его.

Как-то я спросил моего коллегу Франсуа, который много лет работал в Секретариате ООН, как можно объяснить "разрыв" между многообещающими выступлениями Хаммаршельда, его программными заявлениями и провалом большинства его начинаний на деле.

Франсуа ответил:
- В этом нет ничего удивительного. Хаммаршельд был идеалистом, он парил в воздухе и черпал свое вдохновение не в сегодняшнем дне, а в далеком прошлом.

Франсуа остановился и задумался.

- Вы знаете,- добавил он, подумав,- всем, кто близко с ним работал, было трудно его понять. Он был какой-то странный: с одной стороны, человек высокоэрудированный, интересовался философией, историей, литературой, был знатоком поэзии и искусства, хорошо разбирался в живописи, особенно абстрактной. Казалось бы, такая завидная многосторонность. А политически он застыл в прошлом веке или, может быть, еще на два-три века раньше. То, что он впитал с молоком матери, так и осталось на губах - почитание патриархальных заветов, защита старинных устоев, строгой морали и мистической веры. Как будто он не замечал, что мир изменился, ушел вперед...
- Хаммаршельд не только цеплялся за прошлое, за незыблемость старых устоев. Мы отчетливо видели, как он пытался использовать ООН, как бы это поточнее выразиться... чтобы распространить старые идеалы на новые страны, привязать их к старой цивилизации, возродить ее господство в новом, рождающемся мире...

Франсуа был наблюдателен. Он заметил в Хаммаршельде то, чего не заметили другие: его глубокую приверженность идеалам родовой шведской аристократии. Хаммаршельд не сознавал, что эти идеалы невозможно переносить автоматически в атомный век и в новую международную организацию.
***

В какой-то мере Хаммаршельд уподоблялся своим упрямством Христофору Колумбу, который, открыв Америку, до конца своих дней не хотел верить, что это была Америка. На открытых им землях Нового Света он упорно искал устье реки Ганг и был убежден, что Индия, Китай и Япония находятся рядом. За четыре года до смерти Колумб писал королю Испании, что от острова Ямайка и от берегов Гондураса до реки Ганг осталось всего десять дней пути на его паруснике. Если бы он захотел совершить этот путь сегодня на борту современного быстроходного лайнера, даже воспользовавшись прорытым в XX веке Панамским каналом, ему пришлось бы потратить около двух недель, чтобы достичь Индии.
***

Если Колумбу можно простить его невольное заблуждение, оправданное уровнем знаний о Земле в начале XVI века, то Хаммаршельду на борту новой "Санта Марии" следовало применять более современные ориентиры и почаще сверяться с Уставом ООН.

Хаммаршельд же настойчиво повторял, что для его действий эталоном было прошлое, в котором он черпал и вдохновение и пример. Тем, кто не знал этого или забыл о его высказываниях, он напоминал слова шведского поэта Гуннара Сильфверстолпа:

Прошлое всегда с нами,
И мы до наших дней те,
Кто несет в себе прошлые столетия,
А также несколько наших дней.

Знаменательно, что Хаммаршельд процитировал эти слова в апреле 1958 года, после его избрания генеральным секретарем на второй срок, как указание своих критериев в последующей работе. Его объяснения по этому поводу говорят сами за себя:

"Нас подпирает ответственность, созданная столетиями развития. А между этими столетиями и грядущими тысячелетиями находятся несколько лет, которые мы можем мерить днями и неделями или пятилетним сроком полномочий генерального секретаря.

"Если смотреть на них с моей точки зрения, эти дни ничто по сравнению с тем, что позади нас, и с тем, что у нас впереди. Но они получают свой смысл из того, что позади нас, и из того, что они означают для будущего; иными словами, то, что мы можем передать в результате нашей работы, это не только то, что мы сумели добавить к наследию, это все наше наследие с тем немногим, что мы сами сумели создать".

Хаммаршельд говорил об этом в своих публичных выступлениях. Он вручал своим сподвижникам ключи к пониманию его действий и поступков. Он не скрывал, что стремится через Организацию Объединенных Наций, используя свой короткий пятилетний срок, передать грядущим поколениям наследие буржуазной Европы, перенести ее устои и идеалы через ООН в новые независимые страны. Было ли это реально?

- Даже для нас, европейцев,- сказал Франсуа,- эти призывы звучали архаично. А Хаммаршельд был готов проводить их в жизнь с энтузиазмом фанатика. Свои начинания он воспринимал как некие крестовые походы, требовавшие от их участников, то есть от него самого и от всех окружавших его, полного самопожертвования.

Но далеко не все сотрудники Секретариата разделяли его взгляды. Еще меньше - готовы были бросить все, чтобы добиваться поставленных им целей. Некоторые начали покидать без шума Секретариат. В их числе был и Франсуа.

Сравнение деятельности Хаммаршельда с крестовыми походами казалось несколько преувеличенным. Я сказал об этом Франсуа. Он ответил:
- Конечно, действия Хаммаршельда в ООН нельзя сравнивать с крестовыми походами в буквальном смысле. Он не собирал рыцарей и не отправлялся с ними в экспедиции. Но ко всему, что он предпринимал на посту генерального секретаря, скажем к развертыванию операций ООН по поддержанию мира на Ближнем Востоке (с 1956 года) или позднее к военным операциям ООН в Конго (с 1960 года), сам Хаммаршельд относился как к своего рода крестовым походам или как к миссии, благословенной свыше.
***

Крестовые походы велись в XI-XIII веках феодальными правителями Западной Европы совместно с католической церковью под прикрытием религиозных лозунгов - спасения "гроба господня" от рук "неверных", то есть мусульман. На самом же деле крестовые походы преследовали захватнические цели. Они продолжались три столетия и закончились провалом. Европейцам пришлось уйти из Иерусалима и оставить "гроб господень" на произвол судьбы. Ислам же перешагнул в Европу и надолго укрепился на Балканах.

Однако крестовые походы дали толчок политическому и культурному развитию феодальной Европы. Произошло великое смешение народов и культур Востока и Запада, оживились и расширились торговые и экономические обмены.
***

Франсуа считал, что в подходе Хаммаршельда к решению задач, стоявших перед ООН, были элементы фанатизма и авантюризма и этим он, может быть, походил на таких предводителей крестовых походов, как английский король Ричард Львиное Сердце, который был его тайным кумиром.

- Любые сравнения с историческими личностями и событиями не могут быть идеальными,- заметил Франсуа.- В них есть что-то условное, притянутое. Но право, мне кажется, что Хаммаршельд был чем-то похож на крестоносцев.

Я не возражал. Франсуа работал с Хаммаршельдом и знал его лучше. Противоречивые суждения о Хаммаршельде с первых дней его работы в ООН показывают, как мало его знали те, кто пригласил его занять высокий международный пост и кому предстояло с ним работать. Было очевидно, что и первые их впечатления о нем были обманчивыми.

Став генеральным секретарем, Хаммаршельд начал методично знакомить Секретариат ООН и общественность со своими убеждениями и их истоками, со своим подходом к решению проблем, стоявших перед ООН. Он принимал многочисленные приглашения выступить по радио и телевидению, перед собраниями студентов, ученых, в парламентах и конгрессах.

В 1953 году Яльмар Хаммаршельд дожил до того момента, когда его сын достиг вершины служебной карьеры и стал генеральным секретарем всемирной международной организации. Через несколько месяцев после этого он умер. Шведская академия оказала его сыну Дату небывалую честь: он должен был занять место отца в почетном кругу шведских академиков. По обычаям академии, новый избранник должен произнести вступительную речь, посвященную своему предшественнику.

В Стокгольме состоялась церемония посвящения Дага Хаммаршельда в члены шведской академии. В присутствии королевской семьи, членов правительства и членов академии Хаммаршельд выступил с речью в честь своего отца.

"Яльмар Хаммаршельд,- говорил Даг,- был одним из тех, кто имел прочные корни и твердую веру. Одним из тех, у кого повороты судьбы только укрепляли убеждения и направление деятельности ранних лет, а не изменяли их. Таких, как он, можно перенести далеко от первоначального окружения, но их корни никогда не оборвутся".

Даг Хаммаршельд говорил об отце. Но эти слова относились не к отцу, а к нему самому. Яльмар Хаммаршельд всю свою долгую жизнь практически не покидал Швеции. Его назначения послом в Данию и на переговоры с царским правительством в Петербурге были временными эпизодами, все остальное время он жил на родине, и ему не было нужды "обрывать свои корни".

Хаммаршельд сказал эти слова о себе. Последние годы своей жизни он был оторван от родной земли, но, как бы далеко ни забрасывала его судьба, это не могло оборвать корни, которыми он был связан со Швецией.
Интересно и второе замечание, высказанное Дагом как будто об отце:

"Внутреннее единство его жизни в тот период революционных изменений, когда он жил, было следствием того, что он оставался верен своему прошлому и прошлому вообще.

"Через легко различимые промежуточные стадии эта вера перекидывала мост в гораздо более раннюю эру - Швеции XVII века, когда трон, алтарь и меч образовывали прочную триаду, в которой нация обрела свою гармонию".

Не отрываясь от прошлого своей родины, Хаммаршельд старался приспособить свои взгляды к той действительности, с которой он столкнулся, придя в ООН. Здесь расширились его горизонты, намного усложнились задачи, которые повседневно выдвигали перед ним события, быстро сменяющиеся на международной арене.

Хаммаршельд реагировал на все, что происходило вокруг. Как будто он услышал в толпе людей, окружавших его и от него далеких, но проявлявших к нему интерес, вопрос: "Во что же он верит?"

В ответ появилось своего рода послание Хаммаршельда, объяснение его кредо. Хаммаршельду помог в этом видный американский радиообозреватель Эдвард Мурроу. Он был столпом американского радиовещания до того, как жизнь страны заполонили экраны телевизоров. Мурроу, один из немногих в Америке, не побоялся открыто выступить против бесноватого сенатора Маккарти, разоблачил его и внес свой вклад в свертывание кампании маккартизма. Он вел программу, будто специально предназначенную для Хаммаршельда. Она называлась "Я верю в это". В своем выступлении у Эдварда Мурроу он торжественно заявил:

"В мире, в котором я вырос, господствовали принципы и идеалы времен, от нас удаленных и, может показаться, далеких от проблем, стоящих перед человеком середины XX века. Однако мой путь не означает отхода от этих идеалов.

"Наоборот!

"Он привел меня к пониманию их закономерности и для нашего сегодняшнего мира... Я и сейчас признаю и одобряю без колебаний те самые верования, которые когда-то были мне переданы".

Что же это за верования? Хаммаршельд не скрывает, что на новом поприще он руководствуется теми убеждениями и верованиями, которые он получил на своей родине и воспринял их, как эстафету "от поколений солдат и государственных служащих по линии отца и от ученых и религиозных деятелей по линии матери".

Он утверждает, что воспринял от них веру в то, что "никакая жизнь не может принести большего удовлетворения, чем служба своей стране или человечеству" (от отца), а также веру в то, что по заветам все люди равны, как дети бога (от матери). Хаммаршельд не уточняет, какие именно идеалы он воспринял от своих предков, но не оставляет ни у кого сомнений, что они базируются на вере в бога и на следовании заветам привилегированного класса шведской аристократии, из которого он происходит. И служить человечеству он обещает так, как это делали бы они.

Что же нового принес Хаммаршельд в деятельность Организации Объединенных Наций, когда он стал ее генеральным секретарем? Каковы были его начинания, которые должны были открыть для государств - членов ООН новые горизонты и привести корабль ООН к новым берегам?

...

...
Несмотря на то что Хаммаршельд был назначен на пост генерального секретаря вроде бы неожиданно для него самого, он с первых дней вступления в должность развернул бурную деятельность. Прежде всего Хаммаршельд задался целью повысить роль генерального секретаря ООН, расширить рамки его полномочий, добиться того, чтобы генеральный секретарь и приданный ему международный Секретариат могли действовать самостоятельно и если не подменять главные органы ООН - Генеральную Ассамблею и Совет Безопасности, то выступать наравне с ними в качестве некоего третьего, не предусмотренного Уставом исполнительного органа с политическими функциями, способного самостоятельно действовать, когда ни Совет Безопасности, ни Генеральная Ассамблея в силу неизбежных противоречий между различными группами государств по спорным вопросам или в конфликтных ситуациях не могут добиться требуемого большинства для принятия решений и резолюций.

Вторым направлением деятельности Хаммаршельда было расширение рамок деятельности ООН по урегулированию международных конфликтов. Сюда входили операции ООН по поддержанию мира, а также различные миссии Хаммаршельда по урегулированию конфликтных ситуаций по прямому поручению главных органов - Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи. Хаммаршельд прилагал немалые усилия, чтобы в процессе выполнения этих задач поднять на более высокую ступень посреднические функции генерального секретаря, отработать систему "тихой дипломатии", дипломатии переговоров с участием его самого и Секретариата.

Уже эти два направления значительны как по целям, так и по масштабам. Но Хаммаршельд стремился вписать свою собственную страницу в деятельность Организации Объединенных Наций, выполнить особую миссию, которая показала бы возможность использования ООН для решения какой-либо сложной глобальной проблемы, успешное завершение которой оставило бы исторический след.

Такую крупномасштабную проблему Хаммаршельд не мог найти сразу. Препятствия создавал Устав ООН.

По Уставу генеральному секретарю отводится скромная роль. О функциях генерального секретаря в Уставе всего одна фраза: "Генеральный секретарь является главным административным должностным лицом Организации" (ст.97). И все. Никаких политических функций для генерального секретаря Устав не предусматривает. Конечно, Хаммаршельду это не нравилось. И он начал искать в Уставе положения, которые позволили бы оправдать расширение его функций.

Так, он цитирует 97-ю статью Устава, которая определяет, что "генеральный секретарь назначается Генеральной Ассамблеей по рекомендации Совета Безопасности". Казалось бы, в этой фразе нет ничего необычного. Однако Хаммаршельд отмечает, что назначение генерального секретаря производится путем выборов в Генеральной Ассамблее. А это, по его мнению, скопировано с американской конституции, по которой выбирается только один президент, а уж он назначает правительство и делегирует свою власть тем, кого сам подберет.

По аналогии генеральный секретарь ООН как будто может иметь чуть ли не такую же власть, как американский президент. Прямо Хаммаршельд этого не говорит, но к этой мысли подводит. Он считает, что поскольку генеральный секретарь - единственное выборное лицо в ООН, то в принципе он должен представлять всех членов ООН. Кроме того, поскольку генерального секретаря выбирают по рекомендации Совета Безопасности - политического органа ООН, то это якобы означает, что он приобретает и политические функции, а не только административные. Как будто логично, но и натяжка видна невооруженным глазом.

Хаммаршельд говорил, что он не испытывал неудобства в тех случаях, когда главные органы ООН - Совет Безопасности и Генеральная Ассамблея не могли по каким-то причинам принять согласованные решения. Тогда, по его мнению, генеральный секретарь имеет право предпринимать независимые действия в поддержку мира на базе принципов Устава. Он может тогда использовать свое положение, а если на то пошло, "и весь механизм Организации на всю его мощность и в полной мере, насколько это будут позволять на каждой стадии практические обстоятельства".

Эта интерпретация уже не ограничивала деятельности генерального секретаря в использовании по его личному усмотрению всего механизма ООН. Ведь решать, были ли практические обстоятельства оправданием для действий или нет, будет сам генеральный секретарь. Хаммаршельд пошел даже на то, что сформулировал это свое право в речи перед Генеральной Ассамблеей вполне определенно:

"Я убежден, что в соответствии с философией Устава (весьма удобная своей растяжимостью ссылка.- В.Л.) от генерального секретаря должны ожидать действий и без указаний (со стороны главных органов ООН.- В.Л.), если ему покажется необходимым заполнить любой вакуум, который может появиться в системе, предусмотренной Уставом и традиционной дипломатией для поддержания мира и безопасности".

Хаммаршельд, конечно, понимал двусмысленность своих заявлений. Он признавал, что его действия в обход решений главных органов ООН не будут одобрены всеми государствами - членами ООН и те, против кого они направлены, будут считать их незаконными или в лучшем случае "не соответствующими принятой процедуре". Но и это его не смущало. Он даже жаловался на трудности. У генерального секретаря, видите ли, нет средств давления, которые имеются у правительств. Очевидно, Хаммаршельд сожалел, что у ООН нет ни территории, ни армии, ни других атрибутов суверенной власти.

Он утешал себя тем, что отсутствие этих средств давления компенсируется особенностью положения генерального секретаря международной организации. За ним будто бы не стоят ни группы, которые оказывали бы на него давление, ни территории, ни парламенты. Это якобы предоставляет ему гораздо более широкую свободу действий. К любому государству, к любому правительству он может обращаться с большей искренностью и простотой, чем это доступно любым должностным лицам отдельных стран и правительств. И, возгордившись исключительностью своего положения, Хаммаршельд провозглашает, что наряду с двумя главными органами ООН - Генеральной Ассамблеей и Советом Безопасности - имеется еще один "исполнительный орган из одного человека - генерального секретаря". Он уже считал себя самостоятельным, независимым органом ООН.

Но оставаться в одиночестве Хаммаршельд не хотел. Он понимал, что добиваться столь больших привилегий только для одного лица неразумно и опасно. Трудно будет отбиваться в одиночку от критики всех недовольных, могут появиться обвинения в узурпации власти, в диктаторских замашках. И вправду раздавались возгласы, что Хаммаршельд мнит себя неким международным Наполеоном XX века. Может быть, перед зеркалом Хаммаршельд и видел себя в этом образе, но на публике он держался скромно и не надевал наполеоновскую треуголку.

С самого начала свой поход за "независимость" генерального секретаря Хаммаршельд увязывал с показной заботой о повышении роли Секретариата ООН.

В сентябре 1953 года в своем выступлении перед американской ассоциацией политических наук Хаммаршельд сформулировал свои взгляды на роль генерального секретаря и Секретариата. Он заявил, что генеральный секретарь является символом всего Секретариата. В то время в Секретариате работали представители шестидесяти стран. Хаммаршельд признавал, что никто из них - вернее, он говорил "никто из нас" - не может полностью свободиться от прошлого, связей со своими странами. "Да в этом и нет нужды!" - замечает он вполне справедливо. Национальный подход и опыт могут вносить значительный вклад при решении международных проблем. Тот же национальный подход может вносить и элемент противоречий, раскола. Генеральному секретарю и его сотрудникам необходимо находить пути, чтобы национальные элементы были вкладом в общее дело, преодолевать разделяющие влияния и добиваться единства действий, при котором национальные взгляды сотрудников полностью сохраняются и уважаются, но так, чтобы они помогали в работе, а не были помехой. Это тоже вполне справедливый принцип. Беда в том, что сам Хаммаршельд не всегда ему следовал.

Хаммаршельд называл пост генерального секретаря "институтом" и призывал изучить потенциальные возможности этого "института" с приданным ему Секретариатом. Он признавал, что этот "институт" должен работать для правительств. В то же время он заявлял, что генеральный секретарь, символизирующий весь Секретариат, должен попытаться овладеть умами и сердцами народов, чтобы действия ООН основывались на их мнении, имели поддержку простых людей.

Это более чем широкое толкование роли генерального секретаря и сферы его деятельности. Хаммаршельд не мог не понимать, что "свободная интерпретация" роли генерального секретаря, выходящая за рамки Устава ООН, неизбежно вызовет возражения государств-членов. Как он ни старался, его высказывания на эту тему оставались словесными заявлениями. Никто, даже сторонники Хаммаршельда в западных странах, не предприняли никаких попыток закрепить его претензии хотя бы в резолюциях Генеральной Ассамблеи, а о том, чтобы внести какие-то поправки в Устав ООН, расширяющие полномочия генерального секретаря до тех пределов, о которых говорил Хаммаршельд, никто и не помышлял.

Может быть, поэтому Хаммаршельд все больше заявлял об особой роли Секретариата ООН в целом, о необходимости повышения "стандартов независимости Секретариата". Он довольно часто выступал перед его сотрудниками. На всех произвело большое впечатление, когда, приступив к своим обязанностям в апреле 1953 года, он обошел все здание Секретариата с 38-го этажа до третьего подвального уровня, заходил во все офисы и лично здоровался со всеми сотрудниками - от своих заместителей и директоров отделов до швейцаров и мойщиков окон. Вторично он повторил эту процедуру, когда был избран на второй срок, в 1958 году.

Стремясь максимально расширить функции генерального секретаря и подчиненного ему Секретариата, Хаммаршельд добивался превращения ООН в самостоятельного участника многосторонней дипломатии.

Организация Объединенных Наций по своей природе призвана служить всем государствам-членам и является тем местом, где они осуществляют свою многостороннюю дипломатию. Хаммаршельда это не устраивало. Он хотел видеть ООН инициатором, зачинателем, творцом международных акций. Тогда руководство ими будет поручено ему. Он пытался обосновать теорию многосторонней дипломатии, проводимой самостоятельно ООН.

"Каждый работающий в Организации Объединенных Наций,- говорил Хаммаршельд,- при решении политических проблем имеет обязательство использовать ее как инструмент многосторонней дипломатии, выходящей за рамки национальной и двусторонней дипломатии".

Подобное заявление было просто вызывающим. Ни Устав ООН, ни государства-члены не давали Хаммаршельду полномочий наделять Секретариат наднациональными правами. Тем не менее он проявлял неутомимую изобретательность в протаскивании этой идеи. Он определял условия, в которых должна действовать эта новая многосторонняя дипломатия. Она должна быть открытой и функционировать при свете дня. "Не забывайте,- напоминал он,- что Организация Объединенных Наций расположена в стеклянном доме. И ни в каком другом она не должна быть. Секретность в ней неуместна".

Казалось бы, все правильно и мудро. И вот что он говорил после этих слов: "Но не должно быть ошибки. Публичность верна и необходима в многосторонней дипломатии. Однако она представляет опасность. Открытая дипломатия, как недавно заметил один видный дипломат, в ООН может легко стать дипломатией замороженной".

За какую же дипломатию на самом деле ратовал Хаммаршельд? За открытую, что в стеклянном доме, или за закрытую? Открытая хороша тем, что ведется при свете дня, но ведь и плоха тем, что может оказаться "замороженной".

На деле Хаммаршельд высказался и за ту, и за другую, что оставляло для него самого возможность использовать обе дипломатии - открытую и закрытую, по своему усмотрению. Ведь потом в других выступлениях, по другим поводам он незаметно выдвигал тихую дипломатию, личную дипломатию, тайную дипломатию, ссылаясь на то, что без соблюдения секретности государства-члены вряд ли доверили бы ему проведение "ответственных переговоров". В итоге он обеспечивал себе свободу действий.

Это типичный подход Хаммаршельда к обоснованию большинства его начинаний. Он провозглашал общепринятые нормы и принципы. Он их одобрял и превозносил. И тут же оставлял для себя элегантную лазейку действовать иначе. Бывал он и прямолинеен. Заявлял о своих правах и намерениях открыто. Но это случалось гораздо реже. Чаще он использовал завуалированный прием - одобрял общепринятое, но оставлял для себя какой-то ход, чтобы действовать по своему усмотрению. А между тем Хаммар-шельд уже переманил на свою сторону большинство Секретариата. Кому из его сотрудников не понравится, что генеральный секретарь заботится о Секретариате, о его самостоятельности, о его активной роли, даже его надгосударственности. Это волнует, щекочет самолюбие, вселяет представление о своей важности.

Часть сотрудников Секретариата принимала заявления Хаммаршельда, так сказать, за чистую монету. Далеко не все задумывались над тем, что на деле им самим, в массе, не придется выполнять те широкие и далеко идущие функции, которые он так привлекательно описывал. Хаммаршельд как администратор был весьма строг. Он давал поручения очень узкому кругу лиц и в ограниченных рамках. Но читать его речи сотрудникам Секретариата было приятно.

Хаммаршельд это чувствовал и постоянно возвращался к теме о роли Секретариата и добавлял новые дозы фимиама в его адрес, как будто дополняя и развивая концепции о его функциях. Например, он обрисовывал различные виды деятельности многосторонней дипломатии, в которых, естественно, должен принимать участие Секретариат. Это дипломатия конференций, публичные дискуссии, частные переговоры, посредничество.

Но что такое дипломатия конференций и политических дискуссий? Конференции и дискуссии в ООН продолжаются круглый год. Конечно, Секретариат имеет к ним причастность, но какую? Он только обслуживает эти конференции, готовит материалы, ведет протоколы, выполняет технические функции - в ход дискуссий сотрудники Сектариата не вмешиваются и даже права не имеют принимать в них участие. А Хаммаршельд ставил эту деятельность Секретариата в один ряд с переговорами и посредничеством. Но к этим видам многосторонней дипломатии если кто-то и допускался, то только избранные, как правило, те, кого Хаммаршельд знал лично,- небольшой круг его помощников, несколько директоров департаментов, а тысячи сотрудников Секретариата оставались далекими от подобной деятельности.

Апогеем борьбы Хаммаршельда за особую роль генерального секретаря и Секретариата была нашумевшая оксфордская речь.

Хаммаршельд был приглашен в Оксфордский университет в Англию летом 1961 года. Это было в разгар кризиса в Конго - операции ООН в этой стране трещали по всем швам. Лондон понимал, что в такой ситуации дни Хаммаршельда на посту генерального секретаря сочтены - действительно, через три месяца после выступления в Оксфорде он погиб.

В своей лекции в Оксфорде Хаммаршельд доказывал необходимость создания независимого Секретариата с международной ответственностью. Это означало, что такой Секретариат должен быть изолирован от национальных влияний. Еще более важно то, что такой Секретариат должен быть в состоянии решать спорные политические проблемы, по словам Хаммаршельда, "в манере, соответствующей только международной ответственности генерального секретаря".

Претензии на самостоятельную политическую деятельность Хаммаршельд попытался обосновать ссылками на Устав ООН. Он утверждал, что статьи 97, 100 и 101 Устава, которые определяют порядок избрания генерального секретаря, дают только ему право набирать Секретариат. Из этого он делал вывод, что международные чиновники Секретариата имеют якобы полную политическую независимость. Статьи Устава, на которые ссылается Хаммаршельд, противоречат этим утверждениям. По статье 101 правила назначения Секретариата устанавливаются Генеральной Ассамблеей. Следовательно, даже генеральный секретарь не имеет независимости в наборе Секретариата. В статье 100 определяется, что генеральный секретарь и персонал Секретариата ответственны только перед Организацией и не должны запрашивать или получать указания от какого бы то ни было правительства или власти, посторонних для Организации. Это положение как раз ограничивает политическую деятельность Секретариата. Персонал Секретариата имеет политическую независимость только в пределах выполнения своих обязанностей внутри Секретариата.

Но Хаммаршельд заботился не столько о Секретариате, сколько о своих собственных прерогативах. Функции генерального секретаря определяют статьи 98 и 99. Хаммаршельд, естественно, старался интерпретировать их как можно шире. Статья 98 устанавливает, что генеральный секретарь действует в своем качестве во всех главных органах ООН и может "выполнять такие другие функции, какие возлагаются на него этими органами".

Хаммаршельд из этого делал вывод, что Устав дает право Генеральной Ассамблее и Совету Безопасности доверять генеральному секретарю выполнение политических решений "даже в тех случаях, когда это вовлечет генерального секретаря и его Секретариат в арену возможных политических конфликтов". Снова произвольное толкование Устава ООН и действий ее главных органов. Любые решения Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности, если они поручали генеральному секретарю урегулирование каких-то кризисных ситуаций, строго ограничивали рамки его действий. И уж во всяком случае ни генеральный секретарь, ни тем более его Секретариат не могли самовольно вовлекаться ни в какие политические конфликты. Хаммаршельду, как почетному доктору права, следовало бы это знать, но он не хотел считаться с тем, что мешало его амбициям. Его неудержимо влекло к тому, чтобы инициатива в осуществлении крупных операций ООН принадлежала ему, чтобы он был их родоначальником и безраздельным руководителем. Он увидел такую возможность в статье 99 Устава ООН. Эта статья дает право генеральному секретарю "доводить до сведения Совета Безопасности о любых вопросах, которые, по его мнению, могут угрожать поддержанию международного мира и безопасности".

И Хаммаршельд был первым (и по сей день единственным) генеральным секретарем, который решился в сложной политической обстановке применить статью 99 Устава ООН о созыве Совета Безопасности. Это решение стало роковым и для него, и для Организации Объединенных Наций. С него начались военные операции ООН в Конго. Для самого Хаммаршельда они стали его последним "крестовым походом", закончившимся, как и все крестовые походы, провалом. Но об этом рассказ впереди.

Действия Хаммаршельда, шедшие вразрез с Уставом Организации, встретили решительный отпор со стороны Советского Союза. Советские представители в Совете Безопасности и на Генеральной Ассамблее обращали внимание членов ООН на то, что в Уставе особо оговорено: по существу своих функций Секретариат является лишь административным и исполнительным органом, не уполномоченным "делать политику", к чему стремился Хаммар-шельд.

Он использовал при этом то обстоятельство, что состав персонала Секретариата был подобран односторонне, с таким расчетом, чтобы позволить империалистическим державам беспрепятственно проводить политику, отвечающую их узким интересам, а не интересам всех членов Организации. Две трети постов в Секретариате, на которые должны были подбираться кандидатуры на возможно более широкой географической основе, занимали граждане США и их союзников по военным блокам. Еще более дискриминационным было положение в отношении руководящих должностей, от которых умышленно отстранялись представители социалистических стран.

По подсказке Вашингтона Хаммаршельд старался закрепить такое ненормальное положение в Секретариате. Различными приемами он стремился изъять из ведения представленных в Секретариате сотрудников из социалистических стран важнейшие вопросы, которые могли бы пролить свет на происки империалистических держав внутри ООН.

В беседах с Хаммаршельдом, а затем публично на заседаниях различных органов ООН советские представители обращали внимание на ненормальную обстановку, сложившуюся в Организации, и предупреждали, что отказ исправить положение не может не нанести ей ущерб в глазах мирового сообщества.

На XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН советская делегация выступила с требованием покончить с ненормальным, противоречащим Уставу ООН положением в Секретариате Организации. Существо советских предложений состояло в том, что структура Секретариата ООН должна быть изменена таким образом, чтобы его деятельность проводилась на действительно равноправной, коллегиальной основе в отношении всех трех существующих групп государств: капиталистических, социалистических и неприсоединившихся.

Хаммаршельд оказался не на высоте положения. Позабыв свои претензии на роль "просвещенного" международного политика, он воспринял разумные советские предложения как выпад лично против него. На помощь ему поспешили империалистические державы, на роль прислужника которых он скатился.

США и их единомышленники сделали все, чтобы не допустить принятия советских предложений. Тем не менее дискуссия вокруг них вывела на поверхность некоторые подспудные настроения относительно организации Секретариата. Ряд афро-азиатских стран активно поддержал идею сбалансированного представительства различных групп государств в руководящем звене Секретариата. Это было моральное поражение Хаммаршельда.

РОКОВАЯ МИССИЯ
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВЫБОР
Прошло семь лет с тех пор, как Хаммаршельд был избран генеральным секретарем ООН. За это время он немало поездил по свету, стал мировой знаменитостью. Незаметно исчез тот скромный, застенчивый человек, каким его помнили старожилы ООН, когда он вступал в должность. Теперь Хаммаршельд появлялся на людях да и перед сотрудниками своего Секретариата в окружении свиты сопровождающих и охраны, стал недоступным и неприступным. Он больше не прислушивался "к голосам из публики" и не давал заверений, что он только слуга государств - членов ООН. Он требовал независимости и искал повода, чтобы проявить свою самостоятельность. Он снова верил в себя. Чем же объяснить такие перемены?

Перемены произошли не только в поведении Хаммаршельда. Во второй половине 50-х годов более заметную роль на международной арене стала играть Организация Объединенных Наций, состав которой, длительное время блокировавшийся США и их союзниками, расширился за счет новых членов. Государства-члены начали активнее использовать механизм ООН для обсуждения острых международных проблем и для урегулирования конфликтных ситуаций.

В 1956 году, когда Израиль совместно с Англией и Францией развязал агрессию против арабских стран, действия агрессоров были решительно осуждены в Организации Объединенных Наций. Впервые ООН приняла решение о создании на многонациональной основе вооруженных сил для поддержания мира и безопасности на Ближнем Востоке. С помощью ООН была проведена очистка пострадавшего в войне Суэцкого канала, и в апреле 1957 года он был открыт для международного судоходства.

В эти же годы заметное развитие получила система технической помощи ООН. За счет добровольных взносов государств-членов был учрежден специальный фонд помощи для развивающихся стран. Более чем в шестидесяти странах-получателях были созданы постоянные представительства ООН во главе с резидентами техпомощи. Хотя они имели чисто технические функции, Хаммаршельд был склонен считать их своего рода посольствами. Он также гордился тем, что являлся главнокомандующим вооруженными силами ООН на Ближнем Востоке. Даже папа римский имел только личную охрану, а у генерального секретаря были войска, пусть пока не дивизии, а только батальоны, но они подчинялись ему. В течение ряда лет эти войска сохраняли мир на Ближнем Востоке.

В конце 1957 года, как уже отмечалось, Генеральная Ассамблея единогласно переизбрала Хаммаршельда генеральным секретарем на второй пятилетний срок. Конечно, далеко не все члены ООН отдали свои голоса без колебаний. Но, как говорят, на переправе лошадей не меняют.

ООН вступала в новый период своего существования и деятельности. Учитывалась также роль Секретариата в формировании вооруженных сил по поддержанию мира, в работах по очистке Суэцкого канала, в выполнении ряда посреднических миссий по поручению главных органов ООН.

Однако Хаммаршельда это не удовлетворяло. Он не хотел оставаться только исполнителем резолюций Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности. Он мечтал о мировой славе и считал, что для ее достижения он должен выполнить высокую миссию, которая связывалась бы только с его именем и внесла бы показательный вклад в решение узловых международных проблем.

Когда человека обуревает тщеславие, он теряет чувство реальности и легко может перейти грань дозволенного. Незаметно для себя Хаммаршельд из баловня судьбы превратился в ее азартного искусителя.

У генерального секретаря были немалые возможности для выбора той точки опоры, с которой он мог бы если не "перевернуть мир", то по крайней мере поднять такую проблему, за которую до него никто не рискнул бы взяться. Хаммаршельд долго присматривался, в каком регионе мира можно было бы использовать механизм Организации Объединенных Наций для решения назревших проблем не "избитыми путями" традиционной двусторонней дипломатии, а совершенно по-новому, через "добрые услуги" ООН. Это был бы первый опыт крупномасштабной миротворческой миссии международной организации. И ему, генеральному секретарю, принадлежала бы в нем ведущая роль. Что же, такое желание само по себе не предосудительно, если бы Хаммаршельду действительно удалось выполнить его "в чистом виде" и подарить при содействии ООН прочный, надежный мир целому региону. Ему сказали бы спасибо и его бы не забыли.

Сначала Хаммаршельд обратил взоры к странам Азии. В 1956 году он побывал в 12 странах, а в 1959 году - еще в 9 странах Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии и зоны Тихого океана.

Встреча с древними цивилизациями произвела на Хаммаршельда завораживающее впечатление. Он знал европейскую цивилизацию и привык считать ее недосягаемой. Столкновение с реальностями стран Азии убедило его, что тысячелетние культуры восточных народов хранят в своих недрах неиссякаемые кладези мудрости, которые следует познать глубже. Его охватывал восторг и вместе с тем тайное чувство вины - как он раньше этого не замечал. Своему другу художнику Бо Бескову Хаммаршельд писал по этому поводу:

"...Великий опыт: насколько более зрелое и прекрасное азиатское искусство жизни в отличие от нашего".

И, несмотря на это признание, ему, воспитанному в традициях аристократического превосходства, показалось, что Восток нуждается в новой цивилизаторской миссии Запада, что ООН могла бы послать тысячи специалистов в страны Азии, чтобы помочь в становлении новых государств, по образу и подобию "европейских демократий". Его смущало то, что лидеры стран Азии, с которыми он встречался, не торопились принимать щедроты Запада. Один из этих лидеров прямо сказал Хаммаршельду: "Я полагаю, вы понимаете, что получать помощь, может быть, труднее, чем ее предоставлять".

Незаметно интерес Хаммаршельда к Азии угас. Азиатские страны - члены ООН: Индия, Индонезия, Филиппины, Таиланд, Пакистан, Афганистан, Цейлон - вовсе не нуждались в его опеке. Они накопили достаточный опыт международного общения и без помощи Хаммаршельда могли разобраться, что для них хорошо, а что плохо.

Хаммаршельду было досадно, что страны Востока не проявили интереса к его ухаживаниям, но он не признавал неудач. Он продолжал свой поиск и обратил взор к Африке.

Когда ООН была создана, в число пятидесяти одного государства-учредителя входили всего четыре африканские страны: Египет, Эфиопия, Либерия и Южно-Африканский Союз. Египет в то время был активным в группе арабских стран, а Южно-Африканский Союз, позже ставший Южно-Африканской Республикой, с его расизмом и апартеидом тогда, как и до сих пор, враждебно относился к остальной Африке. По существу на заре деятельности ООН большая часть огромного Африканского континента в ней не была представлена.

Но к концу 50-х годов положение коренным образом изменилось. Колониальные империи Запада разваливались, рушилось вековое господство системы империализма. На XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 1960 году по инициативе Советского Союза была принята Всеобщая декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам.

Ассамблея провозгласила, что колониализму должен быть положен конец и что процесс освобождения народов нельзя ни остановить, ни повернуть вспять. Она потребовала незамедлительно и безоговорочно положить конец политике колониализма во всех ее формах и проявлениях.

Пожалуй, ни одна резолюция Генеральной Ассамблеи ООН не имела такого грандиозного эффекта, как Всеобщая декларация о деколонизации. До ее принятия на первой конференции независимых стран Африки в 1957 году в Гане участвовало восемь стран континента. А в 1961 году, всего через год после принятия декларации о деколонизации, число независимых государств Африки, ставших членами ООН, увеличилось до 29. Это был взрыв.

Из своего кабинета на 38-м этаже штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке Хаммаршельд имел возможность заметить надвигающиеся волнения и конфликты раньше политических деятелей отдельных государств, для которых местные заботы порой заслоняли международный горизонт. Лишь немногие обратили внимание на далекие зарницы: они только вспыхивали и грома не было слышно, но в многонациональном Секретариате Организации они уже регистрировались. И ООН, подобно сказочному золотому петушку, поворачивалась в ту сторону, откуда исходили тревожные сигналы. Хаммаршельд немедленно слал гонцов или сам отправлялся в путь, чтобы разобраться, что там происходит.

В конце 50-х годов тревожные зарницы озаряли уже весь Африканский континент. И Хаммаршельд сразу среагировал. В канун рождества 1959 года он предпринял весьма необычную поездку по Африке, своего рода блицтурне. Его сопровождали помощник Вишгоф и охрана. С 21 декабря 1959 до конца января 1960 года на арендованном специальном самолете они посетили 24 страны, сделав 27 остановок. Нужно иметь железное здоровье, неуемную энергию и фанатическую одержимость, чтобы осуществить подобную изнурительную поездку.

Даже в чисто туристическом плане трудно вообразить, как можно почти сорок дней подряд выдерживать ежедневные перелеты с места на место, порой без сна и отдыха. Но Хаммаршельд не был туристом, он посещал страны Африки впервые как высокое международное лицо. А это означало, что в каждом пункте остановки он должен был подчиняться тщательно разработанной программе встреч - с почетными караулами, гимнами, салютами, приветственными речами и парадными церемониями. Затем следовали официальные визиты, беседы и переговоры, представление дипкорпусу, торжественные приемы и такие же строго расписанные проводы. Для каждой встречи памятки: что представляет собой собеседник, что ему говорить, что у него спрашивать, от чего уклоняться, что обещать. А сколь разнообразны протокольные условности: этому президенту нужно кланяться в пояс, тому можно первому протянуть руку, а с этим надо ждать, пока он сам подаст руку. Невероятный калейдоскоп лиц, красок, звуков, ароматов, разный накал политических страстей, различное отношение к личности генерального секретаря. Одни заключают его в объятия, другие холодно кланяются на расстоянии, одни откровенны и ведут задушевные беседы, другие настороженно молчат, ждут, что скажет он, и многие лидеры стран Африки задавались вопросом: что означала его необычная карусельная поездка сразу по всему континенту? Зачем он ее совершил?

Хаммаршельду удавалось сохранять сдержанность и спокойствие. Он знал, какой цели он добивался: он искал в Африке свою миссию. Поездка по континенту произвела па него глубокое впечатление.

Выступая 14 января 1960 года в университете города Могадишо в Сомали, Хаммаршельд сравнил подъем Африки с эпохой Возрождения: "Ренессансу Африки и Италии присущи одни и те же черты: их роднят динамичность, широкие перспективы, зарождение сильного чувства достоинства человека, достоинства личности и ее прав".

Он отступил от своих обычных ссылок на европейскую цивилизацию и ее превосходство. Он выразил уверенность, что африканцы сумеют пойти в построении своих государств дальше европейцев эпохи Возрождения. Перед африканцами стоит задача создать единое содружество стран, они должны занять свое место на международной арене и в то же время сохранить самобытность Африки, лицо каждой страны и каждой группы стран этого удивительного континента.

"Я уверен, вы создадите лицо Африки как части человечества!" - восклицал Хаммаршельд.

И, как бы отвечая Хаммаршельду, один студент известного в Уганде университета Макарере заявил ему гордо:

"Сэр, я считаю себя прежде всего гражданином всего мира. Но, сказав это, я горжусь тем, что я африканец".

В начале февраля Хаммаршельд вернулся в Нью-Йорк. На аэродроме Айдлуайлд он поспешил поделиться своими впечатлениями от поездки. Он сказал, что ход событий в Африке обобщать преждевременно. Континент стоит перед безграничным разнообразием проблем. Главное впечатление - Африка пробуждается и, несмотря на различие судеб ее отдельных частей в прошлом, стремится к единству.

Отвечая на вопросы корреспондентов, Хаммаршельд выдвинул планы сотрудничества ООН с Африкой. Это не просто его планы, это программа деятельности всей Организации:

"Объединенные Нации станут для стран Африки их организацией. ООН может определить рамки молодой национальной жизни с более глубоким смыслом и большим весом для их независимости. У ООН нет прошлого ни в одном из этих регионов в том смысле, в каком его по необходимости имели другие страны. Поэтому Объединенные Нации, не навязывая себя, не становясь составной частью их развития, могут с помощью сравнительно небольших средств вписаться в картину таким образом, чтобы оказать существенную помощь в формировании их политической жизни после независимости и в строительстве их национальных государств". Нельзя не заметить, что Хаммаршельд выдвинул столь далеко идущую программу воздействия ООН на независимые страны Африки сразу после возвращения из поездки по Африканскому континенту. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений в твердости его намерений, он заявил:

"Такую роль в Африке не может взять на себя никто другой". Смысл объявленной Хаммаршельдом программы заключался в том, что он обращался к бывшим колониальным державам и советовал им быть осторожными, не навязывать своих порядков молодым африканским государствам. Он напоминал правительствам Англии, Франции Бельгии, Португалии, Испании, что их прошлое грабежа, разбоя и угнетения в их бывших колониях не может быть забыто. И поскольку эти страны, по деликатному выражению Хаммаршельда, "по необходимости" запятнали себя в период колониального господства, то не будет ли лучше для них положиться на Организацию Объединенных Наций в оказании помощи молодым африканским государствам в становлении их независимости. В этих странах у ООН нет порочащего ее прошлого.

Хаммаршельд давно вынашивал проекты оказания помощи странам Африки и частично успел их обсудить с африканскими лидерами во время только что закончившейся поездки. Он не зря воспевал африканское возрождение, тягу к знаниям. Обученных кадров в бывших колониях не хватало. Не было не только самых необходимых специалистов - учителей, врачей, агрономов, не было управленческого аппарата. Хаммаршельд обещал, что ООН поможет африканским странам в решении этой проблемы. Он настойчиво рекомендовал привлекать иностранных специалистов в правительства, в административный аппарат - туда, где решались судьбы молодых государств. Он говорил африканцам:

"Я предпочитаю видеть эту помощь через каналы ООН. Это делает деньги более эффективными и помогает получающим странам больше, чем деньги. Это помогает в их усилиях найти свое место на карте".

Внешне это выглядело благопристойно. Но африканские лидеры не хватались за предложения Хаммаршельда. Они уже знали, что размеры помощи ООН мизерны, а специалисты часто направлялись из бывших колониальных метрополий под предлогом, что у них больше опыта. На самом деле у экспертов из западных стран собственные интересы перекрывали пределы их скромной помощи. Подобные "международные" эксперты не стремились утверждать независимость молодых стран Африки; скорее, они, используя удобный канал ООН, искали новые опорные точки на карте мира для себя. Количество специалистов и экспертов, посылавшихся в каждую отдельную страну, исчислялось тогда десятками. Для африканских стран зто была капля в море. Даже США, которые посылали в развивающиеся страны через каналы ООН больше всего своих людей, относились к планам Хаммаршельда скептически. На поворот всей Африки в фарватер ООН они не рассчитывали.

Если бы Хаммаршельд привез из своей поездки по Африке только одну идею помощи через каналы ООН, ему бы не стоило туда ездить. Администрация технической помощи ООН к тому времени уже действовала. Ее возглавляли Пол Гофман, бывший распорядитель американского "плана Маршалла" для Европы, и Дэвид Оуэн, бывший английский колониальный чиновник. У них не было иллюзий, что через техническую помощь ООН можно изменить положение на целом континенте. Заявления Хаммаршельда вызвали у них откровенную усмешку. Пол Гофман и Дэвид Оуэн вежливо порекомендовали Хаммаршельду не выпячивать политические стороны помощи ООН.

Однако убедить Хаммаршельда было нелегко. Даже во время встречи с президентом де Голлем в июле 1959 года он старался добиться его согласия, чтобы Франция направляла помощь своим бывшим колониям в Африке через ООН. Тогда эта помощь, по словам Хаммаршельда, будет выглядеть не как покровительство, а как поддержка старшим братом младшего брата. Хаммаршельд в нравоучительном тоне объяснял де Голлю, что всем западным колониальным державам необходимо перебросить в Африке мост из прошлого в будущее и что это наилучшим образом может сделать за них Организация Объединенных Наций. Де Голля Хаммаршельд не убедил, но отношения с ним испортил раз и навсегда.

Во время своей поездки Хаммаршельд убедился, что остановить неудержимый вал национально-освободительного движения на севере, на западе и на востоке Африки уже невозможно - поздно. Но ему показалось, что волне национально-освободительного движения в Африке еще можно поставить барьер в центре континента и тем самым задержать его продвижение на юг. В этом были заинтересованы Соединенные Штаты, ведь именно здесь они успели укрепить свои позиции и вот уже десятки лет из Конго, Родезии, Анголы, ЮАР выкачивали стратегическое сырье - уран, кобальт, медь, алмазы. Не был безразличен к этому и Хаммаршельд. Его брат Бо входил в совет директоров ЛАМКО - крупной американо-бельгийской компании по добыче минералов в Катанге и Родезии. Его беспокойство об Африке и о том, по какому пути она пойдет, не было таким уж бескорыстным.

Хаммаршельд не напрасно изучал историю королевских домов Европы. В какой-то степени историческая аналогия стимулировала возникновение у него мысли об укреплении позиций западных стран в Африке с помощью международной организации. Парадоксально, но эта идея не была нова. Еще за сто лет до Хаммаршельда ее высказал и успешно осуществил бельгийский король Леопольд II.
***

"МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ" ЛЕОПОЛЬДА II
Леопольд II вступил на престол Бельгии в 1865 году, после того как страна побывала под испанским, французским, австрийским и даже голландским господством. Выйдя уцелевшей из наполеоновских войн, устояв против попыток соседних королей и принцев разорвать ее на куски, Бельгия обрела относительно устойчивую независимость. Огляделся Леопольд II вокруг себя и что же увидел?

Все соседи Бельгии успели приобрести значительные владения. Англия вместе с Францией и Германией поделили между собой огромные куски Африки. У Италии и Португалии были свои заморские территории. Были они даже у Голландии. Где же взять колониальные владения маленькой Бельгии?

