Литература

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. РЕКВИЕМ
В повседневной жизни случаются события необъяснимые. Кажется, что их планирует какая-то неведомая сила, которая предвидит их ход задолго вперед. Для всех окружающих подобные события имеют только сиюминутное значение, и их связь с тем, что произойдет завтра, через месяц, через год или через какое-то неопределенное время, не просматривается. Но события эти обязательно произойдут как результат того, что произошло сегодня на наших глазах.

Немногие очевидцы вспомнят, что начало случившемуся было положено уже много лет назад и что они были свидетелями, как оно закладывалось, большинство же не вспомнят ничего.

За такими событиями, если поискать, окажутся реальные люди, которые их спланировали и подготовили. Они предвидели, что заряженное ружье, повешенное на стену, обязательно выстрелит, что Реквием, прозвучавший сегодня, будет повторен в свое время. Ведь реквиемы для того и сочиняются, чтобы их повторяли.
***

24 октября 1960 года Организация Объединенных Наций праздновала свой пятнадцатый юбилей. Давно уже стало традицией отмечать день ООН большим концертом в зале Генеральной Ассамблеи. Концерт транслируется по радио и телевидению на весь мир, и его можно послушать в этот день в любой точке земного шара.

Право выбора концертной программы традиционно принадлежит генеральному секретарю. Самые лучшие оркестры и исполнители мира добиваются чести выступить хотя бы один раз в зале Генеральной Ассамблеи. Выбор исполнителей практически не ограничен, и сделать его не так легко. Выбрать надо лучших из лучших, нельзя дать повода для обид. И все же генеральный секретарь имеет другие заботы, у него не всегда находится время заниматься этим. Получается так, что подбор исполнителей для концерта в день ООН, как и многие другие вопросы, решает шеф кабинета. При Хаммаршельде эти функции выполнял Эндрю Кордье. Он вызвал к себе директора из радиослужбы.

- Не пора ли в день юбилея ООН дать что-то величественное, значительное?- сказал ему Кордье.- Вы все время приглашаете оркестры из Европы. Но здесь есть свои. Дагу очень нравится дирижер Юджин Орманди из Филадельфии, давайте-ка пригласим его оркестр.

- Думаю, что это не проблема,- сказал директор,- и Орманди согласится. А что попросим исполнить?

Кордье задумался.

- Вы знаете, в последнее время Дага очень тянет на Реквиемы то Моцарта, то Верди. Надо подобрать что-то в этом роде, с хором и солистами.
- В день юбилея Реквием как-то неудобно,- возразил директор.- Мы же не собираемся никого хоронить.
- Молодой человек,- сказал назидательно Кордье,- Реквием всегда может пригодиться.
- Все-таки неудобно,- заметил директор.- Если вы хотите что-то значительное, давайте попробуем Девятую симфонию Бетховена с голосами. Раньше мы заканчивали наши концерты последней частью симфонии. А почему бы не исполнить ее полностью? В ней есть все - и печаль, и героика, и надежда.
- Ну вот и прекрасно!- одобрил Кордье.- Договаривайтесь с Орманди. Будет играть Девятую симфонию целиком. Не забудьте пригласить хороших солистов.

Директор ушел. Через несколько минут к Кордье зашел Ральф Банч.

- Вот хорошо, что ты заглянул,- обратился Кордье к Банчу.- Только что был у меня директор радио. Решили на пятнадцатилетие ООН пригласить Юджина Орманди. Будет исполняться Девятая симфония Бетховена.

Банч сказал:
- Одобряю. Даг любит Бетховена.
- Не в этом дело,- сказал Кордье.- Я не мог объяснить директору, что нам нужен Реквием.
- А ты думаешь, нам сейчас нужен Реквием?- спросил Банч.
- Ну ты-то должен понимать это!- сказал Кордье с некоторым раздражением.- ООН существует пятнадцать лет. А мы уже потеряли несколько человек. Чего стоит одно убийство графа Бернадотта! А ты сам разве не подвергался опасности, когда вел посреднические переговоры на Ближнем Востоке?
- Да,- сказал Банч,- никто из нас не застрахован ни от вражеской пули, ни от кинжала фанатика.
- Вот видишь,- заметил Кордье,- ты знаешь об этом по собственному опыту. А мы должны думать о Даге. В последние годы круг тех, кто недоволен им, растет. Французы ненавидят его за Африку, бельгийцы - за Конго. Англичан он выводит из себя: лезет куда не надо, всем навязывает свое кредо, подсовывает услуги ООН там, где они не хотят ее видеть. Это может печально кончиться.
- Хорошо,- сказал Банч,- найдем кого-нибудь, чтобы написал торжественное вступление, а Даг сам его поправит!
- Ну разумеется,- подтвердил Кордье.- Я позабочусь об этом.

Разговор этот состоялся за год до гибели Хаммаршельда. 24 октября 1960 года в зале Генеральной Ассамблеи целиком исполнялась Девятая симфония Бетховена. Перед ее исполнением выступил Даг Хаммаршельд. Он говорил:

"Когда начинает звучать Девятая симфония, мы вступаем в драму суровых конфликтов и темных угроз... Мы принимаем участие в напряженной борьбе противоречивых интересов и идеологий, которой до сих пор была отмечена история человечества, но мы не можем терять веру в то, что за первой частью придет день, когда зазвучит четвертая часть...

"Путь Бетховена в его Девятой симфонии - это и тот путь, по которому шли авторы преамбулы Устава. Он начинается с признания угрозы, под которой мы все живем, и призывает к необходимости спасти последующие поколения от ужасов войны, которая причинила человечеству неисчислимые бедствия. Она переходит к утверждению веры в достоинство и ценность человеческой личности. И она заканчивается обещанием соблюдать терпимость и жить между собой в мире, как добрые соседи, и объединять наши усилия, чтобы сохранить мир".

Когда Хаммаршельд зачитывал эти торжественные слова, он не знал, что произносит свою последнюю речь на мемориальной церемонии Дня ООН. Но в том зале было несколько человек, которые предполагали, что такое может случиться. Поэтому выступление Хаммаршельда было тщательно записано на магнитофонную пленку. Не прошло и года, как запись понадобилась.

28 сентября 1961 года сотрудники Секретариата ООН, дипломаты, делегаты XVI сессии Генеральной Ассамблеи получили извещение в траурной рамке, приглашавшее их в зал Генеральной Ассамблеи на мемориальную службу в связи с гибелью в Африке Дата Хаммаршельда. Всего за двадцать дней до этого Хаммаршельд выступал в том же зале перед Секретариатом. Теперь траурная рамка молчаливо свидетельствовала, что то выступление было действительно его лебединой песней.

Как и 8 сентября, обстановка была волнующей. На этот раз никому не нужно было говорить, что событие это из ряда вон выходящее и что надо поторопиться, чтобы найти место в зале Генеральной Ассамблеи.

Погиб генеральный секретарь, единственное лицо, облеченное полномочиями Организации; весь пятитысячный Секретариат остался без руководителя. Нового генерального секретаря еще не было. Его не только не избрали, не был даже найден приемлемый для всех кандидат на освободившийся пост. Сотрудники Секретариата, их большинство, искренне сожалели, что Хаммаршельд, который всегда стоял на их стороне, так внезапно погиб. А когда появится новый генеральный секретарь и каков он будет, скрывалось за завесой неизвестности. Это еще больше усиливало чувство потери.

Ларин на этот раз сам зашел к Невилю и предложил ему вместе пойти на мемориальную службу.

- Теперь тебя не надо упрашивать,- заметил Невиль,- никто не согласится пропустить заключительный акт трагедии, которая произошла на наших глазах.
- Да, я постараюсь не пропустить ни малейшей детали из того, что ожидает нас в зале. Места будет найти трудно, поторопимся.- Ларин подошел к Невилю и слегка приподнял его из кресла.
- Не беспокойся,- заулыбался Невиль.- Я попросил наших знакомых из охраны зарезервировать для нас те же места. Заметь, я попросил те же самые места.

Если 8 сентября зал Генеральной Ассамблеи был полон, то теперь можно было только удивляться, как он вместил столько людей. Все делегатские кресла и места для публики были заняты; люди сидели на лестницах, стояли сплошной стеной в проходах.

Два пустых кресла в директорской ложе казались непонятным вакуумом в этой тесноте, но друзья их удерживали и усадили Невиля и Ларина.

В первой части службы выступил председатель Генеральной Ассамблеи Монджи Слим из Туниса. Он был другом Хаммаршельда, а сейчас рассчитывал занять его место. Но почему-то никто не хотел его выбирать. Были исполнены "Страсти по Матфею" Баха, потом объявили небольшой перерыв.

После перерыва Невиль и Ларин вернулись на свои места. Ларин сел слева и повернулся к Невилю, чтобы поблагодарить его за предусмотрительность. Как раз когда он отвернулся от подиума, в притихшем зале вдруг зазвучал голос Хаммаршельда. Такой знакомый, четкий, такой живой... Ларин вздрогнул и повернулся к подиуму. На нем стояло пустое президентское кресло. И как будто из него звучал голос Хаммаршельда: "Когда начинает звучать Девятая симфония, мы вступаем в драму суровых конфликтов и темных угроз..."

"Этот голос... Мы слышали его совсем недавно. Эти слова - они так запомнились..." - подумал Ларин.

А голос Хаммаршельда продолжал в обычном, размеренном, спокойном и умеренном тоне, усиливая пафос, когда он говорил о величии музыки Бетховена и о значении ООН для сохранения мира.

Ларин прикрыл глаза, и тогда вера в то, что Хаммаршельд жив, что это говорил именно он, усилилась. Казалось, что произошла какая-то невероятная ошибка, никуда он не уезжал, его самолет не разбился. Он все время был здесь, может быть, в своей квартире, дописывал свой дневник и сейчас вернулся в этот зал, чтобы еще раз поведать Секретариату свою веру в него, свою веру в ООН, в благородство и величие стоящих перед нею задач.

Невиль слегка сжал руку Ларина. Ларин открыл глаза, и видение живого Хаммаршельда исчезло с пугающей внезапностью. Звучали последние слова речи:

"Мы еще только в первой части. Но как бы ни были глубоки тени, сколь бы ни были остры конфликты, сколь напряженным ни было бы недоверие, проявляющееся в том, что говорится и делается в этом мире, и отражающееся в этом зале и в этом здании, нам не позволено забывать, что у нас слишком много общего, что мы разделяем значительные интересы и что мы вместе можем слишком много потерять и для самих себя, и для грядущих поколений, если мы когда-нибудь ослабим наши усилия, чтобы преодолеть трудности, и не превратим наши простые человеческие ценности, которые являются нашим общим наследством, в прочный фундамент, на котором мы сможем объединить наши силы и жить вместе в миое".

Эта речь Хаммаршельда прозвучала актуальной и возвышенной одиннадцать месяцев назад, когда он ее произносил. Такой же она была и в этот момент, когда под куполом Генеральной Ассамблеи замирало эхо записанного голоса. Он обращался к будущему, когда народам придется объединиться, чтобы сломить силы, которые попытаются нарушить мир.

Невиль тронул Юрия за плечо.

- Ну что же, мой дорогой,- прошептал он ему на ухо,- а сейчас будет Реквием. С собственным предисловием Хаммаршельда.

Ларин развернул программу мемориальной службы, поданную Невилем: в траурной рамке черная эмблема ООН; слова: "В память 17 сентября 1961 года" - и имена погибших в этот день. После речи Хаммаршельда будет исполнена Девятая симфония Бетховена. Дирижер - Юджин Орманди.

Слова речи Хаммаршельда как бы сливались с этой волнующей и величественной музыкой, и она действительно звучала как Реквием.

После мемориального концерта Ларин предложил Невилю поужинать в соседнем ресторане. Он открылся недавно напротив здания ООН, там, где на гранитной стене высечены слова пророка Исайи: "И перекуют они мечи на орала, и не будут они больше знать войны". Предприимчивый владелец на смотровой площадке над стеной протянул рейки, накрыл их прозрачной пленкой, внутри расставил столики, на них водрузил вазоны с цветами, и, пожалуйста,- не то оранжерея, не то ресторан.

- Я слышал, что эта площадь будет названа Даг Хаммаршельд-плас,- сказал Ларин.- Самое подходящее место, чтобы его помянуть. Но мне показалось, Невиль, что сегодня ты хочешь мне что-то рассказать.
- Это верно,- ответил Невиль.- Я заинтриговал тебя? Если не объяснить, ты бог знает что подумаешь!
- Немного озадачен,- признался Ларин.
- Проходить мимо случившегося,- сказал Невиль,- наверное, не следовало. Но теперь уже поздно. Хаммаршельда уже нет. Его скоро забудут. Мы с тобой невольные очевидцы этой трагедии. И кажется, мне случайно удалось увидеть немного больше других.
- Из того, что я услышал от тебя,- заметил Ларин,- следует, что ты не только видел, ты предвидел намного больше других.
- Ну, это ты преувеличиваешь!- воскликнул Невиль.- И предвидел не я, а другие!

Ларин заказал обед. Когда принесли аперитив, Невиль отпил большой глоток, будто хотел набраться сил, и начал свой рассказ.

- Одиннадцать месяцев назад нас с тобой не было в Нью-Йорке, но мой посол Ратна, он и сейчас был в зале, приезжал на юбилейную сессию Генеральной Ассамблеи. На концерте 24 октября он был вместе со своим другом Стюартом, английским дипломатом. Ратна был нашим верховным комиссаром в Лондоне и с тех пор знаком со Стюартом. Так вот, когда концерт окончился, Стюарт сказал послу те же самые слова: "Это был его Реквием".

Ратна - человек, умудренный опытом. Вначале он сделал вид, будто не обратил внимания на замечание Стюарта. Иначе тот сразу же замкнулся бы и, наверное, ничего не сказал. Через несколько дней представился повод, и Ратна пригласил Стюарта на обед.

Было хорошее виски и острое индийское кари. Стюарт, как и многие англичане, не был равнодушен к гаванским сигарам. Их в Нью-Йорке нет, а у посла был большой выбор - от "Партагас" до "Апмана". И коньяк, разумеется, был соответствующий. К концу обеда Стюарт был вполне расположен к беседе. Ратна незаметно вернулся к концерту по случаю дня ООН, похвалил исполнителей и высказал мнение, что Хаммаршельд был как будто взволнован и печален.

Стюарт забыл, что ранее он сам обратил внимание посла на то, что концерт звучал как Реквием. Он воскликнул:
- Вы это заметили? Поздравляю, вы наблюдательны!

Тут пришла очередь послу удивляться:
- Помилуйте, в чем же?

И Стюарт рассказал Ратне то, что ему, наверное, не терпелось рассказать кому-либо из близких друзей.
- Причиной были события в Конго,- уверенно заявил Стюарт.- Хаммаршельд ринулся в Конго очертя голову, как в омут. Его как будто подменили. Он не стал замечать никого вокруг, не слушал советников. Он задался целью, чтобы ООН взяла под контроль все Конго и спасла господство Запада в этой стране. Наивный человек. Он не понимал, что у самих западных стран были различные интересы в Конго. Американцам хотелось добиться объединения, захватить контроль над всем Конго и потеснить других. Бельгийцы и французы колебались. То им казалось, что им будет легче справиться с Конго, раздробленным по частям, и они отчаянно цеплялись за отделение провинции Катанга; то думали, что, может быть, лучше сохранить Конго единым. Англичане были не против того, чтобы присоединить Катангу к Родезии, хотя это и была чистая фантазия. У всех у них были свои шахты, свои рудники, свои вожди в многочисленных племенах Конго. ООН только путалась у них под ногами.

Хаммаршельд был неудержимым энтузиастом вмешательства ООН. Не встречая понимания у западных стран, он начал апеллировать к странам Африки и Азии, и это еще больше усложнило обстановку.

Английская миссия при ООН получала все более грозные указания из Лондона угомонить Хаммаршельда. С ним встречался сам посол ее величества, увещевал, иногда слегка грозил, но Хаммаршельда переубедить было трудно. Он уверовал, что у него есть мандат и от Совета Безопасности, и от Генеральной Ассамблеи, и вообще от всех государств - членов ООН действовать по своему разумению. Конечно, англичанам нравилось, что Хаммаршельд к тому времени разругался с русскими и Советский Союз открыто отказал ему в поддержке. Только из-за этого англичане, да и другие западники, внешне поддерживали Хаммаршельда, демонстративно оказывали ему знаки внимания. Но в действительности англичане в тот период стремились ограничить деятельность ООН в Конго.

Хаммаршельд этого как будто не понимал. Взаимная неприязнь между англичанами и Хаммаршельдом росла. Англичане начали сожалеть, что поддержали его кандидатуру на избрание генеральным секретарем ООН в 1953 году. В Лондоне находились дипломаты, которые напоминали, что отец Хаммаршельда - Яльмар был германофилом, что он еще в первую мировую войну, когда возглавлял правительство Швеции, подыгрывал Германии в ущерб интересам Англии, что во вторую мировую войну нейтралитет Швеции "был с душком": уклон был явно в сторону Гитлера, а не Черчилля. Высказывались сожаления, что англичане помогали Хаммаршельду создавать ореол борца за суверенитет ООН, превращать ООН чуть ли в суперправительство. Приглашали его в Оксфордский университет, давали ему почетные ученые степени, превозносили его речи об особой роли Секретариата ООН.

В общем, фигура Хаммаршельда и его деятельность в ООН вызывали в английских правящих кругах большие противоречия. Преобладало мнение, что его надо призвать к порядку и, как выражался Стюарт, "угомонить". Но Хаммаршельд никак не реагировал на это и даже избегал встреч с английским представителем.

Тогда Стюарту поручили побеседовать с Эндрю Кордье. Деловой контакт английская миссия поддерживала с ним давно. С ним можно было говорить напрямик.

Кордье действительно понял, как говорится, с полуслова, чего от него хотели. Обещал, как сможет, повлиять на Хаммаршельда, но тоже жаловался, что Даг становится неуправляемым, не способен прислушиваться к советам друзей. В доказательство Кордье сослался на дневник Хаммаршельда.

Стюарт объяснил послу, что Хаммаршельд в какой-то мере был близоруким человеком. С одной стороны, он держался замкнуто, казался недоступным, а с другой - в своей квартире на углу 73-й и Парк-авеню Хаммаршельд ничего не прятал - ни документы, ни письма, ни записи. Квартира охранялась круглосуточно. Но надо быть наивным, чтобы полагать, будто записи генерального секретаря никого не интересуют и охрана настолько ему верна, что не передаст кому надо все, "что плохо лежит".

Казалось, что с особой небрежностью Хаммаршельд относился к своему дневнику. Правда, записи в нем носили отвлеченный характер, уловить их связь с конкретными событиями было трудно. И вообще было неясно, дневник ли это или собрание мыслей, раздумий автора в прозе, а иногда в стихах. Часто Хаммаршельд оставлял на несколько дней этот дневник на столе с открытой страницей, только что написанной. Потом убирал его и долго к нему не притрагивался. Разумеется, копии дневника были у Кордье, а следовательно, и у американцев. И у англичан была своя копия. Как она к ним попала, Стюарт не уточнял. Все-таки личные размышления Хаммаршельда могли иметь значение для понимания мотивов его действий. На всякий случай их стоило хранить в досье на Хаммаршельда. Как этого не учитывал сам Хаммаршельд, приходится удивляться.

Кордье, зная, что англичане осведомлены о дневнике Хаммаршельда, сказал Стюарту:
- Вам же известно, что его иногда заносит. То он новый мессия бога на земле, то сам бог, а то вдруг жертва-мученик, призванный спасти человечество от всех бед через ООН.

Здесь можно сделать небольшое отступление от рассказа Стюарта.

Дневник Хаммаршельда "Вехи" был опубликован, как указывалось выше, после его смерти. Может быть, одна из записей в стихах навела тех, кто его читал, на мысль, что Хаммаршельду нужен Реквием:

"Ворота открываются: ослепленный,
"Я вижу арену.
"Тогда я выхожу, обнаженный,
"Встретить мою смерть.

"Бой начинается: холодный,
"Но ликующий, я сражаюсь,
"Пока они не набрасывают сеть.
"И я пойман.

"Я наблюдал других,
"Теперь же пойман - я,
"Привязан крепко к алтарю
"Для принесения в жертву.

"Онемело мое обнаженное тело,
"Переносит удары камней,
"Цепенеет, когда его рассекают
"И вырывают живое сердце".

Дрожь пробирает от этих жутких видений. А ведь эти слова принадлежат человеку, который на людях выглядел недоступным, невозмутимым, человеку, способному с необыкновенным упорством вести свою линию в делах ООН, и в частности в Конго.

Не удивительно, что те, кто были рядом с Хаммаршельдом и видели его на людях решительным и непоколебимым, хватались за голову, когда до них доходило то, что скрывалось в его сокровенных записях. Конечно, читать чужие записи недостойно. Но Хаммаршельд будто нарочно оставлял их на виду, а у людей, окружавших его, мораль не всегда выдерживала такие испытания.

Стюарт понимал, что Кордье был, вероятно, самым внимательным читателем записей Хаммаршельда. Он не сомневался, что охранники ему первому приносили копию каждого нового листка и Кордье тщательно приобщал его к прежним. В связи с конкретными событиями, действиями и поступками Хаммаршельда эти внешне абстрактные, отвлеченные размышления, этот разговор с самим собой, пусть даже и с долей известной рисовки, мог подсказать многое по-иезуитски хитрому уму Кордье, давая ему возможность использовать все это в своих целях для оказания влияния на Хаммаршельда.

Стюарт, может быть, и завидовал Кордье, его выгодному положению "при дворе" Хаммаршельда. Поэтому вопрос Кордье: "Каково мне?" - его оскорбил. Он непроизвольно и неоправданно резко сказал ему:
- А что вам? Неплохо! Больше свободы действий, больше маневра!

Кордье, разумеется, понял, что Стюарт прекрасно знает его "кардинальское" положение и его возможности в Секретариате. Он примирительно сказал:
- Ну, не будем вдаваться в подробности. Откровенно говоря, эти шатания Хаммаршельда из одной крайности в другую надоели. Чего ему в самом деле надо? Иногда кажется, что ему хочется себя похоронить, представить себе, "как вырвут его сердце" и какие ему воздадут почести.

Стюарта это позабавило, и он сказал:
- Ну, устройте ему Реквием так, чтобы он сам прочитал панегирик. Это будет в духе Хаммаршельда.

Кордье ответил:
- А что, неплохая идея!

Стюарт утверждал, что больше он с Кордье на эту тему не беседовал, но Кордье не тот человек, которому надо что-нибудь повторять дважды. Во всяком случае, речь Хаммаршельда 24 октября на юбилее ООН вполне смахивала на панегирик.

Рассказ Стюарта заинтересовал Ратну.

- Ратна,- заметил Невиль,- был мистиком, увлекался астрологией. Он начал более внимательно следить за деятельностью Хаммаршельда и вскоре заметил, что "кольцо вокруг него быстро и неумолимо сужалось". По мере обострения событий в Конго изоляция, может быть даже самоизоляция, Хаммаршельда росла. Было очевидно, что не только Советский Союз, который с самого начала лишил Хаммаршельда своей поддержки, но и другие три постоянных члена Совета Безопасности - Франция, Англия, а потом и США - имели какие-то сомнения на его счет. За внешней поддержкой со стороны Запада скрывалось недовольство, а может быть, и растущее недоверие к тому, что он сможет справиться с положением в Конго. Хаммаршельд начал заигрывать с послами из Азии и Африки. Посол Ратна тоже имел с ним несколько бесед. Он видел, что за напускной уверенностью Хаммаршельда скрывалась тревога: а что, если и страны Азии и Африки тоже отшатнутся от него? Приближалась XVI сессия Генеральной Ассамблеи, и ему нужно было доказать всем, что дела в Конго пошли на поправку. Поэтому Хаммаршельд принял решение о своей поездке в Африку всего за десять дней до открытия сессии Генеральной Ассамблеи. Это уже был ход ва-банк.

Чтобы проверить свои сомнения, Ратна снова встретился со Стюартом. Тот подтвердил, что Хаммаршельд потерял контроль над событиями в Конго. Ему не с чем прийти к Генеральной Ассамблее. Англичане считали, что он сам должен отправиться в Африку и попытаться договориться с Чомбе. Шли переговоры об организации пролета Хаммаршельда над территориями в Африке, которые все еще находились под контролем англичан.

Когда Ратна беседовал со Стюартом, ему принесли информационный циркуляр ООН, извещавший о том, что 8 сентября Хаммаршельд выступит перед Секретариатом.

- А это зачем?- спросил Ратна у Стюарта, показывая ему извещение.
- Это?- Стюарт посмотрел на листок.- Это Хаммаршельд в своем амплуа. Поездка не простая, все может случиться. Должна же остаться лебединая песня. Никак, наш друг Эндрю Кордье снова приложил к этому руку. Не пропадает в нем талант режиссера по постановке драм. Ничего не забывает!

- Ратна понимал,- продолжал свой рассказ Невиль,- что его личные опасения не имели достаточного веса и со стороны выглядели неубедительно. Он поделился своими сомнениями со мной. Встретились мы в делегатской гостиной. Это было утром 8 сентября. Хаммаршельд выступал в Генеральной Ассамблее через три часа. Я поверил Ратне, но это было доверие к умудренному опытом другу, личное, интимное. Разве об этом можно было говорить вслух?
- И все же ты сказал об этом мне,- заметил Ларин,- хотя и за несколько минут до выступления Хаммаршельда.
- Это получилось непроизвольно,- ответил Невиль.- Я не находил себе места. Во время обеда я все время думал о том, что мне рассказал Ратна. Когда я пригласил тебя пойти на встречу с Хаммаршельдом, ты был последним, на кого я мог переложить хотя бы часть груза моих сомнений.
- Мои предчувствия оставались при мне,- продолжал Невиль.- Одним глазом я следил за поездкой Хаммаршельда в Африку. Она проходила сложно, но была какая-то надежда, что его встреча с Чомбе все решит. И когда пришло успокоение, вдруг случилась катастрофа.

Пауза затянулась. Наконец Ларин сказал:
- Прошлого не вернешь. Но не кажется ли вам, что то, о чем вы узнали, представляет гибель Хаммаршельда совсем в другом свете?

Невиль передернул плечами, как бы стряхивая прошлое, и быстро ответил:
- Мы не сомневаемся, что за поездкой Хаммаршельда в Африку стоит гораздо большее, чем известно сейчас. Но всплывет ли это когда-нибудь, утверждать трудно.
- Это верно,- сказал Ларин,- время покажет.
***

Когда это случилось, я работал в Секретариате ООН. Я тоже был на встрече с Хаммаршельдом 8 сентября и на мемориальной службе. Смутно помню президентское кресло, голос Хаммаршельда, звучащий в переполненном зале Ассамблеи, Девятую симфонию Бетховена.

Ларин рассказал мне эту историю недавно, года два назад, когда было получено известие, что умер Невиль, которого мы оба хорошо знали. Его друг, посол Ратна, ушел из жизни еще раньше. Невиль как-то сказал Ларину: "Я не читаю чужих дневников. Но если то, что я тебе рассказал, поможет приоткрыть тайну гибели Хаммаршельда, можешь рассказать мою историю тем, кого она заинтересует. Но только тогда, когда меня не будет в живых".

Таково было желание Невиля. Он тоже заслуживает Реквиема.

РАССЛЕДОВАНИЕ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. СЛЕДЫ ЗАМЕТАЮТСЯ
Со времени гибели Дага Хаммаршельда прошло много лет. Страсти улеглись. Как и следовало ожидать, пелена времени укрыла подробности событий, происшедших в ту роковую ночь в центре Африки. Все меньше людей задумывается над обстоятельствами гибели Хаммаршельда. Была ли это случайная авария самолета или диверсия? А если диверсия, то почему же преступники не обнаружены и не наказаны? И как будто стерлись следы событий той ночи, когда Хаммаршельд отправился в свой последний путь в Ндолу, и действий колониальных властей давно исчезнувшей с карты Африки Федерации Родезии и Ньясаленда.

Предположим, что это так. Но остался небольшой документ, всего 145 страниц. Это доклад Комиссии ООН по расследованию условий и обстоятельств, приведших к трагической гибели Хаммаршельда и членов сопровождавшей его группы. К нему приложены доклады родезийского комитета по расследованию и родезийской комиссии по расследованию.

Документ этот был разослан всем членам ООН, и доступ к нему открыт для любого, кто им заинтересуется. Конечно, в Секретариате ООН доклад комиссии об обстоятельствах гибели генерального секретаря ООН привлек внимание. Немало было разговоров о том, что комиссию ООН "обошли", что она начала расследование с большим опозданием, а на месте катастрофы самолета появилась вообще через полгода. Заключения комиссии не внушали доверия, а их расплывчатость вызывала нарекания.

Я тоже заинтересовался этим докладом и вначале из простого любопытства решил его прочитать. Знакомство с докладом укрепило впечатление, что комиссия ООН оказалась на поводу у родезийских властей. Поэтому, прежде чем судить о деятельности комиссии ООН, следовало разобраться в том, насколько заслуживают доверия расследования родезийских властей, которые все-таки проводились по следам катастрофы самолета. В таком деле нельзя поддаваться эмоциям. Расистский режим Роя Веленского в Федерации Родезии и Ньясаленда ни у кого в ООН не вызывал симпатий. Тем не менее в разборе обстоятельств гибели генерального секретаря ООН нужно быть объективным и беспристрастным и доверять только фактам.

Работа в Секретариате ООН дает уникальную возможность общаться и сотрудничать с представителями практически всех стран мира. Если появляется потребность разобраться в том, как относятся к возникшей проблеме, скажем, во Франции или Индии, Египте или Аргентине, под рукой всегда найдутся коллеги из этих стран, и с ними можно переговорить по-дружески, узнать много интересного. В событиях, разыгравшихся вокруг последнего полета Хаммаршельда в Ндолу, главную роль вроде бы играли англичане. Поэтому, чтобы разобраться в том, что там произошло, было полезно посоветоваться в первую очередь с кем-то из англичан.

Я не нашел бы никого более подходящего для этого, чем мой коллега и друг Патрик Лофтус. В ООН он был для меня как бы крестным отцом. Когда меня пригласили в Секретариат, Лофтусу было поручено проинтервьюировать меня и дать заключение на предмет моей пригодности к работе в международной организации.

Лофтус занимал пост директора бюро статистики, и его уважали во всем мире за созданный им статистический ежегодник ООН. Цифры были его стихией. Но, как у всякого англичанина, у него было хобби. Патрик увлекался детективными романами. И от многолетнего их чтения у него развилась способность дедукции, связанной с именем Шерлока Холмса. С ним было интересно поделиться впечатлениями о докладах расследований, узнать его мнение, как их следует воспринимать.

Я встретился с Патриком в делегатской гостиной в здании ООН и показал ему доклад родезийских комиссий.

- Не нужно давать мне этот доклад,- сказал Патрик.- Я уже читал его и проанализировал. Это мне было бы интересно узнать, что вы о нем думаете и на что обратили внимание.
- Ну, в общем,- ответил я,- этому докладу я не поверил. Но уличить его составителей в чем-то конкретном пока не могу.
- Сразу видно,- заметил Патрик,- что вы не имеете дела с цифрами и не обращаете внимания на детали.
- Патрик! В вас говорит статистик. Цифры хороши для ваших знаменитых сборников, а что из них можно извлечь при разборе этого запутанного дела?- удивился я.
- Не пренебрегайте цифрами,- посоветовал Патрик.- И не забывайте мудрый метод Шерлока Холмса. Цифры и детали надо уметь сопоставлять. Давайте, к примеру, установим простую вещь: когда начал и когда кончил работать родезийский комитет расследования.

Мы заглянули в доклад. Родезийский комитет расследования был создан 18 сентября 1961 года, то есть в день гибели Хаммаршельда. Это соответствовало правилам международной конвенции гражданской авиации. Комитет начал работать на следующий день, 19 сентября, и закончил работу 2 ноября.

- Как будто все нормально,- заметил я.
- Вот ваша первая ошибка,- сказал Патрик.- Вы невнимательно читаете. Комитет не закончил свою работу 2 ноября. Его работа может считаться законченной только тогда, когда подготовлен доклад. А здесь сказано: "Окончательный доклад комитет представил 11 января 1962 года". Значит, через два месяца после окончания своей работы. И заметьте, это случилось в то время, когда внимание общественности все еще было приковано к событиям в Ндоле. Генеральная Ассамблея ООН приняла специальную резолюцию с требованием строгого и всестороннего расследования обстоятельств гибели Хаммаршельда. А между тем родезийский комитет, работавший уже около сорока дней, неоднократно прерывает свою деятельность и затем два месяца "корпит" над докладом. Когда возникают подобные проволочки, ищите "дохлую кошку",- заключил Патрик.
- Любопытно,- сказал я,- но, может быть, комитет не имел нужных специалистов по составлению докладов?
- Опять вы проявляете ненаблюдательность,- рассердился Патрик.- Вы обратили внимание, кому было поручено возглавить комитет по расследованию и составить его доклад?
- О, это легко,- ответил я,- председателем комитета был назначен директор гражданской авиации полковник М.Барбер. Вот тут в докладе есть объяснение, я вам прочитаю: "Ввиду гибели важного лица и большого интереса к этому серьезному и трагическому случаю федеральное правительство просило директора гражданской авиации лично возглавить техническое расследование".
- Очень хорошо!- воскликнул Патрик.- А теперь вспомните, кто отвечал за прием самолетов Хаммаршельда, Ленсдауна и "президента" Чомбе? В чьи обязанности входили поиски пропавшего самолета и спасение его пассажиров?
- Кажется, за все это отвечал тот же полковник Барбер,- неуверенно признал я.
- В том-то и дело, что за прием самолета Хаммаршельда, а потом за все поисковые и спасательные операции отвечал не кто иной, как полковник Барбер и его департамент. И им же поручили расследовать их собственные действия. Как в басне о щуке, которую бросили в реку. После этого вас удивляет, что комитет два месяца не мог составить доклад? Или, может быть, вы ожидали, что полковник Барбер набросится на полковника Барбера и будет обвинять его в ошибках, упущениях, оплошностях, затяжках, которые были совершены во время прилета и поисков самолета Хаммаршельда? Что он с особым усердием будет искать улики в обломках, чтобы обвинить себя и свой департамент в гибели самолета, или будет поощрять свидетелей, чтобы они дали обличающие показания?

Патрик разволновался, и ему стоило труда остановиться. Помолчав, он добавил:
- После того как я вам сказал об этом, возьмите доклады родезийских комиссий и прочитайте их еще раз. Сами по себе они ничего не стоят. Но теперь обратите внимание на детали - не только на то, что говорится, но и как говорится. А заодно постарайтесь заметить, о чем умалчивается. Особенно присмотритесь к тем заключениям, которые проталкиваются с особым рвением,- в них, может быть, скрыта та самая "дохлая кошка".

Не забудьте обратить внимание на цифры. Их в докладе немного, вы их сопоставьте. Сопоставьте, не поленитесь,- повторил Патрик.

Мне стало неловко. Я только пробежал глазами доклады комиссий расследования, а Патрик со свойственным ему аналитическим подходом внимательно их изучил.

Советы Патрика помогли мне прочитать материалы расследования гибели Хаммаршельда новыми глазами. Действительно, сравнение докладов двух родезийских комиссий, сопоставление некоторых цифр и показаний свидетелей представили события в ином свете.

Мы уже знаем, что в ходе первого этапа - подготовки поездки Хаммаршельда в Ндолу - шла довольно сложная и запутанная дипломатическая игра, сначала, чтобы втянуть Хаммаршельда во встречу с Чомбе, а когда он на нее согласился, сделать так, чтобы встреча состоялась только в Ндоле.

Как известно, полет от Леопольдвиля до Ндолы проходил спокойно и самолет Хаммаршельда достиг окрестностей Ндолы без каких-либо происшествий и осложнений. Последние два часа он поддерживал нормальную связь с центрами в Солсбери и Ндоле. Его заход на посадку проходил нормально и полностью соответствовал установленному маршруту и правилам. Тем не менее родезийские расследователи уделяют этой части полета львиную долю внимания. И как они ни стараются, им не удается доказать, что причины катастрофы кроются в каких-то скрытых актах саботажа, в неисправностях и дефектах самолета, в неправильном оформлении плана полета, в навигационных ошибках пилота и тому подобное.

Для чего все это делалось? Очень просто. Для того, чтобы отвлечь внимание от того, как произошла авария, и от затяжки поисковых и спасательных операций. За все, что могло случиться с самолетом до его прибытия в Ндолу, родезийцы не отвечали; вот они и усердствовали, чтобы хоть в чем-нибудь обвинить других. А за аварию и бездействие в поисках они несли всю ответственность, и об этом им хотелось говорить как можно меньше.

Эта коварная тактика проходит красной нитью через все родезийские расследования.

Большая часть родезийского доклада носит технический характер. Приводятся характеристики самолета, его оборудования, моторов, общий полетный вес; сообщается о средствах связи, даются сведения об экипаже. Все это подробно описывается со слабо прикрытой целью создать впечатление о компетентности и серьезности членов комитета и привлеченных им экспертов, о их беспристрастности и аккуратности - они как будто ничего не упускают. В этих описаниях отмечается, что была обеспечена бесперебойная связь между самолетом Хаммаршельда, центром полетов в Солсбери и диспетчерской вышкой аэродрома Ндолы как по радио, так и по радиотелефону; что в ночь с 17 на 18 сентября "все средства аэродромного оборудования были в полной исправности и радисты находились на дежурстве всю ночь". Как-то незаметно вклинивается признание, что в Ндоле не было магнитофонного оборудования для записи переговоров по радио, что именно в ту ночь не работали - были отключены (кем? почему?) - системы радарного слежения. А ведь это непременные условия обеспечения безопасности таких высоких персон, как Хаммаршельд, лорд Ленсдаун и "президент" Чомбе, которые прибывали в тот день в Ндолу.

Опасность всем троим грозила прежде всего с воздуха, а установить ее без радаров было бы невозможно. Радиопереговоры между вышкой и самолетами регистрируются всегда. Тем более строго ведутся записи, когда принимаются специальные меры безопасности. Расследования констатируют, что погода в момент подхода самолета ООН к Ндоле была ясная, облачность нулевая, ветер небольшой, видимость до десяти миль. В небе светила луна, которая зашла за горизонт только через два часа после аварии самолета.

В 00 часов 10 минут, за десять минут до расчетного времени прибытия, самолет ООН прошел на нормальной высоте над аэродромом Ндолы и проследовал на северо-запад по установленному маршруту захода на посадку. Самолет видели и слышали десятки людей, дежуривших на аэродроме и в его окрестностях и ожидавших его прибытия. Когда же произошла авария, то как-то вдруг она ускользнула от внимания тех же людей.

Этот загадочный феномен - полная слепота официальных лиц и десятков, даже сотен людей, наблюдавших с аэродрома, из города Ндолы и его окрестностей рухнувший и ярко полыхавший в тропической ночи самолет,- стыдливо обойден и как-то вовсе не замечается всеми комиссиями расследования, включая комиссию ООН.

Оказывается, ключом для разгадки того, что произошло более двадцати лет назад, может быть сопоставление сведений, дошедших до нас в форме докладов комиссий расследования и, к счастью, попавших в наши руки стенограмм опроса свидетелей. И доклады, и стенограммы были тщательно обработаны: кое-где подчищены, кое-где оборваны, а кое-где и подделаны, даже не очень аккуратно. И несмотря на это, в них удается обнаружить совсем не то, что пытались доказать расследовательские комиссии, а как раз то, что они пытались скрыть.

Живых свидетелей тех событий мало. Вещественных доказательств как будто нет: либо они исчезли, либо хорошо упрятаны. И все же, будь желание, при современном уровне научного анализа можно установить и сейчас, что произошло на самом деле с самолетом Хаммаршельда.

Однако и документы комиссий расследования, оказывается, могут стать бесценным источником для выявления истины даже в том случае, если их целью было скрыть истину. Обнаружить это, конечно, не легко. Патрик Лофтус подсказал бесценный метод - сопоставлять. Сопоставлять и сравнивать, предоставить самим документам высветить противоречия и найти истину. Попробуем провести такое изучение докладов комиссий расследования и стенограмм опроса свидетелей.

ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ
В расследовании причин катастрофы самолета Хаммаршельда большое значение имели показания свидетелей.

Нужно было восстановить картину прилета самолета ООН в Ндолу и внезапного его "исчезновения". Требовалось также установить причину задержки поисковых и спасательных операций.

Техническое расследование причин катастрофы самолета было мало убедительным, поскольку большая часть самолета то ли исчезла, то ли была уничтожена пожаром - экспертизе была подвергнута только одна пятая остатков самолета.

В таких условиях показания свидетелей становились одним из главных источников близкой к истине информации.

Первичное расследование вели родезийские колониальные власти, то есть заинтересованная и отвечавшая за все случившееся сторона. Это не могло не наложить отпечаток на их работу со свидетелями.

Не трудно заметить, что подбор свидетелей был тенденциозным. Подавляющее большинство составляли официальные лица, служащие управления гражданской авиации, персонал военно-воздушных сил Родезии и полицейские. Но родезийский комитет не мог отмахнуться от случайных свидетелей, свидетелей со стороны и добровольцев. Эта категория свидетелей была неуправляема и непредсказуема. Особую неприязнь комитета вызывали местные жители - африканцы, к которым колониальные чиновники относились с нескрываемой враждебностью.

И все же в приглашении свидетелей родезийский комитет был вынужден соблюсти известные приличия и показать, что он готов заслушать всех, кто пожелает дать показания. Действительно, в газетах и по радио было объявлено о работе комитета, а для африканцев были расклеены соответствующие листовки в окрестностях Ндолы.

Однако первое объявление о гибели Хаммаршельда передали по местному радио только в час дня 18 сентября. Место, где упал самолет, к этому времени еще не было обнаружено. Фактически поиск еще только начинался, а если бы объявление было сделано рано утром, то жители окрестностей Ндолы могли бы оказать в этом большую помощь.

Сразу после передачи сообщения по радио в полицию и в управление комиссара провинции начали звонить местные жители, сообщая различные подробности о виденном ими самолете, о вспышках в небе и зареве, которое они наблюдали. Позднее этих свидетелей пригласили для дачи показаний. В основном это были белые жители Ндолы. Африканцы приходить боялись, и только немногие из них решались дать показания добровольно. Общее число добровольных свидетелей - около 20 - для города с населением почти 80 тысяч ничтожно мало.

В родезийские отчеты попали только выборочные показания свидетелей. Они, конечно, были тщательно отобраны и сгруппированы так, чтобы подтвердить ту версию, которая отвечала интересам властей. Но даже при тщательном отборе некоторые показания в эти рамки не укладываются и по крайней мере вызывают подозрение, что на самом деле картина событий была совсем иной.

Наибольшую ценность представляют показания, полученные непосредственно от свидетелей. Они зафиксированы двояко: в форме стенографических отчетов и допроса свидетелей в комиссии.

И здесь не обходится без странностей. Оказывается, показания сами свидетели не писали. Их просили рассказать, что они видели, а один из членов комитета записывал и потом давал эту запись им подписать. Может быть, это было оправданно при допросе малограмотных или неграмотных африканцев. Но подобным образом были составлены все показания - даже таких свидетелей, как диспетчер аэродрома, архитектор, чины полиции.

Любопытно, что роль писаря выполнял не какой-нибудь секретарь комитета или машинистка. Нет, большинство свидетельских показаний было записано собственной рукой военно-воздушного атташе ее величества в Родезии полковника Эдгара Эванса. Даже представителям родезийского департамента гражданской авиации не доверили эту работу. Неизвестно, был ли почерк полковника Эванса достаточно разборчивым и могли ли угольщик, механик и даже сержант полиции поправлять написанное самим полковником. Большинство свидетелей подписывали заявления не глядя. К чему это привело, мы узнаем, когда ознакомимся с некоторыми из них.

Другое дело - свидетельские показания, зафиксированные в стенографических отчетах. В них достоверности больше. Но и с ними иногда происходили странные вещи. В самом остром месте допроса стенограмма вдруг обрывается, будто свидетель онемел или убежал. Искать окончание такой записи бесполезно. Иногда что-то записано не так, скажем вместо слова "зарево" написано "свечение". Но это дело личного восприятия. Свидетелю явление могло показаться ярким, а для стенографа оно "потускнело". В целом же стенограммы допросов дают более полную картину того, что хотели сказать свидетели. Они обнаруживают и то, чего члены комиссии добивались от свидетелей, как подводили их к высказыванию угодной им мысли или, наоборот, как уводили их в сторону от опасных признаний.

В такой обстановке разные свидетели вели себя по-разному. К сожалению, большинство свидетелей из числа официальных лиц, приглашенных по службе,- военные и полицейские, а также местные жители из белых, как правило, не отваживались возражать комиссии и подтверждали то, что им навязывалось. Но были и такие, которые не соглашались с подсказками комиссии и отстаивали свою точку зрения. Как правило, все они попали в категорию ненадежных.

Попытаемся разобраться в показаниях последовательно, шаг за шагом. Будем сопоставлять показания и выводы комиссий, стенограммы и обобщения адвокатов. Все это откроет немало неожиданного.

Прислушаемся к совету адвоката Адамса, выступавшего в родезийской комиссии от имени Швеции. В своем заключении он сказал:
- По этому делу было заслушано большое число свидетелей, которые заслуживают того, чтобы им верили, так как они давали свои показания под присягой. Многие из них говорили то, что не совпадало с показаниями других свидетелей. Но они не пришли сюда для того, чтобы противопоставлять себя друг другу, или для того, чтобы их сталкивали адвокаты. Комиссии следовало бы дать свою оценку их показаний, потому что разные люди в разных частях мира будут сами, по своему усмотрению определять их достоверность.

Комиссия не прислушалась к адвокату Адамсу. Она разделила свидетелей на "хороших" и "плохих". В число "хороших" попали представители белого населения, официальные лица. Комиссия посчитала, что их показания заслуживают доверия. В число "плохих" свидетелей были зачислены почти все африканцы. Их объявили ненадежными, а их показания были отвергнуты как ложные и фальшивые, словом, не соответствующие истине. Комиссия даже не пыталась обосновать столь огульный вывод. В ходе допроса свидетелей этой категории прилагались немалые усилия, чтобы продемонстрировать их ненадежность и некомпетентность.
Начнем со свидетелей "хороших".

СВИДЕТЕЛИ "ХОРОШИЕ И НАДЕЖНЫЕ"
Адвокат родезийской стороны Марго в группу "надежных" свидетелей зачислил только белых жителей Ндолы: архитектора Пеовера, полицейского Ван-Вика, инспектора полиции Бегга, домашних хозяек г-жу Райт и г-жу Андерсон, полицейских Бюкенена, Ида и Лоу и еще нескольких человек.

Адвокат английской стороны называет такую же группу "надежных" свидетелей. За что же хвалят их адвокаты? За то, что все эти свидетели, хотя и видели пролет самолета Хаммаршельда над Ндолой, но после его исчезновения ничего достойного внимания не заметили - так, небольшие вспышки, какое-то свечение, похожее на лесное загорание. И больше ничего.

Оба адвоката до небес превозносят архитектора Пеовера. Он такой образованный, знаток своего дела, умеет определять на глаз расстояние, угол зрения, уж его-то наблюдения достойны высочайшего доверия.

Посмотрим, что же столь примечательного рассказал Пеовер. Он сообщил, что примерно в полночь с высоты четвертого этажа своего дома наблюдал самолет, пролетевший над аэродромом Ндолы в северо-западном направлении. Он видел самолет в течение четырех-пяти минут, пока тот не скрылся из виду. Примерно через полминуты после его исчезновения Пеовер увидел в том же направлении красноватое свечение - вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Он подумал, что это выбросили из шахты горячий шлак. Понаблюдав такое заурядное явление, Пеовер, однако, воскликнул:
- О небо, что за дьявольщина!

Адвокат Кук, к сожалению, не объяснил, относится ли это восклицание Пеовера к выброске шлака или к какому-то другому явлению, которое он наблюдал. Не забудем, что к показаниям архитектора Пеовера, человека надежного, следует отнестись серьезно. Такими словами, как "дьявольщина", он зря бросаться не будет.

Большое значение придавалось показаниям полицейского инспектора Ван-Вика. В ночь, когда ожидалось прибытие Хаммаршельда, он дежурил возле дома комиссара провинции. Оттуда он четко видел пролетевший самолет. В том месте, куда он удалился, через три-четыре минуты появилась красная вспышка снизу вверх.

В два часа ночи Ван-Вик закончил дежурство и вернулся в полицейский участок. Он доложил о виденном инспектору Беггу. Тот уже получил предупреждение о том, что самолет Хаммаршельда не прибыл на аэродром и что необходимо информировать власти о любых наблюдениях, которые могут указать, что с самолетом произошло несчастье. Ван-Вик показал, что вспышка была короткая, красноватого оттенка, то есть не яркая, что она поднялась на горизонте аркой.

А вот инспектор Бегг, давая показания комиссии, заявил, что Ван-Вик видел в небе очень яркую вспышку. Именно это и встревожило Бегга. Он тут же отправился к управляющему аэродромом Вильямсу, чтобы лично доложить ему о наблюдении Ван-Вика.

Сообщение Ван-Вика было "подогнано" родезийским комитетом и зафиксировано письменно. После этого Ван-Вик отступить от написанного не мог. Инспектор же Бегг со свойственной полицейскому служаке прямотой выложил комиссии устно то, что он на самом деле слышал от своего коллеги Ван-Вика. Таким образом, показание Ван-Вика в новой интерпретации получило совсем иную окраску. Тлеющее свечение оказалось очень яркой вспышкой, поднявшейся аркой в полнеба.

Ну что же, пока что "надежные" свидетели показывают не совсем то, что хотелось бы услышать комиссии.

Познакомимся с показаниями других "хороших" и "надежных" свидетелей.

Вот жительница Ндолы домашняя хозяйка Олив Андерсон. Она пожилая, ей не спится. Вскоре после полуночи она услышала гул самолета, увидела в окно его сигнальные огни. Минут через семь после этого услышала один за другим два взрыва. Любопытно. Она живет дальше от аэродрома и места аварии и слышит взрывы, а до тех, кто напряженно ожидал самолета на аэродроме, звук взрывов почему-то не дошел.

Инспектор полиции Бюкенен ночью 17 сентября нес дежурство у дома комиссара провинции. В 00 часов 10 минут он увидел пролетевший мимо самолет. Через некоторое время самолет исчез и в том направлении появилась вспышка, которая, по его словам, "озарила все небо". Бюкенен, конечно, "надежный" свидетель, но его показаний как-то не замечают. А вот служащий авиакомпании Давид Лоу заслуживает одобрения родезийской комиссии. Он тоже видел самолет в 00 часов 07 минут, а потом в том месте, куда тот улетел, появилось только свечение. Несколько свидетелей вообще ничего неугодного комиссии не заметили.

Например, суперинтендант полиции Роберт Рид. Он на аэродроме дежурил, отвечал за безопасность прибывающих высоких гостей. А ничего не видел. Полицейские Ид и Эндрюс, находившиеся с ним, видели и слышали в 00 часов 05 минут пролетевший самолет, и больше ничего. Ну как не радоваться подобным показаниям?

Но даже среди белых были строптивые свидетели, неприятные для родезийской комиссии.

Вот, например, некто Уильям Чепел, служащий частного клуба в Ндоле. 17 сентября ночью он находился дома в своей квартире над клубом "Рейлтон". В 00 часов 20 минут или около этого он услышал шум самолета. Чепел подошел к окну и минут пять наблюдал, пока самолет не начал поворачивать. Заметим, что Чепел видел самолет до того самого момента, когда он начал делать разворот на посадку. А на аэродроме ни диспетчер Мартин, ни все другие лица, которым это было положено видеть, поворота самолета не видели.

Показания Чепела комиссии не понравились, и она старалась сбить его или заставить отказаться от сказанного.

Допрос вел адвокат Кук. Он спрашивает Чепела:
- Это все, что вы видели?

Чепел. Минут через семь после этого я услышал выстрелы, два выстрела.

Кук. Вы уверены во времени?
Чепел. Я не посмотрел на часы. Я услышал выстрел, потом еще и еще раз.
Кук. Один выстрел сначала?
Чепел. И два потом.
Кук. Это звучало как винтовочные выстрелы?
Чепел. Это звучало как пушечные выстрелы.
Кук. Это был громкий звук?
Чепел. Это был довольно громкий звук.
Кук. На расстоянии или близко?
Чепел. На расстоянии около трех миль (5 километров.- В. Л.).
Кук. Приходилось ли вам слышать пушечные выстрелы?
Чепел. Да.

Далее в допросе Чепела происходит занятный эпизод. Ему задают внешне безобидный вопрос: какие огни он заметил у удалявшегося самолета. Он отвечает, что видел два огня - левый и правый.

Его спрашивают: "А вы видели белый огонь?"

Чепел. Нет, я не видел хвостового огня.
Кук. А вы когда-нибудь говорили, что видели его?
Чепел. Нет.

Вмешивается председатель: "Покажите ему его заявление. Вы делали это заявление?"

Чепел. Я делал заявление, но я не верю, что я говорил это. Может быть, я ошибаюсь, но я не думаю, что я это говорил.

Тогда Чепелу показывают его заявление и спрашивают: "Вы видите вашу подпись на этой странице? Вы это писали?"
Чепел. Нет, это написано не мною.
Вопрос. А подпись?
Чепел. Да, подпись моя.

Ему читают то, что он подписал:
- Ночью, в воскресенье 17 сентября, я находился в моей квартире над клубом "Рейлтон". Около получаса после полуночи я услышал шум тяжелого самолета, пролетевшего надо мной в северо-западном направлении. Я увидел три огня - один белый, один красный и один зеленый.

Чепела спрашивают: "Это верно? То, что здесь написано?"

Чепел отвечает, что он допустил ошибку.

- Когда же вы сделали ошибку, тогда или сейчас? Чепел подтверждает, что он никогда не говорил о белом
огне. Ошибка в письменном заявлении.

Этот прием в допросе Чепела должен был продемонстрировать, что свидетель ненадежен, не знает сам, о чем раньше писал и что говорит теперь. Однако, как мы увидим, свидетель здесь ни при чем. Комиссии не понравились показания Чепела о слышанных им выстрелах, и его снова пытаются запутать.

- Что это были за выстрелы - винтовочная пальба? Или, может быть, где-то шли взрывные работы?

Чепел твердо отвечает: "Это не была ни винтовочная пальба, ни взрывы. Это звучало как пушечные выстрелы...- Неожиданно он добавляет: - В то же самое время, когда пролетал большой самолет, я услышал в воздухе звук реактивного самолета".

Кук. Вы это верно говорите?
Чепел. Верно.
Кук. Расскажите об этом суду (то есть комиссии.- В. Л.).
Чепел повторяет: "Я услышал звук более быстрого самолета, пролетевшего надо мной".
Кук. Через какое время после пролета первого самолета?
Чепел. Того, который потерпел катастрофу? Минут через пять после него.

Комиссии это уже совсем не нравится.

- Да знаете ли вы разницу между звуком реактивного и винтового самолета?

Они пытаются сбить Чепела относительно времени пролета реактивного самолета, навязывают ему, что второй самолет пролетел намного позже - минут через двадцать - двадцать пять.

Чепел стоит на своем: "Гораздо раньше этого!"

Кук. Ну тогда пятнадцать-двадцать минут.

- Что?-спрашивает Чепел.

Кук. Ну, скажем, десять минут?
Чепел. Около десяти минут.
Кук. Мы можем быть уверены, что это было десять минут?
Чепел. Да.
Кук. Мы можем быть уверены, что это так?
Чепел. Около этого.

Потом комиссия снова пытается поставить под сомнение способности Чепела отличать реактивный самолет от обычного.

Он ей отвечает, что более десяти лет работал в пожарной бригаде на аэродроме, насмотрелся и наслышался этих самолетов и прекрасно их различает.

Комиссии не удалось сбить этого свидетеля с толку, запутать его. Она прекращает допрос. Впоследствии комиссия бездоказательно отвергает его показания, как не заслуживающие доверия.

Еще один белый свидетель оказался трудным для родезийской комиссии. Это сотрудник службы охраны Дуглас Кларк, человек вполне ответственный. В ночь на 18 сентября ему было доверено дежурство на сторожевой вышке на озере Ишику - это километров восемь-десять восточнее Ндолы, то есть почти на двойном удалении от места катастрофы по сравнению с аэродромом. Вышка давала хороший обзор.

Около полуночи Кларк услышал идущий на посадку самолет. Минуты через две после его удаления в небе поднялось зарево. Это не нравится комиссии. Нужно как-то подорвать доверие к этому свидетелю. Комиссия ловит Кларка на том, что он неправильно указал направление зарева по компасу.

Кларк заявляет, что он не умеет определяться по компасу и поэтому никаких градусов указывать не мог.

...

...

Тогда Кларку предъявляют его письменное показание:
- Посмотрите, видите вы свою подпись на этой странице?

Кларк подтверждает:
- Да, это моя подпись.

Вмешивается адвокат шведской стороны Адамс:
- Это то показание, которое было прочитано вам перед тем, как вы его подписали?

Кларк отвечает:
- Да, но я вижу, здесь поставлено двести восемьдесят градусов другими чернилами, чем те, которыми написано заявление.

Адамс:
- Да, действительно. Я не имел чести видеть этого... Я согласен. Это так. Тогда чьим почерком написано это заявление?

Кларк отвечает:
- Я полагаю, что это почерк полковника Эванса, поскольку эти опросы снимались там, через дорогу, в правительственном доме. Меня туда утром пригласили, и там были полковник Эванс и канадцы со шведами. Я им сделал заявление.

Кларк объясняет, что потом эти же джентльмены поехали с ним на озеро и он им показал направление, как он его заметил по деревьям.

Председатель спрашивает Кларка:
- Вы указали им, где вы видели катастрофу?

Кларк. И они определили направление по компасу. Но я не снимал показаний компаса.
Адамс. Вы хоть посмотрели на компас?
Кларк. Нет, как я уже говорил, мне на компас смотреть бесполезно, я даже не понимаю, что такое компас.
Адамс. Иными словами, эти двести восемьдесят градусов определил кто-то другой?

Направление зарева определял не Кларк, это сделал за него полковник Эванс. И он же за него написал показание.

Адвокат шведской стороны не мог пройти мимо такой грубой подтасовки. Он сказал, что подобное показание не может считаться подлинным. Оно кем-то "сконструировано". Очевидно, теми джентльменами, которые встречались с Кларком.

Итак, сначала Чепел, затем Кларк. Потом будет еще несколько подобных свидетелей. Комиссия пыталась подловить их и показать, что они не заслуживают доверия, так как в письменных показаниях сообщают одно, а на допросе под присягой говорят совсем другое. А вместо этого комиссия подловила английского полковника Эванса. Это он фабриковал ложные показания свидетелей. Пришлось адвокатам скомкать допрос и сделать вид, что они не заметили "художеств" полковника Эванса.

СВИДЕТЕЛИ "ПЛОХИЕ И НЕНАДЕЖНЫЕ"
Свидетели-африканцы доставили родезийским комиссиям расследования наибольшие неприятности. Это были простые угольщики, работавшие в лесничестве Западная Ндола, в том районе, где упал самолет Хаммаршельда. Они в ту ночь выжигали древесный уголь и находились у своих печей совсем близко от места катастрофы - на расстоянии от одного до трех километров. Некоторые из них, возможно, были и ближе. В той же округе расположены их поселки.

Ночь была безоблачная, лунная, и многие жители сидели около своих хижин. Женщины беседовали, мужчины пили пиво. Авария самолета Хаммаршельда произошла на их глазах. В некоторых поселках она вызвала переполох. Люди собирались группами на полянах, взволнованно обсуждали виденное, но куда-то бежать, что-то предпринимать боялись. Из многих сотен таких свидетелей только десять осмелились рассказать о том, что они видели, и дали родезийским комиссиям свои показания.

Чем же они были неугодны членам и адвокатам комиссий и почему их показания отвергались с непримиримой враждебностью?

Для белых родезийцев они были прежде всего черными, людьми второго сорта. По простоте и наивности африканцы говорили то, что видели, и никакими ухищрениями и адвокатскими уловками их не удавалось сбить. Они повторяли и повторяли, как все было на самом деле. Они никак не могли понять, чего от них хотят белые, почему от них требуют отказаться от своего рассказа либо изложить его по-иному. Их показания начисто подрывали официальную версию событий. Особенно неприятны были утверждения африканцев, что в воздушном пространстве Ндолы в ту ночь летали другие самолеты, и не один, а, может быть, два или больше.

А командование военно-воздушных сил Родезии и департамент гражданской авиации категорически утверждали, что, кроме самолетов Ленсдауна и Хаммаршельда, в воздушном пространстве Родезии в ту ночь не было ни одного самолета. Официальные заявления на этот счет сделали перед комиссией директор гражданской авиации полковник Барбер и начальник штаба ВВС Родезии коммодор Хокинс. Такие высокие авторитеты. И их показания опровергают какие-то полуграмотные угольщики. Нет, это нетерпимо.

Родезийский адвокат Кук негодует:
- Показания африканцев, будто Хаммаршельд убит на территории Родезии,- явная фабрикация с целью вызвать политические последствия для федерального правительства.

Но ни один африканец не говорил о Хаммаршельде. Откуда им знать, кто летел в потерпевшем аварию самолете. Из десяти или двенадцати африканцев, давших показания перед родезийскими комиссиями, восемь сказали, что видели кроме самолета Хаммаршельда другие самолеты. По мнению шведских адвокатов, показания этих непосредственных свидетелей надлежало принять во внимание. Четыре свидетеля - Канкаса, Мазабиса, Симанго и Булени, как заключили шведы, были достойны доверия. Адвокаты родезийской федерации и англичане их начисто отвергли.

Познакомимся с показаниями этих свидетелей и с тем, как проходил их допрос.

Одним из первых африканцев, указавших на то, что за самолетом Хаммаршельда следовал второй самолет, был Канкаса, секретарь совета африканского поселка Твапия, в пригороде Ндолы. Вечером 17 сентября он шел домой и услышал звук двух самолетов. Большой самолет летел с огнями, а его нагонял меньший самолет, но без огней.

Как секретарь городского совета, Канкаса был лицом уважаемым, и от его показаний нельзя было отмахнуться. Поэтому комиссия постаралась уговорить его отказаться от своих слов.

Адвокат Марго обращается к Канкаса:
- Я должен сказать вам как эксперт, что ваше утверждение, будто вы видели ночью меньший самолет над большим самолетом, совсем нерезонно. Я не виню вас за то, что вы сказали это. И не утверждаю, что вы сказали неправду. Я считаю, что вы могли допустить ошибку. Как вы думаете, могли вы допустить ошибку?

Канкаса. Может быть, это возможно для вас. Но что касается меня, то я искренне убежден, что видел два самолета.
Марго. Я не говорю, что вы не искренни. Но, возможно, вы ошиблись.
Канкаса. Я бы этого не сказал.

Вмешивается председатель:
- Но вы можете допустить, что не видели двух самолетов?

Канкаса. Нет. Допустить этого я не могу.

Как ни старалась комиссия, Канкаса стоял на своем. Правда, время он указал более раннее, чем то, на которое ссылались другие,- примерно около 11 вечера. Но если учесть, что именно в это время самолет Хаммаршельда был передан под контроль диспетчера Ндолы, то кто знает: он мог появиться над городом и раньше.

Другой африканский свидетель, который доставил много хлопот родезийской комиссии,- угольщик Фарима Мазибиса.

18 сентября с 6 часов утра Мазибиса работал у своей печи, выжигая уголь. После полудня он закончил работу и включил свой транзистор. По радио передали, что пропал самолет.

Около двух часов Мазибиса с двумя товарищами отправился на велосипеде в свой поселок. Справа от дороги они увидели полыхающие языки пламени. Они подъехали к месту метров на сто и несколько минут наблюдали за происходящим. Горели остатки разбившегося самолета (14 часов спустя после аварии).

Мазибиса с друзьями немедленно отправились в лесничество, чтобы сообщить о виденном. Телефонистка связала их с домом комиссара провинции. Дежурный полицейский, узнав, в чем дело, приказал Мазибисе оставаться на месте и выслал наряд полиции. Мазибиса и его друзья провели полицейских к месту аварии. На месте происшествия полицейские забыли об африканцах и ни о чем их не спросили.

Кстати сказать, Мазибиса был первым, кто обнаружил место падения самолета и указал его властям. Только после этого военные самолеты, кружившие около пяти часов в воздухе над Ндолой, тоже "заметили" это место.

Через неделю Мазибису вызвали в комиссию расследования и допросили о том, как он обнаружил место падения самолета и привел туда полицейских. Больше ни о чем не расспрашивали.

Между тем Мазибисе было что рассказать. В ночь с 17 на 18 сентября он тоже выжигал уголь. Устал и прямо около печи расстелил одеяло и уснул. Его разбудил сильный шум. Он увидел два самолета: один летел над другим. Он хотел было снова лечь, как вдруг услышал громкий звук: бах! Мазибиса вскочил и увидел яркий свет, озаривший все вокруг. Это было совсем рядом. Он испугался, свернул одеяло и быстро уехал на велосипеде в поселок. Мазибиса рассказал об этом комиссии. Было ясно, что он непосредственно наблюдал аварию самолета ООН.

Опровергнуть то, что рассказал Мазибиса по своей душевной простоте и природной непосредственности, было трудно. Комиссия попыталась вызвать недоверие к Мазибисе, показать, что он смутьян, враждебно относится к властям.

За дело берется адвокат родезийцев Марго. Он обвинил Мазибису в том, что свое устное заявление перед комиссией о виденной им катастрофе он сделал по наущению профсоюзного организатора шведа Маттсона. Мазибиса не отрицал, что беседовал с Маттсоном. Тот ему объяснил, что не нужно бояться властей и надо рассказать им все так, как он видел. Маттсон сделал доброе дело: успокоил Мазибису и правильно подсказал ему, что он должен выполнить свой гражданский долг.

Но для расиста Марго профсоюз черных - подрывная организация. Марго спрашивает Мазибису:
- Итак, вы сделали свое заявление перед нами по совету Маттсона.

Мазибиса. Да. Если на то пошло, могу сказать, что, если бы не Маттсон, который по-дружески рассказал мне, как ведется следствие, я бы не пошел второй раз давать показания.
Марго. Ну что же, Мазибиса, вы хорошо информированная особа, не так ли? Вы следите за новостями, стараетесь.
Мазибиса (еле слышно). Да.
Председатель. Говорите же. Громче говорите!
Марго. И я думаю, вы являетесь кем-то вроде лидера среди своих людей?
Мазибиса. Да, сэр.
Марго. И у вас есть некоторое образование?
Мазибиса. Да.
Марго. Вы читаете и пишете?
Мазибиса. Да.
Марго. У вас есть часы, и вы, конечно, можете указать время, не так ли?
Мазибиса. Да.
Марго. И у вас есть транзистор?
Мазибиса. Да.
Марго. И как мы уже слышали, вы президент вашего профсоюза и слушаете новости.
Мазибиса. Да.
Марго. Вы слушаете передачи из Москвы?
Мазибиса молчит.
Марго (повышает голос). Вы когда-нибудь слушали по радио новости из Москвы, из России?
Мазибиса. Нет.
Марго. Никогда их не слушали?
Мазибиса. Нет, сэр.
Марго. Но я полагаю, вы знаете, как и многие другие, что через два-три дня после катастрофы некоторые люди в городах "медного пояса" ходили с плакатами, на которых было написано, что самолет Хаммаршельда был сбит, что его убили Англия и Чомбе. Вы помните такие плакаты?
Мазибиса. Нет.
Марго. Все другие видели такие плакаты, а вы не заметили?

Мазибиса молчит.

Марго. Я вам говорю...

Вмешивается председатель комиссии: "Да подождите вы!"

Марго. Да, милорд?
Председатель. Объявляю перерыв на четверть часа.

Издевательского допроса не выдержал председатель. Во время перерыва он и другие члены комиссии пытались урезонить Марго. Но на него уговоры не подействовали. После перерыва Марго снова пытался вырвать у Мазибисы признание, что он видел плакаты об убийстве Хаммаршельда. Мазибиса сказал, что о демонстрациях он слышал, но в них не участвовал и плакатов не видел. Тогда Марго предъявил ему вырезку из газеты с изображением плаката.

Мазибиса сказал:
- Я вижу это впервые.

Этот ответ вывел Марго из себя. Он потребовал от комиссии приобщить вырезку к делу в качестве "вещественного доказательства".

Вновь не выдержали другие члены комиссии. Один из них возмутился и заявил:
- Здесь необходимо, чтобы кто-нибудь из нас отметил, что подобное...- Он не нашел слов, как назвать газетную вырезку, и продолжил: - что подобное не отвечает требованиям вещественных доказательств и не имеет никакой доказательной силы.

Это был тенденциозный допрос. До членов комиссии дошло это, они попытались вернуться к существу дела. Было важно показать, что Мазибиса не видел или не мог видеть двух самолетов.

Член комиссии мистер Джордж старался убедить Мазибису, что он видел огни одного и того же самолета. Он ласков и предупредителен, но Мазибиса отвечает ему:
- Этого не может быть, один самолет был позади другого.

Мистер Джордж. Да нет, вы об этом не беспокойтесь. Я хочу узнать, что вы видели, что привело вас к мысли, будто вы видели самолеты.
Мазибиса. Потому что я видел огни.
Мистер Джордж. Следовательно, если вы видели два огня один за другим, то считаете, что это были два самолета? Как вы могли определить, что это не один и тот же самолет?
Мазибиса. Потому что между первым и вторым самолетами было расстояние, которое по мере приближения второго самолета сокращалось.

Снова осечка. Комиссия предприняла попытку обвинить Мазибису в задержке сообщения о катастрофе самолета, свидетелем которой он был.

Мазибиса говорит:
- Я не первый и не единственный, кто видел катастрофу самолета. Было много других людей, которые видели то же самое, но никто из них не решился сообщить об этом.

Председатель. Неужели до вас не дошло, когда вы увидели падение самолета,- конечно, если правда то, что вы нам рассказали,- что там могли быть люди, убитые и раненые, которым требуется помощь?

Мазибиса объяснил комиссии, что после падения самолета он не мог подойти к месту аварии. Там поднялось огромное пламя, раздавались взрывы и выстрелы - они напугали его. А когда он приехал в поселок, то увидел, что все жители были на ногах. Одни кричали и пытались бежать, другие испуганно жались друг к другу. Но все они боялись идти куда бы то ни было и сообщить о виденном. А утром среди жителей поселка пошел слух, что любого, кто пойдет сообщать о катастрофе, засадят в тюрьму и обвинят в том, что он сбил самолет.

Члены комиссии возмутились:
- Ну полноте, кто же это будет обвинять вас в такой глупости?

