Литература

А Форсайт - все о своем...

ФРЕДЕРИК ФОРСАЙТ
ВЕТЕРАН
Посвящается Сэнди, которая вот уже долгие годы мирится с моим существованием рядом.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ - ВТОРНИК
Видел все это владелец маленького дежурного продовольственного магазина на углу. Во всяком случае, так он утверждал.

Он находился в магазине, но стоял рядом с витриной, перекладывал в ней товары, чтоб смотрелись лучше, и вдруг заметил на той стороне улицы мужчину. Мужчину ничем не примечательного, и, если бы тот не прихрамывал, хозяин магазина вообще не обратил бы на него внимания. Позже он уверял, что больше никого на улице в тот момент не было.

День выдался жаркий и душный, небо сплошь затягивали серые низко нависшие тучи, просто дышать было нечем. А магазинчик, носивший высокопарное и самонадеянное название "Путь в рай", располагался в самом сердце довольно непрезентабельного, сплошь изрисованного граффити и кишевшего правонарушителями жилого района, только портившего пейзаж между Лейтоном, Эдмонтоном, Долстоном и Тоттнемом.

Когда тридцать лет тому назад состоялась грандиозная церемония его открытия, район Мидоудин Гроув называли перспективным и малобюджетным участком застройки под дома для рабочего класса. Но уже само название выдавало обман. Ибо со средних веков здесь не было и в помине ни луга, ни узкой лесистой долины, ни уж тем более рощицы [Meadow, dene, Grove (англ.) - луг, узкая лесная долина, роща (здесь и далее прим. пер)]. Больше всего эти унылые ряды серых домов напоминали ГУЛАГ, отстроенный по заказу районного муниципального совета (не хватало только красного флага мирового коммунизма над зданием ратуши). Спроектирован он был архитекторами, которые сами предпочитали селиться в уютных, увитых плющом коттеджах где-нибудь за городом.

Мидоудин Гроув приходил в упадок, катился вниз с непостижимой скоростью, быстрее, чем участники гонки Тур де Франс спускаются с Пиренеев. Уже к 1996 году лабиринты улочек, переулков и проходов, связывающих между собой мрачные жилые кварталы, покрывал толстый и скользкий от мочи слой грязи. И оживал этот район лишь по ночам, когда на улицы выходили банды местных юнцов, безработных и прочих типов, не подлежащих приему на какую бы то ни было работу. Именно они являлись истинными владельцами здешних мест, именно им толкали наркотики здешние сбытчики запрещенного зелья.

Пенсионеры из рабочего класса из кожи вон лезли, чтоб сохранить презентабельность, отчаянно цеплялись за устаревшие нравственные понятия, за утешительную определенность, сопровождавшую их молодые годы. И жили, забаррикадировавшись за дверьми своих квартир, боялись вечерами и нос высунуть на улицу, туда, где шастали все эти волчьи стаи.

Между домами - каждый являл собой унылую семиэтажку из бетонных блоков, двери квартир выходили в узкий и длинный коридор с загаженной лестницей в конце - виднелось подобие того, что некогда было зеленой травой. Узкие проулки загромождали брошенные и проржавевшие автомобили, "раздетые" до основания, мешающие пройти к площадкам, предназначенным для игр и отдыха, а также к магазину под названием "Путь в рай".

От былой его презентабельности не осталось и следа, зато это был единственный магазин в округе, поскольку все остальные магазинчики и лавки позакрывались. Владельцы их совсем изнемогли в неравной борьбе с мелким воровством, налетами, битьем витрин и всяческими проявлениями расовой нетерпимости. И витрины их теперь были или заколочены досками, или закрыты железными ставнями, и лишь немногие оставшиеся на плаву пытались защититься с помощью металлической сетки и прочих нехитрых приспособлений.

Итак, Виджей Патель был на своем посту, стоял возле витрины в лавке на углу. Еще десятилетним мальчиком приехал он в Англию из Уганды, спасаясь от жестокого режима Айди Амина. Он был страшно благодарен за то, что его приняли. Он все еще любил эту страну, ставшую его новым домом, уважал ее законы, старался быть честным и порядочным гражданином, хотя и его порой просто ставила в тупик столь характерная для девяностых деградация нравственных основ.

Есть в Лондоне районы, которые городская полиция называет северо-восточным квадрантом [Квадрант - математический термин, означающий "четверть круга"]. Сюда чужакам лучше не соваться. А хромающий мужчина был чужаком.

Он находился ярдах в пятидесяти от угла, когда вдруг из узкого прохода между двумя складскими помещениями вынырнули двое парней. И двинулись прямо на него. Мистер Патель замер и приготовился к худшему. Парни были разные, но от обоих так и веяло угрозой. Оба типа были ему хорошо знакомы. Один - мясистый, с выбритым наголо черепом и свинячьей физиономией. Даже с расстояния тридцати ярдов мистер Патель заметил сверкающую в мочке левого уха серьгу. На парне были мешковатые джинсы и грязная футболка. Над широким кожаным ремнем нависало "пивное" брюшко. Именно он преградил чужаку дорогу, и у того не было другого выбора, кроме как остановиться.

Второй тип выглядел субтильнее, был одет в брюки из светлого тика и серую ветровку на "молнии". Растрепанные сальные волосы чуть ли не до плеч. Он скользнул за спину жертве и изготовился.

Мясистый поднял правую руку, сжатую в кулак, и поднес его к самому носу чужака. Патель заметил блеск металла - то ли кольцо, то ли кастет, он так и не разглядел. Он не слышал того, что говорили грабители жертве, видел лишь, как шевелились у мясистого губы. Все, что требовалось от чужака,- это отдать бумажник, часы и другие ценности, которые могли при нем оказаться. Тогда, если повезет, грабители сгребут добычу и удерут. И жертва может остаться целой и невредимой.

Наверное, этот человек все же совершил глупость. Силы были явно неравными. Судя по седым волосам, он был уже далеко не молод, да к тому же еще хромал. Но он решил сопротивляться.

Точно во сне, увидел мистер Патель его правую руку, взмах ее был неожиданным и молниеносным. К тому же храбрец немного пригнулся, свел плечи и вложил в удар все свои силы. Удар пришелся мясистому по носу. Доселе безмолвное действо огласилось болезненным криком, мистер Патель расслышал его даже через зеркальное стекло витрины.

Мясистый, прижав обе ладони к лицу, пошатнулся и отступил на шаг. И мистер Патель заметил, что между пальцами у него сочится кровь. Как раз на этом месте во время допроса мистер Патель умолк, пытаясь поточнее вспомнить последовательность дальнейших событий. Длинноволосый нанес жертве сильный удар по почкам сзади, затем лягнул старика по здоровой ноге. Этого оказалось достаточно. Жертва рухнула на тротуар.

В Мидоудин Гроув самой популярной обувью были кроссовки (это чтоб сподручней было убегать) и высокие тяжелые ботинки (для нанесения удара ногой). На обоих нападавших были именно ботинки. Мужчина на тротуаре скорчился, лежал в зародышевой позе, чтоб защитить жизненно важные органы. Но и тут силы оказались не равны - целых четыре ноги в высоких тяжелых ботинках. Причем мясистый, продолжая одной рукой зажимать разбитый нос, старался метить в голову.

Он нанес ему, как позже вспомнил мистер Патель, около двадцати ударов, а может, даже и больше. Бил до тех пор, пока жертва не перестала дергаться и извиваться. Тогда длинноволосый наклонился над стариком, расстегнул на нем пиджак и полез во внутренний карман.

Мистер Патель видел, как вынырнула затем его рука с зажатым между пальцами бумажником. Тут оба грабителя выпрямились, развернулись и бросились бежать к проходу между складами, чтоб затеряться затем в лабиринте улочек и проулков, опутывавших этот район. Но перед тем, как пуститься наутек, мясистый выдернул подол футболки из джинсов и зажал им разбитый нос - видно, пытался остановить кровь.

Владелец магазина проследил за убегавшими взглядом, затем бросился за прилавок, к телефону. Набрал 999, назвал свое имя и адрес девушке-оператору, которая объяснила, что не примет вызова, пока он не скажет, кто звонит. Когда все эти формальности были завершены, мистер Патель смог наконец вызвать полицию и "Скорую". А затем вернулся к наблюдательному посту у витрины.

Мужчина все еще лежал на тротуаре и не подавал признаков жизни. Никто к нему не подошел. У обитателей этой улицы не было принято вмешиваться. Нет, конечно, сам мистер Патель мог бы перейти на ту сторону и посмотреть, чем можно помочь, но он ни черта не смыслил в медицине и уж тем более в оказании первой помощи. Боялся, прикоснувшись к несчастному, причинить ему вред, боялся оставить свой магазин, боялся, что грабители вдруг могут вернуться. А потому стоял у витрины и просто ждал.
***

Первым прибыл полицейский наряд. Очень скоро, минуты через четыре. Два констебля по чистой случайности оказались примерно в полумиле, на Аппе Хай Роуд, и приняли вызов. Оба хорошо знали этот район и где находится "Путь в рай". Оба патрулировали улицы, памятуя о расовых беспорядках, происходивших здесь этой весной.

Когда машина резко затормозила и вой ее сирены затих, один из констеблей, тот, что сидел рядом с водителем, вышел и подбежал к лежавшему на тротуаре мужчине. Второй остался за рулем и получил подтверждение по рации, что "Скорая" уже выехала. Мистер Патель видел, как полицейские поглядывают на его лавку, видно, сверяют адрес с данными службы 999, но ни один из них не захотел с ним поговорить. Что ж, это может и подождать. Затем офицеры дружно отвернулись - из-за угла с мигалкой и воем сирены вылетела "Скорая". На улице появилось несколько зевак, однако они пока держались на почтительном расстоянии. Нет, конечно, чуть позже полиция станет расспрашивать их, не видели ли чего или не слышали, но это будет лишь напрасной тратой времени. Здесь, в Мидоудин Гроув, принято замечать только приятные и веселые вещи.