Вначале Леопольд II рассчитывал купить у испанского короля Филиппины и завладеть островом Тайвань. Но эти территории были далеко от Бельгии. Испанский король не торопился расставаться с Филиппинами, а Тайвань был под контролем японцев. Леопольд II пожаловался своему другу барону Ламбермону: "В данное время ни испанцы, ни португальцы, ни голландцы не намерены ничего продавать. Я собираюсь узнать, нельзя ли что-нибудь предпринять в Африке".

Забавно. Почти сто лет спустя к той же мысли пришел Хаммаршельд: нельзя ли что-нибудь предпринять в Африке... На этот раз под флагом ООН.

Леопольду II прежде всего надо было найти, что еще оставалось незахваченным и неподеленным. И тут он, к своему удовольствию, обнаруживает, что еще не исследован и едва только открыт огромный массив Экваториальной Африки. К северу и к востоку от него уже все поделено между Англией, Францией и Германией. Англичане подбирались к этому массиву и с юга и вышли на границы облюбованных Леопольдом земель. Вдоль великой реки Конго от ее верховьев до Атлантического океана почти на три тысячи километров простираются эти земли: горы, непроходимые джунгли, населенные сотнями племен. Только арабы решались вторгаться туда, чтобы ловить местных жителей и продавать их в рабство. Как же захватить эту ничейную территорию?

В то время захват новых владений осуществлялся, в частности, под видом географических исследований и экспедиций. Кому удавалось первым воткнуть свой флаг в открытую им или незанятую землю, тот и мог объявлять ее своей. Именно по этому пути решил пойти Леопольд II. В 1876 году он созвал в Брюсселе международную географическую конференцию с тем чтобы "открыть для цивилизации единственную часть земного шара, куда она еще не проникла!"

В конференции участвовали 25 произвольно подобранных Леопольдом дипломатов, путешественников из европейских стран. Проходила она при закрытых дверях и приняла туманные решения о борьбе с работорговлей и распространении цивилизации. Но было и конкретное решение об учреждении международной комиссии по изучению Центральной Африки. Позднее Леопольд создал из нее международную африканскую ассоциацию, в исполнительный комитет которой он включил своих друзей, и среди них посла Америки в Бельгии Г.Сэнфорда.

Дальновидность Леопольда была поразительной. Он решил действовать не как монарх маленькой и беззащитной Бельгии, а как представитель самозваной международной ассоциации. И даже придумал для нее флаг - голубого цвета с золотой звездой в центре, символизирующими надежду и восход зари для Африканского континента. Надежда и заря обернулись для конголезцев столетием мучений, горя и слез.

Международность ассоциации Леопольда была фиговым листком. Провозглашение борьбы с работорговлей было фикцией. На самом деле, как метко определил президент Ганы Кваме Нкрума, истинная цель Леопольда II в Конго состояла в том, чтобы работорговлю на вывоз заменить рабством на месте. Для утверждения своих прав на Конго Леопольд не смог найти ни одного исследователя и путешественника бельгийца. Ему пришлось нанять такого со стороны. Им оказался Генри Мортон Стенли, американский журналист.

Экспедиция Стенли выступила под международным флагом. Это был небольшой отряд отчаянных головорезов, вооруженных до зубов. Начали они свой поход с острова Занзибар. Первую часть пути до верховьев реки Конго их провели арабы-работорговцы. Дальше отряд спустился по течению реки до Атлантического побережья.

Путешествие заняло семь месяцев. В каждом пункте, где Стенли водружал голубой флаг, ему приходилось выдерживать бон с местными племенами. Иногда против отряда Стенли выходили на пирогах до двух тысяч воинов, вооруженных дротиками и стрелами. Несколько залпов из огнестрельного оружия обращали их в бегство. Стенли заключал договоры с вождями, в которых оговаривалось право ассоциации использовать земли и людей племени. Было заключено свыше четырехсот таких договоров с двумя тысячами племенных вождей. Это и положило начало господству Леопольда II над бассейном реки Конго.

Маршрут Стенли с севера Конго на юг был неслучайным. В устье реки еще с конца XV века существовало королевство Конго, открытое португальцами. В начале XVI века, когда на карте Европы Бельгия еще не существовала, королевство Конго уже посылало послов в Рим и Лиссабон и имело епископа из королевской семьи, произведенного в сан Ватиканом.

Экспедиция Стенли подобралась к королевству Конго воровским способом, через заднюю дверь, и заявила претензии на него под флагом международной африканской ассоциации. Как ни удивительно, но этот трюк Леопольду II удался. Теперь нужно было узаконить свой захват.

Леопольд II понимал, что ему трудно будет удержать приобретенные земли огромного Конго без всеобщего признания созданной им "международной" ассоциации. Чтобы привлечь на свою сторону тех, кто согласится ее признать, нужно было что-то обещать взамен. А у него ничего не было, кроме того же Конго, которое формально ему еще не принадлежало. Снова сработал авантюристический талант Леопольда. Он решил обещать свободу торговли на территории Конго. Первыми в 1884 году пошли на это США, потом Германия и другие страны Европы. В 1885 году Леопольд добился официального признания своих притязаний специальным актом Берлинской международной конференции.

Берлинская конференция открылась 15 ноября 1884 года. В ней приняли участие 14 государств: Австро-Венгрия, Бельгия, Великобритания, Германия, Дания, Испания, Италия, Нидерланды, Португалия, Россия, США, Турция, Франция и Швеция. 23 февраля 1885 года конференция признала "свободное государство Конго" с условием, что оно будет открыто для свободной торговли всех государств. Основные соперники - Англия, Франция, США и Германия полагали, что закрепление Конго за королем Бельгии позволит им использовать эту страну в своих интересах.

История, пожалуй, не знала никого, кто бы в одном лице обладал территорией почти в миллион квадратных километров. На ней могли уместиться семьдесят пять Бельгии. Леопольд управлял этими владениями из своего лилипутского королевства и за двадцать три года своего господства ни разу не удосужился посетить Конго. Не ездил сам и не допускал никаких иностранцев, грубо нарушив обещание о свободе торговли и свободе судоходства по реке Конго. Эксплуатировал же он свои владения с беспримерной жестокостью. За четверть века его неограниченной тирании в стране было уничтожено больше трети населения. Те же, кто выжили, оставались бесправными, забитыми, изувеченными и беззащитными рабами на своей собственной земле, которая больше им не принадлежала.

В "Тетрадях по империализму" В.И.Ленин писал о Леопольде II: "Леопольд (Бельгия), деляга, финансист, аферист, купил Конго себе и "развил". Типик!!"

Даже в колониальных странах Европы и в Америке деятельность Леопольда вызвала волну протестов и требований лишить его прав на владение Конго.

В 1905 году всеобщее внимание в мире привлек памфлет американского писателя Марка Твена "Монолог короля Леопольда в защиту своего владычества в Конго". Сатира Марка Твена была настолько уничтожающей, что сообщники Леопольда в Америке по грабежу Конго - семейства Рокфеллеров и Морганов - не допустили издания памфлета в США, и он был опубликован в Англии.

Разоблачение Марком Твеном владычества Леопольда в Конго сохраняет актуальность и в наши дни как классический образец позорного краха колониализма. Марк Твен повествует о деяниях короля Леопольда "от его имени".
Леопольд II провозглашает:

"...Я уже двадцать лет правлю государством Конго не как уполномоченный Великих Держав, не как их доверенное лицо и управляющий, а как император, властелин плодородного края... как самодержец, ни перед кем не ответственный, поставивший себя над законом и поправший Берлинскую хартию.

"...Я, через посредство подставных концессионеров, прибрал к рукам всю торговлю и не допускаю в Конго ни одного иностранного купца... я захватил и крепко держу это государство, словно свою собственность, а огромные доходы от него кладу себе в карман... я обратил многомиллионное население в своих слуг и рабов, присваиваю плоды их труда, зачастую даже не оплаченного, забираю себе - с помощью плети и пули, голода и пожаров, увечий и виселицы - каучук, слоновую кость и прочие богатства, которые добывают туземцы, мужчины, женщины и малые дети".

"...Как тщательно я подготовил свою систему управления и подобрал себе сатрапов из числа своих "дружков" бельгийской национальности, водрузил там свой флаг, и как поймал на удочку президента Соединенных Штатов, заставив его первым признать и приветствовать этот флаг. Ладно, пусть меня чернят по-всякому, я удовлетворен хотя бы тем, что сумел перехитрить нацию, возомнившую себя самой хитрой. Нечего говорить, обвел этих янки вокруг пальца! Пиратский флаг? Ну и что, не отрицаю. Как бы то ни было, но янки сами же первыми его признали!

"...Теперь им стыдно и досадно... им теперь не вычеркнуть из своих летописей того постыдного факта, что их тщеславная республика, самозваная защитница и поборница свободы,- единственная из всех демократий мира употребила свою власть и влияние, чтобы создать абсолютную монархию!"

Волна протестов против варварского хозяйничания Леопольда II в Конго, поднятая выступлениями Марка Твена, Конан Дойла и других общественных деятелей того времени, вызвала беспокойство правительств колониальных держав, особенно Англии и Франции. Они и сами грабили свои колонии не меньше Бельгии. Но их возмутило, что Леопольд II грубо нарушил обещания насчет свободной торговли в Конго для всех стран. Такую наглость ему нельзя было простить. Так как в заявках Леопольда на владение Конго оказались "неясности", был поднят вопрос о пересмотре Берлинского акта 1885 года.

Наследники Леопольда почуяли беду и решили продать Конго бельгийскому правительству. Сделка была совершена, и с 1908 года Конго получило статус колонии Бельгии. В самом Конго это ничего не изменило. По-прежнему вся администрация была бельгийской, а местное население лишено всех прав. Не признавались даже местные племенные вожди, наоборот, их всячески притесняли. Не было никаких местных органов самоуправления. Только в 1957 году в Конго состоялись выборы в муниципалитеты городов, в которых было разрешено принять участие местному мужскому населению. В 50-х годах возникли первые политические партии на племенной основе, и среди них партия Национальное движение Конго. В 1958 году она потребовала независимости страны и через два года добилась ее. Этим успехом она во многом была обязана своему лидеру - самоотверженному борцу Патрису Лумумбе.
***

...

Хаммаршельду история захвата Леопольдом Конго казалась поучительной.

Если сто лет назад безвестному монарху удалось заполучить огромную территорию Конго под голубым флагом расплывчатой мифической "международной" ассоциации, то нельзя ли в XX веке под эгидой реально существующей и всеми признанной Организации Объединенных Наций получить право на управление Конго в критический период его борьбы за независимость? При этом ООН отнюдь не будет претендовать на владение Конго. Она только окажет помощь в становлении нового государства. По замыслу Хаммаршельда ООН должна была выполнить миротворческую миссию, стабилизировать процесс деколонизации в Африке, ввести его в мирное русло, способствовать созданию в центре континента государства, основанного на незыблемых принципах западной демократии (ах как это похоже на цивилизаторскую миссию Леопольда!). Если эти замыслы удастся осуществить, Конго останется под контролем западных стран, но уже под вывеской ООН. Выходит, они оба, и Хаммаршельд, и Леопольд, начинали с одного и того же - с международной организации и голубого флага. Символично, что и Леопольду, и Хаммаршельду в их начинаниях в Конго помогали американцы. И наверное, совсем не случайно то, что вдохновителями акций по Конго и в середине прошлого века, и сто лет спустя были одни и те же семейства в США - Морганы и Рокфеллеры. Если отбросить в сторону слова о высокой миротворческой миссии, то на деле получалось,что империалистические круги США, используя Хаммаршельда, пытались сохранить и укрепить свое господство в Конго, прикрываясь флагом ООН. История с Конго повторялась.

Какая заманчивая перспектива: вместо старых колониальных систем создать новую, ничем себя не запятнавшую, беспристрастную, многостороннюю систему! Под голубым флагом ООН новые страны Африки без колебаний примут специалистов, экспертов, администраторов. Их ждет бурное развитие и прогресс. Нужно только показать им, что Организация Объединенных Наций способна выполнить поставленную задачу. А для этого надо, чтобы масштабы начинания были впечатляющими.

Конго, находящееся в сердце Африки, эта опустошенная бельгийцами "империя безмолвия", осталось наименее изученным, забытым и задушенным мрачным колониальным игом. Вот то звено в цепи, ухватившись за которое можно вывести на гребень процветания весь континент и удержать его под контролем Запада. Вот с какими планами вернулся Хаммаршельд из своей долгой, изнурительной, но воодушевившей его поездки по Черному континенту.
***

Хаммаршельд привез множество подарков из каждого уголка Африки. Чего только среди них не было - слоновые бивни и изделия из слоновой кости, фигуры и маски из дерева, кинжалы и сабли, инкрустированные драгоценными камнями. Но дороже всего ему был один подарок - маленькая обезьяна с зеленой спинкой, ее потому и назвали Гринбек. Небольшая игривая и ласковая хлопотунья как-то сразу привязалась к Хаммаршельду, будто почувствовала, что отныне он ее хозяин.

Не было у него теперь минут теплее тех, что он проводил с Гринбеком. Он расслаблялся, расковывался. Гринбек выпрыгивал из клетки к нему на руки, что-то бормотал, торопливо перебирая его светлые волосы. Получив банан, Гринбек усаживался на жердочку и сосредоточенно его разделывал. При этом он хитро посматривал на своего хозяина, будто соглашаясь с тем, что он говорил. А Хаммаршельд, растянувшись в кресле, изливал ему душу:
- Дорогой Гринбек! только тебе я могу доверить мои раздумья. Я нашел свою миссию. И я ее выполню. Конец двадцатого века будет веком Африки.
- Африка должна остаться в союзе с Западом. С ним она должна образовать единую сферу сотрудничества, так необходимого для ее собственного развития и для сохранения процветания и превосходства западной цивилизации. Мы не можем допустить смыкания Африки с Востоком, с новыми социалистическими режимами, это было бы равносильно потере Африки, разрушению фундамента, на котором зиждется благополучие западного мира.
- Великую задачу ассимиляции Африки с западным миром может выполнить только ООН. Эту благородную миссию суждено возглавить мне.
- Чтобы взять крепость, нужно отвоевать ее центральный бастион. В Африке это Бельгийское Конго. Бельгийцы его уже потеряли. Если бы они не были жадны и глупы, они сохранили бы его под флагом международной ассоциации, и, кто знает, в общем владении западных держав Конго могло стать процветающим центром Африки. Этого не случилось. Сегодня Конго разобщено и разрознено, как сто лет назад, когда туда пришел Леопольд II. Без Бельгии нет Конго, а новое Конго не потерпит бельгийского господства. Завтра Конго станет ничьим, и за него начнется борьба.
- Я вовремя поехал в Африку и не случайно посетил Конго. Созревший плод не должен упасть на землю: он может разлететься на куски и их не удастся собрать воедино. Когда добро падает к ногам, лентяев не бывает - все стараются урвать кусок. И что же тогда будет в центре Африки? Может появиться социалистическое Конго или Конго, союзное с Ганой и Гвинеей, панафриканское, антизападное Конго. Этому не бывать.
- Конго после независимости будет передано под флаг ООН. Паникеры-бельгийцы не смогут его удержать. Внутри Конго нет сил, способных его объединить и им управлять. Видел бы ты этих будущих правителей - толстый, ленивый недоучка-семинарист Касавубу; извивающийся, как змея, Бомбоко; напыщенный, как индюк, Илео. Они ждут своих вилл и автомобилей. Им наплевать на Конго. Только один смутьян, Лумумба, требует независимости. Бельгийцы упекли его в тюрьму, а своих лакеев пригласили в Брюссель на конференцию "круглого стола". Лет через пять пообещают им независимость. Американцы им не верят. Случится смута, кто утихомирит Конго? Кто наведет там порядок?

Хаммаршельд протянул Гринбеку палец. Тот ухватил его и начал энергично трясти.

- Молодец, Гринбек! Конечно, мы. Я встретился с Джоном Рокфеллером-младшим и все с ним обсудил. Он президент Фонда Рокфеллера. Большой знаток Востока и Африки. У него в руках все нити. Он сказал мне пророческие слова: "Конго - ключ к Африке. Мы не можем оставить его на произвол судьбы. Мы решили использовать Организацию Объединенных Наций, чтобы удержать Конго. Иного пути нет. Готовьтесь".
- Я сказал Джону Рокфеллеру: "Зачем же я ездил в Африку, каждый день перелетал в самолете с одного аэродрома на другой, обходил почетные караулы, тряс руки сотням людей, недосыпал, переедал, накачивался лекарствами, чтобы не схватить какую-нибудь тропическую лихорадку,- ради прекрасных глаз африканских лидеров? Нет. Ради того, чтобы определить будущую роль ООН в Африке. Оказывается, вы от меня иного и не ожидали".
- Рокфеллер скупо засмеялся и ответил мне: "Я вижу, вас учить не надо. Но вам будет приятнее, если вы узнаете, что мы решили поддерживать ваши начинания в Африке. У вас есть на кого положиться - Кордье, Банч, Вишгоф. Не теряйте времени!"
- Вот, дорогой Гринбек, какую высокую миссию мы должны выполнить. Заложен ее фундамент, теперь начнется восхождение по ее ступеням.

Под размеренный говор Хаммаршельда Гринбек доел свой банан и незаметно уснул. У Хаммаршельда тоже закрывались глаза.

"Куда меня приведут эти ступени?" - подумал он.

Глаза совсем закрылись, и Хаммаршельд увидел перед собой длинную лестницу. Вначале ступени были широкие и пологие. Потом они поднимались круче, становились уже и как будто обрывались небольшой площадкой. За нею была пустота. Это озадачило Хаммаршельда, и он, как был в носках, осторожно поднялся к площадке. Внизу простирались джунгли, необозримые, как море. Лестница зашаталась, и он схватился за перила. Ему стало жутко. Появилось чувство падения в никуда. Он вздрогнул и открыл глаза: полумрак гостиной, уснувший Гринбек. Руки судорожно сжимают подлокотники кресла.

"Какое неприятное видение,- подумал он.- Может быть, не стоит подниматься по этим ступеням? А, чепуха! Усталость, полеты вверх, вниз, вверх, вниз... Черные улыбающиеся лица, трепещущие флаги, колышущиеся джунгли - все перемешалось. Поеду на уик-энд в Брюстер, заплыву на середину озера, растянусь в шезлонге, погляжу в бездонную глубину неба и озера - все пройдет".
***

После возвращения Хаммаршельда из Африки события завертелись с нарастающей быстротой.

Вначале пришло неожиданное сообщение из Брюсселя. Конференция "круглого стола" закончилась совсем не так, как предполагали бельгийцы. Конголезцы из разных партий, такие разобщенные перед отъездом из Леопольдвиля, приехав в Брюссель, заявили, что они представляют на переговорах единую группу. В конференции "круглого стола" участвовало 96 конголезцев от 13 политических группировок и партий. Все вместе они потребовали освобождения из тюрьмы лидера партии Национальное движение Конго Патриса Лумумбы и заявили, что без него не начнут переговоров. Бельгийцам пришлось выпустить Лумумбу из тюрьмы, снять с него кандалы, переодеть в европейский костюм и на самолете доставить в Брюссель. Когда он прибыл в зал заседаний, из-под белоснежных манжет выглядывали кровоподтеки от кандалов. Лумумбу это не смущало. Он возглавил конголезскую делегацию, и все ему подчинились. Теперь конголезцы выступали единым фронтом, а делегация бельгийского парламента была разобщена: представители от правых партий готовы были арестовать всех конголезцев и прервать переговоры, социалисты и другие левые говорили о неизбежности предоставления Конго независимости.

На открытии конференции "круглого стола" премьер-министр Бельгии Г.Эйскенс высокомерно заявил, что он не намерен обсуждать вопрос о предоставлении независимости Конго. А Лумумба заявил, что конголезцы не станут обсуждать ничего другого, пока не будет решен вопрос о сроке объявления независимости Конго. Для бельгийцев это был неожиданный удар. Расчеты затянуть передачу власти по крайней мере на четыре года рассыпались как карточный домик.

Бельгийскому правительству надо было выиграть время. Вспомнили удачливого Леопольда II. Он создал свободное государство Конго 1 июля 1885 года. Теперь бельгийская делегация упрашивала конголезцев принять эту "историческую дату". Лумумба проявил мудрость и великодушие - согласился. Но чтобы не путать с 1 июля, было решено объявить независимость Конго 30 июня 1960 года.

То, что Бельгии пришлось пойти на такую уступку, было неожиданностью. В западных странах это вызвало шок и потрясение. Особенно бурно реагировали американцы.

Сенатор Томас Додд, негласный лидер конголезского лобби, бушевал в американском конгрессе. "Эти лягушатники струсили! (Он употребил более сильное выражение насчет их штанов). Они капитулировали,- вопил Додд,- так они пустят по ветру всю Африку. Мы не допустим этого".

Сенатору было отчего волноваться: он имел крупные вложения в рудники Катанги.

Бельгийское правительство оправдывалось: в Конго появится второй Алжир, мы не Франция, не выдержим такой войны; кто нас будет спасать? Разумнее решить все по-хорошему.

Трезвые политики в западных странах и в самой Бельгии согласились с этими доводами. Бельгийский сенатор Анри Роллэн заверил конголезцев, что 30 июня им "вручат ключи от их дома".

Разжигать новую войну в сердце Африки было опасно. А независимости... они бывают разные. Конголезцам придется снова сотрудничать с Бельгией, только теперь под новой вывеской.

Патрис Лумумба хорошо знал бельгийские колониальные власти. Еще в июле 1959 года, выступая на съезде партии Национальное движение Конго, он говорил:

"Бельгийское правительство, предлагая конголезцам независимость, не заботится о стремлениях конголезского народа. Оно преследует свои цели. И каковы же эти цели? Поставить у власти белых и черных колонизаторов; создать марионеточное правительство, в рамках которого старая колониальная администрация будет продолжать дергать за веревочки тех марионеток, которых она поставит у власти. Таким образом, режим не изменится, изменятся только лидеры".

Именно на такой исход и рассчитывало бельгийское правительство: сделать независимость ширмой; создать правительство из послушных ему местных лидеров, дать им виллы, автомобили с шоферами; выделить бельгийских советников, двух-трех крикунов купить дополнительными подачками,- а дальше все останется по-прежнему.
***

События в Конго пошли по иному пути. Стремление к независимости нового государства в сердце Африки вызвало такой мощный резонанс на международной арене, что мир оказался на грани войны, грозившей перекинуться на другие континенты. В конфликт, возникший между Бельгией и ее бывшей колонией Конго, в течение трех лет были вовлечены многие государства, и, что самое невероятное, в военные операции в Конго была втянута Организация Объединенных Наций. Организация, призванная хранить мир, оказалась одной из сторон в конфликте, а ее войска, собранные из 28 стран (из Европы, Азии, Африки и Латинской Америки), в течение трех лет находились в Конго и не только не смогли выполнить свою миротворческую миссию, но часто способствовали новым вспышкам волнений и конфликтов.

Печальным результатом операций ООН в Конго было предательское убийство национального героя страны и ее первого премьер-министра Патриса Лумумбы; они же привели к гибели генерального секретаря Организации Объединенных Наций Дага Хаммаршельда, вдохновителя и организатора этих операций.

Ошибки прошлого не должны повторяться. Международные кризисные ситуации независимо от того, в каком районе земного шара они возникают, отличаются тем, что в них могут оказаться втянутыми великие державы, группы государств на всех континентах и может создаться такой клубок противоречий, из которого нелегко найти выход. Кризис может затянуться и даже перекинуться на другие части света. Все это было характерно для событий в Конго. События в Конго были трагическими. Они стоили тысяч жизней, надолго задержали мирное развитие этой страны.
***

В наше время ни в одном международном конфликте ни один человек, пожалуй, не играл такой роли, как Хаммаршельд в событиях в Конго. Никто не заставлял его брать эту роль на себя, хотя благословение США и других западных стран он получил. В то же время Хаммаршельд поставил себя и Организацию Объединенных Наций в центр международного политического урагана, который бушевал непрерывно, пока продолжались операции ООН в Конго.

Когда Хаммаршельда критиковали за его действия в Конго, он в сердцах говорил: "История покажет, что я был прав". Или: "История нас рассудит".

История - судья суровый и беспощадный. И лучше остерегаться прикрываться ее именем, да еще с позиций будущего. Следует помнить, что со временем обнаруживаются документы, доказательства, воспоминания очевидцев, ранее неизвестные. Они могут вскрыть ложь, извращения, лицемерие, даже невольные заблуждения. История ничего не прощает.

В период, когда Организация Объединенных Наций была поглощена событиями в Конго, далеко не все дипломаты и сотрудники Секретариата ООН могли разобраться в том, что на самом деле там происходило и какова роль основных участников драмы. Сейчас, много лет спустя, в этом разобраться легче. Как известно, события происходят в строгой последовательности: одно не случится, пока не произошло другое, а третье и вовсе не имело бы места, если не случились бы первые два. Некоторые из них происходят одновременно, и это важно для установления их взаимосвязи. С течением времени все становится на свои места. Хронология событий выстраивается в стройный ряд. Уже не годы и не месяцы, а дни и минуты имеют свое значение. Это уже история, которую можно пытаться фальсифицировать, но изменить нельзя. Сопоставление хронологических данных высвечивает события совсем в ином аспекте, чем они представлялись тогда, когда они происходили. А различные свидетельские показания, обнародованные и неизвестные ранее документы дорисовывают истинную картину того, что произошло много лет назад. И тогда можно делать выводы. Они звучат как приговор. Тот самый приговор истины, который и Хаммаршельд, и его сподвижники призывали в свидетели своих деяний, полагая, что он обелит их и оправдает. В большинстве случаев оказывается наоборот: приговор получается обвинительным.

Описываемые события в Конго охватывают сравнительно короткий период - с начала 1960 до сентября 1961 года. Год и девять месяцев. От зарождения идеи об операциях ООН в Конго и до ее банкротства. События эти прошли через несколько стадий. Сейчас, с временного расстояния, они просматриваются четко.

Первая стадия - с января 1960 года до предоставления Конго независимости 30 июня 1960 года. Это период переговоров между Бельгией и конголезскими лидерами об условиях независимости. В то же время определилась расстановка сил всех будущих участников драмы Конго, включая Организацию Объединенных Наций.

Вторая стадия - с июля до середины сентября 1960 года. В это время предпринималась попытка ликвидировать предоставленную Конго независимость. Бельгия пошла на военную оккупацию Конго и пыталась отколоть провинцию Катанга. Другие западные державы добивались развертывания военных операций ООН в Конго. Силы ООН содействовали ликвидации конституционного правительства Конго во главе с Лумумбой и помогали Мобуту совершить военный переворот.

Третья стадия - с середины сентября 1960 до февраля 1961 года. Предпринималась попытка расчленить Конго и укрепить "независимое государство Катангу" во главе с Чомбе. Одновременно велась отчаянная борьба против законного правительства Конго с целью его ликвидации. Было совершено злодейское убийство Патриса Лумумбы.

Четвертая стадия - с февраля по сентябрь 1961 года. В ООН было принято решение восстановить конституционное правительство Конго, предотвратить выход Катанги из состава Конго и добиться объединения всех провинций, включая Катангу, в одно государство. Хаммаршельд отправился в Конго для выполнения этих решений, но его попытки реверсировать ход событий потерпели поражение и стали причиной его гибели.

Имеется еще и пятая стадия - заключительная, в ходе которой объединение Конго в единое государство завершается, а операции ООН прекращаются. Хаммаршельд не дожил до того времени, последний этап пришлось заканчивать его преемнику У Тану. Но эти события уже выходят за пределы нашего повествования. Можно только заметить, что У Тан в отличие от Хаммаршельда сразу отказался от курса на вмешательство Организации Объединенных Наций в дела Конго и в конечном счете свернул военные операции ООН в этой стране.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ИСХОДНЫЕ РУБЕЖИ
(Первая стадия: январь - 30 июня 1960 года)

Тот, кто вовремя занимает исходный рубеж, обеспечивает себе преимущество в предстоящем сражении и, возможно, победу. Так бывает на войне. В политике проявить такую прозорливость гораздо сложнее. Сначала нужно определить, где расположен исходный рубеж, а потом решать, когда на нем можно появиться. Если начать занимать его слишком рано, можно помешать желаемому ходу событий или вызвать недоумение, а то и насмешки окружающих. Опаздывать же с занятием исходных рубежей вообще нельзя - это ведет к поражению.

В начале 1960 года Конго оставалось колонией Бельгии. Колониальные власти в Брюсселе и Леопольдвиле были уверены, что они удержат господство в Конго еще надолго. Они всерьез планировали приурочить объявление независимости к столетию создания "свободного государства Конго", то есть к 1985 году. В своих расчетах они ошиблись ровно на двадцать пять лет и, стало быть, были обречены на потерю Конго и на поражение.

Если правящие круги Бельгии проявляли столь безнадежную слепоту в отношении положения дел в их главной колонии, то чем объяснить прозорливость генерального секретаря ООН Хаммаршельда, который в январе 1960 года совершил облет всей Африки и дважды за это время посетил Конго? Неужели он сам увидел, что Конго станет тем рубежом, где в 60-х годах будут проходить главные сражения за Африку?

Оказывается, у него были предшественники.

Накануне визита Хаммаршельда Конго посетило несколько групп, представлявших финансовые круги Уоллстрита. Одну из них возглавлял президент крупнейшего банка Америки "Чейз Манхэттен" Дэвид Рокфеллер.

Если читатель возьмет на себя труд проследить поездки по миру представителей финансового дома Рокфеллеров и обратит внимание на события, которые происходят в странах, удостоенных высокого посещения, то он обнаружит немало любопытных деталей: после таких визитов нередко вспыхивали волнения, происходили перевороты, менялись правительства или их политическая ориентация в сторону усиления сотрудничества с США.

Не была безрезультатной и поездка Дэвида Рокфеллера в Конго. Сразу после нее несколько американских банков - "Чейз Манхэттен", "Ферст нэшнл", "Диллон Рид" и "Браун бразерс энд Гарриман" объединились в консорциум, чтобы предоставить заем Конго. Они подключили к этой сделке Международный банк реконструкции и развития в Вашингтоне, чтобы придать всей операции некую международность (выходит, и им не давали покоя лавры Леопольда II). Общая сумма займа составила колоссальную по тем временам цифру - 325 миллионов долларов.

Американские банки не бросают денег на ветер. В данном случае они предоставили треть миллиарда долларов стране, которая еще не обрела независимость и оставалась под бельгийским господством. Но они заботились не об интересах бельгийских колонизаторов, которые не замечали, что в Конго почва уходит из-под их ног, а о своих собственных. Американские монополии старались сохранить за собой беспрепятственный доступ к несметным богатствам Конго, чтобы бесперебойно выкачивать из его недр стратегические ресурсы. Выделенные ими средства должны были послужить этим целям. Их стремление удержаться в Конго после получения им независимости было вполне объяснимым.

Но как объяснить столь повышенный и ранний интерес к Конго у Хаммаршельда? Он представлял международную организацию - ООН. У нее не было в Конго ни рудников, ни капиталовложений; ей нечего было там ни терять, ни приобретать. И, как мы убедились, еще было далеко не ясно, когда эта страна обретет независимость.

Вряд ли появление Хаммаршельда в этот период в Конго было простой случайностью. Вероятно, не было простым совпадением и то, что он побывал в Конго вскоре после посещения его американскими финансистами. Похоже на то, что у них были совпадающие интересы и, возможно, их действия если и не координировались прямо, то, во всяком случае, находились в едином ключе. Уж очень синхронно они и он появились на исходном рубеже Конго.

Хаммаршельд был осторожным человеком. Своим друзьям он с гордостью говорил: "Мудрый политик должен предвидеть свои действия на несколько ходов вперед. Как в игре в шахматы. И не только свои, но и действия противника. А для победы над ним он должен иметь собственный стратегический план".

Для Организации Объединенных Наций Конго не было противником. Следовало ожидать, что, обретя независимость, Конго станет полноправным членом ООН и будет нуждаться в ее поддержке, чтобы быстрее встать на ноги. На этом строился стратегический план Хаммаршельда. Он был убежден, что конголезцы не справятся с проблемами управления страной, которые встанут перед ними после ухода бельгийской администрации и обретения независимости. А это создаст для ООН возможность заполнить образовавшийся вакуум и сыграть решающую роль в том, чтобы вывести Конго на новый путь развития. Заполнение различных вакуумов, реальных и воображаемых, было любимым занятием Хаммаршельда.

Чтобы обсудить план действий ООН в Конго, Хаммаршельд пригласил к себе своих ближайших помощников - американцев Кордье, Вишгофа и Банча. На данной стадии посвящать кого-либо из посторонних в свои намерения генеральный секретарь считал неразумным.

В политике любой маневр имеет тем больше шансов на успех, чем меньше людей о нем знает заранее. Группа советников Хаммаршельда составляла предельно возможный минимум тех, без кого он не мог обойтись. Так или иначе будут вовлечены в операции ООН по Конго Эндрю Кордье, как его первый заместитель и доверенное лицо, Гейнц Вишгоф, как специалист по Африке, и Ральф Банч, для приглашения которого были особые причины. Во-первых, Банч был черный и как нельзя лучше подходил для контактов с африканцами. Во-вторых, Хаммаршельд решил, что именно Банча он пошлет в Конго в качестве первой ласточки ООН. Такой выбор должен польстить конголезцам. Ральф Банч - первый негр, удостоенный Нобелевской премии мира. Он получил ее в 1950 году за посредничество в ближневосточных переговорах.

Совещание состоялось в зале кабинета на 38-м этаже здания ООН, где обычно проходили заседания под председательством Хаммаршельда.

- Эндрю, Ральф, Гейнц, садитесь,- обратился Хаммаршельд к своим помощникам.- Я пригласил вас, чтобы обсудить проблемы Африки. Вам, как и мне, ясно, что Конго - ключ к Африке (Хаммаршельд со скрытым удовольствием повторил фразу, сказанную Джоном Рокфеллером). Поэтому ограничим нашу беседу проблемами Конго. Я попрошу Гейнца обрисовать обстановку, сложившуюся после Брюссельской конференции "круглого стола", и дать прогноз событий в Конго до официальной даты объявления независимости. Потом мы решим, что следует предпринять, чтобы быть готовыми к любым неожиданностям.

Вишгоф сопровождал Хаммаршельда в поездке по Африке. Именно он обратил его внимание на Конго. Разумеется, он был осведомлен об интересах американских деловых кругов в Конго. После поездки по Африканскому континенту Вишгоф напрямую предупредил госдепартамент, что "Конго - чувствительное подбрюшье Африки". Он советовал не допустить, чтобы в Конго взяли верх националистические силы, подобные тем, которые возглавили панафриканское движение в Гане, Гвинее и Мали. Вишгоф говорил без излишних церемоний.

- Мы не жеманные девицы,- начал он решительно.- Мы должны смотреть фактам в лицо. Бельгийцы потеряли Конго до конференции "круглого стола". Это итог их безмозглого управления огромной колонией. На четырнадцать миллионов населения ни одного местного администратора, горстка специалистов и никакой инфраструктуры. На спинах конголезцев сидят десять тысяч бельгийских администраторов - нувориши, выскочки из средних классов, которые умеют только хапать и размахивать кнутом. С ними сто тысяч белых, живущих среди черных, как белые вороны, менее десяти процентов из них считают себя жителями Конго. Что вы хотите, чтобы после независимости этих чужеродных пришельцев согласились терпеть так же, как до независимости? Их прогонят, и они побегут. Бегство будет паническим. Страна будет ввергнута в хаос.

Нам важно знать, когда это случится. Я отвечу: это может случиться в любую минуту, даже сейчас, когда мы с вами беседуем. Пророчества в такой ситуации бессмысленны, важно предвидеть результат.

Возьму на себя смелость вас успокоить. Все же я думаю, что конференция "круглого стола" дала бельгийцам временную передышку. Она успокоила подстрекателей из других африканских государств, а местным политическим деятелям вселила надежду, пусть иллюзорную, на мирную передачу власти. Я уверен, что до 30 июня ничего непоправимого не случится. Это мой первый вывод.

Хаммаршельд сказал:
- Ну что же, это утешительно. Значит, есть время спланировать наши мероприятия.
- Мой второй вывод,- продолжал Вишгоф.- Настоящий кризис в Конго начнется после объявления независимости. Местные лидеры, которые получат власть, не смогут управлять огромной страной без специалистов, без административных кадров. Бельгийцев они обратно не примут, найти сразу десятки тысяч других просто невозможно. Кто же им поможет?
- Вот тот случай, когда Организация Объединенных Наций станет ангелом-спасителем для получившей независимость разоренной колонии. Воспользуемся этим. Мы получим возможность контролировать положение в Конго. Это главное. У меня все.

И как бы в подтверждение непреложности своего вывода Вишгоф с силой воткнул остро заточенный карандаш в лежавшую перед ним стопку бумаг. Карандаш сломался, он бросил его в пепельницу, вынул из стаканчика другой и грозно выставил его перед собой. Он был готов к новым сражениям.

Хаммаршельд спросил:
- Эндрю, Ральф, хотите что-нибудь добавить?

Те отрицательно покачали головами.
- Тогда,- сказал Хаммаршельд,- разрешите мне подвести итоги. Рано или поздно нам придется заниматься Конго, поэтому не будем терять время. И не будем полагаться на других. Необходимо обеспечить наше присутствие в Конго как можно скорее. Мы должны видеть все, что там происходит, своими, а не чужими глазами и иметь уверенность, что ничто не застанет нас врасплох. Мы можем послать в Конго специального представителя - согласие бельгийских властей получено. А конголезские лидеры просят направить резидента технической помощи. Кандидатуры на оба назначения у меня есть.
- Ральф, я обращаюсь к вам. Вы понимаете, что для Конго лучше вас никого не найти? Вас примут как своего, вам обеспечено доверие. Я уверен, вы не откажетесь.
- Мой дорогой Даг!- отвечал Банч.- Вы предложили мне назначение в Конго в такой форме, что я не имею морального права отказаться. Это нелегкая миссия. Но я ее приму.
- Благодарю вас.- Хаммаршельд подошел к Банчу и тепло пожал ему руку.- На руководство технической помощью я назначаю Стуре Линнера. Он мой соотечественник. Уверен, что Ральф и Стуре будут достойно представлять ООН в Конго.
- Несколько слов о задачах. До независимости осталось пять месяцев. На этот период наши задачи ограниченные. Первая - следить за развитием событий, как будет складываться расстановка сил между бельгийцами и конголезцами, определить перспективных конголезских лидеров, установить с ними контакты. Вторая - построить мосты доверия между ООН и конголезцами, объяснить преимущества получения помощи через ООН. Скажем так, небольшая коммивояжерская роль. Привлечь конголезских лидеров на сторону ООН и вовремя подсказать им, чтобы они обращались к нам в случае любых затруднений. Необходимо добиться, чтобы просителем была конголезская сторона. Тогда у нас будут основания провести их просьбы через главные органы ООН.
- Даг, можете быть уверены, конголезцы обратятся к вам раньше, чем вы ожидаете,- сказал Банч.- Необходимые разъяснения они получат.
- Я не сомневаюсь,- заметил Хаммаршельд.- Просто нам следовало внести ясность в эти вопросы. Остается одна проблема - связь. Она должна быть оперативной и надежной. Эндрю, я надеюсь, вы возьмете это на себя.

Кордье пошутил:
- Даг, не думаете ли вы, что я буду полагаться на бельгийскую почту и телеграф? Брюссель нам лучше исключить: сами не удержались и нам напортят. Я договорюсь с госдепартаментом. Нам дадут каналы связи. Уже сейчас мы можем использовать военные базы НАТО "Китона" и "Камина" на территории Конго. Могу заверить, мы будем знать раньше бельгийцев, что происходит в Конго.

Хаммаршельд резюмировал:
- Ну вот и отлично. Гейнц, возьмите на себя контроль за перепиской по Конго, заведите дела, досье с грифом "Конфиденциально". Операция огласке не подлежит.

Вот так на практике проходило большинство заседаний под председательством Хаммаршельда в его святая святых - Секретариате на 38-м этаже здания ООН. Этаж круглосуточно находился под жесткой охраной только американцев в их двойном качестве - сотрудников службы безопасности ООН и одновременно спецслужб США.

Как мы убедились, на особо важные совещания допускались только советники-американцы. Конечно, были и другие советники, из западных стран, и даже несколько доверенных лиц из стран развивающихся, но они приглашались к Хаммаршельду значительно реже. Да и какое значение имело их присутствие на подобных совещаниях, если все, что на них обсуждалось, становилось достоянием только одного государства-члена, а именно США? А для всех других применялась формула "огласке не подлежит".

Немного стоили заявления Хаммаршельда о том, что ООН работает в стеклянном доме, который просматривается насквозь. Его этаж был плотно зашторен.

Проведенное Хаммаршельдом закрытое совещание по Конго разоблачает еще один миф - об институте генерального секретаря ООН, который так настойчиво пропагандировали вначале сам Хаммаршельд, а затем и представители западных держав. Они утверждали, что, действуя в одном лице, от имени всей ООН, генеральный секретарь якобы служит одинаково всем государствам-членам. Как же это выглядело на деле?

Генеральный секретарь в узком кругу своих советников, можно сказать, в самом узком, потому что присутствовали только американцы, принимает важнейшее политическое решение, касающееся судеб страны, которая еще не является членом ООН и даже не получила независимости. При этом он не консультируется ни с одним из главных органов ООН и не имеет ни от кого никаких полномочий. По решению Хаммаршельда в страну, находящуюся под колониальным управлением, посылается группа наблюдателей ООН. На ее посылку было получено согласие бельгийской администрации. Следовательно, генеральный секретарь поставил себя в положение лица, сотрудничающего с колонизаторами. Де-факто он создал первоначальный механизм присутствия ООН в Конго. Но группа наблюдателей ООН подчинялась одному только Хаммаршельду.

Положение беспрецедентное. И вел себя Хаммаршельд в этой ситуации престранно. Ни перед бельгийскими властями, ни перед местными конголезскими лидерами он не открывал своих карт. Он им не объяснял, что передовая группа сотрудников ООН во главе с Ральфом Банчем имела задачу подготовить базу для развертывания в Конго операций ООН.

За спиной Хаммаршельда стояли американцы. Они не выдвигали перед ним официальных требований. То, что нужно, они подсказывали через Банча или Кордье.

Со своей стороны они укрепили посольство в Леопольдвиле, перебросив туда из Бонна опытного дипломата Клера Тимберлейка.

Приезд Тимберлейка создал некоторую двусмысленность в деятельности группы Банча. Посол не обладал тактом и считал, что все американцы, находившиеся в Конго, должны подчиняться ему. Это верно в отношении американских учреждений, но Банч возглавлял миссию ООН, и его коробило, когда Тимберлейк пытался давать ему указания. Избежать надзора Тимберлейка за своей деятельностью Банч не мог, хотя и объяснял, что контакты между миссией ООН и посольством США носят консультативный характер. Суть дела от этого не менялась. Хаммаршельд мог быть уверен, что все, что приходило из Конго от Банча, было согласовано с американцами.
***

Итак, с февраля до июня 1960 года основные участники будущих событий в Конго занимали исходные позиции.

Бельгийское правительство все еще питало надежды, что смена декораций не изменит существа дела.

Расчет был прост: за одну ночь невозможно подготовить тысячи чиновников и специалистов, чтобы перехватить власть на лету и гарантировать бесперебойную работу управленческого аппарата огромной и сложной страны. Подготовкой таких кадров никто не занимался. Политические лидеры Конго, вернувшиеся из Брюсселя, были озабочены тем, чтобы добиться избрания в парламент и получить возможность сформировать правительство независимого Конго.

Бельгийская администрация принимала стремления местных лидеров к власти за готовность оставить на своих местах на длительное время всех бельгийских чиновников. В самом деле, жизнь не могла остановиться. Управление фабриками, заводами, рудниками и электростанциями, транспортом, почтой и телеграфом, аэродромами и радиостанциями осуществлялось бельгийскими специалистами - ни дублеров, ни помощников из местного населения у них не было. В десятитысячной армии "форс пюблик" не было ни одного конголезского офицера, только рядовые и сержанты. Командовал армией бельгийский генерал Янсенс.

Самоуспокоенность бельгийских властей основывалась на уверенности, что в результате выборов победят те конголезские лидеры и партии, с которыми у них было налажено сотрудничество,- Жозеф Касавубу и его партия "Абако", Моиз Чомбе с партией "Конакат", Калонджи, Бомбоко, Адула и другие. Премьер-министром нового правительства станет верный им Касавубу, президентом - Илео. В кабинет войдут рекомендованные ими лица, для которых заранее подобраны бельгийские советники. Они-то и будут фактическими министрами, правящими страной.

Были в бельгийской администрации и такие деятели, которые не верили в благополучный исход выборов. Они прилагали усилия, чтобы расколоть конголезцев, шли на открытый подкуп своих ставленников и надеялись инсценировать через них обращение к королю Бельгии остаться главой Конго и после объявления независимости страны. Все эти иллюзорные расчеты бельгийских властей рассеялись как дым.

Представители ООН, обосновавшиеся в Леопольдвиле [Ныне Киншаса - столица республики Заир], понимали политическую близорукость бельгийских колониальных властей. Так же хорошо видели это и американцы. Но ни те ни другие не спешили открыть глаза бельгийцам. Скорее наоборот. Они выжидали. Их расчет был прост: подгнивший плод быстрее упадет к их ногам. А уж к тому, чтобы подхватить его на лету, они готовились весьма энсфгично.

Выборы в парламент Конго в соответствии с конституцией "Луа фундаменталь", одобренной бельгийским парламентом, проходили в мае 1960 года. Они преподнесли бельгийцам сюрприз. Уверенную победу на выборах одержала только одна партия - Национальное движение Конго. Из 137 мест в палате депутатов сторонники Патриса Лумумбы получили 74.

Депутатские мандаты завоевал весь актив партии - группа конголезцев, выступавшая наиболее последовательно и решительно за подлинную независимость Конго. Пятнадцать других партий разделили оставшиеся места в парламенте врассыпную, по нескольку депутатов на партию. Рухнули расчеты бельгийцев на то, что формирование правительства будет поручено их марионеткам.

23 мая избранный парламент единогласно утвердил Патриса Лумумбу премьер-министром правительства Конго. Касавубу выбрали президентом, функции которого по конституции были чисто представительскими. По крайней мере так казалось конголезцам. Позднее они, наверное, пожалели, что предоставили президентский пост бельгийскому ставленнику.

До независимости оставалась одна неделя.

Хаммаршельд получил от Банча донесение по итогам выборов в конголезский парламент.

В нем отмечалось: выборы убедительно показали, что единственной организованной политической силой в стране является партия Национальное движение Конго. Хотя общее число ее сторонников в стране пока невелико и она слаба в районе Леопольдвиля, победа на выборах быстро расширит массовую опору этой партии. Она также установила прочные связи с национально-освободительными движениями в других странах, с правящими партиями в Гане, Гвинее, Мали, Объединенной Арабской Республике. Руководство партии ориентируется на радикальные движения в Африке. Избрание Лумумбы на пост премьер-министра - опасный симптом. Из всех конголезских лидеров с ним будет особенно трудно достичь договоренности.

Ральф Банч докладывал Хаммаршельду, что ему, как представителю ООН, удалось наладить рабочие контакты с лидерами основных группировок конголезцев, включая Лумумбу и его окружение. Все они проявляют интерес к установлению связей с ООН. Банч выразил уверенность, что сразу после объявления независимости новое правительство Конго направит в ООН официальную просьбу о помощи.