Мазибиса ответил:
- Для нас это не глупости. Нас могут обвинить в чем угодно, даже в том, что мы бросали в самолет камнями и он от этого упал.

Мазибиса рассказал, что его друзья и коллеги по профсоюзу потребовали и от него не сообщать ничего властям, чтобы не навлечь их гнев на всех.

Комиссия спросила Мазибису:
- Если вы так боялись, зачем же пошли на то, чтобы вообще давать эти показания?"

Мазибиса. Я доказал, что я христианин. И если меня просят дать подобные показания, я не должен прятаться. Даже если меня за это повесят, я должен высказаться. Так я решил.

Адвокат. Тогда я хочу спросить вас, как христианина,- если правда то, что вы нам рассказываете, почему не сообщили о виденном ночью на четырнадцать часов раньше?
Мазибиса. Но я уже объяснил вам это.

Жаль, что бедный Мазибиса не мог задать тот же вопрос адвокату: а почему родезийские власти, которые тоже считают себя христианскими, задержали обнаружение самолета и не оказали помощи погибавшим?

Показания Мазибисы в основном были подтверждены показаниями других африканцев, которые наблюдали катастрофу самолета Хаммаршельда с разных мест и поэтому некоторые детали происходившего увидели по-иному или заметили то, чего Мазибиса и его друзья не могли увидеть. Их наблюдения в совокупности дают весьма завершенную картину того, что происходило в воздухе Ндолы.

Угольщик Диксон Булени ночью 17 сентября сидел вместе с женой у своего дома в поселке Камалаши. Около полуночи они увидели в небе самолет, за ним, позади метров на 150,- другой. Потом большой самолет взорвался и упал. Поднялся большой столб огня. Меньший самолет сделал круг и улетел.

Это очень важное показание. Значит, самолет ООН сначала взорвался, а потом упал. Булени попросили уточнить. Булени ответил:
- Огонь из большого самолета вырвался до падения.
- Как это случилось?- спросили его. Он дополнил:
- Сначала я услышал выстрел, потом увидел огонь, потом самолет упал.

Показания Давида Симанго, угольщика из поселка Чифубу, перекликались с показаниями Булени. В эту ночь Симанго отдыхал возле своей печи. Примерно в полночь он услышал в небе гул. Он встал и увидел самолет, пролетевший мимо. Потом самолет повернул обратно. Симанго спросили, в каком направлении пролетел самолет первый раз и второй, когда он возвращался.

Симанго ответил:
- Первый раз он летел со стороны аэродрома Ндолы на север, а возвращался назад в направлении аэродрома.

Адвокат. Вы сказали, что видели вспышку, потом самолет упал, потом вы слышали взрывы. Так ли это?

Симанго удивился: он уже ответил, а его снова спрашивают о том же самом.

Он повторил:

- Хорошо, а что в этом не так? Я уже сказал, что видел вспышку и эта вспышка даже падала вместе с самолетом, а потом я услышал удар и через несколько моментов последовал взрыв - бах! бах! бах!

Мы подходим к показаниям еще двух африканцев, которые привели родезийскую комиссию в негодование.

Угольщик Лемонсон Мпинганджира и его друг Стефен Чисанга утверждали, что они видели рядом с самолетом ООН не один, а два других самолета. Один из них догонял большой самолет, а другой кружил сверху. Атакующий самолет появился со стороны аэродрома. Он обстрелял самолет ООН и вернулся к Ндоле.

Поскольку другие свидетели не говорили, что видели два атакующих самолета, комиссия попыталась игнорировать показания Мпинганджиры и Чисанги.

Однако позднее еще два африканца из персонала, находившегося рядом с аэродромом, Нконджера и Казембе, заявили родезийской комиссии, что наблюдали следующее. Огни на аэродроме были погашены и с затемненной взлетной полосы поднялись два реактивных самолета. Они полетели вдогонку за самолетом ООН, который перед этим пролетел над аэродромом, обстреляли его, в результате чего самолет ООН упал, а атаковавшие самолеты вернулись на аэродром.

Комиссия с негодованием отвергала эти показания. Как могло случиться, что рассказанное увидели только два африканца. На аэродроме в это время находились десятки ответственных лиц - военные, полицейские, дежурные различных служб, и никто из них ничего подобного не сообщил.

Оставим это на совести тех "ответственных", которые действительно находились в то время на аэродроме. Они, как известно, ничего не сообщили и о многих других явлениях, наблюдавшихся в ту ночь на аэродроме Ндолы.

Второе опровержение комиссией показаний африканцев основывается на профессиональных соображениях. Комиссия утверждает, ссылаясь на мнение опытных летчиков, что реактивным самолетам взлететь ночью с затемненного аэродрома, а тем более сесть на него невозможно. Не станем спорить. Заметим лишь, что военно-воздушные силы всех стран мира отрабатывают ночные взлеты и посадки.

Африканцы-угольщики, видевшие два самолета в воздухе, и африканцы - служащие аэродрома, наблюдавшие взлет самолетов, не знали друг друга. Им не были известны показания, которые каждый из них давал комиссии. Совпадение же показаний очевидное.

Комиссия отвергла показания африканцев о самолетах, преследовавших самолет Хаммаршельда. Оказалось, однако, что самолеты в воздушном пространстве Ндолы в ту ночь видели не только африканцы. Их заметили и несколько белых свидетелей. Правда, "их" самолеты летали несколько позднее, уже после падения самолета ООН. Следовательно, утверждения, что над Ндолой не было никаких других самолетов, кроме самолета ООН, не выдержали проверки.

Любопытно показание домашней хозяйки Ивонн Жубер из города Муфулира, что в 60 километрах к северу от Ндолы. В ту трагическую ночь Жубер занималась шитьем. Около часу ночи она услышала шум реактивного самолета, пролетевшего над ее домом. Члены комиссии допытывались, как же она определила, что это был реактивный самолет. Она уверенно ответила, что хорошо различает звуки разных самолетов.

Жубер спросили, а как же она установила время. Она ответила, что в час ночи слушала Московское радио. Такой поступок уронил ее в глазах комиссии.

- Потом на некотором расстоянии от дома,- сказала мадам Жубер,- пролетел тяжелый самолет. Я задремала и была разбужена взрывом. Подошла к окну и увидела в небе зарево. Было около двух часов ночи.

В три часа ночи Жубер направилась в спальню. Когда она открыла занавески, огонь еще полыхал.

Вот и все, что рассказала госпожа Жубер. Как будто немного. Но если вдуматься, то выходит, что, находясь в шестидесяти километрах от Ндолы, она увидела и услышала много больше, чем "ответственные" лица на аэродроме Ндолы, "поглощенные заботами" о пропавшем самолете.

Еще два человека - репортер местной газеты Джеймс Лаур и редактор господин Бакстер тоже слышали другой самолет. Вот как это произошло.

Лаур дежурил в редакционной машине возле аэродрома. Около полуночи он услышал звук самолета Хаммаршельда. Он связался по радиотелефону из своей автомашины с редакцией. Трубку телефона Лаур выставил в окно. Редактор подтвердил: да, он слышит звук самолета Хаммаршельда. Через некоторое время редактор Бакстер приехал к Лауру узнать, нет ли каких-нибудь новостей. Они стояли возле машины и разговаривали. Было час сорок минут ночи, когда они услышали гул самолета. Он минут двадцать кружил в окрестностях аэродрома. До работы в редакции Бакстер служил в авиации, и он определил, что над ними летал самолет "Дуглас" (ДС-3). Комиссия не решилась пригласить Бакстера для дачи показаний.

Однако и этим не закончились неприятные для комиссии показания. Мпинганджира и Чисанга заявили комиссии, что они рассматривали горевший самолет, укрывшись за термитником. Минут двадцать спустя после падения самолета к месту катастрофы на большой скорости приблизились две автомашины. В окнах можно было видеть силуэты людей. Мпинганджира заметил, что после того, как машины удалились, остатки самолета вспыхнули с новой силой.

Два других африканца, Ледисон Дака и Банда, находились в лесу недалеко от места падения самолета. Утром они приблизились к горящим обломкам и некоторое время наблюдали происходящее. Самолет продолжал гореть, и от обломков подымался столб дыма. Дака заметил какой-то железный ящик и, полагая, что это пишущая машинка, унес его с собой. Позднее оказалось, что это была шифровальная машина. Даку обвинили в воровстве, объявили преступником, упрятали в тюрьму, а его показания отклонили.

И наконец, еще одно показание африканцев. Как сообщил Мпинганджира, с 10 часов утра 18 сентября вокруг места аварии самолета были выставлены полицейские кордоны, которые перекрыли все дороги. Любого африканца, который приближался к этим местам, бесцеремонно прогоняли. Мпинганджира испытал это на себе: его не пустили к месту работы угольщиков.

Родезийского адвоката Кука такие показания ввергли в истерику. Как можно терпеть такие наговоры врагов федерации?!

Можно догадываться, что родезийские власти не церемонились с неугодными свидетелями. Это подтверждается некоторыми фактами. Шведский инженер Вирвинг из компании "Трансэар", которой принадлежал самолет "Альбертина", заявил, что в комитете расследования "никто не хотел услышать правду от свидетелей. Их допрашивали таким образом, чтобы не дать им возможность сказать правду". Представитель ООН тунисец Кхиари тоже сообщил, что со свидетелями обращались грубо и бесцеремонно. Всем официальным лицам на аэродроме, полицейским и европейским служащим было приказано молчать. Так прятали концы в воду.
***

После ознакомления с показаниями "хороших и надежных" свидетелей, а также свидетелей "плохих и ненадежных" следует обратиться к показаниям свидетелей "абсолютно надежных и ответственных", то есть тех, которые действительно отвечали за все, что происходило в ту роковую ночь.

Не надо думать, что родезийские комиссии расследования допрашивали только африканцев, домашних хозяек и рядовых полицейских. Нет, они не обошли вниманием и высокие чины - управляющего аэродромом Вильямса, диспетчера Мартина, директора гражданской авиации Барбера и даже верховного комиссара Англии лорда Альпорта. Из общего числа допрошенных федеральной комиссией, около 120 человек, свидетели со стороны и местные жители составляли не более 40 человек, все остальные, то есть около двух третей, были официальными лицами, служащими, военными и полицейскими.

Эти лица отвечали за безопасность прибытия самолета Хаммаршельда. Внезапное прекращение связи с самолетом и задержка его приземления должны были вызвать у них чувство тревоги. Они были обязаны по долгу службы немедленно принять меры для выяснения случившегося. Ожидание в этом случае было непростительным.

В каждой стране существуют правила поисковых и спасательных операций для самолетов, терпящих бедствие или не приземлившихся на аэродроме в расчетное время. Правила эти утверждены Международной организацией гражданской авиации, то есть имеют универсальный характер и силу закона. Они должны выполняться неукоснительно и без каких бы то ни было задержек. Никакое произвольное толкование правил не допускается. Ведь речь идет о спасении людей, терпящих бедствие.

Существовали правила полетов и в Северной Родезии, должным образом утвержденные и обязательные для центров полетов в Солсбери и Ндоле. Естественно предположить, что при задержке прибытия самолета столь высокого лица эти правила должны были выполняться с особой строгостью.

Родезийские комиссии по расследованию, разумеется, понимали важность этого вопроса. К их докладам приложен текст правил. Они предусматривают проведение следующих важнейших операций.

1. Если самолет не прибыл в течение 30 минут по истечении предположительного времени его приземления, должна быть объявлена стадия "неопределенность".

2. Вторая стадия, "тревога", объявляется, когда
а) после объявления "неопределенности" последующей проверкой связи не удалось получить сведений о самолете или когда
б) самолету была разрешена посадка, но он не приземлился в течение пяти минут и связь с самолетом не была восстановлена.

3. Стадия "бедствие" наступает, когда после объявления "тревоги" не поступают сведения из имеющихся пунктов связи. Это указывает на то, что самолет, вероятно, терпит бедствие.

Уже в стадии "неопределенность" правила предусматривали назначение старшего офицера гражданской поисковой операции. Центр полета в Солсбери был обязан немедленно создать координационный спасательный центр (КСЦ) для проведения поисковых спасательных операций. КСЦ обращается к местным властям и полиции с просьбой оказать необходимое содействие в наземных поисках.

А что произошло с самолетом Хаммаршельда? Никто не мог отрицать, что он благополучно долетел до аэродрома Ндолы, пролетел над ним и по установленному маршруту стал заходить на посадку. Самолет видели и слышали десятки людей на аэродроме и в окрестностях. Все они ожидали, что через несколько минут он совершит посадку. Но самолет на аэродроме не появился ни через 5 минут после расчетного времени приземления, ни через полчаса, ни позже. Немедленно должны вступить в силу правила поиска.

А что произошло в действительности? Сигнал "тревога" не был передан. Но и сигнал "неопределенность", который передается через полчаса после исчезновения самолета, был задержан. Диспетчерская вышка Ндолы послала его через полтора часа. Налицо грубейшее нарушение установленных законом правил поиска и спасания самолетов. Следовательно, родезийским комиссиям надлежало установить, почему было допущено нарушение правил поиска, и выявить виновного.

На эти вопросы должны были ответить те высокопоставленные свидетели, с показаниями которых мы ознакомимся.

СВИДЕТЕЛИ "ОТВЕТСТВЕННЫЕ И АБСОЛЮТНО НАДЕЖНЫЕ"
Самым главным свидетелем был, конечно, Арундел Кэмпбел Мартин - контролер диспетчерской вышки на аэродроме Ндолы.

От его действий зависели безопасность и благополучное приземление всех самолетов, прибывавших в Ндолу в тот день, 17 сентября 1961 года, зависела жизнь лорда Ленсдауна, "президента" Чомбе и Хаммаршельда, а также тех, кто сопровождал их в полетах.

Сама профессия контролера движения самолетов предполагает высокое чувство ответственности за человеческие жизни, обостренное предвидение опасности и способность действовать быстро и решительно, чтобы предотвратить любую возможную катастрофу и оказать немедленную помощь терпящим бедствие людям.

Отвечало ли поведение Мартина этим требованиям, когда исчез пролетевший над его головой самолет, поддерживавший с ним до этого постоянную связь?

Комиссия допрашивала Мартина в январе 1962 года в Ндоле. Мартин не был новичком в своем деле. Более двадцати лет он служил в военно-воздушных силах Англии, потом в крупной английской авиакомпании, последние же годы был офицером службы авиационных контролеров.

17 сентября, в воскресенье, у Мартина был выходной день. Но ему заранее сообщили, что в тот день ожидалось прибытие в Ндолу высокопоставленных персон, и он в течение дня несколько раз справлялся, не потребуются ли его услуги. В четыре часа пополудни ему подтвердили, что он будет нужен для ночного дежурства. Мартин прибыл на аэродром и приступил к своим обязанностям в 19 часов 35 минут. Контролер центра полетов в Солсбери сразу же информировал его, что вечером того же дня ожидается прибытие в Ндолу Хаммаршельда.

Отвечая на вопросы комиссии по расследованию, Мартин сообщил содержание своих переговоров с самолетом ООН "Альбертина". В 23 часа 33 минуты центр полетов в Солсбери передал "Альбертину" под контроль Мартина. Командир самолета немедленно устансзил с ним связь и подтвердил расчетное время прибытия в Ндолу - 00 часов 20 минут. Мартин сообщил командиру данные о погоде: ветер слабый, облачность нулевая, видимость до десяти миль.

В этот момент председатель задал вопрос Мартину:
- Вы читаете это с текста записей?

Мартин ответил, что записи разговоров с самолетом он в ту ночь не вел.

Его спросили, откуда же он взял сведения.

Мартин. Я сделал записи на следующий день утром с пометок, которые набросал ранее ночью.
Председатель. Когда вы сделали запись?
Мартин. Думаю, так часов в одиннадцать утра.
Председатель. А где же пометки, с которых вы составили запись?
Мартин. Их нет. Я приблизительно указывал время.

Далее Мартин сообщил "Альбертине", что в воздухе нет других самолетов, и передал данные для снижения. Командир самолета подтвердил получение данных. Мартин спросил пилота, намерен ли он после посадки в Ндоле вылететь в Солсбери. Командир ответил отрицательно.

...

...

- Будете ли вы ночевать в Ндоле?- запросил Мартин.

Пилот ответил:
- Нет.

Мартин настаивал:
- Сообщите ваши намерения, поскольку на аэродроме трудно с парковкой самолетов.

Пилот ответил:
- Сообщу вам, когда приземлимся.

Мартин спросил дальше:
- Вам будет нужна заправка? Летчик сказал:
- Подождите!

Потом добавил:
- Немного потребуется.

После этого в 00 часов 10 минут "Альбертина" сообщила Мартину:
- Вижу под собой огни Ндолы, снижаюсь, подтвердите показания для высотомера.

Мартин повторил показания и попросил борт самолета сообщить, когда самолет снизится до высоты 2000 метров.

- В это время,- повествовал Мартин,- самолет пролетел почти у меня над головой и проследовал в северозападном направлении. После этого связь с ним прервалась.

Комиссия спросила, что же он предпринял дальше. Мартин объяснил, что пытался связаться с "Альбертиной", повторил вызов несколько раз - безрезультатно.

- Но в это же время,- сказал Мартин,- под моим контролем находился другой самолет - ДС-4 с лордом Ленсдауном на борту.

Мартин разрешил командиру вырулить к стартовой позиции на летном поле. Самолет Ленсдауна потребовал разрешения на взлет. Мартин запретил. Он не мог дать разрешение, пока не будет установлено достоверно, что случилось с самолетом Хаммаршельда.

В такие минуты, когда ожидалась посадка самолета, взлетать другому было безумием: могло произойти столкновение двух самолетов.

На перекрестном допросе Мартину задали вопрос, что же он сделал в этой ситуации.

Мартин сообщил:
- Он (Ленсдаун.- В.Л.) решил взлететь сам, под свою ответственность. Его самолет сделал разворот и ушел на Солсбери.

Мартин понимал, что ему нужно объяснить свои действия. Не мог же он подвергать главного английского эмиссара лорда Ленсдауна смертельному риску.

Мартин продолжал:
- Прежде чем самолет Ленсдауна взлетел, я вышел на балкон вышки и проверил, не видно ли огней другого самолета.

Наблюдатель ООН Манкиевич попросил Мартина сообщить подробнее, что он делал в эти минуты. Мартин ответил:
- Сразу после пролета "Альбертины" я еще находился внутри вышки. Я увидел, что самолет ДС-4 сам пошел к стартовой позиции, и я должен был им заниматься. Я вышел наружу, не увидел никаких огней и поэтому разрешил ему занять стартовую позицию на повороте к летной полосе для прогрева двигателей. Когда я посмотрел второй раз, самолет начал взлет.

Мартин не называет точного времени, когда все это происходило. Но он твердо показывает, что самолет лорда Ленсдауна взлетел с аэродрома Ндолы в тот самый момент, когда на нем должен был приземлиться самолет Хаммаршельда.

Позже, при допросе других свидетелей, выяснилось, что самолет Ленсдауна взлетел в 00 часов 35 минут, а "Альбертина" прошла над аэродромом в 00 часов 10 минут. Разница - 25 минут. Установлено, что катастрофа произошла в 00 часов 13 минут - 00 часов 15 минут. Если Мартин дважды выходил на балкон, то первый раз это было где-то около 00 часов 15 минут, когда он потерял связь с "Альбертиной".

Из показаний свидетелей, находившихся в разных точках Ндолы, намного дальше от места катастрофы, чем диспетчерская вышка, известно, что они видели в том месте, куда улетел самолет, вспышку и зарево, а многие из них отчетливо слышали взрывы. Как же опытный диспетчер Мартин с высоты своей вышки не видел и не слышал этого? Да, у него было извиняющее обстоятельство. В тот момент он увидел, что самолет Ленсдауна начал двигаться. Мартин побежал к передатчику, чтобы предупредить командира ДС-4, что со взлетом надо повременить. Или, может быть, он сообщил ему то, что увидел?

У комиссии, вновь возник вопрос, как же в такой критический момент на диспетчерской вышке ничего не фиксировалось.

Мартина спросили:
- Вы рассказали нам о переговорах между вами и самолетом в ту ночь 17 сентября вплоть до 00 часов 10 минут. Были ли записаны эти разговоры на магнитофон?

Мартин. Боюсь, что нет.
Адвокат. Тогда как же вы их зафиксировали?
Мартин. Одни на листках бумаги, другие...
Адвокат. И что же, все существенные моменты переговоров можно восстановить с записей на листках бумаги?
Мартин. Нет, не все.
Адвокат. Когда же все-таки вы сделали заметки, на основании которых составили ваш ответ?
Мартин. Я сделал это после того, как послал сигнал "неопределенность".

А сигнал был передан только через полтора часа после перерыва связи с "Альбертиной". Прижатый адвокатами Мартин наконец признался, что сочинил свою компиляцию во вторник 19 сентября, через два дня после катастрофы.

Только наивные люди могут поверить Мартину, что в день, когда в Ндолу прибывали Ленсдаун, Чомбе и Хаммаршельд, не велись магнитофонные записи переговоров контрольной вышки с самолетами и куда-то пропал диспетчерский журнал. Если же столь важные документы исчезли, значит, они содержали сведения невыгодные и, может быть, опасные для родезийских властей.

Дальше Мартина попросили объяснить подробнее его действия после исчезновения самолета Хаммаршельда. Когда самолет Ленсдауна улетел, Мартин, по его словам, снова пытался связаться по радио с "Альбертиной".

Мартину напомнили, что все приведенные им переговоры с самолетом ООН ясно указывали, что полет проходил нормально, что самолет заходил на посадку и не мог изменить намерения, если он запрашивал заправку и обещал сообщить свои дальнейшие планы после приземления.

Адвокат Адамс задал Мартину деликатный вопрос:
- Почему вы подумали, что на такой поздней стадии этот самолет, мог сделать что-то другое?

Мартин. Кажется, таково было общее впечатление на аэродроме.
Адамс. Означает ли это, что у вас были разговоры с другими людьми?
Мартин. Я действительно обсуждал этот вопрос с управляющим аэродромом Вильямсом.

Насколько Мартину была безразлична судьба пропавшего самолета, говорит то, что в 3 часа 15 минут утра он закрыл диспетчерскую вышку, погасил огни посадочной полосы и покинул аэродром. Мартин утверждал, что он согласовал свои действия с центром полетов в Солсбери. Выяснилось, однако, что он нарушил прямой приказ департамента гражданской авиации о том, чтобы аэродром Ндолы оставался открытым до "прибытия обоих самолетов", то есть Ленсдауна и Хаммаршельда. Следовательно, центр полетов в Солсбери не имел права давать согласие на закрытие аэродрома Ндолы. Однако Мартин утверждал, что такое согласие он получил.

В этой связи федеральная комиссия допросила диспетчера в Солсбери Торогуда. Он категорически заявил, что никакого согласия на закрытие аэродрома Ндолы не давал и не был на это уполномочен. Выяснилось, что согласие Солсбери на закрытие аэродрома Ндолы было передано связистом Тэрнболом. Любопытен его допрос в комиссии.

Тэрнбол сообщил, что он передал разрешение закрыть аэродром по телексу.

Адзокат Адамс. В этом случае сохранилась копия телекса?
Тэрнбол. О нет!
Адамс. Почему?
Тэрнбол. Я не знаю.
Адамс. Тогда подобная копия должна сохраниться в Ндоле.
Тэрнбол. Да, она должна сохраниться в Ндоле.

Однако копию этого телекса в Ндоле никто не нашел. Так и осталось полной загадкой, кто же вопреки приказу распорядился закрыть аэродром в Ндоле? Комиссия не обратила внимания и на это странное происшествие.

Остается фактом, что, несмотря на исчезновение самолета Хаммаршельда, с 3 часов 15 минут утра аэродром Ндолы был закрыт, управляющий и диспетчер покинули его, а верховный комиссар Англии лорд Альпорт удалился на покой в свой собственный самолет. А он был главным лицом после Ленсдауна, отвечавшим за прием Хаммаршельда в Ндоле.

Допрос диспетчера Мартина в федеральной комиссии неожиданно приоткрыл завесу над тем, как готовился прилет Хаммаршельда в Ндолу.

Мартин, пытаясь оправдать перед комиссией задержку в посылке сигнала тревоги после потери связи с "Альбертиной", как бы между прочим сообщил:
- Даже и после некоторого времени я не мог наладить контакт с самолетом. К тому же этот приказ об особых мерах безопасности на аэродроме. И поскольку в Ндоле воцарилась атмосфера "плаща и кинжала", то под влиянием всего этого я подумал, что самолет улетел.

Родезийский адвокат Марго спросил:
- Каковы были общие разговоры о том, прибудет Хаммаршельд или не прибудет?

Мартин. Общее впечатление было таково, что никто не был уверен в этом.
Марго. Все были не уверены, состоится ли его прибытие? Вам кто-нибудь высказывал сомнение?
Мартин. Да, управляющий аэродромом.
Марго. То есть о том, что Хаммаршельд может приехать, а может и не приехать? Но все люди вокруг ждали за два или три дня, и над аэродромом было наброшено "покрывало безопасности" в ожидании его приезда?
Мартин. Да, именно так.

Таким образом, Марго выболтал, а Мартин подтвердил тщательно скрывавшийся англичанами секрет. Они не подозревали, что разрушили всю хитроумную игру Ленсдауна с Хаммаршельдом до самого отлета в Ндолу. Оказывается, в Лондоне вопрос о полете Хаммаршельда в Ндолу был решен еще до вылета Ленсдауна в Конго. Хаммаршельд еще не знал, когда и где он будет встречаться с Чомбе, а английские власти уже отдали распоряжение о подготовке аэродрома Ндолы к встрече. Поэтому "покрывало безопасности" было наброшено на аэродром, и на нем, по словам Мартина, воцарилась атмосфера "плаща и кинжала".

Другим важным свидетелем был управляющий аэродромом Джон Хауэлл Вильямс. Вильямс был начальником Мартина и играл, может быть, не меньшую роль, чем диспетчер, в той игре, которая была разыграна на аэродроме Ндолы вокруг визита Хаммаршельда. Мы поставили Мартина на первое место только потому, что он имел в своих руках нити управления полетом самолета Хаммаршельда. Но общие указания он получал от Вильямса.

С самого начала допроса Вильямса выясняется деталь, которую обозреватели ООН считали немаловажной. Вильямс прибыл в Ндолу вечером в субботу 16 сентября, накануне ожидавшегося визита Хаммаршельда. Он вернулся из Лондона, где якобы находился в длительном отпуске.

Имеются косвенные данные, подтверждающие, что внезапное появление Вильямса в Ндоле не было случайным.

С 1936 года Вильямс был летчиком в английских военно-воздушных силах, не рядовым, а одним из руководителей транспортных операций. В течение многих лет он отвечал за организацию полетов высокопоставленных персон королевского дома, членов правительства и самого Уинстона Черчилля. Об этом комиссию информировал адвокат Марго. Вильямс скромно, но не без гордости подтвердил, что он был одним из ведущих специалистов Англии по организации полетов особо важных персон. Вот почему он прибыл так срочно в Ндолу накануне приезда Хаммаршельда.

Вильямс сообщил, что, когда он появился на аэродроме утром 17 сентября, там все уже находилось в руках командования военно-воздушных сил Родезии. В здании аэропорта функционировал центр радиосвязи со всеми важными пунктами - Солсбери и другими. Аэродром был окружен плотным кордоном сил безопасности. С 14 часов 30 минут аэропорт и дом комиссара полиции охранялись усиленными нарядами полиции. Все было отлажено и, как отметил Вильямс, действовало полным ходом.

Наблюдения Вильямса также подтвердили, что задолго до того, как Хаммаршельду в Леопольдвиле сообщили о возможности полета в Ндолу, в самой Ндоле все приготовления к его прибытию были завершены.

Утром Вильямс провел совещание с сотрудниками аэродрома. Затем он встретил английского верховного комиссара в Родезии лорда Альпорта, прибывшего из Солсбери. После четырех часов дня прилетел Моиз Чомбе.

Вильямсу пришлось уступить свой кабинет высоким гостям и переселиться в комнатушку машинистки.

- Отсюда я давал указания,- говорил Вильямс,- по необходимости стоя на одной ноге. И я находился в этой комнате и разговаривал по телефону, когда услышал над головой звук пролетающего самолета. Это был самолет Хаммаршельда.

Когда Вильямс услышал звук самолета над головой, это означало, что через пять-семь минут тот совершит посадку. Как организатор встречи высоких гостей, Вильямс должен был бы вывести встречавших на летное поле. Он этого не сделал. Вместо этого он спешит к Ленсдауну и Альпорту и только с ними выходит на летное поле. Для такой спешки есть причины: Вильямсу было известно, что Ленсдаун должен покинуть Ндолу до прибытия Хаммаршельда.

Однако разве можно взлететь в момент, когда другой самолет идет на посадку?! Это невозможно на маленьком аэродроме с одной взлетной полосой. Уж кто-кто, а Вильямс не мог не знать, что подобный риск недопустим. Но, как видно, ни лорд Ленсдаун, ни Вильямс такого риска не боялись.

Итак, самолет Ленсдауна взлетел, развернулся направо и взял курс на юг, на Солсбери. В этот момент перед летевшими во всем печальном величии должен был показаться столб пламени горящего самолета Хаммаршельда. Почему-то ни Ленсдаун, ни командир самолета Деппе этого впечатляющего зрелища не заметили.

А на летном поле аэродрома в торжественном молчании стояли лорд Альпорт и управляющий аэродромом Вильямс. Выходит, и они тоже ничего не видели.

Когда лорд Альпорт и Вильямс вернулись в здание аэропорта, перед ними стояла не простая задача: объяснить всем ожидавшим Хаммаршельда причину задержки самолета. Среди них находился представитель ООН Джордж Айвен Смит. Около полуночи, когда Альпорт и Вильямс провожали Ленсдауна, ему удалось выйти на несколько минут на летное поле, чтобы подышать свежим воздухом. Он увидел огни пролетевшего над аэродромом самолета Хаммаршельда. Он, конечно, хорошо знал этот самолет. Смит вернулся в аэровокзал и сообщил об этом своим коллегам.

Через некоторое время в аэровокзал вошли лорд Альпорт и Вильямс. С суетливым оживлением они пригласили всех присутствующих в другой зал, принялись угощать их виски и другими спиртными напитками. Лорд Альпорт по непонятной причине начал рассуждать о необычности полета Хаммаршельда, о неопределенности намерений генерального секретаря, о возможном возобновлении сражений в соседней Катанге. Потом он, как бы между прочим, заметил, что в подобной ситуации Хаммаршельд мог изменить свои намерения и улететь в неизвестном направлении.

Монолог Альпорта продолжайся долго. Вильямс, выслушав его начало, куда-то ушел. Смита излияния Альпорта крайне удивили. Он хотел выяснить у Вильямса, что же произошло, но тот уже ускользнул. Тогда он подошел к другому представителю аэродромной службы и сказал, что, как ему кажется, над аэродромом только что пролетел самолет Хаммаршельда. Не может ли он это подтвердить? Служащий смутился и сказал, что пойдет выяснить. Он ушел и не вернулся. Смит заметил, что всех встречающих стараются держать вместе и не выпускают из помещения. Только через некоторое время в зал вошел Вильямс и сообщил, что самолет Ленсдауна улетел в Солсбери. О самолете Хаммаршельда он ничего не сказал. Его спросили, когда же совершит посадку самолет ООН. Вильямс замялся, но затем ответил, что самолет генерального секретаря задерживается и что, возможно, Хаммаршельд переменил свои планы и сегодня не прибудет.

Сообщение Вильямса вызвало у Смита тревогу. Если бы Хаммаршельд действительно изменил свои планы, его бы первого известили об этом. Очевидно, Смит имел запасной канал связи с самолетом Хаммаршельда. Он подошел к Вильямсу и сказал, что Хаммаршельд должен прибыть и что поэтому встречающие будут еще ждать.

Вильямс согласился и тут же исчез.

В то самое время, когда лорд Альпорт произносил свой монолог в Ндоле, его заместитель Скотт посетил аэродром Солсбери. Он зашел к диспетчеру Торогуду якобы для того, чтобы узнать время прибытия самолета Ленсдауна. Торогуд сообщил ему эти данные, но Скотт не уходил. Он поинтересовался, не сообщили ли, что самолет Хаммаршельда не прибыл.

Торогуд ответил, что такое сообщение поступило из Ндолы.

Скотт сказал:
- Ах да, конечно. Хаммаршельд возвращается обратно.

После этого он удалился.

Обращает на себя внимание синхронность действий Альпорта и его заместителя Скотта. Находясь в разных городах Родезии - Ндоле и Солсбери, они в одно и то же время, через считанные минуты после гибели самолета ООН, внушали своим слушателям одну и ту же мысль: Хаммаршельд изменил свои планы и в Ндолу не прибудет.

Комиссия спросила Торогуда, поверил ли он Скотту. Торогуд ответил, что поверить в это он не мог. В середине ночи самолет Хаммаршельда не мог просто повернуть назад, он бы не долетел до Леопольдвиля. А других мест для посадки не было, ведь не зря же полет шел в обход территории Конго. Однако по долгу службы диспетчер сообщил то, что сказал ему Скотт, полковнику Барберу, директору гражданской авиации. Так то, что внушали высшие английские власти, а именно что Хаммаршельд изменил планы и улетел в какой-то другой пункт, было передано по цепочке родезийским властям. Стоит ли удивляться, что федеральная комиссия воспользовалась заявлениями Альпорта и Скотта, чтобы оправдать задержки в подаче сигнала тревоги и организации поисковых операций.

При допросе Альпорта комиссия задает ему "вспомогательный" вопрос:
- Скажите, лорд Альпорт, у вас не было в то время какого-либо хода мыслей, который объяснил бы причину потери связи с самолетом ООН?

Лорд Альпорт с воодушевлением ответил:
- Естественно, я был озабочен задержкой и в первые тридцать минут после потери связи думал, что случилось одно из двух: либо самолет продолжал оставаться в воздухе, чтобы закончить телефонный разговор или передачу послания, либо один из самолетов США, находившихся на аэродроме в Ндоле, быть может в ответ на запрос, сообщил, что самолет Ленсдауна только что улетел н Хаммаршельд пожелал, чтобы прошло какое-то время между отлетом Ленсдауна и его прибытием в аэропорт Ндолы.

Альпорт как бы случайно выдает такое, о чем никто не решался упоминать. На аэродроме Ндолы находились какие-то самолеты США, которые держали связь с самолетом Хаммаршельда. Так что если вы спрашиваете нас о перерыве связи, то мы не одни...

В ответе Альпорта заложена еще одна мина... замедленного действия.

Он полагал, что самолет США информировал Хаммаршельда о том, что Ленсдаун уже улетел, и после этого Хаммаршельд решил покружить в воздухе. Сопоставим уже известные факты.

Лорд Альпорт провожал Ленсдауна. Поэтому он не мог не знать, что его самолет взлетел в 00 часов 35 минут. Самолет же Хаммаршельда прошел над головами Ленсдауна и Альпорта в 00 часов 10 минут, а разбился в 00 часов 15 минут. Явная неувязка с передачей американскими летчиками сообщения об отлете Ленсдауна.

Странно и то, что Альпорт пытался изобразить Вильямса как человека малоопытного, управляющего небольшим аэродромом, подверженного влиянию вышестоящих лиц и поэтому не отвечающего за свои действия. Это насторожило шведских адвокатов.

Адамс спросил Вильямса:
- О чем вы думали, когда собрались покинуть аэродром, не дав сигнала "тревога"?

Вильямс. Я был полностью убежден, как я уже говорил раньше, что самолет улетел в другом направлении. Но чтобы исключить возможный риск, я дал сигнал "неопределенность" - просто для того, чтобы зафиксировать, что было...
Адамс. А если был налицо риск, когда вы дали сигнал, почему вы не сделали этого на полтора часа раньше, чтобы уменьшить его?
Вильямс. Риск возможен в любом полете.

Адамс спросил далее Вильямса:
- Если самолет определил свои намерения так подробно, то почему же вам не показалось странным, что он не приземлился?

Вильямс упорно твердил:
- В нормальных условиях это считалось бы странным, а в данном случае - нет.

Тогда наблюдатель от ООН Манкиевич задал Вильямсу такой вопрос:
- Хорошо, коснемся другой проблемы. Могли вы хотя бы на минуту предположить, что пожар, который возник сразу после катастрофы, был замечен и вы могли бы в следующие полчаса или через час обнаружить место пожара, какие меры вы бы тогда предприняли?

Вильямс уклончиво ответил, что если бы информация была надежная, то, конечно, что-то можно было бы сделать.

Манкиевич не случайно задал этот вопрос. Пожар был такой, что не заметить его было невозможно. Кроме того, после трех часов ночи к Вильямсу в гостиницу пришли полицейские и сообщили, что видели вспышку в направлении исчезновения "Альбертины". Он им сказал, чтобы его не беспокоили пустяками: мало ли бывает вспышек от загораний леса и все равно до утра ничего нельзя сделать. Но и утром, после девяти часов, когда Вильямс вернулся на аэродром, он ничего не предпринял для проверки полученного сигнала.

Английский адвокат Беван возмущался, когда некоторые представители ООН (это был тунисец Кхиари) жаловались на бездействие Альпорта. Кхиари обратил внимание Альпорта на то, что ряд людей в Ндоле видели, как самолет Хаммаршельда загорелся в воздухе и после взрыва упал близко к аэродрому.

Альпорт ответил:
- Многие люди видят многие вещи.

А затем уклонился от продолжения разговора.

Некоторые сотрудники ООН считают, что разглагольствования Альпорта не были столь уж безобидными. Один раз он говорил одно, а другой - другое. Вот, например, об утверждениях, что Хаммаршельд изменил свои намерения, Альпорт в заявлении перед комиссией ООН сказал:
- По явному пожеланию господина Хаммаршельда его самолет свернул с пути на короткое время, чтобы создать определенный промежуток времени между отлетом лорда Ленсдауна и своим прибытием.

Как будто он повторил то, что говорил раньше, когда утверждал, что сообщение о Ленсдауне Хаммаршельд получил от американцев. Но откуда Альпорт мог знать, что Хаммаршельд решил свернуть с пути по своему "явному пожеланию"? Как он мог быть осведомлен о намерениях Хаммаршельда?

Кстати, зачем Хаммаршельду спрашивать о Ленсдауне американцев? Это касалось только его и англичан, и Хаммаршельд никогда не допускал посторонних к своим делам.

Если Хаммаршельд запросил Ленсдауна, тот мог ответить двояко. Во-первых, что решил подождать Хаммаршельда, так как возникли осложнения и он хочет ему помочь. Такой ответ вполне допустим, потому что за 15 минут до расчетного времени прибытия Хаммаршельда Чомбе вдруг покинул аэродром и удалился на отдых в резиденцию комиссара провинции. Известно, что Ленсдаун обсуждал создавшуюся ситуацию с Альпортом и английским консулом в Элизабетвиле Даннетом.
Во-вторых, Ленсдаун мог ответить, что вылетает, но просит самолет Хаммаршельда задержаться на некоторое время в воздухе, пока взлетит его самолет. И в том и в другом случае реакция Хаммаршельда должна быть самой резкой. Он был сыт по горло действиями Ленсдауна в Леопольдвиле и действительно мог отдать в последнюю минуту приказ не совершать посадку.

Конечно, доказать это сейчас трудно. Ведь не случайно все записи переговоров диспетчерской вышки с "Альбертиной" "испарились". И вместе с тем трудно объяснить случайностью, что исчезли такие важные вещественные доказательства.

На первом этапе расследования в родезийском комитете английский военно-воздушный атташе полковник Эдгар Эванс играл особую роль. Он то ли лично записывал, то ли сочинял показания многих свидетелей. Это касалось не только африканцев-угольщиков, которым, быть может, было трудно самим написать свои объяснения, и не только белых свидетелей из числа жителей Ндолы. Оказалось, что показания даже таких лиц, как Вильямс и Мартин, были составлены не ими, а полковником Эвансом на основании их устных сообщений. Мартин не постеснялся заявить, что если в его заявлениях что-то не так, то это не его вина, а дело рук полковника Эванса. Вильямс обвинять Эванса не решился и вину за ошибки взял на себя. С другими свидетелями Эванс обращался бесцеремонно и составлял их показания так, как считал нужным. Эванс был вызван в комиссию для дачи показаний. Родезийский адвокат Марго, стремясь подчеркнуть его заслуги, спросил:
- Вы любезно согласились стать членом комитета по расследованию происшествия с самолетом "Альбертина". Не так ли?

Эванс. Если хотите представить это дело таким образом, сэр, то да!
Марго. Вам приказали?

С непосредственностью военного Эванс ответил:
- Да, конечно!
В ходе дальнейшего допроса Эванс не скрывал, что показания свидетелей он составлял по своему усмотрению, то, что считал в них излишним, просто не вносил.

Он сам собрал все уцелевшие часы пассажиров самолета. Их оказалось пять, и он определил по ним время катастрофы самолета. Эванс сообщил, что часы показывали 11.11, 11.10, 11.08, 11.11 (время Леопольдвиля), 12.12. Следовательно, катастрофа произошла около 00 часов 11 минут местного времени. Если принять во внимание, что полковник Эванс позволял себе в составлении показаний живых свидетелей большие вольности, то его определение времени катастрофы тоже могло быть подогнанным под ту версию, которую англичане старались "продать" внешнему миру. Как утверждала комиссия ООН, "во всяком случае, и этого исключить нельзя".

ПОИСК И СПАСАНИЕ
Не было поиска, и никто не был спасен. Самолет ООН потерпел аварию в нескольких километрах от пригородов Ндолы в лесной резервации, где рядом находились поселки африканцев и круглосуточно работали люди. От аэродрома до места аварии было двадцать минут езды на автомобиле.

Шведские наблюдатели справедливо отмечали, что о причинах катастрофы самолета Хаммаршельда можно было бы получить более обстоятельные сведения, если бы место, где упал самолет, было найдено на несколько часов раньше.

Родезийские комиссии расследования сосредоточили свое усердие на том, чтобы оправдать задержку и доказать, что власти поступили правильно.

Самолет ООН потерпел аварию при заходе на посадку. Все системы самолета находились в посадочном режиме, и угол планирования не превышал пяти градусов. Однако произошла потеря высоты. Самолет задел левым крылом за деревья, крыло оторвалось, а остальная часть самолета при падении разрернулась в обратном направлении. Однако при таком пологом спуске вполне можно было ожидать, что часть пассажиров останется в живых. Такое соображение подтверждает медицинское заключение. Из 16 пассажиров девять получили такие ранения, что выжить не могли. Трое сгорели, но у них, возможно, не было смертельных ранений. Два пассажира были найдены вне зоны пожара - это сам Хаммаршельд и охранник Джулиан, оставшийся живым. Таким образом, могли бы быть спасены четыре-пять пассажиров, включая Хаммаршельда и Джулиана, не будь злоумышленной задержки в оказании помощи. Если африканцы через 20-30 минут после катастрофы действительно видели около упавшего самолета "джипы" с европейцами - а не верить им нет оснований,- то налицо чудовищное преступление.

Материалы родезийских комиссий расследования позволяют достоверно оценить действия родезийских властей по поиску и спасанию самолета ООН. Правда, слово "действия" здесь неуместно. В большинстве случаев это было бездействие, и каждому было найдено соответствующее оправдание.

Диспетчер Мартин, разумеется, понимал, что за поиск самолета придется отвечать. Поэтому он передал сигнал "неопределенность" в Солсбери и тем самым перебросил ответственность на департамент авиации в столице. 18 сентября в 1 час 20 минут директору гражданской авиации полковнику Барберу сообщили о том, что самолет Хаммаршельда не прибыл в Ндолу. До его сведения довели мнение Альпорта и Скотта о том, что, возможно, самолет ООН улетел в другое место. Барбер, как специалист в авиации, должен был бы понимать несуразность такого утверждения. Но он спокойно отправился спать.

Наутро Барбер появился на аэродроме в Солсбери. Не то чтобы очень рано, после девяти часов. Сведений о самолете Хаммаршельда не поступило. В это время было из-за чего волноваться. К шести часам утра запас горючего самолета ООН уже точно иссяк бы, следовательно, продолжать полет он не мог. И вместе с тем не было никаких извещений о месте его пребывания. В подобной ситуации полковник Барбер был обязан принять меры к поиску самолета во вверенном ему воздушном пространстве Родезии.

Вместо этого Барбер начал планировать поиск и подсчитывать, сколько самолетов он может раздобыть для этой цели. Оказывается, около десятка набрать можно, включая три самолета США в Ндоле, два военных самолета США на подлете и еще самолет лорда Ленсдауна. Все они оборудованы для дальних полетов. Но он их не затребовал под предлогом, что неизвестно, где вести поиск.

Что касается мер поиска в районе Ндолы, то и с ними Барбер не спешил. В его распоряжении было 18 самолетов ВВС Родезии. Любой из них мог взлететь и провести разведку еще ночью, тем более на рассвете, но Барбер приказал не своевольничать. Как так поднять самолеты в воздух? А вдруг придет откуда-нибудь известие, что место аварии найдено, а самолетов не будет.

Барбер так и заявил комиссии:
- Несмотря на серьезность ситуации, нельзя было с рассветом поднимать самолеты в воздух, пока не получена надежная информация. Вам эти самолеты могут понадобиться, когда вы будете знать, где их использовать.

Барберу заметили, что у него их восемнадцать, среди летчиков много опытных разведчиков, хорошо знающих окрестности Ндолы. Ну выпустили хотя бы одного!

- Ни одного!- жестко отвечает Барбер.- Все понадобятся, когда придет известие, где искать.

Полковник Барбер утверждал, что поиск с земли имеет решающее значение. Однако нет сообщений от местной полиции, что они получили приказ провести поиск и каковы были результаты. Многочисленный отряд полиции городов "медного пояса", похоже, вообще не участвовал в поиске.

Из показаний свидетелей можно установить, что полицейские власти Ндолы занимались не поисками самолета, а, наоборот, приняли все меры, чтобы намертво блокировать место падения самолета ООН и никого к нему не допустить.

Полиция действительно выслала патрули на дорогу Ндола-Муфулира. Особенно строго патрулировался участок, близкий к месту аварии. От главной дороги к нему вели проезжие лесные дороги, которые были перекрыты. Полицейским удалось довольно успешно блокировать эту дорогу и не допустить к месту, где горел самолет, нежелательных свидетелей. Однако около четырех часов утра металлург Малком Брач, ехавший на автомобиле из Муфулиры в Ндолу, видимо, проскочил полицейские патрули и заметил место катастрофы. Он видел большое пламя и даже на расстоянии шести километров от горевшего самолета чувствовал необычные запахи горелого. Его уверили, что запах могло издавать какое-нибудь экзотическое дерево, и прекратили допрос.

В конечном счете сведения о месте, где упал самолет, были получены не от полиции, а - вопреки ее усилиям - от местных африканцев. Их сообщения приглушить не удалось, и доступ к самолету пришлось открыть.

...

...

Воздушный поиск выглядел как плохая комедия. В 10 часов утра 18 сентября на поиск были высланы три самолета - "Канберра", "Вампир" и "Провост". До 3 часов 10 минут они налетали в общей сложности 16 часов 40 минут.

Вначале они вели поиск в направлениях, противоположных тому, в котором улетел самолет Хаммаршельда. Потом приблизились к аэродрому Ндолы. Они взлетали и садились в зоне, где находились обломки самолета, который выжег в лесу полосу длиной около двухсот метров и шириной сорок-пятьдесят метров, и вроде бы не замечали ее. Между тем командование ВВС в Ндоле располагало сообщениями о вспышках и зареве, которые видели разные люди и направление которых они указывали. В штабе ВВС были изготовлены схемы местности с указанием, где наблюдались эти вспышки. Картографы работали не торопясь. Схемы были готовы только к двум часам дня, и их передали летчику, старшему лейтенанту Краксфорду. Это он вылетел в 14 часов 45 минут и "обнаружил" место аварии в 15 часов 10 минут.

Таким образом, пилоты "доблестных" ВВС Родезии установили место аварии самолета ООН тогда, когда больше скрывать его оказалось невозможным.

Даже родезийская федеральная комиссия не могла уйти от того, что поиск с воздуха в Ндоле был необоснованно затянут. Она делает заключение, что "для проверки донесений (о вспышках) необходимо было обследовать определенную часть района с радиусом, требующим всего несколько минут летного времени. Мы полагаем, что если бы такое ответственное лицо, как директор аэропорта, проявило инициативу, то оно разрешило бы одному из имеющихся самолетов ВВС выполнить эту задачу. Тогда место аварии могло бы быть обнаружено на несколько часов раньше и оставшемуся в живых пассажиру могла бы быть оказана помощь до того, как дальнейшее воздействие лучей тропического солнца ухудшило его состояние". Комиссия не хочет довести заключение до логического конца: а не было ли это преднамеренное убийство?

Судьба двух пассажиров самолета ООН - самого Хаммаршельда и его охранника сержанта Джулиана также осталась загадочной. Они находились вне зоны огня, охватившего обломки рухнувшего на джунгли самолета.

Джулиан при падении самолета получил перелом ноги, и у него было раздроблено колено. Но это не угрожало его жизни. В таком состоянии он не мог ходить, но сумел выбраться из обломков и отполз от горящего самолета.

Джулиана допрашивал в госпитале начальник полиции города Ндолы Альфред Аллен. В допросе, записанном со слов Аллена, много неясностей. Существует подозрение, что в какой-то части он "сконструирован", для того чтобы создать желательную картину гибели самолета.

Аллен. Последний раз мы слышали вас, когда вы были над аэродромом Ндолы. Что случилось?
Джулиан. Он взорвался.
Аллен. Где же это было? Над аэродромом?
Джулиан. Да.
Аллен. Что случилось потом?
Джулиан. Была большая скорость. Большая скорость...
Аллен. А потом, что потом?
Джулиан. Потом катастрофа.
Аллен. А потом что?
Джулиан. Было много маленьких взрывов.
Аллен. Как вы выбрались?
Джулиан. Я потянул за лямку запасного выхода и выполз.
Аллен. А как другие?
Джулиан. Их просто заклинило.

Необходимо учитывать, что, когда происходил этот разговор, Джулиану впрыснули большую дозу обезболивающих средств и он находился в полузабытьи. Ведь до этого он пролежал под открытым небом четырнадцать часов. Временами к нему возвращалось сознание. У его постели постоянно дежурили сестры. Рядом был поставлен магнитофон, и сестры получили приказ каждый раз, когда Джулиан заговорит, немедленно включать магнитофон и вызывать полицейских, круглосуточно дежуривших за дверью.

Джулиан прожил пять дней. За это время он несколько раз заговаривал с сестрами и врачами. Почему-то не сохранилось ни одной записи этих разговоров. Сестра Каванах неуклюже ссылалась на то, что, когда Джулиан заговорил, она была по другую сторону кровати и якобы не смогла ни включить магнитофон, ни пригласить полицейского.

19 сентября в четыре часа утра Джулиан вдруг заговорил:
- Я сержант Гарри Джулиан. Пожалуйста, сообщите, что я пережил катастрофу. Скажите моей жене и детям, что я жив. Моя жена живет в Майами.

Сестра Каванах спросила его:
- Гарри, вы можете сказать, что случилось?

Но он не ответил. Ему было трудно говорить: даже рот и язык у него были обожжены.

Более важными были показания сестры Анжелы Мак Грат. Она находилась у постели Джулиана 18 сентября, когда его привезли в госпиталь. Рядом были врачи и полицейские.

Джулиан заговорил, не обращаясь ни к кому:
- Я был единственным, кто выбрался. Все другие попали в ловушку.- Потом добавил:
- Мы были над взлетной полосой, когда Хаммаршельд сказал: "Возвращайтесь обратно". Потом был взрыв.

Джулиан говорил медленно, но внятно. Его сообщение указывало, что Хаммаршельд в последние минуты перед посадкой самолета дал команду возвращаться, но выполнению его приказа помешал взрыв. И о таком важном показании умолчали врачи, полицейские, о нем сообщила медсестра.

Джулиан был изолирован. К его постели не пускали никого, даже американцев. А ведь он был военным, и полковник Матлик имел полное право немедленно вывезти его (у него было три самолета) или поставить около него своих людей. В Секретариате ООН коллеги Джулиана были убеждены, что в английском госпитале в Ндоле Джулиана не лечили. Ему помогли умереть. Если бы его сразу вывезли, он бы остался жив.

Такова была участь Джулиана.

А что случилось с Хаммаршельдом?

Заключения родезийских врачей и шведских экспертов о состоянии Хаммаршельда после катастрофы расходятся. Родезийцы считают, что из-за переломов в позвоночнике и грудной клетке он выжить не мог. Шведы же полагают, что какое-то время после падения самолета Хаммаршельд был жив и мог прожить еще, если бы ему была оказана немедленная помощь. Каковы на этот счет показания свидетелей?"

Начнем с простых людей. Может быть, они не так опытны, как другие, но зато они честно говорили о том, что видели на самом деле.

18 сентября около 4 часов 15 минут дня к месту катастрофы самолета прибыла автомашина скорой помощи из госпиталя Ндолы. С ней приехал старший санитар госпиталя Брайан Экклз. Ему поручили забрать в морг тело Хаммаршельда.

Экклз рассказал:
- Когда я подошел, тело Хаммаршельда было уже положено на носилки. Я заметил рядом с носилками совсем не обгоревший автоматический пистолет тридцать восьмого калибра. Я увидел, что Хаммаршельд был полностью одет, не хватало только левого ботинка. Я не заметил никаких ожогов ни на его теле, ни на одежде. Я увидел, что в его левой руке между пальцами была зажата игральная карта трефовой масти. Я не запомнил, какая именно, но трефовая карта была в его руке. На шее у него был шарф. Я заметил, что в шарф была заложена другая карта, но не видел какая, поскольку торчал только ее кончик. Я обратил на это внимание полицейских, но карт никто не тронул.

В таком состоянии Экклз забрал тело Хаммаршельда и к семи часам вечера доставил в госпиталь. Ни у кого не вызвало недоумения сообщение Экклза, что машина скорой помощи, доехавшая до места катастрофы за 20 минут, в госпитале оказалась только через три часа. Где же она пропадала все это время? Комиссия постаралась побыстрее отделаться от этого свидетеля. Никаких дополнительных вопросов ему не задавали.

Более обстоятельные показания дал начальник пожарной охраны Ндолы Винсент Лаури. 18 сентября в 3 часа 40 минут пополудни он получил приказ направиться на автомашине скорой помощи к месту аварии самолета за поселком Твапия. Его предупредили, что там могут быть пассажиры, оставшиеся в живых. Лаури имел в своей машине все необходимое для оказания первой помощи.

"Скорая" прибыла к месту аварии около четырех часов дня, то есть от аэродрома она доехала до места за 20 минут. Лаури подошел к полицейским, которые помогали сержанту Джулиану. Они попросили принести морфий, и Лаури сделал сержанту укол. После этого он отошел на несколько шагов в сторону и увидел другого пострадавшего.

Лаури рассказал:
- В десяти шагах от Джулиана я увидел тело в полулежачем, в полусидячем положении. Я подошел, чтобы, если нужно, оказать помощь. На руке я увидел серебряный браслет с надписью: "Даг Хаммаршельд". Я произвел беглый осмотр тела, чтобы определить, жив ли он, но установил, что он был мертв. Я пощупал пальцы и очень удивился, что состояние rigor mortis (трупного окоченения) в них еще не наступило. Я говорю как простой человек, но с опытом в этих делах. Впоследствии я пришел к мысли, что если катастрофа случилась в утренние часы, то Хаммаршельд, по моему мнению, умер не сразу после катастрофы.

Меня также поразило то, как лежало его тело. И я пришел еще к выводу, что если Хаммаршельд был выброшен из самолета, то он лежал в крайне необычной позе. Я много думал об этом, и мне кажется, он выбрался из обломков, поскольку он был вдали от них и находился в полулежачем положении.

Родезийская комиссия не решилась опровергнуть показания Лаури, хотя из них следует, что Хаммаршельд оставался жив после катастрофы самолета, и, возможно, длительное время. Характер его повреждений был таким, что передвигаться сам он не мог. Как же в таком случае он оказался вне самолета, за пределами зоны пожара, в позе, которую он сам не мог принять? Утверждать, что его выбросило ударом при падении самолета и таинственная сила прислонила его к холмику в полусидячем положении, просто абсурдно.

Может быть, кто-то успел вынести его из самолета и уложить в безопасном месте так, что его голова опиралась на холмик? Одна рука Хаммаршельда сжимала пучок травы, видимо сорванный им в момент предсмертной конвульсии. Показания Экклза, что в другой руке Хаммаршельда была зажата игральная карта и еще одна карта была заложена ему за повязанный на шее шарф, наводят на мысль, что кто-то находившийся у обломков самолета до прибытия к нему официальных властей мог сделать это нарочно - по недомыслию или с умыслом, чтобы породить абсурдные слухи. Так оно и получилось. Трефовая карта превратилась в пикового туза и использовалась как доказательство, что Хаммаршельд сознательно пошел на самоубийство, вызвал катастрофу самолета.

Сотрудники охраны генерального секретаря считают достоверным, что немедленно после катастрофы самолета к месту его падения с аэродрома Ндолы выехали две автомашины. В числе их пассажиров был близкий друг Хаммаршельда. Эти люди успели вытащить Хаммаршельда из салона самолета. Они отнесли его в сторону и уложили в той позе, в которой он был позднее найден. По-видимому, они посчитали, что он мертв. Они заметили и Джулиана, но старший группы приказал его не трогать. Тот же старший скомандовал покинуть место аварии.

Тем временем на аэродроме было объявлено, что самолет улетел в неизвестном направлении и поэтому нет необходимости вести поиск.

ТЕХНИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА
Задачей технической экспертизы было выявить технические дефекты или неисправности, следы саботажа или нападения с воздуха, в результате которых самолет мог получить повреждения, ведущие к потере летных качеств и падению в момент захода на посадку.

Проведение такой экспертизы было поручено тому же родезийскому комитету, созданному 18 сентября 1961 года. Группу экспертов возглавлял главный инженер департамента гражданской авиации Мартин Маддерс. Он имел достаточный опыт в расследовании аварий самолетов и действовал решительно. Его группа начала обследование обломков на месте падения с утра 19 сентября и вела его до 23 сентября.

Было произведено фотографирование обломков с земли и с воздуха, составлен план местности и на него нанесена схема расположения обломков. Эксперты осматривали и исследовали место аварии в течение пяти дней. После этого за одну неделю (с 24 по 30 сентября) обломки самолета перевезли в пустой ангар на аэродроме Ндолы и там постарались расположить их в том порядке, как они были занесены на схему, с оговоркой, что положили только те части, которые можно было распознать. Дальнейшей экспертизе, которая продолжалась до 29 ноября, подвергались только те обломки, что находились в ангаре.

С этого момента в технической экспертизе возникают провалы. В докладах подчеркивается, что осмотру и исследованию была подвергнута только незначительная часть обломков самолета, не более одной пятой. А куда же девались остальные четыре пятых, или восемьдесят процентов веса самолета? Якобы сгорели.

Это утверждение вызывает сомнения. Полетный вес самолета составлял 76762 фунта, или около 32 тонн. Если исключить пять тонн горючего, собственный вес самолета составлял около 27 тонн. По оценке Маддерса, при пожаре расплавилось около пяти тонн металлических конструкций. Когда же было выдвинуто требование подвергнуть экспертизе все расплавленные обломки, специальному эксперту из Швейцарии предъявили на исследование только полторы тонны сплавившихся кусков. Остальная часть исчезла неизвестно куда. Следовательно, "сгорело, расплавилось и испарилось в воздух" около 20 тонн в основном металлических частей самолета. Это настолько несуразно, что ставит под сомнение всю техническую экспертизу.

Доклад экспертов пестрит техническими терминами и создает впечатление кропотливого исследования. И выводы экспертов довольно смелые: в общем никаких технических неполадок в самолете не было, таких, которые могли бы вызвать катастрофу. Это в какой-то мере похоже на правду, потому что самолет пролетел расстояние 2800 километров и в момент посадочного режима вел себя по всем правилам.

Одна из задач технической экспертизы состояла в том, чтобы установить, не подвергся ли самолет перед заходом на посадку нападению с воздуха - обстрелу или бомбардировке, если да, то какие он получил повреждения, возможно послужившие причиной его падения.

Какое же заключение делает по этому поводу комиссия?

"Все собранные обломки самолета были весьма тщательно осмотрены. Только около одной пятой всего самолета можно было подвергнуть осмотру. Этот осмотр обнаружил только одно отверстие, которое, возможно, могло быть образовано пулей или другим снарядом".

Далее эксперты объясняют, что сплавившиеся части самолета разбивались на куски. Ничего подозрительного в них обнаружено не было. Только в раме окна пилотской кабины было отверстие, похожее на пулевое.

В отчете эксперты кривят душой. Отверстий, похожих на пулевые, было обнаружено два. Одно из них - в носовом конусе радара. Его первым обнаружил полковник Эванс. Он долго вертел в руках этот обломок, который затем его попросили положить на место: кругом было слишкбм много свидетелей.

Комиссар шведской уголовной полиции Отто Даниэльсон позднее нашел радарный конус. Он утверждал, что в раме окна и в конусе отверстия имеют вид пулевых, и потребовал тщательной проверки. Это вызвало раздражение членов родезийского комитета, и они принялись унижать Даниэльсона, выражая сомнение в его квалификации.

Члены комиссии грубо спросили Даниэльсона, какие еще обломки он потребует проверить.

Даниэльсон ответил:
- Если вы посмотрите на металлические части, которые остались, то там не больше десяти процентов всего корпуса самолета. Так что искать в них что-либо мало пользы. Разве что расплавить сплавившиеся куски металла.

Комиссия заявила, что расплавка некоторых обломков была произведена и эксперты представили доклад.

Даниэльсон ответил, что видел его. Доклад настолько худосочный, что его и читать не стоит. Из доклада не видно, какие части были исследованы, ибо указывалось только, где они были подобраны.

Таким образом, из показаний Даниэльсона выясняется, что экспертиза была проведена лишь в отношении одной десятой, а не одной пятой самолета.

В этой связи местные жители сообщили представителям ООН, что при перевозке обломков самолета с места аварии в ангар всеми делами руководил лично Маддерс и только один из пяти грузовиков достигал ангара. Остальные развезли обломки прямо к плавильным печам, которых немало в "медном поясе" вокруг Ндолы, там обломки сразу пускали в переплавку.

К докладам комиссий прилагается схема расположения обломков. На ней не указаны крупные части фюзеляжа, крыльев и хвостового оперения. Утверждается, что "передняя часть фюзеляжа и задний пассажирский отсек были полностью уничтожены при ударе и последовавшем пожаре, причем сиденья, внутреннее оборудование и кухонное оборудование были разбросаны на большой площади".

Между тем именно из этого заднего отсека Хаммаршельда каким-то образом выбросило так, что он не обгорел, а сержант Джулиан вообще сумел выбраться сам.

Если вспомнить показания африканцев о том, что сразу после падения самолета к месту аварии на "джипах" подъехали европейцы и после их отъезда часть обломков вспыхнула с новой силой, то, быть может, это объяснит, почему сгорела полностью главная часть самолета. Именно в ней наиболее вероятно могли находиться следы и улики нападения на самолет с воздуха.

До самого конца расследования вопрос об исчезновении восьмидесяти процентов корпуса самолета не был ни объяснен, ни раскрыт.

Вся техническая экспертиза может быть правдой на одну пятую, а по заключению шведского комиссара полиции, менее чем на одну десятую. Вот поэтому мы опускаем ее пространные рассуждения. В них вряд ли содержатся доказательства подлинных причин аварии самолета.

РОЛЬ США
Роль США в последнем акте трагедии Хаммаршельда едва ли удастся раскрыть полностью. Родезийские власти в своих докладах расследования обошли американцев, и только один лорд Альпорт, видимо по недомыслию, указал, что на аэродроме Ндолы находились самолеты, вероятно два, американского военного атташе, которые в течение всего времени, пока ожидалось прибытие самолета Хаммаршельда, и после его исчезновения вели какие-то радиопередачи. Альпорт высказал предположение, что они поддерживали связь с самолетом Хаммаршельда и, как он полагает, информировали его о том, что происходило в Ндоле. Руководящие сотрудники ООН в Конго, даже те, кто побывал в Ндоле, впоследствии выражали недоумение по поводу того, что там могли оказаться какие-то американские самолеты, а когда им приводились доказательства, в том числе и показания Альпорта, их охватывал чуть ли не страх.

- Нет, это невозможно! Это наговор незадачливого лорда, который сам попался и хочет потопить с собой других,- сказал один из руководителей операций ООН в Конго.

А генерал, который отвечал за организацию полета Хаммаршельда, категорически отрицал причастность американцев к его поездке в Ндолу. Он-то и сказал: "Они были в стороне от этого дела. Такой был уговор. Англичане взяли на себя поездку Хаммаршельда и не хотели, чтобы в нее вмешивались другие". Уговор, следовательно, существовал.

Примечательно, что секретарь комиссии по расследованию пришел в ужас, когда услышал, что англичане включили в документы расследования сведения об американских военных самолетах.

И все же присутствие американских военных самолетов на аэродроме Ндолы в момент, когда туда прибывал Хаммаршельд, бесспорно. Спрятать их было невозможно, хотя и стояли они в дальней части аэродрома. Это были самолеты, начиненные радиоэлектроникой, средствами радарного слежения и снабженные мощными узлами связи. Поскольку на аэродроме Ндолы не хватало электроэнергии, американцам приходилось "гонять моторы", и этим они, конечно, сами себя выдавали.

С 16 сентября в Элизабетвиле находился третий американский самолет, принадлежавший полковнику Бену Матлику, военно-воздушному атташе США в Конго. Он оставался здесь и в ночь с 17 на 18 сентября, в то время, когда мимо Элизабетвиля в Ндолу пролетал самолет Хаммаршельда. Все три американских военных самолета - два в Ндоле и один в Элизабетвиле - поддерживали между собой постоянную связь и тогда, когда самолет ООН подходил к аэродрому, и после того, как он исчез.

Утром 18 сентября полковник Матлик получил приказ вылететь в Ндолу и взять на себя командование всеми самолетами ВВС США, которые туда прибыли. На подходе к Ндоле находились еще два самолета - с военных баз США в Ливии и Нигерии. Таким образом, масштабы американского присутствия в районе Ндолы в момент ожидавшегося прибытия Хаммаршельда были значительными. Туда были переброшены пять специальных военных самолетов США и посланы три военно-воздушных атташе. Матлик прибыл в Ндолу 18 сентября в 12 часов 25 минут. Его встречал полковник Гейлер, военно-воздушный атташе США в Претории.

Гейлер выразил недовольство родезийцами: они явно затягивали поиск самолета ООН. Гейлер еще до прибытия Матлика предложил родезийцам свои услуги - выслать на поиск один из американских самолетов. Ему отказали и чуть ли не обругали, чтобы не вмешивался не в свои дела. Гейлер возмущался: ведь речь шла о спасении жизни людей, среди которых было несколько американцев.

Матлик охладил пыл полковника Гейлера. Он навестил командование родезийских ВВС и быстро с ним договорился. Он действовал, надо полагать, в соответствии с тем уговором с англичанами, по которому американцы не должны были переступать определенную черту: присутствовать в Ндоле, но не более того.

Матлик сумел войти в доверие к родезийцам. Когда место аварии самолета ООН было обнаружено, ему разрешили туда выехать с первым полицейским нарядом. В этой группе Матлик был единственным иностранцем. Он находился на месте аварии минут двадцать, осмотрел все внимательно. Когда он пытался притронуться к чему-нибудь, полицейские его одергивали. Матлик не спорил и вернулся в Ндолу. В 17.00 он, не спрашивая разрешения властей, поднял свой самолет в воздух и более часа кружил над Ндолой. На отчаянные запросы диспетчерской вышки он не отвечал. Затем, не спросив разрешения, самолет приземлился на аэродроме Ндолы. Только после этого Матлик позвонил диспетчеру и извинился, что не успел информировать его о своих действиях.

Когда его спросили, почему он так поступил, он ответил:
- А чего вы от меня ждали? На вашем несчастном аэродроме недостаточно электроэнергии, а мне нужно было передать в Леопольдвиль срочные сообщения. У меня работали одновременно три узла связи. Мне было не до вежливости.

Можно предположить, что Матлик передал сведения об обстоятельствах гибели Хаммаршельда, которые были использованы для информации президента США. Позднее их включили в "черную книжечку", которую вице-президент Линдон Джонсон читал, направляясь на похороны Хаммаршельда.

Матлик наверное знал почти всю правду о гибели Хаммаршельда. Но он не собирался раскрывать ее другим. Родезийская комиссия без всякой опаски пригласила его для дачи показаний. К ее радости, он оправдывал действия властей по поиску самолета. Он даже сказал, что они поступили правильно, запросив сначала дальние точки. Нужен был якобы их ответ, чтобы начать поиск у себя.

Это возмутило адвокатов шведской стороны, и они спросили Матлика: что же он считает, что в поисковых операциях не было задержки?

Матлик понял, что перехватил. Он признал, что задержка была, но из-за бюрократических проволочек. Матлик, очевидно, действовал по уговору с англичанами.

В то время, когда он старался выгораживать родезийские власти, преступно затянувшие поиск самолета ООН, в госпитале Ндолы умирал единственный оставшийся в живых свидетель катастрофы - американский сержант Джулиан. Причина его смерти - ожоги от длительного пребывания под тропическим солнцем, полученные вследствие задержки поиска. Косвенным виновником смерти Джулиана был американский полковник Матлик.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
НЕОПЛАЧЕННЫЙ СЧЕТ
Обе родезийские комиссии - одна ведомственная, созданная департаментом гражданской авиации, а вторая федеральная, учрежденная правительством,- исследовали свои собственные действия. Они не искали правды. Наоборот, они хотели скрыть правду о гибели самолета Хаммаршельда. И если бы не был поставлен вопрос о расследовании со стороны ООН, то вряд ли оказалось бы возможным представить себе картину событий, которые произошли в Ндоле в сентябре 1961 года.

В официальном представлении Швеции говорилось:

"Расследование этой авиационной катастрофы имеет уникальный характер.

"Вероятно, это единственная в истории авиационная катастрофа, в которой все стороны, выступавшие перед трибуналом, были представлены суверенными государствами, полусуверенными государствами и надгосударственной организацией (ООН), и это показывает меру той огромной ответственности, с которой этот вопрос рассматривался во всем мире".

Несмотря на уникальность обстоятельств расследования и огромное внимание к нему во всем мире, шведские адвокаты не питали иллюзий в отношении конечных результатов. Они признали, что маловероятно надеяться когда-нибудь узнать до конца истинные причины катастрофы.

Но если в Лондоне и Солсбери рассчитывали, что удастся скрыть навсегда правду об обстоятельствах гибели Хаммаршельда, то это было заблуждением.