Из кареты "Скорой" выскочили два врача - сразу видно, что люди умелые и опытные. Они, как и полицейские, соблюдали все положенные в данном случае инструкции и процедуры, до последней буковки.

- Похоже на нападение с целью ограбления,- заметил опустившийся на колени рядом с телом констебль.- И что его били ногами. Причем очень сильно.

Врачи закивали и приступили к работе. Открытого кровотечения не наблюдалось, а потому прежде всего надо было зафиксировать шейные позвонки - самое уязвимое место у жертв автокатастроф и жестоких избиений, и если шейные позвонки действительно повреждены, человеку можно нанести еще больший вред неумелым обращением. И вот эти двое быстро приладили пострадавшему некое подобие полутвердого воротника, чтоб голова не моталась из стороны в сторону.

Затем необходимо было уложить пострадавшего на твердое покрытие, чтоб фиксировать таким образом и шею, и спину. Что и было сделано прямо на тротуаре. Лишь теперь пострадавшего можно было поместить на носилки, а затем - в машину "Скорой". Врачи работали споро и ловко. Через пять минут после прибытия на место происшествия пострадавший был готов к отправке.

- Я еду с вами,- заявил один из констеблей.- Возможно, пострадавший сможет дать показания.

Профессионалы, работавшие на "Скорой", прекрасно знали, кто, чем и как должен заниматься. Это экономит время. Врач кивнул. Карета "Скорой" была его территорией, и он отвечал за все, что в ней происходит. Но ведь и полицейским тоже надо делать свою работу. Он уже понял: шансы, что пострадавший когда-нибудь заговорит, практически равны нулю. И пробормотал только: "Особо на него не давите. Он совсем плох".

Констебль забрался в машину и сел впереди, ближе к кабине водителя; водитель захлопнул дверцы и сел за руль. Врач склонился над телом на носилках. Две секунды спустя машина уже мчалась по Пэредайз Уэй, оглашая окрестности пронзительным воем сирены, затем свернула на забитую автомобилями Хай Роуд. Констебль, держась за поручень, наблюдал за работой профессионалов.

Воздух - самое главное. Прежде всего обеспечить доступ воздуха. Стоит крови и слизи заблокировать дыхательную трубку, и пациент почти сразу же задохнется. Врачи использовали подсос - из трубки вылетел комочек слизи, совсем крохотный, не больше, чем при откашливании курильщика, и крови в нем было немного. Так, теперь доступ воздуха обеспечен, и дыхание, пусть частое и неглубокое, поможет поддерживать жизнь в теле пострадавшего. Чтоб подстраховаться, медики надвинули на распухшее лицо кислородную маску со специальным резервуарным мешком. Им не понравилось, как часто разбухает и надувается этот мешок. Скверный признак.

Так, теперь проверить пульс. Не прерывистый, но слишком уж частит - еще один верный признак серьезной травмы позвоночника. Шкала комы "Глазго", позволяющая измерить активность головного мозга, имеет пятнадцать делений. Показания полностью здорового и активного головного мозга соответствуют число "пятнадцать". Тест показал, что у пациента это показание равно одиннадцати и имеет тенденцию к снижению. Цифра "три" соответствует глубокой коме, все остальные, те, что ниже, означают смерть.

- В "Ройял Лондон",- прокричал врач сквозь вой сирены.- Общая травматология плюс нейро.

Водитель кивнул и продолжал ехать по загруженным автомагистралям, пересекая перекрестки на красный свет, затем свернул к Уайтчепел. В Лондонском королевском госпитале, что на Уайтчепел Роуд, имелось прекрасно оборудованное отделение нейрохирургии; правда, это было не совсем по пути, но раз врач сказал, что необходимо нейро, лишние пять минут езды роли не играли.

Водитель связался с диспетчером, назвал точное свое местоположение в южном Тоттнем, а также приблизительное время прибытия в Лондонский королевский госпиталь и попросил подготовиться к приему тяжелого пациента отделениям травматологии и нейрохирургии.

Врач оказался прав. Одним из признаков обширного повреждения головного мозга, особенно полученного в результате нанесения тяжких телесных травм, является опухание и отечность мягких тканей лица, последнее превращается в безобразную и практически неузнаваемую раздутую маску, напоминающую горгулью [Горгулья - рыльце водосточной трубы в готической архитектуре]. Лицо раненого начало распухать сразу же после избиения, ко времени, когда карета "Скорой" подкатила ко входу в отделение травматологии, голова несчастного напоминала футбольный мяч. Двери распахнулись, носилки приняли санитары из реанимационной команды. Имелись в этой команде и три врача, а главным среди них был консультант мистер Карл Бейтмен. Имелись также анестезиолог, два практиканта и три медсестры.

Все эти люди окружили носилки, затем осторожно переложили пациента на каталку (спина его так и оставалась зафиксированной на доске) и повезли в здание.

- Эй, отдайте мой фиксатор!- крикнул им вслед врач "Скорой", но никто его не услышал. Придется забрать доску завтра.

Полицейский выбрался из машины.

- Куда мне идти?- осведомился он.
- Вон туда,- ответил врач.- Только постарайтесь не путаться у них под ногами.

Констебль послушно кивнул и затрусил к дверям, все еще надеясь получить показания. Но услышал лишь распоряжение старшей медсестры.

- Сядьте здесь,- строго сказала она.- И не путайтесь под ногами.

Примерно через полчаса на Пэредайз Уэй закипела бурная деятельность. Здесь всем распоряжался инспектор полиции в униформе, прибывший из участка, что на Доувер-стрит, известного в этих краях, как "каталажка на Доувер". Улицу на въезде и выезде отсекли полосатыми лентами. Примерно с дюжину полицейских прочесывали квартал, основное их внимание было сосредоточено на лавках и шести этажах квартир, располагавшихся над ними. Особый интерес представляли для полиции квартиры через дорогу от места происшествия, поскольку именно из их окон было лучше всего видно место преступления - любому, кто пожелал бы подойти к ним и посмотреть, что творится на улице. Но все это был напрасный труд. Реакция потенциальных свидетелей варьировалась от самых искренних извинений и отрицаний до откровенного хамства и категорического отказа отвечать на какие бы то ни было вопросы. Тем не менее сыщики продолжали ломиться в запертые двери.

Инспектор быстренько послал за знакомым офицером из Департамента уголовного розыска, поскольку было ясно - здесь работа для детективов. Джека Бернса, районного инспектора из пресловутой "каталажки на Доувер", оторвали от чашки чая в столовой. Ему было ведено срочно явиться к старшему детективу Алану Парфитту, а тот, в свою очередь, приказал немедленно ехать на Пэредайз Уэй и заняться этой историей с ограблением. Бернс пытался отвертеться, говорил, что на нем и без того уже висят несколько угонов автомашин, а также дело о наезде, которое будет рассматриваться в суде завтра утром. Бесполезно. У нас и так не хватает сотрудников, сказали ему. "Август, черт бы его побрал! Вот так всегда в августе",- ворчал он, выходя от начальника.

На место преступления он приехал вместе со своим напарником, сержантом полиции Люком Скиннером, и одновременно со спецотрядом из сыскной полиции. Этим ребятам из сыскной не позавидуешь, выполняют самую муторную работу. Одетые в тяжелые комбинезоны и защитные перчатки, они обязаны обыскать всю прилегающую к месту преступления территорию в поисках улик и вещдоков. Причем эти самые вещдоки не всегда очевидны, а потому сыскари гребут все подряд, складывают в пластиковые пакеты, а уже потом разбираются, что к чему. Работа эта весьма грязная, ведь им иногда приходится ползать на четвереньках в самых противных местах. А район Мидоудин Гроув был как раз из разряда мест малоприятных.

- Тут бумажник пропал, Джек,- сказал Бернсу инспектор в униформе, уже успевший переговорить с мистером Пателем.- А у одного из нападавших разбит нос. Когда убегал, зажал его подолом футболки, чтоб остановить кровь. Так что можно поискать пятна крови где-нибудь на земле или на полу.

Бернс кивнул. Пока ребята из сыскной обшаривали вонючие подъезды блочных домов, ползали там на четвереньках, а полицейские в униформе пытались отыскать еще какого-нибудь свидетеля, сам Джек Бернс отправился прямиком в магазин к мистеру Виджею Пателю.

- Детектив-инспектор Бернс,- представился он и показал удостоверение.- А это детектив Скиннер. Я так понял, именно вы позвонили в 999?

Мистер Патель удивил Джека Бернса, который был родом из Девона и вот уже как три года работал в городской полиции, в "каталажке на Доувер". На родине у него граждане охотно помогали полиции, чем могли, но здесь, в северо-восточном Лондоне, явление это было необычным. Мистер Патель живо напомнил ему родной Девон. Он действительно хотел помочь. Излагал свои мысли ясно и четко. В пространных показаниях, записанных с его слов Скиннером, было зафиксировано все, что он видел, даны подробные и четкие описания нападавших. Джек Бернс преисполнился симпатии к этому человеку. О, если бы во всех его делах был свидетель, подобный Виджею Пателю!.. На улице уже начали сгущаться сумерки, когда он наконец подписал показания, записанные Скиннером.

- Вот если бы вы проехали с нами в участок, взглянуть на несколько фотографий,- предложил Бернс.- Может, и опознали бы этих типов. И тогда мы, зная, кого искать, сэкономили бы кучу времени.

Мистер Патель рассыпался в извинениях:
- Только, если можно, не сегодня. Я в лавке один. Закрываюсь в десять. Но завтра возвращается мой брат. Из отпуска. Август, знаете ли. Так что я могу подъехать завтра.

Бернс призадумался. Слушания в суде назначены на десять тридцать. Чистая формальность, дело все равно направят на доследование. Что ж, это можно поручить и Скиннеру.

- Тогда в одиннадцать? Вы знаете, где находится наш участок? На Доувер-стрит. А там подойдете к дежурному и спросите меня.
***

- Нечасто попадаются такие люди,- заметил Скиннер, когда они направились через улицу к машине.
- Да, он мне тоже понравился,- ответил Бернс.- Глядишь, и повезет, может, изловим этих ублюдков.