Этим донесением Хаммаршельд был доволен. Все шло по плану. Группа Банча в Конго была небольшой, но с поставленными задачами справилась хорошо. Рядом с наблюдателями ООН в Конго находилась большая группа американцев. Они обосновались не только в Леопольдвиле. Их опорные пункты под вывеской консульств, банковских контор, торговых фирм были разбросаны по всем городам, а в глубинные районы страны проникли американские миссионеры. Сеть американских учреждений, разбросанных по стране, находилась под контролем посольства США в Леопольдвиле. Когда его возглавил Тимберлейк, оно превратилось в боевой штаб, который внимательно следил за ходом событий в Конго накануне независимости. Не в пример разболтанным бельгийским чиновникам американцы не дремали и не сидели сложа руки. Особую активность развило Центральное разведывательное управление США. Его отделения пристроились под крышей американских учреждений во всех уголках страны. Кстати, они были созданы задолго до прибытия в Конго Тимберлейка.

Казалось бы, разведывательным службам нечего делать в отсталой колониальной стране. Разве Конго представляло угрозу такой могущественной стране, как США, удаленной от Африки на тысячи километров? Однако мы знаем, что для американских монополий Конго было отнюдь не безразлично. Ведь именно Бельгийское Конго поставляло США урановую руду для производства атомного оружия. Американские бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, имели начинку конголезского происхождения - с рудников Шинколобве. К 1960 году общие капиталовложения американских монополий в Бельгийском Конго составляли свыше шестисот миллионов долларов. Им было что защищать.

Правящие круги США опасались, что после ухода из Конго бельгийских колонизаторов в стране возобладают подлинно националистические силы, которые могли получить помощь от других независимых стран в Африке и за ее пределами и по их примеру потребовать национализации всей иностранной собственности, а не только бельгийской. Тогда американские интересы были бы поставлены под угрозу. Вот чего панически боялись американцы. Поэтому задолго до провозглашения независимости Конго они развернули там деятельность ЦРУ и послали туда такого изворотливого дипломата, как Тимберлейк. Эмиссары американского империализма сразу приступили к делу. ЦРУ обычно занимается темными и даже "мокрыми" делами, но начинать с этого было неразумно, да и неясно было на этом этапе, кто из конголезцев наиболее опасен для американцев. Позднее они в этом разберутся и еще покажут, как умеют насаждать свою "демократию".

А пока Тимберлейк и резидент ЦРУ договорились, что они будут выполнять "благородную задачу" - займутся приобретением надежных друзей. В период подготовки к выборам в парламент они сумели "заполучить" около дюжины депутатов и даже внедрили несколько "своих людей" в правительство Патриса Лумумбы. Один из них, некий Б., занимал довольно высокий пост и, переходя из правительства в правительство, процветал очень долго. Американские спецслужбы скрывают имена таких людей под замысловатыми кодами, поэтому фамилии их не упоминаются. Но дело не в фамилиях. Вскоре после объявления независимости произошел эпизод, в котором американские ставленники в своем ретивом желании услужить новым хозяевам саморазоблачили себя целиком всей группой. Правда, в хаосе событий тех дней не все это заметили. Случайные разоблачения, промахи и неудачи со временем забываются, если главные действующие стороны достигают того успеха, на который они рассчитывали.

И американцы, и действовавший с ними синхронно Хаммаршельд вовремя создали в Конго свои опорные пункты. Их люди были на местах, у них были налажены связи с будущими конголезскими парламентариями и членами правительства. В случае осложнений конголезцы должны были неизбежно обратиться к ним.

Замысел Хаммаршельда срабатывал.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. МАНДАТ
(Конго, вторая стадия: 30 июня - 14 сентября 1960 года)

Время от предоставления независимости Конго до ее ликвидации охватывает всего два с половиной месяца - с 30 июня по 14 сентября 1960 года.

В драматических событиях этого периода зловещую роль для судеб страны сыграл Хаммаршельд, скорее вольный, чем невольный исполнитель коварных замыслов США и других западных держав. Он делал все возможное, а большей частью и невозможное, чтобы отстранить от управления страной законное правительство, которое попросило Организацию Объединенных Наций помочь укрепить независимость Конго. Хаммаршельд совершал действия, недопустимые для него как генерального секретаря ООН, противоречащие Уставу, грубо нарушавшие резолюции Совета Безопасности. Он стал соучастником тех, кто пытался поставить на колени молодую республику. Вот как разворачивались эти события.

30 июня 1960 года в Леопольдвиле состоялась церемония передачи власти от Бельгии новому государству - республике Конго. Из Брюсселя прибыл король Бельгии Бодуэн II. Присутствовали представители ООН, произносились торжественные речи. Король говорил о том, что конголезцы получают свою страну, как щедрый дар процветающей. И совсем неожиданно для бельгийцев прозвучала речь премьер-министра Республики Конго Патриса Лумумбы:

"Конголезцы и конголезки!

"Борцы за независимость, добившиеся сегодня победы!

"...Ни один житель Конго никогда не забудет, что независимость завоевана нами в борьбе, в борьбе повседневной, упорной, трудной, в которой нас не останавливали ни лишения, ни страдания, ни огромные жертвы, ни кровь, пролитая нашими народами.

"Такой была наша судьба на протяжении восьмидесяти лет колониального господства, и наши раны еще слишком свежи и болезненны, чтобы мы могли забыть о них.

"Мы познали рабский труд, за который нам платили гроши, не позволявшие ни утолить голод, ни одеться, ни занимать здоровое жилище, ни растить наших детей в условиях, каких заслуживают родные существа.

"С утра до ночи мы терпели насмешки, оскорбления и побои, потому что мы были неграми. Кто забудет, что черному говорили "ты" не как другу, а потому, что вежливое "вы" было только для белых?.."

В заключение Лумумба сказал:

"Республика Конго провозглашена, и теперь судьба нашей дорогой родины в руках ее народа.

"Мы покажем миру, что может сделать черный человек, когда он трудится в свободной стране, и мы превратим Конго в гордость Африки".

Речь премьер-министра поставила все на свои места. Она показала, что новое правительство молодой Республики Конго намерено бороться за свою подлинную независимость. И как символ решимости избавиться от колониального прошлого была сброшена с пьедестала статуя короля, возвышавшаяся на главной улице столицы.

1 июля президент республики Касавубу и премьер-министр Лумумба направили Хаммаршельду телеграмму с просьбой о принятии Конго в члены Организации Объединенных Наций. 7 июля Совет Безопасности рассмотрел эту просьбу и принял рекомендацию о приеме Конго в члены ООН. Представители Советского Союза, стран Азии и Африки поздравили народ и правительство Конго с успешным завершением борьбы за независимость. Представители Англии и Франции к своим поздравлениям добавляли похвалы Бельгии за экономический и социальный "прогресс" Конго. Американский делегат пытался сравнивать борьбу народа Конго с борьбой за независимость Америки и выражал готовность сотрудничать с новой республикой в центре Африки. Представитель Бельгии принимал похвалы за "процветание" Конго на свой счет.

А в это же время на другом берегу Атлантики с аэродромов Бельгии и других европейских стран НАТО поднимались в воздух самолеты с десантными войсками, оружием и снаряжением и брали курс на Конго. К океанскому порту Матади подходила бельгийская военная эскадра. Полным ходом шла операция по военной реоккупацип Конго бельгийскими войсками.

В Конго начались волнения. В военном лагере Тисвиль вспыхнуло восстание солдат бывшей "форс пюблик" против бельгийских офицеров. В ночь на 7 июля началось массовое бегство бельгийских служащих и их семей на пароме через реку Конго в соседний Браззавиль. Еще через несколько дней паника охватила стотысячное белое население во всех уголках страны. Между Брюсселем и Конго возник своеобразный воздушный мост: в Конго направлялись бельгийские войска и военное снаряжение, а обратно самолеты вывозили беженцев. К 19 июля из Конго уехали почти все бельгийские специалисты. Численность же бельгийских войск была доведена до 10 тысяч. Реоккупация всех основных пунктов Конго под предлогом "защиты интересов бельгийских граждан" была завершена. А защищать-то было уже некого. Зато было что защищать: рудники, шахты, алмазные копи, заводы, плантации масличной пальмы и кофе. И защищать их нужно было, как это ни парадоксально, от законного правительства Конго, только что провозглашенного независимым. Вот как своеобразно замкнулся круг!

Что же могло предпринять правительство Конго? Его положение осложнилось и тем, что ставленник бельгийцев Моиз Чомбе объявил об отделении богатейшей провинции страны Катанги от Конго, провозгласив ее "тотальную" независимость. Себя Чомбе объявил главой нового государства со столицей в Элизабетвиле [Ныне Лубумбаши - центр провинции Шаба]. Срочно был состряпан собственный флаг и сочинен гимн. В иных условиях все это смахивало бы на забавную оперетку, но Катанга давала более 50 процентов валютных поступлений Конго. На ее территории находились богатейшие залежи меди, кобальта и урана. Последовать примеру Чомбе собирался вождь алмазоносной провинции Касаи Калонджи. Расчленение Конго стало реальной угрозой.

Касавубу и Лумумба предприняли попытку предотвратить отделение Катанги и вылетели в Элизабетвиль для переговоров с Чомбе. Однако самолету главы государства и главы правительства не разрешили приземлиться на аэродроме Элизабетвиля. Они были вынуждены вернуться ни с чем.

Стало ясно, что без помощи извне правительство независимой Республики Конго справиться с создавшейся обстановкой не сможет.

Подобное развитие событий не было неожиданностью для представителя ООН Ральфа Банча и для американцев, которые заблаговременно окопались в Леопольдвиле. Наоборот, они все это предвидели почти с календарной точностью. Что касается Чомбе, то еще в мае он посетил Вашингтон по приглашению американцев и заранее поставил их в известность, что объявит отделение Катанги сразу после предоставления независимости Конго. Может быть, американцы возражали против этого, пытались убедить Чомбе не наносить удар в спину молодой республике? Нет, зачем же! Они "великодушно" предоставили ему заем в 50 миллионов долларов, так сказать, на первое время, чтобы он не испытывал недостатка в средствах в таком хлопотном деле, как создание сепаратного государства.

В первые две недели после провозглашения независимости Конго американцы и эмиссары Хаммаршельда чувствовали себя как рыба в воде. В обстановке хаоса и развала они выступали в роли спасителей, ниспосланных откуда-то свыше. Конголезскому правительству казалось, что эти посланцы не связаны с бельгийскими колонизаторами, следовательно, на них можно положиться, можно рассчитывать на их бескорыстную помощь. В этот момент произошла небольшая неувязка в действиях группы ООН и американцев.

Ральф Банч, по природе своей человек деликатный, объяснил Касавубу и Лумумбе, что помощь ООН ограничена в средствах, круг специалистов, которых можно направить в Конго, небольшой и на реализацию такой помощи потребуется немало времени.

Но конголезскому правительству нужна немедленная помощь, если не сегодня, то в течение недели. Вот если бы помощники и советники Банча завтра же возглавили транспорт, связь, финансы - это другое дело. Но Банч на это пойти не может. "А как насчет военной помощи?- спрашивал Лумумба.- Мы выгнали бельгийских офицеров из армии, вы можете в течение недели дать нам надежных военных экспертов?"

Банч неуверенно отвечал, что ООН - организация мира. Она предоставляет техническую помощь. Для решения вопроса о военной помощи требуется официальное обращение правительства к генеральному секретарю ООН.

Лумумба нетерпеливо его перебил:
- Если нужно, мы обратимся. Как скоро вы можете нам помочь?
- Я посоветуюсь с Хаммаршельдом,- ответил Банч. Лумумба возмутился:
- Времени нет для советов.
- Я помогу вам составить текст обращения,- предложил Банч.
- Слава небу, что хотя бы это вы можете сделать без консультации!- сердито заметил Лумумба. Его страна переживала кризис, и колебания Банча вызывали раздражение.

Но неуверенность Банча имела свои причины. Он хорошо знал Устав и практику деятельности ООН. Когда в каком-нибудь регионе возникала угроза миру, правительство обращалось к Совету Безопасности. А Банч имел инструкцию подталкивать молодое правительство Конго на прямое обращение к генеральному секретарю ООН. Вот он и чувствовал себя неловко: он занимал пост заместителя генерального секретаря и тоже нес ответственность за свои действия.

10 июля Банч присутствовал на заседании конголезского кабинета. Большинство членов кабинета выступало за то, чтобы получить военную помощь от Организации Объединенных Наций. Но Банч не мог давать публичных обещаний, ему нужно было согласовать вопрос с Хаммаршельдом. Нужны "обтекаемые формулировки", иначе Совет Безопасности может отказать в рассмотрении просьбы. Пока Банч размышлял, американские советники, имеющие "своих людей" в кабинете, начали действовать. Воспользовавшись отъездом Лумумбы и Касавубу в Элизабетвиль, "друзья" американцев уговорили коллег по кабинету обратиться за прямой военной помощью к США.

В Вашингтон немедленно была отправлена соответствующая телеграмма. Очевидно, ее подписал министр иностранных дел Бомбоко. Это была "медвежья услуга" не в меру ретивых сторонников американцев в правительстве Конго.

К этому времени посол США Клер Тимберлейк уже имел инструкции своего правительства.

США не могли открыто ввязываться в военный конфликт в Конго. Как бы они выглядели, выступая против своего партнера по НАТО - Бельгии? Кроме того, прямое военное вмешательство США в Конго вызвало бы протест всей Африки. Их бы заклеймили как неоколониалистов и агрессоров. Тимберлейк был осведомлен о том, что в случае необходимости помощь Конго удобнее предоставить через "нейтральный канал", то есть через ООН. Он успел обсудить этот вопрос с Ральфом Банчем и по линии посольства уже направил телеграмму Эйзенхауэру, предупредив президента о том, что конголезские лидеры обратятся с официальной просьбой о предоставлении военной помощи непосредственно в ООН.

Но до Хаммаршельда просьба конголезцев не дошла, так как связаться с ним из Конго напрямую конголезским деятелям было нелегко. В то время, когда Ральф Банч и Клер Тимберлейк обрабатывали членов конголезского кабинета и подталкивали их, чтобы они обратились к ООН с просьбой о военной помощи, Хаммаршельд находился в Женеве. Он изнывал от нетерпения, ожидая телеграммы из Конго. По его расчетам, прошли все сроки. Просьба конголезцев должна была по крайней мере несколько дней назад быть у него в руках.

Хаммаршельд нервно разгуливал по площадке Дворца наций вокруг позолоченного глобуса. Сейчас этот картинный глобус с мифологическими изображениями созвездий его раздражал. Фигуры созвездий вращались слишком медленно. Лучи солнца, попадая на изображения знаков зодиака, стреляли в него ослепительными зайчиками. Обнаженная Дева будто подмигивала, Козерог тряс бородкой, а Рак, казалось, хотел захватить его в клещи.

Отмахиваясь от лучей, посылаемых созвездиями, Хаммаршельд раздраженно говорил своему спутнику, представителю ООН в Европе Спинелли:
- Сейчас важен не только каждый день, каждый час промедления может опрокинуть все расчеты. Нам необходимо иметь официальную просьбу правительства Конго о военной помощи. Конечно, такая просьба к ООН не укладывается в общепринятые рамки. Но кризис в Конго может выйти за пределы Африки. Чтобы предотвратить угрозу всеобщему миру, Совет Безопасности может дать мне мандат возглавить помощь Конго. Иначе конголезцы обратятся за помощью к кому угодно: к американцам, русским, к братьям африканцам. ООН останется в стороне. Не понимаю, почему Банч затянул консультации с конголезцами?

Спинелли сказал:
- Не волнуйтесь, Даг. Я думаю, они уже решили эту проблему. Но с Конго еще нет надежной связи. На днях запрос придет.
- Неужели вы не понимаете, что завтра или послезавтра может быть поздно,- раздраженно сказал Хаммаршельд.- Медлить нельзя...

Спинелли вдруг остановился:
- Минутку, Даг, нас, кажется, ищут. Перепрыгивая через ступеньки, к ним бежал молодой человек:
- Вас срочно к телефону, господин генеральный секретарь! На связи Нью-Йорк и Конго. Лоретта!

Хаммаршельд, услышав имя Лоретты, бросился к зданию. Ему было все ясно. Лоретта, легендарная телефонистка ООН (тоже американка), нашла его и здесь. Она находила его везде, в любых уголках земли. На вершине горы, когда он катался на лыжах, к нему спускали геликоптер с радиотелефоном. В финской бане ему просовывали телефонную трубку, обернутую полотенцем, чтобы не обжечься... "Вот молодчина,- подумал он,- на этот раз она соединила вместе три далеко отстоящие друг от друга точки - Женеву, Нью-Йорк и Конго в один селектор".

- Сейчас все выяснится!- воскликнул Хаммаршельд.

Войдя в кабинет Спинелли, он услышал из селектора голоса Кордье и Банча.

- Ральф, я вас понял, действительно трудно подобрать подходящую форму обращения, но важно, чтобы просьба о помощи была послана. Подождите минуточку. Нас уже соединили с Женевой. Зачитайте Дагу текст просьбы.

Хаммаршельд взял микрофон:
- Ральф, я вас слушаю.
- Даг, я приветствую вас. Мы закончили консультации с конголезцами. Правительство готово обратиться к ООН с официальной просьбой об оказании технической и военной помощи, включая военных советников и экспертов для укрепления национальной обороны, создания национальной армии и поддержания законности и порядка.
- Ральф, минуту,- перебил Хаммаршельд,- не забудьте рекомендовать правительству послать телеграмму на мое имя. Это важнее всего. Теперь по содержанию! То, что вы зачитали, слишком сложно. Нужно проще: правительство просит срочно оказать военную помощь. Не нужно лишних деталей, важен сам факт обращения. Вам ясно?
Банч ответил:
- Постараюсь, чтобы вы получили такую телеграмму завтра.
- Хорошо, до свидания, Ральф.- Потом Хаммаршельд обратился к Кордье:
- Вы нас слышали, Эндрю?
- Да. Когда ожидать вас в Нью-Йорке?
- Сегодня же к вечеру. Готовьте материалы. Заседание Совета Безопасности созовем сразу после моего прибытия с аэродрома,- заключил разговор Хаммаршельд.

Этот разговор состоялся 13 июля. Генеральный секретарь ООН наконец получил телеграмму за подписью Касавубу и Лумумбы. В ней было то, чего он с таким напряжением ждал: просьба к ООН о срочном оказании военной помощи. Остальной текст телеграммы вызвал раздражение Хаммаршельда.

Во-первых, конголезское правительство указывало, что причиной, заставившей его обратиться за помощью к ООН, была агрессия Бельгии, нарушившей договор о дружбе, подписанный 29 июня 1960 года.

Такое уточнение для Хаммаршельда было излишним. Ему нужно было только оправдание для вмешательства ООН - конфликтовать с Бельгией он не намеревался.

Во-вторых, правительство Конго указывало, что оно просит помощи ООН не для восстановления внутреннего порядка, а только для защиты территориальной целостности страны от бельгийской агрессии. Эта акцентировка заранее предупреждала Хаммаршельда: не вмешивайтесь во внутренние дела.

Никаких ограничений своих действий Хаммаршельд не хотел терпеть.

В-третьих, конголезцы разъяснили, что они примут помощь вооруженных сил только от нейтральных стран и ни в коем случае от США. И еще, если ООН не окажет помощи срочно, то Конго обратится к братским странам. Угроза конголезцев обратиться за помощью к азиатским и африканским странам возмутила Хаммаршельда.

Он пригласил Кордье и Вишгофа обсудить телеграмму. Банч находился в Конго, но именно им Хаммаршельд был на этот раз недоволен. Он с этого и начал:
- Эндрю, Гейнц, садитесь. Вы читали телеграмму от правительства Конго. Это совсем не то, о чем мы договорились с Банчем. Выходит, Касавубу и Лумумба обвели его вокруг пальца.
- Даг, Банч сделал все, что мог,- возразил Кордье.- Ему помогал Тимберлейк. Лумумбу взорвало то, что в его отсутствие просьба о помощи была направлена американцам. Он не стал ни с кем советоваться и сам составил текст телеграммы, а Касавубу спросонья подписал. Теперь мы поставлены перед свершившимся фактом.

Хаммаршельд едко заметил:
- С кем же мы имеем дело в Конго - с Лумумбами, которые хотят пригласить в Конго не нас, а кого-то другого? Впрочем, и не американцев.

Кордье ответил:
- Да, получилась неувязка. Перестарались наши службы. Они подбили членов кабинета обратиться за военной помощью к США. Тимберлейк едва успел поправить эту промашку. Он уже предупредил президента. Теперь нужно действовать нам.

Хаммаршельд заметил:
- Вот именно. Сегодня же. Что у нас сегодня? 13 июля. Значит, судьба. Вы подготовили текст моего письма Совету Безопасности?

Вишгоф молча пододвинул ему папку. В ней лежал один листок - письмо генерального секретаря на имя председателя Совета:

"Я хотел бы через Вас довести до сведения Совета Безопасности о положении, которое, по моему мнению, может угрожать международному миру и безопасности.
"Поэтому я прошу Вас созвать чрезвычайное заседание Совета Безопасности для рассмотрения доклада Генерального секретаря о требовании, чтобы Организация Объединенных Наций предприняла действия в отношении Республики Конго. Я прошу созвать заседание сегодня в 8 часов 30 минут вечера.
"Даг Хаммаршельд, Генеральный секретарь ООН"

Это был примечательный документ. За его скупыми словами бушевал океан политических страстей. Только на пятнадцатом году существования ООН прямое обращение генерального секретаря к Совету Безопасности появилось на столе председателя Совета.

Статья 99 Устава предоставляет такое право генеральному секретарю ООН. Трюгве Ли в течение первых семи лет не смог им воспользоваться. Не удавалось это и Хаммаршельду, потому что прежде всего это право самих государств - членов ООН. В конечном счете в любой сложной ситуации если не одно, то другое государство может потребовать созыва Совета Безопасности, и приоритет останется, несомненно, за ним. Теоретически возможен случай, когда государство или группа государств-членов обратились бы добровольно к генеральному секретарю и попросили его поднять вопрос об угрозе всеобщему миру, а он в ответ воспользовался бы своим правом по статье 99 Устава ООН и созвал Совет Безопасности. Но такого случая не было. Хаммаршельд знал, что государства-члены относились отрицательно к его стремлению применить статью 99, и все же добивался этого. Кризис в Конго создал ситуацию, в которой он рискнул пойти на такой шаг. К тому же в этом случае действия Хаммаршельда не только поддерживались Соединенными Штатами, но и были для них выгодными. Поэтому Хаммаршельд так храбро игнорировал тринадцатое число, хотя и был склонен к предрассудкам.

Совет Безопасности собрался поздно вечером 13 июля. К этому моменту положение в Конго стало действительно катастрофическим. Бельгийские войска вновь захватили все главные населенные пункты и продолжали переброску частей и вооружений на военные базы. Члены бывшей колониальной администрации возвращались как ни в чем не бывало на прежние места. Провинция Катанга провозгласила независимость и была в руках бельгийцев. Центральное правительство не контролировало положение даже в столице Леопольдвиле. У него не было ни армии, ни управленческих кадров. Без срочной помощи извне оно могло потерять власть в любую минуту.

Хаммаршельд рассчитывал, что именно катастрофичность положения в Конго позволит ему получить от Совета Безопасности полномочия на оказание помощи Конго со стороны ООН в самой общей форме. Но его расчеты были наивны.

Из всех главных органов ООН Совет Безопасности самый ответственный и авторитетный. Непременным условием для принятия в нем решений, касающихся поддержания мира и безопасности, является принцип единогласия входящих в его состав пяти постоянных членов (СССР, США, Англия, Франция, Китай). Это исключает возможность поверхностного рассмотрения вопросов и навязывания односторонних решений. Снять остроту обращения конголезского правительства и протащить в решение Совета Безопасности карт-бланш для действий генерального секретаря не удалось ни Хаммаршельду, ни стоявшим за ним американцам. Они помешали принятию пункта об осуждении бельгийской агрессии, но Советский Союз добился включения в резолюцию требования о выводе бельгийских войск с территории Конго. В результате сложной дискуссии пункт о полномочиях генерального секретаря был принят в следующей форме:

"Совет Безопасности постановляет уполномочить Генерального секретаря принять в консультации с правительством Республики Конго необходимые меры для оказания этому правительству военной помощи, в которой оно нуждается, и оказывать ее до тех пор, пока национальные силы безопасности благодаря усилиям конголезского правительства и технической помощи ООН не будут в состоянии, по мнению этого правительства, полностью выполнять свои задачи".

Члены Совета Безопасности приняли особые меры предосторожности, тщательно обусловив предоставление помощи ООН Конго консультациями с правительством и только в соответствии с его нуждами и запросами.

В то время никто не мог предположить, что Хаммаршельд рискнет нарушить условия этой резолюции Совета Безопасности и начнет разворачивать в Конго операции ООН как некую личную миссию.

Впрочем, зная его амбицию, рвение при осуществлении операций ООН на Ближнем Востоке, от него можно было ожидать любых сюрпризов. Он рвался в бой. Все переговоры он хотел вести сам, и он же формировал войска ООН и был их главнокомандующим.

Мандат Совета Безопасности для Хаммаршельда ограничивался словами: "Уполномочить Генерального секретаря принять необходимые меры для оказания военной помощи Конго". Никаких других слов в этом мандате он не хотел замечать и пошел на чудовищные изощрения, чтобы перечеркнуть остальную часть резолюции Совета Безопасности.

Поскольку первоначальная просьба правительства Конго об оказании военной помощи существовала, действия Хаммаршельда по формированию войск ООН и их переброске в Конго в первый период соответствовали мандату Совета Безопасности. По масштабам это была довольно крупная операция. Уже через 48 часов после принятия решения Совета первая группа войск численностью 3500 человек из контингентов Ганы, Туниса, Марокко и Эфиопии высадилась в нескольких пунктах Конго. Через неделю в Конго было переброшено 11500 солдат и офицеров, и они создали опорные пункты в пяти из шести провинций Конго, то есть на всей территории, кроме Катанги. Такой оперативности может позавидовать любой генеральный штаб. Переброска войск начиналась с нуля. В считанные дни и часы требовалось получить согласие правительств трех десятков стран на посылку воинских контингентов, договориться об их численности, об условиях их использования, организовать их перевозку на значительные расстояния из Индонезии, Индии, Колумбии, Швеции, Ирландии, из африканских стран, расквартировать, обеспечить снабжение и связь, привести их в боевую готовность.

Это была стихия Хаммаршельда. В такие моменты он бодрствовал круглые сутки и заставлял работать напряженно всех сотрудников Секретариата. Организатор он был способный, но поэтому с него и более строгий спрос за выполнение порученного мандата. Он отдавал себе отчет в том, что делал и как осуществлялась резолюция Совета Безопасности.

Разногласия и трения между командованием войск ООН в Конго и Хаммаршельдом, с одной стороны, и законным правительством во главе с Патрисом Лумумбой - с другой, возникли с первых дней проведения операций ООН. Хаммаршельд противопоставил себя правительству Лумумбы и заявил о своих правах быть наместником в Конго.

Еще при созыве заседания Совета Безопасности 13 июля создалась беспрецедентная ситуация: на нем не присутствовали представители конголезского правительства. Оказывается, Хаммаршельд рассчитывал отстранить данное правительство от управления страной уже тогда, когда давал указание Банчу, чтобы обращение о помощи ООН было послано лично ему. Таков был его "ход вперед" на практике: саму просьбу конголезцев он намеревался интерпретировать как их отказ присутствовать на заседании Совета Безопасности и как свое право выступать от их имени. Так он и поступил.

При рассмотрении в Совете Безопасности любых жалоб об угрозе миру стороны - участницы конфликта всегда приглашались для объяснения своих позиций. Приоритетом, безусловно, пользовалась страна - жертва агрессии. Как же может быть иначе? Представители страны, подвергшейся вторжению иностранных войск, должны сами информировать членов Совета Безопасности, как совершалась агрессия, каковы ее размеры и в какой помощи страна нуждается.

В данном случае происходило нечто невероятное.

На заседание Совета Безопасности пригласили представителя страны-агрессора - Бельгии. Это как раз было не обязательно. Но поскольку объяснение бельгийцев могло осветить положение, хотя и в негативном плане, пусть поприсутствуют.

Представитель Польши в Совете Безопасности внес предложение пригласить на заседание Совета делегацию правительства Конго.

Слово взял Хаммаршельд и заявил: "Совет Безопасности созвал я по просьбе конголезского правительства. В этой связи я, по-видимому, являюсь тем лицом, которому надлежит выступить здесь от имени этого правительства".

Потом он запугивал членов Совета, что приглашение представителей Конго задержит заседание Совета на несколько дней. Это, конечно, передержка, но Хаммаршельда горячо поддержал Кэбот Лодж, представитель США. Он прикидывался наивным: зачем, мол, нам приглашать конголезцев, они же об этом не просили? О том, что их обращение в ООН уже заключало такую просьбу, он умолчал. Американцы вместе с Хаммаршельдом разыграли этот спектакль. Для них участие в Совете представителей Конго было опасным. Первый трюк по отстранению правительства Конго Хаммаршельду удался.

Через неделю после начала операций ООН в Конго, 21-22 июля, Совет Безопасности собрался снова, потом 8 и 9 августа. Захлебываясь от восторга, Хаммаршельд отчитывался, что кроме военных контингентов в Конго послано около пятисот специалистов в области управления, финансов и транспорта, они занимают ключевые, позиции в ведомствах бывшей колониальной администрации и ставят все под свой контроль. Почти три четверти этих специалистов "случайно или ввиду спешности их посылки" набирались в США и странах Западной Европы. Американцев среди них подавляющее большинство. Кроме того, огромные по масштабам перевозки войск из других стран осуществлялись американскими военно-транспортными самолетами, а внутри Конго на самолетах и транспортерах с американскими экипажами.

Но и это еще не все. В любой военной операции слабое место - связь. Без обычной для американцев рекламы всю связь в Конго, как внутри страны, так и на линиях коммуникаций с внешним миром, взяла на себя армия США. Командующим корпусом связи был назначен американский генерал Уиллер, лицо, надо полагать, сугубо "нейтральное".

Уиллер так наладил систему связи, что Хаммаршельд, не стесняясь, хвастался: "О любых событиях в Конго я, находясь в Нью-Йорке, узнаю раньше командования ООН в Леопольдвиле. И мой представитель удивляется, что указание приходит иногда раньше, чем он успел отправить запрос в Нью-Йорк".

Хаммаршельд умолчал о том, что ему самому информация о событиях в Конго иногда приходила с готовой рекомендацией представительства США при ООН, а то и от госдепартамента или даже президента США. Правда, это случалось редко. В большинстве случаев Хаммаршельд давал решительные указания по своему разумению, и американцы ему вполне доверяли.

Было бы наивностью полагать, что все действия Хаммаршельда сходили ему с рук. Разумеется, нет. На тех же заседаниях Совета Безопасности в июле и августе они подвергались самой жесткой критике. Представители Советского Союза и Польши, стран Африки и Азии в Совете Безопасности обвиняли Хаммаршельда в том, что он потворствовал бельгийской агрессии в Конго, уклонялся от разоружения бельгийских войск и в то же время, как бы "по недоразумению", разоружал конголезские воинские части; препятствовал правительству Конго принять меры против отделения Катанги; использовал войска ООН в Конго для создания новой колониальной администрации, опирающейся на специалистов из западных стран.

Все это доказывало, что ООН действовала в тесной координации с Соединенными Штатами и Бельгией, а также с другими странами НАТО, чтобы удушить независимость и свободу конголезского народа, сохранить в Конго контроль западных держав. А как негодовал представитель США Кэбот Лодж! Он клялся, что США никогда не были колониальной державой, что они не стремились к господству, а только защищали Конго от угрозы извне. В то время как вооруженные силы США осуществляли все перевозки войск ООН в Конго и по его территории и держали в своих руках коммуникации и связь, американский представитель уверял, что они якобы не вмешивались в дела Конго и не угрожали его независимости. А когда по просьбе правительства Конго туда прибыли два десятка советских самолетов и около сотни грузовиков, у американцев затряслись поджилки и они начали кричать о "советской угрозе".

...

...

Полную ясность в вопрос, что представляли собой операции ООН в Конго, внесли сами американцы. Нет, не Кэбот Лодж и, к сожалению, не Эдлай Стивенсон, сменивший Лоджа, официального представителя США в ООН. Это случилось несколько позже, когда ряд ведущих исследовательских центров США по международным проблемам подвели итоги этих операций и дали свои заключения.

В одном из таких исследований Эрнест Лефевр, специалист министерства обороны США, писал:

"Правительство в Вашингтоне быстро пришло к выводу, что политический риск будет минимальным, а интересы США будут удовлетворены лучше, если американская помощь Конго будет направлена через ООН.

"В создавшихся обстоятельствах решение США использовать ООН было правильным. На деле оказалось, что операции ООН по поддержанию мира хорошо послужили целям Америки, хотя надо сказать, что участие США в этих усилиях было не лишено проблем и риска. Присутствие ООН не смогло полностью оградить США от обвинений в неоколониализме".

Лефевр признавал, что "из всех великих держав США получили главный выигрыш от миссии ООН в Конго". Это подтверждали и официальные лица. Так, например, Харлан Кливленд, помощник государственного секретаря США, заявил: "Мы верили, что вооруженные силы ООН в Конго будут служить национальным интересам США и большинства членов ООН".

Американская ассоциация африканских исследований на своем заседании в Вашингтоне в октябре 1962 года открыто признала: "Операции ООН в Конго были колониальным суррогатом без колониальной власти".

В публикациях этой ассоциации разъяснялось, что "ООН на деле была заменителем законно созданного правительства Конго и фактически действовала от его имени".

Жаль, что Хаммаршельду не пришлось услышать эти откровенные оценки американцев об операциях ООН в Конго, которыми он руководил.

Итак, создалась парадоксальная ситуация: законное правительство Конго, обратившееся за помощью к Организации Объединенных Наций, оказалось изолированным этой же организацией. Более того, ООН начала оттеснять законное правительство Конго от управления страной, а на международной арене присвоила себе право выступать от его имени. Хаммаршельд настолько обнаглел, что вступил в открытую полемику с правительством Конго. Это нашло свое отражение в его выступлениях, в переписке с правительством и в документах Совета Безопасности.

Столкновение между Хаммаршельдом и центральным правительством Конго приобрело непримиримый характер в связи с отделением провинции Катанга.

Интервенты и захватчики всякого рода в трудные времена борьбы за независимость стараются найти жизненно важную часть территории, отсечение которой поставило бы борющийся народ на колени. Так было и с Катангой. После того как Моиз Чомбе 11 июля провозгласил "тотальную независимость" Катанги, центральное правительство Конго было готово принять самые решительные меры, вплоть до военных, чтобы восстановить свою власть в этой провинции и воссоединить ее с остальной частью Конго. В соответствии с резолюцией Совета Безопасности от 14 июля 1960 года Хаммаршельд был обязан удовлетворить просьбу правительства Конго и направить войска ООН в Катангу. Но Хаммаршельд отказался сделать это. Более того, он чинил препятствия тем войскам Конго, которые правительство направило в Катангу.

В данном случае командование ООН выполнило прямые указания американского посла Тимберлейка. Когда он узнал, что центральное правительство решило пойти на военные меры для воссоединения Катанги, его охватила истерика. Посол потребовал остановить наступление конголезских войск на провинции Касаи и Катанга. Командование ООН это требование выполнило. В районы военных действий были направлены эмиссары ООН и объявлено войскам, готовящимся к наступлению на Катангу, что все, кто откажутся от участия в боях и вернутся в Леопольдвиль, получат задержанное жалование и дополнительное вознаграждение. Путем прямого призыва к дезертирству воинские части, посланные для борьбы с сепаратистами, были деморализованы и распылены. Деньги на подкуп армии были выделены из фондов помощи ООН конголезскому правительству без его ведома. Вот какими грубыми приемами действовали представители ООН в Конго по указке посольства США. В истории войн трудно найти примеры такого гнусного подкупа войск. Его совершили представители ООН, предавая то правительство, которое пригласило их оказать ему помощь.

Самозваный президент Катанги Чомбе, почувствовав, что его защищают американцы и Хаммаршельд, быстро сориентировался. 3 августа через бельгийскую миссию в Леопольдвиле он сообщил центральному правительству Конго, что жители Катанги окажут вооруженное сопротивление войскам центрального правительства и войскам ООН.

4 августа Хаммаршельд послал в столицу Катанги Элизабетвиль Ральфа Банча для переговоров с Чомбе и его бельгийскими советниками. Центральное правительство Конго требовало участия своих представителей в миссии Банча. И это естественно: командование ООН не могло вести переговоры с властями провинций страны без ведома правительства. Банча должны сопровождать войска ООН, тогда Чомбе поймет, что с ним шутить не собираются. Банч, однако, не решился на это и полетел в Элизабетвиль без воинского эскорта и без конголезцев. 6 августа он возвратился из Катанги и внес рекомендацию приостановить посылку войск ООН в Катангу. Это был щедрый подарок Чомбе, он одержал победу без единого выстрела.

8-9 августа 1960 года в Нью-Йорке было созвано очередное заседание Совета Безопасности. Теперь на нем присутствовала делегация Конго во главе с заместителем премьер-министра Антуаном Гизенгой, в резкой форме разоблачившим действия Хаммаршельда. В ответ Хаммаршельд заявил Гизенге, что миссию ООН в его стране возглавляет он, а не правительство Конго, поэтому он сам решает, кого посылать на переговоры в Катангу и как их вести.

Даже бельгийские колонизаторы не рискнули бы говорить таким языком с правительством независимого государства. А Хаммаршельд, делая эти заявления, нисколько не смущался и, наоборот, демонстрировал свою непреклонность. Эта бравада была неоколониализмом чистейшей воды. И конечно, она получила должный отпор со стороны Советского Союза и развивающихся стран. Хаммаршельд был поставлен на место. Совет Безопасности по предложению СССР принял резолюцию, требующую немедленного вывода бельгийских войск из Катанги и посылки туда войск ООН.

Хаммаршельду пришлось выкручиваться из создавшейся ситуации. Он сделал театральный жест и 10 августа сам отправился в Катангу в сопровождении двух высокопоставленных военных - марокканского генерала Кеттани и индийского генерала Рикхи. Их эскортировали две роты шведских солдат. Во избежание недоразумений Чомбе был заранее извещен о прибытии Хаммаршельда и его окружения. Из Катанги были получены заверения, что посланцы ООН будут приняты с должной учтивостью. Торжественность приема превзошла все ожидания. В честь прибывших был устроен парад жандармерии.

Улыбающийся Хаммаршельд стоял рядом с Чомбе под развевающимся флагом "независимой" Катанги, вытягивался в струнку и салютовал, когда исполнялся ее гимн.

А в последующих официальных докладах Совету Безопасности эта унизительная поездка к Чомбе изображалась как "смелый прорыв", в ходе которого под личным командованием генерального секретаря в Катангу были введены войска ООН - те самые две шведские роты почетного караула, сопровождавшие Хаммаршельда. При этом тщательно скрывалось, что вся операция была проведена в обход центрального правительства Конго. Вот что писал об этом Патрис Лумумба в меморандуме, направленном в ООН 15 августа:

"Правительство Конго никоим образом не согласно с Вашим личным толкованием резолюций Совета Безопасности, которое является односторонним и ошибочным.

"Эти резолюции обязывают Вас принимать необходимые меры для оказания военной помощи Конго в консультации с моим правительством. Поэтому ясно, что ООН в осуществлении своего вмешательства в Конго не может выступать как нейтральная организация и все средства должна предоставить в распоряжение моего правительства.

"Заявляю протест, что, следуя в Катангу, Вы не консультировались с правительством, несмотря на официальную просьбу об этом. Вы вели переговоры с правительством Катанги в нарушение резолюции Совета Безопасности от 14 августа 1960 года...

"Беседы, которые Вы вели с Чомбе, и заверения, которые Вы ему дали, свидетельствуют о том, что Вы становитесь третьей стороной в конфликте между правительством Катанги и центральным правительством.

"Вы утратили наше доверие".

Что же еще можно сказать? Что премьер-министр центрального правительства Конго Патрис Лумумба, человек почти на двадцать лет моложе Хаммаршельда, не получивший образования в лучших западноевропейских университетах, не прошедший школы высшей правительственной службы и занимавший до своего избрания премьер-министром Конго скромный пост почтового служащего в одной из отдаленных провинций Конго, стоял на голову выше генерального секретаря ООН. Выше как человек и выше как политик.

Патрис Лумумба - вот кто становился символом борьбы народа Конго за свою независимость, подлинным героем и подвижником.

Как же выглядел на его фоне Хаммаршельд? Какую роль он выбрал себе? Роль защитника обанкротившихся колониальных порядков, роль подручного душителей свободы и независимости народа Конго. Зачем? Во имя чего?

Так в начале 60-х годов нашего столетия в Конго развертывалась драма - драма народа, вступившего в неравную борьбу за освобождение от колониального ига с невиданным доселе противником - с Организацией Объединенных Наций, призванной защищать и сохранять мир на земле, но ввязавшейся в позорную авантюру с группой опозоривших себя колониалистов и их сообщников.

В этой политической и военной драме, сложной и запутанной, прослеживалась необыкновенная человеческая драма. Во главе одной из сторон стоял известный политический деятель Запада генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд. Во главе другой - лидер небольшой, еще не окрепшей партии Национальное движение Конго Патрис Лумумба.

За полгода до событий в Конго они не знали друг друга. Хаммаршельд, очевидно, ничего не слышал о Лумумбе, пока в январе 1960 года не побывал в Конго. А Лумумба если и слышал о Хаммаршельде, то никак не мог подумать, что ему придется столкнуться с ним не в качестве сторонника, а в качестве соперника и врага. Один из них искал для себя славы и величия. Другому не нужны были ни слава, ни личное благополучие. Всеми силами души, своей самоотверженной устремленностью Лумумба добивался одного - свободы своего народа. Оба они были одержимы, оба были готовы жертвовать собой, их разные судьбы и разные дороги столкнули их в сердце Африки. Столкновение закончилось гибелью обоих.

В многовековой истории борьбы народов за независимость народные герои не раз восставали против значительно превосходящих сил тиранов. Эта борьба была тяжелой и неравной. Но, пожалуй, немногим из них приходилось противостоять таким могущественным международным силам, какие сплотились против Патриса Лумумбы, возглавлявшего борьбу за независимость народа Конго.

Удивительно, этот человек был практически безоружен. У Лумумбы не было армии, у его последователей не было единой территории, не было налаженных связей с внешним миром. Только небольшие островки сопротивления, разобщенные тысячами километров непроходимых джунглей, мизерные средства связи и транспорта, которыми они не могли пользоваться на огромной территории, блокированной войсками ООН, иностранными интервентами, военными базами НАТО и бандами внутренних врагов.

И тем не менее мощный противник, захвативший населенные пункты, все аэродромы, порты, укрепившийся на военных базах, сидел в своих цитаделях и дрожал от страха при одном имени Лумумбы.

Президент могущественной державы мира генерал Дуайт Эйзенхауэр лично созвал высший орган политической и военной власти США Совет национальной безопасности и отдал приказ тайно устранить премьер-министра Республики Конго Патриса Лумумбу, как угрожающего интересам США.

Возможно ли в это поверить? Кажется, невозможно. Но документы и показания свидетелей неопровержимо подтверждают: так было. Против Лумумбы действовал тройственный союз: США, представители ООН в Конго и Бельгия.

Открытая борьба против Патриса Лумумбы и его последователей началась уже в июле 1960 года. Поединок продолжался полгода. Тройственному союзу "удалось загнать Патриса Лумумбу в мертвый угол". Он вырывался и снова продолжал борьбу. Почему же хваленые моралисты и проповедники западных демократий более двадцати лет молчали об этом постыдном гонении на великого лидера конголезского народа, самоотверженно боровшегося за свободу своего народа?

Американская писательница Бичер-Стоу в романе "Хижина дяди Тома" описала гнусную погоню за бесправным черным рабом Томом. За ним гнались озверелые и потерявшие человеческий облик рабовладельцы.

Чем же лучше в моральном плане те, кто в середине XX века организовали преследование ничем не защищенного лидера конголезского народа, напустив на него разведывательные службы, воинские подразделения и своих наемников!

В течение полугода этой погоней руководили из Вашингтона, Нью-Йорка, Брюсселя и Леопольдвиля. На правительственных совещаниях и дипломатических встречах обсуждались детали посылки наемников и шпионов с ядами и бактериями, плелись заговоры, устраивались засады и ловушки. В конце концов им удалось передать Патриса Лумумбу в руки его врагов, палачей-убийц. Зловещую международную акцию по устранению Лумумбы не удалось скрыть, хотя многие коварные повороты этой трагедии еще требуют огласки.

Предоставим слово фактам, документам, зафиксированным письменно свидетельским показаниям.
***

Патрис Лумумба привлек всеобщее внимание своей речью на церемонии предоставления независимости Конго 30 июня 1960 года. Стало ясно, что впредь всем, кто заинтересован в Конго, придется иметь дело с ним - ведущим лидером конголезцев. К этому выводу пришли и посол США Тимберлейк, и представитель ООН Ральф Банч. Оба рекомендовали вести переговоры с Лумумбой и добиваться соглашений прежде всего с ним. Им удалось уговорить Лумумбу принять помощь ООН. Он их предложение принял, конечно не ожидая, что за этим таился заговор против независимости его страны.

Правительство США приняло во внимание советы Банча и Тимберлейка. Оно пригласило Лумумбу посетить Вашингтон в качестве личного гостя президента. Инициатива исходила от американцев. Они могли пригласить президента Конго Жозефа Касавубу, но о нем не было речи. Он ленив, пассивен, не имеет ни веса, ни авторитета среди политических деятелей; всем известно, что он ставленник бельгийцев, а кому интересно слушать выдвиженца колонизаторов? Так что американцы выбрали Лумумбу не случайно. Сами выбрали.

Это было первое приглашение Лумумбе как государственному деятелю. Его еще не успели пригласить правительства африканских государств, он вообще никуда не ездил как глава правительства молодой республики. Прошло только две недели после объявления независимости, а республика уже подверглась агрессии со стороны Бельгии. Положение в стране было напряженным, а власть правительства настолько слаба, что покидать Леопольдвиль было рискованно. И тем не менее Лумумба принял приглашение. Разве это не было актом доброй воли?

Во второй половине июля он прибыл в США. Вначале делегация конголезского правительства посетила Нью-Йорк, оказав долг вежливости Организации Объединенных Наций, которая обещала помощь Конго. 25 июля Хаммаршельд дал завтрак в честь Лумумбы, на котором присутствовали члены Совета Безопасности. Но на другой же день Хаммаршельд улетел в Конго, и откровенной беседы с Лумумбой у него не получилось. Это была их единственная встреча.

В Вашингтоне Патриса Лумумбу принимали с почестями, которые оказываются только главам государств.

Лумумбу и его спутников разместили напротив Белого дома в знаменитом "Блэр-хаузе", резиденции личных гостей президента. Это крайне возмутило бельгийских дипломатов. Ведь в том же доме останавливался их король Бодуэн. Подумать только, Лумумба спал в той самой кровати, в которой почивал его величество король. Но Вашингтон руководствовался своими соображениями: королю Бодуэну в Конго доступ был закрыт, поэтому надо было договариваться не с ним, а с Лумумбой.

Ну что же, как говорится, ему и карты в руки. Лумумба принял приглашение, он ваш гость, положение в его стране отчаянное, он в роли просителя, вы в роли щедрого дяди - договаривайтесь. Что помешало договориться, наладить добрые отношения между правительством США и правительством Республики Конго, не ясно до сих пор. Высокие визиты не устраиваются для того, чтобы они кончались ничем. Ну хоть о чем-то, о каком-то минимальном сотрудничестве договориться можно. Правительство Конго нуждалось буквально во всем, как же в такой обстановке не найти общего языка? Этого не получилось. Произошел какой-то надлом, возникло непонимание, неприязнь. Позже кое-что просочилось наружу.

В государственном департаменте Патриса Лумумбу принимали госсекретарь Кристиан Гертер и его заместитель Дуглас Диллон. Этот последний вел переговоры.

Дуглас Кларенс Диллон, председатель совета банковского дома "Диллон Рид энд К0",- один из видных представителей американских деловых и финансовых кругов США. Он был известен как "господин Конго". Это его банк в консорциуме с другими американскими банками предоставил Конго заем накануне объявления независимости. Следовательно, у "господина Конго" были свои интересы в молодой республике.