Даже время не в состоянии стереть следы преступлений; иногда совсем неожиданно выходят на поверхность вроде бы затерявшиеся документы, появляются новые свидетели событий минувших дней, которые приоткрывают тайну.

В Секретариате ООН его сотрудники из разных стран собирали материалы об обстоятельствах гибели Хаммаршельда. Началось с докладов комиссий расследования, затем после прекращения операций ООН в Конго в штаб-квартиру вернулось много очевидцев; их рассказы дополнили картину новыми деталями о последних днях жизни Хаммаршельда.

С течением времени возможностей получить новые материалы по делу о гибели Хаммаршельда становилось все меньше. Но неожиданности могут быть всегда. И случай помог мне встретиться с человеком, который был непосредственно связан с расследованием обстоятельств катастрофы самолета Хаммаршельда.

Здание Секретариата ООН иногда сравнивают с тортом "Наполеон". Сорок этажей его поставленной торцом "спичечной коробки" как бы наслоены один на другой, и общение между сотрудниками, работающими на разных этажах, затруднительно. Знаешь директоров ведущих департаментов по фамилиям, но годами не представляется возможности встретиться с ними лицом к лицу.

Так было и с Сэмом Брауном, американцем из юридического департамента. За много лет работы в ООН мне не доводилось с ним встречаться. Но в марте 1973 года мы оказались с ним в одной делегации, направлявшейся в Париж на конференцию по Вьетнаму. В самолете, пересекавшем Атлантику, наши места были рядом. Лететь долго - поневоле разговоришься с соседом.

Сэм был совершенно не типичным американцем: необщительный, застенчивый. Сидел так, будто хотел спрятаться в кресле. Говорил тихим, затухающим к концу каждой фразы голосом, порой расслышать его в самолетном гуле было трудно. А мне захотелось расшевелить его. Я вспомнил, что он был юристом комиссии ООН по расследованию обстоятельств гибели Хаммаршельда.

Доклад комиссии ООН имел ярко выраженный секретариатский почерк - ровный, обтекаемый. Я заподозрил в Брауне автора доклада комиссии: человек и документ каким-то неуловимым образом были похожи друг на друга.

Я спросил его, помнит ли он место, где самолет Хаммаршельда потерпел аварию.

- Знаете,- тихо ответил Сэм,- прошло столько лет, а я как будто вижу его перед глазами. Склон холма, расступившийся выжженный лес...
- А где-то ниже раскинулся город Ндола, и совсем рядом из-за деревьев выглядывает пожарная вышка Твании,- продолжал я таким же бесстрастным голосом.
- Да-а, да-а,- протянул он и с удивлением спросил:
- А вы тоже там были?
- Нет, мне не довелось посетить это место,- ответил я.- Но я слышал, что пожар, возникший на самолете в момент падения, озарил все вокруг. Удалось ли комиссии ООН установить, почему этого не заметили на аэродроме Ндолы те, кто встречал Хаммаршельда, и почему они сразу не бросились спасать самолет и людей?

По мере того как я развивал эту мысль, Сэм будто сжимался и глубже вдавливался в кресло.

- Первый раз,- прошептал он,- членам комиссии дали возможность пролететь над местом катастрофы. С воздуха заметить что-нибудь было трудно.

Он отвернулся к окну. Было ясно, что об этом он больше ничего не скажет.

Как можно деликатнее я спросил:
- Сэм, вы были непосредственным участником расследования. Какова, по-вашему, истинная причина аварии самолета Хаммаршельда?

Он сказал:
- Катастрофа самолета произошла при посадке. Все системы были включены на посадочный режим. Один альтиметр вышел из строя, была разница в показаниях высоты. Вероятно, это...

Браун повторил заключение комиссии ООН. Но он оградился словечком "вероятно".

Тогда я решил спросить о том, о чем не упоминалось в отчетах комиссии,- о радарных системах аэропорта Ндолы. Почему они оказались отключенными, когда особые условия обеспечения безопасности полета Хаммаршельда требовали, чтобы они работали? Сэм снова посмотрел в окно и сделал вид, будто не расслышал вопроса. Молчание затянулось...

Я наклонился к нему поближе и почти на ухо спросил:
- Сэм, как по-вашему, мог ли взлететь реактивный самолет с затемненного аэродрома?

Сэм неожиданно повернулся ко мне и как будто обрадованно ответил:
- О да, конечно, реактивный самолет мог взлететь с затемненного аэродрома. Этого нельзя исключить.
- Тогда в момент захода на посадку самолета Хаммаршельда в воздухе над Ндолой могли быть другие самолеты,- сказал я с твердостью.

Сэм без колебаний подтвердил:
- Из показаний свидетелей ясно, что сзади и выше самолета Хаммаршельда был отчетливо виден другой самолет.

Я подумал, что наконец-то мне удалось разговорить соседа. До Парижа нам предстояло лететь семь часов, и я уже рассчитывал, что "раскручу" всю работу комиссии ООН. Но мои расчеты были преждевременными. По-видимому, я снова поторопился. Я спросил Сэма, удалось ли комиссии ООН установить, как появились на аэродроме Ндолы господин Вильямс, а затем господин Мартин. Почему они прибыли только накануне из Лондона и как они могли позволить себе задержать поиски самолета Хаммаршельда? И никто их за это даже не пожурил?

На Сэма было жалко смотреть. Он отвернулся и молчал. Молчание становилось тягостным. Я решил поправиться:
- Ну, бог с ними, с этими Вильямсом и Мартином. Там, на аэродроме Ндолы, был еще лорд Альпорт, английский верховный комиссар!
- О, этот,- облегченно вздохнул Сэм.- На него никто не обращал внимания. Родезийские власти и особенно англичане приложили большие старания, чтобы всячески выгородить лорда Ленсдауна. А лорда Альпорта все считали несерьезным человеком. Он оказался в Ндоле по долгу службы, но был на вторых ролях.

В это время стюардессы подали меню, и Сэм углубился в его изучение. Но уклончивость в ответах на мои вопросы, по-видимому, его взволновала. Через некоторое время он сказал, как бы подводя итог нашей беседе:
- Ну что говорить о гибели Хаммаршельда со мной? Я был всего лишь юристом комиссии. Мои функции были техническими. В комиссии были люди, не согласные с ее выводами, например югослав Скржентич и пресс-секретарь Хаммаршельда швед Пер Линд. Вам бы с ними поговорить.

Я поблагодарил Сэма за совет. Он почувствовал мою неудовлетворенность.

- Ну что вы,- встревожился он,- не обижайтесь на меня. Мне трудно говорить на эту тему потому, что я был в составе комиссии ООН. Но чтобы вы не подумали, что я пытаюсь от вас что-то скрыть, я сделаю следующее. Когда мы вернемся в Нью-Йорк, я пошлю вам сохранившийся у нас экземпляр стенографических отчетов опроса всех свидетелей - он в четырех томах.

Сэм выполнил свое обещание. Эти документы были важнее многих бесед.

Нет, Сэм Браун, "тихий американец", может быть и виновный в том, что доклад комиссии ООН был слишком обтекаемым, в глубине души скорбел, что эта комиссия не выполнила до конца свою роль. За ее деятельностью следил все еще могущественный в те времена американский ставленник Эндрю Кордье.

Браун признался, что родезийские власти обращались с комиссией ООН как с непрошеной гостьей. Они приложили немало усилий, чтобы отложить ее приезд в Ндолу, а срок ее работы в Родезии, наоборот, сократить до минимума.

Комиссия ООН по расследованию обстоятельств гибели Хаммаршельда была учреждена решением Генеральной Ассамблеи ООН 26 сентября 1961 года (резолюция #1628-XVI).

Работать комиссия начала 15 декабря, то есть через три месяца после гибели Хаммаршельда, а в Ндолу попала только 8 февраля 1962 года, через пять месяцев после катастрофы самолета, когда место его падения уже заросло буйной тропической растительностью.

Родезийские власти не хотели допустить на свою территорию международную комиссию. Они опасались, что не все удалось убрать с места катастрофы, а свидетели могли опровергнуть навязанные им показания, и правда могла бы выйти наружу. Было необходимо отложить на несколько месяцев приезд международной комиссии ООН в Родезию. Но как это сделать?

Англичане нашли простой выход. Генерал-губернатор Родезии граф Саймон Дальхузи назначил более высокую, федеральную комиссию для повторного расследования. Со стороны это выглядело довольно странно, так как означало, что первое расследование, проведенное комитетом департамента гражданской авиации, вроде бы ничего не стоило. Но учреждение новой комиссии давало выигрыш во времени.

Выражая благодарность родезийскому комитету, федеральная комиссия отмечала: "Хотя наши заключения более точные, чем заключения комитета, мы хотим определенно указать, что мы не имеем в виду критиковать комитет. Мы даже хотим формально отметить наше убеждение в том, что проведенное комитетом расследование заслуживает внимания ввиду его тщательности, а его доклад является замечательным по своей ясности. Мы не можем не выразить комитету нашей признательности за произведенное им столь терпеливое, трудоемкое исследование, результаты которого существенно облегчили наше собственное расследование".

Вот уж воистину "кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку".

8 февраля комиссия ООН появилась в Ндоле и проводила там расследование до 14 февраля. Завершая работу, она осмотрела место аварии, хотя смотреть там было уже нечего, и освидетельствовала обломки самолета, запечатанные в одном из ангаров. Она заслушала 28 свидетелей, в основном тех же, что уже допрашивались родезийскими комиссиями. У членов комиссии ООН не возникло элементарного вопроса, почему, если они добрались до места падения самолета за 15-20 минут, родезийцы обнаружили его через 15 часов. Не вызвало у них возражений и то, что им позволили осмотреть пятую, если не десятую, часть обломков самолета. Комиссия постеснялась задать вопрос и выяснить, а куда девалось все остальное. Правда, она настояла, чтобы оставшиеся обломки были еще раз исследованы опытным экспертом со стороны.

Но, пожалуй, в действиях комиссии ООН в Родезии самым непростительным было то, что она не отстояла своего уставного права на предоставление свидетелям, которых она допрашивала, иммунитета от преследований. Это право специально оговорено в Уставе ООН. Оно гласит:

"Статья 105.
"1. Организация Объединенных Наций пользуется на территории каждого из своих Членов такими привилегиями и иммунитетами, которые необходимы для достижения ее целей".

Родезийские власти категорически отказались предоставить такое право международной комиссии. Они обещали не принимать мер против свидетелей, которые будут давать показания комиссии ООН. Однако юридические гарантии иммунитета свидетелям предоставлены не были.

Что это означало? Любой свидетель, который попытался бы сообщить комиссии ООН что-либо противоречащее его прежним показаниям или что-то новое, проливающее свет на действия федеральных властей, автоматически ставил себя под угрозу судебного или административного преследования со стороны местных властей.

Это привело к тому, что в комиссию ООН новые свидетели не явились, а те, которые уже давали показания, боялись от них отступить. Они не могли сообщить ничего нового. Если говорить откровенно, то показания свидетелей перед комиссией ООН имели еще меньшую цену, чем их заявления в родезийских комиссиях. Там они могли сообщить что-то по неведению. В комиссии же ООН им приходилось проявлять максимальную осторожность и строго придерживаться своих прежних показаний.

К этому можно добавить, что накануне прибытия комиссии ООН в Ндолу свидетелям открыто угрожали расправой, если они вздумают давать показания. Нескольких свидетелей в назидание другим упрятали в тюрьму, некоторых избили, а африканцев припугнули потерей работы и выселением.

Комиссия ООН имела полное право отказаться от опроса свидетелей на таких унизительных для международной организации условиях. Она этого не сделала.

Если говорить о заключениях комиссии ООН, то они мало чем отличаются от заключений родезийских комиссий: они повторяют в иных словесных вариациях и в еще более обтекаемой форме их основные выводы.

Комиссия ООН рассмотрела четыре возможные причины аварии:
- диверсия;
- нападение или вмешательство извне;
- техническая неисправность;
- выход из строя пилотов или их ошибка.

1. ДИВЕРСИЯ
Ввиду того что самолет "Альбертина" был оставлен без охраны перед его вылетом из Леопольдвиля, возможность проникновения в самолет в целях диверсии нельзя исключать. Одним из способов диверсии могла быть порча жизненно важных частей самолета. Доказательств такого вмешательства комиссия не имела. Можно допустить установку адской машины для взрыва при снижении самолета. Комиссия отмечает, что несколько очевидцев, наблюдавших пролет самолета над аэродромом, сообщили, что видели в небе вспышку в моменты, которые различаются по времени в пределах от 20 секунд до 4 и более минут.

"Шведские наблюдатели рекомендовали рассмотреть, нет ли возможности того, что были две вспышки, причем одна из них в то время, когда самолет находился еще в воздухе". Объяснения этих показаний комиссия не нашла.

В январе 1962 года в ряде газет появилась сенсационная статья о том, что в Леопольдвиле в самолет вошел семнадцатый человек с целью его похищения. Высказывалось предположение, что авария произошла в момент, когда этот человек пытался отнять управление самолетом у пилота...

И эту версию полностью исключить нельзя.

2. НАПАДЕНИЕ ИЛИ ВМЕШАТЕЛЬСТВО ИЗВНЕ
"Комиссия рассмотрела возможность того, что "Альбертина" была сбита другим самолетом или в результате обстрела с земли. Она допускала вероятность, что авария могла произойти вследствие маневрирования с целью уклониться от нападения или в результате того, что внимание пилота было отвлечено нападением или симуляцией нападения с воздуха или с земли. Комиссия не нашла доказательств в подтверждение такого предположения".

Каковы же основания комиссии для такого утверждения?

Комиссия ссылается на показания опытных военно-воздушных офицеров, что сбить самолет ночью, "особенно когда маршрут самолета и время его прибытия точно неизвестны", трудно. Сама комиссия указывает, что последнее утверждение не может относиться к самолету Хаммаршельда. О его подходе к Ндоле стало известно за два часа до прибытия, а время посадки было заранее определено и могло быть перехвачено. Поэтому комиссия отмечает, что вероятность нападения на самолет не может быть исключена.

Далее комиссия рассмотрела возможность нахождения другого самолета в районе Ндолы во время аварии. Все ее внимание сосредоточено на самолете "фуга-магистр", принадлежавшем вооруженным силам Катанги. Приводятся заявления пилота этого самолета капитана Дэлена о том, что в ночь с 17 на 18 сентября он находился в Колвези и оттуда не мог долететь до Ндолы. Кто поверит продажному наемнику?

Важно другое. Родезийские власти заявили, что в момент прибытия самолета ООН не имели сведений о нахождении в воздухе в районе Ндолы других самолетов. Те же власти, однако, признали, что "вечером и ночью 17 сентября 1961 года в районе Ндолы не велось радиолокационное наблюдение...". Комиссия не задала вопроса: "Если у вас не работали радары, то как можно утверждать, что в зоне Ндолы не летали другие самолеты?" Следовало бы задать и другой вопрос: а почему во время столь важной международной встречи в районе аэродрома Ндолы было снято радиолокационное наблюдение?

Хорошо известно, что Хаммаршельду открыто угрожали бельгийские наемники в Катанге и не скрывали, что готовят против него диверсию. Той же диверсии, пусть по ошибке, мог подвергнуться самолет Ленсдауна. Видимо, не случайно он поменялся самолетом с Хаммаршельдом.

Приходится удивляться, что комиссия ООН уделяет внимание не выявлению, были ли в воздухе посторонние самолеты, а поиску доказательств, опровергающих такие показания.

Комиссия посетила места, в которых свидетели видели другие самолеты. Она признает, что свидетели были правдивыми. Но из этого она делает странный вывод: они могли ошибиться, неправильно истолковать свои наблюдения.

Странность поведения комиссии ООН бьет в глаза. Она цепляется за довод, подсказанный родезийскими властями, что самолет "Альбертина" был более крупным, чем те, которые обычно приземляются в районе Ндолы, и поэтому его высокое хвостовое оперение с мигающим красным огнем принималось свидетелями за второй самолет, летевший позади. Комиссия ООН признает, что эта версия не разъясняет заявлений о том, что небольшой самолет улетел после аварии.

Комиссия приводит и такое мнение экспертов: если бы самолет обстреляли, его снижение было бы более крутым.

Это утверждение ровным счетом ничего не доказывает. Повреждение могло существенно не повлиять на летные качества самолета. Оно могло и не заставить пилота ускорить заход на посадку или сделать последний разворот преждевременно, что привело бы к катастрофе. Комиссия, в частности, указывает, что "если бы на самолет было совершено нападение и была сделана попытка уклониться, то нормальной реакцией пилота, при наличии для того достаточного времени, было бы втянуть шасси и элероны и пустить моторы на полную мощь. Ни того ни другого сделано не было".

Подобные действия пилотов маловероятны. Каждому пассажирскому самолету при заходе на посадку уходить от скоростного вооруженного самолета было бы равносильно тому, чтобы подставить себя в упор под огонь пушек или пулеметов. Внезапный же разворот на посадку давал возможность уйти от обстрела. Фактор времени был здесь решающим, и, может быть, времени как раз и не хватило.

Рассматривается возможность того, что внимание пилотов было чем-то отвлечено. При спуске и выполнении доворота по карте или наземным ориентирам в районе аэродрома Ндолы допускается снижение самолета до высоты 650 футов (215 метров). Если в этот ответственный момент, когда производится заключительный доворот для захода на посадку, что-либо внутри или вне самолета отвлечет внимание пилота, может произойти потеря и без того незначительной высоты, и самолет может задеть, вероятнее всего крылом, верхушки деревьев.

Это могло произойти.

3. АВАРИЯ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТЕХНИЧЕСКОЙ НЕИСПРАВНОСТИ
Комиссия ООН не получила данных, указывающих на то, что катастрофа "Альбертины" была вызвана какими-либо техническими дефектами самолета или двигателей. Элероны были в правильном положении, а моторы и винты находились в надлежащем состоянии для подхода к посадочной полосе. Никаких повреждений этих частей не было обнаружено.

Имелись подозрения относительно неисправности одного из альтиметров. Однако расследование этого не подтвердило. Каждый из альтиметров имел правильную установку высоты для совершения посадки. Комиссия также не получила данных о том, что на борту самолета перед посадкой возник пожар. Правда, эту возможность комиссия полностью исключить не могла.

4. ВЫХОД ИЗ СТРОЯ ПИЛОТОВ ИЛИ ИХ ОШИБКА
Высказывалось предположение, что один или несколько пилотов неожиданно выбыли из строя. Комиссия заявляет, что данных, подтверждающих это предположение, она не получила.

Рассматривался вопрос об использовании пилотами не той карты для посадки по приборам.

Родезийский комитет и комиссия ООН по расследованию уделили много внимания версии, что пилоты могли спутать Ндолу в Родезии с Ндоло в Конго. Ндола в Родезии находится на высоте 4160 футов над уровнем моря, Ндоло в Конго - на высоте 951 фут, рядом с рекой. И пилоты, конечно, не могли спутать два столь непохожих аэродрома. Высказывалось предположение, что пилоты могли спутать карты. Однако капитан Халлонквист хорошо знал обе Ндолы. Можно предположить, что в этом случае родезийские комиссии по расследованию просто решили напустить тумана в свои доклады.

Расплывчатость выводов комиссии ООН и признание ею возможными четырех различных версий объективно уводят внимание от истинной причины аварии и показывают, что комиссия не могла или не получила возможности установить подлинные обстоятельства гибели генерального секретаря и его пятнадцати спутников.

Заключительным аккордом расследований было приглашение комиссией ООН эксперта со стороны для научного обследования обломков самолета "Альбертина". Видимо, комиссия ООН получила неплохие рекомендации. Был выбран один из ведущих криминалистов с мировой известностью - доктор Макс Фрей-Зульцер, начальник научного отдела полиции Цюриха и профессор криминологии Цюрихского университета. Членов комиссии ООН привлекла легендарная слава Фрей-Зульцера, раскрывшего преступления, порой граничащие с фантастикой, с помощью современных методов научной криминалистики.

Разработанный Фрей-Зульцером метод исследований настолько разнообразен и так беспощадно точен, что при расследовании самых тщательно спланированных преступлений, когда, казалось, нет никаких следов и возможности разыскать преступников, его применение приводило к обнаружению виновных, а порой предоставляло главные улики для их осуждения.

Доктор Фрей-Зульцер был ювелиром микроскопического, химического, спектрографического и других подобных анализов, а комиссия ООН пригласила его разбивать кувалдой и расплавлять металлические болванки размером с булыжник. Ювелир, извлекавший пылинки с места преступления с помощью изобретенной им липучей прозрачной пленки (знаменитый метод Фрея) и находивший улики преступления под микроскопом, выполняя задание комиссии, должен был уничтожать жалкие остатки обломков, которые ему предъявили.

21 февраля 1962 года комиссия ООН подписала договор с Фрей-Зульцером, в котором его задача была сформулирована в такой формуле: "Оказать содействие комиссии в изучении условий и обстоятельств, которые привели к смерти генерального секретаря и сопровождавших его лиц". Этой формулировкой задачи приглашенного эксперта не ограничивались, и, если бы он хотел этим воспользоваться, диапазон его исследований мог бы быть достаточно широким.

26 февраля секретарь комиссии ООН Блейн Слоун пригласил Фрей-Зульцера встретиться с членами комиссии, чтобы выслушать их пожелания. Неосведомленность членов комиссии о возможностях Фрей-Зульцера привела к тому, что его задачи были сужены. Его попросили сосредоточить усилия на изучении посторонних предметов в сплавившихся обломках самолета, с тем чтобы можно было ответить на вопрос, было ли совершено нападение с использованием огнестрельного оружия, разрывных снарядов или ракет, или же имела место диверсия с использованием взрывчатых веществ, таких, как пластиковая бомба.

Комиссия также выразила пожелание, чтобы эксперт изучил все изложенные в предыдущих докладах факты, "исходя из своего личного опыта в подобных случаях".

Перед Фрей-Зульцером стоял выбор: применить ли свой богатый опыт или ограничиться формальным выполнением просьбы только об исследовании сплавившихся частей самолета. Как видно из доклада Фрей-Зульцера, он предпочел пойти по второму пути. 2 марта он прибыл в столицу Родезийской федерации Солсбери и сразу же попал в объятия директора департамента гражданской авиации полковника Барбера и инженера Маддерса. С этого момента они не отступали от него ни на шаг. После беседы с ними было решено, что Фрей-Зульцер займется только расплавкой обломков самолета.

Это была несложная операция. Дюралюминий плавится при температуре 820 градусов Цельсия, а возможные вкрапления в него из других металлов - железа, меди, цинка, сплавов бронзы, латуни - плавятся при более высокой температуре и потому легко обнаруживаются. Это могли быть осколки снарядов и пуль, оболочек детонаторов, части адских машин. Таких предметов при расплавке найдено не было.

Были обнаружены болты, гайки, шайбы, муфты, проволока, зажимные клеммы. Из расплавленного металла можно было даже извлечь куски ткани спасательных поясов, ветки и кору деревьев в обугленном состоянии; они уцелели, потому что алюминий предохранял их от доступа кислорода.

Образцы подозрительных предметов, извлеченных из расплавленных обломков, Фрей-Зульцер отправил в Цюрих для изучения в своей лаборатории. Они оказались вполне безобидными.

Расплавка проходила в присутствии полковника Барбера и инженера Маддерса. Общий вес 142 расплавленных болванок составил 3189 фунтов (около полутора тонн). Следует заметить, что полковник Барбер еще до приезда швейцарского эксперта провел пробные плавки обломков и точно установил, что после них остается. Конечно, он нисколько не опасался повторить такую же процедуру в присутствии эксперта со стороны.

Внешне доклад Фрей-Зульцера выглядит респектабельно. С немецкой педантичностью он провел плавку предъявленных ему 142 болванок металла, не обратив внимания на то, что они заранее были отобраны, проверены и отсортированы Маддерсом. В болванках он не нашел ничего компрометирующего.

"Однако ценность этих отрицательных результатов,- отмечалось в докладе,- заметно снизилась вследствие того, что наиболее важная часть крыльев и фюзеляжа сгорела, а алюминий расплавился так, что никто не мог бы утверждать, имелись ли посторонние предметы или другой фактический материал в сплавившемся металле".

Фрей-Зульцеру не удалось установить, из каких частей самолета были собраны для него болванки на расплавку и была ли среди них хотя бы часть тех отсеков, которые могли подвергнуться нападению извне.

Наиболее важная часть - передний отсек самолета, где находились пилоты, и главный отсек, который занимал главный пассажир - Хаммаршельд. Из этого главного отсека необгоревшими выбрались или были выброшены Хаммаршельд и Джулиан. И в той же части самолета дотла сгорели три пассажира. Причины их смерти не удалось установить. Почему-то опытный Фрей-Зульцер не обратил внимания на эти два взаимно исключающих друг друга обстоятельства?

Если против самолета была совершена диверсия - а показаний об обстреле, вспышке и пламени, "падавших вместе с самолетом", было более чем достаточно, и Фрей-Зульцер не мог о них не слышать,- то он больше, чем кто-нибудь другой, должен был бы обратить внимание на то, что именно в главном отсеке могли находиться следы диверсии или пожара. Ведь два огнетушителя из этой части самолета оказались разряженными. Значит, улики преступления надо было искать не в куче отсортированных болванок сплавленного металла, а вокруг того, что относилось к главному отсеку! Да, он сгорел. Но сиденья, части кухни и переборок отбросило далеко от центра пожара. Почему? Силой удара или силой взрыва? Почему пожар был таким беспощадно интенсивным только в этой части?

Полковник Барбер привел Фрей-Зульцера в ангар, где были свалены обломки самолета. Он старался произвести на него впечатление: замки на воротах ангара были наглухо запаяны, а маленькая входная дверь опечатана... несколькими печатями родезийских властей; и все печати были целы.

На каких простаков рассчитано?!

Фрей-Зульцер пишет в своем отчете: "Хотя в мою задачу и не входило новое изучение всего собранного в ангаре, я воспользовался этой возможностью, чтобы быстро осмотреть все сваленные там обломки самолета".

К чему такая поспешность? Ведь комиссия ООН просила его изучить обстоятельства гибели Хаммаршельда и подойти к их оценке, "исходя из своего личного опыта в подобных случаях". Спешить ему было незачем.

Так вот, когда Фрей-Зульцер, хотя и бегло, осматривал обломки самолета, ему не могли не броситься в глаза вздутия на металле, трещинки с узором паутины, рваные изломы, точечные вкрапления, налеты копоти, обесцвеченные или, наоборот, потемневшие места на гладких поверхностях.

Какой богатый язык замолкших, неразгаданных явлений! Легкое прикосновение пленки, и после этого пленка сворачивается клейкой стороной внутрь, кладется в конверт. Тайна поверхности, которой она коснулась, уже зафиксирована. Под увеличением микроскопов она заговорит и укажет - это след взрыва, взрывчатка такого-то состава, направление взрыва вдоль поверхности или перпендикулярно, взрывчатка с такой характеристикой производится там-то. А когда таких картинок набрано десяток или полтора, улики выстраиваются в четкую схему, которая в конечном счете указывает, каким образом было совершено преступление.

Фрей-Зульцеру было нетрудно, используя свои собственные методы, собрать улики, и тогда его лаборатории в Цюрихе выдали бы на обозрение свидетельства того, что произошло в Ндоле.

Большое удивление вызывает то, что Фрей-Зульцер взялся высказать свое мнение о возможных причинах аварии самолета, полностью отойдя от своего традиционного метода - исследования и научных анализов.

Фрей-Зульцер отрицал возможность враждебных действий против самолета с земли и с воздуха. Какие же он привел доказательства? Ссылался лишь на то, что ночью трудно попасть в движущуюся цель и никто из свидетелей не видел враждебных действий. Тем самым он вступил в противоречие с десятками свидетелей, которые видели атакующий самолет и слышали выстрелы и взрывы.

Фрей-Зульцер отрицал возможность стрельбы по самолету или взрывов на том основании, что другие комиссии не обнаружили никаких следов. Но эти выводы комиссий он как эксперт не проверял. Столь же легко Фрей-Зульцер отвергал возможность диверсионных акций против самолета. И уж совсем легковесно звучит его заключительный вывод, что "единственным ненормальным обстоятельством была опасно низкая высота самолета в отношении положения аэродрома, что, по-видимому, объясняется ошибкой пилота".

На кого работал Фрей-Зульцер? На комиссию ООН или на полковника Барбера? Во всяком случае, не на истину.

Подытоживая деятельность комиссии ООН по расследованию обстоятельств гибели Хаммаршельда, следовало бы начать с требований, которые выдвинула перед нею Генеральная Ассамблея ООН, и с выступлений представителей государств-членов, которые высказались по этому поводу. В них были сформулированы задачи, поставленные мировым общественным мнением перед комиссией ООН. Никто не ограничивал ее в том, чтобы она до конца выполнила свой долг. Сейчас, когда общие итоги работы международной комиссии ООН изложены в ее докладе, следует вернуться к пожеланиям, высказанным в ее адрес.
***

26 октября 1961 года Генеральная Ассамблея ООН на специальном пленарном заседании обсудила вопрос о расследовании обстоятельств гибели Хаммаршельда. Выступило много делегатов, выразивших озабоченность по поводу трагической участи главного должностного лица Организации Объединенных Наций и сопровождавших его сотрудников.

...

...

Делегат Индии Джха отметил, что трагедия такого рода не может не взволновать мировое общественное мнение. Он потребовал проведения международного расследования в самом широком объеме. Подобное расследование должно учесть все обстоятельства, предшествовавшие катастрофе самолета, и все, что с ней было связано. Элементарный долг ООН состоит в том, чтобы предотвратить опасность для ее сотрудников.

Представитель Туниса Бургиба обратил внимание на нагромождение осложнений в организации полета и на то, что полет Хаммаршельда проходил при необычных обстоятельствах: смена самолетов; предоставление Хаммаршельду самолета, накануне подвергшегося обстрелу; недостаточная его проверка; посылка экипажа, не имевшего положенного отдыха; полет по обходному маршруту в ночное время, без эскорта - все это не могло быть цепью непредвиденных случайностей.

Бургиба сказал:
- Мы сталкиваемся с таким количеством отвратительных обстоятельств (в организации полета.- В. Л.), что для спасения чести человечества необходимо провести серьезное расследование... по крайней мере ради памяти первого должностного лица ООН и всех его соратников, которые разделили с ним трагическую участь.

Глава делегации Венесуэлы Coca Родригес отметил, что с самого начала полет был окутан тайной. Он спрашивал, почему Хаммаршельд должен был лететь ночью, без охраны и в чужом, непроверенном самолете. Он также подчеркнул, что обязанность государств - членов ООН состоит в защите сотрудников Секретариата ООН от любых опасностей. "Вопросы, которые тревожат всех, не должны остаться без ответа,- сказал Родригес,- не нам судить о шагах, которые местные власти Родезии сочтут необходимым предпринять для выяснения условий и обстоятельств заключительного этапа этой трагедии. Расследование, которое обязана предпринять ООН, охватывает гораздо более широкую область - весь комплекс обстоятельств, сделавших возможным этот трагический инцидент".

Некоторые делегаты указывали, что необходимо проверить различные слухи, связанные с катастрофой самолета ООН. Так, представитель Ганы Квейзон-Сакке заявил: "Мы хотим довести до сведения комиссии ООН, что имеются слухи, согласно которым самолет приземлился и Хаммаршельд вел переговоры с Чомбе. Это непроверенные слухи, но мы считаем необходимым провести расследование даже таких сигналов".

Представитель Того Акакио заявил в Ассамблее, что обстоятельства гибели Хаммаршельда крайне подозрительны. "Мы требуем международного расследования,- сказал он.- Оно должно быть терпеливым, кропотливым и должно дать положительные результаты. Наш долг - найти преступников, если таковые имеются, и проследить за тем, чтобы свершилось правосудие".

Комиссия ООН не уклонилась от расследования, она его провела. Она пыталась дать ответы на поставленные вопросы. Она установила некоторые новые, ранее не известные факты, связанные с гибелью Хаммаршельда. Но она не смогла прийти к единому заключению.
***

С тех пор как я и мои коллеги в ООН заинтересовались обстоятельствами гибели Хаммаршельда, нам удалось встретиться со многими свидетелями полета Хаммаршельда в Ндолу, получить от них важные и интересные сведения. Папка документов и показаний заметно пополнилась и уже занимала ящик служебного сейфа. Время от времени мы встречались с Патриком Лофтусом и обсуждали с ним ход наших поисков правды, как мы называли свое любительское расследование.

Однажды Патрик сказал, что собирается уйти в отставку и покинет Нью-Йорк. Он сообщил, что к нему приезжает его старый друг, один из очевидцев событий в Ндоле. Этим случаем стоило воспользоваться, чтобы собраться вместе и обобщить наши исследования и размышления. Через месяц мы собрались в уютной квартире Патрика на Парк-авеню.

Друг Патрика никогда не работал в штаб-квартире ООН. Всю жизнь он скитался по дальним странам Азии, Африки, Латинской Америки. Видно, большую часть жизни он провел в тропиках, так как на лице у него был кирпично-красный загар, который не мог сойти даже под дымным небом Нью-Йорка. Друг Патрика скептически относился к нам, штаб-квартирщикам, и говорил, что мы сидим на верхушке айсберга и вовсе не знаем глубинных течений.

Патрик взял на себя роль главного следователя в деле о гибели Хаммаршельда. Он разложил на столе доклады трех комиссий расследования и толстые тома опроса свидетелей.

- Было бы интересно,- сказал Патрик,- если бы мы с вами смогли провести криминалистический эксперимент по методу Агаты Кристи.
- Помните роман Кристи "Убийство в Восточном экспрессе"?- спросил Патрик.

Чтобы подзадорить его, я сказал, что не только помню, но и живо представляю этот роман, так как совсем недавно смотрел фильм по его сюжету. Приятель Патрика заметил, что и он видел этот фильм.

- Вот и прекрасно!- воскликнул Патрик.- В таком случае вспомните заключительную сцену в салон-вагоне Восточного экспресса. Сыщик Эркюль Пуаро собирает всех, казалось бы, случайных попутчиков убитого богатого американца Рэчета. Никто из них не хотел сознаться, что близко знал его и имел с ним свои счеты. Пуаро демонстрирует, что отдельные высказывания и действия собравшихся, если их сопоставить, доказывают, что все попутчики связаны между собой и что каждый из них был соучастником убийства.

- Да, это поучительная сцена,- заметил я.- Кажется, Пуаро поступает таким образом в конце каждого расследования преступлений в романах Кристи, где ему поручена роль главного сыщика.
- Совершенно верно!- продолжал Патрик.- Было бы неплохо провести подобный эксперимент с участниками событий в Ндоле. Пригласить лорда Ленсдауна и лорда Альпорта, полковника Барбера и их подручных, отвечавших сначала за прием самолета Хаммаршельда, а потом за его поиски, и некоторых других ответственных свидетелей. Любопытно, между ними и героями романа "Убийство в Восточном экспрессе" есть удивительное сходство. И те и другие всячески открещивались от причастности к случившейся трагедии, а на самом деле в сокрытии преступления все они были связаны едиными узами. Впрочем, аналогии всегда условны.

Среди делегаций многих стран доклад комиссии ООН об обстоятельствах гибели Хаммаршельда вызвал разочарование. Поговаривают, что было бы полезно создать новый Международный трибунал и расследовать дело заново, со всей беспристрастностью.

Вообразим себе, что он создан и названные нами свидетели предстали перед ним. Допрос в таком трибунале имел бы совсем иной характер, чем дружеские беседы в родезийских комиссиях, где ответственных свидетелей выгораживали, а когда они не знали, как объяснить свои поступки, им терпеливо подсказывали оправдательные мотивы.

- Это забавная ситуация, но кто же будет задавать вопросы от имени трибунала?- спросил я Патрика.
- Трибуналом будем мы с вами,- сказал он,- отвечать за этих господ придется нам же. В тех пределах, в каких мы знаем их "состояние духа".

Вмешался наш гость:
- Мне смешно слышать о расследованиях обстоятельств гибели Хаммаршельда. Родезийские комиссии громко именовали себя трибуналом! Но никаких трибуналов не было. Родезийцы потирали руки, когда узнали, что в ООН согласились поручить им расследование катастрофы.

Патрик сказал:
- Этот печальный факт отметили. Именно поэтому раздаются голоса о необходимости нового расследования. Когда оно случится, мы не знаем, но, пока в нашей памяти свежи впечатления, попробуем поставить все на свои места и представить события в Ндоле не так, как их обрисовывали родезийские комиссии, а как они происходили на самом деле.

После завершения работы комиссий расследования шведские и английские адвокаты изложили им свои заключения. С некоторыми из этих представлений и выводов мы знакомились. Но нам никто не возбраняет выдвинуть новое представление и адресовать его группе ответственных лиц, которые должны были отвечать за все, что произошло в Ндоле в сентябре 1961 года. Оно может оказаться весьма полезным для тех, кто в будущем заинтересуется этим делом или захочет расследовать его заново. Возможно, это будет новый трибунал ООН или расследования, которые пожелают провести отдельные страны.

Наше представление адресовано свидетелям, выступавшим в комиссиях расследования,- лорду Ленсдауну и лорду Альпорту, управляющему Вильямсу и диспетчеру Мартину, полковникам Эвансу и Барберу, инженеру Маддерсу и полковнику Матлику, их подчиненным и сослуживцам. Оно составлено от имени свободно избранного трибунала, который пока еще не собирался, но, кто знает, в будущем, может, и состоится.

Патрик начал читать текст представления.

- Господа! Вам известно, что две родезийские комиссии и международная комиссия ООН закончили расследование обстоятельств гибели генерального секретаря ООН Хаммаршельда и сопровождавших его лиц. Вы также знаете, что ни одна из комиссий не пришла к окончательным выводам о причинах катастрофы самолета Хаммаршельда. Такое положение вызывает тревогу у государств - членов ООН. До тех пор, пока будет оставаться неразгаданной тайна гибели Хаммаршельда, неизбежны усилия многих людей, чтобы ее раскрыть. К этому их толкает то обстоятельство, что даже самое беглое сопоставление докладов трех комиссий вскрывает несостоятельность и противоречивость их выводов.

Кроме того, господа, ваши собственные показания в этих комиссиях, если говорить мягко, неубедительны, а по существу противоречивы и путаны, и можно догадываться, что многие ваши утверждения не соответствуют действительности. Картина событий в Ндоле, очевидно, была совсем иной, чем та, которая изображалась в ходе проведенных следствий.

Настало время честно и откровенно разобраться во всем этом. Мы не будем никого обвинять. Мы хотим продемонстрировать, как выглядят ваши показания в восприятии других людей, не имеющих никаких предубеждений и не вовлеченных в те события, участниками которых вы были. Разрешите высказать одно общее замечание о той роли, которую вы играли в организации приезда Хаммаршельда в Ндолу и во всем, что произошло после этого.

Не вызывает сомнений, что вы все выполняли служебный долг так, как вы его понимали. Вы были винтиками, рычагами и шестеренками одной машины, которая была отлажена и запущена совсем в другом месте и работала по заданной ей программе. Сущностью этой программы, ее сердцевиной была запланированная кем-то, не вами, встреча генерального секретаря ООН Хаммаршельда с "президентом" провинции Катанга Чомбе.

Вот с этого мы и начнем наш разбор.

Именно ваши показания в комиссиях расследования выявили, что встреча Хаммаршельда с Чомбе была задумана задолго до того, как сами участники согласились ее осуществить. Когда Хаммаршельд покидал Нью-Йорк 12 сентября 1961 года, официальной целью его поездки был визит в Конго по приглашению центрального правительства Адулы в Леопольдвиле. Он не намечал встречи с Чомбе, и никаких конкретных планов на этот счет у него не было.

Зато такая встреча планировалась в Лондоне. Там еще до отъезда Хаммаршельда из Нью-Йорка решили, что его встреча с Чомбе состоится. А когда Хаммаршельд прибыл в Леопольдвиль и начал переговоры с Адулой, в Лондоне было принято окончательное решение, что встреча с Чомбе состоится в Ндоле. Туда было послано указание подготовить аэродром.

Даже Чомбе не знал об этом. Английский консул в Элизабетвиле Даннет не считал нужным посвящать его в планы Лондона, и вначале Чомбе предложил Хаммаршельду встретиться в Банкрофте, в Родезии. На этой стадии в игру вступил Ленсдаун.

Задаем ему первый вопрос:
- Лорд Ленсдаун, вы не станете отрицать, что о необходимости организовать встречу Хаммаршельда с Чомбе вы были извещены в Лондоне накануне вашего вылета в Леопольдвиль, не позднее 13-14 сентября? Вам было поручено убедить Хаммаршельда в необходимости этой встречи и организовать ее в Ндоле.

Лорд Ленсдаун. Это была ответственная дипломатическая миссия, и я не могу говорить о ее деталях. Я должен был довести до сведения Хаммаршельда английскую точку зрения на положение в Конго.

Ленсдаун сдержан, немногословен. По всему видно, что он не хочет откровенно отвечать на наши вопросы...

Вернемся к тому моменту, когда произошла катастрофа самолета Хаммаршельда. Прежде чем задавать вопросы об этом ответственным лицам, изложим события "критического часа", как они представляются объективному наблюдателю со стороны. Заметим при этом, что именно показания ответственных свидетелей, противоречия, которые в них обнаруживаются, недомолвки и искажения, не сообразующиеся со здравым смыслом, как и несоответствие их заявлений показаниям других свидетелей, указывают на то, что события в Ндоле в канун прилета Хаммаршельда и после исчезновения его самолета происходили совсем иначе, чем они пытались это представить.

Выводы комиссий расследования базируются на двух посылках.

Одна состоит в том, что самолет Хаммаршельда, пролетевший над Ндолой, бесследно исчез и никто не заметил, куда он направился.

И вторая - поиск исчезнувшего самолета вести было бесполезно, ввиду того что Хаммаршельд изменил планы и улетел в неизвестном направлении. Творцами обоих этих постулатов являетесь вы, господа ответственные свидетели.

В первом случае отрицается явление, происходившее у всех на глазах. Во втором произвольно сочиненный домысел используется для задержки поиска самолета.

Невольно возникает вопрос, до каких пределов можно отрицать очевидное и не только утверждать, что не было пожара, пылавшего ночью на глазах сотен людей, но и пытаться доказывать, что его никто не видел. На что рассчитывали те люди, которые хотели подобными построениями оправдать бездействие властей и ответственных лиц в оказании помощи терпящим бедствие? И как они могут претендовать на звание порядочных людей и повсюду говорить, что они защищают права человека и проявляют христианское милосердие?

Господа ответственные свидетели, решится ли кто-либо из вас ответить на этот вопрос?

Молчание...

Ответить на этот вопрос вы не можете, потому что все вы опирались на фальшивую версию о том, что пожара, возникшего после падения самолета Хаммаршельда у вершины холма в двенадцати-пятнадцати километрах от аэродрома Ндолы и в семи-восьми километрах от города, никто не видел. Это было бы полбеды. Но на этом "неведении" вы строили оправдания ваших лихорадочных действий, чтобы задержать розыск самолета и оттянуть оказание помощи его пассажирам.

В ходе нашего повествования явление это описывалось неоднократно. Вашими свидетельскими показаниями оно многократно отрицалось или замалчивалось. Многие из вас, забывая о "невидимом" пожаре, утверждали, что в нем сгорело и переплавилось более двадцати тонн обломков самолета. Наконец, ряд официальных лиц - полицейские, летчики ВВС невольно признавали, что пожар полыхал всю ночь, что остатки самолета горели до утра и днем, тогда, когда к ним прибыли "официальные" группы спасателей, и что над пожарищем стоял столб дыма. Эти показания разбросаны в разных местах докладов комиссий расследования.

Приходится выразить сожаление, что такой следственный эксперимент, или, как он называется у криминалистов, симуляция, не был проведен во время расследования хотя бы комиссией ООН. Ведь было организовано около десятка симулирующих полетов ночью с расстановкой свидетелей по их местам, а вот такой, более убедительной симуляции проведено не было.

Ведь достаточно в месте, где упал самолет Хаммаршельда, на площади длиной двести и шириной сорок метров набросать обломков отслужившего срок самолета, вылить на них пять тонн авиационного горючего и ровно в полночь поджечь, вас же всех поставить на те места, где вы находились в ту ночь, когда случилась авария самолета Хаммаршельда.

Напомнить? Лорды Ленсдаун и Альпорт вместе с управляющим Вильямсом - на поле аэродрома, диспетчер Мартин - на вышке, усиленные наряды полиции - вокруг аэродрома и возле резиденции комиссара провинции, два военных атташе США - у своих самолетов, дежурные пожарных машин и машин скорой помощи - на своих постах и т.д. А через двадцать минут после падения самолета Хаммаршельда над пожарищем проплыл самолет лорда Ленсдауна.

Первая предпосылка об исчезновении самолета легко опровергается простым экспериментом, и ее абсурдность очевидна для всех нормальных людей. Вторая - об изменении планов Хаммаршельда - является вымыслом, сочинением одного из вас, господа ответственные свидетели. Эта легенда не могла возникнуть сама по себе. Ее тщательно и исподволь готовили, чтобы пустить в ход в нужный момент. Источники распространения слуха о непредсказуемости действий Хаммаршельда установлены достоверно. Первоначально их было два - лорд Альпорт и его заместитель в Солсбери Скотт. "Вещание" об изменении планов генерального секретаря они начали вести одновременно из двух разных точек Родезии - из Ндолы и Солсбери, приблизительно в одно и то же время - в пределах получаса после прекращения связи с самолетом Хаммаршельда. А дальше через управляющих аэродромом Вильямса и Мэрфи, через диспетчеров Мартина и Торогуда, через Барбера и Хокинса выдумка дошла до всех, кто был привлечен к встрече Хаммаршельда: "Не ждите его. Он передумал, он улетел в неизвестном направлении. Не нужно его искать, спокойно идите спать".

Беда в том, что выдумка эта не такая уж безобидная, какой она может показаться на первый взгляд. Ведь ею прикрывалось преступление, состоявшее в сознательной задержке поиска потерпевшего аварию самолета. Одновременно с этим, возможно, преследовалась и другая цель - скрыть подлинные причины аварии самолета.

Итак, изложим факты, как они имели место на самом деле.

17-18 сентября, в "критический час", с 23 часов 35 минут до 00 часов 35 минут, возникла сложная ситуация. Вспомним еще раз главные события этого часа. Самолет Хаммаршельда был передан под контроль диспетчерской вышки аэродрома Ндолы (23 часа 35 минут) и вот-вот должен был приземлиться. Лорд Ленсдаун еще находился в здании аэропорта и по джентльменскому соглашению с Хаммаршельдом должен был немедленно удалиться. Президента Чомбе только что удалось выдворить из здания аэропорта и отправить в резиденцию комиссара провинции. В здании аэропорта оставалась толпа встречавших - представители ООН, местных властей и мировой прессы, которые теперь стали нежелательными свидетелями всего происходящего. И наконец, самые главные события этого часа: в 00 часов 15 минут авария самолета Хаммаршельда и в 00 часов 35 минут отлет лорда Ленсдауна.

Приезд Хаммаршельда в Ндолу был акцией английской дипломатии. Инициаторами этой встречи были англичане, указание подготовить аэродром Ндолы к приему Хаммаршельда и Чомбе было получено из Лондона. Из Лондона же прибыл сначала в Леопольдвиль, а затем в Ндолу лорд Ленсдаун, а из Солсбери был вызван лорд Альпорт, чтобы обеспечить осуществление этой акции. Иначе и быть не могло, ведь Родезия находилась под английским управлением. Что оставалось на долю родезийцев? Подготовка места встречи, обеспечение безопасности высоких гостей, выполнение указаний лордов Ленсдауна и Альпорта.

И вдруг то, за что отвечали родезийские власти,- безопасность главного гостя рушится. Его самолет достигает их территории и в периметре зоны усиленной охраны терпит катастрофу. Чрезвычайное происшествие! Требуются немедленные действия.

И в такой трагический момент происходит нечто невероятное: вся громадная машина обеспечения безопасности, вместо того чтобы немедленно прийти в движение, замирает. Остановить мгновенную реакцию десятков людей на обстрел самолета, на вспышки, на зарево пожара, людей, приученных действовать быстро и самостоятельно, когда случается беда, не так просто. Диспетчеры на вышке немедленно дадут сигнал тревоги, пожарные машины запустят сирены и рванутся в том направлении, где произошла катастрофа, за ними последуют к месту происшествия со всех постов; со всех концов зазвонят телефоны, работающие радиопередатчики пошлют сигналы бедствия...

Вот что должно было произойти, когда у всех на глазах рухнул на землю самолет Хаммаршельда. Нет никаких сведений, что это произошло хотя бы частично.

Поскольку всего этого не произошло, то возникает вопрос: возможно ли остановить одновременно всех людей, мобилизованных для обеспечения безопасности и оказания помощи? Ответ может быть один - невозможно. За исключением случая, когда им приказали ничего не предпринимать.

Подобный приказ мог быть отдан заранее. Но это означало бы, что организаторы встречи Хаммаршельда с Чомбе наперед знали, что с самолетом генерального секретаря в районе Ндолы что-то произойдет. Прямых доказательств того, что был такой приказ, нет, хотя эту возможность с учетом происшедшего исключить мы не вправе.

Другим обвинением в бездействии всех родезийских служб после катастрофы самолета может быть указание, данное на месте, на аэродроме в Ндоле.

Кто мог отдать такой далеко идущий по своим последствиям приказ? В английской системе правления это мог сделать только один человек - старший из официальных лиц, находившихся в тот момент в Ндоле. Таким лицом, по-видимому, был лорд Ленсдаун.

...

...

Все, что происходило в Ндоле и на территории Родезии с затяжкой поисков самолета Хаммаршельда, подтверждает наличие подобного приказа. Разъяснения начал изливать целыми потоками лорд Альпорт, ему в Солсбери вторил Скотт, а господа Вильямс и Мартин, которые "по долгу службы" задерживали распоряжение о поисках, оправдывались особым "состоянием духа", навеянным на них все тем же лордом Альпортом.

Далеко еще не разгаданы загадки "критического часа" - от 23 часов 35 минут 17 сентября до 00 часов 35 минут 18 сентября.

До сих пор мы исходили из того, что отправные точки этого часа - с 23 часов 35 минут до 00 часов 35 минут - соответствовали действительности. Однако уверенности в том, что события происходили в указанных пределах времени, нет. Наоборот, имеются серьезные основания подозревать, что все происходило иначе, а "критический час", как он подается в докладе, сочиненном родезийским комитетом, мог иметь совсем другие значения.

Невозможно не обратить внимание на то, что родезийские власти приложили невероятные старания, чтобы скрыть точное время происходивших в ту ночь событий. В мировой практике расследования авиационных катастроф трудно найти случаи, за исключением, пожалуй, катастрофы с южнокорейским самолетом, нарушившим воздушное пространство Советского Союза, когда аэродромные и диспетчерские службы пошли бы на сознательное сокрытие или уничтожение диспетчерских журналов и магнитофонных записей переговоров с самолетами. Такая попытка сразу указывала бы на то, что в действиях этих служб была допущена какая-то оплошность, приведшая к катастрофе. Только очень наивные люди могли поверить заявлениям управляющего аэродромом Вильямса и диспетчера Мартина, что в ночь, когда в Ндолу прибывали Ленсдаун и Хаммаршельд, на аэродроме была отключена система радарного слежения, а диспетчерская служба не имела работающего магнитофона. Это настолько абсурдно, что комиссия расследования должна была немедленно опровергнуть подобные заявления как ложные и потребовать предъявления магнитофонных записей и журналов диспетчерской и радарной служб.

Ни один из адвокатов ни в одной из комиссий об этом даже не заикнулся.

Уничтожить подобные документы по горячим следам катастрофы родезийские власти не решились бы - это слишком рискованно.

В наши дни нельзя рассчитывать на то, что радиоволны вчерашнего дня исчезают навечно. Правда, еще не изобретены такие машины времени, которые были бы способны извлекать их из прошлых дней, но не было гарантии, что кто-то неведомый не зафиксировал их, когда они звучали в эфире.

В ту ночь в самой Ндоле помимо диспетчерской вышки было по крайней мере два пункта, из которых велось наблюдение за эфиром,- это специальный узел связи родезийских ВВС и два самолета военного атташе США, приютившиеся на окраине аэродрома. И у тех и у других, надо полагать, до сих пор хранятся в архивах записи радиопереговоров аэродромных служб со всеми самолетами, прибывавшими в Ндолу. Были и другие наблюдатели, но до сих пор они не пожелали обнаружить себя.

Несмотря на это, родезийские власти отважились на прямую фальсификацию записей в диспетчерских журналах и на сокрытие магнитофонных записей переговоров. Договориться об этом с командованием родезийских ВВС не составляло труда: им просто приказали не вмешиваться. Американский военно-воздушный атташе полковник Матлик хранил обещание не нарушать уговора с англичанами о том, что на территории Родезии за все отвечают только они. Доклад Матлика о том, что случилось в Ндоле, был передан только в Вашингтон.

Поэтому родезийский комитет не боялся разоблачений, и английский военно-воздушный атташе полковник Эванс спокойно сочинил от начала до конца новую легенду о времени прибытия самолетов и их передвижениях. Вместе с диспетчером Мартином они придумали сценарий переговоров контрольной вышки с самолетом.

Подгонка требовалась только в тех местах, где аналогичные события записывались в диспетчерских журналах центра полетов в Солсбери. Таким образом, исходное время "критического часа", 23 часа 35 минут, может быть, и соответствовало действительности. Его указать произвольно было бы трудно, поскольку соседние центры полетов слушают друг друга и могут также зафиксировать это время.

Все остальные события, включая время вылета Ленсдауна из Ндолы, могли быть сдвинуты "по потребности".

Однако и в придуманной таким образом версии событий остались "белые пятна". Не был получен ответ на вопрос, почему "Альбертине" понадобился почти час, чтобы долететь до места назначения, в то время как после передачи ее в зону Ндолы ей требовалось для этого всего 10-15 минут.

Имеются косвенные указания, что дело обстояло иначе. В мировую печать просочилось сообщение, что Хаммаршельд прибыл в Ндолу, его самолет имел там короткую остановку, а сам он успел встретиться с Чомбе. Одним из источников этой информации называют местного корреспондента Джеймса Лаура. Говорят, что в отличие от опытных асов международных пресс-служб, строго соблюдавших запрет английских властей на передачу сообщений из Ндолы, Лаур передал в редакцию своей газеты по радиотелефону информацию о прибытии Хаммаршельда. За это его выгнали из здания аэропорта, и он потом отсиживался в своей машине. А на передачу дальнейших сообщений о событиях в Ндоле было наложено эмбарго. Информация же об остановке Хаммаршельда в Ндоле была дезавуирована как преждевременная и ошибочная. Но "нет дыма без огня".

Во всяком случае, в этом нет ничего невозможного. Даже в рамки сочиненного родезийцами "критического часа" такая остановка вполне укладывается.

Хаммаршельд мог встретиться с Чомбе, но даже пяти минут их беседы было достаточно, чтобы прервать переговоры. Ведь Чомбе так и не принял условий встречи, заключавшихся в том, что ей должно предшествовать безоговорочное перемирие в Катанге.

Или в другом варианте: Хаммаршельду могли сообщить несоблюдение условий встречи, как только его самолет приземлился, и он, отказавшись от встречи с Чомбе, мог тут же покинуть Ндолу. Когда самолет ООН взлетел, воздушные пираты Чомбе могли совершить на него нападение.

Наконец, Хаммаршельд еще в самолете мог получить информацию, что Чомбе настаивает на том, чтобы встреча была перенесена на территорию Катанги - в Элизабетвиль или Колвези. В таком случае Хаммаршельд мог приказать летчикам не садиться в Ндоле и совершить над нею несколько кругов, пока он передаст свой ответ.

В этот момент пиратские самолеты Чомбе могли попытаться "эскортировать" самолет Хаммаршельда к одному из аэродромов в Катанге, а поскольку пилот отверг их требование, они обстреляли самолет. Реальная возможность такого варианта подтверждается показаниями африканца Канкасы. Он указывал, что большой самолет совершал круги, а над ним кружил самолет поменьше, потом раздался взрыв. Родезийские комиссии эти заявления Канкасы из официальных показаний исключили.

Все эти версии требуют тщательной проверки.

Вот как много темных мест еще нуждается в новом расследовании. Что касается главной трагедии - катастрофы самолета Хаммаршельда, то и о ней пока нельзя сказать достоверно, произошла ли она в пределах "критического часа", случилась ли раньше или позднее. Все-таки можно предположить, что "критический час" подгонялся ко времени катастрофы, которое было установлено по остановившимся часам пяти пассажиров. Эти часы собрал полковник Эванс, и, хотя все его поведение не вызывает доверия, все же ему, по-видимому, было трудно значительно "отойти" от средних показаний пяти часовых механизмов. Поэтому мы исходим из того, что авария самолета ООН случилась в пределах 00 часов 10 минут - 00 часов 15 минут 18 сентября 1961 года.

Диверсия против самолета Хаммаршельда произошла на территории Родезии. Трудно представить, как диверсанты могли атаковать самолет ООН в зоне аэродрома, на котором были установлены чрезвычайные меры безопасности по охране прибывающих высоких гостей и где эта безопасность гарантировалась базой военно-воздушных сил Родезии.

Либо диверсантам было оказано прямое содействие, либо местные власти, включая командование военно-воздушных сил, смотрели в это время "в другую сторону". Показания ряда свидетелей, наблюдавших взлет неопознанных самолетов с аэродрома Ндолы и видевших самолеты, атаковавшие "Альбертину", указывают на то, что родезийские власти не могли стоять в стороне от совершившейся диверсии.

Но в этом вопросе, пока диверсия полностью не доказана, родезийские власти еще могли занимать оскорбленную позу. Гораздо труднее отрицать преступное бездействие в розысках самолета Хаммаршельда.

Наш гость с периферии, очевидец событий в Ндоле, недовольно покачал головой и сказал:
- У вас совсем неправильное представление о родезийских властях, будто они стояли в стороне и бездействовали.

Патрик был доволен, что его приятель, который до сих пор только слушал, вдруг заговорил.

- Ну что же,- сказал Патрик,- вы находились в Ндоле, когда ожидалось прибытие генерального секретаря. Мы будем рады услышать, как, по вашим наблюдениям, вели себя родезийцы.

Очевидец сказал:
- Не знаю, сумею ли я вам это объяснить. Я практик, а не теоретик. Может быть, я не сумею обобщить события и действия людей, как это делаете вы. Но в вашем представлении я вижу слабые места.

Вы здесь критикуете родезийцев, опираясь на логику, здравый смысл, общепринятые нормы. Вы забываете, что на колониальных окраинах, какой была тогда Родезия, царили совсем другие законы и нравы. Для спасения уплывающего господства все средства были хороши.

Очевидец остановился.

- Извините за это отступление. Я хотел сказать, что и в таком захолустье, каким была тогда Ндола, были люди, которые понимали, что произошло в момент прибытия Хаммаршельда. Один знакомый прислал мне недавно письмо, и в него была вложена притча, которую сочинил кто-то из местных жителей. Если вы не возражаете, я вам ее прочту.

"На плантацию дядюшки Родерика приезжает важный заморский гость - господин Хаммер. Если говорить правду, дядюшка Родерик Хаммера не любил и вовсе не приглашал, но на приеме господина Хаммера настоял богатый и влиятельный покровитель Родерика маркиз Ллойд.

"Дело в том, что Хаммер хотел встретиться с соседом Родерика Чоном, с которым у Хаммера вышла размолвка и возникли пренеприятные трения. Взбалмошный господин Чон был добрым соседом Родерика и, убегая от солдат Хаммера, частенько прятался у него в доме.

"Родерик и Чон, послушав доброго совета маркиза Ллойда, согласились принять у Родерика заморского Хаммера.

"Когда Родерик и Чон поджидали Хаммера, к ним в автомобиле пожаловал сам дядя Ллойд. Пока племянничек и строптивый Чон ожидали Хаммера в доме, дядя Ллойд почему-то сидел в автомобиле, одолженном у Хаммера, а когда узнал, что господин Хаммер все-таки едет, взял да вдруг и укатил. В это время на пригорке показался автомобиль Хаммера, посигналил в рожок и проследовал мимо двора Родерика. Потом он куда-то исчез. Родерик и Чон недолго ждали и решили, что господин Хаммер передумал и поехал в другое место. Они закрыли ворота, отпустили прислугу и пошли спать.

"На другое утро все узнали, что господин Хаммер исчез на самом деле и нигде не появлялся.

"Несколько смущенный Родерик припомнил, что перед тем, как он ложился спать, его стражники принесли ему весть, что в том направлении, где автомобиль Хаммера должен был развернуться, чтобы заехать в дом Родерика, были видны яркие вспышки и слышны глухие взрывы. Некоторые слуги утверждали даже, что виден был не один, а два автомобиля и что, может быть, между ними произошло столкновение.

"Родерик, однако, сказал, что его челядь просто перепилась в ожидании неприехавшего гостя и что у этих болтунов в глазах двоилось.

"Если автомобиль господина Хаммера действительно пропал, глубокомысленно заключил Родерик, то его надо начинать искать не здесь, а с того места, откуда он приехал.

"Но уже был день. Слуги и соседи стали разъезжать вокруг плантации Родерика и хотя не сразу, но без особого труда увидели на заднем дворе дома Родерика еще дымящиеся обломки автомобиля, убитого господина Хаммера и его спутников.

"Друзья Хаммера тогда переполошились и говорят, что надо создать важную комиссию, чтобы выяснить обстоятельства и условия, при которых автомобиль Хаммера разбился на заднем дворе у Родерика.

"Тогда Родерик говорит:
"- Э-э-э,нет. Двор мой, и законы у меня свои. Дела мне нет до того, что Хаммер такой важный. Сначала я все сам буду расследовать. И слуг своих допрошу, и соседей привлеку, кого надо припугну, кого надо накажу, а кого надо и упрячу. А потом уж и вашу комиссию допущу, даже покажу ей свой доклад и разрешу допросить кое-кого из моих подданных, конечно по своему выбору. Только не поручусь, что не спущу с них шкуру, если они будут болтать лишнее. Впрочем, если они будут вести себя подобающе, обещаю их не трогать.

"И заморская комиссия покорно согласилась посидеть и подождать, пока дядя Родерик сделает свое дело.

"Вот и притче конец".

Как видите, и в Ндоле были люди, которые понимали, что случилось с Хаммаршельдом и как это дело расследовалось.

Мы спросили очевидца, почему же родезийцы проявили такое безразличие к судьбе Хаммаршельда и его спутников, когда их самолет потерпел аварию, как сказано в притче, на их заднем дворе.

Очевидец ответил:
- Опять вы несправедливы к родезийцам. Никакого безразличия они не проявляли, и никто в ту ночь не бездействовал. Что вы, наоборот. Вообще, мне кажется, что из докладов комиссий расследования вы вынесли совсем неправильное представление о поведении официальных лиц в ту ночь.

Взять, например, господина Вильямса. Я уверен, он оскорблен: его рисуют таким растерянным, нерешительным, увиливающим от обязанностей.

Я знал господина Вильямса и наблюдал его в действии. Это совсем другой человек - энергичный, решительный, изворотливый. Он рассказывал комиссии, что его из кабинета выселили и ему приходилось давать указания из комнатушки своей секретарши, стоя на одной ноге. Между прочим, он всегда, когда торопился, стоял на одной ноге: вел с вами разговор, а другая нога описывала легкие круги, заранее выбирая направление, куда ему ринуться, чтобы осуществить то, что он решил, пока разговаривал с вами. Нет, он - деятельный человек.

Если хотите, все события той роковой ночи развивались бы совсем по-другому, если бы не господин Вильямс. Я был невольным их свидетелем и сейчас могу рассказать вам, как разворачивались действия после катастрофы самолета Хаммаршельда.

Разумеется, мы попросили очевидца рассказывать дальше.

Польщенный вниманием, он продолжал:
- Если вы помните, когда самолет Хаммаршельда был на подходе к Ндоле, Вильямс вышел на поле с лордом Ленсдауном и лордом Альпортом. Случилось так, что я вышел подышать воздухом и стоял недалеко от них. У нас на глазах оттуда, куда улетел самолет Хаммаршельда, донесся звук взрыва и полыхнула яркая вспышка. Потом над холмами поднялось зарево, и через некоторое время, подобно солнечным протуберанцам, из него вырвались языки пламени и снопы искр.
- Группа Вильямса некоторое время наблюдала эту сцену молча. Потом раздался голос, я не разобрал чей: "Ну что же, наша миссия теперь закончена. В результате подобного взрыва вряд ли кто-нибудь останется жив. Мы можем улетать". "Подождите,- сказал другой голос.- Нужно дать указание господину Вильямсу". К сожалению, тот, кто сказал это, взял Вильямса под руку и отвел в сторону. Что обсуждали, не было слышно; говорили они минут пять. После этого все отправились к трапу, а через некоторое время самолет Ленсдауна вырулил на взлетную полосу и улетел. Лорд Альпорт и господин Вильямс, проводив Ленсдауна, проследовали в здание аэропорта. Как видно, они уже договорились о распределении ролей. Альпорт остался занимать гостей, и в докладах комиссий правильно отмечено, что он старался убедить всех присутствовавших в том, что Хаммаршельд изменил свои планы и улетел в неизвестном направлении.
- А вот деятельность Вильямса не получила почти никакого освещения. Создалось впечатление, что он под влиянием разговоров Альпорта растерялся. Да он вовсе и не слушал лорда Альпорта. Он сразу убежал в свою комнатушку отдавать распоряжения. Прежде всего он передал по радиотелефонной связи всем постам охраны и наблюдения приказ: стоять на местах и не предпринимать ничего без санкции его штаба. Затем он предупредил пожарную и санитарную бригады, что они не должны двигаться с места. В управление полиции было передано распоряжение: немедленно выслать на автомашинах патрули на дороги Ндола-Муфулира и Ндола-Лусака. В вилке этих дорог упал самолет Хаммаршельда. Было приказано перекрыть проселочные дороги, ведущие в лесничество Западная Ндола, и никого не пускать в этот район.
- Нет, Вильямс вовсе не бездействовал. В критические минуты он показал, на что способен. Сказался его многолетний опыт руководства полетами высокопоставленных лиц в Англии. Он один не растерялся и знал, что нужно делать. Он не допустил, чтобы все наряды, патрули и службы бросились к горящему самолету. Только после того, как были отданы все необходимые указания, Вильямс вызвал два "лендровера" и сам отправился к месту аварии самолета. Разве это не характеризует его как человека смелого и решительного?- спросил очевидец.

Патрик сказал ему:
- Ваши наблюдения просто бесценны. Но вы продолжайте, нам небезынтересно знать, что дальше предпринимал господин Вильямс.

...

...

Очевидец продолжал:
- Знаете ли, мне повезло. Почему-то Вильямс оказал мне честь и взял меня с собой к месту катастрофы самолета. Вероятно, потому, что я знал в лицо Хаммаршельда и его спутников.
- Доехали мы быстро, минут за пятнадцать-двадцать. Одна из проселочных дорог перерезала наискось площадку, где упал самолет, и нам пришлось остановиться. Горящие обломки перекрыли нам путь. Огонь был неравномерным. В некоторых местах, там, где вылилось горючее, он полыхал, другие обломки только дымились. Площадка освещалась ярко, и мы быстро увидели переднюю часть самолета, как бы расколотую пополам. Она еще не была охвачена огнем.
- Удивительно, но в этом хаосе я сразу заметил Хаммаршельда, его отбросило в сторону вместе с частью сиденья. Ничего больше не замечая, я бросился к нему. Со мной подбежал еще кто-то, и нам вместе удалось отнести его в безопасное место и прислонить к муравьиному холмику. Он не стонал и не подавал признаков жизни, хотя тело его было еще теплое и как будто живое. Глаза его были закрыты, а на лице застыла печать успокоенности.
- Кажется, мы были около него недолго, всего две-три минуты, нас окликнули. "Лендроверы" уже развернулись и стояли с работающими моторами, готовые двинуться в обратный путь.
- Вильямс спросил меня, жив ли Хаммаршельд. Я находился в каком-то трансе и ответил ему, как обычно говорят о покойниках:
- Он ушел!
- Вильямс сказал:
- Сожалею, других пассажиров, оставшихся в живых, тоже нет. Нам нужно возвращаться.
- Когда мы вернулись в здание аэропорта, нашего отсутствия никто, кажется, не заметил. Лорд Альпорт со стаканом виски в руке увлеченно разглагольствовал о сложностях положения в Конго, но его уже не слушали. Вильямс отвел его в сторону и что-то быстро сказал.
- Альпорт от удивления застыл, из наклоненного стакана пролилось виски. Он, кажется, ничего не ответил Вильямсу, и тот его оставил в состоянии полушока.
- После этого Вильямс вернулся в свой штаб и долго оттуда не выходил. Он проинформировал Солсбери о случившемся и продолжал контролировать положение. Для этого требовалась незаурядная сила воли.
- Возле диспетчерской вышки собралась большая группа лиц, обслуживающих самолеты: служащие, техники, офицеры ВВС Родезии. Они догадывались, что самолет, которого они ждут, не прилетит, и спрашивали Мартина, что им делать. Мартин передал и им распоряжение управляющего оставаться на своих местах. И они оставались. Все они хорошо понимали: пожар на горе их не касается, им занимаются другие. Может быть, это обычное лесное загорание. Немного посильнее, ну и что же?
- Образцово действовала полиция. Ее патрули надежно блокировали дороги на Муфулиру и Лусаку. Только потом оказалось, что на дорогу с севера все же сумел прорваться случайный проезжий - металлург из Муфулиры, но это было уже под утро. Его проинструктировали, что он должен отвечать, если его вызовут. Разумеется, он подчинился.
- Небольшой казус произошел у полицейских. Один из них, злополучный инспектор Ван-Вик, когда вернулся с дежурства в два часа ночи, услышал, что полиции отдан приказ информировать о всех необычных явлениях, наблюдавшихся после пролета самолета ООН над Ндолой. Он воспринял это всерьез и рапортовал инспектору Беггу о виденном им зареве. Бегг решил отличиться и отважился пойти к самому Вильямсу, не постеснялся разбудить его в гостинице. Это ужасно рассердило Вильямса, он отчитал полицейских, приказал им ничего не предпринимать и удалился спать. За этот случай потом ухватились все комиссии расследования. Оправдываться пришлось не Вильямсу, а полицейским Ван-Вику и Беггу. Но все обошлось. Ван-Вик подписал составленное полковником Эвансом заявление, что вспышка была совсем слабая, розовая и короткая. Его больше не беспокоили, даже хвалили.
- Разве можно говорить о бездеятельности Вильямса и других властей в Ндоле и Солсбери?! К трем часам ночи все было надежно взято под контроль. Никто больше не рвался искать исчезнувший самолет. Было даже решено закрыть аэродром. Это ли не доказательство эффективности действий местных властей?
- Лорд Альпорт, Вильямс, Мартин и другие ответственные лица получили наконец возможность хоть немного отдохнуть. Альпорт отправился спать в свой самолет, который находился тут же, на аэродроме. Вильямс ушел в гостиницу, а Мартин - домой. Если кто-то и мог подумать, что в районе аэродрома Ндолы в эту ночь произошло что-то экстраординарное, то олимпийское спокойствие родезийских властей должно было рассеять подобные подозрения.
- Нет, господа, вы можете думать что хотите об этих ответственных лицах, а у меня, как очевидца их действий в ту ночь, нет сомнения, что каждый из них был на своем месте и делал свое дело.
- Судить же об их делах предоставляю вам, или, может быть, найдутся другие люди, скажем в Швеции или Замбии или в других странах. Я оставляю им свои показания для размышления.

