Литература

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛУИС ПЕРЕД БУРЕЙ



ГЛАВА I
#1
До Игадана патрули то и дело останавливали "пежо". Собственно, в этом не было ничего необычного. Вот уже два года, как на всех дорогах этой провинции были установлены специальные полицейские посты: они обыскивали автомашины - искали оружие. Тень заговора продолжала витать над страной, хотя вождь Колоколо уже давно сидел в тюрьме где-то на Севере.

Обычно дорогу перегораживали пустыми железными бочками, между которыми клали солидную жердь. Этот импровизированный шлагбаум поднимался и закрывался полицейским с винтовкой за плечами. Другие полицейские тем временем шарили в багажниках.

Оружия не находили. Но редко кому из шоферов дряхлых грузовиков, набитых пассажирами и товарами, удавалось избежать "даша".

"Даш" по-местному означало "подарок".

И полицейские установили твердую таксу "даша" в зависимости от количества пассажиров и груза, однако не меньше двух шиллингов с водителя.

Шоферы ворчали, но делать было нечего. Дряхлые машины, которые здесь назывались "буш-такси" или "мамми-ваген", как правило, или не имели необходимых документов, или эти документы были давно просрочены... и водители предпочитали платить дань полицейским.

Они не обижались на полицейских, а только завидовали. Кто же упустит деньги, которые сами просятся в руки, рассуждали они: жить-то ведь надо каждому!

#2
Дарамола перестал улыбаться.
Чем ближе они подъезжали к Игадану, тем сильнее ощущалась опасность. И Петр вдруг поймал себя на том, что непроизвольно достал из кармана и приколол к рубашке "золотого льва". Патрули нервничали. Полицейские орали на шоферов, случайно оказавшихся в это нежаркое воскресное утро здесь, на пустынной лесной дороге, и обыскивали машины особенно тщательно.

В ответ на вопрос о том, что происходит, они лишь хмуро пожимали плечами: чувствовалось, что и им мало что известно.

У самого Игадана дорогу перегородила полицейская машина с фиолетовым фонарем на крыше.

Патрулем командовал пожилой, усталый офицер с жезлом. Он заглянул в машину и вежливо козырнул:
- Куда едете?
- В Луис,- ответил сидевший на переднем сиденье Жак.
- В Луис...- Офицер что-то хотел сказать, и в этот момент его взгляд остановился на значке Петра. Он поспешно отвел глаза.- Ладно, езжайте... Но по другой дороге - через Даду. Дорога подлиннее, но спокойнее...
- Что же все-таки происходит там?- Жак кивнул в направлении Луиса.- Что же будет дальше?
- Не знаю,- вздохнул офицер.- Мы не можем обеспечить порядок. Нельзя же стрелять по людям только за то, что они устали от всех этих безобразий... По дороге на Луис идут бои - сторонники "Действующей партии" режут сторонников "Демократической партии". Горят дома, машины...
- А что на дороге через Даду?- спросил Петр.
- Там спокойно. Там всегда население поддерживало вождя Колоколо. Там сейчас праздник.- Офицер опять козырнул, и его взгляд невольно задержался на значке Петра.- Желаю удачи... Может быть, вы все-таки проедете в Луис.

Миль пять они ехали, не снижая скорости. Дорога была пустынна.

В противоположность остальным пассажирам, на которых пустынная и тихая дорога действовала угнетающе и которые заметно нервничали, француз был совершенно спокоен. Он лишь напряженно вглядывался в рассеченную серой лентой шоссе зеленую чащу тропического леса, а когда Дарамола притормаживал на крутых поворотах, скулы француза набухали каменными желваками.

- Стой!- вдруг рявкнул он на Дарамолу и крутанул руль, вырвав его из рук водителя: на крутом повороте, неожиданно открывшемся из-за зеленой стены деревьев, прямо поперек шоссе стоял броневик.

"Пежо" занесло на обочину, Дарамола вдавил до отказа педаль тормоза, и машина стала, словно наткнувшись на стену. Из-за броневика выбежали солдаты.

Жак поморщился:
- Ну, начинается опять.- Он кивнул Петру:
- Вся надежда на ваш значок. Выходите, Питер...

Петр нехотя вылез из машины, расправил грудь, "золотой лев" горел на его серой рубашке.

Солдат, подбежавший первым, удивленно замер, увидев значок на груди белого человека, затем поднес руку к краю каски. Его товарищи сделали то же самое.

- Безобразие!- прогремел из-за спины Петра разъяренный голос француза.- Почему задержка? Где командир?
- Майор Даджума...- начал было солдат.
- Ах, майор Даджума! Вторая бригада...

Солдаты не сводили взглядов со значка на рубахе Петра.

- А ну пропустить!- вдруг решительно приказал Жак.
- Впереди идет бой,- неуверенно возразил солдат.- Мы прорываемся на Луис.
- И кто же вас не пускает? Таких молодцов и с такими... телегами?

Жак насмешливо кивнул на перегораживающий дорогу броневик.
- "Антимятежная полиция". Мы вышибли их из города...
- Ладно, где майор Даджума? Идем к нему. А ты садись к нам!

Солдат козырнул и поспешно полез к Дарамоле. Они осторожно, по самой обочине, объехали броневик и на малой скорости двинулись вперед. Дорога по-прежнему была тиха и пустынна.

Проехали с милю. Солдат велел остановиться, поставить машину на обочину. Они вышли из "пежо" и пошли вслед за своим проводником по тропинке, сырой и скользкой, в чащу. Грязь противно чавкала под ногами.

Метров через сто лес расступился, и на просторной поляне они увидели броневик, возле которого над маленьким походным столиком склонилась группа офицеров. Глубокие следы широких рубчатых шин тянулись от поляны в чащу.

Один из офицеров, единственный, кто сидел за столиком, устроившись на канистре из-под бензина, поднял голову, и Петр узнал майора Даджуму.

Широкое, добродушное лицо командира второй бригады было напряженным и усталым, белки больших, навыкате глаз - в красных прожилках. Даджума сразу же впился взглядом в значок, затем взглянул в лицо Петра - и узнал.

- Мистер Николаев,- вздохнул он с облегчением и улыбнулся.- Тот самый, кто спас майора Нначи...

Эта фраза относилась уже к офицерам, настороженно разглядывавшим пришельцев.

- Так вы... с нами?

Петр оглянулся на своих спутников. Дарамола всем своим видом выражал восторг от встречи с известным всему Луису командиром второй бригады. Жак иронически кривил губы. Войтович был серьезен и не скрывал своего интереса к происходящему.

"Как зрители на спектакле",- подумал Петр и почему-то разозлился.

- Как вам сказать,- ответил он, уголком глаза заметив, как на лице Войтовича отразилось разочарование.- Я иностранец.
- Вы... из Каруны?

Петр кивнул.

- Так что же вы молчите? Как там дела?- Даджума вскочил, стиснул его плечо.
- Честно говоря, я плохо представляю ситуацию в целом,- растерялся от такого взрыва чувств Петр.- Мы спешим в Луис.

Майор помрачнел:

- Это не так-то просто!

Он решительно шагнул к броневику - и в тот же момент его фуражка, лежавшим на столе, взвилась вверх, словно подброшенная мощным ударом невидимого кулака. Лишь мгновение спустя до Петра дошло, что по ним стреляли. Жак сбил его с ног, и они лежали рядом, уткнувшись носами в траву. Офицеры остались на ногах и растерянно смотрели туда, где темнели вершины гигантских деревьев, возвышавшихся, словно башни, над неровной крышей тропического леса. Второй выстрел поразил седого капитана, стоявшего рядом с Даджумой.

- Снайпер! Ложись!- не своим голосом заорал Жак. Грохнул третий выстрел, и пуля подняла фонтанчик земли рядом с Петром.
- Я вижу его...

Не отводя взгляда от далекой вершины дерева, Жак протянул в сторону руку.
- Карабин!

Кто-то из лежащих рядом осторожно передал ему оружие. Не оборачиваясь, Жак взял его... И вдруг вскочил, одновременно вскидывая карабин.

Тррах! На дереве затрещали ветки, и тяжелое тело, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стало валиться вниз. Жак перевел дух.

Офицеры поднимались, восхищенно покачивая головами.

- Вот это выстрел!- сказал кто-то.

Но Даджума прервал изъявления восторга:
- Помогите капитану Ония,- сурово приказал он и испытующе посмотрел на Жака:
- И вы тоже едете в Луис... с нашим другом. А этот?

Он кивнул на Войтовича.

- Я, конечно, не такой отличный стрелок, как мсье Ювелен,- шутливо поклонился Анджей.- Но если от этого будет зависеть возможность попасть в Луис, что ж, дайте карабин и мне.

Даджума не принял шутки.

- Ладно, попробуем вам помочь.- Он решительно направился к Петру, взял его под руку.- Пойдемте...

Они вернулись к дороге той же тропинкой.

- Специальные войска блокировали дорогу на Луис,- рассказывал о ситуации Даджума.- Мы выбили их из города, но они вдруг решили не пропустить нас в Луис. Я не понимаю, в чем дело. А тут еще...- он с досадой выругался.- Оказалось, что наша новая радиоаппаратура, которую мы несколько дней назад получили в арсенале, никуда не годится.

Он старался держаться как можно спокойнее, но в его голосе проскальзывала тревога.

- У нас нет связи. Как все-таки хорошо, что Нначи позаботился, чтобы вы выбрались из Каруны!- Он кивнул на значок на рубахе Петра.- Мы пошлем к противнику парламентера, одного из моих офицеров. Попытаемся договориться, чтобы вас пропустили.

- А почему бы вам не попытаться прорваться?- заговорил Войтович.

Даджума снисходительно улыбнулся этому штатскому, ничего не смыслящему в военных делах.

- Шоссе узкое, а у противника есть базуки. Мы не можем себе позволить потерять ни одного броневика. Кто знает, что там сейчас, в Луисе! Поэтому действует только наша пехота, части, присоединившиеся в Игадане, и солдаты, подошедшие из Дады. Нас и противника разделяет шоссе, по которому вам придется ехать...

- Прогулочка!- усмехнулся Жак.- А если...- Он замолк, что-то обдумывая.- ...если я пойду... вместо парламентера. Меня они не тронут, а за жизнь вашего офицера поручиться трудновато.

Те тридцать или сорок минут, пока Жак, с белым платком в руках пересекший шоссе где-то впереди и договаривавшийся с противником, отсутствовал, майор расспрашивал Петра и Войтовича о положении в Каруне, заставляя повторять отдельные детали по нескольку раз. Он откровенно радовался успехам первой бригады и не скрывал этого.

- Теперь - на Луис!- сжимал он кулаки, и глаза его задорно блестели. Казалось, всю его усталость сняло как рукой.

Жак возвратился довольный: противник был согласен пропустить в Луис машину с мирными путешественниками.

- Как вам это удалось?- удивился Даджума.- Вот уж не ожидал! Специальные части подготовлены полковником Роджерсом так, что договориться с ними о чем-нибудь практически невозможно. А если они получили от кого-то приказ блокировать дорогу на Луис...
- Не стоит говорить об этом,- перебил его Жак.- Лучше поспешим, чтобы там,- он кивнул на другую сторону шоссе,- не передумали.

Он сам сел за руль "пежо". Даджума взял под козырек и подмигнул Петру:
- До встречи в Луисе. Как только мы возьмем власть, все ваши неприятности в нашей стране прекратятся!

Петр смущенно махнул рукой.

Шоссе было пустынно, ничто не выдавало солдат, притаившихся с оружием наготове по обеим его сторонам. Через полмили они увидели несколько трупов в пятнистой форме десантников, распластанных на буром от крови асфальте.

- Приготовиться!- тихо сказал Жак и пригнулся за рулем.- Пошли!

Машина рванулась и понеслась. И в тот же момент, когда она поравнялась с трупами, Петр заметил, как чаща, где были солдаты "антимятежной полиции", ожила. С диким воем солдаты кинулись через шоссе, под прикрытием проходящей мимо машины. Тишина взорвалась пулеметным треском, взрывы гранат слились в сплошной грохот...
***

Через четверть часа они въехали в Игадан.

Обычно этот огромный город, уютно раскинувшийся среди окружающих его гигантской подковой зеленых холмов, бывал шумен и многолюден, особенно по воскресным дням. Нарядные гвианийцы спешили в церкви и из церквей, в воскресные школы или просто в гости к знакомым. Многочисленные семьи зажиточных горожан важно шествовали по улицам, свободным от автомобилей деловых людей. Впереди выступал глава семьи, которого все именовали папа или па. Рядом с ним шел его любимый сын или дочка с ртом, набитым сладостями. Затем следовали другие дети и жены - в пышных одеждах из переливающейся парчи обязательно одного и того же цвета. Они тяжело переваливались, словно сытые утки, и в солнечных лучах искрились их украшения: золотые серьги и браслеты, кольца с фальшивыми камнями. От каждой такой группы тяжело пахло духами местного производства, приготовленными неведомо из каких смесей.

Подростки, молодежь держались обособленно. Они слонялись небольшими группами и обязательно с включенными на всю мощь маленькими транзисторными приемниками. Парни носили укороченные брюки и остроносые штиблеты. Между брюками и штиблетами виднелись яркие носки - желтые, красные или оранжевые.

Девушки были в таких узких юбках, что, казалось, они вот-вот лопнут. Юбки были короткими, значительно выше колен. Девушки и парни обязательно были в темных очках.

Толстые мамми презрительно фыркали на молодежь и громко говорили о падении нравов.

Обычно...

Но сегодня Игадан был пуст. Ветер гонял по пыльному асфальту клочки бумаги, обрывки газет. Даже на единственной тумбе регулировщика, установленной в самом центре города, никого не было.

Город притаился и затих.

- Не понимаю...- Петр сказал это вслух впервые, хотя думал об этом всю дорогу - от самой Каруны.- Как расценивать все это? Переворот? Революция?
- Во всяком случае, хуже, чем раньше, не будет,- философски ответил Войтович, тщательно протирая свои очки.- Чем была Гвиания раньше? Колонией, да еще какой! Верный сателлит Англии. А что дальше будет - посмотрим.
- Но переворот провалился!
- А самые реакционные лидеры - фьють!

Войтович щелкнул пальцами и присвистнул:
- Накрылись!
- Накрылись?- Жак повторил это слово по-русски и вытащил записную книжку.- Как ты сказал? "Накрылись"? А что это такое?

Жак всячески старался углубить свои знания русского языка, почерпнутые от Петра.

- "Накрылись"... это...

Петр принялся объяснять Жаку значение слова "накрылись". Говорил он медленно, повторяя объяснения по нескольку раз, как перед непонятливым студентом.

Жак терпеливо делал пометки в своей записной книжке. Он действительно напоминал студента. И Петру вспомнилось, как Жак однажды рассказал ему историю своей жизни.

Жизнь Жака Ювелена сложилась, по его словам, неудачно. Он родился в Марселе, в годы войны потерял родителей. А потом с компанией таких же, как и он, мальчишек, увязавшихся за войсками союзников, оказался в Париже. Здесь он разыскал дальнего родственника, владельца цветочного магазина. Но торговля цветами была не для него. Он жадно смотрел фильмы о войне, его тянуло в экзотические страны.

Жак был ловок и даже одно время снимался в кино: подменял актеров в несложных, но опасных трюках. И все же жизнь казалась ему до крайности нудной. Скоро он очутился в иностранном легионе - в Алжире. Его дерзость и бесстрашие заметили. Он быстро продвинулся и был произведен в офицеры. И все же военная служба была Жаку не по нутру. Настал день, когда он зашвырнул свой револьвер в придорожную канаву и с помощью контрабандистов перебрался в Марокко, а затем в Англию, где нанялся на работу в большую фирму, которой нужны были вот такие бравые молодцы в отъезд - фирма расширяла филиал в Гвиании.

Парни эти должны быть привычными к бродячей жизни и африканскому климату. Прожаренный алжирским солнцем лейтенант-дезертир очень устраивал лондонских бизнесменов.

И хотя вице-президент компании по одному ему известным каналам узнал о молодом французе еще кое-что, о чем тот умалчивал, фирма облекла экс-лейтенанта Жака Ювелена полным доверием во всем, что касалось закупки арахиса и шкур в Северной Гвиании, а также надзора за ее сетью розничной торговли парфюмерией в том же районе.

- Впрочем, вы должны быть готовым к любым поручениям,- бесцветным и сухим голосом сказал вице-президент Жаку, когда контракт, только что подписанный молодым французом, был унесен старшим клерком, и они остались вдвоем в просторном кабинете, где царил вечный полумрак - у вице-президента болели глаза.

Жак попытался разглядеть лицо этого пожилого человека с пепельно-седыми волосами. Но большие темные очки скрывали его глаза, и Жаку запомнилась лишь щеточка седых усов над верхней губой вице-президента, жестко очерченной, заметно выступающей вперед.

"Он похож на гунди, сахарскую крысу",- подумал Жак, в чьей памяти еще слишком живы были рейды по песчаным плато Алжира.

- Слушаюсь, сэр,- по-военному щелкнул он каблуками.
- Я уверен, что вы будете нам полезны. В тех краях неспокойно. Извечная история - племена враждуют, христиане и мусульмане...

И человек в темных очках протянул Жаку сухую, сильную руку, смуглость которой подчеркивалась жестким белоснежным манжетом.

"А он в Африке не новичок",- отметил про себя Жак.

ГЛАВА II
#1
В то время как зеленый "пежо" с нашими героями спешил к Луису, другой такой же быстроходный автомобиль пересекал границу соседней с Гвианией республики Боганы. В дипломатическом паспорте, который предъявил его единственный пассажир, было написано: "Джеймс Аджайи, министр информации Гвиании".

Петр хорошо знал этого человека.

Они познакомились в Москве, когда туда прибыла делегация гвианийских парламентариев. Официальным главой делегации был огромный северянин с большим животом, с круглым детским лицом и писклявым голосом. Но уже в первый же день заметили, что он во всем слушается другого члена делегации, плотного человека с чуть косящими умными глазами и рысьими усиками.

Человек этот был Джеймс Аджайи, лидер парламентской группы Демократической партии.

Агентство прикомандировало Петра к делегации.

Однажды во время антракта - они были на балете "Лебединое озеро" в театре Станиславского - Аджайи разоткровенничался.

- Я капиталист,- сказал он.- Да, да, ваш классовый враг. Но я достиг всего сам. Теперь у меня собственные фабрики, дома и плантации сахарного тростника. На них работают и кормятся сотни людей, и они благодарны мне, потому что я даю им работу в стране, где царит безработица. Скажите моим рабочим, что меня надо выгнать, и они убьют вас. Они знают, что если будут хорошо работать, то смогут пробиться, как пробился я...
- И много их уже пробилось?- насмешливо спросил Петр.

Аджайи пожал плечами.

- Выживают сильнейшие...
- А остальные умирают с голоду?
- Такова жизнь,- философски ответил Джеймс.- Впрочем, у нас в Африке с голоду умереть невозможно, не то что в Европе или Америке. У нас есть "закон семьи": если человеку не повезло, его содержит семья, родственники, вся деревня. Потом его устраивают на работу: в родне всегда есть человек, который пробился. Он обязан помогать остальным, потому что остальные помогали или помогут в свое время ему.
- Ну, знаете, как это называется...
- Ну и что? Что в этом плохого?- Аджайи искренне удивился.- Что плохого в том, что человек помогает своему родственнику? Разве любовь к отцу и матери, брату и сестре - это плохо? Это же естественно. И помогать брату получить хорошую работу тоже естественно, и помочь сестре получить государственную стипендию - тоже.
- Значит, используя собственное положение, можно отдать стипендию своей сестре - пусть она будет совершенно не способна к учебе - и не дать эту стипендию другому, достойному человеку, который мог бы потом принести пользу стране?
- Если такой человек и пробьется, то, в свою очередь, он будет раздавать стипендии своим сестрам и братьям, а не моим. И не посмотрит, что, может быть, моя сестра будет способнее его брата. Он отдаст стипендию брату. Какая разница?

Аджайи доверительно наклонился и положил толстую руку Петру на колено:

- Слушайте... приезжайте к нам... в Гвианию... Познакомлю с высшим обществом... Вам они не понравятся - стяжатели и капиталисты, но все равно познакомлю. Интересные люди!

#2
Когда Петр приехал в Луис, он уже через несколько дней принялся разыскивать Аджайи. Еще в Москве тот вручил ему свою визитную карточку - с телефоном и адресом.

Петр позвонил, и секретарь, выспросив, кто говорит, попросил обождать немного у телефона. А затем Петр услышал знакомый голос:
- Хэлло! Питер? Добро пожаловать!
- Мистер Аджайи,- начал было Петр.
- Никаких "мистеров"!- услышал он в ответ.- Просто Джеймс. Мы ведь старые друзья, а?- Аджайи не давал Петру раскрыть рта: - Вы с женой? Да? Великолепно! Где мой дом - знаете? Не знаете? Ха, приезжайте в... (он назвал аристократический район города) и спросите любого. Когда? Хм... Хотя бы в воскресенье. Да, да, в пять часов. О'кэй!

Неделя пролетела быстро. Наступило воскресенье.

Петр попросил Абу, шофера бюро Информага (к этому времени уже удалось подобрать для бюро кое-какой штат), прийти, несмотря на выходной день: сам он знал Луис еще плохо.

Найти дом Аджайи оказалось действительно просто. Абу спросил первого встречного велосипедиста, лишь только они въехали в квартал местной аристократии, и тот подробно объяснил дорогу.

Решетчатые, крашенные под серебро ворота в мощной стене белого камня оказались запертыми.

Абу посигналил, и откуда-то из глубины обширного двора шаркающей походкой появился парень с заспанным лицом. Придерживая у пояса сползающие рваные брюки, он подошел к решетке и завел с Абу долгий разговор на местном языке.

В конце концов Абу протянул ему сквозь решетку визитную карточку Петра, и парень неторопливо удалился.

В ожидании Петр вышел из машины и принялся разглядывать усадьбу сквозь решетку. В конце двора оказалась еще одна стена - бетонная, из-за которой виднелась красная черепичная крыша двухэтажного дома. Стена дома, выходившая во двор, была глухой, без окон. Лишь несколько узких щелей, напоминавших бойницы, глядели в пустой двор - без единого кустика, без единого деревца.

Наконец из калитки во второй стене появился все тот же детина, подошел к воротам и, ни слова не говоря, принялся их отпирать. Как только Абу въехал во двор, ворота опять оказались запертыми.

В дальнем углу двора виднелся застекленный подъезд с далеко выступающим навесом. Дверь была открыта.

Петр и Вера переглянулись и вошли. Они оказались в приемной. Молодой парень в строгом костюме вскочил из-за металлического стола "модерн".

- Миссис и мистер Николаевы?- спросил он с полупоклоном.
- Да, это мы,- ответил Петр.
- Мистер Аджайи просил вас пройти в гостиную и немного подождать. У него совещание.

Секретарь услужливо распахнул массивную дверь. Они прошли небольшой коридор, в который выходило полдюжины закрытых дверей, и оказались на просторной террасе, вымощенной каменными плитами. Над террасой простирался навес из зеленых волнистых пластмассовых листов. Предвечернее солнце, пробиваясь сквозь зелень пластмассы, окрашивало все вокруг в приятный изумрудный цвет. Все казалось изумрудным - и камни-террасы, и мраморные столики, расставленные по ее необъятной ширине, и глиняные горшки с диковинными растениями.

Петр подошел к одному из столиков - у самого края террасы, выходящей на широкую, пустынную лагуну,- и отодвинул стулья.

Стена дома, к которой примыкала терраса, была целиком стеклянной. За стеклами виднелись две просторные комнаты - гостиная и столовая. Мебель в них была новенькая и самая современная, дорогая, выставленная напоказ, как в витрине магазина.

Но вот в витрине появилась невысокая хрупкая гвианийка в строгом сером костюме. Она приветливо улыбнулась гостям сквозь стекло, подошла к нему, нажала кнопку на раме - и стеклянные рамы разъехались в разные стороны.

- Миссис Аджайи,- представилась гвианийка, приветливо улыбнувшись.

Хозяйка дома непринужденно уселась в кресло, закинула ногу на ногу.

- Мой муж будет очень рад вас видеть,- начала она, обращаясь к гостям, обернулась к Петру и принялась с интересом разглядывать его.- Так вот вы какой!- наконец сказала миссис Аджайи.- Тогда на фотографиях в наших газетах вы выглядели куда старше!

Она засмеялась и обернулась к Вере:
- Вы знаете, несколько лет назад даже я чуть было не поверила, что ваш муж - заговорщик и приехал в Гвианию для организации беспорядков.- Она замолчала, подбирая слова.
- Мистер Аджайи говорил мне в Москве, что он с самого начала не верил во всю эту историю,- пришел ей на помощь Петр.
- Да, да,- поспешно согласилась миссис Аджайи.- Он много рассказывал о вас, мистер Николаев, когда вернулся из поездки в СССР. О, сколько было рассказов! Я так жалею, что не могла поехать с ним. Это можно было бы устроить, но ведь и у меня работа. Я работаю на телевидении - организую детские передачи. А вы?..
- Я учительница.
- О... Вы окончили колледж?
- Университет.
- Но это же страшно дорого!

В этот момент в гостиную из внутренней двери вошел хозяин. С ним шли два европейца в дорогих серых костюмах. Хозяин дома издалека помахал гостям рукой.

- Хэлло, сейчас, сейчас...

Его спутники слегка поклонились, важные, полные собственного достоинства. Все трое скрылись в доме. Миссис Аджайи вздохнула.

- Дела. Вечно дела, дела, дела. Все эти иностранные бизнесмены ищут себе гвианийских партнеров. Раньше они бы с моим мужем не стали и разговаривать, а теперь... Теперь он помогает им зарабатывать хорошие деньги.
- Хэлло, Питер!

Аджайи появился на террасе на этот раз один.

- Рад с вами познакомиться, мадам!

Он галантно подержал в своей мясистой лапище руку Веры.

- Вот вы и здесь, в нашем Луисе.

Он тяжело уселся в легкое плетеное кресло, и оно затрещало.

- Приобретаю все больший вес в государстве.

И Петр вдруг понял, что Аджайи не так прост, каким показался было ему в Москве.

- Извините, что задержался. Но ничего не поделаешь. Я же говорил вам, я - капиталист. Политика в нашей стране - неверная штука, если ее не...

Он усмехнулся, оборвав фразу,- подошел слуга и сказал, что вождя просят к телефону. Аджайи подмигнул Петру:
- Наверняка из компании "Джон Холт"! А я уже договорился с американцами...

Он встал и направился в дом.

Миссис Аджайи уже разложила на столе свое рукоделие и принялась объяснять Вере какой-то хитрый способ вязания.

- Питер, идите сюда!- позвал Аджайи из гостиной.- Пусть дамы поболтают. А мне отсюда ближе ходить к телефону.

Он подождал, пока Петр войдет в гостиную, и тяжело плюхнулся на диван, рядом с которым на маленьком столике стоял оранжевый телефон.

Слуга, не дожидаясь приказания, принес две бутылки пива.

- Как вам здесь нравится?- спросил Аджайи с довольной улыбкой.
- Модерн.
- А некоторые кричат, что я живу в роскоши, как миллионер. Другие, видите ли, на меня работают, пот проливают... Да, и в Гвиании есть красные. Только здесь им не Европа! Вот недавно забастовали триста человек на заводе одного моего знакомого. Тот взял да всех разом и уволил. Что вы думаете? Все триста прибежали просить прощения как миленькие, ведь на улице сколько хочешь безработных. Мой знакомый всех взял назад, кроме смутьянов.

Он усмехнулся:
- Ведь если рассудить, все эти смутьяны - враги молодой Африки. Кто я сейчас? Национальная буржуазия! Следовательно, на данном этапе я прогрессивен. Я развиваю производительные силы. Я создаю национальную промышленность. Я веду страну к экономической независимости. А они мешают мне. Да, рабочие получают недостаточную, по их мнению, зарплату. Но сегодня мы, африканцы, должны все чем-то жертвовать в пользу родины.
- Вам, наверное, приходится чувствовать это больше других.
***

Петр обвел взглядом комнату. Аджайи рассмеялся.

- Это моя слабость. Люблю красивые вещи. Поверите ли, все здесь сделано по моим чертежам. Нравится?

Зазвонил телефон. Аджайи подозвал жену:
- Скажи, что меня нет.
- Это капитан Нагахан...

Миссис Аджайи выжидающе смотрела на мужа. Тот нахмурился.

- Я буду говорить с ним из кабинета,- бросил он жене, неторопливо вставая.

Да, именно в доме Аджайи Петр впервые услышал имя коменданта арсенала, услышал - и не придал тогда этому никакого значения: мало ли кто бывал в доме-крепости у лагуны.

ГЛАВА III
#1
Поначалу на Петра, заходившего в местные редакции просто знакомиться, смотрели как на чудака.

- Пользоваться услугами советского информационного агентства?! Гм... Знаете, мы ведь связаны контрактом... К тому же... Как вам сказать... наш читатель не привык к вашим материалам. Присылайте, посмотрим... Это слишком необычно...

Так говорили редакторы - вылощенные гвианийцы в толстых твидовых пиджаках и вязаных шерстяных галстуках, несмотря на тридцатипятиградусную жару. На улицах они носили шляпы - совсем как в далеком Лондоне, где они когда-то учились на специальных курсах, организованных тогда Би-Би-Си или агентством Рейтер. Они были более англичане, чем их английские советники - молодцеватые мужчины в рубахах нараспашку и с короткими рукавами.

Советники вежливо здоровались с Петром и хитро улыбались ему вслед: невиданное дело - материалы об СССР в газетах Гвиании! Эти русские совершенно обнаглели, если лезут даже сюда!

Но Петр ловил на себе и другие взгляды. А однажды на лестничной площадке одной из редакций его догнал высокий узкоплечий гвианиец в домотканой рубахе.

- Вы... русский?- сразу же начал он разговор, улыбаясь, во весь рот и показывая крупные редкие зубы.
- Русский. А что?

Петр остановился, ожидая продолжения разговора.

- Да так...- весело ответил парень и почесал плохо выбритую щеку.- А я вас знаю,- неожиданно сказал он.
- Да?- удивился Петр.
- Вы ведь приятель Сэма и Эдуна? Знаете Эдуна Огуде, редактора газеты "Ляйт"?
- Знаю.
- А меня зовут Алекс. Я из "фичерс рум" - из отдела статей. Зашли бы, а? У нас парни отличные, не то что...

Он скривился и мотнул головой наверх - туда, откуда только что спустился Петр - из кабинета редактора.

- Английский прихвостень!- продолжал Алекс.- Мразь.- Он взял собеседника за локоть.- Пойдемте?

"Фичерс рум" оказалась просторной комнатой с длинным деревянным столом, протянувшимся почти от стены до стены. Стол был завален фотографиями и бумагой. Три-четыре парня в рубахах навыпуск сидели над листками бумаги и что-то писали. Один медленно стучал на старенькой портативной машинке.

- Это русский!- громко объявил Алекс уже с порога. Все с любопытством уставились на Петра.
- Журналист, представитель большого агентства...
- Хэлло!- сказал один из сидящих.
- Хэлло!- подхватили остальные.
- Хэлло!- ответил Петр.

Кто-то встал с места, но Алекс на него тут же зашипел:
- Вопросы потом, парень! А сейчас...- Он постукал ногтем по циферблату своих часов.- Сейчас идет газета!

И потащил Петра за собой к окну, где стоял письменный стол - обычный стол сотрудника редакции, заваленный рукописями, фотографиями и старыми клише вместо пресса.

Алекс сбросил кипу газет со стула, стоящего у стены, и усадил на него гостя. Сам он уселся на стол, отодвинув в сторону груду машинописных листков.

- Вы, конечно, не обижаетесь,- заговорил он добродушно.- Сейчас идет газета. Парни все заняты. А я вот...- Он развел руками.- Я здесь босс... Пока не принесли готовые полосы - могу поболтать.- Он кивнул на потолок:
- А что там наш-то? Небось и слышать не хочет о вашем агентстве?

Петр рассмеялся:
- Обещал подумать...
- Подумать!

Алекс соскочил со стола и хлопнул Петра по колену.

- А мы вот что сделаем. Есть у вас что-нибудь о ваших космонавтах, а?
- Конечно.
- Пришлите мне завтра. Мне лично. И фотографии. Попробуем дать. А то вы запускаете межпланетные корабли, а мы даже у Рейтер не берем эти сообщения. Болваны!

Он рассмеялся.

- Не верите? Да тут кое-кому даже простое упоминание вашей страны - нож в сердце! Как будто вас и не существует.

Алекс перестал улыбаться.

- Надоели нам они... Так пришлете?
- Пришлю. А как же... Петр замялся.
- Что "как же"? Этот, что ли? Алекс опять кивнул наверх.
- Пропустит?
- Ха! "Пропустит"! Да он, что ли, делает газету? Он даже и знать не будет, что там напечатано, пока хозяева носом его не ткнут.

Он опять поскреб щеку.

- Старые хозяева.

#2
Большая статья о советских космонавтах с фотографиями появилась через два дня.

Газета, опубликовавшая эти материалы, была одной из крупнейших в Гвиании, издававшейся на паях английским газетным концерном и гвианийской компанией.

В тот же вечер к Петру приехал Эдун, как всегда шумный и немного навеселе.

- Поздравляю!- закричал он уже с порога.- Пробился-таки!

Он устроился в кресле.

- А я тут на тебе пари проиграл!
- Пари?

Петр остановился вместе с разъездным столиком-баром, который он привычно вез к Эдуну.

- Ну да! Неделю назад поспорили мы с Алексом - напечатает он что-нибудь из материалов вашего агентства или нет. Напечатал-таки! Три гинеи с меня!

Он налил себе виски, бросил в стакан пару кубиков льда, не разбавляя, поболтал и разом выпил. Налил еще. Закурил, задумался.

- Что-нибудь случилось?

Последнее время Петр стал замечать, что Эдун много пьет. Он словно старался быстрее опьянеть, так, чтобы забыться, уйти от чего-то, что его мучило. И лишь когда язык его начинал заплетаться, он опять становился самим собой - общительным рубахой-парнем.

- Нет, ничего...

Эдун мотнул головой, словно отгоняя назойливую мысль, поднес к губам стакан. Поставил его на столик. Поднял глаза на Петра.

- Слушай, Питер,- вдруг заговорил он с тоской.- Тебе не кажется, что со мной что-то происходит?
- Что же?
- Ну... спиваюсь я, что ли.

В глазах Эдуна была мука. И Петр не выдержал его напряженного, умоляющего взгляда.

- Нет, а что?- сказал он неуверенно.
- Так...- Эдун потер лоб, сморщился, как от сильной головной боли. Потом тихо выдохнул:
- Директора компании мной недовольны...
- Почему?- вырвалось у Петра.

Он точно знал, что "Ляйт" сейчас процветала. Тираж ее постоянно рос, голос становился все более и более влиятельным. Причиной успеха была линия газеты, линия Эдуна Огуде.

Среди местных газет "Ляйт" считалась левой. И все те, кто задыхался в потоке информации западных агентств, устал от бесконечной "промывки мозгов" - тянулся к "Ляйту". Здесь постоянно появлялись и материалы Информага.

- Я устал...- Эдун сидел, откинувшись в кресле, обхватив худые, угловатые колени. Глаза его были полузакрыты тяжелыми, набухшими веками. Он говорил как в полусне:
- Вчера меня пригласил на ленч прессатташе одного западного посольства. Пришел в редакцию, принес большой цейсовский бинокль в подарок. Я взял...- Он потянулся к стакану, отпил.- Мы встречались и раньше. Тоже ленчи, обеды. А под конец - конверт: полсотни фунтов и пара статей.- Он поднял взгляд:
- Сделаны умно. Учат нас выбирать друзей...
- Ну и...

Петр кое-что знал об этих "методах", практикуемых пресс-атташе западных посольств в Гвиании. Это называлось "расходы на прессу".

- Я отказывался...- Эдун пожал плечами.- А что толку? Эти же статьи появлялись в других газетах. А то и в самой "Ляйт".- Он грустно улыбнулся.- Ты знаешь, как мало зарабатывают наши журналисты. Они нищие, если... не будут работать на кого-нибудь. Вот и работают - кто на иностранные фирмы, кто на западные посольства...

В его голосе была горечь.

- Паблисити! Чего только не прикрывают этим словом! Я выгнал одного из моих заместителей. Он пригласил мистера Шварца, того самого пресс-атташе, к себе на день рождения. Шварц спросил - есть ли у него музыка. А потом повез в магазин и тут же купил ему дорогой магнитофон. И вся редакция завидовала! Один я возмутился...

Он отпил опять.

- Я выгнал, а дирекция перевела его редактором одной из наших провинциальных газет...

Алкоголь начинал оказывать свое действие. Глаза Эдуна блестели. Он улыбнулся.

- Вот среди такой мерзости и приходится жить. Проституирование во всем. Все хотят урвать для себя. Как, откуда - безразлично. Вот и моя жена... (Эдун только что женился. Он взял жену из родной деревни и заплатил за нее выкуп - сто пятьдесят фунтов. Она была учительницей).

Он залпом допил виски.

- Сегодня устроила мне скандал. Моей зарплаты ей мало... А... хватит говорить об этом.- Лицо его ожило, повеселело. Он махнул рукой:
- К черту все!

Они провели вместе весь вечер. Эдун разошелся, попросил включить радиолу и принялся учить Веру танцевать "хай лайф".

Из всей этой троицы друзей - Сэм, Эдун, Томас - реже всех Петр виделся с Томасом.

#3
Томас был деловым человеком. Он казался целиком погруженным в свои дела и воспитание детей. А детей у него было много - восемь дочерей и один сын, младший, рождение которого стоило жизни его матери.

Томас заезжал к Николаевым редко - обычно днем, по пути на какую-нибудь деловую встречу поблизости. От него веяло добротой и уверенностью. Казалось, ничто не могло вывести из равновесия этого толстяка, даже постоянные шутки над его все увеличивающимся животом.

Он не был богатым человеком, да, судя по всему, и не стремился к этому. Его импортно-экспортная фирма приносила некоторый доход, но большая часть этих денег уходила у Томаса на помощь движению сторонников мира.

Как-то раз Петр спросил Томаса, почему тот приезжает к ним в Информаг так редко.

- Неужели неясно?- удивился тот.
- Нет,- пожал плечами Петр.
- Посмотрите во-он туда...

Томас, они были в кабинете Петра на втором этаже, встал с кресла и подошел к окну.

Напротив дома сидели два гвианийца в национальных одеждах. Рядом стояли их велосипеды.

Петр давно заметил, что они появлялись здесь ровно в восемь утра, когда бюро агентства начинало работу, и сменялись в два часа - во время обеда. С наступлением темноты они подходили к воротам бюро и усаживались на циновку вместе со сторожем.

Однажды Петр спросил, кто они такие, и получил ответ, что они рабочие муниципалитета, поддерживающие чистоту на этой улице. Петр посоветовал им прихватывать с собою хотя бы метлы. Они последовали его совету: через два дня сидели уже с новехонькими метлами в руках. Из этого Петр сделал вывод, что в гвианийской охранке бюрократизм находился пока еще в зачаточном состоянии.

- Видели?- кивнул Томас.
- А...- Петр улыбнулся: - У меня жена каждое утро здоровается с ними. А тут на днях заставила подмести улицу перед воротами. Подмели. Правда, плохо.
- Бедняги! Пришлось все-таки им потрудиться!

Томас высунулся в окно и крикнул:
- Эй!

Филеры подняли головы. Томас обернулся к Петру:
- Сегодня донесут, что вы обсуждали со мною планы коммунистического заговора в Гвиании. А может быть, даже планировали революцию. Жить-то им ведь тоже надо! Теперь поняли, почему я к вам приезжаю нечасто? Чтобы не подводить ни вас, ни агентство. Я-то здесь давно считаюсь "красным".
- А Сэм, Эдун? Они не боятся?
- Они совсем другое дело. Сэм - веселый и хороший парень, у него в Луисе уйма друзей. Из влиятельной семьи. Есть кое-какие деньги. Даже бравирует своей "прогрессивностью", тем более что почти половина его друзей из "отдела борьбы с коммунизмом".
- А Эдун?

Томас задумался.

- С Эдуном сложнее.- Он поднял взгляд на Петра.- Вы не заметили, что последнее время он пьет все больше и больше?

Петр кивнул.

- У него очень тяжелое положение. Видимо, его уберут из газеты.
- За левые взгляды?
- Нет. Да и какие они левые? Так, либеральные. Его взгляды правлению газеты подходят. Но вы же знаете, что газета принадлежит принцу Дудасиме? А самого Дудасиме знаете? Нет? Только читали... О, точно такой же, как наш министр информации Аджайи. Сейчас, после выборов, он требует, чтобы "Ляйт" поддержала новое правительство. Да, да, сформированное после этих жульнических выборов. Эдуну противно - вчера он писал одно, сегодня от него требуют писать прямо противоположное... Тут запьешь!

#4
Как-то Петр заехал в книжный магазин Томаса Энебели. Издательство Информага имело с Томасом договор и снабжало его советской литературой на английском и местных языках. Петр давно уже собирался посмотреть, как идет торговля книгами агентства. Он созвонился с Томасом, и тот назначил ему свидание в десять утра, назвав адрес в районе, населенном городской беднотой.

Даже Абу, хорошо знающий Луис, долго петлял по грязным улочкам, сжатым плотными рядами одноэтажных домов. Краска с их стен слезла, черные потеки, оставленные дождями, делали их похожими на пыльные шкуры зебр. У высоких порогов некрашеных щелистых дверей сидели рыхлые торговки жареными бананами, очищенными апельсинами, всякой мелочью. Бананы жарились на маленьких закопченных жаровнях, дети раздували угли круглыми веерами, похожими на лопатки, сплетенными из раскрашенной соломки.

В одном из таких домиков и расположился магазин Томаса.

Когда Петр вошел в маленькую полутемную комнату, сам Томас стоял на шаткой стремянке. Он доставал с верхних полок книги, которые передавал толстой девице в коротком платье из линялого, потерявшего всякий цвет ситца. Томас приветливо кивнул.

Молоденький офицер и двое солдат, значительно старше его, брали у девицы книги и складывали их на два чистых одеяла.

- Я подожду,- сказал Петр и сделал вид, будто изучает содержимое полок.

"Ленин", "История СССР", "Учебник русского языка",- успел прочитать он на корешках книг прежде, чем солдаты завязали одеяла узлами и взвалили их на спины.

Офицер улыбнулся Томасу.

- Значит, до послезавтра, дядя Томас,- сказал он.- Список заказанных нами книг у вас...

Томас кивнул, тяжело спустился со стремянки, пожал руки и офицеру и солдатам, исподтишка косящимся на незнакомого европейца.

Офицер вышел первым, сухо кивнув Петру на прощание, зажав под мышкой стек. Следом неуклюже потопали солдаты.

- Покупатели?- спросил Петр, когда дверь за ними закрылась.
- Постоянные,- ответил Томас.- Тут (он кивнул на девушку) торгует моя дочь. А может, это твои кавалеры?- Он хитро посмотрел на девушку, и та смущенно отвернулась.- Интерес к вашим книгам большой,- продолжал он уже серьезно.- Люди складываются, чтобы покупать их, и читают по очереди. Читают и в армии, и в полиции. Там ведь те же гвианийцы, только в форме. А этот лейтенант из первой бригады, из самой Каруны. Его командир майор Нначи - один из постоянных моих клиентов.- Томас покачал своею красивой головой.- Люди видят, что страна в тупике, вот и ищут выхода, стараются понять, что происходит.

- И солдаты?- спросил Петр.
- В нашей армии между офицерами и солдатами нет глухой стены. В этом смысле армия, пожалуй, как это ни странно, самое демократическое учреждение в Гвиании. Я не говорю об офицерах - сынках феодалов. И если армия договорится с профсоюзами...

Он многозначительно умолк.

На следующий день, часов в девять утра, к Петру приехал Сэм. Он был возбужден.

- Начинается!- крикнул он прямо с порога кабинета.
- Что начинается?- не понял его Петр.

Сэм нервно заходил по кабинету, возбужденно потирая руки.

- А ты разве ничего не знаешь?
- Да что же?
- В стране кризис. Продажность. Взяточничество. Кумовство. Мы уже устали от всего этого. А тут еще жульнические выборы, предательство!

Он почти кричал.

- Тише, тише,- принялся успокаивать его Петр.- Я все-таки иностранный гражданин...

Сэм уселся на диванчик у окна, глубоко вздохнул:
- Так ты, выходит, ничего не знаешь? Теперь голос его был уже почти спокоен.
- Нет.

Глаза Сэма загорелись:
- Вот-вот в стране начнется революция. Да, да, не улыбайся! Армия на нашей стороне. Генерал Дунгас мешать не будет... Мы свернем шею этим политиканам.

Петр уже не мог сдерживать улыбку. Сэм обиделся:
- Ты чего?
- Давай-ка все вместе лучше съездим поужинать в клуб журналистов, а? Ты, я, Эдун...

ГЛАВА IV
#1
Дарамола помнил предупреждение полицейского офицера. Покружив по Игадану, он вывел машину к развилке дорог. На указателе было написано: "Дада. 30 миль".

Машина выбралась на узкую, разбитую ленту асфальта, петлявшую в густых и высоких зарослях кустарника, подступавшего вплотную к дороге.

Петр знал эту дорогу. Когда-то она была единственным путем, связывавшим Луис с Игаданом. Но потом построили другую, более широкую и прямую, а главное - короче старой миль на тридцать.

Старую дорогу еще поддерживали в более-менее сносном состоянии, но редко кто из вечно спешащих гвианийских водителей выбирал ее для поездки из Луиса в Игадан или наоборот.

Деревни, поставленные вдоль старой дороги ее строителями, приходили в упадок. Куда веселее и доходнее было жить у новой - с ее бесконечными караванами грузовиков, везущих из северной саванны к Атлантике арахис, хлопок и шкуры. Обратно эти же грузовики везли ткани, соль, спички и многое другое, привозимое в порт Луис океанскими пароходами под флагами всех стран мира.

Вместе с грузовиками из саванны приезжали ее жители - неграмотные, нищие, забитые - чужие даже в своих краях.

Они спешили в Луис как золотоискатели в Эльдорадо, надеясь, что даже мостовые в этом большом городе покрыты золотом. Но золота не находили. Не находили они и работы, лишь пополняли толпы таких же бедняг, протягивавших искалеченные проказой руки на стоянках автомашин около огромных универсальных магазинов.

В деревнях грузовики оставались на ночлег или просто останавливались: шоферы покупали у местных торговок нехитрую снедь - вареный плантейн - большущие бананы, напоминающие по вкусу картошку.

Они мирно сидели на корточках у жаровен - жители Севера и Юга, им нечего было делить, не из-за чего ссориться.

В том, что сегодня этот край праздновал свержение правительства, не оставалось сомнений. Первая же деревня, в которую въехал зеленый "пежо", была увешана флагами "Действующей партии". Они были совершенно новые, еще не выгоревшие на солнце, темно-синие с белыми буквами ДП, сплетенными в хитрый вензель.

Флаги развевались над каждой хижиной, флаги были в руках детей и в руках взрослых, танцующих под веселые ритмы барабанов.

Ликующая толпа, размахивая пальмовыми ветками - символом "Действующей партии" на последних выборах, перегородила дорогу. Некоторые парни потрясали колебасами, из которых выплескивалось прозрачное пальмовое вино.

Машина остановилась. И сейчас же ее сдавила плотная толпа. Десятки рук тянулись к окнам.

- Дьявол!- выругался Жак.- Начинается!

В этот момент предусмотрительный Дарамола достал из-под сиденья пальмовую ветку и торжественно высунул ее в окно.

- Виктори! Виктори! Победа!- радостно взвыла толпа.
- Вождь Колоколо!- вырвался чей-то пронзительный голос.- Виктори!
- Коло! Коло!- отозвался хор.

И лес рук с растопыренными пальцами, в форме латинской буквы V, взметнулся вверх!

- Коло!- ответил Дарамола и тоже вытянул руку.
- А белые?- потребовал тот же пронзительный голос.

Жак обернулся к своим спутникам:

- Ничего не поделаешь!

И решительно выставил в окно растопыренные пальцы:
- Коло!
- Вва!- восторженно заревела толпа, когда все пассажиры "пежо" повторили этот жест.- Виктори! Коло!

Кто-то совал в машину калебас с вином, кто-то кричал "братья"!

- Поехали!- решительно сказал Жак Дарамоле.- Повеселились, и хватит.

Машина медленно тронулась, и толпа стала расступаться, расступаться, пока "пежо" наконец не вырвался из ее объятий.

- Легко отделались,- сказал Жак.- Обычно такие толпы требуют с путешественников денег в "фонд партии". Коллективный грабеж! А сегодня по случаю победы просто забыли. Ишь как веселятся!

Откуда-то из чащи леса доносился барабанный бой.

Точно такая же сцена повторилась в Даде.

Город ликовал. Кое-где горели дома. Их никто не тушил - они принадлежали сторонникам "Демократической партии", входившей в правительственную коалицию. И здесь всюду висели синие флаги с буквами ДП. Было видно, что они где-то долго дожидались этого часа,- на флагах были слежавшиеся складки.

На выезде из города стояло около десятка вооруженных полицейских. Они были явно растеряны и не знали, что делать. Еще вчера вид пальмовой ветки действовал на них, как на быка красная тряпка. Сегодня же все изменилось.

#2
Полицейские проводили "пежо" растерянными взглядами, но остановить не решились.

- Теперь несколько маленьких деревушек, и мы в Луисе,- весело сказал Жак и обернулся:
- Ну как? Веселое путешествие?
- Быть в Африке - и без приключений?- Голос Войтовича был, как всегда, спокоен.

Вдруг машину подбросило, словно она перескочила через толстое полено. Петр ударился головой о потолок...

- Черт!- прорычал Жак.
- Змея! Змея!- крикнул Дарамола.
- Где? Где?- завертел шеей Войтович.
- Переползала дорогу, здоровенная!

Анджей и Петр обернулся к заднему окну.

Там, позади, в пыли билась, извивалась, корчилась трехметровая змея толщиной в сильную мужскую руку. Машина переехала ее, она не могла уползти и судорожно била хвостом, мотала плоской головой, похожей на молот. Это была схватка между жизнью и смертью в дорожной пыли, на раскаленном солнцем асфальте.

- Следующая машина ее добьет,- сказал Анджей.
- Если будет сегодня следующая,- заметил Жак.
- Остановимся?- предложил Петр.- Сфотографировать...
- В следующий раз!

Жак сидел впереди, внимательно вглядываясь в набегающую дороге. Они приближались к Луису.

И никто из них не знал, что, последуй они предложению Петра, вернувшись к судорожно бьющейся в пыли змее, а потом углубившись по болотистой тропинке в душные заросли, увидели бы то, что увидели местные жители неделю спустя: у толстого дерева, прислонившись к нему спиной и вытянув ноги, сидел мертвый премьер-министр Гвиании. Он сидел, касаясь подбородком груди, бессильно уронив на колени руки. А неподалеку, над грудой свежих веток, присыпанных землей, тучей вились мухи - тело министра хозяйства уже разлагалось.

Но Дарамола продолжал гнать "пежо" до тех пор, пока Жак вдруг не рявкнул:
- Тормози! Зашипели шины.

Спереди, из кустов, прямо на машину бежало несколько полицейских с винтовками наперевес.

Жак достал пачку сигарет. Сам он не курил, но сигареты возил "на представительство": нравы местной полиции он знал хорошо.

- В чем дело?- заорал он прямо в лицо запыхавшемуся сержанту.- Пункт проверки? Почему не поставили предупредительные знаки?

Сержант опешил. По его добродушному лицу ручьями тек пот.

- Мм... мм...

От бега он еще задыхался.

- "Мм...", "мм..." - передразнил его Жак и неожиданно протянул сигареты:
- Курите!

Сержант неловкими пальцами вытащил из пачки сигарету.

- И вы...

Жак протянул пачку полицейским, столпившимся за широкой спиной сержанта.

- Да берите всю пачку, разделите...

Полицейские дружелюбно заулыбались.

Жак вылез из машины, щелкнул зажигалкой. Все по очереди прикурили.

- Ну а теперь рассказывайте, что у вас здесь происходит,- уже совсем спокойно потребовал Жак и устало потянулся.- Опять беспорядки?
- Нет, теперь уже порядок! Сержант добродушно улыбался.
- У нас здесь порядок, а дальше...
- Что дальше?
- А дальше стреляют. А вы, собственно, куда едете? В Луис?
- В Луис.

Сержант смущенно почесал затылок.

- Не советую. Не проедете.

У него были инструкции никого не пропускать, но он колебался. Полицейские дипломатично молчали и курили. Такие сигареты, которые им подарил Жак, курить им приходилось нечасто - пачка стоила их дневной зарплаты.

И сержант махнул рукой на инструкции.

...На белом камне мелькнула цифра "восемь". Восемь миль до Луиса.

#3
Они въехали в предместье Луиса - большую торговую деревню, известную тем, что она была обиталищем преступного мира столицы Гвиании. И в обычное-то время полицейские боялись показываться здесь без оружия поодиночке. Люди исчезали в предместье бесследно, лишь окружающие болота знали их судьбу.

На этот раз деревня была пуста. Лишь длинный хвост машин, стоящих одна за другой, тянулся по шоссе, служившему одновременно и главной деревенской улицей.

Шоферы мирно сидели группами в тени и закусывали. Мальчишки из ближайших домов уже зарабатывали свои пенсы - медяки с дыркой посредине, продавая шоферам ямсовые лепешки с огненной подливой из красного перца. Те, кто был побогаче, потягивали пиво. Победнее - довольствовались пальмовым вином.

Его продавала старуха, сидящая под навесом из пальмовых веток. К одной из опор навеса - шесту потолще - была приколочена дощечка: "Рест-хаус Амбассадор".

Весь "рест-хаус" состоял из навеса, дощечки, старухи и скамейки, на которой она сидела. Да еще двух десятков калебасов, стоящих в тени навеса.

Вино продавалось мисками.

Старуха запускала небольшую эмалированную миску в ведро, покрытое тряпками, болтала руками в вине, чтобы поднять осадок, и затем извлекала миску, полную мутной желтоватой жидкости.

Было жарко, и торговля шла бойко.

Дарамола, посланный Жаком вперед на разведку, вернулся с нерадостной вестью.

- Впереди идет бой!- заявил он торжественно.
- Какой бой?- накинулся на него Жак.- Ты сам видел? Кто с кем воюет?
- Бой идет!- настаивал Дарамола.- А сам я не видел. И никто не видел. Какой дурак под пули полезет?
- Трус, вот ты кто!- выговаривал ему француз.- И за что я тебя держу?- Он обернулся к своим спутникам и развел руками:
- На день раз пять собираюсь уволить.- Жак улыбался, но так, чтобы Дарамола не видел его улыбки. Голос его оставался строгим и резким:
- Бабник, врун, хвастун! Вы послушайте только его. Один раз мы были с ним в соседней стране, бывшей французской колонии. Так он уверяет своих приятелей, что был в Париже! А теперь выясняется, что он еще и трус!

Видимо, подобные тирады Жак произносил каждый день, и Дарамола не воспринимал серьезно ни одного слова. Войтович задумчиво вглядывался в пыльный переулок:
- А если попытаться объехать?
- Объехать?

Жак на секунду задумался. Потом вдруг спросил Дарамолу:
- Я что-то не помню... Там, где строят шоколадную фабрику, там ведь должны проложить дорогу... для грузовиков, а?
- Разве это дорога!

Дарамоле явно не хотелось покидать асфальт.

- Ладно, поехали!

Жак сам сел за руль. Рядом, что-то ворча себе под нос, уселся недовольный Дарамола.

Жак круто развернул машину и помчался назад, провожаемый удивленными взглядами отдыхающих шоферов. Даже старуха, продающая вино, подняла голову.

- Эй! Там дороги нет!- донеслось сзади.

Дарамола обиженно фыркнул. Но Жак не обращал на него внимания. Они проехали с полмили назад, затем Жак свернул прямо в кустарник, на просеку, по которой вились накатанные колеи тяжелых машин.

Стараясь, чтобы колеса не соскользнули с колеи и машина не села на брюхо, Жак упрямо ехал вперед.

Проехали маленький ручеек.

- Хорошо, что сейчас не сезон дождей,- пробормотал Жак,- а то как бы не угодить в болото.

Просека тянулась еще с полмили. Затем вдруг кусты кончились, и машина выскочила прямо на узкую и грязную деревенскую улочку. Из-под колес с кудахтаньем разбегались куры. Тощие дворняжки обрадовались развлечению и с лаем кинулись за машиной.

Деревушка была маленькой, прямо за ней начиналась строительная площадка: открытые котлованы, груды цементных блоков, сараи...

- Это место я знаю. Выберемся. Мы уже почти рядом с моим домом!

Через полчаса они сидели в прохладной комнате, где тихо урчал кондишен. Войтович блаженно морщил облезший красный носик и протирал грязным платком свое профессорское пенсне.

- Хорошо проехались!- кряхтел он, распрямляя затекшие ноги.
- Надо бы позвонить в посольство,- подумал вслух Петр.- Что живы-здоровы.
- Мыться будете?

Жак принес из спальни полотенца.

- Не мешало бы.

Петр посмотрел на телефон, стоящий прямо на полу.

- Да ладно, дома уж... Позвонить можно?
- Если работает! А я пока быстренько сполоснусь. Уж тогда и вас отвезу.

Петр набрал номер посольства. Трубку взял дежурный, Алексей, тот самый практикант, что познакомил Петра с Жаком. Он обрадовался.

- Приехали! Вот здорово! А мы тут за вас беспокоились. Посол несколько раз спрашивал. Глаголев места себе не находит! Им, говорит, там хорошо: убьют, с них взятки гладки. А мне потом отвечай.

Петр улыбнулся: Глаголев был верен себе даже в такое время.

- Мы сейчас приедем,- сказал Петр.
- Если только пробьетесь сквозь толпы,- ответил Алексей.- Тут, в городе, прямо карнавал!

Пока Петр разговаривал с посольством, Жак зашел к себе в кабинет и появился оттуда с пачкой писем.

- Ого!- подмигнул ему Войтович.- Сразу видно - деловой человек!
- Так, всякая ерунда...

Жак весело перебирал конверты, бросая их один за другим на кресло.

- Счета... Заказы... От знакомой...

Он запнулся, резким движением вскрыл маленький голубой конвертик.

- Неприятность?

Войтович сочувственно покачал головой.

- Нет,- Жак натянуто улыбнулся.- Хотя, пожалуй, да. Я, кажется, опоздал... на свидание. Стюардесса из "Сабены". Впрочем...- Он взглянул на часы:
- ...может быть, еще успеем. Я только переоденусь.

Он поспешно бросился в спальню.

- А душ?- засмеялся Войтович.- Или ты хочешь принести с собой всю пыль Севера? Спокойнее, стоит ли так суетиться всего лишь из-за одной стюардессы "Сабены"?
- Не стоит,- в тон ему ответил Жак.

Он решительно сунул конвертик в карман и пошел в ванную.

#4
Странен был Луис в этот солнечный воскресный день. На каждом углу стояли вооруженные полицейские, расстегнув сумки, из которых торчали гранаты.

То и дело проносились военные "джипы", набитые солдатами. Иногда медленно проходил броневик: солдаты сидели на его броне, свесив ноги.

Жак пристроился за медленно идущим "джипом", на котором была установлена базука. "Джип" еле тянулся.

Петр и Анджей жадно смотрели по сторонам. Им обоим хотелось понять, как же луисцы восприняли случившееся?

Там, на Севере, в Каруне, на улицах царил страх. Страх сковывал людей, их лица делались каменными, безучастными. Жизнь замерла, оборвалась вместе с жизнью премьера, рухнула, как рухнул белый купол его дворца.

Там, в Каруне, харматан затянул синее небо серой пеленой, солнце еле пробивалось сквозь тучи мельчайшей пыли. Здесь, в Луисе, ярко сияло солнце, гремела музыка. Стоило "джипу" или броневику остановиться, как его сейчас же окружала ликующая толпа. Десятки рук протягивали колебасы с вином, бутылки пива, сигареты...

Солдаты старались останавливаться поближе к какому-нибудь бару. И сейчас же его завсегдатаи выскакивали на улицу, каждый считал сегодня за честь "угостить армию".

- Дорогу армии!- орали хмельные доброхоты, завлекая не слишком отказывающихся солдат в бар.
- Дорогу армии!- вторил им бармен, добавляя сверх заказанного для солдат пива еще несколько бутылок "от себя".

Жители Луиса от души радовались: радовались перемене власти, как радуются обитатели душной комнаты, в которую вдруг ворвался свежий и чистый воздух. Что будет потом - это их пока не интересовало.

"Пежо" еле тащился по шумной улице.

- Дарамола тоже, наверное, уже где-нибудь празднует,- заметил Войтович.
- А ему все равно что праздновать. Убили премьера - праздник, не убили - тоже праздник. Не обольщайтесь!

Жак сидел за рулем в белой рубашке, благоухающий лосьоном, волосы его были зачесаны и блестели.

Во двор дома агентства Жак заезжать не стал.

Лишь только машина остановилась у ворот, на балкон вышла Вера.

- Приехали!- с облегчением сказала она.- Как вы там?- Голос ее был тревожен.
- Не говори ей про то, под Каруной...- шепнул Войтовичу Петр, помогая ему выгружать маленький походный холодильник.

Анджей понимающе кивнул.

Вера спустилась во двор, подошла к машине.

- Жак, давайте с нами обедать!
- Спасибо! Меня ждут...

Он повернул ключ зажигания и рванул с места.

- Звонил Глаголев,- сообщила Вера, когда все уселись обедать.- Просил тебя, Петр, заехать к нему, как только вы появитесь.

#5
К Глаголеву он приехал через час, немного отдохнувший, посвежевший после хорошего душа и повеселевший после плотного обеда.

Дом у консула был неплохой, вокруг него - просторная лужайка с тремя-четырьмя масличными пальмами, густыми кустами, усыпанными крупными красными, белыми и желтыми цветами. На заброшенной клумбе буйно цвели канны. Они были тоже разных сортов - оранжевые, темно-красные, желтые...

Перед домом - железная мачта для флага. У подножия выложена звезда из кирпича. Когда-то звезда была клумбой, но потом клумбу забросили: на одном из островов Луиса достраивалось новое здание посольства, и все только и думали о переезде.

Когда Петр вошел в холл, Глаголев играл сам с собою в шахматы.

- А-а, вот где он, пропащий!- Консул встал и, раскинув руки, пошел навстречу, словно собираясь обнять дорогого гостя.- А я-то тут переволновался! Вечно, думаю, с Николаевым какие-нибудь истории!- Он крепко пожал руку Петра и повел гостя к дивану.

Петр уселся на диван, пружины жалобно застонали. Глаголев устроился в кресле.

- Ну, так как там? Восстание подавлено?- начал он первым.
- Где?- удивился Петр.- В Каруне?
- А разве нет?
- Когда мы уезжали, повстанцы контролировали город,- медленно начал Петр.
- Странно... Здешнее радио утверждает, что восстание подавлено, держится лишь Поречье.
- Если только это сделали эмиры. Объяви они джихад, тогда конечно... Их конница дойдет и до Луиса!
- А не далековато ли? Петр покачал головой.
- Вы что ж, думаете, эмиры простят убийство своего премьера? Никогда!- Он поймал себя на том, что говорит словами Войтовича.
- Конечно, не простят... И отомстят, еще как отомстят! Но не сразу, дайте им подготовиться.

Глаголев говорил с убеждением.

- А теперь расскажи мне, как вам удалось выбраться иь Каруны?

Петр вздохнул, вспомнив о "золотом льве". И начал свой рассказ со знакомства с майором Нначи на пустынном пляже Луиса. Консул не перебивал его. Лишь порою он вставлял в рассказ Петра реплики: с его комментариями картина событий как-то незаметно приобретала совершенно иной смысл, иной оттенок. Факты слагались в единую и стройную систему.

Когда Петр окончил свой рассказ, Глаголев медленно принялся расставлять фигуры на шахматной доске. Затем аккуратно положил на доске белого короля, а черного выдвинул на центр. Сделал ход черным конем...

- Майор Нначи известен в стране как исключительно честный человек,- задумчиво сказал он.- И было бы ошибкой считать, что нынешняя попытка переворота лишь борьба за власть между старыми, прожженными политиканами и поколением молодых офицеров. Нет, это не дворцовый переворот, организованный гвардией, каких немало знает история...
- Но тогда у повстанцев должна была бы быть какая-то социально-политическая программа!- возразил Петр.- Они должны были бы опереться на...

Глаголев удивленно посмотрел на него.

- Ты же историк. А что Ленин говорил о декабристах? Кто говорил, что страшно далеки были они от народа?
- Вы думаете, есть какая-то аналогия?

Глаголев сделал ход черным конем и снял белого офицера.

- Конечно, не совсем, но... Хотя армия здесь и демократична по своему социальному составу, ведь молодежь из зажиточных семей не шла даже в офицеры, кастовость ей все-таки англичане успели привить. И пока майор Нначи поймет, что переворот - это еще не революция, что не одно лишь количество броневиков решает успех восстания, прольется немало крови. Ты говорил с Нначи в Каруне? Рассказывал ли он тебе, чего хотят повстанцы?

Петр отрицательно покачал головой.