Да, интересы были немалые. Дуглас Диллон и его банк контролировали добычу урана, меди, алмазов и другого стратегического сырья в Конго. Ему было о чем говорить с Лумумбой. Была и еще одна причина, по которой Диллона интересовал Лумумба. Дело в том, что группировки Рокфеллера, Моргана, Диллона в США и Лонуа-Солвея в Бельгии выступали за "решение проблемы Конго через ООН". Диллону было поручено установить, можно ли сотрудничать с Лумумбой или, точнее говоря, использовать Лумумбу в интересах этих группировок. В Америке и Бельгии были и другие влиятельные группировки, которые считали, что Конго можно удержать только путем прямой оккупации бельгийскими войсками. В Бельгии это было объединение "Сосьете Женераль", державшее под контролем более половины экономики Конго, а в Америке - открыто действующее лобби, в которое входили Ричард Никсон, сенаторы Барри Голдуотер и Томас Додд, бывший президент США Гувер и им подобные правые, консервативные деятели.

На этом фоне Диллон мнил себя чуть ли не другом Лумумбы. Он рассчитывал купить его займами и помощью, заключить двусторонние договоры между США и Конго. Лумумба был нужен Диллону, чтобы закрепить позиции США в его стране.

Но Лумумба оказался неподкупным. Он не спешил связывать свою только что освободившуюся страну новыми цепями кабальных договоров. В ходе беседы с Диллоном он сказал это напрямую, а после поездки заявил об этом во всеуслышание.

Диллону Патрис Лумумба не понравился сразу. Бывает же так, не вызывает симпатий человек, и все. Хотя Диллон поначалу не предъявлял Лумумбе серьезных обвинений. Ему не понравилось, что Лумумба много говорил и при этом не смотрел ему в глаза. Но что в этом плохого? Раз в глаза не заглядывал, значит, не заискивал. Этого хотел бы Диллон?
Диллон говорил:
- Лумумба - человек, охваченный такой страстью, что я мог бы охарактеризовать ее как мессианство.

А в этом что плохого? Многие ли обладают способностью действовать целеустремленно?

Следует отдать должное Диллону: он увидел в Лумумбе способного политика. Не понравилось ему страстное стремление Лумумбы к подлинной независимости Конго, но Диллон в этом не признался. Он откровенно заявил, что "после встреч и разговоров с Лумумбой у правительства США пропало желание работать с ним". Сразу после встречи Лумумбы с Диллоном было объявлено об отказе США предоставить Конго обещанный ранее заем.

У Лумумбы в США состоялась еще одна встреча - с человеком, впоследствии сыгравшим решающую роль в его судьбе. Получилось так, что будущие враги Лумумбы встретились с ним уже на этой стадии.

1 августа, после завершения официального визита в Канаду, Лумумба еще раз посетил ООН. Хаммаршельда в штаб-квартире не было. Лумумбу принял Эндрю Кордье. К этому времени Лумумбе стали известны итоги переговоров Хаммаршельда с бельгийцами в Брюсселе и его действия в Конго. Лумумба заявил Кордье, что Хаммаршельд подыгрывает бельгийцам, что войска ООН смотрят сквозь пальцы на интервенцию бельгийских войск и в то же время пытаются разоружить части национальной армии Конго. Такое же заявление самому Хаммаршельду сделал в Леопольдвиле заместитель Лумумбы Антуан Гизенга.

Кордье был взбешен: его и Хаммаршельда поучали какие-то выскочки. Но возразить Лумумбе было трудно. Все, что тот говорил, соответствовало действительности. Уж кто-кто, а Кордье знал, какие инструкции выполняло командование войск ООН в Конго.

Кордье, однако, сдержался и не стал спорить с Лумумбой. После его ухода он позвонил Диллону:
- Только что у меня был Лумумба. Вы правы, с ним не сговоришься. От него надо избавляться.
- Мы тоже так решили,- ответил Диллон.- Только не тяните. Все в ваших руках.
- Я рад, что мы пришли к одному выводу. Можете не сомневаться, мы что-нибудь придумаем,- пообещал Кордье.

Лумумба ничего не знал об этом разговоре. После поездки в США над его головой начали сгущаться грозовые тучи. На обратном пути он посетил Англию, Тунис, Марокко, Гвинею, Либерию, Того. Последнюю остановку он сделал в столице Ганы Аккре. Президент Ганы Кваме Нкрума старался использовать дружбу с Лумумбой для повышения своего престижа и авторитета в панафриканском движении. В официальном коммюнике о визите Лумумбы в Гану было подтверждено стремление обеих стран к укреплению их независимости. В ходе визита между Ганой и Конго было заключено секретное соглашение. Инициатива принадлежала Нкруме. Нкрума и Лумумба договорились о том, что с одобрения правительств и народов своих стран они будут стремиться к созданию Союза африканских государств с федеральной системой. Столицей союза станет Леопольдвиль, а Гана обязалась выйти из Британского содружества.

Может быть, для того времени это была неплохая идея. Ее реализация могла избавить Конго от присутствия ООН и помогла бы укреплению его независимости. Но она была преждевременной, трудно осуществимой на деле. По-видимому, Нкрума подражал президенту Насеру, которому в то время удалось временно создать из Египта и Сирии Объединенную Арабскую Республику.

Но Гану и Конго разделяло расстояние более чем в 2000 километров. Они находились в противоположных концах Африки: Гана - на западе, Конго - за экватором, на юго-востоке. До этого никаких общений между ними не было, наладить их, начиная с нуля, практически оказывалось невозможно. Соглашение осталось на бумаге.

9 августа, после возвращения в Леопольдвиль, Лумумба подвел итоги своей поездки. Он открыто заявил, что не принял предложений западных стран о заключении с Конго кабальных договоров. Он также сказал, что их надежды поставить Конго на 15 лет под управление ООН тщетны. Конго никогда не станет колонией ООН и не будет под ее опекой.

Вот и поставлены все точки над i в отношениях между правительством Лумумбы, ООН и западными странами. Стало ясно, что конголезское правительство, возглавляемое Лумумбой, обмануть не удастся, оно будет бороться до конца за подлинную независимость своей страны.

После этого у правящих кругов США совсем пропало желание общаться, а тем более договариваться с правительством Патриса Лумумбы.
***

У Хаммаршельда такого желания вовсе не появлялось. Он видел в Лумумбе врага, своего соперника. Воспользовавшись доверием Лумумбы, Хаммаршельд убедил его принять помощь ООН. Но как только был получен мандат Совета Безопасности на действия ООН в Конго, он пошел на открытую конфронтацию с правительством Лумумбы.

Когда Лумумба находился в Нью-Йорке, Хаммаршельд оттуда сбежал в Конго, чтобы в его отсутствие творить черные дела.

С конца июля 1960 года в действиях по отношению к Патрису Лумумбе у ООН и американцев появился подозрительный параллелизм. Внешне они как будто оперировали порознь, на деле же все, что предпринимала одна или другая сторона, было направлено на изоляцию и устранение Лумумбы и его правительства.

Позднее действия американцев получили освещение в официальном документе - в докладе комиссии сената США "О предполагаемых заговорах для убийства иностранных лидеров". Доклад был выпущен сенатом в ноябре 1975 года. Он раскрывает механизм, который был запущен для устранения Лумумбы.

Чтобы сенатскую комиссию никто не заподозрил в антиамериканизме, в вводной части доклада есть такое обеляющее ее объяснение:

"Конго, освободившееся от бельгийского господства, занимало стратегический центр Африканского континента, и перспектива коммунистического проникновения в этот район рассматривалась как угроза американским интересам в зарождающихся африканских государствах...

"Комиссия считает, что и в настоящее время помощь странам в достижении самоопределения и в сопротивлении коммунистическому господству соответствует национальным интересам США".

Это заявление сенатской комиссии ограждает ее от обвинений со стороны американских правых в предвзятом изложении фактов.

Сенатская комиссия собрала убедительные доказательства о заговоре против Лумумбы. Комиссия выражается осторожно: "Полученные сведения указывают, что высказанная президентом Эйзенхауэром сильная озабоченность в отношении Лумумбы на заседании Совета национальной безопасности 18 августа 1960 года, вероятно, была воспринята Алленом Даллесом (директором ЦРУ.- В.Л.) как полномочие убить Лумумбу".

С какой же целью собирался Совет национальной безопасности США под председательством самого президента? Заседание было посвящено положению в Конго. Сенатская комиссия признает, что:

"Летом 1960 года в высших правительственных кругах Соединенных Штатов существовала большая озабоченность по поводу роли Патриса Лумумбы в Конго. Лумумба, который в течение короткого времени был премьер-министром нового независимого государства, внушал тревогу тем, кто определял политику США, потому что они опасались его магнетического влияния и его симпатий к Советскому Союзу".

Совет национальной безопасности является тем высшим правительственным органом, который определяет политику США. Оказывается, озабоченность членов Совета личным магнетизмом Лумумбы и его возможными симпатиями к Советскому Союзу была причиной созыва заседания Совета 18 августа.

Может быть, в Конго в это время произошли какие-то экстраординарные события? Правительство Лумумбы наконец выгнало бельгийцев, твердо контролировало положение в Леопольдвиле, получало огромную помощь извне, минуя ООН? Нет, ничего этого не было. Правительство Лумумбы по-прежнему не имело реальной власти. Полным хозяином в столице оставалось командование войск ООН. И бельгийцы еще не покинули территорию Конго.

В эти дни из Леопольдвиля в Вашингтон была послана телеграмма, подписанная совместно послом США Тимберлейком и резидентом ЦРУ Хедгменом. В ней говорилось:

"Посольство и резидентура считают, что в Конго предпринимается попытка захвата правительства коммунистами. Работает много сил: Советы, коммунистическая партия и тому подобное. Хотя главные влияющие факторы определить трудно, можно предсказать: решительный период борьбы за власть недалек, является ли Лумумба комми (то есть коммунистом.- В.Л.) или только подыгрывает им; чтобы утвердить свою власть, антизападные силы быстро укрепляют позиции в Конго, и может остаться мало времени избежать второй Кубы".

На заседании Совета национальной безопасности доклад о положении в Конго делал Дуглас Диллон. Он говорил полтора часа. Вероятно, он цитировал и эту телеграмму.

В протоколах заседания Совета нет никаких указаний, чтобы кто-то, хотя бы один разумный человек встал и сказал: господа, что вы несете? Где вы видели в Конго Советы? Местным националистам без году неделя, они не сумели объединиться между собой после независимости. В партии Лумумбы всего 16 членов парламента, почти весь актив, только один или двое из них с высшим образованием, остальные едва окончили школу. У правительства нет ни власти, ни армии. Все аэродромы, все порты, вся связь контролируются нами, остальное в руках ООН. Чего вы испугались - самих себя?

Этого никто не сказал. Было сказано другое. Диллон выразил тревогу, что правительство, возглавляемое Патрисом Лумумбой, потребует вывода войск ООН из Конго.

"Если Лумумба выполнит свою угрозу о выводе войск ООН,- говорил Диллон,- тогда он может получить помощь от любого государства. Устранение ООН будет катастрофой, и мы должны сделать все, чтобы ее предотвратить. Если ООН заставят уйти, мы можем встать перед ситуацией, что по приглашению Конго вмешается Советский Союз".

Вот чего боялись американцы. Вызывающее поведение Хаммаршельда в отношении правительства Конго могло привести к тому, что Конго отказалось бы от помощи ООН, а это могло быть поддержано большинством государств - членов ООН. Оказывается, ООН вовсе не представляла их в Конго. Она представляла там только США, а для Соединенных Штатов вывод войск ООН из Конго был бы катастрофой.

Последовал обмен репликами.

Дуглас Диллон. Лумумба сыграет на руку Советскому Союзу.

Аллен Даллес. Он куплен Советами.

Президент Дуайт Эйзенхауэр. Возможность вывода войск ООН из Конго просто непостижима. Мы должны сохранить ООН в Конго, если даже для этого придется ввести туда европейские войска. Мы должны пойти на это даже в том случае, если вмешается Советский Союз и нам придется с ним столкнуться.

Диллон. Да, положение именно такое. Но Хаммаршельд и Кэбот Лодж считают, что ООН сможет удержаться в Конго даже в случае волнений.

Эйзенхауэр. Лодж может ошибаться. Положение таково, что один человек - Лумумба может вытеснить нас из Конго.

Диллон. Вывод войск ООН из Конго создаст ситуацию, о которой даже думать страшно.

...

...

Какой любопытный обмен мнениями, не правда ли? Оказывается, Совет национальной безопасности США обсуждает не только телеграммы своего посольства, но и доклад генерального секретаря ООН и личные заверения Хаммаршельда. Правда, ему не верят, а зря, он ведь свои заверения выполнил. И еще странно. Высший орган политической власти обсуждает вопрос об угрозе интересам США в Конго, хотя к тому нет никаких фактов, никаких доказательств. Одни страхи и ужас. Чего стоят совместные телеграммы посольства и разведки: горим! Нас теснят, у нас из-под носа уведут власть! А кто? Несуществующие партии. Человек, который неизвестно, коммунист он или нет, но, возможно, симпатизирует коммунистам...

Стоит ли удивляться, что в обстановке подобной самостийной истерии и надуманных страхов Совет национальной безопасности способен принять самые чудовищные решения. В частности, о том, что единственный выход для США - физическое устранение Лумумбы. Именно такой оборот получило заседание Совета национальной безопасности США 18 августа 1960 года.

Здесь мы вступаем в деликатную стадию сенатского расследования. Дело в том, что протоколы Совета национальной безопасности в то время стенографировались, записывались от руки одним из сотрудников Совета. Старший над ним правил эти записи. 18 августа их вел Роберт Джонсон, не новичок в этом деле. Он занимал пост директора отдела планирования, третий по старшинству в Совете. Окончательный текст протокола правил секретарь Совета Джеймс Лей.

Членам сенатской комиссии Лей объяснил:

"Если на заседании Совета национальной безопасности обсуждался щекотливый вопрос, то практика СНБ состояла в том, что в протоколе отражалось только название вопроса, а особенно тонкие его стороны опускались. Если же весь вопрос был особо чувствительным, то в протокол вообще ничего не заносилось. Поэтому если речь шла о приказе президента устранить Лумумбу, то в протоколе мог найти отражение только общий тон дискуссии по Конго, но упоминание о Лумумбе могло быть опущено".

Роберт Джонсон дал членам сенатской комиссии следующие показания:

"На заседании обсуждался вопрос о Конго. Президент Эйзенхауэр сказал, точные слова я не помню, но это было как приказ убить Лумумбу, который в то время был в центре политического конфликта и противоречий в Конго. Прений не последовало. Заседание продолжалось. Я очень ясно помню мои чувства в тот момент, потому что заявление президента было для меня большим ударом".

Джонсон признался, что по совету Джеймса Лея он не включил в протокол заседания высказывание Эйзенхауэра. Если у Джонсона и были какие-то колебания в отношении точности выражений президента Эйзенхауэра об устранении Лумумбы, то у Аллена Даллеса таких колебаний не было. Не было их и у помощника президента по национальной безопасности Гордона Грея.

Разработка операций, санкционированных Советом национальной безопасности, была поручена специальной группе, состоявшей из четырех человек: помощника президента, заместителя министра обороны, заместителя госсекретаря и начальника разведки. Ее заседание состоялось 25 августа 1960 года. Председательствовал помощник президента Гордон Грей; присутствовали заместитель министра обороны Д.Ирвин, заместитель госсекретаря Л.Мерчант и начальник разведки Аллен Даллес. Вопрос докладывал сотрудник ЦРУ Том Перрот, который, очевидно, был проинформирован об "общей задаче". Он сообщил, что ЦРУ уже разработало план операции: поднять против Лумумбы профсоюзы, активизировать оппозицию к нему в парламенте, организовать вотум недоверия в сенате и т.п.

Слово взял Гордон Грей:
- Все это хорошо. Но те, с кем я связан (а с кем он связан как помощник президента?), выразили решительное мнение о необходимости прямых действий в этой ситуации. У меня вызывает сомнение, достаточны ли выдвинутые планы для выполнения этой задачи?

Вмешался Аллен Даллес. Он дал понять, что его сотрудник всего лишь секретарь группы, а решение таких ответственных поручений находится в его ведении. Даллес заверил, что он воспринял высказанные замечания с должной серьезностью и намерен приступить к выполнению задачи самым энергичным образом.

Невзирая на заверения Даллеса, присутствующие подтвердили, что планирование операций в Конго по необходимости требует более решительных действий, чтобы избавиться от Лумумбы.

О том, что Даллес правильно понял полученные им инструкции, свидетельствует его телеграмма резиденту ЦРУ в Леопольдвиле Виктору Хедгмену, отправленная 26 августа 1960 года:

"В здешних высоких кругах пришли к твердому выводу, что, если Лумумба будет оставаться на высоком посту, неизбежным результатом в лучшем случае будет хаос, в худшем - открыта дорога коммунистическому захвату Конго с катастрофическими последствиями для престижа ООН и интересов свободного мира в целом. Следовательно, мы пришли к выводу, что его устранение должно быть срочной и первостепенной задачей и что при существующих условиях это должно иметь высший приоритет для наших тайных операций".

В дополнение Даллес разрешил израсходовать сто тысяч долларов для проведения "любых срочных мероприятий, по которым у резидентуры не будет возможности проконсультироваться с центром". Даллес указал, что телеграмма одобрена госдепартаментом. В этой связи он разрешил резиденту консультироваться с американским послом.

Если тот пожелает уклониться, резидент может действовать по своему усмотрению и без дальнейших запросов центра.

Из всего этого следует, что прямое указание об устранении Лумумбы было согласовано с "высшими, сферами" и с политическим ведомством (госдепартамент). Оно было передано для исполнения "без дальнейших проволочек".

Иначе говоря, это означало: устраняйте как можно скорее, а как - это ваше дело. Вот вам и деньги вперед - сто тысяч долларов, безотчетно. В свое время американский истэблишмент собрал почти столько же для организации убийства Авраама Линкольна, то есть "своего президента", а тут расщедрились на чужого премьер-министра!

К 26 августа все необходимые распоряжения и приказы были отданы. Но почему-то их исполнение затягивалось. Тот же Виктор Хедгмен, "начальник станции ЦРУ в Конго", похвалявшийся, что у него полно "своих людей" среди врагов Лумумбы и что они сами рвутся в бой - стоит им только дать винтовки с оптическим прицелом, и все будет выполнено в два счета,- оказался "не на высоте". У посла Тимберлейка чуть ли не треть парламента и несколько членов кабинета ходили в "друзьях" и тоже бахвалились, что сместят Лумумбу запросто, конституционным путем, но и у них ничего не получилось. А тут еще части конголезской армии начали переходить на сторону Лумумбы, росло число его сторонников на периферии, а провинция Ориенталь с центром в Стэнливиле [Ныне Кисангани] становилась их опорной базой. В общем усилия США не давали результатов.

Если что-то не получается у американцев, зачем же в Конго Организация Объединенных Наций? У Хаммаршельда тоже трудности: угроза Лумумбы отказаться от помощи ООН лично для Хаммаршельда означала бы полное поражение и повлекла бы его позорную отставку. В сентябре собиралась юбилейная, XV сессия Генеральной Ассамблеи. Ожидался приезд глав государств и правительств по меньшей мере из 30 стран. Если к этому времени не устранить угрозу срыва операций ООН в Конго и не изолировать Лумумбу, на его сторону могут стать все правительства стран Африки. У Хаммаршельда было не меньше причин, чем у американцев, попытаться отделаться от Лумумбы. Он и не скрывал этого, в открытую игнорируя центральное правительство Конго. Но так не могло продолжаться бесконечно. Чтобы подвести под операции ООН в Конго "здоровую основу", нужно было иметь послушное правительство. И Хаммаршельд решил действовать в этом направлении.

Интересна хронология событий конца августа - начала сентября 1960 года.

Иногда только смена событий может прояснить многое.

18 августа - заседание Совета национальной безопасности США, посвященное Конго.

25 августа - заседание спецгруппы СНБ, утвердившее тайные операции по устранению Лумумбы.

26 августа - внезапный отъезд заместителя Хаммаршельда Эндрю Кордье в Конго.

27 августа - Кордье прибыл в Леопольдвиль.

Любопытное совпадение. Решения по Конго принимаются в Вашингтоне, а действия исходят от ООН, ибо, как мы увидим, действия Кордье в Конго были куда более решительными, чем все, что смогли в эти дни сделать американцы.

Визит Кордье в Конго продолжался всего 12 дней. Формально он поехал заменить Ральфа Банча, который не сумел оказать давление на конголезцев.

Кордье потребовалось несколько дней, чтобы разобраться в обстановке на месте. К 3 сентября у него был план действий. К его осуществлению он приступил с беспощадной твердостью.

Он задумал отстранить Лумумбу от должности премьер-министра руками самих конголезцев. Конечно, если бы смещения потребовал парламент, тогда это было бы законно, по конституции. Но Кордье видел, что посулы его американских коллег купить необходимое большинство в парламенте не стоят ломаного гроша. Подавляющее большинство сенаторов и членов палаты были сторонниками Лумумбы. От такого парламента надо избавляться. И Кордье обращает свои взоры на президента Конго Жозефа Касавубу. Этот ленивый и разжиревший деятель соглашался помочь американцам, но предпочитал, чтобы ему преподнесли все в готовом виде, включая текст заявления по радио.

Сценарий был подготовлен в штаб-квартире ООН в Конго. Начал разыгрываться спектакль.

3 сентября Эндрю Кордье нанес визит вежливости президенту Касавубу. Тот ему сообщил:
- Я намерен сместить Лумумбу с поста премьер-министра. Это мое конституционное право.

Кордье. Ваше дело, я не имею к этому никакого отношения. Если вы настаиваете, вы должны сообщить нам официально, нотой на имя представителя ООН (то есть на его имя).

Касавубу. А почему ООН просто не арестует Лумумбу, и тогда ничего не надо делать?

Кордье. Господин президент, да поймите же вы, требуется официальная нота. Нужно основание, чтобы проконсультироваться с господином генеральным секретарем.

Визит был прерван, и Кордье отправил срочную телеграмму Хаммаршельду. Дело в том, что по конституции Касавубу не имел права сместить премьер-министра без решения парламента. Кордье на это наплевать. Но лучше подстраховаться согласием Хаммаршельда, он такой чистоплюй, когда дело касается бумажек и конституций.

Ответ Хаммаршельда следовало бы занести в книгу шедевров непревзойденного лицемерия. Вначале он указывает, что подобные действия могли бы поставить ООН в затруднительное положение. А далее следует мудрейшая фраза:

"В сложной ситуации ответственные лица на месте могут пойти на такие шаги, которые сам генеральный секретарь не смог бы одобрить,- при этом они берут на себя риск быть дезавуированными, когда это уже не будет иметь никакого значения".

Какой блестящий стиль! Никакого упоминания о Кордье. Все сделают "ответственные лица на месте". Мол найдите таких и валяйте, действуйте. Но даже если придется это принять на себя, не беспокойтесь о последствиях лишь бы дело было сделано.

Чистый карт-бланш. Кордье так и понял ответ Хаммаршельда. После телеграммы он начал действовать с молниеносной быстротой и больше никому не докучал запросами.

5 сентября Кордье снова встретился с Касавубу. Тот повторил, что имеет намерение сместить Лумумбу в сей же день. Кордье махнул рукой:
- Я жe вам говорил, это будет на вашей ответственности. Почему до сих пор нет ноты?

Касавубу пообещал поставить ООН в известность. Действительно, не успел Кордье вернуться в штаб-квартиру ООН в отеле "Руаяль", как явился советник президента - бельгиец Ван Бильин и лично "известил", что президент республики отстраняет премьер-министра и через час сделает об этом объявление по радио. На место Лумумбы Касавубу назначит Джозефа Илео, рекомендованного американским посольством. Одновременно Касавубу обратился к ООН с просьбой, чтобы ее войска взяли под охрану его резиденцию. Заодно командование войск ООН может взять на себя полную ответственность за поддержание законности и порядка на всей территории Конго - фактически управлять страной. То, против чего Лумумба категорически возражал и квалифицировал как грубое вмешательство во внутренние дела страны, Касавубу преподнес ООН в виде бесплатного подарка.

Как только Касавубу зачитал по радио свой ордонанс, Кордье отдал приказ закрыть радиостанцию Леопольдвиля и все аэродромы. Это означало, что центральное правительство лишалось возможности обратиться к народу и разоблачить незаконные действия Касавубу. Закрытие аэродромов имело еще более серьезные последствия. Сторонники Лумумбы лишались возможности получить поддержку или подкрепление из других провинций Конго, а также извне, от дружественных африканских государств.

Кордье лицемерно утверждал, что он нейтрален. Отныне он не разрешит выступать по радио и представителям группировки Касавубу. Кордье знал, что сторонникам Касавубу заранее была предоставлена в пользование радиостанция Браззавиля, на другом берегу реки, во Французском Конго. Так что изолировался от общения с народом только Лумумба.

Действия Кордье вызвали волнения в Леопольдвиле. В создавшемся хаосе мало кто заметил, что на сторону противников Лумумбы переметнулся начальник штаба конголезской армии полковник Мобуту, кстати сказать, получивший этот пост из рук самого Лумумбы. Эту мысль ему подсказали американцы. Мобуту тоже попросился под защиту ООН.

Гаитянец Жак Сорэ, работавший в то время в представительстве ООН в Конго, позднее, в Нью-Йорке, рассказывал, как ему пришлось "обрабатывать" Мобуту.

Когда Мобуту явился в штаб-квартиру ООН в "Руаяле", Жаку поручили с ним побеседовать. Присутствовал один из генералов. Жак не назвал его имени, но дал понять, что это был генерал Кеттани, командир марокканского контингента.

Генерал задал Мобуту вопрос:
- Как же так, вы начальник штаба и заместитель командующего конголезской армии, а проситесь под защиту ООН?!

Мобуту ответил:
- Армия бунтует. В ней много сторонников Лумумбы. В любую минуту они могут сместить толстого Касавубу. Вы же его взяли под защиту. А солдаты знают, что я с ним связан.
- Что же, у вас, у начальника штаба, в армии нет надежных солдат?- спросил генерал.

Мобуту ответил:
- Наберется батальон. Есть несколько верных офицеров - полковник Бобозо, пара майоров.

Генерал сказал:
- Для начала и это неплохо. А что нужно, чтобы было больше? Чтобы все перешли на вашу сторону?

Мобуту ответил:
- Для этого нужны деньги. Много денег. Два месяца армия не получала зарплату. Надо заплатить все сразу, тогда все перейдут на мою сторону.
- Только это?- спросил генерал.- Считайте, что деньги у вас. Мы уже подсчитали сумму. Для начала пять миллионов франков хватит? Действуйте решительнее. Расставьте верных вам офицеров по главным пунктам дислокации частей. В общем, мы все это обговорим, если вы согласны принять нашу помощь.

У Кордье деньги были. Через Хаммаршельда он получил от американцев чек на 5 миллионов долларов для помощи Конго. Для подкупа же верхушки конголезской армии и выплаты двухмесячной зарплаты рядовым солдатам было достаточно и 100 тысяч долларов, что составляло 5 миллионов франков. Кордье без колебаний выделил эти деньги.

Кеттани в конце беседы спросил Мобуту:
- Есть еще какие-нибудь проблемы? Давайте выкладывайте сразу.

Мобуту заколебался...
- Да, господин генерал! Вы меня спрашивали, на кого я полагаюсь. По правде сказать, мои конголезские полковники и майоры мало чего стоят. Это вчерашние сержанты. Я все еще опираюсь на группу бельгийских военных советников. Из-за этого у меня разрыв с командующим Лундулой. Вместе со своим племянником Лумумбой он требует выслать этих советников из Конго немедленно. Руководителю группы советников полковнику Марлиери пришлось перебраться на тот берег реки в Браззавиль. Остальные офицеры, человек семь-восемь, то тут то там, чтобы помогать мне каждый день, пересекают реку на специальном катере. Как с ними быть?

Кеттани ответил:
- Что вы спрашиваете меня, ведь решение уже найдено? Пусть Марлиери сидит в Браззавиле. Для всех он будет за пределами Конго. А к вам, когда надо, оттуда будут приезжать офицеры, только не в форме. Прикрепите их к своим майорам, пусть они их поучат.

"Вот как мы заполучили Мобуту",- сказал в заключение Жак Сорэ.

10 августа Мобуту получил под расписку обещанные 5 миллионов франков.
***

Меры, принятые Кордье по блокированию аэродромов и закрытию радиостанций, не имеют прецедента в международной практике. В той обстановке, которая сложилась в Конго, на подобный шаг могло пойти законное правительство Лумумбы или силы оппозиции, если бы они сформировались и имели достаточно поддержки в армии среди народа. Оппозиционные силы хотя и существовали но были слабы и разобщены.

Впервые в истории функцию арбитра между внутренними группировками, борющимися за власть, взяла на себя чужеродная для страны организация - ООН. Собственно говоря, приказ о закрытии аэродромов и радиостанций исходил даже не от генерального секретаря как главы организации. Он исходил от сотрудника Секретариата, если на то пошло, от второстепенного сотрудника, одного из помощников генерального секретаря, не имевшего права ни представлять организацию, ни тем более действовать от ее имени, интерпретировать резолюции Совета Безопасности и принимать решения, нарушавшие мандат, предоставленный Советом только генеральному секретарю. По этом мандату никто, даже сам генеральный секретарь, не имел права вмешиваться во внутренние дела государства и предпринимать любые действия без санкции законного правительства. Позднее, задним числом и даже год спустя после этих событий, Хаммаршельд пытался ссылаться на недостаточность указаний резолюции Совета Безопасности о предоставлении помощи центральному правительству, объясняя это тем, что в стране появились различные группировки, претендовавшие на власть.

Да, позднее они действительно появились. Но в те дни, когда Кордье находился в Леопольдвиле, их не было. Функционировало одно центральное правительство, его полномочия дважды подтвердил парламент, а это означало, что никакой другой законной власти не существовало. Таким образом, Кордье действовал самочинно. Цель у него была одна: изолировать законное правительство Конго, лишить его возможности обращаться к народу и получать поддержку от своих сторонников.

Печально, что соучастниками в выполнении незаконного приказа оказались и некоторые воинские контингенты из африканских стран. В частности, захват радиостанции был поручен воинским подразделениям Ганы. Выбор пал на них неслучайно. Во главе контингента стояли английский генерал Александер и верные ему ганские офицеры.

Когда Патрис Лумумба с отрядом войск национальной армии Конго прибыл к радиостанции и потребовал, чтобы его, как премьер-министра страны, пропустили для выступления перед народом, ему преградили путь солдаты ганских подразделений. Они были настолько враждебны, что начали разоружать солдат, сопровождавших Лумумбу. Лумумба направил личный протест президенту Ганы Нкруме, с которым он всего месяц назад заключил секретное соглашение о сотрудничестве. Лумумба считал Нкруму одним из своих лучших друзей. Но в создавшейся ситуации он был вынужден выразить Нкруме возмущение поведением ганских войск. Лумумба потребовал, чтобы войска Ганы сотрудничали с его правительством, в противном случае он угрожал разорвать отношения с Ганой.

От Нкрумы пришел весьма странный ответ:

"Если ганские войска должны быть предоставлены в Ваше распоряжение, тогда Вы и Ваше правительство должны найти путь объявить, что в этой борьбе Гана и Конго едины. Только в этом случае будет возможно, чтобы мои ганские войска действовали законно вместе с конголезскими силами".

Этот ответ Нкрумы пришел тогда, когда Лумумба в результате грубого вмешательства ООН был отстранен от власти. И в такое время многоопытный президент Ганы требовал от своего друга и союзника, изолированного, попавшего в беду, чтобы он добивался объединения Конго с Ганой. Как, каким образом?

Нкрума призывал Лумумбу вести себя благоразумно, не позволять себе резкостей, быть хладнокровным. Он советовал нормализовать положение в стране, дать народу "хлеба и зрелищ", чтобы успокоить население, а в случае сомнений по-братски обращаться к нему. Нкрума уговаривал Лумумбу сохранить войска ООН, не требовать их отзыва, потому что с их уходом в стране возникнет хаос.

Что верно, то верно. Хаос в Конго возник, но он был создан войсками ООН, отстранившими центральное правительство Конго от управления страной. Этим-то хаосом они как раз и оправдывали свое присутствие в Конго.

Письмо Нкрумы не убедило Лумумбу. Он потребовал, чтобы ганские воинские подразделения прекратили свою деятельность в составе войск ООН в Конго. Он указывал, что это позиция не только правительства, но и парламента. К сожалению, его требования Ганой не были выполнены. А позднее Лумумба оказался под домашним арестом. Он примирился с ганцами, они его даже охраняли, но сотрудничество через решетку поддерживать трудно.

Вот в сколь трудном положении оказался Лумумба.

Три дня, которые потрясли Конго и привели к установлению в нем полного господства ООН, подходили к концу. Миссия Кордье завершилась. На страницах мировой прессы начали появляться тревожные сообщения. В Конго явно происходило что-то неладное. Вся поездка Кордье в Конго была придумана в последнюю минуту. На место Ральфа Банча представителем в Конго Кордье уже назначил индийского дипломата Раджешвара Даяла, он должен был прибыть в Леопольдвиль в первых числах сентября. Кордье опередил его всего на несколько дней. С 5 сентября Даял находился в Леопольдвиле, а Кордье не передавал ему дела. Понятно почему: Даял не мог делать "грязную работу". Но и Кордье больше засиживаться в Конго было невозможно.

В эти дни Хаммаршельд нервничал. Его заместитель бесчинствовал в Конго не хуже какого-нибудь колониального наместника, а генеральный секретарь молчал. Он был обязан дезавуировать действия Кордье, но на это он не решался. В конце концов Хаммаршельд собрал своих заместителей, чтобы посоветоваться.

Он сказал:
- Надо нашего коллегу выручать из беды. Во избежание осложнений придется его срочно отозвать.

Коллеги промолчали. Хаммаршельд написал телеграмму и передал ее помощнику.

Когда Кордье вернулся, у трапа самолета его встречал личный охранник Хаммаршельда, прибывший в лимузине генерального секретаря. Он сказал Кордье, что ему приказано отвезти его прямо к боссу, никуда не заезжая. У входа в здание ООН Кордье ожидала толпа корреспондентов. Но машина нырнула в подземный гараж и высадила его у подвального лифта. Кордье поднялся на 38-й этаж и прошел в левое крыло, в кабинет Хаммаршельда.

- Эндрю, что же вы натворили?!- раздраженно воскликнул Хаммаршельд.- Как можно так грубо, ведь вы действовали от моего имени! Еще немного, и мне пришлось бы вас дезавуировать!

Кордье спокойно ответил:
- Вы не сделали этого и не сделаете. Если бы я помедлил еще день или два, вся операция в Конго провалилась бы. А с нею авторитет ООН и ваш лично. Так что я спасал и себя, и вас. Вас прежде всего.

Хаммаршельд сказал примирительно:
- Ваши меры были крутыми, но теперь действительно сожалеть поздно. Вы считаете, что Даял справится с обстановкой?
Даял не находка,- сказал Кордье.- Вы уже знаете, что он сказал после моего отъезда: "ООН находится в Конго, чтобы помогать, а не вмешиваться, советовать, но не приказывать, примирять, а не становиться на какую-то одну сторону!" Эта болтовня теперь даже полезна. Существа дела она не изменит. Мы хозяева положения в Конго.

В заключение Хаммаршельд сказал:
- Благодарю вас, Эндрю. Чтобы не было никаких сомнений в ваших действиях, я поддержу их в Совете Безопасности!

Действительно, на заседании Совета 9 сентября Хаммаршельд заявил следующее: "Я принимаю на свою полную личную ответственность все, что делалось от моего имени в Конго, и говорю это, будучи убежден в мудрости этих действий и их полном соответствии духу и букве решений Совета Безопасности".

Репутация Кордье была спасена, хотя Хаммаршельду лучше было промолчать.

Успехами ООН в Конго Кордье хвалился преждевременно. Его оптимизм в беседе с Хаммаршельдом был наигранным. Все было не так просто, как он докладывал.

Кордье еще находился в Конго, когда парламент подавляющим большинством подтвердил полномочия правительства Лумумбы и опроверг, как противоречащие конституции, действия Касавубу. Его ордонанс парламент отменил. Голосование по этому вопросу было убедительным: в сенате за Лумумбу - 41, "против" - 2; в палате представителей 60 "за", 19 "против".

Это должно было обеспокоить Кордье. Но он был невозмутим. Он предвидел возможность такого поворота. Хотя время у него было на исходе, он успел и на этот случай запустить "обходный маневр".

Операции ООН в Конго были развернуты. Бельгийские войска еще удерживали позиции в стране. ООН предпочитала с ними не конфликтовать, но договариваться лучше было без свидетелей, то есть без конголезцев. Не нужен был не только Лумумба, не нужны были Касавубу и его новый премьер Илео. Не нужна была никакая конституционная власть. Значит, нужен был кто-то, кто устранил бы обоих. И Кордье сделал ставку на полковника Мобуту.

План простой: Мобуту отстранит от власти президента Касавубу и премьер-министра Лумумбу; заодно он разгонит конголезский парламент и выдворит из Конго посольства социалистических стран; после этого Мобуту объявит, что власть переходит к нему.

Но это тоже незаконно! Кто же тогда остается у власти? Представитель и командование ООН в Конго, разумеется, ни одна из отстраненных группировок не признает другие, они начнут соперничать между собой уже не за власть - у них ее уже не будет,- а за признание со стороны ООН, за милости, которыми ООН пожелает одаривать тех, кто послушнее, сговорчивее, податливее. Но командование войск ООН будет держать всех их на расстоянии.

В успехе этого плана Кордье был уверен. Он не успел еще долететь до Нью-Йорка, а его план начал осуществляться.

10 сентября 1960 года полковник Мобуту созвал пресс-конференцию в Леопольдвиле и объявил, что он отстраняет от власти президента Касавубу и премьер-министра Лумумбу "в целях их нейтрализации". На это бредовое заявление можно было бы не обращать внимания: Мобуту юридически был просто ничто - всего лишь начальник штаба пока еще не существующей национальной армии. Одна небольшая деталь объясняет внезапную храбрость Мобуту. Именно в этот день, 10 сентября, он получил от ООН те самые 5 миллионов франков для выплаты жалования солдатам, которые согласятся подчиняться ему.

Члены парламента Конго собрались 13 сентября и вновь подтвердили полномочия законного правительства. Батальон личной охраны Мобуту окружил здание, солдаты заняли все проходы в зале заседаний. После этого Касавубу объявил о роспуске парламента. А на следующий день, 14 сентября, Мобуту сделал заявление: ввиду того что правительства Лумумбы и Илео борются за власть, он отстраняет и их от управления страной, и власть переходит в руки армии. Мобуту при этом сослался на то, что он полагается на помощь ООН. Опровержений от командования войск ООН в Конго не последовало. Переворот был произведен частями десантников, навербованных из противников Лумумбы и прошедших подготовку под руководством бельгийских и французских офицеров, нанятых Организацией Объединенных Наций. Программой руководил марокканский генерал Кеттани, открытый сторонник военной диктатуры.

Однако армия - это не правительство, чтобы управлять, ей нужен какой-то фасад. С помощью бельгийских советников Мобуту создал опереточное заведение - "коллегию генеральных комиссаров". Только некого назначать комиссарами, потому что армейские сержанты для этого не годятся, а местных специалистов нет. Тогда Мобуту набрал в Бельгии недоучившихся студентов и назначил их генеральными комиссарами во главе министерств. Фактически же руководителями министерств стали бельгийские советники. На эти посты пробились прибывшие из Брюсселя преподаватели недоучившихся студентов и заняли в Леопольдвиле министерские кабинеты. Даже Касавубу не хотел признавать этот маскарад. Теперь в Конго появилось третье правительство.

Это и было то, о чем мечтал Кордье. В этой путанице ООН выглядела единственной организованной и стабильной властью.

15 сентября Патрис Лумумба был вынужден просить ООН взять его под защиту. Командование ООН только и ждало этого момента. Тут же были выделены войска, окружившие резиденцию Лумумбы кольцом. Выходить за его пределы Лумумбе не рекомендовалось, а фактически не разрешалось. Он оказался под домашним арестом, прочно и надежно изолированным.

Так к 15 сентября, всего лишь через два с половиной месяца после объявления независимости, с законным правительством Конго было покончено.

Мандат на управление Конго оставался в руках Хаммаршельда - липовый, недействительный, подмоченный, но все же мандат.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. УБИЙСТВО
(Конго, третья стадия: сентябрь 1960 - февраль 1961 года)

После переворота в Конго установилось троевластие - президента Касавубу, никем не признанного правительства Илео и самозваного диктатора Мобуту с его опереточной коллегией комиссаров. Троевластие породило безвластие. Управление страной перешло в руки представителя и командования ООН в Конго. Но и их влияние было ограниченным. Они едва удерживали контроль над столицей, а в масштабах страны их присутствие ощущалось лишь в городах и на военных базах, где находились гарнизоны войск ООН. В провинциях же - в Катанге и Касаи - господствовали Чомбе и Калонджи, не признававшие ни ООН, ни конголезских властей. В других провинциях бесчинствовали местные банды и белые наемники.

Представитель ООН Даял в докладе Совету Безопасности информировал, что обстановка в стране ухудшилась: сорван процесс политического урегулирования, отсутствие эффективного правительства усиливает междоусобную борьбу; умножилось число бельгийских граждан, занимающих прежние посты в государственном аппарате Конго; советники-бельгийцы возвращаются в министерства и провинции; активно вооружаются сепаратистские конголезские части во главе с бельгийскими офицерами; в ряде районов бельгийцы совершают жестокие акты насилия.

В том же докладе Даял сообщал, что на конец сентября 1960 года вооруженные силы ООН в Конго насчитывали свыше 18 тысяч солдат и офицеров из 28 стран. И в присутствии такого воинского контингента в стране наступили развал и хаос. А Хаммаршельд, читая этот доклад, внутренне ликовал. Кому еще удавалось за какие-нибудь два месяца все прибрать к своим рукам в такой огромной стране?

В госдепартаменте США выражали недовольство: Диллон, вместо того чтобы похвалить Кордье после его турне в Конго, заявил ему, что от него ожидали кардинальных решений, а он ограничился полумерами.

Кордье опешил. Упреков он не ожидал. Ему казалось что он действовал решительно, рисковал, добился изоляции Лумумбы, а его обвиняют в полумерах. Но он хорошо знал Диллона. Тот от себя ничего не говорил. Значит недовольны были наверху. Поэтому он примирительно сказал: "Все в наших руках, Дуглас. Постараемся довести дело до конца".

Кордье не знал, что в то время, когда он еще находился в Конго, 7 сентября, через день после того, как Касавубу отстранил Лумумбу с должности премьер-министра, в Вашингтоне собрался Совет национальной безопасности посвященный событиям в Конго. Как и 18 августа, председательствовал президент Эйзенхауэр. Уже одно это указывало на серьезность положения. А на другой день, 8 сентября, была созвана специальная группа СНБ по тайным операциям. Аллен Даллес доложил своим коллегам, что устранение Лумумбы из правительства нисколько не уменьшило угрозы его возвращения. "Этот Лумумба,- сказал раздраженно Даллес,- после любой схватки может снова оказаться наверху".

21 сентября, уже после ареста Лумумбы, Совет национальной безопасности еще раз обсуждал положение в Конго. Сообщение Даллеса было неутешительным. Он сказал, что, "хотя Лумумба удален из правительства и взят под охрану ООН, он все еще является опасным, особенно если ему удастся договориться с тем правительством, которое создано после переворота".

Даллес послал резиденту ЦРУ телеграмму, в которой еще раз предупреждал, что "талант и динамизм Лумумбы являются решающими факторами в восстановлении его позиций каждый раз, когда они кажутся наполовину потерянными. Другими словами, каждый раз, когда у Лумумбы появится возможность сказать последнее слово, он может повернуть события в свою пользу".

Госдепартамент и разведка США боялись, что Лумумба может найти общий язык даже с их ставленником Мобуту, что было бы равнозначно полному провалу американцев. И такие опасения высказывались в то время, когда Лумумба в своей резиденции был окружен войсками ООН. а по периметру - войсками Мобуту, то есть находился под двойным контролем.

Фактически надзор за Лумумбой был даже тройным, поскольку резидентура ЦРУ внедрила "своих людей" и в охрану ООН, и в охрану конголезских войск. Все, кто входил в дом Лумумбы, и все, кто из него выходил, подвергались строжайшей проверке. Проверялись даже корзины с продуктами, доставляемыми с местного базара.

Но это были "мелочи быта". Для гарантии эстафету погони за Лумумбой у ООН перехватили американцы. Казалось бы, задача гончих псов, преследовавших Лумумбу, теперь упрощена. Он попал в западню и выйти оттуда не может. Противников у Лумумбы немало, засылай кого-нибудь в дом, и пусть они с ним разделаются.

Вначале руководство ЦРУ пошло по этому пути. Генерал Ричард Биссель, заместитель Даллеса по тайным операциям, бесславно провалившийся в апреле 1961 года с высадкой кубинских контрреволюционеров в заливе Кочинос на Кубе, взял подготовку операции по устранению Лумумбы под личное руководство. Бисселю нравились "научные" способы устранения людей, и он подобрал для этой цели штатного "ученого" ЦРУ Джозефа Шейдера.

Шейдер отправился в форт Детерик неподалеку от Вашингтона, в штате Мериленд, в главное хранилище химических и токсических материалов армии США. Он был здесь своим человеком. Ему представили список готовых к употреблению биологических материалов, способных вызвать болезнь, "которая либо убьет человека, либо выведет его из строя настолько сильно, что он не будет способен ни к каким действиям". В списке было семь или восемь подобных средств, с помощью которых можно было вызвать туляремию, сибирскую язву, оспу, бруцеллез, туберкулез и свирепый тропический энцефалит. "Гуманный" Шейдер выбрал из этого набора тот вирус, который мог вызвать болезнь, типичную для Африки, с надежным смертельным исходом. Препараты были аккуратно и конечно же герметически упакованы. И Шейдер отправился в Конго.

По прибытии в Леопольдвиль он упрятал свои токсины в сейф и приступил к обсуждению плана операции с резидентом Виктором Хедгменом.

Надо сказать, что Хедгмену идея отравления Лумумбы бациллами не понравилась. Он сказал Шейдеру:
- Способ уничтожения Лумумбы предоставлено выбирать мне. Конечно, его можно заразить вашими токсинами. Но, может быть, легче застрелить, чем отравить?

Шейдер возражал. Он гарантировал, что заражение будет иметь признаки обычных заболеваний и не оставит улик.

Виктору Хедгмену не хотелось спорить. Он соглашался, но сослался на то, что нужно найти агента, который мог бы добраться до Большого Брата (так он ханжески называл Лумумбу). Нашли такого агента, спросили его, может ли он свободно зайти на кухню или в ванную. Тот удивился такому вопросу. Но большее сказать ему опасались. Объяснить, что в кухне надо положить что-то именно в тарелку Лумумбы, а в ванной смешать это что-то с зубной пастой, нельзя: он все поймет, чего доброго, испугается, главное же, может выдать того, кто ему подобное предложил.

В это время, 22 сентября, из ЦРУ пришла предостерегающая телеграмма Хедгмену:

"Вы и Коллега (так именовался Шейдер.- В.Л.) понимаете, что мы не можем подсматривать через ваше плечо, когда вы будете планировать и изучать возможности. Наша главная забота - скрыть американскую роль, если только не возникнет превосходный случай, который сделает первоклассным и хорошо рассчитанным риск. Готовы рассмотреть любые серьезные предложения, основанные на нашем высоком мнении о вашем профессиональном опыте".

Телеграмма была направлена по специально созданному для осуществления операции устранения Лумумбы каналу под кодом ПРОП. Доступ к нему имели только три человека: Даллес и Биссель в Вашингтоне и Хедгмен в Конго.