По дороге к участку на Доувер детектив Бернс выяснил по рации, куда увезли пострадавшего, а также имя констебля, который поехал с ним. Пять минут спустя он уже говорил с ним.

- Хочу, чтоб все находившиеся при пострадавшем вещи, одежду, мелочи, все, упаковали и привезли ко мне в участок,- распорядился он.- Да, и удостоверение личности тоже. Мы так до сих пор и не знаем, кто он. Когда соберете все это, позвоните, мы пришлем своего человека, он вас сменит.
***

Мистера Карла Бейтмена мало волновали имя и адрес человека, лежавшего на каталке. Не заботило его и то, кто с ним это сделал. Забота у него была другая - сохранить этому человеку жизнь. Из смотровой пострадавшего повезли прямиком в реанимационную, где им занялась целая команда врачей. Мистер Бейтмен ничуть не сомневался, что речь идет о множественных повреждениях, но правило тут было простое: сперва следует заняться травмами, представляющими угрозу для жизни, а уж все остальное потом. Так, по порядку:

А. Прежде всего - дыхательные пути. Парамедики со "Скорой" сработали правильно. Доступ воздуха обеспечен. Шея иммобилизована.

Б. Теперь само дыхание. Медсестра разрезала пиджак и рубашку, значит, можно прослушать спину и грудь со стетоскопом.

Он обнаружил пару сломанных ребер, но с этим можно и подождать. Как и с разбитыми костяшками пальцев на левой руке, и со сломанными зубами во рту. Эти повреждения не представляют угрозы для жизни. Это все потом. Несмотря на сломанные ребра, дыхание регулярное. Нет смысла начинать ортопедическую операцию, если пациент вдруг перестанет дышать. Вот пульс, он ему не понравился, почти сто вместо нормальных восьмидесяти. Частит, а это может быть признаком серьезных повреждений внутренних органов.

В. Циркуляция крови. Через минуту были установлены два внутривенных катеттера. Один извлек двадцать миллилитров крови для анализа, его следует провести незамедлительно. Второй должен был подать литр физиологического раствора, пока осмотр идет своим чередом.

Г. Так, теперь собственно травмы. Вот тут ничего хорошего. Лицо и голова изуродованы до неузнаваемости, точно не принадлежат человеческому существу. А показания шкалы "Глазго" так просто угрожающи - шесть вместо пятнадцати - и продолжают падать. Должно быть, имеет место серьезное повреждение позвоночника. И доктор Бейтмен не в первый раз возблагодарил неизвестных ему врачей "Скорой", которые не поленились проехать несколько лишних минут и доставить пострадавшего именно сюда, в Лондонский королевский госпиталь, где есть отделение нейрохирургии.

Он позвонил в рентгенологию и предупредил, что им минут через пять привезут пациента. А затем его ассистент связался с Полом Уиллисом, главным нейрохирургом.

- Кажется, мы имеем дело с обширной внутричерепной гематомой, Пол. "Глазго" показывает уже пять и продолжает падать.
- Везите его ко мне, как только пройдет сканирование,- сказал нейрохирург.

На мужчине, когда он подвергся нападению, были носки и ботинки, трусы, рубашка с расстегнутым воротом, брюки на кожаном ремне, пиджак и легкий плащ. Все, что ниже талии, проблемы не представляло, просто спустили и стащили с него. А вот плащ, пиджак и рубашку пришлось разрезать - голова и шея должны были оставаться неподвижными. Затем все эти вещи вместе с содержимым карманов уложили в большой целлофановый пакет и передали обрадованному констеблю - тот вконец истомился от ожидания. Скоро его сменят, и тогда он может отвезти свои трофеи на Доувер-стрит, Джеку Бернсу. Тот тоже, наверное, совсем заждался.

Сканирование и рентген подтвердили худшие опасения Карла Бейтмена. У мужчины выявили кровоизлияние в мозг. Кровь давила на мозг с такой силой, что процессы могли оказаться необратимыми, а исход - летальным.

Ровно в восемь пятнадцать пациент поступил в операционную отделения нейрохирургии. Мистер Уиллис изучил результаты сканирования, которые помогли определить, где именно расположен источник этого опасного давления. Ему удалось добраться до гематомы. Но прежде в черепе пациента просверлили три маленькие дырочки, затем сделали в кости надрезы так, чтоб получился равносторонний треугольник,- словом, вполне стандартная операция.

Затем этот треугольник кости удалили, открылась гематома. Кровь отсосали специальным насосом, поврежденные артерии, по которым эта кровь поступала в мозг, перевязали. С исчезновением гематомы внутричерепное давление нормализовалось, пластичный мозг заполнил прежнее, предназначенное ему природой пространство.

Треугольник кости вернули на положенное место, прикрыли кожей и зашили. Затем наложили толстую повязку - она должна была удерживать на месте поврежденные ткани до тех пор, пока природа не возьмет свое и все не зарастет. Мистер Уиллис от души надеялся, что не опоздал и что повреждения не успели стать необратимыми.

Все же организм человека - вещь загадочная и удивительная. Он может умереть от одного укуса пчелы и выжить после тяжелых и многочисленных травм и повреждений. После удаления гематомы человек может прийти в сознание и уже через несколько дней обрести полную ясность ума. Но в течение двадцати четырех часов, до тех пор, пока не закончится действие анестезии, никому не дано знать, произойдет это или нет. Если на второй день положение останется без изменений, есть повод для тревоги. Мистер Уиллис расписался в журнале, переоделся и отправился домой, в Сент-Джонз Вуд.
***

- Обчистили, как липку, гады,- пробормотал Джек Бернс, разглядывая одежду и личные вещи пострадавшего.

В число последних входило: полпачки сигарет, коробок спичек, несколько мелких монет, измятый носовой платок и одинокий ключ на ленточке, очевидно, от дома, который находится неизвестно где. Все это извлекли из карманов брюк. А вот в пиджаке ничего не оказалось. Очевидно, все остальное этот мужчина носил в бумажнике.

- А он аккуратный,- заметил Скиннер, задачей которого было осмотреть одежду.- Туфли хоть и дешевые и чиненые-перечиненные, но начищены до блеска. Брюки тоже дешевые и изрядно поношенные, но отглажены, острая складка на каждой брючине. Воротничок и манжеты рубашки совсем поистерлись, но тоже отглажены и чистые. Человек небогатый, но хотел выглядеть прилично, следил за собой.
- Лучше б он носил в кармане брюк кредитную карту или письмо со своим адресом,- проворчал Бернс, заполняя бесконечный формуляр, самое нужное дело в работе полицейского.- Так что придется пока что зарегистрировать его как МВЛН.

Американцы записали бы его "Джон Доу" [Джон Доу, имярек - условное обозначение лица мужского пола, чье имя неизвестно или же не оглашается по каким-либо причинам]. Лондонская полиция предпочитала называть таких "Мужчина, взрослый, личность не установлена". На улице было все еще тепло, но тьма стояла, хоть выколи глаз, когда детективы, закончив с бумажной работой, вышли на улицу и прежде, чем отправиться домой, решили пропустить по кружке пива.

Примерно в миле от них аккуратный мужчина лежал в палате интенсивной терапии Лондонского королевского госпиталя. Дыхание слабое, но регулярное, пульс все еще частит, проверяют все это приборы и заглядывающая в палату дежурная сестра.

Джек Бернс отпил большой глоток пива.

- Кто ж он такой, черт возьми?- осведомился инспектор, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Не переживай, дружище, скоро мы это выясним,- заметил Люк Скиннер.

Но он ошибался.

ДЕНЬ ВТОРОЙ - СРЕДА
У инспектора полиции Джека Бернса день выдался страшно занятый. Он принес две победы, два разочарования и целую кучу вопросов, так и не получивших ответа. Впрочем, это было вполне нормально. Ведь на долю детектива крайне редко выпадает благословение господне в виде дела, готового и упакованного, как рождественский подарочек, который только и надо развернуть, чтоб узнать, что же там внутри.

Первый успех был связан с мистером Пателем. Тот явился в участок ровно в одиннадцать и, как и прежде, горел желанием помочь.

- Хочу, чтоб вы взглянули на несколько снимков,- сказал Бернс, когда они уселись за стол перед прибором с экраном, напоминающим телевизионный.

Раньше в архивах криминальной полиции снимки хранились в больших альбомах, каждый был вложен в подобие пластикового кармашка. Бернс по-прежнему предпочитал старый способ, поскольку свидетель мог полистать альбом, вернуться к прежде просмотренным снимкам, сравнить и принять решение. Но старые дни канули в Лету, процесс стал электронным, и лица, подобно вспышкам, высвечивались на экране.

Для начала было решено посмотреть их с сотню. Лица, запечатленные на них, подозревались в тяжких преступлениях, зарегистрированных полицией в северо-восточном районе Лондона. Нет, эта сотня вовсе не была пределом, далеко не пределом. Но Бернс начал именно с известных "каталажке на Доувер" личностей. Мистер Виджей Патель был не свидетель, а просто мечта следователя.

На двадцать восьмой вспышке он вдруг сказал: "Вот этот".

Они смотрели на брутальное лицо, в равной мере говорившее о тупости и злобе его владельца. Мясистое, череп выбрит наголо, в ухе серьга.

- Вы уверены? Никогда не видели его прежде? Ну, к примеру, к вам в магазин он ни разу не заходил?
- Нет, не заходил. Но именно ему врезали по носу.

Снимок сопровождался табличкой с именем Марк Прайс, имелся также идентификационный номер. На семьдесят седьмом снимке мистер Патель опознал второго парня, с длинным худым лицом и сальными волосами до плеч, прикрывающими мочки ушей. Гарри Корниш. Он ничуть не сомневался, что это те самые парни, хоть и глядел на каждый из снимков всего секунду-другую. Бернс выключил машину. Теперь надо затребовать досье на каждого их этих типов.

- Когда я найду и арестую этих людей, то попрошу вас участвовать в процедуре опознания,- сказал он Пателю.