- И складывается у меня впечатление,- растягивая слова, продолжал Глаголев,- что главное для них было захватить власть. А все остальное, мол, придет потом само собою.
- Вы думаете, что они ничего не добьются?- тихо спросил Петр, вдруг поняв, что симпатизирует Нначи, Даджуме и даже тем, кто чуть было не расстрелял его в саванне под Каруной.
- По крайней мере, не на этот раз,- бесстрастно ответил консул, потом вдруг дружески обнял Петра. Заглянул ему в глаза и шутливо сказал:
- Но, ради бога, ты-то хоть в это дело не впутайся!

ГЛАВА V
#1
- Ну, что новенького?- спросил Войтович, как только Петр вошел в холл.- Консул, наверное, заботится о твоей безопасности? Ведь это его прямая обязанность!

Поляк сидел у радиокомбайна. Приемник был настроен на волну "Голос Гвиании".

Радио передавало военные марши. Время от времени диктор призывал население к спокойствию и сообщал, что власть находится в руках генерала Дунгаса - старшего по званию в гвианийской армии.

- Черт побери!- ругался Войтович.- Что все-таки происходит? Что мне передать в редакцию?
- Позвони твоему другу Аджайи,- вдруг потребовал он.

Но телефон министра не отвечал. Петр не знал, что на вилле Аджайи никто не брал трубку вот уже почти сутки. А ведь кто только не пытался звонить в эти дни министру информации! И друзья, и чиновники его министерства, и коллеги по партии.

Телефон молчал.

И лишь личный адвокат министра, глубоко преданный ему, знал, что министр покинул страну, покинул тайком, за ночь проехав на машине вместе с семьей до границы соседнего государства.

Джеймс Аджайи был единственным членом правительства, знавшим о заговоре с самого начала. Еще в Лондоне, студентом, он познакомился кое с кем из коллег полковника Роджерса, да и сам Роджерс умел быть благодарным, особенно за такие ценные услуги, которые время от времени мог оказывать Великобритании Джеймс Аджайи.

Но и на этот раз Джеймс, как всегда, решил подумать прежде всего о себе: их пути с Роджерсом неожиданно разошлись в самый последний, самый критический момент.

Если Роджерс хотел дать заговору созреть и в последнюю минуту его ликвидировать - эффектно, красиво, то у Аджайи был свой расчет. Пусть "Золотой лев" прыгнет на добычу и растерзает ее. Сам же Аджайи успеет вовремя унести ноги, на несколько месяцев скрыться, пересидеть, а потом... Потом он будет одним из тех немногих гвианийских политических деятелей, которым посчастливится остаться в живых и на свободе. В том, что предстоящий переворот избавит его от большинства коллег-соперников, министр информации не сомневался ни на минуту. Не сомневался он и в том, что после нескольких месяцев беспорядков все вернется в ту же колею, и тогда наступит его черед, о котором он мечтал еще студентом в Лондоне.

В то самое время, когда Петр безуспешно пытался дозвониться к Аджайи, сам министр сидел в номере отеля соседней республики Боганы и внимательно читал газету, сообщающую о перевороте в Гвиании и гибели видных политических деятелей этой страны.

Гораздо больше был информирован о происходящем сэр Хью.

Он провел всю ночь в главном штабе полиции вместе с генералом Дунгасом. Правда, полковник Роджерс и советник Прайс тоже явились сюда. Но это было только под утро, когда войска, верные генералу Дунгасу, уже контролировали положение по всей стране, за исключением Каруны.

Разговор посла с Роджерсом был сух.

- Вы, кажется, утверждали, что в курсе готовящихся событий, дорогой полковник,- ледяным тоном сказал сэр Хью.
- Они начали раньше срока.- Лицо Роджерса было серым, веки набрякли.

Сэр Хью высокомерно поднял бровь.

- Боюсь, для того чтобы обдумать более подходящий ответ, вам придется опять отправиться в... дли-и-и-тельный отпуск!
- Я с удовольствием последую вашему совету, ваше превосходительство,- холодно ответил полковник.- Но пока примите мой совет - не раскачивайте лодку, в которой сидите!
- Джентльмены!- примиряюще вступился Прайс.- К теме о летних отпусках мы можем вернуться, когда до этого дойдет дело. А сейчас мы должны решить, что делать дальше. Насколько мне известно, даже те части, которые поддержали генерала Дунгаса, требуют создания военного правительства...

Когда Роджерс лично доложил об этом генералу Дунгасу, тот не сказал в ответ ничего определенного. Он прекрасно понимал, что было бы безумием копаться сейчас в развалинах рухнувшего здания, разыскивая уцелевшие кирпичики, из которых еще что-то можно сложить. Но, с другой стороны, взять власть, стать во главе государства сейчас? Нет, на это генерал тоже не мог пойти: это значило получить власть прямо из рук мятежников.

Контрразведка донесла, что и в верных частях среди солдат и офицеров идет брожение. Поэтому генерал не протестовал, когда полковник Роджерс привел и расставил в глубоких оконных нишах за портьерами - в кабинете генерала Дунгаса - четырех офицеров с автоматами, сказав, что это "верные люди".

"Верные - кому?" - подумал генерал, но возражать не стал.

Это его и спасло.

#2
Примерно в полдень адъютант доложил, что прибыли три офицера из бригады майора Даджумы и хотят сообщить что-то важное.

Генерал распорядился их впустить.

Вошли лейтенанты - совсем мальчишки, с автоматами в руках. На их мундирах поблескивали золотые значки - львы, стоящие на задних лапах.

- Ну?- спросил генерал, вставая из-за письменного стола.- Я вас слушаю...

Лейтенанты переглянулись. Один из них сделал шаг вперед, отдал честь.

Голос его был по-мальчишечьи звонок.

- Именем революции и комитета революционных офицеров я предлагаю вам, ваше превосходительство, поддержать части армии Гвиании, поднявшейся, чтобы покончить с продажным режимом воров-политиканов...- Парень волновался, хотя речь свою он явно выучил заранее.- ...коррупцией, непотизмом, трайбализмом и феодализмом...

Было похоже, что он собирается изложить целую политическую программу.

- Ну, ну,- подбодрил его генерал,- продолжайте, мой юный друг.

"Юный друг" было сказано генералом по-отечески, без желания уколоть лейтенанта, но тот обиделся. Голос его стал раздраженным:
- Комитет революционных офицеров предлагает вам передать ему власть!

Генерал усмехнулся.

- Не сумели взять, а теперь требуете вам ее передать? А если я скажу "нет"? Что тогда?
- Тогда?

Лейтенант оглянулся на своих спутников. Но, прежде чем те успели сделать какое-либо движение, из-за портьер по ним резанули автоматные очереди.

Генералу показалось было, что это бьют по нему сзади, но офицеры у двери уже падали, хватаясь за грудь, за живот, еще не понимая случившегося, с широко раскрытыми от ужаса глазами, с перекошенными дикой болью лицами.

Один из них медленно сползал по стене, все пытаясь ухватиться за ее гладкую поверхность, не сводя глаз с убийц, вышедших из оконных проемов.

Другой сломался в поясе и упал головой вперед, на дорогой пушистый ковер.

А лейтенант, произнесший свою первую и последнюю политическую речь, уже прошитый пулями, еще сделал шаг к столу генерала, и рука его все еще пыталась вскинуть автомат...

На втором шаге он рухнул во весь рост, подломив под себя руку с автоматом, и его фуражка покатилась по ковру и остановилась у самых ног генерала.

Генерал попятился - ему почудилось, что убитый коснулся рукой его ботинка.

На выстрелы в комнату уже ворвались офицеры охраны. Люди полковника Роджерса направили на них свои автоматы. Но офицеры в ужасе смотрели на трупы трех лейтенантов и не видели, кроме них, никого и ничего.

Стояла мертвая тишина.

И тогда генерал взял со стола свою фуражку, надел ее, вытянулся и поднес руку к козырьку. И офицеры сделали вслед за ним то же самое, не отводя глаз от мертвых...

Генерал твердым шагом вышел из кабинета - и все расступились перед ним.

#3
Через полчаса он был уже в штабе армии - в своем собственном кабинете. Люди полковника Роджерса не посмели последовать за ним.

Генерал велел никого к себе не пускать.

Он запер дверь изнутри, подошел к шкафу, встроенному в стену, открыл его. Одна из полок была занята бутылками и стаканами. Генерал медленно разглядывал бутылки, словно видел их впервые. Наконец остановил взгляд на одной. Помедлил, взял стакан и наполнил его до половины. Выпил и почувствовал, как горячая волна хлынула в горло, покатилась вниз.

Закрыл шкаф, вернулся за письменный стол, сел, обхватив голову руками. И понял, что ему все равно не успокоиться. Энергия, охватившая его прошлой ночью, уступала место вялому безразличию, тупой усталости.

"Боже,- думал генерал,- и все-таки эти мальчики сделали свое дело. Сделали, в глубине души зная, что победить не смогут..."

Ему вспомнились золотые значки на мундирах лейтенантов и то, что контрразведка докладывала ему, будто офицеры, учившиеся за границей, читали "красные" издания. И не только читали, но и обсуждали их.

Уже тогда генерал спросил начальника армейской контрразведки, английского подполковника, следует ли это воспринимать серьезно. Подполковник ответил, что в молодости все проходят через это.

- Навечно левым остался один лишь Патрис Лумумба, да и то потому, что его убили.
- Ну а что же делать с молодыми людьми?- поспешил перебить его генерал: ему было крайне неприятно слушать все эти разглагольствования британца.

Тот прищурился.

- Произведите их в следующий чин. Верное средство. Чем выше положение - тем сильнее хочется его сохранить.
- За чтение красной литературы?

Англичанин рассмеялся.

- Парадокс? Оскару Уайльду это бы понравилось...

И сейчас генералу вспомнился этот разговор. Сыграла ли роль в настроениях мятежников "красная литература"? Сам генерал не верил в это.

Нет, не "красная пропаганда", а они - отцы "демократической Гвиании", казнокрады, взяточники, развратники,- вот кто бросил страну в водоворот кровавых событий.

На столе звякнул внутренний телефон.

Генерал нехотя снял трубку.

Дежурный офицер докладывал, что пришли министры. Настоятельно просят их принять.

Генерал грязно выругался.

- Ладно, проси,- сказал он в трубку. Усмехнулся.- И пусть их приведут ко мне под конвоем.

Первыми в кабинет вошли два офицера с автоматами, стали у двери. Затем ввалились министры, испуганно поглядывавшие на офицеров. Сзади их довольно бесцеремонно подталкивали прикладами солдаты, не упустившие возможности лишний раз пихнуть эти жирные зады, как успел отметить про себя генерал.

Оказавшись в кабинете, члены бывшего правительства попытались приосаниться. Громоздкие, разодетые в дорогие яркие ткани и шапочки, расшитые золотыми и серебряными узорами, с посохами традиционных вождей в руках, они были точно такие, какими их генерал привык видеть в министерствах и на правительственных приемах, в парламенте и на скачках...

Но теперь их вид не вызывал у генерала робкого почтения и желания взять под козырек.

"Вот этот,- думал он,- хапанул пару миллионов за то, что гвианийская государственная авиакомпания покупает самолеты и оборудование в США... Этот украл радиостанцию... Тот разворовал электрическую корпорацию... Этот..."

- Господин командующий,- начал заместитель премьер-министра, широкоплечий, властный, с золотой цепью на шее...

Он посмотрел на стулья, стоявшие вдоль стены, явно давая понять, что министры не намерены разговаривать стоя. Но генерал сделал вид, будто ничего не заметил.

Тогда заместитель премьера сделал было шаг к стульям.

- Назад!- послышался окрик от двери. Офицер-конвоир повел автоматом.

"И этот ненавидит их!" - подумал генерал и одобрительно кивнул офицеру.

- Что это значит?- возмутился заместитель премьера и оглянулся на министров, ища поддержки. Те возмущенно зароптали.

Одобренный этим ропотом, заместитель заговорил властно, твердо:
- Правительство благодарит вас за то, что в этот тяжелый для страны час вы проявили подлинную солдатскую верность присяге и незаурядную энергию и мужество при подавлении мятежа. Мы пришли сюда, чтобы выслушать ваш отчет о ситуации и учесть ваши предложения о предполагаемых действиях...

Генерал откровенно хмыкнул. Помолчал, потом встал, выкатив вперед живот, надел фуражку, перчатки, положил руку на эфес сабли. Все это он проделал подчеркнуто неторопливо, чувствуя на себе растерянные взгляды министров.

Затем небрежно козырнул, гулко откашлялся:
- Поскольку премьер-министр похищен и почти наверняка убит мятежниками и сами мятежники все еще контролируют положение в стране, я принимаю на себя всю полноту власти. Да, я принимаю на себя всю полноту власти,- еще раз твердо повторил генерал.- И вы, и господа министры освобождаетесь от занимаемых постов.
- Но... как же так? Это же незаконно!- не выдержал заместитель премьера.
- Это мятеж!
- Узурпация!
- Нарушение конституции!

Министры потрясали кулаками.

"Ага, задело,- злорадно подумал генерал.- Не хотите лишаться кормушек..."

- Сми-и-ирно!- рявкнул он как на смотру.- Мо-о-лчать! И разом наступила тишина. Даже огромный заместители премьера как-то съежился, обмяк, стал меньше ростом.
- Так говорите "незаконно"?

Но продолжить генерал не успел.

В кабинет без стука вошел сэр Хью, спокойный, уверенный, властный. Он небрежно отстранил офицера, оказавшегося у него на пути, с любопытством оглядел собравшихся.

- Извиняюсь, джентльмены... Очень рад, что не опоздал.
- Нет, нет,- сразу же закивал заместитель премьера, обрадованный приходом посла.- Как раз вовремя...

Сэр Хью понял ситуацию мгновенно. Он решительно направился к креслу, стоящему перед столом генерала, сел и широким жестом пригласил остальных:
- Прошу садиться, джентльмены!

И министры, словно боясь, что им не позволят сесть, толпясь и толкаясь, кинулись к стульям. Все это произошло так быстро, что генерал не успел ничего сказать.

- Итак, джентльмены,- начал сэр Хью,- я должен информировать вас, что правительство ее величества очень обеспокоено развитием событий в республике Гвиании. Как вы знаете, мое государство имеет особые интересы в вашей стране. Сто лет назад мы пришли сюда, чтобы покончить с работорговлей и варварством, принести вашим народам блага цивилизации, вырвать их из нищеты и дикости. Сто лет мы вкладывали сюда наши капиталы, поколения англичан посвятили себя служению гвианийской нации. Более того, верное своей политике уважения прав народов на самоуправление, правительство ее величества предоставило Гвиании независимость и помогло превратить вашу страну в витрину подлинной демократии и свободного мира, оплота антикоммунизма в Африке.
- И что же мы видим сейчас? Мятеж и разбой, убийство верных друзей правительства ее величества.
- Только что я получил сообщение, что правительство ее величества готово направить по просьбе правительства Гвиании два батальона шотландских стрелков и десантные части с острова Вознесения...- Сэр Хью посмотрел на часы:
- Итак, джентльмены, слово за вами...

Он посмотрел на заместителя премьера. Тот поспешно принялся подбирать полы своего просторного одеяния, чтобы встать.

Но генерал Дунгас опередил его.

- Я...- твердо начал он и даже пристукнул кулаком пс столу.

Сэр Хью вежливо склонил голову.

- Я... прошу передать правительству ее величества,- продолжал генерал прерывающимся от ярости голосом,- что Военное правительство Гвиании будет рассматривать высадку английских солдат на территории республики как вмешательство во внутренние дела моей страны...

Лицо посла Великобритании было бесстрастно, но министры возмущенно загудели: никто в Гвиании не осмеливался раньше говорить в таком тоне с сэром Хью.

- Я не дипломат,- продолжал генерал.- Я солдат. И буду действовать как солдат. Можете сообщить вашему правительству также следующее...- Генерал усмехнулся: - Прежнее правительство Гвиании передает всю свою влась на законных основаниях Военному правительству, главой которого назначаюсь я.- Он обернулся к министрам:
- Да, да! Назначаюсь я.

#4
- Итак, первый этап гвианийского кризиса закончился,- сказал Войтович, когда радио сообщило о создании Военного правительства.- Что же будет дальше?

Эта же мысль волновала сейчас и генерала Дунгаса.

Здесь, в Луисе, мятеж был подавлен. Да, собственно, он и не успел разгореться: восставшие части не сумели захватить арсенал и вооружиться, зато "антимятежная полиция", державшая свое оружие всегда наготове действовала быстро и решительно.

Часть второй бригады, оставшаяся в городе, была разоружена, и напрасно майор Даджума пытался из Игадана связаться с лейтенантом Фабунси по радио: тот был арестован и сидел в казармах полиции.

Подполковник Эбахон, захвативший власть в Поречье без единого выстрела, уже сообщил в Луис о своей лояльности новому правительству. Майор Даджума потребовал времени на размышление. Однако его генерал не боялся: гарнизон в Игадане был немногочислен, и шесть броневиков второй бригады тоже не представляли особой опасности. Но первая бригада в Каруне! Лучшая из частей гвианийской армии! Плюс летная школа, танковый батальон... Это была сила.

А что, если сейчас войска из Каруны уже перешли Бамуангу и стремительным маршем идут на Луис? Этого генерал боялся больше всего. Ликующие толпы на улицах столицы ясно показывали, как они будут встречены населением. Вряд ли и части, оставшиеся "верными" - а вернее, не успевшие примкнуть к мятежу,- смогут оказать им какое-то сопротивление.

"Только бы Нначи не перешел Бамуангу,- думал генерал,- только бы согласился начать переговоры... А там..."

Он позвонил по внутреннему телефону.

- Установили связь с майором Нначи?
- Пока еще нет,- сообщили ему.
- Как только установите, сообщите майору Нначи, что я лично гарантирую ему безопасность в случае его прибытия в Луис. А также гарантирую неприкосновенность всем участникам мятежа, сохранение им чинов и званий, пенсий и прочего. Передайте, что я даю слово...

#5
Майор Нначи в этот самый момент лежал в кабинете начальника гарнизонного госпиталя. Почти два дня у него не было свободной минуты, чтобы обратиться сюда, а сделать это явно следовало.

Майор сразу же после выстрела из базуки, обрушившего купол дворца премьера, первым кинулся на штурм. Это он швырнул гранату в проходную, из которой навстречу нападавшим прогремели первые выстрелы.

В горячке тех минут он даже не заметил, как пуля прошила его плечо, к счастью, мякоть. Он почувствовал лишь, что его ударило что-то сильное и горячее... Уже после боя санитар кое-как заклеил входное и выходное отверстие пули пластырем, но плечо болело все сильнее и сильнее.

Север был полностью в руках восставших. Надо было действовать, действовать твердо и решительно. Нначи это понимал, понимал и... не мог.

Слишком мало частей было в его распоряжении. Да, он мог перейти Бамуангу, пройти через Игадан и взять штурмом Луис. Сопротивление не было бы слишком сильным. Но он не мог тогда оставить гарнизоны здесь, на Севере, а это означало, что феодалы, полные жажды мщения, двинут свои отряды дикой кавалерии на Юг.

Конечно, можно было взорвать мосты через Бамуангу, но тогда... Тогда бы страна оказалась расколотой на две части, и Север надолго еще остался в руках феодалов.

И еще одна мысль удерживала молодого майора от похода на Юг. Он боялся погрома здесь, в Каруне, и в других городах Севера.

Погромы случались почти каждые семь-десять лет регулярно, организованные по навсегда отстоявшемуся плану. Сначала люди эмиров принимались нашептывать на базарах, будто южане хотят насильно обратить всех в христианство. Затем шли разговоры, что неплохо бы южан заставить вернуть все, что они нажили здесь, на Севере. И наконец, в один и тот же час, в один и тот же день муллы в мечетях призывали правоверных к резне инаковерующих.

Именно об этом думал майор Нначи, пока военный врач обрабатывал его раны. Он уже оделся, когда из штаба бригады принесли запись радиопередачи из Луиса.

Молоденький офицер-связист был взволнован: в Луисе создано новое, Военное, правительство во главе с генералом Дунгасом. Министры арестованы.

- Мы победили!- воскликнул он восторженно. Нначи пристально посмотрел на юношу.

Он много раз говорил Даджуме и другим своим товарищам-офицерам, что к восстанию нужно готовиться более серьезно, вовлечь в организацию больше людей. По крайней мере, им самим было необходимо получше все продумать, а главное - наметить твердую программу действий.

Но офицеры были молоды и горячи. Им хотелось действовать: скорее, скорее, скорее!

Лейтенант ждал ответа.

- Из Луиса просят скорее сообщить, принимаем ли мы их предложения,- сказал он.

Нначи опустил голову.

Может быть, именно в этот момент, глядя на сияющего лейтенанта, он понял, что восстание не удалось. Он держал сейчас в своих руках огромный край - две трети страны; он мог двинуть свои войска на Луис. Но при всем этом он чувствовал себя одиноким и беспомощным перед лицом людей, уже праздновавших победу, победу, которой не было и не могло быть... Как не хватало сейчас, например, всеобщей забастовки, такой, какая была несколько лет назад и чуть не привела к падению свергнутого ныне правительства! Как не хватало отрядов, сформированных профсоюзами,- вооруженных рабочих, знающих, за что они борются!

Но сейчас было уже поздно об этом думать. Луис ждал, Луис требовал ответа. Ответа ждали и офицеры, собравшиеся в штабе бригады, когда Нначи пришел туда.

Комната, в которой обычно проводились оперативные летучки, была полна дыма. Два десятка молодых людей в военной форме вскочили и вытянулись, когда вошел командир. Он молча прошел к столу, сел и устало махнул рукой. Офицеры стали рассаживаться, стараясь не шуметь, пряча в кулаках недокуренные сигареты: они уже знали о предложении генерала Дунгаса.

Нначи обвел их взглядом. Вот майор Мухамед, сын одного из могущественнейших владык саванны, лучший игрок в гольф на всем Севере. Кутила, не брезгующий и наркотиками. Рядом с ним - капитан Браун, метис, сохранивший фамилию своего отца-англичанина. Ограниченный, но честный и преданный долгу. Дальше - майор Эйдема, выходец из Поречья, лейтенант Ония, совсем еще мальчик, майор Нзеку, увлекающийся военной теорией и мечтающий писать книги... И все они ждут.

Нначи потер затылок, шею ломило, она казалась деревянной.

- Что будем делать, друзья?- спросил тихо майор и опустил глаза.
- Генерал Дунгас - старший по званию!- сейчас же вскочил майор Мухамед.- Мы обязаны подчиняться его приказам. Мы добились свержения продажных политиканов и теперь обязаны объединиться, чтобы страна шла путем подлинной демократии.

Мухамед обвел собравшихся победоносным взглядом. Нначи поморщился - его давно уже раздражала страсть этого офицера к высокопарным речам.

И все же в словах Мухамеда было то, с чем он не мог не согласиться: ненавистное правительство свергнуто, а генерал Дунгас... Он порядочный человек, хоть и не пошел с ними. Обстоятельства все равно привели его к руководству страной.

- Генерал пользуется в стране авторитетом,- словно прочитав мысли Нначи, рокочущим басом загудел майор Эйдема.- И если так все уж получается...

Он неуверенно оглянулся на своих товарищей.

- Что получается?- взорвался лейтенант Ония.- И мы все это затевали лишь для того, чтобы политикан в военной форме сменил политиканов в штатском? Произошел переворот, переворот, а нам нужна революция! Народ приветствовал нас, нам можно опереться на него, договориться с профсоюзами о совместных действиях!
- Это будет уже не революция, а бунт!- жестко отрезал Мухамед.- Северные эмиры и так уже озлоблены убийством премьера провинции. Они не потерпят, чтобы босоногие оборванцы решали будущее страны!- Мухамед презрительно оттопырил нижнюю губу, его тонкое, породистое лицо, сохранившее черты далеких предков, пришедших под знаменами ислама из Аравии, было холодно и надменно.- Страна будет расколота, брат пойдет на брата, Гвиания погибнет,- твердо чеканил он слова.- Единство нации может сохранить лишь твердая и авторитетная власть...

"А он не так-то прост,- думал Нначи, слушая майора.- Или кто-то говорит его устами. Неужели же феодалы уже готовятся? "

Мысль о погроме опять всплыла из подсознания. Да, вспыхни погром - и страна развалится на части, если только не будет сильной руки, способной не допустить гражданской войны.

- Господин майор, вас срочно вызывает Игадан!

Офицер, дежуривший в центре связи, стоял на пороге, глаза его возбужденно блестели. Было видно, что он уже успел поговорить с радистами Даджумы.

Нначи вскочил, резко отброшенный им стул с грохотом упал.

- Прошу подождать,- торопливо сказал он уже на бегу.- Это майор Даджума...

До комнаты, где размещались связисты, было всего несколько шагов. Нначи чуть не споткнулся о какой-то зеленый ящик, стоявший у порога, и только тут перевел дыхание. Решетчатые жалюзи на окнах затеняли помещение. На тяжелых стальных стойках матово поблескивали стекла приборов, нежно-зеленые зигзаги плясали на осциллографах.

Радисты, человек пять, в расстегнутых полевых куртках столпились вокруг своего товарища, поймавшего наконец Игадан Он сидел на вертящемся металлическом табурете, наушники с широкими резиновыми подкладками плотно сжимали его курчавую голову, он держал микрофон у самого рта и изо всех сил кричал что-то на языке племен Поречья.

Кто-то увидел вошедшего командира, ткнул радиста в бок. Тот вскочил, поспешно сдирая наушники, вытянулся, хотел было отрапортовать, но Нначи сразу же взял наушники... Эфир оглушил его шумом, что-то пронзительно свистело, слышался треск атмосферных помех.

- Майор Нначи слушает!- закричал он, силясь перекрыть какофонию, царящую в эфире.- Кто у аппарата?

Голос Даджумы был еле слышен. Он ругался, крыл техников и радистов, грозу, бушевавшую в Игадане, какое-то предательство.

Радисты стояли вокруг Нначи, вытянув шеи и впившись него глазами, словно стараясь прочитать на его лице свою судьбу.
***

- Ваше превосходительство! Командиры первой и второй бригад сообщили, что завтра прибудут в Луис!

Генерал облегченно перевел дух.

"А все-таки они молодцы, эти майоры!" - в который раз подумал он и с неодобрением окинул взглядом полную фигуру дежурного офицера, стоявшего навытяжку у порога его кабинета: тот был известен своей тупой педантичностью. Офицер не уходил, словно дожидаясь чего-то.

- Что еще?- сухо спросил его Дунгас. Офицер чуть замялся, потом набрался храбрости.
- Пришел Джеймс Аджайи, ваше превосходительство!

Генерал поморщился.
- Вы разве не знаете, что существует приказ: всех бывших министров сразу после ареста отправлять в казармы?
- Но мистер Аджайи не арестован. Он пришел сам и хочет обязательно поговорить с вами.
- Да? Занятно! О чем же со мною хочет говорить этот прохвост?

Дежурный угодливо улыбнулся.

- Ладно, ведите его сюда да вызовите охрану. Отсюда он отправится прямо в казармы!

Офицер щелкнул каблуками, распахнул дверь. Джеймс Аджайи появился на пороге в то же мгновение, как будто бы подслушивал за дверью. Генерал в первый момент не узнал его.

В кабинет вошел человек, ничего общего не имеющий с прежним царственно-важным министром информации. Нынешний Аджайи как-то осунулся, живот, обычно привольно распущенный, втянулся, подобрался. Вместо дорогих, расшитых вручную белых одежд на нем была грубая солдатская рубаха защитного цвета и потрепанные спортивные брюки.

Аджайи остановился у самой двери, взгляд его упирался в пол.

- Бросьте притворяться, Джеймс,- насмешливо обратился к нему генерал.- Все равно вам никто не верит.

Аджайи поднял лицо и неожиданно усмехнулся.

- Напрасно вы так думаете. Ведь произвел же я впечатление на вашего офицера.- Он кивнул на дверь.- Да и вам нужен не раздавленный советник!
- Советник?

Генерал даже подскочил.

- Я вас...

Аджайи уверенно покачал головой.

- Нет, ваше превосходительство, никуда вы меня не отправите! Кто же рубит манго, пока оно еще плодоносит?

Он подошел к столу генерала и легко опустился в стоящее рядом кресло.

Дунгас возмущенно фыркнул. И все же в этом прохвосте была какая-то неотразимая сила, противостоять которой он не мог.

- Так о чем вы хотели со мной говорить?- хмуро пробурчал он.
- Я был уверен, что это вы захотите со мною поговорить, ваше превосходительство, поэтому и приехал... даже из-за границы, где мог бы спокойно переждать все эти безобразия.

Дунгас иронически прищурился.

- Довольно смело с вашей стороны. Но почему вы все-таки уверены, что я не прикажу немедленно отправить вас за решетку к вашим коллегам?
- Потому что вы одиноки, генерал!

Понизив голос почти до шепота, Аджайи заговорил, твердо глядя в глаза Дунгаса. Он словно читал мысли генерала, уже несколько часов назад вдруг ощутившего вокруг себя бездонную пустоту и содрогнувшегося от мысли, что теперь ему придется самому, единолично принимать решения, которые всегда принимались другими, а ему оставалось лишь исполнять.

- Командиры первой и второй бригад завтра будут здесь!

Дунгас проговорил это горячо и поспешно, словно пытаясь защититься от того, что собирался сказать Аджайи дальше.

- Вы хотите сказать, что эти офицеры явятся, чтобы продемонстрировать вам свою преданность?- Аджайи выпрямился в кресле и тихо рассмеялся:
- А если я вам скажу, что за всем их заговором стояла одна, не буду называть конкретно, иностранная держава? Правда, все пошло не так, как планировалось, но, если бы капитан Нагахан не сорвал захват мятежниками арсенала, не думаю, что я разговаривал бы сейчас именно с вами, в вашем кабинете! Вы - случайная фигура в этой игре, и никто не рассчитывал на ваше появление на шахматной доске государственной политики!

Генерал молча потянулся к кнопке электрического звонка. Аджайи предостерегающе поднял руку:
- Не спешите, ваше превосходительство. Я уже приходил к вам один раз. Я пришел и сейчас для того, чтобы говорить не о вашей или моей судьбе, а о судьбе нашей страны! Да, вы всю жизнь держались в стороне от политики, но обстоятельства оказались выше вас. И в конце концов, разве это не ваш долг - долг солдата - служить стране, особенно в трудную минуту?

Дунгас тяжело вздохнул: что ж, этот оборотень прав, в логике ему не откажешь, хотя ничего, кроме неприязни, он в душе честного человека вызвать не может. И к тому же слова о том, что Нначи и Даджума лишь пешки в чужой игре...

Аджайи знал силу нанесенного им удара: если еще несколько минут назад генерал, может быть, собирался говорить с прибывающими завтра офицерами как с патриотами, то теперь...

- У вас есть доказательства?- охрипшим голосом спросил Дунгас.
- Есть,- твердо отрезал Аджайи.- Капитан Нагахан мой родственник, а он был одним из пяти руководителей "Симбы", "Золотого льва". Вы сапер по образованию, генерал. И вы знаете, то такое подвод контрмины. Англичане,- Аджайи запнулся,- хотели выпустить пар из котла, пока он не взорвался и не разнес к черту все, что они создавали здесь десятилетиями - элиту, опору их влияния. И если бы "Золотой лев" победил, агентура полковника Роджерса расколола бы страну, спровоцировала бы кровопролитие. А затем кто-нибудь, например я, обратился бы к нашим старым хозяевам с просьбой навести порядок, спасти страну от хаоса. Они сделали бы это немедленно, и на ближайшие десять-двадцать лет нам была бы обеспечена полная стабильность, как было при колонизаторах.

Аджайи вскочил и принялся ходить по комнате. Таким взволнованным генерал его еще никогда не видел.

"А ведь он искренне болеет за судьбу Гвиании",- пришла мысль, и Дунгасу показалось, что он видит бывшего министра совсем в ином свете.

ГЛАВА VI
#1
Петр проснулся оттого, что кто-то настойчиво звонил: резкий звук звонка разрывал предрассветную тишину и, казалось, пронизывал весь дом насквозь.

- Кто там в такую рань?- сонно проворчала Вера, повернулась на другой бок и заснула.
- Сейчас узнаю...

Петр накинул халат и вышел из спальни, прошел небольшой коридорчик, спустился по широкой винтовой лестнице в холл. Войтович, спавший в кабинете Петра, уже был на ногах и отпирал дверь.

- Это Эдун и Сэм,- сказал он, не дожидаясь вопроса Петра.- Что-то случилось.

Замок был тугой и не поддавался, при тусклом свете наружного фонаря сквозь толстое стекло двери было видно, как нервно переминался с ноги на ногу Сэм. Эдун держался за ручку двери и терпеливо ждал.

- Слава богу, оба на месте!- вырвалось у него, как только Войтовичу удалось открыть дверь.- Скорее одевайтесь и поехали!

Сэм метался по холлу. Он тяжело дышал, глаза его лихорадочно блестели.

- Но в чем дело?

Петр недоуменно переводил взгляд с одного гвианийца на другого.

- Через час прилетает майор Нначи. Майор Даджума уже здесь - он приехал из Игадана три часа назад,- торопливо объяснил Сэм.- Все журналисты, наши и иностранные, уже поехали на военный аэродром. Вам тоже необходимо быть там.
- Но... может быть, не так уж и необходимо?- неуверенно возразил Эдун.- Там и так хватит народу.

Сэм метнул в него яростный взгляд:
- Туда едут все. Это решение нашего Союза журналистов, и мы должны его выполнять.
- И все же... они иностранцы. Они имею право не подчиняться нашим решениям.

Войтович, не сводивший глаз с лица Сэма, решительно направился к лестнице, ведущей наверх.

- Я иду одеваться,- твердо сказал он.
- А тебе, Питер, может быть, не стоит, а?

В голосе Эдуна Петр расслышал просьбу, но Сэм не дал ему времени для ответа.

- Скорее, Питер, скорее. Ну? Прошу тебя.

Эдун вздохнул и опустил голову.

Он молчал всю дорогу до маленького военного аэродрома, расчищенного в лесу милях в двадцати от Луиса. Машина, которую он вел, неслась сквозь расступающиеся сумерки по совершенно пустому, разбитому шоссе.

- Так в чем же все-таки дело? Почему такая спешка?- спросил Войтович, после того как они проехали больше половины дороги.- И откуда вы знаете, что прилетает Нначи?

Эдун и Сэм переглянулись.

- Генерал Дунгас подписал приказ об аресте всех, кто был связан с "Золотым львом",- тихо сказал Эдун, вглядываясь в набегающее полотно шоссе.
- Это штучки Аджайи. Генерал - порядочный человек,- слабо возразил ему Сэм.- Аджайи провел вчера больше трех часов в кабинете Дунгаса.
- Лиса опять обманула петуха.

В голосе Эдуна была горечь и усталость.

- Они не посмеют арестовать Нначи и Даджуму на глазах у всех нас. Как только народ узнает об этом, он поднимется! И уж тогда мы доделаем то, что начали!

Сэм говорил горячо и вдохновенно. Эдун печально улыбнулся и покачал головой:
- А что мы с тобою знаем о нашем народе? Нужны десятки лет, чтобы он осознал свою силу и научился ею пользоваться. Это же Гвиания, Сэм!

Петр и Войтович переглянулись. Так вот, значит, в чем было дело! Друзья хотели использовать их для спасения мятежных офицеров!

- Ну хорошо, допустим, что Нначи и Даджуму не арестуют в присутствии всего журналистского корпуса. А потом? Их же могут схватить в любом другом месте?- как бы рассуждая сам с собою, заговорил Войтович.
- И я не верю, что это решение подсказано генералу Джеймсом Аджайи,- нерешительно добавил Петр.- Ведь арест офицеров ничего ему сейчас не даст.
- Мы надеемся, что потом арестовать майоров будет гораздо сложнее - они слишком популярны в народе,- быстро ответил Сэм.- А насчет Аджайи...
- Аджайи всегда рассчитывает на несколько ходов вперед,- окончил фразу Эдун.
- Стой!

Автоматная очередь хлестнула поперек шоссе - по асфальту, почти под самыми колесами машины. Завизжали тормоза. Машину повело, но Эдун сумел остановить ее.

- Выходи!

Солдаты в белых касках, на которых было написано крупными буквами "Антимятежная полиция", словно призраки, вынырнули из зарослей по обе стороны шоссе.

Они распахнули дверцы и бесцеремонно вытащили из машины ее пассажиров. В следующее мгновение один из них сел за руль, мотор взревел - и наши путешественники остались на безлюдном шоссе в окружении солдат.

- Пошли!- резко крикнул один из них.- По тропинке! Руки на затылок!

Сэм поспешно вскинул руки. Эдун медленно последовал его примеру.

- Нет!

Петр с вызовом поднял взгляд на отдавшего приказ.

- Ну зачем же так! Я же говорил - никакого насилия!- раздался вдруг знакомый голос, и Петр увидел выходящего из зарослей Джеймса Аджайи, одетого в пеструю форму десантника.
- К тому же это мои друзья!- добавил бывший министр, направляясь с протянутой рукой к Петру.- Извините, Питер,- понизил он голос.- Солдат всегда солдат, ему не до дипломатии. Тем более что как-то так произошло, что мы задержали в течение этого часа почти всех иностранных и местных журналистов Луиса. Все почему-то решили собраться пораньше утром на военном аэродроме. К чему бы это, Питер, а? Он пристально посмотрел на Сэма.
- А с Союзом журналистов мы еще продолжим этот разговор.
- Но вы больше не министр информации!- отрезал Эдун.
- Зато я советник Военного правительства и полномочий у меня гораздо больше, чем раньше!
- Это вы уговорили генерала арестовать Нначи и Даджуму!

Сэм сжал кулаки и пошел на Аджайи.

- Ты еще мальчишка, чтобы разговаривать со мной в таком тоне!- Аджайи презрительно отвернулся, потом положил руку на плечо Петра.- Не слушай их, Питер. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Разве бывали у тебя какие-нибудь трудности, пока я был министром? Не знаю почему, но ты у всех вызываешь симпатию...- Он улыбнулся.- Тебе надо было бы стать политиком, а не мне...
- Лиса опять обманет петуха,- вполголоса пробормотал про себя Эдун.

Аджайи сделал вид, будто ничего не слышал.

- И вы тоже, мистер Войтович, спешили встречать мятежников?- строго спросил он поляка.
- Я журналист,- спокойно ответил Войтович.- Это моя работа.
- Что ж...- Аджайи на мгновенье задумался, затем решительно кинул:
- Вы поедете со мною на аэродром. Вы и Питер. А этих,- он сделал жест рукою в сторону Эдуна и Сэма,- отвести к остальным задержанным.

Солдаты кинулись к Эдуну и Сэму.

- Я пойду вместе с ними!

Петр решительно стал рядом с гвианийцами.

- И я.

Войтович опять принялся насвистывать веселенький мотивчик.

Аджайи рассмеялся:
- Браво, Питер! Вы меня не разочаровываете! Я бы подумал прежде всего о себе. Но раз так - придется взять и моих соотечественников. Сержант, давайте "джип"!

Кусты неожиданно разъехались. Солдаты, стоявшие за искусно сделанной из свеженарубленных ветвей зеленой стеной, расступились, и на дорогу выкатился полицейский "джип".

- Прошу,- сказал Аджайи, вежливо распахивая дверцу перед Петром.- Нам по пути...

#2
Через четверть часа они въехали прямо на зеленое поле военного аэродрома и подрулили к одноэтажному белому домику, вокруг которого стояло десятка три автомобилей.

- Ваша машина тоже здесь, дорогой редактор "Ляйта",- обернулся Аджайи к сидящему на заднем сиденье Эдуну.- Вы получите ее вместе с остальными вашими коллегами через час-другой.

Эдун хмуро молчал.

Поле было пустым, никого не было и около домика. Они вышли из "джипа" как раз в тот момент, когда над головами послышалось стрекотание легкого самолета и, почти касаясь верхушек гигантских деревьев, маленькая машина скользнула с высоты на дальний конец посадочной полосы.

Это был старенький двухместный моноплан, личный самолет командира первой бригады.

- Стойте,- предостерегающе раскинул руки Аджайи, когда Сэм ринулся было навстречу самолету.- Теперь уже ты ничем ему не поможешь, сынок!

Самолет подрулил к домику, остановился метрах в трехстах от него, летчик заглушил двигатель - и сейчас же из машин, захваченных у журналистов и казавшихся пустыми, выскочили солдаты. С автоматами наперевес они кинулись к самолету.

- Надеюсь, он не будет сопротивляться,- расслышал Петр, как прошептал Аджайи.
- Это подло!- твердо сказал Эдун.- Когда-нибудь вам придется ответить и за это предательство, мистер Аджайи.
- Это политика,- спокойно парировал Аджайи.
- Он патриот!

Эдун кивнул в сторону солдат, столпившихся плотной стеной вокруг маленького самолета.

- Он предатель, нарушивший присягу!- жестко ответил бывший министр.- Я лишь выполняю приказ главы Военного правительства генерала Дунгаса.

Солдаты окружили двух человек, вылезших из кабины, и медленно вели их к белому домику. Петр увидел, как по щекам Сэма, не отрывавшего взгляда от приближающейся процессии, текут крупные слезы.

Аджайи тоже заметил это и отвернулся.

- Идем к коменданту аэропорта,- хрипло сказал он, оставив свой обычный иронический тон.- Там майор Даджума.

Они вошли в пустое, пахнущее свежей краской здание. Здесь шел ремонт, вдоль стен еще стояли ведра и банки с краской, лежал разорванный бумажный мешок, из которого рассыпался цемент. Но рабочих не было - их, видимо, срочно удалили.

Комната коменданта была просторной и пустой: вся мебель по случаю ремонта была вынесена. Лишь на стуле, стоявшем в центре комнаты, сидел майор Даджума. У окна и двери стояло по автоматчику.

Даджума был в парадной форме, но без оружия. При виде вошедших он попытался было встать, но автоматчики немедленно направили на него оружие.

- Отставить,- скомандовал им Аджайи, и стволы автоматов опустились.

Даджума горько рассмеялся.

- С каких это пор армия стала подчиняться приказам штатских?
- Это не армия, а специальные войска, майор,- холодно возразил Аджайи.- А со мною мои друзья, которые должны засвидетельствовать, что при аресте с вами обращались хорошо!
- Куда уж лучше... Дру-у-зья?

Узнав Петра и Войтовича, Даджума вскочил.

- Это... ваши друзья? А я-то думал...

Он стиснул кулаки. Но в этот момент дверь за спиной Аджайи открылась, и солдаты ввели в комнату майора Нначи, с рукой, висевшей на белоснежной перевязи, в парадном мундире. Кобура его была расстегнута и пуста.

Командир первой бригады шел опустив голову.

- Нначи!

Даджума шагнул ему навстречу.

- Ты ранен?
- Извини, брат.

Нначи обнял Даджуму одной рукой.

- Это я уговорил тебя приехать в Луис... Это я виноват во всем.

Рысьи глазки Аджайи искрились. Он напоминал сейчас сытого кота, играющего с добычей.

- Я требую, чтобы нас доставили к генералу Дунгасу!

Даджума сделал несколько шагов к Аджайи. Тот в ответ рассмеялся.

- Глава Военного правительства не желает разговаривать с теми, кто нарушил свой долг. Приказано отправить вас в тюрьму Кири-Кири, а потом...

Какая-то сила вдруг отбросила Петра прямо на солдат охраны. На них же повалились Войтович, Эдун, Сэм... Охнул Аджайи. И через мгновение Даджума стоял прижавшись к стене, закрыв себя, словно щитом, массивным телом Джеймса Аджайи. Левой рукой он обвил горло растерянного вождя, в правой держал автомат вырванный у кого-то из солдат.

- Ни с места!- рявкнул он.- Бросай оружие, или...- Его левая рука нажала на горло Аджайи, тот захрипел.- Ты, бастрад, приказывай им сдать оружие или...

Голос Даджумы не оставлял сомнений в решимости его намерений. Но солдаты не стали дожидаться повторного приказа.

- В угол! Лицом к стене! Руки на затылок! Охрана послушно выполнила все команды Даджумы.
- Так-то!- удовлетворенно сказал майор и взглянул на Петра.- А вас... с вашими дружками... я жалею, что не расстрелял в Игадане. Теперь я с удовольствием исправлю свою ошибку. Друзья Джеймса Аджайи...

Он поднял автомат...

- Стой! Это неправда!

Сэм метнулся вперед и загородил Петра и Войтовича.

- Тогда стреляй и в меня!

Эдун стал рядом с ним. Даджума опустил автомат, на его лице промелькнуло недоумение. Он подозрительно посмотрел на Сэма.

- Ты знаешь меня,- срывающимся от волнения голосом продолжал Эдун.- Ты ищешь предателей... Но Питер и поляк ни при чем. Вас предал Нагахан...

Даджума глухо застонал.

- Они знали что-нибудь о "Золотом льве"?- мрачно спросил он Нначи, за все это время не сдвинувшегося с места.

Нначи, казалось, только теперь узнал Петра и улыбнулся ему.

- Ни мистер Николаев, ни его друг ничего не знали о нас,- громко сказал он, пристально глядя почему-то в лицо Аджайи.- Не так ли?

Тот молча опустил взгляд.

- А вот мистер Аджайи через своего родственника Нагахана даже передавал нам деньги...
- Хорошо! Мы с этим еще разберемся! Пошли, майор! Эти собаки не посмеют нас задержать. Там снаружи сколько угодно машин, а вокруг лесные дороги. Пошли!

Прикрываясь Аджайи, он попятился к двери. Нначи отрицательно покачал головой.

- Вдвоем нам не уйти.- Он кивнул на солдат, стоящих лицом к стене.- И потом я прилетел сюда, чтобы говорить с Дунгасом. Я дал ему слово...
- Он тоже дал нам слово. Ты видишь, чего оно стоит!
- И все же я верю - он честный человек! И я буду говорить с ним, чего бы мне это ни стоило. Даже жизни. Ведь речь идет о судьбе страны.

Даджума фыркнул.

- Прежде чем говорить о будущем Гвиании, мы должны очистить ее от таких подонков, как Аджайи и генерал Дунгас. Я расстрелял премьера и эту жирную скотину министра хозяйства. А этот...- он с ненавистью стиснул горло Аджайи, почти теряющего в его объятиях сознание,- еще попадется мне!
- Иди, брат!

Нначи подошел к куче брошенного солдатами оружия и поднял автомат.

- Я пока покараулю их. Да оставь мне Аджайи. Пусть он расскажет о нашем бывшем брате Нагахане.

Так Петр узнал о том, как был предан "Золотой лев".

#3
Капитан Нагахан исчез из Луиса. Даже генерал Дунгас не знал, что полковник Роджерс отправил его на военно-морскую базу, где изнывали от скуки британские солдаты.

Хотя Нагахан и не допустил в арсенал восставших, Роджерс был им недоволен: ведь капитан был обязан предупреждать его о малейших изменениях в планах "Золотого льва"!

Полковник и капитан начали встречаться год назад, когда Роджерс неожиданно пригласил Нагахана в "Морской клуб", самый респектабельный клуб Луиса.

До этого капитан встречал англичанина лишь на официальных церемониях да один-два раза в доме своего дальнего родственника Джеймса Аджайи. И это приглашение польстило ему.

Встреча была назначена на три часа, самое жаркое время дня, когда в клубе не бывало никого, кроме полусонных стюардов.

Когда Нагахан, в строгом темно-сером костюме, застегнутом на все пуговицы, сняв легкую шляпу, вступил в длинный прохладный зал, он увидел в дальнем углу пустой комнаты фигуру в шортах и распахнутой на груди рубахе в синюю горизонтальную полоску.

Полковник издалека махнул ему рукой, приглашая подойти. Нагахан подошел твердым шагом военного, слегка прищелкнул каблуками, кивнул, почти коснувшись подбородком груди.

- Прошу, прошу, господин капитан, без церемоний...

Роджерс чуть привстал и протянул Нагахану свою маленькую крепкую руку.

- Вам не жарко?- неожиданно спросил он, весело оглядев своего визави с головы до ног.

Нагахан обидчиво вскинул подбородок.

- Ну, ну,- покровительственно улыбнулся полковник.- Вы, я вижу, больший британец, чем я.

Лицо Нагахана смягчилось: Роджерс умел разговаривать с людьми и к каждой новой встрече готовился со всей тщательностью. И если бы Нагахан вдруг получил возможность заглянуть в свое досье, лежавшее в тот момент в сейфе полковника, он прочел бы о себе следующие слова, написанные рукою Роджерса: "Крайне честолюбив, заносчив. Ради карьеры пойдет на все. Глубоко завидует популярности майора Нначи. В "Симбу" вступил, надеясь на приход к власти в результате переворота".

- Вы - один из руководителей "Симбы",- тихо начал Роджерс и поспешил добавить, видя, что Нагахан собирается вскочить:
- Нет, я вас не осуждаю. Но у меня есть для вас более реальная возможность добиться того, о чем вы мечтаете. И Джеймс тоже одобрил мой план.

Капитан колебался. Имя Аджайи значило для него достаточно много: министру он был обязан и тем, что поступил в армию, и тем, что получил офицерское звание: Аджайи был щедр к родственникам, полностью подчиняясь племенным обычаям.

- Я вас слушаю, господин полковник,- наконец сухо сказал Нагахан.- Надеюсь, буду вам полезен.

Первым заданием Нагахану было назначить встречу майору Нначи на пустынном пляже Луиса и... На полчаса опоздать. Это было сущим пустяком, по крайней мере, Нагахан пытался убедить себя в этом.

В глубине души он прекрасно понимал, что полковник заботился отнюдь не о здоровье майора Нначи, организуя для него раннюю утреннюю прогулку по пустынному берегу океана.

Джеймс Аджайи, когда капитан до мельчайших подробностей передал ему свой разговор с Роджерсом, одобрительно прищурил глаза.

- Полковник - умный человек, сынок. Но не забывай, что каждый варит бульон по своему вкусу. И мы будем участвовать в его бизнесе до тех пор, пока это выгодно нашей фирме.
- Но если майора Нначи...

Нагахан не договорил, боясь высказать страшную мысль вслух.

Аджайи цинично поморщился.

- Его все равно уберут. Ваш "Золотой лев" должен прыгнуть не дальше, чем ему будет позволено. А Нначи слишком большая помеха дрессировщикам вроде нашего милейшего полковника. Слишком уж много друзей у майора в армии, да и вообще в стране.

Нагахан согласно кивнул. И все же, увидев спустя несколько дней майора живым - в обществе русского журналиста, он вздохнул с облегчением.

Ожесточение пришло к нему позже, уже после провала восстания, когда он вдруг понял, что был лищь орудием в чужих руках: всесильный родственник бросил его на произвол судьбы, а англичанин отправил в казармы, даже близко не допустив к кормилу власти.

В те дни карьеру в Луисе сделали другие офицеры, которых генерал выдвигал лично. И кто знает, думал Нагахан о себе: не исчезни он тогда из Луиса, какая судьба могла бы его ждать?

#4
Нначи был заключен в специальную тюрьму в окрестностях Луиса. Здесь находились и другие офицеры участники восстания. Но странные это были заключенные. Тюремщики дивились полученным инструкциям: арестованным сохранялись воинские звания, денежное довольствие, право носить форму. К ним предписывалось относиться с подобающим уважением.

Тем временем на Севере все громче поговаривали, что пора начать суд над мятежниками, а затем повесить их на месте преступления. Но на Юге раздавались и другие голоса, спрашивающие, кто же такие мятежники - герои или преступники? И если они герои, то почему их держат в тюрьме?

Имя Джеймса Аджайи не сходило с газетных полос с того дня, когда Эдун опубликовал в своей газете "Ляйт" драматический рассказ о событиях на лесном военном аэродроме.

...

...

#5
...Даджума с автоматом в руках выскочил из окна. Для солдат, стоявших у машин, это было так неожиданно, что никто из них в первые мгновения и не подумал взяться за оружие.

- Ложись!- крикнул майор, припал на колено и дал длинную очередь поверх солдатских голов. Солдаты мгновенно попадали на землю.
- А теперь,- Даджума выпрямился, опустил автомат и презрительно оглядел лежавших.- Я мог бы вас расстрелять, как злобных бабуинов. Вы арестовали героя, который сражался за вас, за то, чтобы вас не обирали политиканы, чтобы ваши дети могли ходить в школу, чтобы вы были хозяевами своей земли и ни какао, ни арахис, ни красное дерево не уплывало за большую воду почти даром, как сейчас...- Он выставил вперед левую ногу, набрал полную грудь воздуха.- Встать! Смирно!

Солдаты вскочили и вытянулись - перед ними был старший офицер, знающий силу приказа.

- Кто хочет, уйдет со мною. Мы будем драться за новую жизнь, и мы победим. Остальные пусть гниют в казармах. На одном дереве манго одновременно бывают и спелые плоды, и цветы, время которых еще придет. Ну?

Солдат, перепоясанный пулеметной лентой, шагнул вперед.

- Я с вами, господин майор...

Еще с десяток шагнули вперед молча. Даджума оглянулся.

С дальнего конца летного поля бежала цепь солдат.

- По машинам!- спокойно приказал Даджума и обернулся к остающимся:
- Если в спину мне раздастся хоть один выстрел, клянусь богом грома Шанго, никакие джу-джу, никакие колдуны не спасут вас от возмездия, и длинноклювые птицы будут терзать по ночам ваши потроха!

...Три машины, захваченные Даджумой, полицейские нашли через день брошенными на лесной дороге.

В тот же день, извиняясь перед гвианийскими и иностранными журналистами, задержанными по пути на военный аэродром, Аджайи воздал должное смелости и решительности Даджумы.

Слушая его веселый рассказ, Петр подивился изворотливости и ловкости этого человека: он вел себя так, будто ничего и не произошло, будто вовсе не его чуть было не задушил скрывшийся майор. Мало того, Аджайи со смехом представил журналистам Петра, Войтовича, Эдуна и Сэма как лучших свидетелей события на аэродроме и в шутку потребовал с них десять процентов будущего гонорара за то, что организовал для них такое приключение!

Генерал Дунгас отказался разговаривать с майором Нначи. Майора отправили в Кири-Кири.

Аджайи был назначен кем-то вроде политического советника главы Военного правительства, ему подчинялись одновременно министерства иностранных и внутренних дел, хозяйства и информации. И энергичный Джеймс взялся за дело со всей своей энергией. Он носился по городу на военном "джипе", окруженный охраной, выступал по радио, принимал послов. Бывшие министры и видные чиновники свергнутого правительства трепетали при одном имени Аджайи - он лично возглавлял и комиссию по расследованию их деятельности, и другую - по подготовке новой конституции.

Первым, кто нанес ему официальный визит, был сэр Хью.

#6
Спустя некоторое время тихим гвианийским вечером на прохладной веранде знакомой читателю виллы, наслаждаясь легким бризом с лагуны, снова сидели сэр Хью, полковник Роджерс и угрюмый комиссар Прайс.

Роджерс заметно сдал. Он обрюзг, пожелтел, на шее его явственнее проступили стариковские морщины.

Полковник все чаще ловил себя на том, что подумывает об отставке. Что ж, место вице-президента в одной из лондонских фирм всегда было за ним, высшие офицеры разведки без работы не оставались. Отставной полковник Макс Стюарт собирался оставить свой пост из-за болезни глаз. Бедняга, тридцать лет под аравийским солнцем доконают кого хочешь!

Но острая ярость порою охватывала Роджерса: нет, он не отступит перед этими черномазыми, вообразившими себя революционерами! Пусть они вызубрят хоть всю марксистскую литературу в мире, он все равно заставит их помнить, что они всего лишь выдрессированные африканцы!

Полковник в ярости был готов на все. Он отправил жену и сына в Англию с первым же британским самолетом, покинувшим Луис после подавления мятежа. И непривычное одиночество в большом и пустом доме раздражающе действовало ему и на без того напряженные нервы.

Зато работалось теперь удивительно легко, никогда еще у него не было столько энергии. Детали нового плана рождались и слагались в четкую, безотказную схему действий.

Он взглянул на сэра Хью: хозяин виллы выглядел неважно.

Посол только что прилетел из Лондона, а слова, которые сэру Хью пришлось там выслушать, отнюдь не способствовали улучшению здоровья и настроения. Лондон требовал действий, и сэр Хью, несмотря на свою неприязнь к Роджерсу, понимал, что действовать он мог лишь с помощью полковника.

Сэр Хью не спешил начать деловой разговор. Он воодушевленно рассказывал о своем новом приобретении - бронзовой скульптуре пятнадцатого века...

- Я абсолютно уверен,- благодушно говорил посол, покачиваясь в кресле-качалке,- эту скульптуру вы еще увидите в каталоге мировых ценностей!

Полковник Роджерс, делая вид, что внимательно слушает его болтовню, думал о своем. Он разглядывал свои руки и морщился: они становились похожими на руки Прайса: шершавые, обтянутые дряблой кожей. И вдруг он ясно понял, что его держит в Луисе самолюбие. Его авторитет подорван, унижен сопливыми мальчишками-офицерами, которые сумели переиграть его в игре, затеянной им самим. Но он твердо знал, что правительство не допустит, чтобы приносящие миллионные прибыли миллиарды фунтов, вложенные за столетие в Гвианию, попали бы в руки этих черномазых.

Роджерс в последние недели много ездил по всей стране. Дольше всего он задержался на Севере. Полковник присутствовал на парадах войск эмиров, небрежно роняя одну-две фразы, вроде того, что жаль, что всему этому скоро придет конец. Владетельный эмир, сидящий рядом на стуле в тени огромного зонта, который держал в руках евнух, не унижал себя до расспросов. Но полковник знал: имеющий уши да слышит!

Путешествуя по Северу, полковник убедился, что агентурная сеть, созданная им здесь еще до переворота, сохранилась в целости. Но обо всем этом он пока помалкивал. Он никогда не спешил выбрасывать козыри на стол.

Наконец сэр Хью решил, что уже достаточно потомил гостей. Он маленькими глотками допил виски и поставил стакан на столик около своего кресла.

- Итак, джентльмены, мне не надо пересказывать вам события, произошедшие у нас с вами на глазах некоторое время назад.

Полковник вежливо кивнул, а Прайс откинулся в кресле, с грустью рассматривая пустой стакан.

- К сожалению, в результате ряда обстоятельств наши друзья оказались не у власти.

Тут сэр Хью укоризненно посмотрел на полковника.

- ...и во главе правительства стал генерал Дунгас. Я не хочу сказать, что это не друг Великобритании. Отнюдь нет. Но он не тот человек, в котором нуждается страна.

Сэр Хью многозначительно помолчал.

- Поймите, джентльмены, мы заботимся о Гвиании, ответственность за которую возложила на нас история.- Он понизил голос.- У меня есть достоверные сведения, что генерал склоняется к поддержке административных реформ...

Полковник Роджерс кивнул.

- ...означающих угрозу нашим друзьям на Севере. Реформы же в Африке никогда не приводили к стабильности. Стоит только начать - и пойдет цепная реакция. Словом, интересы Гвиании требуют...- Он неожиданно остановил взгляд на Роджерсе.- Кстати, полковник, как ваша поездка на Север?

Их взгляды скрестились. Роджерс помедлил.

- Что вас интересует на Севере, ваше превосходительство?- вежливо спросил он, чтобы выиграть время для ответа.
- Настроения!- твердо сказал чей-то голос позади. Роджерс и Прайс мгновенно обернулись.

В полумраке веранды, почти скрытой тенью большого куста, усыпанного крупными цветами, не издававшими никакого запаха, стоял маленький, щуплый человечек. Если бы не твердый, властный голос, его можно было бы принять за подростка.

Он шагнул к столику, за которым сидел сэр Хью, и легко опустился в плетеное кресло.

Сэр Хью встрепенулся.

- Джентльмены! Позвольте вам представить моего гостя. Мистер...

Он помедлил.

- Мистер Блейк,- поспешил ему на помощь незнакомец.- Гарри Блейк.

Он скользнул цепким взглядом по лицам Роджерса и Прайса и довольно усмехнулся, заметив, что им от этого стало не по себе.

- Итак, каковы же настроения на Севере?- требовательно повторил он вопрос.

Роджерс провел рукой по волосам, пожал плечами.

- Смотря у кого...

Блейк раздраженно фыркнул.

- Не валяйте дурака, дорогой полковник. Сейчас речь идет о чем-то более важном, чем ваша амбиция. Надеюсь, вы понимаете, что я прилетел сюда не для того, чтобы слушать лекции нашего милейшего сэра Хью об искусстве Гвиании!

Блейк оскалил мелкие зубы, что должно было, видимо, означать улыбку в адрес посла. Затем он несколько раз демонстративно шмыгнул маленьким носиком:
- Чувствуете? Пахнет нефтью!
- Рядом порт,- насмешливо заметил Прайс. И Роджерс на миг почувствовал симпатию к старому полицейскому: о чем ведет речь гость из Лондона, было ясно всем, но чтобы как мальчишки выслушивать нотации...

Сэр Хью мысленно выругался. Черт бы побрал этого лондонца! Разве он не предупреждал его, что к этим упрямым болванам нужен подход!

- Джентльмены,- осторожно заговорил сэр Хью,- мистер Блейк представляет несколько организаций - как правительственных так и частных. Он имеет и особые полномочия от компаний "Шелл" и "Бритиш петролеум". Кроме того, он ваш коллега, дорогой полковник.

Блейк оценил помощь, оказанную ему сэром Хью, глаза его весело блеснули.

- Я знал, джентльмены, что мы будем работать вместе. Но, прежде чем перейти к разговору о будущем, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов о прошлом. И прежде всего вам, мистер Роджерс!

Он откинулся на спинку кресла и вытянул коротенькие, тоненькие ножки в изящных туфлях. Сейчас он был похож на лисенка: остренькая, хитрая мордочка с мелкими зубками.

Роджерс подобрался. Разговор предстоял не из приятных - ведь недаром Лондон не известил его о намерении направить в Гвианию этого коротышку.

Прайс демонстративно громко откашлялся и привстал. Блейк взглянул на него.

- Ничего, дорогой комиссар, вы нам не помешаете.- Он усмехнулся:
- Мы не вызвали вас, полковник Роджерс, для доклада в Лондон лишь потому, что ваш отъезд из Гвиании в такой момент мог быть понят гвианийцами превратно. И мне хотелось бы задать вам целый ряд вопросов прежде, чем приступить к делу, ради которого я прибыл.

Полковник в ответ склонил голову, кашлянул.

- Итак, полковник, судя по сообщениям, которые вы нам посылали, вы не только знали о заговоре "Золотого льва", но и в какой-то степени его направляли.

Сэр Хью вздохнул и уставил взор в потолок. Полковник Роджерс поморщился: в конце концов, на эту тему можно было бы поговорить и наедине. Он взглянул на Прайса. Тот сосредоточенно разглядывал остатки виски на дне своего стакана.

- Да, я знал о заговоре и контролировал его,- твердо сказал Роджерс.- Мы дали заговору созреть. Все было готово к его подавлению. Составлены списки заговорщиков, назначены даты арестов. Но нас опередили. Это была чистая случайность.
- Майор Нначи стал действовать ранее, чем вы предполагали? Но ведь он, как самый радикальный, самый динамичный, должен был быть убран еще несколько месяцев назад. Почему вы не довели до конца акцию по ликвидации Нначи?

Роджерс презрительно усмехнулся: однако этот парень из Лондона не отличается тонкостью!

- Это сыграло бы против нас. В последние недели капитан Нагахан был практически отстранен от руководства заговором.
Блейк недовольно фыркнул.
- А Джеймс Аджайи? Ведь через Нагахана он установил с заговорщиками контакты! Я все больше подозреваю, что именно этот оборотень нас и предал,- мрачно сказал Роджерс.- Откуда Нначи и Даджума узнали о плане "Понедельник"? При его обсуждении присутствовали лишь члены правительства!
- Что бы мы ни говорили,- вставил сэр Хью,- в Гвиании Джеймс Аджайи сейчас самый опытный политик. И в случае возвращения гражданской власти... Прайс мрачно подмигнул.
- Не говорил ли я, что эти черненькие у нас уже кое-чему научились?

Блейк с интересом посмотрел на Прайса.

- В Лондоне известно о том, что вы большой оригинал, господин комиссар. Но мне кажется, что африканский климат для человека вашего возраста... я бы сказал... вреден.
- Наши мысли совпадают,- немедленно последовал ответ.- Я предпочитаю запах виски запаху нефти. И мне уже поздновато из блюстителя закона переквалифицироваться в...

Сэр Хью поспешно вмешался:
- Джентльмены, вернемся к теме нашей беседы.

Он тяжело вздохнул. Этот Прайс мог брякнуть что угодно.

- В общем-то мистер Роджерс прав. Все было готово. И первым мы собирались арестовать Нначи.

Блейк неожиданно добродушно улыбнулся.

- Что ж, он в конце концов арестован. Кстати, что он показал на допросах?
- Допросах!- не сдержался Роджерс.- Вы посмотрели бы, что это за допросы. Наших людей от них отстранили. Теперь это дружеские беседы двух черных, из которых один ничего не хочет сообщать, а другой, военный следователь, ничего не хочет узнавать. Я не сторонник пыток - упаси боже!- но тюрьма все-таки не должна быть санаторием для государственных преступников!
- Генерал Дунгас все еще не знает, на что решиться, хотя все сто семнадцать заговорщиков - точно по списку - у него в руках,- заметил посол.
- Сто семнадцать?- удивился Блейк.- Всего?
- Сто семнадцать - это лишь офицеры, имевшие золотые значки. И все эти брошки заперты теперь в личном кабинете генерала Дунгаса,- поспешил пояснить Роджерс.
- Кроме одного,- уточнил педант Прайс.- Насколько мне известно, этой улики у майора Нначи найдено не было.