Эта телеграмма возымела действие, и Хедгмен отказался использовать ненадежного агента, который переоценил свои возможности проникнуть в личные комнаты Лумумбы. Тогда Шейдер сказал, что его токсины потеряли активность и ему придется уехать. Вечером под покровом темноты он пробрался к берегу реки Конго и, воровато оглядываясь, бросил в воду склянки с токсинами. Шейдер бесславно покинул Конго 5 октября.

После его отъезда Хедгмен забил тревогу. Опасаясь, что ему одному не справиться с задачей, он предложил создать группу командос из врагов Лумумбы, чтобы штурмовать его дом со стороны реки. Но организация такой группы и снабжение ее оружием связаны с риском разоблачения американских спецслужб. В конце концов он попросил, чтобы ему прислали из Вашингтона специального человека. Когда Вашингтон ответил согласием, Хедгмена осенила блестящая идея, и он послал новую телеграмму:

"В случае командирования офицера рекомендую штаб-квартире отправить дипломатической почтой, возможно скорее, дальнобойную винтовку иностранного производства с оптическим прицелом и глушителем. Охота здесь хороша, когда стемнеет. Однако, поскольку охотничьи ружья сейчас запрещены, буду хранить винтовку у себя до открытия охотничьего сезона".

Вот какой заботливый человек Виктор Хедгмен! Он не может допустить нарушения местных законов о хранении охотничьих ружей, но жалуется, что с тех пор, как Лумумба находится под домашним арестом и под охраной ООН, к нему трудно пробраться. По этому поводу он писал:

"Цель не покидала здание несколько недель. Дом охраняется днем и ночью конголезскими войсками и войсками ООН. Конголезские войска находятся там, чтобы предотвратить бегство цели и арестовать ее, если попытается бежать. Войска ООН находятся там для предотвращения штурма дворца конголезцами. Концентрические круги обороны делают невозможным наблюдение поста. Пытаюсь контролировать движение в дом и из него через конголезцев. Цель уволила большинство слуг, и это отодвигает наши планы надолго".

Да, трудно господину Хедгмену. Не такой простак Лумумба. Не пускает его людей, в свой дом. Сердится Хедгмен. Уже откровенно низводит Большого Брата просто в "цель" и поохотиться на него не прочь, когда стемнеет. Но ничего не получается.

В Вашингтоне жалобы Хедгмена были услышаны. Генерал Биссель решил послать в Конго крупного специалиста по сложным тайным операциям Майкла Малрони, заместителя начальника особого отдела. Тот принял предложение поехать в Конго, чтобы "нейтрализовать Лумумбу". Однако Малрони заявил Бисселю, что не согласен с планами, которые обсуждались до него.

- Убийство - неподходящая акция,- заявил он Бисселю.- Желаемой цели можно достичь другим путем.
- Каким именно?- спросил Биссель.
- Чтобы нейтрализовать Лумумбу,- объяснил Малрони,- нужно выманить его из периметра охраны ООН и передать конголезским властям. Будьте спокойны, они сами с ним расправятся, и пусть это будет их преступление.

Биссель согласился.

3 ноября Малрони прибыл в Леопольдвиль. Виктор едгмен рассказал ему о том, что уже предпринималось и о причинах его неудач. Он сообщил, что у него еще остались токсические материалы для заражения Лумумбы (значит, Шейдер не все выбросил в реку) и что есть люди готовые убить Лумумбу.

Малрони и Хедгмену сказал, что против прямого убийства у него есть моральные возражения. Не угрызения совести, а именно возражения. Он заявил, что будет действовать по своему плану. Хедгмену пришлось подчиниться.

Малрони приступил к делу. Он арендовал наблюдательный пост напротив дома Лумумбы. Познакомился с охранником ООН и получил его согласие помочь выманить Лумумбу из резиденции. На подмогу вызвал в Леопольдвиль своего агента из Европы, иностранца с уголовным прошлым.

14 ноября резидентура отправила в ЦРУ следующую телеграмму:

"Политические последователи Лумумбы в Стэнливиле хотят, чтобы он вырвался из заключения и проследовал в этот город на машине, чтобы заняться политической деятельностью. Решение об уходе, вероятно, будет принято скоро. Резидентура ожидает сообщения (агента), когда такое решение будет принято.

"Подготовили несколько возможных вариантов захвата в случае ухода и имеем запасной план действий".

Дальнейшие события разворачивались точно по этому сценарию. Срабатывал план "тихого" Малрони.

20 ноября умерла малолетняя дочь Патриса Лумумбы. Он попросил командование ООН предоставить ему самолет, чтобы вылететь в Стэнливиль на похороны дочери. В просьбе ему было отказано.

В ночь с 27 на 28 ноября в Леопольдвиле разразилась тропическая гроза. В это время Касавубу устраивал прием, и войска были переброшены к его резиденции. В расчете повеселиться разбежалась и часть конголезской охраны Лумумбы. Оставшиеся охранники не заметили, как от дома Лумумбы отъехала машина с прикрытыми шторами. Но это заметила охрана ООН. На аэродром был немедленно передан приказ не выпускать ни одного самолета. Однако машина Лумумбы на аэродроме не появилась, она ушла в неизвестном направлении. Командование ООН информировало штаб Мобуту о бегстве Лумумбы.

Началась погоня. Маски сбрасываются. 28 ноября в Вашингтон была послана срочная телеграмма:

"Резидентура работает с конголезским правительством, чтобы блокировать дороги и поднять по тревоге войска. Блокирование возможно на маршрутах ухода".

К сожалению, Лумумба не бежал. Он просто направился в Стэнливиль с группой своих друзей. По дороге они останавливались, проводили митинги. Толпы народа собирались, чтобы послушать Лумумбу. А в это время командование ООН и американское посольство предоставили в распоряжение мобутовских войск самолеты и вертолеты, и они ринулись в погоню за группой Лумумбы. Они настигли ее через три дня в провинции Касаи в районе города Порт-Франки. Лумумба выступал перед жителями небольшой деревни Булонго. Его группу заметили с вертолета и направили в деревню армейский патруль, состоявший из сорока головорезов личной охраны Мобуту. Они арестовали Лумумбу, председателя сената Окито и министра по делам молодежи Мполо и доставили их в военный лагерь Тисвиль.

Что же предприняло командование ООН? Оно заняло оскорбленную позу: Лумумба сам ушел от нашей защиты. Теперь мы не будем вмешиваться. Даял отдал приказ, согласованный с Хаммаршельдом, запретить войскам ООН брать Лумумбу под защиту.

Эта преступная "беспристрастность" стоила жизни Лумумбе и его друзьям. Войска ООН продолжали охранять Касавубу. Пользовался их покровительством Мобуту. А вот по отношению к Лумумбе командование ООН вело себя "нейтрально". Только после ареста Лумумбы Хаммаршельд направил Касавубу письмо, полное упреков: как же так? Лумумба остается членом парламента и по вашим же законам не может быть арестован, он пользуется парламентской неприкосновенностью, что признают во всем мире,- подумайте, как вы будете выглядеть. Соблюдайте приличия и общепринятые нормы. Жалкое, лицемерное письмо. Касавубу бесцеремонно его отверг.

Итак, при содействии американских спецслужб и попустительстве представителя ООН в Конго был завершен еще один этап преследования Лумумбы. Лумумба и его сподвижники были брошены в мрачные казематы военного лагеря Тисвиль. Над ними издевались, их жестоко избивали. Охрану несли отпетые головорезы из личных войск Мобуту. Командование ООН докладывало об этом Хамаршельду, а тот посылал слезные письма Касавубу. Последний на них даже не отвечал.

Может быть, теперь американские власти успокоились? Ведь это по их прямому приказу Лумумба был передан в руки врагов.

Нет, американские правящие круги не успокоились. Читая переписку этих тимберлейков и хедгменов, можно почувствовать, как они дрожали, как они боялись Лумумбы: даже в заточении, в тюрьме, в одиночной камере, в казематах военных лагерей Лумумба, избитый и искалеченный, оставался для них опасным. Пятнадцать лет спустя после гибели Лумумбы представитель могущественного американского бизнеса Дуглас Диллон, давая показания сенатской комиссии США, заявил: "У Лумумбы была огромная способность возбудить толпу или группу людей. И если бы он мог убежать и начал говорить с батальоном конголезской армии, вероятно, не больше чем через пять минут они все были бы в его руках".

Диллону становилось страшно от одной мысли, что могло бы случиться пятнадцать лет назад. Он был недалек от истины. Это могло случиться даже тогда, когда Лумумба находился в заточений.

В начале января 1961 года возникла угроза восстания в конголезской армии и полиции. Волнение распространилось из лагеря Тисвиль, где содержался в заключении Лумумба. Охрана лагеря избила мобутовских офицеров, пытавшихся проникнуть к Лумумбе. Мятеж был подавлен с трудом.

Докладывая об этом инциденте Вашингтону, в телеграмме от 13 января 1961 года Тимберлейк и Хедгмен предупреждали: "Нынешнее правительство может пасть в течение нескольких дней. Результатом почти наверняка будет хаос и возвращение Лумумбы к власти".

Хедгмен начал действовать напрямую. Он лично предупредил Касавубу и командование военного гарнизона в Леопольдвиле об опасности переворота. В ответ правительство Касавубу-Илео 14 января 1961 года связалось, также напрямую, не с послом Тимберлейком, а с резидентом ЦРУ Хедгменом и сообщило ему, что оно приняло решение убрать Лумумбу из военного лагеря Тисвиль, где его дальнейшее пребывание стало опасным. Гарнизон лагеря действительно готов был перейти на сторону Лумумбы.

Лумумбе удалось перед отправкой из лагеря Тисвиль переслать своим друзьям письмо, адресованное его жене. В своем последнем письме Лумумба писал:

"Жестокости, издевательства и пытки никогда не могли заставить меня просить пощады, потому что я предпочитаю умереть с высоко поднятой головой, с несокрушимой верой и глубокой убежденностью в лучшее будущее нашей страны чем жить покорным и отрекшимся от священных для меня принципов.

"Настанет день, и история скажет свое слово. Но это будет не та история, которую будут преподавать в Брюсселе, Париже, Вашингтоне или в ООН. Это будет история, которую будут учить в странах, освободившихся от колониализма и его марионеток. Африка напишет свою собственную историю, и это будет на севере и юге Африки история славы и достоинства. Не плачь обо мне, жена. Я знаю, что моя многострадальная страна сумеет отстоять свою независимость и свою свободу".

Лумумба понимал, что попытка гарнизона военного лагеря Тисвиль встать с ним рядом до смерти напугала его врагов и теперь они постараются избавиться от него. Действительно, штаб Мобуту и придворное правительство Касавубу еще со времени, когда Лумумба был под домашним арестом, вели закулисные переговоры о том, как его убрать, чтобы "не замарать" рук. Была выдвинута идея "сплавить" Лумумбу и его сподвижников к Чомбе в Катангу или к Калонджи в провинцию Касаи. Оба были заклятыми врагами Лумумбы - пусть они с ним и разделаются. Похоже, что план Майкла Малрони устранить Лумумбу чужими руками в окружении Касавубу был "доработан".

Касавубу вступил в тайную переписку с Чомбе. Какова мораль президента страны, который обращался к заклятому врагу, объявившему "независимость" провинции Катанга и передавшему ее под контроль Бельгии, не признававшему власть Леопольдвиля и угрожавшему Республике Конго войной? О чем его просил Касавубу? "Приютите в своих тюрьмах нашего премьер-министра, иначе он свергнет нас". Чомбе не церемонился и позднее выдал тайну переписки о Лумумбе. Правда, он сваливал все на Касавубу - он, мол, меня упрашивал, а я ему даже не отвечал. Однако имеются свидетельства, что в заговор против Лумумбы были вовлечены союзники и покровители Чомбе в Европе.

Одну из сторон этого заговора раскрыл президент Республики Мали Модибо Кейта. На пресс-конференции в столице Мали Бамако в начале января 1961 года были разоблачены некоторые участники заговора. Группу заговорщиков собрал в Париже секретарь стран Французского сообщества Жан Фокар, известный темными делами в Африке. Присутствовали генеральный секретарь НАТО бельгиец Поль Спаак, президент компании "Сосьете женераль дю Конго" барон Ротшильд, аббат Фюльбер Юлу, президент Французского Конго и комиссар по иностранным делам Конго Бомбоко. Эта группа тоже приняла решение ликвидировать Лумумбу. Было определено, что для выполнения задачи "будет инсценирован побег Лумумбы". Для оплаты наемных убийц было выделено 800 тысяч бельгийских франков.

Аббат Юлу предложил использовать для руководства операцией полицейского агента Мориса Деларю. В годы второй мировой войны он сотрудничал с нацистами и был заочно приговорен к смертной казни. Ему удалось бежать под крылышко аббата Юлу в Браззавиль. Его устроили в жандармерию Катанги.

Таким образом, против Лумумбы одновременно плелись по крайней мере два заговора: один - под руководством посольства США в Конго при личном участии посла Тимберлейка и резидента ЦРУ Хедгмена, другой - под руководством высших правительственных чинов Бельгии и Франции и при участии генерального секретаря ООН. Обе группы координировали свою деятельность как с президентом Касавубу, так и с Чомбе.

В день, когда Лумумба был вывезен из лагеря Тисвиль, Касавубу информировал резидента ЦРУ Хедгмена, что Лумумбу отправят в столицу провинции Касаи Баквангу [Ныне Мбужи-Майи]. Там власть была у смертельного врага Лумумбы Калонджи, и это устраивало Хедгмена.

На самом деле Лумумбу и его спутников "для отвода глаз" вывезли в южный город Моанду на берегу Атлантического океана. Там их пересадили в бельгийский самолет с бельгийским экипажем, который вылетел в Катангу. По пути охрана зверски избивала связанных заключенных. Бельгийский экипаж и его командир Бовенс, чтобы "не видеть этого ужасного зрелища", заперлись в передней кабине. Они и пальцем не пошевелили, чтобы прекратить издевательства над беззащитными узниками.

17 января 1961 года к вечеру бельгийский самолет с премьер-министром Конго Патрисом Лумумбой на борту приземлился на аэродроме столицы Катанги - Элизабетвиля.

Чомбе впоследствии заявлял, что власти Катанги ничего не знали о его прибытии. Он утверждал, что не успел ответить президенту Касавубу на его просьбы "принять Лумумбу", и поэтому никто ожидать не мог, что какой-то самолет появится на аэродроме.

Тем не менее самолет появился. Приземлившись, он не подрулил к зданию аэропорта, а каким-то непостижимым образом уверенно вырулил в дальний угол аэродрома. В этом углу, где пусто и обычно ничего не бывает, стояли полукругом бронемашины. По краям, образуя коридор, выстроились две шеренги жандармов - человек сто пятьдесят - с оружием наизготовку. Метрах в пятидесяти от них на поле сиротливо жалась кучка белых солдат в голубых касках. Их было всего пять человек и офицер - шведы из роты войск ООН, которые контролировали аэродром Элизабетвиля. Шведский офицер нерешительно мялся и разглядывал в бинокль, что происходит. Очевидно, на расстоянии "контролировать" было легче. Дальше можно сослаться на его отчет о происшедшем, направленный командованию ООН:

"Неизвестный самолет подрулил прямо к ангару военно-воздушных сил Катанги. Его окружила цепь бронемашин, грузовиков и "джипов". Бронемашина, стоявшая против самолета, навела пушку на трап. После этого дверь открылась, и из нее вытолкнули троих с повязками на глазах и со связанными сзади руками. У одного из них была бородка. Узники имели жалкий вид. Когда они спускались, их били прикладами, один свалился, его начали пинать ногами. Потом их посадили в "джип", и вся кавалькада машин выехала через заранее проделанную в ограде аэродрома дыру".

Так был встречен "неизвестный" самолет, прибытия которого на аэродром Катанги якобы не ждали. Следует обратить внимание на одну малоприметную деталь сообщения представителей ООН: "Прибывших сопровождал негр, одетый в европейский костюм". По приезде он скрылся, но в окружении Чомбе похвалились, что узников они получили с рук на руки от американского агента.

Через день, 19 января, министерство информации Катанги опубликовало официальное сообщение о том, что по просьбе Касавубу и с согласия правительства Катанги Лумумба был переведен в Элизабетвиль. По-видимому, у Чомбе одна рука не ведала, что делала другая. Его собственное министерство опровергало его заявления. Позднее стало достоянием гласности официальное письмо канцелярии президента Катанги, которое было отправлено 15 января 1961 года президенту коллегии комиссаров Бомбоко за личной подписью Чомбе и в котором сообщалось:

"В связи с только что полученным посланием мы сообщаем Вам о нашем согласии на перевод коммуниста Лумумбы немедленно в Элизабетвиль. Это должно быть сделано тайно. Сообщите нам о его прибытии с минимальной задержкой".

В день прибытия Лумумбы и его спутников в Элизабетвиль Чомбе было отправлено сообщение, что "груз выслан". Чомбе в это время смотрел кинофильм. Он покинул зал и бегом направился к машине, радостно потирая руки. На ходу он бахвалился, что намерен лично принять отправленный ему "груз".

После этих событий появились сообщения, что Лумумба и его сподвижники были убиты в присутствии Чомбе и других членов его правительства сразу после прибытия в Катангу. Информация поступала из Ганы, Гвинеи, Мали и других стран Африки, но точных сведений получить не удавалось.

В этот период необыкновенную активность в "защиту" Лумумбы развил Хаммаршельд. Он лично обращался к Касавубу и Чомбе с просьбами вернуть Лумумбу и его товарищей в Леопольдвиль, категорически требовал допустить к ним представителей ООН или Международного Красного Креста, гуманного обращения с ними, предоставления им возможности общаться с семьями. Хаммаршельд просил предоставить Лумумбе право "предстать без проволочек перед судом" и иметь надлежащие возможности советоваться с адвокатами для своей защиты.

...

...

Столь "трогательная" забота была беспрецедентным кощунством. Когда Хаммаршельд писал все эти письма, он знал, что Лумумбы уже не было в живых. Это было известно американцам, агент которых сопровождал Лумумбу до Элизабетвиля; это было известно командованию ООН в Конго. Но пока Чомбе скрывал правду об убийстве Лумумбы, Хаммаршельд своей перепиской с ним и Касавубу сознательно помогал им заметать следы подлого преступления. Обращения Хаммаршельда ставили Касавубу и Чомбе в двусмысленное положение, они не знали, как отвечать, а отвечать было надо. А если выдашь себя, попадешь впросак? 20 января Бомбоко от имени коллегии комиссаров ответил Хаммаршельду, что предоставление Лумумбе процессуальных гарантий (адвоката и прочее) задержалось по вине представителя ООН, который не прислал обещанных судей.

Впросак попал представитель ООН. Никто не уполномочивал его набирать судей для суда над Лумумбой. Даял пытался убедить Бомбоко, что конголезцы что-то напутали. Было обещано набрать персонал для судов в Конго, а не для суда над Лумумбой. Однако позднее международная комиссия установила, что советники ООН в Конго действительно удосужились подбирать судей для суда над Лумумбой.

Лицемерие переписки о Лумумбе достигло апогея, когда катангские власти 13 февраля 1961 года официально объявили о том, что Лумумба, Мполо и Окито были убиты при попытке к бегству 10 февраля. Это сообщение было фальшивкой.

В этом свете переписка Хаммаршельда и объяснения катангских властей, а вместе с ними и крокодиловы слезы, лившиеся по погибшему Лумумбе в штаб-квартире ООН и некоторых западных столицах, были глумлением над мученической смертью конголезских лидеров.

Подробности убийства Лумумбы, Мполо и Окито достоверно не установлены до сих пор. Известно, что убийство было совершено в районе Элизабетвиля 18 января, на следующий день после перевода группы Лумумбы из Леопольдвиля в Катангу. В убийстве участвовали члены правительства Катанги, включая Чомбе и его министра внутренних дел Мунонго. Они издевались над заключенными, а по некоторым сведениям, Мунонго снял штык с винтовки солдата и вонзил его в грудь Лумумбы. Добивали заключенных бельгийские наемники.

В июне 1965 года еженедельный журнал "Жен Африк", издающийся в Тунисе, опубликовал документ - фотокопию приказа Чомбе, подписанного им 17 января 1961 года:

"С получением сего приказа капитан Жюльен Гат и европейский состав первой роты военной полиции, находящейся в настоящее время в Колвези, должны немедленно прибыть в Элизабетвиль. Они привезут трех политических заключенных - Лумумбу, Мполо и Окито и без промедления казнят их. Это должно быть сделано в государственных интересах.
"Подпись: Чомбе".

Хотя эти и другие документы достоверно установили виновников убийства Лумумбы и его сподвижников, они никогда не были привлечены к ответственности и правосудие над ними не было совершено. Власти Катанги разыграли последний фарс о "бегстве" Лумумбы, им вторили представители ООН в Конго.

10 февраля 1961 года министр внутренних дел Катанги Мунонго официально объявил, что ночью с фермы Коталей бежали три узника: Лумумба, Мполо и Окито. Они будто бы напали на стражников, связали их, забрали у них оружие и бежали на автомобиле, который их дожидался. В баке автомобиля было горючего на сто километров пути.

Мунонго сообщил, что власти тут же организовали большую погоню как по воздуху, так и на земле (надо полагать, за привидениями давно убитых заключенных) и что все дороги перекрыты. Для тех, кто поможет в задержании беглецов, совет министров Катанги объявил щедрые награды - одну в 300 тысяч и две по 50 тысяч франков.

11 февраля последовало сообщение, что машина, черный "форд" #99-142, была найдена перевернутой во рву в районе Мучачи. Туда была послана комиссия, расследовавшая обстоятельства побега.

Штаб-квартира ООН в Нью-Йорке немедленно отреагировала на это сообщение. Хаммаршельд дал указание Берендсену, представителю ООН в Катанге, оказать защиту Лумумбе, если окажется, что тот бежал. Какая необыкновенная забота Хаммаршельда о своем противнике!

Несмотря на абсурдность фантастической версии о бегстве Лумумбы и невзирая на попытки ООН установить истину, власти Катанги продолжали разыгрывать безумный фарс.

13 февраля министр внутренних дел Катанги Мунонго не постеснялся собрать официальную пресс-конференцию, зачитал на ней заранее подготовленный текст и потребовал распространить его в качестве документа Организации Объединенных Наций (что и было сделано). Мунонго сообщал, что накануне вечером в его личную резиденцию пришел неизвестный житель Катанги (имя его, разумеется, открыть невозможно) и известил, что 12 февраля жители небольшой деревни убили Лумумбу, Мполо и Окито. Деревня находилась далеко от места, где была найдена брошенная машина, и, как беглецам удалось туда добраться, неизвестно.

Мунонго информировал об этом Чомбе. Утром 13 февраля вместе с группой специалистов и врачом он вылетел к месту происшествия.

- Мы,- сказал Мунонго,- без сомнения опознали убитых, а врач засвидетельствовал их смерть. Их тела были немедленно преданы земле в месте, которое мы не раскроем хотя бы по той причине, чтобы избежать возможного паломничества.

От себя Мунонго добавил:
- Я знаю, что в Организации Объединенных Наций будут говорить, что все это было подстроено и что мы сами убили их. Такого рода обвинения неизбежны... Я отвечаю: докажите это. Чтобы доказать нашу честность, мы не ставим никаких препятствий работе журналистов.

В самоупоении Мунонго сравнил деяния властей Катанги по устранению Лумумбы с делом Сакко и Ванцетти, получившим всемирную известность. Вот что сказал господин Мунонго в адрес американцев:
- Я хочу напомнить, что в связи с этим громким делом мировая общественность и самые высокие религиозные круги неустанно требовали помилования осужденных. Напрасно. Соединенные Штаты игнорировали эти требования, считая, что эти вопросы подлежат исключительно их внутренней юрисдикции.
- Некоторые хотят отказать нам в этом праве только потому, что мы черные и наше государство - молодое государство.

Бандит и убийца Мунонго знал, что делал, когда поставил себя в один ряд с теми, кто с циничной жестокостью осудил на смерть Сакко и Ванцетти. Они не остановились, не пожалели ложно обвиненных и ни в чем не виновных людей и хладнокровно привели в исполнение ими же вынесенный сфабрикованный приговор даже после того, как о помиловании взывали представители общественности из всех стран мира.

Еще один акт постыдного фарса сокрытия убийства Лумумбы и его соратников был разыгран в период, когда представитель ООН в Конго пытался добиться выдачи тел убитых. Переписка по этому вопросу между Даялом и президентом Катанги Чомбе не может не вызвать чувства негодования.

15 февраля Даял в письме к Чомбе, обращаясь от имени семей погибших Лумумбы, Мполо и Окито, просил содействия в выдаче тел убитых. Даял писал Чомбе:

"Подходя к этому гуманно, считаю своим долгом присоединиться к их просьбе и от имени этих лиц, ставших жертвами страшной трагедии, имею честь настоятельно просить Вас удовлетворить их просьбу. Во всех цивилизованных странах лица, потерявшие близких, могут рассчитывать на помощь властей, чтобы отдать умершим последний долг. Я считаю, что в Конго традиции банту, подобно христианским традициям, налагают на родственников священный долг оплакивать и погребать своих близких в кругу семьи и на родине. Я убежден, что Вы примете необходимые меры, чтобы позволить семьям г-на Лумумбы, г-на Мполо и г-на Окито выполнить этот долг".

18 февраля Чомбе ответил Даялу:

"Правительство Катанги вполне понимает гуманный характер просьбы заинтересованных семей, но сожалеет, что не может удовлетворить ее при данных обстоятельствах. В самом деле, выдача останков привела бы, несмотря на все заверения, которые могли бы быть нам даны, к раскрытию названия деревни, что мы желаем сохранить в тайне, и к новой вспышке страстей, которые в интересах всего мира надо успокоить".

21 февраля представитель ООН обратился к Чомбе с повторной просьбой о выдаче тел убитых. Он заверил, что перевозка останков будет осуществлена специальным самолетом Организации Объединенных Наций и что название деревни открыто не будет. До сведения Чомбе было доведено, что Совет Безопасности ООН принял 21 февраля резолюцию, в которой выразил глубокую озабоченность совершенным преступлением и потребовал расследования обстоятельств смерти Лумумбы и его соратников.

Это послание рассердило господина Чомбе. Президент отправил ответ Даялу в тот же день. Он поучал Даяла, что обычаи банту запрещают семье выкапывать тело умершего даже в случае его естественной смерти. Это является серьезным оскорблением памяти умершего, чья душа тогда может преследовать оставшихся в живых. В тех случаях, когда кто-либо из членов семьи не мог присутствовать на похоронах, обычай банту разрешает ему участвовать в этой церемонии, совершив обряд уже на могиле умершего. Совершенно очевидно, напоминал со всей серьезностью Чомбе, что такой обряд выявил бы название деревни, в которой похоронены беглецы. После этого он сделал выговор Даялу: "Такое незнание обычаев банту лишний доказывает полную несостоятельность Организации Объединенных Наций в навязывании своей опеки территоям, о которых она ничего не знает. Что касается расследования, которое намерена предпринять ООН, то правительство Катанги никаких международных комиссий на свою территорию не допустит".

Издевательский тон этого письма переходит все границы если учесть, что Чомбе был соучастником убийства Лумумбы.

Представитель ООН Даял все же обратился к Чомбе еще раз. В письме Даял указывал:

"Я принимаю Ваше заявление, что, по обычаям банту, с которыми я, несомненно, знаком меньше, чем Вы, семьи могут совершать обряд на могилах умерших родных. Я отмечаю также, что Ваша приверженность соблюдению обычаев банту не так уже сильна, чтобы помешать Вам скрыть место погребения тех, чья смерть названа убийством в резолюции Совета Безопасности от 21 февраля 1961 года.

"К тому же я вынужден сделать вывод, что, хотя выкапывание тела противоречит обычаям, как Вы мне теперь это сообщаете, тем не менее можно сделать это в целях удовлетворения общепризнанных требований гуманности. Поэтому я в последний раз прошу Вас внимательно подойти к просьбе семей Лумумбы, Мполо и Окито, которые придают огромное значение получению возможности отдать усопшим последнюю дань уважения".

Ответа на это письмо не последовало. До Чомбе наконец дошло, что Даял знает больше, чем это может показаться на первый взгляд. Не зря, очевидно, он указал, что речь идет о сокрытии мест погребения погибших. Еще шаг, и он мог разоблачить всю гнусную историю убийства Лумумбы. Тогда Чомбе вряд ли удержался бы у власти. Но представитель ООН и его шеф Хаммаршельд не пошли на этот шаг. Слишком крепко они были завязаны с Чомбе.

Так была закрыта эта страница постыдного варианта "побега" убитого Лумумбы. По-видимому, Чомбе и его сообщники не могли отказаться от навязанного им сценария "об убийстве при попытке к бегству" и разыграли его по предложенному тексту. Не зря же им за это заплатили деньги, те самые 800 тысяч франков.

Прошло время, и то, что так настойчиво старался скрыть Чомбе,- место захоронения - открылось. Это не какая-то мифическая деревня. На окраине Лубумбаши (бывший Элизабетвиль) есть небольшой, простой по виду дом, к которому примыкает такой же скромный сад. У стены сада три невысокие могилы. Могилы Лумумбы, Мполо и Окито.
***

Убийство Лумумбы было совершено 18 января 1961 года. Это не случайная дата. Через четыре дня, 22 января должна была состояться инаугурация нового президента США - Джона Фитцжеральда Кеннеди. Президентские выборы состоялись еще в ноябре 1960 года. Республиканцы потерпели на них поражение, и эра их правления пришла к концу. До передачи власти новому президенту оставалось около двух месяцев, а планы устранения Лумумбы, утвержденные Советом национальной безопасности при президенте Эйзенхауэре еще в августе, не были выполнены.

Передавать незаконченные дела новому правительству не принято. Руководители всех правительственных ведомств, включая СНБ и ЦРУ, полетят со своих постов, а те, кто придет на их места в январе, вовсе не обязаны завершать то, что не успели сделать их незадачливые предшественники, особенно когда это касается таких скандальных операций, как убийство иностранных лидеров. Поэтому Вашингтон торопил Тимберлейка и Хедгмена, а те спешили выслужиться.

Это и ускорило гибель Лумумбы. Могли ли обреченные конголезские лидеры догадываться, что их судьба находилась в прямой зависимости от смены правительства в Вашингтоне, за океаном, за тысячи километров от Конго?

Между республиканцами и демократами всегда существовали традиционные различия в подходе к внешнеполитическим задачам. И те и другие стремились расширить сферу влияния и господства США. Но республиканцы обычно были более склонны к методам "большой дубинки или кнута", а демократы - к методам "морковки или пряника".

Республиканцы за столом международных переговоров были не прочь погрозить кулаком, а демократы одевали лайковые перчатки. Одни выступали с позиции силы, а другие рядились в тогу либералов и примирителей.

Перемены в подходе к проблемам Конго со стороны американцев обозначились еще с осени 1960 года. Поворот начался с того, что США перестали делать ставку на отделение Катанги, в чем они ранее сотрудничали с бельгийцами. Эта политика привела к тому, что Конго стояло перед мгрозой расчленения, и если юг американцы и бельгийцы рассчитывали удержать за собой, то провинция Ориенталь и весь северо-восток могли пойти вместе с другими независимыми странами Африки по пути решительной ликвидации остатков колониализма. В провинции Ориенталь группа сторонников Лумумбы во главе с заместителем премьер-министра Антуаном Гизенгой укрепила свои позиции. Эта группа не угрожала отделением от остальной части Конго, но если бы американцы с бельгийцами попытались увековечить независимость Катанги, вся остальная часть Конго несомненно пошла бы за провинцией Ориенталь. Новая администрация США предпочитала сохранить контроль над всей территорией Конго. А для этого было необходимо воспрепятствовать отделению Катанги. Тимберлейк, который имел в Катанге личные интересы, был больше не нужен. Его дни на посту посла были сочтены.

В ООН на место грубоватого Кэбота Лоджа представителем США был назначен либерал Эдлай Стивенсон. Этот не рубил с плеча и не становился в воинственную позу. Он был вежлив, мягок, предупредителен и выступал за общее согласие путем терпеливых и конструктивных переговоров.

Появление Эдлая Стивенсона в зале заседаний Совета Безопасности 15 февраля вызвало сенсацию. Его речь удивила даже видавших виды ветеранов дипломатических миссий при ООН. После жестких и угловатых речей Кэбота Лоджа, от которых веяло надменностью, речь Стивенсона вселяла надежду. Он подчеркнул, что выступает от имени нового американского правительства президента Кеннеди, которое всего несколько дней назад приступило к работе. Он напомнил, что США в 1776 году сами боролись за свою независимость и с тех пор поддерживали борьбу за независимость других народов. "Мы рады,- сказал Стивенсон,- что вместе с Советским Союзом осуждаем колониализм и политические убийства и выступаем против иностранного вмешательства в дела Конго".

Он выразил сожаление, что Советский Союз не признавал Хаммаршельда, но призвал СССР и другие страны поддержать усилия ООН в Конго, хотя, по его же признанию, ООН не достигла совершенства. "Но кто его достигает!- восклицал Стивенсон.- Мы все люди, мы делаем ошибки, мы не можем удовлетворить всех..."

В этом месте речь Стивенсона была грубо прервана возгласами с галереи для публики: "Долой ООН из Конго! Позор убийцам Лумумбы! Позор американским сообщникам убийц! Свободу Конго!"

На какое-то время чинные дипломаты за выгнутым подковой столом Совета Безопасности замерли и с удивлением смотрели на бурлящую толпу. В их взглядах застыл вопрос: "Выходит, публика не верит словам Стивенсона?"

Первым пришел в себя председатель Совета. Он решительно застучал молотком и потребовал прекратить шум. Это не оказало никакого воздействия. Удары молотка утонули в более громких выкриках. Тогда председатель приказал охране удалить публику из зала. Охранники бросились через барьеры и начали выталкивать людей в проходы. Но это было нелегким делом. Проходы шли снизу вверх, выходы были наверху, а большинство не желало двигаться с места. Пришлось выносить людей, хватая их за руки и за ноги, тащить вверх через кордон людей... Схватка продолжалась более получаса. Такой битвы Совет Безопасности не видел ни разу со дня основания ООН.

Когда посетителей удалили, Стивенсону пришлось начать с извинений. Он просил прощения за американцев, если там были американцы. Это звучало неуклюже, потому что публика местная, в основном американская. Ее недоверие к действиям США в Конго не рассеяла и речь Стивенсона. Простые американцы были возмущены подлым убийством Лумумбы и требовали наказания виновных.

Что мог Стивенсон ответить на эти требования? Эпизод этот показал, что американскому правительству нужно было менять свою политику в Конго гораздо раньше.

В заключительной части своей речи в Совете Безопасности Стивенсон выдвинул новую программу своего правительства в отношении Конго: отстаивать единство и территориальную целостность Конго и возражать против отделения от Конго любых провинций - Конго должно быть восстановлено в границах на 1 июля 1960 года; выступать против иностранного вмешательства в дела Конго и настаивать на прекращении иностранной интервенции; поддерживать операции ООН в Конго.

Конечно, это был "совсем другой разговор". Здесь можно было найти какую-то основу для компромисса и урегулирования, хотя далеко не все члены Совета Безопасности соглашались с этой программой. В конце концов Совет Безопасности смог прийти к соглашению о дальнейших мерах для урегулирования положения в Конго. Но это случилось только через неделю после бурной и острой политической дискуссии.

В начале апреля была проведена вторая часть XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН, целиком посвященная Конго. Раньше американцы пытались сорвать обсуждение положения в Конго на Ассамблее. Теперь они не возражали.

Генеральная Ассамблея ООН не могла пройти мимо предательского убийства Патриса Лумумбы и его соратников. Ни Хаммаршельду, ни соучастникам преступления не удалось уйти от обвинений, которые были достаточными для сурового суда над ними. И хотя суд до сих пор не состоялся, будет нелишним напомнить об этом.

Много лет спустя не могут не поражать своей зрелостью и глубоким пониманием обстановки в Африке и на международной арене выступления и выводы представителей стран Африки в связи с событиями тех дней в Конго.

Диалло Телли, представитель Гвинеи, выступая на Генеральной Ассамблее 4 апреля, сказал, что кризис в Конго перерос в кризис ООН. Законное правительство Конго пригласило Организацию Объединенных Наций, чтобы помочь ему выйти из кризиса.

"Вместо этого,- говорил Диалло Телли,- ООН возглавила полный распад конголезского государства.

"Своим влиянием, своим присутствием, иногда своим безразличием, но всегда своей прямой или косвенной поддержкой ООН поощряла все внешние и внутренние маневры, в результате которых Конго очутилось в безвыходном тупике..."

Диалло Телли продолжал:

"Как в хорошо задуманном сценарии какой-то дьявольской пьесы события в Конго осложнялись и день за днем отдаляли всякую перспективу разумного решения. С декабря прошлого года в Конго произошло столько ужасных событий, что их трудно перечислить! Можно тем не менее сказать, что каждый месяц, каждая неделя, часто каждый день, а иногда и каждый час нес конголезскому народу его горький удел несчастья, унижений, скорби, слез и неописуемых физических и моральных страданий...

"В присутствии вооруженных сил ООН попирались конголезские законы, было свергнуто центральное правительство, его члены были арестованы, брошены в тюрьмы и убиты; был распущен конголезский парламент, было организовано отделение Катанги, готовились политические и военные перевороты, поощрялись изменники и узурпаторы, которым оказывалась финансовая и всякая другая поддержка для выполнения указаний колонизаторов, направленных на полное уничтожение молодого конголезского государства. И наконец, в течение этого периода бельгийцы осуществляли свои планы проникновения и систематического повторного захвата всего политического административного, экономического и технического аппарата страны".

Хаммаршельд сидел на подиуме рядом с президентом Генеральной Ассамблеи ирландцем Болландом. Он сумрачно молчал. Даже если бы он хотел опровергнуть то, что говорил Телли, это было невозможно. Его лицо стало белым, как мел. Лицо Болланда было пурпурно-красным.

Особенно суровым было осуждение Хаммаршельда за его роль в убийстве Патриса Лумумбы.

На сессии Генеральной Ассамблеи в Нью-Йорке 7 марта 1961 года выступил президент Республики Гана Кваме Нкрума. Он сказал: "Истории известны многие случаи убийства глав государств. Предательское убийство Патриса Лумумбы, однако, является единственным в своем роде, поскольку впервые в истории главу государства убивают в присутствии войск Организации Объединенных Наций, которые прибыли в столицу по его же просьбе, чтобы восстановить законность и порядок".

Президент Республики Мали Модибо Кейта в телеграмме Хаммаршельду от 14 февраля выразил возмущение подлым убийством Лумумбы. От имени правительства Республики Хаммаршельду был заявлен протест по поводу "явного соучастия Организации Объединенных Наций з этом зловещем заговоре". Модибо Кейта заявил: "Исторический траур, охвативший сегодня проснувшуюся Африку, вызван не предателями Чомбе и Касавубу; он является результатом измены со стороны Организации Объединенных Наций".

Столь же твердым было осуждение роли Хаммаршельда в убийстве Лумумбы в телеграмме президента Гвинейской Республики Секу Туре: "Это жестокое убийство навсегда опорочило Организацию Объединенных Наций и ставит ее генерального секретаря в первые ряды тех, кто умышленно решил ликвидировать законность в Конго и с ней всех националистов, которые ее воплощают.

"Вы также поймете, что эта ужасная драма, в которой Вы принимали участие вопреки Вашим протестам, порочит лично Вас в глазах оскорбленного африканского и мирового общественного мнения".

Все эти телеграммы были неоднократно повторены трибуны Генеральной Ассамблеи и за столом заседаний Совета Безопасности.

Трудно представить себе, как любой другой человек, окажись он на месте Хаммаршельда, мог бы выдержать столь тяжкие обвинения, высказанные прямо в лицо. В такой ситуации легче "сквозь землю провалиться" или встать и молить о пощаде. Хаммаршельд же сидел в мрачной неподвижности на виду у всех, и в те минуты, когда убийственные слова хлестали его по застывшему, окаменелому лицу, на его виске нервно подергивалась жилка и судорожно подпрыгивал палец на руке, подпиравшей подбородок. Но его не одолевали запоздалые угрызения совести. Его глубоко уязвляло, что все, не только те, кого он считал врагами, но и те, кого он считал друзьями, хотя они и не защищали его, говорили не о нем, они говорили о Лумумбе. Героем был Лумумба, а не он. Отдал жизнь во славу своей страны и человечества его антипод, человек, стоявший по другую сторону баррикады, боровшийся за противоположные идеалы, не смирившийся и не примирившийся с ним, Хаммаршельдом, до последнего дня своей жизни.

И почему совершают такой резкий поворот его друзья - американцы? Ведь в Конго они во всем были вместе. А теперь они готовы поддерживать то, что отстаивал Лумумба,- единство, целостность, независимость Конго. Этому он не может поверить. В этом еще надо разобраться.

На заседании Совета Безопасности 15 февраля Хаммаршельд выразил сожаление по поводу смерти Лумумбы. Потом он начал не только оправдывать действия ООН, но и обвинять других. Он не мог отрицать обвинения в том, что оказался неспособным поддержать законность и порядок в Конго. Но со свойственным ему высокомерием Хаммаршельд заявил, что ответственность за это лежит не на нем, а на Организации Объединенных Наций в целом. Раньше он утверждал, что отвечает за все. Теперь ответственность за него должна была нести вся Организация Объединенных Наций.

Хаммаршельд пытался доказать непричастность ООН к аресту Лумумбы, к переводу его в Катангу. Потом он начал угрожать, опять-таки в своей обычной манере,- не думайте подрывать сейчас ООН: "Вы принесете в жертву ее наследие, которое должны иметь будущие поколения".

Его обвиняли в провале деятельности ООН в Конго в соучастии в преступлениях, которые осуждала вся Африка и весь мир. Ему не верили сегодня. А он занимал позу невинности и угрожал, что если отвернутся от этих деяний ООН и от него, то пострадают будущие поколения.

Это были переломные дни в жизни Хаммаршельда. Публично, на заседаниях, перед журналистами, он еще оправдывался. Наедине с самим собой он понимал, что триумфа из операций ООН в Конго не получилось. Несколько позднее в его дневнике "Вехи" появилась запись, одна из последних. Хаммаршельд долго вынашивал свои приговоры самому себе, и это, вероятно, относится к периоду, когда провал операции ООН в Конго, еще далеко не завершенной, для него стал очевидным: "Я достиг времени и места, когда я понял, что путь ведет к триумфу, который есть катастрофа, и к катастрофе, которая есть триумф, что ценой за отданную жизнь будет позор и что единственное возвышение, возможное для человека, заключается в глубочайшем унижении".

ЗАПАДНЯ
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ОБРАТНЫЙ ХОД
(Четвертая стадия: февраль-сентябрь 1961 года)

Минул год с того времени, когда Хаммаршельд избрал для себя и для ООН миссию в Конго. Кто бы мог подумать, что за столь короткий срок в этой стране все перевернется вверх дном.

Единого Конго не было. Провинция Катанга оставалась независимой, но была под полным контролем Бельгии. Провинция Касаи управлялась марионеткой Бельгии Калонджи. Провинция Ориенталь находилась под контролем сторонников Лумумбы. Они не стремились к расколу, но их не признавали в Леопольдвиле. Центральная часть Конго, вокруг Леопольдвиля, была в руках вооруженных сил ООН. Единого законного правительства Конго не существовало. В каждом из четырех регионов были свои правительства со своими армиями. Каждое из них могло получить помощь извне и укрепить свою самостоятельность. Угроза перманентного разделения Конго стала реальной. Положение Конго было как в басне Крылова о лебеде, раке и щуке. Воз Конго пытались растащить в разные стороны, но сдвинуть его с места не могли.

Первым забило тревогу американское правительство. С приходом к власти нового президента Джона Кеннеди, как уже отмечалось, были пересмотрены позиции США в отношении Конго. В Вашингтоне опасались, что в случае его расчленения США могли в лучшем случае сохранить центральную часть вокруг Леопольдвиля, но потеряли бы провинции Касаи и Катанга в пользу Бельгии и Англии. О севере было страшно подумать: им мерещилось, что там уже укрепилась группа Антуана Гизенги, имевшая сильную поддержку молодых государств Африки, Азии и социалистических стран. Эта группа могла восстановить свои позиции и в Леопольдвиле. Чтобы этого не допустить, США по-прежнему нуждались в присутствии вооруженных сил ООН в Конго, находившихся под их полным контролем.

В первый период после провозглашения независимости США не были уверены, что им удастся удержать Конго только с помощью ООН. Поэтому они терпимо относились присутствию бельгийских войск. Войска ООН мирно уживались с бельгийскими оккупационными силами, кое-где "соблюдали дистанцию", а кое-где потихоньку сотрудничали. Во всяком случае, по личному указанию Хаммаршельда войска ООН в провинции Катанга с бельгийцами "не задирались", наоборот, как лицемерно говорили в ООН, сотрудничали с ними "по необходимости".

Теперь все изменилось. Чтобы добиться объединения Конго, бельгийцев надо было выгнать с территории всей страны. Нужно было решительно прекратить отделение Катанги. Это ставило перед войсками ООН в Конго совсем другие задачи.

В феврале-марте 1961 года резко изменилась атмосфера в Совете Безопасности и Генеральной Ассамблее ООН. Если до этого делегации США удавалось блокировать осуждение Бельгии за агрессию и не допускать принятия через ООН мер против бельгийских интервентов, то после смерти Лумумбы, вызвавшей всеобщее осуждение, защищать, бельгийцев стало невозможно. Соучастие Бельгии в этом гнусном преступлении было очевидно всем. Другим соучастникам гонений на Лумумбу, в частности представителям ООН, удалось "уйти в кусты".

21 февраля в связи с сообщением о смерти Лумумбы было созвано заседание Совета Безопасности ООН. Совет принял резолюцию, которая ставила перед войсками ООН в Конго новые задачи: Организация Объединенных Наций должна принять меры для предупреждения вспышки гражданской войны в Конго; добиться немедленного вывода из Конго всех бельгийских и иностранных войск, наемников и советников; войскам ООН в случае необходимости впервые разрешалось применение силы. Совет Безопасности потребовал возобновления работы парламента, реорганизации вооруженных сил Конго и недопущения их вмешательства в политическую жизнь. Было принято решение провести расследование обстоятельств убийства Лумумбы и его соратников с целью наказания виновных.

Эта резолюция Совета Безопасности вызвала переполох у таких марионеток, как Чомбе и Касавубу. Чомбе на следующий же день объявил, что он находится в состоянии войны с ООН. Удивляться такой акции не приходится. Чомбе надеялся, что его дружба с Хаммаршельдом и визиты генерального секретаря ООН в Катангу оградят его от нападок. А теперь ООН требовала ликвидации его самостоятельной власти.

Неожиданной была реакция президента Конго Касавубу, который так удобно устроился под крылышком ООН. Ему было вольготно сидеть за спиной у бельгийских советников. И даже полковник Мобуту его не очень беспокоил: тот забавлялся со своей коллегией комиссаров, а его армия творила что хотела, но не трогала Касавубу. И вдруг новые решения Совета Безопасности ООН нарушили такую благодать. Нет, он этого не допустит.

Представитель Касавубу в Нью-Йорке Кардосо пожаловался в Совете Безопасности, что резолюция от 21 февраля нарушает суверенитет Конго, а советники ООН в его стране, вместо того чтобы оказывать помощь, устанавливают законы. Каково было Хаммаршельду выслушивать подобные нападки на его политику в Конго? И от кого? От Кардосо, которому он помог водрузиться в ООН.

С протестами выступил и сам Касавубу.

27 февраля он вдруг обратился к народу Конго по радио с личным посланием:

"Нашей стране угрожает передача под опеку Организации Объединенных Наций. Если мы не примем против этого мер, наша армия будет разоружена. Мы уже протестовали против резолюций злосчастного Совета Безопасности, но словесных протестов недостаточно - необходимы действия.

"Конголезцы,

"ООН предает нас...

"Солдаты национальной гвардии! Вперед! Пусть леопард, являющийся эмблемой Конго, обнажит свои когти, грозно зарычит и бросится на врага!"