Владелец магазина кивнул. Он хотел помочь.

Когда он ушел, Люк Скиннер заметил: "Нет, ей-богу, приятель, нам бы еще пару-тройку таких свидетелей, и мы б с тобой горы свернули!"

Пока они ждали, когда придет компьютерная распечатка с данными на Прайса и Корниша, Джек Бернс заглянул в дежурку. Человек, которого он искал, сидел за столом и заполнял очередной формуляр.

- Можно тебя на минутку, Чарли?

Чарли Коутер был детективом в чине сержанта, но старше Бернса и успел отслужить в "каталажке" целых пятнадцать лет. А потому знал всех местных злодеев наперечет.

- Эти двое?- фыркнул он.- Просто тупые животные, Джек. Нелюди. Но они не из местных, переехали сюда года три тому назад. Шустрили в основном по мелочи. Отнимали сумки, кошельки, занимались мелкими кражами. Ну, потом за ними числятся скандалы и уличные драки, хулиганство на стадионах. Плюс нанесение телесных. У обоих по одной ходке. А зачем тебе?
- Просто на сей раз это тяжкие телесные повреждения,- ответил Бернс.- Не далее как вчера напали на пожилого человека, били ногами. Он в коме. Адреса их у тебя имеются?
- Сразу не скажу,- покачал головой Коутер.- Вроде бы последнее время снимали какую-то дыру неподалеку от Хай Роуд.
- Они члены банды?
- Да нет. Одиночки. В основном так друг друга и держатся.
- "Голубые", что ли?
- На этот счет никаких данных. Вероятней всего, нет. Корниша привлекали за нападение на женщину, сопровождающееся непристойными действиями. Но потом эта дура передумала и забрала заявление. Наверное, Прайс ее припугнул.
- Наркотики?
- Об этом тоже ничего. Нет, скорее, просто пьянь. Только и знают, что ошиваться по пабам.

Тут на столе у Коутера зазвонил телефон, и Бернс оставил сержанта в покое. Пришли распечатки с досье, там значился адрес. Бернс пошел к шефу, суперинтенданту Алану Парфитту, и получил нужное ему разрешение. К двум часам дня в магистрате был подписан ордер на обыск вышеозначенных помещений. В распоряжение группы поступили два дипломированных офицера полиции, которым выдали со склада оружие. Таким образом, отряд захвата насчитывал десять человек: Бернс, Скиннер и еще шесть полицейских из того же участка, причем один был вооружен специальной кувалдой для вскрытия дверей.

Операция началась ровно в три. Дом, старый и полусгнивший, был давно предназначен под снос, причем подрядчик приобрел весь участок, и сносу подлежал еще целый ряд домов, а пока шло расселение; свет, водопровод и прочие удобства там отключили.

Ободранная дверь держалась на одном чисто условном замке. Полицейский с кувалдой разнес панель в щепки, и вот они уже бежали вверх по лестнице. Бандиты обитали на втором этаже, занимали там две комнаты, которые и прежде не отличались особым шиком, и уж тем более сейчас - нищета и убожество обстановки просто поражали. Но дома никого не оказалось. Двое вооруженных полицейских извлекли револьверы и начали прочесывать дом.

Тем временем команда детективов принялась за поиски. Обшаривали все подряд. Искали все - бумажник, его содержимое, одежду, обувь... И не слишком церемонились при этом. И если жилище и прежде не поражало аккуратностью обстановки, то уж тем более теперь, после их ухода, по комнатам точно смерч пронесся. Ушли они всего с одним трофеем. Под продавленным старым диваном была обнаружена скомканная грязная футболка в пятнах крови. Ее уложили в пакет и снабдили соответствующей биркой. То же самое проделали и с другими носильными вещами. Если экспертиза обнаружит на них волокна с одежды пострадавшего, это станет доказательством физического контакта с ним, и бандитов можно будет припереть к стенке.

Пока сыскари делали свою работу, Бернс со Скиннером обходили соседей. Большинство из них опознали Прайса и Корниша по фотографиям, ни один не помянул их добрым словом, поскольку являлись они домой в стельку пьяные, шумели и дебоширили по ночам. Однако ни один из соседей и понятия не имел о том, где они могут находиться сейчас.

Вернувшись в участок, Джек Бернс взялся за телефон. Запросил данные по всем пропавшим людям, затем коротко переговорил с мистером Карлом Бейтменом из отделения нейрохирургии Лондонского королевского госпиталя. А потом начал обзванивать другие больницы, где имелись отделения травматологии и оказания срочной помощи. На третий раз, когда он дозвонился в больницу на Сент-Эннз Роуд, ему наконец повезло.

- Есть!- радостно воскликнул он, бросая телефонную трубку. Каждый хороший детектив наделен охотничьим инстинктом, преследование будоражит его, способствует приливу адреналина в кровь. Он обернулся к Скиннеру:
- Давай быстренько на Сент-Эннз. Найдешь там доктора Мелроуза из отделения травматологии. Запиши его показания. Возьми с собой снимок Марка Прайса для идентификации. Сними фотокопии с журнала, где у них зарегистрированы все обращения за прошлый день. Ну а потом вали сюда со всеми этими делами.
- А что случилось?- спросил Скиннер, заражаясь настроением босса.
- Вчера вечером к ним обратился мужчина, похожий по описанию на Прайса. У него был разбит нос. Доктор Мелроуз обнаружил переломы в двух местах. Так что когда мы найдем этого типчика, вся рожа у него будет в бинтах. А доктор Мелроуз сможет подтвердить, что это именно он.
- И когда же это было?
- А ты догадайся! Вчера вечером, примерно в пять.
- Стало быть, через три часа после нападения на Пэредайз Уэй. Так что, похоже, это именно наш человек.
- Да, приятель, думаю, он у нас уже на крючке. Ладно, давай, вали по-быстрому.

Скиннер умчался, и тут Бернсу позвонил сержант из спецотряда сыскной полиции. Результаты разочаровывали. До заката ползали они по земле, обыскали и обшарили каждый дюйм в округе. Заглянули в каждый мусорный контейнер, каждую канавку, каждый проход между домами, рылись в пожухлой траве, не побрезговали даже лужами грязи. А уж этих контейнеров перевернули целых пять штук и вручную перебрали весь мусор.

Но уловом было лишь несколько использованных презервативов, грязные шприцы да сальные обертки от продуктов. Ни следов крови, ни бумажника.

Должно быть, этот Корниш сунул бумажник к себе в карман, чтоб уже потом, на досуге, в более спокойной обстановке, изучить его содержимое. Деньги забрал и потратил, все остальное выбросил куда-то, но только не там, не в Мидоудин Гроув. А жил он примерно в полумиле от места преступления. Так что площадь поиска нешуточная - слишком много мусорных контейнеров, разных там проулков и закоулков, горы строительного мусора. Да он мог забросить этот бумажник куда угодно! Или же, о радость и счастье, тот до сих пор мог лежать у него в кармане. Ведь ни этот самый Корниш, ни его дружок Прайс интеллектом явно не блистали.

А что касается Прайса, тот мог вполне объяснить появление пятен крови на футболке, ну, скажем, тем, что просто упал. И, однако же, у них имеется один совершенно потрясающий свидетель, и запись в регистрационном журнале больницы на Сент-Эннз о том, что к ним через несколько часов после происшествия обращался человек со сломанным носом. Не так уж и плохо на сегодняшний день.

Затем Бернсу позвонил мистер Бейтмен. Тут тоже ждало разочарование, но не смертельное. А уж последний звонок оказался просто подарком. Поступил он от сержанта Коутера, у которого в Мидоудин Гроув имелись свои людишки. Так вот, прошел слух, что Корниш и Прайс играют в данный момент в пул в игорном зале, что в Далстоне.

Люк Скиннер только переступил порог участка, а навстречу ему уже сбегал по лестнице Бернс. Скиннер привез исчерпывающие показания доктора Мелроуза, а также копию странички из регистрационного журнала, причем этот болван Прайс назвал врачам свое настоящее имя и фамилию. Мало того, Мелроуз опознал его по фотографии. Бернс велел Скиннеру быстренько запереть все эти бумаги в сейфе и бегом обратно. Он будет ждать его в машине.

Когда прибыла полиция, бандиты продолжали играть в пул. Бернс провел задержание быстро и профессионально. В помощь ему был придан полицейский фургон с шестью сотрудниками в униформе, которые блокировали все входы и выходы. Остальные игроки, находящиеся в зале, с любопытством наблюдали за происходящим.

Прайс злобно уставился на Бернса маленькими свинячьими глазками. На переносице у него красовалась широкая полоска пластыря.

- Марк Прайс, я должен арестовать вас по подозрению в причинении тяжких телесных повреждений мужчине. Взрослый, личность пока не установлена. Нападение имело место вчера, около двух часов дня, на Пэредайз Уэй, Эдмонтон. Можете хранить молчание, но на суде у вашего защитника наверняка возникнут проблемы, если вы не ответите на ряд вопросов во время предварительного следствия. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Прайс вопросительно покосился на Корниша - очевидно, тот был мозговым центром этой маленькой шайки. Корниш еле заметно покачал головой.

- Да пошел ты на хрен, вонючка,- выдавил Прайс.

Руки ему завернули за спину, надели наручники и в таком виде вывели на улицу. Две минуты спустя за ним последовал Корниш, тоже в наручниках. Их затолкали в фургон с шестью полицейскими, и маленькая кавалькада тронулась в путь, к участку на Доувер-стрит.

Формальности... Соблюдение всех этих чертовых формальностей, никуда от этого не деться! По дороге в участок Бернс запросил медэксперта. Пусть освидетельствует задержанного прямо по прибытии, чтоб потом не смог обвинить полицию в жестоком обращении. В том, что ему расквасили нос копы. И еще ему нужен анализ крови. Надо будет сравнить с той кровью на футболке. Если там, на этой самой футболке, окажется еще и кровь потерпевшего, что ж, тем лучше.