Он потянулся. Сэра Хью покоробила его бесцеремонность, но он сдержался и только тяжело вздохнул.

- Не вздыхайте, ваше превосходительство,- насмешливо заметил Блейк.- Время для вздохов еще впереди.

Он посмотрел на Роджерса.

- Будем считать, что первый раунд не в нашу пользу. Но второй должен быть за нами! Итак, сдается мне, что полковник Роджерс с удовольствием свел бы кое-какие счеты с известным всем вам мистером Николаевым?

Роджерс отрицательно покачал головой.

- Мой друг, комиссар Прайс убедил меня в пагубности неразумной мести.

Все рассмеялись. Блейк неожиданно оборвал смех:
- Аджайи часто встречался с Николаевым?
- Они познакомились в Москве,- поспешно напомнил Прайс.- Министр любил вспоминать об этом кстати и некстати.
- А если о плане "Понедельник" Аджайи сообщил не только заговорщикам? Или заговорщикам - через Николаева? Николаев ведь виделся с Нначи в его луисской квартире.

Взгляды Блейка и Роджерса встретились.

- Николаев может слишком много знать,- задумчиво произнес Роджерс.
- Вот именно,- жестко поставил точку Блейк.
- Но, джентльмены,- поспешил вмешаться сэр Хью.- Никаких операций "Хамелеон"! Поскользнуться второй раз на том же месте - значит сломать себе шею! Я категорически против!

Глазки Блейка сверкнули:
- Надеюсь, вы поняли сэра Хью, господин полковник. Роджерс прикусил губу, чтобы не выдать охвативших его чувств. Первым было что-то чуть ли не вроде восторга! Наконец-то теперь руки у него развязаны, и то, на что он не мог решиться сам, нужно сделать по приказу из Лондона. Да, Николаев действительно слишком много знает. Но убрать его надо тихо, культурно. Даже лучше, если он окажется лишь одним из нескольких, чтобы не возникло ни малейшего подозрения, что погибнуть должен был именно он. Но все надо хорошо продумать. Не здесь, не сейчас, позже, вечером, в тишине дома, ставшего таким пустым без сына и жены.
- Но вы, дорогой сэр Хью, что-то говорили о склонности генерала Дунгаса к реформам?

Голос Блейка донесся словно издалека. Роджерс кивнул:
- Север уже волнуется.
- Так. Значит, вы не зря туда съездили. А если волнением дело не ограничится? Если произойдет... взрыв? Так пусть же Север взорвется - тогда генерала Дунгаса сменят более устраивающие нас люди.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОСЛЕДНЯЯ МИССИЯ



ГЛАВА I
#1
Человеку, не знакомому с политической жизнью Гвиании, могло показаться, что жизнь в стране, пережившей столь бурные потрясения, вошла в привычную колею. Во всяком случае, на первый взгляд Луис жил все той же размеренной и неторопливой жизнью, которую его обитатели вели уже многие десятилетия.

Однако тишина была обманчивой. Лишь четыре месяца прошло с того дня, когда молодые офицеры попытались, но так и не сумели захватить власть. В городском пресс-клубе, где собирались местные и иностранные журналисты, открыто говорили о том, что в стране зреет недовольство, что глава Военного правительства пытается усидеть между двух стульев. И оказавшиеся не у дел политиканы, служившие свергнутому режиму или бывшему к нему в оппозиции, и те, кто приветствовал переворот, ожидая, что в стране все пойдет по-другому, предсказывали новые потрясения.

Петр редко бывал в пресс-клубе, маленьком одноэтажном домике на окраине Луиса, насквозь прокуренном и пропахшем кислым пивом. Было много работы - материалы Информага вдруг стали привлекать редакторов, пытавшихся найти в событиях (особенно исторических), происходивших в далекой Стране Советов, какие-то аналогии с тем, над чем задумывалось теперь все большее число гвианийцев.

Но даже в самые напряженые часы работы Петр не выключал в своем кабинете радиоприемник, настроенный на волну "Голоса Гвиании": чувство тревоги не оставляло его ни на минуту. Оно буквально давило, преследовало.

"Нервы расшалились",- пытался успокоить себя Петр.

Он действительно устал: слишком много событий обрушилось на него за последнее время.

Анджей Войтович уехал в соседнюю Богану - ему надо было заняться делами своего постоянного бюро. Жак опять колесил по Северной провинции: фирма отправила его в Каруну, как только страсти немного поостыли. Даже Глаголев, на которого, казалось, не действовали ни усталость, ни ужасный климат Гвиании, вдруг слег с традиционной для тропиков "болезнью белого человека" - радикулитом.

Начинался сезон дождей. По ночам на город обрушивались грозы. Короткие, но свирепые ливни затопляли улицы, ветер рвал провода - и то один, то другой район Луиса вдруг оказывался без электричества, прекращал работать телефон.

В один из таких вечеров, когда Дикойи погрузился во мрак, взрывающийся с гнетущей последовательностью ослепительно белыми разрядами молний, в здание "Радио Гвиании" вошел человек в надвинутой на лоб широкополой шляпе. На нем были большие выпуклые очки зеленого цвета, низ лица прикрывала густая борода.

Просторная белая одежда висела на нем саваном. Служитель, дремавший на жестком стуле у входа, не обратил на него внимания: мало ли чудаков бродит по коридорам радиодома!

Человек в очках уверенно прошел на второй этаж, туда, где размещались дикторские студии.

У двери в одну из них, над которой светилась надпись: "Тихо! Идет передача!" - он остановился, быстро огляделся, и решительно вынул пистолет.

Было ровно восемь часов вечера - время последних известий. Диктор, дородный мужчина средних лет с великолепным басом, уже произнес в микрофон привычную фразу "Внимание! Слушайте голос Гвиании...", когда позади него отворилась дверь и сдавленный голос глухо приказал:
- Поднять руки!

Диктор обернулся, еще не понимая, что происходит, и в этот момент на его голову обрушился тяжелый удар рукояткой пистолета.

От резкого движения шляпа и очки нападавшего соскочили, и диктор, уже теряя сознание, увидел хорошо знакомое ему лицо. Человек с пистолетом яростно выругался. Быстрыми движениями надел очки и нахлобучил шляпу. Затем вытащил из кармана брюк кассету с магнитофонной пленкой.

#2
"Говорит "Голос Гвиании"..."

Петр сидел за письменным столом и вырезал из накопившихся за неделю местных газет публикации материалов Информага. Вдруг голос диктора как-то странно оборвался... "Поднять руки!" - прозвучало глухо и отдаленно, потом шум,- словно что-то упало, ругательство...

Щелчок - и глухой, нарочито искажаемый и в то же время знакомый Петру голос принялся зачитывать неожиданный текст.

- "Граждане Гвиании!- неслось в эфир.- Люди, чьи надежды растоптаны, чьи ожидания обмануты, я обращаюсь к вам. Ветер свободы смел продажных политиканов, но плодами нашей победы воспользовался узурпатор. Он окружил себя подонками вроде Джеймса Аджайи, он правит вами с помощью тайных агентов полковника Роджерса, он ведет страну в пучину раскола и кровопролития. Феодалы Севера собирают войска и готовят кровавую баню всем тем, кто приветствовал свержение прежнего ненавистного режима, а истинные патриоты томятся в застенках. Лишь майор Даджума на свободе - собирает в лесах отряды борцов за свободу.

Граждане Гвиании! Готовьтесь к борьбе! Готовьтесь подняться с оружием в руках и довести до конца дело, начатое патриотами четыре месяца назад. Час пробьет и..."

Голос оборвался. Несколько мгновений не было слышно ничего. Затем зазвучала музыка... Потом и она внезапно оборвалась.

"...Говорит "Голос Гвиании!", "Говорит "Голос Гвиании!"

Взволнованная женщина-диктор говорила торопливо, глотая окончания слов:
"На моего коллегу совершено нападение. Злоумышленники включили пленку, принесенную с собою, и скрылись. Каждого, кто может сообщить какие-нибудь сведения о случившемся, просим явиться в штаб полиции".

Снова зазвучала музыка. Петр встал из-за стола. И вдруг ему в голову пришла шальная мысль - а что, если... Он снял телефонную трубку.

Аджайи, с которым он не виделся с момента ареста Нначи, отозвался немедленно, как будто бы ожидал этого звонка.

- Джеймс?
- Хэлло, Питер!

Голос Аджайи был усталым.

- Вы слышали радио?

На том конце провода помедлили.

- Не-ет. Но мне только что звонили. Похоже, что у вашего друга Огуде опять будут неприятности.
- А все же... кто бы это мог сделать?

Аджайи хмыкнул:
- Диктор узнал преступника. Завтра мы сообщим его имя. Кстати (в голосе Аджайи зазвучала его обычная самоуверенность), я только что хотел позвонить тебе, сынок. Послезавтра, в десять утра, мы приглашаем журналистов в тюрьму Кири-Кири. Пусть посмотрят сами... на "патриотов, томящихся в застенках".

- Ого!- невольно вырвалось у Петра.
- И попробуй не приехать!- довольный произведенным эффектом продолжал Аджайи.- Тебя лично приглашает советник главы Военного правительства Гвиании!

Следующим утром газеты Луиса были полностью посвящены вечернему происшествию. Репортеры немедленно побывали в радиодоме, опросили вахтера, проинтервьюировали пострадавшего диктора. Они прорвались в резиденцию Джеймса Аджайи и в кабинет начальника полиции. Истории, написанные ими, были захватывающи и драматичны. Но в заголовках упоминалось одно и то же имя: полиция объявила розыск... принца Сэма Нванкво! По описанию диктора, человеком в очках и шляпе был именно он.

Петр почему-то не удивился, прочитав обо всем этом на следующее утро в газетах - от сумасбродного Сэма можно было ожидать всего.

Он был из огромной и влиятельной семьи местных князей Нванкво, у его отца было тридцать шесть жен и множество детей. И члены клана Нванкво занимали важные посты по всей стране, помогая друг другу пробиваться и поддерживая родственников в трудные минуты.

Сэм, избравший своей профессией журналистику, не связал себя ни с какой определенной газетой. Зато он много сил и энергии отдавал званым вечерам и приемам, на которых блистательно представлял Союз журналистов Гвиании. Именно он и провел в союзе решение о том, что все журналисты Луиса должны были поехать встречать Нначи на военный аэродром и своим присутствием помешать его аресту. Генерал Дунгас, которому Аджайи доложил о затее Сэма, лишь устало вздохнул:
- Ох уж мне эти Нванкво!

#3
Зато хозяин половины прессы Гвиании принц Дудасиме, с которым Аджайи поговорил со всей серьезностью, уже на следующий день после событий на аэродроме приехал на стареньком "фольксвагене" в редакцию своей газеты "Ляйт" и скромно попросил секретаршу Эдуна доложить редактору о своем приезде.

Это был высокий человек лет сорока с печальными глазами, чуть припадающий на левую ногу. Одевался он всегда в европейское платье: костюмы его были обычно сильно поношены, брюки пузырились на острых коленях длинных и тощих ног.

Разговаривая, он имел привычку по-птичьи склонять голову набок, словно искоса рассматривая собеседника.

Он гордился тем, что редакторы его газет располагали полной свободой мнений: в газетной империи принца были издания всех оттенков - от крайне левых до крайне правых. И если бы редактор "Ляйта" послушался его совета дружеского!- упаси боже - не больше!- может быть, ничего бы и не произошло. Но теперь...

Эдун поспешил в приемную.

- Я не помешал?- застенчиво спросил принц, входя в кабинет редактора, в святая святых редакции, куда Эдун вежливо пропустил его первым.

Он склонил голову набок и оглядел неуютное крохотное помещение.

Лампа под плоским железным абажуром спускалась на длинном, почерневшем от пыли шнуре. Стол, заваленный гранками, оттисками газетных полос, прижатых старыми клише, был грубо сколочен из плохо оструганных досок, натертых воском. Два таких же стула под грудами бумаг у окна и один - пустой - у стола, да старый вентилятор на массивной высокой ножке - вот и все, что составляло обстановку кабинета редактора "Ляйта".

- Можно?

Дудасиме, не дожидаясь ответа, обошел стол редактора и уселся на его стул.

- Мы должны с вами расстаться, дорогой Эдун,- застенчиво сказал он и склонил голову набок.

...Эдун ушел. Одна из газет, писавших об этом, заявила, что "такие люди, как Эдун Огуде, являются гордостью Гвиании, символизируют все лучшее, все честное, что в ней осталось..."

Общественное мнение было возмущено, и Военное правительство, чтобы успокоить разгоравшиеся страсти, поспешило предложить известному журналисту высокий и хорошо оплачиваемый пост на государственном радио.

#4
Принца Сэма Нванкво арестовали только к вечеру. Весь день агенты полиции рыскали по городу, пытаясь напасть на его след, а часов в девять секретарь Союза журналистов явился сам - с газетой в руках в канцелярию главы Военного правительства.

Несмотря на поздний час, генерал работал. Толстая кожаная папка с проектом новой конституции лежала на его столе, украшенная надписью "Совершенно секретно".

Генерал внимательно читал страницу за страницей, делая на полях пометки ровным, аккуратным почерком. Но пометок было не слишком много - Джеймс Аджайи, глава комиссии по выработке новой конституции, знал свое дело.

Когда дежурный офицер доложил, что доставлен арестованный Нванкво, Дунгас закрыл папку, убрал ее в стол и запер ящик.

Сэм вошел с широкой улыбкой на лице и поднял приветственно руку:
- Здравствуйте, ваше превосходительство! Рад видеть вас в добром здравии.

Они много раз встречались в высшем обществе Луиса, и Сэм вел себя так, будто явился на званый вечер. Генерал кашлянул и нахмурился, потом встал, оперся рукою о стол, грозно уставился на молодого оболтуса (так генерал окрестил про себя Сэма):
- Так что же все это значит, молодой человек?

Сэм кивнул на газету, которую держал в руках.

- Я сам бы хотел узнать, почему полиция вдруг решила обвинить в этой шутке именно меня.
- Шутке? Да знаете ли вы, что по законам военного времени вас за это полагается расстрелять на месте!- Дунгас перевел дыхание.- В молодости я знал вашего отца и сохранил к нему глубочайшее уважение. Но если бы его величество король Охойе VII был жив, он приказал бы сварить вас живьем в пальмовом масле!
- Спасибо за заботы, ваше превосходительство!

Сэм галантно поклонился. Генерал не выдержал и добродушно улыбнулся: грозного разговора, которым он хотел припугнуть принца Нванкво, никак не получалось.

- Садитесь!- изо всех сил стараясь сохранить на лице строгое выражение, приказал Дунгас и уселся в свое кресло. Сэм отрицательно мотнул головой и остался на ногах.- Вы совершили тяжкое преступление, призвав к мятежу против военных властей. Вы понимаете, что вам грозит?- вздохнув, продолжал генерал.
- Меня привели сюда, чтобы вы мне это объяснили? Голос Сэма стал жестким, теперь уже он не дурачился. Генерал задумчиво покачал головой.
- Первый раз я замял ваше дело, принц Нванкво. Помните это дурацкое решение, которое вы навязали Союзу журналистов? Вы пытались остановить колесо государственной машины, вы действовали во вред Гвиании! И теперь... Вас будут судить, Сэм Нванкво. И поверьте, если бы это сделали не вы, а другой человек, его бы расстреляли без всякого суда.
- Да, человека из семьи Нванкво убрать не так-то просто, ваше превосходительство. Это не то что офицеры без роду, без племени, которых вы обманули и заперли в Кири-Кири. Почему же вы не судите их, генерал Дунгас?
- Вы слишком молоды, принц. И если вам удастся дожить до моих лет, вы поймете, что судьба страны куда важнее, чем слово старого генерала.

Дунгас встал, нажал кнопку звонка.

- Я позвал вас сюда в надежде, что вы поймете вред, нанесенный вами Гвиании. Нет, мне не нужны имена ваших сообщников, заблуждающихся и вводящих в заблуждение других. Но если в них столько же злобы, сколько в вас, разговора между нами не получится. Идите!

Дежурный офицер вытянулся на пороге кабинета.

- Арестованного в тюрьму Кири-Кири.
- Прощайте, ваше превосходительство!

Генерал сухо кивнул. Ему показалось, что на лице арестованного мелькнула довольная улыбка. И глава Военного правительства вдруг понял, что делает что-то не то, что нужно, что все идет не так...

Поколебавшись, он снял трубку внутреннего телефона.

- Разыщите Джеймса Аджайи и немедленно доставьте его ко мне,- услышал дежурный офицер твердый голос генерала.

#5
На следующее утро на тщательно выстриженной лужайке во дворе тюрьмы Кири-Кири собрался весь журналистский Луис. На новеньких стульях, доставленных по этому случаю из здания парламента, расселась шумная газетная братия всех цветов и оттенков кожи. Радиокорреспонденты устроились в первом ряду, установив микрофоны прямо на небольшом столике, позади которого была высокая серая стена; часть ее украшали широкие белые полосы, идущие параллельно земле на разной высоте одна над другой.

У столика стояло два кресла, одно - позади, другое - сбоку.

Собравшиеся тихо разговаривали, с любопытством ожидая открытия пресс-конференции. Слух об аресте секретаря Союза журналистов уже пронесся по городу, и друзья Сэма предвкушали удовольствие от вида ненавистного ловкача Аджайи, который будет загнан в угол их ехидными вопросами.

Петр сидел рядом с Эдуном, мрачным и неразговорчивым.

- Они считают, что я помогал Сэму в этой авантюре,- сказал он Петру, кивнув в сторону пустого столика.- А пресс-конференцию решили провести в тюрьме, чтобы нас всех припугнуть.

Петр улыбнулся: эта мысль приходила и ему.

- Что же будет с Сэмом?- вслух подумал Петр. Эдун покачал головой.
- А ведь он решил жениться... Вечно его куда-нибудь заносит!- сказал он с горячью.
- Жениться?

Петр не поверил своим ушам.

- Сэм такой убежденный холостяк - и вдруг! Когда же свадьба?
- Должна была быть через две недели,- мрачно ответил Эдун.- Я - шафер, ты - почетный гость. В Луис уже съезжаются все Нванкво, которые только есть в Гвиании.
- Нда-а...- протянул Петр.- А тут... Как все неудачно!
- Или наоборот - удачно!- Эдун впервые за все утро улыбнулся.- Аджайи будет дураком, если поссорится с таким могущественным кланом. Да и генерал Дунгас знает, что в Гвиании кое-что не прощается.

Вдруг все зашумели, заскрипели стульями, оборачиваясь назад, к тюремным воротам. Оттуда легким, уверенным шагом шел Джеймс Аджайи, окруженный высшими тюремными чинами в парадных мундирах салатового цвета.

Советник Военного правительства даже приобрел нечто вроде выправки. Полувоенная форма делала его почти стройным, и Петр в который раз подивился, как умел меняться этот человек!

- Хэлло!- весело бросил советник журналистам и без всяких церемоний уселся за столик.
- Джентльмены,- начал он сразу же, и к нему потянулись со своими микрофонами радиожурналисты.- Не будем терять время. Прежде всего о Сэме Нванкво.
- Сразу перешел в наступление,- хмыкнул Эдун и толкнул Петра локтем.- Эта лиса что-то уже придумала.
- Вы знаете, в чем обвиняют нашего общего друга,- весело продолжал Аджайи.- И правительство не хочет, чтобы вы решили, будто с Сэмом кто-то желает свести счеты. Хотя (он опять весело улыбнулся) сделать это, может быть, и стоило!

Журналисты загудели, но Аджайи успокаивающе поднял руку:
- Есть только один человек, который может опознать... э... э... человека, проникшего в радиодом. Это диктор Крис Омо. И мы решили, что этот эксперимент будет проведен в вашем присутствии здесь, сейчас!

Он победно оглядел собравшихся, наслаждаясь наступившей вдруг мертвой тишиной. Да, это был ловкий ход, достойный Джеймса Аджайи!

- А если его не опознают?- вскочил с места Эдун.- Что тогда?
- Тогда...- Аджайи весело развел руки.- Тогда принц Нванкво будет немедленно освобожден, и через две недели мы придем к нему на свадьбу!

Все ахнули: одна сенсация следовала за другой!

- Итак...

Аджайи обернулся к стоящему за его спиной начальнику тюрьмы - пожилому майору с пышными седыми усами и бородкой-эспаньолкой.

- Давайте начнем...

Майор извлек из бокового кармана мундира тщательно выглаженный белоснежной платок и взмахнул им. Запахло дорогими мужскими духами, и Петру вдруг вспомнился Жак. Где-то он теперь? Кому продает свою парфюмерию?

Охранники привели Криса Омо, голова его была перевязана. Его, видимо, заранее проинструктировали, и он спокойно уселся в кресло, что стояло сбоку от столика. На журналистов Крис старался не смотреть.

И сразу же за ним появилось пять странных фигур - все в простых белых одеждах, в которых на улицах Луиса ходят каждые четыре мужчины из пяти, в широкополых шляпах и выпуклых зеленых очках, с густыми бородами. Они были разного роста и разной комплекции. Это было особенно заметно, когда их выстроили у серой стены, расчерченной белыми параллельными полосами.

- Прошу!- сухо кивнул начальник тюрьмы Крису Омо, и тот беспокойно заерзал в своем кресле.
- Того человека здесь нет,- глухо сказал он через минуту.
- Но вы говорили, что с него свалилась шляпа и очки? Аджайи пристально смотрел в лицо вдруг вспотевшего свидетеля. Тот молча кивнул.
- Снимите шляпы и очки!- приказал Аджайи охранникам.

И опять Крис принялся вглядываться в стоящих у стены. На поляне стояла такая тишина, что было слышно его тяжелое дыхание.

- Нет,- наконец сказал он неуверенно. И повторил уже тверже:
- Его здесь нет!
- Сэм Нванкво свободен!- торжественно объявил Аджайи и, обернувшись к людям в белом, широко улыбнулся:
- Кончайте с маскарадом, Сэм!

Человек, стоявший самым крайним слева, шагнул вперед, сдирая фальшивую бороду. Он сорвал с себя белые тряпки - и оказался Сэмом Нванкво, таким, каким его привыкли видеть в Луисе: в расшитой деревенскими умельцами дорогой рубахе без воротничка и в легких теннисных брюках.

- А вот и я, джентльмены!- галантно поклонился он.

И сейчас же загремели отбрасываемые стулья: журналисты кинулись к нему, принялись обнимать, тискать, хлопать по спине.

Сэм с трудом выбрался из окружившей его толпы, почти подбежал к стоящему в одиночестве растерянному Крису Омо и протянул ему руку.

- Спасибо, брат. И извини, если я стукнул тебя слишком сильно!- возбужденно сказал он так, что слышали все: и Аджайи, и тюремное начальство.

Петр даже испугался за Сэма, но Аджайи сделал вид, будто ничего не слышал.

- Джентльмены,- стараясь перекричать шум, объявил он.- Мы хотим теперь познакомить вас с условиями, в которых содержатся...

#6
Глава Военного правительства, когда Джеймс Аджайи доложил ему о невиновности Сэма Нванкво, облегченно вздохнул. Он был явно доволен тем, как обернулось дело с нападением на радиодом.

- Вы умный человек, Джеймс,- с уважением сказал он своему советнику, уверенно развалившемуся в кресле кабинета главы правительства.

Аджайи почтительно склонил голову.

- Я рад, что сумел доказать вам свою преданность, ваше превосходительство. И если позволите, я хотел бы просить вас...

Дунгас благодушно улыбнулся:

- Это ваша первая просьба, Джеймс, и я с удовольствием ее выполню.

Аджайи встал и подошел к столу, за которым сидел генерал, перегнулся через зеленое сукно, заваленное бумагами, и почти прошептал:
- Освободите майора Нначи!
- Что?

Дунгас отшатнулся.

- Но... после того как мы арестовали его за нарушение присяги, после того как я нарушил свое слово, данное ему и Даджуме, и все ради нашей страны, вы осмеливаетесь...

Генерал встал, заложил руки за спину, лицо его стало жестким:
- Вы забываетесь, мистер Аджайи!
- Это надо для Гвиании! И для того, чтобы все, что мы здесь подготовили (Аджайи сделал жест в сторону письменного стола), не осталось лишь на бумаге. Поверьте мне, ваше превосходительство! Его нужно освободить всего на один-два дня... Ну хотя бы на свадьбу Сэма Нванкво!

ГЛАВА II
#1
И вот наступил день свадьбы принца Нванкво.

Николаевы подъехали к дому Сэма около девяти часов вечера.

Странно было вдруг вырваться из темной и пустой аллеи парка, где расположились маленькие уютные домики служащих государственных корпораций, на залитую электрическим светом лужайку, полную людей.

Машины ставились в темноте поодаль - под деревьями манго, казавшимися мрачными, угрюмыми великанами, раскинувшими мощные руки над лужайкой.

Веселье было уже в самом разгаре. Гостей встречал небольшой оркестр барабанщиков с "говорящими барабанами"; по бокам инструментов были натянуты жилы, при помощи которых барабанщик мог менять тональность барабана, поэтому-то эти барабаны и назывались "говорящими".

Здесь же Николаевых встретила толпа пляшущих старух. Судя по тому, что они были одеты в один и тот же цвет, они приехали из провинции, может быть из-за самой Бамуанги.

Старухи, завидев гостей, принялись плясать еще энергичнее, громко отбивая ритм ладонями и распевая заунывную песню.

Гости вынуждены были остановиться: старухи не пускали их. Минуты через три хоровод распался - и гости увидели прямо перед собой кусок яркой ткани, на котором валялись деньги.

Здесь были и кредитные билеты - по пять фунтов, по одному, мелкие бумажки по десять и пять шиллингов и, наконец, монеты - шиллинги, шестипенсовики, пенсы - медные, с дыркой...

Вокруг расставленных по полянке столиков сидели гости: мужчины - в национальной одежде и европейских костюмах, женщины - неподвижные, закутанные в твердую, переливающуюся, искрящуюся парчу.

Приехавшие остановились в нерешительности: жениха и невесту отыскать в этой шумной толпе было просто невозможно.

- Хэлло!

Тихий и удивительно знакомый голос прозвучал позади Петра. И хотя этот голос Петр слыхал не так уж часто, он запомнился на всю жизнь: это был голос майора Нначи.

Майор стоял рядом с широко улыбающимся Сэмом. Он был в строгом черном костюме, с белым галстуком и казался в этой одежде удивительно юным, чуть ли не старшеклассником или студентом младших курсов.

Петр растерялся от неожиданной встречи и, чтобы скрыть это, поспешил представить майора Вере. Нначи мягко улыбнулся:
- Я впервые знакомлюсь с русской, мадам. И если все русские женщины так красивы, как вы...

Вера рассмеялась.

- А я представляла вас себе совсем не таким!
- Каким же?- с искренним интересом спросил майор.
- Если полагаться на то, что писали газеты, вы должны были бы быть широкоплечим великаном со свирепым взглядом.
- Именно таким я всю жизнь и мечтал быть,- стараясь казаться серьезным, ответил Нначи.- Да все как-то не получалось.
- А он уже ухаживает за дамами!

Томас Энебели, раздвигая толпу гостей, подошел к ним со стаканом апельсинового сока в пухлой руке. Прищуренные глаза его весело искрились.

- Или майор Нначи уже сложил оружие, за что и получил свободу?- добродушно пробасил Томас.- Иначе как объяснить то, что вы снова с нами?

Нначи нарочито удивленно развел руки.

- Если бы я мог сам понять, что происходит! Сегодня утром начальник тюрьмы зачитал мне приказ, в котором говорится, что для восстановления здоровья мне дается отпуск на три дня. Через три дня мне надлежит снова явиться в тюрьму.
- Для прохождения дальнейшей службы?- хохотнул Томас.
- Но официально считается, что они там, в Кири-Кири, находятся на службе,- ответил за Нначи Сэм.
- Просто посажены не на гауптвахту, и... теперь-то наконец мы получили возможность почитать не торопясь книги из магазина дядюшки Томаса,- закончил фразу Нначи.

Томас Энебели шутливо нахмурился.

- Уж не хотите ли вы сказать, что я подбиваю вас к бунту? Кстати, почему здесь Аджайи?

Петр взглянул в сторону, куда кивнул Томас, и увидел Джеймса Аджайи с супругой, весело болтавших с начальником тюрьмы Кири-Кири.

"Ну и дела,- удивленно подумал Петр.- Что же это: всепрощение или вызов?"

- На моей свадьбе должен быть весь Луис!- вызывающе вскинул голову Сэм.- Мы, Нванкво, всегда славились широтой души! И пусть Джеймс Аджайи попытается это опровергнуть!

Услышав свое имя, Аджайи обернулся, приветственно поднял руку. Извинившись, он оставил свою супругу с начальником тюрьмы и направился к Сэму.

- Ого! Все заговорщики в сборе!

Он шутливо погрозил пальцем Сэму и поклонился Вере.

- Мадам... Я очень недоволен поведением вашего мужа! С тех пор как вы когда-то побывали у нас в гостях, он забыл даже номер моего телефона! Разве так поступают со старыми друзьями?
- Но ведь вы же стали таким большим человеком, мистер Аджайи,- парировала Вера.
- Джеймс... Только Джеймс. Никаких "мистеров Аджайи"!- Он ткнул пальцем в живот Томаса.- А ты, старик, все копишь жиры. И как ты можешь бороться за мир с таким брюхом? А помнишь, когда мы с тобою учились в Лондоне, какими мы были стройными, а? Фигуры у нас были не хуже, чем у майора Нначи!

Нначи с серьезным видом поклонился.

- Глава Военного правительства нашел, что мое здоровье требует поправки...
- Но не в буше, где скрывается от тягот военной службы майор Даджума, надеюсь...

Голос Аджайи был беспечен, но Петр заметил напряжение в его глазах.

- Оставь его в покое, Джеймс,- вмешался в разговор Томас.- Если уж наши с тобою пути разошлись, хотя у нас и есть еще о чем поговорить, Нначи и Даджума никогда не имели с нами ничего общего.
- И все же у всех нас есть нечто общее,- вдруг очень серьезно сказал Аджайи.- Мы все хотим служить своей стране...
- Неправда, Джеймс, ты-то всегда хотел, чтобы страна служила тебе,- вздохнул Томас.- И давай не портить настроения молодежи хоть сегодня.

Неожиданно из полумрака вынырнул Жак со стаканом в руке. Он был уже изрядно навеселе, без пиджака, узел галстука распущен, ворот белой рубахи распахнут.

- Ты знаком с Сэмом?- почему-то удивился Петр.- И, позволь, ты же был все это время на Севере!
- Каждый, кто прожил в Луисе больше трех дней, знает Сэма,- рассмеялся Жак.- Как я мог оставаться в саванне, когда барабаны уж с неделю зовут всех на свадьбу принца Нванкво? Шучу, конечно. Просто мне, видно уж написано на роду появляться всегда там, где пахнет жареным. Ваше здоровье!

Гремел джаз, свадьба продолжалась. Душная тропическая ночь давила. Оранжевые светильники, расставленные на лужайке перед домом, казались раскаленными кусками металла, вокруг которых, словно большие ночные бабочки, тяжело топтались темные фигуры гостей.

Петру казалось, что низкие звезды вот-вот опустятся прямо на лужайку, не удержавшись в вязкой черноте неба.

Они сидели за столиком втроем: Вера, Жак и он. Жак что-то рассказывал Вере о своей последней поездке на Север. Он был умелым рассказчиком и немало повидал за свою бурную бродячую жизнь. Сейчас он описывал далекую полупустыню где-то у озера Чад, по которой были разбросаны гигантские глиняные кувшины, а на сотни километров вокруг не было ни одного селения. Жак привез осколок кувшина и собирался отослать его в Париж - в Музей Человека.

Петр слушал, полузакрыв глаза. Пестрая толпа крутилась перед ним, как медленная карусель. И вдруг... Петр даже чуть подался вперед: плотный крепыш с побитым оспою лицом в распахнутой черной куртке из тонкой кожи прошел мимо, почти задев столик, и скрылся в толпе. Петр узнал его - это был тот, напавший на майора Нначи на пляже. А потом... Потом Петр видел его в Каруне, в отеле "Сентрал"...

Не отдавая себе отчета в дальнейшем, Петр вскочил. Вера удивленно подняла на него взгляд:
- Что с тобою?
- Ничего... Просто... здесь душно!

Петр вышел из-за стола и решительно вошел в толпу, вытягивая шею и вертя головою во все стороны. Вот он! Рябой уходил к дальнему краю поляны. Петр оглянулся туда, где оставил Веру. Жак что-то говорил ей, вставая из-за стола, и она слушала улыбаясь.

Парень в черной куртке был уже на краю светового круга, обведенного развешанными на ветвях гирляндами. Вот он сделал еще один шаг - и растворился в темноте.

Петр знал, что дом Сэма на самом краю парка Дикойи. Дальше начинались густые кусты, буйно зеленеющие между дренажными канавами, разрезавшими на ровные квадраты большое болото, вернее - заболоченный берег гнилой лагуны. Искать там кого-нибудь в темноте бессмысленно.

И сейчас же Петр увидел Нначи. Какой-то молодой человек в национальной одежде что-то говорил майору, и тот внимательно его слушал, согласно кивая. Нначи пожал руку молодого человека, быстро оглянулся и решительным шагом направился в темноту, туда, где минуту назад скрылся рябой.

Петр кинулся следом, энергично пробиваясь локтями сквозь толпу гостей. На него удивленно оглядывались, но он не обращал на это внимания: только бы успеть, только бы задержать Нначи! Лишь эта мысль владела сейчас всем его существом.

Петр нырнул в узкий коридор, прорезающий чащу кустов, вплотную подступающую к поляне, прислушался. Шаги Нначи звучали впереди, совсем рядом. Петр рванулся, побежал.

- Господин майор, подождите!- крикнул он, задыхаясь.
- Мистер Николаев?

Голос Нначи прозвучал из темноты совсем рядом, Петр почти налетел на майора, толкнул его, и они оба повалились на землю, вытянув вперед руки.

- Извините ме...- начал было Петр, помогая Нначи подняться из жидкой болотной грязи, покрывающей тропинку. И не договорил: впереди что-то негромко ухнуло, вспыхнул оранжевый венчик пламени, и майор, охнув, схватился за левое плечо, одновременно прыгая в сторону, в кусты. Почти в то же мгновение ночь разорвал короткий свист, оборванный хриплым стоном. Впереди что-то шмякнулось в грязь.

Петр бросился в темноту: метрах в трех впереди, уткнувшись лицом в землю, лежал человек в черной кожаной куртке. Нначи, подбежавший следом, щелкнул зажигалкой.

- Посветите!- он передал зажигалку Петру, опустился на колено, перевернул убитого...
- Ему пришлось хуже, чем мне,- медленно сказал он, показывая на кусок железного стержня, торчащего в горле рябого.- Беднягу уложили наповал...
- Но вы...

Петр хотел спросить, куда попал рябой,- пистолет с навинченным на ствол глушителем валялся в грязи рядом с убитым.

- Все в ту же руку. Зато легче будет лечить... Нначи скрипнул зубами, стараясь не выдать боли.
- А его чем?
- Европейская штучка - трубка, стальная пружина и стрела. Немногие в нашей стране знакомы с этим оружием!

Нначи положил здоровую руку на плечо Петру.

- Вы опять спасли мне жизнь, мистер Николаев. И опять заработаете на этом неприятности. Я вас очень прошу - возвращайтесь скорее к Сэму. Но не говорите о случившемся даже ему. Он хороший парень, но язык его страшнее пожара в саванне.

- А вы?

Петр медлил. Он не думал сейчас о себе, ему было страшно за Нначи.

- Обо мне не беспокойтесь,- поняв это, мягко сказал майор. Он помолчал и медленно продолжал: - А ведь мне сказали, что меня ждет у болота майор Даджума...

Когда несколько минут спустя Петр вернулся к столику, за которым Жак продолжал любезничать с Верой, он вдруг заметил, что француз сидит, спрятав ноги под стул. На одной из ножек стула была грязь - такая же, как на обуви Петра.

"Неужели же он не шутил, когда сказал, что появляется везде, где пахнет жареным?- подумал Петр.- Да, он отличный стрелок, хорошо ориентируется в темноте... И сейчас он спасал жизнь... Кому? Нначи.. или ему, Петру?"

Он внимательно посмотрел на Жака и, ничего не сказав, подсел к столику.

#2
Генерал Дунгас тяжело вздохнул и аккуратно подписал документ в папке с толстым кожаным переплетом. Затем закрыл папку и усталым движением отодвинул ее от себя.

День только начинался, голова была тяжелой, ныл затылок.

Дунгас пошевелил пальцами ног, он был в полной форме, но в мягких домашних туфлях - мучила подагра.

В рабочем кабинете бывшего президента Гвиании, умершего три года назад, генерал чувствовал себя чужим - хотя провел здесь вот уже почти шесть месяцев. Чего бы только он не отдал, чтобы вырваться отсюда, забыть обо всех этих проблемах, так неожиданно свалившихся на его голову!

Взять хотя бы историю с нефтью. В Поречье вступали в строй одна скважина за другой. Англичане явно не хотели пускать в эти края конкурентов, но французские и итальянские компании тоже не собирались отказываться от лакомого кусочка, не говоря уже об американцах.

Военный губернатор Поречья подполковник Эбахон охотно принимал представителей нефтяных компаний, зачастивших в его края. Эбахон требовал пустить на нефтяные поля всех желающих. Пусть пока ведут разведку, начинают разработку, а там будет видно.

Генерал усмехнулся. В Поречье поговаривали, что губернатор лично заинтересован в делах американцев. Ну да бог с ним! В конце концов, англичане слишком уж зарываются.

Взгляд генерала остановился на кожаной папке: это было поважнее нефти - указ о введении новой административной системы.

Специальный комитет во главе с Аджайи работал над его проектом почти пять месяцев. И отныне в Гвиании не будет отдельных провинций с собственными парламентами и правительствами, министрами и министерствами. С сегодняшнего дня Гвиания - одна страна, одна нация.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел секретарь генерала - лейтенант Эрахоро.

- Полковник Спифф явился,- доложил он.
- Пусть войдет,- кивнул генерал.

Спифф, новый начальник военной разведки, был родом из небольшого племени, живущего в центральной части Гвиании, и после переворота генерал назначил его на этот пост: по крайней мере, никто не мог хоть теперь обвинить генерала в том, что он покровительствует своим землякам из Поречья.

Да, генералу были чужды племенные симпатии. Сам он родился в Поречье, мать у него была северянка, да и прожил он большую часть своей жизни на Севере.

Но теперь, когда оказалось, что большинство молодых офицеров из группы "Золотой лев" были выходцами из Поречья, кое-кто принялся распускать упорные слухи, будто бы и генерал Дунгас был причастен к заговору, главной целью которого было поставить жителей Поречья во главе всей страны.

Об этом генералу уже не раз докладывал полковник Спифф. Он вошел в кабинет мелкими, семенящими шагами и остановился у стены.

Много раз генерал пытался заставить его докладывать сидя, но полковник наотрез отказывался сидеть в присутствии главы правительства.

- Итак... Генерал помедлил.
- Я подписал декрет.

Он кивнул на кожаную папку.

- Нам следует ожидать в связи с этим волнений,- заметил Спифф, преданно глядя в глаза генералу.
- Кто-то распускает слухи, что люди Поречья захватили власть... Обстановка на Севере накаляется все больше. Особенно в связи с тем, что против заговорщиков не принимается никаких мер.
- Среди офицеров-северян,- продолжал докладывать полковник Спифф,- идут разговоры о том, что нужно самим свершить правосудие над убийцами северного премьера. Кроме того, говорят, что вас, ваше превосходительство, офицеры из Поречья держат в плену. Это, мол, поручено вашей личной охране, целиком состоящей из жителей Поречья.
- Глупости!- отрезал генерал.- Моя личная охрана была при мне, когда я был еще только командующим армией.

Дунгас на минуту задумался, потом вскинул голову:
- Вот что. Отдайте приказ о переводе арестованных офицеров из тюрьмы Кири-Кири в тюрьмы Поречья. Да не в одну, а в разные. Их надо рассредоточить.
- Северяне опять будут утверждать, что вы покровительствуете преступникам,- осторожно заметил начальник военной разведки.

Генерал вскочил, вышел из-за стола и яростно зашагал по кабинету.

- В конце-то концов...

Неожиданно он остановил взгляд на своих ногах в мягких домашних туфлях.

- Гм...

Дунгас смутился, поспешно вернулся к столу и сел, стараясь не смотреть на Спиффа.

Тот сделал вид, будто ничего не заметил.

- Вот что,- сказал генерал.- Отправьте для сопровождения арестованных мою личную охрану, я не хочу, чтобы они были убиты по дороге "при попытке к бегству".
- Но...
- Новую мою охрану пусть возглавит...

Он поискал в памяти имена знакомых ему офицеров. И вдруг ему вспомнилось - капитан Нагахан. Да, да! Роджерс говорил, что он доказал свою лояльность еще во время переворота. Конечно, англичанам не стоит верить до конца, но уж кто, как не они, заинтересованы в стабильности в стране!

- ...капитан Нагахан. И позаботьтесь о том, чтобы в охране были не только люди из Поречья.

Полковник молча кивнул.

- Можете идти,- вздохнул Дунгас. Он все еще досадовал на самого себя за появление перед подчиненным в домашних туфлях.

Спифф взялся было уже за ручку двери, когда генерал его остановил:
- Да, кстати... Я приказал дать майору Нначи отпуск на три дня. Он...

Генерал не договорил, вопросительно глядя в непроницаемое лицо полковника.

- Майор Нначи явился в тюрьму точно в назначенный час.

В голосе Спиффа генералу почудилась необычная натянутость.

- Вы что-то скрываете от меня, полковник!- резко бросил он.
- На майора Нначи было совершено покушение!

Полковник опустил глаза.

- Что?- генерал не поверил своим ушам.- Вы говорите, что...

Спифф коротко кивнул, и до Дунгаса наконец дошел смысл сказанного.

- Что с Нначи?

Генерал подскочил к Спиффу и тряс его за плечи.

- Отвечайте! Ну? Отвечайте!

Полковник молчал. Внезапно Дунгас понял, что думает Спифф. Он резко оттолкнул полковника, руки его опустились.

- Вы...- генерал не сразу подобрал нужное слово - ...полагаете, что я выпустил Нначи из тюрьмы для того, чтобы убрать его?

Последние слова он произнес чуть слышно, упавшим, полным ужаса голосом. Спифф молчал.

- Но это же низость! Как вы смеете так думать обо мне, кадровом военном! Вы же тоже офицер, вы знаете, что такое честь мундира!
- Так говорят в армии,- наконец тихо ответил Спифф, не поднимая головы.- Речь идет именно о чести мундира. Вашего мундира, господин генерал. Покушение на Нначи...
- Довольно!

Генерал тяжело вздохнул и вернулся к столу. Несколько мгновений он бесцельно перебирал бумаги. Руки его дрожали. Да, его загнали в угол: армия больше не верила в него. С ним был только Джеймс Аджайи. С ним? С ним ли? Ведь это он настаивал на том, что Нначи надо выпустить из тюрьмы - это, мол, успокоит мятежников, поможет выиграть время и не медля провозгласить новую конституцию, которая объединит страну.

#3
Джеймс Аджайи вошел без предупреждения: эта привилегия досталась ему со временем как-то незаметно, само собою. Ему было достаточно одного взгляда на растерянного генерала и понурившегося начальника разведки, чтобы понять, что происходит.

- Идите, полковник,- решительно приказал он Спиффу.- Мне надо поговорить с его превосходительством наедине.

Спифф растерянно взглянул на Дунгаса, и тот молча кивнул в ответ. Потом вдруг поднял руку, останавливая выходящего Спиффа:
- Подождите в приемной, полковник. Вы мне еще понадобитесь!

Спифф сухо кивнул и вышел, тщательно прикрыв за собой дверь.

- Ну?- резко обернулся Дунгас к Аджайи.

Тот твердо смотрел в лицо главы Военного правительства.

- Я действовал во имя спасения родины!- отчеканил Аджайи.
- Именно так вы объясняете покушение на майора Нначи, которого вы хотели убить подло, из за угла, прикрывшись моим именем?

Генерал с трудом сдерживал ярость.

- Ваше превосходительство,- подчеркнуто спокойно заговорил Аджайи.- Наоборот, я не хотел вас впутывать в эту историю, не хотел отвлекать вас от работы,- он кивнул на кожаную папку на столе,- которая определит будущее нашей страны.

Генерал горько усмехнулся.

- Вы всегда все умели объяснять, Джеймс Аджайи. У вас хороший опыт природного политикана.
- Благодарю вас, ваше превосходительство,- чуть усмехнулся советник.- Но Нначи нужно было убрать, и немедленно. Заговорщики решили добиваться своего. Даджума собрал в лесах целую армию. Сэм Нванкво его связной. Вот почему он так хотел очутиться в тюрьме Кири-Кири среди главарей "Золотого льва".
- А что бы изменилось, если бы Нначи... погиб?
- Это вызвало бы замешательство и дало нам время провозгласить новую конституцию. А потом, пока бы заговорщики определяли к ней своей отношение, среди них начался бы раскол... и "Золотой лев" погиб естественной смертью!
- Гм...

Генерал задумчиво потер подбородок. Все было логично! Этот Аджайи, конечно, прохвост, но...

- Прикажите полковнику Спиффу быть свободным. Надеюсь, вы раздумали меня арестовывать,- смиренно подсказал Аджайи.

ГЛАВА III
#1
Вечером, перед объективами телекамер, генерал выглядел уверенным в себе и полным сил. Твердым голосом он зачитал декрет, подписанный утром, и выразил надежду, что народ Гвиании поймет и поддержит этот шаг.

Гарри Блейк был в этот вечер в гостях у полковника Роджерса. Выслушав заявление главы Военного правительства Гвиании, Роджерс в волнении пригладил волосы и поймал себя на этом. Он, еще недавно столь уверенный в себе, чувствовал в присутствии Блейка нечто вроде комплекса неполноценности. И Блейк отлично понимал это. Вот и сейчас, заметив волнение Роджерса, он покровительственно похлопал полковника по плечу:
- Ну что, коллега? Дела идут как надо!

Полковник кивнул. Если бы генерал Дунгас знал, чего стоила Роджерсу подготовка этого декрета! В Лондоне тщательно продумали каждое слово в этом документе. Даже люди, куда более тонкие, чем генерал Дунгас, не избежали бы этой ловушки. Декрет был хитроумной "бомбой", заложенной под уже полуразрушенное здание государственной машины Гвиании. Феодалы Севера, конец власти которых был объявлен генералом Дунгасом несколько минут назад, знали содержание декрета вот уже с месяц: в северных городах агентура Роджерса накаляла страсти.

Наконец-то Блейк был доволен полковником. Сам он в Луисе очень скоро стал своим человеком. Оказалось, что он может быть приятным собеседником. И никто не мог заподозрить в маленьком человечке, поселившемся на вилле, принадлежащей компании "Шелл", матерого специалиста по подрывной деятельности.

Блейк много ездил по Гвиании. Он не знал устали, встречаясь с самыми разными людьми. Память его была профессионально цепкой, суждения логичны и точны.

Роджерс отдавал должное уму, напористости и профессионализму Блейка: впервые в жизни он вынужден был признать чье-то превосходство над его собственным "я". И это отнюдь не доставляло ему радости.

Когда неделю назад агентура донесла, что деятельностью Блейка заинтересовалась армейская разведка,- организация, в которой Роджерс тоже имел своих людей, полковник втайне даже обрадовался, все опять становилось на свои места.

Но лишь сегодня он сообщил Блейку, что полковник Спифф требует от генерала Дунгаса его высылки.

Блейк искренне рассмеялся: ход мыслей этого провинциала, этого выходящего в тираж разведчика, потерявшего квалификацию в африканской глуши, разгадать было нетрудно.

- Успокойтесь, дорогой полковник,- снисходительно процедил он.- Я улетаю сегодня вечером (Роджерс не сумел скрыть своего удивления). И если все пойдет как задумано, все лавры достанутся вам. А меня ждет еще небольшое дельце. Ну, скажем, в Азии.

#2
Радио "Голос Гвиании" передало содержание декрета и на языке северян. В Каруне владельцы приемников выносили их на улицы, во дворы, устанавливали на подоконниках настежь распахнутых окон.

Город затих и напрягся. После убийства могущественного премьера Севера это был второй удар по чувствам жителей саванны.

Люди слушали передачу, затем ее повторение, еще одно, еще... И лица их суровели. И почти в каждой группе хмурых людей, старых и молодых, находился кто-нибудь, кто начинал вдруг выкрикивать то, что было на уме у остальных.

- Эти христианские собаки из Поречья хотят осесть на нашей земле! Посмотрите - они захватили здесь все: у них - лавки, у них - рынки. Они богатеют, разоряя нас.
- Раньше у нас был премьер, который защищал нас,- вступал в разговор другой.- Они убили его, и теперь нами будет править этот развратный, погрязший в грехах Луис.

Толпа роптала.

Ночью город не спал. Осторожные тени скользили вдоль глухих стен, бесшумно отворялись и затворялись двери: за глиняными стенами дворов-крепостей происходили какие-то приготовления.

Взрыв произошел на следующее утро.

Майор Мохамед, оставшийся в Каруне вместо майора Нначи командовать первой бригадой и затем утвержденный на этом посту генералом Дунгасом, получил рано утром сведения, что из университета, расположенного в нескольких милях от Каруны, вышли и двинулись на город колонны студентов.

Выслушав по телефону рапорт офицера, патрулировавшего университет и примчавшегося на "джипе" в городские казармы, Мохамед - он был еще в ночной пижаме - прежде всего сладко потянулся. Он не привык вставать в такую рань, и уж совсем не стоило просыпаться из-за того, что ему было известно заранее.

- Сейчас приеду,- сказал он по телефону офицеру, дежурному по бригаде, и не спеша принялся собираться. По его расчетам колонны должны были подойти к городу не раньше чем через час.

Их следовало впустить в старый город, дать им пройти по улицам около рынка, где к ним должно было присоединиться еще множество народу, и остановить у входа в новый город. На этом полковник Роджерс настаивал категорически - страсти должны быть направлены против Военного правительства, а не против иностранных компаний и банков.

Вспомнив об этом, майор улыбнулся: в данном случае он ничего не имел против - студентов он не любил за их всезнайство и претензии на роль будущих лидеров страны и, самое главное, за иронически пренебрежительное отношение к военным, в частности к нему самому.

И сейчас Мохамед предвкушал удовольствие от возможности хорошенько проучить этих бесштанных умников. Его отец, владыка одного из эмиратов почти у самых песков Сахары, одобрит его действия.

Мохамед спокойно позавтракал. Выпил кофе.

Оставалось еще полчаса. Он немного подумал, вернулся в свою спальню и открыл небольшой сейф, вделанный в стенку и искусно замаскированный деревянной панелью. Переложил несколько пачек денег (полковник Роджерс никогда не был скупым!) и достал из-под пакета акций "Шелл" - "Би Пи" из пластикового свертка сигарету с марихуаной.

Собственно, на наркотиках его и накрыли в Сандхерсте, военной школе в Англии, после чего у него началась "дружба" с Интеллидженс сервис.

Он подъехал к казармам вовремя. Солдаты как раз собирались рассаживаться по грузовикам, и сержанты придирчиво проверяли свои отделения, выстроившиеся перед машинами на пыльном плацу.

Майор остановил свой спортивный "мерседес" у здания штаба и подошел к группе офицеров, стоявших в стороне. Он чувствовал себя удивительно легко и радостно - обычное состояние после одной сигареты с марихуаной.

Офицеры вытянулись, щелкнули каблуками, отдали честь. Они были мрачны, и Мохамед обратил на это внимание.

- Плохое настроение, джентльмены?- спросил он весело.- А зря. Вы посмотрите, какой сегодня день!

День был действительно чудесным. Небо казалось бездонным и удивительно голубым. Солнце ярко светило, но лучи его не несли жары. Наступал "сухой сезон" - прохладный и здоровый.

- Или солдаты обленились?- продолжал Мохамед, проигрывая стеком.
- Не солдатское это дело - стрелять по безоружным,- хмуро сказал один из офицеров, метис, капитан Браун. Он был единственный северянин, кроме Мохамеда, в первой бригаде. Остальные поддержали его глухим ропотом.
- Разве в городе нет полиции по борьбе с мятежниками?- спросил майор Эйдема, типичный выходец из Поречья.

Мохамед нахмурился: чего доброго, эти идиоты откажутся выступать!

- С каких пор вы стали обсуждать приказы главы Военного правительства, джентльмены?- сухо спросил Мохамед.- Или после определенных событий...- Он паузой подчеркнул значение последних слов,- ...в армии Гвиании нет больше дисциплины?- Он обвел взглядом офицеров. Все промолчали.- Итак,- продолжал Мохамед,- наша задача не позволить мятежникам проникнуть из старого города в новый. По моим сведениям, они пойдут мимо рынка к воротам Нассарава. Здесь вы должны их остановить любыми средствами. Слышите, любыми!

Офицеры угрюмо молчали.

- Шесть машин с пулеметами и базуками пойдут к воротам Нассарава под командованием майора Нзеку. Еще шесть останутся здесь в резерве, на случай, если мятежники вдруг изменят маршрут. Я буду в штабе бригады.

Офицеры молча козырнули. И через несколько минут из распахнутых ворот лагеря первой бригады тяжело выползли мощные грузовики с солдатами в стальных касках. На крышах кабин были установлены безоткатные орудия, те самые, которые еще несколько месяцев назад разнесли белоснежный купол дворца премьера Севера.

Майор удобно расположился в кабинете командующего бригадой. Здесь сохранилось все, что было во время, когда бригаду возглавлял майор Нначи: книги на полках, кипы газетных вырезок.

- Дочитался!- усмехнулся Мохамед.

Сам он во время штурма дворца шел впереди нападавших - рядом с Нначи. И сейчас майор не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести: покойный премьер был крут, и эмиры недолюбливали его за властность. Слишком часто в последнее время он вмешивался в их дела, и многие из них вздохнули с облегчением, узнав о смерти этого деспотичного политика. Но, освободившись от одного, они не испытывали совершенно никакого желания, чтобы ими помыкал какой-то безродный выскочка да еще и христианин.

В кабинет без стука вошли два солдата-радиста с ящиком мощной полевой радиостанции и батареями. Один из них молча размотал дополнительную антенну и выбросил ее конец за окно - на раскидистый куст, усыпанный крупными желтыми цветами. Второй надел наушники, занялся настройкой.

- Есть!- наконец сказал он и щелкнул переключателем. И сейчас же Мохамед услышал голос майора Нзеку:
- Говорит "Лев", говорит "Лев". "Акула", отзовитесь! "Акула" - это был сам Мохамед.

Солдат протянул ему стальное полукольцо, на концах которого были укреплены два маленьких микрофона. Мохамед привычно надел его себе на шею.

- "Акула" слушает. Докладывайте!
- Я - "Лев".

Голос майора был бесстрастен.

- Улица у ворот Нассарава нами перекрыта. Вперед выслано отделение под командованием лейтенанта Ония. Лейтенант предложит демонстрантам разойтись.
- Мятежникам,- поправил Мохамед.- Хорошо. В случае неповиновения - стреляйте. Жду дальнейших донесений.

#3
Если из университета студенческие колонны вышли организованно, то по мере приближения к Каруне демонстрация все больше и больше стала походить на беспорядочную толпу. С каждой милей в нее вливались все новые и новые сотни людей, возбужденных, жаждущих крови и разрушений.

И вот в первые лавчонки южан полетели камни - в стены, в вывески, в поспешно закрываемые ставни. Потом, когда эти толпы ворвались в город, в ход пошли мачете, ломы, дубины. Жидкие двери срывали с петель, и толпа жадно хватала все, что попадалось под руку,- рулоны пестрых тканей, коробки с рубашками, обувь, посуду.

Владельцы в ужасе прятались во внутренних двориках. До них пока дело не доходило.

Студенты пытались еще придать толпе организованность. Кое-где даже удавалось не допустить или прекратить грабежи. Да и сама толпа все еще не осознала своей силы. Многие в ужасе отворачивались при виде начинающегося погрома: ведь такое случалось в Каруне не впервые, и каждый раз дело кончалось кровопролитием.

- В центр города! Ко дворцу эмира!- кричали студенты.- Не останавливаться! Скорее, скорее!

Но люди, подосланные эмирами, вели дело к погрому. И какой-нибудь мирный ремесленник, вдруг оказавшийся владельцем даровой штуки яркого ситца, терял голову. "Да и разве не следует отомстить этим собакам-южанам за смерть премьера?- думал он.- Разве не хотят они захватить нашу землю и разве все, что у них в лавках, не наше?"

И он крошил своим мачете деревянные двери, выворачивая засовы и болты, и с глазами, налитыми кровью, хватал все, что попадалось под руку в убогой лавке, где и всего-то товару было, может быть, не больше чем на сотню фунтов.

У ворот Нассарава робкая цепочка солдат замерла поперек пустой, залитой солнечным светом улицы, выставив автоматические винтовки с примкнутыми штыками.

Лейтенант Ония, в щегольски подогнанной форме, стоял впереди солдат, выставив ногу, выпятив грудь и вызывающе помахивая стеком.

- Стой!- тихо сказал он и поднял руку.

Передние ряды толпы заколебались, все еще медленно подаваясь вперед под напором идущих сзади. Люди растерянно оглядывались назад, не зная, что делать дальше. Но тех, кто вывел их на улицы, кто ходил этой ночью из дома в дом, призывая покончить с засилием южан, среди них уже не было. Теперь впереди были подростки, жители предместий - простые ремесленники, мелкие торговцы и крестьяне, пришедшие в город на рынок и увлеченные общим настроением. Они-то меньше, чем кто-либо, задумывались о том, что ожидало их у ворот Нассарава. Встретив солдат, они остановились, не зная, что предпринять, тем более что пути назад - сквозь узкую улицу стиснутую глиняными стенами без окон,- не было. Толпа тревожно гудела и становилась все плотнее и плотнее.

- Солдаты... Солдаты... Солдаты...- глухо катилось по ее рядам.
- Я приказываю вам разойтись,- сказал лейтенант Ония в мегафон. Металлический голос с характерным акцентом южанина казался громом, раздавшимся с удивительно чистого и мирного неба.

Идущие впереди чуть попятились, толпа слегка колыхнулась назад. По морю голов словно покатилась легкая зыбь.

Так казалось человеку, удобно устроившемуся на плоской крыше одного из домов - примерно в полумиле от ворот Нассарава. Человек поудобнее приладил приклад винтовки и прильнул к оптическому прицелу.

Раздался почти бесшумно выстрел: сухой, резкий щелчок, которого не слышали ни лейтенант Ония, ни солдаты, стоящие за его спиной, ни толпа.

Лейтенант пошатнулся. Темное пятно расползлось по его салатовой куртке там, где сердце, и он медленно опустился на землю, так и не поняв, что произошло.

Но люди, стоящие в толпе, поняли это. В ужасе они отшатнулись и кинулись в плотную, упругую человеческую массу, что-то крича и воздевая руки. Толпа откинула их обратно, на растерявшихся солдат и...

Недружный залп скосил сразу человек пятнадцать. Рухнули убитые, дико закричали раненые. И толпа, обезумев, ринулась вперед, топча и давя упавших. Солдаты отпрянули - и заработали пулеметы. Ахнула базука - термитный снаряд врезался в человеческое месиво.

Люди кинулись назад, стали отступать - сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Вопли раненых смешались с проклятиями сбитых с ног, и все это покрывалось гулким стуком пулеметов.

Потом наступила тишина.

#4
Весть о разгроме демонстрантов в Каруне появилась на первых полосах луисских газет на следующий день. Правительство запретило публиковать подробности, но в газете "Голос Севера", выходящей в Каруне, все же было напечатано десятка два фотографий - убитые у ворот Нассарава, плакаты демонстрантов и портреты майора Нзеку и лейтенанта Ония. И весь Север смотрел на эти фотографии, стискивая кулаки.

Генерал Дунгас в специальном заявлении для печати объявил, что майор Мохамед превысил свои полномочия, арестован и будет отдан под суд. Одновременно он отдал приказ о немедленной высылке из страны английского подданного, представителя компании "Шелл" в Луисе Гарри Блейка, за вмешательство во внутренние дела Гвиании.

Блейк узнал об этом решении уже далеко за пределами Африки.

А через неделю Петр получил пакет из министерства информации. Его приглашали принять участие в поездке, организуемой министерством для иностранных корреспондентов, чтобы они могли присутствовать в Каруне на открытом суде над майором Мохамедом.

В другой раз Петр встретил бы это приглашение с радостью, но теперь он лишь равнодушно прочел письмо и сунул его куда-то в стол.

Все эти дни после свадьбы Сэма он не находил себе места. Покушение на майора Нначи, стальная стрела в горле рябого, грязь на обуви Жака...

Тогда, в тот вечер, он не решился спросить Жака... Да и о чем он мог спросить француза? Мол, не убил ли он человека? Петр даже не стал расспрашивать Веру - уходил ли Жак из-за стола или нет.

Да, Жак был не тот, за кого его принимал Петр. Но он был не враг, ведь это он, именно он, спас Петру жизнь, Петру и... майору Нначи.

Через несколько дней Жак позвонил и сказал, что фирма опять срочно посылает его на Север.

ГЛАВА IV
#1
Войтович, уехавший из Гвиании "на денек", появился уже после всех этих событий.

- А у вас тут действительно не соскучишься,- с веселой завистью объявил он, едва переступил порог дома Николаевых.- Феодальчики-то верны себе!

Он сбросил строгий серый пиджак, который надевал для респектабельности всегда, когда пересекал границу и имел дело с чиновниками, и озорно прищурился.

- Так! Неплохо бы опять побывать в Каруне. Кстати, как дела у Жака? В прошлый раз он устроил нам целую бочку приключений.

Петр тяжело вздохнул: мысли о Жаке преследовали его с той самой ночи на свадьбе у Сэма.

Еще вчера, играя в шахматы с Глаголевым, он поймал на себе внимательный взгляд консула: в этом взгляде было ожидание... Ожидание чего? Неужели он знает о том, что произошло на свадьбе? Нет, просто консул видит, что ему не по себе, и ждет, что Петр попросит какой-то помощи. Что и говорить, консул разбирается в настроениях людей. Такая уж у него работа.

Но Петру почему-то не хотелось говорить с Глаголевым о Жаке. И он заговорил о том, что волновало сегодня всю Гвианию, о событиях в Каруне.

Некоторые газеты Луиса вдруг усмотрели в них мусульманский фанатизм. Слово "погром" в латинской транскрипции не сходило с их первых полос.

- А не кажется ли вам, Николай Николаевич,- спросил Петр Глаголева,- что кто-то словно подливает масла в огонь?
- Если пальмового, то пахнуть будет довольно сильно,- пошутил консул.- И все же ты, пожалуй, прав,- добавил он уже серьезно.- Кто-то накаляет страсти. И религия здесь только один из видов оружия. Всю новейшую историю Гвиании колонизаторы ловко стравливали мусульман и христиан. И дело здесь совсем не в фанатизме. Крестьянин-мусульманин и его сосед-христианин будут мирно ходить друг к другу в гости, пока кому-то не понадобится вызвать вражду хотя бы на религиозной почве.

Сейчас, когда Войтович заговорил о Каруне, Петру вспомнились слова Глаголева.

- Так что же, коллега? Как насчет поездки на Север? Петр знал, что, если Войтович загорелся какой-нибудь идеей, его не остановит ничто. И тут он вспомнил о пакете из министерства информации, вот уже несколько дней валявшемся у него на столе.

Войтович с интересом прочел приглашение.

- Едем, коллега,- весело решил он.- Я к тебе присоединяюсь!
- Но нужно договориться насчет тебя с министерством,- слабо возразил Петр.
- Вот и займись, развейся. А то вид у тебя что-то...- Он сделал кислую гримасу и хлопнул Петра по плечу.

Петр подумал и согласно кивнул. В общем-то приглашение от министерства информации пришло даже кстати. Петру давно уже хотелось по-настоящему завязать деловые контакты с главной газетой Каруны - "Голос Севера". Кроме того, в Каруне издавалась и небольшая газетка "Черная звезда", выходившая с непонятными перерывами. И та, и другая изредка публиковали материалы Информага.

#2
В Каруну самолет прибыл в полдень - от Луиса сюда было четыре часа лету на стареньком, периода второй мировой войны "Дугласе". И первый, кого Петр с удивлением увидел, спускаясь по трапу самолета, был Жак. Он стоял в толпе встречающих - чиновников министерства информации, одетых в безупречные темные костюмы, и агентов службы безопасности, носящих по традиции национальную одежду. Рядом с ним возвышался огромный белобрысый европеец. На густо усыпанном желтыми веснушками лице синели спокойные, удивительно детские глаза.

Жак радостно замахал рукой Петру и Анджею и что-то сказал своему массивному соседу, указывая на них. Тот тоже поднял свою тяжелую руку и качнул несколько раз кистью.

- Джентльмены!

Степенный представитель министерства информации, сопровождавший иностранных журналистов в их полете из Луиса в Каруну, махал руками, требуя внимания.

- Джентльмены! Для каждого из вас забронирован номер в отеле "Сентрал". Напоминаю: завтра в десять утра в конференц-зале "Сентрала" состоится встреча с представителями военных властей города. В четыре часа вечера во Дворце вождей начнется суд, ради которого мы, собственно, и приехали. Сегодня вы свободны. Надеюсь, что вы с пользой проведете сегодняшний день, чтобы объективно поведать миру о том, что у нас происходит. До завтра, джентльмены!