Над гневом Касавубу посмеивались в Нью-Йорке, но командованию войск ООН в Конго было не до смеха. Конголезские войска начали нападать на гражданский и военный персонал ООН, в ряде мест произошли открытые стычки между войсками ООН и конголезской армией. Нападения конголезских частей на суданский отряд войск ООН в порту Матади повлекли жертвы с обеих сторон. Инцидент с трудом удалось приглушить.

Теперь ООН вступала в иной период своих операций в Конго. От нее требовали действий, и притом решительных: прекратить раскол страны, изгнать бельгийских интервентов.

Для Хаммаршельда совершить такой поворот было нелегко. Он неизбежно вступал в конфликт не только с различными группировками в Конго, но и с рядом западных стран - Бельгией, Англией и Францией. Интересы этой тройки в Конго в то время расходились с интересами США. Англия и Франция имели прочные связи с Бельгией в совместной эксплуатации горнорудных богатств Катанги.

Они стремились сохранить Катангу под своим контролем, прикрываясь фиговым листком ее независимости. А США предпочитали укрепить свои позиции на территории всего Конго. Тогда и в провинциях, в том числе и в Катанге, они могли бы потеснить своих союзников-конкурентов.

Чтобы успешно двигаться в новом направлении - к восстановлению единства Конго, нужно было убрать главное препятствие на пути - независимую Катангу. А чтобы решить эту задачу, надо выгнать из Катанги бельгийцев и всех белых наемников, схватить упрямого катангского бычка Чомбе прямо за рога и доставить его в Леопольдвиль - если потребуется, то и силой. Тут двумя шведскими ротами не обойдешься. Требовалось увеличить контингент войск ООН в Катанге, послать туда сильного представителя, который не побоялся бы открыто выступить против Чомбе.

Когда вынуждали обстоятельства, Хаммаршельд умел действовать быстро. Он вырабатывал план действий, что за чем должно следовать, и, пока его помощники и советники размышляли, он уже отдавал распоряжения.

Одной из первых забот Хаммаршельда было расставить на ключевых постах людей, которые могли бы выполнять новые задачи. Решить эту проблему было не просто. Индийский дипломат Раджешвар Даял занимал пост главного представителя ООН в Конго и мог лучше других провести в жизнь намеченный курс. Но за восемь месяцев работы он испортил отношения с соглашательской группировкой конголезцев, в которую входили Касавубу, Мобуту, Бомбоко и Адула.

Именно на них возлагало надежду посольство США и именно их хотело видеть во главе единого Конго. А эти деятели не соглашались терпеть Даяла в Леопольдвиле. Значит, надо было менять Даяла.

Еще труднее было подобрать представителя генерального секретаря в Катангу, где назревало главное сражение с местными сепаратистами. На этот ключевой пост Хаммарщельду хотелось назначить известную и авторитетную фигуру. Не посоветовавшись со своими помощниками, он выбрал мексиканца Осорио Тафалла, опытного и решительного деятеля, занимавшего в то время пост представителя ООН в Индонезии. Хаммаршельд был наслышан о его напористости и высоком авторитете у президента Сукарно. Он отозвал Осорио Тафалла из Индонезии и поручил "клубу Конго" ввести его в курс дел. Когда Осорио Тафалл осознал сложность и деликатность ситуации, он удивился, почему именно на нем Хаммаршельд остановил свой выбор. Выходит, он плохо знал своих людей. До назначенного отъезда в Катангу оставался один день, и Осорио Тафалл был приглашен на прощальную беседу с Хаммаршельдом.

Бибиано Осорио Тафалл был честным человеком. Он открыто высказал свои сомнения Хаммаршельду.

- Дорогой господин генеральный секретарь,- сказал Осорио Хаммаршельду,- прежде чем вы дадите мне напутственные пожелания, позвольте сообщить вам некоторые детали моей биографии, которые могут помешать моей поездке в Катангу.
- Ну что вы,- возразил Хаммаршельд,- ваша репутация безупречна. Как мексиканец, вы наилучшим образом подходите для выполнения этой деликатной миссии. С вашим отъездом уже все решено.
- И все-таки, господин генеральный секретарь, позвольте кратко изложить вам главные пункты моей биографии. Во-первых, я не мексиканец - это мое второе гражданство. Я испанец. Я был генерал-лейтенантом испанской республиканской армии, генеральным комиссаром обороны и министром внутренних дел республиканского правительства Испании.

Хаммаршельд обеими руками схватился за голову. Осорио Тафалл понял, что дальше можно не продолжать. За посылку генерала республиканской Испании в Катангу Секретариат ООН объявят филиалом Кремля, а Чомбе в Катанге и сенатор Томас Додд в Вашингтоне завопят, что Конго отдано на откуп коммунистам.

Так буквально за день до вылета Осорио Тафалла в Конго его назначение было отменено. Казалось бы, после подобного срыва Хаммаршельд должен был проявить особую осторожность в выборе нового кандидата на пост в Катанге. Теперь он решил пригласить кандидата из нейтральной страны и остановил свой выбор на известном ирландском дипломате Кеннеди, имевшем репутацию консерватора.

Однако ирландское правительство не отпустило Кеннеди. Вместо него был предложен другой ирландский дипломат - Коннор Круз О'Брайен. Он был журналистом и хорошим писателем. Хаммаршельд питал слабость к писателям н поэтому с удовлетворением принял кандидатуру О'Брайена.

Это была новая ошибка Хаммаршельда. О'Брайена он знал недостаточно. Как оказалось впоследствии, О'Брайен не разделял взглядов Хаммаршельда на операции ООН Конго. Он имел независимое мнение, которое не боялся отстаивать. Хаммаршельда же окружали соглашатели, не осмеливавшиеся ему возражать.

По пути в Катангу О'Брайен был приглашен в Нью-Йорк для ознакомления с тем, как осуществлялось руководство операциями в Конго из штаб-квартиры ООН. Он находился в Нью-Йорке всего несколько недель, но за это короткое время успел разобраться во многом и оставил откровенное описание деятельности Секретариата под руководством Хаммаршельда.

К этому времени Хаммаршельд произнес десятки речей о принципах работы международного Секретариата, о его структуре, о справедливом географическом распределении постов, о беспристрастности сотрудников Секретариата.

И что же обнаружил О'Брайен, случайно допущенный в святая святых - личное окружение Хаммаршельда, которое руководило операциями ООН в Конго?

У О'Брайена не было предубеждений против Хаммаршельда. Наоборот, он был наслышан о его административных способностях и жаждал познакомиться с тем, как воплощаются в жизнь решения и резолюции высших органов ООН под его руководством.

Все операции ООН в Конго осуществлялись по резолюциям Совета Безопасности. Поэтому О'Брайен полагал, что в Секретариате создан какой-то механизм, который работает по полномочиям Совета, регулярно перед ним отчитывается и получает новые указания. Механизм он обнаружил - даже не один, а два. Первый назывался Консультативным комитетом по Конго. Создал его сам Хаммаршельд из числа представителей стран, пославших свои войска в Конго. Но комитет этот был лично при Хаммарщельде и собирался только тогда, когда он этого хотел. И обсуждал он только то, что предлагал Хаммаршельд. Формально члены комитета могли вносить на обсуждение вопросы, но почему-то они редко пользовались этим правом.

О Брайену стало ясно, почему они этого не делали. Консультативный комитет давал советы генеральному секретарю на основании той информации, которую его члены получали от Секретариата Хаммаршельда. А эта информация была так приглажена, что члены комитета не могли ничего добавить от себя. Иными словами, их беззастенчиво водили за нос. Из консультантов они превращались, по меткому определению О'Брайена, в "группу невинных посторонних"; их пичкали информацией, искусно обработанной в Секретариате, с заранее подготовленными выводами.

Может быть, это смущало Хаммаршельда? Ничуть! Американский специалист по Африке Эрнест Лефевр уже после смерти Хаммаршельда сделал любопытные признания по этому поводу. Лефевр отмечал, что "формальные дискуссии Хаммаршельда с Консультативным комитетом дополнялись консультациями с официальными представителями США и других правительств, заинтересованных в проблемах Конго". В этой связи, отмечает Лефевр, Хаммаршельду часто приходилось действовать без согласия тех членов комитета, которые его поддерживали. Кто-то должен был принимать решения. И он их принимал без колебаний. Из этих признаний Лефевра (Хаммаршельд не мог ожидать, что американцы так разоблачат его) видно, что Консультативный комитет по Конго был ширмой, за которой Хаммаршельд осуществлял единоличное руководство операциями ООН в Конго.

Вторым механизмом кроме Консультативного комитета по Конго был "клуб Конго". Странное название? Да, можно подумать, что в этом "клубе" на нейтральной почве собирались конголезцы, проживающие в Нью-Йорке. Но нет, конголезцев в этом "клубе" как раз не было ни одного.

Как установил О'Брайен, группа состояла из произвольно подобранных работников Секретариата ООН. Возглавлял "клуб Конго" сам Хаммаршельд, а все, кто в него входил постоянно или допускался на короткое время, как О'Брайен, приглашались по его милости. Только трое американцев - заместители Хаммаршельда Кордье и Банч и его помощник Вишгоф входили в "клуб" на правах постоянных членов. Всякому, кто попадал на заседание "клуба", даже если это случалось впервые, было ясно, что Кордье, Банч и Вишгоф составляли костяк "клуба Конго".

Всю работу, то есть подготовку материалов для заседаний, подборку телеграмм и сообщений из Конго, выполняла узкая, замкнутая группа работников Секретариата: американцы, англичане и один китаец с Тайваня.

Заседания "клуба" проходили обычно вечером, когда основная масса сотрудников Секретариата покидала здание ООН, и, хотя оно сверкало огнями, на самом деле там было пусто. На 38-м этаже в личной половине Хаммаршельда накрывался стол, подавались закуски и приглаженные члены "клуба Конго" занимали свои места. Заседания часто затягивались, и их именовали "конголезскими ночами".

Председательствовал на этих заседаниях Хаммаршельд, в его отсутствие - Кордье. Пока участников обносили закусками, сотрудники Секретариата знакомили членов "клуба" с телеграммами из Конго или докладами представителя генерального секретаря и командующего войсками ООН.

Сидя на заседаниях "клуба" и слушая телеграммы из Леопольдвиля, О'Брайен начал удивляться... Нет, не развитию событий в Конго: в тот период там ничего особенного не происходило. Вызывало удивление то, что телеграммы и отчеты представляли картину событий в одном свете, а в докладах Совету Безопасности и Генеральной Ассамблее контуры сглаживались, и они выглядели совершенно иначе. То, что сообщалось в телеграммах, было несовместимо с интересами большинства государств, являлось нарушением мандата Совета Безопасности. Было очевидно, что представители ООН в Конго вели себя бесцеремонно, как колониальные сатрапы.

В отчетах и материалах, которые составлял "клуб", все выглядело благопристойно, безгрешно. Иными словами, "клуб Конго" был своеобразным фильтром, который поглощал информацию, могущую разоблачить незаконные или даже преступные действия представителей ООН в Конго, и передавал делегациям и главным органам ООН искаженную картину.

Но это была только часть деятельности "клуба". "Клуб" готовил ответы на запросы представителя ООН в Конго, принимал рекомендации о тех действиях, которые по усмотрению Хаммаршельда были в рамках его полномочий. Поскольку "клуб" состоял только из сотрудников Секретариата, то выходило, что руководство операциями ООН в Конго узурпировали Секретариат ООН и лично Хаммаршельд и что действовали они в обход Совета Безопасности.

О'Брайена возмущало подобное нарушение честной международной практики, и он удивлялся, как Хаммаршельд, считавшийся образцом западной дипломатии, мог насаждать в ООН столь незаконные действия.

7 июня "клуб Конго" устроил О'Брайену прощальный обед, на котором он виделся с Хаммаршельдом в последний раз. На следующий день он вылетел в Конго. О'Брайену предстояло познакомиться с операциями ООН вплотную и стать их руководителем в одной из самых горячих точек - в Катанге.

Так, на последнем этапе миссии ООН в Конго в кругу доверенных лиц Хаммаршельда появился антипод, не разделявший его взглядов и не одобрявший его действий, отстаивавший другую точку зрения.

О'Брайен, конечно, не был таким противником, как Лумумба или Гизенга, но то, что он позволял себе критиковать действия ООН в Конго, по-своему оценивать события и давать рекомендации, противоречившие установкам Хаммаршельда, крайне раздражало последнего. Признаться в том, что назначение О'Брайена было ошибкой, Хаммаршельд не мог, поэтому он терпел его. Но их столкновение было неизбежным.

Более сложные задачи стояли перед ООН в области реорганизации правительства и восстановления нормальной работы парламента Конго.

Понимая неизбежность поворота в политике ООН в Конго в сторону его объединения под эгидой центрального правительства, Хаммаршельд задался целью создать правительство прочной прозападной ориентации. Для этого ему нужно было отстранить, изолировать или ослабить последователей Лумумбы в парламенте еще до его созыва. Это была нелегкая задача, если учесть, что подавляющее большинство - 63 члена парламента из 130 - были последователями Лумумбы. Они не пошли на сотрудничество ни с Касавубу, ни с Мобуту, не признали ни правительство Илео, ни коллегию комиссаров. Они просто покинули Леопольдвиль. Вслед за законным правительством Антуана Гизенги они переехали на север Конго в Стэнливиль. Чтобы собрать парламент, нужно было договориться со стэнливильской группой политических деятелей, имевших значительную опору внутри страны и широкое международное признание.

Хаммаршельд пытался доказать, что парламента нет, что он был распущен президентом, а провести новые выборы в условиях раскола страны невозможно. Он хотел протащить мысль, что надо договариваться с реально существующей властью президента Касавубу, с которой установлено сотрудничество. Под давлением командования войск ООН Мобуту распустил смехотворную коллегию генеральных комиссаров. Фарс с этой коллегией только компрометировал его создателей.

После роспуска коллегии Касавубу провел в апреле реорганизацию правительства Илео. В него было включено дополнительно несколько министров, в частности назначенный министром внутренних дел Сирил Адула, бывший профсоюзный лидер. Бомбоко из коллегии комиссаров перебежал в правительство Илео. Но ни один сторонник Гизенги в самозваное правительство Илео не вошел.

Даже в Консультативном комитете по Конго маневрам Касавубу никто не поверил: на каждом заседании комитет требовал созыва парламента. Хаммаршельду пришлось уступить. Он поручил представителю ООН в Конго вступить в переговоры со Стэнливилем. Вначале стэнливильскую группу пытались заманить в Леопольдвиль, где она неизбежно попала бы в плен к Мобуту. Гизенга понимал опасность такого варианта и настаивал на созыве парламента в изолированном месте. После долгих поисков остановились на университете Лованиум - там можно было и проводить заседания, и обеспечить всех участников жильем.

Лованиум находится всего в двадцати километрах от Леопольдвиля. Поэтому были приняты особые меры предосторожности. Всю территорию университета обнесли колючей проволокой, через которую пропустили электрический ток. Периметр охранялся собаками. Все дороги на подходе к университету были заблокированы постами заграждения, и въезд разрешался только через одни ворота. Охрана территории университета и подъездов к нему была поручена войскам ООН. Все члены парламента и обслуживающий персонал, который предоставлялся ООН, не должны были иметь при себе оружия, денег, ценностей или иных предметов, годных для подкупа... После входа на территорию университета на время сессии участники и обслуживающий персонал лишались общения с внешним миром и не могли покидать Лованиум до окончания работы парламента. Все виды сообщения с Лованиумом были прерваны. Не работали радио и телефон.

19 июня соглашение о созыве парламента на этих Условиях было подписано, и не позднее 25 июня он должен был собраться. Однако прошел месяц, а парламент не созывался. Оказалось, что не готовы были те, кто с помощью созыва парламента надеялся поставить у власти прозападное правительство. Для этого нужно было подкупить большинство членов парламента. Хаммаршельд выделил в распоряжение президента Касавубу десять миллионов долларов под видом технической помощи. За одну неделю, которая оставалась до созыва парламента, эмиссары Касавубу не смогли реализовать выделенные им суммы. Попытки подкупа отдельных парламентариев были обнаружены. Несмотря на установленный запрет, Касавубу и его советники прорывались на территорию Лованиума и пытались обрабатывать парламентариев, прибывавших на сессию. Подписанное соглашение грубо нарушалось.

Антуан Гизенга 25 июля 1961 года направил резкий протест Хаммаршельду:

"Я неоднократно просил Вас прекратить игру, которая не способствует повышению Вашего авторитета и авторитета ООН. Я обращаюсь к Вам, руководителю миссии ООН, и тем кругам, которые вот уже год лишают нас свободы, чтобы решительно сказать, что, если маневры и происки Ваших представителей не прекратятся и мирное решение не будет достигнуто, миссия ООН может уже теперь быть готова к тому, что она со своим современным оружием должна будет бороться против всего конголезского народа.

"Конголезский народ понял, в чем заключаются Ваши козни, цель которых - сделать так, чтобы конголезцы убивали друг друга, что выгодно Вам. Мы же требуем одного: чтобы уважалась народная воля, чтобы были установлены законность и порядок и достигнуто примирение всех конголезцев".

Хаммаршельд возмущался. Лумумбы не было, а с ним разговаривали его языком, даже еще более непримиримо. Очевидно, его представители в Конго переусердствовали. Нарушение подписанного ООН соглашения о созыве парламента грозило срывом парламентской сессии, а это продемонстрировало бы всему миру неспособность ООН добиться мирного урегулирования в Конго.

Хаммаршельду пришлось дать указания больше не препятствовать созыву парламента. Правда, на письмо Антуана Гизенги он не ответил. Он поручил своему представителю в Конго Стуре Линнеру заверить Гизенгу, что соглашение, подписанное ООН, будет выполнено и всем членам парламента будет гарантирована безопасность. После этого парламент собрался и закончил свою работу довольно быстро.

Не оправдались надежды и ожидания скептиков, что парламент зайдет в тупик и примет решение о самороспуске. Наоборот, оказалось, что конголезцы, даже разделенные племенными барьерами и распыленные на многочисленные узкие группировки и партии, получив возможность собраться вместе и избавиться от внешних влияний, сумели принять согласованные решения. Они понимали, что от этого зависела судьба их родины.

Главным результатом созыва парламента было создание правительства национального единства. Это решение было компромиссным: группа Гизенги, обладая твердым большинством в парламенте, согласилась с избранием на пост премьер-министра умеренного политического деятеля Сирила Адулы. Пост заместителя сохранялся за Гизенгой.

Из 27 министров, вошедших в состав правительства Адулы, 16 были лумумбистами. Эта группа сторонников Лумумбы оказывала значительное влияние на политику нового правительства. Это беспокоило Хаммаршельда. Но он уповал на Адулу и надеялся, что его прозападные симпатии помогут найти с ним общий язык.

Парламент объявил, что правительство Адулы является законным преемником центрального правительства Конго. Тем самым подтверждалась незаконность коллегии комиссаров и правительства Илео. Парламент особо указал, что с этого времени все действия ООН должны согласовываться с новым правительством.

На этот раз Хаммаршельд поспешил заверить новое правительство, что отныне вся помощь ООН будет направляться только через него. Он также сообщил премьер-министру, что представители ООН в Конго получили указание держать его правительство в курсе всех действий ООН и ее вооруженных сил в Конго.

Через год после начала операций ООН в Конго круг замкнулся. Хаммаршельд вынужден был дать публичные письменные заверения о том, что во всех своих действиях в Конго он будет консультироваться с правительством страны и ничего не предпримет без его ведома и просьбы.

Патрису Лумумбе это заверение стоило жизни.

Чем мог похвалиться Хаммаршельд через год после начала операций ООН в Конго? Одиннадцать месяцев из того срока в стране царили хаос и беззаконие. Отстранение от власти центрального правительства не принесло Хаммаршельду лавров, наоборот, оно показало неспособность ООН справиться с обстановкой разлада в стране. Без центрального правительства эксперты и советники ООН в управленческом аппарате не отличались от бежавших колониальных чиновников. Их считали колонизаторами. Чтобы оправдать их присутствие, нужно было иметь законную власть, при которой советники ООН хотя бы формально могли числиться.

Отсутствие центрального правительства ставило в двусмысленное положение самого Хаммаршельда, так как он в течение года вынужден был опираться на незаконную власть Касавубу и самозваных правительств. Поэтому создание правительства национального единства в какой-то мере реабилитировало и Хаммаршельда. Теперь он мог опираться на законную власть. У Хаммаршельда оставалось мало времени, чтобы поправить дела в Конго.

Нужно было к открытию очередной, XVI сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре наладить связи с новым правительством, а заодно улучшить свои отношения со странами Африки, которые после убийства Лумумбы начали отказывать ему в доверии. Кошмары прошлогодней, XV сессии Генеральной Ассамблеи не давали покоя Хаммаршельду: открытое требование о его отставке могло быть повторено и тогда ему будет нечем защищаться. Ведь миф о том, что он оберегал интересы развивающихся стран, был разоблачен его предательством правительства Лумумбы. Перед его глазами плыли строки телеграммы президента Гвинеи Секу Туре:

"Когда опустится занавес первого акта Вашей преступной трагедии, необходимо, чтобы Вы сделали для себя вывод из всеобщего осуждения этого преступления. После такого случая какая страна может еще надеяться, что ООН поможет ей..."

До открытия Ассамблеи оставался месяц. Ни одну страну Африки теперь не обманешь обещаниями, что ООН - их надежда и опора, если новое правительство Конго будет обвинять ее в расколе страны и в потворстве бельгийским интервентам. Надо было добиваться благосклонного отношения правительства Адулы к ООН.

Характер событий в Конго был таков, что неожиданности поджидали Хаммаршельда в любой момент и с любой стороны. Не успел он обменяться любезностями и заверениями о сотрудничестве с новым премьер-министром, как это правительство преподнесло ему сюрприз.

24 августа 1961 года правительство Адулы - Гизенги издало постановление под названием "Ордонанс #70" о выводе всех иностранных войск и наемников из всех частей территории Конго, и в первую очередь из Катанги. Этот ордонанс полностью соответствовал резолюции Совета Безопасности. Он был принят по настоянию последователей Лумумбы и подводил законную юридическую базу под действия войск ООН по выдворению из Конго иностранных офицеров и наемников.

Пять месяцев прошло со времени принятия Советом Безопасности резолюции от 21 февраля, а ООН не торопилась выполнять ее. У Хаммаршельда были свои приоритеты. Когда нужно было продемонстрировать оперативность и решительность, например в развертывании операций ООН в Конго, он умел действовать с молниеносной быстротой. Когда речь заходила о военном присутствии бельгийцев в Конго, и особенно в Катанге, он предпочитал не торопиться. С хаосом в любых других провинциях Конго он мирился. Но из Катанги на мировые рынки шли медь, кобальт, алмазы, уран... Прибыли получала и компания ЛАМКО, директором которой был его родной брат Бо. Только в 1960 году прибыли составили два миллиарда бельгийских франков - сумма солидная. Если же тронуть бельгийцев, все нарушится. Передавать Катангу под суверенитет центрального правительства Конго Хаммаршельд не торопился. Теперь его торопило правительство Адулы, а игнорировать его постановление о высылке наемников из Катанги было трудно.

Зато представитель Хаммаршельда в Катанге О'Брайен решил воспользоваться ордонансом нового правительства Конго. Это давало ему возможность прижать напыщенного Чомбе и банду его распоясавшихся наемников. Эстафета действий ООН перешла в руки О'Брайена.

Армия Катанги была трудным орешком. Она именовалась жандармерией, и в ней насчитывалось около 15 тысяч солдат-африканцев. К приезду О'Брайена жандармерия находилась под командованием белых офицеров - более двухсот бельгийцев и около трехсот наемников. Среди наемников было много французских офицеров, бежавших из Алжира, подлинных "солдат удачи".

...

...

Задержать и выслать за пределы Катанги этих бандитов не просто. Опираясь на распоряжение центрального правительства, О'Брайен отдал приказ войскам ООН в Катанге в утренние часы 28 августа провести военную операцию под кодовым названием "Рампанч" с целью захвата всех иностранных офицеров. Ввиду внезапности операция прошла успешно. Чомбе, поставленный перед фактом, согласился уволить из жандармерии всех белых офицеров и выслать из Катанги тех, которых захватили в ходе операции. 273 наемника были высланы из Катанги, 65 ждали репатриации. Более сотни белых офицеров скрылись, их задержать не удалось.

Для войск ООН, которые до этого были безобидными наблюдателями, эта операция выглядела смелой. Хаммаршельд от имени "клуба Конго" послал по этому поводу телеграмму О'Брайену:

"Поздравляем, выражаем удовлетворение и искреннее уважение за проведение чрезвычайно деликатной операции, осуществленной с искусством и храбростью".

На самом деле об успехе операции говорить было преждевременно. Высланные офицеры возвращались в Катангу иными путями. Кроме того, их высылка всполошила консульский корпус в Катанге. Дуайен корпуса - бельгийский консул Анри Тренер заявил протест и потребовал от ООН специальных мер для защиты жизни и собственности белого населения Катанги. Он возложил ответственность на ООН за любые беспорядки. Премьер-министр соседней с Катангой Родезии сэр Рой Веленский пригрозил, что вооруженные силы Родезии готовы по просьбе "законного правительства" Катанги двинуться на север в любое время и, если понадобится, помочь присоединению Катанги к Родезии.

Таким образом, успех операции "Рампанч" был кажущимся. Англичане, французы и родезийцы получили предупреждение и объединили свои усилия, чтобы не допустить новых попыток присоединения Катанги к Конго.

Решительность действий О'Брайена в ходе операции "Рампанч" напугала Хаммаршельда. Он увидел, что его представитель в Катанге способен действовать "по обстановке", без оглядок на штаб-квартиру ООН и не дожидаясь инструкций. При этом он не церемонился ни с Чомбе, ни с его окружением, а на бельгийцев смотрел как на интервентов, каковыми они и были. Поступая таким образом, О'Брайен мог "наломать дров" и серьезно осложнить отношения Хаммаршельда с бельгийским правительством, да и не только с ним.

Представитель Англии при ООН Патрик Дин сделал Хаммаршельду жесткое, если не оскорбительное, представление по поводу операции "Рампанч". Он потребовал от него объяснений о целях и масштабах операции. Не переступила ли ООН границу дозволенных действий, применив силу до того, как были использованы другие средства мирного урегулирования? Он заявил Хаммаршельду от имени правительства ее величества, что ООН не имела никакого права удалять из Катанги "остро необходимых для нее иностранцев" и тем самым ставить под угрозу развала администрацию Катанги.

Хаммаршельд ответил англичанам, что действия его представителя в Катанге соответствовали резолюции Совета Безопасности о выводе иностранных военных и советников с территории Конго. Но он не хотел в будущем получать выговоры от одного из постоянных членов Совета Безопасности. Поэтому телеграмму О'Брайену с поздравлениями по случаю проведения операции "Рампанч" Хаммаршельд сопроводил строгим предупреждением своему доверенному Стуре Линнеру: "Впредь любые планируемые действия представителя и войск ООН в Катанге должны строго согласовываться со штаб-квартирой ООН и иметь личную санкцию генерального секретаря. Без этого они не могут осуществляться".

Хаммаршельд в переписке с Линнером несколько раз повторял это предупреждение. Несмотря на это, в самый критический момент полета Хаммаршельда в Конго эти указания были грубо и по непонятным причинам нарушены.

Кажущийся успех опасен. Он создает иллюзию, что можно пойти дальше по проторенной дорожке и надеяться на полный успех. Так думал О'Брайен, так размышляли в штабе войск ООН в Леопольдвиле, так рассчитывало правительство Адулы. По принципу "куй железо, пока горячо" возник план проведения новой операции по типу операции "Рампанч". Ей дали громкое название "Мортор". Операцию планировал индийский генерал Раджа, любитель громких слов: "Мортор" в переводе с хинди означает "разгром".

Правительство Адулы, окрыленное скромным успехом операции "Рампанч", решило, что путем проведения новой военной операции оно может избавиться не только от бельгийцев, но и от правительства Чомбе. Оно не заметило, что операция "Рампанч" только расшевелила осиное гнездо в Элизабетвиле. Участились открытые нападения на представителей ООН в Катанге. Войска ООН забрасывали камнями. Нападения возглавляли правительственные служащие Катанги. 9 сентября Чомбе заявил по радио, что раскрыт заговор с целью ареста его и министра внутренних дел Мунонго и что планируется захват радиостанции и разоружение жандармерии. В те дни именно эти действия планировались согласно новой операции "Мортор". Командование войск ООН и правительство Адулы еще только договаривались, как осуществить операцию, а Чомое уже все было известно.

11 сентября в Элизабетвиль к О'Брайену прибыли заместитель представителя ООН в Конго тунисец Кхиари и юридический советник ООН Фабри, чтобы обсудить планы проведения операции "Мортор". Они привезли выданные центральным правительством Конго мандаты на арест Чомбе и главных министров его правительства - Мунонго, Кибве, Кимби и Мутака. В мандатах указывалось, что они подлежат аресту "за пытки и убийства". Кого - не упоминалось.

Генерал Раджа резонно заметил, что арестовать министров, предупрежденных о возможности ареста, будет не легко. Чомбе арестовывать вообще не следует; его можно временно изолировать от внешнего общения, но не более того.

План "Мортор" предусматривал занятие войсками ООН радиостанции, почтампта и министерства информации, зданий службы безопасности и вывоз оттуда всех архивов, установление контроля над центром и узловыми точками города. Войска ООН должны были опустить флаги Катанги и водрузить на официальных зданиях флаги Республики Конго. Ко времени окончания операции в Элизабетвиль должен прибыть специальный комиссар центрального правительства и удостоверить переход Катанги в состав Республики Конго.

Операция "Мортор" была ответственной и далеко идущей. Кхиари уверенно давал указания. Покидая Элизабетвиль утром 12 сентября, он жестко бросил О'Брайену:
- Важнее всего - никаких полумер!

Можно предполагать, что такая серьезная операция, как "Мортор", была по крайней мере согласована с "клубом Конго" и лично с Хаммаршельдом. Обычно без одобрения "клуба Конго" в Леопольдвиле и Элизабетвиле шагу не решались ступить и по более мелким делам.

Однако операция "Мортор" оказалась беспризорной. Одни утверждают, что план операции "Мортор" был известен "клубу Конго" и даже одобрен им, но не была определена дата его проведения. Другие утверждают, что "клуб Конго" ничего об этой операции не знал, что она была задумана в Леопольдвиле и Элизабетвиле под влиянием легкости проведения операции "Рампанч" и что никаких указаний о ее проведении штаб-квартира ООН никогда не давала.

И наконец, в Секретариате ООН были люди, преданные Хаммаршельду и считавшие, что вся операция "Мортор" была коварным замыслом одного О'Брайена, для того чтобы погубить Хаммаршельда. Не внесли ясности в этот вопрос разъяснения и заявления лиц, непосредственно причастных к событиям.

Старший представитель ООН в Конго Стуре Линнер утверждал, что Хаммаршельд об операции "Мортор" ничего не знал. Но тогда операцию мог санкционировать только Линнер, а такой храбростью он не отличался. В то же время Линнер заявил, что ему ничего не было известно о мандатах на арест Чомбе и его министров. В это трудно поверить. Правительство Адулы, передавая командованию ООН в Конго мандаты на арест, не могло обойти Линнера. А если мандаты получил лично Кхиари, то вряд ли он рискнул бы не сообщить об этом Линнеру. Здесь что-то не так, и кто-то из этих лиц пытался что-то скрыть.

Операции ООН в Конго в начале сентября приобретали роковой оттенок. Только год назад Хаммаршельду удалось коварным ходом с передвижкой фигуры Кордье в Конго низложить законное правительство Лумумбы. Теперь новое правительство во главе с Адулой ставило его перед необходимостью свергнуть Чомбе и покончить с отделением Катанги.

Кордье охотно предложил свои услуги для устранения Лумумбы. Но Чомбе для него не был врагом. Он был другом сенатора Додда и Дугласа Диллона, а друзья его друзей для Кордье тоже друзья. Поэтому посылать Кордье в Катангу было неразумно. Между тем события там обострились настолько, что взрыв мог наступить в любую минуту.

В Нью-Йорке, Леопольдвиле и Элизабетвиле обстановку в Катанге оценивали по-разному.

О'Брайен и индийский генерал К.Раджа считали, что от разговоров и уговоров надо переходить к делу. Тот относительный успех, который имела операция "Рампанч", показывал, что перед решительным применением силы Чомбе может капитулировать, но затягивать новое наступление не следовало. Часть высланных наемников вернулась в Катангу через Родезию, те же, кто скрылся от высылки, приступили к созданию очагов сопротивления. Время становилось фактором, о котором говорят: "Промедление смерти подобно". Именно из этих соображений была разработана операция "Мортор". Ее поддерживал в Леопольдвиле тунисец Кхиари и как-то вяло принимал Стуре Линнер. Разумеется, операция "Мортор" была выгодна правительству Адулы - ее проведение осуществлялось войсками ООН.

В штаб-квартире Организации Объединенных Наций знали о воинственных настроениях О'Брайена и о готовности войск ООН в Катанге предпринять новое наступление. Хаммаршельд поставил этот вопрос перед Консультативным комитетом по Конго и получил заверения в его поддержке для оказания нового нажима на Чомбе.

Но теперь Хаммаршельд проявлял сдержанность даже тогда, когда его не ограничивал Консультативный комитет. Чтобы застраховать себя от обвинений в поспешности или излишней строгости действий ООН, Хаммаршельд разработал и сформулировал в письменном виде юридические принципы для действий войск ООН в Конго на этом этапе. Это длинный перечень из девяти пунктов заранее оправдательного и ограничительного характера.

Например, войска ООН могли принимать защитные меры в случае прямого на них нападения, но не должны были ничего делать в случае мирных демонстраций против ООН и враждебной пропаганды. Арест и задержание гражданских лидеров допускались в тех случаях, если они непосредственно участвовали во враждебных акциях против ООН, но всякое другое задержание этих лиц было бы вмешательством во внутренние дела. Политические руководители могли быть арестованы ООН только по одновременной просьбе центрального правительства и правительства Катанги.

Получив это указание Хаммаршельда, Линнер заверил, что все операции, планируемые войсками ООН в Катанге, будут проводиться в требуемых рамках. По-видимому, Хаммаршельд не поверил Линнеру. 9 сентября он послал указание воздержаться от любых действий в Катанге без специального на то разрешения. Он согласился только с захватом радиостанции с учетом того, что она вела враждебные ООН передачи.

Из обмена телеграммами видно, что Хаммаршельд знал или подозревал о намечаемой операции "Мортор", но детальный план ему, вероятно, не был представлен. И Хаммаршельд снова предупредил, что любые операции ООН в Катанге должны быть в рамках его личных указаний.

Но в Нью-Йорке и Элизабетвиле разный подход к сепаратистам. Хаммаршельд озабочен, как бы его подопечные не вышли за пределы инструкций и не вынудили его объясняться снова с англичанами. А в Элизабетвиле представители ООН сталкивались лицом к лицу с озверевшим Мунонго и его белыми приспешниками. 9 сентября войскам ООН в Катангу прибыло подкрепление - боевой батальон индийских войск гуркхов. Правительство Адулы объявило, что в Элизабетвиль выезжает его чрезвычайный комиссар и что отдано распоряжение об аресте катангских министров. Дело приняло комичный оборот. Мунонго объявил, что он обратится за помощью в Москву. Одновременно он угрожал, что взорвет штаб-квартиру О'Брайена и поднимет народ Катанги на восстание против ООН. Накал обстановки в Катанге достиг наивысшего предела.

В такой обстановке Хаммаршельд наконец решил сам отправиться в Конго и наметил свой вылет на 12 сентября с твердым расчетом вернуться в Нью-Йорк к 18 сентября, накануне открытия сессии Генеральной Ассамблеи. После этого он получил телеграмму от Кхиари с заверением, что инструкции о действиях в Катанге будут переданы О'Брайену после того, как они будут согласованы лично с ним, Хаммаршельдом, когда он прибудет в Леопольдвиль. Это важная деталь в свете того, что произойдет на самом деле после вылета Хаммаршельда из Нью-Йорка.

Начало сентября в Организации Объединенных Наций - это как встреча Нового года. Все кипит. Идут приготовления к предстоящей в середине месяца ежегодной сессии Генеральной Ассамблеи. В такие периоды генеральный секретарь, как капитан корабля, должен быть на капитанском мостике. Он не может покинуть свой командный пункт.

Но на этот раз произошло что-то необычное. В Конго накал событий нарастал. Готовилось наступление на Катангу. Возможно ли завершить начатые операции против катангских сепаратистов за одну неделю до открытия Генеральной Ассамблеи? Это было маловероятно, но Хаммаршельду показалось, что его личное вмешательство поможет ускорить ход событий.

В эти дни обычно спокойный, уверенный в себе Хаммаршельд нервничал. Его интересовал вопоос: может ли он покинуть штаб-квартиру ООН накануне открытия Генеральной Ассамблеи? Хотя бы на несколько дней. Разумеется, так, чтобы ко дню открытия быть на месте в Нью-Йорке.

Тунисский посол Монджи Слим, друг Хаммаршельда, сказал ему:
- Знаете, Даг, игра стоит свеч. Если вам удастся убедить Чомбе примириться с правительством Адулы, здесь все успокоится. Африканцы вас снова поддержат, это я обещаю. Кроме вас никто не уговорит Чомбе. Вам стоит поехать в Конго.

Хаммаршельд ответил:
- Я опасаюсь, что Линнер не справится с напряжением в Катанге. А О'Брайен может хватить через край, как бы не было осложнений. Поэтому я спросил ваше мнение.

Слим успокоил его:
- Не сомневайтесь, Даг, вы успеете обернуться. Год назад Чомбе послушался вас и принял войска ООН в Катангу. Кхиари писал мне, что Чомбе только кажется храбрым. Перед силой он пойдет на попятный. Вы видели, как он трусливо проглотил операцию "Рампанч".

Хаммаршельд поблагодарил Слима за дружескую поддержку. Прощаясь с ним, он задержал его руку в своей.

- Это будет моим последним усилием, чтобы решить проблему Катанги. Если я потерплю поражение, я не смогу оставаться на посту генерального секретаря. Я подам в отставку.
- Не думайте об этом,- сказал Слим.- Все будет в порядке.

Хаммаршельд задумчиво добавил:
- Все же я хочу, чтобы вы знали о моем желании: если что-нибудь со мной случится, именно вы должны сменить меня на посту генерального секретаря.

После разговора со Слимом Хаммаршельд окончательно решил отправиться в Конго. Беседа помогла ему убедить себя, что иного выхода у него нет. На этой поездке настаивали англичане. С ними отношения в последнее время не ладились, а идти на новые обострения из-за отказа поехать в Конго он не хотел.

Правда, возникла еще одна проблема. Ассоциация работников Секретариата настоятельно просила, чтобы он выступил перед сотрудниками до открытия Ассамблеи. Председатель ассоциации Клайн убеждал Хаммаршельда, что повторение перед общим собранием всех сотрудников положений его оксфордской лекции о независимости международного Секретариата поднимет их моральный дух, веру в служение высоким принципам, вдохнет в них энтузиазм и повысит рвение в работе. Что же, Хаммаршельд был согласен с этим.

Но времени не было, и встречу пришлось назначить, не откладывая, на 8 сентября.
***

Сентябрь в Нью-Йорке еще не осень. Кажется, в этом городе не бывает осени. Под солнцем каменные одежды города раскаляются и пышут жаром. По ущельям авеню и стритов потоком ползут автомобили, автобусы, тяжелые транспорты, и над ними висят серые клубы выхлопных газов. Из отдушин небоскребов и днем и ночью хлещут струи горячего воздуха, смешанные с пылью. Жар солнечных лучей, выхлопные газы и выброшенная на улицы духота нью-йоркских квартир и офисов создают атмосферу ада на земле. А когда воздушный вал с Мексиканского залива нагонит на Нью-Йорк липкую влагу и закроет город пологом смога, двигаться, дышать, думать, работать - словом, жить в Нью-Йорке становится просто невыносимо.

Все, кто может, покидают город. С национального дня 4 июля и до дня труда в первый понедельник сентября американцы разъезжаются кто куда: в отпуск, на каникулы, к пляжам на двухсоткилометровый клин Лонг-Айленда, подобно языку собаки, лакающий прохладу Атлантического океана, на песчаные дюны Нью-Джерси, в бухты и заливы штатов Новой Англии - Коннектикут, Род-Айленд, Массачусетс - по всему побережью Атлантики от Канады на севере до Флориды на юге.

Сотрудники Организации Объединенных Наций следуют примеру местных жителей: одни уходят в отпуска и уезжают на родину во все уголки мира, другие, те, у кого не подошел двухлетний срок очередного отпуска, стараются попасть на конференции, семинары, в командировки - куда глаза глядят, лишь бы не быть в Нью-Йорке.

Но в сентябре происходит чудо. Ветры из Арктики, прочесав Канаду, добираются до Нью-Йорка, изгоняют из города жару, рассеивают смог и дым. Небо становится голубым, и в нем плывут белые паруса облаков. В Нью-Йорке наступает мягкое, ласковое лето, и таким оно держится до конца октября. Вспыхивают желтыми, оранжевыми, красными палитрами парки и рощи, и город одевается в яркие декорации. Это "индейское лето", оно подобно тому, что в Старом Свете называют "бабьим летом".

В один из таких звенящих дней "индейского лета", 8 сентября 1961 года, в здании ООН царило приподнятое настроение. Через десять дней открывалась ежегодная сессия Генеральной Ассамблеи. Под куполом ее здания, в залах главных комитетов заканчивались приготовления к трехмесячным заседаниям. Готовилась рассадка делегатов, гостей и прессы, проверялись системы синхронного перевода на пять официальных языков, подвозились горы документов.

В комнатах сотрудников звонили телефоны, крутились диски диктофонов. Секретарши вносили и выносили пачки корреспонденции и бумажные стаканчики с кофе. Указания и телеграфные запросы разлетались во все уголки мира. Машина ООН работала с предельным напряжением. И хотя это была уже XVI сессия, здесь царил повторяющийся из года в год подъем. Снаружи здания ничего этого не было видно. Стеклянные стены небоскреба на Ист-Ривер излучали спокойствие. Ничто не предвещало ни бурь, ни катастроф. Но не было на земном шаре таких потрясений, которые не докатывались бы до стен этого величественного здания.

В этот день утром сотрудники Секретариата обнаружили на своих столах небольшие извещения. Их разглядывали с недоумением и любопытством и в просторных директорских кабинетах с пятью окнами, и в узких секретарских коридорах без окон. Ассоциация служащих ООН, непризнанный профсоюз международных чиновников, объявляла, что все сотрудники Секретариата приглашаются в зал Генеральной Ассамблеи для встречи с генеральным секретарем Дагом Хаммаршельдом, который обратится к ним с речью. Рекомендовалось прибыть в зал заранее и ввиду недостатка мест в делегатском партере занимать места в ложах для прессы и на галереях для посетителей. Заместители генерального секретаря и директора отдельно извещались, что для них будут резервированы места в служебных ложах.

На письменном столе директора департамента Юрия Ларина собралось много корреспонденции, ее нужно было разобрать, и он не обратил внимания на извещение. "Очередное заседание, только в здании Ассамблеи,- подумал он.- Хотя, кажется, такого раньше не было..."

Ларин занялся отчетом департамента. Обычно, пока он разбирал документы, секретарь никому не позволяла входить в кабинет. Поэтому он удивился, когда к нему вошел, точнее сказать, влетел директор смежного департамента Невиль Гуневардена.

- Здравствуй, Юрий! Ты получил извещение?- спросил взволнованно Невиль.
- Какое? Ах да, на митинг в Ассамблее. Разумеется, оно разослано всем,- спокойно ответил Ларин.
- В том-то и дело, что всем,- заметил Невиль.- Ты не обратил на это внимание?
- Кажется, нет,- ответил Юрий.- Наверное, ежегодное собрание нашей ассоциации служащих с обычной повесткой: создали столько-то "клубов", провели столько-то вечеров, организовали столько-то пикников и спортивных встреч. А разве ты не занят отчетом к Ассамблее? Мы же обычно не посещаем подобных собраний.
- Вот видишь,- обрадовался Невиль,- ты говоришь "обычно не посещаем". А на это предписано явиться всем, для нас зарезервированы места. Сейчас мне звонили из бюро персонала, чтобы обеспечить явку всех работников департамента и отпустить их заранее. Это значит, соберутся все три тысячи сотрудников. И выступать будет только Даг. Это совсем необычно. Такого в этих стенах еще не было. На заседания ассоциации служащих посылают по одному представителю от департамента, им хватает места в зале самого захудалого комитета. На этот же раз отводят зал Ассамблеи, все галереи и ложи и боятся, что всем не хватит места. Даг не собирал весь Секретариат за семь лет своего пребывания на посту. Здесь что-то не так. В этом есть скрытый смысл.
- Дорогой Невиль, ты любишь тайны,- сказал Юрий.- Какой может быть скрытый смысл в очередном мероприятии нашей всеми забытой ассоциации? Им хочется привлечь к себе побольше внимания. Начнется Ассамблея - собираться будет некогда, и генсек будет занят,- Вот и уговорили его выступить сейчас, чтобы поднять свой престиж. Их можно понять.

Невиль задумчиво повторил:
- Их ты понимаешь. Но мало ты знаешь моих бывших колонизаторов и наших здешних хозяев. Им в последнее время что-то не нравится Даг. В Конго дела идут совсем плохо. Операция ООН в Конго была очень им нужна, и Даг сделал свое дело, чтобы ее развернуть. А сейчас они чуть ли не выталкивают его в Леопольдвиль, и это собрание проводится в спешке, накануне его отъезда. Советую, Юрий, пойти послушать. Это может быть последним выступлением Хаммаршельда.
- Невиль, ты меня заинтриговал,- сказал Юрий.- Но посмотри, какая у меня сегодня почта. Давай договоримся так: кто раньше придет, займет места. Пойти придется. Похоже, что это действительно собрание необычное.

Когда они спустились на второй этаж, по коридору спешили опоздавшие. Юрий хотел расспросить Невиля, почему он так взволнован приглашением на встречу с Хаммаршельдом. Но рядом шла секретарша Джуди, спрашивать было неудобно. Когда они вошли в зал, он был забит людьми до отказа. Так редко бывает даже во время самых сенсационных заседаний Генеральной Ассамблеи. Все места для делегатов, трибуны дипкорпуса, галереи корреспондентов, балконы для публики были заняты; во всех проходах стояли плотной стеной сотрудники, которым не хватило мест. Здесь было около трех тысяч человек, действительно почти все сотрудники Секретариата от третьего подвала до 38-го этажа. В ложах оставалось несколько пустых кресел, и Юрия с Невилем услужливо усадил дежурный охранник. Наконец Юрий мог спросить Невиля, почему предстоящее выступление Хаммаршельда будет его последним выступлением.

Вместо ответа Невиль взял Юрия за плечи и повернул к главной трибуне. На авансцену в это время вынесли президентское кресло, установили его на обычном месте и подключили к системе синхронного перевода. Это было непонятно. Кресло выставлялось только для глав государств - королей и президентов, посещавших ООН в период заседаний Ассамблеи. Это была самая торжественная церемония и самая высокая честь. Не было случая, чтобы такие лица когда-либо появлялись перед сотрудниками Секретариата.

- По какому случаю ставят президентское кресло?- удивился Юрий.- До начала Ассамблеи никто из глав государств не ожидается в ООН.
- Это для Дага,- сказал Невиль.- Президентское кресло должно подчеркнуть неповторимость события...

В это время из боковой двери "алтаря" Генеральной Ассамблеи появился Хаммаршельд в безупречном сером костюме; светлые волосы зачесаны набок, внушительно неотразимый и представительный, несмотря на небольшой рост. Фигура его излучала достоинство и суровость, лицо было отмечено печатью гордости. Сегодня он был как-то особенно торжествен, внутренне собран. Уверенной походкой он подошел к президентскому креслу и спокойно, по праву главы дома, уселся в него, положив руки на подлокотники. В огромном зале сдержанный гул смолк, как по взмаху дирижерской палочки.