Ожидая, когда привезут результаты анализа крови пострадавшего, он размышлял о малоутешительном ответе доктора Бейтмена на запрос о состоянии правой руки безымянного пациента в коме.

Ночь предстояла долгая. Арест произошел в семь пятнадцать вечера. Таким образом, в распоряжении у него двадцать четыре часа. Для того, чтоб получить еще двенадцать часов, надо запрашивать разрешения у своего непосредственного начальника. А еще сутки можно получить только с санкции магистрата.

Арестовавший подозреваемого офицер полиции должен был заполнить еще один формуляр, подписать его сам и подкрепить подписями свидетелей. Потребуется также письменное свидетельство от медэксперта, тот должен осмотреть задержанных и подтвердить, что с медицинской точки зрения нет никаких противопоказаний к их допросу. К тому же надо тщательно, до последнего шва, осмотреть одежду задержанных, содержимое их карманов, наличие каких-то других кровяных пятен.

Люк Скиннер не сводил с задержанных ястребиного взора - на тот случай, если те вдруг надумают что-то выбросить из карманов по дороге к фургону. Но ничто на свете не могло помешать Корнишу заявить констеблям, что ему нужен адвокат, и срочно. А до того он им ничего не скажет. На деле это самое заявление предназначалось вовсе не полицейским, то был намек его более тупоголовому подельнику. И тот его понял.

Формальности заняли примерно час. На улице сгущались сумерки. Медэксперт ушел, оставив заключение, что никаких противопоказаний к допросу задержанных не имеется, с припиской, что на момент ареста состояние носа Прайса было именно таковым.

Задержанных рассадили по отдельным камерам, велели переодеться в бумажные комбинезоны. Потом им принесли по чашке чая и сандвичу из служебного буфета. Все по инструкции, до последней буковки.

Первым делом Бернс заглянул к Прайсу.

- Мне нужен адвокат,- сказал тот.- Иначе ничего не скажу.

С Корнишем то же самое. Он лишь улыбался и настойчиво требовал адвоката.

Дежурным адвокатом был в тот день мистер Лу Слейд. И хотя его оторвали от ужина, он беспрекословно согласился переговорить с новыми клиентами. И прибыл в "каталажку на Доувер" незадолго до девяти, где получил возможность побеседовать с каждым клиентом примерно около получаса в специально отведенной для этого комнате.

- Если хотите, можете проводить допросы в моем присутствии, инспектор,- сказал он, выйдя оттуда.- Но только должен заранее предупредить: никаких показаний мои клиенты давать не собираются. Они изначально отрицают само обвинение. Говорят, что их просто не было в указанном месте в указанное время.

Адвокатом он был опытным и не раз вел подобные дела. Он знал цену своим клиентам и не верил ни единому их слову. Просто профессионально выполнял свою работу, вот и все.

- Как скажете,- ответил Бернс.- Но дело серьезное и доказательства собраны самые веские. И если они сознаются, я даже готов поверить, что жертва разбила голову, упав и ударившись о тротуар. Тогда, учитывая их послужной список, каждый загремит за решетку в Вилль годика, эдак, на два.- "Виллем" сокращенно называли тюрьму в Пентонвилле.

Бернс прекрасно знал, что на теле пострадавшего обнаружат, как минимум, с десяток отметин от ударов тяжелым ботинком. И знал, что Слейд это тоже знает.

- Дело все равно тухлое, мистер Бернс. Я такой товар не покупаю. Они пойдут в полный отказ. Будут все отрицать. И все ваши так называемые разоблачения должны совершаться по закону.
- Само собой, мистер Слейд. К тому же им понадобится очень крепкое алиби. Впрочем, что это я, вы наши правила и так прекрасно знаете.
- Сколько намереваетесь их держать?- осведомился Слейд.
- До семи пятнадцати вечера завтрашнего дня. Суперинтендант продлит на двенадцать часов, но этого, конечно, недостаточно. А потому завтра поеду получать разрешение в магистрате. Последнее заседание там около пяти вечера.
- Что ж, не возражаю,- сказал Слейд. Он был не из тех, кто привык даром тратить время. Клиентами его были два отпетых бандита, избивших человека до полусмерти. Так что срок предварительного задержания судьи продлят и глазом не моргнув.- А что касается допросов, то, сколько на них ни дави, они будут держать язык за зубами.
- Боюсь, что так.
- Ну а теперь, наверное, нам обоим пора по домам, время уже позднее. Тогда до завтра? В девять утра вас устроит?

Бернса это устраивало. Слейд отправился домой.

Прайс и Корниш остались за решеткой. Бернсу нужно было еще сделать последний звонок по телефону. Он набрал номер Лондонского королевского госпиталя и попросил подозвать дежурную медсестру из палаты интенсивной терапии. Может, пострадавший пришел в себя?
***

Мистер Пол Уиллис тоже работал допоздна этой ночью. Прооперировал юнца-мотоциклиста, который, видимо, вознамерился побить все скоростные рекорды на спуске с холма Арчуэй. Нейрохирург сделал все, что было в его силах, однако шансов на то, что незадачливый гонщик протянет еще с неделю, было ровно пятьдесят на пятьдесят. Ему передали, что Бернс звонил дежурной сестре. И перед тем, как отправиться домой, он сам пошел в палату проверить больного.

Двадцать четыре часа после введения анестезии прошло. Действие препаратов закончилось, и он надеялся увидеть признаки пробуждения сознания. Все по-прежнему. Мониторы показывали, что пульс регулярный, а вот кровяное давление все еще оставалось очень высоким - один из верных признаков поражения тканей мозга. Согласно показаниям шкалы "Глазго" - около трех,- пациент пребывал в глубокой коме.

- Ладно. Дадим ему еще тридцать шесть часов,- сказал он дежурной медсестре.- Хотел уехать за город на этот уик-энд, но теперь не получится. Загляну в субботу утром. Посмотрим, будут ли признаки улучшения, хотя надежды пока что мало. И знаете что, оставьте записку, попросите, чтоб мне сообщили, если ему вдруг станет лучше. Если к девяти утра в субботу положительных сдвигов не произойдет, проведем повторное сканирование.
***

Второй день подошел к концу. Прайс и Корниш, нажравшись еды из буфета, громко храпели в своих клетках в каталажке на Доувер. Их жертва лежала на спине в палате интенсивной терапии, подключенная к трем умным машинам с мониторами, в тускло-голубоватом свете ламп. И душа ее витала где-то далеко-далеко, в неизведанном и не доступном никому мире.

Мистер Уиллис отбросил на время мысли о пациентах и, сидя в гостиной своего элегантно обставленного дома на Сент-Джон Вуд Террас, смотрел по телевизору старый вестерн с Клиентом Иствудом. Люк Скиннер успел на свидание с хорошенькой студенткой театрального института, с которой познакомился в баре на концерте Бетховена примерно с месяц тому назад. Такого рода увлечения (Бетховена, разумеется, а не девушек) он в "каталажке на Доувер" привык не обсуждать, все равно не поймут.

Инспектор полиции Джек Бернс вернулся в свой пустой дом в Кемден Таун и ел тосты с консервированной фасолью, от души желая, чтоб Дженни с ребятишками поскорее вернулась из Салкомба в его родном Девоне, где они проводили каникулы. Ему страшно хотелось поехать к ним, но никак не получалось. "Август,- подумал он,- треклятый август!"

ДЕНЬ ТРЕТИЙ - ЧЕТВЕРГ
Допрос Прайса и Корниша ничего не дал. Но то была вовсе не вина Джека Бернса, дознавателем он считался опытным и умелым. Первым он вызвал Прайса в надежде, что тот, как более тупой, дрогнет раньше, а уж дальше видно будет. Лу Слейд молча сидел рядом со своим клиентом, Бернс начал с мягких увещеваний.

- Послушай, Марк, ты ведь влип по уши. У нас есть свидетель, он все видел. Все, от начала до конца. И он согласен дать показания в суде.

Пауза. Гробовое молчание.

- Мой клиент отказывается отвечать на вопросы,- промямлил Слейд.- Это для протокола.
- И он врезал тебе по носу, Марк. Сломал твой рубильник. Неудивительно, что ты вышел из себя. К чему это старому почтенному джентльмену понадобилось так себя вести, а?

Прайс пробормотал что-то вроде "Не знаю" или "Старый козел". Для жюри присяжных это было бы просто подарком. Косвенным признанием того, что этот ублюдок все же был на месте преступления. Тут любое алиби лопнуло бы. Прайс злобно сверкнул свинячьими глазками и умолк.

- В таком случае это твоя кровь, Марк, вытекла из разбитого носа. У нас и результаты анализа имеются, дружище.

Из осторожности Бернс не стал говорить, что то была кровь с футболки Прайса, а не с тротуара на месте происшествия. Но и неправды тоже не сказал. Прайс метнул в сторону Слейда панический взгляд, тот насторожился. Адвокат прекрасно понимал, что, если генетический анализ покажет, что это кровь его клиента, а не чья-то там другая и что следы ее обнаружили на тротуаре рядом с избитым человеком, вся система защиты рассыплется в прах. Впрочем, если понадобится, формулировку иска все еще можно изменить. Согласно правилам расследования, он будет оспаривать все, что есть у Бернса на клиента. А потому он просто покачал головой, и Прайс продолжал молчать.

На каждого из подозреваемых Бернс потратил примерно по часу, старался, как мог, потом сдался.

- Мне надо продлить срок их пребывания под стражей в полицейском участке,- сказал он Слейду, когда Прайса с Корнишем увели.- Давайте в четыре, ладно?

Слейд кивнул. В четыре он будет здесь. Но толку-то?... Никакого.

- А завтра утром я собираюсь провести два опознания на Сент-Эннз Роуд. И если результаты будут положительными, подпишу официальное обвинение и передам в суд,- добавил он.

Слейд кивнул и вышел.