Чиновник сдержанно поклонился.

Жак очутился рядом с Петром и Анджеем, как только они сошли с трапа.

- Хэлло!- приветствовал их Жак, как будто они расстались лишь вчера.- А я ведь сразу подумал, когда узнал, что сюда летит целая банда газетных пиратов, что среди них будете и вы, а? Знакомьтесь!

Он подмигнул Петру, смущенному неожиданной встречей, и дружески положил ему руку на плечо.

Великан-блондин, стоявший вместе с Жаком, протянул руку Петру.

- Ларсен,- представился он.- Из редакции газеты "Голос Севера". Очень рад познакомиться с коллегами. Впрочем, кто из вас представитель Информага в Луисе?

Петр молча кивнул.

- Вы?

Он перевел взгляд на Войтовича.

- Польское телеграфное агентство.
- О,- Ларсен вежливо улыбнулся, добродушно пожал плечами.
- Время ленча, джентльмены. И мы бы хотели пригласить вас, если вы, конечно, не возражаете.
- Святое дело!- согласился Войтович.- На этом старом пылесосе, бывшем в далекой юности "Дугласом", нас изрядно протрясло!
- Вот и отлично!

Жак обернулся к Ларсену, прищелкнул пальцем и сказал по-русски:

- Дернем?
- Что?- не понял редактор "Голоса Севера".
- Это значит "выпьем",- объяснил по-английски довольный Жак и снова подмигнул Петру.

Они вышли с территории аэродрома, и "мерседес" Ларсена, казавшийся рядом со своим владельцем детским педальным автомобильчиком, быстро помчал их по улицам, уже хорошо знакомым Петру. Жак сидел рядом с Ларсеном и сосредоточенно молчал.

Это было так необычно, что Войтович поинтересовался, не болен ли он. Жак обернулся. Лицо его было, как всегда, беззаботным, и лишь Петр заметил, или это ему только показалось, как в глазах француза мелькнули тревожные огоньки.

- Дела,- сказал Жак извиняющимся тоном.

Ларсен остановил машину в квартале новых двухэтажных домов - у белоснежного, окруженного густой зеленью здания с огромной вывеской, состоящей из сплетения чугунных готических букв - "Голос Севера".

- Извините,- сказал швед.- Мы с Жаком заказали ленч в "Сентрале", но бизнес есть бизнес.

Он разве руками.

- Это Гвиания. Не присмотришь сам - все остановится. Мы недолго.

Ларсен быстро взбежал по бетонным ступенькам крыльца, с которых еще не была снята опалубка.

Они шли по широкому, пахнущему свежей краской коридору.

- "Комната новостей", "Комната статей и очерков", "Фотосекция", "Помощник редактора",- читал вслух Петр надписи на дверях.

#3
Ларсен уверенно распахнул дверь с табличкой "Главный редактор". За ней оказалась небольшая комната без окон, освещенная лишь лампами дневного света.

Швед кивнул пожилому гвианийцу в очках, сидевшему за столом, заваленным бумагами и фотографиями, и чуть привставшему при появлении гостей, и распахнул дверь в другую комнату - просторную, освещенную двумя большими окнами, затененными прозрачными белыми шторами.

- А вот и мой кабинет,- просто сказал он и прошел к большому, матово поблескивающему столу, крытому серым пластиком.

Стол был в образцовом порядке. Бумаги аккуратно сложены в ящиках, стоявших по краям.

С десяток книг лежало аккуратной стопкой. Бронзовая рука-защепка держала несколько исписанных листков разносортной бумаги, судя по всему, счетов.

- Садитесь,- предложил Ларсен гостям, делая жест в сторону низких металлических кресел, тоже крытых серым пластиком.

Он уселся за свой стол и нажал кнопку звонка, вделанную в крышку. Звонок тенькнул совсем рядом - за стеной, и в кабинет поспешно вошел пожилой гвианиец, сидевший перед редакторским кабинетом.

- Фото готовы, мистер Данбата?

Вошедший раскрыл папку, которую он принес, и выложил на стол несколько отпечатков.

Ларсен внимательно просмотрел их, подумал и отобрал один.

- На первую полосу.- Он обернулся к гостям: - Снимок на аэродроме.

Данбата убрал снимок в папку.

- Еще что?- спросил Ларсен.
- Эванс просит оплатить счета по командировке. У вас на столе.- Данбата кивнул на бронзовую руку.
- О'кэй!

Ларсен быстро просмотрел документы, подписал все, кроме одного.

- А этот верните ему,- строго приказал он.- Обед на десять шиллингов! Никогда не поверю, что он их действительно израсходовал на обед. Наверняка ел где-нибудь шиллинга на два, а потом взял у кого-то счет из ресторана. Все?

Данбата молча собрал документы, кивнул и направился к дверям.

- Да, скажите, чтобы ко мне никто не входил. Я занят,- бросил ему в спину Ларсен.
- Секретарь?- спросил Петр, когда за гвианийцем закрылась дверь.
- Главный редактор газеты,- спокойно ответил Ларсен.
- А вы?
- Я? Официально - главный советник. Итак...

Наступило неловкое молчание.

Ларсен поднял на Петра свои большие и чистые голубые глаза.

- Я знаю, о чем вы хотели бы со мною поговорить. О публикациях материалов вашего агентства, не так ли?
- Это нетрудно было отгадать,- согласился Петр и обернулся к Анджею. Тот рассеянно набрасывал что-то в блокноте, но, судя по острому взгляду, который Войтович бросил на Ларсена, Петр понял, что происходящее глубоко интересовало его друга.

Петр про себя усмехнулся: еще бы! Тема своебразная - свободная гвианийская пресса в прихожей у иностранного советника!

Он перевел взгляд на Жака. Думая, что за ним никто не наблюдает, француз сидел в кресле, скрестив руки на груди, и задумчиво смотрел в окно. Он был далеко отсюда, в своих мыслях, в своих делах.

Почувствовав на себе взгляд Петра, Жак встрепенулся.

- А во Франции осень,- сказал он неожиданно.- Давно я уже не ел винограда!- Он опять взглянул в окно и поспешно встал.- Извините, приехал Дарамола. Вы ведь помните Дарамолу? Все время хочу его уволить, да никак не соберусь...

Шутка прозвучала неуверенно.

- Я съезжу в "Сентрал". Пока вы здесь разговариваете, проверю, заказан ли нам столик.

Он быстро пошел к двери, и Петр вновь подумал, что это уже не тот веселый парень, с которым они метались по Каруне несколько месяцев назад.

#4
Все события того утра особенно четко вспомнились Петру два дня спустя в пыльном салоне самолета, на котором журналисты возвращались из Каруны в Луис.

Старенький "дуглас" кружил над Луисом уже почти двадцать минут. И каждая из этих минут пассажирам - двадцати трем журналистам, представляющим в Луисе иностранные газеты и информационные агентства - казалась вечностью. Петр был почти уверен в этом.

Вот через проход между креслами сидит англичанин из "Обсервера" - полный крепыш в пестрой рубахе. Он то и дело прикладывается к солидной армейской фляге, обтянутой защитного цвета грубой материей, и глаза его блестят все больше и больше. Рядом с ним - немец из "Ди вельт". Он обхватил тяжелыми ладонями потный красный лоб. Губы беззвучно шевелятся - он молится.

Дальше, в другом ряду, наискосок от Петра,- усатый француз из "Фигаро", похожий на Мопассана. Взгляд его неподвижен. Петр видит, как побелела рука, впившаяся в ручку кресла. На волосатом пальце светится широкое золотое кольцо.

Петр краешком глаза взглянул на Войтовича, сидящего рядом с ним у мутного иллюминатора. Анджей сидел, повернувшись к стеклу, и внимательно смотрел вниз. На виске у него стекленели крупные горошины пота.

"Как, интересно, выгляжу я?" - подумал Петр. Он словно не чувствовал своего тела - оно было чужим и удивительно легким. Зато горели щеки. Их жгло, и голова гудела, болело в затылке.

...Тридцать минут назад, уже над Луисом, командир самолета - высокий пожилой индус в розоватом тюрбане - вышел из своей кабины и бесстрастным голосом объявил, что самолет не может выпустить шасси. Горючего хватит на тридцать пять минут.

- Если за это время,- сказал индус,- шасси не удастся выпустить, придется сажать машину на брюхо.

Пассажиры встретили это объявление молчанием. В общем, это были люди, привыкшие и не к таким переделкам - куда только не забрасывала их журналистская судьба. И каждый сейчас был занят тем, что старался сохранить контроль над собой до последней минуты, до последнего момента, до тех пор, пока это было возможно.

Они уже достаточно нашутились над этой своей неудачной поездкой в столицу Севера за время трехчасового полета из Каруны в Луис. Конечно, и сейчас можно было бы острить: например, заявить, что редакциям придется, кроме напрасных расходов на эту поездку, раскошелиться еще и на приличные похороны.

Петр был уверен, что подобная острота уже сидела на кончике языка у кого-нибудь из самых бывалых, но в последний момент так и не была произнесена.

"Все будет хорошо, все утрясется",- попытался было убеждать он сам себя, но сразу же понял, что думает о другом, о том, что, возможно, он - он единственный и больше никто - является виновником грядущей гибели двадцати двух пассажиров и команды старенького "Дугласа".

#5
Они заговорили с Ларсеном о делах Информага сразу же, как только за Жаком закрылась дверь. Ларсен на этот раз пригласил и редактора Данбату, попросив его принести журнал поступлений из Информага. Журнал оказался толстой канцелярской книгой, куда, к немалому удивлению Петра, были занесены все (или, по крайней мере, большинство) статей, заметок, фотографий, направленных им из Луиса в Каруну.

- Итак,- сказал швед, когда Петр положил тяжелую книгу ему на стол,- мы регулярно получаем ваши материалы. К слову сказать, они довольно, интересны. И статьи, и фотографии. Насколько я понимаю, ваше агентство гораздо патриотичнее Рейтера или Юнайтед Пресс.

Он улыбнулся.

- Что ж, это похвально. Это мне нравится. И...- он сделал паузу,- вы вправе задать мне вопрос: почему же мы публикуем вас так редко?

Ларсен перевел взгляд на Данбату. Тот сидел не шевелясь, лицо его было каменным.

- Я думаю, что выскажу общее мнение - и мое, и мистера Данбаты. Мы - газета не политическая, а чисто информационная. Нас волнуют внутренние проблемы этой страны, этого района, то есть то, что волнует сегодня наших читателей. Что же касается событий во внешнем мире, то информацию о них нам поставляет Рейтер. Мы связаны договором, у нас стоят их телетайпы...

- Простите, мистер Ларсен,- вмешался Войтович,- кто финансирует газету?

- Здесь нечего скрывать - пятьдесят один процент акций газеты находится в Лондоне. Двадцать пять были в руках правительства Севера, остальные - у частных лиц.

Ларсен весело махнул рукой.

- Вы же сами все понимаете!
- Итак... Вы считаете, что более тесное сотрудничество между нами невозможно?- Петр решил немного нажать.
- Почему же! Нас по-прежнему интересуют ваши фотографии, материалы по культуре, спорту. Мы готовы платить за информацию, если она нас устраивает. Но опять же не забывайте...- Он указал пальцем вверх.
- Лондон?- спросил Петр.
- Держатели акций,- поправил его Ларсен.
***

"Дуглас" тряхнуло. Еще раз и еще. Петр невольно вцепился руками в поручни кресла.

- Пробуем вытряхнуть шасси,- хрипло сказал Войтович. Он был бледен, но пытался улыбаться.- Ничего, коллега, бог не выдаст, свинья не съест!

Он отвернулся к иллюминатору и замурлыкал какую-то веселую песенку.

Петр посмотрел на часы. Они кружили над Луисом уже пятнадцать минут. Оставалось еще пятнадцать. Затем горючее должно было кончиться, и...
***

Ларсен удивился, когда Петр попросил его по пути в "Сентрал" заехать в редакцию "Черной звезды", но согласно кивнул и свернул в пыльный лабиринт узких улочек старого города.

- У них сейчас финансовые неприятности,- только и сказал он.
- Трудности?- переспросил Петр.
- Трудности у них постоянно, а неприятности периодически,- усмехнулся Ларсен.
- Это что же - газета левая? Независимая?
- Левая?- переспросил Войтовича Ларсен, внимательно вглядываясь в узкую улицу, бегущую перед радиатором "мерседеса".- Я бы сказал - националистическая.

Он затормозил и остановил машину.

- Я вас подожду здесь. Редакция "Черной звезды" за углом, а мне не хотелось бы там показываться. Если я пойду с вами, у вас там разговора не получится. Кстати, редактор "Черной звезды" тоже Данбата. Распространенная фамилия, ничего не поделаешь! Но...- он улыбнулся,- самое забавное, что он младший брат моего Данбаты. Ларсен подчеркнул слово "моего".

- Желаю успеха,- крикнул он, когда Петр и Анджей уже отошли от машины.

Редакция "Черной звезды" помещалась в старом здании, служившем раньше то ли гаражом, то ли складом. Фасад его выходил на небольшую, заваленную всяческим хламом и заросшую густой и высокой травой площадь. Собственно, и состоял-то он из четырех высоких и массивных двустворчатых ворот, трое из которых были заперты могучими тяжелыми замками. Четвертые ворота, над которыми висела выцветшая фанерная вывеска с надписью: "Черная звезда", были тоже закрыты, но наружного замка на них не было.

Петр и Анджей переглянулись.

- Пусто!- с сожалением сказал Петр.- "Черная звезда" публиковала материалы Информага куда чаще, чем "Голос Севера".
- А это мы еще посмотрим!

Войтович решительно забарабанил в ворота.

Минуты три прошло в тишине. Затем послышался шорох, ворота приоткрылись и наконец медленно распахнулись.

На пороге стоял худой человек в длинной белой рубахе. На большой голове красовалась потертая феска из красного фетра. Из-за круглых стальных очков с толстыми линзами смотрели умные глаза. Человек был бос.

За его спиной в полутьме гаража, не имевшего окон, виднелся стол грубой кустарной работы, заваленный бумагами. Бумаги были на полу, на открытых полках, служивших, видимо, когда-то верстаками, на двух-трех колченогих стульях.

- Чем могу быть полезен, джентльмены?- с достоинством спросил босоногий.
- Мы хотели бы видеть редактора,- сказал Петр, с интересом разглядывая нехитрое убранство помещения. Он уже успел заметить на столе пачку бюллетеней с материалами Информага, которые он печатал в Луисе для редакций гвианийских газет, и стопку своих пластиковых клише.
- Я редактор,- все так же с достоинством сказал босоногий.- С кем имею честь?
- Я - представитель Информага в Луисе, а мой друг - корреспондент Польского телеграфного агентства по Западной Африке.
- О!- Глаза редактора округлились.- Большая честь, джентльмены, большая честь!

Он поспешно отступил с порога и сделал жест, приглашающий гостей войти. Затем небрежно сбросил бумаги с двух стульев, поставил их у стола, а сам уселся за него так, как, видимо, сидел до прихода гостей. Потом он схватил медный колокольчик, прижимавший пачку бумаг на столе, и судорожно позвонил.

В дальнем углу послышались шаги откуда-то сверху, и Петр различил в полумраке крутую лестницу, ведущую наверх. По ней спустился пожилой гвианиец в рваном черном свитере и шортах, с зеленым конторским козырьком на глазах.

- Хасан, это товарищи,- сказал ему редактор.- Вот видишь? А ты говорил...
- Здравствуйте,- сказал по-русски Хасан.
- Вы говорите по-русски?- удивился Петр.
- Только "здравствуйте",- продолжал по-английски Хасан.- А вообще у нас при редакции есть клуб слушателей Московского радио.
- Какой же у вас тираж?

Войтович приготовил блокнот.

- Три тысячи,- ответил за редактора Петр.
- Сейчас три тысячи двести,- поправил его Данбата.- Но учтите, что каждый наш номер читают до тысячи человек. То есть, конечно, не читают, у нас мало кто умеет читать. Но тот, кто умеет, читает газету очень многим: друзьям, друзьям друзей... Ее читают в школах, на рынке, в мечети. У наших читателей нет денег, чтобы давать нам платные объявления, но пенсы, на которые они покупают нашу газету, нам дороже.

Помолчали. Редактор с нескрываемым интересом рассматривал гостей. Наконец он улыбнулся Петру:
- Я ведь вас знаю, мистер Николаев.- Он лукаво подмигнул.- У газетчиков хорошая память. Я был фоторепортером "Голоса Севера" и снимал, когда комиссар Прайс арестовал вас в "Сентрале". Помните дело "Хамелеон"?- Он покрутил головой.- Как быстро летит время! А вот теперь я редактор "Черной звезды". Камеру держу в руках, только чтобы подзаработать на жизнь - снимаю на вечеринках, похоронах, свадьбах. Газета ведь ничего не дает!
- А почему бы вам ее не закрыть?- спросил Войтович.
- Как?- Редактор даже подскочил на стуле.- А кто же тогда будет говорить людям правду? Уж не мой ли братец в "Голосе Севера", а вернее - в "Голосе Лондона"? "Звезда" существует уже двадцать лет. Мы выходили даже при колонизаторах. Семь редакторов сидели в эмирских тюрьмах. Пять раз редакцию сжигали со всеми машинами, а мы выходим. И все-таки порой тяжело! Особенно сейчас! Вы ведь, наверное, знаете, что эмиры готовят "День Икс". Об этом сейчас не знают разве что власти в Луисе, разумеется. Здешние-то все заодно с феодалами, а за теми - англичане. Ох и крови прольется!

ГЛАВА V
...Да, вчерашний денек выдался на редкость бурным! Утром они с Анджеем встали с тяжелыми головами: ленчем, на который они были приглашены Жаком и Ларсеном, дело не ограничилось, и накануне вечером им пришлось ужинать в доме у шведа.

Жена Ларсена Ингрид, хрупкая, болезненная женщина лет сорока пяти, искренне обрадовалась гостям. Она не скрывала, что в Гвиании ей было тоскливо, жаловалась на африканский климат. Она много курила, но не пила. Зато Ларсен щедро подливал "смирновской", с маркой "Сделано в США", и себе и гостям.

Ингрид с интересом рассматривала их и задавала вопросы - робкие и наивные. С "красными", по ее словам, она встречалась впервые. Ларсен похохатывал, но, когда он смотрел на жену, его глаза были полны нежности.

Выпив, Жак снова стал тем веселым и жизнерадостным парнем, к которому Петр привык в Луисе. Он сыпал шутками и то и дело вспоминал о своих приключениях в саванне. Истории были фантастические.

Ларсен серьезно кивал: чем больше он пил, тем становился молчаливее, лицо его каменело. Зато Петр чувствовал, как с каждым глотком мрачное напряжение, державшее его с той тревожной ночи, слабеет, отпускает и дерзкая смелость закипает там, где гулко бьется сердце.

Он выждал момент, когда вниманием четы Ларсенов целиком завладел Войтович, и, неожиданно наклонившись через низкий столик к сидевшему напротив Жаку, вдруг спросил, глядя прямо в глаза французу:
- Это ты стрелял... тогда... на свадьбе у Сэма? Кто он, тот парень, убитый тобою? Кто ты?

Жак расслабленно откинулся на спинку кресла.

- Во всей этой игре...

Он не договорил, миссис Ларсен обратилась к Петру:
- А правда ли, что вашим женщинам запрещают одеваться по моде?

И пока Петр терпеливо отвечал, Жак налил себе "смирновской". Выпил, потом решительно встал и пошел к двери.

- Извините,- сказал он, прислоняясь к косяку.- Мне плохо.

Хозяйка сразу же вскочила и пошла за ним. Минуты через три она вернулась, смущенно улыбаясь:
- Спит. Я уложила его на диване в кабинете.

Ларсен серьезно кивнул. А Петр, все больше чувствуя себя во власти легкой, дурманящей теплоты, твердо решил, что завтра он продолжит разговор и выяснит у француза все начистоту.

...Жак появился в гостиной вновь лишь минут за десять до того, как гости собрались уходить. Он был почти трезв, лишь глаза его были красными, как от бессонницы. Семейство Ларсенов настояло, чтобы он остался ночевать у них. Гостей отвез в "Сентрал" сам Ларсен.

На следующее утро их разбудил стюард, который вместе с утренним чаем принес пакет из министерства информации Севера. Господам иностранным журналистам напоминали, что военные власти устраивают сегодня в девять часов утра пресс-конференцию.

И хотя бумага была составлена в самых обычных казенных выражениях, Петру почудилось в ней нечто тревожное: не в местных обычаях было напоминать журналистам о подобных мероприятиях.

Наскоро позавтракав, они поспешили в конференц-зал "Сентрала".

Небольшое помещение, отделанное резными панелями красного дерева, было забито до отказа. И опять Петр почувствовал смутную тревогу: как-то все здесь было необычно. Собравшиеся хмуро молчали, лишь кое-кто перебрасывался редкими, скупыми фразами.

Представители западных информационных агентств сидели в окружении своих "стрингеров", гвианийцев, работавших на эти агентства на Севере страны. Кое у кого на коленях стояли портативные пишущие машинки с заправленными в них бланками телеграмм.

На небольшую эстраду, фоном которой служил развернутый флаг Гвиании, откуда-то сбоку один за другим легко поднялись три солдата с автоматами наизготовку. Двое стали по краям, направив оружие в зал, третий быстро осмотрел низенький столик с микрофоном, одинокое кресло, стоящее перед ним, и отошел. Затем на эстраду упругим шагом поднялся молодой офицер с листком бумаги в руке. Вид у него был мрачный и озабоченный.

- Майор Нзеку,- пронесся шепот по залу.- Новый командир первой бригады, арестовавший майора Мохамеда.

Майор положил листок на столик, разгладил его ладонью, помедлил, опустив глаза, потом резко вскинул голову.

- Джентльмены!

Голос его был глух. В зале все замерло.

- Джентльмены!

Нзеку глубоко вздохнул.

- Мне приказано рассказать о причине событий, которые грозят ввергнуть нашу страну в пучину междоусобицы.

Он говорил, не заглядывая в бумажку.

- Реакционные силы плетут паутину заговора. В саванне формируются отряды мятежников. У нас есть доказательства, что демонстрация в Каруне и ее расстрел были провокацией. Майор Мохамед принимал в этом самое непосредственное участие. На допросе он назвал имена тех, кто направлял его. Успел назвать.

Голос майора сорвался, в нем чувствовалась ярость.

- Этой ночью майор Мохамед найден мертвым в своем кабинете в казармах 1-й бригады, где он содержался под охраной.

В зале стояла тишина.

- Следствие продолжается. Суд же над Мохамедом будет теперь твориться на небесах...- Нзеку криво усмехнулся.- Есть ли какие-нибудь вопросы?
- Корреспондент газеты "Санди телеграф", Лондон.

Неопрятно одетый человек с густой гривой седых волос тяжело поднялся со своего места.

- Прошу,- сухо сказал майор.
- Нам нужны подробности гибели...
- В кабинете мы нашли пачку сигарет, которые майор обычно не курил. Сигареты уже отправлены в Луис на экспертизу.
- Когда наступила смерть?
- Примерно между десятью и двенадцатью часами ночи. Солдаты, стоявшие на посту в это время, дезертировали.
- Спасибо.

Корреспондент "Санди телеграф" сел, но сейчас же опять вскинул руку:
- Извините... В городе уже говорят об этом убийстве. Это правда, что убийца обронил на месте преступления значок заговорщиков "Симбы"?
- Значит, "Симба" действует?- выкрикнул кто-то из зала. Все напряженно ждали ответа.

Молчание затягивалось. Наконец майор тяжело вздохнул:
- Следствие выяснит это.

И сейчас же в зале затрещали портативные машинки. "Стрингеры" бросились к выходу, отталкивая друг друга, торопясь опередить конкурентов. Это была сенсация! В убийстве майора Мохамеда замешана организация "Золотой лев". Теперь генерал Дунгас будет вынужден заняться мятежными офицерами по-настоящему!

- Счастливо, джентльмены. Завтра в девять утра на аэродроме всех будет ждать самолет. Счастливо добраться до Луиса!- попытался перекричать шум Нзеку и спрыгнул с эстрады.

#2
Петр и Анджей вышли из конференц-зала в молчании и, не сговариваясь, пошли к выходу из отеля.

Постояв немного на широкой, чисто выметенной каменной террасе, они спустились в сад, по-осеннему пахнущий сжигаемой в кучах листвой, и пошли в глубину тенистой глухой аллеи.

- Опять провокация?- сделав несколько шагов, недоуменно спросил Войтович.

Петр растерянно пожал плечами.

- Значок майора Нначи единственный, насколько мне известно, не попавший в руки властей, у меня в сейфе.

Войтович снял очки, подышал на стекла, протер их о свою выгоревшую клетчатую рубашку:
- Чудак! При желании ведь ничего не стоит наштамповать таких сколько хочешь.
- Но зачем?

Анджей посмотрел на Петра с иронией.

- Твой старый друг Роджерс хочет свалить генерала Дунгаса, вернуть, как говорится, "ветер на круги своя". Ты заметил, что майор Нзеку хотел умолчать об этом значке?

Петр кивнул.

- Учти - он из Поречья и понимает, что убийцам Мохамеда нужно было не только убрать опасного свидетеля, но и направить страсти против молодых офицеров - участников неудавшегося восстания.
- Так вот они где!- прервал их знакомый голос. Запыхавшийся Жак догонял их. Он взял Петра под руку и обернулся к Войтовичу:
- Извините меня, Анджей. Мне нужно поговорить с Питером. Наедине.

Голос его был так непривычно серьезен, что Войтович даже растерялся.

- Если нужно...

Он отступил на шаг и поспешно принялся протирать стекла очков большим и указательным пальцами.

Жак оглянулся, тон его стал почти умоляющим:
- Скорей! Мы поговорим в машине! Это очень важно, Питер!

И он почти потащил Петра к воротам из сада, за которыми виднелся пыльный зеленый "пежо" и, облокотившись на крыло машины, стоял Дарамола.

Завидев Жака и Петра, он неторопливо оторвался от крыла и открыл заднюю дверцу. Жак пропустил Петра вперед и неожиданно, словно что-то вспомнил, хлопнул себя по лбу.

- Да, чтобы не забыть...

Он поспешно достал из кармана брюк длинный желтоватый конверт и протянул его Петру.

- Это для твоего друга Огуде, пусть пристроит в редакцию "Ляйта". Да смотри осторожней, здесь бомба, от которой в Гвиании кое-кому не поздоровится.

Он говорил возбужденным, громким голосом так, что Петр даже обернулся.

Но никого поблизости не было, кроме швейцара, молодого парня в сиреневой униформе и красной феске.
***

А уже через час Дарамола вновь оказался у входа в "Сентрал": он выскочил из машины и распахнул дверцу, помогая Петру выйти.

- Прощай,- громко сказал Жак, не выходя из "пежо". Петр махнул рукою и стоял, провожая взглядом машину, уносящуюся по прямой пыльной улице.
***

...Бородатый пилот-индус вышел в салон.

- Джентльмены,- твердо сказал он.- Прошу пристегнуться. Обстоятельства заставляют нас сажать самолет на "брюхо"...

Петр помедлил, потом решительно достал желтый узкий конверт, оставленный ему Жаком. Вскрыть? Но Жак просил его ни в коем случае не вскрывать конверт. Что бы ни случилось. И Петр сунул хрустящую бумагу в карман.

#3
Вот уже почти целых тридцать минут Вера была в напряжении, которого она никогда раньше не испытывала. Час назад приехал Николай Николаевич Глаголев. Он был, как всегда, весел, шутил, а потом, как бы невзначай, объявил, что сегодня утром к двенадцати часам из Каруны прилетают Петр и Анджей.

- Еду встречать,- сказал он и вопросительно посмотрел на Веру.- Между прочим, в машине есть место.

Сказано это было так, что она попросила захватить в аэропорт и ее.

Откровенно говоря, Вера не очень радовалась поездке. Еще в Москве, во время стажировки в Информаге, Петр приучил ее не встречать его и не провожать. А поездить по Союзу ему пришлось тогда немало.

Но теперь, сидя на веранде аэровокзала в неудобном кресле - алюминиевые трубки и пластиковые шнуры, она вдруг почувствовала, что обычно очень спокойный консул волнуется, и ей стало не по себе.

Глаголев не отрывал взгляда от старого "Дугласа" компании "Гвиания эрэйс", серебряной птицы, вот уже почти полчаса кружившей над аэродромом. Когда сегодня утром, рано утром, раздался телефонный звонок и телефонистка междугородной связи объявила, что на проводе Каруна, Глаголев решил было, что это звонит Петр.

Но Каруна заговорила по-английски с жестким скандинавским акцентом. Звонил редактор газеты "Голос Севера". Он сообщил, что Петр и его друг поляк вылетают сегодня из Каруны в девять, их необходимо встретить. "Необходимо",- повторил мистер Ларсен.

Самолет прибыл точно по расписанию, но вместо посадки принялся кружить над аэродромом, то набирая высоту, то снижаясь. А затем неизвестно как и каким способом по аэровокзалу распространилась весть, что машина не может выпустить шасси, а горючего у самолета еще на полчаса.

Когда босоногий стюард, принесший пиво и кока-колу, сказал об этом, Вера побледнела.

- Мадам кого-нибудь ждет?

Стюард печально закрыл глаза, потом открыл их, поднял к небу:
- Я буду молиться за них, мадам...

Глаголев сидел, закусив губу, его пальцы нервно выстукивали что-то по стеклу.

Вера отвернулась и застыла, погруженная в собственные мысли. А серебряная муха кружила и кружила над ними, то удаляясь куда-то, то вновь появляясь над пустынным полем аэродрома.

Вот на поле вырвались автомашины - жутко завывая и сверкая синими вспышками фонарей на крышах: две пожарные и четыре санитарные.

Через веранду пробежали санитары с носилками. Затем подъехали два черных грузовика с полицией. Полицейские плотной цепью отрезали здание аэровокзала от поля аэродрома.

Вера молча смотрела на все эти приготовления, и Глаголеву казалось, что глаза ее стекленели, как будто из них уходила жизнь. Он знал, что нужно что-то сказать, но слов не было.

"Ну, вот и все",- думала Вера.

Пустота и слабость, отчаяние и бессилие, горечь и печаль - все это находило одно на другое и превращалось в глухое оцепенение.

Вдруг ровный гул моторов в небе нарушился, наступила пауза, двигатели опять взревели, и наступила тишина...

Старый "дуглас" завалился на нос и начал стремительно падать. Неожиданно двигатели взревели опять, машина выпрямилась и понеслась за дальний край зеленого поля.

Глаголев вскочил и кинулся с веранды, расталкивая полицейских и крича по-русски: "Да пустите же... Пустите!"

"Пожарки", машины скорой помощи и полицейские грузовики устремились туда, куда падал самолет.

#4
Когда двигатели чихнули в первый раз, Петр непроизвольно вцепился в ручки кресла. О чем он думал в этот миг? Он не помнил об этом потом. Он рухнул во внезапную тишину, в ушах заломило. Продолжалось ли это вечность или мгновение? Потом был удар, тяжелый удар, отдавшийся во всем теле.

Петр на мгновение потерял сознание, но сейчас же почувствовал резкий запах гари - так горит изоляция. Во рту было сухо.

"Вот и все",- подумал он со странным спокойствием.

- Ремни!- прохрипел рядом Войтович. Он ударился головой об обшивку, и теперь кровь заливала его лицо, ослепляла его.
- Ремни!

Петр расстегнул негнущимися пальцами алюминиевые пряжки сначала у ремней, которыми был пристегнут Анджей, потом - свою.

Бородатый летчик-индус пробежал по салону с большим гаечным ключом, за ним - пилот-гвианиец и стюард.

Удары металла о металл окончательно привели Петра в себя: сели! И дикая радость вдруг охватила его.

- Сели!- кричал он.- Сели!

Но голоса не было.

- Очки! Где очки?

Войтович, ослепший от крови, беспомощно шарил руками у себя под ногами и наконец нащупал пустые золоченые дужки.

- Очки,- сказал он беспомощно.- Я носил их почти десять лет...
- Джентльмены!

Голос индуса был жесток.

- Прошу немедленно покинуть самолет и отойти как можно дальше. Дверь открыта.

Стюард и второй пилот забегали вдоль кресел, помогая пассажирам отстегнуться и встать, поддерживая их и направляя к выходу.

- Я сам...

Петр отстранил руку стюарта - молодого гвианийца с решительным лицом - и, приподняв Войтовича из кресла, потащил его, обнимая обеими руками. Кровь поляка заливала лицо Петра, руки, одежду... Летчик-индус помог им выйти, и Петр поволок удивительно легкое тело друга от самолета дальше, дальше, дальше...

Оттащив его метров на пятьдесят и уложив на спину, Петр побежал к самолету. Усатый француз, корреспондент "Фигаро", уже помогал команде вытаскивать раненых.

- Гуд!- крикнул индус, когда Петр вытащил из самолета тяжелого немца: тот был без сознания.

Потом Петр пытался объяснить что-то подоспевшим пожарникам. Но его не слушали. Санитары кинулись к нему и схватили. Он кричал им, что не ранен, а вот его друг... и указывал туда, где лежал Войтович. Но там уже были другие санитары. Они положили Анджея на носилки и бежали к белой машине с красными крестами.

Петра тоже уложили на носилки, он сопротивлялся, пытался вскочить. Его пристегнули зелеными брезентовыми ремнями, и вдруг над ним появилось лицо Глаголева.

- Жив!- крикнул Глаголев.- Жив!

И Петр увидел, что глаза консула блестят. Петр из последних сил улыбнулся.

#5
Пришел в себя он уже ночью в собственной постели. Внизу, в холле, часы пробили два.

"Через пять часов рассвет",- подумал он и приподнял голову. В комнате был полумрак. Лампа-ночник - пиратский корабль, из-за пергаментных парусов которого выбивался тусклый рассеянный свет,- висела в углу под кондиционером, освещая усталое лицо Веры, спящей рядом в кресле.

Он перевел взгляд туда, где стояла ее кровать,- на подушке белела перебинтованная голова Войтовича. Неожиданно голова приподнялась:
- Не спишь?- свистящим шепотом спросил Анджей.
- А ты чего?
- Голова гудит, коллега, как барабан!

Войтович, наверное, подмигнул:
- Я всегда говорил, что в Африке не соскучишься!

Петр про себя усмехнулся: неисправимый искатель приключений! И сейчас же вспомнил о Жаке. Он думал о нем как о живом - было просто невозможно поверить словам Ларсена, ворвавшегося в номер "Сентрала" буквально через два часа после того, как Дарамола высадил Петра у входа в отель.

Ларсен привел Дарамолу, и тот, размазывая скупые слезы по толстым щекам, рассказывал, что хозяин велел выехать за город на десятую милю, к недавно построенному мосту через полноводную в этих краях реку Каруну. Не доезжая с полмили до моста, он велел шоферу выйти из машины и сам сел за руль. А когда растерянный Дарамола очутился на горячем пустынном шоссе, вдруг погнал "пежо" прямо на мост. Потом над самой стремниной машина резко свернула и, разнеся перила, тяжело рухнула в быструю мутную воду.

Это было самоубийство.

Швед немедленно развил бурную деятельность. Он договорился с майором Нзеку, и к месту несчастья были посланы саперы с подъемным краном.

К вечеру "пежо" вытащили из воды, но тело Жака в машине не оказалось, его унесло стремительное течение - дверцы автомобиля распахнулись от удара о дно.

#6
Петр устало вытянулся на постели.

Почему Жак покончил с собою? Петр никак не ожидал этого даже после всего, что француз рассказал ему тогда, в машине, не стесняясь сидевшего за рулем Дарамолы.

Они петляли по узким и грязным улочкам старого города в лабиринте глухих глиняных стен.

Жак говорил по-английски, иногда переходя на французский язык, который Петр понимал с трудом. Потом спохватывался и снова переходил на английский.

- У меня очень мало времени, Питер...

Этой фразой он начал свой рассказ, каждым словом врезавшийся в память Петра.

- Я знаю, ты давно хотел бы задать мне кое-какие вопросы, но лучше не перебивай.

Петр кивнул. Жак отвернулся, несколько минут молча смотрел в окно на разворачивающуюся за стеклом бесконечную глиняную ленту. Потом заговорил:
- Меня зовут не Жак. Фамилия, имя, документы - все у меня чужое. Мое - только прошлое, от которого мне никуда, видно, теперь уже не уйти. Меня разыскивает полиция, а точнее - Интерпол, полиция международная. В Алжире было золото, наркотики. Все это считалось обычным бизнесом. Наш связник был арестован, когда возвращался из Пакистана. Можешь мне поверить, я был виноват меньше всех, даю тебе слово офицера. Но ребята, оказавшись за решеткой, свалили все на меня. Что ж, я их не осуждаю. К тому времени я уже дезертировал, обзавелся новыми документами. Работа в Гвиании была по мне - ездить по стране, забираться в саванну. Фирма, нанявшая меня, продает парфюмерию, закупает шкуры и арахис. Мне нравится торговля.
- Помнишь, зачем я пришел в ваше посольство? Я хотел выучить русский, чтобы поехать в Россию представителем какой-нибудь французской фирмы. Наши страны торгуют между собою все больше. Знай я русский язык - мне была бы совсем другая цена.- Он перевел дыхание и продолжал:
- Мне не было никакого дела до твоих отношений с майором Нначи. Но ты и Анджей - вы были для меня людьми совсем из иного мира, куда я хотел поехать и который хотел понять. Называй это желание как хочешь - даже побегом от прошлого, от самого себя.

Но все пошло не так, прошлое настигло меня и здесь, в Гвиании.

Ты помнишь записку, ожидавшую меня дома, когда мы вернулись из Каруны? Это было письмо от полковника Роджерса. Он знал обо мне все и предложил выбор - или он выдаст меня Интерполу, или мне придется обделать для него одно дельце на Севере.

Люди Роджерса давно подбирались ко мне: полковник не верил черным, ему нужен был, как он мне сказал, белый человек без предрассудков, знающий нравы саванны и не боящийся никакой работы.

Жак перевел дыхание, криво улыбнулся.

- У меня не было выхода, Питер, поверь.

Петр молчал, опустив взгляд, и думал о том, что мудрый Глаголев, как всегда, оказался прав, а он мальчишка. Да и что мог он сказать теперь?

Жак продолжал:
- Демонстрация, слухи, погромы - все это делали люди Роджерса под моим руководством. В общем-то мне плевать на гвианийцев. Пусть они режут друг друга сколько захочется - меня лично это не касается.

На моей совести, я считаю, только двое убитых: офицер, пытавшийся остановить демонстрацию, и майор Мохамед. Майора, впрочем, мне не жалко - это был негодяй и мерзавец, один из людей Роджерса. Мне было приказано его убрать, он стал в игре лишним.

- Ты забыл еще одного,- не сдержался Петр. Глаза Жака были холодны и решительны.
- Что же касается рябого... в черной куртке... то при его работе он мог бы погибнуть смертью куда более мучительной. Попадись он, к примеру, в руки людей майора Нначи.

Жак неожиданно положил Петру руку на колено.

- Питер... ты должен как можно скорее уехать из Гвиании. Ты слишком много знаешь. А этого никто не любит... Особенно полковник Роджерс.
- Что ты мне все твердишь "много знаешь",- опять не выдержал Петр.- Я знаю обо всем, что здесь происходит, например, гораздо меньше тебя!
- Охота на меня уже открыта,- просто, как о чем-то совсем пустяковом, заметил Жак. Он криво усмехнулся.- В конверте, который я тебе дал, мое письмо в газеты. Я рассказываю все, что знаю о делах полковника Роджерса. Помнишь операцию "Хамелеон"? Пресса тогда испортила Роджерсу всю его затею.
- Но если письмо будет опубликовано... тогда-то уж тебе несдобровать. Не Роджерс, так Интерпол...
- Это мы еще посмотрим! Подумай лучше о себе! Жак говорил с трудом, словно горло его сжималось.
- Ты чем-то нравишься мне, Пьер...- Он впервые произнес имя Петра по-французски.- Я старался помогать тебе как мог. Но я выхожу из игры. И последнее, что могу тебе сказать,- берегись!
- Но если люди Роджерса меня схватят... с твоим письмом?

Жак рассмеялся:
- После операции "Хамелеон" они не посмеют тебя арестовать. Опытный охотник не идет дважды по одному и тому же следу. А Роджерс - охотник умелый.
- Да,- кивнул Петр.- Но теперь-то я для него добыча куда более заманчивая, чем всего еще только час назад.
- У русских есть поговорка о двух зайцах. И охотник не поймает ни тебя, ни меня... К "Сентралу", Дарамола!

#7
Осторожно, чтобы не разбудить Веру, Петр встал с постели, тихонько, на цыпочках вышел из спальни. Его тянуло на воздух.

Пройдя через холл, он распахнул дверь в ночь, жадно вдыхая ее влажную свежесть. Силы возвращались к нему, им овладело чувство блаженного покоя.

Окна молчаливых двухэтажных вилл, уходящих во тьму редкой и бесконечной цепочкой, были мертвы. В этот поздний час редкие уличные фонари были уже выключены - город экономил электроэнергию.

Гулко хлопая крыльями, метнулась мимо летучая мышь. Петр проводил ее взглядом, еще раз вдохнул полной грудью и взялся было за ручку двери, чтобы войти в холл, как вдруг чья-то рука опустилась ему на плечо.

Он отшатнулся и наткнулся на человека, вышедшего из темноты. Это был комиссар Прайс.

- Мистер Николаев?- спросил он официальным голосом. И сейчас же добавил:
- Прошу вас не шуметь и следовать за нами.
- Я никуда не поеду с вами,- отрезал Петр.- Если это арест или...

Прайс покачал головой.

- Сынок,- голос его стал тише,- вы же однажды уже имели возможность убедиться в моем к вам отношении. Поверьте - я ваш друг.
- И вы решили, что это необходимо сказать мне именно сейчас? Ночью?- усмехнулся Петр.
- Не иронизируйте, сынок,- спокойно ответил комиссар.- Именно сейчас, именно ночью!

Он поднес левую руку почти к самому своему лицу, взглянул на часы.

- У вас есть ровно десять минут, чтобы переодеться и... захватить конверт, который вам передал ваш друг Жак Ювелен.

В голосе старика было что-то такое, что Петр растерялся.

- Какое вам дело до письма Жака!- почти выкрикнул он.

Прайс грустно усмехнулся:
- Я же сказал вам, я - ваш друг. Петр смутился.
- Хорошо! Я еду с вами.
- Только быстрее, сынок!- кивнул Прайс и опять посмотрел на часы.- Теперь у вас уже только пять минут. И не забудьте конверт!

Петр управился за три минуты. Уже выходя из дома, он на мгновение задержался. Предупредить, что он уезжает с Прайсом? Собственно, кого предупреждать? Веру? Нет, она будет переживать, волноваться. Поднимет на ноги все посольство. Петр сердцем чувствовал, что старый комиссар не готовит ему подвоха! Войтовича? Это в его-то нынешнем состоянии?

- Едем!

Петр шагнул к Прайсу.

- Где ваша машина?

Всю дорогу до дома Прайса они молчали. Старик иногда лишь тяжело вздыхал, и Петр думал - неужели же рядом с ним сидит тот самый подтянутый, лощеный офицер, который арестовал его несколько лет назад в Каруне?

ГЛАВА VI
За годы, прошедшие с того вечера, когда Прайс позволил Петру бежать из своего дома, где держал его под арестом в ходе всей той же операции "Хамелеон", в обители старого полицейского комиссара ничего не изменилось.

Но Петр отметил, что все здесь словно потускнело, поблекло. Кондишены в холле надрывно гудели, но их постаревшие легкие уже не могли бороться с упорной влажностью гвианийского климата.

Прайс наполнил стаканы: он был верен себе - побольше виски, поменьше соды.. Передвинул один из них к Петру, и Петр обратил внимание на его костлявые руки, обтянутые серым пергаментом в коричневых пятнах.

Прайс перехватил его взгляд.

- И вы тоже будете стариком...

Он отхлебнул виски, с интересом посмотрел на Петра:
- Но вы проживете дольше моего - вы родились под счастливой звездой. У вашего "Дугласа" обнаружена неисправность в гидравлической системе шасси,- продолжал комиссар.- Я думаю...- он многозначительно помедлил,- она возникла перед самым вылетом самолета из Каруны.

Петр отодвинул стакан, стоящий перед ним на столике, и больше ничем не выдал своего волнения. Прайс усмехнулся.

- Отлично, сынок! А теперь вскройте письмо, которое я попросил вас захватить с собою.

Петр вытащил из кармана брюк желтый узкий конверт, помедлил...

- Смелее!

В конверте лежали листки чистой бумаги.

Петр растерянно посмотрел их на свет, потом недоуменно на Прайса.

Прайс взял конверт из рук Петра, положил перед собою.

- Эта шутка мсье Ювелена чуть не стоила жизни всем, кто летел на вашем "Дугласе",- мрачно сказал комиссар.- Право же, я недооценил вашего друга, сынок!
- Я не понимаю...- начал было Петр, но Прайс перебил его.
- Жака Ювелена разыскивает Интерпол. Его настоящее имя - Жорж Шевалье. Розыск объявлен по крупному делу о наркотиках.
- Я знаю это,- почему-то начиная злиться, резко сказал Петр.
- Знаете?

Прайс и не старался скрыть своего удивления.

- Но ведь об этом знали и вы. И вы его не арестовывали! И лишь потому, что он нужен был полковнику Роджерсу для куда более грязных дел здесь, в Гвиании!

Прайс поднял, словно защищаясь, сухую, пергаментную руку. Но Петр был безжалостен.

- Так где же ваша знаменитая преданность закону, господин комиссар? Человек бежит от преступного прошлого, хочет начать новую жизнь, а вы помогаете полковнику Роджерсу толкать его назад?

Петр схватил бумагу, лежавшую перед Прайсом, и сжал ее в кулаке.

- Я понимаю, как вы изволили выразиться, эту "шутку мсье Ювелена". Он хотел обезопасить себя от Роджерса - пустить его людей по моему следу, за пакетом, в котором якобы было все, что он знал о роли полковника в событиях на Севере. Но даже он, преступник, разыскиваемый Интерполом, не мог вообразить, что для уничтожения этого пакета полковник решится организовать аварию "Дугласа", набитого ни в чем не повинными людьми!

Прайс вздохнул.

- Если бы самолет погиб, все устроилось бы для Роджерса как нельзя лучше.

Комиссар прикрыл глаза ладонью и заговорил вдруг совсем в ином, неожиданно мягком тоне.

- А вы не задумывались, сынок, почему вы симпатичны нам? То есть я хотел сказать - мне или тому же Жаку Ювелену? Не перебивайте меня.- Он поднял ладонь.- В вас, в красных, в советских, нет стремления строить будущее на костях других. А мы здесь - волки, иначе нам нельзя. Вы понимаете меня?

Петр вздохнул, не зная, что сказать: слишком уж неожиданным был поворот этого странного ночного разговора.

- Может быть, мы бессознательно ищем в вас идеалы,- продолжал Прайс,- которые в нашем обществе уже давно растоптаны. А может быть, это все от Достоевского, как понимают его в Европе: мистическая, широкая славянская душа, поняв которую, следуя за которой, можно найти себя. Во всяком случае, в этом страшном и жестоком мире вы... я говорю не только о вас лично, такие, как вы... нечто светлое и непонятное.
- Спасибо за комплименты,- смущенно поспешил сменить тему Петр.- Стремление, как вы говорите, к "светлому" не помешало Жаку совершать преступления на Севере. Впрочем, о мертвых или не говорят, или...
- А я не верю, что француз мертв,- твердо сказал Прайс.- Трюк, чтобы уйти от людей Роджерса.
- Значит, Жак... жив?

Прайс нахмурил брови:
- Этому парню случалось бывать в переделках и похуже... Комиссар не договорил, оборвал фразу. Голос его стал ровным, бесцветным:
- Но я все же хочу объяснить вам, почему это вдруг я приехал за вами среди ночи. Помните, несколько лет назад вы спасли меня в горящей саванне? Так вот, сегодня ночью...

Вдруг глаза его широко открылись, он резко вскочил.

- Не шевелиться!- прогремела команда за спиною Петра. Он непроизвольно обернулся: в дверях с пистолетом в руках стоял майор Нначи в военной форме - тщательно отутюженной и вычищенной.
- Комиссар Прайс, садитесь и не двигайтесь!- решительно приказал Нначи и повел пистолетом.
- Вы все-таки решили выступить,- твердым голосом констатировал комиссар, опускаясь в кресло.
- Да, мы опередили Аджайи на день,- весело ответил ему голос, удивительно знакомый Петру. И Петр увидел, как из-за двери за спиной полицейского комиссара вышел... Сэм! В руках у него был автомат.

Прайс резко обернулся.
- Что это значит? Нначи мрачно улыбнулся.
- А вы хотели, чтобы я ждал, пока меня застрелят прямо в камере? Бросьте, господин комиссар! Вам-то уж было известно, что мистер Аджайи с помощью Роджерса готовил переворот. События в Каруне лишь искра большого пожара. Вы видели, как в саванне валят баобабы? Поясок огня у основания горит неделями, а потом баобаб падает, подрезанный медленным огнем. Так действовал против генерала Дунгаса и его так называемый политический советник!

Прайс покачал головой.
- Вы меня плохо знаете, майор. Я - полицейский и всю жизнь подчинялся закону. И что бы я ни знал, я не вмешиваюсь в полити...

Он вдруг смущенно кашлянул, быстро взглянул на Петра и опустил взгляд.

Сэм весело подмигнул Петру из-за спины полицейского комиссара. Было заметно, что происходящее ему нравилось: все было похоже на кинобоевик.

Нначи опустил пистолет.

- Мистер Прайс, у меня нет времени вести с вами разговоры о долге и законе. Может быть, вы и знаете, что это такое, но британские колонизаторы давно растоптали эти понятия: у них есть один закон - закон силы и подлости. И перед этим законом мы все равны, чернокожие африканцы, желтые малайцы - хуки или ваши соседи ирландцы.

Прайс презрительно прищурился.

- Если бы у вас не было в руках пистолета, я доказал бы вам, что, несмотря на возраст...

Нначи его уже не слушал.

- Мистер Николаев,- сказал он решительно.- Мне нужно письмо, которое вы привезли для нашего друга из Каруны. Оно у вас дома?

Петр растерянно молчал.

- У вас должно быть письмо! Из Каруны звонил этот... как его... швед, приятель вашего друга Жака. Он сказал Эдуну Огуде, что Жак послал с вами письмо для "Ляйта".

Прайс рассмеялся сухим старческим смехом.

- Значит, в это письмо поверили не только полковник Роджерс и я! Что ж, майор Нначи, берите эти листочки. Они чисты, как дыхание младенца! Вот они!

Комиссар сгреб со столика бумажки и протянул их Нначи. Но тот пристально смотрел на Петра. Петр неловко кивнул.

- Я знал, что сегодня ночью вы будете охотиться за этим письмом, майор,- продолжал насмешливо Прайс.
- Если бы мсье Ювелен, он же Шевалье, написал в них все, что знал, у вас в руках были бы доказательства против Роджерса и Аджайи, доказательства заговора. Ведь вы все еще верите в генерала Дунгаса, вы думаете, что он против вас лишь под влиянием Аджайи.

Комиссар перевел дыхание.

- Я хотел вывести из всей этой игры мистера Николаева и увез его к себе. Но вы нашли его и здесь. Что ж, ваши люди работают не хуже людей Роджерса!
- Они служат своей стране,- сухо отрезал Нначи. Глаза его блеснули.
- Что ж! Тогда вы, мистер Николаев, поедете сейчас со мною.

Он решительно вынул из нагрудного кармана мундира свисток и свистнул. Сейчас же в холл вошли солдаты - четверо. У каждого было по два автомата, подсумки для гранат зловеще оттопыривались.

Одного из них Петр узнал - это бы тот самый великан мулат в танковом подшлемнике, который так вовремя пришел к ним на помощь в саванне, в день восстания в Каруне. Тот тоже узнал Петра и незаметно ему кивнул.

Нначи критически осмотрел вошедших.

- Вы, вы и вы...- он ткнул пальцем в грудь каждого из трех солдат,- останетесь здесь. Командовать будет...- Он перевел взгляд на Сэма:
- Сэм!
- Есть!- с готовностью выкрикнул Сэм, вытянулся и неумело попытался щелкнуть каблуками.
- Вы отвечаете за жизнь комиссара Прайса,- сказал Нначи Сэму и обернулся к Петру:
- Едем!

Петр понял, что сопротивляться бесполезно.

- Извините,- сказал он Прайсу и встал.
- Очень жаль, сынок!- кивнул ему комиссар.- Я думал, что мне все уже удастся избавить вас от новых неприятностей!

Они вышли из дома: во дворе стоял военный "джип", возле которого уже хлопотал сержант.

- Вы что же, меня похищаете?- пошутил Петр, обращаясь к Нначи.
- Вы нам нужны, мистер Николаев. Сейчас от вас зависит очень многое!

Нначи распахнул перед Петром дверцу "джипа", дождался, пока тот усядется на заднее сиденье, а сам сел рядом с сержантом, занявшим место водителя.

Сержант молча ждал указаний.

- В резиденцию генерала Дунгаса!- приказал ему Нначи.
- Ого!- непроизвольно вырвалось у Петра.- У вас что же, назначена встреча?

Майор обернулся к нему, облокотился рукою на спинку сиденья.

- У нас нет другого выхода. Мы должны опередить Аджайи и Роджерса.

#2
Они мчались по темным улицам Дикойи, и в синем свете военных фар серый асфальт казался фантастически зыбким, нереальностью, расстилающейся впереди и разрываемой крепкой грудью машины.

- Генерал Дунгас искренне думал, что, если он введет унитарную конституцию, если страна не будет больше поделена на провинции - на Север, Юг и Поречье, где политиканы диктуют свои законы и натравливают один народ на другой, в Гвиании воцарится мир,- вдруг задумчиво заговорил Нначи.
- А разве это не так?- удивленно спросил его Петр.
- Так, только время для этого не пришло. Политиканы и эмиры еще сильны, их влияние надо было сначала подорвать, а уж потом... На это и сделали ставку наши враги.
- Но чего же вы хотите от меня?
- Вы должны будете рассказать генералу Дунгасу все, что знаете...

Они уже выехали из города, проехали несколько миль по дороге на Игадан, потом вдруг свернули с нее на довольно хороший проселок. Машина нырнула в тоннель, образованный тесно смыкающимися кронами деревьев. Каких, Петр в темноте не разобрал.

Пахнуло сыростью. Темнота обступала их со всех сторон, и лишь синие лучи фар раздвигали ее. Они ехали теперь в молчании, молчал и лес вокруг них, молчала ночь: здесь даже не было слышно привычного треска цикад.

- Стой!- раздалось вдруг на дороге.

"Джип" резко затормозил - и в машину уперлись лучи мощных прожекторов.

Ослепленный, Петр закрыл глаза руками.

- Кто вы?- раздался голос, усиленный громкоговорителем.
- Майор Нначи!

Свет погас, машина плавно двинулась с места. Их останавливали еще у двух или трех шлагбаумов. Но как только часовые узнавали Нначи, их пропускали.

- Да, Нагахан неплохо поставил дело,- покачал головой Нначи, когда "джип" наконец въехал, миновав тяжелые железные ворота, на мощенный бетонными плитами двор, окруженный высокой стеной.- Аджайи убедил генерала заменить его прежнюю охрану людьми Нагахана. Правда, и мы не теряли даром время, мы готовились. Даджума сформировал в буше целый батальон. Сейчас он уже, наверное, вошел в город. Да из членов "Золотого льва" арестовали далеко не всех. Мы сохранили свои ячейки во многих частях - и в Луисе, и в Игадане. Не говоря уже о Каруне - первая бригада по-прежнему на нашей стороне. Не так ли?

Нначи тронул плечо сержанта-мулата.

Мулат, не оборачиваясь, кивнул.

- К нам все время поступали сообщения о том, что делают наши люди, оставшиеся на свободе. Они установили связи с профсоюзами, с интеллигенцией. Они узнали обо всем, что замышляли Роджерс и Аджайи, и готовились к контрудару. И наконец, к нам в тюрьму прорвался Сэм Нванкво. Конечно, все можно было бы сделать без шума, который он поднял на всю страну, но Сэм иначе не может. Он провел в тюрьме одну лишь ночь, но этого было достаточно, чтобы согласовать наши действия. И сегодня охрана тюрьмы перешла на нашу сторону.

Пахло известкой, кое-где виднелись горки песка и щебня, валялись пакеты с цементом. Вокруг двух-трех жаровен, мерцающих багровыми углями, на корточках сидели солдаты.

Яркие лампочки светились на высокой стене, окружавшей резиденцию генерала Дунгаса.

- Это здание переоборудовали всего лишь месяц назад - подальше от города,- сказал Нначи.- Раньше здесь была школа.

Они поднялись по ступенькам, ведущим к большой двери в дом, хорошо освещенной и украшенной резьбой, изображавшей охоту на льва. Дверь отворилась. На пороге стоял Нагахан.- Вы к его превосходительству?- спросил он бесстрастным голосом.- Что ж, следуйте за мной!

ГЛАВА VII
#1
Кабинет генерала Дунгаса был на втором этаже. Нагахан уверенно провел Петра и Нначи сквозь лабиринт узких коридоров и лестниц, остановился перед массивной дверью, решительно постучал.

- Войдите!- донесся из-за двери тихий голос.

Капитан толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская вперед майора Нначи и Петра. Дверь отворилась, и они оказались на пороге большой комнаты, слабо освещенной зеленым светом настольной лампы, стоявшей на письменном столе в дальнем углу.

Нначи шагнул вперед и козырнул. Дверь сзади медленно закрылась: начальник охраны в кабинет не вошел.

- Входите же,- нетерпеливо повторил голос из полумрака: генерал сидел за столом, и свет лампы оставлял его лицо в глубокой тени.

Нначи твердым шагом пошел по ковру - туда, откуда доносился голос.

- И вы, молодой человек!

Это относилось уже к Петру, и он тоже сделал несколько шагов следом за Нначи.

- Ну вот...

Генерал встал из-за стола - тяжелая, грузная фигура, обтянутая мундиром. Лицо его было усталым, под глазами набрякли мешки.

- Ну вот,- повторил генерал, выходя из-за стола и идя им навстречу.- Оказывается, не одному мне не спится по ночам.

Он протянул руку лишь Петру, рука была рыхлая, вялая, сухо кивнул майору. Но это не смутило Нначи.

- Мистер Николаев,- как ни в чем не бывало назвал он фамилию Петра.
- Знаю,- буркнул генерал, внимательно вглядываясь в лицо Петра.- Тот самый, из-за которого у полковника Роджерса в свое время было немало неприятностей...- Он вдруг резко обернулся к майору: - А вот почему здесь вы? Почему вы бежали из заключения?

Нначи вытянулся.

- Ваше превосходительство! Сюда меня привела любовь к родине и желание служить ей.

Это прозвучало, на взгляд Петра, пожалуй, слишком театрально, но генерал смягчился.

- Сначала вы свергаете законное правительство, а потом клянетесь в любви к родине? Довольно оригинальное проявление патриотизма!- Он вздохнул и сделал жест в сторону кресел:
- Прошу. А вас, майор, в конце концов я когда-нибудь отдам под суд за все сразу. Кстати (он чуть склонил голову), переведены ли ваши друзья из тюрьмы Кири-Кири в Поречье? Я приказал сделать это еще несколько дней назад.

Майор усмехнулся.

- Ваше превосходительство, разве вы слыхали когда-нибудь в наших краях о жрецах джу-джу, отказывающихся от тех, кого они наметили принести в жертву? Мои друзья сегодня ночью сами вышли из тюрьмы!
- Не говорите чепухи, майор!- Генерал тяжело опустился в кресло.- Вы шутник, Нначи! Мне доложили, что мой приказ уже давно выполнен.
- Однако я здесь, ваше превосходительство!- В голосе майора была настойчивость.- Мы хотим сорвать заговор, который...
- Знаю!- устало кивнул генерал.- Я все уже знаю.
- Знаете?- Нначи взглянул на Петра, потом перевел взгляд на генерала Дунгаса.- Нет, вы знаете не все, ваше превосходительство! Мистер Николаев может рассказать вам гораздо больше.
- Да?

Генерал поморщился и с любопытством посмотрел на Петра.
- Если вы так же хорошо вошли в курс наших дел, как наладили дружбу с нашей прессой, то вас действительно стоит послушать.

Петр пожал плечами.

- Я журналист, ваше превосходительство!

То были первые слова, произнесенные им в этом кабинете. И если сначала он чувствовал себя в присутствии главы Военного правительства Гвиании неловко, то теперь неловкость прошла. И Петр с любопытством изучал человека, волею судеб ставшего во главе большого и беспокойного африканского государства.

Генерал казался ему надломленным и безвольным. И Петру захотелось хоть чем-нибудь помочь ему. Но чем? Рассказать о заговоре полковника Роджерса? О том, что он узнал в Каруне от Жака?

- Ваше превосходительство...

Петр произнес эти слова, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями.

Генерал смотрел на него с интересом и ожиданием.

"С чего же начать?- подумал Петр.- С "золотого льва"? Ведь все началось именно с него".

И в этот момент дверь с грохотом распахнулась. Солдаты с автоматами ворвались в кабинет генерала. Они кинулись к сидящим в креслах, кресла отлетели, отброшенные в сторону.

И Петр пришел в себя, лишь когда оказался стиснутым крепкими руками двух дюжих парашютистов. Трое других держали майора Нначи. Еще двое стояли в ожидании, направив автоматы на генерала Дунгаса, медленно поднимавшегося из кресла.

- Вы арестованы!

Это было сказано Нагаханом, быстро вошедшим в комнату в сопровождении еще нескольких парашютистов.

Генерал иронически улыбнулся. И Петр отметил про себя, что Дунгас умел владеть собою.

- Кто вам дал право арестовывать главу Военного правительства?

Нагахан смерил его высокомерным взглядом.

- Вы сами лишили себя права возглавлять Военное правительство. Вы связали свою судьбу с заговорщиками! Да! Да!

Он ткнул пальцем в сторону Нначи.

- Разве вы не знаете, что мятежники, которых вы один раз уже спасли от суда и виселицы, эти убийцы законного главы государства, скрывавшиеся вами от народного гнева, задумали довершить свое черное дело?

Нагахан распалялся от собственного крика, взвинчивал себя.

- Сегодня ночью мятежники напали и на лояльные части. В Луисе идет резня. Они осмелились даже арестовать британского подданного - полковника Роджерса! Но, слава богу, теперь-то уж мы наведем порядок!

Генерал опустил голову, потом обернулся к Нначи и тяжело вздохнул:
- Вы были правы, майор. Не во всем, но что касается этих...- Он презрительно кивнул в сторону Нагахана.- ...бастардов!
- Молчать!

Нагахан подскочил к генералу и резким движением сорвал с его мундира золотые шнуры.

- Мерзавец!- спокойно сказал Дунгас.

Нагахан вскинул руку с пистолетом, но сейчас же опустил ее.

- Что ж, ваше превосходительство! Вы будете еще рыдать и лизать мои сапоги, умоляя о пощаде. И если вы их хорошенько вылижете, я, может быть, убью вас сразу, а не медленно, выпуская кровь каплю за каплей или привязав к термитнику.

Он обернулся к солдатам:
- Ведите их во двор, всех троих!

Двое солдат шагнули было к генералу, чтобы схватить его, но Дунгас так посмотрел на них, что они отступили. И генерал с высоко поднятой головой твердым шагом вышел из кабинета.

- Ну!

Солдат подтолкнул Петра, и Петр пошел между конвоирами к выходу. За себя страха не было. Он боялся за Дунгаса и за Нначи, особенно за Нначи. Майор уже успел сказать что-то на местном языке Нагахану. И по усмешке, которая вслед за этим появилась на лице Нагахана, Петр понял, что ждет майора.

Они, все трое, прошли по длинному коридору между солдат: здесь были и парашютисты охраны, и летчики, и даже саперы. Видно, мятежники перебросили в резиденцию главы Военного правительства ударные группы из разных частей. Солдаты молча смотрели на арестованных, и в их взглядах мешались любопытство, враждебность, настороженность. И вдруг Петр заметил среди мятежников того самого мулата-сержанта, который привез их сюда - сержанта из первой бригады.

Он стоял в общей толпе, выделяясь из нее ростом, и его автомат был тоже направлен на арестованных.

Двор гудел. Солдаты стояли черно-зеленой стеной. Но, когда арестованные, окруженные плотным кольцом парашютистов Нагахана, вышли из резиденции, во дворе воцарилась тишина, словно все разом затаили дыхание.

Нагахан острым взглядом окинул толпу. Ждал ли он чего-нибудь? Боялся?

- Дорогу!- крикнул он срывающимся голосом.- Дорогу армии!

И парашютисты разом вклинились в толпу, пробивая сквозь нее неширокий проход, сразу же смыкающийся за арестованными.

Завизжали железные ворота. Там стояла белая "скорая помощь". Парашютисты поспешно втолкнули своих пленников в фургон, щелкнул засов. И сейчас же взревел мотор. "Скорая помощь" судорожно дернулась и загромыхала по ухабам.

- К сожалению, мы все-таки опоздали, ваше превосходительство!

Майор Нначи сидел на жестком сиденье напротив генерала.