Хаммаршельд сидел в кресле и спокойно оглядывал зал, как почтенный отец многочисленного семейства. Невозможно описать выражение тысяч глаз, устремленных на него. Во взорах многоликой, многонациональной толпы сотрудников, его паствы, собранной со всех континентов, представляющей самые различные политические взгляды и убеждения, обычаи и религии, было все: восторженное почитание и скептицизм, преданность и безразличие, уважение и пренебрежение. Но общим было удивленное ожидание - чем вызвана эта торжественная встреча? Что он хочет сказать, ради чего собрал всех в величественном зале Генеральной Ассамблеи, где принято говорить только о судьбах мира?

Юрий повернулся к Невилю:
- Да, это экстраординарное событие. Пропустить его было бы непростительно, но что все это значит?

Невиль, не отрывая глаз от Хаммаршельда, как зачарованный произнес:
- Ты сначала его послушай...

К трибуне вышел председатель Совета секретариатских работников Рафаэль Клайн. Он предоставил слово генеральному секретарю.

Хаммаршельд начал говорить, сидя в кресле. Это не было речью. Он как бы беседовал в кругу своей семьи - спокойно, ровным голосом с очаровательным шведским акцентом.

- Дорогие друзья!.. Общее положение в мире отражается на нашей организации и неизбежно затрагивает Секретариат. Дискуссия на последней сессии Генеральной Ассамблеи подняла далеко идущий вопрос о характере и роли Секретариата. Поставлен на карту важнейший принцип - должен ли наш Секретариат развиваться как международный, при полной независимости, предусмотренной статьей 100-й Устава ООН, или его следует считать межправительственным - не международным Секретариатом, а представляющим только необходимое административное обслуживание для машины конференций. Этот принципиальный вопрос и ответ на него повлияют не только на работу Секретариата, но и на все будущее международных отношений...

Это была знакомая тема. Хаммаршельд снова возвращался к ней и теперь напомнил о ней всему Секретариату.

"Но зачем же он сгущает краски?- подумал Ларин.- Никто не ставит на карту судьбу Секретариата. Устав не предоставляет ему никакой независимости. Это не может повлиять на все будущее международных отношений. Что-то слишком многое Хаммаршельд пытается внушить Секретариату..."

А ровный, размеренный голос Хаммаршельда продолжал:
- Если Секретариат будет признаваться как подлинно международный и его индивидуальные члены как лица, не обязанные быть преданными никаким национальным правительствам, тогда Секретариат может стать инструментом защиты мира и безопасности более значительным и с большей ответственностью... Но это вопрос, на который сам Секретариат не может дать ответа. Правительства государств-членов должны решить, какой Секретариат они хотят иметь...

"...Круто берет Хаммаршельд,- подумал Ларин.- Хочет показать Секретариату, что все добро ему от него, Хаммаршельда, а все зло - от пославших их правительств. Но неужели он настолько наивен, что ждет, чтобы все три тысячи сидящих в зале сотрудников, все до единого, отказались от верности своим странам, своей родине ради верности чему-то международному, неопределенному, что само еще не утвердилось и не имеет признанного авторитета?"

Но вот Хаммаршельд упомянул о Конго...

- Я знаю, о чем говорю... Если бы не ваш вклад, Конго сегодня было бы разорвано на куски в борьбе, которая, по всей вероятности, не ограничилась бы его территорией, но распространилась бы вокруг и вовлекла бы прямо или косвенно многие из ваших стран, из которых вы приехали... И это сказано не в духе хвастливого удовлетворения тем, чего эта Организация была способна достигнуть, но как реалистическая оценка того вклада, который каждому из нас индивидуально было позволено сделать нашей работой для Организации...
- Ну что же,- сказал Ларин Невилю,- ловко он всех нас сделал сообщниками своих операций в Конго. Пожалуй, многие из сидящих в зале примут его слова всерьез и будуть считать, что они помогли Конго.
- Это верно,- ответил Невиль.- Большинство сотрудников Секретариата также поверили Хаммаршельду, что он сделает из них некую самостоятельную силу в мире, что им не надо ни перед кем отвечать, что вот он - их единственный глава, их отец, кумир и герой.

Когда Хаммаршельд кончил говорить, в зале еще некоторое время сохранялась тишина. Присутствующие, кажется, нуждались в этих мгновениях, чтобы запечатлеть в памяти произнесенные только что слова, может быть, не столько сами слова, сколько их звук, тон, их размеренный и немного печальный ритм.

"Кумир и герой", как назвал Хаммаршельда Невиль, в это время стоял рядом с президентским креслом и скромно, но с достоинством раскланивался перед залом.

- Это его лебединая песня,- прошептал Невиль на ухо Ларину.

В следующую секунду в зале раздался гром аплодисментов, все поднялись, и Хаммаршельд под продолжающиеся овации удалился с авансцены. На ней осталось осиротевшее президентское кресло.

Невиль потянул Юрия за руку, и они направились к выходу.

- Ты что все время говоришь загадками?- спросил Юрий на ходу.- Почему вдруг "лебединая песня", можешь объяснить?
- Юрий, объяснить это невозможно,- ответил Невиль.- Но ты сам поймешь значение этих слов очень скоро...

Толпа разъединила их. В кабинете Ларина ждали документы Ассамблеи, срочные дела. События последующих дней, поток делегатов, съезжающихся на сессию Ассамблеи, отодвинули на задний план встречу с Хаммаршельдом, как очень скоро оказалось, последнюю с ним встречу.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ
(Четвертая стадия - завершающая: сентябрь 1961 года)

Поездка Хаммаршельда в Африку, чтобы на месте решить проблему воссоединения Конго в единое государство, как-то постепенно стала неизбежной. Англия, один из постоянных членов Совета Безопасности, настаивала на этом. Представители стран Африки и Азии надеялись, что личное участие Хаммаршельда в переговорах между правительством Национального единства Конго и Чомбе в Катанге ускорит достижение договоренности об объединении. Сам Хаммаршельд рассчитывал, что его личное посредничество снимет остроту конголезской проблемы и примирит его с представителями развивающихся стран, прежде всего в Африке и Азии. Без такого примирения он вряд ли мог продолжать находиться на посту генерального секретаря. Отступать Хаммаршельду было некуда. Однако ему было присуще обостренное чувство затаившейся опасности, и он до последней минуты колебался, отправляться ли ему в поездку или решительно отказаться от нее, резонно сославшись на то, что он не может покинуть штаб-квартиру накануне открытия сессии Генеральной Ассамблеи.

Чтобы оправдать посещение Конго, представитель ООН в Леопольдвиле убедил нового премьер-министра Адулу послать Хаммаршельду приглашение посетить Конго в качестве официального гостя. Адула понял, что от него требовалось, и, будто отвечая генеральному секретарю на его письмо от 13 августа, он направил ему 10 сентября приглашение приехать в Леопольдвиль "по единодушной просьбе всего правительства, чтобы обсудить вопросы сотрудничества с ООН". В приглашении было отмечено, что правительство Конго надеется на приезд Хаммаршельда, несмотря на его чрезвычайную занятость в связи с предстоящим открытием Генеральной Ассамблеи. И в ответе Хаммаршельда, отправленном почему-то только после его отъезда, подчеркивалось, что в период созыва Генеральной Ассамблеи было трудно принять приглашение.

Для тех, кто попытался бы обвинить Хаммаршельда в том, что он бросил штаб-квартиру ООН в самый ответственный момент, приглашение правительства Адулы должно было служить достаточным оправданием. Правда, выглядело все это странно. Месяц после получения письма Хаммаршельда новый премьер-министр о письме не вспоминал, будто его и не было. А тут вдруг в два дня договорились о визите. Все было решено, и назначен день отъезда - 12 сентября.

А Хаммаршельда не покидали сомнения. Он встретился с несколькими послами, которых считал своими друзьями, и, так же как Монджи Слиму, рассказывал им о планах своей поездки. Послу Ирака Аднану Пачачи показалось, что Хаммаршельд был настроен оптимистически, как человек, который для себя все решил.

- Дело идет к тому,- сказал Хаммаршельд Пачачи,- что войска ООН можно будет вывести из Конго. После этого я уйду в отставку. Вам надо иметь кандидата на пост генерального секретаря от Азии или Африки.

Хаммаршельд встретился с послом Ирландии Фредериком Боландом, с которым он переносил тяготы минувшей сессии Генеральной Ассамблеи. Боланд не раз выручал Хаммаршельда, когда тот подвергался суровой критике и от него открыто требовали ухода в отставку. Боланд использовал все возможные уловки правил процедуры, чтобы приглушить дискуссию, увести ее в другое русло или отложить и дать время Хаммаршельду подумать и подготовить без спешки ответ. Хаммаршельд был благодарен Боланду за поддержку. И ему он сказал, что, если удастся создать перелом в Конго, он уйдет в отставку. Поскольку европейца больше не примут на пост генерального секретаря, надо подумать о кандидате, который был бы приемлем для всех. Он назвал Монджи Слима и бирманца У Тана.

- Только лучше, если никто не будет знать о том, что их поддерживал я,- сказал Хаммаршельд Боланду.- В противном случае это уменьшит их шансы на избрание.

За день до вылета в Африку такие же беседы Хаммаршельд имел с послами Норвегии, Голландии и Канады. Он старался казаться настроенным оптимистически, был уверен, что сведет вместе Чомбе и Адулу и заложит основы для завершения операций ООН в Конго. Он выразил надежду, что его поездка будет иметь важные последствия для предстоящей сессии Генеральной Ассамблеи. Его это беспокоило, но он утешал себя, что после визита в Конго, "если он будет успешным, мы можем иметь приличную Ассамблею".

Вне стен ООН Хаммаршельд не рекламировал своего отъезда в Африку. На аэродром его провожала неизменная тройка - Кордье, Банч и Вишгоф. Собственно говоря, любой из них мог бы сопровождать его в Конго. Но Кордье против Чомбе был бесполезен. Хаммаршельд вообще перестал ему доверять и уже принял меры, чтобы отдалить от себя. Он отстранил его от обязанностей шефа кабинета, хотя оставил ему руководство Ассамблеей. Подслащенная отставка от кухни ООН глубоко задела Кордье, но он молчал.

Банч был нужен Хаммаршельду в Нью-Йорке. Всю конфиденциальную переписку по Конго он доверял теперь только ему. Поэтому с собой Хаммаршельд снова брал Вишгофа.

При прощании Эндрю Кордье сказал Хаммаршельду:
- Ну что же, Даг, я уверен, что эта поездка будет вашей самой приятной поездкой в Леопольдвиль.

Хаммаршельд с удивлением посмотрел на Кордье, но ничего не ответил. Он подумал: "О каких приятностях он говорит? Разве он не знает, что на каждом шагу меня ожидают подвохи и осложнения?"

Ему стоило бы поглубже задуматься над этой лицемерной фразой. Дружбе Хаммаршельда и Кордье пришел конец. И на этой последней встрече оба они оставались самими собой: Хаммаршельд - наивным в доверии к тем, кого он приближал к себе; Кордье - коварным в умении втереться в доверие и использовать в своих интересах и в интересах американцев любого, с кем сводила его судьба. Кордье вертел Хаммаршельдом с такой бесцеремонностью, что другого давно бы выгнали в шею. Он же удержался.

И сейчас Кордье не отказал себе в удовольствии съехидничать. Знал он, какие сюрпризы ожидают Хаммаршельда в этой заранее подстроенной поездке. Не было перспектив урегулировать положение в Конго. В противном случае Хаммаршельд спокойно сидел бы в Нью-Йорке, а в Конго послали бы его. Кордье удивлялся: "Неужели Хаммаршельд так слеп, что надеется урегулировать безнадежное положение? Если бы он не отстранил его, Кордье, от поста шефа кабинета, он, наверно, подсказал бы ему: "Будь осторожнее, Даг, не лезь в петлю". Но теперь пусть выпутывается сам".

Кордье размышлял: "И как Хаммаршельд не почувствовал, что уже давно исчерпал себя на посту генерального секретаря? Когда он пошел на открытую конфронтацию только с одной великой державой - Советским Союзом, он перестал быть полноценным генеральным секретарем. По инерции западные державы еще поддерживали Хаммаршельда - все-таки в Конго он проводил их политику и защищал их интересы. Но теперь от него отвернулись еще две великие державы - Франция и Англия. Они еще не отказались от него открыто, но и не скрывают, что его курс в Конго больше не их курс, что они могут обойтись и без него.

"Если Хаммаршельд не урегулирует положение в Конго, не покончит с отделением Катанги, не добьется воссоединения всех провинций в единое государство, от него отвернутся все африканские и азиатские страны, и это произойдет через две недели, на Генеральной Ассамблее ООН. Кому будет нужен скомпрометировавший себя генеральный секретарь с его обанкротившейся миссией в Конго? Он уже не устраивает и тех, кто возлагал на него надежды, кто рассчитывал, что он удержит Конго в орбите западных стран. Генеральный секретарь себя исчерпал. Нужно иметь запасной выход, через который такой генеральный секретарь мог бы незаметно исчезнуть. Такой выход может представить его поездка в Конго".

Вот какие мысли были у Кордье, когда он провожал Хаммаршельда в Конго. Кордье видел события на несколько ходов вперед, нежели мог рассчитать Хаммаршельд.


Молчание на аэродроме Айдлуайлд затягивалось. Трем помощникам Хаммаршельда, которые за его спиной вершили многие дела Секретариата ООН, сейчас сказать было нечего. Напутствия были излишни - все это понимали. Хаммаршельд отошел в сторону, надел темные очки и устремил взгляд на заходящее солнце. Удивительно, что из корпуса прессы никто не пришел его провожать; обычно они ловили такие минуты отъездов и приездов, чтобы получить от него какую-нибудь сенсационную новость. Хаммаршельд подумал: "Сегодня мне нечего им сказать. Хорошо, что никто не явился".

И почти тут же в зале для особо важных персон, где Хаммаршельд ожидал вылета, появился человек невысокого роста. Он растерянно оглядывался. Увидев Хаммаршельда, быстро подбежал к нему, о чем-то спросил. Говорили они недолго и распрощались. Стюардесса компании "Пан-Америкен" пригласила Хаммаршельда на посадку. Маленький человек остался стоять у окна и грустно смотрел ему вслед.

Двадцать лет спустя после гибели Хаммаршельда я встретился с этим человеком. Это был Габриэль. Он рассказал о своей последней встрече с Хаммаршельдом.
***

Кто в ООН не знает Габриэля, столь же привычного, как мебель в делегатских гостиных. Он "свободный корреспондент", фри-лансер, работает в Организации Объединенных Наций со дня ее создания.

Корреспондент он своеобразный. Обычно его коллеги первыми идут в атаку, задают вопросы. Габриэль же, наоборот, начинает рассказывать. Разумеется, это прием. Он затрагивает острые темы, и собеседник невольно высказывает ему свое мнение: "Ну что вы, положение не так уж безнадежно". Габриэлю только это и нужно.

Но я не боялся этой уловки. Мне казалось, что, поддерживая интерес к его рассказу, я уводил его от вопросов. Он всегда делал какие-то оригинальные обобщения, неожиданные экскурсы в прошлое, сообщал что-то новое.

Вот и на этот раз он, рассказывая о новом правительстве президента США Рейгана, заметил:
- Это правительство еще само не знает, что оно может и чего не может. А чтобы иметь дело с Советским Союзом, ему лучше бы знать. Я на эту тему написал обзор. Если вас интересует, я занесу.

Действительно, на следующий день он пришел ко мне.

- Вот, как обещал, принес вам свой листок.
- Спасибо,- говорю,- садитесь.

Как обычно, начал беседу Габриэль. Он рассказал "комедию слушания" генерала Хейга в сенате США: как сенаторы распределили роли, чтобы выручить генерала в случае "неудобных" вопросов и показать его знатоком проблем международной обстановки. На самом же деле Хейг не очень-то в них разбирался. Это было забавно. И Александр Хейг, конечно, прошел слушания, и сенат утвердил его назначение госсекретарем США.

- Это, может быть, неплохо,- сказал Габриэль.- У генерала есть какие-то принципы. Чем-то он напоминает Хаммаршельда.

Такая оценка меня удивила. Ведь принципиальность Хаммаршельда как раз и не привела его к цели, а его самого нет на свете уже почти 20 лет. Я попросил Габриэля:
- Расскажите, что вы помните о Хаммаршельде.

Он уже завелся и начал говорить:
- Ну посмотрите: ООН держится на принципе единогласия пяти великих держав. Без их одобрения никто не может стать генеральным секретарем ООН. А кто станет, не удержится, если пойдет хотя бы против одной из них. А Хаммаршельд из-за операций ООН в Конго испортил отношения с тремя великими державами. Операциям ООН угрожал провал, и тогда от Хаммаршельда отказались бы все другие государства. Вы помните, как было дело?
- Супертеррорист Чомбе не пустил в Квтангу заместителя Хаммаршельда Банча. Тот шлет телеграмму в Нью-Йорк: что делать? Хаммаршельд отозвал Банча в Нью-Йорк, а террористам этого только и надо. Они захватили ирландский батальон - целый батальон заложников. А через несколько дней открывалась сессия Генеральной Ассамблеи. Что же генеральный секретарь, главнокомандующий войсками ООН скажет теперь членам Ассамблеи? Что он проиграл? Потерпел поражение? Не может выручить батальон солдат?
- Ни одна из великих держав не вступилась за Хаммаршельда. Ни те, кто "против", ни те, кто "за". Молчали и другие члены ООН. Вот при каких обстоятельствах Хаммаршельд решил поехать в Конго сам.
- Я,- продолжает Габриэль,- пошел на аэродром проводить его. И оказался один. Не было представителей ни крупнейших телеграфных агентств - Ассошиэйтед Пресс или Рейтер, ни влиятельных газет - "Тайме", "Монд" или падкой на сенсации "Нью-Йорк геральд трибюн", той обычной толпы корреспондентов, всегда провожавших и встречавших генерального секретаря.
- Я пожелал ему счастливого пути. Никогда не забуду этот момент. Хаммаршельд растерянно вынул темные очки и надел их. Даже за очками я увидел его взгляд, устремленный в пространство, куда-то за горизонт. Я вздрогнул: передо мной стоял мертвый человек. Тень его смерти прошла между нами.

Я спросил:
- Почему вам так показалось? Ведь Хаммаршельд погиб только через несколько дней.
- В двух словах не расскажешь, почему я увидел тень смерти Хаммаршельда,- заметил Габриэль, явно напрашиваясь на продолжение рассказа.

Мы говорили уже около часа. Но остановить его на таком месте я не мог.

- Продолжайте,- попросил я.
- О, это было давно,- начал Габриэль.- Моя мать говорила, что у меня было редкое качество предвидеть смерть. Иногда я видел человека и говорил: "Он скоро умрет!" Действительно, через день или неделю человек этот умирал. Какие это были случаи, я сейчас не помню. Так рассказывала мать. Но был у меня случай, который я сам запомнил.
- После второй мировой войны я попал в больницу. В палате со мной лежал еще один больной, совсем неподвижный.
- Когда сестры вывозили меня в коридор, вокруг собирались врачи. Они знали, что я корреспондент, и просили рассказать о событиях в мире. Угощали чаем с пончиками и вообще чем угодно, только бы я говорил. Во время одной из таких встреч я им сказал:
- Вы хорошо относитесь ко мне. Зачем же вы поместили меня в одну палату с умирающим?
- Почему он умирающий?- возразили врачи.- Он ранен, и он выздоровеет.
- Нет!- твердо сказал я. На другой день он умер.
- Врачи начали меня спрашивать, как я мог определить, что он умрет. Я им ответил:
- А я и сам не знаю. Наверное, по взгляду. Его уже ничто не интересовало и не трогало - ни приход родных, ни их переживания. Его взгляд был устремлен за окно - его звала Вселенная. Ведь это подсознательное чувство объяснить нельзя. У Джека Лондона есть рассказ "Зов предков". Это о собаке, но и ее тоже звала вселенная. Все мы одинаковы, все - создание Вселенной, этих бурных миров, то рождающихся, то потухающих. Мы из нее пришли и в нее уйдем. Важно то,- сказал Габриэль,- что я оказался прав. И то же самое предчувствие гибели Хаммаршельда на аэродроме. Ведь всего через десять дней оно подтвердилось.
***

Самолет, на котором летел Хаммаршельд, пересек Атлантический океан и утром 13 сентября 1961 года приземлился в Африке, через три дня Хаммаршельд был намерен вернуться в Нью-Йорк. Он не сомневался, что успеет выполнить миссию по примирению Чомбе с новым правительством Конго, возглавляемым Адулой, и вернуться победителем в Нью-Йорк за два дня до открытия XVI сессии Генеральной Ассамблеи ООН.

Когда в иллюминаторах самолета в лучах восходящего солнца, в белых кружевах мощного прибоя Атлантического океана появились изумрудные берега Западной Африки, Хаммаршельд еще не знал, что его трехдневное пребывание в Конго затянется до пяти дней и что последний день будет роковым.

В карьере Хаммаршельда на посту генерального секретаря было много бурных и беспокойных периодов. Но ни один из них не может сравниться с этими пятью днями по драматизму событий, по неожиданным поворотам фортуны, по тяжелым, оскорбительным ударам, исходившим от его единомышленников, союзников и друзей, по накалу страстей и бессонным ночам, когда от него требовалось огромное напряжение сил, чтобы выдержать и устоять.

Отпущенные судьбой дни шли по убывающей, а напряжение неудержимо нарастало.
***

День первый. Утром 13 сентября Хаммаршельд прибыл в столицу Ганы Аккру. К нему рвались представители прессы. Местные власти, оберегая Хаммаршельда после долгого ночного перелета через океан, никого к нему не пускали.

- Чего от меня хотят?- спросил Хаммаршельд.
- Они хотят взять у вас интервью о военных действиях в Катанге,- ответил представитель ганского правительства.
- В Катанге?- удивился Хаммаршельд.- Я никаких действий не санкционировал, этого не может быть.
- Сейчас мы вам покажем сообщения телеграфных агентств,- сказал ганец.

Он подозвал помощника, и тот принес пачку телетайпных сводок. Хаммаршельд озабоченно углубился в чтение. Одни только заголовки вызвали тревогу. Он побледнел и отошел в сторону. Вишгоф угрюмо последовал за ним, он тоже почуял недоброе.

Телеграфные агентства сообщали: "Широкое наступление войск ООН в Катанге"; "Арест министров правительства. Чомбе бежал"; "Бои в центре Элизабетвиля"; "О'Брайен заявляет: с отделением Катанги покончено. ООН выполнила свою миссию по просьбе центрального правительства".

Хаммаршельд спросил Вишгофа:
- Что это за бред? Мы не санкционировали никаких действий. Что О'Брайен, спятил?
- Даг, успокойтесь,- сказал Вишгоф.- Это может быть пропаганда Чомбе: один выстрел - широкое наступление, призывы О'Брайена помириться с Адулой - конец самостоятельности Катанги. В три часа мы будем в Леопольдвиле, на месте все станет ясно.

Хаммаршельд согласился с Вишгофом.

- Вероятно, это домыслы прессы,- сказал он.- Невозможно, чтобы Линнер и О'Брайен пошли на такую серьезную акцию по просьбе центрального правительства. Я категорически запретил им это.

Прибывший президент Ганы Кваме Нкрума приветствовал Хаммаршельда и сказал ему:
- О'Брайен сообщил, что миссия ООН уже выполнена - Катанга воссоединена с Конго. Может быть, останетесь у нас и завтра вернетесь в Нью-Йорк на открытие Ассамблеи? Будете гостем.

Хаммаршельд ответил:
- Это досужие домыслы, господин президент. За приглашение спасибо. Но вы же знаете, что сегодня я гость правительства Адулы...

Нкрума и Хаммаршельд удалились в отведенные им апартаменты. Они беседовали около часа и, несомненно, обсуждали проблемы Африки. Впоследствии Нкрума писал, что беседа была оживленной и Хаммаршельд покинул Аккру в приподнятом настроении. Очевидно, он был уверен в успехе своей миссии в Конго.

В самолете Хаммаршельд еще раз прочитал сообщения из Катанги, и им вновь овладело беспокойство. Там что-то не сработало.

Самолет Хаммаршельда приземлился в аэропорту Нджили 15 сентября в три часа дня. Его встречали весь Совет министров во главе с Адулой и Гизенгой, полковник Мобуту и министр иностранных дел Бомбоко. То, что все приехали на аэродром встретить его, было приятным сюрпризом, свидетельствовало о том, что хотя бы через год налажен контакт с законным правительством и, может быть, теперь миссия ООН в Конго будет разворачиваться успешно. Для встречи Хаммаршельда был выстроен почетный караул из конголезских, нигерийских и шведских войск. Церемония показалась Хаммаршельду излишней, и он обошел строй почетного караула с некоторой поспешностью. С аэродрома Хаммаршельд вместе с Адулой поехал в резиденцию для краткой беседы, и только к вечеру он попал на виллу Линнера. Здесь он мог расслабиться и отдохнуть.

Прогулка с Линнером по аллеям тропического сада не успокоила Хаммаршельда. Неторопливая беседа со Стуре возродила в нем приглушенные тревоги о Катанге. Линнер был немногословен и осторожен, но мало-помалу Хаммаршельду стало ясно, что за его деланным спокойствием скрывается глубокая озабоченность тем, что в Катанге дела пошли совсем худо. На настойчивый вопрос Хаммаршельда, почему операции в Катанге были начаты без его санкции, Линнер уклончиво отвечал, что, по-видимому, ухудшение обстановки на месте вынудило О'Брайена и индийского генерала Раджу предпринять какие-то действия.

Линнер явно что-то скрывал и недоговаривал, ссылаясь на то, что у него еще нет последних сведений: телеграммы шли в гостиницу "Руаяль". Хаммаршельд не вытерпел и, несмотря на усталость после долгого перелета, потребовал, чтобы его немедленно везли в "Руаяль". Там он собрал всех старших представителей ООН в Леопольдвиле - Линнера, Кхиари, генерала Маккюэна. Отбросив любезности, он потребовал доложить обстановку в Катанге как она есть, без прикрас. Теперь скрыть что-либо было трудно. От О'Брайена уже поступило донесение о ходе военных действий в Катанге, начатых утром 13 сентября.

- Итак, вы все же начали операции вопреки моему категорическому запрету!- взорвался Хаммаршельд.
Наступила минута тягостного молчания. Хаммаршельду стало ясно, что кто-то из присутствующих замешан в этом. Но он не был заинтересован в том, чтобы устанавливать виновных. Надо было принимать меры, дабы поправить дело.

Он сухо сказал:
- Хорошо, об этом потом. Давайте сводки.

Что же произошло в Катанге в то время, когда самолет Хаммаршельда летел над Атлантикой, следуя из Нью-Йорка в Аккру?

Известно, что заместитель Линнера Кхиари 11 сентября посетил Элизабетвиль и лично одобрил план проведения операции "Мортор", а также оставил ордера на аресты пяти министров катангского правительства. 12 сентября, улетая из Элизабетвиля, Кхиари уточнил, что операцию "Мортор" следует провести утром 13 сентября и закончить ее до трех часов дня, до времени ожидаемого прибытия Хаммаршельда в Конго. Если же это не удастся, то операцию лучше отложить на три дня и провести ее, когда Хаммаршельд покинет Конго. Он не сказал О'Брайену о том, что Хаммаршельд в телеграмме, направленной самому Кхиари, запретил проводить любые операции, пока он сам не прибудет в Леопольдвиль. Наоборот, Кхиари сурово бросил О'Брайену на прощание:
- Только никаких полумер!

Кхиари не мог не знать О'Брайена. Когда дело доходило до того, чтобы нанести удар Чомбе, его марионеточному правительству и белым наемникам, О'Брайен рвался в бой и мог нарушить даже прямой запрет развертывать какие-либо действия. Небрежное замечание "никаких полумер" для О'Брайена звучало как призыв к бою: "В атаку, вперед!" О'Брайена поддерживал индийский генерал Раджа, автор операции "Мортор". Когда Кхиари спросил его, сколько времени потребуется для завершения операции, Раджа ответил, что даже в случае сильного сопротивления на двух главных объектах захвата - радиостанции и почтамте на операцию уйдет самое большее два часа. Тогда Кхиари сказал, что операцию можно начать утром 13 сентября. Это была санкция на ее проведение. Как видно, ни Линнеру, ни Хаммаршельду Кхиари не признался в том, что он одобрил операцию "Мортор".

Имеется, однако, иное объяснение обстоятельств, при которых был отдан приказ начать эту операцию. Недавно рассказал мне об этом генерал, командовавший войсками ООН в Конго:
- Все разговоры о том, что О'Брайен, Кхиари и Линнер действовали без ведома Хаммаршельда,- чепуха. В ООН никто не принимал важных решений без ведома Хаммаршельда. Тот, кто попытался бы это сделать один раз, лишался своего места. Просчетов Хаммаршельд не прощал.
- Тогда что же произошло на самом деле с операцией "Мортор"?- спросил я генерала.
- Прошло много лет. Так и быть, я расскажу, как это было. О Хаммаршельде и его подчиненных ходило много легенд. Одних сотрудников считали любимчиками, других - париями, которых он держал на расстоянии. Как правило, эти ярлыки не соответствовали действительности. Любимчики у Хаммаршельда, может быть, и были, но их было немного. В их числе называли шведа Стуре Линнера, а тунисца Мохаммеда Кхиари считали парией. На самом деле все было наоборот.

Линнер не был близок к Хаммаршельду. Они впервые встретились, когда Линнер был назначен в Конго и приехал в Нью-Йорк. Хаммаршельд пригласил его на дачу в Брюстер, и это был их первый разговор один на один. Линнер согласился быть доверенным Хаммаршельда в Конго. Что касается руководства операциями, то Хаммаршельд не собирался доверять его Линнеру.

Реальная обстановка складывалась, однако, по-иному. Когда представитель ООН в Конго Даял "сгорел" и было трудно найти ему замену, Хаммаршельд оставил вместо него Линнера, хотя и знал, что полагаться на него как на руководителя нельзя. В этот момент на сцене появился заместитель Линнера Кхиари. Он обладал решительным характером, не боялся брать на себя ответственность, твердо добивался выполнения указаний, полученных сверху. Хаммаршельд в серьезных делах полагался не на Линнера, а на Кхиари.

Когда штаб О'Брайена предложил операцию "Мортор", Кхиари лично доложил о ней Хаммаршельду (в частности, он информировал об этом и генерала). Накануне своего прибытия в Конго Хаммаршельду хотелось поставить Чомбе в затруднительное положение, чтобы сделать его более сговорчивым. Но, будучи человеком осторожным, он решил не связывать проведение операции против Катанги со своим именем. В случае ее успеха он мог сделать это и позже. Таким образом, Хаммаршельд сознательно шел на риск. Разрешение на операцию он дал тайно, через Кхиари.

Когда самолет приземлился в Гане и Хаммаршельду сообщили о провале операции "Мортор", он решил разыграть невинность и придерживался этой линии до конца. Он для виду сделал внушение Линнеру, Кхиари и О'Брайену за провал операции, но не очень стремился найти виновного за отдачу приказа. Таким виновным был он сам, и ему было важно скрыть это от англичан и американцев. Удалось ему это или нет? Очевидно, не удалось.

Рассказ генерала представляет события тех дней в ином свете. Он объясняет, в частности, поведение англичан и американцев. Последние знали, что тайный приказ "приать Чомбе" исходил от самого Хаммаршельда. И они ему этого не простили.

Расчеты инициаторов на успешный исход военной операции "Мортор" были обречены на провал. О'Брайен и Раджа в стремлении покончить с марионеточным режимом Чомбе проглядели, что условия для их новых действий были совершенно иными, чем при проведении операции "Рампанч", которая прошла успешно, поскольку она была внезапной.

А сейчас о намерениях войск ООН в Катанге действовать против правительства Чомбе и наемников знали все. Катангское радио открыто предупреждало жителей о готовящемся нападении конголезских войск совместно с войсками ООН. Даже собак в Элизабетвиле заранее науськивали на войска ООН.

Что операция "Мортор" сорвана, было ясно с первых минут. Захват почты и радио намечался на 4 часа 30 минут утра 13 сентября. За десять минут до этого здесь произошла ожесточенная перестрелка: из дома напротив почты наемники обстреляли отряд войск ООН, те ответили. Войскам ООН не удалось окружить дворец Чомбе. Правда, к тому времени его там уже не было. Он перелез через забор и укрылся в английском консульстве. Важную часть операции составляло обращение Чомбе к африканским войскам прекратить огонь. Но для этого нужно было захватить Чомбе. Когда Чомбе сам позвонил О'Брайену по телефону, он обещал дать такой приказ. Но О'Брайен попросил его объявить по радио о прекращении отделения Катанги. Чомбе потребовал взамен гарантий личной безопасности. О'Брайен с легкостью обещал ему это.

Можно удивляться, почему О'Брайен верил такому проходимцу, как Чомбе, и его болтовне по телефону. Чомбе просто выяснял, до каких пределов готов пойти О'Брайен, а когда он узнал, что речь идет о прекращении независимости Катанги, он сбежал в соседнюю Родезию.

Из министров правительства Катанги удалось задержать только вице-президента Кибве, но он не имел веса. Мунонго, Мутака, Самиленге и Кимба скрылись. Перестрелка в центре города продолжалась... Хотя почтамт и радиостанция были захвачены войсками ООН, их контратаковали жандармерия и наемники на бронемашинах. Было установлено, что первыми открыли огонь по индийским войскам наемники из дома бельгийского консула. Положение продолжало оставаться неустойчивым.

В 6 часов 30 минут утра 13 сентября в штаб ООН на виллу "Де Рош" нагрянули корреспонденты западных пресс-агентств. О'Брайен сообщил им, что бои были спровоцированы наемниками и что действия войск ООН находятся в полном соответствии с резолюциями Совета Безопасности. Почему-то он действительно сказал им, что с отделением Катанги теперь покончено, хотя это было не так. Еще не был ясен исход операции "Мортор". Чомбе даже в разговоре с О'Брайеном вовсе не обещал ему, что он объявит о прекращении отделения Катанги. Потом он исчез. По-видимому, атмосфера утренних часов была накалена до предела, и О'Брайен не отдавал себе отчета в тех последствиях, которые вызовет его заявление. Оно и в самом деле повлекло за собой серьезные неприятности для Хаммаршельда.

Бои в Катанге продолжались весь день, интенсивная перестрелка в городе не утихала. Попала в окружение рота ирландских солдат в городе Жадовиле, выручить ее не удалось. Бесследно исчез Чомбе. Обо всем этом О'Брайен подробно доложил командованию войск ООН в Леопольдвиле оперативной сводкой, отправленной в 19 часов 30 минут.

Вот какой сюрприз получил Хаммаршельд, когда он прибыл вместе с Линкером в штаб-квартиру ООН в "Руаяле". Надо было тушить пожар.

Неизвестно, произнес ли кто-нибудь из советников Хаммаршельда, вертевших в руках сводку О'Брайена, фразу о тушении пожара или нет, но именно в этой фразе был найден выход из создавшейся сложной ситуации. Нужно было что-то докладывать Совету Безопасности, отразить события этого рокового дня - 13 сентября - в официальном отчете. Каждый параграф, каждая строчка, каждое слово этого отчета будут подвергаться скрупулезному анализу дипломатических миссий, правительств; их будут изучать послы, военные специалисты и юристы-международники. Отчет будут обсуждать на форумах Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи. Эхо его заключений будет звучать еще и после того, как завершатся и сотрутся в памяти вызвавшие его события.

...

...

Это хорошо понимал О'Брайен. Поэтому он ничего не скрыл и не приукрасил в своей сводке. Она была неприятной, но излагала все, что произошло, с холодным беспристрастием.

Казалось бы, у Хаммаршельда не должно быть проблем с отчетом Совету Безопасности - передать в Нью-Йорк сводку О'Брайена, а там "клуб Конго" пригладит ее как надо и распространит в качестве документа. Но мы уже знаем, что "клуб Конго" замыкался на Хаммаршельде и без его одобрения ничего не решал. Фактически "клуб Конго" был ведь там, где был Хаммаршельд, следовательно, в это время он находился в Леопольдвиле. В самом деле, Вишгоф, Линнер и Кхиари были членами "клуба Конго". В их распоряжении была группа опытных секретариатских работников во главе с китайцем Ф.Т.Лю. Их не надо учить, как писать сводные доклады Совету Безопасности. Именно эта группа подсказала спасительную идею "о тушении пожара". Хаммаршельд оценил мудрость своих помощников и перед тем, как отправиться на обед с Адулой, поручил им построить доклад о событиях прошедшего дня в Катанге вокруг "пожара в гараже ООН".

Что же это был за пожар? В сводке О'Брайена о нем ничего не упоминалось. В Элизабетвиле вообще не было никакого гаража ООН. А в докладе Совету Безопасности от 14 сентября 1961 года сообщалось:

"Рано утром 13 сентября вооруженные силы ООН приняли меры предосторожности, подобные тем, которые были приняты 28 августа и которые они сочли необходимыми для предупреждения враждебных радиопередач и других угроз поддержанию законности и порядка; Организация Объединенных Наций вновь приступила к выполнению своей миссии по задержанию и эвакуации иностранного военного и полувоенного персонала.

"В этот момент был дан сигнал тревоги, так как был обнаружен пожар в гараже Организации Объединенных Наций. Когда войска ООН направлялись к помещению гаража, по ним был открыт огонь из здания, где, как предполагалось, находились иностранные офицеры. По мере того как войска ООН продвигались в направлении к ключевым позициям или устанавливали охрану около городских сооружений, им стали оказывать сопротивление и стрелять по ним. Войска ООН со своей стороны открыли огонь".

Это ключевой пункт доклада. Его смысл очевиден: ООН не предпринимала в Катанге никаких наступательных действий, она не ставила задачу прекращения отделения Катанги, она не выступала против правительства Чомбе. Следовательно, не было операции "Мортор" и не санкционировался никакой разгром. Вообще не могло быть приказа о наступлении, потому что ООН только оборонялась, а право войск ООН на самооборону признано всеми. И все было бы тихо, если бы не этот злосчастный пожар в гараже ООН. Не было бы пожара, войска ООН не бросились бы его тушить. А если бы они не появились напротив здания, "где, как предполагалось, находились иностранные офицеры", никто бы не затеял перестрелку.

Вот какой невинный оборот приобрела вся картина событий в результате "пожара в гараже ООН".

И все бы обошлось, если бы существовал гараж и если бы в нем возник пожар. Пожар не всегда бедствие, он мог быть и спасением.

Во второй раз в течение одного дня Хаммаршельд после обеда с Адулой вернулся в "Руаяль". Он попросил показать ему подготовленный Совету Безопасности доклад. Несмотря на дикую усталость, он заметил в нем неладное. В первоначальном варианте значилось, что выстрелы по войскам ООН были произведены "из здания, в котором располагалось бельгийское консульство". Это было совершенно верно. Стреляли наемники, которых бельгийский консул укрывал в консульстве незаконно, вопреки данному им обещанию выслать их всех за пределы Катанги. Хаммаршельд быстро сообразил, что такое упоминание вызовет скандал и возмущение африканских стран, и он сам распорядился убрать упоминание о бельгийском консульстве. Но и это было не все. Дело в том, что напротив консульства и даже около него не было никакого гаража ООН. Напротив консульства была почта, которую индийские войска собирались занять. Когда рота гуркхов пошла в наступление на почту, предупрежденные заранее наемники открыли стрельбу по индийскому отряду и один солдат был убит. Это и явилось поводом для перестрелки между наемниками и войсками ООН по всему городу.

В штаб-квартиру ООН в "Руаяле" Хаммаршельд прибыл далеко за полночь. Уже добрых 36 часов он бодрствовал без отдыха то в полете, то в калейдоскопе свалившихся на него забот и волнений - от шокирующих известий, полученных в Гане, до боевых сводок из Катанги. Как в слоеном пироге, эти горькие новости перемежались с подслащенными протокольными любезностями встреч и торжественных приемов.

Только что закончился обед в честь Адулы. Ему в этот день исполнилось сорок лет, и Хаммаршельд пожертвовал отдыхом, чтобы польстить новому премьер-министру своим вниманием. На обеде он старался казаться веселым, хотя его одолевали тревожные мысли о Катанге. После обеда Хаммаршельд надеялся хотя бы на часок прилечь и отдохнуть. В это время к нему пожаловал непрошеный гость - посол ее величества Дерек Ричес. По поручению английского правительства он потребовал встречи с Хаммаршельдом.

В воздухе запахло грозой. Визит Ричеса не сулил ничего хорошего. Ни о каком отдыхе не могло быть и речи. Хаммаршельд с Линнером и Вишгофом снова, уже в который раз, вышли к послу. Ричес даже не извинился, что пришел без предупреждения и в столь поздний час. Он заявил, что лорд Хьюм, министр иностранных дел Англии, поручил ему передать демарш английского правительства по поводу событий в Конго лично Хаммаршельду.

- Слушаю вас,- устало произнес Хаммаршельд. Его помощники застыли в напряжении.

Посол Ричес вынул из портфеля памятную записку и начал ее читать с расстановкой:
- Правительство ее величества крайне обеспокоено событиями в Катанге. Если господин Хаммаршельд не представит приемлемого объяснения об этих событиях...
- Если он не даст заверений, что в ближайшее время военные действия будут прекращены...
- То посол уполномочен заявить, что английское правительство будет вынуждено рассмотреть вопрос о прекращении всякой помощи миссии ООН в Конго.

"А ведь это ультиматум,- подумал Хаммаршельд,- угроза отказать генеральному секретарю в поддержке в самый критический момент событий в Конго. Это удар в спину".

Ричес требовал объяснений. Хаммаршельд сосредоточенно думал. Вишгоф записывал ультиматум. Линнер молчал. Наконец Хаммаршельд пришел в себя и угрюмо ответил Ричесу:
- Каких вы хотите от меня объяснений? Я уже давал их Совету Безопасности. Между прочим, ваш представитель Патрик Дин был предупрежден, что против наемников будут приняты более решительные меры. Он не возражал. Я боюсь, что сейчас мне нечего вам добавить. Я прибыл в Леопольдвиль только сегодня. Подробных сведений о событиях в Катанге мы пока не имеем. Как только они поступят, мы немедленно информируем Совет Безопасности. Могу вас заверить, что с моей стороны будут приняты необходимые меры, чтобы не усугублять положения в Катанге...

Хаммаршельд не показал Ричесу ни своего разочарования, ни своего испуга. Он отпарировал его ультиматум кратко и по существу. Но он понимал, что разговор с англичанами еще впереди.

После ухода Ричеса Хаммаршельд снова поехал в "Руаяль". Даже ночью жизнь на шестом этаже "Руаяля" била ключом. Секретариатские сотрудники обрабатывали последние сводки, совещались, составляли ответы на полученные запросы, готовили доклад Совету Безопасности. Окончательный вариант был закончен и лежал на столе Хаммаршельда. Он его внимательно прочитал и вызвал составителей. Они еще не знали об английском ультиматуме, но чутье у них было хорошее. Все, что произошло в Катанге 13 сентября, в их описании выглядело как оборонительные действия ООН. Можно было их поблагодарить, но Хаммаршельд сдержался. Он еще раз пробежал глазами отчет и заметил, что упоминания о стрельбе из бельгийского консульства в докладе больше не было.

Он спросил:
- Что, наш гараж напротив бельгийского консульства?

Ему ответили:
- Нет, напротив консульства почта. Там был убит индийский солдат.

Хаммаршельд понял: нападение на почту начали войска ООН, огонь открыли наемники из бельгийского консульства. Никакого пожара и никакого гаража ООН не было. Но он смертельно устал. Больше править доклад он был не в силах. Его охватила несвойственная ему волна безразличия.

- Хорошо, посылайте,- сказал он китайцу Лю.

В два часа ночи доклад был отправлен в Нью-Йорк и был издан как документ S/4940. Он был датирован 14 сентября, но был распространен после смерти Хаммаршельда. Это был последний доклад Хаммаршельда Совету Безопасности, и исправить его он уже не мог.

Как и большинство докладов Совету Безопасности о положении в Конго, последний доклад имел общую черту со всеми предыдущими. Он искажал действительность, изображая картину событий такой, какой хотели ее видеть вдохновители операций ООН в Конго - американцы и их западные союзники. Они заказывали музыку, они оплачивали оркестр, и им преподносили то, что им хотелось слышать. Но даже в этом виде доклад Совету Безопасности не понравился англичанам.

Англичане не постеснялись пригрозить Хаммаршельду. Их окрик был грубым и бесцеремонным. Они не хуже Хаммаршельда знали, что военные действия в Катанге начала группа сотрудников ООН во главе с О'Брайеном, которые проявили "неуместную честность" и хотели выполнить резолюцию Совета Безопасности о прекращении отделения Катанги "слишком буквально". Англичане возмутились, что Хаммаршельд распустил своих подчиненных. Они потребовали поставить их на место. Но они плохо знали Хаммаршельда. Он начал делать это и без подсказки англичан. Он сам понял, что попытка использовать О'Брайена и войска ООН в Элизабетвиле, чтобы "прижать Чомбе", дала осечку. Все указания, чтобы поправить дело, он сформулировал сам до демарша Ричеса. Поэтому английский демарш был вдвойне оскорбителен для Хаммаршельда.

Когда Хаммаршельд наконец добрался до прохладной постели на вилле Линнера и волны сна охватили его уставшее тело, ему померещилось это наяву: языки пламени, охватившие здание ООН; они поднялись до окон его кабинета на 38-м этаже, но пожар почему-то никто не тушил, хотя рядом несла свои воды Ист-Ривер. Кто-то кричал: "Пожар в гараже ООН", "Спасите генерального секрет-а-ря!", "Спасайте, спасайте..." Но он больше не мог пошевелиться, волны нагретого воздуха обволокли его, закачали, и он уснул. Ему оставалось жить четыре дня.
***

День второй. На следующий день, 14 сентября, Хаммаршельд пытался выполнять программу официального визита. Формально для этого он и приехал в Конго. Ему предстояло встретиться с президентом Касавубу и премьер-министром Адулой и вести переговоры о роли ООН в Конго. Но о каких будущих действиях можно говорить, когда из Элизабетвиля каждый час приходили тревожные сообщения. Отряд войск ООН, посланный в Жадовиль для выручки ирландской роты, тоже попал в засаду. Катангский реактивный самолет "фуга-магистр" под названием "Бродяга" бесчинствовал в воздухе - обстреливал штаб ООН, сбрасывал бомбы в расположение окруженной ирландской роты и даже атаковал главную военную базу войск ООН в Конго "Камина". Пилот "Бродяги" Жозеф Делэн посылал ООН проклятия по радио и весело гоготал, потому что у войск ООН не было ни одного боевого самолета, чтобы помешать его пиратским налетам.

О'Брайен нервничал. Он имел сведения, что правительству Чомбе оказывают поддержку бельгийское и английское консульства в Катанге. Он запросил у Хаммаршельда разрешение обыскать и закрыть оба консульства. Хаммаршельд пришел в ужас от этих лихих намерений О'Брайена. Стоит О'Брайену тронуть консульства или Чомбе хотя бы пальцем, и англичане сотрут в порошок Хаммаршельда. Он категорически приказал О'Брайену не предпринимать ничего без его ведома.

Пока Хаммаршельд раздумывал, как свернуть военные действия в Катанге и добиться перемирия с Чомбе, его подстерегал еще один удар из-за угла. 14 сентября Банч сообщил, что в ООН поступил демарш от американцев. Этого Хаммаршельд не ожидал. Против чего могли протестовать американцы, ведь он работал с ними рука об руку, ради их интересов он возглавил эту миссию ООН в Конго, в ходе которой они, американцы, контролировали каждый шаг ООН и все его действия? Теперь они хотели объединения Конго, и им было выгодно получить контроль над Катангой через центральное правительство. Они не протестовали, когда ООН начала высылать из Катанги бельгийских наемников. Чего же им нужно теперь, против чего они могут возражать?