Патрик предложил:
- Давайте прервемся. Нам следует подкрепиться. Да вот и хозяйка нас приглашает. Обед готов.

За обедом мы старались не возвращаться к Ндоле, но рассказ очевидца произвел на нас глубокое впечатление.

Когда мы снова перешли после обеда в гостиную, Патрик поблагодарил своего друга еще раз за его рассказ.

- Нам осталось установить причины задержки в розыске самолета Хаммаршельда,- сказал Патрик.- После вашего рассказа можно прийти к заключению, что задержка была сознательной. Но почему она была такой длительной? Можно было прикидываться, что ночью горящий самолет спутали с лесным пожаром. Но днем, когда над ним стоял столб дыма и когда все знали, что где-то рядом произошла катастрофа, как можно было препятствовать обнаружению места аварии? Уму непостижимо!
- Почему непостижимо?- спросил очевидец.- Разрешите я дополню свой рассказ, по-видимому, я еще недостаточно обрисовал родезийцев.
- Бога ради, продолжайте!- подзадорил его Патрик.
- Вы меня удивляете,- обратился к нам очевидец.- Родезийцы в то время начали понимать, что земля уходит у них из-под ног. Они были злы на весь мир. Вы не учитываете того, что в том уголке Родезии белые жители считали, что все зло для них исходит от ООН. Вам кажется невероятным, чтобы людям, терпящим бедствие, было отказано в помощи?
- Родезийцам плевать было на непрошеных пришельцев из ООН. Они выставили патрули вокруг горевшего самолета, рыскали в обломках, чтобы выудить оттуда опасные для них улики, спокойно перешагивали через тела людей, может быть еще живых. Они их не трогали. Иначе могло быть обнаружено, что здесь кто-то побывал.
- Вы требуете от них, чтобы они проявили человечность и обнаружили место аварии раньше, скажем с наступлением темноты.
- Войдите в их положение. Что они могли отыскать ночью на месте аварии? Только какую-то часть улик диверсии. Кругом деревья, трава до пояса. Мало ли что могло в ней затеряться. К тому же настоящие специалисты-техники по авариям еще не прибыли.
- Вы помните, ночью над Ндолой летали какие-то самолеты. Но нет показаний, совершали ли они посадку. А после трех часов ночи аэродром был закрыт. Значит, эти самолеты садились на других аэродромах поблизости, а оттуда людей нужно было доставлять наземным транспортом. Это тоже задержка, но неизбежная. И днем прочесать площадь длиной двести метров и шириной сорок не такое простое дело.
- Вы представляете себе эту картину? С наступлением утра 18 сентября со всех сторон к родезийским властям в Солсбери и Ндоле идут запросы: где находится самолет Хаммаршельда, почему не ведется розыск, какие приняты меры?
- Родезийские власти спокойно отвечали: Хаммаршельд изменил свои планы и улетел в неизвестном направлении. Посланы запросы в Леопольдвиль, Элизабетвиль, Йоханнесбург и все другие пункты Африки. Розыски будут начаты, когда поступят ответы из этих точек.
- И все успокоилось. Операциями руководил лично директор гражданской авиации полковник Хилтон Барбер. Неужели вы можете сомневаться в его добросовестности и объективности? Даже Организация Объединенных Наций не возразила, когда расследование катастрофы было поручено полковнику Барберу. Теперь же вы ставите под сомнение его действия по розыску самолета Хаммаршельда.
- Господа! Об этом нужно было думать с самого начала. Родезийские власти не могли поступать иначе, они спасали свою шкуру, до чужой им дела не было. Они не могли допустить, чтобы место аварии самолета было обнаружено до того, как они успеют уничтожить все возможные улики диверсии, участвовали они в ней или не участвовали.
- Если допустить, что родезийские власти в диверсионном акте не участвовали, а он был совершен, скажем, пиратскими самолетами из Катанги, все равно тот факт, что катастрофа произошла непосредственно в зоне Ндолы, возлагал и возлагает серьезную вину на Солсбери за соучастие или попустительство диверсии.
- Они стремились отвести от себя подобные обвинения. В этом сказывалась их провинциальная ограниченность и жестокость. Стремясь обелить себя в одном, шли на другое, по существу более тяжкое преступление - отказ в помощи потерпевшим бедствие на их территории.
- Известно, что в случае немедленной помощи было возможно спасти по крайней мере четырех пассажиров из шестнадцати, а жизнь Хаммаршельда могла быть продлена.
- Почему же родезийские власти затянули на целых пятнадцать часов обнаружение места катастрофы? Главная причина - дать умереть единственному оставшемуся в живых сержанту Джулиану, чтобы избавиться от опасного свидетеля.
- Никто по-настоящему не оценил драматизма этой ситуации.
- Где-то в столице Родезии Солсбери и в Ндоле отбиваются от запросов о самолете Хаммаршельда официальные лица - Барбер, Мэрфи, Альпорт, Вильямс.
- В десять часов утра родезийские военно-воздушные силы вынуждены начать поиск с воздуха. Они отправляют три самолета-разведчика, дают пилотам направление поиска на юг, на север, на восток, но только не на запад, куда улетел самолет Хаммаршельда. Шестнадцать часов кружат самолеты в окрестностях Ндолы и упорно не замечают пожарища на задворках своего аэродрома. Вы подумайте, какую стойкость и дисциплинированность должны были проявить родезийские летчики, чтобы выполнить приказ - не находить место аварии!
- А в это время патрули вокруг рухнувшего самолета зорко охраняют местность. Кто-то из них через равные промежутки времени подходит к беспомощно распростертому под беспощадным тропическим солнцем сержанту Джулиану, вглядывается в него, отходит и по "уоки-токи" (радиотелефону) докладывает: "Объект еще подает признаки жизни".
- "Поиск" самолета продолжается.
- Скажите, кто в цивилизованном мире способен на подобное? Когда ваши будущие трибуналы будут вновь рассматривать дело о гибели Хаммаршельда, пусть они не забудут и об этом вопиющем эпизоде.
- Один из английских врачей, который позднее "долечивал" Джулиана, признался медицинской сестре, которая ухаживала за ним:
- Не повезло нам с этим Джулианом. Он был морским пехотинцем - выносливым, натренированным. Другой на его месте умер бы уже к полудню, а он жив.
- И потом с ним пришлось "возиться" еще пять дней.
- Сестре было жаль Джулиана. У него не было смертельных ранений. И ожоги, хотя они и были ужасными, в госпитальных условиях поддавались лечению. Но его бросили среди чужих, враждебных к нему людей. Около него круглосуточно дежурили полицейские. Они боялись, как бы Джулиан в бреду не сказал правду о причинах гибели самолета. А лечение проводилось только для видимости. Сестра не была родезийкой, она рассказала о последних днях Джулиана, когда уезжала из Ндолы. Но в комиссиях по расследованию она побоялась сказать больше того, что ей было приказано.
- Дисциплина у родезийцев была беспримерная, как и их железная круговая порука. Заметьте, никто из официальных лиц не наговаривал друг на друга, не "раскололся", хотя их допрашивали в трех комиссиях расследования. Впрочем, первые две комиссии были "свои", бояться их было нечего. О комиссии ООН ничего не могу сказать, думаю, что ей было не легко что-то установить после того, как все следы были заметены.
- Мы очень благодарны вам за рассказ о родезийцах,- обратился Патрик к очевидцу.- По существу, он завершает наше представление о прошлых расследованиях. Вряд ли кто-нибудь может остаться равнодушным к тому, что вы рассказали.

Возможно ли в будущем довести до логического конца расследование обстоятельств гибели Хаммаршельда? На этот вопрос мог бы ответить опытный криминалист. Но доктор Фрей-Зульцер, которого приглашала комиссия ООН, вряд ли согласился бы отвечать на наши вопросы.

Поэтому нам пришлось пригласить другого криминалиста, коллегу доктора Фрей-Зульцера, хорошо знакомого с его трудами. Мы попросили его прежде всего ответить на такой общий вопрос: возможно ли, используя современные научные методы криминалистического исследования авиационных катастроф, установить, даже много лет спустя, истинные причины аварии самолета Хаммаршельда?

Наш криминалист ознакомился с материалами расследования обстоятельств гибели Хаммаршельда и с докладом Фрей-Зульцера. Он ответил нам, но, будучи коллегой Фрей-Зульцера, пожелал остаться неизвестным. Назовем его господином Икс.

В качестве неофициального нашего расследования представляем запись ответов господина Икс на вопросы, которые мы ему задали.

Наш первый вопрос, сначала из прошлого:
- Скажите, господин Фрей... простите, господин Икс, по вашему мнению, расследование обстоятельств гибели Хаммаршельда было проведено на достаточно высоком профессиональном уровне или были допущены просчеты, в результате которых не удалось найти причины аварии самолета?

Господин Икс. Все расследования крупных катастроф на той стадии, когда не доказано, что это было преступление, страдают одним общим недостатком. Обычно первичное расследование проводят местные власти, а они, как правило, не осведомлены о современных методах криминалистики, порой даже отстают лет на пятьдесят и пользуются самыми примитивными способами осмотра места аварии и сбора возможных улик.
- Проходит значительный промежуток времени, пока к месту происшествия попадают настоящие специалисты. Но к этому моменту большая часть следов исчезает: их смывают дожди, их просто затаптывают и захватывают руками другие люди, они разрушаются при переносах и перевозках обломков в другие места.
- Что касается экспертизы расследований, то на месте падения самолета велись они самыми примитивными способами внешнего визуального осмотра. Там, где упал самолет, родезийский комитет работал всего одну неделю, а после этого обломки на грузовиках перевозились в ангар, большая их часть была растеряна в ходе перевозки. Куда она исчезла, неизвестно. То, что было сделано на месте аварии после вывоза всех обломков, иначе, как криминалистической безграмотностью, назвать нельзя. Вся площадь, где они прежде находились, была прочесана граблями, верхний слой снят, просеян через сито и выброшен. Собранные при просеве обломки, гайки, болты, патроны и т.п. были отправлены в ангар. Создается впечатление, будто в траве и земле искали случайно затерявшиеся улики. Таким способом улики можно было обнаружить, но можно было и скрыть. А уничтожение поверхностного слоя земли, где упал самолет, было равносильно преднамеренному желанию скрыть следы, по которым мог быть установлен преступник.
- Какой уж тут профессиональный уровень? Скорее наоборот, имело место сознательное уничтожение улик, которые могли указать на диверсию или саботаж. Похоже, что был проявлен профессионализм наоборот: кто-то в родезийском комитете наслышался о современных методах криминалистического анализа и поэтому не ограничился выбросом большей части обломков, а уничтожил земляной и растительный покров на всей площади, где разбросало части самолета, чтобы в нем не сохранились такие следы, которые с применением современных методов анализа обнаружили бы опасные улики, подтверждающие диверсию.

- Господин Икс! Этот вопрос нам задавать не совсем удобно. Он касается расследования, проведенного вашим коллегой Фрей-Зульцером. На его экспертизу возлагались большие надежды. Но может быть, через полгода ему нечего там было искать? Иными словами, мог ли доктор Фрей-Зульцер изменить ход расследования и отыскать новые, ранее не замеченные следы для установления причин катастрофы самолета?

Господин Икс. Да, в какой-то мере это неудобный для меня вопрос, и все же я постараюсь на него ответить. В нашем деле служение правосудию и разоблачение виновников преступлений, невзирая на лица, превыше всего.
- Сначала я коснусь чисто профессиональной стороны дела. Известно, что многие преступления остаются нераскрытыми. Но это не означает, что они нераскрываемы. Применение огромного арсенала разработанных методов криминалистического расследования, если его проводить настойчиво и изобретательно, позволяет раскрывать практически любые преступления. Фактор времени теперь играет все меньшую роль. Конечно, преступление легче раскрыть, если идти сразу по его следам, но задержка в расследовании на неделю, месяц, год и больше не является непреодолимым препятствием для отыскания следов, оставленных преступниками.
- При авиационной катастрофе, происшедшей вследствие диверсии или обстрела самолета с воздуха, даже при возникшем пожаре в различных частях самолета остаются устойчивые следы, которые сами по себе ни через полгода, ни через год и даже более длительные сроки не исчезают.
- То, что произошло с самолетом Хаммаршельда, обрисовывается в показаниях свидетелей. Очевидно, самолет подвергся обстрелу и "бомбардировке" с воздуха: на него была сброшена небольшая бомба, вероятно самоделка. Попадание пришлось на переднюю часть фюзеляжа, в результате возник пожар. Но случилось все это в момент, когда самолет совершал доворот на посадку. Летчик, стараясь уйти из-под обстрела, потерял высоту, самолет задел за деревья и рухнул. Все это произошло в считанные секунды. Может быть, кому-то из экипажа удалось локализовать возникший пожар. Об этом свидетельствуют два разряженных огнетушителя.
- Если события происходили таким образом, то следы обстрела и взрыва должны были остаться именно в том отсеке самолета, который подвергся обстрелу и который почему-то обгорел сильнее. Родезийские комиссии не дали вразумительного объяснения, почему интенсивный огонь охватил только эту часть самолета и мог ли бензин из бензобаков пролиться только на главный отсек. В докладе родезийской комиссии упоминается, что сиденья, внутреннее оборудование и кухонное оборудование из главного отсека были разбросаны на большой площади. От одного удара самолета о землю такого разлета частей не произошло бы. Значит, здесь имел место какой-то взрыв.
- Любой опытный эксперт начал бы расследование причин аварии с внимательного осмотра главного отсека и всех разлетевшихся частей.
- Очевидно, так поступил и доктор Фрей-Зульцер. В своем докладе он, однако, не упоминает об этом, и вообще неизвестно, были ли ему предъявлены хоть какие-то обломки передней части самолета. Похоже, что, кроме сплавившихся и безымянных болванок металла, ему не дали на исследование никаких других частей самолета.
- В таком случае доктору Фрей-Зульцеру конечно же стало ясно, что от него что-то утаивают. Он мог попытаться сам отыскать в обломках части главного отсека или потребовать, чтобы ему их показали или хотя бы объяснили, почему их нет. Если доктор Фрей-Зульцер не сделал этого, он как эксперт не выполнил свой долг до конца.
- Вы спросили, мог ли Фрей-Зульцер отыскать новые, ранее не замеченные следы аварии. Безусловно мог. Изменило ли бы это ход расследования, зависело от отношения к делу самого Фрей-Зульцера и от того, какие следы диверсии он бы нашел. Если такие следы были, они не могли ускользнуть от внимания Фрей-Зульцера. Он имел возможность снять отпечатки с различных частей самолета, подозрительных на взрыв и обстрел, и отправить их в свою лабораторию в Цюрихе. Неизвестно, проделал ли он эту работу хотя бы для себя, чтобы убедиться, что родезийские власти не скрывают от него чего-то более серьезного. В его официальном докладе об этом не упоминается. Отсутствие данных о подобном анализе может расцениваться как упущенная возможность.

- Господин Икс! Мы не хотим злоупотреблять вашей любезностью, но позвольте задать вам последний вопрос. Если бы в Организации Объединенных Наций решили провести повторное расследование обстоятельств гибели Хаммаршельда, несмотря на то что с того времени прошло уже много лет, более двадцати, есть хотя бы небольшой шанс, что удастся отыскать подлинные причины катастрофы?

Господин Икс. Отвечая на предыдущий вопрос, я уже заметил, что уровень криминалистических расследований в наше время достиг такой высокой точки, что в принципе нераскрываемых преступлений не должно существовать. Вы можете сказать, что это не так, что ряд нашумевших на весь мир преступлений, таких, например, как убийство президента США Джона Кеннеди и его брата Роберта, остаются до сих пор не раскрытыми и пока нет надежды, что они когда-либо будут раскрыты. По сути дела устранение Хаммаршельда, генерального секретаря ООН, остается в ряду таких же безнадежно затянутых, нераспутанных дел.
- Но причину этого следует искать не в возможностях криминалистической науки или ее пробелах. Причины здесь политические: кому-то невыгодно, чтобы эти преступления были раскрыты "преждевременно".
- Итак, первым условием для успешного раскрытия подлинных обстоятельств гибели Хаммаршельда должна быть решимость довести расследование до конца и докопаться до истины.
- Когда подобная готовность созреет внутри ООН или какие-то государства-члены внесут соответствующие предложения, проведение повторного расследования станет делом техники.
- Сегодня поддаются раскрытию преступления, совершенные в доисторические времена, в века фараонов и в эпоху Наполеона. О том, что англичане коварно отравили Наполеона на острове Святой Елены медленно действующими ядами, стало известно и было доказано более ста лет спустя. Заговор убийства американского президента Авраама Линкольна и все его основные участники были разоблачены через 90 лет, правда случайно. Им не удалось скрыться хотя бы от суда истории. Все заговорщики при их жизни остались как будто безнаказанными. Но, опасаясь друг друга, большинство из них погибли при таинственных обстоятельствах от взаимных козней. Тоже возмездие своего рода.
- Раскрытие многих преступлений стало возможно благодаря почти фантастическим достижениям криминологии и судебной медицины. Современные способы анализа с помощью нейтронного облучения и гамма- и бета-лучей позволяют устанавливать присутствие искомого вещества в миллионных долях грамма, взятых на месте преступления, хотя вообразить себе такую "нечеловеческую" точность кажется невозможным. Сейчас развиты еще более точные и надежные способы анализа следов преступлений.

Оценивая возможности обнаружения следов аварии самолета Хаммаршельда много лет спустя, все же надо быть реалистом и исходить из того, что найти улики диверсии будет нелегко.

Когда в 1964 году Федерация Родезии и Ньясалеида перестала существовать и на ее месте возникли независимые республики Замбия и Малави, все эти барберы, хокинсы, маддерсы, вильямсы и мартины и их сообщники приложили дополнительные усилия, чтобы сокрыть следы своих деяний, приведших к катастрофе самолета Хаммаршельда. Вряд ли сейчас удастся найти даже те ничтожные обломки самолета, которые они оставляли для показного осмотра. Но уничтожить абсолютно все невозможно.

Может статься, что кто-то из шоферов, перевозивших обломки в ангар или на переплавку, или горновой плавильной печи взял какую-то часть в качестве сувенира. В поселках африканцев вблизи места аварии не один только угольщик Ледисон Дака, а может быть, еще несколько человек подобрали в лесу какие-то разлетевшиеся обломки самолета. И хотя расследователи полковника Барбера тщательно срезали слой земли, где упал самолет, и разбросали ее в других местах, внимательно осмотрели кору деревьев, не застрял ли в ней случайный осколок,- где уверенность в том, что они "прочесали" все? Ведь не случайно Фрей-Зульцер, узнав, что землю срезали, вниз не смотрел. Он тщательнейшим образом ощупывал кору деревьев в поисках застрявших осколков. Тот лес уже вырос. Может быть, часть деревьев вырубили. Но наверняка не все, и где-то в стволе или в ветке торчит заросший корой невидимый глазу тот самый осколок, который не был обнаружен. Используя современные методы поиска, его можно отыскать. И каким бы он ни был, он может убедительно доказать, что он не принадлежал погибшему самолету, а был частью разорвавшейся бомбы и застрял в дереве в сентябре 1961 года.

Надо только найти такой осколок. Подобных свидетелей на месте аварии самолета Хаммаршельда и в Ндоле, может быть, еще немало. Обнаружить их можно, только надо, чтобы кто-то захотел это сделать всерьез.

Большую помощь в отыскании следов диверсии могут оказать граждане независимой Замбии, очевидцы катастрофы. Их искренним рассказам, которые раньше грубо обрывались и отбрасывались как недостойные внимания, теперь поверят, и они будут услышаны. Их новые показания могут сыграть решающую роль в раскрытии подлинной картины гибели самолета Хаммаршельда и гнусных усилий родезийских властей, пытавшихся скрыть свои преступные действия по задержке поисков самолета. Такие преступления не должны оставаться безнаказанными.
***

из Osprey Men-at-Arms #507 Modern African Wars (4). The Congo 1960-2002


CONGO’S BREAKWAY PROVINCES, 1960-63
1: Sous-lieutenant, Prevote Militaire Katangaise, 1961
2: Capt-Cdt Bob Denard, 1er Commando, 1962
3: Secessionist gendarme, South Kasai, 1960

Вернемся в Биафру...

ФРЕДЕРИК ФОРСАЙТ
ПСЫ ВОЙНЫ
1974

Посвящается Джорджио, Кристиану, Шлее, Большому Марку и Черному Джонни.
И всем другим в безымянных могилах.
Мы делали все, что могли...

Воскликнув: "Сейте смерть!", спускайте псов войны.
Вильям Шекспир

Пусть... не судачат о моей кончине,
И не скорбят по мне лишь оттого,
Что не в святой земле меня зароют,
Что не ударит в колокол звонарь,
Что не придет никто со мной проститься,
Что не пойдут скорбящие за гробом,
Что на могиле не взойдут цветы,
Что ни одна душа меня не вспомнит,
Под сим подписываюсь я...
Томас Гарди

ПРОЛОГ
Этой ночью над взлетной полосой в саванне не было ни звезд, ни луны. Только западно-африканская тьма, окутавшая группы людей теплым влажным покровом. Завеса облаков почти касалась верхушек деревьев, и притаившиеся люди молились про себя, чтобы она как можно дольше скрывала их от бомбардировщиков.

В конце полосы видавший виды старенький ДС-4, только что умудрившийся приземлиться на свет посадочных огней, включившихся лишь за пятнадцать секунд до посадки, развернулся и, чихая, неуверенно покатил вслепую к хижинам, крытым пальмовыми листьями.

Федеральный МИГ-17, ночной истребитель, ведомый, наверное, одним из шести пилотов Восточной Германии, присланных недавно на смену египтянам, которые боялись летать по ночам, с ревом пронесся на запад. Его не было видно за пеленой облаков, как и пилот не видел под собой взлетную полосу. Он высматривал предательское мигание посадочных огней, подающих сигнал самолету, но они уже погасли.

Не слыша рева пролетающего над ним самолета, пилот выруливающего ДС-4 включил прожектор, чтобы осветить себе путь. Тут же из темноты раздался бесполезный крик: "Выключи свет!" Прожектор тотчас погас, тем не менее пилот успел сориентироваться, а истребитель был уже за много миль от этого места. С юга донесся гул артиллерии. Там к этому времени уже рассыпалась линия фронта, потому что люди, у которых не было ни пуль, ни пищи уже два месяца, побросали оружие и ушли под прикрытие лесных зарослей.

Пилот ДС-4 остановил свой самолет в двадцати ярдах от бомбардировщика "Супер Констеллейшн", стоящего на площадке перед ангаром, заглушил двигатели и спустился на бетонную полосу. К нему подбежал африканец, и они приглушенно переговорили. Затем оба подошли к самой многочисленной группе людей, черным пятном выделяющейся на темном фоне пальмового леса. Люди расступились, и белый человек, прилетевший на ДС-4, оказался лицом к лицу с тем, кто стоял в центре группы.

Белый никогда не видел его раньше, но знал о нем, и даже в темноте, слегка подсвеченной огоньками сигарет, узнал того, кого хотел видеть...

На пилоте не было фуражки, поэтому он слегка наклонил голову вместо того, чтобы отдать честь. Ему никогда не доводилось делать этого раньше, перед негром во всяком случае, и он не смог бы объяснить, почему сделал это.

- Меня зовут капитан Ван Клееф,- произнес он по-английски с южно-африканским акцентом.

Африканец кивнул в ответ. При этом его черная лохматая борода словно метелка махнула по груди, обтянутой форменной курткой пятнистой защитной окраски.

- Опасная ночь для полетов, капитан Ван Клееф,- сухо заметил он,- и груз слегка запоздал.

Он говорил медленно, низким голосом. У него был скорее акцент выпускника английской частной школы, каковым он и был на самом деле, чем африканца. Ван Клеефу стало не по себе и он опять, как сотню раз до этого, пока летел сквозь тучи от побережья, задался вопросом: "Зачем мне это нужно?"

- Я не привез никакого груза, сэр. Больше нечего было везти.

Вот опять. Он же поклялся, что ни за что не обратится к нему "сэр". Это как-то само вырвалось. Но они были правы, другие пилоты-наемники в баре либревильской гостиницы, те, что его встречали. Этот был ни на кого не похож.

- Тогда зачем вы прилетели?- мягко спросил генерал.- Вероятно, из-за детей? Здесь есть дети, которых монашки хотели бы переправить в безопасное место, но мы не ожидали больше самолетов миссии сегодня.

Ван Клееф отрицательно покачал головой и вдруг понял, что никто не видит этого жеста. Ему стало неловко, и он решил, что темнота сыграла ему на руку. Стоящие вокруг телохранители, сжав в руках автоматы, вглядывались в него.

- Нет. Я прилетел, чтобы забрать вас. Если, конечно, вы захотите.

Наступила томительная тишина. Он чувствовал, что африканец уставился на него в темноте. Случайно заметил отблеск зрачка, когда кто-то из окружения поднес к губам сигарету.

- Понятно. Вас послало сюда правительство вашей страны?
- Нет,- ответил Ван Клееф.- Это была моя идея.

Снова воцарилась тишина. Бородатая голова медленно покачивалась в нескольких футах от него. Это могло быть жестом понимания или недоумения.

- Я очень благодарен,- произнес голос.- Это было бы увлекательным путешествием. Но на самом деле, у меня есть собственный транспорт. "Констеллейшн". Надеюсь, что он сможет доставить меня в изгнание.

Ван Клеефу стало легче. Он не мог представить себе всех политических пертурбаций, которые последовали бы, прилети он обратно в Либревиль в компании с генералом.

- Я дождусь, пока вы взлетите и удалитесь,- сказал он и снова кивнул.

У него возникло желание протянуть руку для пожатия, но он не знал, нужно ли это делать. Ему было невдомек, что африканский генерал испытывал аналогичное затруднение. Он повернулся и зашагал обратно к своему самолету.

После его ухода в группе африканцев на некоторое время повисло молчание.

- Почему южноафриканец, африканер к тому же, решился на такое?- спросил у генерала один из министров.

В темноте блеснули белые зубы. Лидер группы беззвучно улыбнулся.

- Думаю, что нам этого никогда не понять,- сказал он.

Дальше, за ангаром, тоже под прикрытием пальм, пять человек, сидя в "лендровере", наблюдали, как темные силуэты двигаются от зарослей к самолету. Главный сидел на переднем сиденье рядом с водителем-африканцем. Все пятеро беспрестанно курили.

- Это должен быть южно-африканский самолет,- сказал главный и повернулся к остальным четырем белым, сгрудившимся за ним на сиденье "лендровера".- Жанни, пойди, спроси у шкипера, не найдет ли он и для нас местечко.

Высокий, сухой, костистый человек выбрался с заднего сиденья машины. Как и остальные, он был с головы до пят одет в защитную форму преимущественно зеленого цвета, с коричневыми пятнами. На ногах у него были зеленые высокие брезентовые бахилы и в них заправлены брюки. На ремне болталась фляжка, охотничий нож, три подсумка для магазинов автоматического карабина ФАЛ, висящего на плече, все три пустые. Когда он поравнялся с передним сиденьем "лендровера", главный снова окликнул его.

- Оставь ФАЛ,- произнес он, протянув руку, чтобы забрать карабин,- и, прошу тебя, Жанни, сделай все как надо, ладно? Потому, что нас изрежут на мелкие кусочки.

Человек, которого назвали Жанни, кивнул, поправил берет на голове и направился к ДС-4. Капитан Ван Клееф не услышал звука мягких резиновых подметок за собой.

- Naand, meneer. [Здравствуй, приятель].

Ван Клееф резко повернулся, услышав родной язык, и разглядел лишь силуэт и габариты человека, стоящего за ним.

Даже в темноте нельзя было не заметить белевшую на левом плече нашивку: череп со скрещенными костями. Он осторожно кивнул.

- Naand, Jy Africaans? [Здравствуй, ты африканер?]

Высокий человек утвердительно кивнул.

- Жан Дюпре,- сказал он и протянул руку.
- Кобус Ван Клееф,- представился летчик, ответив на рукопожатие.
- Waar gaanjy nou? [Куда направляешься? (африкаанс.)] - спросил Дюпре.
- В Либревиль. Как только они закончат погрузку. А вы?

Жан осклабился.

- Я тут застрял немного. Мы с приятелями. Если федералы нас накроют, то нам наверняка крышка. Не можешь подсобить?
- Сколько вас?- спросил Ван Клееф.
- Всего пять.

Сам будучи наемником, хотя и летчиком, Ван Клееф не раздумывал. Порою те, кто вне закона, нуждаются друг в друге.

- Хорошо, садитесь. Но торопитесь. Как только этот "Конни" взлетает, мы тоже трогаемся.

Дюпре благодарно кивнул и рысцой отправился обратно к "лендроверу". Четверо белых стояли кружком возле капота машины.

- О'кей, нам нужно срочно садиться в самолет,- сказал им южноафриканец.
- Хорошо, бросаем железки в машину и двигаем,- скомандовал главный.

После того, как карабины и пустые сумки для магазинов полетели в багажник автомобиля, он наклонился к черному офицеру с нашивками младшего лейтенанта, сидящего за рулем.

- Пока, Патрик,- сказал он.- Боюсь, что все кончено. Забирай "лендровер" и спрячь его. Автоматы закопай и пометь место. Сбрасывай форму и иди в лес. Понял?

Лейтенант, который всего год назад был новобранцем в чине рядового и получил повышение не за умение пользоваться ножом и вилкой, а за боевые заслуги, грустно кивнул, выслушав инструкции.

- До свидания, сэр.

Остальные четверо наемников попрощались и направились к самолету.

Главный собирался следовать за ними, когда из темноты леса за ангаром к нему выскочили две монахини.

- Майор.

Наемник обернулся и узнал в первой сестру милосердия, которую впервые встретил десять месяцев назад, когда ее госпиталь попал в зону военных действий и ему пришлось заниматься эвакуацией.

- Сестра Мария-Жозеф? Что вы здесь делаете?

Пожилая ирландская монахиня начала серьезно говорить, не выпуская из руки пятнистый рукав его форменной куртки. Он кивнул.

- Я попытаюсь, большего я просто не могу сделать,- сказал он, когда она закончила.

Он вышел на площадку и направился к южно-африканскому пилоту, стоящему под крылом своего ДС-4. Несколько минут два наемника о чем-то переговаривались. В конце концов человек в военной форме вернулся к ожидающим монахиням.

- Он согласен, но вам придется поторопиться, сестра. Он хочет поднять свою телегу в воздух как можно скорее.
- Благослови тебя Господь,- сказала сестра и быстро отдала указания своей напарнице.

Та побежала к хвосту самолета и начала подниматься по приставному трапу к двери салона для пассажиров. Другая поспешно скрылась в тени пальмовой рощицы за ангаром, откуда вскоре появились люди. У каждого в руках был сверток. Подходя к ДС-4, мужчины передавали свертки примостившейся на верхней ступени трапа монахине. Стоящий за ней второй пилот сначала наблюдал, как она аккуратно выложила первые три свертка в ряд вдоль внутренней стенки фюзеляжа, потом включился в работу, принимая протягиваемые снизу свертки и передавая их внутрь салона.

- Благослови тебя Господь,- прошептала ирландка.

Один из свертков вылил на рукав летчика несколько унций жидкого зеленоватого кала.

- Черт подери,- шепотом выругался он и снова принялся за работу.

Оставшись в одиночестве, главарь группы наемников смотрел на "Супер Констеллейшн", по ступеням трапа которого поднималась цепочка беженцев, в основном родственники руководителей побежденного народа. В тусклом свете, сочащемся из открытой двери самолета, он заметил человека, которого хотел видеть. Когда он подошел ближе, тот человек уже собирался последним из очереди вступить на ступеньку, в то время как другие, кому выпало остаться и прятаться в лесах, ждали окончания посадки, чтобы убрать трап. Один из них окликнул улетающего:

- Сэр! Майор Шеннон идет.

Генерал обернулся к подошедшему Шеннону и даже в такую минуту выдавил из себя улыбку.

- Ну что, Шеннон, хотите составить нам компанию?

Шеннон встал перед ним во фрунт и отдал честь. Генерал ответил на приветствие.

- Благодарю вас, сэр. У нас есть транспорт до Либревиля. Я просто хотел попрощаться.
- Да. Борьба была долгой. Теперь, боюсь, все кончилось. Во всяком случае, на несколько лет. Я не могу поверить, что мой народ навеки обречен на рабство. Кстати, вам и вашим коллегам заплатили согласно контракту?
- Да, благодарю вас, сэр. Мы в полном порядке,- отозвался наемник.

Африканец печально кивнул.

- В таком случае, прощайте. Большое спасибо вам за все, что вы смогли сделать.

Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.

- Кое-что еще, сэр,- сказал Шеннон.- Мы тут с ребятами поговорили, сидя в "джипе". Если вдруг придет время... ну, если мы вам снова понадобимся, только дайте знать. Мы все прибудем. Только дайте знать. Ребята хотят, чтобы вы это понимали.

Генерал пристально смотрел на него несколько секунд.

- Эта ночь полна сюрпризов,- медленно произнес он.- Возможно, вам это пока неизвестно, но половина моих старших советников, самые состоятельные из них кстати, сегодня ночью переходят через линию фронта, чтобы встать на сторону противника. Большинство оставшихся последуют их примеру в течение месяца. Спасибо за предложение, мистер Шеннон. Я буду помнить о нем. Еще раз до свидания. Желаю вам удачи.

Он повернулся и вошел по ступенькам в тускло освещенное нутро "Супер Констеллейшн" как раз в тот момент, когда первый из четырех двигателей, закашляв, проснулся. Шеннон отступил и отдал прощальный салют человеку, который пользовался его услугами последние полтора года.

- Желаю удачи,- сказал он, обращаясь и к себе тоже,- она тебе здорово пригодится.

Он повернулся и направился к ожидающему ДС-4. Ван Клееф выровнял самолет в начале полосы и, не выключая двигателей, наблюдал сквозь мглу, как вислоносый силуэт "Супер Конни" загромыхал по полосе, задрал нос кверху и, наконец, оторвался от земли. Бортовые огни самолетов не зажигались, но сквозь стекло кабины своего "Дугласа" африканеру удалось различить очертания трех вертикальных стабилизаторов "Констеллейшн", мелькнувшие над кронами пальм в южном направлении, прежде чем исчезнуть в гостеприимной пелене облаков. Только после этого он направил ДС-4 с его писклявым хныкающим грузом вперед, к месту старта.

Прошел почти час, прежде чем Ван Клееф приказал своему второму пилоту включить свет в кабине. Час шараханий из одной гряды облаков в другую, выныриваний из укрытия и бешеной гонки сквозь редкие перистые облака в поисках более надежной защиты, час постоянного страха быть обнаруженными на залитом лунным светом небосклоне каким-нибудь блуждающим МИГом тянулся долго. Только когда Ван Клееф убедился, что летит над заливом, оставив берег далеко позади, прозвучало разрешение включить свет.

Из темноты возникла загадочная картина, достойная кисти Доре в период депрессии. Пол салона был сплошь устлан замаранными пеленками, в которые час назад завернули их содержимое. Само содержимое свертков копошилось двумя рядами вдоль бортов грузового салона. Сорок младенцев, худых, сморщенных, с выпученными от недоедания рахитичными животами.

Сестра Мария-Жозеф поднялась со своего сиденья рядом с кабиной пилота и двинулась вдоль ряда заморышей, ко лбу каждого из которых была прилеплена полоска из пластыря, чуть ниже уровня волос, давно приобретших красно-коричневый оттенок в результате анемии. На пластыре шариковой ручкой сообщалась информация, необходимая для сиротского приюта под Либревилем. Имя и номер, больше ничего. Побежденным большего не полагается.

В хвосте самолета сощурившиеся от света наемники наблюдали за своими попутчиками. Им доводилось видеть это раньше. Много раз за последние месяцы. Каждый испытывал неприятное чувство, но не подавал вида. Ко всему можно привыкнуть в конце концов.

В Конго, Йемене, Катанге, Судане - везде одна и та же история. Везде дети. И нигде ничего нельзя с этим поделать.

Поэтому, поразмыслив, они достали сигареты.

Освещение салона позволило им рассмотреть друг друга впервые после вчерашнего захода солнца. Форма была в пятнах от пота и красной африканской грязи, лица измождены. Командир сидел спиной к двери туалета, вытянув ноги вдоль фюзеляжа, лицом к кабине пилота. Карло Альфред Томас Шеннон, тридцать три года, светлые волосы стрижены под бобрик. Чем короче волосы, тем в тропиках удобней - пот стекает легче, и насекомым некуда заползти. Прозванный благодаря своим инициалам "Котом" [Carlo Alfred Tomas - сокращенно CAT или "кот" по-английски], Шеннон был родом из графства Тюрон в провинции Ольстер. После того, как отец отослал его учиться в непрестижную, но частную английскую школу, ему удалось избавиться от северо-ирландского акцента. После пяти лет службы в Королевском морском десанте он демобилизовался, решив попробовать себя на гражданском поприще, и шесть лет назад оказался в Уганде в качестве служащего одной лондонской торговой компании. Однажды солнечным утром он тихо захлопнул свой гроссбух, уселся за руль "лендровера" и покатил на запад, к конголезской границе. Спустя неделю завербовался в качестве наемника в Пятый отряд Майка Хоара, в Стенливиле.

Он пережил уход Хоара и приход Джон-Джона Питерса.

Поругался с Питерсом и двинулся на север, чтобы присоединиться к Денару в Полисе. Участвовал в стенливильском мятеже два года спустя и, после эвакуации контуженного француза в Родезию, пошел под начало Черного Жака Шрамма бельгийского плантатора, ставшего наемником,- с которым совершил долгий поход в Букаву, а оттуда в Кигали. После репатриации с помощью международного Красного Креста, он быстро подписался на другую воину в Африке и в конце концов принял под командование собственный батальон. Но слишком поздно, чтобы победить.

По левую руку от него сидел человек, которого можно было назвать лучшим артиллеристом к северу от Замбези. Большой Жан Дюпре, двадцати восьми лет, родом из Паарля в провинции Кейн, был отпрыском обедневшего рода переселенцев-гугенотов, чьи предки бежали на Мыс Доброй Надежды, спасаясь от гнева кардинала Мазарини после крушения религиозной свободы во Франции. Его продолговатое лицо с выдающимся крючковатым носом, нависающим над тонкой полоской губ, выглядело более изможденным, чем обычно, благодаря глубоким морщинам, прорезавшим запавшие от усталости щеки. Бледно-голубые глаза полуприкрыты белесыми ресницами, рыжеватые брови и волосы запачканы грязью. Окинув взглядом младенцев, лежащих вдоль стен салона, он пробурчал: "Bliksems" (сволочи), обращаясь к миру наживы и привилегий, который считал виноватым в бедах этой планеты, и попытался задремать.

...

...

Рядом с ним развалился Марк Вламинк, Крошка Марк, прозванный так благодаря своим необъятным размерам. Фламандец из Остенде был ростом шесть футов и три дюйма, а весил восемнадцать стоунов [1 стоун ~ 6,36кг (английская мера веса)]. Некоторые могли бы посчитать его толстым. Но это было не так. Он приводил в трепет полицейских в Остенде, людей в основном мирных, предпочитающих скорее избегать проблем, чем решать их, а вот стекольщики и плотники этого города взирали на него с любовью и уважением за то, что он регулярно снабжал их работой. Говорили, что можно безошибочно угадать, в каком баре Крошка Марк разыгрался накануне, по количеству мастеров, вызванных для восстановительных работ.

Сирота, он воспитывался в церковном учреждении, где святые отцы столь настойчиво пытались вколотить в мальчишку-переростка чувство уважения к старшим, что даже Марк однажды не вытерпел и в возрасте тринадцати лет уложил одним ударом увлекшегося поркой наставника на каменные плиты пола, с которых тот так и не встал.

После этого последовала череда исправительных колоний, потом специальная школа, тюрьма для малолетних и, наконец, ко всеобщему облегчению, вербовка в десантные войска. Он был одним из тех 500 парашютистов, сброшенных над Стенливилем вместе с полковником Лораном для спасения миссионеров, которых местный вождь, Кристоф Гбонье, грозился зажарить живьем на главной площади.

Не прошло и сорока минут после того, как они приземлились на аэродроме, а Крошка Марк уже нашел свою дорогу в жизни.

Спустя неделю он ушел в самоволку, чтобы избежать репатриации в Бельгию, и завербовался в отряд наемников. Помимо крепких кулаков и широких плеч, Крошка Марк славился своим необычайным умением обращаться с базукой - своим любимым оружием, которым он орудовал так же весело и непринужденно, как мальчишка трубочкой для стрельбы горохом.

В ту ночь, когда они летели из анклава к Либревилю, ему было только тридцать лет.

Напротив бельгийца, прислонившись к стене фюзеляжа, сидел Жан-Батист Лангаротти, погруженный в свое привычное занятие, помогающее скоротать долгие часы ожидания. Небольшого роста, крепко сбитый, подтянутый и смуглый корсиканец, родившийся и выросший в городке Кальви. В возрасте восемнадцати лет он был призван Францией в числе ста тысяч appeles [призывники (фр.)] на алжирскую войну. К середине полуторагодичной службы он подписал постоянный контракт и позже был переведен в 10-й Колониальный десантный полк, в пресловутые "красные береты" под командованием генерала Массю, известные под названием "les paras". Ему был двадцать один год, когда наступил раскол и некоторые части профессиональной французской колониальной армии встали под знамена идеи "вечно французского Алжира", проповедуемой в то время организацией, называемой ОАС.

Лангаротти ушел вместе с ОАС, дезертировал и после неудавшегося путча в апреле 1961 года ушел в подполье. Тремя годами позже его поймали во Франции под чужим именем, и он провел четыре года в заключении, томясь в мрачных и темных камерах сначала в тюрьме Санте, в Париже, затем в Туре и, наконец, в Иль-де-Ре. Заключенным он был неважным, о чем у двух надзирателей остались отметины на всю жизнь.

Несколько раз битый до полусмерти за нападение на охрану, он отмотал весь срок от звонка до звонка и вышел в 1968 году, боясь лишь одного на свете: закрытого пространства, камер и нар. Он давно дал себе зарок ни за что больше не попадать в камеру, даже если это будет стоить ему жизни, и прихватить с собой на тот свет не меньше полудюжины тех, кто снова придет его забирать. Через три месяца после освобождения он на свои деньги прилетел в Африку, ввязался в военные действия и поступил в отряд Шеннона как профессиональный наемник. В ту ночь ему был тридцать один год. Выйдя из тюрьмы, он не перестал неустанно совершенствовать свое искусство владения оружием, которое было ему знакомо еще с мальчишеских лет на Корсике, и благодаря которому он позже приобрел себе репутацию в закоулках города Алжира. Левое запястье у него было обычно обмотано кожаным ремнем, таким, которым пользуются старые парикмахеры для заточки опасных бритв.

Ремень крепился на запястье двумя металлическими кнопками.

Когда было нечего делать, он снимал его с запястья и наматывал на кулак левой руки гладкой стороной кверху.

Именно этим он и занимался теперь по дороге в Либревиль. В правой руке у него был нож с шестидюймовым клинком и костяной ручкой, которым он умел орудовать так лихо, что тот оказывался на своем месте в спрятанных в рукаве ножнах быстрее, чем жертва успевала сообразить, что наступила смерть. В размеренном ритме лезвие двигалось вперед-назад по натянутой поверхности кожи, и, заточенное как бритва, становилось еще острее. Эта работа успокаивала нервы. Правда, раздражала всех остальных, но никто никогда не жаловался. Как никто, кто знал этого низкорослого человека с тихим голосом и грустной улыбкой, никогда не решался затеять с ним ссору.

Зажатым между Лангаротти и Шенноном оказался самый старший из компании. Немец. Курту Земмлеру было сорок, и это именно он еще в начале действий на территории анклава придумал эмблему в виде черепа со скрещенными костями, которую носили наемники и их африканские помощники.

И ему же удалось очистить пятимильный сектор от федеральных войск, обозначив линию фронта шестами, на которые были надеты головы федеральных солдат, погибших днем раньше.

Спустя месяц его участок фронта оказался самым тихим из всех.

Родился в 1930 году, воспитывался в гитлеровской Германии.

Сын мюнхенского инженера, который погиб на русском фронте, сражаясь в дивизии "Мертвая Голова". В возрасте пятнадцати лет, пламенный последователь Гитлера, как почти все молодые люди страны в последние годы гитлеровского правления, он командовал небольшим отрядом детей младше него и стариков, кому было за семьдесят. В его задачу входило остановить колонны танков генерала Джорджа Пэттона при помощи одного фауст-патрона и трех винтовок. Неудивительно, что это ему не удалось, и он провел отрочество в Баварии под американской оккупацией, которую ненавидел. Ему досталось немного и от матери - религиозной фанатички, которая мечтала сделать из него священника. В семнадцать он убежал из дома, перешел французскую границу в районе Страсбурга и завербовался в Иностранный Легион на призывном пункте, расположенном в Страсбурге для того, чтобы перехватывать беглых немцев и бельгийцев. После года в Сиди-бель-Аббесе он ушел с экспедиционным корпусом в Индокитай. Спустя восемь лет, в правлении Дьен Бьен Фу, с легким, вырезанным хирургами Турана (Дананга), лишившись, к счастью, возможности наблюдать окончательный позор в Ханое, он был отправлен обратно во Францию. После выздоровления его послали в Алжир в ранге старшего сержанта самого элитного во французской колониальной армии Первого иностранного парашютного полка. Он был одним из немногих, кто уже дважды пережил полное уничтожение 1-го ИПП в Индокитае, когда тот разросся от батальона до полка. Он уважал только двоих: полковника Роже Фолька, который служил в Иностранной парашютной роте еще в те времена, когда их разбили в первый раз, и командующего Ле Бра, другого ветерана, который теперь возглавлял Республиканскую Гвардию Республики Габон, храня для Франции богатую ураном страну.

Даже полковник Марк Роден, под началом которого ему довелось служить однажды, потерял в его глазах авторитет после окончательного крушения ОАС.

Земмлер был в составе 1-го ИПП, посланного на верную погибель во время путча в Алжире, после чего полк и был распущен раз и навсегда Шарлем де Голлем. Курт следовал повсюду за своими французскими командирами и позже, арестованный в Марселе в сентябре 1962 года сразу же после получения Алжиром независимости, два года просидел в тюрьме.

Четыре ряда нашивок за участие в боевых операциях сослужили ему дурную службу. Очутившись на улице в 1964 году, впервые за последние двадцать лет, он повстречал своего сокамерника, который предложил принять участие в контрабандной афере на Средиземном море. В течение трех лет, не считая года, проведенного в итальянской тюрьме, он переправлял спирт, золото и изредка оружие с одного конца Средиземного моря на другой. В конце концов он уже начал сколачивать состояние на контрабанде сигаретами между Италией и Югославией, когда его напарник, обманув одновременно и покупателей, и продавцов, подставил Земмлера и смылся со всеми деньгами. Спасаясь от весьма воинственно настроенных джентльменов, Земмлер на попутном корабле махнул в Испанию, пересаживаясь с автобуса на автобус добрался до Лиссабона, нашел приятеля, торгующего оружием, и оказался на африканском фронте военных действий, о котором читал в газетах. Шеннон взял его к себе сразу, потому что, имея за плечами шестнадцать лет военного опыта, он больше всех подходил для войны в джунглях. Теперь на пути в Либревиль он мирно дремал.

За два часа до рассвета ДС-4 подлетел к аэродрому. Над плачем младенцев завис другой звук. Как будто кто-то свистел.

Это был Шеннон. Его коллеги знали: он всегда насвистывает, когда начинается или заканчивается очередная операция. Им было известно даже, как называется эта мелодия, потому что он сам им сказал однажды. Она называлась "Испанский Гарлем".

ДС-4 дважды облетел вокруг аэродрома Либревиля, пока Ван Клееф говорил с диспетчерами. Когда старый грузовой самолет остановился в конце посадочной полосы, военный "джип" с двумя французскими офицерами подкатил и пристроился спереди. Ван Клеефу жестом предложили следовать за ним вдоль рулевой дорожки.

Они отъехали в сторону от главного здания аэропорта к нескольким домикам на дальнем конце летного поля. Здесь французы сделали знак остановиться, но не выключать двигатели. К грузовому люку в хвосте самолета был мгновенно приставлен трап, второй пилот открыл люк изнутри. Голова в кепи просунулась внутрь и осмотрела помещение. Нос под козырьком принюхался и брезгливо сморщился. Глаза французского офицера остановились на пяти наемниках, и он предложил им спуститься на летное поле. Когда они были на земле, офицер жестом велел второму пилоту закрыть люк, и без дополнительных указаний ДС-4 вновь отправился вперед, к основному зданию аэропорта, где группа врачей и медсестер французского Красного Креста готовилась принять детей и отвезти их в педиатрическую клинику.

Когда самолет проезжал мимо, пятеро наемников с благодарностью помахали сидящему в кабине Ван Клеефу и повернулись, чтобы пройти за французским офицером.

Им пришлось прождать целый час в одном из домиков, расположившись на неудобных деревянных стульях с высокими спинками, в то время как несколько молодых французских военных заглядывали в щелку двери, чтобы посмотреть на "les affreux" или "ужасных", как их называли на французском жаргоне. Наконец, с улицы послышался скрип тормозов подъехавшего "джипа" и приближающиеся шаги зазвучали в коридоре. Когда дверь открылась, в комнату вошел загорелый старший офицер с жесткими чертами лица, в бежевой тропической форме и кепи, отороченном поверху золотой тесьмой. Шеннон обратил внимание на решительный острый взгляд, коротко стриженые седые волосы под кепи, крылышки значка парашютиста под пятью боевыми нашивками. Бросив взгляд на мгновенно застывшую фигуру Земмлера - подбородок выпячен, сдвинутые пальцы рук вытянуты вдоль видавших виды форменных брюк - он убедился окончательно - перед ними сам легендарный Ле Бра.

Ветеран Индокитая и Алжира по очереди пожал руку каждому, чуть дольше задержавшись перед Земмлером.

- Ну как, Земмлер?- произнес он мягко, с легкой улыбкой.- Все воюешь? Вижу-вижу, уже не адъютант. До капитана дослужился.

Земмлер смутился.

- Да, господин майор... то есть полковник... Вроде бы...

Ле Бра несколько раз задумчиво кивнул. Потом обратился ко всем.

- Я распоряжусь, чтобы вас удобно расселили. Вам необходимо помыться, побриться и поесть. Скорее всего, у вас нет сменной одежды. Об этом позаботятся. Боюсь, что на время вам придется оставаться в пределах своего расположения. Это простая предосторожность. В городе полно журналистов, а любых контактов с ними следует избегать. Как только появится возможность, мы переправим вас обратно в Европу.

Он сказал все, ради чего пришел, и замолчал. Приподняв вытянутые пальцы правой руки к козырьку своего кепи, развернулся и вышел.

Час спустя, после поездки в закрытом фургоне, воспользовавшись черным ходом, они оказались в своих апартаментах - пяти номерах на последнем этаже отеля "Гамба", нового строения, расположенного всего в пятистах ярдах от здания аэропорта, на другой стороне дороги и, таким образом, в нескольких милях от центра города.

Молодой офицер, сопровождавший их, сказал, что они должны будут питаться в номере и оставаться на местах впредь до особого распоряжения. Через час он вернулся с полотенцами, бритвами, зубной пастой и щетками, мылом и губками. Поднос с кофе уже принесли, и каждый из них с благодарностью погрузился в глубокую, горячую, пахнущую мылом ванну, первую за последние полгода.

К полудню появился армейский парикмахер в сопровождении капрала, который притащил стопку брюк, рубашек, курток, трусов, носков, пижам и матерчатых туфель. Они перемеряли все, отобрали подходящее, и капрал удалился с остатками.

Через час вслед за четырьмя официантами, принесшими ленч, пришел офицер и велел им держаться подальше от балконов. Если не терпится поразмять кости, пусть занимаются этим в пределах номера. Ближе к вечеру он вернется с набором книг и журналов, хотя не обещает, что найдет что-нибудь на английском или на африкаанс.

После трапезы, в какой им не приходилось участвовать больше шести месяцев, со времени последнего отпуска, пятеро мужчин завалились на кровати и уснули. Пока они похрапывали на непривычных матрасах под невероятно белоснежными простынями, Ван Клееф поднял свой ДС-4 над пыльной взлетной полосой, пролетел в миле от окон отеля "Гамба" и направился на юг, в сторону Каприви и Иоганнесбурга. Его миссия тоже закончилась.
***

На самом деле пяти наемникам пришлось провести на последнем этаже отеля четыре недели. Только тогда интерес журналистов к ним заглох, и редакторы отозвали своих корреспондентов обратно, не видя причин дольше держать людей в городе, где ничего нового не происходит.

Однажды вечером, без предупреждения, к ним в гости пришел французский капитан из штата командующего Ле Бра. Он широко улыбался.

- Месье, у меня для вас новости. Сегодня ночью вы улетаете. В Париж. Вам всем заказаны места на рейс "Эр Африк" в 23.30.

Пятеро мужчин, вконец измученные вынужденным заточением, взбодрились.

Полет до Парижа длился десять часов с остановками в Дуале и Ницце. Около десяти часов на следующий день они окунулись в пронизывающий холод февральского утра в аэропорту "Ле Бурже".

За кофе в буфете аэропорта они распрощались. Дюпре решил добраться на автобусе до Орли и купить себе билет на ближайший самолет компании САА до Иоганнесбурга и Кейптауна.

Земмлер вызвался ехать вместе с ним, а потом ненадолго махнуть в Мюнхен. Вламинк сказал, что направляется на Северный вокзал, откуда первым же экспрессом доберется до Брюсселя, а оттуда - в Остенде. Лангаротти собирался ехать на Лионский вокзал, чтобы сесть на поезд до Марселя.

- Давайте не будем терять связь,- сказали они друг другу и посмотрели на Шеннона. Он командир. Он должен позаботиться об очередном контракте, подыскать новую работу, еще одну войну. Ну а если кто-нибудь из них прослышит о работе для группы, ему надо будет с кем-то связаться, очевидно, с Шенноном.
- Я пока останусь в Париже,- сказал Шеннон.- Здесь больше шансов найти временную работу, чем в Лондоне.

Они обменялись адресами. Адресами "до востребования" или адресами баров, где бармен сам передаст письмо или подержит его у себя, пока адресат не зайдет пропустить стаканчик.

После чего они распрощались и каждый пошел своей дорогой.
***

Их перелет из Африки достаточно надежно держался в тайне, потому что в аэропорту журналистов не было. Но кое-кто слышал об их прибытии и ждал, пока Шеннон, после того как остальные разойдутся, выйдет из здания аэропорта.

- Шаннон.

Голос произнес его фамилию на французский манер и отнюдь не дружелюбным тоном. Шеннон повернулся, и глаза его сузились, когда он увидел фигуру, стоящую в десяти ярдах от него. Крупный мужчина с обвислыми усами. Одет в добротное пальто, предохраняющее от зимней стужи. Он сделал несколько шагов навстречу, и они оказались лицом к лицу в двух футах друг от друга.

Судя по тому, как каждый из них смотрел на другого, нетрудно было догадаться - о любви и дружбе речи нет.

- Ну,- промычал Шеннон.
- Значит, вернулся.
- Да, мы вернулись.

Француз презрительно фыркнул.

- Вы проиграли.
- У нас не было выбора,- ответил Шеннон.
- Послушай моего совета, дружок,- перебил его Ру.- Отправляйся в свою страну. Не оставайся здесь. Это было бы неразумно. Этот город мой. Если здесь и возникнет слух о возможном контракте, я первый об этом узнаю и подпишу его. И сам буду подбирать исполнителей.

Вместо ответа Шеннон направился к такси на стоянке и бросил сумку на заднее сиденье. Ру шел вслед за ним, и лицо его покрывалось пятнами от злобы.

- Послушай меня, Шаннон. Я тебя предупреждаю...

Ирландец снова обернулся.

- Нет, это ты меня послушай, Ру. Я останусь в Париже на столько, на сколько захочу. Ты на меня и в Конго никогда не производил впечатления, не производишь его и сейчас. Так что заткнись.

Ру гневно посмотрел вслед удалявшемуся такси и что-то пробубнил себе под нос, направляясь к стоянке, где оставил машину. Завел мотор, включил передачу и на мгновение застыл, напряженно вглядываясь в лобовое стекло.

- Когда-нибудь я прикончу этого ублюдка,- успокоил он сам себя.

Но эта идея так и не вывела его из дурного настроения.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ХРУСТАЛЬНАЯ ГОРА
ГЛАВА 1
Джек Малруни повернулся с боку на бок на раскладушке, прикрытой пологом от москитов, и заметил, что темнота над кронами деревьев на востоке понемногу рассеивается. Еле заметно, но достаточно для того, чтобы стали видны очертания обступающего поляну леса. Он потянулся за сигаретой, проклял окружившие его первобытные джунгли и в очередной раз задал себе традиционный для белого человека в Африке вопрос: на кой черт он снова приперся на этот вонючий континент?

Если бы он попытался проанализировать это, то вынужден был бы признать, что не может жить где-либо еще, во всяком случае ни в Лондоне, ни вообще в Британии. Он не выносил больших городов, условностей, налогов и холода. Как все белые ветераны, он одновременно любил и ненавидел Африку, но признавал, что она впиталась в его плоть и кровь за последние четверть века вместе с малярией, виски и миллионами укусов насекомых.

Он впервые выехал из Англии в 1945 году в возрасте двадцати пяти лет после пяти лет службы в Королевских военно-воздушных силах в качестве механика, причем часть времени провел в Такоради, где залатывал изрешеченные "спитфайеры", готовя их к очередному полету в Восточную Африку и на Средний Восток. Это было его первое знакомство с Африкой, и после демобилизации, забрав выходное пособие, он сделал ручкой холодному, сидящему на карточках Лондону и в декабре сорок пятого ступил на борт корабля, отправляющегося в Западную Африку. Кто-то сказал ему, что в Африке можно быстро сколотить состояние.

Состояния он так и не сколотил, но после скитаний по континенту приобрел, наконец, небольшую концессию по добыче олова на Плато Бенуе, в восьмидесяти милях от Джоса, в Нигерии. Пока сохранялось чрезвычайное положение на Малайях, цены были высокими, олово стоило дорого. Он работал бок о бок со своими африканскими помощниками, и в английском клубе, где колониальные леди провожали сплетнями последние дни угасающей империи, поговаривали, что он "совсем отуземился" и что "на это страшно смотреть". На самом деле Малруни действительно предпочитал африканский образ жизни. Он любил джунгли, любил африканцев, которые не протестовали, когда он ругался, орал на них и даже колотил, пытаясь заставить работать лучше. Он любил посидеть с ними, попивая пальмовое вино, и посмотреть на ритуальные танцы. Он не относился к ним свысока. Срок его концессии истек в 1960 году незадолго до провозглашения независимости, и он нанялся на сезонную работу в компанию, владеющую большей и существенно более богатой концессией неподалеку. Компания называлась "Мэнсон Консолидейтед", и после того, как и эта концессия иссякла, его зачислили в штат.

В свои пятьдесят лет этот ширококостный мужчина был еще сильным, здоровым и мощным как бык. У него были громадные руки, покрытые шрамами и задубевшие за долгие годы работы в рудниках. Одной из них он провел по буйной, кудрявой седой шевелюре, а другой вмял окурок во влажную красную землю под раскладушкой. Светало, скоро солнце встанет. Он услышал, как его повар раздувает костер на другом конце поляны.

Малруни называл себя горным инженером, хотя у него не было никакого диплома. Тем не менее, он прослушал соответствующие курсы и добавил к ним то, что неспособен дать ни один университет в мире: двадцать пять лет напряженной практической работы.

Он добывал золото на Рэнде и медь у Ндолы, бурил скважины в поисках драгоценной воды в Сомали, искал алмазы в Сьерра Леоне. Он мог инстинктивно отличить надежную шахту от ненадежной, по запаху обнаружить присутствие руды. Во всяком случае, он сам это утверждал, а после того, как он принимал свою обычную дозу в двадцать бутылок пива за вечер в захолустном баре, никто не решался оспаривать этот факт. На самом деле, он был одним из последних оставшихся настоящих старателей. Он понимал, что "Мэн-Кон", как сокращенно называли компанию, поручает ему мелкую работу, далеко в джунглях, в диких, Богом забытых местах, за многие мили от цивилизации, где, тем не менее, нужно было произвести разведку. Но ему это нравилось. Он предпочитал работать в одиночку, это соответствовало его образу жизни.

Последнее задание полностью отвечало всем перечисленным условиям. Уже три месяца он занимался разведкой на склонах так называемой Хрустальной горы, расположенной на территории республики Зангаро, крошечного анклава на берегу Западной Африки.

Ему сказали, на чем надо сосредоточить усилия.

Непосредственно на Хрустальной горе. Цепочка невысоких гор, причудливо изогнутых холмов высотой в две-три тысячи футов, пересекала территорию республики от одной границы до другой параллельно океанскому берегу, в сорока милях от него. Эта гряда отделяла прибрежную равнину от внутренней части страны.

Лишь в одном месте горная цепь прерывалась, и именно там шла дорога вглубь страны - узкая грязная колея, твердая, словно бетон, летом и расползающаяся топкой жижей зимой. За грядой жило племя Винду, по уровню развития находящееся в железном веке, с той разницей, что орудия у них были деревянными. Ему приходилось бывать в диких местах, но он готов был поклясться, что такой первобытной дикости, как в центре Зангаро, он не встречал нигде.

На дальнем конце гряды холмов, чуть в стороне, располагалась гора, которая, единственная из остальных, удостоилась собственного названия. Она не была даже самой высокой среди всех. Сорок лет назад одинокий миссионер, проникнув вглубь страны, направился к югу от дороги вдоль гряды и через двадцать миль заметил холм, стоящий отдельно от других. Предыдущей ночью шел дождь - тропический ливень, один из тех, благодаря которым годовая норма осадков, выливавшихся за пять месяцев сезона дождей, достигала здесь 300 дюймов. Священник увидел, что гора сверкает яркими бликами на утреннем солнце, за что и назвал ее Хрустальной, сделав соответствующую запись в своем дневнике. Через два дня после этого священника убили и съели. Дневник был обнаружен год спустя патрулем колониальных войск. В деревне из него сделали амулет. Солдаты выполнили свой долг и сравняли деревню с землей, после чего вернулись на побережье и передали дневник в христианскую миссию. Таким образом, название, данное священником, осталось жить, хотя все остальное, что он совершил на благо этого неблагодарного мира, было забыто. Позже тем же названием стали называть всю горную область в округе.

То, что предстало взору священника тем утром, было не хрусталем, а мириадами ручейков, каскадами стекающих с горы после ночного ливня. Дождевая вода стекала и с других гор, но ее не было видно под густыми зарослями джунглей, покрывших поверхность этих гор сплошным зеленым одеялом, проникнув под которое, вы оказывались в адском пекле. Та гора, что сверкала тысячью ручейков, не могла похвастать столь густым растительным покровом на своих склонах. Священнику, как впрочем и дюжине других людей, никогда не пришло в голову задаться вопросом, почему так вышло?

После трех месяцев жизни в адском пекле окружающих подножье Хрустальной горы джунглей Малруни знал ответ на этот вопрос.

Он начал с обследования местности вокруг горы и обнаружил, что склон, обращенный в сторону моря, отделяется от остальной гряды лощиной. Таким образом, Хрустальная гора располагалась в одиночестве к востоку от основного хребта. Благодаря тому, что она была чуть ниже остальных, с моря ее не было видно. Да и с другой стороны ее не просто было выделить среди других холмов, расположенных к северу и к югу, разве что по значительно большему потоку воды на квадратную милю поверхности, стекающей вниз по склону.

Малруни сосчитал все потоки, как на самой Хрустальной горе, так и на ее соседях. Сомнений не было. Вода стекала после дождя с других гор, но большая ее часть поглощалась земляным покровом. Толщина его на соседних склонах достигала двадцати футов над скальной поверхностью, в то время как на Хрустальной горе слоя земли почти не было. Он попросил местных рабочих, из племени Винду, пробурить серию пробных скважин прихваченным заблаговременно буром и получил подтверждение различию толщины земляного покрова в двадцати случаях. Исходя из этого, он стал доискиваться до причины.

В течение миллионов лет земной покров образовывался при разрушении горных пород, благодаря переносимой ветром пыли, оседавшей на скалах. И хотя каждый дождевой поток смывал часть покрова, унося его вниз к рекам и, в конце концов, образуя илистые отмели в устьях, часть земли оставалась в небольших трещинах, в стороне от текущей воды, которая в свою очередь вымывала себе русло в мягкой породе. Вода точила камень, образовывались стоки, по которым устремлялся дождевой поток, все более углубляя их. Часть воды впитывалась в поверхность склона, оставляя, таким образом, земляной покров в неприкосновенности. Так, постепенно, толщина его росла.

Птицы и ветер приносили семена, которые находили почвенные ниши, приживались и давали корни, способствуя, в свою очередь, процессу закрепления почвы на горных склонах. Когда Малруни осмотрел холмы, на них оказалось достаточно земли, чтобы поддерживать могучие деревья, окутанные лианами, которыми были сплошь покрыты склоны от подножья до самых вершин. Везде, кроме одного места.

На этой горе вода не смогла пробить себе достаточно глубокие бороздки, чтобы превратить ручейки в потоки. Ей не удавалось при этом впитываться в поверхность скалы. Особенно на самом крутом, восточном склоне, обращенном к центру страны. Земля здесь оставалась лишь в отдельных углублениях в теле скалы, и в этих нишах росли кусты, трава и папоротник.

От ниши к нише тянулся дикий виноград и вьюны, покрывая тонкой зеленой сетью голую поверхность скал. Это ненадежное покрывало регулярно смывалось во время сезона дождей.

Сверкающие пятна стекающей по камням воды и увидел незадолго до своей смерти миссионер. Причина была проста: стоящий отдельно холм состоял из другой горной породы, нежели остальные. Старая скальная основа была тверда как гранит, по сравнению с мягкой породой молодых гор главной гряды.

Малруни завершил обследование окрестностей горы и установил этот факт абсолютно определенно. На это у него ушло две недели, за то же время он выяснил, что с Хрустальной горы стекает не меньше семидесяти ручейков. Большинство из них сливалось в три основных потока, текущих на восток от основания горы, вниз, в долину. Он обратил внимание еще на один факт. По берегам ручьев, берущих начало на склонах этой горы, цвет почвы и характер растительности отличались от других. Оказалось, что некоторых растений на этих берегах нет, хотя они благополучно растут на других. В общем, растительность у подножья Хрустальной горы была намного беднее. При этом нельзя было больше ссылаться на недостаток земли. У подножья ее было предостаточно.

Значит, в самой земле содержалось нечто, мешающее росту флоры на берегах этих ручьев.

Малруни решил нанести все семьдесят ручейков на карту, которую набросал по ходу обследования. Кроме этого, он брал образцы песка и гравия вдоль ложа ручьев, начиная от поверхности и вплоть до скальной подложки.

В каждом случае он набирал два ведра гравия, высыпал их на брезент и начинал "кучковать и четвертовать". Так отбираются образцы. Он высыпал гравий в кучу на брезент, потом делил ее лопаткой на четыре части, брал на выбор две из них, смешивал вместе в одну кучу, снова делил ее на четыре и продолжал процедуру до тех пор, пока перед ним не оказывалась горстка породы весом в два-три фунта. После просушки она помещалась в выложенный полиэтиленом холщовый мешочек, который запечатывался и тщательно маркировался. За месяц у него набралось 1500 фунтов песка и гравия, собранных со дна семидесяти ручьев, в шестистах мешочках. После этого он принялся за саму гору.

Он уже был уверен, что в его образцах гравия после лабораторного исследования будет обнаружено россыпное олово, мельчайшие частички металла, смытые с поверхности горы за десятки тысяч лет, свидетельствующие о том, что в недрах Хрустальной горы есть залежи кассетерита или оловянной руды.

Он поделил поверхность склона на секторы, пытаясь локализировать истоки ручейков и поверхности скал, по которым текут потоки, пополняющие ручьи в сезон дождей. К концу недели он уже знал, что в теле скалы нет оловянной жилы, и предположил то, что геологи называют рассеянным месторождением. Следы минерализации обнаруживались повсюду.

Под связками вьющихся растений он находил поверхности скалы, испещренные, словно нос алкоголика сосудами, полудюймовыми прожилками молочно-белого кварца, ярд за ярдом покрывающими гладкую грань камня.

Все, что он видел вокруг себя, как бы говорило: "Олово".

Он снова трижды обошел вокруг горы, и наблюдения подтвердили предположение о рассеянном месторождении - повсеместно виднелись белые прожилки на темно-серой поверхности камня.

Молотком и зубилом он вырубил в скале глубокие полости, но картина не менялась. Иногда ему казалось, что он видит темные пятнышки в кварце, что говорит о наличии олова.

После этого он принялся за серьезную работу, походя отмечая достигнутые результаты. Он откалывал образцы чистых белых вкраплений кварца, а для страховки тут же брал кусочек обычной породы, расположенной между прожилок. Спустя три месяца после того момента, как он впервые вошел в первобытные джунгли к востоку от горного хребта, он, наконец, закончил работу. Ему предстояло доставить на побережье еще полторы тысячи фунтов камней. Все собранные им образцы оловянной руды и породы, в количестве полутора тонн, переносились порциями раз в три дня из рабочего лагеря в основной, где он теперь лежал, дожидаясь рассвета, и складывались в кучи под брезентом.

После кофе и завтрака придут носильщики из деревни, он обговорил с ними условия еще вчера, и отнесут его трофеи к разбитой колее, гордо именующейся дорогой, связывающей центр страны с побережьем. Там в придорожной деревне покоилась его двухтонка, обреченная на неподвижность без ключа зажигания и ротора распределителя. Тем не менее, она должна завестись, если, конечно, туземцы не разобрали ее на части. Он достаточно заплатил вождю деревни, чтобы тот присмотрел за грузовиком. С образцами в кузове и двадцатью туземцами, идущими впереди машины, чтобы толкать ее на крутых подъемах и вытаскивать из ям, он должен вернуться в столицу через три дня. После телеграммы в Лондон ему придется ждать несколько дней, пока зафрахтованный компанией корабль не заберет его оттуда. Он предпочел бы свернуть на шоссе, ведущее на север вдоль побережья, и проехать лишнюю сотню миль до соседней республики, где был приличный аэропорт, откуда и отправить образцы домой грузовым самолетом. Но согласно договору между "Мэн-Коном" и правительством Зангаро, он должен отвезти груз в столицу.