- В конце концов, все начали вы, майор!- раздраженно сказал Дунгас.- А я... я забыл, что змея кусает до тех пор, пока у нее не отрублена голова. Наш народ мудр, и те, кто не следует его мудрым советам, дорого платят за это.
- Платит за это Гвиания.
- И вы тоже тому виною. Вы нарушили присягу, вы забыли о своем долге - долге солдата защищать государство, а не вмешиваться в его политику! Вы видите, что делает армия, забывшая о дисциплине и законности!- В его голосе была горечь.- Что ж, я готов умереть. Но пусть моя смерть заставит опомниться тех, кто думает, будто оружие сильнее закона!

Нначи промолчал. А Петру вдруг стало жаль старого генерала - человека, волею случая ставшего во главе страны, искренне желавшего ей блага и вдруг понявшего, что все, что он делал, было сделано ей во вред и уже непоправимо.

Машина остановилась. Дверцы распахнулись, и в кабину ворвались лучи карманных фонариков.

- Выходите!- прогремел голос Нагахана.

Генерал первым тяжело спрыгнул на землю. Петр и Нначи стали рядом с Дунгасом, ослепленные белым светом фонарей.

Они были в лесу, и густая тьма окружала со всех сторон "скорую помощь", "джип", набитый солдатами, парашютистов, окруживших пленников.

Фонарик Нагахана пробежал по лицам арестованных словно для того, чтобы еще раз удостовериться в том, что они - это они.

- Связать?- спросил парашютист, стоявший за спиной капитана.

Тот мотнул головой.

- Незачем!

Луч фонарика прошелся по лицам пленников еще раз.

- Следуйте за мной, ваше превосходительство,- глухо сказал Нагахан.- А этих,- он кивнул на Петра и Нначи,- этих возьмет на себя...- Он обернулся к парашютистам.
- Разрешите мне!- раздался вдруг голос из "джипа". И оттуда с легкостью, удивительной для его роста, выпрыгнул мулат-сержант.
- Кто такой?- сурово спросил Нагахан.
- Сержант Эбахан из первой бригады!- отрапортовал тот.
- Из первой бригады?

В голосе Нагахана послышалось сомнение.

- У нас с майором старые счеты!- твердо сказал сержант.- Он мне еще должен кое за что ответить.

Нагахан осветил его фонариком, помедлил.

- Хорошо,- наконец сказал он.- Да не тяните долго. Нечего с ними возиться.

И тут только до Петра дошел смысл происходящего. Это была его последняя ночь, последний час его должен был оборваться где-то здесь, в глухом тропическом лесу, за многие тысячи километров от Родины - в чужой стране.

- Вы не имеете права!- сказал он хриплым голосом, чувствуя, как слабеют его ноги, как медленно немеет все его тело.
- Ведите!- почти истерично крикнул Нагахан.- Ну!

И он с размаху ударил генерала в лицо, сбил его на землю, пнул со всей силой ногой - раз, другой.

Парашютисты подскочили к упавшему, подняли его, подхватили и почти волоком быстро поволокли в темноту.

- Сержант!- Нагахан махнул пистолетом в другую сторону.- Возьмите с собою людей - и туда!
- Есть!

Мулат медленно подошел к пленникам.

- Пошли,- сказал он просто.
- Бай-бай!- издевательски крикнул Нначи Нагахану.- Мы еще встретимся, господин капитан.
- На том свете,- последовал ответ из темноты.

Они вошли в чащу и пошли по довольно широкой тропинке. Впереди и сбоку - два солдата, потом - Петр и Нначи и, наконец, сержант и еще один солдат.

Было тихо, только сучья громко потрескивали под ногами. Лучи солдатских фонариков шарили в темноте и натыкались то на кусты, то на пни, похожие на сказочных чудовищ.

Они прошли в молчании около полумили, когда впереди послышался глухой шум.

- Река,- сказал один солдат.- Лучше места не найти.

И вдруг где-то неподалеку тишину разорвал треск автоматных очередей - одна, другая, третья. Все остановились. Один из солдат забормотал молитву.

- Собаки!- вполголоса сказал Нначи.- Грязные собаки!
- Арестованные, вперед!- скомандовал сержант.

Петр взглянул на небо. Оно было удивительно чистое, усыпанное огромными, раскаленными добела звездами. Глаза нашли Большую Медведицу - ковш ее был опрокинут, и Полярная звезда лежала почти на горизонте. Там была Родина.

Петр сделал несколько шагов вперед, рядом с ним, чуть позади, шел Нначи. И вдруг Петр почувствовал резкий толчок в плечо.

- Бегите!- крикнул мулат.- Я прикрою.

Нначи мгновенно присел, пригнулся и бросился в сторону. В его руках оказался пистолет, глухо хлопнул выстрел - и красная молния расколола темноту. И сейчас же ударил автомат позади, там, где были солдаты. Дикий вопль потряс лес, кто-то рухнул на землю. Стон, вой, треск сучьев - и очереди, очереди нескольких автоматов.

Правую руку Петра обожгло выше локтя. Он почувствовал резкую боль разрываемого тела, пошатнулся... Над головой просвистела очередь, сбивая сучья и листву.

Петр зажал рану левой рукой и кинулся в чащу. Стреляли уже в другой стороне. Сержант, обстрелявший солдат, отвлекал их на себя.

Петр бежал не разбирая дороги, спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, бежал туда, откуда все яснее слышался ровный гул реки. Там было спасение.

#2
...Солнце застало его лежащим на поляне в нескольких милях от места ночного происшествия. Он очнулся от того, что кто-то брызгал на него водой.

Петр открыл лицо и увидел прямо над собой лицо комиссара Прайса.

- Ну, сынок,- сказал Прайс, как будто бы они и не расставались,- вы выпутались и на этот раз.

И когда Петр, все еще ничего не понимая, сел, он увидел весело улыбающегося Сэма и рядом с ним спокойного, невозмутимого мулата.

- Вы?- спросил Петр с таким видом, что Прайс дробно рассмеялся.
- А кто же? Этот парень (он кивнул на сержанта) примчался ко мне ночью, и мы вместе с Сэмом думали, что найдем тут лишь ваше бездыханное тело.
- Но как вы нашли меня?

Петр все еще не мог поверить собственным глазам.

- Охотники! Сержант из здешних краев, и во всех деревнях вокруг у него родня. Местные следопыты разыскали вас довольно быстро.
- А что...

Петр не договорил. Лицо Прайса помрачнело.

- В Луисе всю ночь шли бои.
- Ну а теперь? Кто у власти теперь?- нетерпеливо перебил его Петр.
- Совет национального освобождения!- восторженно выкрикнул Сэм.- И во главе - майор Нначи!
- Нагахан убит, Аджайи бежал,- все тем же неторопливым тоном продолжал Прайс.- А мне новые власти приказали отыскать ваши тела: ваше и генерала Дунгаса. Бедному генералу повезло куда меньше...

Петр глубоко вдохнул свежий утренний воздух.

Неяркое солнце скрылось за огромной иссиня-черной тучей, наползавшей с севера. Громыхнул гром.

И Петру вспомнились слова Дарамолы, сказанные несколько месяцев назад, когда они возвращались из объятой восстанием Каруны:

"И придет большой дождь"...

Что будет после этого дождя? Какие новые испытания уготовила судьба Гвиании?

ЕВГЕНИЙ КОРШУНОВ
НАЕМНИКИ



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗА ВЕЛИКОЙ РЕКОЙ



ГЛАВА 1
Обоко открылся сразу за резким поворотом извилистой дороги - слева, в неожиданно глубокой и темной чаще, образованной скользкими скалистыми холмами, кое-где покрытыми лоскутами сочной плотной зелени. Город был задернут плотной и мутной кисеей мелкого холодного дождя, и хотя до вечера было еще далеко, казалось, что в Обоко уже наступили сумерки. Тяжелые черные тучи медленно и низко плыли над безжизненными холмами, оставляя на их голых скалистых вершинах унылые серые клочья. Время от времени раздавался сухой треск - молнии ветвистыми огненными трещинами расчерчивали серое небо, потом глухо обрушивался гром, многократно усиленный резонатором каменной чаши, в которой были беспорядочно разбросаны домишки Обоко - столицы Поречья, Южной провинции Гвиании.

Белые вспышки молний слепили, многократно отражаясь в мокрых каменных срезах холмов, вдоль которых спускалась в город узкая извилистая лента выщербленного асфальта. Она шла спиралью, почти кольцами - одно над другим, вдоль всей каменной чаши. Сидевшему в машине человеку вдруг стало казаться, что зеленый военный "мерседес", на заднем сиденье которого он ехал с молчаливым лейтенантом гвианийской армии,- люлька гигантской ярмарочной карусели, а белый губернаторский дом далеко внизу, в центре города,- ее ось.

Молоденький лейтенант со щегольской щеточкой усиков то и дело посматривал на дешевые контрабандные часы, но не торопил водителя. Шофер сидел бесстрастный, равнодушный. И машина и шофер принадлежали губернатору, и лейтенант, получивший адъютантскую должность при губернаторе всего две недели назад, еще не рисковал ими распоряжаться.

Покружив по гигантской асфальтовой спирали, машина наконец ворвалась в притихший сырой город и понеслась по пустой, покрытой красной грязью улице без тротуаров, вдоль которой тянулись подслеповатые одноэтажные домишки. Глиняные стены их, когда-то белые, за сезон дождей посерели, были забрызганы грязью из-под колес проезжавших мимо машин.

Из огороженных глиняными стенами двориков уже тянулись горьковатые дымки жаровен и неподвижно висели над рыжим от ржавчины железом мокрых крыш: горожане встречали наступающий вечер. Улица неожиданно круто повернула и с разбега уперлась в темно-зеленые решетчатые створки ворот, от которых по обе стороны тянулась невысокая, увитая лианами стена из дикого, беленного известью камня, за ней была другая стена - мокрые темно-зеленые кроны могучих деревьев манго.

Солдаты с закинутыми за плечи прикладом вверх карабинами, в потемневших от дождя маскировочных куртках поспешно открыли решетчатые створки чугунных ворот, на которых красовались белые с золотом гербы округа - единорог и лев под скрещенными мечами.

За воротами открылась длинная, посыпанная хрустким гравием аллея - и через минуту "мерседес" резко затормозил у губернаторского дома, двухэтажного, с белыми колоннами по фасаду, с высокой красной кирпичной трубой. Как и требовал колониальный стиль, у деревянного крыльца стояли на белых бетонных тумбах старинные чугунные пушки времен первых португальских визитов в Западную Африку. Два гигантских, выше дома, слоновых клыка возвышались там, где кончалась манговая аллея, их острые концы скрещивались и поддерживали большую, раскрашенную под золото нелепую корону. Это были лишь символы - проволочные каркасы, обмотанные широкой брезентовой лентой, напоминавшие о тех временах, когда по просторам провинции бродили огромные стада никого и ничего не боявшихся слонов.

С крыльца навстречу "мерседесу" сейчас же сбежал солдат с большим красным зонтом, украшенным надписью "Кока-кола", босой, его светло-зеленые брюки были закатаны почти до колен.

Он поспешно распахнул дверь машины и помог выбраться прибывшему советскому журналисту, старательно прикрывая его зонтом: дождь гулко барабанил по туго натянутому полотну. Петр обернулся, ожидая, что щеголеватый адъютант последует за ним, но офицер лишь сдержанно кивнул и поднес руку к блестящему козырьку своей новенькой фуражки.

На крыльце Петра уже ждал другой офицер. Этот был в изрядно поношенной мешковатой пятнистой форме. Давно не бритые щеки, черный берет, надвинутый на правую бровь, и автомат, закинутый за плечо, придавали ему свирепость и воинственность.

- Мистер Николаев, его превосходительство ждет вас,- сказал он, пропуская Петра мимо себя и обшаривая его цепким взглядом.

Петр шагнул на каменную ступень под навес из гофрированного железа, по которому монотонной дробью рассыпался дождь.

- Прошу,- учтиво нагнул голову офицер, удовлетворенный осмотром гостя, и они вошли в холл, где в беспорядке стояло несколько продавленных, потертых кресел и ярко пылал огонь в большом, основательно закопченном камине.
- Его превосходительство сейчас будет.- Офицер взялся за спинку ближайшего к камину кресла, и Петр воспринял этот жест как предложение сесть.

Едва он опустился в кресло, низкое и глубокое, стоящее возле маленького коктейльного столика, как откуда-то из-под лестницы, ведущей наверх, появился босоногий пожилой ветеран-солдат в белоснежном переднике. Он осторожно катил столик на колесиках, уставленный разноцветными бутылками и стаканами. Остановившись возле гостя, солдат вопросительно посмотрел на него: что налить? Но Петр не заметил его взгляда: там, на втором этаже, звучал рояль. Кто-то играл Бетховена.

Петр невольно обернулся к офицеру, который, воспользовавшись моментом, с видимым удовольствием грел у огня растопыренные пальцы.

- Его превосходительство,- бесстрастно проговорил он.- Когда он играет, нам приказано не мешать ему.

Петр сделал знак солдату, не сводившему с него глаз, налить виски со льдом и откинулся на спинку кресла, вытянув ноги к жаркому камину...

Да, Бетховен хорош даже здесь, в сыром и душном холле, где пахло отсыревшим деревом и горьковатым дымком и где со стен мертво смотрели головы экзотических африканских хищников - чьи-то давние охотничьи трофеи, пыльные, полуоблезшие. Бетховен в этот нудный сезон бесконечных дождей, в убогом городе-деревне Обоко, словно и не было заговора в Южный провинции, не было группы журналистов, застрявших в восьмидесяти милях отсюда на берегу мутной Бамуанги, и гонки по плохому скользкому шоссе из-за неожиданного и непонятного вызова губернатора...

Но вот наверху стукнула крышка рояля, и стало тихо. Наконец на лестнице послышались тяжелые шаги.

Губернатор остановился на верху лестницы, разглядывая сидящего в холле гостя, потом быстро сбежал по скрипучим ступеням.

- Мистер Николаев?- уже издалека протянул он руку поднимавшемуся из кресла Петру.- Извините, что заставил ждать.
- Это я должен извиниться...- учтиво поклонился Петр.- Мы опоздали почти на час.

Губернатор шутливо развел руками:

- Зато, ожидая вас, я получил возможность немного отдохнуть. У меня там (он кивнул в сторону лестницы) отличный инструмент - "Стейнвей". Жаль только, что нечасто удается посидеть за ним, а без постоянных упражнений... техника теряется...

Петр видел его много раз. В Луисе на дипломатических приемах, по телевидению, на газетных фотографиях. Крутой, выпуклый лоб, широкое лицо, обрамленное густой квадратной бородкой, невысокая кряжистая фигура, широкие плечи атлета - и тонкие пальцы пианиста.

Даже на приемах подполковник Джон Эбахон бывал не в парадном мундире - красном, шитом золотом, как остальные офицеры, ставшие во главе Гвиании после недавнего переворота, а в обычной форме командос - мешковатой и пятнистой. Куртка всегда была полурасстегнута, и белоснежная шелковая майка резко контрастировала с чернотой его груди.

Свободные пятнистые брюки были аккуратно заправлены в высокие грубые солдатские ботники с боковой шнуровкой, концы шнурков тщательно убраны внутрь. На широком ремне гиппопотамовой кожи висела кобура, из которой торчала отделанная серебром рукоятка кольта - единственная роскошь, которую позволял себе этот человек, миллионер и сын миллионера.

Его отец, Антони Эбахон, глава самой влиятельной и богатой в округе семьи, долгое время был директором государственного банка, и его уверенная подпись до сих пор красовалась на банкнотах Гвиании. Но он отошел от дел и вскоре после этого умер, оставив многочисленные доходные дома, бескрайние плантации сахарного тростника, гевеи и какао, пять пароходов и доли во многих предприятиях единственному сыну, избравшему вопреки прекрасному европейскому образованию, логике и отеческим увещеваниям военную карьеру.

Поддержка военного переворота дала полковнику Эбахону пост губернатора родной провинции, где был похоронен его отец и где целые районы оказались пропитанными, словно бисквит ромом, "черным золотом",- нефтью, главным богатством всей Гвиании.

- Садитесь, садитесь!- Рука губернатора легла Николаеву на плечо, и сам он подал пример гостю, опустившись в кресло.- Виски? Отлично! В такую погоду...

Подполковник зябко повел плечом.

- Лондонцы ругают свою погоду, но проторчали бы они здесь хотя бы один дождливый сезон... А что в России? Говорят, морозы - это даже очень полезно. Один из моих родственников учится в Москве - и ходит на лыжах! Это здорово!

Эбахон неторопливо наполнил стакан.

- Чиерс!
- Чиерс!- ответил Петр.

Губернатор пил медленно, полузакрыв глаза. "Интересно, зачем все-таки он меня вызвал?" - думал Петр. Этот вопрос он задавал себе с того момента, как два часа назад в его комнату в отеле "Эксельсиор", лучшем отеле Уарри, городка на берегу Бамуанги, постучал элегантный лейтенант и сообщил, что ему приказано доставить русского журналиста мистера Николаева к губернатору провинции. Немедленно.

Управляющий отелем, сопровождавший офицера, тщетно пытался скрыть свой испуг: губернатор славился крутым нравом...

- А вы любите музыку?- неожиданно прервал мысли Петра губернатор. В черных выпуклых глазах подполковника светилось любопытство. Петр кивнул.
- Я так и знал. Все русские любят классическую музыку и прекрасно играют в шахматы,- улыбнулся подполковник и поднес стакан виски к своим полным, резко очерченным губам.
- Но я не думаю, ваше превосходительство, что вы пригласили меня лишь для того, чтобы сыграть со мною партию-другую.

Губернатор с интересом взглянул ему в глаза.

- Что ж, вы правы... Гарба!

Старик в белом фартуке, с трудом распрямляя спину, вошел и застыл в почтительном ожидании.

- Принеси из моего кабинета зеленую папку, ту, что у меня на столе,- приказал губернатор и с радушной улыбкой обернулся к Петру:
- Вы правы, хотя, честно говоря, я с удовольствием сыграл бы с вами и в шахматы.

Гость в ответ лишь вежливо улыбнулся. Наступила пауза.

"Чего же все-таки он от меня хочет?" - думал Петр; за время, проведенное в Африке, он так и не смог приучить себя оставаться спокойным в подобных ситуациях.

Слуга прошлепал босыми ногами вниз по лестнице и с глубоким поклоном протянул губернатору толстую зеленую папку, перевязанную белым нейлоновым шнуром. На корешке был ярлык с индексом - какие-то буквы и цифры, выведенные черными чернилами.

Губернатор прищурился и шутливо взвесил папку на ладони:
- Вот, дорогой мистер Николаев. И это все о вас. Он протянул зеленый "кирпич" Петру:
- Развязывайте и знакомьтесь...

Петр с недоумением взял палку и поднял брови:
- Но...

"Досье. Из какого-то хранилища. Материалы, собранные полицией? Ничего себе!"

- Давайте я вам помогу...

Губернатор взял папку и положил перед собой на низкий столик, предусмотрительно отодвинув стакан виски. Тонкими сильными пальцами ловко развязал нейлоновый шнурок.

Сверху в папке лежала сложенная вчетверо газета, и губернатор, аккуратно расправив грубую серую бумагу, покрытую неряшливо набранными колонками слепого шрифта, протянул Петру.

- "Стандарт",- вслух прочел тот клишированный заголовок на первой полосе и поднял взгляд на губернатора:
- Вы получаете газеты из Восточной Африки?
- Лично я выписываю из-за границы только ноты,- снисходительно улыбнулся Эбахон.- А экземпляр этой газеты, как и все досье,- собственность правительства Гвиании.... Бывшего,- с усмешкой добавил он.

Петр развернул газету... Со второй полосы на него смотрел его собственный портрет - крупным планом, а сверху - кричащие жирные буквы: "Серия "Советские агенты в Африке". Продолжение. Петр Николаев".

- Какая ерунда!- брезгливо скривился Петр и вдруг разозлился:
- Значит, чтобы показать мне это... (он не смог подобрать подходящего слова) вы, ваше превосходительство, оторвались от важных дел и...
- Вы хотите спросить, верю ли я в то, что здесь напечатано?- отгадал губернатор недосказанную мысль.- Но посудите сами...- Он кивнул на лежащую перед ним папку.- Вы в Гвиании уже несколько лет и все время оказываетесь... в центре самых бурных событий.- Губернатор приподнял левую руку и правой загнул на ней мизинец:
- Несколько лет назад вы приехали в университет Луиса по обмену, аспирантом по направлению ООН. И вдруг оказались связанным с руководителями всеобщей забастовки. Раз. Затем вы приехали сюда уже в роли журналиста. И опять,- он загнул второй палец,- очутились в Каруне как раз в день восстания первой бригады. Два. К власти пришел генерал Дунгас, а в ночь, когда он погиб, вы были вместе с ним. Три. И вот теперь вы приезжаете в мою провинцию...

Он торжественно поднял руку с четырьмя загнутыми пальцами и многозначительно замолчал, "...и гибнет начальник моего штаба",- мысленно продолжил Петр.

- Вы ждете от меня объяснений?
- Нет, я не жду от вас объяснений. Все это...- губернатор кивнул на газету, которую Петр все еще держал в руках, и неожиданно закончил:
- ...ничего не стоит. Папка попала ко мне... когда глава нынешнего военного правительства майор Нначи (Петру показалось, что при этом голос губернатора приобрел какую-то странную интонацию) поручил мне возглавить комиссию по разбору дел бывшего Управления по борьбе с коммунистами.
- И, зная ваши особые отношения с моим другом Нначи,- понизил голос губернатор,- я решил сохранить ваше досье... ну как курьез, что ли!

Он выжидающе смотрел на гостя, и Петр ответил:
- Но если вы уверены, что все это... сплошная чушь, то... Губернатор вдруг обернулся к входной двери. У крыльца взревел двигатель только что подъехавшего автомобиля.
- Я никого не жду...

В ту же минуту тяжелая дверь красного дерева распахнулась и на пороге появились двое. Первым вошел толстяк гвианиец в просторной национальной одежде и в похожей на пилотку шапочке из шкуры леопарда, второй - европеец, маленький и хрупкий, смахивавший на подростка, в испачканном красной грязью голубом комбинезоне и в оранжевой каске строителя. На рукаве у него была выгоревшая красная раковина - эмблема нефтяной компании "Шелл".

- Хэлло, чиф...- начал было с порога толстяк, распахивая объятия навстречу встающему из кресла губернатору, и осекся на полуслове:
- Питер?
- Мистер Аджайи? Но ведь вы же...

Петр привстал от удивления: этого человека встретить здесь он никак не ожидал.

- Вы хотите сказать, что не ожидали видеть бывшего министра Джеймса Аджайи, ведь он бежал за границу, когда наш друг майор Нначи совершил переворот?- Лицо толстяка расплылось в добродушной улыбке.- Ах, Питер, Питер, а я-то считал, что вы понимаете Гвианию достаточно...- Он поклонился губернатору:
- Прошу извинить, ваше превосходительство, за бесцеремонное вторжение. Я был уверен, что в это время вы никого не принимаете, и поэтому рискнул... Это - Гарри Блейк, человек "Шелл", как говорится (Аджайи подмигнул Петру), представитель нефтяного спрута...

Малыш европеец выступил из-за широкой спины Джеймса Аджайи, весело сдвинул на затылок свою оранжевую каску и протянул маленькую, почти детскую руку губернатору:
- Рад познакомиться с вами, мистер Эбахон!

Петр почти физически ощутил остроту взгляда, которым резанул его этот человечек.

ГЛАВА 2
Гарри Блейк... О нем Петру тоже доводилось слышать. Генерал Дунгас, глава первого военного правительства Гвиании, лично отдал приказ о высылке Блейка за организацию беспорядков на севере страны, "дестабилизацию", как теперь называют подобную деятельность профессионалы разведчики.

И вот всего несколько месяцев спустя Гарри Блейк опять в Гвиании - и с кем! С Джеймсом Аджайи, бывшим министром, который бежал... а теперь запросто явился, когда к власти пришло нынешнее военное правительство, к одному из его членов!

Петр невольно покосился на зеленую папку на столике между креслами у камина и, отведя глаза, вдруг встретился взглядом с Блейком. Англичанин вежливо улыбнулся.

Губернатор был радушным хозяином.

- Садитесь, джентльмены, к камину,- весело пригласил он, указывая на кресла.- Не скрою, у нас с моим русским другом есть кое-какие дела, но гость - хозяин в доме. Тем более когда такая непогода!
- Брр! Как я продрог!- Аджайи дружески подталкивал Блейка к креслам у камина.- Прошу, дорогой эксплуататор развивающихся стран и народов! Глотнем империалистического виски, чтобы дожить до полной экономической независимости!

Блейк вежливо улыбнулся, показав мелкие зубки, а бывший министр захохотал, довольный своей остротой.

С приходом Аджайи в холле сразу стало тесно и шумно, казалось, он заполнил собой все помещение, и даже губернатор вроде бы стушевался. Чувствовалось, что подполковник до сих пор таит в глубине души робость перед этим напористым и энергичным политическим деятелем, пусть даже временно и оказавшимся не у власти.

Аджайи по-хозяйски двигал кресла, рассаживая присутствующих, словно расставляя фигуры на шахматной доске согласно условиям какой-то одному ему известной шахматной задачи. Гарри Блейка он посадил напротив Петра. А сам тяжело плюхнулся в кресло, стоящее чуть поодаль, как бы собираясь наблюдать происходящее со стороны.

- Садитесь, ваше превосходительство,- весело кивнул он Эбахону.- Как хозяин дома вы должны занимать гостей...

Подполковник сел в кресло рядом с Петром:
- Извините, дорогой Питер...- Петр удивился: губернатор назвал его по имени - и заметил, как вскинул при этом острый подбородок Блейк,- у нас еще будет время продолжить беседу, а пока... давайте проведем этот вечер как старые друзья.

И опять Петр заметил, как дрогнул подбородок Блейка. "Губернатор хочет показать, что у меня с ним какие-то особые отношения,- понял Петр.- Что ж, посмотрим, для чего это ему нужно".

Тем временем Аджайи поднял стакан, наполовину наполненный неразбавленным виски, и посмотрел сквозь него на огонь в камине, неторопливо лизавший толстые и сырые поленья красного дерева махагони:
- А как поживает майор Нначи? Кажется, Питер, вы были у него совсем недавно?

Бывший министр явно "работал" на Блейка, который смотрел на Петра со все более возрастающим интересом.

- Хотелось бы знать, что майор Нначи думает о положении в Поречье,- продолжал Аджайи.

Петр пожал плечами:
- Я был у майора Нначи совсем не для того, чтобы обсуждать внутренние проблемы Гвиании, министерство информации почему-то не включило меня в группу журналистов, отправлявшуюся в ваши края...
- Ах так,- с подчеркнутым пониманием протянул Аджайи, и Петр понял, что ему не верят.

Да, он виделся с главой военного правительства Гвиании майором Нначи всего два дня назад и удивился, как Аджайи так быстро узнал об этом.

...В то утро они завтракали втроем - Петр, Вера и Анджей Войтович, который переехал в Гвианию, как только к власти в Луисе пришли молодые офицеры. Снять дом здесь было непросто: как только стало известно о нефтяных богатствах Гвиании, в ее столицу кинулись многочисленные деловые люди из США и Западной Европы, цены на жилье подскочили, и теперь Войтович дожидался разрешения своего начальства - заплатить за аренду в два раза больше, чем ему было позволено.

В доме Николаевых, а вернее Информага, оплаченном на пять лет вперед, Войтович нашел приют в "малой гостиной" - в комнате, где Петр обычно принимал местных журналистов, с удовольствием заглядывавших "на огонек" к русскому, прогремевшему на весь Луис своими злоключениями в ночь недавнего военного переворота.

Поляк уже много раз пытался перебраться в какой-нибудь отель, но Петр не отпускал его: Войтович болел. Стоило ему поесть чего-нибудь острого или сделать глоток-другой спиртного, как на другой день у него распухала нога или рука, покрываясь красными зудящими пятнами.

Вера заставила его сходить к врачу - Войтович упирался до последнего, пока она сама не села в машину и не отвезла его к известному на весь Луис англичанину.

В то утро Войтович проглотил последние пилюли, выданные англичанином, но предписанный ему курс лечения не дал никаких результатов - странная болезнь не отступала.

Весело заявив об этом, он протянул свою чашку Вере, разливавшей ароматный кофе.

И в этот момент у входной двери позвонили. Звонок был резкий, пронзительный...

- Я встречу,- встал из-за стола Петр.- Это, наверное, газеты...

За стеклянной дверью стоял солдат в белом мотоциклетном шлеме, в больших белых перчатках с раструбами, опоясанный широким белым ремнем.

- Мистер Николаев?- спросил он строго и, не дожидаясь ответа, вынул из-за раструба перчатки желтый пакет, протянул его Петру. Потом достал из нагрудного кармана какую-то квитанцию:
- Распишитесь...

Петр расписался. Посыльный спрятал квитанцию в раструб перчатки, козырнул, щелкнул каблуками и пошел по дорожке к воротам, у которых стоял мотоцикл.

Петр взглянул на плотный желтый конверт с типографским грифом: "Глава военного правительства Гвиании". И два слова: "Секретно", "Срочно".

Разорвав конверт, Петр вынул листок голубоватой бумаги, на котором выстроились в аккуратные ряды крупные красивые буквы, написанные незнакомым почерком: "Дорогой Питер! Очень хотелось бы увидеться, и как можно скорее". Подпись: "Нначи".

Вера и Анджей встретили его настороженными взглядами: слишком долго задержался у двери. Что-нибудь случилось?

Но Петр поднял конверт над головой и весело помахал им:
- Завидуйте! От самого главы военного правительства майора Нначи. На "ты" и запросто приглашает поболтать о том о сем...

Он небрежно бросил конверт на стол.

- Мы не виделись с ним с той самой ночи...

Петр хотел было сказать: "...когда нас чуть не расстреляли", но осекся: никому он не рассказал, что происходило в ту ночь, казавшуюся ему теперь нереальностью, неправдоподобным кошмарным сном.

Но сколько раз с тех пор он вновь и вновь оказывался во власти снов о той ночи! Он вновь сидел вместе с подполковником Прайсом в холле его запущенного холостяцкого дома... И опять врывался возбужденный Нначи, и в руках Сэма плясал автомат... Потом они ехали к генералу Дунгасу... Нагахан вел их на расстрел... Буш[Буш - так в Африке называют негустой лес] был черен, ночь гремела выстрелами и разрывалась криком... Он бежал, и ветви хлестали его по лицу... Петр просыпался - Вера трясла его за плечи. Лампочка-ночник - бригантина с раздутыми парусами - отбрасывала фантастическую тень на стену. Ровно гудел кондиционер, и струи сухого холодного воздуха шевелили тяжелые шторы.

- Не надо много есть на ночь,- назидательно говорила Вера.- Ужин отдай врагу.

Глубокий вдох - и остатки сна исчезали, лишь во рту оставалась горькая сухость.

- Следующий ужин я непременно отдам врагу,- старательно шутил Петр.- Честное слово!

Но через несколько дней сон повторялся - каждый раз с новыми деталями, когда-то навечно зафиксированными сознанием и теперь показываемыми крупными планами, как в кино: стариковские пергаментные губы Прайса, полуоторванная пуговица на мундире генерала Дунгаса, полное ненависти лицо Нагахана.

И опять Нначи толкал его в темноту буша и кричал: "Беги, Питер!"

...Утром, когда Прайс и Сэм нашли его спящим у лесной речки и привезли домой, он сказал Вере, что ночевал у Прайса - из-за стрельбы, поднявшей ночью весь город, старый полицейский не отпустил его домой.

Вера с осунувшимся после бессонной ночи лицом только покачала головой:
- Позвонил бы... хотя бы...
- Но ведь военный переворот... Телефоны отключены - это азбука для детей!

Он попытался шутливо обнять жену, но Вера осторожно отстранилась и опустила взгляд.

- У тебя своя жизнь, у меня своя. Вернее, у меня нет ничего. Ты пойми, в Москве у меня была работа, друзья. Больные, наконец, я ведь врач, столько лет училась... А здесь я живу как в клетке. Дом, сад, магазин...
- Многие о такой жизни только мечтают,- пошутил он.- А возьми англичан, американцев... У них это в порядке вещей.
- Так то же англичане и американцы...

И она пошла на кухню жарить яичницу с ветчиной, любимое блюдо Петра, завтрак, который он ел каждое утро вот уже почти десять лет.

Иногда Петру казалось, что он должен был рассказывать Вере все - и о том, как он спас от убийц майора Нначи, и о заговоре "Золотого льва", и о приключениях на дороге Каруна-Луис. Ей можно было бы рассказать, каких усилий стоила ему каждая публикация материалов Информага в луисских газетах,- ведь это его главная задача здесь, в Гвиании.

Он даже попытался заинтересовать Веру своей работой - поручил ей вести переписку и всю бухгалтерию, поддерживать порядок в фототеке. Она занималась этим добросовестно и равнодушно. Лишь однажды Петр вдруг увидел ее такой же, какой она бывала в Москве,- полной энергии, с блестящими глазами и раскрасневшимся лицом: у дочки коменданта посольства обнаружилась корь. Здесь, в Африке, это была почти смертельная болезнь. Из Лондона была немедленно доставлена вакцина, всем детям посольских работников надо было сделать прививки... И Вера превратила бюро Информага в прививочный пункт, а кабинет Петра - в свою приемную.

Она мобилизовала гвианийцев - служащих бюро, и те с важностью и видимым удовольствием исполняли при ней роль сестер и санитаров. Но корь была побеждена - и Вера опять по целым дням не выходила из спальни, читая и перечитывая старые, пахнущие сыростью журналы, которые брала из посольской библиотеки. Петр объезжал редакции, встречался с друзьями - гвианийскими журналистами, которых у него становилось все больше и больше, писал.

Вера равнодушно просматривала вырезки, которые присылали Петру ребята из Информага,- его охотно печатали.

И получалось так, что с каждым днем они знали друг о друге все меньше, все меньше находилось у них общих тем. Это было тяжело, и Питер искренне обрадовался, когда у них поселился Войтович.

Вера считала, что Войтовичу прежде всего нужно сменить климат и вернуться в Европу. На худой конец следовало бы лечь в клинику в Луисе на полное обследование.

Но Войтович отверг и то и другое.

- Если наши узнают, что я болен, меня отзовут,- просто сказал он,- а я не могу без Африки.

И Вера решила лечить его сама. Она проводила целые дни в библиотеке Луисского университета, где когда-то учился в аспирантуре Петр. У нее появились знакомые преподаватели на медицинском факультете, она получала материалы ЮНЕСКО о болезнях тропических стран.

Врач-англичанин, проведший в Гвиании много лет, поставил диагноз: аллергия. И Вера читала все, что могла найти об этой модной в наши дни болезни.

Войтович снимал свои профессорские очки и близоруко щурился, тщательно протирая стекла концом галстука, который стал носить с недавних пор и утром и вечером. Вот и тогда он протер очки тем же способом, перечитал записку майора Нначи и спросил:
- Поедешь?
- И немедленно!- весело ответил ему Петр.- Это первый глава правительства, который меня приглашает, и мне почему-то кажется, что неудобно заставлять его слишком долго ждать.

ГЛАВА 3
Майор Нначи встретил Петра на пороге своего кабинета. За те несколько месяцев, что они не виделись, майор заметно похудел, черты его заострились, в глазах появилась усталость. Он открыл дверь, как только Петр шагнул в приемную: о том, что приехал русский, майора уже предупредили. Часовые в парадной форме, стоявшие у двери кабинета главы военного правительства, лихо вскинули карабины с широкими штыками - и получилось так, что они отсалютовали одновременно и хозяину и гостю.

- Однако быстро же вы забываете старых друзей!- приветливо улыбнулся майор, крепко пожимая руку Петра и пропуская его впереди себя в кабинет.
- Но, ваше превосходительство...- шутливо склонил голову Петр.- Я всего лишь скромный журналист, а вы...

И он демонстративно обвел взглядом кабинет главы военного правительства: тяжелая с бронзой мебель, толстый ковер на полу, на окнах бархатные бордовые портьеры.

- Ну вот!- рассмеялся майор и лукаво прищурился.- Я, конечно, волею судьбы кое-чего достиг, но и вам, дорогой Питер, не следует недооценивать ваши успехи. Пресса Гвиании, насколько мне известно, в последнее время берет материалы вашего агентства все охотнее. Не проходит ни одного дня, пожалуй, без публикации чего-нибудь об СССР. Не так ли?

Петр снова шутливо поклонился:
- Дух времени, ваше превосходительство. Тем более что английские советники, которые раньше препятствовали этому, насколько мне известно, покидают министерство информации. Редакторы газет теперь сами определяют, что интересует их читателей.

Майор кивнул:
- Духовная деколонизация, Питер. Но... к делу, я не хочу отнимать время. Присядем?

Они удобно расположились в креслах, и адъютант принес бутылки кока-колы (майор сам в рот не брал спиртного и запрещал подавать его в резиденции главы военного правительства). Петр, указывая взглядом на алые розы в хрустальной вазе, шутя заметил:
- Не слишком ли красно, ваше превосходительство? Английские и американские газеты и так уже обвиняют вас в склонности к коммунизму и называют красным майором, мечтающим о строительстве социализма.

Нначи не принял шутку и нахмурился.

- Они обвиняют в коммунизме каждого, кто посмеет стать поперек дороги интересам Запада,- зло бросил он, но сейчас же взял себя в руки.- Дай бог нам пока утвердиться в элементарной демократии и законности. Прежде чем строить новое здание, необходимо расчистить место для его фундамента. А уж потом...

Петр с удовольствием смотрел на молодое, тонкое лицо майора.

"Так вот кого я спас тогда на пляже,- думал он.- Если бы тот, кто подослал тогда убийц, знал, кем станет майор Нначи".

- Но, дорогой Питер,- голос майора опять был весел,- я надеюсь, что вы еще не окончательно отказались от активного образа жизни. Я имею в виду поездки, путешествия...

У меня есть к вам предложение,- уже по-деловому продолжал Нначи.- Завтра летит самолет в Южную провинцию. Министерство информации организует поездку для иностранных журналистов... как раз для того, чтобы показать, что мы не строим там социализм и не намерены национализировать имеющиеся там нефтепромыслы. Пока.
- Пока?- вопросительно вскинул брови Петр.
- Пока,- повторил глава военного правительства.- Человек, который еле держится на ногах, должен ступать осторожно. Прыгая, он рискует поломать себе ноги... а то и шею. Поэтому я говорю "пока".
- Я бывал в Южной провинции,- задумчиво произнес Петр.- И с удовольствием слетаю туда.
- Отлично,- вздохнув, продолжал майор.- Самолет завтра утром. В девять. Сегодня вы получите билет - его привезут вам домой.

Он запнулся, потом продолжал, словно оправдываясь:
- Я знаю, вам будет неудобно перед вашим польским другом, который живет у вас в доме. Но ему лететь с вами нельзя: губернатор Юга подполковник Эбахон настаивает, чтобы к нему были посланы только западные журналисты. Для представителей социалистических стран он хочет организовать отдельную поездку. Позже...
- Может быть, тогда и мне будет лучше слетать... позже?- вырвалось у Петра.
- Я хотел бы, чтобы вы вылетели завтра,- мягко, но настойчиво сказал Нначи.- Вместе с западными журналистами. Вы, только вы один напишете объективную картину. И вот почему.

Он встал из кресла и жестом пригласил Петра следовать за собой - к стене, задернутой плотными зелеными шторами с тяжелыми кистями. Потянув за кисти, он раздвинул шторы - за ними, во всю стену, была карта Гвиании.

Толстая голубая линия разрезала ее с северо-запада на юго-восток и, разбившись на десяток тонких, впадала в океан. Это была могучая Бамуанга.

С другого конца карты - с северо-востока, тянулась еще одна голубая линия, потоньше, приток Бамуанги - река Бонгэ. Сливаясь, они образовывали неправильный квадрат - Южную провинцию Гвиании.

Майор Нначи снял с крючка, вбитого в стену, длинную указку - витую, из черного дерева, с головой африканца вместо рукоятки - и повел ею по Бамуанге.

- Вы, конечно, бывали на этой реке? Петр кивнул:
- Несколько раз.
- В этом районе ее ширина достигает трех миль. Точнее, от мили до трех с половиной.

Затем указка поползла по реке Бонгэ.

- Бонгэ поуже, но тоже достаточно широка. Здесь, с юга, океан, болота, мангровые заросли. Через Бамуангу и Бонгэ имеется по одному мосту, здесь и здесь.

Нначи опустил указку, слегка оперся на нее.

- Если же... предположим, эти мосты будут перерезаны... в Южную провинцию можно будет попасть только... воздухом или вплавь. Или от соседей через границу.

Майор многозначительно взглянул на Петра:

- Вы понимаете... о чем речь.
- Среди журналистов идут разговоры, что на Юге не все спокойно,- осторожно начал было Петр, но глава военного правительства перебил его с горькой усмешкой:
- Боюсь, что это сказано слишком мягко. Впрочем, у вас будет возможность увидеть все самому. Увидеть и написать. Написать, чтобы весь мир узнал, что против единства нашей страны подготовлен заговор, написать о тех, кто стоит за спиной заговорщиков. Вы должны будете это сделать, Питер.

Петр молчал. Он знал, о чем идет речь. Уже несколько месяцев богатые южане, представители населяющего Юг племени идонго, переводят свои капиталы со всей страны в Южную провинцию, перевозят туда свое имущество, а то, что нельзя увезти, продают.

Уже несколько месяцев в трущобных кварталах Луиса кто-то натравливает на бедняков южан бедняков северян, распускаются слухи о намерении вождей идонго захватить власть в Гвиании и мертвой хваткой зажать все остальные населяющие ее народы. Пишут о том, что все идонго хитры и коварны, все идонго жадны и властолюбивы. Они держатся друг за друга, они как обезьяны: если одна влезла на манго, остальные заберутся туда же по ее хвосту. Они приходят в чужие края и отнимают у местных жителей - обманом, хитростью - последний кусок, сами же ни с кем не хотят делиться тем, что имеют. Вот и сейчас, когда в Южной провинции открыты целые моря нефти, возле которых можно безбедно жить всем гражданам Гвиании, эти алчные идонго хотят присвоить весь пирог себе, не дать ни крошки Северной, Западной и Восточной провинциям.

Так нашептывали обитателям луисских трущоб кем-то подкупленные бродячие торговцы и проповедники, профессиональные нищие и безработные. И во мраке душных тропических ночей из самых темных закоулков выплывало кровавое слово "погром".

- Вы считаете, что это заговор?- наконец заговорил Петр.
- Да,- прозвучал ответ.
- И вы знаете, кто за ним стоит?
- Да!- так же уверенно ответил глава военного правительства.
- Но почему же вы тогда не разгромите заговорщиков, не нанесете удар первыми?

Нначи молча повесил указку на место, потянул за шнуры - и шторы скрыли карту Гвиании. Когда он обернулся к Петру, лицо его было печально.

- Главные заговорщики не гвианийцы. Подстрекатели играют на розни между племенами - и первый же арест вызовет всеобщий взрыв. И наконец, у нас пока еще слишком мало сил...
- А у сепаратистов они есть?

Петр старательно избегал слова "сепаратисты", но именно в нем заключался смысл и идея заговора, о котором говорил майор Нначи. За этим словом стоял раскол и гибель страны, смерть и страдания сотен тысяч гвианиицев независимо от их племенной принадлежности.

Майор Нначи вернулся к креслам у окна и опустился в одно из них. Петр последовал его примеру. Они молчали - минуту, вторую...

- А подполковник Эбахон?- спросил наконец Петр.- Я слышал, что у него твердая рука.
- Да,- кивнул Нначи.- Мы учились с ним вместе в Санд-херсте [Привилегированное военное училище в Англии.- Ред.], в Англии. Он - решительный, дисциплинированный офицер, хороший товарищ.
- Но его отец был самым богатым человеком если не во всей Гвиании, то уж в Идонголенде наверняка.
- Классовый подход?- печально улыбнулся Нначи.- Но даже среди ваших революционеров далеко не все происходили из рабочих и крестьян. А у нас Африка, Питер. И мы должны помнить об этом.
- Значит, он верен правительству?

Майор ответил не сразу, и Петр заметил его колебания.

- Да, правительство ему верит.

ГЛАВА 4
...Петр сел за руль своего зеленого "пежо". Но домой он ехать не хотел. "Поеду-ка я искупаюсь",- решил он.
Выехав из ворот, он свернул не налево, к дому, а направо, к аэропорту. Там, рядом с отелем, где обычно останавливались транзитные пассажиры, недавно открылся большой, как его называли в Луисе, "Олимпийский" бассейн.

В бассейне было малолюдно. Лишь несколько европейцев плескались в прозрачной воде, казавшейся издалека ярко-голубой - из-за голубой плитки, которой были облицованы дно и борта бассейна.

Петр разделся и оказался у вышки для прыжков в воду.

Поколебавшись мгновение, он полез на вышку, миновал трехметровую, затем пятиметровую площадку. Девять метров.

Вода отсюда казалась далекой-далекой, а сам бассейн - удивительно мелким. Он никогда еще с такой высоты не прыгал, но видел, как прыгали другие, правда, редкие смельчаки. Подошел к краю бетонной площадки. Огляделся. Отсюда, сверху, хорошо было видно ярко-зеленое летное поле аэродрома. Взлетная полоса пуста.

Дальше, совсем у края летного поля, темнели бесформенные тушки - замаскированные защитными сетками старые "мессершмитты", военно-воздушные силы Гвиании. Петр насчитал всего пять машин.

В зоне, где обычно парковались частные самолеты, он заметил яркую, оранжево-красную двухмоторную машину, возле которой стоял автомобиль-бензозаправщик и возились люди в голубых комбинезонах. От всей этой картины веяло глубоким покоем.

- Эй! Ну что ты там? Всю жизнь стоять будешь?- услышал он снизу.

Кричал по-английски, сложив ладони рупором, белобрысый человек. Он стоял на мелководье, у противоположного края бассейна, по пояс в воде, а вокруг него плескались парни из компании, на которую Петр обратил внимание, когда приехал.

- Струсил?- насмешливо крикнул белобрысый после паузы, и вся его компания загоготала.
- Ну так что?- опять донеслось снизу.

Петр вдруг разозлился, решительно шагнул по пружинящей под ногами доске. "Только не смотреть вниз, только..."

Он слегка подпрыгнул, вытянул вперед руки, согнулся в поясе и закрыл глаза...

Секунды, пока он летел вниз, показались огромными. В воду он вошел, ударившись боком, перехватило дыхание. Когда он вынырнул, жадно хватая ртом воздух, то почувствовал, как кто-то схватил его за плечо.

Он открыл глаза и увидел того белобрысого, который кричал ему снизу. Лицо его показалось Петру почему-то очень знакомым.

- Спасибо... я сам,- отфыркиваясь, сказал Петр по-английски. Белобрысый отпустил его, но поплыл рядом.

Когда Петр выбрался на мелкое место, где собралась компания белобрысого, его приветствовали как героя. Крепкие, уверенные в себе парни бесцеремонно окружили его, хлопали по плечам и поздравляли со смелым прыжком.

Все они были коротко пострижены, белокожи; нетрудно было догадаться, что под тропическим солнцем они всего несколько часов, плечи, спины и грудь у них покраснели.

У трех или четырех, что постарше, на теле темнели рубцы и шрамы. Эти держались более сдержанно.

- Ну что, шеф?- сказал один из них, высокий парень со шрамом на щеке, обращаясь к белобрысому - старшему в компании.- Выставляю виски!

Белобрысый скривил в улыбке тонкие губы:
- Да, ты проиграл пари, малыш... Виски за тобой. Он обернулся к Петру и слегка склонил голову:
- Меня зовут Штангер. Рольф Штангер.

Петр пожал протянутую руку и представился, в свою очередь:
- Николаев.

"Но почему же его лицо мне так знакомо?- опять подумал Петр.- Где я его видел?"

Штангер прищурился. Редкие светлые волосы налипли ему на лоб косой челкой. Рыжие ресницы кустиками торчали на красноватых веках, прикрывая бледно-голубые глаза. Лицо его, плоское и невыразительное, застыло в какой-то странной неподвижности.

- Русский?- спросил Штангер.
- Да. А вы немец?- догадался Петр.

Штангер поморщился, слегка шевельнул рукой, словно говоря: "Какое это имеет значение?"

- Ну что, шеф? Позовем в бар и нашего героя? Он честно заработал виски,- подошел к ним, разгребая впереди себя воду, высокий со шрамом, тот, что проиграл пари и которого немец назвал "малышом".
- Парень - русский,- глухо отозвался Штангер.
- Вот как?

Малыш с интересом взглянул на Петра:

- Впервые вижу русского.

Он говорил по-английски с акцентом и, поняв, что Петр заметил это, поспешил представиться:
- Я - бельгиец. Жан Кувье. А вот те двое...

Он махнул рукой в сторону парней, затеявших в воде веселую возню:

- ...французы. Те вон - англичане. Есть американцы и даже пакистанец. Недурно, а?
- Вы что же... туристы?- предположил вслух Петр. Малыш весело расхохотался и вдруг осекся, случайно взглянув на Штангера. Лицо немца стало жестким.
- Крестоносцы,- холодно произнес он, как будто проверяя про себя это слово, и на его скулах набухли тяжелые желваки.- Крестоносцы,- повторил он тверже и отчетливее, и в бесцветных фарфоровых глазах его Петру почудилось безумие.

Потом они всей компанией сидели в душном, прокуренном баре и угощали Петра виски. Оказалось, что никто из них не рискнул нырнуть с верхней площадки, а когда туда забрался Петр, Жан Кувье предложил пари "шефу" - Рольфу Штангеру, прыгнет этот парень или нет.

В баре "крестоносцы" держались уверенно, разговаривали громко, как люди, привыкшие к открытым пространствам. Одеты они все были в одинаковую зеленую униформу, явно купленную при распродаже армейских излишков. На рукавах красовались красные раковины - эмблемы компании "Шелл".

И хотя о нефти не было сказано ни слова, Петр скоро узнал, что летели они на нефтеприиски "Шелл" в Южной провинции, прибыли в Луис специальным самолетом, тем самым оранжево-красным, который Петр заметил с вышки заправляющимся от бензовоза. Возглавлял команду, конечно же, Штангер.

Петр решил, что немцу лет пятьдесят или около того, остальным же было от двадцати до тридцати, тридцати пяти. Вторым по старшинству был бельгиец Кувье.

Петру приходилось бывать в штаб-квартире "Шелл" в Южной провинции. Это длинное белое здание одиноко стояло на плоской равнине, где когда-то тянулись бесконечные болота до самого океана. Милях в трех от него серебрились огромные шары и высокие цилиндры нефтеочистительного завода, построенного тоже компанией "Шелл".

Компания осушила болота и свела мангры, проложила частную бетонную дорогу и перегородила ее шлагбаумами, у которых поставили охранников-африканцев в оранжевых касках и такого же цвета резиновых плащах, вооруженных оставшимися со времен второй мировой войны и купленными по дешевке немецкими "шмайсерами".

Городок, где жили рабочие, располагался дальше к океану, на полпути к "джетти" - узкому пирсу, выходящему далеко в зеленые волны Атлантики. От нефтеочистительного завода туда тянулись трубы - шесть или семь толстых суставчатых змей серебряного цвета.

Танкер за танкером, и все с красными раковинами на борту, приставали к "джетти", и серебряные змеи перекачивали в их чрева черную кровь Черного континента - нефть.

Еще год назад "Шелл" была в тех краях полновластной хозяйкой. Чтобы попасть туда, надо было получить специальный пропуск у представителя компании в Луисе, но журналистам, особенно "красным", таких пропусков не давали категорически.

Лишь после недавнего переворота, когда к власти пришли члены организации "Золотой лев", молодые офицеры во главе с майором Нначи, компания вдруг сделала широкий жест: все иностранные корреспонденты, аккредитованные в Гвиании, были приглашены для "ознакомительной поездки" во владения "Шелл" специальным самолетом, и за счет компании, разумеется.

Много, конечно, им не показали, зато чернокожий чиновник компании "по связям с общественностью" пел гимны "Шелл", несущей процветание "дикому, заброшенному краю".

На нем был дорогой темной-серый костюм, манжеты его слепили своей белизной, он трагически закатывал глаза, повествуя, как инженеры "Шелл" томятся в джунглях на нефтяных приисках, куда можно добраться лишь вертолетами и выбраться с которых удается, если нет вертолета, разве что ползком по нефтеперегонным трубам, отводящим "черное золото" все к тем же "джетти" компании "Шелл", разбросанным по изрезанному глубокими заливами побережью Южной провинции.

Журналисты иронически улыбались: парень отрабатывал свой хлеб изо всех сил. Но была в его словах и доля правды. Белые инженеры и техники компании действительно забрасывались на "точки" в джунглях вертолетами. Им и в самом деле приходилось несладко в мрачных мангровых болотах, в этом страшном царстве малярийного комара. И, вырываясь в частые, но короткие отпуска, они "гуляли" в Луисе так, что компании то и дело приходилось выручать их у отнюдь не неподкупной гвианийской полиции.

Многие, не выдержав сидения в джунглях, разрывали контракты и уезжали, кляня Африку и африканцев, но никогда - компанию. В конце концов, бизнес есть бизнес. Хочешь хорошо зарабатывать - терпи. Не хочешь - на твое место всегда найдутся желающие.

И, глядя на крепких, веселых парней, которых Штангер, судя по всему, завербовал для "Шелл", заманил в джунгли Гвиании щедрыми посулами, Петр думал о том, как сложатся в дальнейшем их судьбы.

"Крестоносцы",- сказал о них Штангер. Крестоносцы... В английском языке у этого слова еще столетия назад появился и другой, отнюдь не религиозный смысл - завоеватели. И вот теперь они отправлялись в болота и джунгли завоевывать для "Шелл" золото.

Парни накачивались виски, что называется, "от пуза". И Штангер отнюдь не препятствовал им.

- Пей,- твердил Петру изрядно захмелевший Кувье,- не стесняйся, парень, за все заплачено.

"Крестоносцы... А что, если написать о них большую статью?- вдруг пришла мысль.- Да так и назвать - "Крестоносцы"?"

Это была идея! И то, что завтра предстояло лететь в Южную провинцию, а там наверняка побывать на приисках "Шелл" - все это тоже было удачей. Он так и начнет свой материал - со встречи в бассейне. Вот только надо будет выбрать среди этих парней одного, через судьбу которого он покажет судьбы остальных.

Взять, например, Кувье, бельгийца. Он, кажется, не прочь поболтать, рассказать о себе, не то что этот угрюмый Штангер.

- Так вы бельгиец?- Петр подвинул к Кувье свой стакан. Бельгиец взял бутылку виски - бармен давно отказался от мысли разливать спиртное по стаканам этих шумных клиентов - и плеснул коричневатую жидкость в стакан Петра:
- Выпьем!

Петр поднял стакан:
- За знакомство!

Кувье выпил и сейчас же налил себе еще. Пользуясь тем, что бельгиец сосредоточил на этой ставшей для него такой сложной операции все внимание, Петр незаметно отодвинул свой стакан в сторону.

И тут, подняв глаза, он поймал на себе взгляд Штангера. Немец был трезв. В этот момент откуда-то из-под потолка раздался голос, искаженный микрофоном:
- Самолет, выполняющий специальный рейс в Южную провинцию, отправляется через несколько минут. Джентльменов, следующих этим рейсом, прошу пройти на посадку.

"Нефтяники" разом замолчали.

Диктор аэропорта вновь повторил свой призыв. Но не успел он закончить первую фразу, как Штангер соскочил с высокого круглого стула, на котором сидел у стойки, и по-военному одернул свою зеленую куртку.

- Встать!- рявкнул он, и "нефтяники" мгновенно скатились с высоких стульев у стойки. Один за другим заторопились к выходу мимо застывшего в напряжении немца. Он провожал взглядом каждого, и круглые фарфоровые глаза на неподвижном ллце делали его похожим на манекен.

Кувье на прощанье стиснул плечо Петра и вышел, не выбежал, а именно вышел - последним, неторопливо ступая.

Штангер проводил его взглядом, потом обернулся к Петру, тонкие губы его скривились, изображая подобие любезной улыбки:
- Рад буду встретиться с вами вновь, сэр,- сказал он глухим голосом, сухо кивнул и вышел, прямой, негнущийся.

ГЛАВА 5
...Ночью Петр тихонько, чтобы не потревожить Веру, встал и оделся. Приближался сезон дождей, и небо было закрыто плотными тяжелыми облаками.

Петр, стараясь не шуметь, спустился в холл, где с вечера оставил свой дорожный портфель, похожий на небольшой саквояж: блокноты, ручки, пленка, фотоаппарат, пара банок консервов (на всякий случай!).

Он вышел в сад перед домом. Сонный садовник-северянин поливал клумбу роз, зажав пальцем кончик длинного и тонкого пластикового шланга.

- Монинг, маста,- поклонился он в пояс.
- Доброе утро,- ответил по-английски Петр, чертыхнувшись про себя: эти северяне, привыкшие валяться в пыли у ног своих хозяев, с трудом отказывались от старых обычаев.

Петр не торопясь пошел по улице, по асфальту, зажатому между густыми садами, в которых прятались двухэтажные домики, щедро и по сходной цене понастроенные в Луисе итальянской компанией "Ферранти и сыновья".

На первом же перекрестке перед ним затормозило такси, старая колымага, покрашенная в малиновый и синий цвета.

В аэропорт Петр приехал слишком рано. В баре, где он сидел вчера с нефтяниками Штангера, было пусто. На стойке, подложив себе под голову штиблеты, спал бармен.

Петр растолкал его и попросил приготовить яичницу с беконом.

- Йе, са,- сонно согласился бармен, изо всех сил стараясь казаться услужливым.

Он быстро приготовил завтрак на маленькой плитке за стойкой, поджарил тосты, вскипятил воду для кофе, достал из холодильника крохотную пачку масла и коробочку малинового джема.

Подав все это Петру и получив деньги, он опять заснул, на этот раз притулившись у зеркальных, заставленных бутылками полок. Но поспать ему не удалось. Минут через пять в бар с шумом ввалился старый Френдли, корреспондент американского еженедельника "Тайм". Клетчатый пиджак его, как всегда, был засыпан смесью перхоти, табака и пепла, в изобилии сыпавшегося из короткой трубки. Носильщик тащил за ним следом набитую битком изрядно потрепанную дорожную сумку желтой кожи.

Увидев Петра, Френди вытащил изо рта трубку и поднял ее в знак приветствия. Его дряблые, обвисшие, как у бульдога, щеки, раздвинулись в улыбке, и он пошел к Петру, на ходу протягивая короткую руку с отекшими пальцами.

- Хэлло, бади!- хрипло пророкотал он, пожав Петру руку, и усаживаясь за столик рядом с ним.- Летим вместе?

Бармен услужливо выбежал из-за стойки - Мартин Френдли, приехавший в Гвианию сразу после последнего военного переворота, уже успел прославиться на весь Луис щедростью чаевых.

- Двойной виски,- не оборачиваясь, рыкнул в его сторону Френдли,- да без льда.- И, не обращая больше внимания на бармена, начал объяснять Петру:
- В этом чертовом климате не вылезаю из простуд... А вот и Стоун...

Американец замахал трубкой рослому парню в широкополой зеленой охотничьей шляпе, появившемуся на пороге бара.

- Сид! Присоединяйтесь!

Сидней Стоун, корреспондент Би-би-си в Гвиании, помахал рукою в ответ:
- Хэлло, Мартин! Хэлло, Питер!

Он дождался, пока второй "Би-би-си-мен", Александр Лаке, молодой рыжий парень в клетчатой дорожной рубахе с оттопыренными накладными карманами, появился на пороге, нагруженный двумя брезентовыми мешками с кино- и радиоаппаратурой, и направился к стойке, где бармен уже призывно позванивал кубиками льда в высоком стакане.

- Жарко!- крикнул Стоун американцу и русскому, доставая из кармана зеленых охотничьих брюк большой голубой платок и вытирая потную шею. Его помощник осторожно сложил свои мешки у входа и тоже направился к стойке.

Потом одновременно появились широколицый, похожий на Бальзака Серж Богар, корреспондент Франс Пресс, разбитной Дании Смит из Рейтера, меланхоличный Уолтер Шварц, представляющий "Гардиан" и несколько других английских газет, и маленький японец из "Джапан таймс" - Петр с ним еще не был знаком.

Элегантный Альберто Монтини, корреспондент итальянского журнала "Джорно", набриллиантиненный, в кремовом пиджаке, с бордовым галстуком-бабочкой, явился в сопровождении своей красавицы супруги, всем своим видом выражавшей глубокую печаль в связи с предстоящей разлукой. Однако ее огромные, влажные, темные глаза бросали откровенные взгляды на воех по очереди мужчин, собравшихся в баре.

Последними прибыли сухой, желчный Мозес Аарон, из Ассошиэйтед Пресс, тяжеловесный Конрад, Шмидт из западногерманского "Шпигеля" и месье Дюпон из "Монда".

- Все в сборе,- довольно сказал Мартин Френдли, пересчитав собравшихся толстым указательным пальцем.- Ровно дюжина.
Петр вопросительно взглянул на него.
- Я видел список в министерстве информации,- объяснил Френдли.- Правда, там было одиннадцать имен.

И он многозначительно посмотрел на Петра, давая понять, что советского журналиста в этом списке не было.

Петр промолчал: добродушный, всегда пахнущий виски и окутанный клубами табачного дыма, Мартин казался славным дядюшкой, все знающим, все понимающим и на все глядящим сквозь пальцы. Его так все и звали - "дядюшка Мартин".

Он был известным человеком в международных журналистских кругах, специалистом по Европе, точнее по Западной Европе. И то, что "Тайм" перебросил его из Лондона в Гвианию, многими было расценено как закат звезды первой величины.

Однако сам мистер Френдли (в переводе с английского его фамилия означала "Дружелюбный") не унывал.

- Лучше холодный пенни, чем раскаленный фунт,- любил повторять он старую английскую поговорку.

В бар вошел человек в форме "Эйр-Гвиании" - белая, с короткими рукавами рубашка с черными погонами, украшенными золотом шевронов, белые гетры и шорты. На голове его был фиолетовый тюрбан сикха, густую бороду стягивала крупная сетка для волос.

Сикх поднял голову, призывая к вниманию, и по листку тонкой бумаги прочел в наступившей тишине двенадцать фамилий. Называя кого-нибудь, он вопросительно смотрел поверх тяжелых роговых очков на сидящих в баре. Последним он назвал Петра.

- Джентльмены, прошу на посадку,- пригласил сикх и не оглядываясь пошел из бара.

В самолете, старом "френдшипе", который министерство информации продолжало использовать, несмотря на его дряхлость, уже сидели пассажиры - гвианийцы и гвианийки - с детьми, с клетками, набитыми курами, с какими-то мешками.

Сделав первый шаг в духоту салона, Сид Стоун потянул носом воздух и недовольно обратился к молоденькой стюардессе:
- Насколько мне известно, мисс, рейс специальный, и никого, кроме нас, на борту быть не должно!

Девушка кокетливо повела плечом:
- Администрация аэропорта приказала нам занять пассажирами свободные места.- И, гордо вскинув голову, добавила:
- Республике нужны деньги, сэр!
- Проходи, бади, проходи,- дружелюбно подтолкнул надувшегося англичанина "дядюшка Мартин".- Если республике нужны деньги, значит, она их имеет право получить.
- Если кто-то и получил за это две-три сотни фунтов, то никак не республика,- проворчал, проходя вперед, Стоун.

Петр в душе был согласен с ним: правительство майора Нначи объявило коррупции войну, но пока результаты ее не чувствовались. Конечно же, деньги с пассажиров собрал кто-то из летного начальства.

Он не стал встревать в разговор и пошел между рядов, отыскивая место у иллюминатора. Публика летела опытная - хвостовые места были уже заняты, лишь у самой кабины пилотов было место, да и то рядом торчала чья-то макушка.
- Свободно?- спросил Петр.
- Пожалуйста,- вдруг услышал он хорошо знакомый голос.
- Анджей?!
- Да, это я,- отозвался Анджей.- Садись, веселее будет лететь.

Голос его звучал спокойно, как будто они только накануне уговорились лететь вместе и сейчас встретились.

Петр покачал головой и пробрался на место у иллюминатора.

- Теперь нас тринадцать,- подумал он вслух.
- Чертова дюжина,- охотно подтвердил Анджей.

...Через два часа "френдшип" стал заходить на посадку, под его крылом поплыла широкая Бамуанга, похожая в лучах полуденного африканского солнца на поток расплавленного золота.

Мартин Френдли, "дядюшка Мартин", как-то само собой ставший во главе журналистской братии, узнав от Войтовича, что тот оказался на борту "френдшипа", сунув пилоту всего лишь десяток фунтов, хлопнул себя пухлыми ладонями по бедрам и долго, до слез хохотал, приговаривая:
- Браво, бади! Молодец, бади!

Потом, обойдя всех членов группы, он договорился, что все единогласно заявят властям Южной провинции, что их, журналистов, именно тринадцать, а Войтович в списке министерства информации пропущен из-за обычной для Гвиании неаккуратности какого-то мелкого клерка.

После этого "дядюшка Мартин" произнес короткую, но торжественную речь о профессиональной солидарности, а стюардесса объявила о том, что самолет по указанию властей провинции совершит посадку не в столице Поречья Обоко, а в Уарри, где для гостей уже забронированы номера в отеле "Эксельсиор".