По дороге к себе в контору адвокат нимало не сомневался в том, что процедура опознания ничего хорошего его клиентам не принесет. Бернс знал свое дело, работал аккуратно и методично, не допускал глупых ошибок, которые могла бы использовать защита. К тому же Слейд нисколько не сомневался и в том, что его клиенты виновны. Он ознакомился с их "послужными" списками, а сегодня их увидят и в магистратуре. И кем бы там ни был тот таинственный свидетель, но если он окажется гражданином приличным и благонадежным и будет твердо стоять на своем, Прайсу и Корнишу долго не видать свободы.

Прежде полиция проводила процедуры опознания прямо в участке. Теперь для этого были отведены специальные пункты, разбросанные по всему городу. Ближайший к "каталажке Доувер" находился на Сент-Эннз Роуд, прямо через дорогу от той больницы, где работал доктор Мелроуз, занимавшийся носом Прайса. Новая система оказалась эффективнее. Каждый пункт был оборудован специальной платформой, соответствующим освещением и односторонними зеркалами, через которые свидетель мог видеть и опознавать подозреваемого, не опасаясь, что тот его запомнит и потом сможет отомстить или запугать, чтоб молчал в суде. К каждому пункту была также приписана группа мужчин и женщин по вызову, разного роста, возраста и комплекции. Волонтеры получали за каждое появление по пятнадцать фунтов, выстраивались в линию у стены, а потом выходили через специальную дверь. Бернс запросил два опознания, дал подробное описание внешности обоих подозреваемых. Процедуру назначили на одиннадцать утра.

На долю Люка Скиннера выпало общение с прессой, к последней Джек Бернс питал крайнее отвращение. Да и потом, у Люка это всегда получалось лучше. Он вообще был в полиции своего рода феноменом, закончил привилегированную частную школу, над его манерами смеялись в столовой. Но временами такой человек бывает очень полезен.

Все, что можно было говорить прессе, проходило через согласование со Скотленд-Ярдом, там имелось целое бюро по связям с общественностью, и предварительно они запрашивали кратко сформулированное обвинение. Особого интереса дело это не вызывало, но наряду с серьезным ранением тут был еще аспект, связанный с неопознанной личностью. И проблема Скиннера заключалась в том, что у него не только не было фотографии пострадавшего, но и описать он его толком не мог, поскольку несчастный был изуродован до полной неузнаваемости.

А потому Скиннер просто решил обратиться ко всем, кто мог сообщить любые сведения о человеке, пропавшем из дома или с работы и находившемся в районе Тоттнем-Эдмонтон во вторник на этой неделе. Мужчина, сильно прихрамывал, возраст - лет пятьдесят-пятьдесят пять, волосы короткие, седые, среднего роста, нормального телосложения. Август - самое неподходящее время для горячих новостей; средства массовой информации могут упомянуть о происшествии, но слишком муссировать эту тему не станут.

Однако все же была одна газета, которая могла раскрутить подобную тему, и у Скиннера имелись там свои люди. И вот он пригласил на ленч репортера из "Эдмонтон и Тоттнем экспресс", местной желтой газетенки, освещавшей жизнь в том районе, где находилась и "каталажка Доувер". Репортер прилежно записал все, что сообщил ему Скиннер, и обещал постараться.

Летом гражданские суды обычно распускаются на каникулы, но суды криминальные продолжают трудиться, работы им всегда хватает. Свыше девяноста процентов случаев правонарушений рассматриваются судами магистратов, процессы там идут все семь дней в неделю круглый год. Причем львиную долю этой повседневной работы люди выполняют в магистратах бесплатно, как свой гражданский долг. Они занимаются мелкими делами, нарушениями правил дорожного движения, выписывают ордера на аресты и обыски, отбирают у пьяниц права, разбирают также дела, связанные с мелкими кражами и нарушением общественного порядка. А также продляют сроки содержания под стражей и отправляют обвиняемых в тюрьмы до суда. Если в суде магистрата рассматривается более серьезное дело, привлекают платного и квалифицированного адвоката, для него в зале даже отведена отдельная скамья.

И вот в тот день в суде номер 3, что на Хайбери Корнер, как раз и состоялось слушание такого дела в присутствии трех судей из магистрата под председательством мистера Генри Спиллера, директора школы на пенсии. Дело было простое, рассмотрение заняло всего несколько минут.

Когда все закончилось, Прайса с Корнишем увезли обратно в "каталажку Доувер". А Бернс пошел докладывать начальнику, суперинтенданту Парфитту.

- Ну как успехи, Джек?- спросил глава местного отделения Департамента уголовного розыска.
- Сплошное расстройство, сэр. Нет, в начале все шло просто прекрасно, сразу нашли совершенно потрясающего свидетеля, который видел все. С начала до конца. Весьма почтенный джентльмен, владелец магазина, что через дорогу. Добропорядочный гражданин. Запомнил и описал этих типов, готов выступить в суде. Но так и не найден бумажник, отобранный у жертвы. И нет четкой привязки Прайса и Корниша по месту и времени. Все, что у нас есть,- это разбитый нос Прайса и факт его обращения к врачу в Сент-Эннз через три часа после происшествия. Что полностью совпадает с показаниями свидетеля.
- И что тебе мешает?
- Нужен бумажник. Нужна его привязка к подозреваемым. К тому же, до сих пор неизвестна личность пострадавшего. Так и числится у нас как МВЛН.
- Так ты собираешься выдвигать против них обвинение?
- Если завтра мистер Патель их опознает, то да, сэр. Тогда им не отвертеться. Оба виноваты, и ослу понятно.
Алан Парфитт кивнул.
- Ладно, Джек. Попробую прощупать судейских. А ты держи меня в курсе.
***

За окнами Лондонского королевского госпиталя снова сгустились сумерки, но человек, лежавший в палате интенсивной терапии, этого не видел. После операции прошло сорок восемь часов, но он так и не приходил в сознание. Продолжал витать где-то далеко в неведомом мире.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ - ПЯТНИЦА
Газета вышла, репортер не обманул ожиданий Люка Скиннера. История попала на первую страницу, под вторым по значимости заголовком. Репортер правильно понял, чем можно зацепить читателя, и дал ей броское название: "Тайна хромого мужчины. Кто же он?- спрашивает полиция". Далее следовало описание нападения и упоминание о двух подозреваемых из местных, которые "выдали себя полиции своим внешним видом". То была одна из фраз, сравнимая по неуклюжести и абсурдности разве что с расхожим выражением в больничных бюллетенях, когда состояние пребывающих в агонии людей называют "состоянием средней тяжести".

Далее репортер подробно описал пострадавшего: его рост, телосложение, короткие седые волосы и прихрамывающую походку. Статья заканчивалась вопросом, напечатанным крупными буквами: "КТО-НИБУДЬ ИЗ ВАС ВИДЕЛ ЭТОГО ХРОМОГО МУЖЧИНУ?" Скиннер взял один экземпляр газеты и принес его в столовую. Он был доволен статьей и тем, как развиваются события. Суд продлил срок содержания под стражей еще на двадцать четыре часа.

В одиннадцать Прайса с Корнишем повезли в полицейском фургоне на пункт опознания на Сент-Эннз Роуд. Их сопровождала машина, в которой сидели Бернс, Скиннер и мистер Патель. Вернее, предстояло провести две процедуры опознания, в каждой участвовал один из подозреваемых и восемь приблизительно похожих на него мужчин. Учли и состояние носа Прайса - на носах выстроившихся рядом с ним мужчин плотного телосложения красовались полоски пластыря.

Мистер Патель не колебался. Безошибочно выделил обоих подозреваемых и еще раз подтвердил готовность выступить в суде. Бернс был счастлив. Ни один из бандитов не видел свидетеля, ни один из них не был связан с какой-либо шайкой, так что были все основания полагать, что мистера Пателя никто не тронет.

Полицейские отвезли его в магазин. С добровольцами расплатились и отпустили по домам. Прайс и Корниш вернулись в свои камеры, и Бернс, возвратившись в участок, намеревался предъявить им официальное обвинение.

Только они со Скиннером вошли, как его окликнул дежурный сержант:
- Тут тебе звонили, Джек,- он покосился на запись в журнале.- Некая мисс Армитейдж. Из цветочного магазина.

Бернс удивился. Никаких цветов он не заказывал. Впрочем, с другой стороны... Ведь на следующей неделе возвращается Дженни. Букетик цветов придаст встрече романтичности. Недурная идея.

- Насчет какого-то хромого,- добавил сержант.

Бернс взял у него адрес и вновь направился к машине вместе со Скиннером.

Выяснилось, что мисс Армитейдж оказалось целых две. Сестры-близнецы, они владели небольшим цветочным магазином на Аппе Хай Роуд. Половина их товара была выставлена прямо на тротуаре, у входа. Поздние цветы вели отчаянную борьбу за выживание, пытались устоять в клубах вонючих выхлопных газов, которыми обдавали их проезжающие мимо тяжелые грузовики.

- Мне кажется, это мог быть тот самый человек,- сказала мисс Верити Армитейдж.- Подходит под описание. Так вы говорите, это произошло во вторник утром?

Бернс подтвердил, что именно так. Во вторник утром.

- Он купил букетик цветов. Недорогой. Если точней, один из самых дешевых в нашем магазине. Полдюжины маргариток под названием "Бычий глаз". Судя по внешнему виду, человек небогатый, бедняжка. А в газетах написано, что он серьезно ранен.
- Да, сильно пострадал, мэм. До сих пор не пришел в себя и не может говорить. Он в коме. Как он расплатился?
- Наличными.
- Монетами? И достал их из кармана брюк?
- О, нет. Достал пятифунтовую банкноту. Из бумажника. Помню, он еще уронил его, а я подняла. Ведь он хромал.
- Что за бумажник?
- Дешевый. Из кожзаменителя. Черный. Ну а потом я отдала его ему.
- Случайно не заметили, куда он его положил?
- В карман. В карман пиджака. Внутренний.
- Можете показать мне букетик маргариток "Бычий глаз"?

К ленчу детективы вернулись в участок на Доувер и сразу пошли в столовую. Бернс был мрачен и явно разочарован. Кредитная карта оставила бы след: фамилию, по которой можно было бы затем узнать адрес или номер банковского счета. Но наличные...