Джек Малруни тяжело спустил ноги с кровати, откинул марлевый полог и заорал на повара:
- Эй, ты, придурок, где же твой чертов кофе?

Повар из племени Винду, не поняв ни слова кроме "кофе", улыбнулся во весь рот и радостно замахал рукой. Малруни прошел через поляну к ведру, используемому как умывальник, и начал чесаться, отгоняя впивающихся в потный торс москитов.

- Проклятая Африка,- пробурчал он, плеснув водой в лицо.

Но этим утром он был доволен. Он был уверен, что обнаружил как рассыпное олово, так и руду. Главный вопрос был в том, сколько олова приходится на тонну породы. Учитывая, что цена на олово держалась около 3300 долларов за тонну, по результатам анализов экономисты-горняки должны решить, заслуживает ли содержание руды в породе строительства рудника с его сложной механизацией, сменными бригадами рабочих, не говоря об улучшении связи с побережьем, для чего придется вести узкоколейку прямо от шахты. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов, что это все-таки Богом забытое и весьма труднодоступное место. Как обычно, все будет рассмотрено, принято во внимание или отброшено с точки зрения фунтов, шиллингов и пенсов. Так уж устроен мир. Он прихлопнул очередного москита на плече и натянул майку.
***

...

Шесть дней спустя Джек Малруни перегнулся через борт небольшого суденышка, зафрахтованного его компанией, и смачно сплюнул в сторону удаляющегося зангарийского берега.

- Сволочи поганые!- в сердцах выругался он.

На груди и спине у него ныли внушительные кровоподтеки, а щеку украшала свежая ссадина - следы ружейных прикладов, которыми орудовали солдаты во время налета на отель.

Два дня у него ушло на то, чтобы перетащить образцы из лагеря в джунглях к дороге, и еще тяжелейшие, изнурительные день и ночь потребовались, чтобы отволочь грузовик по изрытому ямами ухабистому проселку из внутренней части страны на побережье. В сырую погоду ему бы это ни за что не удалось, но и в сухой сезон, который должен был закончиться еще через месяц, твердые как камень бугры засохшей грязи чуть было не разнесли его "мерседес" на куски. Три дня тому назад он наконец расплатился и отпустил носильщиков-Винду, осторожно катя под уклон по последнему участку проклятой дороги до выезда на грунтовое, покрытое битумом шоссе, начинающееся всего за четырнадцать миль от столицы. Еще через час он добрался до города и отеля.

Вообще-то "отель" не совсем подходящее слово. После провозглашения независимости главная гостиница города выродилась в ночлежку. Но здесь была своя стоянка для машины, где он и оставил грузовик, тщательно заперев его, после чего послал телеграмму. Он успел как раз вовремя. Через шесть часов после этого началось черт знает что, после чего порт, аэропорт и все возможные учреждения связи были закрыты по приказу президента.

Он узнал об этом после того, как группа солдат, одетых в какие-то лохмотья, размахивая прикладами винтовок, которые они держали за стволы, ворвалась в отель и начала обыскивать номера. Спрашивать у них что им надо, было бесполезно, потому что они кричали в ответ что-то на своей тарабарщине, хотя ему показалось, что он узнал диалект Винду, на котором переговаривались его рабочие последние три месяца.

Надо было знать Малруни, который стерпел два пинка прикладом, прежде чем двинул кулаком. В результате удара ближайший к нему солдат проехал на спине половину гостиничного коридора, а остальные здорово рассвирепели.

Дело не дошло до выстрелов только по милости Божьей, хотя, впрочем, и потому, что солдаты предпочитали использовать свои винтовки как дубинки, а не тратить время на поиски таких мудреных приспособлений как курок и предохранитель.

Его отволокли в ближайший полицейский участок, где на него в очередной раз наорали, после чего заперли в подвальной камере и забыли на два дня. Он даже не знал, как ему повезло на самом деле. Швейцарский бизнесмен, один из редких иностранных гостей республики, видел, как его утащили, и испугался за его жизнь. Он связался со швейцарским посольством, одним из шести европейских и северо-американских посольств в городе, а посольство связалось с "Мэн-Коном" - название его фирмы узнали от бизнесмена, который, в свою очередь, перерыл вещи Малруни.

Через два дня с севера прибыло вызванное судно, и швейцарский консул договорился об освобождении Малруни.

Несомненно, без взятки не обошлось, и наверняка "Мэн-Кон" оплатит издержки. Тем не менее, Джек Малруни был расстроен.

После освобождения он обнаружил, что его грузовик вскрыт, а образцы разбросаны по всей стоянке. Куски породы были маркированы и могли быть отсортированы, а вот песок, гравий и сколы перемешались. К счастью, содержимое более пятидесяти мешочков, разбросанных по земле, практически не пострадало, поэтому он снова запечатал их, после чего доставил груз на корабль. Даже здесь таможенники, полиция и солдаты обыскивали все трюмы, кричали сердито на членов команды, и все это без объяснений, чего, собственно, они ищут. Перепуганный чиновник из швейцарского консульства, который отвозил Малруни из полиции в отель, сказал, что ходят слухи, будто на президента замышлялось покушение, и войска ищут какого-то офицера, подозреваемого в организации преступления.

Через четыре дня после выхода из порта Кларенс, Джек Малруни, сопровождая свои образцы породы, приземлился на зафрахтованном самолете в Лютоне, в Англии. Грузовик повез образцы на анализ в Уотфорд, а его, после осмотра врачом компании, отпустили на три недели в отпуск. Он решил отдохнуть у своей сестры в Дальвиче, но не прошло и недели, как ему стало нестерпимо скучно.
***

Ровно три недели спустя сэр Джеймс Мэнсон, председатель и исполнительный директор горно-добывающей компании "Мэнсон Консолидейтед Лимитед", откинулся на спинку кожаного кресла в своем кабинете на десятом этаже здания правления компании в Лондоне, еще раз взглянул на лежащий перед ним отчет и выдохнул: "Боже правый".

Он вышел из-за широкого письменного стола, пересек комнату и подошел к панорамным окнам, выходящим на южную сторону.

Посмотрел на распростертый под ним лондонский Сити, квадратную милю в центре древней столицы, сердце финансовой империи, все еще контролирующей мировую экономику, что бы там ни говорили злые языки. Для кого-то из торопливо снующих внизу жучков в мрачно-серой униформе и нахлобученных черных котелках это было всего лишь местом работы, нудной, утомительной, высасывающей из человека все соки, отнимающей юность, возмужание, зрелость, все, вплоть до окончательного ухода на пенсию. Для других, молодых и полных надежд, здесь был кладезь возможностей, где достойный и упорный труд приносил заслуженное вознаграждение и уверенность в завтрашнем дне. Для романтиков здесь, несомненно, было гнездо торгашей-авантюристов, для прагматиков - самый большой рынок в мире, для профсоюзных активистов левого крыла - место, где ленивые и бездарные представители буржуазии, унаследовав богатство и привилегии, могли беспрепятственно купаться в роскоши. Джеймс Мэнсон был циником и реалистом. Он знал, что такое Сити: это самые простые, обыкновенные джунгли, где он сам был одной из пантер.

Прирожденный хищник, он, однако, рано усвоил два принципа: первый - существуют правила, которые следует соблюдать только на словах, а на самом деле посылать к чертям, и второй - как и в политике, есть только одна заповедь, которой следует строго придерживаться, одиннадцатая: "Не светись". Благодаря первому принципу его имя появилось в новогоднем Почетном списке удостоенных рыцарского звания месяц назад. Его кандидатура была представлена консервативной партией (под предлогом большого вклада в развитие промышленности, а на самом деле за тайные вливания в партийную кассу во время предвыборной кампании) и утверждена кабинетом Вильсона благодаря его поддержке правительственной политики в Нигерии. Следуя второму принципу, он нажил состояние и, являясь владельцем двадцати пяти процентов акций собственной горно-добывающей компании и занимая самый высокий кабинет, уже давно во много раз увеличил свой когда-то миллионный счет в банке.

Это был человек шестидесяти одного года, невысокого роста, агрессивный, мощный как танк, брызжущая энергия и какая-то пиратская безжалостная решительность которого вызывали симпатию некоторых дам и нагоняли страх на конкурентов. Он был достаточно хитер, чтобы демонстрировать уважение как к учреждениям Сити, так и ко двору, к экономике и к политике, хотя прекрасно знал, что тем и другим в основном заправляют люди, лишенные каких-либо моральных принципов, если заглянуть под маску, обращенную к общественности. Он даже взял кое-кого из них в свой Совет директоров, включая двух экс-министров бывшего консервативного правительства. Никто из них не возражал против солидной ежемесячной прибавки, существенно перекрывающей само директорское жалование и поступающей на их счет в банк на Кайманских островах Багамского Архипелага. А один из них, по его сведениям, любил тайком поразвлечься, прислуживая за столом трем-четырем обнаженным девицам, в женском капоре и передничке на голом теле. Мэнсон считал их обоих полезными людьми с солидным авторитетом и самыми высокими связями, не отличающимися, к счастью, безупречной репутацией. Остальной публике они были известны, как верные слуги народа. Итак, Джеймс Мэнсон был человеком, уважаемым по законам Сити, не имеющим ничего общего с законами остального человечества.

Он был таким всегда. Поэтому любители покопаться в его прошлом постоянно натыкались на одну глухую стену за другой.

О начале его карьеры было известно очень мало, и его это вполне устраивало. Он признавал, что был сыном родезийского машиниста, вырос недалеко от медных копей Ндолы, в Северной Родезии, ныне Замбии. Он даже не опровергал то, что начал работать в управлении рудников мальчиком на посылках и впоследствии сколотил на меди свой первый капитал. Но никогда не рассказывал, как ему это удалось.

На самом деле он ушел с рудника довольно скоро: ему еще не было двадцати, когда он понял, что люди, рискующие своей жизнью под землей, среди ревущих машин, никогда не смогут заработать денег. Больших денег. Деньги находились наверху и даже не в управлении шахтами. В юности он изучал экономику, как пользоваться и манипулировать деньгами, и эти ночные занятия убедили его в том, что, занимаясь продажей акции медных компаний, можно за неделю заработать больше, чем за всю жизнь работы в шахте.

Он начал со спекуляции акциями на Рэнде, приторговывал время от времени из-под полы алмазами, распустил на бирже несколько слухов, заставивших игроков крупно раскошелиться, и продал одному недотепе несколько давно выработанных рудников. Таким образом он и заработал начальный капитал.

Сразу после второй мировой войны, в возрасте тридцати пяти лет, он оказался в Лондоне, обладая столь необходимыми связями для Британии, остро нуждающейся в меди, чтобы восстановить разрушенную войной промышленность. В 1948 году он уже основал свою собственную горно-добывающую компанию. К середине пятидесятых годов с ней стали считаться в стране, а за пятнадцать лет существования компания вышла на международный уровень. Он одним из первых уловил подувший над Африкой ветер перемен Гарольда Макмиллана, когда перед черными колониями замаячила перспектива независимости. Он не счел за труд лично познакомиться с новоиспеченными, рвущимися к власти африканскими политиками, в то время, как большинство бизнесменов в Сити продолжало упрямо осуждать деколонизацию.

Встречи с новыми людьми были полезны. Они догадывались, что кроется за его успехами, а он знал, что стоит за их стремлением помочь своим черным собратьям. Они понимали, что нужно ему, а он видел их проблемы. Поэтому он перевел деньги на их счета в швейцарских банках, а они продали "Мэнсон Консолидейтед" концессии на разработку полезных ископаемых по ценам ниже номинала. "Мэн-Кон" процветал.

Джеймс Мэнсон кое-что приработал и на стороне. Последний раз - на акциях никеледобывающей австралийской компании под названием "Посейдон". Когда в конце лета 1969 года акции "Посейдона" застыли на уровне четырех шиллингов, до него дошел слух, будто бригада разведчиков кое-что обнаружила на участке земли в центральной Австралии, права на разработку которого числились за "Посейдоном". Он рискнул вступить в игру и выложил круглую сумму, чтобы первым взглянуть на поступающие из центра страны сведения. В них утверждалось, что никель есть, причем много. На мировом рынке никель не был в дефиците, но это не могло бы остановить биржевых игроков, которые запросто взвинтят цены на акции.

Он связался со своим банком в Швейцарии, учреждением настолько скрытным, что единственным напоминанием о его существовании для публики являлась маленькая золотая табличка размером не больше визитной карточки, укрепленная на стене рядом с солидной дубовой дверью на неприметной улочке Цюриха. В Швейцарии нет брокеров, все финансовые операции производят банки. Мэнсон поручил доктору Мартину Штайнхоферу, начальнику отдела вкладов Цвинглибанка купить для него 5000 акций "Посейдона". Швейцарский банкир связался с престижной лондонской фирмой "Джозеф Сибэг и Kо" от имени Цвинглибанка и передал просьбу. Когда сделка была совершена, акции "Посейдона" были на уровне пяти шиллингов за штуку.

Гроза разразилась в конце сентября, когда стали известны размеры австралийского месторождения никеля. Ставки начали расти и, умело подогреваемые своевременными слухами, быстро понеслись вверх по спирали. Сэр Джеймс Мэнсон планировал начать продажу акций, когда они дойдут до 50 фунтов за штуку, но рост был столь стремительным, что он решил потерпеть.

Наконец, он прикинул, что максимальная цена будет 115 фунтов и велел доктору Штайнхоферу начать продажу со 100 фунтов за акцию. Немногословный швейцарский банкир так и сделал, продав весь лот в среднем по 103 фунта за штуку. На самом деле, максимальная цена доросла до 120 фунтов, прежде чем, наконец, здравый смысл возобладал, и стоимость акции упала вниз до отметки 10 фунтов. Мэнсон, конечно, не стал бы возражать против 20 лишних фунтов, но он знал, что продавать надо до того, как цена достигла пика, когда еще нет недостатка в покупателях. После уплаты всех накладных расходов у него образовалось чистыми 500000 фунтов дохода, которые он, как обычно, поместил в Цвинглибанк.

Вообще-то британскому подданному, живущему в пределах Королевства, не положено заводить счет в иностранном банке, не поставив об этом в известность Казначейство, как, впрочем, нельзя заработать за шестьдесят дней полмиллиона фунтов стерлингов, не заплатив большие налоги с дохода. Но доктор Штайнхофер - житель Швейцарии, и доктор Штайнхофер болтать не будет. Для этого, собственно говоря, и существуют швейцарские банки.

В этот февральский день сэр Джеймс Мэнсон медленно вернулся к письменному столу, уселся в роскошное кожаное кресло и вновь уставился на лежащий перед ним отчет. Он поступил в большом конверте, запечатанном сургучом, с пометкой "Лично, для ознакомления". Под ним стояла подпись доктора Гордона Чалмерса, главы Отдела исследований, разработки, геологии и анализа образцов "Мэн-Кона", расположенного под Лондоном. Это был отчет о результатах анализа образцов, привезенных человеком по имени Малруни из страны под названием Зангаро три недели назад.

Доктор Чалмерс зря слов не тратил. Заключение экспертов было кратким и ясным. Малруни обнаружил гору, или возвышенность, с вершиной, расположенной на высоте 1800 футов над уровнем земли, и шириной около 1000 ярдов у основания.

Она располагается немного в стороне от гряды аналогичных холмов на территории центральной части Зангаро. На холме обнаружено сильно рассеянное месторождение, приблизительно равномерно распределенное в скальной породе, которая имеет вулканическое происхождение и на миллионы лет старше, чем песчаник и известняк, из которых состоят соседние холмы.

Малруни обнаружил многочисленные, повсеместные вкрапления кварца и предположил присутствие олова. Он возвратился с образцами кварца, скальной породы и проб грунта, взятых в руслах ручьев, стекающих с горы. В кварцевых образцах действительно обнаружены небольшие вкрапления олова. Но наибольший интерес представляет скальная порода. Многократно проведенные серии тестов показали, что в скальной породе и в речном гравии присутствует небольшое количество низкопробного никеля. Помимо этого там же обнаружено значительное содержание платины. Она содержится во всех образцах и распределена относительно равномерно. Самое богатое платиновое месторождение в мире - Рустенбергские копи в Южной Африке, где концентрация или степень содержания драгоценного металла доходит до 0.25 троянской унции на тонну породы. Средняя концентрация в образцах, привезенных Малруни, составляет 0.81.

"С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш и т.д..."

Сэр Джеймс Мэнсон знал не хуже любого другого связанного с горнорудным бизнесом человека, что платина занимает третью строчку в списке самых драгоценных металлов и стоит на рынке свои 130 долларов за троянскую унцию, так же определенно, как то, что он сидит сейчас в этом кресле. Кроме того, он понимал, что с увеличением спроса на металл в мире цена подскочит минимум до 150 долларов за унцию через три года, а за пять лет, возможно, и до 200 долларов. Вряд ли будет достигнут пик 1958 года в 300 долларов, потому, что это была смешная цена.

Он быстро подсчитал на листке бумаги. Двести пятьдесят миллионов кубических ярдов скалы, по две тонны на кубический ярд, давало пятьсот миллионов тонн. Даже если на тонну придется полунции, это значит двести пятьдесят миллионов унций платины. Если предположить, что открытие нового источника платины в мире может спустить цену до 90 долларов за унцию, и если предположить даже, что труднодоступность месторождения приведет к окончательной стоимости в пятьдесят долларов, с учетом добычи и переработки руды, это все равно означает...

Сэр Джеймс Мэнсон откинулся на спинку своего кресла и тихо присвистнул.

- Боже правый. Гора ценою в десять миллиардов долларов...

ГЛАВА 2
Платина - это металл, и, как у всех металлов, у нее есть цена. Цена, в основном, определяется двумя факторами. А именно: потребностью в металле с учетом запросов мировой индустрии и редкостью металла. Платина - очень редкий металл.

Мировая добыча платины в год, за исключением секретных запасов, о которых производители предпочитают умалчивать, составляет чуть больше полутора миллионов троянских унций.

Подавляющая часть платины, вероятно, более девяноста пяти процентов, поставляется тремя странами - Южной Африкой, Канадой и Россией. Россия, как обычно,- самый несговорчивый участник этой группы. Производители хотели бы удерживать мировые цены на определенном уровне, чтобы иметь возможность планировать долгосрочные вложения в горнодобывающее оборудование и новые разработки, при условии, что рынок не развалится, если вдруг на него будет неожиданно выброшена большая партия запасов платины. Русские же, обладая неучтенными запасами, могут в любой момент, когда им захочется, продать огромное количество металла, держа таким образом рынок в постоянном страхе.

Россия реализует на мировом рынке ежегодно около 350000 унций из общего числа в полтора миллиона. Это составляет двадцать три - двадцать четыре процента от общей суммы, что обеспечивает русским значительное влияние на рынке. Запасы реализуются через Союзпромимпорт. Канада выбрасывает на рынок почти 200000 унций в год, весь металл поступает с никелевых рудников компании "Интернейшнл Никель" и почти целиком скупается из года в год американский "Энгельгардт Индастриз".

Но если потребность Штатов в платине резко возрастет, Канада вряд ли сможет обеспечить дополнительные поставки.

Третий поставщик - Южная Африка, дающая около 950000 унций и доминирующая на мировом рынке. Помимо рудников Импала, которые только начинали работу в тот момент, когда сэр Джеймс обдумывал конъюнктуру платинового рынка, и с тех пор заняли важные позиции, гигантами платины считаются Рустенбергские рудники, обеспечивающие более половины мировой добычи. Они контролируются компанией "Йоганнесбург Консолидейтед", которая имеет достаточно солидный пакет акций, чтобы считать себя единоличным хозяином приисков.

Обогащением и продажей поставляемой Рустенбергом руды всегда и по сей день занимается базирующаяся в Лондоне фирма "Джонсон-Мэтти".

Джеймс Мэнсон знал все это не хуже других. Хотя он и не имел дело с платиной к тому моменту, когда отчет Чалмерса лег ему на стол, он хорошо разбирался в положении дел, так же, как нейрохирург разбирается в принципе работы сердца. Ему было известно уже тогда, почему глава компании "Энгельгардт Индастриз оф Америка", колоритный Чарли Энгельгардт, более известный в мире как владелец знаменитого скакуна по кличке Нижинский, начинал закупку южно-африканской платины. Потому, что Америке понадобится гораздо больше, чем сможет поставить Канада к середине семидесятых годов. Мэнсон был в этом уверен.

А причина, по которой потребность Америки в платине должна возрасти, возможно утроиться к середине или к концу семидесятых, заключалась в куске металла, именуемом выхлопной трубой автомобиля.

В конце шестидесятых годов проблема смога в Америке приобрела размеры общенациональной. Слова типа "загрязнение воздуха", "экология", "окружающая среда", которых не слышали десять лет назад, не сходили с уст каждого политика, стали притчей во языцех, самой модной темой для обсуждения. Все громче звучали призывы к введению законов об ограничении, контроле и прекращении загрязнения окружающей среды, и благодаря мистеру Ральфу Надеру автомобиль стал мишенью номер один. Мэнсон был уверен, что движение наберет силы в начале семидесятых годов и что к 1975 или, самое позднее, 1976 году каждый автомобиль в Америке должен будет, согласно закону, снабжен специальным устройством, очищающим ядовитые выхлопные газы. Он также предположил, что рано или поздно такие города, как Токио, Мадрид и Рим, вынуждены будут последовать этому примеру. Но куда им до Калифорнии.

Выхлопные газы автомобиля состоят из трех ингредиентов, и каждый можно обезвредить, два из них - благодаря процессу окисления, а третий - в процессе восстановления. Процесс восстановления требует добавки, именуемой катализатором, а окисление может быть осуществлено путем сжигания газов при очень высоких температурах в присутствии дополнительного воздуха или сжиганием их при низких температурах, которые характерны для самих выхлопных газов. Низкотемпературное окисление тоже нуждается в катализаторе, том же, что и при процессе восстановления. Единственный надежный катализатор такого свойства, известный на сегодняшний день, это платина.

Сэр Джеймс Мэнсон отметил для себя две вещи. Хотя ведется и будет продолжаться работа по поискам катализатора, нейтрализующего выхлопные газы автомобиля, но не содержащего драгоценные металлы, трудно предположить, что результаты, готовые к использованию в производстве, появятся раньше, чем к 1980 году. Таким образом, в течение ближайшего десятилетия устройство контроля за выхлопом с платиновым катализатором будет единственным решением проблемы, а на каждое такое устройство потребуется одна десятая унции чистой платины. И второе: после принятия в США соответствующего закона, что по его расчетам должно будет случиться до 1975 года, все вновь выпускающиеся автомобили должны будут снабжаться прошедшими проверку устройствами, что потребует дополнительно полтора миллиона унций платины ежегодно. Это эквивалентно увеличению мировой добычи в два раза, и американцы не будут знать, где достать такое количество металла.

Джеймс Мэнсон подумал, что он мог бы им помочь. Они будут покупать у него. А учитывая необходимое присутствие платины в каждом газовом фильтре на протяжении десятилетия и мировой спрос, который намного обгонит предложение, цены будут хорошие, замечательные просто.

Оставалась одна проблема. Нужно быть абсолютно уверенным, что только он, и никто другой, будет обладателем всех прав на разработки в районе Хрустальной горы. Главный вопрос: как это сделать?

Обычный путь состоял в следующем: нанести визит в республику, где находилась гора, добиться встречи с президентом, показать ему результаты анализов и предложить сделку, по которой за "Мэн-Коном" закрепляются права на разработку, а за правительством - доля в распределении прибыли, которая пополнит государственную казну. За президентом же закрепляются ежегодные щедрые вливания на счет в швейцарском банке. Это был бы обычный путь.

Но, помимо того, что любая другая добывающая компания в мире, пронюхав о том, что скрывается в недрах Хрустальной горы, может запросто перекупить себе права на разработку, увеличив долю правительства в доходах по сравнению с предложением Мэнсона, существовали еще три заинтересованных стороны, которым более, чем кому-либо, хотелось бы взять ситуацию под контроль, чтобы начать добычу или же, наоборот, никогда ее не начинать. Речь идет о южноафриканцах, канадцах и, главное, русских. Ибо появление на мировом рынке новых мощных источников поступления металла снизит долю советского участия до уровня незначительной и лишит Советы власти, влияния и возможности делать деньги на платиновом поприще.

Мэнсон смутно помнил, что слышал где-то название Зангаро, но это было так неопределенно, что он понял, что ничего об этом не знает. Прежде всею необходимо было восполнить пробел.

Он наклонился над столом и нажал кнопку селектора.

- Мисс Кук, зайдите, пожалуйста.

Он называл ее мисс Кук на протяжении всех семи лет, которые она работала его личным секретарем, и даже десять лет до этого, когда она была обычной секретаршей компании, постепенно перебирающейся с первого этажа, где сидели машинистки, на десятый; никому и в голову не приходило, что у нее есть имя. А оно было.

Марджори. Но назвать ее Марджори как-то не поворачивался язык.

Конечно, мужчины звали ее Марджори, задолго до войны, когда она была молодой. Возможно, с ней даже пытались заигрывать, щипать за задницу, лет этак тридцать пять назад. В общем давно. Пять лет войны в карете скорой помощи, трясущейся по изрытым воронками, горящим улицам, попытки забыть гвардейца, который так и не вернулся из Дункерка, и двадцать лет ухода за больной, хнычущей, прикованной к постели матерью-тираном, пользующимся слезами в качестве оружия, стоили мисс Марджори Кук юности и привлекающих мужчин качеств. Теперь, в свои пятьдесят четыре года, это была подтянутая, исполнительная и строгая женщина, которой работа в "Мэн-Коне" заменяла жизнь, десятый этаж - исполнение желаний, а терьер, который жил с ней в чистой квартирке предместья Чигвелл и спал на ее кровати,- ребенка и любовника.

Итак, никто и никогда не называл ее Марджори. Молодые клерки дразнили "сморщенной грушей", а юные пташки-секретарши "старой мымрой". Все остальные, включая ее шефа, сэра Джеймса Мэнсона, о котором она знала слишком много, чтобы признаться ему в этом, звали ее мисс Кук. Она вошла через дверь, которую невозможно было различить в стене, отделанной буковыми панелями.

- Мисс Кук, мне кажется, что несколько месяцев назад мы посылали кого-то... по-моему, одного человека... на разведку в республику Зангаро.
- Да, сэр Джеймс. Это так.
- Так вам это известно.

Конечно ей было известно. Мисс Кук никогда не забывала того, что проходило через ее руки.

- Да, сэр Джеймс.
- Хорошо. Тогда выясните, пожалуйста, кто вел переговоры с правительством с нашей стороны, чтобы добиться разрешения на разведку.
- Это должно быть в архивной папке, сэр Джеймс. Я поищу.

Она вернулась через десять минут, предварительно просмотрев свой дневник с записями всех распоряжений. Каждый листок был поделен чертой на две части: в левой колонке записывалась фамилия исполнителя, а в правой - суть поручения. После этого для проверки заглянула в архив.

- Это был мистер Брайант, сэр Джеймс,- она заглянула в листок, который держала в руке.- Ричард Брайант из отдела зарубежных контрактов.
- Вероятно, он представил отчет?- спросил сэр Джеймс.
- Он должен был это сделать. Так предусмотрено правилами компании.
- Принесите мне его отчет, мисс Кук, если вам не трудно.

Она снова вышла, а глава "Мэн-Кона", сидя за столом в своем кабинете, смотрел сквозь зеркальные стекла окон, как ранние сумерки опускаются на лондонский Сити. Начали загораться окна средних этажей - на нижних этажах они горели весь день. На уровне крыш зимнего света было еще достаточно, чтобы ориентироваться, но не для того, чтобы читать. Сэр Джеймс щелкнул выключателем настольной лампы, и в этот момент вошла мисс Кук, положила перед ним на стол требуемый отчет и отступила к стене.

Отчет Ричарда Брайанта был написан шесть месяцев назад в сжатом стиле, принятом в компании. В нем сообщалось, что, в соответствии с распоряжением начальника отдела зарубежных контрактов, он вылетел в Кларенс, столицу Зангаро, где, после томительной недели ожидания в гостинице, договорился о встрече с министром природных ресурсов. За шесть дней состоялось три встречи, в результате которых было достигнуто соглашение, по которому один представитель "Мэн-Кона" мог приехать в республику с целью проведения разведки полезных ископаемых в районе Хрустальной горы в центральной части страны. Границы обследуемой области намеренно не оговаривались компанией, чтобы дать возможность группе разведки маневрировать, если потребуется. После долгой торговли, во время которой министру дали понять, что компания не собирается платить ту сумму, которую он ожидает, и пока нет никаких оснований надеяться на то, что поиски увенчаются успехом, окончательная сумма была обговорена между министром и Брайантом. Как всегда, сумма, указанная в контракте, составляла чуть более половины от той, на которой они сошлись. Разница была переведена на личный счет министра.

Это все. Единственное указание на местные нравы - ссылка на продажность министра. "Что с того,- подумал сэр Джеймс Мэнсон,- с тем же успехом Брайант мог бы отчитаться о визите в Вашингтон. Изменилась бы только сумма".

Он снова потянулся к селектору.

- Будьте добры, мисс Кук, скажите мистеру Брайанту из зарубежных контрактов, чтобы поднялся ко мне.

Он отпустил кнопку и нажал другую.

- Мартин, зайди на минутку, пожалуйста.

Мартину Торпу понадобилось две минуты, чтобы подняться из своего офиса на девятом этаже. Он не был похож на ловкого пройдоху и протеже одного из самых безжалостных деляг в традиционно безжалостной и деляческой горной индустрии. Скорее походил на капитана спортивной команды привилегированного частного колледжа: симпатичный, юношески стройный, с аккуратно подстриженными волнистыми темными волосами и синими глазами. Секретарши прозвали его "хитрецом", а директора, из-под носа которых вдруг уплывали пакеты акций, на которые они рассчитывали, и чьи компании неожиданно попадали под контроль невесть откуда взявшейся группы акционеров - подставных лиц Мартина Торпа, называли его иначе, совсем не таким безобидным прозвищем.

Несмотря на свою внешность, Торп никогда не был ни студентом частного колледжа, ни спортсменом, ни, понятно, капитаном команды. Он не знал, чем отличается среднее число ударов за партию в бейсболе от средней температуры воздуха, но мог держать в голове в течение всего дня каждый час меняющийся курс акций всех многочисленных филиалов "Мэн-Кона". В свои двадцать девять лет он был полон честолюбивых планов и горел желанием их осуществить.

"Мэн-Кон" и сэр Джеймс Мэнсон должны были способствовать ему в этом, а его преданность им определялась чрезвычайно высокой зарплатой, возможностью заиметь связи в Сити и сознанием того, что он сидит на выгодном месте, откуда легко будет при случае приметить "крупный кусок", как он выражался.

Когда он вошел в кабинет, сэр Джеймс смахнул результаты анализов в ящик стола, и перед ним теперь лежал только отчет Брайанта.

Он дружески улыбнулся своему любимчику.

- Мартин, есть одно дело, которое требует определенной секретности. Его нужно выполнить срочно, и на это может уйти полночи.

Не в традициях сэра Джеймса было поинтересоваться занят сегодня вечером Торп или нет. Торп был готов к этому - высокий оклад обязывал.

- О'кей, сэр Джеймс. У меня нет ничего неотложного.
- Хорошо. Видишь ли, я просматривал старые отчеты и наткнулся на этот. Полгода назад один из наших людей из зарубежных контрактов был послан в страну под названием Зангаро. Не знаю почему, но хотел бы знать. Этот парень получил добро у местного правительства на проведение силами малочисленной нашей группы разведки полезных ископаемых в непомеченной на карте области вокруг так называемой Хрустальной горы. Так вот, я бы хотел знать следующее: заходила ли речь об этом визите полугодовой давности до этого, во время или после на нашем Совете?
- На Совете?
- Вот именно. Упоминалось ли когда-нибудь на Совете директоров компании, что мы проводим эту разведку? Это я хотел бы знать. Скорее всего, вопрос не входил в официальную повестку дня. Тебе придется просмотреть стенографические отчеты. Возможно, об этом упоминается в разделе "разное". Придется проштудировать все протоколы заседаний за последний год. Во-вторых, выясни, кто и почему отправил Брайанта в командировку полгода назад, и кто и почему направил туда горного инженера-разведчика. Его фамилия Малруни. О нем мне тоже хотелось бы знать побольше. Покопайся в личных делах сотрудников. Понял?

Торп был обескуражен. Это было не совсем по его части.

- Да, сэр Джеймс, но мисс Кук справится с этим в два раза быстрее меня. Или может поручить кому-нибудь еще...
- Верно, она могла бы это сделать. Но я хочу, чтобы этим занимался ты. Если ты начнешь копаться в личных делах или протоколах заседания Совета, все решат, что дело связано с финансами. И лишних вопросов не возникнет.
До Мартина начало доходить.
- Вы хотите сказать... Они там что-то нашли, сэр Джеймс?

Мэнсон смотрел на уже потемневшее чернильного цвета небо, на море огней под ним, в то время как брокеры и дилеры, клерки и финансисты, банкиры и налоговые инспекторы, страховые агенты и маклеры, покупатели и продавцы, представители закона и, несомненно в некоторых конторах, нарушители его, дорабатывали хмурым зимним днем до заветных пяти тридцати.

- Неважно,- хрипло сказал он стоящему перед ним молодому человеку.- Делай, что тебе сказано.

Выйдя через заднюю дверь и спускаясь по лестнице к себе в контору, Мартин Торп широко улыбался.

- Хитрая сволочь,- прошептал он себе под нос.

Сэр Джеймс Мэнсон повернулся, когда динамик селектора нарушил звуконепроницаемую торжественную тишину его кабинета.

- К вам мистер Брайант, сэр Джеймс.

Мэнсон встал из-за стола и прошел к расположенному в стене выключателю. Включил верхний свет, подошел к селектору и нажал кнопку.

- Пусть войдет, мисс Кук.

Существовало три причины, по которым служащие среднего звена могли быть вызваны на ковер десятого этажа. Первая - выслушать указания или представить отчет, которые сэру Джеймсу хотелось отдать или выслушать лично, то есть вызов по делу. Вторая причина - когда человека нужно было пропесочить до основания, выжав из него последние соки. Это был сущий ад. В третьем случае главный администратор решал поиграть в доброго дядюшку со своими любимыми подчиненными. Это обычно ничем не грозило.

Еще на пороге кабинета Ричард Брайант, в свои тридцать девять не поднявшийся выше среднего уровня, но исполняющий поручения ответственно, со знанием дела и держащийся за свое место, сразу понял, что из трех возможных причин, по которым он мог оказаться здесь, первую придется отмести. Он заподозрил вторую и вздохнул с облегчением, когда увидел, что речь идет о третьей.

Сэр Джеймс направился к нему с приветливой улыбкой.

- Заходите, Брайант, заходите.

Когда Брайант вошел в кабинет, мисс Кук прикрыла за ним дверь и вернулась к своему столу.

Сэр Джеймс жестом предложил подчиненному сесть на одно из небольших кресел, на солидном удалении от стола, в противоположном конце просторного кабинета, где обычно проходили коллективные обсуждения. Брайант, все еще недоумевающий, почему его вызвали, уселся на указанное место, опустившись на блестящее кожаное сиденье. Мэнсон подошел к стене и раскрыл дверцы, за которыми оказался прекрасно оснащенный бар.

- Выпьете, Брайант? Солнце уже зашло.
- Благодарю вас, сэр, э-э... Виски, пожалуйста.
- Вот это верно. Моя любимая отрава. Я тоже присоединюсь.

Брайант взглянул на часы. Без четверти пять. Популярный в тропиках афоризм "солнце село - выпей смело" вряд ли подходил для коротких зимних дней в Лондоне. Но он запомнил, как во время одной вечеринки для сотрудников сэр Джеймс с презрением отзывался о любителях хереса и прочей дряни, весь вечер налегая на виски. "Полезно запоминать такие мелочи",- отметил Брайант, пока его шеф наполнял два старинных хрустальных бокала своим любимым отборным гленливетом. Ведерко со льдом он даже не подумал доставать.

- Разбавить водой или содовой?- спросил он, не отходя от бара.

Брайант обернулся и задержал взгляд на бутылке.

- Чистый солод, сэр Джеймс? В таком случае лучше неразбавленный.

Мэнсон несколько раз одобрительно кивнул и поднес бокалы.

Они чокнулись и начали смаковать виски. Брайант все ждал, когда начнется разговор. Мэнсон заметил это и придал себе вид заботливого дядюшки.

- Не волнуйтесь из-за того, что я вас сюда вызвал,- начал он.- Просто разбирал старые бумаги в своем шкафу и случайно наткнулся на один из ваших отчетов. Видимо, в свое время прочитал его и забыл передать мисс Кук для архива...
- Мой отчет?- заволновался Брайант.
- Э-э? Да, да. Тот самый, который вы составили после возвращения из... как там оно называется? Зангаро? Я правильно говорю?
- Совершенно верно, сэр. Зангаро. Это было полгода назад.
- Да, именно так. Полгода назад, конечно. Перечитывая, обратил внимание, что вам пришлось нелегко с этим субчиком, министром.

Брайант начал расслабляться. В комнате было тепло, в кресле - очень удобно, виски - словно старый добрый друг. Он улыбнулся своим мыслям.

- Но мне удалось заключить контракт о разрешении на разведку.
- Удалось, черт возьми,- поздравил его сэр Джеймс. Взгляд его потеплел, он, казалось, вспомнил что-то.- Я ведь тоже этим занимался в свое время, знаете?.. Отправлялся в рискованные путешествия ради куска хлеба. Хотя ни разу не добирался до Западной Африки в то время. Позже бывал там, конечно. Но только после того, как все это закрутилось.

При словах "все это" он обвел рукой свой шикарный кабинет.

- А теперь мне приходится проводить слишком много времени за бумажной работой,- продолжал сэр Джеймс.- Я даже завидую вам, молодым - ездите по свету заключать сделки, совсем как в былые времена. Ну, расскажите мне о своем путешествии в Зангаро.
- Тут уж действительно все было, как в былые времена. После нескольких часов пребывания на месте я уже думал, что встречу туземцев с костяными кольцами вносу,- сказал Брайант.
- Правда? Боже правый. Глухое местечко, это Зангаро?

Сэр Джеймс чуть отклонил голову назад в тень, а Брайант слишком комфортно себя чувствовал, чтобы, вглядевшись пристальнее, уловить напряженное внимание в его глазах, которое никак не вязалось с ласковым тоном голоса.

- Совершенно верно, сэр Джеймс. Порядочная дыра. Прямой дорогой катятся в средневековье после того, как пять лет назад получили независимость.

Он припомнил одну фразу, которую обронил когда-то его шеф в разговоре с группой сотрудников.

- Это классический пример того, что в большинстве африканских республик сегодня к вершинам власти пришли люди, которые не способны были бы руководить даже мусорной свалкой. В результате, конечно, страдают простые люди.

Сэр Джеймс, который не хуже любого другого мог распознать свои собственные слова, обращенные к нему же, улыбнулся, встал и подошел к окну, чтобы взглянуть на кишащие людьми улицы внизу.

- Ну и кто же там всем заправляет?- тихо спросил он.
- Президент. Или, скорее, диктатор,- отозвался со своего кресла Брайант. Его бокал был пуст.- Человек по имени Жан Кимба. Он победил на первых и единственных выборах перед самым получением независимости пять лет назад вопреки желанию колониальных властей. Как говорят, не без террора и одурманивания избирателей. Надо сказать, что народ там очень отсталый. Большинство из них даже не знали, что такое голосование. Теперь им это и не нужно.
- Суровый парень, этот Кимба?- спросил сэр Джеймс.
- Назвать его суровым неправильно, сэр. Он совершенно сумасшедший. Бредовая мания величия и, судя до всему, параноидальная шизофрения. Он правит в абсолютном одиночестве, окружив себя политическими подпевалами. Если они возражают ему или просто вызывают подозрения, то их отправляют в камеры старых колониальных полицейских бараков. Ходят слухи, что Кимба лично присутствует при пытках. Никто еще не вышел оттуда живым.
- Хм... В каком мире нам приходится жить, Брайант. И они обладают тем же количеством голосов в Организации Объединенных Наций, что Великобритания или Америка. К чьему же совету прислушивается он в своем правительстве?
- Он не считается ни с кем из своих людей. Конечно, слушает свои голоса. Так говорят немногочисленные местные белые. Из тех, что там остались.
- Голоса?- переспросил сэр Джеймс.
- Да, сэр. Он заявляет всем, что слышит божественные голоса. Утверждает, что разговаривает с Богом. Об этом он даже упоминал, выступая перед народом и представителями дипломатического корпуса.
- О Боже, опять то же самое,- задумчиво сказал Мэнсон, не отрывая глаз от улицы внизу.- Иногда мне кажется, что было ошибкой приобщать африканцев к Богу. Половина их лидеров теперь, похоже, с ним на дружеской ноге.
- Помимо этого, его правление основывается на каком-то гипнотическом страхе. Люди считают, что он могущественный колдун, шаман, волшебник или что-то в этом роде. Он держит людей в состоянии панического ужаса перед собственной персоной.
- А как обстоит дело с посольствами?- поинтересовался стоящий у окна сэр Джеймс.
- Видите ли, сэр, они предпочитают ни во что не вмешиваться. Похоже, напуганы эксцессами этого маньяка не меньше туземцев. Он что-то вроде гибрида между шейхом Абид Карумом из Занзибара, Папы Дока Дювалье с Гаити и Секу Туре из Гвинеи.

Сэр Джеймс медленно повернулся от окна и спросил притворно вкрадчивым тоном:
- А причем здесь Секу Туре?

Брайант чувствовал себя на коне, демонстрируя глубокие познания политической жизни в Африке, радуясь возможности показать своему шефу, что он прилежно выполнял домашние задания.

- Он при всем. Чуть не самый оголтелый коммунист, сэр Джеймс. Человек, которому он поклоняется в течение всей своей политической карьеры, это Лумумба. Поэтому-то влияние русских там так сильно. У них огромное посольство для такой маленькой страны. Чтобы заработать валюту, после развала сельского хозяйства в результате плохого руководства плантациями они продают почти все продовольствие русским рыболовным судам, заходящим в порт. Конечно, на самом деле это корабли-шпионы, ведущие электронную разведку, или суда, снабжающие продовольствием подводные лодки, которым они передают свежие продукты где-нибудь подальше от берега. Конечно, деньги от этих сделок не доходят до народа, а оседают на личном счету Кимбы.
- На мой взгляд, это не совсем по-марксистски,- пошутил Мэнсон.

Брайант расплылся в улыбке.

- Деньги и взятки начинаются там, где марксизм тормозит,- сказал он.- Как обычно.
- Но русские сильны? Влиятельны? Может быть, выпьем еще виски, Брайант?

Пока Брайант отвечал, глава "Мэн-Кона" налил еще два бокала гленливета.

- Да, сэр Джеймс. Кимба не слишком разбирается в том, что выходит за рамки его опыта, который целиком основан на местной жизни и, может быть, паре визитов в соседние африканские страны. Поэтому при решении международных дел ему приходится советоваться. Тогда он прибегает к услугам одного из трех советников, черных, выходцев из его родного племени. Двое из них обучались в Москве, один - в Пекине. Или вступает в контакт с русскими напрямую. Однажды вечером в баре отеля я разговорился с одним торговцем, французом. Он сказал, что русский посол или один из советников посольства почти каждый день бывает во дворце.

Брайант просидел еще десять минут, но Мэнсон узнал уже почти все из того, что ему требовалось. В двадцать минут шестого он выставил Брайанта из кабинета так же вкрадчиво, как незадолго до этого приглашал войти. Когда младший сотрудник удалился, он попросил заглянуть мисс Кук.

- У нас работает инженер по георазведке по имени Джек Малруни,- сказал он.- Три недели назад он возвратился из трехмесячной экспедиции в Африку, живя все это время в лесу, в тяжелых условиях, поэтому, возможно, что он еще в отпуске. Попытайтесь разыскать его дома. Мне хотелось бы видеть его завтра в десять часов утра. Кроме этого, доктор Гордон Чалмерс, руководитель исследовательского отдела. Вы можете застать его в Уотфорде, пока он не уехал из лаборатории. Если не получится, свяжитесь с ним дома. Я хочу видеть его здесь завтра в двенадцать. Отмените остальные встречи и оставьте мне достаточно времени, чтобы отвести Чалмерса пообедать. Лучше всего закажите нам столик у Уилтона на Бери Стрит. Это все, спасибо. Через несколько минут я ухожу. Прикажите подать машину к подъезду через десять минут.

Когда мисс Кук удалилась, Мэнсон нажал одну из кнопок селектора и тихо проговорил:
- Поднимись ко мне на минутку, Саймон.

Внешность Саймона Эндина тоже была обманчива, как и у Мартина Торпа, но по-своему. За внешним лоском безупречного происхождения скрывалась душа бандита из Ист Энда. Для того, чтобы лавировать между изяществом и жестокостью, требовался определенный ум. Ему нужен был такой хозяин, как Джеймс Мэнсон, как и Джеймсу Мэнсону рано или поздно на пути наверх, в борьбе за свое место среди акул капитализма, могли потребоваться услуги такого Саймона Эндина.

Эндин был человеком того сорта, какой всегда можно встретить в самых шикарных и изысканных игорных клубах Вест Энда, это вышибалы с блестяще подвешенным языком и железными кулаками, которые никогда не пропустят миллионера без поклона, а девчонку без щипка. Отличие заключалось в том, что благодаря сметливому уму Эндин дослужился до поста помощника владельца весьма богатого и престижного игорного клуба.

В отличие от Торпа, он никогда не мечтал стать мультимиллионером. Он считал, что и одного миллиона хватит, а для этого достаточно было служить тенью Мэнсона. Это позволяло содержать шестикомнатную хату, машину "корветт", девчонок. Он тоже поднялся по задней лестнице и вошел через скрытую в стене кабинета дверь, напротив той, через которую только что вышла мисс Кук.

- Сэр Джеймс?
- Саймон, завтра я обедаю с человеком по имени Гордон Чалмерс. Один из наших сотрудников. Главный исследователь и начальник лаборатории в Уотфорде. Он будет здесь к двенадцати. До этого мне нужна полная информация о нем. Личное дело само собой, но кроме этого все, что только сможешь найти. Личная жизнь, семейные отношения, тайные пороки, и прежде всего, не испытывает ли он острой нужды в деньгах, существенно превышающих его оклад. Политическая ориентация, если таковая имеется. Большинство из этих ученых-буквоедов леваки. Хотя не все. Можешь переговорить сейчас с Эррингтоном из отдела кадров, пока он не ушел. Просмотри личное дело сегодня и оставь мне для ознакомления на утро. С самого утра займись его окружением. Позвони мне не позднее 11.45. Понял? Я понимаю, что работа авральная, но может оказаться очень важной.

Эндин выслушал инструкции с неподвижным лицом и подробно записал. Он понимал ситуацию. Сэру Джеймсу Мэнсону часто требовалась информация, ибо он никогда не встречался с человеком, будь он друг или враг, не ознакомившись с его досье, включающим подробности частной жизни. Несколько раз он заставлял оппонентов сдаваться только потому, что был лучше подготовлен к встрече с ними. Эндин кивнул и вышел, направляясь прямо в отдел кадров, помещение, из которого, кстати, только что вышел Мартин Торп. Однако, их пути не пересеклись.

"Роллс-ройс" с шефом откатил от подъезда здания компании "Мэн-Кон", отвозя своего пассажира в квартиру на третьем этаже Арлингтон Хауз за "Ритцем". После долгой горячей ванны и ужина, доставленного из "Каприса", сэр Джеймс Мэнсон откинулся на спинку кресла и закурил свою первую за вечер сигару.

Перед отъездом из конторы шофер вручил ему вечерний выпуск "Ивнинг Стандарт", и когда они проезжали мимо вокзала "Черинг Кросс", на глаза ему попалась маленькая колонка в разделе Последние Новости. Она расположилась по соседству с результатами скачек. Он задержал на ней взгляд, потом перечитал несколько раз подряд и выглянул в окно, где за водоворотом машин по запруженным тротуарам сновали пешеходы. Одни устремлялись к вокзалу, другие продирались к автобусам сквозь февральскую изморось, направляясь к себе домой в Эндонбридж или Севеноукс после очередного напряженного дня в Сити.

Вот тогда в голове у него начала вызревать идея. Другой на его месте только бы посмеялся и тут же отбросил подобную мысль, но сэр Джеймс Мэнсон был из другого теста, он был пиратом двадцатого века и тем гордился. Набранная чуть более крупным шрифтом строка заголовка над маленькой колонкой в вечерней газете касалась африканской республики. Не Зангаро, а какой-то другой. О ней он тоже почти ничего раньше не слышал. Там не было заметных запасов природных ресурсов.

Заголовок гласил:

"ОЧЕРЕДНОЙ ПЕРЕВОРОТ В АФРИКАНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ".

ГЛАВА 3
Мартин Торп дожидался перед дверью в кабинет своего шефа, когда сэр Джеймс появился в пять минут десятого, и прошел вслед за ним.

- Что удалось разузнать?- спросил сэр Джеймс Мэнсон, снимая вигоневое пальто и вешая его на плечики во встроенный в стену шкаф.

Торп раскрыл блокнот, вынув его из внутреннего кармана, и зачитал результаты своего расследования за предыдущую ночь.

- Год назад мы посылали бригаду разведчиков в республику, расположенную к северу и востоку от Зангаро. Работа сопровождалась разведкой с воздуха, для которой мы наняли людей во французской фирме. Исследуемая область находилась в непосредственной близости и частично на самой границе с Зангаро. К сожалению, почти не существует топографических карт этой местности и совсем отсутствуют авиационные лоции и карты. Ввиду отсутствия радио- и любых других маяков для определения местоположения пилоту приходилось рассчитывать размеры исследуемой области, исходя из времени и скорости полета. Однажды, когда попутный ветер оказался сильнее, чем предсказывал прогноз, он облетел вверх и вниз всю полосу, подлежащую аэросъемке, и с чувством выполненного долга возвратился на базу. Он не мог знать, что каждый раз при заходе по ветру перелетал через границу и на сорок миль углублялся на территорию Зангаро. Когда пленку проявили, выяснилось, что он прихватил большой кусок лишней территории.

- Кто первым обнаружил это? Французская компания?- спросил Мэнсон.
- Нет, сэр. Они проявили пленку и передали нам без комментариев, как и было обговорено в контракте. Идентифицировать отснятые области должны были специалисты по аэрофотосъемке из нашего научного отдела. Они-то и обнаружили, что в конце каждого захода к югу была отснята полоска территории, не подлежащей обследованию. Поэтому они не стали заниматься этими картинками, короче, просто отложили их в сторону. Они увидели, что на этих снимках видна какая-то горная гряда, хотя в обследуемой области никаких гор не было. Потом один дотошный парень взглянул еще разок на отложенные снимки и обнаружил, что в холмистой области, чуть восточнее основной гряды, наблюдается отклонение в плотности и типе растительного покрова. Это такая штука, которую почти невозможно заметить с земли, а на снимке с высоты трех миль она выделяется как блюдце на биллиардном столе.
- Я знаю, как это делается,- пробурчал сэр Джеймс,- продолжай.
- Простите, сэр. Для меня это было новостью. Так или иначе, полдюжины фотографий были переданы кому-то из геофотолаборатории, и тот подтвердил, после увеличения, что растительный покров отличается от окружающего на довольно ограниченном участке, включающем небольшой холм около 1800 футов высотой, почти конической формы. Оба сектора составили отчеты и пошли к руководителю отдела топографии. Он заключил, что речь идет о районе Хрустальной горы, и что холм, скорее всего, та самая Хрустальная гора и есть. Отчет был отослан в отдел зарубежных контрактов, и Уиллоуби, начальник отдела, послал Брайанта договариваться о разрешении на разведку.
- Он не сказал мне об этом,- заметил Мэнсон, пересев за письменный стол.
- Он посылал докладную записку, сэр Джеймс. Она у меня здесь. В то время вы были в Канаде и должны были вернуться только через месяц. Он поясняет, что, на его взгляд, разведка в этой области дело весьма рискованное, но раз уж нам бесплатно достались результаты аэрофотосъемки и раз фотогеология подозревает, что должны быть определенные причины для изменения растительного покрова, расходы могут быть обоснованны. Помимо этого Уиллоуби считал, что будет полезно дать возможность этому парню, Брайанту, поработать разок в одиночку, набраться опыта. До этого он всегда сопровождал Уиллоуби.
- Это все?
- Почти. Брайант получил визу и уехал полгода назад. Он получил разрешение и вернулся три недели спустя. Четыре месяца тому назад наземная разведка согласилась снять недипломированного старателя-разведчика по имени Джек Малруни с буровых работ в Гане и послать на осмотр Хрустальной горы при условии, что затраты будут умеренными. Так и случилось. Три недели назад он вернулся с полутора тоннами образцов, которые с тех пор находятся в уотерфордской лаборатории.
- Достаточно подробно,- произнес сэр Джеймс Мэнсон после паузы.- Теперь скажи мне, на Совете об этом когда-нибудь говорилось?
- Нет, сэр,- голос Торпа был тверд.- Видимо, этот вопрос считался слишком мелким. Я просмотрел протоколы всех заседаний Совета за последний год, включая все записки и докладные, посланные членам Совета за тот же период. Никакого упоминания об этом факте. Финансирование всего предприятия, судя по всему, прошло по графе "Мелкие расходы". Оно не могло быть запланировано, потому что аэроснимки оказались у нас в руках в качестве подарка от французской фирмы и их незадачливого авиатора. Все произошло как-то само собой и так и не вышло на уровень Совета.

Джеймс Мэнсон кивнул с явным удовлетворением.

- Хорошо. Теперь Малруни. Насколько он умен?- Вместо ответа Торп протянул личное дело Джека Малруни из архива отдела кадров.
- Образования нет, но опыт громадный, сэр. Старый трудяга. Африканской закалки.

Мэнсон пролистал досье на Джека Малруни, пробежал глазами биографию и послужной список с тех самых пор, как он был принят на работу в компанию.

- Опыта ему не занимать, это точно,- проворчал Мэнсон.- Никогда не смотри свысока на старых африканских трудяг. Я сам начинал в Рэнде, на руднике. Малруни же так и остался на этом уровне. Не надо смеяться, приятель, такие люди очень полезны. И могут оказаться весьма догадливыми.

Он отправил Мартина Торпа и буркнул вполголоса:
- Теперь посмотрим, насколько догадливым окажется этот Малруни.

Нажал на кнопку селектора и обратился к мисс Кук.

- Малруни уже появился, мисс Кук?
- Да, сэр Джеймс, он ждет.
- Впустите его, пожалуйста.

Мэнсон был на полпути к двери, когда подчиненный вошел в кабинет. Он тепло поприветствовал его и провел к креслам, на которых сидел предыдущим вечером вместе с Брайантом. Пока не ушла мисс Кук, ее попросили приготовить кофе на двоих.

Привычка пить кофе была отмечена в досье Малруни.

Джек Малруни в кабинете на последнем этаже здания лондонской конторы выглядел так же нелепо как, скажем, Торп в зарослях джунглей. Руки неловко болтались из-под рукавов пиджака, и он, казалось, не знал куда их пристроить. Мокрые от дождя седые волосы прилипли к голове, на щеках виднелись свежие порезы после бритья. Впервые в жизни его вызвали к самому "деду", как он называл этого человека. Сэр Джеймс изо всех сил пытался завоевать его расположение.

Когда мисс Кук вошла с подносом, на котором кроме фарфоровых чашек уместился кофейник, кувшин со сливками, сахарница и стопка бисквитов из кондитерской "Фортнум и Мейсон", до ее ушей донеслись слова шефа, обращенные к ирландцу: "... в этом-то и дело, старина. У нас с вами есть то, чему никогда не научат этих молокососов в их колледжах. Для этого надо двадцать пять лет ломаться под землей, выгрызая проклятую руду бадьями."

Всегда приятно, когда тебя ценят по достоинству, и Джек Малруни не был исключением. Он весь сиял и согласно покачивал головой. Когда мисс Кук вышла, сэр Джеймс жестом указал на чашки.

- Посмотрите на них. Когда-то я пил из старой доброй кружки, а теперь мне приносят эти наперстки. Помню, как-то в Рэнде, в конце тридцатых, а ведь это было даже раньше, чем вы начинали...

Малруни просидел целый час. Вышел из кабинета с чувством, что "дед" все-таки замечательный мужик, что бы о нем ни плели злые языки. Сэр Джеймс Мэнсон решил, что Малруни прекрасный человек, во всяком случае в том, что касается работы, а она для него заключается в умении откалывать куски породы на горных склонах и не задавать лишних вопросов.

Перед отходом Малруни еще раз поделился своей точкой зрения.

- Там есть олово, сэр Джеймс. Готов жизнью поклясться. Единственный вопрос в том, можно ли его добыть сравнительно дешево.

Сэр Джеймс похлопал его по плечу.

- Об этом не волнуйтесь. Все станет ясно, когда поступит отчет из Уотфорда. И можете не беспокоиться, если окажется, что я смогу добыть хотя бы унцию металла и доставить на побережье ниже рыночной цены, он весь будет наш. Ну, а какие у вас планы? Куда теперь?
- Не знаю, сэр. У меня еще три дня до конца отпуска. Потом должен буду прибыть в контору.
- Хотите снова в путешествие?- расплылся в улыбке сэр Джеймс.
- Да, сэр. Честно говоря, я терпеть не могу этот город, погоду и все такое.
- Назад на солнышко тянет, а? Я слышал, что вы любите глухие места.
- Это верно. Там чувствуешь себя хозяином положения.
- Совершенно правильно,- улыбнулся Мэнсон.- Именно так. Я почти вам завидую. Нет, черт подери, просто завидую и все тут. Ладно, посмотрим, что можно будет сделать.

Через две минуты Джек Малруни ушел. Мэнсон велел мисс Кук отослать его личное дело обратно в архив, позвонил в бухгалтерию и велел выписать Малруни премию за особые заслуги в размере 1000 фунтов стерлингов, причем сделать так, чтобы он получил эти деньги до следующего понедельника, после чего позвонил в Управление георазведки.

- Какие экспедиции на сегодняшний день у вас планируются или только что отправлены?- спросил он безо всякой преамбулы.

Их было три. Одна - в удаленном районе на самом севере Кении, рядом с границей Сомали, где полуденное солнце печет настолько, что мозги вскипают, словно еда в кастрюле, ночной холод пробирает до того, что мозг в костях твердеет, леденея, как торос в Арктике, а в окрестных лесах промышляют бандиты.

Экспедиция планировалась надолго, почти на год. Двое из кандидатов уже пригрозили скорее уволиться, чем ехать туда на такой срок.

- Пошлите Малруни,- сказал сэр Джеймс и повесил трубку.

Он посмотрел на часы. Одиннадцать ровно. Взял со стола личное дело доктора Гордона Чалмерса, которое оставил для него Эндин предыдущим вечером.

Чалмерс с отличием закончил лондонский Горный колледж, который считается лучшим в своем роде во всем мире, хотя Уитуотерстренд и пытается оспаривать это утверждение. Он защитил диплом по геологии, а чуть позже по химии, и в возрасте двадцати пяти лет поступил в докторантуру. После пяти лет работы стипендиатом в колледже он поступил в научный сектор компании "Рио Тинто Цинк", а шесть лет назад "Мэн-Кон" откровенно переманил его оттуда на большую зарплату.

Последние четыре года он руководил научным подразделением компании, располагающимся на окраине Уотфорда в Хертсфордшире. С небольшой, как для паспорта, фотографии в деле хмуро смотрел человек лет около сорока с густой рыжей бородой. На нем был твидовый пиджак и красная рубашка. Узел дорогого галстука сдвинут набок.

В 11.35 зазвонил его личный телефон, и сэр Джеймс услышал в трубке характерный щелчок. Это значит, что звонили из уличного автомата. Монета проскочила в прорезь, и в трубке послышался голос Эндина. Он звонил с вокзала в Уотфорде.

Разговор занял две минуты. Когда Эндин закончил, Мэнсон удовлетворенно крякнул.

- Это полезно знать,- произнес он.- Теперь возвращайся в Лондон. У меня есть для тебя работа. Мне нужна исчерпывающая информация о республике Зангаро. Все, что возможно. Да, 3-а-н-г-а-р-о,- произнес он по буквам.- Начни с тех времен, когда ее открыли, и работай дальше. Мне нужна историческая, географическая справка, состояние экономики, уровень сельского хозяйства, горнодобывающей промышленности, если есть такая, политическая ситуация и общий уровень развития. Особое внимание удели периоду за десять лет до получения независимости и, главное, после. Я хочу знать все, что только возможно о президенте, его кабинете, парламенте, если он есть, административных органах, исполнительной, судебной власти и политических партиях. Три вещи важнее всех остальных. Первый вопрос - о степени вмешательства русских, китайцев и вообще о влиянии коммунистов на президента. Второе - никто, хоть отдаленно связанный с этой страной, не должен знать о том, что наводятся подобные справки, поэтому не вздумай туда отправляться лично; и последнее - ни при каких обстоятельствах не ссылайся на то, что ты из "Мэн-Кона". Смени имя. Понятно? Отчет нужен чем быстрее, тем лучше, но не позднее чем через десять дней. Получишь деньги в бухгалтерии по моему личному распоряжению и не болтай лишнего. Для других ты отправляешься в отпуск. Позже я тебе его компенсирую.

Мэнсон повесил трубку и по селектору передал Торпу очередные указания. Через три минуты Торп был на десятом этаже и положил на стол бумагу, которую пожелал видеть шеф.

Это была ксерокопия письма.
***

Доктор Гордон Чалмерс вышел из такси на углу Мургейт и расплатился с шофером. Он чувствовал себя неловко в темном костюме и пальто, но Пегги сказала, что для встречи и обеда с председателем Совета это просто необходимо.

Не доходя несколько ярдов до ступеней, ведущих ко входу в "Мэн-Кон Хауз", он уголком глаза заметил объявление на киоске торговца дневными выпусками "Ивнинг Ньюс" и "Ивнинг Стэндард". Текст плаката заставил его тяжело вздохнуть:

ПОСТРАДАВШИЕ ОТ ТАЛИДОМИДА РОДИТЕЛИ НЕ СДАЮТСЯ.

Он купил обе газеты. Короткая заметка была не на первой полосе, а на развороте.

В заметке тема, вынесенная в заголовок, раскрывалась подробнее. В статье говорилось, что после очередного затяжного раунда переговоров между представителями родителей 400 британских детей, родившихся десять лет назад с дефектами в результате действия талидомида, болеутоляющего средства, которое принимали матери во время беременности, и компанией, производившей лекарство, не достигнуто окончательного соглашения. Поэтому переговоры переносятся "на более поздний срок".

Гордон Чалмерс мысленно вернулся к дому, из которого выехал этим утром, к Пегги, жене, которой едва исполнилось тридцать, хотя по виду можно было дать все сорок, и Маргарет, безногой, однорукой Маргарет, ожидающей своего девятилетия, которой никак не обойтись в жизни без сложных протезов, без специально сконструированного дома, в котором они наконец-то поселились, хоть аренда и стоила ему целого состояния.

"На более поздний срок",- с горечью повторил он вслух и бросил газеты в урну. Последнее время он редко читал вечерние газеты. Предпочитал "Гардиан", "Прайвет Ай" и левую "Трибюн".

Наблюдая в течение почти десяти лет, как группа практически нищих родителей пытается выклянчить у могучего фармацевтического концерна жалкую компенсацию, Гордон Чалмерс начал испытывать в душе отвращение к представителям крупного капитала. Но спустя десять минут уже стоял перед одним из них, и далеко не самым последним.

Сэру Джеймсу Мэнсону не удалось усыпить бдительность Чалмерса, как в случае с Брайантом или Малруни. Ученый, крепко вцепившись в бокал с пивом, настороженно смотрел на него. Мэнсон быстро оценил ситуацию, и после того, как мисс Кук, подав виски, удалилась, перешел к делу.

- Полагаю, вы догадались почему я попросил вас прийти ко мне, доктор Чалмерс.
- Да, сэр Джеймс. Речь, видимо, идет о Хрустальной горе.
- Вот именно. Кстати, вы совершенно правильно поступили, прислав отчет мне лично в запечатанном конверте. Абсолютно правильно.

Чалмерс пожал плечами. Он сделал это потому, что, согласно правилам компании, все существенные результаты анализов должны направляться непосредственно председателю Совета директоров. Как только он выяснил, что содержится в образцах, началась обычная рутина.

- Разрешите мне задать вам два вопроса, на которые я хотел бы услышать обоснованные ответы,- сказал сэр Джеймс.- Вы абсолютно уверены в своем заключении? Нельзя ли иначе интерпретировать результаты анализа образцов?

Чалмерс не удивился и не обиделся. Он знал, что обыватели всегда с недовернем относятся к работе ученых, потому что она слишком далеко от черной магии и не может таким образом претендовать на истину. Он уже давным-давно отказался от неблагодарных попыток защищать приоритет своей науки.

- Абсолютно уверен. С одной стороны, существует много способов, позволяющих определить присутствие платины, и данные образцы прошли все эти тесты с неизменно положительным результатом. С другой стороны, я не только подверг каждый образец всем известным тестам, но и проделал это дважды. Теоретически можно предположить, что частицы металла попали в образцы со стороны, если речь идет о россыпи, но только не в тех случаях, когда металл содержится в самом теле скалы. Результаты отчета с научной точки зрения не могут быть оспорены.

Сэр Джеймс Мэнсон выслушал лекцию, почтительно склонив голову, и восхищенно закивал.

- Второй вопрос, сколько еще людей в вашей лаборатории знакомы с результатами анализа образцов из района Хрустальной горы?
- Ни один человек,- с уверенностью сказал Чалмерс.
- Ни один?- переспросил Мэнсон.- Будет вам. Кто-нибудь из наших ассистентов...

Чалмерс отхлебнул пива и отрицательно покачал головой.

- Сэр Джеймс, когда образцы поступили, их, как обычно, рассортировали и поместили в хранилище. В сопроводительной записке Малруни предполагалось наличие олова неизвестной концентрации. Так как это было обследование второстепенной важности, я поручил его свежему младшему помощнику. Не обладая достаточным опытом, он предположил, что надо искать только олово и ничего больше, и проделал необходимые исследования. Получив отрицательные результаты, он подозвал меня и показал их. Я предложил ему повторить анализы, и вновь результаты были отрицательными. Тут я прочел ему лекцию, что нельзя слепо доверять предположению старателя, и проделал дополнительные анализы. Они тоже не дали результатов. Лаборатория уже закрывалась, но я решил задержаться. Таким образом, в лаборатории никого не было, когда появились первые положительные результаты. К полуночи мне стало известно, что в гальке, собранной со дна ручья, из которой я использовал менее полфунта, содержится небольшое количество платины. После этого я закрыл лабораторию на ночь. На следующий день я перевел ассистента на другую работу и продолжил исследование самостоятельно. Там было 600 мешочков с гравием и галькой, 1500 фунтов сколов породы, более 300 образцов скалы, взятых в различных районах склона. По фотографиям Малруни я мог представить себе гору. Рассеянное месторождение присутствует повсеместно. Как я и отметил в своем отчете.

С оттенком вызова он осушил свой бокал. Сэр Джеймс Мэнсон продолжал кивать головой, глядя на ученого с мастерски наигранным благоговением.

- Просто уму непостижимо,- произнес он наконец.- Я понимаю насколько вы, ученые, стремитесь оставаться беспристрастными, не поддаваться чувствам, но мне кажется, что вас это должно было взволновать. Ведь речь может идти о новом мировом источнике платины. Вы знаете, как часто подобное случается с редкими металлами? Раз в десятилетие, если не один раз за всю жизнь...

На самом деле Чалмерса действительно вдохновило открытие, и в течение трех недель он работал до поздней ночи, чтобы проверить все до единого образцы породы с Хрустальной горы.

Но он никогда бы не признался в этом. Безразлично пожав плечами, он произнес:
- Несомненно, это принесет большой доход "Мэн-Кону".
- Не обязательно,- тихо ответил Джеймс Мэнсон, и этим он впервые за все время удивил Чалмерса.
- Нет? Но ведь этот громадное богатство!
- Богатство в земле, верно,- ответил сэр Джеймс, встав и подойдя к окну.- Но очень многое зависит от того, кому оно достанется, если вообще достанется кому-то. Видите ли, существует опасность, что его не извлекут еще долгие годы, или извлекут и припрячут. Разрешите мне обрисовать вам ситуацию, мой дорогой доктор...

Он обрисовывал доктору Чалмерсу ситуацию в течение тридцати минут, привлекая финансовые и политические соображения, в которых ученый никогда не был особенно силен.

- В результате,- резюмировал он,- весьма возможно, это богатство будет преподнесено на блюдечке советскому правительству, если мы сейчас же объявим о его существовании.

Доктор Чалмерс, который ничего особенного не имел против советского правительства, слегка пожал плечами.

- Факты упрямая вещь, мне не под силу изменить их, сэр Джеймс.

Брови Мэнсона в страхе взметнулись вверх.

- Боже праведный, доктор, конечно вы этого не можете.- Он с удивлением посмотрел на часы и воскликнул: - Почти час, вы должно быть проголодались! Я-то уж точно. Пойдемте, устроим небольшой перекус.

Он предполагал воспользоваться "роллс-ройсом", но после утреннего звонка Эндина из Уотфорда и информации от местного почтальона о постоянной подписке Чалмерса на "Трибюн" предпочел обыкновенное такси.
***

...

"Небольшой перекус" на поверку оказался паштетом из гусиной печенки, омлетом с трюфелями, тушеным зайцем под винным соусом и бисквитами со взбитыми сливками. Как и предполагал Мэнсон, Чалмерс, хоть и осуждал подобное расточительство, но не страдал отсутствием аппетита. И даже ему было не под силу изменить простые законы природы, по которым хорошая еда вызывает чувство сытости, довольства, благодушия и притупляет моральную бдительность. Мэнсон рассчитывал еще и на то, что густое красное вино застанет врасплох любителя пива, и две бутылки "Cote du Rhone" вдохновили Чалмерса на обсуждение близких ему проблем: работы, семьи, устройства мира.

Именно в тот момент, когда он начал рассказывать о семье и их новом доме, сэр Джеймс Мэнсон, напустив на себя соответствующий обстоятельствам скорбный вид, как бы невзначай вспомнил, что в прошлом году видел по телевидению интервью, взятое у Чалмерса на улице.