Пилот положил "френдшип" на крыло, горизонт пошел наискосок, за иллюминатором поплыли одноэтажные, крытые ржавым железом кварталы города, его пыльные, неасфальтированные улицы с редкими гигантами манго, потом - пестроцветье рынка, растянувшегося вдоль самого берега, уткнувшись в который лежали сотни лодок самых разных размеров, узких и длинных гвианийских пирог.

Самолет выпрямился и понесся вниз, к просторному зеленому полю, оставив слева многоэтажную белую башню отеля "Эксельсиор". Наконец колеса черкнули о землю, затем глухо ударились о нее, "френдшип" взревел и стал глушить скорость. Двигатели заработали ровнее, и самолет легко побежал по пустому зеленому полю к двухэтажному домику вдалеке, над которым раздувался большой оранжевый сачок, указывающий направление ветра.

"Френдшип" подрулил к домику почти вплотную. Петр видел в иллюминатор, как к самолету спешили солдаты с карабинами наперевес, будто собираясь взять его штурмом.

Стюардесса открыла наружную дверь и спустила легкую лесенку. Пассажиры заволновались, повалили к выходу плотной гудящей толпой.

На земле командовал молоденький офицер-десантник. Держа в руках список пассажиров, он отмечал в нем имя каждого сошедшего с "френдшипа". Гвианийцам он приказывал отойти налево, европейцам направо. Когда выяснилось, что европейцев оказалось на одного больше, чем в списке, он очень удивился, но принял объяснения Френдли, с любопытством разглядывая старого американца и называя его "папа".

- Прошу на пограничный контроль,- вежливо обратился он к группе европейцев и не оглядываясь пошел к домику.
- Пограничный контроль?- удивился Петр.- Такого раньше здесь не бывало.
- Спокойно, бади,- хлопнул его по плечу добродушно улыбающийся Френдли.- Мы здесь гости, а не хозяева.

Анджей нахмурился и покачал головой:
- Значит, дела обстоят уже так...

Они с Петром переглянулись.

В доме, обычном жилом коттедже, действительно оказался наскоро оборудованный контрольно-пропускной пункт: в холле стояли длинные столы, за которыми уже ожидали прибывших трое-четверо полицейских и несколько человек в штатском.

Офицер, встречавший "френдшип", забрал у журналистов паспорта, сложил их разноцветной стопкой и пошел по лестнице наверх, где, видимо, размещалось начальство.

Гвианийцы, прилетевшие вместе с журналистами, судя по всему, никого не интересовали. Им даже не предложили пройти на КПП, и Петр видел, как теперь, нагруженные своим скарбом, они тянулись мимо огромных окон холла куда-то за дом.

Чемоданы сгрузили и доставили в холл парни в голубых комбинезонах с надписью: "Эйр-Гвиания". На полицейских была гвианийская форма, офицер был тоже в форме гвианийской армии, но пограничный пункт внутри страны... Это было новостью...

Офицер вернулся и раздал прилетевшим паспорта.

Войтович поспешно раскрыл свой, полистал и молча протянул Петру. На одной из страничек чернел аккуратный штамп с надписью: "Прибыл". Дата была поставлена от руки.

Остальные тоже разглядывали свои паспорта, оживленно переговариваясь. Петр заметил, как весело переглянулись парни из Би-би-си, да и все остальные, судя по лицам, воспринимали происходящее со странным удовлетворением.

- Что ж, первый шаг сделан,- констатировал Войтович.- Тебе не кажется, коллега?
- Кажется,- согласился с ним Петр.- И наших друзей это явно радует.

Он кивнул на спутников, возбуждение которых все возрастало.

- Нам хотелось бы как можно скорее добраться до телеграфа,- выразил офицеру общее желание Мозес Аарон, тощий, похожий на черного ворона, корреспондент Ассошиэйтед Пресс.

Офицер вежливо кивнул.

- После таможенного досмотра, джентльмены, вас доставят в "Эксельсиор", и тогда...
- После таможенного досмотра? Как? Есть уже и собственная таможня?- зашумели вокруг.- Но ведь это прерогатива военного правительства...

Молодой офицер не стал вступать в спор.

- Прошу, джентльмены, положить свои вещи на столы,- сухо приказал он и отвернулся, давая понять, что больше от него не дождутся ни слова.
- Не спеши,- шепнул Войтович Петру и незаметно кивнул в сторону остальных.- Пусть сначала они...

Первым положил свой чемодан Альберто Монтини - и сейчас же сверкнула вспышка блица.

Все захохотали, а Шмидт, сделавший снимок, опустил фотокамеру и с шутливой галантностью поклонился итальянцу:

- Благодарю вас, сеньор, за любезность. Вы первый иностранец, досмотренный на таможне нового независимого африканского государства.

ГЛАВА 6
Деловой человек и местный король Макензуа Второй когда-то выбрал для строительства отеля "Эксельсиор" крутой и зеленый холм, возвышающийся над Уарри. И теперь четырнадцатиэтажное здание, построенное по последнему слову отельного бизнеса, горделиво красовалось, видное из любой точки города и даже из-за Бамуанги. С того берега оно казалось белой башенкой на фоне зеленых холмов, окружающих Уарри.

К ленчу в "Эксельсиоре" полагалось спускаться в пиджаках и галстуках или в национальной одежде, рубашки без галстуков и с короткими рукавами считались в ресторане отеля неприличными.

Зато в кабаре "Луна Росса", тоже принадлежащем королю, куда он пригласил журналистов на ужин, приходить можно было в чем заблагорассудится.

Его величество Макензуа Второй, дородный, килограммов на сто пятьдесят мужчина, встречал гостей у входа в заведение собственной персоной. Был он в просторном белом одеянии, обшитом по краям золотой лентой. На массивной голове красовалась малинового фетра феска с кисточкой. На могучей шее горела тяжелая золотая цепь, пальцы сплошь унизаны кольцами с фальшивыми камнями.

У него было с десяток жен и сколько угодно наложниц. Был король удачлив и в бизнесе, хотя порой, забыв о титуле, пускался в столь рискованные махинации, что раза три чуть было не оказался под судом, несмотря на всю гибкость гвианийских законов.

Самому встречать гостей у дверей заведения с сомнительной репутацией ему отнюдь не казалось зазорным. Наоборот, визит иностранных журналистов в "Луна Росса" должен был, по замыслу хитрого короля, придать заведению особый шик и, во всяком случае, создать рекламу на международном уровне.

Но была и еще одна причина, по которой Макензуа Второй стоял сегодня у дверей своего кабаре. Губернатор Эбахон просил его задержать гостей в Уарри и не пускать их в Обоко, а король, член совета вождей провинции, знал, что эта просьба весьма и весьма основательна.

К "Луна Росса" гостей доставили три королевских "бьюика", выкрашенных под золото, с королевскими гербами на дверцах - два ставших на задние ноги слона под одной короной и скрещенные широкие мечи.

Зал сверкал разноцветьем электрических лампочек. Его стены из мангровых кольев снаружи украшали плакаты, рекламирующие все - от безопасных бритв "Три крокодила" до туристских круизов по островам Меланезии. Реклама пива, виски и джина, портреты заморских кинодив, вывеска, обещающая посетителям "туземные танцы и все существующие в мире радости",- все это должно было создавать гостям соответствующее настроение, при котором карманы раскрываются сами по себе.

Король широко распахнул объятия навстречу гостям.

Первым неосмотрительно попал в них старый Френдли, еле успевший выхватить изо рта свою неизменную трубку.

- Хэлло, парень!- трубно взревел король, и гигантское брюхо его ходуном заходило под белым одеянием.

Он изо всех сил стиснул утонувшего в его объятиях американца, приподнял, помял, подержал и отпустил.

- От имени группы журналистов приветствуем ваше величество,- выдохнул все же нашедший в себе силы многоопытный Френдли.

Маленькие глазки его величества довольно блеснули под широким, низко нависшим лбом. Мясистые губы расплылись в широкой улыбке, обнажив крупные белоснежные зубы.

- Дети мои,- неожиданно заревел он в толпу своих подданных.- Вы видите? Вы слышите? Смотрите, слушайте и запоминайте, а потом расскажите всем моим любимым подданным... Вашего короля, вашего отца и заступника перед небом и землей приветствуют белые, ради этого проделавшие путь из самой Англии по повелению моей любимой сестры королевы Елизаветы.
- Здесь представители и других стран, ваше величество,- поправил короля Сид Стоун, протянув ему ко рту микрофон на выдвижном хромированном стержне.
- Все, что не Гвиания, для них - Англия,- отмахнулся Макензуа Второй. Пряные запахи, доносившиеся сквозь щели стен, заставили его сглотнуть слюну, да и гости, проголодавшиеся после безвкусного ленча, которым их угостили в "Эксельсиоре", решили поторопить события. Сид Стоун выключил магнитофон и убрал микрофон, Френдли пыхнул трубкой так, что окутался облаком сизого дыма, а остальные вплотную подступили к дверям "Луна Росса", скрытым широкой спиной его величества.

Теперь туго пришлось королю. Словно сговорившись, гости изо всех сил стискивали его большие, не привыкшие к такому обращению руки, дружески пихали локтями в большой живот, а Мозес Аарон даже назвал его Мак, сократив тем самым до минимума благородное имя Макензуа.

Сокращение прилипло моментально и неожиданно понравилось королю.

- А ты, оказывается, свой парень, Мак,- одобрил его реакцию Шмидт.- Свой в доску!

И сверкнул вспышкой фотокамеры.

Интерьер "Луна Росса" оказался точно таким, как ожидал увидеть его Петр и какими были все подобные заведения в Гвиании. Вдоль стен стояли грубо сколоченные столы без скатертей, напротив входа возвышалась небольшая эстрада, где уже устроилась пятерка музыкантов в красных костюмах с золотыми пуговицами и королевскими гербами на груди.

У левой стены было еще одно возвышение, окруженное шаткой балюстрадой, за которой стояло массивное кресло, сделанное, очевидно, на солидный вес его величества. Там же стояло несколько кресел поменьше, вероятно, для членов королевского семейства.

Между "королевской ложей" и эстрадой для музыкантов имелся проход вглубь, где, судя по запахам, располагалась кухня. Перед самой эстрадой пустовала площадка для танцев, к ней примыкал бар, полки которого были уставлены батареями пивных бутылок.

К удивлению Петра, король не вошел в свою "ложу", а тяжело плюхнулся на табурет за одним из столов, стоявших перед балюстрадой,- табурет затрещал, но выдержал его тяжесть.

- Садись, ребята!- зычно повелел его величество.- Валяй занимай столы!

Все бросились рассаживаться - охотно, с веселым шумом. Разбитной король действительно был "своим парнем".

- Сейчас выяснится, что он окончил Кембридж,- подмигнул Петру Анджей.

И он был недалек от истины - Макензуа Второй провел пару лет в Оксфорде.

- Пива и цыплят!- проревел его величество и грохнул по столу кулаком так, что сидевший рядом с ним Френдли от неожиданности чуть не проглотил свою трубку.

Несколько ловких молодых парней в красных кружевных рубахах один за другим выскочили из-за фанерной загородки, скрывавшей вход в кухню, держа на вытянутых руках бронзовые подносы с горами золотисто-поджаристых, аппетитно пахнущих цыплят. Другие тащили зеленые бутылки пива и высокие дешевого стекла стаканы. Затем последовали ярко расписанные миски, полные вареных яиц, сушеной рыбы и нарезанного крупными кубиками мяса. Пальмовое вино притащили прямо в колебасах - сосудах из сушеной тыквы, затейливо украшенных резными изображениями фантастических птиц, ящериц и змей, сплетенных в причудливые узоры. Судя по изобилию, гулянье должно было быть поистине королевским.

Парни под грозными взглядами его высочества поспешно открывали пивные бутылки, ловко разливали пиво по стаканам, украшенным аляповатыми королевскими гербами.

- А гирлянды... почему не горят гирлянды?!- вдруг взревел хозяин и занес было по привычке кулачище над столом, но в тот же момент под потолком зажглись разноцветные лампочки.
- То-то!- захохотал король и ткнул в бок Мартина Френдли.
- Дисциплина!- подзадорил короля сидевший напротив него Шмидт.
- Порядок!- самодовольно поправил его король и опять со всего размаху шлепнул немца по плечу.
- Ого!- отозвался тот, потирая ключицу.- Так ведь можно и... прямо в ад!

Музыканты на эстраде грянули что-то бравурное и сразу заглушили всех.

- Чоп-чоп!- возопил король и, схватив с подноса цыпленка, со смаком впился в него.

Гости последовали примеру хозяина. Цыплячьи кости трещали, размалываемые тренированными челюстями журналистской братии. Пиво лилось рекой. Лишь маленький элегантный японец чувствовал себя не в своей тарелке. Он смущенно отщипывал крошечные кусочки от цыпленка и на всякий случай вежливо улыбался всем вместе и каждому в отдельности.

Было шумно и весело. Пиво пьянило, во рту горело от пряностей, и стаканы наполнялись беспрестанно. А король, продолжая дурачиться, шумел все громче, могучие жизненные силы распирали его, неуемная энергия требовала выхода.

Он вспоминал английские футбольные команды и ругал происки ЦРУ в Африке, хвастался своим "Эксельсиором" и обещал отправить личное письмо президенту США.

Потом он вдруг приказал распахнуть настежь двери в "Луна Росса" и впустить всех желающих: первая бутылка пива каждому посетителю была обещана за счет администрации.

Толпа, наблюдавшая за пиршеством сквозь щели между мангровыми кольями, радостно хлынула в зал, славя щедрость своего правителя. Впрочем, на некоторых лицах читалась плохо скрываемая ирония.

Король этого явно не замечал. Глаза его налились кровью. Он приказывал наливать еще и еще, кричал так, что заглушить его не могли даже взмокшие от усердия джазисты. И вдруг вскочил, поводя по сторонам ставшими малиновыми, как его феска, глазами.

- Мария!- рявкнул он.- А где Мария?

Из-за "королевской ложи" выскользнула стройная девушка лет шестнадцати, в короткой кофточке с рюшками, в длинной, по щиколотку юбке - черные птицы на светло-коричневом фоне. На голове ее во все стороны торчало десятка полтора тоненьких косичек, туго перемотанных нитками. Черты лица ее были, с точки зрения европейца, почти правильны, глаза светились лукавством.

Король ласково и осторожно положил руку на хрупкое плечо девушки. Лицо его подобрело. Он обвел всех вдруг просветлевшим взглядом.

- Мария,- как-то непривычно мягко сказал он. И, словно упиваясь звуками этого имени, повторил опять:
- Мария. Моя дочь, ребята... Принцесса!
- Хэлло!- кокетливо улыбнулась девушка и прижалась к громоздкому телу отца.

Рядом с этой громадой принцесса казалась особенно хрупкой, почти невесомой.

- Садитесь, мисс,- с кряхтением стал подниматься Френдли, но Войтович опередил его.

Он уже стоял перед принцессой, склонившись в изящном полупоклоне. ("Откуда, черт возьми, в нем все это берется!" - с доброй завистью подумал Петр).

- Ваше высочество! Позвольте предложить вам место...

Девушка вопросительно посмотрела на отца и весело фыркнула - было видно, что дома ее таким обращением не баловали.

Король улыбнулся дочери с нежностью, какую только может проявить к своему любимому дитяти старый, матерый гиппопотам, и поднял руку.

Музыка разом оборвалась, словно кто-то выключил радиоприемник.

- Джентльмены,- торжественно произнес Макензуа Второй, обращаясь к гостям.- Мне сказали, что среди вас есть русский.
- Так вот же он!- тряхнул щеками Френдли, выпустил струю дыма в сторону Петра и, старательно выговаривая непривычные звуки, добавил по-русски:
- Товарищ... Петр.
- Мария!- взревел король, вновь входя в свой привычный образ, и решительно подтолкнул девушку к Петру.- Иди к нему, Мария!

Петр опешил. Видимо, выражение лица у него было совершенно идиотское, во всяком случае, все захохотали.

- Иди к нему, Мария!- гремел король, театрально указывая на Петра.

И внезапно Петр понял: его величество король Макензуа Второй играл, играл, словно провинциальный трагик, а они, европейцы, скованные собственными, давно устаревшими представлениями о старой колониальной Африке, обмануты, примитивно и жестоко, этим хитрым дельцом, который прикидывается простаком для того, чтобы выгоднее обделывать свои делишки.

Девушка между тем легко проскользнула мимо Войтовича, мимо столика, за которым сидели японец, итальянец и парни из Би-би-си, и грациозно опустилась рядом с Петром на табурет, где еще минуту назад сидел поляк.

- Хэлло!- улыбнулась она.

Петр чувствовал, что лицо его заливается краской. Однако на выручку пришел все тот же Макензуа Второй.

- Джентльмены,- прогремел он,- моя дочь решила поехать в Москву - в университет Лумумбы. И она хочет познакомиться с русским!

Гости задвигали стульями: они ожидали более пикантного поворота.

- А король-то... красный,- услышал Петр, как желчный Мозес Аарон ехидно шепнул итальянцу Монтини.
- Зато как прекрасна сеньорита!- промурлыкал ему в ответ итальянец и с завистью вздохнул.
- Выпьем!- продолжал король, разом опрокидывая в свою розовую пасть очередной стакан пива.
- Выпьем!- задорно поддержал его Френдли и подмигнул всей компании.
- Здоровье короля!- шутливо выкрикнул кто-то, и все опять вскочили с поднятыми стаканами.

Его величество благосклонно кивнул и поднял стакан, мгновенно наполненный парнем, все время стоявшим за его спиной с бутылкой пива наготове. Опять загремел джаз, кто-то из гвианийцев пошел танцевать. На Марию и Петра теперь никто не обращал внимания.

Но Петру не стало легче. Он никогда не умел быть галантным.

- Вас зовут Питер Николаев?- спросила наконец девушка и в упор взглянула на Петра, разглядывая его с откровенным любопытством.
- Петр,- смущенно ответил он.
- Потанцуем?

Она встала и тронула его плечо.

- Но... это "хайлайф",- нерешительно попытался отказаться Петр.- Это... слишком сложно...

Действительно, на площадке возле музыкантов в замысловатых ритмичных движениях извивались гвианийцы, милостиво допущенные в кабак королем, и среди них - местные девушки, судя по их смелому поведению, постоянные посетительницы этого злачного места.

- "Луна Росса",- звонко и решительно выкрикнула Мария, точно копируя повелительные интонации своего родителя.

Джаз оборвал "хайлайф", и сейчас же серебряно запела труба, надрывая тоскливой нежностью душу. Это было итальянское танго, прозрачное, как горный ручей.

Мария решительно вывела смущающегося Петра в круг прекративших танцевать гвианийцев, прильнула к нему, и они сделали несколько па.

- Смотри, парень, как бы тебе не стать принцем-консортом! [Принц-консорт - муж правящей королевы] - весело выкрикнул Сид Стоун, но в голосе его чувствовалась зависть.
- Если мужем сестры английской королевы стал простой фотограф, то почему журналист-международник не может стать принцем-консортом?- в тон ответил ему Войтович.
- Танцуйте, дети мои! Танцуйте!

Пьяненький король сидел по-бабьи, подперев могучим кулачищем толстую щеку, и в его наполненных слезами глазах светилась отцовская нежность.

- Еще по... бутылке... всем моим подданным!- вдруг заревел он и так саданул кулачищем по столу, что посуда посыпалась на земляной пол.
- Да здравствует король!- выкрикнул совершенно трезвый Шмидт и подмигнул коллегам.
- Виват!- взревели те с готовностью нарочито пьяными голосами.

Гвианийцы радостно ударили в ладоши, прекратившие было танцевать пары вернулись на площадку, где сразу же стало тесно и душно.

Минуты две Петр и Мария танцевали молча. Потом Петр, чтобы нарушить молчание, спросил:
- А вы в самом деле хотите поехать в Москву?
- У нас в Уарри есть ребята... окончившие университет Лумумбы.- Она вдруг прижалась к Петру, он почувствовал на щеке ее дыхание и сейчас же услышал шепот:
- Вас просили быть сегодня вечером в бассейне "Эксельсиора". Ровно в одиннадцать тридцать. Запомнили? Ровно в одиннадцать тридцать.
- Кто?- удивился Петр.

Но Мария уже отступила от него и громким капризным голосом объявила:
- Спасибо за танец. Вы прекрасно танцуете, мистер Николаев!

И быстро пошла от него сквозь толпу танцующих. Она решительно прошла к отцу, с трудом удерживающемуся на табурете (Войтович потом сказал, что его величество выпил почти полсотни бутылок!), что-то сказала ему... Король согласно кивнул...

- Бай, бай!- обернулась девушка к гостям, улыбнулась и исчезла.
- Вот и все,- ехидно заметил Мозес Аарон, и итальянец вздохнул:
- Но... сеньорита! Божественна!

ГЛАВА 7
Они вернулись в "Эксельсиор" около одиннадцати, усталые, отяжелевшие от бесчисленных бутылок пива и проперченных яств, и сразу же разошлись по своим комнатам на двенадцатом этаже, где их поселили в самых дорогих номерах, оплаченных властями провинции: о том, что Войтович был внесен в список группы "контрабандой", никто и не вспоминал.

Петр и Анджей выбрали номера по соседству с видом на Бамуангу. Сейчас в темноте она угадывалась где-то вдали, словно большое черное зеркало, отражающее крупные и яркие звезды.

Было уже начало двенадцатого. Петр достал из портфеля плавки, взял в ванной махровое полотенце в красную и черную клетку, от которого рябило в глазах. Спуститься вниз на лифте, пройти через холл, мимо мраморного фонтана, у которого возвышалась большая скульптурная группа - сотворение мира в африканском варианте, и выйти к бассейну - все это займет самое большее семь-десять минут, решил Петр.

Мария... Она просила его быть в бассейне в половине двенадцатого, быть непременно, она сказала, что Петра будут ждать, но кто? Может быть, она сама решила назначить ему свидание? Петр даже улыбнулся этой нелепой мысли, хотя в глубине души шевельнулось сомнение: а вдруг? Он попытался предположить, что значило таинственное поведение девушки, но скоро сдался: никакого объяснения придумать так и не смог, да и пора уже было идти.

Он перекинул полотенце через плечо и вышел из номера. Коридор был пуст. Мягкий ковер глушил шаги, рассеянный, красноватый свет медных бра почему-то тревожил.

В лифте Петр спускался в одиночестве. Никого не было и в холле: свет здесь был притушен, швейцар стоял снаружи за стеклянными дверями, Петр видел только его спину в красной куртке с неизменным гербом его величества короля Макензуа Второго.

Петр взглянул на свои часы - одиннадцать двадцать пять. Он постоял минуту в холле у бассейна, разглядывая лежащие на его темно-зеленом дне белые и желтые кружочки монет, которые бросали туда все, кто останавливается в "Эксельсиоре". Цементная табличка, вделанная в пол, гласила, что деньги, брошенные в бассейн, раз в год выбираются администрацией и передаются в сиротский приют имени короля Макензуа Второго. Петр нашарил в кармане несколько монет и бросил их в воду.

Из холла к плавательному бассейну нужно было пройти коротким, ярко освещенным коридором, у выхода из которого обычно восседал старик в униформе "Эксельсиора": бесплатно купаться разрешалось лишь постояльцам, и администрация строго следила за соблюдением этого правила.

Всем остальным нужно было приобретать билеты у старика, исполняющего обязанности и кассира и контролера одновременно. Сейчас его на месте не было: кто из чужих явится купаться в такое время?

У бассейна действительно было пусто и темно, шаги Петра по бетонным плитам гулко отдавались в тишине. Вода казалась чернильной, в ней неподвижно лежали ночные звезды.

Петр прошел в кабинку для переодевания, через минуту вышел оттуда в плавках и сделал несколько упражнений, разминаясь и оглядываясь по сторонам.

У бассейна никого не было.

"А может быть, девушка пошутила?- усмехнулся Петр над самим собой.- Я же, болван, прискакал словно бедный влюбленный. Что ж, на худой конец, хоть искупаюсь..."

И, приняв это решение, он кинулся вниз головой в воду прямо с борта. Вода казалась какой-то легкоразреженной. Он решил переплыть под водой весь бассейн по ширине - пятьдесят метров.

Но обильный ужин в "Луна Росса" давал себя знать. Петр понял, что дыхания ему не хватит и, оттолкнувшись ногами от дна, круто пошел вверх. До противоположной стенки оставалось всего несколько метров. И в тот момент, когда он всплыл на поверхность, увидел, что ему навстречу скользнула в воду темная фигура, почти бесшумно, без брызг.

На борту стояли еще двое - в просторных национальных одеждах, застывшие, словно часовые.

Человек бесшумно плыл навстречу Петру - все ближе, ближе. Не доплыв метра два, он остановился.

- Мистер Николаев?

Петр помедлил, голос был знаком, но он не мог вспомнить, где он слышал его раньше.

- Майор Даджума,- тихо представился пловец.

И Петр сразу же вспомнил: майор Даджума, один из руководителей "Золотого льва", правая рука майора Нначи! Да, они встречались в Луисе много раз еще до переворота, до смерти генерала Дунгаса.

- Я вас не узнал...

Даджума мягко рассмеялся:
- Это я должен извиниться, что заставил вас принимать ночные ванны.
- Так Мария...- удивился Петр.
- Она выполняла мою просьбу,- кивнул Даджума. Теперь они были совсем рядом и, не сговариваясь, медленно поплыли вдоль бассейна.
- Оригинальный способ встречаться,- подумал вслух Петр.- А я-то подумал черт знает что...- Он тихо рассмеялся:
- Дочь короля, принцесса... Как в книжках...
- У нас короли и принцы в каждой деревне,- горько усмехнулся Даджума.- Чего-чего, а королевской крови в наших жилах хватает... Но Мария современная и умная девушка,- продолжал он уже другим тоном.- Она действительно хочет поехать в Москву. Не знаю только, получится ли у нее это теперь.

"Вот, наверно, кому суждено стать принцем-консортом,- подумал Петр.- Но ведь не для того, чтобы сообщить мне это, майор вызвал меня в бассейн..."

Даджума словно прочел его мысли.

- Но об этом как-нибудь потом. Вы, наверное, знаете, что я начальник штаба третьей дивизии, расквартированной в Поречье.
- Кажется, слышал... Ну конечно же! Я читал об этом в газетах...

Они доплыли до борта, повернулись и поплыли назад. Люди, пришедшие с Даджумой, шли за ними по краю бассейна: их просторные одежды странно топорщились, словно под тканью что-то скрывалось.

- Охрана?- кивнул Петр в их сторону.
- Бывшие студенты. Записались в армию после переворота. Ребята думающие, читающие. Через них я и познакомился с Марией.- Майор опустил лицо в воду, выдохнул, опять поднял голову.- И все же к делу.

Голос Даджумы стал твердым.

- Вы знаете положение в нашей стране. Военное правительство американцами и англичанами объявлено "красным". И только потому, что мы решили пересмотреть условия, на которых привыкли хозяйничать в Поречье нефтяные монополии. Гвиании нужны деньги, чтобы избавиться хотя бы от основных зол, которые нам остались в наследство от колонизаторов - от нищеты, болезней, неграмотности. Когда-то мы думали: получим независимость, и все сразу же решится само собой.

В его словах звучала горькая ирония.

- Конечно, для кого-то так все и было. Элита получила доходные должности, виллы, "мерседесы". Недаром говорили, что идеалы наших лидеров - цветная вилла, черный "мерседес" и белая жена. И по всей Африке покатились перевороты. Не буду повторять то, что давно уже известно всему миру. У нас мало времени...

Они коснулись стенки бассейна - и Даджума, отдыхая, уцепился за специально для этой цели натянутый канат.

- Когда я увидел в списке журналистов ваше имя, я сразу понял, кто включил вас в группу: мы ждали здесь только западников...
- Но в группе и Анджей Войтович...
- Знаю, поляк. Ваш друг. Вы вместе с ним были в Каруне, когда началось выступление первой бригады. С вами был еще и француз... Как его звали?..
- Жак. Но он далеко отсюда, он бежал из Гвиании.

Даджума нахмурился.

- Ошибаетесь. Есть сведения, что его видели в джунглях среди людей "Шелл".

"Шелл"? Опять "Шелл"! И Петру вспомнились нефтяники Штангера - они тоже летели по контракту с "Шелл".

- Но не в этом дело,- продолжал Даджума.- Вам и вашему другу завтра придется уезжать за Бамуангу.

Это звучало твердо, как приказ...

- Почему?- удивился Петр.- Глава военного правительства просил меня...

Он оборвал фразу: бассейн внезапно осветился ярким светом. Разом включились прожектора - под водой, на мачтах вверху, вспыхнули гирлянды цветных лампочек, протянутых над водой. И в тот же миг Петр услыхал глухой щелчок, далекий, еле слышный. Сразу стало темно: свет включился лишь на мгновение и тут же погас.

Даджума охнул.

- Что с вами?- обернулся Петр и увидел, что вода вокруг майора быстро темнеет.
- Я...- выдохнул Даджума.

Его рука, державшая канат, разжалась, и он камнем пошел под воду.

- Он ранен!- в ужасе крикнул Петр и подхватил майора, стараясь держать его голову над водой.

Телохранители бежали к ним вдоль бассейна, пригибаясь и на бегу выпутывая из-под своих одежд бесполезные теперь уже автоматы.

- Уходите! Немедленно уходите!- прохрипел майор.- Скажите Нначи, что "день икс"...

В горле у него заклокотало, и он уронил голову. Телохранители были уж рядом, лежали на краю бассейна, протягивая руки к обмякшему телу Даджумы. Они отнесли его от бассейна и положили на низкий деревянный лежак. Один из них обтер платком левую сторону груди майора: чуть выше соска темнела маленькая аккуратная рана. Другой взял его руку, пытаясь нащупать пульс, потом осторожно опустил ее и обернулся к Петру:
- Мертв.

Несколько секунд длилось тяжелое молчание.

- Уходите,- сказал Петру один из телохранителей,- вам нельзя быть здесь.

...Отель спал, когда Петр прошел через холл, вызвал лифт, поднялся к себе на двенадцатый этаж. В коридоре света уже не было, лишь в самом конце горела синяя лампочка. Здесь стояла уютная тишина. Правда, Петру почудилось было, что одна из дверей слегка скрипнула.

Он остановился и замер. Скрип не повторился.

"Нервы",- подумал Петр.

Уходя, он оставил дверь своего номера незапертой, чтобы не таскать с собою тяжелую деревянную грушу, к которой был прикреплен ключ, и сейчас дверь была слегка приоткрыта.

Петр вошел в номер. Здесь было душно, несмотря на ровно гудевший кондиционер. Петр выключил его, подошел к окну и поднял тяжелую раму.

Внизу, в темноте, блестело прямоугольное зеркало бассейна. Там было тихо.

"Все наши окна выходят на эту сторону,- отметил про себя Петр.- А что, если кто-нибудь стоял у окна и видел?.."

Ему стало не по себе.

- Да, в хорошенькую историю влипли вы, товарищ Николаев,- сказал он сам себе вполголоса.

Он швырнул плавки в ванну. Затем разделся и встал под душ. Руки его дрожали. Ему казалось, что на его коже все еще кровь майора Даджумы.

Горячая вода - холодная. Горячая - холодная. И так несколько раз, пока мысли не стали спокойнее, пока не вернулась способность рассуждать и анализировать.

"Начнем по порядку",- говорил он себе, стоя под сильными, острыми струями душа.- Майор хотел что-то сообщить мне, рассчитывая, что завтра я уеду за Бамуангу, за пределы Поречья. Видимо, это было настолько важно, что он не хотел, чтобы о нашей встрече знал кто-либо, кроме его охраны и... Марии. И все же кто-то нас выследил. Убийц было несколько, не меньше двух. Один включил на мгновение в бассейне свет, второй стрелял. Оружие с глушителем, скорее всего винтовка с оптическим прицелом: смерть наступила почти мгновенно..."

Петр выключил душ, взял свежее полотенце и принялся растираться - сильно, пока кожу не стало жечь и она не покраснела.

Майор сказал что-то о "дне икс". Да, да, он так и сказал - "день икс"...

Петр опустил полотенце. "День икс"... Неужели майор хотел сказать, что уже назначен день выступления сепаратистов? Но почему Даджума хотел передать эти важные сведения через Петра? Разве у него не было своих надежных каналов? Или все его связи с Луисом оказались прерваны? Тогда это значит, что "день икс" должен вот-вот наступить...

Петр поспешно оделся.

А что, если сейчас покинуть отель, тайком уйти в город, к Бамуанге, за хорошие деньги нанять лодку - их много стоит у берега, и лодочники спят прямо в них? Портфель же оставить здесь, о нем наверняка позаботится Войтович.

Он нащупал в боковом кармане бумажник с документами и деньгами, подошел к двери, прислушался. В коридоре было тихо.

Осторожно открыв дверь, Петр на цыпочках пошел к лифту, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь. Внезапно ему показалось, что позади скрипнула дверь. Он резко обернулся - в коридоре было по-прежнему пусто и тихо.

Зато со стороны лифта послышался гул вдруг заработавших электромоторов. Кто-то поднимался наверх, может быть, даже на двенадцатый этаж.

Петр, не раздумывая, кинулся к своей двери, неслышно ступая по толстому ковру. Он успел вовремя: в коридоре послышались голоса.

Потом громкие, уверенные шаги, направляющиеся в сторону его номера. Петр весь напрягся. Шаги приближались. Ближе, ближе.

Он отошел от двери, предварительно повернув в ней ключ,- осторожно, бесшумно. На цыпочках прошел к кровати и в чем был забрался под одеяло. Выключить свет было делом одной секунды.

Шаги затихли у его двери. Пришедшие приглушенно посоветовались, потом послышался легкий стук и голос:
- Мистер Николаев, вы спите?

Петр ничего не ответил.

- Вы спите, Питер?- раздался другой голос... И Петр с облегчением вздохнул. Это был голос Мартина Френдли.
- Сплю, а что?- постарался придать своему голосу сонливость Петр.- Что случилось?

Френдли пьяно икнул:
- Да ничего, бади. Мы тут сидели в баре... Прибыл посыльный от губернатора. Завтра он опять не может нас принять и поручил королю организовать для нас осмотр Уарри...
- Ладно,- громко зевнул Петр.- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Питер...

Кто-то подергал ручку двери, и компания проследовала дальше по коридору.

Подождав, пока все стихло, Петр вылез из-под одеяла: мысль пересечь Бамуангу не оставляла его. "Надо бы все-таки предупредить Войтовича,- подумал он.- Если станет известно, что убит начальник штаба третьей бригады и в ту же ночь бежал советский журналист, власти возьмутся за Войтовича. Для них мы все одинаковые - все "красные". Значит, если уходить... только вместе".

Он вышел в коридор и осторожно постучал в соседнюю дверь.

- Открыто,- сейчас же отозвался Войтович. Удивленный тем, что поляк все еще не спит, Петр вошел в номер. Анджей сидел в кресле перед ночным столиком и быстро заполнял страницы блокнота в клеенчатой синей обложке: делать записи событий каждого дня было его нерушимым правилом.

Даже там, в Луисе, когда он лежал больной в доме Николаевых, ему удавалось по вечерам вести свои дневники.

Анджей снял свое профессорское пенсне, потер усталые глаза, закрыл блокнот и потянулся:
- Присаживайся. Описываю "Луна Росса". Забавно, а? Петр нашел взглядом невысокий пуфик, придвинул его ногой поближе к Войтовичу и сел.
- Ты ничего не слышал... примерно минут двадцать назад?
- Нет,- равнодушно отозвался Анджей.
- Там...- кивнул Петр на окно.
- Нет, а что?
- А вспышку света видел? Войтович пожал плечами:
- Не обратил внимания. Наверно, увлекся этим...

Он кивнул на блокнот, лежавший перед ним на столике.

- Тогда слушай...

Петр открыл было рот, но Анджей поднял предостерегающе руку:
- Пойдем-ка сначала помоем руки.

Петр понял его. Они встали, вошли в ванную. Войтович пустил воду: в ванне, в умывальнике и в душе.

- Сейчас, правда, говорят, что эту звуковую защиту легко отфильтровывают, так что рассказывай шепотом. Кстати, у тебя такое лицо, будто ты убил человека.
- Убил - не убил, но...

И Петр рассказал о том, что произошло в бассейне.

- Дай сообразить,- наконец проговорил Войтович, снимая пенсне и близоруко щурясь: он всегда так делал в затруднительном положении.- Значит, Даджума хотел, чтобы мы с тобою предупредили федеральные власти... Назначен "день икс", и сепаратисты готовы выступить? А кто-то, в свою очередь, хотел помешать утечке такой важной информации...- Он невесело взглянул на Петра:
- Благодари бога, что убийцам кто-то помешал. Или что-то. Вторая пуля была бы для тебя...

ГЛАВА 8
Ночью была гроза. Косой ливень тяжело стучал в окно, и гремело так, что Петру казалось: "Эксельсиор" вот-вот рухнет. Потом вдруг оборвался ровный гул кондиционера - прекратилась подача электричества. В номере сделалось душно. Петр встал с кровати, подошел к окну и поднял раму. Дышать стало легче, тяжелые капли били в лицо и стекали на шею, на грудь...

Войтович похрапывал.

Он так и не отпустил Петра из своего номера, оставил его у себя, на второй кровати: все номера в "Эксельсиоре" были рассчитаны на двоих.

Ливень падал тяжелой, сплошной завесой, за которой стояла темнота. Гроза ушла в сторону, молнии падали в Бамуангу, и раскаты грома становились все глуше. И вдруг Петр почувствовал, что его тянет в грозу, что ему было бы сейчас легче там, в утлой пироге, пересекающей бурную могучую реку, веками, катящую свои воды к океану и с равнодушием вечности не замечающую мелочной суеты на своих пустынных берегах. И он пожалел, что дал Войтовичу уговорить себя и остался в отеле, не ушел в ночь к Бамуанге.

- Не спится?- раздался голос Войтовича.
- Душно,- сказал Петр и пошел к своей кровати.
- Завтра рано вставать,- сладко зевнул Анджей и, повернувшись на другой бок, тут же снова захрапел.

Петр позавидовал ему: железные нервы и профессорская невозмутимость!

Утром Войтович разбудил его в семь часов.

После вчерашней грозы было свежо. За окном сияло ослепительно чистое небо.

- Я пошел к себе - умываться,- сказал Петр, берясь за ручку двери.
- Ровно в семь тридцать мы должны быть внизу, в ресторане. После завтрака, в восемь, выезжаем смотреть город,- предупредил его Анджей.
- Ого! Ты даже знаешь программу.
- Нашел вчера бумажку в ящике,- кивнул Войтович на тумбочку, стоящую между кроватями.- У тебя наверняка тоже есть такая.
- Посмотрю.

Петр вошел в свой номер и огляделся. Здесь было все так, как он оставил вчера, все вещи лежали на своих местах, к ним явно никто не прикасался.

Он хотел было сразу же отправиться в ванную, но вспомнил о программе, о которой говорил ему Войтович, и направился к точно такой же, как у Анджея, тумбочке, стоящей между кроватями у стены.

Ящик тумбочки был плохо подогнан, и, чтобы выдвинуть его, Петру пришлось дернуть посильнее раз, другой. На третий раз ящик чуть было не вылетел, выдвинувшись почти до конца... и Петр инстинктивно отпрянул: на голубоватом листке лежала, приподняв голову и приготовившись к броску, тоненькая черная змейка длиною сантиметров в двадцать.

"Мамба, "черная смерть",- мелькнуло в мозгу, и Петр почувствовал, как у него похолодели руки. Не сводя взгляда с мамбы, он быстро отступил на несколько шагов назад.

Змея опустила голову и скользнула по дну ящика. Петр поискал взглядом: ему нужно было что-нибудь вроде длинного и гибкого хлыста - резким ударом перебить змее позвоночник. Одним. И если бы этот удар не достиг цели, в следующее мгновение мамба кинулась бы на него - точной, черной стрелой, несущей верную смерть.

Змея выбралась на крышку тумбочки, скользнула на кровать, потекла по ней упругой черной струйкой. Петр сделал несколько осторожных шагов назад, стараясь избежать резких движений, уперся спиной в дверь ванной, нащупал ручку...

Ему вспомнилось: клеенчатая занавеска, закрывающая ванну, висела на гибком, пружинистом проводе. Стараясь не потерять змею из виду, Петр протянул назад руку и сорвал провод: жесткая занавеска с шелестом соскользнула в ванну. Теперь в руках у Петра был длинный и гибкий прут.

Так же, не оборачиваясь, он поднял плотную клеенчатую материю, намотал конец ее на левую руку, спустив конец до самого пола, вытянул руку вперед и шагнул в комнату.

Мамба скользила по постели, поводя узкой головкой. Петр осторожно, стараясь не отрывать подошв от пола, приблизился к кровати.

Взз... жик! Мамба словно сломалась надвое. Петр резко отпрыгнул - назад и в сторону, как щит держа впереди себя занавеску. Змея извивалась, билась. Потом затихла.

И тут Петр почувствовал противную слабость, ноги стали ватными и не держали. Он прислонился.

- Петр!- услышал он испуганный голос вбежавшего Войтовича и взглядом показал на кровать. Анджей побледнел:
- Черная мамба! Но откуда она здесь? Войтович обвел взглядом номер.
- Кто-то сунул ее мне в ящик тумбочки... вместе с программой.

Самообладание уже вернулось к Петру.

- Экзотические шутки,- усмехнулся он.- Кому-то не терпится отправить меня следом за Даджумой.
- Ты слишком много знаешь. И я, пожалуй, жалею, что отговорил тебя переплыть вчера вечером Бамуангу.

Войтович, как всегда, когда он волновался, снял и принялся протирать пенсне. Петр не сводил взгляда с мертвой змеи.

"И это только начало",- подумал он.

Бешеная злость вдруг стиснула горло: ему объявлена война, безжалостная, коварная, не на жизнь, а на смерть. Его хотят убрать, как убрали Даджуму.

Войтович тронул Петра за локоть:
- Пора на завтрак. Надеюсь, что его нам подадут без яда.

Оба невесело рассмеялись.

- Пошли,- сказал Петр и шагнул к двери.

С порога он оглянулся: черная змейка лежала на покрывале.

...Кроме журналистов в ресторане "Эксельсиора", завтракали несколько парней в зеленой униформе с красными раковинами "Шелл" на рукавах.

Судя по их разговорам, они приехали только-только на машинах из Луиса и сразу же собирались ехать дальше, в городишко Борни, где размещалась штаб-квартира гвианийского отделения "Шелл".

Коллеги Петра и Войтовича были мрачны и неразговорчивы. Физиономии их выражали похмельное отвращение ко всему человечеству. Лишь маленький японец выглядел свежо и с готовностью растягивал в вежливой улыбке тонкие губы, одаряя ею всех подряд.

Уж подали кофе, когда в ресторан вошел средних лет гвианиец в элегантном европейском костюме, с военной выправкой. Быстро окинув взглядом зал, он задержал его на мгновение на нефтяниках, затем перевел на сидевших в другом углу журналистов.

Мартин Френдли, как никогда похожий сегодня на старого бульдога, поднял руку. Гвианиец кивнул и четким шагом направился к американцу, вставшему ему навстречу.

- Районный комиссар Джек Мбойя,- отрекомендовался гвианиец, пожимая руку Френдли.- Джентльмены готовы к осмотру города, мистер Френдли?

"Дядюшка Мартин" пыхнул трубкой:
- Да, сэр! И мы надеемся, что сможем получить ответы на некоторые вопросы...
- И узнать, когда мы сможем попасть в Обоко!- запальчиво выкрикнул "человек Би-би-си" Лаке, словно фокусник вытащив откуда-то свой блестящий раздвижной шест с микрофоном на конце.

Все зашумели, вставая.

"Интересно, известно ли уже о смерти майора Даджумы?" - подумал Петр.

Войтович, видимо, подумал то же самое - они обменялись взглядами.

- Всему свое время,- стараясь перекричать шум, повысил голос районный комиссар.- Губернатор Эбахон сообщил, что в ближайшие дни он будет занят делами государственной важности. Но...

Мбойя многозначительно понизил голос:
- Я надеюсь, что вы не будете разочарованы пребыванием в нашей... (он запнулся) стране.

Все понимающе закивали.

- К вопросу о "дне икс",- шепнул Войтович Петру.- Кстати, у меня такое впечатление, что наши западные коллеги прекрасно о нем осведомлены.

Районный комиссар пригласил всех к машинам. Это были открытые армейские "джипы" с цифрой 3 на дверцах, означающей, что они принадлежат третьей бригаде, расквартированной в Поречье.

Подождав, пока все рассядутся, Мбойя легко вскочил ни сиденье первой машины и громко приказал солдату-шоферу:
- На рынок!

Журналисты зароптали: все они были в Уарри по нескольку раз и, конечно же, излазили знаменитый на всю Гвианию рынок вдоль и поперек. Однако спорить было бесполезно: "джипы" один за другим рванули с места, и через десять минут вся компания с ворчанием вылезла из машин уже на пыльной площади, с которой начинался уаррийский рынок.

Их окружили было десятка полтора мальчишек и молодых парней, громко предлагавших свои услуги в качестве проводников или носильщиков. Но, увидев районного комиссара, они сразу же замолчали и отступили, исподлобья глядя на группу европейцев, следующих за бравым Мбойя.

- Он обращается с нами как с туристами, никогда не бывавшими в Африке,- проворчал Шмидт, демонстративно защелкивая чехол фотоаппарата.
- Терпение, джентльмены! Терпение!- услышал его Френ дли и многозначительно надул дряблые щеки.

Районный комиссар быстро шел в глубь рынка. Сначала сквозь ряд, где под навесами из тростника и пальмовых листьев, укрепленных на мангровых кольях, на деревянных щитах были выставлены рулоны тканей самых разных цветов и оттенков, где гвианийки всех возрастов и объемов вели ожесточенный спор из-за нескольких шиллингов с торговцами, азартно размахивающими деревянными ярдами.

Потом миновали ряд скобяных изделий и вошли в кузнечный. Здесь районный комиссар замедлил шаг, словно давая понять, что это и есть цель их визита.

Гости поняли это. Откинулись кожаные крышки чехлов фотоаппаратов, Стоун извлек кинокамеру. Щелкнул тумблером магнитофона Лаке, готовясь записывать звуковой фон.

- Смотри,- тихо сказал Войтович Петру, взглядом указывая на горку труб среднего диаметра, лежащих у навеса, под которым у раскаленного горна орудовали обнаженные по пояс кузнецы.

Точно такие же трубы лежали у каждой кузнечной мастерской - одни уже покрытые красноватой пылью, другие черные от свежей копоти.

Над навесами стлался низкий дым, перезвон молотов сливался в громкую ритмичную песню без слов, под которую мальчишки-подмастерья отбивали пятки о землю, скаля белоснежные зубы и ловко увертываясь от подзатыльников мастеров.

Кинокамера Стоуна жужжала, Лаке подносил свой микрофон то к одному горну, то к другому и что-то говорил в висящий у него на груди микрофон, озабоченно глядя в кожаный ящик, висевший у него на животе,- на шкалу звукозаписи. Щелкали затворы фотоаппаратов, а комиссар района стоял, заложив руки за спину, и на лице его была недобрая усмешка.

Петр нагнулся и взял трубу - еще теплую, заглянул внутрь. С одной стороны она была заделана наглухо, а по центру схвачена кольцом.

- Посмотри-ка...

Войтович, нырнувший под соседний навес, вернулся оттуда... со стабилизатором, прикрепленным к задней половинке бомбы или мины.

- Понимаешь теперь, что к чему? Это минометные стволы.

Войтович со стабилизатором в руках подошел к районному комиссару.

- Мистер Мбойя,- сказал он, протягивая комиссару стабилизатор.- Я участвовал во второй мировой войне...

Комиссар жестко улыбнулся:
- Мы тоже готовимся к войне.
- Но разве федеральное правительство не обеспечивает армию оружием?
- Наше правительство нашу армию,- комиссар нажал голосом на "наше", "нашу",- пока еще не обеспечивает. Но разве армия сильна лишь оружием? Разве не доказано, что энтузиазм народа сильнее любого оружия?

Комиссар внимательно посмотрел на Войтовича и многозначительно улыбнулся.

- Пока... вы многого не знаете...
- Сколько... таких труб уже изготовлено?- прервал их разговор Лаке, протягивая комиссару микрофон с прикрепленной к нему табличкой "Би-би-си".

Мбойя скользнул острым взглядом по табличке.

- Это военная тайна...
- Для чего ведутся эти приготовления?- продолжал задавать вопросы Лаке, одновременно подстраивая звукозапись.

Мбойя сжал губы.

- Хорошо. Тогда ответьте: разве федеральное правительство не снабжает оружием и боеприпасами третью бригаду?
- Подождите несколько дней, и мне не придется отвечать вам на этот вопрос,- опять многозначительно усмехнулся комиссар.

Сид Стоун стрекотал своей кинокамерой, приблизив ее объектив почти вплотную к лицу Мбойя, которому явно нравилось такое внимание к его персоне. Стоун уже снял его во всех планах - разговаривающим с журналистами (с Анджеем и Петром) на фоне примитивных кузниц, изготовляющих минометные стволы, отвечающим на вопросы Лакса - и теперь наконец снимал крупным планом лицо комиссара.

- Для чего вы решили показать нам эти кузницы?- внезапно спросил Лаке и подмигнул Сиду.
- Для того чтобы вы знали волю нашего народа,- отчеканил Мбойя.

И Петр понял, что этот вопрос и этот ответ были продуманы и подготовлены, а главное, согласованы.

- Спасибо!

Сид опустил камеру и вытер пот со лба. Лаке выключил звукозапись.

- А теперь, господин комиссар, нам необходимо как можно скорее отправить пленку в Лондон.
- Сегодня же она будет доставлена в Луис самолетом "Шелл". Там о ней позаботятся. Она успеет вовремя,- торжественно заверил комиссар парней из Би-би-си.

ГЛАВА 9
В отель они вернулись к ленчу.

- Надеюсь, что сегодня сюрпризов больше не будет,- пошутил Анджей и остановился, наблюдая, как Петр отпирает свою дверь.
- До вечера время еще есть...

Петр повернул ключ, замок щелкнул... и Войтович, неожиданно отстранив Петра, первым вошел в комнату.

Все было в идеальном порядке. На полу - ни соринки, на аккуратно застеленной кровати - ни складки, даже портфель Петра протерт до блеска.

- А может быть, мамбы и не было?- усмехнулся Петр, входя следом и указывая взглядом на кровать, где утром они оставили мертвую черную змейку.

Войтович ничего не ответил: он внимательно осматривал комнату, словно детектив место преступления. Не обнаружив ничего подозрительного, облегченно вздохнул и слегка толкнул Петра в плечо:
- Умывайся - и пойдем обедать. И смотри, без приключений. Через десять минут я за тобой зайду.
- Что бы я делал без твоих забот?- улыбнулся Петр.

Он проводил Войтовича, запер за ним дверь и, вернувшись назад, устало опустился в кресло, стоящее у окна.

Сегодняшний день действительно был полон сюрпризов. С утра - черная мамба, "черная смерть". Потом - минометные стволы в кузнечном ряду на рынке. Потом...

...Потом они с Войтовичем, незаметно отстав от своих коллег, которых комиссар Мбойя, словно наседка цыплят, повел в портняжьи ряды, чтобы продемонстрировать, как шьют там солдатскую форму, отправились бродить по рынку, шумному, пестрому, полному запахов - пряностей, гниющих фруктов, человеческого пота, приторных помад и духов, выпускаемых в Европе "специально для тропиков" и пользующихся бешеным успехом у "мамми", толстых и крикливых торговок.

Рынок четко делился на кварталы: неширокие грязные проулки сбегали по отлогому берегу к реке. Бамуанга в это ясное солнечное утро казалась небесно-голубой, от нее тянуло прохладой и свежестью. Бесчисленные грузовые пироги стрекотали дряхлыми, разбитыми моторами, пересекая реку вдоль и поперек.

- Ну так что?- кивнул Войтович в сторону ослепительно сверкающей в солнечных бликах воды.- Решай...

Петр задумчиво взглянул на него.

Да, пройди они сейчас к берегу - и любой владелец пироги, готовый пересечь Бамуангу, будет рад заработать на двух белых, в головы которых пришла блажь прокатиться на его утлом и ненадежном суденышке.

- Нет,- твердо сказал Петр.- Поздно.
- Почему?

Войтович, прищурив глаза, смотрел в сторону все ярче разгорающейся в солнечных лучах Бамуанги.

- После того, что нам показали сегодня утром... Эти минометы... "День икс", о котором хотел мне что-то сказать Даджума...
- Ты хочешь сказать, что сепаратисты выступят со дня на день?- перебил его Войтович.- Тем более! Какой нам смысл оказаться во всей этой каше? Ладно уж я. А у тебя семья. Уезжай, слышишь?

Он приблизил свое лицо к лицу Петра и понизил голос:
- Тебе нельзя оставаться, ты же понимаешь это. А там... на той стороне ты можешь быть полезен. Даже того, что мы уже здесь видели и слышали, достаточно, чтобы разоблачить заговор против нового правительства Гвиании...

Петр отвел взгляд от слепящей реки и мотнул головой:
- Нет!

Они молча пошли дальше, с трудом пробираясь сквозь шумную и потную толпу торговцев и покупателей.

В основном это были женщины. Здесь, в Поречье, они испокон веков обрабатывали землю и торговали плодами своих трудов, мужчины же охотились, ловили рыбу, занимались какими-нибудь ремеслами. Но главная забота о содержании семьи оставалась заботой женщины.

И сейчас почти весь рынок был в их власти: мужчинам оставались лишь ряды кузнецов, стеклодувов, портных да резчиков по дереву - у туристов деревянные маски, изготовленные в Уарри, пользовались успехом.

Петр и Войтович, не сговариваясь, свернули туда, где (они знали) трудились местные скульпторы. Здесь было не так тесно, как в рядах, торговавших тканями, мясом и рыбой, овощами и фруктами, стеклянными бусами, зеркалами, всевозможными украшениями для женщин и мужчин.

Мастера, разложив перед собою набор причудливых инструментов, сидели на пороге тростниковых лавок-мастерских и, не обращая внимания на прохожих, занимались своим делом.

Из брусков розового дерева окуме, оранжевой ломбы, темной, тяжелой сейбы или легкой и мягкой пальмы они уверенными движениями острых ножей создавали коротконогих, короткоруких, большеголовых уродцев с мудрыми лицами, крутолобые щекастые маски - мрачные или веселые, в зависимости от настроения мастера. Тут же лежали груды деревянных игрушек - темно-зеленые крокодильчики, разинувшие розовые пасти, белые монахини, молитвенно сложившие руки, красные с черными пятнами леопарды.

У некоторых лавок сидели на корточках северяне-перекупщики, седобородые, сухолицые. Они тщательно отбирали товар и аккуратно складывали его в большие пестрые полотнища: отсюда в тюках перекупщиков, многократно вздорожав, изделия мастеров Уарри разойдутся по всей Гвиании, а затем в чемоданах туристов отправятся и в заморские страны.

Петр и Анджей медленно переходили от лавки к лавке, вступая в разговор с мастерами и разглядывая их работы. С первых же слов поняв, что перед ними не случайно забредшие в эти края туристы, а знатоки, мастера приглашали их заглянуть в глубины своих мастерских.

- Самсинг спешиал,- многозначительно говорили они.- Кое-что специальное.

Это означало, что у них на продажу были припрятаны скульптуры и маски по-настоящему ценные - ритуальные, похищенные из разоренных по наущению христианских миссий капищ древних богов Поречья. Вывоз этих раритетов запрещался законом, который, впрочем, легко можно было обойти, получив у местных властей справку-разрешение на "вывоз изделий, не имеющих исторической, культурной и художественной ценности". Но туристы вывозили раритеты и так - без разрешения.

Выйдя из очередной лавки-мастерской, Петр вдруг увидел впереди себя высокую стройную монахиню в черном шелковом одеянии и в огромном, похожем на развернувшую крылья бабочку, белом головном уборе, накрахмаленном, жестком, как жесть.

Рядом с нею шел европеец с большой корзиной, висящей в левой руке, одетый в зеленую форму, твердо ставящий ноги в высоких и грубых солдатских ботинках в размокший после вчерашнего ливня латерит.

Что-то знакомое показалось Петру в фигурах этих людей, и он непроизвольно прибавил шаг.

Монахиня и европеец неторопливо шли по самой середине грязной и скользкой улочки, образованной построенными из тростника лавками-мастерскими, она - шага на два впереди, он - позади, слегка склонившись налево под тяжестью большой корзины, прикрытой сверху белой тряпицей.

Войтович замешкался у очередной лавки и отстал, и Петр шел все быстрее и быстрее, чувствуя, что сердце его стучит все громче, а во рту внезапно стало сухо.

Идущие впереди не оборачивались, они шли молча, не разговаривая. Петр наконец догнал их, на мгновенье замедлил шаг. Потом решил обогнать, взял влево, вплотную к тростниковым хижинам, поравнялся с монахиней... и поскользнулся на размокшем латерите. Пытаясь удержать равновесие, он нелепо взмахнул руками и чуть было не задел монахиню.

Она обернулась... и Петр увидел большие, изумрудно-зеленые лучистые глаза на правильном и удивительно холодном лице.

- Элинор?- вырвалось у него.- Элинор Карлисл?

В глазах монахини отразились удивление и радость, смятение и страх. Она побледнела:
- Питер...

Да, это была Элинор Карлисл...

- В чем дело?

Шедший позади Элинор европеец решительно встал между нею и Петром и... Нет, теперь уже Петр не удивился. Это был Боб. Боб, Роберт Рекорд.

Кажется, совсем недавно Петр, впервые приехавший в Гвианию аспирант-историк, познакомился с известной в Луисе художницей-австрийкой Элинор Карлисл и Бобом Рекордом, австралийцем, тоже аспирантом Луисского университета.

Потом... Потом была трагическая гибель доктора Смита, влюбленного в Элинор американца-микробиолога, операция "Хамелеон" - провокация английской разведки, бегство Элинор из Гвиании. Да, это действительно было бегство - она бежала от самой себя, от друзей, от страны, которую любила, бежала потому, что считала и себя виноватой в том зле, которое белые принесли в Гвианию.

А Роберт? Разве похож теперь этот угрюмый, раньше времени постаревший человек в защитном костюме на того веселого, жизнерадостного парня, который когда-то встречал Петра в аэропорту Луиса - в первые минуты его пребывания на земле Гвиании?

Боб был влюблен в Элинор горячо и безответно. Он уехал следом за нею из страны, бросив университет, бросив науку, бросив все, к чему стремился всю жизнь, он - простой парень, бывший докер, бывший солдат.

И вот они опять здесь, в Гвиании, все вместе, словно никогда и не расставались: Элинор, Роберт и Петр... Треугольник... А ведь Петр любил тогда Элинор, любил ее мальчишескую угловатость, ее манеру резко откидывать назад короткие светлые волосы и близоруко щурить изумрудно-зеленые глаза. Любил и не признавался в этом даже самому себе.

Это было совсем недавно! Он выслушивал надрывные откровения Роберта, мечущегося, чувствующего, что Элинор ускользает от него, уходит... и к кому? К американцу Смиту, проводившему опыты на людях, неграмотных, диких и доверчивых гвианийцах, жителях плато Грос, и верившему, что служит будущему человечества.

- Питер?- тихо сказал Роберт, узнавая его.- Питер,- повторил он еще раз, словно убеждаясь, что он не ошибся,- а мы вот здесь...
- Здравствуйте, Питер...

Элинор протянула ему тонкую узкую руку, вернее, лишь кончики пальцев, все остальное было скрыто черным шелком ее монашеского одеяния. Он осторожно пожал их, не зная, как держать себя с этой женщиной, которую когда-то привык видеть сильной, энергичной, в шортах, обнажающих ее стройные и красивые ноги, в блузке без рукавов...

- А я знала, что мы с вами встретимся, Питер...

По губам Элинор скользнула тень, она обернулась к Роберту:
- Я ведь говорила вам об этом, мистер Рекорд?

"Ого,- подумал Петр.- Она держит беднягу Боба на еще большем расстоянии, чем раньше".

- Я знаю о вас многое,- продолжала тихим голосом Элинор.- Вы женаты. Вы оставили науку и занялись журналистикой. Даже здесь, в Поречье, местные газеты печатают статьи Информага о вашей стране...- Она помолчала, потом заговорила опять:
- Вы делаете доброе дело, Питер. Чем больше люди из разных стран узнают друг о друге, тем легче им находить общий язык, и, значит, жить в мире.

Она подняла глаза к небу, губы ее беззвучно зашевелились.

- Встретил старых знакомых?- послышался голос Войтовича.

Анджей с интересом разглядывал красивую монахиню и сопровождающего ее крепкого парня с усталым лицом.

- Подожди,- перебил он открывшего было рот Петра.- Я, кажется, знаю, кто это.- И сразу же с русского перешел на английский язык, вежливо склонив голову:
- Если не ошибаюсь... мисс Карлисл... и мистер Роберт Рекорд?

Элинор и Роберт переглянулись.

- Разрешите представиться... Анджей Войтович, корреспондент агентства ПАП, друг Питера Николаева.

Теперь Элинор и Роберт смотрели на Питера.

- Да, это Анджей, мой друг. Я... много рассказывал о вас Анджею.

Глаза Элинор вспыхнули и сразу же погасли.

- Все, о чем рассказывал вам Питер, было слишком давно, чтобы вспоминать об этом сегодня,- ровным, холодным голосом сказала она Анджею.
- Конечно,- задумчиво произнес он,- особенно теперь, когда вы посвятили себя богу...

Элинор нахмурилась.

- Я посвятила себя людям,- строго сказала она. Наступило неловкое молчание, и Роберт поспешил на помощь Петру и Анджею.
- А мы приехали сюда за игрушками...- кивнул он на корзину, висевшую на его руке.- Мисс Карлисл руководит приютом для двойняшек. Знаете, которых...

Войтович кивнул: он всегда все знал. Но и Петру был известен страшный обычай, сохранившийся теперь, пожалуй, только в самых глухих деревнях Поречья.

Рождение близнецов издавна считалось здесь большим несчастьем. Колдуны и знахари утверждали, что от одного отца может родиться лишь один ребенок. Если их двое - отцом второго может быть лишь дух злой или добрый.

И если приметы, известные лишь одним деревенским колдунам, указывали на духа злого, несчастную мать отводили в глубь леса и оставляли там на голодную смерть привязанной к дереву. Близнецов бросали у ее ног - в большой глиняной миске.

Это не считалось убийством и сопровождалось долгими очистительными церемониями, о которых заранее становилось известно далеко окрест. И немало десятилетий местные миссионеры отправлялись в леса на поиски и спасение жертв дикого суеверия.

Но, даже если мать и близнецов удавалось спасти, деревня никогда и ни за что не принимала их обратно: решение колдунов было приговором окончательным. Потому-то и приходилось миссионерам содержать детские приюты, а матерей устраивать куда-нибудь подальше от родных мест, конечно же, без близнецов.

- Мне казалось, что этот обычай давно исчез,- начал было Анджей, с уважением глядя на Элинор, а Петру вдруг вспомнилось, что несколько лет назад в ее доме жили сироты, родители которых были убиты бандами наемников, нанятых борющимися между собою местными политиканами.

Тогда Элинор тоже творила добрые дела, но это ничуть не мешало ей ходить в шортах, а не в черном одеянии монахини.

- Да, в нашем приюте близнецов не так уж и много,- согласился с Анджеем Роберт и, бросив на Элинор осторожный взгляд, добавил:
- Но мисс Карлисл работает еще и в колонии для прокаженных...
- Не будем говорить об этом, мистер Рекорд. Каждый делает то, что велят ему делать совесть и сердце,- холодно и спокойно оборвала его Элинор и взглянула на Петра.- А вы, мистер Николаев, и вы, мистер Войтович, прибыли в наши края с группой журналистов? Да, да, я слышала сегодня по местному радио: в Уарри прибыла группа журналистов западных стран...- Она грустно улыбнулась:
- Местные журналисты не сильны в географии, если причислили СССР и Польшу к западным странам.
- Им просто вовремя не сообщили о том, что прилетели и мы,- мягко вступился Петр за своих гвианийских коллег.
- Значит, вы приехали сюда, чтобы писать о войне,- словно про себя продолжала Элинор.- Опять война, опять страдания. И люди едут на войну, как в театр... Даже говорят: "театр военных действий"...

Петр и Анджей переглянулись.

- Извините, джентльмены...

Роберт тронул локоть Элинор:
- Нам надо идти. Мы должны сделать еще массу покупок и успеть дотемна в миссию, а дороги после вчерашнего ливня...- Он кинул многозначительный взгляд на свои измазанные красным латеритом солдатские ботинки и вдруг спохватился:
- Да, я забыл сказать, что работаю шофером в миссии, в той же самой, где и мисс Карлисл.

Элинор молча протянула Петру руку и опустила глаза, пальцы ее дрожали.

- Если будете в наших краях, заезжайте... на чашку чая.

ГЛАВА 10
За ленчем Мартин Френдли сообщил новость: накануне вечером при загадочных обстоятельствах был убит начальник штаба третьей бригады майор Даджума.

- Хотел бы напомнить, джентльмены,- многозначительно добавил американец, когда за длинным столом, за которым разместилась журналистская братия, волнение, вызванное этим сообщением, слегка утихло,- что майор был одним из руководителей группы "Золотой лев" и верным сторонником военного правительства...
- Короче говоря, сепаратисты взялись за дело всерьез,- вслух сделал вывод Шмидт, сидевший рядом с Петром.
- А вы еще сомневались?- саркастически бросил ему через стол Сид Стоун.- После того, что мы видели сегодня на рынке... минометные стволы, комплекты солдатской формы...