- Скажи, что бы ты делал днем, в августе, с букетом маргариток?- спросил он Скиннера.
- Подарил бы любимой девушке... Или отнес твоей мамочке...

Мужчины отодвинули пустые тарелки и погрузились в мрачное молчание над кружками с чаем.

- Сэр?...

Голосок был тоненький, робкий, он доносился с соседнего продолговатого стола. И принадлежал практикантке, молоденькой девушке, только что закончившей училище. Джек Бернс вопросительно покосился на нее.

- Гм?...
- Просто у меня одна идея. Вы ведь говорите о хромом мужчине?
- Да. И хорошая идея мне всегда пригодится. Так в чем суть?

Она залилась краской. Мало кто из практикантов решается влезать в разговор опытных инспекторов-детективов.

- Просто если он шел в том направлении, сэр, то, по всей видимости, хотел попасть на Хай Уэй. Это в пятистах ярдах, и там ходят автобусы. А вот позади, там, откуда он шел, и тоже ярдах в пятистах, находится кладбище.

Бернс со стуком опустил кружку на стол.

- Чем вы сейчас занимаетесь?- спросил он девушку.
- Разбираю файлы, сэр.
- Это подождет. Едем на кладбище. Вы с нами.

За рулем, как обычно, был Скиннер. Практикантка оказалась из местных и показывала дорогу. Кладбище было большое, сотни выстроившихся рядами могил. Оно было городским, а потому запущенным. Каждый выбрал себе ряд, и вот они начали прочесывать кладбище. Заняло это примерно час. Девушка оказалась глазастой и увидела первой.

Цветы, конечно, увяли, но, несомненно, это были маргаритки под названием "Бычий глаз". Они безропотно умирали в баночке из-под джема с несвежей водой. Надпись на надгробье гласила о том, что здесь покоятся останки некой Мейвис Джун Холл. Дата рождения, дата смерти и еще три буквы "RIP" ["RIP" - сокр. от "REST IN PEACE" - "Покойся с миром"]. Умерла она двадцать лет тому назад в возрасте семидесяти лет.

- Глянь-ка на дату рождения, приятель. Август 1906-го. Во вторник у нее был день рождения.
- Но кем, черт возьми, она доводилась нашему хромому?
- Скорей всего, мамой.
- Возможно. И тогда, по всей вероятности, фамилия его Холл,- сказал Бернс.

Они захватили увядший букетик и заехали в лавку сестер Армитейдж, где мисс Верити тут же узнала маргаритки. Ее товар, на девяносто девять процентов. Приехав в "каталажку Доувер", Скиннер немедленно связался с Бюро по пропаже людей и назвал фамилию Холл. Холлов в розыске значилось трое, но двое из них были женщины и один - ребенок.

- Но кто-то должен был знать этого несчастного! Почему они его не ищут?- возмущенно воскликнул Бернс. Одно разочарование за другим.

Хорошенькая и умненькая практикантка вернулась к разборке файлов. Бернс со Скиннером отправились в камеры, где по очереди зачитали Прайсу и Корнишу официальное обвинение в умышленном нападении на неопознанного взрослого мужчину с причинением тяжких телесных повреждений. Без четверти четыре они снова сели в машину и поехали на Хайбери Корнер, где старший секретарь суда в виде исключения нашел им щелку в чрезвычайно плотном расписании слушаний. На сей раз эти ублюдки на Доувер уже не вернутся. Бернс твердо вознамерился засадить их в городскую тюрьму, возможно, в Пентонвилль.
***

В суде многое переменилось. На сей раз они попали в зал под номером 1, где скамья для заключенных находилась в центре, а не в углу, как обычно. А судьи из магистрата теперь получали жалованье и были представлены в тот день в лице опытного и высококвалифицированного мистера Джонатана Стейна.

Прайса с Корнишем вновь привезли в фургоне. Но рядом со зданием суда дежурил еще один, специальный, с надписью на борту "НМ Prison Service" ["НМ Prison Service" - "Служба тюрем Ее Величества королевы"], чтобы затем забрать и прямиком доставить в тюрьму. Мистер Лу Слейд сидел за столом напротив скамьи подсудимых, а в роли жюри от обвинения выступал один-единственный барристер, от которого, собственно, и зависело, оставлять ли подсудимых под стражей.

Прежде именно полиция выступала в качестве обвинительной стороны в судебном процессе в магистратах, и многие считали, что так было лучше. Но теперь на всех процессах, с первого появления в суде и до заключительного заседания, эту функцию брала на себя специальная служба обвинения. И среди прочих задач целью ее было убедиться, что подготовленное полицией дело имеет реальные шансы закончиться обвинительным приговором. Если барристер так не считал, дело закрывали. Немало детективов впадали в отчаяние при виде того, как дело по обвинению какого-то злодея, над которым они работали так долго и упорно, кончалось ничем благодаря усилиям этой самой службы. Так что отношения между полицией и барристерами были, как правило, весьма натянутыми.

Еще одну проблему представлял собой сам штат этой службы. Он был раздут просто до неприличия, зарплаты мизерные, а потому состоял по большей части из людей молодых и неопытных, которые трудились в надежде обзавестись частной практикой и поправить свое положение. Мисс Прабани Сандаран была очень хорошенькой и умненькой девушкой, единственной и обожаемой дочерью пожилых родителей из Шри-Ланка. К тому же это было ее первое серьезное дело.

Решение оставлять подсудимых под стражей должно было стать простой формальностью. О том, чтоб выпустить Прайса и Корниша под залог или на поруки, не могло быть и речи. Судья Стейн никогда бы этого не допустил. Досье с описанием их "подвигов" лежали перед ним и говорили сами за себя. Но продлить пребывание под стражей он имел право только на неделю, так что до окончательного судебного заседания с назначением и подготовкой защиты должно было состояться еще несколько таких вот предварительных слушаний. Только после этого, когда обвинение соберет и представит все необходимые доказательства, судья может назначить суд в коронном суде [Коронный суд заменил в Англии в 1972 году суд квартальных сессий и ассизы] с тремя полагающимися в таких случаях судьями и жюри присяжных. К этому времени мисс Сандаран будет уже работать где-нибудь в Совете казначейства, а может, даже станет королевским адвокатом. Пока что ей надо пройти через все необходимые этапы в своей карьере. Формальности, опять эти формальности...

Мистер Стейн кивнул. Она поднялась и, сверяясь со своими записями, зачитала краткую формулировку обвинения. Тут поднялся Слейд.

- Мои клиенты полностью отрицают это обвинение и со временем будут, безусловно, оправданы,- заявил он.
- Речь пока что идет лишь о продлении срока задержания на неделю,- заметила ему мисс Сандаран.
- Мистер Слейд, секретарь суда хотел знать, собирается ли адвокат просить суд отпустить Прайса и Корниша под залог или на поруки?

Слейд отрицательно помотал головой. Мистер Стейн холодно улыбнулся.

- Очень разумно с вашей стороны. Оставить под стражей еще на неделю. И мы...- Он, щурясь, оглядел присутствующих сквозь полукружья очков.- Запишите, очередные слушания состоятся в пятницу утром на следующей неделе.

Все прекрасно понимали, что это означает. Судья продлит срок еще на неделю и будет продлевать его, сколько потребуется, до тех пор, пока защита и обвинение не подготовят все материалы, чтобы предстать в королевском суде.

Прайса и Корниша, с которых так и не снимали наручников, передали представителям тюремной администрации и увезли в Вилль. Мистер Слейд отправился к себе в контору, зная, что в понедельник утром получит ответ на свою просьбу о временном материальном вспомоществовании. Очевидно, что у его клиентов нет средств для оплаты услуг адвоката, а потому он должен лично обратиться к барристеру одного из четырех "Судебных иннов" ["Судебные инны" - четыре корпорации барристеров в Лондоне; пользуются исключительным правом приема в адвокатуру, существуют с XIV века], чтоб выбить себе хотя бы мизерную оплату.

Джек Бернс вернулся на Доувер-стрит. Письменный стол был завален бумагами. Работы у него скопилось по горло. А что касается дела хромого мужчины, надо было разобраться с несколькими еще нерешенными проблемами.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ - СУББОТА
Мистер Пол Уиллис сдержал свое обещание и приехал в госпиталь в субботу в девять утра. Улучшений в состоянии пациента не наблюдалось, и он уже начал тревожиться не на шутку. Провели повторное сканирование, и нейрохирург занялся изучением его результатов.

Нет, новой гематомы, объясняющей пребывание в коме, не наблюдалось. Сосуды, которые он перевязал во время операции, утечки крови не давали. Так что давить на мозг кровь не могла. Сам мозг вернулся к нормальному объему. Утечек из каких-либо новых источников, ответственных за высокое давление, тоже не было.

И тем не менее внутричерепное давление оставалось слишком высоким, и кровяное давление - тоже. Врача уже начал преследовать типичный для нейрохирургов кошмар. Что, если при избиении пациент получил катастрофические повреждения нейронов головного мозга, не поддававшихся выявлению при сканировании? И если мозговой ствол или кора головного мозга повреждены таким вот необратимым образом, человек навеки останется в коме, будет влачить растительное существование до тех пор, пока не отключат системы жизнеобеспечения или пока его просто не настигнет смерть по каким-либо естественным причинам. Через неделю надо провести тесты, позволяющие оценить состояние ствола головного мозга. А тем временем внизу, в машине, мистера Уиллиса ждала жена. Она с нетерпением предвкушала ленч в Оксфордшире с новыми друзьями, они познакомились с ними во время отпуска на Корфу. Пол Уиллис еще раз взглянул на неподвижного пациента, вздохнул и вышел из палаты.
***

Аду выходили из мертвого пространства возле старого каменного форта. Их были десятки, возможно, даже сотни. Он видел их и прежде, во время рейда с эскадроном Б, принимавшим участие в этой жестокой и тайной войне, но тогда они казались лишь тенями на фоне серовато-коричневых холмов и появлялись по одному или по двое. Но теперь они предприняли массированную атаку, эти фанатики, черти! Они так и кишели повсюду.