- Прошу простить меня,- сказал он,- я как-то не взял в толк раньше... то, что случилось с вашей девочкой... какая трагедия.

Чалмерс кивнул и уставился на салфетку. Сначала медленно, а потом все больше проникаясь доверием, он начал рассказывать своему шефу о Маргарет.

- Вы не сможете это понять,- вставил он по ходу рассказа.
- Я могу попытаться,- тихо сказал сэр Джеймс.- У меня ведь тоже есть дочь. Конечно, она старше.

Через десять минут в разговоре наступила пауза. Сэр Джеймс Мэнсон вытащил из внутреннего кармана сложенную вдвойне бумагу.

- Даже не знаю, как бы это сказать,- начал он с некоторым смущением,- но... в общем мне, как и всем остальным, известно, сколько времени и сил вы отдаете компании. Я знаю, что вам приходится долгие часы проводить на работе, а напряжение, связанное с этой личной драмой, не может не сказываться ни на вас, ни без сомнения, на миссис Чалмерс. Поэтому сегодня утром я передал это распоряжение в свой банк.

Он протянул Чалмерсу ксерокопию письма, и тот погрузился в чтение. Письмо было кратким и конкретным. Управляющему "Кауттс Бэнк" предписывалось каждый первый день месяца пересылать по почте пятнадцать банкнот, достоинством 10 фунтов каждая, доктору Гордону Чалмерсу, на его домашний адрес. Переводы должны производиться в течение десяти лет, если не поступит дополнительных распоряжений.

Чалмерс поднял глаза. На лице его хозяина застыло сосредоточенное выражение с легким налетом смущения.

- Спасибо,- мягко произнес Чалмерс.

Сэр Джеймс положил ему руку на локоть и слегка пожал.

- Больше не будем об этом. Выпейте коньяку.

По пути в контору Мэнсон предложил высадить Чалмерса у вокзала, откуда он может добраться до Уотфорда на поезде.

- Я должен вернуться в контору и что-то придумать с этим Зангаро и вашим отчетом,- сказал он.

Чалмерс смотрел из окна такси на поток машин, устремившихся из Лондона в конце пятницы.

- Что вы намерены с ним делать?- спросил он.
- Честно говоря, пока не знаю. Конечно, мне не хотелось бы давать ему ход. Жаль смотреть, как все уплывет в чужую страну, а так и будет, если ваш отчет попадет в Зангаро. Но что-то я рано или поздно должен буду им отослать.

Наступила еще одна долгая пауза, пока такси сворачивало на привокзальную площадь.

- Я могу чем-нибудь помочь?- спросил ученый.

Сэр Джеймс глубоко вздохнул.

- Да,- сказал он негромко.- Выбросьте образцы Малруни так же, как вы поступили бы с обычными камнями и песком. Полностью уничтожьте свои записи. Возьмите копию своего отчета и сделайте точно такую же с одним отличием - пусть там будет отражено, что анализы достоверно подтверждают наличие низкопроцентной оловянной руды, которую экономически невыгодно добывать. Сожгите оригинальную копию своего отчета. А после этого никогда не упоминайте о нем.

Такси остановилось, и поскольку никто из пассажиров не сдвинулся с места, водитель просунул нос сквозь окошко в защитном экране и обратился к сидящим на заднем сиденье:
- Приехали, командир.
- Клянусь честью,- прошептал сэр Джеймс Мэнсон.- Рано или поздно политическая ситуация может измениться, и, когда это случится, "Мэн-Кон" подаст заявку на концессию для разработки, в соответствии с принятыми в нашем бизнесе нормами.

Доктор Чалмерс выбрался из машины и посмотрел на своего хозяина, сидящего в дальнем углу салона.

- Не уверен, что смогу это сделать, сэр,- сказал он.- Мне нужно все обдумать.

Мэнсон кивнул.

- Конечно. Я понимаю, что просьба не из простых. А почему бы вам не обсудить этот вопрос с женой? Я уверен, что она во всем разберется.

После этого он захлопнул дверь и велел таксисту отвезти его в Сити.
***

Этим вечером сэр Джеймс ужинал с чиновником из Форин Офис[ФО - Форин Офис (Министерство иностранных дел)] и пригласил его в свой клуб. Это не был один из самых элитных аристократических клубов Лондона, ибо у Мэнсона не было намерения попытаться наскоком взять один из бастионов старого Истеблишмента и в результате оказаться забаллотированным.

Кроме того, у него просто не было времени, чтобы карабкаться по общественной лестнице, и не хватало терпения для общения с надутыми идиотами, которых встречаешь на самом верху, после того как туда взберешься. Светскую сторону жизни он доверил жене. Рыцарский титул вещь полезная, а от остального увольте.

Он презирал Адриана Гуля, которого считал педантичным болваном. Поэтому и пригласил его на ужин. И еще потому, что он работал в отделе экономической разведки ФО.

Много лет назад, когда деятельность его компании в Гане и Нигерии достигла определенного уровня, он согласился занять место в Комитете Сити по Западной Африке. Этот орган был и до сих пор является чем-то вроде профсоюза всех основных фирм, базирующихся в Лондоне и производящих операции в Западной Африке. Озабоченный вопросами торговли, а значит, и финансами, куда более, чем, например, Комитет по Восточной Африке, КЗА периодически производил обзор событий, как коммерческого, так и политического свойства, происходящих в Западной Африке. Частенько и те и другие были настолько тесно связаны друг с другом, что становились трудно отделимы друг от друга. Комитет подпитывал министерства иностранных дел и торговли предложениями по поводу того, что, по их мнению, соответствовало бы разумной политике в интересах Британии.

Сэр Джеймс сказал бы проще. Он сказал бы, что они существовали для того, чтобы говорить правительству, как себя вести в этой части мира, чтобы увеличить доходы. И был по-своему прав. Он сидел на заседаниях Комитета во время гражданской войны в Нигерии и слышал, как различные представители банков, шахт, нефтяных и торговых компаний высказывались за скорейший конец войны, что было синонимом быстрой победы правительственных войск.

Легко догадаться, что Комитет предложил правительству оказать поддержку Федералам, если те проявят стремление к победе, причем безотлагательной и при условии, что британские источники информации на местах смогут подтвердить это. После этого они сидели и смотрели, как правительство, по совету Форин Офис, развязывает очередную грандиозную нелепую африканскую авантюру. Вместо того, чтобы закончиться через полгода, она затянулась на два с половиной. А Гарольд Вильсон, как и подобает политику, скорее слетал бы на луну, чем признался, что его любимчики от его же имени наломали дров.

Мэнсон лишился солидных доходов с выведенных из строя шахт и из-за невозможности доставить продукцию на побережье в условиях непредсказуемой работы местных железных дорог в то время. Но Мак-Фадзин из компании "Шелл-БП" потерял куда больше на нефти.

Адриан Гуль в течение долгого времени осуществлял связь ФО с Комитетом. Теперь он сидел напротив Джеймса Мэнсона за столиком в укромном алькове: белоснежные манжеты торчат из-под рукавов на положенные дюйм с четвертью, на лице застыло напряженное выражение.

Мэнсон рассказал ему полуправду обо всем происходящем, полностью исключив упоминание о платине. Он ограничился оловом, правда, увеличив его количество. Имело бы смысл начать разработку, конечно, но он, честно говоря, побаивается слишком явной зависимости президента от русских советников.

Долевое участие в доходах зангарийского правительства сулит приличные поступления и, таким образом, ведет к укреплению существующей власти, но раз диктатор всего лишь марионетка в руках у русских, кому нужно укреплять его могущество?

Гуль все это переварил. На лице его возникло выражение глубокой сосредоточенности.

- Чертовски сложное решение,- произнес он сочувственно.- Я просто преклоняюсь перед вашим политическим чутьем. В настоящий момент Зангаро на грани банкротства, обстановка крайне неясная. Но если они разбогатеют... да, вы совершенно правы. Настоящая дилемма. Когда вы должны отослать им результаты анализов?
- Рано или поздно,- проворчал Мэнсон.- Вопрос в том, что же мне делать? Если они покажут отчет в русском посольстве, торговый советник тут же поймет, что залежи олова подлежат разработке. После этого возникнет вопрос о концессии на добычу. Она уплывет в чужие руки, диктатор будет благополучно богатеть, и, кто знает, какими проблемами это может грозить Западному миру? Мы остаемся с носом.

Гуль задумался.

- Я просто подумал, что надо бы поставить вас в известность, ребята,- сказал Мэнсон.
- Да, да, большое спасибо.- Гуль был погружен в себя.- Скажите,- наконец очнулся он,- что будет, если вы сократите количество содержания олова на тонну породы вполовину?
- Сократить наполовину?
- Да, поделить надвое. Представить цифру, составляющую ровно пятьдесят процентов от количества олова на тонну в ваших образцах?
- Ну, в таком случае, промышленная разработка олова станет экономически невыгодной.
- А сами образцы могли бы быть взяты в другом месте, скажем, в миле от того участка, где работали ваши люди?- спросил Гуль.
- Да. В принципе это возможно. Но мой разведчик обнаружил самые богатые по содержанию олова образцы.
- Но если бы он этого не сделал,- настаивал Гуль,- если бы он собрал образцы в миле от того места. Содержание металла могло бы сократиться наполовину?
- Да, могло бы. Вероятно, так и было бы, даже больше, чем вполовину, я думаю. Но ведь он работал там, где работал.
- Под наблюдением?- спросил Гуль.
- Нет. В одиночестве.
- Можно обнаружить следы его деятельности?
- Нет.- отвечал Мэнсон.- Отдельные сколы на камнях должны были давно зарасти травой. Кроме того, в этих местах никого не бывает. На многие мили кругом ни души.

Он прервался на минуту, чтобы закурить сигару.

- Знаете, Гуль, вы чертовски умный парень. Официант, еще бутылку коньяка, пожалуйста.

Они распрощались на ступеньках клуба в приподнятом настроении. Швейцар остановил такси, которое должно было отвезти Гуля к миссис Гуль в Холлэнд Парк.

- И последнее,- сказал чиновник из ФО, взявшись за ручку на дверце машины.- Никому больше ни слова об этом. Я составлю отчет в отделе, сугубо секретный, но, помимо того, все должно остаться строго между вами и нами, то есть ФО.
- Конечно,- заверил Мэнсон.
- Я очень благодарен за то, что вы сочли возможным рассказать мне все это. Вы даже представить себе не можете, насколько легче работать, с экономической точки зрения, когда мы в курсе происходящего. Я буду потихоньку приглядывать за Зангаро и как только наметятся перемены на политической сцене, вы первый об этом узнаете. Спокойной ночи.

Сэр Джеймс проводил глазами такси и знаком подозвал свой "роллс-ройс", ожидающий неподалеку.

"Вы первый об этом узнаете,- передразнил он.- В этом ты чертовски прав, мой мальчик. Потому, что я сам все это заварю".

Он наклонился к переднему окошку и обратился к сидящему за рулем шоферу:
- Если бы от таких мелких засранцев зависело в былые времена построение нашей империи, Крэддок, мы сейчас готовились бы к тому, чтобы колонизировать остров Уайт.
- Вы совершенно правы, сэр Джеймс,- согласился Крэддок.

Когда хозяин устроился на заднем сиденье, шофер приоткрыл оконце в перегородке.

- Глостершир, сэр Джеймс?
- Глостершир, Крэддок.

И снова заморосил дождь, когда блестящий лимузин, прокатив со свистом по Пикадилли, завернул на Парк Лейн в сторону шоссе А40 и Уэст Кантри, унеся сэра Джеймса Мэнсона в особняк с десятью спальнями, приобретенный для него благодарной компанией три года назад за 250000 фунтов стерлингов. Там же находились его жена и девятнадцатилетняя дочь, но их он приобрел себе сам.
***

Час спустя Гордон Чалмерс лежал рядом с женой, измученный и злой. Скандал продолжался уже два часа кряду. Пегги Чалмерс лежала на спине, уставившись в потолок.

- Я не могу это сделать,- в сотый раз повторял Чалмерс.- Я не могу так просто пойти и фальсифицировать данные анализов только для того, чтобы помочь этому подлому Джеймсу Мэнсону заграбастать еще больше денег.

Наступила томительная тишина. Они уже много раз говорили на эту тему с тех пор, как Пегги прочла письмо Мэнсона своему банкиру и узнала от мужа, на каких условиях им предоставляются гарантии безбедного существования в будущем.

- О чем разговор?- тихо произнесла она в темноте рядом с ним.- Когда уже все обговорено и сделано, о чем еще говорить? Достанется эта концессия ему, или русским, или вообще никому не достанется. Поднимется цена или упадет. О чем разговор? О каких-то камнях и пылинках металла.

Пегги Чалмерс повернулась и легла головой на грудь мужа, вглядываясь в темные очертания его лица. За окном ночной ветер шелестел ветвями старого вяза, рядом с которым они выстроили новый дом со специальными приспособлениями для своей дочери-калеки.

Когда Пегги снова заговорила, в ее голосе звучал страстный порыв:
- Но Маргарет не кусок камня, а я не металлическая пыль. Нам нужны деньги, Гордон, нужны сейчас и еще десять лет будут нужны не меньше. Прошу, дорогой, умоляю, хоть раз в жизни оставь идею написать разоблачительное письмо в "Трибюн" или в "Прайвет Ай" и сделай так, как он просит.

Гордон Чалмерс не сводил глаз с бледной полоски между занавесками, чуть растворенными, чтобы пропустить немного свежего воздуха от окна.

- Хорошо,- наконец сказал он.
- Ты это сделаешь?- спросила она.
- Да, черт подери, сделаю.
- Ты обещаешь, дорогой? Ты даешь мне слово?

Снова наступила долгая пауза.

- Даю слово,- тихо прозвучало в темноте рядом с ней.

Она уткнулась лицом в его волосатую грудь.

- Спасибо, родной. Не волнуйся. Пожалуйста, не переживай. Через месяц все забудется. Вот увидишь.

Через десять минут она спала, вымотанная после тяжелой ежевечерней процедуры купанья и укладывания дочери и непривычной ссоры с мужем. Гордон Чалмерс продолжал не отрываясь вглядываться в темноту.

- Они всегда выигрывают,- тихо произнес он через некоторое время с горечью.- Эти ублюдки всегда побеждают, черт бы их побрал.
***

На следующий день, в субботу, он заехал в расположенную в пяти милях от дома лабораторию и написал совершенно новый отчет для республики Зангаро. После этого сжег свои записи и копию старого отчета, отнес все образцы породы в специальный бак для отходов, откуда местная строительная фирма забирала их для переработки и посыпания садовых дорожек. Запечатал новый отчет в конверт и отослал заказным письмом на имя сэра Джеймса Мэнсона в управление компании, после чего отправился домой и попытался забыть об этом.

В понедельник отчет поступил в Лондон, и указания по поводу Чалмерса были отправлены банкиру. Отчет был передан в отдел зарубежных контрактов, для прочтения Уиллоуби и Брайанту. После этого Брайанту предлагалось на следующий день выехать в Кларенс и передать отчет министру природных ресурсов. К отчету прилагалось письмо от компании с выражением надлежащего сожаления.

Вечером во вторник Ричард Брайант оказался в первом корпусе лондонского аэропорта "Хитроу", в ожидании рейса компании БЕА до Парижа, где ему предстояло, получить соответствующую визу и пересесть на самолет компании "Эр Африк". В пятистах ярдах от него, в третьем корпусе аэропорта, Джек Малруни, подхватив сумку, направлялся от стойки паспортного контроля к посадке в самолет компании БОАК, вылетающий ночным рейсом в Найроби. Он не был расстроен.

Лондон ему успел надоесть. Впереди была Кения, солнце, джунгли и призрак удачи.

К концу недели только два человека знали, что на самом деле скрывается в недрах Хрустальной горы. Один дал слово жене никогда не раскрывать тайну, а второй планировал свой следующий ход.

ГЛАВА 4
Саймон Эндин вошел в кабинет сэра Джеймса Мэнсона с пухлой папкой, в которой находился его стостраничный отчет по республике Зангаро вместе с набором фотографий и несколькими картами. Он объяснил своему шефу с чем пожаловал, и Мэнсон одобрительно кивнул.

- Пока ты собирал материал, никто не догадался кто ты и на кого работаешь?- спросил он.
- Нет, сэр Джеймс, я использовал псевдоним, и никто ни разу не заинтересовался моей персоной.
- И никому в Зангаро не стало известно, что о них собирают сведения?
- Нет. Я пользовался существующими архивными материалами, хоть и немногочисленными, работал в библиотеках здесь и в Европе, просматривал обычные статьи и один туристический справочник, напечатанный в самой Зангаро, хотя это остатки от колониальных дней, и он на пять лет устарел. Я повсюду заявлял, что собираю информацию для диссертации по общему положению Африки в колониальный и постколониальный периоды. Никаких подозрении просто не могло возникнуть.
- Хорошо,- сказал Мэнсон,- Я прочту отчет позднее. А сейчас перечисли мне основные факты.

Вместо ответа Эндин достал из папки одну из карт и разложил ее на столе. На ней был изображен участок африканского побережья вместе с Зангаро, которая была помечена кружком.

- Как видите, сэр Джеймс, страна представляет собой нечто вроде присоска к берегу, анклава, с севера и востока граничащего с одной республикой, а с юга, на коротком участке границы, с другой. С западной стороны - берег моря. Она имеет форму спичечного коробка, короткой стороной обращенного к морю, а длинными гранями уходящего в глубь континента. Границы были проведены совершенно произвольно во времена старой колониальной грызни за Африку и представляют собой просто линии на географической карте. На самой территории по сути не существует никаких границ и, благодаря почти полному отсутствию дорог, есть только один пограничный пункт - здесь, на дороге, ведущей на север в соседнюю страну. Весь наземный транспорт при въезде и выезде из страны перемещается вдоль этой дороги.

Сэр Джеймс Мэнсон внимательно осмотрел анклав на карте и пробурчал:
- А как же восточная и южная границы?
- Никаких дорог, сэр. Ни въедешь, ни выедешь, если не пробираться сквозь джунгли, но в большинстве случаев там непроходимые заросли. Площадь страны составляет 7000 квадратных миль, около семидесяти - вдоль побережья и сотня - вглубь континента. Столица, Кларенс, названная так по имени капитана, который впервые высадился здесь двести лет назад, чтобы пополнить запасы пресной воды, расположена в самом центре побережья, в тридцати милях от северной и южной границ. За столицей находится узкая полоска прибрежной равнины, единственная область в стране, используемая для земледелия, если не считать небольших прогалин в джунглях, используемых туземцами. За равниной протекает река Зангаро, потом начинаются отроги Хрустальных гор, сами горы и за ними - на многие мили непроходимые джунгли вплоть до самой восточной границы.
- А как обстоит дело с другими средствами коммуникации?- спросил Мэнсон.
- Дорог практически нет,- продолжал Эндин.- Река Зангаро течет от северной границы вдоль берега, недалеко от него, пересекая почти всю страну и впадая в море у самой южной границы. В устье реки расположено несколько молов и пара хижин, которые представляют собой маленький порт для экспорта древесины. О верфи даже речи нет, а сам вывоз леса заглох после получения независимости. Река Зангаро течет с севера на юг вдоль побережья, сворачивая к морю через шестьдесят миль, по сути делит республику на две части, полоску прибрежной равнины справа от реки, которая заканчивается заросшими камышом болотами, из-за чего к берегу невозможно пристать даже на небольшом рыбацком катере, и внутреннюю часть страны по другую сторону реки. К востоку от реки расположены горы, а за ними центральная область. По реке можно было бы пускать баржи, но в этом никто не заинтересован. В республике, расположенной севернее, на берегу - современная столица с глубоководной гаванью, в то время как устье Зангаро занесено илом.
- А экспорт леса? Каким образом он осуществляется?

Эндин достал из папки крупномасштабную карту республики и положил на стол. Карандашом указал место на юге страны, где находилось устье реки Зангаро.

- Лес валили на севере страны, вдоль берегов реки или на западных отрогах гор. Там и до сих пор сохранился хороший лес, но после получения независимости это никого не интересует. Бревна сплавлялись вниз по реке и в устье накапливались. Грузовые суда вставали на якорь недалеко от берега, и связанные в плоты бревна подтаскивали к ним буксирами. Потом они сами поднимали лес наверх своими кранами. Все это делалось в незначительных масштабах.

Мэнсон внимательно разглядывал крупномасштабную карту, на которой уместился весь участок побережья длиной в семьдесят миль, река, текущая почти параллельно морскому берегу, участок земли вдоль реки, шириной в двадцать миль, узкая полоска непроходимых болот, протянувшаяся вдоль всего берега моря и цепочка гор на другом берегу реки. Он отметил и Хрустальную гору, но не стал упоминать ее.

- А как насчет главных дорог? Должны же быть хоть какие-то дороги.

Эндин с жаром приступил к пояснениям.

- Столица расположена на дальнем конце небольшого, вытянутого в сторону моря кургузого полуострова в центре побережья. Здесь есть небольшой порт, единственный настоящий порт на всю страну. От столицы вдоль полуострова и дальше вглубь страны на шесть миль к востоку идет одна дорога. Затем дорога разветвляется. Одна уходит направо, к югу. На протяжении семи миль она покрыта битумом, потом становится грунтовой на следующие двадцать миль, пока не упирается в устье Зангаро. Другая дорога идет налево от перекрестья, к северу, по долине на западном берегу реки, к северной границе. Здесь расположен пограничный пункт, на котором орудует дюжина сонных продажных солдат. Двое путешественников рассказывали мне, что они не умеют читать, поэтому все равно не способны понять, есть в паспорте виза или нет. Так что достаточно просто всучить им пару монет, и они тебя пропустят.

- А дорога, которая ведет в центральную часть?- спросил сэр Джеймс.

Эндин показал пальцем.

- Она такая неприметная, что даже не помечена на карте. На самом деле, если вы повернете на перекрестке на север и проедете десять миль направо, будет отходить дорога в сторону гор. Она пересекает оставшуюся часть равнины и реку Зангаро, через которую перекинут утлый деревянный мост.
- Значит, этот мост - единственное связующее звено между двумя частями страны по разные стороны реки?- спросил с удивлением Мэнсон.

Эндин пожал плечами.

- Это единственное место, где можно переправиться на другой берег реки на машине. Но в стране очень мало машин.

Туземцы переплывают Зангаро на каноэ.

Мэнсон сменил тему, хотя глаза его продолжали сверлить карту.

- А что за племена там живут?- спросил он.
- Два племени,- сказал Эндин.- К востоку от реки и на всей центральной территории, вплоть до границы, находится страна Винду. Кстати, не меньше туземцев племени Винду живет и по другую сторону восточной границы страны. Я уже говорил, что границы были проведены произвольно. Винду находятся практически в каменном веке. Они крайне редко пересекают реку, если вообще покидают свои джунгли. Равнина к западу от реки, вплоть до берега моря, включая полуостров, на котором расположилась столица - территория племени Кайа. Они ненавидят Винду и наоборот.
- Население?
- Во внутренней части страны практически не поддается учету. Официально считается, что во всей стране проживает 220000 человек. Из них 30000 Кайа и около 190000 Винду. Но числа весьма приблизительны, кроме, может быть, того, что касается Кайа, которых сосчитать легче.
- А как же, черт подери, они вообще устраивают выборы?- спросил Мэнсон.
- Это остается неразрешимой загадкой творца,- сказал Эндин.- Сплошная профанация. Половина туземцев вообще не знает, что такое выборы и за кого они голосуют.
- Как обстоят дела с экономикой?
- От нее практически ничего не осталось,- ответил Эндин.- Страна Винду ничего не производит. Люди в основном живут на том, что могут вырастить на маленьких, вырубленных в джунглях делянках батата и маниоки, которые целиком обслуживаются женщинами, выполняющими там всю работу, хотя делать им приходится не так уж много. Если им прилично заплатить, они могут поднести вещи. Мужчины охотятся. Дети страдают от малярии, трахомы, дизентерии и рахита. На прибрежной равнине в колониальные времена были плантации низкокачественного какао, кофе, хлопка и бананов. Ими владели и их поддерживали белые, используя местную рабочую силу. Продукция была не высшего качества, но ее оказывалось достаточно, с учетом постоянных торговых партнеров в Европе и присмотру колониальных властей, чтобы зарабатывать немного твердой валюты и оплачивать минимальные поставки по импорту. После независимости плантации были национализированы президентом, который выгнал белых, а их участки раздал бездельникам - то есть своим товарищам по партии. Сейчас плантации пришли в запустение, почти полностью заросли сорняками.
- Есть конкретные цифры?
- Да, сэр. За последний год перед провозглашением независимости полный объем производства какао, а это был основной продукт сельского хозяйства, составил 30000 тонн. В прошлом году была собрана тысяча тонн, но и на нее покупателей не нашлось. Урожай по сей день гниет на земле.
- А остальное: кофе, хлопок, бананы?
- Бананы и кофе выродились сами собой из-за отсутствия ухода. Хлопковые посевы поразил мор, а инсектицидов не нашлось.
- Какова экономическая ситуация на сегодняшний день?
- Полный развал. Банкротство, деньги - ничего не стоящие бумажки, экспорт упал практически до нуля и ни у кого не возникает желания способствовать импорту. Поступала безвозмездная помощь от ООН, от русских и бывших владельцев колоний, но так как правительство неизменно продает подарки на стороне и прикарманивает наличные, даже эти источники помощи прикрылись.
- Настоящая банановая республика, а?- пробормотал сэр Джеймс.
- Во всех смыслах. Коррупция, разбой, жестокость. Акватория вблизи побережья богата рыбой, но они не могут ее ловить. Два рыболовецких судна, которые у них есть, ходили под командованием белых шкиперов. Одного из них избили хулиганствующие солдаты, после чего оба покинули страну. Моторы судов проржавели, и их бросили на произвол судьбы. Теперь местное население страдает от недостатка протеина. Коз и кур у них недостаточно, чтобы восполнить дефицит.
- А что с медициной?
- В Кларенсе есть госпиталь, работающий под эгидой Объединенных Нации. Это - единственная больница в стране.
- Врачи?
- Среди зангарийцев было два дипломированных врача. Одного арестовали, и он умер в тюрьме. Другой сбежал. Миссионеров президент выгнал из страны, как носителей вредного влияния. В основном среди них были врачи, помимо священников и монахов. Монашки занимались раньше обучением медсестер, но их также изгнали.
- Сколько в стране европейцев?
- В центральной части, вероятно, ни одного. На прибрежной равнине работает пара агрономов и техников, присланных ООН. В столице около сорока дипломатов, двадцать из них - в русском посольстве, а остальные распределены между французским, швейцарским, американским, западногерманским, восточногерманским и китайским посольствами, если считать китайцев белыми. Кроме них, около пяти человек персонала в больнице Объединенных Наций, еще пять технических работников, обслуживающих электростанцию, контрольную башню аэропорта, водопровод и так далее. Помимо этого, должно быть, около пятидесяти торговцев, менеджеров, бизнесменов, которые задержались в надежде на перемены к лучшему. Кстати, полтора месяца назад была потасовка, во время которой один из основных специалистов был избит до полусмерти. Тогда пятеро технических работников пригрозили покинуть страну и укрылись на территории своих посольств. Возможно, что они уже разъехались по домам, в таком случае водопровод, электроснабжение и службы аэропорта скоро выйдут из строя.
- Где расположен аэропорт?
- Здесь, в основании полуострова, за столицей. Он не отвечает международным стандартам, поэтому, если вы хотите добраться сюда по воздуху, вам придется сначала долететь на самолете компании "Эр Африк" сюда, в республику, расположенную севернее, и пересесть на маленький двухмоторный самолет, который летает оттуда в Кларенс три раза в неделю. Летной концессией владеет французская фирма, хотя сегодня она вряд ли оправдывает себя экономически.
- Кто относится к друзьям республики, выражаясь дипломатическим языком?

Эндин покачал головой.
- У них нет друзей. Никто в этом не заинтересован, слишком ненадежно. Даже Организация Африканского Единства стыдливо обходит молчанием эту тему. Там все настолько неясно, что они предпочитают молчать. Журналисты туда не ездят, поэтому и в прессе о них не упоминают. Правительство так откровенно ненавидит белых, что никому неохота посылать туда своих сотрудников с какой бы то ни было целью. Никто не вкладывает капитал, потому, что нет ни малейшей гарантии, что в один прекрасный момент, какой-нибудь Том, Дик или Гарри с партийным значком в петлице не конфискует все подчистую. У них есть юношеская лига партии, которая занимается тем, что бьет всех, кого ни попадя, поэтому люди живут в постоянном страхе.
- А что русские?
- У них самое многочисленное представительство, и они, вероятно, оказывают на президента определенное влияние в вопросах внешней политики, в которой тот ни бельмеса не смыслит. Его основные советники - получившие образование в Москве зангарийцы, хотя сам он в Москве не учился.
- Обладает эта страна хоть каким-то потенциалом?- спросил сэр Джеймс.

Эндин утвердительно склонил голову.
- Я полагаю, что при надлежащем старании и руководстве потенциала страны хватит, чтобы поддержать благосостояние народа на вполне приличном уровне. Население малочисленно, а потребности так низки, что они могли бы полностью обеспечить себя питанием, одеждой, всем необходимым для создания крепкой экономической основы на месте, включая небольшое количество твердой валюты для вынужденных дополнительных затрат. Это можно было бы сделать, но, в любом случае, потребности настолько ничтожны, что фонды помощи и благотворительные организации могли бы обеспечить страну всем необходимым, если бы на их сотрудников не нападали, оборудование не ломали и не разворовывали, а посылки с гуманитарной помощью не уплывали бы на черный рынок, чтобы пополнить личные счета правителей.
- Ты сказал, что Винду неважные работники, а как Кайа?
- Ничуть не лучше,- сказал Эндин.- Целый день греются на солнышке или прячутся в кустах, если что-то покажется им подозрительным. Их плодородная равнина всегда давала им достаточно, чтобы прокормиться, поэтому они рады тому что есть.
- А кто же тогда работал на плантациях в колониальное время?
- Колониальные власти завезли отовсюду 20000 черных рабочих. Они обустроились и до сих пор живут там. Вместе с членами семей их около 50000. Но те же колониальные власти никогда не давали им право голоса, поэтому они не принимали участия в голосовании при независимости. Если могут найти хоть какую-нибудь работу, то работают и сейчас.
- Где они живут?- спросил Мэнсон.
- Около 15000 все еще живут в своих бараках на территории плантаций, хотя там уже практически нечего делать, так как вся техника вышла из строя. Остальные потянулись поближе к Кларенсу и зарабатывают на жизнь чем придется. Они обитают в убогих поселках, разбросанных вдоль дороги, на задворках столицы, по пути в аэропорт.
Долгие пять минут сэр Джеймс Мэнсон сосредоточенно глядел на карту, усиленно размышляя о горе, о сумасшедшем президенте, о кружке обученных в Москве советников и о русском посольстве. В конце концов он вздохнул.
- До чего же мерзкая дыра.
- Это еще мягко сказано,- отозвался Эндин.- У них до сих пор существует ритуал публичной казни перед толпой, которую сгоняют на главную площадь. Человека разрубают на куски при помощи мачете. Тот еще народец.
- И кто же конкретно устроил этот рай земной?

Вместо ответа Эндин извлек из папки фотографию и положил ее на карту.

На сэра Джеймса смотрел африканец средних лет, в обтянутом шелком цилиндре, черном сюртуке и мешковатых брюках.

Очевидно, это был день приведения к присяге, ибо на заднем фоне было видно несколько представителей колониальных властей, стоящих рядком на ступенях внушительного здания.

Удлиненное и худое лицо под блестящим черным шелком цилиндра с глубокими складками от крыльев носа. Концы губ оттянуты книзу, придавая лицу выражение крайнего недовольства. Но глаза привлекали внимание. Они горели характерным блеском, столь часто встречающимся у фанатиков.

- Вот этот человек,- произнес Эндин.- Безумный, как бешеный пес, и мерзкий, как гремучая змея. Западно-африканский Папа Док. Обладатель магической силы, общающийся с духами, освободитель от белого ига, спаситель своего народа, мошенник, грабитель, глава полиции, лично пытающий подозреваемых, специалист по выбиванию признаний, слушатель голосов от Всевышнего, наблюдатель видений, Повелитель всего и вся, Его Высокопревосходительство Президент Жан Кимба.

Сэр Джеймс Мэнсон задержал взгляд на лице человека, который, сам того не зная, имел в своем распоряжении запасы платины, ценой в десять миллиардов долларов.

"Интересно,- подумал он,- заметит ли мир его исчезновение?"

Вслух он не произнес ни слова, но после беседы с Эндином решил, что приступит к организации этого события.

Шесть лет тому назад колониальная держава, владеющая анклавом, получившим ныне название Зангаро, учитывая давление мировой общественности, решила предоставить колонии независимость. Среди населения, совершенно неискушенного в самоуправлении, была проведена спешная разъяснительная работа, и на следующий год были назначены всеобщие выборы и торжественное провозглашение независимости.

В полной неразберихе откуда-то возникло пять политических партий. Две из них были чисто племенного толка, одна обещала блюсти интересы Винду, другая - Кайа. Остальные три партии разделились по политическим платформам и претендовали на заботу о всем народе, независимо от племенной принадлежности.

Одна из этих партий была консервативной группировкой, возглавляемой человеком, занимавшим достаточно высокое положение при колонизаторах и пользующимся их откровенной любовью. Он утверждал, что будет продолжать поддерживать тесные связи с бывшей метрополией, которая, помимо всего прочего, гарантировала содержание местных бумажных денег и покупку экспортной продукции. Вторая партия была центристской, малочисленной и слабой, во главе которой стоял интеллектуал, профессор, получивший образование в Европе.

Третья партия - радикальная - возглавлялась человеком, несколько раз сидевшим в тюрьме по политическим мотивам. Это и был Жан Кимба.

Задолго до выборов два его помощника, с которыми во время их обучения в Европе вошли в контакт русские, заметив их присутствие в колонне уличных демонстрантов против колониальной политики, и, которые согласились на стипендии в московском Университете дружбы народов им.П.Лумумбы, где им предлагалось закончить образование, тайком покинули Зангаро и улетели в Европу. Так они встретились с эмиссарами из Москвы и, в результате переговоров, получили деньги и существенные советы весьма практического свойства.

При помощи денег Кимба и его сообщники сформировали политические отряды из головорезов, нанятых в племени Винду, без участия представителей сравнительно малочисленного рода Кайа. В удаленных от надзора полиции районах центральной части страны политические отряды приступили к работе.

Несколько представителей конкурирующих партий мгновенно исчезли без следа, а отряды наведались ко всем вождям кланов племени Винду.

...

...

После нескольких сжиганий живьем и выдавливания глаз вожди кланов наконец поняли, что от них требуется. Когда подоспело время выборов, следуя простой, но эффективной логике, что надо делать так, как велит сильный человек, способный отобрать у тебя то, что ты имеешь, и не обращать внимания или высмеивать слабого и беспомощного, вожди приказали своим людям голосовать за Кимбу. Он победил благодаря численному большинству Винду, и число голосов, отданных за него, с лихвой перекрыло все голоса Кайа и оппозиции вместе взятые.

Этому способствовал еще и тот факт, что количество Винду было завышено почти вдвое в результате давления на вождей, чтобы те заявили о большем числе жителей в их деревнях, чем на самом деле. Примитивный подсчет избирателей колониальными чиновниками основывался на устных заверениях вождей деревень о количестве проживающих там жителей.

Колониальные власти наломали дров. Достаточно было, вырвав листок из французской книжки, с важным видом зачитать результаты выборов, по которым выходило бы, что их проколониальный протеже выиграл. После этого быстренько подписать договор о ненападении, дающий возможность роте белых десантников навеки обеспечить правление выгодного Западу президента. Вместо этого они позволили победить своему злейшему врагу. Через месяц после выборов Жан Кимба был введен в должность первого президента Зангаро.

Все, что произошло позже, следовало традиционному сюжету.

Остальные четыре партии были запрещены, как "призывающие к расколу", а позже лидеры этих партий были арестованы по сфабрикованным обвинениям. Они умерли в тюрьме под пытками после того, как передали свои партийные фонды освободителю, то есть Кимбе. Колониальная армия и полиция были распущены, как только появилось некое подобие местной армии, составленной исключительно из представителей племени Винду.

Солдаты племени Кайа, которые составляли костяк жандармерии прежде, были тогда же распущены и отправлены по домам в специально вызванных для этого грузовиках. Выехав из столицы, шесть грузовиков направились в укромное место на берегу реки Зангаро, где по ним был открыт автоматный огонь. С получившими воинскую выучку солдатами Кайа было покончено.

В столице прежним сотрудникам полиции и таможни, в основном Кайа, было разрешено оставаться на своих местах, но при этом предписывалось разрядить оружие и сдать боеприпасы.

Власть перешла к армии Винду, и началось царство террора. Для того, чтобы достигнуть его, потребовалось полтора года.

Началась конфискация поместий, имущества, предприятий колонистов, и экономика уверенно покатилась вниз. Среди Винду не было ни одного человека, подготовленного достаточно для того, чтобы руководить теми немногими доставшимися республике предприятиями, хотя бы с самой умеренной эффективностью, а поместья с неизбежностью раздавались сторонникам партии Кимбы. Когда колонисты покинули страну, прибыли присланные ООН несколько технических сотрудников, чтобы обслуживать основные объекты, но, увидев в стране такой сумбур, большинство из них рано или поздно обратились с просьбами к своим правительствам поскорее отозвать их.

После некоторых непродолжительных, но показательных террористических акций вконец запуганные Кайа были окончательно прижаты к ногтю и даже на другом берегу реки, в стране Винду, были для примера убиты несколько вождей, лепетавших что-то о предвыборных обещаниях. После этого Винду просто пожали плечами и ушли обратно в свои джунгли. То, что происходило в столице, их никогда не касалось, поэтому они имели право пожимать плечами. Кимба и группа его приспешников, опираясь на армию Винду и на непредсказуемых и крайне опасных юнцов, которые организовали молодежное крыло партии, продолжали править из Кларенса, ориентируясь исключительно на личную выгоду и доходы.

Одним из способов добывания последних был рэкет. В докладе Саймона Эндина было документальное подтверждение факта, когда расстроенный непоступлением на свой счет доли дохода от какого-то предприятия Кимба арестовал представителя компании - европейца, посадил в тюрьму и отослал с нарочным письмо его жене, где предупреждал, что она будет получать по почте ногти, пальцы и уши своего супруга, если не заплатит выкуп.

Записка от арестованного мужа подтверждала это, и бедной женщине пришлось раздобыть необходимые полмиллиона долларов у деловых партнеров мужа и отдать их. Человека выпустили, но его правительство, запуганное возможной реакцией стран черной Африки в ООН, предложило ему не распространяться по этому поводу. Пресса так ничего и не узнала. В другой раз два выходца из прежней метрополии были арестованы и избиты в бывших колониальных полицейских бараках, которые были преобразованы в армейские казармы. Их освободили после того, как министру юстиции была выплачена солидная сумма, часть которой, видимо, отошла Кимбе. Их проступок состоял в том, что они осмелились не поклониться, когда мимо проезжала машина Кимбы.

В последующие пять лет после провозглашения независимости вся предполагаемая оппозиция Кимбы была либо уничтожена, либо выслана за пределы страны. И последним еще повезло. В результате в республике не осталось врачей, инженеров или других квалифицированных специалистов. Их и вначале-то было немного, но Кимба в каждом образованном человеке усматривал возможного оппонента.

За годы в нем развился комплекс страха перед покушением, и он никогда не выезжал за пределы страны. Он редко покидал дворец и когда это делал, то только в сопровождении внушительного эскорта. Все имеющееся на руках населения оружие, включая охотничьи ружья, было выявлено и конфисковано, что способствовало дефициту протеина в пищевых продуктах. Импорт патронов и черного пороха был приостановлен, поэтому охотникам Винду, наведывающимся изредка на побережье из джунглей, чтобы купить пороха для охоты на дичь, приходилось возвращаться домой с пустыми руками и вешать свои бесполезные двустволки на стены хижин. В пределах города запрещалось даже ношение мачете. Нарушение этих правил каралось смертной казнью.

После того, как он наконец переварил длинный отчет, просмотрел фотографии столицы, дворца Кимбы и изучил карты, сэр Джеймс Мэнсон снова послал за Саймоном Эндином.

Последнего весьма заинтриговал неожиданный интерес шефа к далекой республике, и он поинтересовался у Мартина Торпа, сидящего в соседнем кабинете на девятом этаже, что бы это могло значить. Торп только ухмыльнулся и почесал за ухом.

Торп тоже не был уверен, но ему казалось, что он знал причину. Оба сотрудника прекрасно понимали, что не стоит задавать лишних вопросов, когда в голове хозяина возникает идея и требуется дополнительная информация.

Когда Эндин явился к Мэнсону на следующее утро, тот стоял в любимой позе у широкого окна своего начальственного кабинета и смотрел вниз на улицу, где пигмеи спешили по своим делам.

- Есть две вещи, о которых мне хотелось бы знать подробнее, Саймон,- начал без лишних слов сэр Джеймс Мэнсон и прошел к письменному столу, на котором лежал отчет Эндина.- Ты упоминаешь здесь потасовку в столице, которая имела место полтора-два месяца назад. Я слышал другую версию происшедшего от человека, который был на месте. Он упоминал слухи о попытке покушения на Кимбу. В чем там было дело?

Эндин почувствовал облегчение. У него были сведения из его собственных источников, но он посчитал их слишком незначительными, чтобы включить в отчет.

- Каждый раз, когда президенту приснится дурной сон, начинаются аресты, и распускаются слухи о покушении на его персону,- сказал Эндин.- Обычно это значит, что ему надо найти оправдание для чьего-либо ареста и казни. В данном случае, в конце января, речь шла о командующем армией, полковнике Боби. Мне конфиденциально сообщили, что на самом деле они повздорили из-за того, что Кимбе показалось недостаточной его доля в крупном куше, который сорвал Боби. В столицу пришел корабль с грузом медикаментов и наркотических средств для ооновского госпиталя. Армия конфисковала груз в порту и украла половину. Боби руководил операцией, и украденные лекарства были проданы на черном рынке. Вырученная сумма должна была быть передана Кимбе. В то же время директор госпиталя ООН, заявляя Кимбе официальный протест и, подавая в отставку, назвал истинное количество украденного. Его стоимость существенно превышала ту сумму, которую передал Кимбе Боби. Президент вышел из себя и послал своих личных охранников на поиски Боби. Они прочесали весь город и арестовывали всех, кто попадется на пути или просто привлечет их внимание.
- Что случилось с Боби?- спросил Мэнсон.
- Он сбежал. Уселся в джип и направился к границе. Бросил машину и обошел контрольный пункт кругом, через заросли.
- Из какого он племени?
- Весьма странно, но полукровка. Наполовину Винду и наполовину Кайа, вероятно, продукт налета Винду на деревню Кайа сорок лет назад.
- Он из новой армии Кимбы или служил еще при колонистах?- спросил Мэнсон.
- Он был капралом в колониальной жандармерии, то есть предположительно получил примитивную военную подготовку. Потом, до независимости, его уволили за пьянство и нарушение субординации. Когда Кимба пришел к власти, ему пришлось вернуть его на службу, потому что нужен был хотя бы один человек, способный отличить ствол от приклада. В колониальные времена Боби выдавал себя за Кайа, а как только Кимба захватил власть, стал клятвенно утверждать, что он чистокровный Винду.
- Почему Кимба взял его? Он был одним из его последователей?
- Как только Боби учуял откуда ветер дует, он явился к Кимбе и присягнул ему в верности. Он оказался хитрее колониального губернатора, который отказывался верить, что Кимба победил на выборах, пока не увидел результаты голосования. Кимба пригрел Боби и даже выдвинул его на пост командующего армией, так как понимал, что гораздо лучше, если полу-Кайа будет проводить карательные операции против своих соплеменников - оппонентов Кимбы.
- Что он собой представляет?- задумчиво спросил Мэнсон.
- Здоровый битюг,- сказал Эндин.- Человек-горилла. Мозгов практически нет, только звериная хитрость. Конфликт между ним и Кимбой - обычная свара бандитов, которые не поделили добычу.
- Но он прозападной ориентации? Не коммунист?- настаивал Мэнсон.
- Нет, сэр. Не коммунист. У него нет политических убеждений.
- Продажен? За деньги готов сотрудничать?
- Конечно. Сейчас ему приходится жить весьма скромно. Он не мог скопить приличную сумму вне пределов Зангаро. Главный куш всегда доставался президенту.
- Где он теперь?- спросил Мэнсон.
- Не знаю, сэр. Живет себе где-нибудь потихоньку.
- Так,- сказал Мэнсон.- Разыщи его, где бы он ни был.

Эндин кивнул.

- Мне можно отправляться на поиски?
- Пока нет,- сказал Мэнсон.- Есть еще одно обстоятельство. Твой отчет очень хорош и подробен, кроме одной детали. Военной ситуации. Мне нужно подробное описание организации службы безопасности внутри и вне президентского дворца и в самой столице. Сколько насчитывается войск, полиции, специальных охранников президента, где они расквартированы, насколько хорошо знают свое дело, уровень подготовки и практического опыта, какое сопротивление способны оказать в случае нападения, чем вооружены, умеют ли пользоваться оружием, есть ли резервы, где расположен арсенал, несется ли круглосуточная караульная служба, имеются ли бронемашины и артиллерия, занимаются ли русские военной подготовкой, существуют ли военные лагеря вне Кларенса, по сути, все, что только можно выяснить.

Эндин в изумлении уставился на шефа. Фраза "в случае нападения" засела у него в мозгу. "Что старик задумал, черт подери",- заинтересовался он, но на его лице ничего не отразилось.

- Для этого потребуется личный визит на место, сэр Джеймс.
- Да, я подразумевал. У тебя есть паспорт на чужое имя?
- Нет, сэр. Но в любом случае, мне не под силу предоставить такую информацию. Она требует хорошего знания военного дела и понимания африканской военной специфики. В свое время я не успел отслужить в армии. Я совершенно не разбираюсь в войсках и вооружении.

Мэнсон вновь стоял у окна, глядя на Сити.

- Я знаю,- тихо сказал он.- Для такого отчета нужен солдат.
- Но, сэр Джеймс, вам вряд ли удастся подрядить военного на выполнение миссии такого сорта. Ни за какие деньги. Кроме того, в его паспорте будет указана военная профессия. Где мне раздобыть военного профессионала, который отправится в Кларенс и добудет подобную информацию?
- Есть такие люди,- сказал Мэнсон.- Их называют наемниками. Они сражаются на стороне того, кто им платит, и платит щедро. Я готов пойти на это. Так что отправляйся и найди мне наемника, инициативного и с мозгами. Лучше в Европе.
***

Кот Шеннон лежал на постели маленького гостиничного номера на Монмартре и смотрел, как дым сигареты медленно ползет к потолку. Он устал. За те несколько недель, которые прошли после его возвращения из Африки, он растратил почти все отложенные деньги, путешествуя по Европе в поисках нового дела.

В Риме он встретился со знакомыми католическими священниками, которые собирались по собственной инициативе отправиться в Южный Судан, чтобы заняться постройкой взлетно-посадочной полосы в глубине страны, для поставки медикаментов и продовольствия. Ему было известно, что в Южном Судане действуют три различных группировки наемников, помогая неграм в их гражданской войне с арабами с севера. В Бахр-эль-Газаре двое других британских наемников, Рои Грегори и Рип Керби, во главе немногочисленного отряда из племени Динка, занимались минированием дорог, используемых суданской армией, пытаясь подорвать бронемашины британского производства. На юге, в Экваториальной провинции, располагался лагерь Рольфа Штайнера, который должен был обучать местных жителей военному искусству, но о нем уже несколько месяцев ничего не было слышно. В верхнем течении Нила, на востоке, находился куда более серьезный лагерь, где четверо израильтян обучали туземцев и вооружали их советским оружием, в больших количествах захваченном Израилем у Египта в 1967 году.

Военные действия в трех провинциях Южного Судана держали основную массу сухопутных войск и военно-воздушных сил суданской армии пришпиленными к месту, поэтому пять эскадронов египетских истребителей базировались вокруг Хартума и не могли противостоять Израилю в районе Суэцкого канала.

Шеннон нанес визит в посольство Израиля в Париже и сорок минут беседовал с военным атташе. Последний вежливо выслушал его, вежливо поблагодарил и также вежливо выставил за дверь.

Единственное, что мог сказать ему офицер, так это то, что на стороне мятежников в Южном Судане не было израильских советников, поэтому он ничем не может помочь. Шеннон не сомневался, что их беседа записывалась на магнитофонную пленку, которая будет отослана в Тель-Авив, но предполагал, что это так ничем и не кончится. Он считал израильтян первоклассными солдатами и специалистами по разведке, но полагал, что они ничего не смыслят в Черной Африке и проиграют не только в Уганде, но и в других местах.

Помимо Судана, предложений почти не было. Ходили слухи, будто ЦРУ набирает наемников для подготовки антикоммунистических отрядов в Камбодже, и что некоторые из шейхов с берегов Персидского залива сыты по горло зависимостью от британских военных советников и присматривают наемников, которые будут целиком зависеть от них самих.

Поговаривали также, что есть работа для парней, готовых драться на стороне шейхов в пустыне или заниматься охраной дворцов. Шеннон скептически оценивал все эти слухи. Во-первых, он считал, что ЦРУ можно верить не больше, чем капризной бабенке, да и арабы ведут себя ничуть не лучше, когда доходит до дела.

Помимо Персидского Залива, Камбоджи и Судана, набор войн был скудным. Более того, он предвидел в недалеком будущем мерзкую перспективу мирного затишья. В таком случае не остается ничего, кроме работы телохранителем у какого-нибудь европейского торговца оружием. К нему уже подкатывался в Париже один такой тип, которому угрожали, и он хотел обеспечить себя надежным прикрытием.

Прослышав, что Шеннон объявился в городе, и зная его опыт и мгновенную реакцию, спекулянт оружием послал к нему эмиссара с предложением. Хотя Кот от него не отказывался категорически, желания у него не было. Торговец попал в переплет по собственной глупости: сначала послал груз оружия для Ирландской Революционной Армии, а потом предупредил англичан, где его собираются сгружать на берег. Последовала серия арестов, и революционеры рассердились. А когда возникла утечка информации из донесения Белфаста органам безопасности, они просто вышли из себя.

Охранник нужен был прежде всего для того, чтобы припугнуть оппозиционеров, пока страсти не улягутся, и дело не заглохнет само собой. Новость о Шенноне в качестве телохранителя должна была заставить большинство профессионалов поскорее отправиться по домам, пока живы, но эти северо-ирландцы народ неуправляемый, и надеяться на их благоразумие не приходится. Значит, перестрелки не избежать, и французской полиции придется собирать на одной из темных парижских улиц истекающих кровью Фенианцев. Конечно, учитывая, что сам Шеннон происходил из протестантского района Ольстера, никому и в голову не придет его заподозрить в работе по найму.

Однако предложение было пока открытым.

Наступил месяц март, и прошло еще десять дней, но погода оставалась промозглой и сырой, с моросящим целыми днями дождем. Париж выглядел негостеприимно. Оставаться на улице значило наслаждаться "прекрасной" парижской погодкой, а сидеть в четырех стенах стоило немалых денег. Шеннон экономил остатки долларов насколько только возможно. Поэтому он оставил свой номер телефона дюжине людей, которые, по его мнению, могли услышать интересующую его информацию, и прочел несколько романов в мягкой обложке, коротая время в гостиничном номере.

Он лежал, глядя в потолок, и думал о доме. У него фактически уже не было дома, но он до сих пор с этим словом связывал крутые холмы, поросшие низкорослыми деревьями между Тюроном и Донегалом, откуда был родом.

Он родился и вырос поблизости от небольшой деревушки Каслдерг, расположенной в графстве Тюрон, на самой границе с Донегалом. Дом его родителей стоял в миле от деревни на западном склоне холма, обращенного в сторону Донегала.

Они называли Донегал Богом забытой землей. Редкие деревья склонялись к востоку, пригнувшись под порывами суровых ветров с Северной Атлантики.

У отца была небольшая прядильня, на которой ткали знаменитое ирландское льняное полотно, и он считался помещиком. Отец был протестантом, а почти все его работники и местные фермеры - католиками. В Ольстере это несовместимые понятия, поэтому у молодого Карло не было друзей-мальчишек.

Он дружил с лошадьми, а лошадей в округе было предостаточно.

Скакал верхом еще до того, как смог дотянуться до педалей велосипеда. У него в пятилетнем возрасте был свой пони, и он до сих пор помнил, как приезжал верхом в деревню, чтобы купить на полпенса щербет в кондитерской мистера Сэма Гэйли.

Восьми лет его отослали в частную школу в Англии, по настоянию матери, которая была англичанкой и происходила из зажиточной семьи. Итак, последующие десять лет он учился быть англичанином и растерял характерные черты Ольстера как в манере говорить, так и в привычках. На каникулы он приезжал домой, к своим лошадям и поросшим вереском выгонам. Знакомых сверстников в Каслдерге у него не было, поэтому каникулы проходили для него в здоровом одиночестве, долгих прогулках верхом, когда он мчался галопом, со свистом рассекая воздух.

В то время, как он служил в Королевской морской пехоте, его родители погибли в автокатастрофе на дороге в Белфаст.

Ему было двадцать два года. Он приехал домой в красивых черных крагах, перепоясанный черным ремнем и с зеленым беретом десантника на макушке. После похорон согласился продать старую, почти обанкротившуюся льняную фабрику, запер дом и вернулся в Портсмут.

Это было одиннадцать лет назад. Он дослужил в морской пехоте до окончания срока пятилетнего контракта и, возвратившись к гражданской жизни, менял работу за работой, пока не поступил на место клерка в лондонский торговый дом с большими интересами в Африке. Отрабатывая в течение первого года испытательный срок в Лондоне, он разобрался в запутанной структуре компании, в торговых и банковских операциях, распределении доходов, образовании холдинговых компаний и системе заведения тайных счетов в швейцарских банках. После года практики в Лондоне был назначен на место помощника управляющего филиалом компании в Уганде, откуда через некоторое время отправился в Конго. Итак, вот уже шесть лет он был наемником, часто живя вне закона: в лучшем случае считался солдатом по найму, в худшем - наемным убийцей. Беда в том, что после того, как ты стал наемником, назад пути нет. И вопрос не в том, что нельзя устроиться на работу в какую-нибудь фирму. Можно, если приспичит, в конце концов под чужим именем. Да и не забираясь так высоко, всегда можно было бы наняться на работу шофером грузовика, охранником или, если уж совсем припрет, чернорабочим. Главная проблема заключалась в том, чтобы с этой работой смириться. Сидеть в конторе, выполняя приказы какого-то недоноска в темно-сером костюме, смотреть с тоской в окно и вспоминать заросли джунглей, раскидистые пальмы, запах пота и пороха, натужные крики людей, перетаскивающих джип через переправу, металлический привкус страха во рту перед началом атаки и дикую, безудержную радость от того, что остался в живых после.

Помнить все это и вновь засесть за бухгалтерские книги, а по вечерам втискиваться в переполненную загородную электричку просто невозможно. Он знал, что сживет себя со света, если такому суждено будет случиться. Потому что Африка кусает, словно муха це-це, и, однажды попав в кровь, ее яд не выходит до конца жизни.

Итак, он лежал на кровати и курил, гадая, где бы раздобыть очередную работу.

ГЛАВА 5
Саймон Эндин понимал, что где-нибудь в Лондоне наверняка можно раздобыть информацию, в том числе имя и адрес первоклассного наемника. Главная проблема чаще всего заключается в том, где начать поиски и к кому обращаться.

После часа размышлений за чашкой кофе в своем кабинете он вышел и, взяв такси, отправился на Флит Стрит. Через приятеля, работающего в редакции одной из центральных лондонских газет, он проник в архив газетных материалов и рассказал сотруднику хранилища, какая именно тема его интересует. Следующие два часа он провел, изучая архивные папки, содержащие все вырезки из британской прессы за последние десять лет, касающиеся наемников. Там были статьи о Катанге, Конго, Йемене, Вьетнаме, Камбодже, Лаосе, Судане, Нигерии и Руанде, краткие сообщения, комментарии, редакционные статьи, обзорные материалы и фотографии. Он прочитал все, уделяя особое внимание фамилиям авторов.

На этом этапе он не пытался узнать имя наемника. В любом случае упоминалось слишком много имен, псевдонимов, кличек, прозвищ, и он прекрасно понимал, что многие из них вымышлены.

Он искал имя специалиста по наемникам, литератора или журналиста, чьи материалы достаточно убедительно свидетельствовали о том, что автор хорошо разбирается в предмете, умело ориентируется в лабиринте противоречивых сведений о сомнительных и истинных подвигах, вынося на суд читателей продуманное, взвешенное суждение. К концу второго часа он уже знал нужное имя, хотя никогда раньше не слышал о существовании этого человека.

Три статьи, вышедшие за последние три года, были написаны в одном стиле, характерном для англичанина или американца.

Автор, судя по всему, знал, о чем пишет, и упоминал наемников самых разных национальностей, обходясь без излишнего восхваления и сенсационных подробностей их карьеры, от которых должны были мурашки по спине ползать. Эндин записал фамилию журналиста и названия трех газет, в которых были напечатаны статьи, факт, скорее всего означающий, что автор нигде не числится постоянно.

Следующий звонок приятелю в редакцию позволил выяснить адрес репортера. Он жил в маленькой квартирке на северной окраине Лондона.

Уже темнело, когда Эндин вывел свой "корветт" из подземного гаража здания "Мэн-Кона" и направился на север, в гости к журналисту. В квартире было темно, и никто не ответил на звонок в дверь. Эндин надеялся, что владелец квартиры не уехал надолго за границу, и это подтвердила женщина, живущая на первом этаже. Он с радостью отметил, что дом был совсем небольшой и не шикарный, можно было надеяться, что репортер испытывает нужду в деньгах, как это обычно бывает с теми, кто трудится на вольных хлебах. Он решил вернуться утром.
***

Саймон Эндин нажал на кнопку звонка рядом с табличкой, на которой была написана фамилия журналиста, в восемь часов на следующее утро, и через полминуты из динамика под металлической решеткой в стене рядом с подъездом послышалось шипенье и прозвучал голос: "Да".

- Доброе утро,- сказал Эндин, склонившись к решетке,- моя фамилия Харрис. Уолтер Харрис. Я - бизнесмен. Нельзя ли перекинуться с вами парой слов?

Дверь подъезда открылась, и он поднялся на пятый этаж, где дверь в квартиру была распахнута. В проеме стоял человек, к которому он пришел. Когда они уселись в гостиной, Эндин перешел непосредственно к делу.

- Я бизнесмен, работаю в Сити,- он начал уверенно врать.- Пришел сюда, как представитель консорциума друзей, объединенных по одному принципу. У всех есть деловые интересы в одном государстве Западной Африки.

Журналист напряженно кивнул и отхлебнул кофе.

- Недавно появились настойчивые сообщения о том, что там намечается государственный переворот. Президент придерживается умеренных взглядов, человек вполне разумный, судя по тому, как там идут дела, и очень популярный в народе. Один из моих деловых партнеров узнал от своего подчиненного, что переворот, если он произойдет когда-нибудь, будет делом рук коммунистов. Вы меня понимаете?
- Да, продолжайте.
- Ну, возникает ощущение, что только незначительная часть армии выступит в поддержку переворота, если, конечно, все не произойдет настолько внезапно, что возникнет сумятица и ситуация полностью выйдет из-под контроля. Иными словами, оказавшись перед свершившимся фактом, основная часть армии может согласиться перейти на сторону новой власти, коль скоро станет ясно, что переворот удался. Но если попытка окажется не настолько успешной, большинство армии, как нам всем кажется, выступит в поддержку президента. Вам, вероятно, известно, что, как показывает практика, все зависит от двадцати часов, следующих за переворотом.
- Какое это имеет ко мне отношение?- спросил журналист.
- Сейчас поясню,- сказал Эндин.- Согласно общему мнению, для успеха переворота, заговорщикам необходимо сначала убить президента. Если он останется в живых, переворот может провалиться, если вообще произойдет, и все будет в порядке. Таким образом, вопрос о дворцовой безопасности приобретает все более важное значение. Мы связывались с друзьями из Форин Офис, но они полагают, что о посылке профессионального британского офицера в качестве советника по безопасности во дворце и его окрестностях не может быть и речи.
- Ну, и?..- репортер в очередной раз отхлебнул кофе и прикурил сигарету. Он отметил про себя, что его гость весьма гладко излагает, пожалуй, даже слишком гладко.
- Ну, и президент, таким образом, готов воспользоваться услугами профессионального военного, в качестве советника, согласно контракту, по всем вопросам, касающимся личной безопасности. Он ищет человека, который мог бы отправиться на место, произвести полный, подробный осмотр дворца и служб безопасности и заделать все возможные прорехи в организации охраны президента. По-моему, такие люди, хорошие солдаты, совсем не обязательно сражающиеся под флагом своей собственной страны, называются наемниками.

Журналист несколько раз кивнул. Он подозревал, что история, которую поведал ему человек, назвавшийся Харрисом, несколько не соответствует действительности. С одной стороны, если и вправду речь шла о службе безопасности во дворце, британское правительство не стало бы возражать против посылки эксперта-советника по этому вопросу. С другой стороны, по адресу Слоан Стрит, 22 в Лондоне находилась весьма процветающая фирма, именуемая "Уотчгард Интернейшенл", специализирующаяся как раз по этой части.

Он в нескольких фразах указал на это Харрису. Тот абсолютно не смутился.

- Ах,- сказал он,- очевидно, мне следовало быть с вами чуть более откровенным.
- Это не помешало бы,- отозвался журналист.
- Дело в том, видите ли, что правительство Ее Величества могло бы послать эксперта только на предмет консультации или совета, но, если совет будет заключаться в том, что сотрудники службы безопасности нуждаются в повышении квалификации и должны пройти срочный курс соответствующей подготовки, то, выражаясь политическим языком, посланец британского правительства не наделен подобными полномочиями. Даже если президент решит предложить этому человеку более продолжительный контракт, в качестве своего сотрудника. Что касается "Уотчгард", один из бывших охранников из "Спешл Эр Сервис", работающих там, вполне сгодился бы, но если он будет числиться в составе дворцовой охраны в то время, как вопреки его стараниям все-таки будет предпринята попытка переворота, возникнет проблема его участия в боевых действиях. Вы же понимаете, что может подумать остальная Африка о человеке из "Уотчгард", которую большинство этих черных считает придатком Форин Офис, замешанном в таком деле. Но участие человека со стороны, пусть не пользующегося такой же репутацией, будет, по крайней мере, оправдано без презрительного фырканья в адрес президента, ставшего игрушкой в руках грязных империалистов.
- Так что вы хотите?- спросил журналист.
- Мне нужно имя хорошего наемника,- сказал Эндин.- Человека инициативного и с головой на плечах, который готов выполнить тяжелую работу за деньги.
- Почему вы пришли ко мне?
- Ваше имя вспомнил один из представителей нашей группы. Он читал статью, которую вы напечатали несколько месяцев назад. Она показалась ему весьма убедительной.
- Я пишу, чтобы заработать себе на жизнь,- сказал репортер.

Эндин аккуратно извлек из кармана двадцать десятифунтовых банкнот и положил на стол.

- В таком случае, напишите для меня,- сказал он.
- Что? Статью?
- Нет, меморандум. Имена и послужной список. Можете сделать это устно, если хотите.
- Я напишу,- сказал журналист.

Он прошел в угол комнаты, где рабочий стол, пишущая машинка и стопка чистой бумаги представляли собой импровизированный кабинет в его однокомнатной квартире. Заправив листок бумаги в машинку и изредка заглядывая в сложенные рядом со столом папки, он работал в течение пятидесяти минут. Встав со стула, он подошел к ожидающему Эндину с тремя листками бумаги в руке и протянул их.

- Это лучшее из существующего на сегодняшний день, старое поколение, прошедшее Конго шесть лет назад, и новички, пришедшие недавно. Я не упоминал тех, кому не под силу командовать взводом. Простые исполнители вам ни к чему.

Эндин взял листки и погрузился в чтение.

"ПОЛКОВНИК ЛАМУЛИН. Бельгиец, вероятно, служил в правительственных войсках. Прибыл в Конго в 1964 году при Моисе Чомбе. Возможно, с благословления бельгийского правительства.

"Образовал Шестую роту коммандос и был во главе ее до 1965 года, когда передал командование Денару и отбыл.

"РОБЕР ДЕНАР. Француз. Начинал со службы в полиции, а не в армии. Служил во время раскола в Катанге, в 1961-62 годах, по-видимому, в качестве советника в жандармерии. Уехал оттуда после провала попытки отделения провинции и высылки Чомбе.

"Руководил действиями французских наемников в Йемене, под командованием Жака Фоккара. В 1964 году вернулся в Конго, присоединился к Ламулину. Командовал Шестой ротой после Ламулина до 1967 года. Принимал участие, без энтузиазма, во втором Стэнливильском восстании ("мятеж наемников") в 1967 году. Получил тяжелое ранение в голову, рикошетом от пули, выпущенной своими. Улетел на лечение в Родезию. Пытался вернуться, возглавив в ноябре 1967 года вторжение наемников в Конго, с юга Дилоло. Операция затянулась, как поговаривали, в результате происков ЦРУ, а потом потерпела фиаско. С тех пор Денар проживает в Париже.

"ЖАК ШРАММ. Бельгиец. Плантатор, ставший наемником.

"Прозвище - Черный Джек. Образовал собственный отряд из местных жителей в Катанге, в начале 1961 года, принимал деятельное участие в попытке отделения провинции. Одним из последних ушел в Анголу после провала операции. Увел за собой своих катангцев. Дождался в Анголе возвращения Чомбе, затем снова вошел в Катангу. Во время войны 1964-1965 годов с мятежниками Симба его Десятая рота действовала относительно независимо. Пересидел первое Стэнливильское восстание ("катангский мятеж"), и его смешанное подразделение из наемников и катангцев не пострадало. Начал Стэнливильский мятеж 1967 года, к которому позднее примкнул Денар. Встал во главе объединенных отрядов после ранения Денара и пошел на Букаву. Был репатриирован в 1968. С тех пор в качестве наемника не работал.

"РОЖЕ ФОЛЬК. Весьма именитый французский профессиональный офицер. Вероятно, заслан в Катангу во время попытки раскола французским правительством. Позже под его командованием Денар проводил операции французов в Йемене. В действиях наемников в Конго не принимал участия. Руководил небольшими операциями, по распоряжению французов, во время гражданской войны в Нигерии. Прославился отчаянным бесстрашием. В настоящее время почти калека из-за полученных в боях ранений.

"МАЙК ХОАР. Британец южно-африканского происхождения.

"Выступал в роли советника наемных войск во времена попытки отделения Катанги, стал близким другом Чомбе. Приглашен снова в Конго в 1964 году, когда Чомбе опять пришел к власти.

"Организовал англоговорящую Пятую роту. Командовал ею во время войны против Симба, ушел в отставку в декабре 1966 года и передал роту Питерсу. Живет в достатке на положении отставника.

"ДЖОН ПИТЕРС. Служил под началом Хоара в 1964 году, во время первой войны наемников. Дослужился до заместителя командира. Бесстрашен и совершенно беспощаден. Несколько офицеров Хоара отказались служить под командованием Питерса и перешли в другие отряды, покинув Пятую роту. В 1966 году Питерс, нажив состояние, ушел в отставку.

"Примечание. Вышеперечисленная шестерка считается "старым поколением", поскольку они впервые выдвинулись во время катангской и конголезской войн. Последующие пятеро моложе по возрасту, за исключением Ру, которому сейчас за сорок. Они могут считаться "молодым поколением", потому что в Конго не занимали командных должностей, а заявили о себе позднее.

"РОЛЬФ ШТАЙНЕР. Немец. Впервые принял участие в операциях наемников в составе группы, организованной Фольком, во время гражданской войны в Нигерии. Оставался там до самого конца войны, командуя остатками группы еще девять месяцев. Отозван.

"Подрядился на работу в Южный Судан.

"ДЖОРДЖ ШРЕДЕР. Южноафриканец. Служил под началом Хоара и Питерса в составе Пятой роты в Конго. Выделялся среди служивших в подразделении южноафриканцев. Был выдвинут на место Питерса, после его отставки. Питерс согласился и передал ему командование. Пятая рота была распущена и отправлена по домам спустя несколько месяцев после этого. С тех пор о нем ничего не слышно. Живет в Южной Африке.

"ШАРЛЬ РУ. Француз. Во время катангской заварушки служил на незначительных постах. Вскоре уволился и через Анголу отправился в Южную Африку. Некоторое время пробыл там, после чего вернулся с группой южноафриканцев под командование Хоара, в 1964 году. Повздорил с Хоаром и перешел к Денару.

"Повышен в чине и переведен во вспомогательное подразделение Шестой роты, Четырнадцатый отряд, в качестве заместителя командира. Принимал участие в катангском мятеже 1964 года, где отряд был почти целиком уничтожен. Был тайком вывезен из Конго Питерсом. Прилетел обратно с группой южноафриканцев и присоединился к Шрамму в мае 1967 года. Принял участие в стэнливильском мятеже 1967 года. После ранения Денара выдвигался на пост командира объединенными Шестой и Десятой ротами. Не прошел. Был ранен во время перестрелки в Букаву, уволился и вернулся домой через Кигали. С тех пор не принимал участие в активных действиях. Живет в Париже.

"КАРЛО ШЕННОН. Британец. Служил под началом Хоара в Пятой роте, в 1964 году. Отказался служить у Питерса. Перевелся к Денару в 1966 году, поступил в Шестую роту. Во время похода в Букаву был под началом у Шрамма. С боями вырвался из окружения. Репатриирован одним из последних в апреле 1968 года. Пошел добровольцем на нигерийскую гражданскую войну, служил под командованием Штайнера. Возглавил остатки подразделения после отставки Штайнера в 1968 году. Был во главе отряда до самого конца. В настоящее время предположительно находится в Париже.

"ЛЮСЬЕН БРЕН. Он же Поль Леруа. Француз, бегло говорит по-английски. Числился офицером французской армии во время войны в Алжире. Отслужил положенное. Находился в 1964 году в Южной Африке, где записался добровольцем в Конго. Прибыл в 1964 году с отрядом южноафриканцев, влился в Пятую роту Хоара.

"Дрался хорошо, получил ранение в конце 1964 года. Вернулся в 1965. Отказался служить под началом Питерса, переведен к Денару в Шестую роту в начале 1966 года. Покинул Конго в мае 1966 года, почувствовав назревающий мятеж. Воевал у Фолька в Нигерии, во время гражданской войны. После ранения репатриирован. Вернулся и попытался встать во главе отряда.

"Неудачно. Репатриирован в 1968 году. Живет в Париже.