Шмидт поморщился:
- Я бы скорее назвал все это шантажом. Да вы и сами понимаете, на что здесь рассчитывают, показывая нам все эти штучки: подполковник Эбахон ведет торг с военным правительством от имени и в интересах компании...
- Стоп!- поднял пухлую ладошку Мартин Френдли.- Не будем поспешны в выводах, джентльмены. В конце концов, мы гости подполковника Эбахона. Стоит ли говорить вот так... бездоказательно...

Однако сменить тему разговора ему не удалось. Никто из журналистов не сомневался, что губернатор Эбахон не сегодня, так завтра объявит о выходе Южной провинции из состава федерации и провозгласит независимость Поречья. И тогда... тогда сообщения с места событий займут первые полосы газет, а разве это не мечта и высшая награда для всякого, кто посвятил свою жизнь журналистике?

После ленча все поспешно разошлись по своим номерам - готовить материал для передачи в редакции: комиссар Мбойя пообещал, что почтовое отделение в "Эксельсиоре", почему-то все время закрытое, в шестнадцать ноль-ноль обязательно начнет работать. Он же предупредил, что все почтовые отделения в Уарри закрыты по приказу губернатора до особого распоряжения.

Журналисты поворчали, но делать было нечего, оставалось лишь полагаться на обещание комиссара.

И Петр удалился к себе в номер - отдохнуть от впечатлений вчерашнего и сегодняшнего дней. Он даже попытался было вздремнуть, но сон не шел, и Петр с добрый час провалялся на постели не раздеваясь, сбросив лишь ботинки.

Потом в дверь легонько постучали. На пороге стоял стройный щеголеватый офицер в мундире с иголочки, с аксельбантами, в сопровождении взволнованного управляющего отелем, англезированного до мозга костей гвианийца.

- Господин губернатор просил вас немедленно прибыть в его резиденцию!
- Но...- растерялся Петр,- я не предполагал, что... Во всяком случае, я хотел бы предупредить моего коллегу...

Он кивнул в сторону номера Войтовича.

- Ваш коллега будет предупрежден,- сухо сказал офицер и взглянул на управляющего: тот поспешно закивал, прикладывая обе руки к груди.
- Хорошо!

Петр вошел в номер, офицер и управляющий вошли следом за ним и закрыли за собою дверь.

- Я... арестован?- Петр высказал вслух мысль, вдруг пришедшую ему в голову.
- Мне приказано лишь доставить вас в Обоко,- невозмутимо ответил офицер.

Петр, сидя в кресле, медленно зашнуровывал ботинки, стараясь выиграть время,- для чего?

"А если майор Даджума был убит по приказу губернатора?- думал он, вспоминая разговор за ленчем.- И теперь от меня хотят узнать, что он успел сообщить мне перед смертью. Но тогда почему бы властям не арестовать меня сразу? Зачем эти фокусы с мамбой? Ведь, если уж на то пошло, мы с Войтовичем могли еще несколько часов назад переплыть Бамуангу, и тогда... Тогда военному правительству стало бы известно о "дне икс"?"

Он окинул взглядом комнату, не забыл ли чего-нибудь.

- Я готов.

Офицер кивнул, вышел первым и не оглядываясь пошел к лифту, как будто не хотел, чтобы его видели идущим вместе с Петром.
***

...И сейчас, на вилле губернатора в Обоко, Петр вдруг подумал: нужно было, уходя с офицером, постучать в дверь Войтовича.

- Значит, вы виделись с майором Нначи для того, чтобы попасть в Поречье?- продолжал разговор Джеймс Аджайи. Он оставил стакан и вздохнул:
- Майор Даджума был тогда еще жив...
- Что?- привстал в кресле Эбахон.- Майор Даджума... Вы хотите сказать, что...

Аджайи подчеркнуто печально склонил голову, но Петр опередил его:
- Майор убит вчера вечером...

Эбахон выругался и вскочил:
- Проклятая страна! Мои помощники гибнут, а я узнаю об этом позже всех!

Он схватил большой бронзовый колокольчик, стоявший на каминной доске, и энергично встряхнул его. В холл поспешно вошел дежурный офицер, тот самый, в форме парашютиста, который встречал Петра у входа сюда.

- Немедленно свяжитесь с гарнизоном Уарри и узнайте все о гибели майора Даджумы. Все! Где, когда, как, при каких обстоятельствах! И скорее! И еще. Объявить траур. Хотя нет... Потом... Идите!

Парашютист козырнул и молча вышел. Эбахон залпом осушил свой стакан, наполнил его опять, хотел было поднести к губам, но передумал. Он остановил подозрительный взгляд на Аджайи:
- Мой друг Питер приехал из Уарри... Там уже известно о гибели Даджумы. А вы... были у людей "Шелл"... в буше. Откуда об этом известно вам?
- Прошу прощения, ваше превосходительство,- звонким, почти детским голоском заговорил молчавший до этого Блейк.- Мы узнали об этом именно в буше.

Эбахон резко обернулся к маленькому англичанину.

- Да, да,- продолжал тот невозмутимо.- Наш радист перехватил передачу из Уарри в нашу штаб-квартиру в Бонди. Вы же знаете...- Он, словно опять извиняясь, понизил голос:
- Между всеми нашими отделениями в Гвиании имеется частная радиосвязь.
- Еще бы мне не знать!- проворчал губернатор.- Государство в государстве! Собственная радиосвязь, собственные города, собственные дороги, собственные аэродромы, собственные самолеты, собственная полиция... А нам-то вы хоть оставили что-нибудь в нашей стране?

Блейк смиренно развел руками:
- Вы преувеличиваете влияние нашей компании, ваше превосходительство.
- И вы проделали долгий путь из Бонди для того, чтобы сказать мне только это?- усмехнулся полковник.- Русские ведут куда более честную игру, чем вы и американцы,- неожиданно зло выпалил он и криво улыбнулся в сторону Петра.- А если у вас есть что-то мне сказать - говорите, говорите при моем русском друге. Его направил ко мне глава военного правительства, и мне нечего скрывать от него.

Блейк и Аджайи переглянулись.

"Вот тебе и на!- мелькнуло в голове у Петра.- Ожидал ареста, а тут - посланец главы военного правительства, друг, при котором можно говорить абсолютно все! Что ж, посмотрим, что будет дальше".

- Я всегда знал, что вы далеко пойдете, Питер,- чуть подался к Петру Аджайи.- Особенно сейчас, когда русские добиваются в Африке успеха за успехом. И не удивлюсь, если вы вдруг станете советником при главе... какого-нибудь нового государства.
- Я журналист. Всего лишь журналист,- парировал Петр.
- А мой друг, мистер Блейк, тоже всего лишь инженер!- многозначительно посмотрел Аджайи на губернатора.- Это довольно забавно, ваше превосходительство, иметь столь различных друзей. Впрочем...- Он взглянул на часы.- Прошу прощенья, ваше превосходительство. Время позднее, дороги развезло, а мы обещали сегодня же вернутья в Бонди с... Вы знаете, о чем я говорю, ваше превосходительство!- Он встал, по широкому лицу его расплылась добродушная улыбка.- Еще раз извиняемся за вторжение, джентльмены...- И стал пятиться к выходу.

Маленький англичанин встал тоже. Лицо его было холодно-любезно. Он сухо поклонился хозяину дома, затем Петру - оба они уже были на ногах,- молча повернулся и вышел, опередив все еще улыбающегося Аджайи.

- До скорой встречи, джентльмены!- сказал Аджайи уже с самого порога и вдруг подмигнул - хитро и весело, как сообщникам, помогшим ему обстряпать хорошенькое дельце.
- Садитесь, дорогой Питер,- предложил губернатор, как только закрылась дверь.- Вернемся к нашему разговору...- И без всякого перехода он взял в руки зеленую папку - досье, все это время лежавшую перед ним на столике.- Здесь...- Он похлопал по зеленому картону сильной ладонью,- ...собраны донесения о каждом вашем шаге с тех пор, как вы впервые переступили границу Гвиании. Управление по борьбе с коммунизмом, которым руководили земляки мистера Блейка (губернатор усмехнулся), не теряло времени даром. И чтобы доказать, что в Гвиании все изменилось, что мы считаем вас другом нашей страны... Смотрите!

Он сделал резкое движение рукой - и зеленая папка полетела в камин, прямо в самый жар разгоревшихся наконец тяжелых поленьев красного дерева.

Петр сухо произнес:
- Если вы пригласили меня лишь ради этого маленького аутодафе, то вряд ли стоило рисковать вашим прекрасным "мерседесом" - дорога от Уарри до Обоко в сезон дождей, как вы знаете, опасна. И потом, я не сделал в вашей стране ничего, что бы мне мог поставить в вину кто бы то ни было.
- Я знаю. Поэтому-то я со спокойной душой и отправил в камин эту кучу доносов и клеветы. А пригласил я вас...

Губернатор на мгновение задумался. Его тонкие сильные пальцы отстучали на столике полную гамму...

Он словно не знал, как начать разговор, потом поднял на Петра свои выразительные выпуклые глаза:
- Вы, конечно, знаете, что в моей провинции очень сильны сепаратистские настроения...

...Когда все тот же зеленый "мерседес" доставил его обратно - к подъезду "Эксельсиора", было уже около десяти часов вечера и Уарри мерцал внизу, у подножия холма, на котором стоял отель, редкой россыпью тусклых огоньков: электричества в большинстве жалких домишек подданных его величества Макензуа Второго не было.

- Добро пожаловать, сэр! Я очень рад, сэр... Мне так приятно, сэр,- бормотал управляющий, заглядывая Петру в глаза.

"Сбесились они здесь все, что ли",- с досадой подумал Петр, но вслух произнес:
- Извините, господин управляющий... Я очень устал и хочу спать.

Петр вошел в холл и растерянно остановился.

В глубоких тяжелых кожаных креслах, в тщательно продуманном беспорядке расставленных вокруг фонтана и фантастической группы деревянных скульптур, изображающих "сотворение Земли", сидела вся журналистская братия, прилетевшая вчера из Луиса. Дым от сигар, сигарет и трубок стоял слоями в два-три этажа. Судя по пустым пивным бутылкам, теснившимся на низких столиках, а то и прямо на полу у кресел, сидение в холле продолжалось довольно долго.

Сначала Петру показалось, что коллеги заняты своими разговорами, и он даже решил было незаметно проскользнуть к лифту, который уже угодливо держал для него открытым лифтер-подросток, но не тут-то было.

Разговор в холле сейчас же смолк, и все выжидающе уставились на него. Во взглядах коллег было любопытство, зависть, одобрение, враждебность и... ожидание, ожидание, ожидание...

Первым вскочил Анджей, сидевший рядом с Мартином Френдли со стаканом пива в руке.

- Приехал!- облегченно вырвалось у него и, поставив стакан на пол у ножки кресла, он шагнул навстречу Петру.- Честно говоря, я уж и не знал, что подумать,- говорил он по-русски,- боялся уже, что...
- Э, джентльмены! Так дело не пойдет!- с кряхтеньем вылез из глубины кресла Мартин Френдли.- Мы уважаем великий русский язык, но провалиться мне в преисподнюю, если, кроме вас, кто-нибудь из наших коллег... (он сделал широкий жест в сторону журналистской братии, поспешно покидающей свои насиженные места)... знает хоть несколько слов, кроме "товарыш" и "спасибо".

Петр вопросительно взглянул на Войтовича: было совершенно ясно, что от него здесь чего-то ожидают.

- Понимаешь,- быстро заговорил Войтович и не думая переходить на английский,- я молчал о твоем неожиданном отсутствии до ужина. А во время ужина... ты должен понять, о чем только я не передумал... заявил Мартину, что у меня есть основания... ну, беспокоиться за твою судьбу. Потом... мы все вместе вызвали управляющего...
- Извините, джентльмены,- Войтович перешел на английский,- я рассказываю нашему другу, как мы вместе организовали его поиски.- Все закивали, загудели.- Этот парень из "Шпигеля", Шмидт, большой грубиян!- опять перешел на русский Войтович.

Шмидт, услышав свое имя, пробормотал в сторону крепкое ругательство и демонстративно отвернулся.

- Он так тряханул управляющего, что у того сразу развязался язык. Бедняга, видно, основательно боится губернатора, но тот далеко, а немец рядом... Так мы и узнали, что тебя увезли в Обоко. Что тут поднялось! Они решили, что ты всех перехитрил и договорился о личной аудиенции, обскакал их всех... Они готовы были тебя разорвать на куски. Посмотри - и сейчас дай им только волю! И в тот момент управляющего вызвали к телефону. Через минуту он примчался веселым и объявил, что ты был гостем губернатора, уже возвращаешься и что... губернатор поручил тебе сообщить нам нечто важное...
- Надеюсь, вы не упрекнете нас в отсутствии терпения, бади!

Мартин Френдли вынул изо рта свою короткую трубку, выпустил облако дыма и положил пухлую руку на плечо Петра.

- Мистер Войтович, насколько я понимаю, сообщил вам, как мы здесь... волновались. Парни не дадут мне соврать...- Он многозначительно подмигнул Петру.- Конечно, мы все знаем о вашей давней дружбе с "Золотым львом": губернатор ведь тоже входил в эту организацию. И конечно же, он был с вами откровенен. Так что он просил нам передать? Не томите же нас, бади!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЯТЕЖ



ГЛАВА 1
Да, Петр выполнил просьбу губернатора всего лишь одну, хотя их было... Впрочем, вторая была не просьба, вторая была... ультиматумом, срок которого истекал завтра в полдень.

И Петр ворочался без сна, не в силах не думать о том, что произошло накануне, и о том, что еще должно произойти.

Конечно, он не ожидал, что ему придется проводить нечто вроде пресс-конференции в холле отеля "Эксельсиор", выступая чуть ли не как представитель губернатора Поречья. Но матерая журналистская братия не собиралась отпускать его, не выжав всю возможную информацию, всю до последней капли.

...Губернатор был с ним цинично откровенен.

Потягивая виски и устало смежив тяжелые веки, он продолжал разговор, прерванный приходом Аджайи и маленького англичанина. Голос его был негромок и уверен, губернатор нарочно говорил почти шепотом, чтобы заставить Петра внимательнее вслушиваться в свои слова.

- Я буду с вами откровенен, Питер,- начал он, не глядя на Петра.- Откровенен потому, что знаю: о нашем разговоре никому известно не станет...

Петр усмехнулся: подполковник был самоуверен!

- Журналисты получают информацию не для того, чтобы ее хранить, ваше превосходительство.

Губернатор кивнул:
- Конечно. Но бывает информация, которая тем выше в цене, чем дольше ее придерживают.
- Бывает и так,- согласился Петр.
- Так вот.- Голос губернатора стал вкрадчив.- Я уверен, что вы не обманете мое доверие.

Петр склонил голову.

- Завтра в полночь я объявлю о рождении на Африканском континенте новой страны,- торжественно продолжал Эбахон,- независимой Республики Поречье.

Так вот оно, то, что ожидалось все эти недели, о чем все говорили, но во что мало кто верил. А теперь это подтверждает сам губернатор...

- Вы хотите расколоть страну?- Петр провел языком по пересохшим губам.- Но ведь...

Он хотел сказать многое: и что Эбахон предает Гвианию, и что он обманывает своего друга Нначи, и что нефтяные монополии теперь задушат Поречье... но вдруг понял, что все его слова будут впустую, что все давно уже решено и продумано до мельчайших деталей - губернатором и теми, кто стоит за ним.

Ему вспомнилось хитрое подмигивание Аджайи, недоумение Блейка, увидевшего его, Петра, в гостях у губернатора...

- Гвиания - искусственное государство, созданное колонизаторами,- чеканил фразы губернатор.- История обрекла его на развал. Как только лопнули колониальные обручи, оно стало рассыпаться, как рассохшаяся бочка. И мой народ, народ идонго, будет отныне строить свою жизнь сам...

Глаза Эбахона были широко раскрыты, он смотрел куда-то сквозь Петра, сквозь стены холла, сквозь каменную чашу холмов, окружавших Обоко.

И Петр понял, что губернатор произносит слова, которые все другие услышат завтра в полночь.

- И все же не понимаю, зачем понадобился вам именно я,- сухо сказал он.- К тому же тайна, которую вы мне доверяете, останется тайной только до завтра.
- Нет, даже только до того момента, когда вы войдете в "Эксельсиор" сегодня вечером,- уточнил губернатор.- Я попрошу вас сообщить о том, что вы от меня услышали, вашим коллегам.

"Значит, я не арестован,- подумал Петр.- Значит, губернатор действительно не знает, что я был вместе с Даджумой. И не по его приказу кто-то сунул мне в ящик тумбочки "черную смерть"... Но все же меня привезли в Обоко не для того, чтобы присутствовать на репетиции завтрашнего выступления правителя Республики Поречье..."

- Кроме этого, у меня к вам есть предложение,- словно издалека донесся до него голос губернатора.- Я предлагаю вам место моего советника.

Последняя фраза была произнесена отчетливо, почти торжественно.

- Что?- не сразу дошел ее фантастический смысл до Петра.
- Я предлагаю вам быть советником при президенте независимой Республики Поречье,- еще отчетливее повторил губернатор.

Петр рассмеялся:
- Позвольте мне расценить это как шутку, ваше превосходительство?

Эбахон молчал, не сводя с Петра своих больших выпуклых глаз. И Петр разозлился:
- Я требую немедленно отправить меня в Уарри! Сначала вы похищаете меня. Потом я слышу какие-то дурацкие предложения...
- Я еще не все сказал, мистер Николаев,- холодно перебил его губернатор.- Я делаю вам предложение, которое вы не сможете не принять.
- А если все-таки не приму?

Губернатор усмехнулся:
- Вы, конечно, читали "Десять маленьких негритят" Агаты Кристи? Так вот, если вы помните, все десять героев этой захватывающей книжки погибали один за другим... при таинственных обстоятельствах. Вас, прилетевших из Луиса, здесь тринадцать. Чертова дюжина - это ведь повеселее, чем просто десяток. И я обещаю вам, что они будут умирать по одному, если только вы... не будете благоразумны...

В голосе губернатора была такая холодная жестокость, что Петр содрогнулся:
- Это преступление!
- На войне как на войне. А что здесь будет война - предсказать нетрудно.

Петр вскочил.

- Но зачем я вам?- почти выкрикнул он.- Американцы, англичане, тот же Джеймс Аджайи... возьмут на себя эту роль с радостью.
- А мне нужен русский. Именно русский, советский. И вас мне послал сам бог!- Эбахон цинично усмехнулся.- Хотите вы того или нет, но вы будете в моей игре... нет, не простой пешкой! Сильной фигурой, которой я буду угрожать тем, с кем я начинаю эту игру. Пусть они думают, что я сговариваюсь с русскими, а вы - полномочный представитель Москвы. И чем настойчивее вы будете опровергать это, тем лучше... тем больше у них будет подозрений. И не делайте глупостей, Питер. Аджайи не случайно показал вас Блейку распивающим со мною виски как со старым другом. Он - хитрая лиса, он умеет вести торг.

Он отхлебнул виски, не сводя с молчавшего Петра прищуренных глаз. Потом продолжал:
- Я не нуждаюсь в вашем ответе. Вы... вернее, ваше имя... сейчас полностью в моей власти. Игра уже идет. И помните, что жизнь ваших коллег-журналистов зависит от вас. Вы, русские, гуманисты. Так не забывайте же об этом!

Подполковник неторопливо поднялся из кресла: кряжистый, бородатый, расправил плечи и потянулся за бронзовым звонком на каминной доске:
- Сейчас вас отвезут в Уарри, и я надеюсь на ваше благоразумие.

Он позвонил, на пороге вырос все тот же дежурный офицер.

- Доставьте, пожалуйста, господина советника в Уарри. Петр вскинул голову, хотел было возразить, но понял, что это ни к чему, и пошел к двери.
- И не забудьте, что среди "маленьких негритят" и ваш польский друг. Ведь вы не хотели бы доставить ему... неприятности, а?- услышал он уже на пороге голос губернатора.

...Сон не шел. Петр думал о чудовищной провокации, которую затевали Эбахон и этот прожженный интриган Аджайи, решившие разыграть "советскую карту", чтобы продаться как можно дороже... англичанам? Американцам? Тем, кто больше даст. А дадут больше, конечно же, американцы. Британский лев давно уже порастерял свои зубы!

Петр встал с кровати и принялся ходить по комнате. "Как зверь в клетке",- подумал он о себе. И его охватила ярость: нет, он вырвется! Он должен вырваться! Мы еще посмотрим - в вашей ли я власти, господа Эбахон и Аджайи! Но сначала надо успокоиться, собраться, взять себя в руки, все проанализировать... Все, начиная с визита к майору Нначи... там, в Луисе!

"Интересно, знал ли майор Нначи о том, что "день икс" наступит так скоро?- думал Петр.- Конечно, не знал. Он все еще надеялся выиграть время и укрепить свой режим: ему хотелось во что бы то ни стало убедить "Шелл", что ее нефтяным полям ничего не грозит. Чудак, он все еще верил в добрую волю "Шелл", а она... (Петр горько усмехнулся). Нет, не случайно этот хитрый лис Аджайи приехал к губернатору с маленьким англичанином!"

Потом ему вспомнился смертельно раненный Даджума, быстро чернеющая вода... Бедняга надеялся, что Петр сумеет предупредить о "дне икс", что ему удастся вовремя оказаться на том берегу, за Бамуангой. Но кто-то следил за Даджумой. Кто? Неужели же Эбахон действительно не знал о гибели своего начальника штаба?

Петр пошел в ванную и напился воды - прямо из-под крана: в отеле "Эксельсиор" имелись свои очистительные установки, и амебной дизентерии, этого бича тропиков, опасаться было нечего.

Вернувшись из ванной, он понял, что так и не заснет: закутался в одеяло, уселся в низкое пенопластовое кресло и вытянул ноги.

За окном стояла глухая тьма. Ровно гудел кондиционер, навевая прохладу и покой, но покоя не было.

Может быть, стоило рассказать все Войтовичу? Но, собственно, он ведь вчера все ему и рассказал. Все, кроме...

- Ерунда!- раздраженно сказал Петр вслух. Он зевнул, глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Проснулся он от настойчивого стука в дверь и не сразу понял, где он.

Комната была залита ярким солнечным светом.

Петр вскочил и, завернутый в одеяло, как в плед, пошел к двери:
- Кто там?
- Ты жив?- донесся из-за двери веселый голос Анджея.- Тогда открой.

Он вошел, свежий, отдохнувший за ночь, но, взглянув в лицо Петра, сразу же насторожился:
- Ты что? Опять какое-нибудь приключение?
- Что-то не спалось,- вяло ответил Петр и пошел в ванную.- Подожди, я сейчас...

Войтович посмотрел на часы:
- Поторапливайся, здесь подают завтрак до половины десятого, а сейчас уже... девять пятнадцать.

Горячая вода, холодная. Горячая, холодная, горячая... Брр! Хорошо! В голове просветлело. Петр повернул кран и принялся с силой растираться толстым мохнатым полотенцем.

- А как там наши коллеги?
- Шумят - опять не работает почта! Ты же им вчера такое наговорил...
- Ничего, кроме того, что просил передать им губернатор,- сказал Петр, выходя из ванной.- Только то, что сегодня в полночь мятежники объявят о создании Республики Поречье. Ну и... ответил на некоторые вопросы.

- Некоторые!

Войтович взял с вешалки у кровати брюки Петра и кинул их ему:
- Лови!
- Конечно, некоторые!

Петр прыгал на одной ноге, стараясь попасть другой в брючину.

- Но сам факт! Сам факт, что именно ты, советский, первым сообщаешь о начале мятежа. И что именно тебя губернатор вызвал в Обоко для конфиденциального разговора... это, по-твоему, для западных журналистов, привыкших видеть лес за каждым деревом, ничего не значит?
- Черт!- вырвалось у Петра.- Ты думаешь, они считают, что я рассказал им не все?

Войтович кивнул:
- Они в этом совершенно уверены!- Он взглянул на часы и заторопился.- Пошли завтракать! Его величество не будет напрасно расходовать газ, подогревая кофе индивидуально для каждого опоздавшего.

В ресторане их ждали. Не успели они сесть за столик, как к ним поспешил сам управляющий отелем - изысканный, с набриолиненным пробором, в кремовом смокинге, пахнущий дорогими духами. За его спиной почтительно согнулись в полупоклоне метр и официант в любимых королем Макензуа красных, расшитых золотом мундирах.

Петр и Анджей с улыбкой переглянулись.

- А ты говорил - не будут расходовать газ,- подтолкнул Петр локтем друга.
- Я же забыл, что отныне ты - полномочный представитель главы независимой Республики Поречье!- в тон ему ответил Войтович.

Улыбка на лице Петра сразу погасла. Мысли, которые всю ночь не давали спать, вернулись опять - и Петру расхотелось завтракать.

Он передал Войтовичу папку алой кожи, тисненной королевскими гербами, в которой покоились плотные голубоватые странички меню.

- Может, закажешь? Что себе, то и мне.

Анджей кивнул, полистал меню и принялся диктовать заказ. Управляющий громко и отчетливо повторял каждое его слово, полуобернувшись к метру. Тот так же громко диктовал заказ официанту, который поспешно выводил каракули в большом блокноте, повторяя после каждой строчки:
- Йе, са... Йе, са...

Кончив принимать заказ, управляющий взял из рук Войтовича красную папку и уважительно склонился к Петру:
- А... больше никаких... приказаний не будет?

Внутри у Петра все напряглось: подполковник Эбахон ждал ответа.

- Нет!- твердо отрезал он.
- Так и передать?- еще ниже склонился управляющий, "...среди них и ваш польский друг. Вы ведь не хотели бы доставить ему неприятности, а?" - вспомнил Петр голос Эбахона.

"...не хотели бы... не хотели бы... не хотели бы..."

- Подождите! Не передавайте ничего!

Управляющий любезно улыбнулся и выпрямился.

- О чем это он?- проводил его взглядом Войтович.
- Так...

Войтович перевел взгляд на Петра, внимательно изучающего складку на красной скатерти, секунду-другую смотрел на него, но ничего не сказал.

Они сидели молча, пока не подали завтрак.

- Кстати,- заговорил Войтович, отламывая кусочек горячего, хрустящего тоста.- Забыл тебе сказать... Сразу после ленча нас всех повезут в Обоко. А до этого приказано отель не покидать.- Он помолчал и добавил:
- С утра приезжал какой-то офицер... от районного комиссара...

- Не могу ли быть еще чем-нибудь полезен джентльменам?

Голос вновь подошедшего управляющего был вкрадчив.

Он многозначительно смотрел на Петра, и Петра передернуло от его взгляда.

- Нет,- твердо сказал он и тронул локоть Войтовича.- Пошли, Анджей. Засыпаю прямо на ходу...

ГЛАВА 2
Ему - хотя, честно говоря, он на это и не надеялся - сразу же удалось заснуть. Сон свалил его, как только он коснулся постели. А когда проснулся, в дверь стучали.

Он встал, полусонный, и пошел открывать, ругая про себя Анджея. Но на пороге стоял все тот же управляющий, уже успевший сменить свой кремовый смокинг на черный фрак. Духами от него несло по-прежнему крепко.

- Хочу напомнить, что ленч ровно в час,- склонил он свою набриолиненную голову.- В два часа за джентльменами придут машины - мне только что звонили из канцелярии его превосходительства губернатора подполковника Эбахона.

Последние слова он произнес почти торжественно и сделал паузу, ожидая, что ответит Петр. Но Петр молчал, чувствуя, как все внутри у него закипает.

- Мне нечего передать господину губернатору,- жестко отрезал он.

Управляющий поклонился и попятился. Петр закрыл дверь и запер ее.

И все же мятежники пытаются шантажировать англичан, вдруг подумалось ему. Точнее, "Шелл". Старый лис Аджайи не случайно привез человека "Шелл" к губернатору, когда тот принимал Петра. Англичанин должен был увидеть подполковника с русским в дружеской обстановке. Ну конечно же! Пару недель назад луисские газеты писали, что приближаются сроки выплаты "нефтяных денег" - более ста миллионов долларов. "Шелл" должна была рассчитываться с Луисом за гвианийскую нефть точно в определенный срок, и этот срок должен был вот-вот наступить. Военное правительство очень рассчитывало на эти деньги - бюджет Гвиании еле держался.

А теперь похоже, что Луису денег не видать: Эбахон и компания хотят заставить "Шелл" отправить "нефтяные доллары" в Обоко. Дальше тоже нетрудно предсказать: ими будет оплачено оружие для мятежной армии. И наемники... Конечно же, наемники! Как их называют в Англии? Кажется, "псы войны"?

Русский советник все время рядом с Эбахоном... Ого! Англичанам будет над чем призадуматься!

За ленчем царило приподнятое настроение. Истомившиеся от вынужденного безделья коллеги Петра все, как один, спустились в холл уже с вещами, как бы подчеркивая, что в отеле они больше оставаться не намерены.

Петр и Анджей сидели вместе с Мартином Френдли, четвертым к ним подсел районный комиссар Мбойя, который, как он сам сообщил соседям по столу, тоже собирался в Обоко.

Петр сразу же заметил перемену по сравнению со вчерашним днем в отношении к себе комиссара: Мбойя явно стремился расположить к себе Петра - шутил, рассказывал забавные истории.

Мартин Френдли попыхивал трубкой и добродушно улыбался, наблюдая старания районного комиссара. Сейчас, как никогда, он был похож на старого, мудрого, все понимающего дядюшку.

Взгляды, которые он бросал время от времени на Петра, словно говорили: "Молодец, сынок! Ты делаешь карьеру прямо на глазах! Перед тобой заискивает сам районный комиссар, а что-то будет дальше!"

Ленч был торопливым, скомканным. Никто и не подумал задержаться за столом, чтобы выкурить лишнюю сигарету и поболтать о разных разностях. Минут за двадцать до назначенного срока все вышли из отеля и, разбившись на группки, прогуливались по солнцепеку.

Затем комиссар, извинившись, отправился к управляющему - кому-то позвонить. Мартин Френдли заявил, что после ленча привык немножко подремать в кресле, а поскольку в его возрасте привычки менять уже поздно, намерен провести время, оставшееся до отъезда, у прохладного фонтана в холле. Вскоре и остальные последовали его примеру.

Петр и Анджей остались одни. Молча, думая каждый о своем, они прошлись несколько раз по асфальтовому пятачку и остановились перед отелем, наблюдая, как заключенные местной тюрьмы, босые, в белых куртках без рукавов, в белых шортах и такого же цвета круглых шапочках, подравнивали просторную зеленую лужайку перед отелем.

Безоружный полицейский, доставивший их из тюрьмы на работу, сидел под чахлой акацией и, сняв свою серую фуражку, время от времени тер большим несвежим платком лысую голову.

Арестанты лениво взмахивали тяжелыми, сверкающими на солнце котласами - так здесь назывались большие широкие тесаки - и косили ими яркую, сочную траву, буйно рванувшуюся в рост после первых же ливней наступающего сезона дождей.

- Его величество мог бы купить машинки для стрижки своих лужаек!- услышали Петр и Анджей голос Шмидта, неслышно подошедшего к ним сзади.

Они разом обернулись. Шмидт стоял перед ними, плотный, краснолицый, уверенный в себе мужчина в расцвете лет. От него основательно пахло пивом, глаза под белесыми ресницами поблескивали.

- Так что, Питер, какие новые сенсации ожидают нас сегодня? Вчера вы нам ничего не сказали о сегодняшней поездке...- Шмидт хитро подмигнул Войтовичу:
- Он и от вас кое-что держит в секрете, Анджей, а?
- Боюсь, что да,- в тон ему ответил Войтович и взглянул на Петра.

Сказано это было так, что Петр понял: Анджей догадался, что Петр что-то утаивает от него, догадался и обижается.

- Не только у вас есть свои профессиональные секреты, герр Шмидт!- Петр постарался придать беседе иной поворот:
- А вот и машины!

Действительно, по извилистой асфальтовой ленте, опоясывающей холм, на котором возвышался "Эксельсиор", поднимались пять автомобилей, выкрашенных в зеленый цвет: впереди - "джип" с солдатами, следом за ним большие открытые лимузины.

- И сумасшедший в придачу,- кивнул Войтович на фигуру, приближающуюся с другой стороны к площадке, на которой они стояли.

К ним шел рослый, совершенно обнаженный человек с густой копной ни разу в жизни не стриженных волос. Налитое, тугое тело лоснилось от пота, мышцы играли, он был удивительно правильно сложен.

- Как Аполлон,- заметил Шмидт.
- Такой же красивый и такой же счастливый,- с иронией добавил Войтович.

Шмидт ухмыльнулся:

- А разве в нашем мире безумие не счастье? Я знаю немало людей, которые охотно поменялись бы с ним местами в жизни! Жить сегодняшним днем, не имея прошлого, не задумываясь о будущем! Не нуждаться ни в жилье, ни в одежде, ни в ком и ни в чем... Разве не стоит этому завидовать?
- Но вы забыли о необходимости питаться, герр Шмидт,- вежливо вставил фразу Петр.

Шмидт взглянул на него все с той же усмешкой:
- Вы уже много лет в Африке, мистер Николаев. И разве вы не знаете, как туземцы относятся к своим сумасшедшим? Они считают, что сумасшедший общается с богами, с духами, а разве кто-нибудь в Африке посмеет обидеть такого? Сумасшедший... Их называют здесь "крис"...
- От испорченного английского "крези" - сумасшедший,- профессорским тоном пояснил Войтович этимологию слова.
- Или "Крист", Христос,- не согласился с ним немец. Сумасшедший был уже совсем рядом - этот голый человек на голой земле. Он шел, ничего не видя, и на лице его светилась блаженная улыбка. Все, что было на нем, это длинный тонкий кинжал в ножнах, желтых, чешуйчатых, из змеиной кожи. Ножны висели на кожаной петле, обхватывающей левое предплечье сумасшедшего гиганта, и раскачивались в такт его широким шагам.
- Крис! Крис!- раздался от входа в отель предостерегающий крик швейцара. Он поспешно юркнул в холл и через минуту появился оттуда в сопровождении трех дюжих парней-носильщиков в синей униформе.

Парни стали осторожно приближаться к сумасшедшему, подбадриваемые швейцаром, который, однако, сам предпочитал держаться за их спинами.

- А вы говорите: кто посмеет такого обидеть,- обернулся Петр к немцу, который, хмурясь, наблюдал за попытками носильщиков преградить сумасшедшему путь к отелю.
- Бедняга просто голоден,- тихо, словно про себя, заметил Анджей.

Сумасшедший, не доходя шагов пяти до синих фигур, стоящих у него на пути, остановился. На лице его вдруг отразилось что-то похожее на отчаяние. Он жалобно застонал, словно упрашивая пропустить его.

- Цум тойфель!- выругался по-немецки Шмидт.- Эти парни сами недалеко ушли от несчастного. Друг, эй! Друг!- И он решительно шагнул к сумасшедшему.- Иди сюда. Дай мне руку... И пусть летит все в ад кромешный, ко всем чертям собачьим!

Сумасшедший, казалось, понял его. Он повернулся и пошел навстречу Шмидту. Лицо больного было искажено отчаянием, он словно пытался спастись от чего-то, что преследовало его и чего он не понимал.

- Ну,- тихо сказал немец и коснулся его плеча, как касаются тела обиженного кем-то животного, когда хотят его приласкать.
- А-а-а-а!- вырвался полный страха и отчаяния нечеловеческий крик из широкой груди сумасшедшего.

И в то же мгновение он вырвал из змеиных ножен тонкое и длинное лезвие, отпрыгнул в сторону и, выставив его впереди себя на вытянутой руке, кинулся прямо на Шмидта.

Все произошло так быстро, что Петр опомнился, лишь когда увидел, как сумасшедший вырвал потемневшее лезвие из груди неподвижно стоящего, еще не понимающего, что произошло, Шмидта, прыгнул с асфальтового пятачка на лужайку, которую выкашивали арестанты, и большими прыжками, завывая и размахивая кинжалом, понесся вниз с холма.

Белые фигурки заключенных шарахались с его пути, и он несся куда-то как безумный бог тропических лесов Африки.

Выражение недоумения на лице Шмидта сменилось вдруг растерянной улыбкой.

- Кажется... этот парень... убил меня,- удивленно сказал он и, держась рукой за грудь, там, где сердце, стал медленно опускаться на серый асфальт, на который уже упали первые капли его крови.
- Крис!- с ужасом выкрикнул швейцар, пятясь назад.- Крис убил маста...

Петр и Анджей одновременно кинулись к Шмидту и подхватили его как раз в тот момент, когда ноги немца вдруг сломались в коленях и он рухнул, заваливаясь на бок.

Они осторожно опустили его на асфальт и опустились на колени рядом. Он был уже мертв. Лицо его, при жизни бывшее жестоким, угрюмым, теперь казалось спокойным и умиротворенным, даже безмятежным.

К ним спешили люди - белые и черные. Кто-то кричал на местном языке, кто-то на английском требовал организовать погоню...

- Разойдитесь... ему нужен воздух!- услышал над собою Петр ровный голос Мартина Френдли.

Небольшая толпа окружила их плотным кольцом. Вот Стив Стоун - лицо напряжено и бледно. У его помощника Лакса в глазах застыл ужас, на лбу крупные капли пота, пальцы лихорадочно теребят воротник клетчатой рубахи. У щеголеватого Альберто Монтини в руках фотокамера... Щелк, щелк, щелк... Рядом с ним с лицом, вдруг ставшим серым, Мозес Аарон, француз Серж Богар, Дании Смит из Рейтера...

- Боюсь, что ему теперь уже ничего не поможет,- философски пробормотал в свои бальзаковские усы Серж Богар.- Парень мертв.

Монтини сделал еще снимок и, опустив камеру, поднял глаза к небу. Губы его зашевелились в беззвучной молитве.

Богар с неприязнью взглянул на него, поморщился и отвернулся.

- Мертв!- подтвердил Войтович, отчаявшийся нащупать пульс и осторожно опустивший руку убитого.

Френдли поднес ко рту свою короткую трубку, глубоко затянулся и невозмутимо выпустил облако дыма:
- Он искал этого.
- Перестаньте!- возмутился, прерывая молитву, Монтини, и было непонятно, что его возмутило - то ли слова Френдли, то ли это дымное облако.

Американец иронически глянул на него.

- Если издатели пригрозили тебя выкинуть, это еще не значит, что ты должен искать смерти,- уже спокойнее добавил Монтини.- Никто не имеет права диктовать свою волю всевышнему.
- Но зато его семья получит хорошую страховку,- ни к кому не обращаясь, заметил Дании Смит.

Все промолчали - тут возразить было нечего.

Петр слушал все это как во сне. Ему казалось, что он наблюдает происходящее со стороны. Бездарный, нелепый случай, до отчаяния глупая смерть... И эти разговоры... Ужас первых мгновений прошел, и ему на смену явился профессиональный цинизм... Действительно, мало ли смертей видели собравшиеся здесь со всего света эти прожженные профессионалы!

- Позвольте, джентльмены! Позвольте!

Районный комиссар Мбойя пробирался сквозь плотную толпу: служащие отеля, казалось, все до одного собрались посмотреть на убитого.

Комиссар наконец протиснулся к убитому, несколько мгновений смотрел на него:
- Какое несчастье... какое несчастье... И в такой день!- Он расстроенно покачал головой.- Позавчера - майор Даджума, сегодня - мистер Шмидт. Его величество Макензуа Второй будет недоволен! Ведь после всего этого порядочные люди перестанут останавливаться в его отеле!- Он обернулся назад и распорядился: - Носилки!
- Йе, са...

Парни в синей униформе, те самые, что пытались преградить путь сумасшедшему, протиснулись сквозь толпу с носилками в руках. Лица у них были испуганные.

За ними появился управляющий. На него было жалко смотреть, уж он-то знал, чем грозит отелю потеря репутации.

- Осторожно... осторожно,- приговаривал он, когда носильщики неловко поднимали тяжелое тело убитого.- Не уроните... только не уроните...

Петр взглянул на его растерянное лицо, и вдруг страшная мысль обожгла его мозг:

"А что, если..."

Нет! Он даже мотнул головой, пытаясь избавиться от этой мысли: нет, он не виноват в гибели Конрада Шмидта, это все нелепый случай, никто не мог подослать сумасшедшего! В конце концов, такие больные неуправляемы...

А в ушах все громче и громче звучал голос Эбахона: "Я обещаю вам, что они будут умирать по одному, если только вы... не будете благоразумны".

Петр взглянул на Анджея. Ему показалось, что и Войтович слышит эти слова: они звучат громко, их слышат здесь все, все, собравшиеся на асфальтовой площадке перед отелем.

ГЛАВА 3
Их разместили в рест-хаусе [В английских колониях так назывались дома для приезжих колониальных чиновников]. Небольшие домики, разбросанные под гигантскими деревьями манго на просторной зеленой лужайке, предназначались обычно для правительственных чиновников, приезжавших в Обоко по делам. В каждом домике было по две комнаты.

Обычно пустующий, на этот раз рест-хаус был переполнен. Журналистам предоставили шесть комнат - три домика, в остальных разместились шумные крепкие парни в зеленой униформе с красными раковинами "Шелл" на рукавах.

Они веселой толпой вывалились из бара, разместившегося в домике, занятом администрацией рест-хауса, куда зеленые лимузины доставили журналистов из Уарри, и бурно приветствовали вновь прибывших, словно старых знакомых.

- Давай, ребята, располагайся!- кричали они, с пьяной фамильярностью хлопая их по плечам.- Веселее будет! Эти кафиры [Расисты ЮАР так называют африканцев] еще попляшут под нашу музыку!

Петр узнал среди них нефтяников, прибывших в Уарри в один день с журналистской братией. Но ему показалось, что здесь были и кое-кто из тех, с кем он познакомился в Луисе - в бассейне аэропорта: правда, за несколько дней они обросли густой щетиной и явно отпускали бороды. Петру даже почудилось, что в шумной толпе промелькнул "малыш" Кувье, высокий бельгиец со шрамом на щеке.

- "Крестоносцы",- вспомнил он вслух, как назвали себя парни, плескавшиеся вместе с ним в бассейне.
- Что?- переспросил Войтович: как раз в этот момент он брал у клерка ключ от "шале номер шесть", забронированного канцелярией губернатора для него и Петра.

В баре, куда была открыта дверь из небольшого холла, было шумно и дымно. Оттуда доносились пьяные крики и хохот, солдатские ругательства - английские, французские, немецкие.

- Крестоносцы?- Войтович подкинул на ладони деревянную грушу красного дерева, к которой был прикреплен ключ, прищурился:
- Крестоносцы... Псы-рыцари... Псы войны. Неужели ты видал где-нибудь нефтяников с такой выправкой?

Анджей кивнул в сторону бара:
- Ты обрати внимание на их лексику! Казарма на всех языках.

Снаружи затарахтел мотоцикл, двигатель его взревел и заглох, и почти сразу же, тяжело топоча по натертому воском полу, в холл вошел офицер-парашютист.

- Мистер Николаев?- крикнул он с порога.

Клерк за стойкой показал взглядом на Петра. Офицер понял его:
- Мистер Николаев?

Он перевел взгляд на Войтовича и замолчал, словно решая, как поступить.

Войтович прищурился, снял свое пенсне и не спеша принялся его протирать.

Офицер помедлил, потом поднес пальцы к берету:
- Его превосходительство просит господина советника прибыть к нему в резиденцию, как только господин советник изволит отдохнуть с дороги...

Петр закусил губу, покосился на Анджея. Тот поднял бровь.

- Его превосходительство просил передать, что церемония начнется в одиннадцать на стадионе. Подъем флага - в полночь. Через час сюда прибудет машина, выделенная в распоряжение господина советника.- Офицер опять помедлил, затем продолжал:
- Может быть, господин советник желает что-нибудь сообщить его превосходительству?

"Пошел бы он к черту",- чуть было не вырвалось у Петра, но он сдержался.

И опять ему показалось, что он слышит голос Эбахона: "Они будут умирать, если только вы не будете благоразумны".

- Простите, сэр,- козырнул офицер.- Я забыл... его превосходительство выражает свое глубокое сожаление по поводу несчастья, случившегося с вашим коллегой в Уарри.

Мысль, что в смерти Шмидта виноват именно он, не выходила у Петра из головы. Эбахон не шутил!

И вот теперь, если Петр сделает ложный шаг, кто будет следующим? Мартин Френдли? Маленький японец, имя которого Петр так до сих пор и не удосужился узнать? Красавчик Монтини или усатый Серж Богар?

Петр тяжело вздохнул:
- О'кэй! Передайте подполковнику Эбахону... я к его услугам.
- Слушаюсь, господин советник!

Офицер козырнул и вышел из холла. Двигатель его мотоцикла взревел...

- Что ж, пошли,- равнодушно сказал Войтович,- тебе нужно отдохнуть...

Петр ожидал от него чего угодно: насмешливых вопросов, обиженного молчания, но не этого тона.

- Я все объясню,- устало сказал Петр, словно оправдываясь.- Понимаешь...

Анджей коснулся его локтя:
- Только не сейчас. Примешь душ, успокоишься. Может быть, я и тебе смогу что-нибудь посоветовать, а? Все-таки бывший солдат, и мне чаще доводилось общаться с подполковниками, чем тебе. И в ситуации посложнее.

Было уже темно. Короткие тропические сумерки промелькнули, будто их и не было. Просто кто-то щелкнул выключателем, и свет сменился густой темнотой, подсвечиваемой лишь тусклыми слабенькими лампочками, развешанными на редких столбах вокруг лужайки, на которой темнели домики рест-хауса.

...Машина, "выделенная господину советнику", прибыла, как и говорил офицер-посыльный, ровно через час.

К этому времени Петр, освеженный, взбодренный душем, уже сидел в кресле-качалке на крыльце шале и ждал развития событий. Войтович расположился тут же, усевшись на бетонных ступеньках, ведущих в дом, обхватив руками свои острые колени и прижавшись к ним подбородком.

Когда послышался гул подъезжающего автомобиля, а затем свет фар прорезал полумрак лужайки, Войтович поднял голову:
- Ни пуха ни пера!
- К черту!- отозвался Петр, вставая из кресла и глубоко вздыхая: он все еще не был до конца уверен, правильное ли решение приняли они с Войтовичем.

Зеленый "мерседес" медленно подкатил к шале и остановился, выключив фары. Солдат-шофер приоткрыл дверцу и высунулся из машины, стараясь разглядеть людей на крыльце.

- Господин советник?- неуверенно произнес он.
- Едем,- отозвался Петр, направляясь к машине. Солдат поспешно выскочил из-за руля и распахнул заднюю дверцу. Петр кивнул ему и молча полез в кабину. Дверца за ним захлопнулась, шофер все так же поспешно вернулся на свое место - и "мерседес" покатил по лужайке, мягко покачиваясь на неровностях, словно лодка на малой волне. Солдат осторожно вывел машину на шоссе, ведущее вниз, в каменную чашу города, и перед Петром открылся вечерний Обоко - скудная россыпь тусклых огоньков и лишь два ярких пятна белого света: эллипс городского стадиона и дом губернатора с гигантскими слоновыми бивнями, ослепительно сверкавшими в свете направленных на них прожекторов.

На этот раз городские улицы кипели жизнью. Горожане густыми толпами тянулись к стадиону, хотя было всего лишь около восьми и до одиннадцати времени оставалось еще достаточно. Но жители города предпочитали прийти заранее, чтобы занять места поудобнее.

Они шли целыми семьями - женщины с детьми, старики и старухи. Малыши спали, крепко привязанные к широким спинам мамаш, подростки целыми компаниями носились с веселым гвалтом, задирая друг друга и получая подзатыльники от взрослых. Торговки, могучие "мамми", несли на головах подносы с дешевыми сладостями, возбуждающими орехами кола, рассыпанными сигаретами и спичками, твердыми, как камень, галетами, пыльными жестянками португальских сардин, тронутыми ржавчиной баночками пастеризованного молока и длинными широкими палочками для чистки зубов.

У иных на головах красовались расписанные яркими цветами белые эмалированные ведра, прикрытые листьями бананов, с теплым мой-моем - огромными клецками, жареными кормовыми бананами - плантейном, кусками мяса, насквозь проперченными цыплятами. Продавцы пальмового вина вели за руль велосипеды, увешанные калебасами и сетками, в которых бренчали эмалированные миски, заменявшие покупателям стаканы.

В руках у многих были дешевые приемники, включенные на полную громкость и заполнявшие все вокруг задорными ритмами темпераментных танцев.

"Мерседес" медленно продвигался сквозь толпу, шофер отчаянно клаксонил, и горожане равнодушно оглядывались на него, не торопясь уступать дорогу.

Ворота, ведущие в сад, окружающий виллу губернатора, были распахнуты, около них стояло десятка полтора автомобилей самых разных марок.

Здесь же замерли два маленьких пятнистых броневичка - французские "панары". Люки их были распахнуты, оттуда торчали головы в касках. Чуть поодаль, в открытых "джипах" с установленными на треногах базуками, скучали десантники в мешковатой пятнистой форме и черных беретах.

Шофер медленно миновал аллею, ведущую к фальшивым слоновьим бивням, и подрулил к крыльцу виллы. Часовые кинулись открывать дверцу...

- Господин советник!- громко выкрикнул один из них, видимо старший.

На крыльце появился дежурный офицер, тот самый, который встречал Петра в прошлый раз, улыбнулся ему как старому знакомому:
- Его превосходительство ждет вас...

Петр пошел следом за ним. Как и в прошлый раз, в холле никого не было, в камине трещали поленья махагони [красное дерево], а сверху, со второго этажа, доносились звуки рояля. На этот раз Эбахон играл Шопена.

Эбахон играл минут тридцать - вальс за вальсом. Потом лестница заскрипела под его грузными шагами, и он спустился в холл, все в той же форме командос, тихий и задумчивый, с усталым, почти больным лицом.

Петр встал и пожал руку, протянутую подполковником.

- Спасибо,- просто сказал Эбахон и знаком предложил Петру сесть в кресло.
- Не за что,- усмехнулся Петр.

Губернатор мягко улыбнулся - он умел быть обаятельным:
- За то, что вы приняли мое предложение.
- Почему вы так решили?

Петр поймал себя на том, что невольно напрягся: начинался поединок, в котором он должен был победить. Только победить - иного выхода у него не было.

Губернатор словно прочел его мысль.

- Потому что иного выхода у вас нет,- сказал он, мягко улыбаясь. Сейчас он был похож на сытого кота, наслаждающегося игрой с пойманной мышью.

Но Петр думал сейчас о другом. Во внутреннем кармане его куртки работал японский плоский диктофон. Петру дал его Войтович, страстно любивший всяческие технические новинки. Петр включил эту сверхчувствительную игрушку перед тем, как Эбахон спустился в холл: кассета была риверсная - туда и обратно, ее хватало на час...

- Но прежде чем дать вам согласие, могу ли я получить ответы на несколько вопросов?

Это был следующий ход в игре, которую Петр спланировал с Войтовичем.

Эбахон добродушно кивнул:
- У меня от вас нет секретов...

"Как он уверен, что я у него в руках!" - подумал Петр.

- Я хочу еще раз услышать, какая роль отводится мне в ваших планах,- решительно начал он.- Конечно, кое о чем я от вас уже знаю. Например, о том, что вы хотите припугнуть ваших союзников возможностью переговоров с моей страной. Я же нужен вам как реальное доказательство такой возможности. Не так ли?
- Тогда зачем же вы меня об этом спрашиваете?- ухмыльнулся губернатор.- Ведь ваша страна никогда не пойдет на это?

Петр покачал головой:
- Моя страна не вмешивается во внутренние дела других народов и тем более не поддерживает мятежников-сепаратистов.
- Вот видите... А мы сейчас готовы продать душу хоть черту, лишь бы он помог нам стать независимыми и свободными, жить, не боясь погромов, не опасаясь за жизни наших отцов, матерей, детей. Разве вы не знаете, что вот уже два дня по всей Гвиании убивают людей только за то, что они принадлежат к племени идонго? (Голос Эбахона дрогнул). Да, да... не смотрите на меня так... Вся страна сегодня залита кровью. Погромщики врываются в дома своих соплеменников, убивают их, грабят. По рекам плывут трупы, стервятники терзают непогребенные тела. И это не первый раз. Вы изучали историю Гвиании, вы знаете, что погромы повторяются регулярно - каждые семь-десять лет, погромы по всей стране!

"А он знал, что погром должен начаться, начаться именно в эти дни",- вдруг подумал Петр.

- Но богатые идонго успели заранее перевести свои капиталы в Поречье, не так ли?- Петр сделал паузу, затем, понизив голос, продолжал:
- Кстати, ваше превосходительство, вы ведь, пожалуй, самый богатый идонго.

Эбахон помрачнел:
- Мои деньги принадлежат моему народу. Но... мы отклонились от темы. Я жду вопросов.
- Если я соглашусь, что это даст нам... Мне и моему польскому другу?

Губернатор мгновение колебался.

- Не буду вас обманывать. Ничего. Но взамен я гарантирую вам безопасность.
- И даже от сумасшедшего, который убил Конрада Шмидта?

Голос Эбахона стал ледяным:
- Я надеюсь, что в будущем вы не станете задавать мне бестактных вопросов.
- Значит...

В холл вошел дежурный офицер, склонился к уху губернатора, что-то зашептал ему. Эбахон кивнул и встал.

- Только что окончилось совещание традиционных вождей моего народа. Они совещались со жрецами джу-джу [черная магия] и сейчас идут сюда, чтобы сообщить мне свое решение. Сейчас вас отвезут в реет-хаус, а к одиннадцати доставят на стадион, прямо на трибуну для особо важных персон.

- Вот об этом-то я и хотел сказать еще несколько слов,- твердо отчеканил Петр, тоже вставая.
- Говорите,- нетерпеливо дернул плечом Эбахон.
- Я не хочу участвовать в церемонии объявления мятежа и не буду вместе с вами на трибуне для особо важных персон... Неужели же вы всерьез могли рассчитывать, что я буду играть при вас роль пугала, с помощью которого вы будете шантажировать своих хозяев? Мало того, я обязательно расскажу моим западным коллегам все эти любопытные вещи, которые я услышал от вас... В том числе и о "десяти маленьких негритятах".

Петр ожидал, что губернатор разъярится, вскочит, словом, произойдет что-то бурное... Но Эбахон лишь прищурился:

- Вы идеалист и этим мне нравитесь. Жаль, что ваши циничные западные коллеги не поверят ни единому вашему слову. Для них вы хоть и хороший парень, но... красный! Агент Москвы! Впрочем, вас доставят вместе с вашими коллегами в ложу иностранной прессы. Попробуйте же... расскажите им сказки, которые вам приснились. А потом мы продолжим и нашу беседу.

ГЛАВА 4
Ложа для иностранных журналистов оказалась тесным закутком, отгороженным канатами в первом ряду трибун стадиона, амфитеатром расположившихся на склоне скалистого холма. Левее и выше на несколько рядов была пока еще пустая просторная деревянная платформа, уставленная массивными, обитыми красным бархатом креслами, застланная тяжелыми коврами.

Там суетились техники, включая и выключая юпитеры, проверяя микрофоны, подбирая высоту их ножек, распутывая сплетения проводов. Сид Стоун и Лаке ругались с ними, требуя поместить микрофон с табличкой "Би-би-си" перед центральным креслом, где полагалось сидеть губернатору. Там же прохаживались вооруженные фотокамерами Монтини и маленький японец, толпились местные журналисты, с завистью поглядывавшие на дорогие камеры иностранцев. Остальные иностранные журналисты зевали на жестких металлических стульях "ложи прессы" - все встали сегодня рано, да и вчера поздно легли. Старый Френдли храпел, вытянув ноги и откинув голову, рот его был широко открыт, в правой руке, покоившейся на обтянутом пестрым жилетом круглом брюшке, остывала его неизменная короткая трубка.

Петр и Анджей, сидевшие с краю, у самого каната, с интересом рассматривали пестрые трибуны, залитые оранжевым светом десятков прожекторов. Трибуны гудели, волновались, разделенные проходами, в которых застыли темно-зеленые цепочки солдат в касках, с карабинами наперевес.

Для почетных гостей места были отведены под самой ковровой платформой: там сидели европейцы - серенькие, скромные миссионеры и монахини, сотрудники местного отделения "Шелл", официально-торжественные, с женами, решившими не упускать возможность щегольнуть вечерними туалетами. Чуть пониже разместились местные вожди невысокого ранга. Там же Петр заметил и комиссара Мбойя, надевшего на этот раз расшитую национальную одежду и похожую на пилотку шапочку из шкуры леопарда. Он оживленно разговаривал с Джеймсом Аджайи.

Войтович взглянул на часы:
- Без пяти одиннадцать...

Он кивнул на флаг Гвиании - сине-белое полотнище на мачте, установленной на поле стадиона, трепещущее на легком ветерке в лучах направленных на него прожекторов:
- Чем-то они его заменят?

Петр не успел ничего ответить - где-то за трибунами стадиона послышались сирены полицейских машин, трибуны загудели, заволновались, зрители повскакивали с мест, вытягивая шеи и стараясь разглядеть, что происходит вокруг ковровой платформы, которую быстро окружали солдаты гвардии в красных мундирах и высоких меховых шапках, появившиеся из проходов, ведущих в служебные помещения. Широкие штыки их карабинов празднично сверкали.

Вслед за ними, встреченный громом оваций, почти выбежал губернатор в белом мундире с золотыми эполетами и алой лентой через плечо. На голове его красовалась треуголка с плюмажем, на бедре сверкала золотыми ножнами короткая шпага.

Он ловко взбежал по ступенькам, ведущим на платформу, мимо взявших на караул гвардейцев, и замер, театрально вскинув руки в белых перчатках, указательный и средний пальцы в форме латинского V - "виктори", победа.

Стадион ответил на это новым взрывом аплодисментов и восторженного рева:
- Виктори! Виктори! Виктори!

В ответ Эбахон снял треуголку и высоко поднял ее над головой, затем обернулся к проходу, по которому только что прошел, и почтительно склонил голову.

Словно по взмаху дирижерской палочки на стадионе воцарилась тишина, тысячи голов замерли в почтительном поклоне: по проходу медленно двигалась пышная процессия высших вождей и жрецов народа идонго.

Они выступали торжественно по одному, в окружении полуобнаженных мальчиков и юношей, которые несли символы их власти - короткие и широкие, похожие на лопаты обнаженные мечи, тяжелые булавы, усыпанные драгоценными камнями, старинные португальские мушкеты, ларцы с джу-джу, магическими предметами.

Вожди были разных возрастов и рангов. Следом за могучим Макензуа Вторым, выступавшим в пурпурной мантии под огромным желтым зонтом, который держал над ним стройный юноша, еще плелся полуобнаженный сухонький старикашка, перепоясанный по бедрам шкурой леопарда. На голове его красовалась широкополая синяя шляпа с белой кокардой, сквозь дряблую кожу обнаженного торса выпирали ребра. Потом шагал молодцеватый мужчина лет сорока в парадном мундире английского морского ведомства, сшитом еще в прошлом веке и подаренным кем-то, видимо, еще его прадеду или деду. На голове другого красовался круглый железный шлем португальского солдата времен Васко да Гамы, еще один явно гордился странной шишкой, выпиравшей из его до блеска выбритого затылка.

Их одежды переливались золотом и серебряным шитьем, на шеях сверкало разноцветье стеклянных бус, на руках и босых ногах звенели металлические браслеты.

Вожди с достоинством рассаживались в тяжелые кресла красного бархата и застывали в собственном величии - под большими яркими зонтами, которые продолжали держать над ними полуобнаженные мальчики и юноши.

- Такое увидишь нечасто,- прошептал Войтович Петру.

Петр кивнул и оглянулся: его коллеги, пораженные пышным зрелищем, не сводили глаз с платформы, где события разворачивались своим ходом.

Дождавшись, пока все вожди рассядутся, Эбахон опустился в кресло и кивнул королю Макензуа. Тот с несвойственной ему поспешностью вскочил и шагнул на край платформы к микрофонам. Затем, порывшись в складках своей пурпурной мантии, достал свернутый в трубку листок бумаги и очки в тяжелой оправе.

Нацепив очки на мясистый нос и поправив съехавшую на низкий лоб темно-красную фетровую феску с кисточкой, он гулко откашлялся в микрофон и начал что-то читать на языке идонго, останавливаясь и делая долгие паузы после каждой фразы.

- Провалиться мне на месте, если я что-нибудь понимаю!- громко фыркнул Мартин Френдли, и все в ложе заулыбались.
- Все претензии к Питеру,- ехидно сострил Мозес Аарон.- Губернатор ведь наверняка знакомил его с программой. Не так ли, Питер?
- Именно я и посоветовал ему провести всю церемонию на идонго, а потом содрать с тех, кто не понимает этого языка, по сотне фунтов за перевод на английский,- серьезно ответил ему Петр.
- Тогда с тобою лучше дружить, бади!- поддержал Петра Френдли.- Из него получился бы неплохой бизнесмен, ребята!

Все засмеялись: корреспондента Ассошиэйтед Пресс в Луисе недолюбливали за сварливость.

"С этим дурацким положением надо кончать,- подумал Петр.- А рассказать все, пожалуй, надо будет Мартину Френдли. И дать ему прослушать пленку диктофона!"

- И все же Питер ведет себя не по-товарищески!- пророкотал Серж Богар.- Но... Смотрите-ка! Похоже, нам несут пресс-релизы [информационные бюллетени]...

Действительно, стараясь не шуметь, почти на цыпочках, к ним проскользнул солдат со стопкой листков бумаги и принялся передавать их по нескольку страничек для каждого.

Петр, сидевший у самого каната, принимал их у солдата и, не глядя, передавал Войтовичу, тот - дальше.

- Пресс-релиз,- заглянув в листки, подтвердил Френдли предположение Богара.- Речь короля Макензуа Второго... Текст провозглашения независимой Республики Поречье... Решение совета вождей о назначении подполковника Эбахона президентом и произведении его в маршалы... Обращение нового президента к нации...

Его никто не слушал: все жадно читали отпечатанные на ротаторе строчки.

Петр тоже принялся за чтение своего экземпляра. Первая страница... Макензуа говорит об исторической роли идонго... Вторая... сообщает о добрых предзнаменованиях, полученных жрецами в ходе общения с потусторонними силами... Третья...

Петр удивленно замер. Между второй и третьей страницами лежал свернутый вдвое листок, явно не имеющий никакого отношения к содержанию пресс-релиза.

Петр осторожно развернул его.

"Дорогой Питер...- побежали перед глазами размашистые строчки английских фраз.- Нам необходимо срочно поговорить. Ваш Жак".

Жак? Петр оглянулся: солдат, принесший пресс-релизы, уже исчез. Жак... Значит, покойный Даджума был прав. Жак здесь, он вернулся в Гвианию, как вернулись Элинор и Роберт, Аджайи и Блейк. Что он здесь делает, в мятежном Поречье?

...Короля Макензуа сменил у микрофона король Эдвард Третий, как объявили репродукторы, установленные на стадионе, тот самый дряхлый старикашка в леопардовой шкуре и широкополой синей шляпе с белой розеткой. После громоподобного рыканья Макензуа его тоненький голос, усилить который не в состоянии были даже микрофоны, казался занудливым комариным писком.

Однако король Эдвард был куда темпераментнее короля Макензуа. Потрясая метелкой из конского волоса, он прыгал у микрофона, словно исполнял ритуальный танец. И на каждый его визгливый, истеричный выкрик стадион отвечал единым яростным всхлипом.

- А страсти накаляются,- тихо сказал Петру Войтович. Вместо ответа Петр протянул ему записку, найденную в пресс-релизе. Войтович прочел ее раз, другой, аккуратно сложил и вернул Петру.
- Жак... Жак Ювелен,- произнес он задумчиво.- А ты помнишь... его настоящее имя?
- Жорж Шевалье...

Мог ли Петр не помнить это имя, имя человека, с которым они были вместе на севере Гвиании, в Каруне, где майор Нначи поднял восстание под знаменем "Золотого льва"? Потом они, Петр и Анджей, вместе с Жаком стояли у придорожной канавы в выжженной солнцем саванне и ждали смерти от пули повстанческого патруля. А дорога через охваченную огнем восстания Гвианию - от Каруны до Луиса? А выстрел, которым Жак свалил наемного убийцу, покушавшегося на майора Нначи! Бесшумный и точный выстрел короткой стрелой из пружинного пистолета... И наконец, исповедь Жака в зеленом "пежо", бесцельно петлявшем по глухим извилистым улицам глиняного города Каруны... Его голос до сих пор звучит в ушах Петра, а ведь прошло уже немало месяцев!

- Меня зовут не Жак,- глухо говорил он тогда.- Фамилия, имя, документы - все у меня чужое. Мое только прошлое, от которого мне никуда, видно, теперь не уйти. Меня разыскивает Интерпол. В Алжире... когда я был там с иностранным легионом... за мною было золото, наркотики. Все это считалось обычным бизнесом. Но наш связник провалился, когда возвращался из Пакистана. Можешь мне поверить, я был виновен меньше всех, даю тебе слово офицера. Но ребята, оказавшись за решеткой, свалили все на меня. Что ж, я их не осуждаю. К тому времени я уже дезертировал, обзавелся новыми документами. Работа в Гвиании была по мне - ездить по стране, забираться в саванну. Фирма, нанявшая меня, продает парфюмерию, закупает шкуры и арахис.
- ...Мне нравится торговля. Помнишь, зачем я пришел в ваше посольство? Я хотел выучить русский, чтобы поехать в Россию представителем какой-нибудь французской фирмы. Наши страны торгуют между собой все больше. Знай я русский язык - мне была бы совсем другая цена.
- ...Мне нет никакого дела до твоих отношений с Нначи. Но ты и Анджей - вы были для меня людьми совсем из иного, мира, куда я хотел попасть и который хотел понять. Называй это желание как хочешь - даже побегом от самого себя, от прошлого. Но все случилось не так, как я хотел: прошлое настигло меня и здесь, в Гвиании...