Но протест был на высшем уровне. Президент Джон Кеннеди и государственный секретарь Дин Раск доводили до сведения Хаммаршельда, что они чрезвычайно обеспокоены тем, что ООН, прежде чем предпринимать новые действия в Конго, не проконсультировалась с правительством США, которое несло главные финансовые расходы и обеспечивало транспортные перевозки и связь по всем операциям ООН в Конго.

"Что верно, то верно,- подумал Хаммаршельд, читая эти строки,- если посмотреть глубже, то это не операции ООН, а ваши операции, все в ваших руках, чего же вы беспокоитесь?"

Оказывается, Кеннеди и Раск беспокоились; а вдруг Хаммаршельду не удастся сблизить Адулу с Чомбе и тогда в правительстве Конго возобладает линия Антуана Гизенги? Если это случится, предупреждали Кеннеди и Раск, то американская поддержка операциям ООН в Конго "испарится".

"Вот ведь какое слово придумали: "испарится" их помощь!- подумал Хаммаршельд.- Тогда и вы испаритесь из Конго, а заодно придется испариться и мне".

Воистину, американскому правительству отказывало чувство реальности. Как можно было допустить мысль, что Хаммаршельд, обеспечивший от начала до конца проведение их линии в операциях ООН в Конго, отдавший большую часть этих операций на откуп американцам, окруженный со всех сторон их советниками, мог пойти на то, чтобы допустить передачу власти в новом правительстве от сговорчивого и податливого Адулы воинственным и нетерпимым к ООН последователям Лумумбы? Обвинять в этом Хаммаршельда было все равно что подозревать папу римского в переходе в другую веру.

Вместо того чтобы помочь Хаммаршельду подтолкнуть Чомбе на встречу с Адулой, посоветовать ему примириться с объединением Катанги с Конго, американцы угрожали ему лишением своей поддержки. Если бы эта угроза стала предметом огласки, Хаммаршельду пришлось бы немедленно идти в отставку. Он лишался доверия всех постоянных членов Совета Безопасности, а для генерального секретаря это было равносильно политической смерти.

Американский демарш глубоко потряс Хаммаршельда. С трудом он дотянул день 14 сентября. Вечером Адула дал обед в честь Хаммаршельда в ресторане леопольдвильского зоопарка. Обстановка была экзотической и нервирующей. Из открытых вольеров доносились рычание диких зверей, клекот неведомых птиц, вспышки базарных перебранок обезьяньих стай. Голоса джунглей напоминали, что там, за окнами ресторана, за стенами зданий Леопольдвиля, на просторах Конго, продолжались волнения, и было неясно, кто их зачинщик и кто победит, а кому уготовано поражение.

Хаммаршельду оставалось жить три дня.
***

День третий. Наступило 15 сентября. У большинства людей день начинается утром. У Хаммаршельда он начинался в полночь. После обеда с Адулой он вернулся в штаб-квартиру ООН и работал до трех часов утра. Он не спал сам и не давал покоя подчиненным. Из разных кабинетов с разных этажей они "вызывались на ковер" на верхний этаж "Руаяля" и докладывали события дня, сводки, телеграммы, тут же получали указания и снова растекались по своим комнатам, чтобы подготовить директивы для исполнителей на местах.

Из многочисленных просьб О'Брайена Хаммаршельд попытался удовлетворить одну - получить для войск ООН небольшое количество боевых самолетов, чтобы нейтрализовать военно-воздушные силы Катанги. Просьбы о предоставлении таких самолетов были направлены Эфиопии, Швеции и Индии. Кроме того, США обещали послать транспортные самолеты из Нигерии. Они уже прибыли туда для переброски воинских подразделений ООН в Катангу.

Утром 15 сентября Хаммаршельд должен был принять важное для себя решение. Время его визита в Конго истекло, и он должен был возвращаться в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на открытии XVI сессии Генеральной Ассамблеи. Но три дня его пребывания в Конго ничего не дали. Положение ООН оставалось шатким, бои в Катанге продолжались, и конца им не было видно. Могли возникнуть и новые осложнения. С таким багажом Хаммаршельд возвращаться в штаб-квартиру ООН не мог. С первых же дней заседаний Ассамблеи группа афро-азиатских стран лишила бы его своего доверия. Ему нечего было сказать им в свою защиту. А после демаршей англичан и американцев он лишался прежней поддержки и прикрытия.

Хаммаршельду было тягостно сознавать это, но выхода не было. Придется жертвовать Ассамблеей, и Хаммаршельд решил отложить свое возвращение в Нью-Йорк, а тем временем принять энергичные меры, чтобы поправить дела в Конго.

Для этого нужно было срочно добиться перемирия в Катанге, а это было невозможно без договоренности с Чомбе.

Доверить в такой ситуации встречу с Чомбе О'Брайену Хаммаршельд не мог. Он решил встретиться с ним сам. С этого момента он вступил в последний акт своей конголезской эпопеи, который можно назвать "гонка за Чомбе".

О'Брайен безуспешно гонялся за Чомбе еще с 13 сентября. Из дворца Чомбе убежал, перебравшись, как мы уже знаем, через забор, и укрылся у английского консула. Когда О'Брайен искал его, он спокойно пил кофе с господином Даннетом и посмеивался. Ему накануне пришла телеграмма из Браззавиля,в которой его предупреждали, что ООН намерена его арестовать.

Потом Даннет переправил Чомбе через границу в Родезию, и тот спокойно там отсиживался.

15 сентября вечером Чомбе обещал встретиться с О'Брайеном в здании английского консульства. Но и туда он не явился.

В то время, когда английский консул в Элизабетвиле прятал Чомбе, президент Конго Жозеф Касавубу давал обед в честь Хаммаршельда в Леопольдвиле. Эти приемы превращались в тягостную обузу. Обстановка была тревожной, не удавалось найти ход, чтобы затормозить раскрутившийся маховик беспорядков и волнений, а Хаммаршельду приходилось выслушивать протокольную болтовню, ибо по дипломатическому этикету не полагалось портить настроение собеседников своим невниманием.

Во время обеда у Касавубу Хаммаршельду принесли перехват радио Катанги, которое сообщало, что ирландская рота ООН в Жадовиле сдалась, 90 солдат захвачены в качестве заложников, а 57 убиты. Конец обеда был безнадежно омрачен. Позднее оказалось, что сообщение радио Катанги было фальшивкой. Но Хаммаршельд не мог оставаться спокойным, и после обеда он направился в штаб ООН в "Руаяль". Ему оставалось жить два дня.
***

День четвертый. И 16 сентября начиналось с ночного бдения. Хаммаршельду сообщили, что утром из Лондона прибывает лорд Ленсдаун, заместитель министра иностранных дел Англии. Только этого не хватало Хаммаршельду. Он уже выслушал неприятный демарш посла Ричеса и дал ему необходимые разъяснения. Нового у него ничего не было. Объясняться еще с одним эмиссаром из Лондона он не хотел. Но и уклониться от встречи невозможно. В раздражении Хаммаршельд сообщил Банчу, что встретится с Ленсдауном только "из вежливости и для информации".

Хаммаршельд боялся англичан, но не признавался себе в этом. Если он заранее соглашался обо всем их информировать, то это была не только вежливость. Он надеялся ублажить их своими объяснениями и не понимал, почему они "ломятся в открытую дверь". Ведь все меры, касающиеся установления перемирия в Катанге и встречи с Чомбе, он разработал без них. Даже если бы они стояли у него над душой и диктовали ему через плечо, что нужно делать, они не смогли бы сформулировать это лучше, чем это сделал он.

Желая заранее выбить у Ленсдауна возможные аргументы, Хаммаршельд, несмотря на поздний час, подготовил письменное обращение к Чомбе и изложил в нем позицию ООН, свою личную позицию об условиях перемирия. Утром 16 сентября письмо было отправлено для вручения Чомбе через английское консульство в Элизабетвиле. Всем было ясно, что иного пути разыскать Чомбе теперь не было.

Письмо Хаммаршельда к Чомбе несет на себе следы усталости автора, его стремления уговорить Чомбе поскорее принять перемирие.

Хаммаршельд упрашивал Чомбе встретиться, чтобы "вместе попытаться найти мирные методы урегулирования нынешнего конфликта и открыть путь для разрешения проблемы Катанги в рамках Конго".

Он ставил преступника Чомбе на одну доску с собой, он предлагал ему на равных искать пути урегулирования вопроса об отделении Катанги от Конго, хотя раскол был вызван незаконными действиями Чомбе и он нес за них всю ответственность. Хаммаршельд заранее соглашался прекратить военные операции ООН и искать решения конфликта путем переговоров. И наконец, он писал Чомбе: "Я считаю, что должен сам постараться встретиться с Вами, чтобы договориться о решении всех затронутых вопросов". Он - недоступный генеральный секретарь ООН - набивался на встречу, тогда как Чомбе не выражал ни малейшего желания встречаться с Хаммаршельдом. Это выглядело унизительно.

Суббота, 16 сентября, предпоследний день жизни Хаммаршельда, был днем оскорблений и унижений, особенно мучительных для него, поскольку исходили они от тех, кому он служил верой и правдой, чьи интересы защищал и продолжал защищать до конца, даже в эти минуты, когда на него обрушивался их слепой гнев.

Первым посланцем этих сил был Ленсдаун, посетивший Хаммаршельда утром. Сам по себе визит лорда был оскорбительным. Он означал, что одна из великих держав ему не доверяла и сочла необходимым послать из Лондона в Конго специального эмиссара высокого ранга, чтобы оказать на него давление, добиваясь от него выполнения ее требований.

Что это были за требования, было известно всем: прекратить военные действия ООН в Катанге и сохранить режим Чомбе.

Новое конголезское правительство не могло мириться с бесцеремонным вторжением Ленсдауна, так как лорд приехал вмешиваться в их внутренние дела: он прибыл защищать Чомбе, а центральное правительство Конго хотело с ним разделаться. Адула доверял Хаммаршельду и его добрым услугам. В парламенте Конго в этой связи была внесена резолюция о том, чтобы Ленсдаун покинул Конго. Хаммаршельду пришлось просить конголезцев не обострять отношений с англичанами.

Беседа с Ленсдауном была тягостной для Хаммаршельда. Стоило ли этому лорду покидать Лондон, чтобы повторить английский меморандум, который был уже передан послом Ричесом?

Хаммаршельд был поражен, что лорд Ленсдаун, несмотря на свое высокое положение в Форин офисе, не разбирался в положении в Конго. Он не понимал роли, которую играла ООН в Конго, защищая интересы той же Англии и США. Этот титулованный дипломат панически боялся потерять свои доходы в Катанге, которые ему обеспечивал режим Чомбе. Поэтому он и приехал защищать этот режим и не понимал, что Хаммаршельд и вся миссия ООН в Конго в целом гораздо важнее для удержания позиций западных стран в Конго и на юге Африки, чем благополучие проходимца Чомбе.

Хаммаршельду пришлось все это втолковывать Ленсдауну терпеливо, в самых упрощенных выражениях.

- Вас беспокоит судьба Чомбе?- говорил он Ленсдауну.- Вот вам копия письма к Чомбе, почитайте. Я предложил ему перемирие и личную встречу. О посылке этого обращения информировано правительство Конго.

Ленсдаун читал и никак не мог понять. Да, как будто никакой угрозы Чомбе нет. Тогда его миссия вроде бы ни к чему. Все равно нужно сделать выговор Хаммаршельду. И Ленсдаун набрасывается на него за поведение О'Брайена.

- Распустили вы этого ирландца. Творят, что хотят, без вашего ведома. Заставили несчастного Чомбе бежать в Родезию!

На эти обвинения Хаммаршельду отвечать труднее. Он действительно дал много свободы О'Брайену. Но тот уже получил внушение, и не в привычках генерального секретаря ООН позволять посторонним критиковать его подчиненных. Поэтому Хаммаршельд ссылается на то, что О'Брайен выполнял резолюции Совета Безопасности.

Ленсдаун не успокоился и потребовал отзыва О'Брайена. Хаммаршельд был готов убрать его, но сделать это под давлением англичан - значит вызвать скандал в ООН. Чтобы как-то отложить вопрос, Хаммаршельд попросил Ленсдауна представить возражения англичан против действий О'Брайена письменно. Лорд не понимал, что попадает в ловушку, зафиксировав на бумаге претензии Англии, и согласился сделать это.

Хаммаршельду было обидно, что его инициатива встретиться с Чомбе, разработанные им самим принципы перемирия в Катанге могут быть приписаны давлению Ленсдауна и изображены как его капитуляция перед англичанами. Ленсдаун, воспитанный в колониалистских традициях, добивался именно этого. Всем своим поведением он старался показать, что намерен поставить Хаммаршельда на место. В присутствии свидетелей Ленсдаун не постеснялся спросить Хаммаршельда:
- Господин генеральный секретарь, сколько еще постоянных членов Совета Безопасности вы можете себе позволить игнорировать?

Это была бестактность. Ленсдаун откровенно унижал Хаммаршельда. Но зачем?

Беседа с Ленсдауном все же имела одно практическое последствие. Был решен вопрос о месте встречи с Чомбе.

Впоследствии было немало споров: сам Хаммаршельд выбрал Ндолу как место встречи, или такое предложение исходило от Ленсдауна? В Секретариате ООН все, что исходило от Ленсдауна, ставилось под сомнение. Однако достоверно известно, что Ленсдаун во время встречи с Хаммаршельдом пообещал получить согласие из Лондона на его поездку в Ндолу.

- Если же в Лондоне затянут решение этого вопроса,- заявил Ленсдаун,- я могу взять это на себя. В худшем случае,- пошутил он,- меня как младшего министра могут отстранить от должности.

Хаммаршельд ответил, что его тоже могут отстранить.

Но содержание беседы Ленсдауна с Хаммаршельдом было далеко не шуточным. Ленсдаун предупреждал, что англичане не допустят победы сил ООН в Катанге. Даже если бы этим силам удалось одержать там временный успех, Англия продолжит борьбу за независимость Катанги с территории соседней Родезии.

Что мог Хаммаршельд противопоставить такой позиции Англии? Выступать против нее в открытую было бесполезно. Объяснять лорду Ленсдауну, что это затянет конфликт в Конго на долгие годы и скомпрометирует миссию ООН в Конго перед странами Африки и Азии, было вовсе безнадежно. Лорд видел в ООН врага своим личным интересам в Катанге. Ему нужна была капитуляция этого врага. Ленсдаун рассчитывал, что, когда Хаммаршельд окажется в Ндоле, там его убедят, что ему бесполезно идти против линии англичан.

Ленсдаун мог быть доволен. Выходит, не зря он полетел в Конго, если сумел вытащить Хаммаршельда за его пределы, да еще в английские владения. Несмотря на все восхваления Хаммаршельда в западных странах, Ленсдаун не верил ему. Он предпочитал контролировать встречу Хаммаршельда с Чомбе. Выбор Ндолы облегчил эту задачу: Ленсдаун мог сопровождать Хаммаршельда и участвовать во встрече с Чомбе либо присутствовать в Ндоле или где-то рядом, получая полную информацию "через свои возможности".

Беседой с Ленсдауном не закончились унижения Хаммаршельда, уготованные ему на этот тяжелый день.

Во второй половине дня Хаммаршельда неожиданно посетил новый американский посол Эдмонд Галлион. Он сменил Тимберлейка, который был слишком запятнан гонениями на Лумумбу и которого убрали после провала республиканцев на президентских выборах в конце 1960 года. Правительство Кеннеди назначило послом в Конго Галлиона, кадрового дипломата с академическим прошлым.

Многие думают, что смена американских правительств и следующая за нею замена послов влечет за собой перемены в политике США в отношении тех или иных стран. Как правило, этого не случается. Бывают исключения, но они редки. Обычно же основные цели политики в таких странах, как Конго, остаются неизменными - обеспечивать доминирующее влияние Америки для беспрепятственной выкачки минерального сырья и стратегических ресурсов, существенно необходимых для экономики США. Что же касается послов, то они стараются проводить политику нового президента с большим рвением. Это было особенно характерно для правительства Кеннеди, посылавшего в такие страны, как Конго, энергичных, напористых дипломатов, которые старались немедленно добиться заметного сдвига в отношениях страны их пребывания с США. Галлион был одним из наиболее решительных и жестких дипломатов, и его пребывание в Конго оставило заметный след.

Но вот что странно. Даже такие динамичные правительства, каким было правительство Кеннеди, и такие настойчивые послы, как Галлион, где-то в душе - и это проявляется на деле - страшно боятся потерять свои позиции в странах, где у них нет "карманных" диктаторов, своих военных баз и полного контроля над экономикой. Там, где все эти атрибуты есть, они чувствуют себя спокойно.

Конго еще оставалось на перепутье. С помощью ООН удалось отстранить от управления страной правительство Лумумбы и взамен учредить правительство, глава которого - Адула был твердым сторонником сближения Конго с США и западными странами. И все же американцы боялись, что могут потерять все. Свидетельством этого был американский демарш в адрес Хаммаршельда: США пригрозили, что лишат его поддержки, если он допустит усиление позиций Гизенги в конголезском правительстве. Можно не сомневаться, что первым поднял тревогу Галлион, а его поддержали госдепартамент и Дин Раск. Президент Кеннеди уже находился у власти восемь месяцев, а американцы все еще боялись за свои позиции в Конго.

Видеть это Хаммаршельду было грустно и смешно. Могущественная держава мира, зажавшая Конго с помощью ООН в железный кулак, боялась, что разгромленные и ослабленные силы оппозиции, лишенные лидера, возьмут верх и вышвырнут американцев из Конго. И какой-то Галлион тревожился больше всех, как бы это поражение "не повесили на него". Вот и усердствовал, слал меморандумы и предпринимал демарши, предостерегал, предупреждал. Это была дипломатия страха!

Эдмонд Галлион передал Хаммаршельду совместный демарш - от имени президента Кеннеди и государственного секретаря Раска, а также от министра иностранных дел Англии Хьюма.

Демарш требовал, чтобы Хаммаршельд оставался в Конго, пока в стране продолжаются волнения, чтобы "продемонстрировать серьезность, с которой генеральный секретарь относится к своим обязанностям по выполнению резолюций ООН".

Придумать более позорное унижение для Хаммаршельда авторы меморандума не могли.

Во-первых, кто давал право двум державам, даже великим державам, открыто помыкать Хаммаршельдом как своей марионеткой? Кто уполномочивал эти державы давать приказы генеральному секретарю, игнорируя все другие 98 стран - членов ООН?

...

...

Во-вторых, требование двух держав было грубым вмешательством во внутренние дела Конго. Хаммаршельд прибыл в страну по приглашению правительства, и оно было вправе по согласованию с ним решать, как долго он может в ней оставаться или когда он может или должен уехать. Сам Хаммаршельд мог по своему усмотрению оставаться в Конго или возвратиться в штаб-квартиру ООН.

В-третьих, правительства США и Англии не могли не знать, что генеральный секретарь обязан через три дня присутствовать на открытии Генеральной Ассамблеи. Кто им дал право решать за всю Генеральную Ассамблею и за генерального секретаря, где он должен находиться в день ее открытия?

И совсем уж смехотворно, что их демарш был вручен после того, как Хаммаршельд сам принял решение, которого так назойливо добивались англичане и американцы. Чем объяснить такую топорную дипломатию? В эти дни английский посол и английский заместитель министра иностранных дел встречались и часами беседовали с Хаммаршельдом. Он от них ничего не скрывал. Решение остаться в Конго он принял за сутки до демарша.

Поступил он в принципе неправильно. Он так и не успел дать объяснение, которое надлежало передать Генеральной Ассамблее. А после демарша честное объяснение было просто невозможно.

Хаммаршельд был крайне удручен. Требование американцев и англичан компрометировало его перед всеми членами ООН. Оно оскорбляло его лично, потому что теперь его решение задержаться в Конго выглядело как выполнение ультиматума. В письме Ральфу Банчу Хаммаршельд писал, что лучше бы эти две державы с таким же рвением выполняли резолюции Совета Безопасности, чем ломиться в открытую дверь и требовать от генерального секретаря то, что он и без них решил сделать.

В этот трудный для Хаммаршельда день О'Брайен стремился искренне ему помочь. Он был готов взять на себя встречу с Чомбе, передав ему утром 16 сентября через английского консула Даннета предложение встретиться один на один без эскорта в любом месте Катанги по его выбору. К полуночи 16 сентября Чомбе соизволил откликнуться и предложил О'Брайену встречу в городе Банкрофте в Северной Родезии на следующий день в 11.30 утра. Любопытно, что О'Брайен, сообщая об этом Хаммаршельду, категорически отвергал возможность встречи с Чомбе в Родезии. Проведение встречи в Родезии, по его мнению, было бы равносильно принятию посредничества Роя Веленского и унизительно для ООН. Ответ Хаммаршельда поверг О'Брайена в изумление. Хаммаршельд поручил О'Брайену принять все необходимые меры, чтобы его личное послание было вручено Чомбе, и сообщил, что сам будет встречаться с Чомбе и местом встречи выбрана Ндола в Родезии. О'Брайен выразил готовность присоединиться к делегации Хаммаршельда на военной базе "Камина" по пути в Ндолу. Он втайне рассчитывал, что ему удастся отговорить Хаммаршельда от встречи с Чомбе и, может быть, Хаммаршельд сам откажется от встречи, когда услышит от О'Брайена все об этом политическом хамелеоне.

Хаммаршельд сухо отверг предложение О'Брайена. Стало очевидным, что он и О'Брайен по-разному понимали роль ООН в Конго.

Оставшаяся часть 16 сентября не принесла Хаммаршельду никакого облегчения. В Катанге целый день бесчинствовал воздушный пират "Бродяга". Он нагло бомбил военную базу ООН в Камине и воинскую часть ООН, которая пыталась прорваться к окруженной в Жадовиле ирландской роте. Катангская жандармерия под командованием белых наемников продолжала атаки на позиции ООН. Чомбе и Мунонго направляли бандитские действия, укрывшись на границе покровительствующей им Родезии. А премьер-министр Родезии Рой Веленский, ссылаясь на Чомбе, требовал вывода всех войск ООН из Катанги, угрожая в противном случае "тотальной войной". И к этому посягателю на отторжение Катанги Хаммаршельд собирался на следующий день явиться лично, чтобы уговорить Чомбе. О'Брайен понимал обстановку реалистичнее Хаммаршельда и не зря предупреждал его о недопустимости поездки в логово "родезийского льва", у которого разгорелись аппетиты на отторжение Катанги.

Хаммаршельд воспринимал все это как будто в тумане. Главное решение - встретиться с Чомбе - он уже принял. Плохо ли, хорошо ли, он отбился на время от англичан и американцев, отложил свое возвращение в Нью-Йорк. Теперь все, именно все, зависело от исхода его встречи с Чомбе. Предстояло перейти шаткий мостик из конголезских джунглей, в которые он сам забрался, к стеклянному небоскребу на Ист-Ривер, где его ждет Генеральная Ассамблея. Мостик сплетен из диких лиан, но достаточно ли они прочные, чтобы выбраться по нему из трясины, в которой он увяз, и вернуться в мир ООН, по ту сторону Атлантики?

А что, если мостик обрушится? Хаммаршельду оставалось жить один день.
***

Один день, последний. Наступило воскресенье 17 сентября. Оно началось как-то удивительно спокойно. Решения были приняты накануне, и теперь зависело все от тех ответов, которые должны быть получены в течение этого дня. Но затишье оказалось обманчивым и кратковременным.

Утром Хаммаршельд снова встретился с лордом Ленсдауном. Тот посетил его в 9.30 утра и сообщил, что Англия отказалась разрешить пролет эфиопских истребителей в Катангу через Кению по просьбе ООН, несмотря на то что Эфиопия имела с англичанами соглашение, разрешавшее подобные пролеты. Это было еще одно вызывающее оскорбление. Точно так же поступили американцы. Они демонстративно отозвали свои транспортные самолеты из Нигерии и не разрешили им вылететь в Конго для переброски подкреплений ООН в Катангу.

Это означало, что обе великие державы посылали Хаммаршельда на встречу с Чомбе заведомо ослабленным. В свою очередь Чомбе, от внимания которого не могли ускользнуть синхронные действия Англии и США, мог спокойно отправляться на встречу с Хаммаршельдом на белом коне. Его не собирались давать в обиду.

Ленсдаун предложил Хаммаршельду сопровождать его: он-де рад помочь проведению встречи с Чомбе. Предложение явно неприемлемое. Хаммаршельд вновь недоумевал, как этот английский лорд мог служить в ведомстве иностранных дел. Неужели ему невдомек, что сопровождение генерального секретаря ООН на встречу с Чомбе английским эмиссаром и его участие в переговорах будет воспринято во всем мире как капитуляция генерального секретаря и как диктат англичан? Хаммаршельду уже виделись газетные заголовки: "Генеральный секретарь ООН на поводу у англичан", "Лорд Ленсдаун привел Хаммаршельда за руку в Ндолу". Хаммаршельд решительно отказался лететь в Ндолу вместе с Ленсдауном.

Ленсдаун шантажировал Хаммаршельда. Он навязывал ему свое сопровождение под предлогом, что из Лондона еще не поступило разрешение на полет генерального секретаря в Ндолу. Когда Хаммаршельд отказался от открытого сопровождения, Ленсдаун предложил сопровождать его тайно. Это смахивало на авантюру.

Ложность положения была в том, что в те минуты, когда Ленсдаун навязывался в спутники Хаммаршельду под предлогом, что из Лондона еще нет согласия на полет в Ндолу, в самой Ндоле уже с восьми часов утра шли приготовления к встрече Хаммаршельда с Чомбе по указанию, полученному из Лондона. Было приказано обставить соответствующим образом кабинет начальника аэродрома Вильямса для встречи высоких гостей. И еще существенная деталь: было отдано распоряжение к приему самолетов в ночное время.

Таким образом, когда Хаммаршельд в Леопольдвиле собирался вылететь в 10 часов утра, в Лондоне уже знали, что его самолет прибудет в Ндолу только ночью. И все же Хаммаршельд уступил настойчивым просьбам Ленсдауна. Он даже уступил ему свой собственный самолет ДС-4, на котором он должен был лететь в Ндолу. Но Хаммаршельд поставил условие: Ленсдаун вылетит раньше его, проверит приготовления в Ндоле, не будет встречаться и говорить с Чомбе и улетит из Ндолы до прибытия Хаммаршельда. Все эти условия Ленсдаун грубо нарушил.

Решение Хаммаршельда встретиться с Чомбе в Северной Родезии вызвало тревогу в штабе войск ООН в Леопольдвиле и у конголезского правительства. Даже такие не очень щепетильные деятели, как тунисец Кхиари, считали поездку генерального секретаря ООН в Ндолу политической ошибкой. Эти люди не могли поверить, что Хаммаршельд сам выбрал Ндолу местом встречи с Чомбе, были уверены, что он сделал это под нажимом лорда Ленсдауна. Впрочем, Ленсдаун вел себя так, что его роль иной и не могла представляться. На его лице было написано, что он привез ультиматум своего правительства и он не из тех, кто позволит, чтобы ультиматум не был выполнен.

Кхиари, как и О'Брайен, просил Хаммаршельда не лететь в Ндолу. Он выразил готовность полететь вместо него. Это был благородный жест, но Хаммаршельд его не принял. Он сказал Кхиари, что "высшие интересы" требуют, чтобы с Чомбе встретился он сам.

Кхиари знал Чомбе лучше Хаммаршельда и не мог понять, почему встреча с этим изворотливым выскочкой возводилась вдруг в степень высших интересов. Он решил, что виновником такого шага Хаммаршельда был все тот же лорд Ленсдаун.

По существу он был недалек от истины. Пусть Хаммаршельд первоначально решил встретиться с Чомбе сам, но сделал он это только после ультиматума англичан и под их неослабевавшим давлением. Они загоняли его в угол. Хаммаршельд, чтобы не показаться безвольным исполнителем их требований, тщательно упреждал их шаги и на несколько часов вперед принимал те решения, которых, он был уверен, они потребуют от него на другой день. Все развивалось по этому сценарию.

С конголезским правительством Хаммаршельд не обсуждал детально вопроса о встрече с Чомбе. Это и понятно. Сторонники Гизенги имели сильные позиции в правительстве, и доверять им свои планы Хаммаршельд не собирался. Он просто информировал Адулу, что направит Чомбе письмо с предложением встретиться и постарается убедить Чомбе пойти на прямые переговоры с Адулой. Адула надеялся, что Хаммаршельду это удастся. Как-то само собой подразумевалось, что встреча состоится в Катанге, возможно на военной базе "Камина". Когда Адула узнал, что Хаммаршельд вылетел в Ндолу, он был шокирован и сказал Стуре Линнеру, что, если бы знал об этом заранее, не допустил бы вылета самолета Хаммаршельда из Леопольдвиля.

Но в это время Хаммаршельд уже находился на пути в Ндолу.

Вопрос о вылете Хаммаршельда в Ндолу не мог быть решен без выполнения двух условий. Прежде всего должно быть получено согласие Чомбе на встречу и его ответ о выполнении тех требований, которые были указаны в письме генерального секретаря. Во-вторых, Хаммаршельд должен был получить официальное согласие английского правительства на посещение Ндолы, ибо это была их колониальная территория.

Хаммаршельд не был частным лицом. Поэтому, несмотря на шутки лорда Ленсдауна, что с ним можно лететь и без разрешения Лондона, он никогда бы так не поступил. А Ленсдаун вел какую-то хитрую игру. Хаммаршельд во время встречи с Ленсдауном не знал, что английское правительство уже отдало распоряжение о подготовке его встречи с Чомбе в Ндоле. Для этой цели в Ндолу был направлен английский верховный комиссар в Северной Родезии лорд Альпорт.

Ленсдаун вел себя не только подозрительно, но и нагло. Когда он узнал, что Хаммаршельд намеревается вылететь в 10 часов утра, он заявил, что это время ему не подходит. Между тем ранее было согласовано, что Ленсдаун вылетит на несколько часов раньше Хаммаршельда.

- Когда мы договаривались об этом,- заявил Ленсдаун,- я забыл, что меня пригласили на ленч в английском посольстве.
- Вы не находите, что наша миссия в Ндолу важнее приемов даже в своем посольстве?- заметил Хаммаршельд. Он дал понять собеседнику, что присутствие на приеме, да еще в своем посольстве, для Ленсдауна вовсе не обязательно. В его власти отменить такой прием.
- Нет, я не могу отказаться от приглашения,- сухо ответил Ленсдаун,- полетим, когда я освобожусь. Я извещу вас.

Прежде чем Ленсдаун сообщил о том, что он готов к вылету, прореагировал Чомбе. 17 сентября в 10 часов утра английский консул в Элизабетвиле Даннет, этот самозваный доверенный Чомбе (Чомбе не был английским подданным), передал О'Брайену запоздалый ответ Чомбе на письмо Хаммаршельда. Чомбе в принципе соглашался на перемирие. Но он ставил условие, что сначала все войска ООН в Катанге должны вернуться в свои лагеря, все их передвижения прекращены и ООН не должна посылать им никаких подкреплений ни наземным транспортом, ни по воздуху. В случае выполнения этих условий Чомбе соглашался на поездку в Ндолу в сопровождении двух своих министров, если ООН предоставит в его распоряжение легкий самолет.

О'Брайен вздохнул с облегчением. Чомбе просит легкий самолет, а не личный самолет Хаммаршельда. Но внутренне он надеялся, что генеральный секретарь откажется от встречи, так как условия Чомбе были провокационными: он требовал ни много ни мало капитуляции войск ООН в Катанге.

Хаммаршельд не мог не понимать, что англичане в курсе его переписки с Чомбе. Чомбе отсиживался в их владениях в Родезии, он не вступил в прямой контакт с О'Брайеном, и связь открыто осуществлялась через английского консула в Элизабетвиле Даннета. Передача посланий к Чомбе через Даннета осуществлялась для отвода глаз. Англичане имели возможность передавать письма Хаммаршельда Чомбе напрямую, и, разумеется, подсказывали ему, как на них отвечать. Поэтому ответы Чомбе были одновременно и ответами англичан. Провокационное требование о предварительной капитуляции войск ООН в Катанге из последнего письма Чомбе, одобренное, а может быть, и подсказанное англичанами, было еще одним ударом по самолюбию Хаммаршельда.

Через О'Брайена Хаммаршельд направил Чомбе ответное послание, в котором указал, что не находит возможным принять условия прекращения огня и условия встречи и не пойдет на встречу с Чомбе, если предварительные условия, выдвинутые в его первом письме, не будут полностью приняты.

Когда англичане узнали об этом послании Хаммаршельда, они не на шутку струсили. Вся хитроумная возня вокруг полета Хаммаршельда в Ндолу могла рухнуть. Вот тогда-то из английского посольства в Леопольдвиле позвонили в штаб-квартиру ООН в "Руаяле" и сообщили, что из Лондона получено согласие на прилет Хаммаршельда в Ндолу и что там уже все подготовлено к встрече.

Тем временем О'Брайен получил послание Хаммаршельда и попросил Даннета передать его Чомбе. Это было в два часа дня в воскресенье 17 сентября. Даннет сказал О'Брайену, что Чомбе уже зафрахтовал самолет и в три часа дня намерен вылететь в Ндолу. На замечание О'Брайена, что встреча в Ндоле зависит от того, как Чомбе ответит на послание Хаммаршельда, и что его ответ надо получить по крайней мере до выезда Чомбе на аэродром, Даннет ответил: он не может гарантировать, что ему удастся перехватить Чомбе до вылета. Иными словами, он дал понять О'Брайену, что тот не может рассчитывать на получение ответа Чомбе.

В душе О'Брайен даже обрадовался этому. Теперь Хаммаршельд наверняка отложит встречу с Чомбе. Но он ошибся. Несмотря на отсутствие ответа от Чомбе, Хаммаршельд решил лететь в Ндолу. Англичане в решающую минуту вместо кнута показали пряник: вас ждут в Ндоле, к вашему прибытию все готово!

И Хаммаршельд согласился. Сыграла роль усталость и безысходность ситуации. Хаммаршельд был прижат к стенке. Отступать было некуда.

Хаммаршельд сам позвонил Ленсдауну в английское посольство и известил его, что он намерен вылететь в Ндолу, хотя условия, которые выдвинул Чомбе (предварительная капитуляция войск ООН), для него неприемлемы. Поскольку Ленсдаун должен полететь первым, время вылета Хаммаршельда будет зависеть от того, когда самолет Ленсдауна покинет Леопольдвиль. Ленсдаун довольно бесцеремонно сообщил Хаммаршельду, что у него еще есть дела и он сможет вылететь только после ленча. Время вылета он сообщит дополнительно. Было очевидно, что Ленсдаун ведет дело к тому, чтобы Хаммаршельду пришлось лететь в Ндолу в ночное время. Хаммаршельд согласился ждать. Ленсдаун злорадствовал: ну, если Хаммаршельд проглатывает такие оскорбления, если он идет на встречу с Чомбе, не ожидая от того ответа, значит, он готов на все. Позднее Ленсдаун откровенно высказал эти мысли вслух.

Во время ленча с младшим сотрудником английского посольства Ленсдаун не торопился. Очевидно, его подчиненный Джон Пауэлл Джонс был для него важнее Хаммаршельда. Не исключено, что беседа с этим сотрудником касалась некоторых существенных деталей его полета в Ндолу. Как бы то ни было, ленч затянулся, и лорд Ленсдаун появился на аэродроме Нджили только к трем часам. В 15.04 его самолет поднялся прямым курсом на Ндолу. Только теперь Хаммаршельд мог решать, когда он назначит свой вылет.
***

Полет. Прошло много лет с того дня, когда генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд отправился в свой последний полет с аэродрома Нджили в Конго в небольшой пограничный город сегодняшней Замбии Ндолу. Символично, что нет больше расистских колониальных режимов обеих Родезии, Южной и Северной, никто не помнит о суетливом и воинственном премьер-министре Северной Родезии Рое Веленском, забыт и пресловутый лорд Ленсдаун. Катанга давно воссоединилась с Конго и стала называться провинцией Шаба, а ее столица Элизабетвиль была переименована в Лубумбаши. В 12 километрах от города Ндолы на холме, обращенном к аэродрому, где потерпел катастрофу самолет Хаммаршельда, стоит скромный памятник - небольшая пирамида из камней.

Но до сих пор вокруг последнего полета Хаммаршельда осталось так много неясного, умышленно запутанного, бессмысленно рискованного, трагичного, постыдного, нераскрытого, что восстановить подлинную картину всех событий, связанных с полетом, очень трудно.

Из предыдущих глав мы уже знаем, что вокруг этого полета Хаммаршельда шла закулисная игра, в которой участвовали лорд Ленсдаун и английский консул в Элиза-бетвиле Даннет, Чомбе и Рой Веленский. Одновременно О'Брайеном и Кхиари предпринимались отчаянные попытки отговорить Хаммаршельда от полета. Горестно сокрушался Адула, что не смог остановить этого безумия. Вылет Хаммаршельда в результате подозрительной игры англичан и их марионеток был отложен на вечерние часы, а это обрекало его лететь ночью над территориями, где была очень вероятной угроза нападения пиратских самолетов наемников.

Этим далеко не исчерпываются все опасности и неожиданности, которые связаны с вылетом Хаммаршельда и незначительной доли которых в нормальных условиях было бы достаточно, чтобы решительно и без колебаний отменить неоправданно рискованный рейс.

Генерал Индар Рикхи утром 17 сентября сумел "пробиться" к Хаммаршельду и со свойственной ему настойчивостью пытался убедить его отменить полет. Рикхи доложил Хаммаршельду, что самолет главнокомандующего войсками ООН в Конго генерала Макклюэна, на котором собирался лететь Хаммаршельд, только в восемь часов утра вернулся из Элизабетвиля. При взлете он был обстрелян и получил несколько пулевых пробоин. Осмотр самолета обслуживающим персоналом шведской компании был кратким и поверхностным. Была заменена поврежденная выхлопная труба, но более тщательной проверки моторов и положенного в таких случаях пробного полета не проводилось.

На все это Хаммаршельд коротко заметил, что ему уже доложили о проверке самолета и откладывать вылет он не собирается. В это время вылет еще планировался на 10 часов утра, то есть менее чем через два часа.

Тогда Рикхи обратил внимание Хаммаршельда на то, что все пилоты экипажа только что вернулись из полетов и по общепринятым нормам не могут быть выпущены без отдыха в новый полет, тем более такой ответственный.

Хаммаршельд сказал, что экипаж самолета состоит из опытных пилотов и менять его он не намерен.

Рикхи по этому поводу заметил:
- Вы не представляете себе, как трудно возражать Хаммаршельду, когда он отвечает такими краткими безапелляционными фразами.

Отказ поменять экипаж был вопиющим нарушением элементарных правил безопасности. Пилоты "Альбертины" Аахреус и Литтон, когда узнали, что им предстоит через два часа лететь с Хаммаршельдом, в один голос заявили, что чертовски устали, но поспят во время полета. Они надеялись, что в это время у автопилотов подежурит капитан Халлонквист, который был назначен командиром "Альбертины". Но Халлонквист утром вернулся из "левого" полета в Лулуабург, в котором он провел всю ночь. Этот старший пилот шведской компании вел себя независимо и никому не подчинялся. Он использовал пребывание в Конго в каких-то личных интересах, летал на самолетах ООН, когда ему вздумается, то в Стэнливиль, то в Лулуабург, а потом в соседнюю Кению. Но что и кого он возил, не известно было никому. В полете в Лулуабург он был около семи часов и обязан был отдохнуть.

На замечание генерала Рикхи, что Халлонквист вернулся из ночного полета, Хаммаршельд кратко бросил: "Я доверяю Халлонквисту".

Ответ обескуражил генерала. Он не выражал Халлонквисту недоверия. Видимо, Хаммаршельд что-то сам слышал о славе этого пилота. Но то, что он вернулся из ночного полета, автоматически требовало его замены.

Рикхи сказал:
- До сих пор жалею, что не настоял на смене всего экипажа. Мне надо было понять состояние Хаммаршельда - он был готов лететь в любом случае, а это нужно было любой ценой предотвратить.

После встречи Хаммаршельда с Ленсдауном вылет был перенесен на вторую половину дня. Время не было определено, и у командования ООН в Леопольдвиле создалось впечатление, что полет может не состояться. Во всяком случае, "Альбертина" была оставлена на аэродроме. В 12 часов ее покинул обслуживающий персонал, и до четырех часов она оставалась без присмотра. Двери были заперты, но оказалось, что был открыт гидравлический отсек. Экипаж прибыл на аэродром в 16 часов 30 минут, только за 20 минут до вылета. Офицеры безопасности, прибывшие в Конго с Хаммаршельдом, всегда проверяли самолет до посадки пассажиров. На этот раз они этого почему-то не сделали и провели осмотр кабины самолета за 10 минут до вылета.

Генерал Рикхи сделал попытку предложить Хаммаршельду военный эскорт, хотя бы на тот период, когда самолет достигнет опасного района Катанги. Такой эскорт можно было организовать с военной базы ООН в Камине. На это Хаммаршельд ответил, что маршрут самолета не будет проходить над Каминой и что лучше, если об этом будет знать меньше людей.

- Капитан Халлонквист имеет необходимые указания на этот счет,- резко оборвал разговор Хаммаршельд.

Генерал Рикхи с сожалением резюмировал, что в этом последнем полете Хаммаршельда все складывалось как-то неудачно, одни осложнения наслаивались на другие: самолет должным образом не проверен, экипаж неотдохнувший, полет ночной, по удлиненному маршруту, военный эскорт не обеспечен хотя бы на последнем этапе, где это было так необходимо.

Генерал Рикхи признался:
- Самолет Хаммаршельда улетел, а я не мог успокоиться, не спал всю ночь. Все время мерещился этот пиратский самолет "фуга-магистр". При каждом шуме мне казалось, что это он пролетает над моей головой. А ведь в ту ночь он где-то летал...

Хаммаршельд и сопровождающие его лица прибыли на аэродром Нджили в 16.30. Капитан Халлонквист перед самым вылетом заполнил бланк официального плана полета до Лулуабурга. Начальнику воздушных операций ООН майору Лунквисту он сказал, что план этот "для отвода глаз", что после Лулуабурга самолет будет лететь по маршруту, который он сам изберет, и конечным пунктом будет Ндола. Эти меры предосторожности выглядели по меньшей мере несерьезными. Конечная цель полета Хаммаршельда была известна многим. Пресс-агентства еще за полчаса до вылета "Альбертины" оповестили весь мир, что Хаммаршельд направляется в Ндолу для встречи с Чомбе. Представители прессы были направлены в Ндолу еще с утра и ждали там прибытия Хаммаршельда.

Хаммаршельд приехал на аэродром налегке в сопровождении Стуре Линнера. Из личных вещей у него был только чемоданчик "дипломат". Все остальное он оставил на вилле у Линнера - даже кошелек, чековую книжку и связку ключей. В чемоданчике он всегда возил Библию и Устав ООН; кроме того, там была карта окрестностей его дачи в Брюстере, книга философа Бубера "Я и ты", которую он переводил на шведский язык, письмо Ленсдауна. Словом, все говорило о том, что хозяин этих вещей отправлялся в короткую поездку и рассчитывал самое позднее на следующий день вернуться обратно. В последнюю минуту Хаммаршельду прямо на ленте принесли какую-то теле грамму. Он, рассеянно просмотрев ее, отдал трепыхавшиеся на ветру змейки Линнеру.

В 16 часов 51 минуту местного времени самолет взлетел и взял курс на юго-восток.

Можно утверждать, что весь полет "Альбертины" от Леопольдвиля до окрестностей Ндолы проходил нормально и в полном соответствии с намеченным, хотя и не зафиксированным официально планом. Четыре часа и сорок одну минуту самолет Хаммаршельда хранил радиомолчание. В 20.02 по Гринвичу "Альбертина" связалась с центром полетов в столице Родезии Солсбери и запросила время прибытия самолета Ленсдауна в Ндолу. Через полчаса она указала свое положение над южной частью озера Танганьика и сообщила расчетное время прибытия в Ндолу 00 часов 35 минут местного времени (на два часа вперед от времени Гринвича). Центр в Солсбери информировал "Альбертину", что Ленсдаун только что, то есть в 22 часа 35 минут местного времени, прибыл в Ндолу. После этого "Альбертина" вступила в прямую радиосвязь с Ндолой. В 00 часов 10 минут "Альбертина" информировала вышку в Ндоле, что видит огни аэродрома, и запросила высоту снижения. Вышка Ндолы ответила, что высота захода на посадку - 2 тысячи метров, и "Альбертина" подтвердила получение сигнала. Это якобы был последний радиосигнал от "Альбертины".

Примерно в 00 часов 10 минут "Альбертина" прошла на заданной высоте над аэродромом в прямой видимости вышки аэропорта по нормальному курсу захода на посадку. Ей оставался один поворот для прямого выхода на посадочную полосу. Диспетчер аэродромной вышки в Ндоле Мартин видел снижающийся самолет Хаммаршельда.

Катастрофа произошла в 00 часов 11 минут - 00 часов 13 минут местного времени в 12 километрах по прямой линии от взлетной полосы аэродрома, когда самолет Хаммаршельда делал последний поворот на посадку. Самолет упал на склоне холма, обращенном к аэродрому, на высоте 60 метров над уровнем взлетной полосы и загорелся при ударе.

Густой мрак тропической ночи был разорван столбами яркого пламени. Они рванулись к небу и заметались, точно руки погибающих, молящих о помощи и спасении. Пламя отбросило в стороны темноту и охватило полнеба судорожным заревом, поднявшимся над вершиной холма, над городом Ндолой, над аэродромом и над всеми окрестностями. Горели пять тонн, пять тысяч килограммов авиационного бензина, пролившегося на джунгли, на площадь размером с футбольное поле. Временами над стеной пламени взлетали фонтаны искр и вспыхивали молнии рвущихся сигнальных ракет и военной амуниции, и казалось, что оттуда, с холма, отчаянно подают сигналы бедствия гибнущие в огне люди. Их было шестнадцать человек, этих людей, прибывших издалека в город Ндолу, и среди них генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, кумир и герой западного мира Даг Яльмар Хаммаршельд.

Но этого печального зрелища, этих тревожных сполохов мятущегося на горе зарева не видел диспетчер вышки аэропорта Ндолы достопочтенный господин Мартин, проводивший только что взглядом самолет высокого гостя в направлении внезапно вспыхнувшего пламени. Ничего этого "не видели" встречающие Хаммаршельда официальные лица, вышедшие из здания аэропорта, чтобы проводить глазами самолет, только что проплывший у них над головами. Среди них был старший сотрудник ООН Джордж Айвен Смит, ближайший личный друг и горячий почитатель Хаммаршельда. "Не видели" ничего лорд Ленсдаун и его экипаж, ожидавшие на аэродроме взлета в самолете с работающими моторами. Над ними тоже только что промелькнули огни идущего на посадку самолета Хаммаршельда. Не видели ничего десятки людей, обслуживающих аэродром, специально вызванные для ночного приема самолетов, десятки, а может быть, сотни людей усиленной полицейской и военной охраны вокруг аэродрома, гостиниц, резиденции провинциального комиссара, так нетерпеливо ожидавших гостя, чтобы после его прибытия наконец уйти домой и отдохнуть после долгого бдения. "Не видел" ничего начальник аэродрома господин Вильямс и специально прибывший встречать Хаммаршельда верховный комиссар Англии в Федерации Родезия лорд Альпорт. Все они ничего не видели.

А пламя на холме полыхало до утра, то вспыхивая, то угасая. Когда рассвело, над местом катастрофы поднялся скорбный столб дыма и одиноко, неуверенно тянулся к небу до полудня и после. Дыма тоже никто "не видел", и остатков рухнувшего самолета никто "не заметил", пока уже после полудня на них не наткнулись африканские углежоги...

Так закончился последний полет генерального секретаря ООН Хаммаршельда. Везде он был высоким гостем, везде его окружали заботой и вниманием. Только в Ндоле ни он, ни потерпевший катастрофу самолет, ни сопровождавшие его спутники никому не были нужны. В Ндоле никто ничего не увидел и все спокойно ушли спать. Такова официальная версия встречи Хаммаршельда в Ндоле, и так она зафиксирована в докладах трех специальных комиссий по расследованию причин катастрофы его самолета.