"Чрезвычайно умен, хотя излишне политизирован".

Закончив чтение, Эндин поднял глаза.

- Любого из этих людей можно нанять на такую работу?- спросил он.

Журналист отрицательно покачал головой.

- Не знаю,- сказал он.- Я включил в список всех, кто мог бы выполнить подобную работу. А захотят ли они за нее взяться, другой вопрос. Это будет зависеть от масштаба работы, от количества людей, которыми им предстоит командовать. Для более старших существенную роль играет вопрос престижа. Кроме того, дело в том, насколько они нуждаются в работе. Некоторые из старичков в своем роде на покое и прекрасно себя чувствуют.
- Скажите, кто именно,- предложил Эндин.

Журналист нагнулся и провел пальцем по списку.

- Прежде всего, старое поколение. Ламулина вам ни за что не заполучить. Он всегда, по сути дела, проводил в жизнь политику бельгийского правительства. Суровый ветеран, которого боготворили солдаты. Сейчас на пенсии. Другой бельгиец, Черный Джек Шрамм тоже на покое, разводит кур на ферме в Португалии. Из французов - Роже Фольк, пожалуй, самый знаменитый экс-офицер французской армии. Его тоже обожают все, кому доводилось служить под его началом, в Иностранном Легионе и в других местах, остальные считают его настоящим джентльменом. Но нельзя забывать, что он с трудом передвигается после ранений и последний свой контракт завалил, ибо перепоручил своему подчиненному, который испортил дело. Если бы полковник сам за него взялся, этого могло не случиться. Денар был хорош в Конго, но получил весьма серьезное ранение в голову, в Стэнливиле. Сейчас он уже оправился. Французские наемники до сих пор не теряют с ним связь, в надежде на жирный кусок, но ему ни разу не доверили командование операцией после поражения у Дилоло. И не удивительно. Из англосаксов, Майк Хоар на пенсии и полностью удалился от дел. Возможно, его можно было бы соблазнить, посулив миллион фунтов, но даже это сомнительно. Последний раз он предпринял набег на Нигерию, где предложил сделку и той и другой стороне, запросив полмиллиона фунтов. И те и другие ему отказали. Джон Питерс тоже отошел от дел и завел себе фабрику в Сингапуре. Все шестеро заработали неплохие деньги в былые времена, но никто из них не привык к менее масштабным, но технически более сложным миссиям, на которые может возникнуть спрос в наши дни. То ли потому, что не хотят этого, то ли потому, что не могут.
- А остальные пятеро?- спросил Эндин.
- Штайнер был хорош, но подпортился. Пресса до него добралась, а это всегда плохо для наемника. Они начинают верить, что на самом деле такие страшные, как написано в воскресных газетах. Ру сильно расстроился после того, как ему не удалось заполучить командный пост в Стэнливиле, когда Денара ранило. Он претендует на лидерство среди всех французских наемников, но после Букаву его ни разу не брали на работу. Двое последних получше, и тому и другому за тридцать, умные, образованные и достаточно поднаторевшие в боях, чтобы командовать другими наемниками. Кстати, наемники соглашаются только на того командира, которого выбирают сами. Поэтому нанимать плохого наемника для подбора себе помощников бессмысленно, потому что никто не захочет служить под началом человека, который однажды опростоволосился. Вот отчего послужной список очень важен. Люсьен Брен, он же Поль Леруа, мог бы выполнить эту работу. Беда в том, что вы никогда не сможете быть уверены, что он не передает информацию французской разведке, СДЕКЕ. Это для вас важно?
- Да и даже очень,- быстро отреагировал Эндин.- Вы упустили из вида Шредера из Южной Африки. Как его кандидатура? Вы сказали, что он командовал Пятой ротой в Конго?
- Да,- ответил журналист.- В конце, в самом конце. Она, кстати, и развалилась под его командованием. Он первоклассный солдат в пределах своих возможностей. Например, смог бы успешно командовать даже батальоном наемников, если бы только батальон входил в состав бригады с крепким руководством. Он очень хорош в бою, но без изюминки. Почти нет воображения, не тот человек, который смог бы продумать самостоятельную операцию до мельчайших деталей. Ему потребуются в помощь штабные офицеры для осуществления стратегического руководства.
- А Шеннон? Он британец?
- Помесь ирландца с англичанином. Из новичков. Впервые встал во главе отряда только год назад, но проявил себя хорошо. Способен мыслить нестандартно и очень решителен. Может организовать все, вплоть до последней детали.

Эндин поднялся, чтобы уйти.

- Скажите мне одну вещь,- произнес он от двери.- Если бы вы сами... искали подобного человека, которому нужно на месте оценить ситуацию, кого бы вы выбрали?

Журналист собрал разбросанные по столу бумаги.

- Кота Шеннона,- не задумываясь сказал он.- Если бы я этим занимался или планировал такую операцию, я бы выбрал Кота.
- Где он?- спросил Эндин.

Журналист назвал гостиницу и бар в Париже.

- Можете попытать счастье там,- сказал он.
- А если этого человека, Шеннона, не удастся разыскать или по каким-то причинам его кандидатура отклоняется, кто будет вторым по списку?

Журналист на минуту задумался.

- Если исключить Люсьена Брена, тогда единственный, кого наверняка можно нанять и у кого достаточно опыта, это Ру,- сказал он.
- У вас есть его адрес?- спросил Эндин.

Журналист пролистал маленькую записную книжку, достав ее из ящика письменного стола.

- У Ру есть квартира в Париже,- сказал он и продиктовал Эндину адрес.

Через несколько секунд до него долетел стук каблуков Эндина, спускающегося по лестнице. Он снял телефонную трубку и набрал номер.

- Кэрри? Привет, это я. Сегодня вечером идем в ресторан. Куда-нибудь в приличное место. Мне только что заплатили за очерк.
***

...

Кот Шеннон медленно и задумчиво брел по улице Бланс в сторону площади Клици. Маленькие кафе по обе стороны улицы уже открылись и зазывалы уговаривали зайти, чтобы увидеть самых красивых девушек Парижа. Сами девицы, которых можно было бы назвать как угодно, только не красавицами, пялились сквозь кружевные занавески на потемневшую улицу. Было чуть больше пяти вечера, середина марта, холодно и ветрено. Погода соответствовала настроению Шеннона.

Он перешел площадь и поплелся по другой стороне улицы к своей гостинице, у которой если и были преимущества, то только не красивый вид из окон номеров на верхнем этаже, потому что они выходили на склон Монмартра. Он размышлял о докторе Дюнуа, к которому ходил на обследование неделей раньше. Бывший парашютист и военный врач, Дюнуа увлекся альпинизмом, принимал участие в двух французских экспедициях на Гималаи и в Анды в качестве врача команды.

После он подписался добровольно на нелегкие путешествия в Африку, по временному контракту, продлеваемому в случае необходимости, как представитель французского Красного Креста. Там он повстречался с наемниками и залатал нескольких из них после боя. Он приобрел известность как врач наемников даже в Париже и зашил множество дырок от пуль, извлек из их тел бесчисленное количество осколков от снарядов. Когда у них возникала проблема со здоровьем или нужно было провериться, они обычно приезжали в его парижскую клинику. Если дела у них были в порядке, деньжата водились, они щедро расплачивались долларами. Если нет, он забывал прислать им счет, что вовсе не характерно для французских врачей.

Шеннон вошел в вестибюль гостиницы и подошел к портье, чтобы забрать ключ от номера. Старик дежурил за стойкой.

- А, месье, вам тут звонил один человек из Лондона. Целый день. Оставил послание.

Старик просунул в окошечко сложенный листок бумаги. Текст был написан корявым старческим почерком, очевидно диктовали по буквам. В записке было всего два слова "Берегись Харриса".

Она была подписана фамилией одного независимого журналиста, которого он знал со времен войн в Африке и который жил в Лондоне.

- К вам еще гость, месье. Он ждет в салоне.

Старик указал рукой в сторону маленькой комнаты, смежной с вестибюлем, и через открытую дверь Шеннон увидел человека примерно одного с ним возраста, одетого в мышиного цвета униформу лондонского бизнесмена, который пристально смотрел на него, сидя в кресле. Ни та легкость, с которой он вскочил на ноги как только Шеннон вошел в салон, ни внушительная ширина плеч не соответствовали облику лондонского бизнесмена. Шеннону доводилось раньше видеть таких людей. Они всегда представляли пожилых и богатых хозяев.

- Мистер Шеннон?
- Да.
- Мое имя Харрис. Уолтер Харрис.
- Вы хотели меня видеть?
- Я уже два часа жду только ради этого. Мы можем побеседовать здесь или пройдем в ваш номер?
- Можно и здесь. Старик не понимает по-английски.

Мужчины уселись друг напротив друга. Эндин откинулся назад и положил ногу на ногу. Достал пачку сигарет и протянул Шеннону. Шеннон покачал головой, потянулся за собственной пачкой в нагрудный карман, потом передумал.

- Насколько я понимаю, вы наемник, мистер Шеннон?
- Да.
- На самом деле мне вас рекомендовали. Я представляю группу лондонских бизнесменов. Нам нужно выполнить одну работу. Что-то вроде особого задания. Для этого требуется человек, знакомый с военным делом, который может выехать в другую страну, не вызывая подозрений. Кроме того, это должен быть человек, который способен составить грамотный отчет обо всем, что там увидит, проанализирует военную ситуацию и не станет распространяться по этому поводу.
- Я не наемный убийца,- коротко заметил Шеннон.
- Нам это не нужно,- сказал Эндин.
- Хорошо, тогда в чем заключается задание и какова оплата - спросил Шеннон.

Он решил не терять времени попусту. Этого человека вряд ли смутит, если он будет называть вещи своими именами.

Эндин слегка улыбнулся.

- Прежде всего, вам придется приехать в Лондон для инструктажа. Мы оплатим ваш проезд и накладные расходы, даже если в результате вы не примете наше предложение.
- Почему в Лондоне? Почему не здесь?- спросил Шеннон.

Эндин выпустил длинную струю дыма.

- Там карты и некоторые заинтересованные лица,- сказал он.- Я не хотел везти их сюда. Кроме того, мне нужно будет посоветоваться с партнерами, доложить им, согласитесь вы или нет, как уж там дело обернется.

В наступившей тишине Эндин вытащил из кармана пачку французских банкнот.

- Полторы тысячи франков,- сказал он.- Около 120 английских фунтов. Этого хватит на билет на самолет до Лондона, прямой или обратный, как вам будет угодно, и на оплату суточного пребывания в гостинице. Если вы откажетесь от предложения, выслушав его, получите еще 100 фунтов в качестве компенсации за беспокойство. Если примете предложение - обсудим дальнейшее вознаграждение.

Шеннон кивнул.

- Хорошо. Я согласен выслушать вас в Лондоне. Когда?
- Завтра,- ответил Эндин и поднялся.- Прилетайте в любое время дня и останавливайтесь в отеле "Пост Хауз" на Хейверсток Хилл. Я закажу вам номер сегодня вечером, когда вернусь. В девять утра послезавтра я звоню вам в номер и назначаю встречу на более поздний час тем же утром. Понятно?

Шеннон кивнул и подобрал со стола пачку франков.

- Заказывайте номер на имя Брауна. Кейта Брауна,- сказал он.

Человек, назвавшийся Харрисом, вышел из гостиницы и направился вниз по склону холма в поисках такси.

Он не видел причины для того, чтобы рассказывать Шеннону, как этим же днем, раньше, он провел три часа за беседой с другим наемником, человеком по имени Шарль Ру. Он не стал также говорить, как решил для себя, несмотря на очевидную готовность француза, что Ру не подходит для этого дела. Он покинул его квартиру, туманно пообещав связаться с ним снова и сообщить о принятом решении.
***

Через двадцать четыре часа Шеннон стоял у окна спальни в отеле "Пост Хауз", глядя на дождь и ползущие вверх по Хейверсток Хилл автобусы, направляющиеся от Кэмден Тауна дальше к Хемпстеду и на окраины.

Он прилетел этим утром на первом самолете, по своему паспорту, выданному на имя Кейта Брауна. Уже давно ему пришлось обзавестись фальшивым паспортом, используя обычный метод, популярный в кругах наемников. В конце 1967 года он оказался с Черным Жаком Шраммом в Букаву, в окружении, после многомесячной осады, конголезской армией. В конце концов, так и не сдавшись, но истратив почти все боеприпасы, наемники оставили конголезский город, расположенный на берегу озера, перешли по мосту в соседнюю Руанду и разрешили себя разоружить, при условии соблюдения гарантий, обговоренных Международным Красным Крестом, хотя сам Красный Крест никак не мог обеспечить их соблюдение.

После этого, почти полгода, они сидели без дела в лагере для интернированных лиц в Кигали, пока Красный Крест и правительство Руанды торговались по поводу их репатриации в Европу. Президент Конго Мобуту требовал, чтобы их прислали ему для казни, но наемники пригрозили, что если будет принято такое решение, они голыми руками сметут руандийскую армию, вернут свое оружие и пробьются домой самостоятельно.

Руандийское правительство благоразумно решило, что подобное весьма возможно.

Когда, наконец, было принято решение отправить их обратно в Европу, лагерь посетил британский консул и спокойно сказал шести британским наемникам, что ему придется конфисковать их паспорта. Они так же спокойно объяснили ему, что потеряли все документы при переправе через озеро в Букаву. После прибытия в Лондон Шеннону и остальным было объявлено от лица Форин Офис, что с каждого из них причитается по 350 фунтов стерлингов за оплату авиа-услуг, и что новые паспорта [Паспорт выдается британскому подданному только при выезде в другие страны] им уже никогда не выдадут.

Перед отъездом из лагеря их всех сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и записали фамилии. Кроме того, им пришлось подписать документ, согласно которому им запрещалось впредь когда-либо ступать на африканский континент. Копии этого документа должны были быть разосланы всем правительствам африканских государств. Реакцию наемников нетрудно было предугадать. Все они заросли густыми бородами и усами, нестриженные волосы спускались до плеч, после долгих месяцев в лагере, где пользоваться ножницами было категорически запрещено, чтобы они не могли применить их не по назначению.

Таким образом, на фотографии узнать их было невозможно. Потом они поменялись отпечатками пальцев и фамилиями. В результате на каждом документе, удостоверяющем личность, было имя одного, отпечатки другого и фотография третьего. В конце концов они подписали обязательства навсегда покинуть Африку именами вроде: Себастьян Уитабикс и Недди Сигуд.

Реакция Шеннона на требование Форин Офис была не менее очевидной. Так как у него оставался "потерянный" паспорт, он продолжал им пользоваться и ездил куда хотел, пока не истек срок его годности. После этого он предпринял необходимые шаги, чтобы выписать себе новый документ в паспортном отделе, как и положено, только на основании свидетельства о рождении, копию которого он получил обычным порядком в Сомерсет Хауз [лондонский муниципалитет] за пять шиллингов, выданным на имя ребенка, скончавшегося от менингита в Ярмуте приблизительно в то же время, когда родился Шеннон [Более подробно описание этой процедуры, которой пользовался предполагаемый убийца генерала де Голля, содержится в книге "День Шакала" того же автора].

Прибыв утром в Лондон, он связался с журналистом, которого встречал в Африке, и выяснил, каким образом Уолтер Харрис на него вышел. Поблагодарив журналиста за рекомендацию, спросил, не знает ли тот какое-нибудь агентство, занимающееся частным сыском. Позже он посетил эту контору и оставил задаток в двадцать фунтов, пообещав позвонить на следующее утро и дать новые указания.

Эндин позвонил в гостиницу, как и обещал, ровно в девять, и его соединили с номером мистера Брауна.

- На Слоан Авеню есть жилой дом, под названием Челси Клойстерс,- начал он без вступления.- Я снял квартиру 317 для нашей беседы. Ждите в вестибюле дома, пока я не появлюсь. Ключ у меня. Пожалуйста, будьте там ровно в одиннадцать.

Он положил трубку. Шеннон записал адрес и, достав записную книжку, набрал номер сыскного агентства.

- Мне нужно, чтобы ваш человек был в вестибюле дома Челси Клойстерс на Слоан Авеню в десять пятнадцать,- сказал он.- Лучше, если он будет на колесах.
- У него есть мотоцикл,- ответил начальник агентства.

Час спустя Шеннон встретился с человеком из агентства в вестибюле дома. К его удивлению, им оказался молодой парень лет двадцати, с длинными волосами. Шеннон подозрительно оглядел его.

- Вы знакомы с работой?- спросил он.

Парень кивнул. Он весь светился энтузиазмом, и Шеннону оставалось только надеяться, что этот энтузиазм подкреплен хоть толикой умения.

- В таком случае, оставьте защитный шлем на мотоцикле,- велел он.- Люди, приходящие сюда, не носят шлемов. Садитесь и читайте газету.

У парня газеты не оказалось, и Шеннон дал ему свою.

- Я буду сидеть в другом конце вестибюля. Около одиннадцати придет человек, кивнет мне, и мы вместе отправимся к лифту. Постарайтесь запомнить этого человека. Он выйдет приблизительно через час. К этому моменту вы должны находиться на другой стороне улицы, у мотоцикла, в шлеме, делая вид, что исправляете неполадку. Понятно?
- Да, я все понял.
- Человек либо сядет в собственный автомобиль, припаркованный рядом, в этом случае нужно запомнить номер машины, либо возьмет такси. В любом случае, следуйте за ним и выясните, куда он направляется. Сидите у него на хвосте до того момента, пока он не прибудет на конечный пункт своего назначения.

Парень впитал в себя инструкции и занял место в углу вестибюля, прикрывшись газетой.

Портье нахмурился, но оставил его в покое. Ему приходилось присутствовать при кое-каких встречах, происходящих напротив его стойки.

Через сорок минут в подъезд вошел Саймон Эндин. Шеннон обратил внимание, что он отпустил такси и надеялся, что мальчишка тоже это заметил. Он поднялся с места и кивнул вошедшему, но Эндин прошел мимо него и нажал кнопку вызова лифта. Шеннон последовал за ним и краем глаза заметил, как парень уставился на них поверх газеты.

"Боже мой",- подумал про себя Шеннон и промямлил что-то насчет дурной погоды, чтобы человек, называвший себя Харрисом, не посмотрел ненароком в дальний конец вестибюля.

Усевшись в кресло в квартире 317, Эндин открыл свой портфель и извлек оттуда карту. Расправив ее, предложил Шеннону взглянуть. Шеннон затратил на изучение карты три минуты и запомнил все детали. После этого Эндин приступил к инструктажу.

Рассказ представлял собой искусную смесь правды и вымысла.

Эндин продолжал утверждать, что представляет консорциум британских бизнесменов, которые в той или иной степени вели дела с Зангаро, и все без исключения, включая отошедших от дел, пострадали от президента Кимбы.

Затем он углубился в историю республики от провозглашения независимости и далее, и то, что он говорил, было правдой, в основном взятой из его собственного доклада сэру Джеймсу Мэнсону. Заключительный удар был нанесен в конце.

- Группа местных офицеров вошла в контакт со своими бизнесменами, которые в нынешних условиях в стране вымирают. Они намекнули, что собираются свергнуть Кимбу, организовав переворот. Один из местных бизнесменов связался с представителем нашей группы и рассказал об их проблемах. Основная трудность заключается в том, что, несмотря на офицерский статус, местные военные не обладают соответствующей подготовкой и не представляют, как можно свергнуть этого человека, потому что почти все время он проводит в стенах своего дворца, в окружении охранников.
- Честно говоря, мы бы не очень огорчились, если бы Кимбы не стало, как впрочем и его народ. Новое правительство могло бы многое сделать для оздоровления разрушенной экономики страны. Нам нужен человек, который мог бы отправиться на место и составить подробный и полный отчет об уровне армии и службы безопасности как во дворце, так и вне его, в жизненно важных учреждениях страны. Нам нужен полный отчет о военном потенциале Кимбы.
- Чтобы передать своим офицерам?- спросил Шеннон.
- Это не наши офицеры, а зангарийские. Факт заключается в том, что, если они и решатся нанести удар, им полезно знать, на каком они свете.

Шеннон поверил приблизительно половине того, что услышал, кроме последнего. Если офицеры, находящиеся на месте, не в силах самостоятельно оценить ситуацию, им не под силу будет произвести переворот. Он промолчал.

- Мне придется поехать под видом туриста,- сказал он.- Другая крыша не сработает.
- Это верно.
- Там наверняка чертовски мало туристов. А почему бы мне не отправиться в качестве представителя дружественной фирмы к одному из ваших деловых партнеров?
- Это невозможно,- сказал Эндин.- Если дело вдруг сорвется, нам не расхлебать последствий.

"Ты имеешь в виду, если меня поймают",- подумал Шеннон, но ничего не сказал. Ему платят, поэтому он должен рисковать. За это, и за свои знания, он и получал деньги.

- Остается вопрос оплаты,- коротко сказал он.
- Значит, вы согласны?
- Если сумма подойдет, то да.

Эндин одобрительно кивнул.

- Завтра утром в вашей гостинице будет лежать авиабилет из Лондона до столицы соседнего государства и обратно,- сказал он.- Вам придется снова полететь в Париж и получить визу на въезд в эту республику. Зангаро настолько бедна, что у них на всю Европу одно посольство, кстати, в том же Париже. Но на получение зангарской визы там требуется целый месяц. В столице соседней республики есть зангарское консульство. Там можно получить визу за наличные в течение часа, если дать взятку консулу. Вы понимаете, как это делается?

Шеннон кивнул. Он очень хорошо понимал, как это делается.

- Таким образом, получаете визу в соседнюю страну в Париже, потом летите туда рейсом "Эр Африк", проставляете зангарийскую визу и оттуда добираетесь до Кларенса местным самолетом, платя наличными. Вместе с билетами в гостинице завтра будет 300 фунтов стерлингов во французской валюте, на дополнительные расходы.
- Потребуется пятьсот,- сказал Шеннон.- Это займет минимум десять дней, а то и больше, в зависимости от транспорта и процедуры получения виз. Три сотни не оставляют возможности для непредвиденных взяток в случае задержки.
- Хорошо, пятьсот фунтов, французскими франками. Плюс пятьсот вам лично,- сказал Эндин.
- Тысяча,- отозвался Шеннон.
- Долларов? Насколько мне известно, вы, ребята, привыкли к долларовому исчислению.
- Фунтов,- сказал Шеннон.- Или 2500 американских долларов, то есть двухмесячный оклад, если бы меня нанимали по обычному контракту.
- Но вы будете заняты только десять дней,- запротестовал Эндин.
- Десять дней повышенного риска,- не сдавался Шеннон.- Если это местечко хоть наполовину соответствует тому, что вы мне рассказали, каждому, кто попадется на такой работенке, грозит верная смерть, причем весьма болезненная. Вы предпочитаете, чтобы рисковал я, вместо того, чтобы отправиться туда самостоятельно, значит - платите.
- О'кей, тысяча фунтов. Пятьсот сейчас и пятьсот по вашему возвращению.
- Откуда мне знать, что вы свяжитесь со мной после возвращения?- спросил Шеннон.
- А откуда я знаю, что вы вообще там были?- парировал Эндин.

Шеннон задумался. Потом кивнул.

- Хорошо. Половину сейчас, половину после.

Через десять минут Эндин удалился, попросив Шеннона выйти через пять минут после его ухода.
***

В три часа того же дня начальник сыскного агентства вернулся с обеда. Шеннон позвонил в три пятнадцать.

- Ах, да, мистер Браун,- зазвучал голос в трубке.- Я говорил со своим сотрудником. Он ждал, как вы ему велели, и когда объект вышел из дома, заметил его и сел на хвост. Объект поймал такси за углом, и мой агент проследовал за ним в Сити. Там объект отпустил такси и вошел в здание.
- Какое здание?
- "Мэн-Кон Хауз". Там располагается руководство компании "Мэнсон Консолидейтед Майнинг".
- Вы не выяснили, работает ли он там?- спросил Шеннон.
- Похоже, что да,- произнес шеф агентства.- Мой агент не смог пройти за ним внутрь здания, но заметил, как привратник почтительно отсалютовал объекту и распахнул перед ним дверь. Он не делал этого перед какими-то секретарями и младшими служащими, потоком повалившими на обед.
- Внешность обманчива,- признался себе Шеннон.

Мальчишка хорошо потрудился. Шеннон дал несколько дополнительных указаний и позже перевел по почте 50 фунтов на адрес сыскного агентства. Кроме того, он открыл счет в банке и положил на него 10 фунтов. На следующее утро добавил к ним еще 500 фунтов и тем же вечером улетел в Париж.
***

Доктор Гордон Чалмерс пил мало. Он редко притрагивался к напиткам крепче пива и когда это случалось, становился болтливым, на что обратил внимание его хозяин, сэр Джеймс Мэнсон, еще во время обеда у Уилтона. В тот вечер, когда Кот Шеннон садился в "Ле Бурже" на ДС-8 компании "Эр Африк", следующий в Западную Африку, доктор Чалмерс ужинал со своим однокашником по колледжу, тоже ученым, работающим в области прикладных исследований.

Они собрались без особого повода. Он случайно, как это иногда бывает, наткнулся на своего бывшего соученика на улице несколько дней назад, и они условились поужинать вместе.

Пятнадцать лет прошло с тех пор как они, молодые неженатые аспиранты, корпели до седьмого пота над своими диссертациями.

Они были серьезными и не чуждались общественных проблем, как и подобает большинству молодых ученых. В середине пятидесятых общество волновали атомная бомба и колониализм, и они дружно вышагивали с тысячами других, призывая к ядерному разоружению, с охотой вливались в различные движения за скорейший развал колониальной империи и за свободу народам мира. Оба были возмущены, решительны, непоколебимы, и оба так ничего и не изменили. Однако, в своем негодовании по поводу несправедливого устройства мира, они каким-то боком примкнули к движению молодых коммунистов. Чалмерс перерос увлечения юности, женился, обзавелся хозяйством, внес паевой взнос за собственный дом и медленно сполз в болото обеспеченного среднего класса.

Обрушившиеся на его плечи за последние две недели неприятности побудили его выпить больше обычной рюмки вина за ужином, существенно больше. Его друг, милый человек с мягким взглядом карих глаз, обратил внимание на его состояние и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.

Когда перешли к коньяку, доктор Чалмерс понял, что должен поделиться своими тревогами с кем-то, лучше всего с человеком, который в отличие от его жены тоже был ученым и должен понять проблему. Конечно, это должно остаться строго между ними, и друг просто светился благожелательностью и пониманием.

Когда он услышал о дочери-калеке, и о том, как дорого стоит ее специальное оборудование, глаза приятеля сочувственно повлажнели и он, потянувшись рукой через стол, пожал доктора Чалмерса за запястье.

- Не переживай так, Гордон. Это очень легко понять. Любой на твоем месте поступил бы так же,- успокоил он его.

"Любой на твоем месте поступил бы так же",- он так прямо и сказал. Чалмерсу стало легче, когда они вышли из ресторана и отправились по домам, каждый своей дорогой. У него камень с души упал, когда он поделился своими бедами.

Хотя он и спрашивал у друга, чем он занимался с тех пор, как они учились вместе, тот отвечал как-то уклончиво.
Чалмерс, удрученный собственными проблемами и с притупленным вином сознанием, не настаивал на подробностях. Но даже сделай он это, вряд ли бы его друг сознался, что, так и не примкнув к буржуазии, до сих пор остался убежденным членом партии.

ГЛАВА 6
"Конвэр-440", который осуществлял местные рейсы в Кларенс, заложил широкий вираж над заливом перед заходом на посадку.

Сидя с левой стороны по ходу салона, Шеннон посмотрел в иллюминатор и увидел город, проплывающий под ним. С высоты тысячи футов он видел столицу Зангаро, занимавшую выдающуюся в море оконечность полуострова, с трех сторон окаймленную поросшими пальмами берегами залива, а с четвертой стороны землей, вдоль которой кургузый полуостров, длиной всего в восемь миль, вливался в основную линию побережья.

Отросток земли был в три мили шириной у своего основания, где граничил с прибрежной полосой болот, и в милю шириной у дальнего конца, где располагался город. Берега вдоль каждой из сторон полуострова тоже были заболочены, и только у самого мыса болота уступали место узким пляжам, покрытым галькой.

Город покрыл оконечность полуострова поперек от одного берега до другого и простирался вдоль него еще милю. От края города с этой стороны, меж обработанных участков земли, бежала полоска дороги на все оставшиеся до главного берега семь миль.

Очевидно, все лучшие здания города располагались на прибрежной полосе, обращенной в сторону моря, где их обдувало свежим морским ветром, ибо с воздуха было видно, что эти дома стоят на отдельных участках, размером с акр. Противоположная сторона города была, вероятно, самой бедной, где тысячи крытых жестью хибарок жались друг к другу вдоль узких грязных улиц.

Он начал внимательно разглядывать богатый район Кларенса, где когда-то жили колониальные хозяева, так как здесь должны были располагаться все важные здания. На осмотр этой части города под тем углом, где он находился, ему было отпущено не более нескольких секунд.

В самом конце прибрежного района находился маленький порт, устроенный там, где, по непонятным с точки зрения геологии причинам, от берега в море уходили две длинные изогнутые дугой полоски отмелей, словно гигантские рога жука-рогача или клешни уховертки. Сам порт расположился на основном берегу этого залива. По обе стороны от отмелей поверхность моря была покрыта бурунами, как заметил Шеннон, но внутри стоял полный штиль. Несомненно, что именно эта естественная бухта, прихотью природы пристроившаяся к оконечности полуострова, привлекла к себе первых мореплавателей.

В центре порта, прямо напротив выхода из бухты, одиноко громоздился бетонный причал, у которого не было пришвартовано ни одного корабля, и вблизи просматривалось что-то вроде пакгауза. Слева от бетонного причала располагались, судя по всему, местные рыбаки - на покрытом галькой пляже виднелись разбросанные в беспорядке продолговатые каноэ и разложенные для просушки сети. Справа от причала находился старый порт: несколько ветхих деревянных мостков, вытянувшихся в сторону моря.

За пакгаузом ярдов на двести простиралась поросшая бурьяном лужайка, которая упиралась в идущую вдоль берега дорогу. По другую сторону дороги начинались дома. Шеннон уловил краем глаза белую церквушку, построенную в колониальном стиле, и здание, служившее, по-видимому, дворцом губернатора в былые времена, окруженное высокой стеной. За стеной располагался просторный двор, окруженный барачными постройками, очевидно, появившимися недавно.

В этот момент "Конвэр" завершил вираж и выровнял курс.

Город исчез из вида, они пошли на посадку.

Шеннон впервые столкнулся с Зангаро днем раньше, когда обратился за получением туристской визы. Консул в соседней столице принял его с некоторым удивлением, не успев привыкнуть к подобным просьбам. Ему пришлось заполнить анкету на пяти страницах, включающую даже сведения о родителях (так как он не имел понятия, как звали родителей Кейта Брауна, пришлось придумать им имена) и всю прочую подобную информацию.

В паспорте, когда он его вручил, между первой и второй страницами покоилась красивая банкнота. Она перекочевала в карман консула. После этого консул осмотрел паспорт со всех сторон, прочитал все страницы, просмотрел их на свет, повернул вверх ногами, подробно ознакомился с примечаниями на внутренней стороне обложки. Спустя пять минут после начала этой процедуры Шеннон заволновался, вдруг что-нибудь не так.

Вдруг британский Форин Офис именно в этом паспорте пропустил ошибку? Тут консул посмотрел на него и сказал:
- Вы американец.

Шеннон с облегчением понял, что этот человек не умеет читать.

Через пять минут он получил долгожданную визу. Но в аэропорту Кларенса веселье кончилось.

Он не сдавал ничего в багаж, у него с собой была только сумка. Внутри главного (и единственного) корпуса для пассажиров жара была невыносимой, и от жужжания мух гудело в ушах. Вокруг расположились около дюжины солдат и десять полицейских. Они, очевидно, принадлежали к разным племенам.

Полицейские держались замкнуто, почти не переговаривались друг с другом, стояли сбоку, облокотясь на стену. Внимание Шеннона привлекли солдаты. Он искоса поглядывал на них, пока заполнял очередную длиннющую анкету (такую же, как и в предыдущий день в консульстве) и проходил медицинский и паспортный контроль у чиновников, которых он принял за Кайа, как и полицейских.

Неприятности начались, когда он подошел к таможне. Его ждал одетый в штатское человек, который коротким жестом велел ему пройти в боковую комнату. Как только он это сделал, держа в руке сумку, за ним ввалились четверо солдат. Тут он понял, что именно в их облике вызвало его неосознанную тревогу.

Давно, в Конго, ему приходилось видеть и ощущать подобное: чувство неотвратимой угрозы, исходящей от африканца, находящегося почти на первобытной стадии развития, вооруженного, наделенного властью, абсолютно непредсказуемого, с совершенно неожиданной реакцией на происходящее, словно тикающая бомба замедленного действия.

Каждый раз перед самым началом грандиозной резни, которую на его глазах устраивали конголезцы против катанганцев, Симба против миссионеров и конголезская армия против Симба, он отмечал эту бессмысленную угрозу в глазах, беспричинное упоение своей силой, которое может неожиданно, без всяких видимых причин, вылиться в сумасшедшую жестокость. Солдаты президента Кимбы из племени Винду выглядели именно так.

Таможенник в штатском предложил Шеннону положить сумку на шаткий столик и начал в ней рыться. Досмотр проходил так, будто речь идет о припрятанном оружии, пока таможенник не наткнулся на электрическую бритву, вытащил ее из сумки, осмотрел со всех сторон и нажал на кнопку "пуск". Бритва фирмы "Ремингтон Лектроник", с новыми батарейками, исправно зажужжала. С невозмутимым видом таможенник положил ее в карман.

Покончив с сумкой, он жестом предложил Шеннону выложить на стол содержимое карманов. Оттуда были извлечены ключи, носовой платок, мелочь, бумажник и паспорт. Таможенник потянулся к бумажнику, вытащил чековую книжку, посмотрел на нее, крякнул и отдал обратно. Мелочь сгреб в ладонь и положил в карман. Из бумажных денег там были две банкноты по 5000 африканских франков и несколько сотенных бумажек. Солдаты подошли поближе, также молча сопя, держа карабины словно дубинки и поглядывая на стол с нескрываемым любопытством.

Человек в штатском, стоящий у стола, прикарманил две купюры по 5000 афро-франков, а один из солдат подобрал остальное.

Шеннон посмотрел на таможенника. Их взгляды встретились.

Таможенник приподнял подол рубахи и показал торчащую из-под ремня короткую рукоятку "браунинга" 9-го калибра. Похлопал по ней ладонью.

- Полиция,- произнес он, не отводя глаз.

У Шеннона руки чесались вмазать этому субчику по морде. Он не переставал повторять себе: "Спокойно, малыш, только не заводись."

Он медленно, очень медленно, провел рукой в сторону стола и вопросительно поднял брови. Штатский кивнул, и Шеннон принялся собирать вещи и рассовывать их обратно по карманам.

Он почувствовал, что солдаты за его спиной отступили, хотя и продолжали сжимать винтовки обеими руками, угрожая в любой момент ударить с размаху или ткнуть прикладом, если вдруг возникнет желание.

Казалось, что прошел целый век, пока штатский наконец кивнул в сторону двери, и Шеннон вышел. Он ощущал, как пот потоком льется вдоль позвоночника до самых трусов.

В холле аэропорта он обнаружил единственную белую пассажирку того же рейса, американскую девушку, которую пришел встречать католический священник, и у нее, после продолжительной беседы святого отца с солдатами на местном диалекте, особых неприятностей не возникло. Священник поднял голову и поймал на себе взгляд Шеннона. Шеннон слегка поднял бровь. Святой отец перевел глаза на дверь в комнату, из которой только что вышел Шеннон, и незаметно кивнул.

На маленькой площади, перед зданием аэропорта, залитой палящими лучами солнца, никакого транспорта не было и в помине. Шеннон стал ждать. Через пять минут он услышал за собой голос, говорящий с мягким американо-ирландским акцентом.

- Тебя подбросить до города, сын мой?

Они поехали в машине священника, "фольксвагене-жучке", который для верности был припрятан в тени пальмовой рощицы в нескольких ярдах от ворот аэропорта. Американская девушка не уставала возмущаться: кто-то открыл ее сумочку и рылся в ней. Шеннон молчал, понимая, как им всем повезло, что их не побили. Священник работал в госпитале ООН, совмещая роли капеллана, миссионера и врача. Он с пониманием посмотрел на Шеннона.

- Они вас потрясли немного?
- Бандиты,- сказал Шеннон.

Потеря 15 фунтов ничего не значила, но оба имели в виду настроение солдатни.

- Здесь надо быть очень осторожным, в самом прямом смысле, очень осторожным,- мягко сказал священник.- Вы заказали гостиницу?

Когда Шеннон сказал, что нет, священник подвез его к "Независимости", единственной гостинице в Кларенсе, где разрешалось селиться европейцам.

- Директор гостиницы Гомез, совсем неплохой человек,- сказал священник.

Обычно, когда в африканском городе появляется новое лицо, следуют приглашения от других европейцев сходить в клуб, потом зайти в бунгало, выпить немного, а вечером - на прием.

Священник, несмотря на всю свою благожелательность, не предложил ничего подобного. В этом была очередная особенность Зангаро, с которой столкнулся Шеннон. Влияние общего напряжения сказывалось и на белых. Ему предстояло еще многое узнать в ближайшие дни и, в основном, от Гомеза. С Жюлем Гомезом он познакомился в тот же вечер. Бывшему владельцу, а ныне директору отеля "Независимость" было пятьдесят лет.

"Pied noir" - француз из Алжира. В последние дни Французского Алжира, почти десять лет тому назад, он продал свой процветающий бизнес по производству сельхозтехники как раз перед началом всеобщего хаоса, когда продать дело было уже невозможно. С вырученными средствами он отправился во Францию, но год спустя понял, что не может больше жить в атмосфере Европы, и стал присматривать себе другое местечко.

Его выбор пал на Зангаро, когда до независимости оставалось еще пять лет и об этом никто даже подумать не мог. На свои сбережения он купил отель и существенно улучшал его год от года.

После независимости ситуация изменилась. За три года до приезда Шеннона Гомеза кратко информировали о том, что отель будет национализирован, и ему будут платить в местной валюте.

Такого никогда не было, да и местные деньги ничего не стоили.

Но он схватился за должность директора, надеясь, вопреки всему, что когда-нибудь все снова изменится к лучшему, и к тому моменту хоть что-то останется от его единственного имущества на этой планете, чтобы обеспечить ему старость. В качестве директора он занимался приемом гостей и обслуживал бар. Шеннон застал его в баре.

Войти в доверие к Гомезу было бы нетрудно. Достаточно упомянуть старых друзей и товарищей Шеннона - членов ОАС, служивших ранее в Легионе, десантных войсках и оказавшихся в конце концов в Конго. Но в таком случае пришлось бы расстаться с "крышей" простого английского туриста, который, не зная, куда девать пять дней, прилетел с севера исключительно из любопытства, чтобы посмотреть на загадочную республику Зангаро. Поэтому он решил придерживаться роли туриста.

Но позже, когда бар закрылся, он предложил Гомезу выпить у него в номере. По непонятным причинам солдаты в аэропорту оставили нетронутой бутылку виски в его сумке. У Гомеза при виде ее глаза широко раскрылись. Виски было в числе тех товаров, на импорт которых у страны не было средств. Шеннон следил за тем, чтобы Гомезу доставалось больше, чем ему самому. Когда он вскользь заметил, что приехал в Зангаро из любопытства, Гомез фыркнул.

- Из любопытства? Здесь любопытно, это верно. Чертовски странно, я бы сказал.

Хотя они говорили по-французски и были одни в номере, Гомез понизил тон и наклонился вперед. В очередной раз Шеннон отметил необычайное чувство страха, характерное для всех, кого он видел, кроме бандитов в армейской форме и полицейского, выступавшего в роли таможенника в аэропорту.

Высосав полбутылки, Гомез слегка разговорился, и Шеннон начал потихоньку выпытывать информацию. Гомез в общих чертах подтвердил то, что рассказал Шеннону человек, представившийся Уолтером Харрисом, и добавил от себя несколько анекдотических деталей, довольно мерзких в большинстве случаев.

Он подтвердил, что президент Кимба находится в городе, что он почти не выезжает последнее время, за исключением редких визитов в родную деревню, на том берегу реки, в стране Винду, и что он живет в своем президентском дворце, большом, обнесенном стенами здании, которое Шеннон видел с воздуха.

К тому времени, когда Гомез пожелал ему спокойного сна и поплелся, шатаясь, в свою комнату в два часа ночи, удалось собрать дополнительные крупицы ценной информации. Три формирования, известные как гражданская полиция, жандармерия и таможенная служба, хотя и носили оружие, но, как готов был поклясться Гомез, не имели патронов к нему. Как представителям Кайа, им не доверяли боеприпасы, и Кимба, с его параноидальной боязнью переворота, лично следил за этим.

Он понимал, что они никогда не будут воевать на его стороне, и не хотел давать им возможности выступить против. Оружие носилось только для вида.

Гомез также клятвенно утверждал, что власть в городе принадлежит исключительно Винду, подчиненным Кимбе. Агенты зловещей секретной полиции обычно одеты в гражданское и вооружены автоматическими пистолетами, у армейских солдат винтовки, подобные тем, что Шеннон видел в аэропорту, а у личной гвардии президента - автоматы. Гвардейцы живут исключительно за стенами дворца, сверхпреданы Кимбе, который никогда и шагу не ступит без, как минимум, взвода охранников.

На следующее утро Шеннон вышел прогуляться. Тут же к нему стремглав подбежал мальчишка лет десяти-одиннадцати, подосланный Гомезом. Только позже он понял причину. Сначала решил, что Гомез приставил к нему мальчика вместо гида, хотя, так как они не могли и словом перекинуться, в этом было мало толку. Настоящая причина крылась в другом - Гомез оказывал подобную услугу всем своим гостям, хотели они того или нет.

Если туриста почему-либо арестуют и отвезут в участок, мальчишка через кусты рванет к Гомезу и все расскажет. Он, в свою очередь, доведет информацию до швейцарского или немецкого посольства, чтобы кто-нибудь начал переговоры об освобождении туриста, пока того не забили до полусмерти.

Мальчика звали Бонифаций.

Шеннон все утро бродил по городу, миля за милей, а мальчишка трусил по пятам. Их никто не остановил. Машин практически не было и жилые районы города были почти пустыми. У Гомеза Шеннон раздобыл небольшую карту города, оставшуюся с колониальных времен, и с ее помощью осмотрел все основные здания Кларенса. У единственного банка, единственного почтамта, полдюжины министерств и госпиталя ООН слонялось по шесть-семь солдат. В помещении банка, куда он зашел, чтобы получить наличные по чековой книжке, ему в глаза бросились свернутые в углу зала матрасы, а в обеденное время он дважды видел, как солдат нес своим коллегам котелок с едой. Шеннон заключил, что сменная охрана живет непосредственно в помещении каждого из зданий. Тем же вечером, позже, Гомез подтвердил это.

Он заметил по солдату у входа в каждое из шести посольств, мимо которых прошел. Трое солдат спали в пыли. К обеду он выяснил, что в главной части города сосредоточено всего около сотни солдат, разбитых на двенадцать групп. Он отметил, чем они были вооружены. У каждого старая винтовка "маузер", калибра 7.92, большинство из них ржавые и грязные. На солдатах были зеленовато-бурые брюки и рубахи, парусиновые ботинки, матерчатые тканые ремни и высокие фуражки, напоминающие американские бейсбольные шапочки. Вся без исключения форма - потрепанная, мятая, грязная и неприглядная. Он оценил их уровень строевой и боевой подготовки, командирские навыки, знание материальной части как нулевые. Это был сброд недисциплинированных хулиганов, которые могли нагнать страху на забитых Кайа своим оружием и свирепостью, но, вероятно, ни разу не пробовали выстрелить из винтовок и, наверняка, никогда не оказывались под огнем людей, знающих свое дело. Они стояли на постах скорее для того, чтобы предотвратить гражданские волнения, но, как ему показалось, в настоящей перестрелке бросят оружие и побегут.

Интереснее всего было видеть их подсумки для патронов. Они были пусты. Конечно, к каждой винтовке полагался магазин, но у "маузера" в обойме всего пять патронов.

Днем Шеннон обходил порт. Со стороны берега он выглядел иначе. Песчаные отмели, уходящие в море и образующие естественную гавань, возвышались над уровнем воды на двадцать футов вблизи берега и футов на шесть на дальних концах. Он прошел по каждой косе до самого мыса. Вся поверхность отмелей была покрыта низкорослой, от колена до пояса, чахлой растительностью, высохшей в конце долгого сухого сезона и потому невидимой с воздуха. Каждая отмель была шириной около сорока футов в конце и сорока ярдов в основании, там, где выходила на берег. С мыса открывался поразительный вид на порт.

Бетонный причал располагался прямо по центру, за ним здание пакгауза. К северу от него тянулись ряды старых деревянных мостков. От некоторых оставались только одиноко торчащие из воды столбы-подпорки, словно сломанные зубы на поверхности моря. К югу от пакгауза простирался каменистый пляж, на котором лежали рыбацкие каноэ. С мыса одной отмели президентский дворец был невидим, скрыт за пакгаузом, но с другой косы верхний этаж дворца хорошо просматривался. Шеннон вернулся к порту и обследовал рыбацкий пляж. "Неплохое место для высадки,- подумал он про себя,- дно уходит вниз плавно под небольшим уклоном".

За пакгаузом бетон заканчивался, и начинался пологий, заросший по пояс кустарником склон, испещренный многочисленными пешими тропами, вдоль которого в сторону дворца уходила покрытая гудроном дорога. Шеннон пошел по дороге. Когда он закончил подъем, его взору открылся бывший дворец колониального губернатора во всей его красе, со стороны фасада, в двухстах ярдах от того места, где он стоял.

Шеннон прошел вперед еще сотню ярдов и вышел на дорогу, идущую вдоль берега моря. На перекрестке стояли четверо солдат, одетых опрятнее и добротнее, чем армейцы, с автоматами "Калашникова" АК-47 у пояса. Они молча проводили его взглядом, когда он повернул направо и двинулся вдоль дороги к своему отелю. Он кивнул им, но они продолжали смотреть на него, никак не реагируя в ответ. Дворцовая гвардия.

Идя вдоль дороги он поглядывал налево, запоминая детали дворца. Тридцати ярдов в ширину, с окнами первого, этажа, заложенными кирпичами и выкрашенными в белый цвет, в тон стенам. На фасаде здания выделялась высокая, широкая, на стальных засовах, деревянная дверь, почти наверняка появившаяся недавно. Перед заложенными кирпичами окнами располагалась терраса, теперь бесполезная, ибо к ней не было прохода из здания. На втором этаже от одного угла до другого тянулся ряд из семи окон, три слева, три справа и одно посередине, над входной дверью. На верхнем этаже расположились десять окон, но существенно меньшего размера.

Над ними проходил водосточный желоб, от которого к коньку взбегала вверх черепичная крыша. Он отметил группу гвардейцев, прогуливающихся около входа, и обратил внимание, что окна второго этажа были снабжены жалюзи, сделанными, видимо, из стали (он находился слишком далеко, чтобы сказать это с уверенностью). Жалюзи были закрыты. Очевидно, что подойти к дворцу ближе перекрестка не разрешалось без официального повода.

Он закончил дневной осмотр до того, как солнце начало садиться, обойдя дворец кругом. С каждой стороны дворца от главного здания вглубь, в сторону города, уходила недавно выстроенная стена, высотой восемь футов и длиной в восемьдесят ярдов. Сзади эти две стены соединялись третьей.

Интересным было то, что стены были сплошными, второго входа на территорию дворца не было. Стена повсюду была высотой в восемь футов, как он оценил, сравнив ее с ростом шагавшего рядом охранника, на верхней кромке торчали битые бутылки. Он понимал, что не сможет заглянуть внутрь, но вспомнил то, что видел с воздуха, и чуть не рассмеялся.

Улыбнулся Бонифацию.

- Знаешь, парень, этот подлый кретин считает, что защитил себя, окружив дворец высокой стеной с битым стеклом и единственным входом. На самом деле он просто посадил себя в каменную ловушку, большой, изолированный загон для расстрела.

Мальчик улыбнулся во весь рот, не поняв ни слова, и жестами дал понять, что пора домой, подкрепиться немного.

Шеннон кивнул, и они отправились обратно в отель. Ноги горели и ныли от усталости.

Шеннон не делал никаких заметок и не составлял карт, запоминая все, что видел. Он вернул Гомезу карту и после ужина подсел к французу в баре.

В глубине, за одним из столиков, сидели два китайца из посольства и потихоньку пили пиво, поэтому разговор между европейцами был кратким. Кроме этого, окна были открыты.

Позже, однако, Гомез, тоскующий без компании, прихватил дюжину пива и пригласил Шеннона к себе, в номер на последнем этаже, где они сидели на балконе и смотрели на ночной спящий город, почти полностью погруженный во тьму из-за перебоев с электричеством.

Шеннон подумывал, не довериться ли Гомезу, но решил этого не делать. Он рассказал, как нашел банк и с каким трудом обменял чек на пятьдесят фунтов; Гомез фыркнул.

- Обычное дело,- сказал он.- Они уже давно не видели ни чеков, ни валюты.
- Но хотя бы в банке это не должно вызывать удивления.
- Им не приходится долго смотреть на валюту. Все достояние республики Кимба хранит под замком во дворце.

Шеннон сразу заинтересовался. Потребовалось два часа, чтобы полунамеками выяснить, что Кимба кроме всего прочего хранил весь национальный арсенал и боеприпасы в винном погребе губернаторского дворца под замком, ключ от которого держал при себе, и перевел туда же национальную передающую радиостанцию, таким образом, он мог, не выходя из дворца, вещать, обращаясь к нации и всему миру, и никто извне не мог в это вмешаться. Радиостанции всегда играют существенную роль при государственных переворотах. Кроме того, Шеннону удалось выяснить, что у него нет ни бронемашин, ни артиллерии, и что кроме сотни солдат, разбросанной по городу, еще столько же находятся вне города, частично в рабочих поселках вдоль дороги к аэропорту, частично в деревнях Кайа, на материке, вплоть до моста через реку Зангаро. Эти две сотни составляли половину армии. Остальная половина находилась в армейских казармах, которые на самом деле не были казармами, а служили в колониальные времена в качестве полицейских бараков. Они располагались в четырехстах ярдах от дворца - ряды низких, крытых жестью убогих строений, окруженных изгородью из тростника. Четыреста человек составляли всю армию, а количество дворцовых охранников колебалось в пределах от сорока до шестидесяти человек. Они обитали под пристроенными к внутренней стороне стены дворца навесами.

На третий день своего пребывания в Зангаро Шеннон осмотрел полицейские бараки, где располагались свободные от дежурства двести солдат. Бараки, как и говорил Гомез, были обнесены тростниковым забором, но визит в соседнюю церковь позволил Шеннону незаметно проскользнуть на колокольню, взбежать по каменной винтовой лестнице и взглянуть на казармы сверху.

Они представляли собой два ряда сараев, украшенных то тут, то там развешенной на просушку одеждой. В конце ряда бараков, над выложенными из камня очагами, бурлили котлы с похлебкой.

Несколько человек устало слонялись вокруг. Все были без оружия. Возможно, их винтовки в казармах, но Шеннон предположил, что скорее всего они на оружейном складе маленькой каменной хибарке, стоящей в стороне от бараков. Все остальные удобства в лагере были бесхитростны до крайности.

Этим самым вечером, выйдя из гостиницы без Бонифация, он встретил "своего" солдата. Около часа он кружил по темным улицам, которые, к счастью для него, никогда не знали, что такое фонари, пытаясь пробраться поближе к дворцу.

Ему удалось внимательно осмотреть боковые и заднюю части стены и он убедился, что с этой стороны патрулирование не ведется. Перед фасадом дворца его остановили два охранника и недвусмысленно приказали отправляться домой. Он установил, что на перекрестке, расположенном на полпути от верхней части припортовой дороги и входом во дворец, сидят трое охранников.

Особенно важным было выяснить, что с того места, где они находились, гавань не видна. От перекрестка дорог линия зрения охранников, касаясь верхней части склона, упиралась в море за мысами отмелей, ограничивающих гавань, а в безлунную ночь им даже море не увидеть на расстоянии пятисот ярдов, если только не будет дополнительных огней.

В темноте, от перекрестка, он не мог различить ворота во дворец в ста ярдах от себя, но предположил, что там, как обычно, дежурят двое охранников. Он всучил остановившим его солдатам по пачке сигарет и удалился.

По дороге к отелю он прошел мимо нескольких баров, освещенных внутри парафиновыми лампами, и направился дальше по темной улице. Через сто ярдов его остановил солдат. Он был явно пьян и мочился в придорожную канаву. Шатаясь, двинулся к Шеннону, взяв винтовку поперек двумя руками за ствол и приклад. В свете взошедшей луны Шеннон мог отчетливо видеть, как он приближается. Солдат что-то пробурчал. Шеннон не понял, но догадался, что он требует деньги.

Он услышал, как солдат несколько раз повторил слово "пиво" и добавил что-то неразборчивое. Потом, прежде чем Шеннон успел потянуться в карман за деньгами или отступить в сторону, солдат зарычал и выбросил вперед ствол винтовки, стремясь угодить Шеннону в живот. Дальше все произошло быстро и без шума. Одной рукой он перехватил дуло винтовки и резко отбросил его в сторону от живота, выведя солдата из равновесия. Тот был явно ошарашен подобной реакцией, к такому он не привык. Придя в себя, взвыл от ярости, перехватил винтовку за ствол двумя руками и замахнулся как дубинкой.

Шеннон сделал шаг вперед, приблизившись к нему вплотную, блокировал удар сверху, ухватив солдата за бицепсы, и двинул коленом вверх.

После этого отступать уже было поздно. Когда винтовка вывалилась на землю, он, согнув правую руку в локте под девяносто градусов, подвел ее под подбородок солдата и резко рванул в сторону. Острая боль пронизала его руку до самого плеча в тот самый момент, когда он услышал хруст ломающейся шеи. Потом оказалось, что он порвал от усилия плечевую мышцу.

Зангариец шлепнулся на землю как мешок.

Шеннон посмотрел вдоль улицы в обе стороны, но никого не увидел. Он сбросил тело в канаву и осмотрел винтовку. Один за одним он извлек патроны из магазина. Их оказалось только три.

Патронник был пуст. Он вытащил затвор и, направив винтовку в сторону луны, заглянул в ствол. Слой грязи месячной давности, песок, пыль, сажа, ржавчина и частички земли предстали перед его глазами. Он вернул затвор на место, вложил три патрона туда, где они были, швырнул винтовку в канаву и пошел домой.

- Все хорошо, что хорошо кончается,- пробормотал он потихоньку, проникнув в темный отель, и улегся в кровать.

Он подозревал, что до квалифицированного полицейского разбирательства дело не дойдет. Сломанную шею спишут на падение в канаву, а об отпечатках пальцев здесь наверняка и не слышали.

Тем не менее, на следующий день он, пожаловавшись на головную боль, остался в отеле и болтал с Гомезом. На другое утро уехал в аэропорт и сел на "Конвэр-440", направляющийся на север. В тот момент, когда под левым крылом самолета уплывала вдаль республика Зангаро, в его мозгу вдруг всплыла случайно оброненная по ходу беседы фраза Гомеза.

В Зангаро не ведутся и испокон веку не велись горнорудные разработки.

Через сорок часов он вернулся в Лондон.
***

...

Посол Леонид Добровольский всегда чувствовал себя не в своей тарелке во время еженедельных бесед с президентом Кимбой. Как и все, кому доводилось общаться с диктатором, он не питал иллюзий по поводу его психического расстройства.

Однако, в отличие от большинства других людей, ему, по указанию московского руководства, приходилось прикладывать максимум усилий для установления тесных деловых контактов с непредсказуемым африканцем. Он стоял напротив массивного письменного стола красного дерева в рабочем кабинете президента на втором этаже дворца и ждал, пока Кимба очнется от оцепенения.

При ближайшем рассмотрении Кимба оказывался совсем не таким высоким и красивым, как на официальных портретах. Рядом с огромным письменным столом он казался почти карликом, особенно сейчас, когда скрючился в кресле, впав в состояние полной неподвижности. Добровольский терпеливо ждал, пока это кончится. Он знал, что возможны два варианта. Либо правитель Зангаро начнет говорить взвешенно и разумно, как совершенно нормальный человек, либо этот столбняк сменится истерическими воплями, и он примется бессвязно лепетать, как одержимый, к каковым он себя, впрочем, сам причислял.

Кимба медленно кивнул.

- Продолжайте, пожалуйста,- произнес он.

У Добровольского вырвался вздох облегчения. Значит, президент приготовился слушать. Однако он знал, что новости будут плохими, и с этим ничего не поделаешь. Как отреагирует президент, известно одному Богу.

- Я получил информацию от своего правительства, господин президент. По их сведениям, отчет о результатах георазведки, присланный недавно в Зангаро британской компанией, не вполне объективен. Я говорю о разведке, проведенной несколько недель назад фирмой "Мэнсон Консолидейтед" из Лондона.

В слегка выпученных глазах президента, уставившихся неподвижно на русского посла, не отразилось ничего. Кимба не произнес ни слова, так и не дав понять, помнит ли он о событии, которое привело Добровольского во дворец.

Посол продолжал рассказ о проведенной "Мэн Коном" разведке и об отчете, переданном неким мистером Брайантом в руки министра природных ресурсов.

- Суть заключается в том, Ваше превосходительство, что я уполномочен проинформировать вас: мое правительство считает, что в представленном отчете не содержится сведений о том, что в действительности было обнаружено в районе, подвергнутом обследованию, а именно, в окрестности Хрустальной горы.

Он начал ждать, понимая, что большего сказать не может.

Когда, наконец, Кимба заговорил спокойно и убедительно, Добровольский в очередной раз облегченно вздохнул.

- В каком смысле этот отчет содержит необъективную информацию?- прошептал Кимба.
- Мы не уверены в деталях, Ваше Превосходительство, но логично предположить, что поскольку британская компания не сделала попытки приобрести у вас горно-добывающую концессию, в представленном ими отчете должно быть сказано, что в данном районе не обнаружено существенных запасов полезных ископаемых. Необъективность отчета заключается, по-видимому, именно в этом. Другими словами, в исследованных образцах может содержаться большее количество полезных компонентов, по сравнению с оценкой, представленной вам англичанами.

Опять наступила томительная тишина, во время которой посол ждал взрыва ярости. Но его не последовало.

- Они меня обманули,- прошептал Кимба.
- Конечно, Ваше Превосходительство,- быстро вставил Добровольский,- единственный способ развеять сомнения - это послать другую группу геологов для обследования того же района и снова собрать образцы камней и почвы. В этом случае я, от имени своего правительства, покорнейше прошу Ваше Превосходительство дать разрешение на проведение разведки группе ученых из Свердловского горного института, которые прибудут в Зангаро и осмотрят тот же район, на котором работал английский геолог.

Кимба долго переваривал предложение. Наконец кивнул.

- Согласен,- сказал он.

Добровольский поклонился. Стоящий рядом с ним Волков, формально - второй секретарь посольства, но фактически - представитель службы КГБ, стрельнул глазами в его сторону.

- Второй вопрос касается вашей персональной безопасности,- сказал Добровольский.

Наконец-то он удостоился реакции диктатора. К этой теме Кимба относился весьма серьезно. Он рывком задрал голову и подозрительно обшарил глазами комнату. Три помощника-зангарийца, стоящие за двумя русскими, затряслись мелкой дрожью.

- Моей безопасности?- произнес Кимба своим обычным шепотом.
- С чувством глубокого уважения, нам бы хотелось в очередной раз подчеркнуть, что наше правительство чрезвычайно заинтересовано в том, чтобы вы, Ваше Превосходительство, и впредь продолжали вести Зангаро по пути мира и прогресса, что стало возможно, благодаря столь блистательным усилиям Вашего Превосходительства,- сказал русский.

Поток льстивых слов не вызвал недовольства, Кимба воспринимал лесть как должное, так традиционно обрамлялось любое обращение в его адрес.

- Для обеспечения надежной безопасности дражайшей персоны Вашего Превосходительства, учитывая недавнюю весьма опасную измену одного из ваших армейских офицеров, мы с неизменным уважением предлагаем, чтобы один из сотрудников нашего посольства был размещен во дворце для оказания помощи личной службе безопасности Вашего Превосходительства.

Упоминание об "измене" полковника Боби вывело Кимбу из транса. Он весь затрясся, то ли от страха, то ли от ярости, русские не могли разобрать. Потом начал говорить, сначала медленно, обычным шепотом, затем все быстрее, сверля глазами зангарийцев, стоящих в глубине кабинета. Через несколько фраз он перешел на диалект Винду, понятный только местным жителям, но русские уже знали, о чем идет речь: о постоянной опасности предательства и измены, в которой Кимба находился, о предупреждениях, полученных им от духов, о готовящихся повсюду заговорах, о том, что ему хорошо известны все, кто задумал против него зло, о его намерении вывести их на чистую воду, и о том, что он с ними сделает после этого. Он продолжал в том же духе еще полчаса, пока, наконец, не успокоился, и не перешел на европейский язык, понятный русским.

Когда они вышли на улицу и забрались в посольскую машину, с обоих лил пот: отчасти от жары, так как кондиционер во дворце в очередной раз сломался, а отчасти от впечатления, которое обычно производил на них Кимба.

- Хорошо, что все закончилось,- поделился Волков со своими коллегами по дороге в посольство.- Так или иначе, а разрешение мы получили. Завтра же присылаю своего человека.
- А я позабочусь, чтобы геологическая экспедиция поскорее приехала,- сказал Добровольский.- Будем надеяться, что в этом английском отчете действительно концы с концами не сходятся. Иначе просто не представляю, как потом объясняться с президентом.

Волков пробурчал:
- У вас это получится лучше, чем у меня.
***

Шеннон остановился в отеле "Лаундс", неподалеку от Найтсбриджа, как они договорились с "Уолтером Харрисом" перед его отъездом из Лондона. Договор предполагал, что он будет отсутствовать примерно десять дней, и каждое утро, в девять часов, Харрис должен звонить в отель и просить позвать мистера Кейта Брауна. Шеннон прибыл в полдень и узнал, что три часа назад ему звонили. Это означало, что до следующего утра он волен распоряжаться собой.

Неспешно приняв ванну, переодевшись и пообедав, он позвонил в сыскное агентство. Глава конторы, ненадолго задумавшись, вспомнил имя Кейта Брауна, и Шеннон услышал в трубке, как он перебирает бумаги на своем столе. Наконец он нашел то, что искал.

- Да, мистер Браун, сведения у меня в руках. Вы хотите, чтобы я прислал их вам?
- Не стоит,- сказал Шеннон.- Материал большой?
- Нет, около страницы. Зачитать?
- Да, пожалуйста.

Сыщик прокашлялся и начал.

- На следующее утро после запроса клиента мой сотрудник занял позицию рядом со въездом в подземный гараж, под зданием штаб-квартиры компании "Мэн-Кон". Ему повезло, потому что объект, который вернулся сюда днем раньше на такси после беседы с нашим клиентом на Слоан Авеню, на этот раз приехал на собственной машине. Агенту удалось хорошо рассмотреть его, когда он въезжал в тоннель, ведущий в гараж. Это был объект, вне всякого сомнения. Он сидел за рулем Шевроле марки "корветт". Агент успел разглядеть номер, когда машина въезжала в тоннель. Были наведены справки в регистрационном отделе муниципалитета. Машина зарегистрирована на имя некоего Саймона Эндина, проживающего в Южном Кенсингтоне.- Возникла пауза.- Адрес вам нужен, мистер Браун?
- Не обязательно,- сказал Шеннон.- Вам известно, чем этот Эндин занимается в "Мэн-Кон Хаузе"?
- Да,- ответил частный детектив.- Я поинтересовался у приятеля, журналиста, который пишет о Сити. Он личный помощник и правая рука сэра Джеймса Мэнсона, председателя и исполнительного директора "Мэнсон Консолидейтед".
- Благодарю вас,- сказал Шеннон и положил трубку.
- Все интересней и интересней,- прошептал он, проходя через вестибюль гостиницы.

Он направился на Джермин Стрит, чтобы обменять чек на наличные и купить рубашки. Было первое апреля, день розыгрышей, светило солнышко, и бледно-желтые нарциссы веселым ковром покрывали зеленую лужайку вокруг уголка ораторов в Гайд Парке.
***

Пока Шеннон отсутствовал, Саймон Эндин тоже зря времени не терял. О результате своих трудов он и докладывал в тот же день сэру Джеймсу Мэнсону в его кабинете на последнем этаже возвышающегося над Мургейтом здания.

- Полковник Боби,- сказал он шефу с порога.

Горно-рудный владыка нахмурил брови.

- Кто?
- Полковник Боби, бывший главнокомандующий армии Зангаро. В настоящее время он в изгнании. Изгнан по приказу президента Кимбы, который до этого издал указ, заочно приговорив его к смертной казни за государственную измену. Вы хотели знать, где он находится.

Мэнсон к этому моменту уже уселся за письменный стол и после короткого раздумья, вспомнив, утвердительно кивнул. Он все еще не забыл о Хрустальной горе.

- Хорошо, так где же он?- спросил Мэнсон.
- Скрывается в Дагомее,- сказал Эндин.- Пришлось немало потрудиться, чтобы сесть ему на хвост в конце концов, хотя твердой уверенности не было. Тем не менее, он поселился в столице Дагомеи. Городе под названием Котону. У него должны быть кое-какие деньги, но, по-видимому, немного, иначе бы он скрылся за высокими стенами виллы под Женевой, как другие состоятельные изгнанники. Он снял небольшую виллу, живет очень скромно, вероятно потому, что это самый надежный способ избежать требования покинуть страну со стороны правительства Дагомеи. Говорят, что Кимба потребовал его выдачи, но никто на это не прореагировал. Помимо прочего, он находится достаточно далеко от Кимбы, чтобы тот мог всерьез его опасаться.
- А что Шеннон, наемник?- спросил Мэнсон.
- Должен вернуться сегодня или завтра,- сказал Эндин.- Я зарезервировал ему номер в "Лаундсе", начиная со вчерашнего дня, для верности. Сегодня в девять утра его не было. Буду звонить завтра в то же время.
- Попробуй сейчас,- сказал Мэнсон.

В гостинице Эндину сообщили, что мистер Браун действительно прибыл, но в данный момент отсутствует. Сэр Джеймс Мэнсон слушал по параллельному телефону.

- Оставь записку,- буркнул он Эндину.- Позвонишь ему сегодня в семь вечера.

Эндин попросил предупредить мистера Брауна, и оба положили трубки.

- Мне нужен его отчет как можно скорее,- сказал Мэнсон.- Он должен написать его завтра к полудню. Сначала ты встретишься с ним и прочитаешь его отчет сам. Удостоверься, что в нем отражены все пункты, на которые я просил дать ответ. После этого принесешь отчет мне. Придержи Шеннона на коротком поводке пару дней, чтобы дать мне время переварить информацию.
***

Шеннон получил записку от Эндина в пять и к семи часам был в номере в ожидании звонка. Оставшийся вечер между ужином и сном он провел, делая заметки и разбирая привезенные из Зангаро сувениры - несколько набросков от руки в блокноте для рисования, который он купил в парижском аэропорту, чтобы скоротать время в полете, схематические планы расположения объектов в Кларенсе, расстояния до которых от фиксированных точек ему пришлось высчитывать шагами, местный путеводитель, датированный 1959 годом, с описанием "достопримечательностей", из которых действительный интерес представляла лишь, как было написано, "Резиденция Его Превосходительства Губернатора колоний", и, наконец, официальный и весьма приукрашенный портрет Кимбы - один из весьма ограниченного перечня товаров, в которых республика не испытывала недостатка.

На следующий день он прошелся по Найтсбридж сразу же после открытия магазинов, купил себе пишущую машинку, пачку бумаги и остаток утра провел за составлением отчета. Он включил три раздела: подробный отчет о визите, детальное описание столицы, дом за домом, сопровождающееся схемами, и не менее детальное описание военной ситуации.

Он упомянул тот факт, что ему не удалось заметить какие-либо признаки наличия военно-воздушных сил или флота, что соответствовало также утверждению Гомеза. Он не стал писать о своем визите на окраину города и дальше вглубь полуострова в районы бедных поселений, где за жалкими хижинами беднейших представителей племени Кайа ютились еще более утлые лачуги, где жили тысячи рабочих-иммигрантов с семьями, объясняясь друг с другом на своем языке, оставшимся единственным напоминанием о далекой родине.

Он закончил отчет следующим заключением:

"Решение проблемы свержения Кимбы существенно упрощено им самим. Во всех отношениях, основная часть территории страны, земля Винду, за рекой, не имеет никакого политического или экономического значения. Если Кимба вдруг потеряет контроль над прибрежными равнинами, производящими основную часть скромного национального продукта, то упустит всю страну.

"Более того, ему и его людям не удержать в руках эту равнину, с учетом враждебного отношения и ненависти к ним со стороны всего населения Кайа, которая хоть и приглушена страхом, но спрятана в глубине и прорвется наружу, если только он потеряет власть над полуостровом. В свою очередь, полуостров выйдет из-под контроля сил Винду, если падет столица Кларенс. И, наконец, у него не хватит сил, чтобы удержать город Кларенс, если ему и его людям придется сдать дворец.

"Короче, его политика полной централизации сократила количество целей, подлежащих атаке при перевороте, до одной: дворцового комплекса, включающего его самого, охрану, арсенал, казну и радиостанцию.

"Что касается способов, которыми можно осуществить план захвата, то их число сводится к одному, благодаря стене, окружающей весь дворец. Его надо брать штурмом.

"Центральные ворота, вероятно, могут быть снесены очень тяжелым грузовиком или бульдозером, за рулем которого должен сидеть человек, готовый принести себя в жертву. Мне не удалось заметить признаки наличия подобного фанатизма ни среди гражданского населения, ни среди солдат, как, впрочем, не увидел я и подходящего грузовика. В другом случае, можно было бы надеяться подавить сопротивление защитников дворца, если бы сотни бесстрашных людей со штурмовыми лестницами атаковали стены. По моим наблюдениям, найти добровольцев тоже будет трудно. Самым реальным мне представляется способ, при котором дворец может быть взят с минимальными потерями в живой силе после того, как вход внутрь будет пробит прямым артиллерийским огнем. При применении такого оружия глухая стена из надежной защиты превращается в смертельную ловушку для всех оказавшихся внутри. Дверь можно снести ракетным снарядом, выпущенным из базуки. Я не увидел и намека на такое оружие или на кого-нибудь, способного им воспользоваться.