Петр вздохнул.

На ковровой платформе, держась обеими руками за стойку микрофона, стоял в золотой тоге очередной король, имя которого Петр прослушал. Его украшенный драгоценными камнями (или стекляшками?) скипетр отбрасывал в лучах прожекторов снопы красных, зеленых, синих искр.

Говорил он медленно, скупо роняя слова, но даже те, кто до этого истуканами сидел в бархатных креслах у него за спиной, кивали ему в знак одобрения. А стадион взрывался почти после каждой его фразы, люди вскакивали и трясли кулаками, топали ногами. Тогда он поднимал скипетр - и все разом умолкали, чтобы через несколько секунд опять разразиться неистовым ревом.

Лишь один человек был невозмутим - бывший подполковник, бывший губернатор Эбахон, который знал: еще до полуночи он будет провозглашен президентом независимой африканской республики, еще до полуночи вожди объявят о своем решении произвести его в маршалы.

Правда, может быть, он про себя и улыбался: совет вождей содрал с него за все это по две дюжины ящиков пива на брата! Мало кто из этих титулованных особ, наследников некогда могущественных династий, преуспел в бизнесе, как его величество король Макензуа Второй, большинству из них и две дюжины ящиков пива казалось богатством.

Эбахон покосился направо и вниз: в "ложе прессы" журналисты листали доставленные им пресс-релизы. Русский и поляк о чем-то переговаривались, облокотившись на канат, окружающий ложу.

"Джеймс Аджайи придумал хороший ход... (Эбахон опустил тяжелые веки, чтобы не выдать свои мысли довольной улыбкой). "Шелл" уже забеспокоилась... Англичанам не нравятся мои встречи с этим русским. Бедняги! Им так досталось в Африке, в Азии - во всех странах Содружества наций, что они теперь, обжегшись на молоке, дуют на воду..."

И Эбахон пустился в приятные размышления о будущем нефтяной Республики Поречье. Конечно, "Шелл" себя обижать не позволит. Но, как говорится, что хорошо крокодилихе, то хорошо и крокодилу...

А Петр думал о Жаке. Он не мог заставить себя называть его настоящим именем, ведь Жак ни разу так и не назвался им. Жорж Шевалье. Разыскивается по крупному делу о наркотиках. Это сказал Петру старый полицейский комиссар Прайс. Да, англичане хорошо знали, кто такой Жак Ювелен. И в первую очередь их резидент в Гвиании полковник Роджерс, теперь выращивающий розы где-то на берегах туманного Альбиона...

- ...Ты помнишь записку, ожидавшую меня, когда мы вернулись из Каруны?- говорил Жак в ту последнюю встречу.- Это было письмо от полковника Роджерса. Он знал обо мне все и предложил выбор - или он выдаст меня Интерполу, или мне придется обделать для него одно дельце на севере.
- ...Люди Роджерса давно подбирались ко мне: полковник не верил черным, ему нужен был, как он сказал, белый человек без предрассудков, знающий нравы саванны и не боящийся никакой работы.- Жак перевел дыхание, криво улыбнулся.- У меня не было выхода, Питер, поверь.- Потом продолжал:
- Антиправительственные демонстрации на севере, подстрекательские слухи и, наконец, погром в Каруне - все это делали люди Роджерса под моим руководством. В общем-то, мне наплевать на гвианийцев. Пусть они режут друг друга сколько захочется - меня лично это не касается. На моей совести, я считаю, только двое убитых: офицер, который пытался остановить погромщиков и которого я застрелил, и командующий гарнизоном Каруны майор Мохамед. Майора, впрочем, мне не жалко - это был негодяй и мерзавец, один из людей Роджерса. Мне было приказано его убрать - он слишком много знал и стал в игре лишним. Что же касается рябого агента... в черной куртке, который должен был убрать майора Нначи... То я избавил его от куда более мучительной смерти - попадись он только людям майора.

...Войтович коснулся плеча Петра:
- Смотри!

У микрофона стоял Эбахон. Выждав, когда публика успокоится, он воздел руки в белых перчатках к ночному небу, где большая медная луна то проглядывала, то опять пряталась в низких тучах наступающего сезона дождей.

Эбахон читал молитву на языке идонго, и весь стадион повторял за ним его слова. А может быть, это была клятва? Присяга на верность Республике Поречье?

Тем временем по проходам из-под трибун на поле стадиона потянулись солдаты. Они выстраивались в каре вокруг флагштока, на котором все еще развевался флаг Гвиании. Тускло мерцали медные трубы военного оркестра.

Эбахон, кончив молитву, спрыгнул с платформы и заторопился вниз, на поле.

Петр взглянул на часы.

- Без трех минут двенадцать... Все рассчитано точно. Следам за Эбахоном спешили парни из Би-би-си, Монтини и японец с камерами наготове. Никто их не останавливал - местные журналисты неуверенно препирались с гвардейцами: за гостями их просто не пропустили.

Губернатор остановился перед флагштоком, ожидая, пока его догонят Сид Стоун с кинокамерой и Лаке с магнитофоном.

Потом сделал нетерпеливый жест рукою в белой перчатке.

Оркестр заиграл что-то бравурное, видимо, гимн новой республики, потому что солдаты, стоявшие в проходах между трибунами, заорали на публику и все стали шумно подниматься.

- Встанем, джентльмены,- предложил многоопытный Френдли: "ложа прессы" не замедлила присоединиться к остальным. Краем глаза Петр заметил, что встали даже монахини и миссионеры. Парни в пятнистой форме по-военному вытянулись.

Эбахон взялся за шнур флагштока, и полотнище гвианийского флага медленно поползло вниз. Подоспевший офицер помог губернатору отцепить его от шнура, развернул принесенный им большой пакет, прицепил другое полотнище и отскочил в сторону, вытянувшись по стойке "смирно".

Солдаты взяли на караул. Эбахон потянул шнур - и, провожаемое от самой земли сильными лучами прожектора, вверх поползло желто-зеленое полотнище флага мятежной Республики Поречье.

На вершине мачты его подхватил ветер, оно развернулось и затрепетало в свете прожекторов: на желто-зеленом поле вздыбились навстречу друг другу белый слон и единорог.

Эбахон отдал ему честь, обернулся к вождям и поднял руку...

Солдаты вскинули карабины.

- Огонь!- рявкнул Эбахон.

Сухой залп слился с последними звуками оркестра. Затем еще раз и еще.

- Поречье! Поречье!- раздались крики на трибунах, и стадион взорвался восторженным ревом.

ГЛАВА 5
Проснулся Петр от стука в дверь. За окном было темно. Он нащупал выключатель лампочки-ночника, стоящего на тумбочке между кроватями - его и Войтовича, включил свет и взглянул на часы.

- Кого это там несет нелегкая?- пробурчал проснувшийся Анджей, не открывая глаз.

Петр встал с постели, нащупал ночные туфли, подтянул пижамные брюки и пошел к двери.

- Спроси сначала, кто там,- сладко зевая, посоветовал ему вслед Анджей.

Но спрашивать не пришлось.

- Господин советник,- донесся из-за двери приглушенный голос,- это я, ваш шофер. Его превосходительство президент республики просит вас срочно приехать...

Петр оглянулся на Войтовича, приподнявшегося на локте и близоруко щурящегося.

- Сукин сын!- выругался Анджей от души.- Слыхал? Его уже называют президентом!
- Господин советник!- Голос за дверью был настойчив.- Проснитесь...
- Да проснулся я!- сердито отозвался Петр.- Что там еще за спешка?
- Его превосходительство велел привезти вас немедленно!

Петр вздохнул:
- Придется, видимо, ехать.

Войтович уже сидел на постели.
- Я поеду с тобой.
- Ни к чему,- возразил Петр.- Ложись и досыпай.

Они оделись одновременно и одновременно подошли к двери. Петр первым взялся за ручку и повернул ключ, но Войтович, резко оттолкнув его в сторону, толкнул дверь ногой...

За дверью, на крыльце, никого не было. Чуть поодаль темнел силуэт "мерседеса"; человек, сидевший за рулем, попыхивал сигаретой. Темнота уже не казалась густой. Быстрый рассвет красил все в серые тона, и можно было разглядеть, что, кроме шофера, в машине никого не было.

Войтович внимательно огляделся. Рест-хаус спал. Празднества на стадионе закончились около трех, и все легли спать только под утро.

- Иди в дом,- протиснулся Петр из-за спины Войтовича.- Это действительно моя машина...
- А ты привыкаешь... к должности,- с видимым облегчением пошутил Анджей и шутливо ткнул его кулаком в бок.- Ладно! Отправляйся же... особа, облеченная доверием. Президент не иначе как желает с тобой позавтракать. Судя по физиономиям духовных отцов народа идонго, интеллектуальную беседу вести с ними невозможно, а уж Шопена их и вовсе не заставишь слушать. Диктофончик... не забыл?

Петр кивнул и досадливо поморщился. Неужели же Анджей, который накануне так внимательно прослушивал запись разговора с Эбахоном, не хочет понять серьезности положения? Или не верит, что самозваный президент может привести в исполнение свои угрозы?

Петр вздохнул и взглянул на поляка. Лицо Анджея было серьезно.

Увидев вышедших на крыльцо, шофер поспешно выскочил из машины, бросил сигарету и козырнул:
- Доброе утро, господин советник!

Это был вчерашний солдат, Петр уже знал, что его зовут Осагие Лоусон, что ему двадцать лет и что в армию пошел добровольцем, с семнадцати, рассчитывая бесплатно приобрести профессию шофера.

Лоусон улыбался, лицо его было доверчивым и открытым. Он предупредительно распахнул дверцу машины...

- Надеюсь, я там долго не задержусь!- крикнул Петр Войтовичу, садясь в "мерседес".

Анджей молча поднял руку и помахал в ответ.

Шоссе, на которое Лоусон вывел "мерседес", считалось когда-то первоклассным, но с годами тропические ливни основательно его подпортили, и теперь приходилось осторожно объезжать коварные выбоины, заполненные доверху водой, скрывающей их глубину.

Одна сторона дороги прижималась к отвесным скалам, другая - к откосу, поросшему густым кустарником, асфальтовой ленты едва-едва хватало, чтобы могли разъехаться две легковые машины. И поэтому, когда за одним из поворотов показался пятнистый "джип", стоящий как раз посредине шоссе, Лоусон вынужден был остановиться.

Возле "джипа" курили европейцы в форме десантников. Рукава их расстегнутых курток были закатаны по локоть, на груди болтались автоматы.

Высокий парень шагнул навстречу "мерседесу" и поднял руку:
- Стой! Приехали!
- Кувье?

Да, это был бельгиец, которого Петр видел сначала в Луисе, а потом вчера в баре рест-хауса.

Кувье дружелюбно оскалил крупные белые зубы и коснулся двумя пальцами своего лихо сдвинутого набок малинового берета:
- Доброе утро, мистер Николаев!

Петр открыл дверцу.
- Отчаянный парень, ребята!- сказал Кувье, указывая на него взглядом остальным наемникам, все еще стоявшим у "джипа", и хлопнул Петра по плечу.- Вот с кем я бы хотел выпить в нашей берлоге.

Он захохотал, поскреб щетинистую щеку, словно обдумывая эту мысль, потом лукаво подмигнул Петру:
- А что? Если в этой проклятой стране белый не будет держаться белого... Так как насчет выпить с моими парнями? Нас подняли ни свет ни заря и гонят... даже страшно сказать куда! Бррр!- Он передернул плечами.- Там нельзя оставаться непроспиртованным ни одной секунды!
- Меня вот тоже...- Петр кивнул на притихшего за рулем Лоусона,- подняли с постели. И куда бы, вы думали?- Он подмигнул шоферу:
- Скажи-ка, парень, кто нас поднял в такую рань?
- Господина советника ждет его превосходительство президент республики,- заикаясь от страха, еле выговорил Лоусон.- Мне приказали...
- Чепуха!- усмехнулся бельгиец.- Здесь приказываю я. Так что, мистер Николаев? Едем с нами?

В голосе его были повелительные нотки, и Петр почуял недоброе.

- Похищение?- сухо спросил он.
- Нет, всего лишь приглашение на дружескую выпивку,- с холодной любезностью уточнил Кувье.- Прошу!
- С президентом вы будете объясняться сами!

Сказав это, Петр вернулся на свое место на заднем сиденье. Бельгиец бесцеремонно плюхнулся рядом.

- Вперед, малыш!- приказал он шоферу.- Держи за моими ребятами, да без глупостей! Ты меня понял?

Остальные, увидев, что Петр и бельгиец сели в "мерседес", поспешно вскочили в свой "джип" и рванули с места так, что их машина, с ходу влетев в первую же выбоину, подпрыгнула над землей чуть ли не на полметра.

- Дикари!- весело возмутился Кувье.- А машинишка-то ведь новенькая! Угробят, через неделю угробят!

И укоризненно покачал головой.

Через несколько минут обе машины подъехали к развилке: дорога налево вела вниз, в Обоко, направо - в холмы, в глубинные районы Поречья.

"Джип", не сбавляя скорости, свернул направо. Лоусон последовал за ним, и Петр, в глубине души все еще надеявшийся, что все это всего лишь дурная шутка, понял, что "джип" оказался в этот ранний час на шоссе совсем не случайно.

- Надеюсь, вы не задумали пересечь Сахару?- спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно насмешливее.
- Честно говоря, я предпочел бы Сахару той дыре, в которую нас запихнул ваш друг - господин президент,- искренне вырвалось у Кувье.- Вы бывали когда-нибудь в Мвахии?
- Мвахия? Лепрозорий? Колония для прокаженных?
- Эти умники... в Обоко... решили разместить нас под защитой, так сказать, Красного Креста и ООН.

"Боишься",- злорадно подумал Петр, беря реванш за те неприятные минуты, которые ему только что пришлось пережить.

- Конечно, проказа куда страшнее, чем прыжок в хлорированный бассейн... всего лишь с девяти метров...
- А еще страшнее - напалмовые бомбы, когда они начнут сыпаться нам на головы с самолетов федералов!
- Значит,- понял Петр,- вас разместили в колонии в расчете, что федеральная авиация не будет бомбить... этих несчастных?

Бельгиец хмыкнул:
- Нам придется там отсиживаться, пока не прибудут наши парни с нашими самолетами. А пока пусть повоюют черные. Белые шкуры обходятся нашим хозяевам слишком дорого, чтобы их можно было дырявить по пустячным делам!

Несмотря на плохую дорогу, они проскочили тридцать миль за полчаса и, не доезжая с полмили до самой Мвахии, большой торговой деревни, где жили в основном родственники прокаженных, свернули на размытый ливнями проселок.

Красные латеритовые колеи были заполнены мутной водой. То здесь, то там из грязи проступали камни и толстые ветки, набросанные шоферами уже застревавших в этом месиве машин.

- "Мерседес" здесь не пройдет, сэр,- почтительно сказал Лоусон, не оборачиваясь, но было ясно, что он обращается не к Петру, а к бельгийцу.
- А ты соображаешь, парень!- усмехнулся Кувье.- Что ж, не будем портить автомобиль господина советника. Придется нашему гостю пересесть в "джип".

В его голосе опять появилась веселая галантность.

Лоусон выбрал местечко посуше и остановил машину. В "джипе", ушедшем было вперед, поняли, в чем дело. Он тоже остановился и пошел назад по глубокой и скользкой колее.

Наемники молча и с откровенным интересом рассматривали Петра, вслед за бельгийцем выбравшегося из машины. Их было четверо, очень молодых, почти мальчишек, со свисающими из-под беретов длинными волосами, по моде закрывавшими уши. Никого из тех, с кем Петр познакомился в Луисе, видел в ресторане "Эксельсиора" или вчера в рест-хаусе, среди них не было.

- А ты, парень, двигай назад,- приказал бельгиец Лоусону.

Тот медлил, явно желая что-то сказать и не решаясь.

- Тебе что? Повторять дважды?- нахмурился Кувье. Губы Лоусона дрогнули.
- Но, господин...

Он шарил испуганным взглядом по плечам, по воротнику, по груди бельгийца, пытаясь найти хоть какие-нибудь знаки различия и определить его звание.

- Полковник!- весело подсказал ему Кувье.- Пора бы знать, парень, что каждый вооруженный белый, если он пожил с мое в Африке,- полковник!
- Что прикажете доложить моему начальству, господин полковник?- сейчас же вытянулся шофер.
- Передай... (бельгиец бросил на Петра быстрый взгляд) ...что господин советник решил навестить своего старого друга полковника Штангера!

"Штангер,- думал Петр, трясясь на ухабах на жестком металлическом сиденье "джипа" между двумя парнями.- Рольф Штангер... Так, значит, у наемников он немалая фигура. Постой-ка, постой!"

Ему вспомнилось невыразительное плоское лицо этого немца, редкие светлые волосы, косой челкой налипшие на лоб, бледно-голубые фарфоровые глаза... И вдруг в памяти всплыла фотография, крупная цветная фотография, которую он видел на обложке какого-то западногерманского журнала. Да, фотография Рольфа Штангера - в черном берете со значком - череп и скрещенные кости, в пятнистой куртке десантника...

Ну конечно же, как только Петр его не узнал!

...Журнал со смаком расписывал "незаурядную личность" - Рольфа Штангера. Родился в 1930 году, когда нацисты рвались к власти. Захватив ее, они не жалели сил, чтобы воспитать молодое поколение в нужном им духе. В гитлерюгенде юный Рольф маршировал и горланил "Хорст Вессель", упражнялся в стрельбе и метании гранат. А дома с жадностью читал книги о дальних экзотических странах, об опасностях, подстерегавших храбрых носителей "бремени белого человека" в джунглях Африки и Азии. Ему нравились записки немецких миссионеров, с крестом в руках пытавшихся исподволь подготовить туземцев к мысли о неизбежности их подчинения фатерлянду. И хотя мысли о боге в гитлерюгенде не поощрялись, ибо у нацистов оказались старые счеты со многими священниками, юный Рольф тайком мечтал о том, как он будет миссионером.

Началась вторая мировая война. Наставники Рольфа твердили, что она должна послужить испытанием для сильных личностей и средством утверждения превосходства германской расы.

Юный Штангер пытался бежать на фронт: один раз, другой, третий... Третья попытка была в 1944 году и закончилась тем, что его соблазнила истеричка монахиня, тронутая патриотизмом еще совсем зеленого юнца.

Рольф воспринял это как трагедию. Теперь уже, впавший в смертный грех, он не сможет стать миссионером, не сможет нести божье слово и цивилизацию в далекие джунгли, теперь до конца своей жизни он должен будет стремиться заслужить прощение неба. И лучший путь к этому - борьба с большевистскими ордами, рвущимися на священную землю фатерлянда.

В дни, когда фашистские бонзы, пытаясь оттянуть неизбежный конец и выиграть время для спасения собственных шкур, бросили на фронт стариков и мальчишек, вооруженных фаустпатронами, Рольф Штангер был под Берлином, на Зееловских высотах.

Бог, видимо, не слишком гневался на него за истеричку монахиню: в отличие от многих своих сверстников он остался жив... жив и полон бессильной ненависти. Много лет спустя он рассказывал журналисту, которого направил к нему большой западногерманский журнал, решивший заняться "патриотическим воспитанием" молодежи:

"Когда война окончилась, я был в отчаянии, потому что психологически и физически был готов к бою. Я стал бы драться, даже когда союзники уже контролировали всю страну. Но я не мог воевать в одиночку".

Зверенышем, затаившим злобу, смотрел он на тех, кто сокрушил рейх, кто растоптал его мечты стать героем фатерлянда. Он едва дождался, когда ему исполнилось шестнадцать: рослый, крепкий, он выглядел старше своих лет и нелегально пробрался во Францию. Его мечта - иностранный легион!

Он знал, чего хотел. Французские колонии жаждали независимости. В Алжире и на Мадагаскаре то и дело вспыхивали волнения, а французские солдаты, еще недавно сражавшиеся против фашистов, были заражены левыми идеями и ненадежны, в армии немало бывших партизан-коммунистов...

Иностранный легион - вот кто должен навести порядок в колониях. И вербовочное бюро в Марселе, куда явился Штангер, работает день и ночь, вербовка ведется без ограничений, легиону нужны люди без морали и убеждений. В казармах легиона не спрашивают документов, можешь назваться любым именем. Подпиши контракт, поклянись на верность французскому флагу и не пытайся сбежать. И тогда никому не будет дела до твоего прошлого: будь ты убийца, растлитель малолетних или вор.

Пять лет, полный срок контракта: кровавое умиротворение Мадагаскара, зверские расправы в Алжире... Когда контракт кончается, легион награждает Рольфа - теперь уже профессионала высшей квалификации - кругленькой суммой, вполне достаточной, чтобы начать жизнь респектабельного буржуа. Но хищник, однажды отведавший человеческой крови, навсегда останется людоедом. И в послужном списке профессионального наемника появляются Корея (обучение командос для Сеула), Вьетнам (поражение в Дьенбьенфу), снова Алжир (изощренные пытки патриотов), Конго (служба у Чомбе и попытка отколоть Катангу)...

И вот теперь он здесь, с мятежниками и раскольниками.

- Так, значит... меня захотел видеть полковник Штангер?- спросил Петр бельгийца, сидящего напротив него.
- А разве вам не интересно поговорить с человеком, за которым гоняются репортеры всего мира?- подмигнул в ответ Кувье.- Кстати, шеф, как мне кажется, даже обиделся. Вы не узнали его тогда, а бассейне, а затем и в баре.
- Я не репортер уголовной хроники!

Кувье снисходительно рассмеялся.
- А ведь между уголовщиной и большой политикой теперь такая, в сущности, неразличимая грань, господин советник!

Петр не успел ответить. "Джип" резко свернул с проселка в кусты и уперся в деревянные ворота, над которыми была прибита большая фанерная вывеска:

"Лепрозорий, Мвахия".

ГЛАВА 6
Из зарослей сейчас же возник чернокожий солдат с автоматом, в пятнистой форме и, увидев наемников, поспешно принялся открывать ворота, решетчатые створки которых жалобно заскрипели на давно не смазывавшихся петлях. Открыв, он отскочил в сторону и вытянулся. "Джип", миновав ворота, въехал на прямую дорожку, усыпанную мелким щебнем и обсаженную большими кустами жасмина.

Проехав еще с полкилометра, "джип" остановился на большой поляне у длинного одноэтажного здания, бетонные стены которого были тщательно побелены. На них издалека виднелись огромные красные кресты. Рядом, борт к борту, стояли пятнистые "панары" - пять машин, чуть дальше - грузовой "мерседес" и несколько пятнистых "джипов" с пулеметами и базуками на турелях. Вокруг машин лениво слонялись парни в распахнутых куртках, без оружия. Настроение у всех было прекрасное, то и дело слышались шутки и взрывы смеха.

- Привет, ребята!- крикнул Кувье, выскакивая из машины.- Шеф у себя?
- У себя,- ответил молодой парень со сплошной татуировкой на обнаженных выше локтей волосатых руках.- Злой как черт!
- Сейчас мы ему поднимем настроение. Гостя привез!

И Кувье, подмигнув, согнул руку кренделем, словно приглашая Петра войти с ним в дом под ручку.

- А где же... Больные? Врачи?- Петр, легко выпрыгивая из "джипа", указал взглядом на здание с красными крестами.
- В буше,- кивнул Кувье в сторону зарослей, окружающих большую поляну, на которой стоял дом.- Да ты не бойся,- снисходительно добавил он.- Здесь у них контора была, прокаженных сюда и близко не подпускали. По крайней мере так нам сказали, когда мы реквизировали это здание.

Не обращая внимания на черных часовых, стоявших под козырьком-навесом у входа, он пошел вперед, не оглядываясь, уверенный, что Петр идет за ним следом.

Действительно, Петру не оставалось ничего иного, и он вошел в крохотный и совершенно пустой холл, из которого направо и налево тянулся коридор. У стен громоздились зеленые ящики с надписями, призывающими к осторожности в обращении с их содержимым. На некоторых были нарисованы черепа и кости.

Кувье свернул налево и прошел в конец коридора, упиравшегося в дверь с надписью: "Шеф-доктор", подождал, пока Петр догонит его, и без стука открыл дверь. За ней оказалась просторная комната, у дальней стены которой вокруг массивного письменного стола томилось несколько европейцев в пятнистой форме, с тяжелыми кобурами, оттягивающими широкие брезентовые ремни.

Штангер, в такой же форме, склонился над расстеленной на столе картой. Он первым заметил вошедших и уперся в них холодным взглядом. Остальные разом обернулись.

Все они были, как сразу же отметил Петр, далеко не новички в своем деле. Жесткие, обветренные и обожженные солнцем лица, колючие, недоверчивые глаза.

- Хэлло!- бросил в наступившую тишину Кувье.- Господин советник оказался столь любезен, что с благодарностью принял ваше приглашение, шеф!

Штангер досадливо поморщился, попытался изобразить на своем плоском лице подобие улыбки:
- Хэлло, мистер Николаев! Рад продолжить знакомство. После нашей первой встречи вы пошли в гору.
- Спасибо, полковник,- в тон ему ответил Петр,- да и вы, как я вижу, не теряли времени даром.

И он демонстративно обвел взглядом просторную комнату: стены ее были увешаны крупномасштабными картами, в углу, у окна, на зеленом ящике, стояла рация, рядом с нею, на подоконнике, лежал гранатомет.

- Джентльмены, позвольте представить вам господина советника,- пропустил мимо ушей его слова Штангер.- Маршал (он презрительно скривился) Эбахон, как говорят, советуется с господином Николаевым по важнейшим политическим вопросам.

Наемники смотрели на Петра с любопытством.

- Господин советник - русский,- многозначительно продолжал Штангер.
- Надеюсь, белый?- сострил круглолицый толстяк, стоящий рядом с ним.
- Красный!- отрезал Штангер.- Самый настоящий красный!
- Ого!- вырвалось у толстяка.
- Забавно,- протянул почти нараспев другой наемник, чей череп был выбрит до синеватого блеска.
- А это...- Штангер сделал округлый жест рукою,- мои боевые товарищи, господин советник.- И обратился к бельгийцу:
- Проводи господина советника в соседнюю комнату и постарайся занять, пока мы тут кончим наши игры...

И он склонился над картой, словно Петра здесь уже не было.

Соседняя комната, о которой говорил Штангер, оказалась чем-то вроде маленького конференц-зала. Вдоль стен здесь стояли металлические белые стулья, на стене, за хлипким столиком, висела большая порыжевшая школьная доска, расчерченная мелом на горизонтальные и вертикальные графы. Кто-то небрежно стер мел сухой тряпкой, валявшейся тут же, на полу, но на доске все еще виднелись какие-то цифры.

- Здесь они писали, сколько у них вылечилось, сколько пришло новых,- брезгливо покосился на доску Кувье и ногой пододвинул Петру белый стул.
- Давайте-ка... На всякий случай...

С этими словами он отстегнул от своего широкого брезентового пояса большую флягу, отвернул пробку-стакан и плеснул в него коричневатую жидкость. По комнате разлился запах виски.

Петр протянул руку. При мысли о проказе все-таки становилось не по себе.

- И вторую тоже,- потребовал Кувье.

Петр с удивлением протянул и вторую руку. Бельгиец нетерпеливо сложил его ладони ковшом и выплеснул на них виски:

- А теперь растирай...

Пока Петр послушно растирал виски по ладоням, Кувье налил другую порцию.

- А это вовнутрь! Черт их знает, может быть, микробы здесь носятся в воздухе. А теперь полей на руки и мне...

Для большей надежности они повторили процедуру уже за столом, правда, на этот раз не заботясь о чистоте рук.

- Ну вот,- облегченно вздохнул Кувье, завинчивая флягу.- Оказывается, жить можно даже в лепрозории. Сказали бы мне это в Европе, ни за что бы не поверил. А ты?

Петр пожал плечами.

- Мне приходилось бывать в таких местах. Врачи убеждены, что проказа - болезнь грязных рук. Если соблюдать правила гигиены...
- Выходит, мы сделали все по науке,- подвел итог бельгиец.- Так, говоришь, ты бывал в таких местах и раньше?- Он покрутил головой.- Ты храбрый парень, я понял это еще тогда, в бассейне.

Петр хмыкнул: виски размягчило его собеседника, чувствовалось, что его томит жажда общения.

- А что это за люди... у вашего шефа? Тот вот толстяк, например?- как бы между прочим спросил он бельгийца.
- Гуссенс? "Пивная бочка" Гуссенс? Командир Кодо-3?- развеселился Кувье.- О, этот фламандец себя еще покажет. Он прославился еще в Конго: перепродал в Саудовскую Аравию два грузовика оружия, которое Чомбе закупил для своих наемников.
- А что такое Кодо-3?
- Так мы называем наши части. Командо-1, Командо-2, Командо-3. Сокращенно - Кодо. Полковник Штангер, например, командир Кодо-5. Понятно?
- Это ясно. Но что же это... за части?
- Кодо-5 - около трех тысяч черных и полтора десятка белых. Черные, правда, вояки никудышные,- презрительно прищурился Кувье.- Да и белые... большинство мальчишки. Бывалые-то солдаты теперь предпочитают иметь собственную команду.

Он опять отцепил флягу:
- Выпьем?
- Мне хватит,- отклонил Петр протянутый ему стаканчик.- А тот... бритый?

Кувье выпил, отер губы тыльной стороной ладони.

- Бритый? Француз, Жак Ренар, у него - Кодо-1. Бывший полицейский из Касабланки. Служил у Чомбе, воевал в Йемене. Потом опять у Чомбе. Сюда он продал целую роту. Парень с размахом. А бородач... полковник Кэннон. Самый молодой среди начальства. У него Кодо-2: англичане, американцы...
- Молодой и уже полковник?- подогрел Петр бельгийца.
- Хорошо, что этот парень еще не произвел себя в генералы!- возмутился Кувье.- Был сержантом в Ольстере, лупил ирландцев, а заодно организовал с приятелями налет на банк. Доказал, что он невменяемый, и отделался лечебницей. А здесь помешан на дисциплине. Зверюга!- Он взглянул на часы и вскочил.- Однако! Эти джентльмены заставляют нас ждать! Они что же, вообразили там, что действительно великие полководцы, и прикидывают, как прихватить еще один кусок Гвиании?- И Кувье нехорошо рассмеялся.- Сегодня утром майор Нначи заявил по радио, что не признает Республики Поречье, и отдал приказ о подготовке к наступлению. Вот тогда в деле мы и посмотрим, кто чего стоит!
- Вы что же... думаете, будет жарко?

Кувье посмотрел на него с сожалением:
- А ты нет? Напрасно. Это когда-то, еще в Конго, стоило нашему брату появиться - и черные драпали без оглядки. Теперь они кое-чему научились и могут так дать сдачи, что только держись. Вот почему старички предпочитают нынче командовать, а не соваться в пекло...

За дверью послышались громкие голоса и тяжелые шаги нескольких человек, идущих к выходу. Кувье выглянул в коридор:
- Ушли!

Он сделал Петру знак следовать за ним.

Штангер был в хорошем настроении. Он встал из-за стола и пошел навстречу вошедшим.

- Прошу, господин советник, прошу...

Рука его была жесткой и сильной, он взял Петра за локоть и по-хозяйски повел к плетеным креслам возле рации.

- А ты, малыш, можешь идти. Скажи парням: пусть возвращаются к своим черным, да не жалеют палок. Не думаю, что федералы дадут нам на дрессировку этих кафиров больше двух недель.
- О'кэй, шеф!- козырнул Кувье и подмигнул Петру.- У нас еще будет время поболтать, господин советник!

Штангер подождал, пока за бельгийцем закроется дверь, и обернулся к Петру.

- Надеюсь, мистер Николаев, мои парни доставили вам не слишком много неприятных минут...

Его фарфоровые глаза были холодны, у рта пролегли жесткие складки.

- Напротив!

Петр устроился в кресле посвободнее, вытянул ноги и зевнул.

- Вы доставили мне огромнейшее удовольствие. Все это так интересно...- Он сделал жест в сторону открытого окна, за которым слышались слова команд, отдаваемых бравым Кувье:
- Я уверен, мои коллеги, оставшиеся в Обоко, будут мне завидовать. Честно говоря, мне просто везет, господин полковник!

Штангер нахмурился:
- Ну конечно же... Я забыл, что вы храбрый человек и слишком долго жили в Африке. Встречей с "ужасными" вас не испугаешь... Вы ведь знаете, что еще со времени Конго наемников окрестили "ужасными"...- Он криво улыбнулся: - Глупо, не правда ли? Сначала при этом слове мы хватались за оружие, оно казалось нам оскорблением, а потом... ко всему привыкаешь, мистер Николаев. И даже к мысли, что сидишь и разговариваешь с коммунистом, а ведь ваших единомышленников я всю жизнь видел лишь сквозь прорезь прицела. Впрочем, они видели меня точно таким же образом.

"А ведь ты позер,- думал Петр,- и тебе хочется произвести на меня впечатление. Только вот зачем? Что ж, не буду тебя перебивать, послушаем, посмотрим..."

- И потом... почему "ужасные"? Потому, что зарабатываем на жизнь профессией солдата? Но профессия наемника одна из древнейших в мире. И она никогда не считалась позорной. Посмотрите на моих ребят - такие могут и воевать, и приказывать, и повиноваться. Они говорят: если у тебя есть для нас работенка, ты можешь на нас рассчитывать - в какой стране - безразлично! Эти люди, которым претит жизнь от девяти до семнадцати в вонючей конторе. Они ищут приключений... и денег, конечно. Это романтики. Но есть среди них и циники. Свободный мир? Сколько вы мне заплатите за то, что я буду защищать этот ваш свободный мир?- говорят они.

Штангер резко встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину, потом, широко расставив ноги, вдруг остановился перед Петром:
- Но, перехватив вас на пути к моему другу маршалу Эбахону и рискуя поссориться с ним из-за этого, я рассчитывал на вас не как на святого отца, который будет выслушивать мою исповедь и отпустит мне мои грехи!- Штангер пожевал тонкие, бесцветные губы:
- Я солдат, мистер Николаев, и буду говорить прямо. Ваше присутствие здесь, за Бамуангой, мешает некоторым... очень влиятельным лицам. Мы не знаем, какие полномочия вы имеете, но ваша близость к маршалу делает вас в достаточной степени опасным для планов... этих лиц.

Наемник замолчал, ожидая, что скажет Петр, но ответом ему было тоже молчание.

"Значит, англичане проглотили приманку, которую им предложили Аджайи и Эбахон,- думал Петр.- И теперь пытаются прощупать меня. Сначала припугнуть, похитив и доставив в логово профессиональных убийц, а потом... чего они хотят потом?"

- Что же дальше, господин полковник?- неожиданно голос Петра стал хриплым.

"Волнуюсь",- невольно признался он самому себе.

Штангер тоже заметил это, по его тонким губам скользнула слабая улыбка.

- Эти лица понимают, что маршал Эбахон ведет торг за нефть, которую бог так неразумно поместил под здешними болотами. Но в каждом торге есть предельная цена, дальше которой дело становится невыгодным. И лица, которые поручили мне поговорить с вами, готовы предложить вам хорошие условия... для сотрудничества.

Петру вдруг стало весело: такого поворота событий он не ожидал.

- Короче говоря, меня хотя купить? Заплатить за сведения о планах Эбахона?

Штангер поморщился:
- Сейчас вы скажете, что не все продается, а я отвечу вам, что продается все, дело только в цене. Давайте же будем деловыми людьми, господин Николаев. Вам заплатят достаточно хорошо, чтобы вы могли в дальнейшем заниматься вашей африканистикой в каком-нибудь солидном университете: ей-богу, журналистика хороша только до определенного возраста. Да и мне, как вы догадываетесь, пора на заслуженный отдых: писать книжки о приключениях и ходить по воскресеньям в церковь. Или еще лучше - стать миссионером и нести слово божье где-нибудь в джунглях Малайи. Так как же?

- А если я не приму предложение этих... очень важных лиц?
- Тогда...- Штангер вздохнул и развел руки.- Тогда, как вы понимаете, остается только одно... Мне будет очень жаль, но на войне погибают не только солдаты, иногда пули настигают и журналистов.
- Слушайте, вы!- разозлился Петр.- Меня запугивают с того самого дня, как только мы оказались в Поречье.

Он вскочил с кресла и теперь стоял лицом к лицу со Штангером, глядя ему прямо в глаза.

- Питер!- раздался вдруг за его спиной знакомый голос, и, обернувшись, он увидел стоящего на пороге Жака.

ГЛАВА 7
Да, это был Жак, все такой же, каким запомнился он Петру, когда они встретились впервые: белокурый, зеленоглазый, с кожей, желтоватой от противомалярийных таблеток. Только теперь он был в мешковатой пятнистой форме командос с тяжелым кольтом на бедре, с малиновым беретом на левой руке.

- Питер,- повторил Жак.

Не обращая внимания на хмурящегося Штангера, он схватил руку Петра.

- Ну вот и хорошо!- заговорил он.- Вот и отлично! Теперь все будет как надо...
- Слушай, Френчи!- прервал его Штангер.- У нас с господином советником деловой разговор.

Жак обернулся к немцу:
- Питер Николаев - мой друг, Штангер.

Голос его был тверд и жесток - такого голоса у него Петр еще никогда не слыхал.

Штангер хмыкнул и, внезапно повернувшись на каблуках, пошел к своему столу. Жак не спускал с него глаз, готовый предупредить любое неожиданное движение немца.

Но Штангер уже овладел собой.

- Я уважаю мужскую дружбу,- сказал он, усаживаясь за стол.- Мистер Николаев - твердый орешек, и мне это нравится. Настолько нравится, что я не отпущу его к маршалу. Твой друг будет с нами всю кампанию, до самого конца.
- Кстати,- усмехнулся Жак.- Мой радист принял радиограмму: маршал в ярости из-за этого фокуса с похищением. Он требует, чтобы ты немедленно к нему явился. И вместе с...

Он указал взглядом на Петра.

- Пошел он... ко всем чертям!- вдруг взорвался Штангер.- Эти кафиры воображают, что если они платят мне свои вонючие гроши, они могут помыкать мной, Рольфом Штангером! Не поеду!
- Поедешь, Рольф,- твердо сказал Жак.- Или ты хочешь, чтобы война началась с разгрома солдатами Эбахона Кодо-2? Эбахон не майор Нначи, он не посмотрит на фальшивые красные кресты, которые мы намалевали на стенах этого барака.
- Я разгоню всю его черномазую сволочь,- уже тише возразил Штангер.
- Наши солдаты тоже черные. А белые, кроме нас с тобою да Кувье, нюхали порох только на полигонах.
- Ребята нас поддержат. Толстый Гуссенс, Кор, Ренар, Кэннон, все...

Жак покачал головой:
- Они приехали сюда зарабатывать деньги, а не защищать твои амбиции. Ты портишь мне бизнес, Рольф...

Вспышка гнева обессилила Штангера, он обмяк, лицо его потускнело. В конце концов, этот человек был всего-навсего амбициозным неудачником во всей своей жизни...

- Ладно, я поеду...- выдохнул он.
- Ты поедешь один, без Питера,- спокойно продолжал Жак.- Так мне будет спокойнее. Скажешь, что господин советник сам договорился с тобою о встрече...- Он кинул быстрый взгляд на Петра.- Что у вас с ним... деловые отношения еще с Луиса: мистер Николаев даже встречал тебя в аэропорту, когда вы только что прилетели в Гвианию.
- Ну?- буркнул Штангер.
- И еще. Скажешь, что господин советник сам вернется в Обоко, как только найдет это нужным...

Жак обернулся к Петру, с интересом наблюдавшему всю эту сцену, и положил ему руку на плечо:
- Ты ведь не захочешь покидать нас так быстро, Питер?

И Петр понял: настаивать на возвращении не следует.
- Вот только... как с Анджеем?- сказал он.
- О'кэй!- обрадовался Жак.- С разрешения господина полковника я сейчас же пошлю своих парней, кто поизворотливей. И они посмотрят, что можно сделать...

Он кинул взгляд на Штангера, явно довольного ходом событий.

Жак натянул берет, поправил брезентовый ремень с тяжелой кобурой и продолжал:
- Не беспокойся, Рольф. Пока ты будешь в Обоко, господин советник побудет со мною...

...Выйдя из штаба, они подошли к пятнистому "джипу" Жака, забрызганному красной грязью, помятому и исцарапанному сучьями. Два черных солдата в видавшей виды залатанной форме сидели развалившись на заднем сиденье возле пулемета. Завидя Жака, они подтянулись, но остались сидеть.

Жак ловко вскочил на место водителя и взялся за баранку.

- Залезай, Питер!
- Подожди!

Петр положил руку ему на плечо:
- Почему ты все время именуешь меня... советником? Неужели и ты веришь этой ерунде, распространяемой по приказу Эбахона?
- А почему бы нет?- пожал плечами Жак.- Это ведь политика! А в политике возможно все.
- Эбахон шантажирует меня. Он хочет сыграть на моем присутствии здесь, чтобы шантажировать своих хозяев. А если я буду мешать ему в этой интриге... он... уберет тебя.- Петр опустил голову, понимая, что Жак не поверит тому, что он сейчас скажет. И все же сказал:
- Сначала он расправится с моими коллегами. По очереди.
- Не посмеет,- рассмеялся Жак.- И вообще... Все это чушь! Со мной ты в безопасности. Садись в машину!

Петр вздохнул и последовал его приглашению, чувствуя на себе настороженные взгляды сидящих сзади десантников.

- Телохранители?

Жак тронул машину.

- Санди и Манди. Отличные ребята. Я им внушаю не доверять никому, и в первую очередь белым.
- Невысокого же ты мнения о своих собратьях по оружию!
- Мы не собратья. Они - "псы войны", наемники, а я - инструктор.
- Разница?

Жак притормозил у ворот лепрозория, дожидаясь, пока их откроет все тот же солдат, которого Петр видел еще утром.

- Штангер и его парни прибыли сражаться, а я обучал солдат, солдат третьей дивизии, входившей еще в гвианийскую армию.
- Значит, ты здесь уже давно?
- С полгода...

Они выехали на проселок и свернули налево, поднимаясь в холмы, покрытые редким колючим кустарником. Оба молчали, думая о своем.

Жак молчал, внимательно глядя вперед, под колеса, стараясь, чтобы они не соскользнули в глубокую, заполненную красной водой колею. Руки его крепко держали баранку.

- Тут неподалеку маленькая миссия, всего две монахини - сестра Урсула и сестра Цецилия. Я жил у них, еще когда Кодо-2 не заняла лепрозорий. Будет время - расскажу обо всем этом подробнее.

Они ехали еще с полчаса, потом свернули в густой лес, на широкую тропу, покрытую толстым слоем прелых коричневых листьев. Здесь было сыро и душно, ветви, образовавшие где-то вверху плотную зеленую крышу, не пропускали солнечные лучи.

Вокруг стояла глухая тишина, нарушаемая лишь шумом двигателя "джипа" да треском сучьев под его колесами. Дорога через лес заняла минут двадцать, но наконец они выехали на просторную поляну. Там стоял маленький белый домик с черным деревянным крестом на крыше и невысокой башенкой, на верхней площадке которой зеленел медный колокол.

Вокруг дома был разбит апельсиновый сад: крупные золотые плоды, как новогодние шары, ярко светились в темной листве невысоких деревьев. Тут же был и огород: зеленые грядки выглядели заботливо ухоженными.

У двери, ведущей в дом, стоял забрызганный грязью "лендровер", капот его был поднят, и в двигателе копался человек в синем выгоревшем комбинезоне. Услышав подъезжающий "джип", он поднял перепачканное маслом лицо... и Петр узнал его: это был Роберт Рекорд!

- Хэлло, Жорж!- крикнул Роберт и помахал рукой. Жак бросил быстрый взгляд на Петра:
- Жорж... это я. Жорж Шевалье - мое настоящее имя. Помнишь, я тебе говорил... А это - Боб, Роберт Рекорд, шофер миссии. Отличный парень!
- Я знаю.- Петр привстал на сиденье.- Хэлло, Боб!
- Питер?

Роберт поспешно принялся вытирать замасленные руки чистой тряпкой.

- Кого вы привезли, мистер Шевалье?- раздался приятный женский голос, и Петр увидел вышедшую на крыльцо монахиню, совсем еще молоденькую, полненькую, румяную. Она безуспешно пыталась придать своему лицу выражение строгости.
- Сестра Цецилия,- шепнул Петру Жак и поклонился монахине.- Это мой друг, сестра.

Петр тоже склонил голову, а когда поднял взгляд, на крыльце появилась еще одна монахиня - в черном одеянии и большом белом головном уборе... Элинор!

- Сестра Урсула,- продолжал вполголоса Жак.- Ведьма! И ханжа к тому же...- Лицо его неожиданно стало постным.- Этот человек...- начал было он.
- Я все слышала, месье Шевалье!- строго перебила его Элинор.

Она сделала сестре Цецилии знак удалиться.

- Это же Питер... Питер Николаев!- не выдержал Боб, все еще продолжающий тереть тряпкой свои замасленные руки.

Элинор нетерпеливо обернулась к Жаку, который хотел было дать какие-то инструкции своим телохранителям:
- Пусть не отъезжают слишком далеко и надолго, месье Шевалье. Надеюсь, вы помните, о чем мы с вами договаривались.
- Ведьма!- вполголоса выругался Жак, обращаясь к Петру.- Видишь ли, она меня отсюда выставила... неделю назад. Мол, смущаю Цецилию. А Цецилия сама кого хочешь смутит. Каждая жилочка в ней играет!

Он обернулся к телохранителям:
- Санди! Манди! В лагерь, и чтобы ровно через три часа быть здесь.

...В миссию они попали как раз к ленчу, и монахини усадили их за большой круглый стол в пустой, недавно побеленной комнате, служившей столовой. Жак сразу же сунул было нос в большую суповую миску, красовавшуюся в центре, но под строгим взглядом Элинор поспешил опустить приподнятую им крышку супницы.

- Возблагодарим господа бога нашего...- сказала Элинор и подняла взор к небу, губы ее зашевелились в молитве.

Сестра Цецилия тоже сложила молитвенно руки, но под насмешливо-дерзким взглядом Жака вдруг покраснела: мысли ее были явно не на небе.

Жак по-мальчишески скорчил физиономию.

- Я предупреждаю вас в последний раз, месье Шевалье!- строго сказала, окончив молиться Элинор, и позвонила в маленький серебряный колокольчик, стоявший перед нею на белоснежной скатерти.

Вошла толстая негритянка в белом переднике и чепце, принялась разливать по тарелкам протертый зеленовато-коричневый суп. Жак и сестра Цецилия быстро заработали ложками; Элинор ела так, будто выполняет суровый долг; Петр глотал безвкусное варево из вежливости, через силу; все время молчавший Роберт, съев две-три ложки, со вздохом отодвинул тарелку.

За едой, как понял Петр, здесь разговаривать не полагалось.

После жесткого бифштекса и консервированного компота на десерт монахини опять помолились и разом встали из-за стола.

- Сестра Цецилия и мистер Рекорд собирались съездить в город за продуктами,- объявила гостям Элинор. Цецилия и Боб удивленно посмотрели на нее.- Не будем их задерживать. А вас, джентльмены, я попрошу в мой кабинет.

Роберт пошел к двери, сестра Цецилия уныло поплелась следом за ним, провожаемая строгим взглядом Элинор. Когда дверь за ними закрылась. Жак вскочил.

- Я сейчас,- бросил он на бегу.- Хочу попросить Боба об одном дельце в городе...

Элинор нахмурилась, хотела что-то сказать, но сдержалась.

"Э, да не такая уж ты смиренная монахиня",- подумал Петр. И ему вспомнилось, как когда-то в лесу, по дороге в Каруну, эта женщина обратила в бегство бандитов, остановивших их машину. Правда, тогда она была жрицей не смиренного бледнолицего Христа, а буйного африканского бога Ошуна [Ошун - один из богов у западноафриканского народа йоруба].

- Пойдемте же в кабинет, Питер,- с горечью сказала Элинор, проводив взглядом неугомонного француза.- Его мы дождемся не скоро!

В ее словах Петру почудилось нечто совсем не монашеское: это была ревность, самая настоящая ревность И Петр... да, он понял, что сейчас завидует этому ловкачу Жаку, как завидовал когда-то американцу Джерри Смиту, которого непонятно за что полюбила Элинор в Луисе и который покончил самоубийством... в сущности, из-за нее.

Кабинет Элинор оказался маленькой тесной комнаткой с однотумбовым письменным столом, на котором лежали аккуратными стопками сложенные книги, с креслом-качалкой и двумя грубыми стульями, сколоченными местными умельцами. На одной стене висел большой деревянный крест красного дерева, у другой стоял мольберт, накрытый куском пестрой материи. Рядом, лицевой стороной к стене громоздилось несколько натянутых на подрамники холстов. У окна на зеленом военном ящике с красным крестом красовался американский приемник "Зенит" с выдвинутой антенной.

Элинор подвинула кресло-качалку к окну и села так, чтобы видеть происходящее во дворе, где Жак что-то оживленно говорил хмурому Роберту, не сводя глаз с сестры Цецилии.

Вдруг Элинор возмущенно фыркнула, приподнялась в кресле, хотела было что-то крикнуть в раскрытое окно, но только вздохнула.

- Старая я стала, да?- неожиданно спросила она Петра, стараясь не смотреть во двор.- Не спорьте, я знаю. Только бедный Боб еще сносит мое брюзжание...

Это было сказано с такой тоской, что у Петра сжалось сердце. Он порывисто схватил тонкую узкую руку, лежащую на подлокотнике кресла-качалки, и неожиданно для самого себя поцеловал ее. Он ожидал, что Элинор отдернет ее, но она только печально улыбнулась своими большими изумрудными глазами и склонила голову, пряча побледневшее лицо.

- Поздно,- прошептала она,- поздно, Питер.

Перед ним сидела монахиня, усталая женщина с душой, истерзанной чувством вины перед собою, перед ним, перед Робертом, перед Цецилией, перед Жаком, перед Африкой, перед всем миром и всем человечеством.

И Петр понял, что все эти годы он думал о ней, не признаваясь в этом даже себе.

- Воздух!- вдруг раздался во дворе крик Жака. И сейчас же над их головами взорвался рев самолета, пронесшегося на бреющем полете над самой крышей.
- Война,- сказала Элинор.

ГЛАВА 8
- Война?

Петр повторил это слово сначал по-английски, как произнесла его Элинор, затем по-русски.

Война... И вдруг рев самолета, только что промчавшегося над крышей домика, затерянного в буше Западной Африки, перенес его в далекое детство, когда слово "война" было повседневным и обыденным, а сама война наполняла своим дыханием каждую минуту его жизни.

Нет, ему не довелось принять участие в сражениях. Война для него была горящим санитарным поездом, в котором он с матерью уезжал в июньские дни сорок первого из Крыма. Поезд вывозил раненых бойцов и командиров, лечившихся в Крыму после финской войны, но в переполненные вагоны, в купе, где уже было по восемь человек, по требованию этих искалеченных, изувеченных мужчин сажали детишек, женщин, стариков и старух...

И где-то в украинской степи, голой, без единого кустика, на плоской равнине, Петр вдруг впервые услышал стремительный рев над головой... Потом был ад, был грохот, было желтое пламя и опять наводящий ледяной страх рев самолета, вой бомб, несущихся к развороченной, горящей земле...

Он увидел себя прижатым матерью к сырым комьям чернозема возле свежей, только что появившейся ямы и услышал, как вой самолетов стихает и грохот уже не заглушает стоны раненых и треск горящих вагонов.

- Лежи здесь!- хриплым голосом крикнула ему мать и побежала на помощь туда, откуда слышались эти страшные, нечеловеческие стоны.

Война была для Петра и пустым старомодным буфетом, который он, когда мать уходила на работу, каждый день обыскивал в поисках еды, зная, что ничего не найдет. Еды не было, и Петр потом, много лет спустя, удивлялся, почему он все искал что-то в буфете, прекрасно зная, что буфет пуст. Голод был сильнее его разума.

Война была и эвакуацией, и холодным уральским клубом, в зале и на сцене которого ютились женщины и дети, пока отцы их днем и ночью, в любую погоду возводили вывезенный из-под бомбежек завод и прямо под открытым небом пускали станки: фронт не мог ждать ни одной минуты.

И вот теперь война пришла сюда.

Элинор повернула ручку радиоприемника, и в комнату ворвался голос майора Нначи, главы военного правительства Гвиании:
- ...иские монополии не впервые в Африке делают ставку на раскольников и сепаратистов,- говорил Нначи.- Не впервые прибегают они к провокациям, чтобы стравливать между собою племена и народности, населяющие и нашу страну.
- Подполковник Эбахон знает, кто направлял в эти дни действия погромщиков. Он знает, кто оплатил убийства его соотечественников. Это прежде всего "Шелл" - "Би Пи", нефтяной спрут, понявший, что народ Гвиании будет защищать свои национальные богатства от разграбления...
- Дорогие сограждане!- Голос Нначи дрожал от волнения.- Подполковник Эбахон не скрывает, что мятеж в Поречье готовился долго и тщательно. Он хочет представить дело так, будто весь народ идонго требует отделения Поречья, будто весь народ идонго готов умереть в борьбе за раскол с оружием в руках. Это гнусная ложь.

Лучшие сыны идонго против сепаратистов. И клика Эбахона обрушивает на них жесточайший террор. Убит майор Даджума, убит капитан Окафор, майор Нзеку... Я мог бы продолжить этот список преступлений, совершенных сегодня раскольниками.

Как глава военного правительства Гвиании, я отдал приказ частям национальной армии перейти Бамуангу и подавить мятеж в Поречье. Наши части уже вышли к Бамуанге, мост через которую мятежники успели взорвать. Мы хотим избежать напрасного кровопролития, и поэтому авиации дан приказ со вершить лишь разведывательные полеты...

Элинор выключила радиоприемник.

- Это нас не спасет,- раздался с порога насмешливый голос Жака.

Он стоял, скрестив руки на груди, прислонившись плечом к притолоке. Из-за его спины виднелось хмурое лицо Роберта и бледное сестры Цецилии.

- У каждого свой путь к спасению, месье,- холодно отрезала Элинор.- Все мы знали, что нас здесь ожидает.

Жак поднес ладонь к козырьку своего берета:
- Но раз маойр Нначи обещал нам, что пока бомбежек не будет, советую не откладывать поездку в Обоко... Продукты должны подскочить в цене, и надо успеть сделать запасы...

Элинор сухо кивнула. Жак обернулся к Петру:
- Я оставлю тебя здесь на часок-другой... если не возражаешь. Боб обещал меня забросить к моим парням. Это недалеко, минут двадцать езды отсюда. Проверю, не разбежались ли они там при виде первого федерального самолета, и обратно.
- Езжайте,- нетерпеливо оборвала его Элинор.- Никто вашего друга здесь не обидит!

Жак махнул Петру рукой и шагнул за порог, тесня перед собою Роберта и сестру Цецилию.

Мотор "джипа" взревел и вскоре затих где-то в зарослях.

- Вы, наверное, удивились, увидев меня... в этом?- неожиданно сказала Элинор и коснулась руками своего черного одеяния.
- Удивился. Левая художница, жрица бога Ошун - и монахиня!

Элинор нахмурилась, но он сделал вид, что не заметил:
- А ведь Роберт вас так любил! Не нужно быть слишком проницательным, чтобы увидеть это.

Лицо Элинор немного смягчилось.
- Знаю.
- Вы сказали, все мы знали, что нас здесь ожидает. А Роберт? Он знает, что никогда не добьется своего счастья?
- Он упрямый, Роберт. Он всегда был упрямым!
- И все же вы... вы стали монахиней?

Элинор подняла голову, и Петр увидел в ее глазах боль:
- Вы дьявол, Питер! Вы говорите о том, от чего я решила отказаться навсегда. Зачем вы приехали сюда?
- А вы?
- Я...- Она глубоко вздохнула.- Со мною все проще, чем вы думаете. Я искала место на земном шаре, где бы я могла быть полезна людям. Самым несчастным, самым отчаявшимся.
- И выбрали лепрозорий?
- Да. Католическая организация "Каритас" давала объявления в газетах. Они искали людей в свои миссии в Поречье. Это было сразу же, как только к власти пришел майор Нначи
- Но, насколько я знаю, в Поречье всегда было более чем достаточно католических миссий.
- "Каритас" решила удвоить их число. Губернатор Эбахон приветствовал это. Вы же знаете, он сам католик и воспитывался в католической семье.
- Для его папаши богом была звонкая монета.
- Не кощунствуйте, Питер!

Петр встал и прошелся по комнате, потом остановился перед Элинор:
- Хорошо! "Каритас" искала миссионеров... Вернее, тех, кто согласился бы поехать в новые миссии в Поречье. А Боб? Как он оказался здесь?
- Когда он узнал, что я уезжаю в Поречье, он тоже пошел в "Каритас". Святые отцы предложили ему работу шофера... в миссии, которую должна была открыть я, рядом с лепрозорием.
- Но... почему вы... и именно сюда, в Поречье? Неужели же нигде в Африке или Азии не нашлось для вас другого лепрозория?
- Я просила самое трудное место. Самое трудное!
- Не понимаю. Почему оно самое трудное?
- Потому, что здесь будет война,- твердо ответила Элинор.
- И вы знали об этом заранее?

Петр даже подался вперед...

- "Каритас" знала об этом...
- А что еще знала "Каритас"? Что губернатор Эбахон пойдет на раскол Гвиании? Что "Шелл" оплатит очередной погром идонго? Кстати, насколько я знаю, "Каритас" французская организация. Откуда же святые отцы знали о замыслах английской компании "Шелл"?
- Я давно не интересуюсь политикой. В жизни достаточно грязи...- Элинор встала.- Что здесь будет война, знала не только "Каритас". Ваш друг француз - его все зовут здесь Френчи - приехал сюда раньше меня... И совсем не для того, чтобы спасать несчастных близнецов или укреплять веру гниющих заживо прокаженных. Он готовит убийц. Спросите, от кого он знает об этой войне - от "Каритас", "Шелл" или губернатора Эбахона? Вот, кстати, и он сам...

На поляну на бешеной скорости выскочил пятнистый "джип" с базукой на крыше кабины. За рулем сидел черный командос, еще двое - Санди и Манди, телохранители Жака,- восседали на заднем сиденье.

Жак, легко выпрыгнувший из машины, заметил, что на него смотрят из окна.
- Хэлло!- помахал он рукой.- Мои парни встретили нас на дороге. Они ехали сюда, чтобы забрать нас в лагерь. Надеюсь, сестра Урсула согласится отпустить русского безбожника вместе со мною? Конечно, у нас не воскресная школа, но я думаю показать ему кое-что не менее интересное! Питер, побыстрее! Каша заваривается серьезная. Командос федералов переправились через Бамуангу!
- От этого не уйти,- тихо сказала Элинор.
- А вы?

Она махнула рукой и отвернулась.

...Жак сам вел машину, отправив своего шофера на заднее сиденье, к телохранителям. Да и
дорогу-то назвать дорогой было трудно - заполненные водой колеи, петляющие в мрачном сыром лесу от прогалины к прогалине, по толстому ковру прелых листьев, сквозь который не пробивалась ни одна тропинка. Лес вокруг казался пустым, не слышалось даже птичьего щебетанья, гул двигателя разбивался о могучие стволы махагони и терялся в сыром полумраке.

До лагеря командос и в самом деле оказалось минут двадцать езды. Лес стал постепенно светлеть, могучие великаны деревья нехотя расступались, и кое-где на земле уясе лежали яркие солнечные пятна, пробивалась трава, тянулись к свету ветви кустарника. Желтые, зеленые, коричневые, черные пятна - все вокруг было похоже здесь на маскировочный костюм десантника, и немудрено, что Петр не заметил пост у въезда в лагерь до тех пор, пока два чернокожих солдата с автоматами в руках не преградили дорогу "джипу", бесшумно появившись неизвестно откуда.

Жак довольно кашлянул и обернулся к Петру:
- Молодцы! Кое-чему мне их все же удалось научить. Дальше придется немного пройтись...

Они прошли метров двести по чуть заметной тропинке, и дважды их останавливали часовые. Увидев Жака, они поспешно козыряли, но Петр чувствовал даже спиной их подозрительные взгляды, недоумевающие, что нужно здесь этому белому в штатской одежде.

Затем лес опять стал густеть, потемнел, а между могучих стволов Петр увидел пятнистые палатки. Возле них бродили или сидели чернокожие командос в расстегнутых пятнистых куртках, многие - босиком. Чадили жаровни, тяжело пахло пригоревшим пальмовым маслом.

Пройдя лагерь, они неожиданно оказались на крошечной, залитой солнцем, окруженной кустами поляне, где стояли две палатки - маленькая и большая.

Возле большой на расстеленном брезенте играли в карты четверо белых. Пятнистые кепи с длинными козырьками и надзатыльниками надежно укрывали от солнечных лучей их лица и шеи.

Около маленькой палатки, на сколоченном из стволов молодых деревьев столе попискивала рация, и над ней колдовал черный радист в наушниках, в полной боевой форме.

- Хэлло, Френчи!- поднялся с брезента высокий парень. Он был широкоплеч и могуч торсом, но лицо поражало удивительно детским выражением. Петр не сразу понял, что все дело в глазах, огромных, ярко-синих, и в школьной, аккуратной до отвращения прическе.

- Это - Бенджи, американец,- представил его Жак.- У парня только два недостатка - никогда нет денег и слишком большой рост. В атаке он возвышается над всеми ровно на целую голову. Целую... пока...

Бенджи широко улыбнулся, показав два ряда красивых белых, зубов:
- Это мы еще посмотрим, босс!
- А это - Грилло, латиноамериканец,- продолжал Жак. Грилло бросил на Петра пронзительный взгляд антрацитовых глаз и насмешливо кивнул.
- Мафиозо. Был телохранителем одного из главарей мафии в Нью-Йорке. Да вот не уберег хозяина... и смотался. Так ведь, Грилло?

Мафиозо сверкнул глазами, но ничего не ответил, продолжая тасовать карты.

- Юношу зовут Денни,- кивнул Жак на паренька лет шестнадцати, сидевшего на корточках и поспешно вскочившего, как только очередь представляться дошла до него. Его лицо с уже начавшим пробиваться пушком залилось краской, он был тщедушен и узкоплеч, тонкие губы, приоткрывшие в смущенной улыбке рот, обнажали редкие и неровные прокуренные зубы.
- Сбежал из школы. Англичанин. Утверждает, что ему двадцать, прибавляет года три-четыре. Ведь так, Денни?
- Никак нет, сэр!- вытянулся Денни, испуганно глядя на Жака.
- Да ты не бойся! Если уж эти барыги в Лондоне решили, что ты годен для нашей грязной работы, мне-то уж совсем наплевать! Домой, во всяком случае, я тебя не отправлю!

И Жак обернулся к четвертому, лениво развалившемуся на брезенте и поигрывавшему связкой каких-то брелоков. Был он старше всех, лет сорока - сорока пяти, грузен и седовлас, с тяжелой, выдающейся вперед челюстью и маленькими колючими глазками под густыми, кустистыми бровями.

- Дювалье,- коротко представил его Жак.- Мой заместитель. И земляк - из Марселя.
- Добавь еще ОАС [секретная организация французских "ультра", действовавшая против алжирских патриотов во время борьбы Алжира за независимость], а потом СЕДЕСЕ [французская разведывательная служба],- хрипло пробормотал Дювалье.
- Да, бывший агент ведомства Фоккара [бывший французский министр, направлявший борьбу против африканских патриотов],- согласился с ним Жак и положил руку на плечо Петра:
- А это русский журналист. Мой друг.
- Ого!- вырвалось у Дювалье.

Остальные промолчали, но на лицах их было удивление, смешанное с растерянностью.

- Я слышал, что русские замешаны как-то в этом деле,- неуверенно сказал затем американец Бенджи.- Вчера в баре болтали, что при губернаторе есть даже их человек.
- И я слышал,- процедил сквозь зубы Грилло.
- Значит... мы с ними снова союзники? Как во второй мировой?- опять заливаясь краской, смущенно спросил юный Денни.
- Ерунда,- отрезал Дювалье.- Даже если наши минометы будут стоять рядом, они будут бить с разных идеологических позиций!

Жак улыбнулся, и все остальные рассмеялись.

- Маста!- вдруг крикнул черный радист у палатки, сдергивая большие губчатые наушники.

Жак кивнул и поспешил к рации. Он сел на брезентовый стул и взял наушники.

Минуту или две Жак слушал молча, потом взял микрофон.

- О'кэй! О'кэй!- повторял он.- Слушаюсь, сэр... Наконец он снял наушники и протянул их радисту.
- Ну?- хрипло спросил его Дювалье.
- Полковник Штангер назначен командующим армии Поречья. Я - командиром Кодо-2.
- Но ведь у тебя контракт... ты - инструктор!- удивился Бенджи.- Ты же не из нас, не из "серых гусей"!

Жак обернулся к Петру:а
- И для тебя тоже есть новости.