"Единственное заключение, которое можно сделать на основе всего перечисленного выше, состоит в следующем:

"Любая группировка или фракция внутри республики, стремящаяся сбросить Кимбу и прийти к власти, должна уничтожить его самого и его личную гвардию непосредственно в пределах дворца. Чтобы осуществить это, им придется обеспечить себя квалифицированной помощью на том техническом уровне, который ими пока не достигнут, и эта помощь должна будет прибыть, со всем необходимым оборудованием, из другой страны. При выполнении этих условий Кимба может быть свергнут и уничтожен в боевой операции, которая займет не больше часа".
***

- Шеннону известно, что в Зангаро не существует группы, заявившей претензии на свержение Кимбы?- задал вопрос сэр Джеймс Мэнсон на следующее утро, после того, как прочитал отчет.
- Я не говорил ему об этом,- сказал Эндин.- Я проинструктировал его так, как вы мне велели. Просто намекнул, что есть несколько недовольных офицеров, для поддержки успеха которых группа бизнесменов, чьи интересы я представляю, не пожалеет средств. Но он не глуп. Он должен был сам заметить, что там нет никого, кто мог бы осуществить такую операцию.
- Нравится мне этот Шеннон,- сказал Мэнсон, закрывая военный отчет.- Он, наверняка, дерзок и решителен, об этом легко судить по тому, как он обошелся с этим солдатом. Хорошо излагает мысли: коротко и ясно. Вопрос в следующем: сможет ли он выполнить всю эту работу самостоятельно?
- Он сделал одно важное замечание,- отозвался Эндин.- Он сказал, когда я расспрашивал его, что боеспособность зангарийской армии настолько низка, что вспомогательным силам или техническим советникам придется так или иначе проделать практически всю работу целиком, после чего уступить место представителям новой власти.
- Он так и сказал? Правда?- удивился Мэнсон.- В таком случае, он уже догадался, что его туда послали совсем не по той причине, о которой было заявлено вначале.

Он продолжал удивляться, когда Эндин спросил:
- Можно вопрос, сэр Джеймс?
- Какой именно?- спросил Мэнсон.
- Совсем простой: зачем его туда посылали? Зачем вам потребовался военный отчет о возможности смещения и убийства Кимбы?

Сэр Джеймс Мэнсон некоторое время смотрел в окно. Наконец произнес:
- Позови сюда Мартина Торпа.

Пока звали Торпа, Мэнсон подошел к окну и стал смотреть вниз, как он обычно поступал, когда нужно было сосредоточиться.

Он отдавал себе отчет, что сам взял на службу Эндина и Торпа молодыми людьми и дал им зарплату и должности, не соответствующие возрасту. И не потому, что они выделялись умом, хотя ума у них хватало. Это произошло оттого, что он почувствовал в каждом из них ту же бесцеремонность, которая отличала его самого, готовность игнорировать так называемые моральные принципы ради единственной цели - успеха. Как и Шеннон, как и он сам, они тоже были наемниками. Только степень успеха и общественное положение разделяли всех четверых. Он сделал их членами своей команды, своими верными слугами, оплачиваемыми за счет компании, но подчиненными лично ему во всех мелочах. Проблема заключалась теперь в том, можно ли им доверить новое большое дело, а не мелочь? Когда Торп вошел в кабинет, Мэнсон уже решил, что должен сделать это. Ему показалось, что он знает, как гарантировать их преданность.

Он кивком предложил им сесть и, повернувшись спиной к окну, начал:
- Я хочу, чтобы вы оба как следует обдумали то, что я вам сейчас скажу, и только после этого принимали решение. Насколько далеко вы согласны пойти со мной, если каждому из вас будут гарантированы пять миллионов фунтов в швейцарском банке?

Уличный гул долетал до одиннадцатого этажа и раздавался в тиши кабинета словно жужжание пчелы, только подчеркивая наступившее молчание. Эндин поднял глаза на своего шефа и медленно кивнул.

- Очень и очень далеко,- тихо произнес он.

Торп ничего не ответил. Он знал, что именно ради этого он и появился в Сити, поступил к Мэнсону, впитывал как губка энциклопедические знания о тонкостях работы компании. Ради такого, раз в жизни подвертывающегося случая сорвать крупный, по-настоящему солидный куш. Он согласно кивнул.

- Как?- выдохнул Эндин.

Вместо ответа Мэнсон подошел к стенному сейфу и достал два отчета. Третий, отчет Шеннона, лежал на письменном столе, за который он теперь уселся.

Мэнсон мерно говорил в течение часа. Он начал с самого начала и вскоре зачитал последние шесть пунктов отчета доктора Чалмерса по анализу образцов с Хрустальной горы. Торп слегка присвистнул и прошептал: "Боже!".

Эндину потребовалось прочесть десятиминутную лекцию о платине, чтобы он понял, о чем идет речь, после чего он тоже глубоко вздохнул.

Мэнсон продолжал рассказ о высылке Малруни в Северную Кению, подкупе Чалмерса, повторном визите Брайанта в Кларенс и вручении липового отчета министру правительства Кимбы. Он подчеркнул влияние русских на Кимбу, недавнее бегство из страны полковника Боби, который при удачном стечении обстоятельств мог бы вернуться, чтобы занять президентское кресло.

Имея в виду Торпа, Мэнсон зачитал основные моменты из общего отчета Эндина о положении в Зангаро и закончил заключением из отчета Шеннона.

- Если это вообще пройдет, должен встать вопрос о проведении двух параллельных, строго секретных операций,- сказал наконец Мэнсон.- Одна из них состоит в том, что Шеннон, под общим руководством и наблюдением Саймона, приводит в исполнение проект захвата и уничтожения дворца со всем его содержимым, после чего Боби, в сопровождении Саймона, на следующее утро принимает бразды правления и становится новым президентом. По плану второй операции Мартину предстоит перекупить буферную компанию, не раскрывая, кто именно и почему завладел контрольным пакетом акций.

Эндин нахмурил брови.

- Первая операция мне понятна, но зачем нужна вторая?- спросил он.
- Объясни ему, Мартин,- сказал Мэнсон.

Торп хитро улыбался, он своим цепким умом уловил куда клонит Мэнсон.

- Буферная компания, Саймон, обычно очень старая компания с авуарами, не заслуживающими серьезного разговора, практически прекратившая торговые операции, чьи акции продаются очень дешево, скажем, по шиллингу за штуку.
- Так зачем покупать такую?- спросил Эндин, так и не понимая.
- Скажем, сэр Джеймс становится владельцем контрольного пакета акций такой компании через подставных лиц, под прикрытием швейцарского банка, все по закону и вполне легально, а у компании всего миллион акций по шиллингу за штуку. Тайком от остальных держателей акций или Совета директоров, или от биржевых маклеров, сэр Джеймс через швейцарский банк покупает 600000 из этого миллиона акций. Затем полковник, или простите, президент Боби продает этой компании исключительную лицензию сроком на десять лет на разработку полезных ископаемых в районе центральной части Зангаро. Новая группа геологов-разведчиков из уважаемой компании, специализирующейся в горном деле, отправляется в экспедицию и обнаруживает Хрустальную гору. Что происходит с акциями компании "Икс", когда эта новость становится достоянием биржи?

До Эндина дошло.

- Они растут в цене,- сказал он с улыбкой.
- Еще как растут,- сказал Торп.- С небольшой помощью они подскакивают от шиллинга до 100 фунтов и выше за штуку. Теперь подсчитай. Шестьсот тысяч акций по шиллингу каждая при покупке будут стоить 30000 фунтов. Продай 600000 акций по 100 фунтов за акцию, а это минимум, и что же тебе остается? Шестьдесят миллионов фунтов в швейцарском банке. Верно, сэр Джеймс?
- Совершенно правильно,- угрюмо кивнул Мэнсон.- Конечно, если ты продашь половину акций маленькими порциями разным людям, контроль над компанией, владеющей концессией, останется в прежних руках. Но возможен случай, когда весь пакет из 600000 акций перекупит более крупная компания одним махом.

Торп задумчиво кивнул.
- Да, приобрести контроль над такой компанией за 60 миллионов фунтов будет удачной рыночной сделкой. Но кому вы согласитесь уступить весь пакет акций?
- Самому себе,- сказал Мэнсон.

У Торпа отвисла челюсть.
- Единственным возможным покупателем будет "Мэн-Кон". Таким образцом, концессия останется в британских руках, а "Мэн-Кон" выгодно вложит деньги.
- Но,- удивился Эндин,- выходит, что вы должны будете сами себе заплатить эти шестьдесят миллионов?
- Нет,- спокойно сказал Торп.- Сэру Джеймсу выплатят шестьдесят миллионов держатели акций "Мэн-Кона", даже не догадываясь об этом.
- А как это называется, на финансовом языке, конечно?- спросил Эндин.
- На бирже это называют одним хлестким словом,- признал Торп.

Сэр Джеймс разлил всем по стакану виски и взял свой.

- Согласны, джентльмены?- тихо спросил он.

Оба молодых человека взглянули друг на друга и кивнули.

- Тогда выпьем за Хрустальную гору.

Они выпили.

- Жду вас завтра утром здесь, ровно в девять,- сказал Мэнсон, и они поднялись.

У двери на боковую лестницу Торп обернулся.

- Значит, сэр Джеймс, это может стать чертовски опасно. Если только хоть одно слово проскользнет...

Сэр Джеймс Мэнсон снова стоял спиной к окну, тусклые блики заходящего солнца падали на ковер рядом с ним. Ноги его были расставлены; кулаки прижаты к бедрам.

- Ограбить банк или бронированный фургон,- сказал он,- просто грубо. А вот ограбление целой республики, на мой взгляд, требует определенного изящества.

ГЛАВА 7
- Значит, вы хотите сказать, что, по вашим сведениям, в армии нет группы недовольных, которой пришло бы в голову свергнуть президента Кимбу?

Кот Шеннон и Саймон Эндин сидели в номере Шеннона за чашкой полуденного кофе. Эндин позвонил Шеннону, как было договорено, в девять утра и попросил подождать до второго звонка. Он получил инструкции от сэра Джеймса Мэнсона и перезвонил Шеннону, назначив встречу на одиннадцать. Эндин кивнул.

- Верно. Информация изменилась в одном-единственном пункте. Не вижу, что это меняет. Вы сами сказали, что уровень армии безобразно низок, и техническим помощникам так или иначе придется проделывать всю работу самостоятельно.
- Это меняет чертовски многое,- сказал Шеннон. Атаковать дворец и захватить его - одно. Удерживать - совсем другое. Уничтожение дворца и Кимбы создаст вакуум на высшем уровне власти. Кто-то должен прийти и занять его место, взяв власть в свои руки. Наемников к наступлению утра никто уже не должен видеть. Итак, кто придет на смену?

Эндин снова кивнул. Он не предполагал у наемника политического чутья.

- У нас есть человек на примете,- осторожно сказал он.
- Он в данный момент в республике или в изгнании?
- В изгнании.
- Ну, его надо будет доставить во дворец, чтобы он объявил по радио о совершенном им перевороте и приходу к власти в стране до полудня следующего дня после ночной атаки на дворец.
- Это можно будет устроить.
- Есть еще кое-что.
- Что именно?- спросил Эндин.
- Должны быть войска, преданные новому режиму, которые предположительно и совершили переворот предыдущей ночью. С самого утра они должны появиться и нести охрану вокруг дворца после его захвата. Если их не будет, мы окажемся в западне: группа белых наемников, засевшая внутри дворца, которая не может показаться по политическим причинам, а пути к отступлению, в случае контратаки, отрезаны. Этот ваш человек, изгнанник, обладает ли он отрядом поддержки, который придет вместе с ним, когда произойдет переворот? Или он их сможет быстро собрать в самой столице?
- Мне кажется, вы должны разрешить нам позаботиться об этом,- упрямо продолжал Эндин.- От вас требуется продумать все детали плана захвата дворца и осуществить его на практике.
- Это я могу сделать,- без колебаний сказал Шеннон.- Но как быть с подготовкой, организационной работой, вербовкой людей, оружием, боеприпасами?
- Это тоже должно войти в сферу вашей деятельности. Начинайте с нуля и двигайтесь вперед вплоть до захвата дворца и убийства Кимбы.
- Кимбу надо будет прикончить?
- Конечно,- сказал Эндин.- К счастью, он уже давно уничтожил всех, обладавших достаточными решимостью и мозгами, чтобы стать его соперниками. Таким образом, он единственный, кто мог бы перегруппировать силы и организовать контрнаступление. После смерти возможность привлечь людей на свою сторону с помощью гипноза у него, очевидно, больше не будет.
- Да. Жужу умирает с человеком.
- Что?
- Ничего. Вы не поймете.
- А вы все-таки попробуйте,- холодно сказал Эндин.
- У этого человека есть жужу,- сказал Шеннон,- по крайней мере, люди в это верят. Это значит, что его оберегают духи, жужу защищает его от врагов, гарантирует его неуязвимость, хранит от нападения, бережет от смерти. В Конго, Симба считали, что у их вождя, Пьера Мулеле, было такое же жужу. Он говорил, что может распространить его на тех, кто его поддерживает, и сделать их бессмертными. Они ему верили. Им казалось, что пули будут обтекать их, как капли дождя. Поэтому они накатывались на нас волнами, накачавшись до одури анашой и виски, гибли, как мухи, но продолжали лезть вперед. Та же история с Кимбой. Пока они в это верят, он бессмертен. Поэтому никто никогда и пальца на него не поднимет. Как только они увидят его труп, тот, кто его убил, станет новым вождем. У него жужу сильнее.

Эндин смотрел на него с удивлением.

- Неужели они такие дикие?
- Это не дикость. Мы поступаем точно так же с талисманами, священными реликвиями, заручаемся покровительством Всевышнего в своих конкретных делах. Но у себя мы это называем религией, а у них - дикими предрассудками.
- Неважно,- вступил Эндин.- Если так, то тем более Кимба должен умереть.
- Это означает, что во время нашего наступления он должен быть во дворце. Если он окажется в отъезде - дело плохо. Никто не станет поддерживать вашего человека при живом Кимбе.
- Как правило, он не выходит из дворца, как мне сказали.
- Да,- сказал Шеннон,- но нам нужно это гарантировать. Есть один день, который он никогда не пропускает. День Независимости. То, что накануне Дня Независимости он будет спать во дворце, ясно как дважды два.
- Когда это будет?
- Через три с половиной месяца.
- Можно за это время осуществить проект?- спросил Эндин.
- Да, если повезет. Мне нужно было бы на пару недель больше.
- Проект еще не принят,- заметил Эндин.
- Нет. Но если вы собираетесь посадить во дворец нового человека, единственный способ достичь этого - атака снаружи. Вы хотите, чтобы я представил проект целиком от начала до конца, с оценкой затрат и разбивкой по времени?
- Да. Затраты чрезвычайно важны. Мои... э-э... коллеги хотят знать, на что им придется рассчитывать.
- Хорошо,- сказал Шеннон.- Вам это обойдется в 500 фунтов.
- Вам уже заплатили,- холодно произнес Эндин.
- Мне заплатили за командировку в Зангаро и отчет о военной обстановке в стране,- ответил Шеннон.- Теперь вы просите составить новый отчет, выходящий за рамки первоначальных требований.
- Пять сотен - крутовато за несколько исписанных листков бумаги.
- Глупости. Вам прекрасно известно, что когда ваша фирма обращается за консультацией к адвокату, архитектору, экономисту или любому другому специалисту, ему положен гонорар. Я эксперт по военным вопросам. Вы платите за знания и опыт - где набрать лучших людей, лучшее оружие, как их переправить на место и т. д. Это и стоит 500 фунтов, а вам бы обошлось вдвойне, попробуй вы выяснить это самостоятельно, на что ушло бы не менее года и ни к чему бы не привело, потому что у вас нет соответствующих связей.

Эндин поднялся.
- Хорошо. Сегодня после обеда здесь будет посыльный с деньгами. Завтра пятница. Мои партнеры хотели бы почитать ваш отчет в выходные. Подготовьте его, пожалуйста, завтра к трем. Я сам приеду сюда.

Он вышел и после того, как дверь за ним закрылась, Шеннон поднял чашку кофе, изображая тост.
- До встречи, мистер Уолтер Харрис, смутное подобие Саймона Эндина.

В который раз он поблагодарил небо за встречу с добродушным и разговорчивым директором гостиницы Гомезом. Во время одной из их долгих ночных бесед Гомез упомянул дело полковника Боби, находящегося в бегах. Он, кроме всего прочего, сказал, что Боби без Кимбы был ничем. Кайа ненавидели его за жестокое обращение с ними армейских отрядов по приказу Кимбы, а командовать войсками Винду он тоже не мог. Это ставило перед Шенноном проблему обеспечения отрядом поддержки с черными лицами, которым предстоит передать власть на следующее утро.
***

Коричневый пакет от Эндина с пятьюдесятью банкнотами по 10 фунтов прибыл в начале четвертого на такси и был передан в регистратуру гостиницы "Лаундс". Шеннон пересчитал деньги, засунул во внутренний карман пиджака и начал работу. На это ушел весь день, вечер и полночи.

Он работал, сидя за письменным столом в номере, изредка поглядывая на свои собственные схемы и карты города Кларенса, его гавани, района порта и жилых кварталов, с указанием расположения президентского дворца и армейских казарм.

Следуя классической военной тактике, нужно было высадиться на берегу полуострова рядом с его основанием недалеко от основной береговой линии, отойти на небольшое расстояние вглубь материка и перекрыть дорогу, соединяющую материковую часть страны с Кларенсом, взяв под вооруженный контроль Т-образные разветвления дорог. Это отрезало бы полуостров и возможность подхода подкрепления в столицу. Таким образом, исчезал заодно и элемент неожиданности.

Талант Шеннона заключался в том, что он понимал Африку и африканского солдата и поэтому мыслил нестандартно, в том же ключе, что и Хоар, который получил за это кличку Бешеный Майк, хотя тактика конголезского наемника полностью была приспособлена под африканские условия и психологию противника, практически полностью противоположные европейским.

Если бы планы Шеннона оценивал европейский военный специалист, то, руководствуясь общепринятыми нормами, посчитал бы их безрассудными и обреченными на провал. Ставка была на то, что сэр Джеймс Мэнсон никогда не служил в британской армии - в справочнике "Кто есть кто?" не было никакого упоминания об этом - и поэтому может одобрить план.

Сам Шеннон знал, что план вполне реальный, пожалуй, единственно возможный из всех.

Он обосновал свой план, исходя из трех особенностей войны в Африке, которые ему пришлось постичь на собственном тяжелом опыте. Первая заключалась в том, что европейский солдат действует смело и решительно в темноте, если его только предварительно ознакомили с рекогносцировкой, в то время как африканский солдат, даже на своей собственной территории, иногда становится почти беспомощным из-за боязни врага, прячущегося в темноте. Вторая особенность состояла в том, что быстрота реакций африканского солдата, оказавшегося в непредвиденной ситуации, его способность опомниться, перегруппироваться и приступить к контратаке значительно ниже, чем у солдата-европейца, что усиливало эффект внезапности. Третье - массированная огневая атака и, следовательно, большой шум были факторами, способными запугать африканских солдат, вызвать панику и привести к повальному бегству, вне зависимости от реальной незначительности численного состава сил противника.

Поэтому план Шеннона основывался на внезапной ночной атаке, при оглушительном шуме и концентрированном огневом ударе.

Он трудился методично, не торопясь, и, непривыкший к машинке, печатал двумя пальцами. В два часа ночи обитатель соседнего номера не вытерпел и начал колотить в стену, умоляя дать ему возможность немного поспать. Спустя пять минут после этого Шеннон прервал работу и начал укладываться на ночь.

Помимо стука машинки соседа по номеру беспокоил еще один звук. Работая и потом, уже улегшись в постель, Шеннон не переставая насвистывал один и тот же навязчивый мотивчик.

Если бы страдающий бессонницей сосед по номеру лучше разбирался в музыке, то смог бы узнать мелодию "Испанский Гарлем".
***

Мартин Торп тоже лежал не смыкая глаз этой ночью. Он знал, что перед ним долгий уикенд. Два с половиной дня монотонного и утомительного копания в карточках, содержащих основные сведения о 4500 компаниях, зарегистрированных в картотеке "Компаниз Хауза" в лондонском Сити.

В Лондоне существуют два агентства, которые снабжают своих клиентов подобной информацией о британских компаниях. Это "Мудис" и "Эксчейндж Телеграф", известное как "Экстель". В своем кабинете, в "Мэн-Кон Хаузе", у Торпа была картотека, предоставленная "Экстелем", агентством, услугами которого "Мэн-Кон" по необходимости пользовался в процессе своей коммерческой деятельности. Но для того, чтобы найти претендентов на роль буферной компании, Торп решил оплатить услуги агентства "Мудис" и велел прислать ему материалы на дом. Частично это было обусловлено тем, что он считал сведения по мелким компаниям у "Мудис" более подробными, а частично - по соображениям безопасности.

В тот четверг, выслушав распоряжения сэра Джеймса Мэнсона, он сразу же направился в адвокатскую контору. Действуя по его указаниям и не раскрывая его имени, адвокаты заказали полный набор сведений из агентства "Мудис". Он выложил конторе 250 фунтов за картотеку, плюс еще 50 фунтов за три серых коробочки, в которые должны поступать карточки, плюс оплата адвокату. Он также договорился, что небольшая транспортная фирма пришлет фургон к зданию "Мудис" после того, как станет известно, что карточки готовы к отправке, днем в пятницу.

Лежа в постели, в своем элегантном особняке в пригороде Хэмпстед Гарден, он тоже планировал свою кампанию, не столь детально как Шеннон, ибо не обладал достаточной информацией, но в общих чертах, оперируя подставными держателями акций и контрольными пакетами так же, как Шеннон - автоматами и пушками.
***

Шеннон вручил текст своего проекта Эндину в три часа дня, в пятницу. Он состоял из четырнадцати страниц, из них четыре страницы диаграмм и на двух листах списки необходимого оборудования. Шеннон закончил составление проекта после завтрака, понимая, что любитель поспать из своего номера должен уже уйти, и вложил текст в коричневую папку. Он чуть было не написал "сэру Джеймсу Мэнсону лично" на обложке, но удержался. Легкомыслие в этом деле могло все испортить, а он носом чуял на горизонте хороший контракт в том случае, если горно-рудный барон предложит ему работу.

Поэтому он продолжал называть Эндина Харрисом и говорить "ваши партнеры", вместо "ваш босс". Забрав папку, Эндин попросил его остаться в городе на выходные и быть в пределах досягаемости с воскресного вечера и далее.

Оставшуюся часть дня Шеннон ходил по магазинам, но не переставал вспоминать одну деталь из заметки в "Кто есть кто", посвященной человеку, который, как ему теперь известно, нанял его, сэру Джеймсу Мэнсону, самостоятельно ставшему миллионером и магнатом.

Его подмывало, частью от любопытства, частью от предчувствия, что когда-нибудь потребуется подобная информация, узнать побольше о сэре Джеймсе Мэнсоне, о том, что он за человек и о том, почему ему потребовалось вербовать наемника, чтобы развязать войну в Зангаро от его имени.

У него в голове засела деталь из заметки "Кто есть кто", упоминавшая о том, что у Мэнсона есть дочь, которой теперь должно быть лет девятнадцать-двадцать. В середине дня он зашел в телефонную будку на Джермин Стрит и позвонил в частное сыскное бюро, то самое, что следовало за Эндином с их первой встречи в Челси и выяснило, что тот является помощником Мэнсона.

Глава агентства обрадовался, услышав голос своего прежнего клиента по телефону. Он уже знал из предыдущего опыта, что мистер Браун платит незамедлительно и наличными. Таких клиентов надо ценить. Если он не хочет вступать в личные контакты, а предпочитает пользоваться телефоном - это его личное дело.

- У вас есть выход на достаточно серьезный газетный архив?- спросил Шеннон.
- Это можно устроить,- отозвался шеф агентства.
- Мне нужно краткое описание юной дамы, о которой, очевидно, в свое время появлялись материалы в разделах светской хроники лондонских газет. Мне нужно совсем немного. Просто чем она занимается и где живет. Но срочно.

На том конце провода возникла пауза.

- Если такие ссылки появлялись, я вероятно смог бы обойтись телефонным разговором,- сказал сыскной агент.- Как ее имя?
- Мисс Джулия Мэнсон, дочь сэра Джеймса Мэнсона.

Сыщик обдумал предложение. Он вспомнил, что предыдущая просьба этого клиента касалась человека, который оказался помощником сэра Джеймса Мэнсона. Кроме того, он знал, что сможет добыть необходимую для мистера Брауна информацию в течение часа.

Они оговорили оплату, довольно скромную, и Шеннон обещал отослать деньги по почте, заказным письмом, в течение часа.

Сыщик решил поверить обещанию и попросил клиента перезвонить около пяти.

Шеннон закончил покупки и перезвонил ровно в пять. Через несколько секунд он получил то, что хотел. Глубоко задумавшись, вернулся в отель и позвонил журналисту, который в свое время свел его с "мистером Харрисом".

- Привет,- хрипло сказал он в трубку.- Это я. Кот Шеннон.
- А, привет, Кот,- прозвучал удивленный ответ.- Где ты пропадал?
- В разных местах,- сказал Шеннон.- Я просто хотел поблагодарить за то, что ты познакомил меня с этим парнем, Харрисом.
- Не за что. Он предложил тебе работу?

Шеннон был осторожен.

- Да, на несколько дней. Все уже кончилось. Но деньжата у меня появились. Как насчет того, чтобы поужинать вместе?
- Почему бы и нет?- откликнулся журналист.
- Скажи мне,- сказал Шеннон.- Ты все еще встречаешься с той девчонкой, с которой был, когда мы в последний раз виделись?
- Да. Все с той же. А почему ты спросил?
- Она манекенщица, верно?
- Да.
- Слушай,- сказал Шеннон,- можешь считать меня тронутым, но я очень хочу встретиться с одной девушкой, которая тоже работает манекенщицей, но не могу найти никого, кто бы нас познакомил. Ее зовут Джулия Мэнсон. Ты не можешь спросить у своей девчонки, вдруг они встречались когда-нибудь?

Журналист задумался.

- Конечно. Я позвоню Кэрри и спрошу у нее. Где ты находишься?
- В телефонной будке. Перезвоню тебе через полчаса.

Шеннону повезло. Приятель сказал, что девушки знакомы, вместе учились на курсах манекенщиц. Кроме того, служили в одном агентстве. Прошел еще час, прежде чем Шеннон, теперь уже непосредственно говоря с подружкой журналиста, узнал, что Джули Мэнсон согласилась на встречу за ужином, но только вместе с Кэрри и ее молодым человеком. Они договорились встретиться на квартире Кэрри около восьми, Джули Мэнсон будет у нее.

Шеннон и журналист появились на квартире Кэрри, рядом с Мэйда Вэйл, почти одновременно, и все четверо отправились ужинать. Журналист заказал столик в небольшом погребке-ресторане под названием "Бейкер энд Оувен" в Мэрилибоун, и еда была такой, как любил Шеннон, огромные порции английского жареного мяса с овощами, сдобренные двумя бутылками "Пиа де Божоле". Ему понравилась и еда и Джули.

Она была невысокой, чуть больше пяти футов, и чтобы казаться повыше, носила туфли на высоких каблуках и держалась очень прямо. Сказала, что ей девятнадцать лет. Ее дерзкое круглое личико могло казаться ангельски невинным, когда она того хотела, или становилось откровенно сексуальным в тот момент, когда ей казалось, что на нее никто не смотрит.

Она была, очевидно, испорченной девицей и привыкла к тому, чтобы все было так, как она того хочет. Вероятно, решил Шеннон, ее разбаловали в детстве. Но она была забавной и симпатичной, а от девушки Шеннон никогда не требовал большего. Темно-каштановые волосы ее были распущены, опускаясь до талии, а под платьем угадывалась весьма соблазнительная фигура. Ее, похоже, тоже заинтересовало неожиданное знакомство.

Хотя Шеннон и просил своего друга не упоминать, чем он зарабатывает себе на жизнь, Кэрри все-таки проговорилась, что он наемник. Но за ужином удалось избежать обсуждения этой темы. Как обычно, Шеннон говорил меньше всех, что было совсем нетрудно, потому что Джули и высокая рыжеволосая Кэрри вполне справлялись за четверых.

Когда они вышли из ресторана и вновь погрузились в холод ночных улиц, журналист сказал, что они вместе с подружкой собираются поехать к нему домой. Он остановил такси для Шеннона, попросив его подвезти Джули по дороге в гостиницу.

Когда наемник усаживался в машину, журналист слегка подмигнул ему.

- Мне кажется, дело на мази,- прошептал он.

Шеннон крякнул.

Перед дверью своей квартиры на Мэйфер Джули предложила ему заглянуть, выпить чашку кофе. Он расплатился с шофером и прошел за ней в дорогие апартаменты. И только когда они присели на диванчик, попивая безобразный кофе, приготовленный Джули, она наконец решилась заговорить о его профессии.

Он сидел, откинувшись на спинку в углу дивана, а она примостилась на краешке, повернувшись к нему лицом.

- Вам приходилось убивать людей?- спросила она.
- Да.
- В бою?
- Иногда. В основном.
- Сколько их было?
- Не знаю. Никогда не считал.

Она переваривала информацию и сделала несколько глотков.

- Я никогда не была знакома с человеком, который убивал людей.
- Не зарекайтесь,- возразил Шеннон.- Каждый, кто был на войне, вероятно, убивал людей.
- А у вас есть шрамы от ран?- Прозвучал очередной стандартный вопрос. На самом деле, на груди и на спине Шеннона хватало отметин, оставленных пулями, осколками снарядов и гранат.

Он кивнул.

- Есть немного.
- Покажите,- сказала она.
- Нет.
- Ну перестаньте же, показывайте. Вы должны это доказать.

Она поднялась. Он улыбнулся ей.

- Ты покажи - я покажу,- ехидно протянул он, вспомнив старую детскую присказку.
- У меня их нет,- оскорбленно возразила Джули.
- Докажи,- решительно отрезал Шеннон и повернулся, чтобы поставить пустую чашку на столик рядом с диваном.

Послышалось шуршание одежды. Когда он обернулся, последний глоток кофе застрял у него в горле. У нее ушло не больше секунды на то, чтобы расстегнуть молнию на спине и дать платью упасть к ногам мягкими волнами. Под платьем была пара чулок на резинках и тонкий золотистый поясок.

- Смотри,- тихо произнесла она.- Нигде ни царапины.

Она была права. Ее миниатюрная точеная фигура женщины-подростка отливала молочной белизной от самого пола до края темной копны волос, разбросанных по плечам и доходивших почти до пояса. Шеннон с усилием сделал глоток.

- А я-то думал, что ты примерная папенькина дочка,- сказал он.

Джули хихикнула.

- Они все так думают, особенно папа. Теперь твоя очередь.
***

...

В то же самое время сэр Джеймс Мэнсон сидел в библиотеке своей загородной усадьбы неподалеку от местечка Нотгроув на холмах Глостершира, с папкой Шеннона на коленях и бокалом бренди с содовой в руке. Было около полуночи, и леди Мэнсон уже давно поднялась в спальню. Он приберег отчет Шеннона на поздний вечер, чтобы прочесть его в одиночестве, в библиотеке, избежав искушения раскрыть папку в машине по дороге домой или приступить к делу сразу после ужина. Когда требовалось как следует сосредоточиться, он предпочитал поздние часы, а этот документ требовал особого внимания.
Он раскрыл папку и отложил в сторону карты и схемы. Потом принялся за сам текст:

"ПРЕДИСЛОВИЕ. Следующий план составлен на основании отчета по республике Зангаро, написанного мистером Уолтером Харрисом, моего собственного визита в Зангаро и отчета о нем, а также на основании разъяснений мистера Харриса по поводу ожидаемого результата. Здесь не могут быть учтены элементы, известные мистеру Харрису, но не доложенные мне. В частности, к подобным относится последствие атаки и установление новой власти. Тем не менее, эта процедура потребует приготовлений, согласованных с планом атаки, каковых я, естественно, не имел возможности сделать.

"ЦЕЛЬ АКЦИИ. Подготовить, организовать и провести атаку на президентский дворец в Кларенсе, столице Зангаро, взять штурмом дворец, ликвидировать президента и его личную охрану, расположенную внутри дворца. Кроме того, захватить основную часть боевой техники и арсенала республики, национальную казну и передающую радиостанцию, также находящуюся во дворце.

"Наконец, обеспечить такие условия, чтобы оставшиеся в живых вооруженные охранники или военные части были выдворены за пределы города и рассредоточены таким образом, чтобы избежать возможности контратаки.

"ПЛАН АТАКИ. На основании изучения военной ситуации в Кларенсе можно однозначно утверждать, что атака должна быть начата со стороны моря и направлена от берега непосредственно к самому дворцу. Я рассматривал возможность высадки с воздуха в аэропорту. Это неосуществимо. Во-первых, администрация аэропорта не разрешит погрузку необходимого количества оружия и людей на борт зафрахтованного самолета, не догадавшись о цели предстоящего полета. Представители этой администрации, даже если удастся получить разрешение на вылет, будут представлять серьезную опасность в смысле возможного ареста или просто утечки информации.

"Во-вторых, попытка добраться к цели наземным транспортом не только не принесет преимуществ, но еще более нежелательна.

"Для того, чтобы вооруженному отряду пересечь северную границу, необходимо сначала доставить его тайком в соседнюю республику, где полиция и служба безопасности находятся на должной высоте. Риск преждевременного обнаружения и ареста участников акции чрезвычайно велик, что недопустимо.

"Причалить к берегам Зангаро и двинуться маршем на Кларенс также нереально. Во-первых, почти вся береговая линия представляет собой поросшее мангром болото, сквозь которое на лодке не пробраться, а маленькие бухточки в темноте невозможно обнаружить. С другой стороны, не имея транспортных средств, штурмовому отряду предстоит долгий марш до столицы, и охрана может быть предупреждена. В-третьих, днем, при свете, будет видно, что наступающие силы малочисленны, что может вдохновить обороняющихся на отчаянное сопротивление.

"Наконец, рассматривалась возможность заблаговременной тайной доставки в республику людей и оружия и укрытия их до момента начала наступления. Это тоже нереально, частично потому, что количество требуемого вооружения слишком велико, в смысле веса, частично оттого, что такой объем груза и такое количество незнакомых приезжих с неизбежностью будут обнаружены и выданы властям, и, наконец, потому, что подобный план предполагает наличие местной организации, обеспечивающей поддержку внутри Зангаро, а таковой не существует в природе.

"Таким образом, единственный реальный план представляется следующим: подход к берегу на легких шлюпках с большого корабля, стоящего в море, непосредственно в гавани Кларенса, и штурм дворца немедленно после высадки на берег.

"ТРЕБОВАНИЯ К АТАКЕ. В отряде должно быть не менее дюжины людей, вооруженных минометами, базуками и гранатами, помимо автоматов для ближнего боя. Высадка должна быть произведена между двумя и тремя часами ночи, когда население Кларенса уже уснет, но задолго до рассвета, чтобы к утру белых наемников и духу не было."

Далее на шести страницах шло описание того, как именно Шеннон предполагал осуществить проект, набрать необходимый состав, какое потребуется оружие и сколько боеприпасов, вспомогательное оборудование: переносные радиостанции, десантные шлюпки, подвесные моторы, осветительные ракеты, форма, снаряжение, провиант.

Сколько что будет стоить, и, наконец, подробное описание захвата дворца и рассредоточивания остатков армейских частей.

По вопросу о корабле, на котором должны быть доставлены участники штурма, он писал:

"Помимо оружия, проблема поисков необходимого судна будет одной из самых сложных. На мой взгляд, не стоит использовать зафрахтованный корабль, потому что там есть команда, которая может оказаться ненадежной, и капитан, способный в любой момент передумать. Кроме того, существует опасение, что суда, готовые на подобную работу, находятся на примете служб безопасности всех средиземноморских стран. Я сторонник того, чтобы потратиться и купить небольшое грузовое судно, набрать за деньги команду, преданную своим хозяевам и пользующуюся хорошей репутацией в кругах моряков. Такой корабль можно будет впоследствии снова продать, что должно оказаться на порядок дешевле любого другого варианта".

Шеннон также подчеркнул необходимость соблюдения строгой секретности на всех этапах. Он писал:

"Поскольку мне неизвестны мои наниматели, за исключением мистера Харриса, желательно, чтобы, в случае согласия с предложенным проектом, мистер Харрис остался единственным лицом, осуществляющим связь между нанимателями и мной. Все необходимые денежные выплаты мне должен производить мистер Харрис, ему же я буду передавать отчеты о произведенных затратах. Аналогично, хотя мне придется обзавестись четырьмя оперативными помощниками, никому из них не будет известна суть проекта и, естественно, место действия, пока мы не выйдем в море. Даже прибрежные лоции будут выданы капитану только после отплытия.

"Представленный выше план учитывает аспект безопасности, поэтому предполагается все покупки совершать легально, в открытую, за исключением оружия, которое придется доставать из-под полы. На каждом этапе предусмотрен обрыв связей, так, чтобы возможное расследование натыкалось на стену. Кроме того, на каждом этапе оборудование закупается отдельными партиями в разных странах и разными людьми. План целиком будет известен только мне, мистеру Харрису и нанимателям. В самом худшем случае я не смогу опознать нанимателей и, вероятно, мистера Харриса".

Сэр Джеймс Мэнсон несколько раз одобрительно кивнул и крякнул во время чтения. В час ночи он налил себе еще один бокал бренди и приступил к изучению списков предполагаемого оборудования, затрат и разбивки по дням, которые были на отдельных листках.

Разведывательная поездка. Выполнено в Зангаро. Два отчета - 2500 фунтов ст.
Зарплата командующему операцией - 10000 фунтов ст.
Зарплата остальных участников - 10000 фунтов ст.
Полные административные затраты, транспортные расходы, гостиницы и т.д., для командира и помощников - 10000 фунтов ст.
Закупка оружия - 25000 фунтов ст.
Закупка корабля - 30000 фунтов ст.
Закупка вспомогательного оборудования - 5000 фунтов ст.
Резерв - 7500 фунтов ст.
Итого - 100000 фунтов ст.

На следующем листке приводилось примерное расписание.

Подготовка:
Вербовка и сбор личного состава.
Открытие банковского счета.
Покупка компании за границей.
20 дней.

Закупка:
Период, требуемый для покупки всего необходимого.
40 дней.

Сборы:
Доставка оборудования и личного состава на судно ко дню отплытия.
20 дней.

Транспортировка:
Морской переход от пункта отплытия до Кларенса.
20 дней.

Сэр Джеймс Мэнсон дважды перечитал отчет и целый час неподвижно просидел в кресле, потягивая любимую кубинскую сигару и неподвижно глядя на ряды книг в сафьяновых переплетах, выстроившихся вдоль стен библиотеки. Наконец он запер папку с проектом в свой стенной шкаф и поднялся в спальню.
***

Кот Шеннон лежал на спине в темной спальне, поглаживая рукой тело девушки, лежащей у него поперек живота. Тело было миниатюрным, но весьма сексуальным, в чем он успел убедиться за предыдущий час. Видимо, то, чему усиленно обучалась Джули в течение двух лет после школы, не имело никакого отношения к стенографии и машинописи. Ее аппетит и вкус к сексуальным излишествам могли сравниться разве что с бьющей через край энергией и непрерывной болтовней во время ужина.

Не успел он к ней прикоснуться, как она встрепенулась и начала его ласкать.

- Смешно,- сказал он задумчиво,- наверное, это знамение времени. Мы с тобой трахаемся уже полночи, а я о тебе совсем ничего не знаю.

Она замерла на секунду, спросила:
- Что, например?- и снова принялась за дело.
- Где ты живешь,- сказал он.- Помимо этой хаты.
- В Глостершире,- не отрываясь от предмета, прогнусавила она.
- А чем твой старик занимается?- вкрадчиво спросил он.

Ответа не последовало. Он ухватил ее за волосы и подтянул лицо к себе.

- Ты что, больно же. Он служит в Сити. Зачем тебе?
- Брокер?
- Нет. У него какая-то компания. Что-то, связанное с горным делом. У него своя специальность, а у меня своя. Сейчас увидишь какая.

Через полчаса она с него скатилась и спросила:
- Тебе понравилось, милый?

Шеннон улыбнулся, и она увидела, как в темноте блеснули его зубы.
- О, да,- тихо сказал он.- Я получил колоссальное удовольствие. Теперь расскажи мне о своем предке.
- Папа? Он просто скучный старый бизнесмен. Целыми днями торчит в своем душном кабинете в Сити.
- Некоторые бизнесмены меня интересуют. Так что расскажи, что он за человек...
***

Сэр Джеймс Мэнсон наслаждался утренним кофе в солярии на южной стороне своего загородного дома в то субботнее утро, когда позвонил Адриан Гуль. Чиновник из Форин Офис звонил из собственного дома, в Кенте.

- Надеюсь, что вы не обижаетесь на меня за звонок в выходной день,- сказал он.
- Нисколько, мой дорогой друг,- сказал Мэнсон, покривив душой.- Звоните в любое время.
- Я бы позвонил вчера вечером к вам в контору, но меня задержали на собрании. Кстати, о нашем недавнем разговоре по поводу результатов проведенной вами геологической разведки в этом самом африканском государстве. Вы помните?

Мэнсон решил, что Гулю приходится из соображений безопасности пороть всю эту чушь по телефону.

- Да, конечно,- сказал он.- Я последовал совету, который вы дали за ужином. Соответствующие цифры слегка изменились, таким образом обнаруженное количество оказалось абсолютно незначительным с точки зрения бизнеса. Отчет был отослан, получен на месте, и с тех пор я о нем ничего не слышал.

Следующие слова Гуля вывели сэра Джеймса Мэнсона из состояния праздного расслабления.

- А вот мы слышали...- сказал голос в трубке.- Ничего особо тревожного, но в то же время довольно странная новость. Наш посол в этом регионе, хотя и аккредитован в этой стране и в трех других небольших республиках, там не проживает, как вам известно. Тем не менее, он присылает регулярные отчеты на основании данных, полученных из разных источников, включая обычные дружеские связи с другими дипломатами. Копия той части его последнего отчета, где говорится об экономическом положении в республике, была положена мне на стол вчера днем. Ходят слухи, что советское правительство заручилось разрешением прислать собственную геолого-разведывательную партию. Конечно, возможно, что речь идет о другой области...

Сэр Джеймс Мэнсон уставился на телефонный аппарат в то время, как в трубке продолжал щебетать голос Гуля. В районе левого виска, словно молот, застучал пульс.

- Я просто подумал, сэр Джеймс, что если русские парни попадут на тот же участок, который обследовал ваш человек, они могут наткнуться на что-нибудь другое. К счастью, речь идет всего лишь о незначительных количествах олова. Тем не менее, я решил, что вас надо поставить в известность. Алло? Вы слушаете?

Мэнсон очнулся от оцепенения. С большим усилием постарался придать своему голосу невозмутимость.

- Да, конечно. Простите, я просто задумался. Очень хорошо, что вы мне позвонили, Гуль. Не думаю, что они окажутся в том же месте, где был мой человек. Тем не менее, это чертовски полезная информация.

Он завершил ритуал обычных любезностей, прежде чем повесить трубку, и медленно вернулся на залитую солнцем террасу. Мысли лихорадочно крутились в голове. Совпадение?

Возможно, но только возможно. Если советская экспедиция собирается работать за много миль от Хрустальной горы, это будет простым совпадением. С другой стороны, если они отправятся сразу к Хрустальной горе, не проведя предварительно разведку с воздуха, чтобы убедиться в различии растительного покрова в этой области, о совпадении не может быть и речи. Это будет самой настоящей диверсией. И нет никакой возможности выяснить это, удостовериться окончательно, не выдав собственной корыстной заинтересованности. А это значит поставить крест на всем.

Он подумал о Чалмерсе, человеке, которого, как ему показалось, он заставил замолчать деньгами. Заскрипел зубами.

Потрепался? Сознательно? Случайно? Он уже было решил, что надо поручить Эндину или кому-нибудь из его друзей позаботиться о докторе Чалмерсе. Но это уже ничего не изменит. Да и прямых доказательств измены не было.

Конечно, можно было бы положить все свои планы на полку и больше о них не вспоминать. Он взвесил такую возможность, потом снова подумал о кладе, который покоился на другой чаше весов. Мэнсон не был хлюпиком: он стал тем, кем был, совсем не потому, что привык пасовать перед лицом возросшей опасности, особенно, когда это нужно было еще доказать.

Он уселся в шезлонг рядом с уже остывшим кофейником и глубоко задумался. Надо действовать как было задумано, но приходилось предполагать, что русская экспедиция осмотрит район, посещенный Малруни, и обратит внимание на изменение растительного покрова. Таким образом, в игру вступал новый элемент: временные рамки. Он проделал расчеты в уме и вывел окончательную цифру: три месяца. Если русским удастся обнаружить, что содержится в недрах Хрустальной горы, бригада по оказанию "братской помощи" не заставит себя ждать, как пить дать. При этом весьма многочисленная. Больше половины которой, как он понимал, составят крепкие парни из КГБ.

Кратчайший срок, предложенный Шенноном, предусматривал сто дней, но он уже предупреждал Эндина, что дополнительная пара недель может потребоваться при реализации проекта на практике. Теперь этой пары недель у них не было. На самом деле, если русские пошевелятся быстрее, чем обычно, у них не будет даже ста дней.

Он вернулся к телефону и позвонил Саймону Эндину. Его выходные уже испорчены, так почему бы и Эндину не начать понемногу работать?
***

Эндин позвонил Шеннону в отель утром в понедельник и назначил свидание на два часа дня в небольшом жилом доме, в районе Сэйнт Джонс Вуд. Он снял квартиру тем же утром по распоряжению сэра Джеймса Мэнсона после продолжительной беседы в его загородном поместье днем в воскресенье. Квартиру снял на имя Харриса, заплатив наличными и сославшись на какие-то фиктивные рекомендации, которые никто проверять не стал. Причина была проста: в квартире был телефон, который выходил на связь напрямую, без коммутатора.

Шеннон явился вовремя и обнаружил, что человек, которого он продолжал называть Харрисом, уже обустроился. Телефон оборудован встроенными в крышку стола микрофоном и динамиком, что давало возможность одновременного участия в переговорах нескольких человек, сидящих в комнате, с тем, кто находился на другом конце провода.

- Глава консорциума прочитал ваш доклад,- сказал он Шеннону,- и хочет перекинуться с вами парой слов.

В два тридцать зазвонил телефон. Эндин перевел тумблер на щитке в положение "разговор", и послышался голос сэра Джеймса Мэнсона. Шеннон уже знал, о ком идет речь, но не подал вида.

- Вы на месте, мистер Шеннон?- спросил голос.
- Да, сэр.
- Я уже прочитал ваш отчет и ценю ваши предложения и заключение. Если мы предложим вам заключить контракт, смогли бы вы взяться за его осуществление?
- Да, сэр, смог бы,- сказал Шеннон.
- Есть пара вопросов, которые мне хотелось бы обсудить. Как я заметил в финансовой справке, вы назначаете себе вознаграждение в сумме десяти тысяч фунтов стерлингов.
- Да, сэр. Честно говоря, не думаю, что кто-нибудь возьмется за меньшую плату, большинство запросит больше. Даже если бы финансовую справку готовил другой человек и указал в графе оплаты меньшую сумму, я, полагаю, что он все равно предполагал бы себе минимум десять процентов от общей суммы, просто завысив сумму затрат на покупки, которую все равно невозможно проверить.

Возникла пауза, потом голос произнес.

- Хорошо. Я принимаю ваши условия. Что вы готовы предоставить мне за это вознаграждение?
- Вы покупаете мой опыт, контакты, связи в мире торговцев оружием, контрабандистов, и наемников. Кроме того, вы платите мне за молчание в случае, если что-нибудь сорвется. Вы платите мне за три месяца чертовски трудной работы и постоянный риск ареста и тюремного заключения. Наконец, вы платите за то, что я рискую жизнью во время штурма.

Послышалось покашливание.

- Вполне разумно. Теперь о финансировании. Сумма в 100000 фунтов стерлингов будет переведена на счет в швейцарском банке, который на этой неделе откроет мистер Харрис. Он будет выдавать вам необходимые суммы по частям, по мере того, как они понадобятся в ближайшие два месяца. С этой целью вам придется установить с нами свою собственную систему связи. При проведении трат он должен либо присутствовать лично, либо получать чек.
- Это нельзя будет осуществить, сэр. При торговле оружием чеки не выдают, особенно на черном рынке, а большинство из тех людей, с которыми мне придется иметь дело, не согласятся на присутствие мистера Харриса. Он для них чужой. Я предложил бы широко использовать аккредитивы и банковские переводы. В то же время, если для подписания каждого аккредитива потребуется присутствие мистера Харриса, ему либо придется следовать за мной повсюду, на что я не соглашусь из соображений собственной безопасности, либо мы ни за что не уложимся в предполагаемые сто дней.

Снова возникла длинная пауза.

- Что вы имеете в виду, говоря о собственной безопасности?- спросил голос.
- Я имею в виду то, что не знаю мистера Харриса. И могу допустить, что он знает достаточно для того, чтобы меня могли арестовать в любом европейском городе. Вы предприняли свои меры предосторожности, я предпринимаю свои. Они предполагают то, что я путешествую и работаю в одиночестве без постороннего присмотра.
- Вы осторожный человек, мистер Шеннон.
- Приходится. Я все еще жив.

Раздался мрачный смешок.

- Как я могу убедиться, что вам можно доверять распоряжаться самостоятельно большими суммами денег?
- Никак, сэр. До определенного момента мистер Харрис может выдавать мне деньги малыми порциями на каждом этапе. Но плата за оружие должна производиться наличными и исключительно с глазу на глаз. Единственная альтернатива, которую я могу вам предложить - попросите мистера Харриса самого провести операцию или наймите другого профессионала. Хотя не уверен, сможете ли вы и ему доверять.
- Достаточно разумно, мистер Шеннон. Мистер Харрис...
- Сэр?- тут же отозвался Эндин.
- Подъезжайте ко мне сразу же после того, как выйдете из дома. Мистер Шеннон, я беру вас на работу. У вас сто дней, чтобы обезглавить республику. Ровно сто дней.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СТО ДНЕЙ
ГЛАВА 8
Несколько минут после того, как сэр Джеймс Мэнсон повесил трубку, Саймон Эндин и Кот Шеннон молча сидели и смотрели друг на друга. Первым очнулся Шеннон.

- Раз уж нам придется работать вместе,- обратился он к Эндину,- давайте расставим точки над i. Если кто-нибудь, безразлично кто, прослышит хоть слово об этом проекте, информация неминуемо дойдет до секретных служб одной из ведущих держав. Вероятно, до ЦРУ или, по крайней мере, до британской СИС, а может, и до французской СДЕКЕ. Им придется покрутиться, но не без пользы для себя. Ни вы, ни я будем не в силах помешать им угробить это дело. Поэтому давайте соблюдать абсолютную секретность.
- Побеспокойтесь лучше о себе,- вспылил Эндин.- У меня с этим делом связано куда больше, чем у вас.
- О'кей. Прежде всего деньги. Завтра я вылечу в Брюссель и открою банковский счет где-нибудь в Бельгии. Вернусь завтра же к вечеру. Свяжитесь со мной, и я скажу вам где, в каком банке и на чье имя. После этого мне потребуется перевод на сумму не меньше чем в 10000 фунтов. К завтрашнему вечеру я подготовлю подробный отчет о том, на что собираюсь истратить эти деньги. В основном это будет оплата моим ассистентам, чеки, вклады и т.д.
- Где я свяжусь с вами?- спросил Эндин.
- Это второй пункт,- сказал Шеннон.- Мне потребуется постоянная база, безопасная с точки зрения телефонных звонков и писем. Как насчет этой квартиры? Вы на ней не засветитесь?

Эндин об этом не думал. Он обмозговал проблему.

- Квартира снята на мое имя. Заплачено наличными за месяц вперед,- сказал он.
- Играет ли роль то, что на соглашении о сдаче внаем значится фамилия Харрис?- спросил Шеннон.
- Нет.
- Тогда я заберу квартиру у вас. Месяц проживания мне уже обеспечен - глупо было бы его терять,- а после окончания этого срока я начну платить сам. Ключ у вас есть?
- Да, конечно. Как же я сюда вошел?
- Сколько всего ключей существует?

Вместо ответа Эндин запустил руку в карман и достал кольцо с четырьмя ключами на нем. Два ключа, очевидно, были от подъезда и два от двери в квартиру. Шеннон взял их себе.

- Теперь о связи,- сказал он.- Вы можете связаться со мной, позвонив сюда в любое время. Я могу быть дома, могу и не быть. Могу быть за границей. Поскольку, как я понимаю, вы не хотите дать мне свой номер телефона, договоримся о почтовом адресе "до востребования" где-нибудь в Лондоне, неподалеку от вашего дома или конторы, чтобы вы могли дважды в день справляться о телеграммах. Если вы срочно потребуетесь мне, я дам телеграмму с номером телефона или своим адресом и сообщу, в какое время надо позвонить. Понятно?

- Да. Я побеспокоюсь об этом до завтрашнего вечера. Что-нибудь еще?
- Только то, что во время операции я буду пользоваться именем Кейта Брауна. Все, что поступит к вам с подписью "Кейт", будет от меня. Звоня в гостиницу, зовите меня как Кейта Брауна. Если я вдруг отвечу словами "Мистер Браун слушает", быстрее кладите трубку. Это сигнал тревоги. Скажите, что неправильно набрали номер или это не тот Браун, который был вам нужен. На данный момент все. А сейчас лучше возвращайтесь в контору. Позвоните мне сюда в восемь вечера, и я сообщу, как идут дела.

Спустя несколько минут Эндин стоял на тротуаре в районе Сэйнт Джонс Вуд и ловил такси.
***

К счастью, Шеннон не положил в банк 500 фунтов, которые получил от Эндина перед выходными за план штурма, и 450 фунтов у него еще оставались. Нужно было заплатить по счету в отеле у Найтсбриджа, но это может подождать.

Он позвонил в компанию БЕА и заказал билет до Брюсселя и обратно, экономическим классом. Обратный рейс прилетал в Лондон в 16.00, таким образом, к шести вечера он должен быть снова в своей квартире. Вслед за этим он послал по телефону четыре международных телеграммы. Одну в Паарль, провинция Кейп, Южная Африка, еще одну - в Остенде, следующую в Марсель и последнюю в Мюнхен. В каждой говорилось только одно:

"СРОЧНО ПОЗВОНИ МНЕ ЛОНДОН 507-0041 ПОЛНОЧЬ ЛЮБОЙ ИЗ БЛИЖАЙШИХ ТРЕХ ДНЕЙ ТЧК ШЕННОН".

Наконец он взял такси и попросил отвезти его в отель "Лаундс". Выписался, оплатил счет и исчез так же, как и появился, анонимно.

В восемь, как и договорились, позвонил Эндин, и Шеннон сообщил помощнику Мэнсона, что успел сделать за это время.

Они договорились, что Эндин перезвонит в десять вечера на следующий день. Два часа Шеннон потратил на то, чтобы осмотреть дом, в котором он теперь жил, и окрестные кварталы.

Засек несколько маленьких ресторанчиков, два из которых были неподалеку, на Сэйнт Джонс Вуд Хай Стрит, не спеша поужинал в одном из них. Домой вернулся к одиннадцати.

Он пересчитал свои деньги. Оставалось больше 400 фунтов.

Отложил в сторону 300 фунтов на оплату авиабилетов и расходы на завтрашний день, после чего проверил все, что у него было в наличии. Одежда неброская, сравнительно новая, в основном купленная за последние десять дней в Лондоне. Пистолета нет, да он пока и не требовался, а чтобы не волноваться, он уничтожил ленту для пишущей машинки, на которой печатал свой отчет, и поставил новую.
***

Хотя в Лондоне этим вечером рано стемнело, в провинции Кейп было светло и тепло по-летнему, когда Жанни Дюпре, проскочив мимо Сипойнта, направил машину в сторону Кейптауна.

У него тоже был "шевроле", хотя постарее, чем у Эндина, но больше и наряднее. Он купил его подержанным на те остатки долларов, с которыми вернулся из Парижа четыре недели назад.

Проведя целый день за плаванием и рыбалкой на катере своего друга в Симонстауне, он теперь возвращался к себе домой, в Паарль. Ему всегда нравилось возвращаться домой в Паарль после завершения контракта, но каждый раз быстро все надоедало, совсем как десять лет назад, когда он впервые покинул дом.

Мальчишкой он рос в Паарль Вэлли и дошкольные годы провел, носясь как угорелый по чахлым и бедным виноградникам, принадлежащим таким же людям, как и его родители. Он выучился ловить птиц и стрелять в долине со своим "клонки", цветным приятелем, с которым белым мальчикам разрешается играть, пока они не подрастут достаточно и не поймут, что значит различие в цвете кожи.

Питер с его огромными карими глазами, копной черных кудрявых волос и кожей цвета красного дерева, был старше на два года и должен был следить за ним. На самом деле они были одного роста, так как Жанни был физически развит не по годам и, спустя совсем немного времени, он стал верховодить в их компании. В такие летние дни, двадцать лет назад, двое босоногих мальчишек садились на автобус и ехали вдоль побережья до мыса Агульас, где окончательно смыкаются Атлантический и Индийский океаны, и ловили там рыбу с камней.

За время учебы в мужской школе Паарля Жанни проявил себя как трудный мальчик. Слишком крупный, агрессивный, беспокойный, вечно ввязывающийся в драки и, благодаря своим дюжим кулачищам, два раза попадавший в участок.

Он мог бы вступить во владение родительской фермой, ухаживать вместе с отцом за чахлыми побегами винограда, из которого получалось такое грубое вино. Его страшила перспектива состариться и согнуться под бременем тяжкой борьбы за существование в маленьком хозяйстве, с какими-то жалкими четырьмя цветными работниками под рукой. В восемнадцать лет он завербовался в армию, прошел начальную подготовку в Потчефстреме и вскоре был переведен в десантные войска, в Бломфонтейн. Здесь он нашел то, чем больше всего на свете хотел заниматься в жизни. Здесь и еще во время учебных занятий по приемам борьбы с террористами и мятежниками, которые проводились в суровых условиях степных зарослей, в окрестностях Питерсбурга. Армейское начальство признало его пригодность во всем, за исключением склонности ввязываться в бой без надобности и приказа свыше. В одном из учебных боев капрал Дюпре избил сержанта до полусмерти, и командир разжаловал его в рядовые.

Расстроившись, он ушел в самоволку, и был взят в баре Ист Лондона, измолотил двух представителей военной полиции, прежде чем им удалось его связать, и оттрубил полгода в каторжной тюрьме. Выйдя на волю, он обратил внимание на объявление в вечерней газете, зашел в неприметную контору в Дурбане, и уже через два дня был переправлен из Южной Африки на базу Камина в Катанге. Он стал наемником в двадцать два года, и это случилось шесть лет назад.

Проезжая по извилистой дороге мимо Франсхока по направлению к долине, он думал, а вдруг придет письмо от Шеннона или кого-нибудь из ребят с новостью о новом контракте? Но когда он добрался до места, на почте ничего не было. Со стороны моря наплывали облака, вдалеке угадывались раскаты грома.

Вечером будет дождь, приятный холодный душ. Он посмотрел на скалу Паарль, удивительное произведение природы, которое давно, когда его предки только появились в этой долине, дало имя самой долине и городу. Мальчишкой он часто зачарованно смотрел на скалу, хмуро-серую в сухую погоду, но сверкающую, как огромная жемчужина, под лунным светом после дождя. Тогда она становилась огромной, блистающей, возвышающейся над маленьким городком у своего подножья. Хотя город его детства и не мог предложить ему ту жизнь, о которой он мечтал, это был его родной дом. И когда он видел сверкающую под лучами солнца скалу - Паарль, то всегда чувствовал себя дома. В тот вечер ему хотелось быть в другом месте, на пути к очередной войне.

Ему было невдомек, что уже следующим утром телеграмма Шеннона, призывающая его в бой, окажется на почте Паарля.
***

Крошка Марк Вламинк оперся на стойку бара и опрокинул очередную огромную кружку пенящегося фламандского эля. За окнами заведения, которым заправляла его подружка, пустели улицы остендского района красных фонарей. Промозглый ветер дул с моря, а для летних туристов время еще не пришло. Он уже начал тосковать.

Первый месяц после возвращения из тропиков было хорошо.

Приятно принять ванну, поболтать с дружками, заглянувшими на огонек. Местные щелкоперы попытались к нему сунуться, но он их послал подальше. Меньше всего ему хотелось нарываться на неприятности с властями, а он знал, что с ним не станут связываться, если только он не ляпнет что-нибудь такое, от чего могут всполошиться африканские посольства в Брюсселе.

Но через несколько недель безделье заело. Пару дней назад стало чуть веселее, когда он от души врезал морячку, пытавшемуся погладить Анну по заднице, части, которую он считал исключительно своей вотчиной. В голове у него закрутились воспоминания. Он услышал приглушенное топанье сверху, из маленькой квартирки над баром, которую они делили с Анной. Она занималась хозяйством. Он сполз с табуретки, допил кружку и крикнул:

- Если кто-нибудь завалится, обслуживай сама!

И начал подниматься по задней лестнице. В этот момент дверь бара отворилась, и вошел мальчик-посыльный с телеграммой.
***

Был ясный весенний вечер, в воздухе ощущалась прохлада, и море в районе старого марсельского порта отливало зеркальной гладью. На поверхности, где несколько минут назад отражались окрестные кафе и бары, одинокий, возвращающийся домой траулер, оставил клином расходящиеся складки, которые бесшумно разбегались по гавани, с легким всплеском разбиваясь о корпуса стоящих на якоре рыбацких катеров. Застывшие ряды автомобилей вытянулись вдоль тротуаров Канбьер, запахи жареной рыбы вырывались из тысяч окон, старики потягивали свою анисовку, а торговцы героином разбрелись по переулкам, выйдя на прибыльный промысел. Это был обычный вечер.

В многонациональном, разноязыком бурлящем человеческом котле, именующем себя Ле Панье ["Корзина" - пригородный район Марселя (фр.)], где вне закона считается только полицейский, Жан-Батист Лангаротти, сидя за столиком в углу небольшого бара, не спеша потягивал охлажденный Рикар.

Он не был в тоске, как Жанни Дюпре или Марк Вламинк. Годы, проведенные в тюрьме, научили его искать радости в самых незначительных мелочах, и он лучше других мог переживать длительные периоды бездействия.

Более того, ему удалось найти себе дело и зарабатывать на жизнь, так что его сбережения оставались в неприкосновенности. Он постоянно экономил, поэтому его счет в швейцарском банке, о котором никто не знал, неукоснительно возрастал. Когда-нибудь, наконец, он сможет купить себе собственный бар в Кальви [город на Корсике].

За месяц до этого его старый приятель по Алжиру был взят по незначительному поводу: за небольшой чемоданчик с дюжиной бывших армейских "кольтов" сорок пятого калибра, и из тюрьмы Ле Бометт прислал Жану-Батисту послание с просьбой "присмотреть" за девушкой, с заработков которой он жил до того сам.

Он знал, что корсиканцу можно доверять, он не обманет.

Девушка оказалась славной широкобедрой оторвой по имени Мари-Клэр, по кличке "Лола", отрабатывающей свою ночную смену в баре района Тюбано.

Она по-своему привязалась к Лангаротти, вероятно, из-за его скромных размеров, и единственная претензия у нее была в том, что он не колотил ее от души, чем любил побаловаться ее прежний приятель. Его рост никак не мешал роли сутенера, потому что тем, кто мог бы иметь виды на Лолу, не надо было объяснять, кто такой Лангаротти.

Итак, Лола была счастлива, что у нее самый лучший покровитель в городе, а Жан-Батист спокойно ждал, когда подвернется возможность заключить очередной боевой контракт.

Он поддерживал связь с несколькими людьми, имеющими дело с наемниками, но, будучи новым человеком в этом бизнесе, больше полагался на новости от Шеннона. Он внушал доверие, к нему скорее пойдут клиенты.

Вскоре после возвращения во Францию с Лангаротти связался Шарль Ру из Парижа и предложил корсиканцу впредь работать исключительно на него в обмен на гарантию контракта, как только такой появится. Ру долго распространялся о полудюжине проектов, которые он вынашивает, но корсиканец не клюнул на его удочку. Позже он навел справки и выяснил, что Ру попросту болтун, потому что сам не участвовал ни в одном собственном проекте с тех самых пор, как с простреленной рукой вернулся из Букаву осенью шестьдесят седьмого.

Вздохнув, Лангаротти взглянул на часы, допил бокал и поднялся. Пора было зайти домой за Лолой и проводить ее в бар на работу, а после этого заглянуть на почту, нет ли там телеграммы от Шеннона с предложением отправиться на новую войну.
***

В Мюнхене было еще холоднее, чем в Остенде у Марка Вламинка, и Курт Земмлер, привыкший к теплу за долгие годы службы в Индокитае, Алжире и Африке, дрожал, кутаясь в длинное кожаное пальто, по дороге к работающему круглые сутки почтовому отделению. Он регулярно наведывался сюда каждое утро и каждый вечер, всякий раз надеясь обнаружить письмо или телеграмму с какими-нибудь новостями или приглашением на беседу для возможного отбора на работу по военному контракту.

Время после его возвращения из Африки прошло в безделье и скуке. Как большинство ветеранов, он не любил штатскую жизнь, с отвращением носил гражданскую одежду, презирал политику и скучал по военной дисциплине и боевым действиям. Возвращение в родной город не принесло радости. Повсюду на глаза попадались длинноволосые юнцы, неряшливые и разболтанные, размахивающие плакатами и выкрикивающие какие-то лозунги.

Казалось, что не осталось следа от той целеустремленности, преданности идеалам величия Родины и ее вождю, которыми так были пропитаны годы его детства и юности. Не было и порядка, характерного для армейской жизни.

Даже контрабанда на Средиземноморье, хотя это была беззаботная и легкая жизнь, могла дать ощущение активности, привкус опасности, чувство удовлетворения хорошо спланированной, проведенной и завершенной миссии.

Устремившись в прорыв к итальянскому берегу с двумя тоннами американских сигарет на борту, он хотя бы мог представить себя снова на реке Меконг, во время атаки легионеров на речных пиратов Хоа Биня.

Мюнхен же ничего не мог ему предложить. Он слишком много пил, слишком много курил, немного потаскался по шлюхам и впал в состояние крайнего раздражения.

На почте в этот вечер для него ничего не было. Но на следующее утро все будет по-другому, потому что телеграмма Шеннона уже была в пути.
***

В полночь Марк Вламинк позвонил из Остенде. Служба доставки телеграмм в Бельгии работает превосходно, до десяти часов вечера каждый день. Шеннон просто попросил Вламинка встретить его у здания Брюссельского национального аэропорта следующим утром на машине и сообщил номер своего рейса.

В Бельгии, с точки зрения тех, кто хочет завести тайный, но вполне легальный счет в банке, существует много преимуществ, даже по сравнению с хваленой швейцарской банковской системой. Не такая богатая и могущественная, как Германия, и не нейтральная как Швейцария, Бельгия, тем не менее, создает возможности, позволяющие класть и снимать со счетов неограниченные суммы денег без контроля или вмешательства со стороны правительство. Банки хранят тайну не менее тщательно, чем в Швейцарии, что дает возможность им, так же как банкам Люксембурга и Лихтенштейна, постоянно увеличивать свой оборот за счет швейцарцев.

На следующее утро Шеннон попросил Марка Вламинка отвезти его к Кредитбанку в Брюгге, что в семидесяти минутах езды от брюссельского аэропорта.

Громадного бельгийца, конечно, разрывало любопытство, но он сдерживался. Когда они свернули на дорогу в Брюгге, Шеннон коротко заметил, что ему предложили контракт, где есть места для четверых помощников. Вламинка это интересует?

Крошка Марк дал понять, что очень интересует. Шеннон объяснил, что не может рассказать, в чем состоит операция, ясно только, что надо будет не только воевать, но проработать все от начала до конца. Он готов предложить обычные ставки по 1250 долларов в месяц плюс накладные расходы на ближайшие три месяца. Работа, хотя и предполагает отъезд из дома до середины третьего месяца, будет связана с несколькими часами риска в пределах Европы. Подобное, конечно, не относится к обычным обязанностям наемника, но без этого не обойтись. Марк крякнул.

- Я банки не граблю,- сказал он.- За такие деньги, по крайней мере.
- Об этом и речи нет. Нужно будет доставить кой-какое оружие на борт корабля. Мы должны сделать это сами. Потом отплываем, направляемся в Африку и устраиваем небольшую заварушку со стрельбой.

Марк осклабился.

- Затяжная кампания или работенка вроде "сунул-вынул и бежать?"
- Штурм,- сказал Шеннон.- Кстати, если сработает, на горизонте маячит длительный контракт. Обещать не могу, но похоже на то. И солидная премия в случае успеха.
- О'кей, можешь на меня рассчитывать,- сказал Марк, и они выехали на центральную площадь Брюгге.

Главная контора Кредитбанка расположена в доме #25 по Вламингстраат, узкой оживленной улице, обрамленной сомкнутыми рядами домов в характерном стиле фламандской архитектуры восемнадцатого века, прекрасно сохранившихся. Большинство первых этажей были переоборудованы под магазины, но если поднять глаза выше, представала картина, словно сошедшая с полотен старых мастеров.

В помещении банка Шеннон представился начальнику отдела иностранных вкладов мистеру Гуссенсу и для подтверждения протянул паспорт на имя Кейта Брауна. За сорок минут он открыл счет на свое имя, выложив 100 фунтов стерлингов наличными, предупредил мистера Гуссенса, что вскоре ожидает поступления суммы в 10000 фунтов из Швейцарии банковским переводом и дал распоряжение, чтобы 5000 фунтов из этой суммы были незамедлительно переведены на его лондонский счет.

Он оставил несколько образцов подписи Кейта Брауна и договорился, что пароль, позволяющий установить его личность по телефону, будет состоять в произнесении двенадцати цифр номера счета в обратном порядке, после даты предыдущего дня.

Таким образом могут передаваться устно указания по переводам и снятию сумм со счета без его присутствия в Брюгге. Он подписал документ, гарантирующий банк от риска при использовании подобного вида связи и согласился приписывать красными чернилами номер своего счета после подписи на любой письменной инструкции банку, опять же в целях удостоверения личности.

В половине первого он освободился и вышел к Вламинку, который ждал на улице. Они солидно подкрепились неизменными чипсами в "Кафе дез Ар" на главной площади напротив муниципалитета, после чего Вламинк отвез его обратно в Брюссельский аэропорт. Перед расставанием Шеннон вручил Вламинку 50 фунтов наличными и велел на следующий день сесть на паром Остенде-Дувр, чтобы прибыть в Лондон к шести часам вечера. Прождав час до отлета самолета, он вернулся в Лондон ко времени пятичасового чая.
***