А его товарищей было всего десять. Плюс еще человек пятьдесят аскарисов с севера, местных жандармов и новобранцев, плохо обученных и привыкших открывать ураганный и бессмысленный огонь по любому поводу. В его команду входили два лейтенанта, два сержанта, один капрал из контрактников и пять рядовых десантников. Он уже насчитал с две сотни аду, а они продолжали наступать со всех сторон.

Распластавшись на крыше дзота, он, щурясь, глянул в прицел своей снайперской винтовки и уложил троих аду прежде, чем те успели понять, откуда ведется огонь. Что, впрочем, было неудивительно - кругом рвались снаряды и гранаты, стоял оглушительный и неумолчный треск автоматных очередей.

И если б не тот единственный выстрел, прогремевший на КПП в Джебель Али час тому назад, когда на него напали повстанцы, им бы уже давно пришел конец. Он услышал предупреждение, поднял своих ребят по тревоге, и у них было несколько минут, чтобы занять позиции перед тем, как налетела первая волна атакующих. Но численное превосходство противника было просто подавляющим, и он понимал, что ситуация отчаянная.

Он глянул вниз и увидел тело аскари. Убитый лежал лицом вниз, прямо в колее, на грязной дороге, которая сходила у них за главную улицу. Капитан Майк все еще пытался прикрывать ближайшие к нему четыреста ярдов, где отчаянно храбрый капрал Лабалаба, выходец с Фиджи, с полуоторванной разрывом снаряда челюстью отстреливался из своего нелепого гранатомета, стараясь закрыть бреши в обороне и не подпускать набегавшие орды дикарей.

Вот справа от него над крепостной стеной показались две головы в тюрбанах, и он тут же прострелил их. Еще три мелькнули слева. Они явно пытались выманить упрямца капитана на открытое пространство. Он выпустил в них все оставшиеся в магазине патроны, уложил одного, отбил охоту наступать у двух других. Затем перекатился на бок и отполз чуть в сторону, перезарядить магазин. Тут над головой у него просвистела огромная ракета, выпущенная из передвижной ракетной установки "Карл Густав". Возьми стрелявший десятью дюймами ниже, и от него осталось бы кровавое месиво. Снизу, из-под настила, доносился голос его радиста, тот просил у базы поддержки с воздуха, и черт с ним, если при этом накроет их всех. Перезарядив винтовку, он уложил еще парочку аду, выскочивших на открытое пространство. Поспел как раз вовремя, иначе бы они достали капитана Майка, но теперь тот успел нырнуть в орудийный окоп вместе с санитаром Тобином, пытался помочь ему вытащить с поля боя двух раненых фиджийцев.

Тогда он не знал, но узнает об этом позже, что бесстрашный Лабалаба был ранен во второй раз. Пуля угодила ему в голову, и он погиб. Не знал он и того, что Тобин, бросившийся спасать солдата-десантника Ти, получил смертельное ранение. Сам же десантник умудрился выжить с тремя пулевыми ранениями.

К счастью, он успел заметить повстанца, прильнувшего к прицелу "Карла Густава",- в точности такого же, как только что едва не убивший его. Аду засел в образовавшейся от взрыва воронке, был прикрыт с двух сторон валиками песка и вел огонь по периметру. Он тщательно прицелился, и медная с никелевой оболочкой пуля стандартного натовского калибра 7.62 вонзилась аду прямо в горло. "Карл Густав" умолк, слышались лишь разрывы минометных снарядов да одинокие выстрелы из безоткатного 75-миллиметрового орудия, оставшегося у повстанцев.

Наконец со стороны моря появились штурмовики. Они вырвались из-под туч и летели на бреющем полете на высоте не более ста футов. На головы аду посыпались бомбы. Это отбило у нападавших охоту наступать. Атака захлебнулась. Они бросились бежать, унося с собой раненых и убитых. Позже он узнает, что вместе со своими ребятами противостоял примерно тремстам-четыремстам повстанцам и отправил в рай около сотни.

Он лежал на крыше все того же дзота. Потом перевернулся на спину и стал хохотать. Интересно, что сказала бы про него сейчас тетя Мей?...
***

Хромой мужчина, лежавший в палате интенсивной терапии Лондонского королевского госпиталя, по-прежнему находился очень, очень далеко.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ - ВОСКРЕСЕНЬЕ
Джек Бернс был приверженцем незатейливых удовольствий и страшно любил понежиться в постели по утрам в выходной. Но сегодня не получилось. Ровно в семь пятнадцать зазвонил телефон. Звонил дежурный сержант из "каталажки Доувер".

- Тут пришел один человек. Говорит, что выводит свою собаку гулять рано по утрам,- сказал сержант.

Бернс сонно прикинул про себя, сколько времени может уйти на то, чтоб придушить этого проклятого сержанта.

- Он принес бумажник,- продолжал тот.- Сказал, что собака нашла где-то на свалке, примерно в полумиле от дома.

Тут Бернс сразу проснулся:

- Бумажник? Такой пластиковый, дешевый, черный?
- Да. А вы что, уже видели?
- Задержите его. Попросите немного подождать. Буду через двадцать минут.

Хозяином собаки оказался пенсионер, мистер Роберт Уиттейкер, подтянутый и аккуратный старикан с прямой спиной. Он сидел в приемной и держал обеими руками кружку горячего чая.

Мистер Уиттейкер дал показания, подписал их и ушел. Бернс вызвал по телефону сыскную группу и попросил ее сердитого и вечно мрачного начальника обыскать свалку дюйм за дюймом. И чтоб доложили о результатах к вечеру. Дождя не было дня четыре, но небо затянули тяжелые плотные облака, и он не хотел, чтоб содержимое, выпавшее или выброшенное из бумажника, промокло.

И вот наконец Бернс приступил к осмотру бумажника. Заметил вмятины, оставшиеся от собачьих зубов, сероватую полоску высохшей слюны. Но что еще он может ему рассказать? Инспектор осторожно взял бумажник пинцетом и опустил в пластиковый пакет. Потом позвонил в отдел криминалистики. Нужно снять отпечатки пальцев. Да, знаю, что воскресенье, но дело не терпит отлагательств.

За день поисковики набрали целых восемь цилиндрических контейнеров мусора, собранного со свалки и прилежащих к ней клочков пожухлой травы, что росла вдоль Мандела Роуд. Разборка его затянулась до поздней ночи.

Однако детективы не нашли ничего, что могло бы лежать в бумажнике пострадавшего. А сам бумажник, как заявил мистер Уиттейкер и подтвердил Бернс, был абсолютно пуст.

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ - ПОНЕДЕЛЬНИК
Он лежал, свернувшись калачиком и снедаемый страхом, в темной комнате. Лишь ночник, слабо и трепетно мерцающий во мраке, отбрасывал причудливые подвижные тени на потолок и дальний от него угол. Он слышал, как другие мальчики, обитатели сиротского приюта, что-то бормочут во сне, а иногда даже тихонько постанывают - видно, им снилось что-то страшное. Он не знал, что ему делать и куда идти теперь, когда мамы с папой не стало. Знал лишь одно: он один, совершенно один, и боялся этого нового места и того, что произойдет с ним дальше.

Должно быть, он все же задремал, но проснулся сразу, как только отворилась дверь. В комнату упал продолговатый луч света из коридора. И вот она уже склоняется над ним, и нежные ее руки плотнее подтыкают одеяло, гладят по лицу, откидывают влажные от пота волосы со лба.

- Ну, тихо, тихо, малыш. Не спится, да? Будь хорошим мальчиком, засыпай поскорей, и во сне за тобой будет приглядывать сам господь бог и все его ангелы, А утром проснешься, и тетя Мей снова придет к тебе.

И он утешился и провалился в долгую теплую темноту бесконечной ночи.
***

Позвонила дежурная медсестра Лондонского королевского госпиталя. Сперва она попробовала найти Бернса в участке на Доувер. Но там его не оказалось, зато ей продиктовали его домашний номер, который он оставил на тот случай, если будут звонить из реанимационного отделения.

- Детектив Бернс? Говорят из Лондонского королевского. Мне очень жаль, но вынуждена сообщить вам, что пациент, которым вы так интересовались, тот, без имени и фамилии, что лежал у нас в палате интенсивной терапии... так вот, он скончался сегодня в шесть десять утра.

Джек Бернс опустил трубку на рычаг. Начался новый день. Теперь на руках у него дело об убийстве, что автоматически повышало последнее в статусе. Назначат вскрытие, и он должен на нем присутствовать. А двух животных, что содержатся в Вилле, должны снова привезти в Хайбери и ознакомить с новой формулировкой обвинения.

Это, в свою очередь, означало, что следует уведомить секретаря суда в магистрате, а также защитника, мистера Лу Слейда. Формальности, опять эти формальности, но их надо выполнять, и выполнять правильно. Теперь уж Прайсу и Корнишу точно не отвертеться, сколько там ни старайся умные и хитрые адвокаты. Бернс добьется того, чтобы долгие-долгие годы эти твари не видели ничего, кроме серых каменных стен тюрьмы.
***

В Лондонском королевском госпитале имелся свой маленький морг, а также отделение патологоанатомии, где в середине дня и должно было состояться вскрытие. Проводил его мистер Лоренс Гамильтон из института судебной медицины.

Странные все же существа, эти патологоанатомы, думал Бернс. Делают работу, от которой лично его просто тошнит. И некоторые еще умудряются улыбаться и отпускать при этом шутки, разрезая и распиливая трупы на мелкие кусочки. Другие же, склонные к научным изысканиям, воспринимают каждое свое открытие с мальчишеским энтузиазмом, точно энтомолог, открывший какую-то удивительную новую бабочку. Третьи же были мрачны и отделывались односложными восклицаниями. Мистер Гамильтон принадлежал к первому разряду. Воспринимал жизнь оптимистично, а свою работу считал просто замечательной.

За годы службы в полиции Джеку Бернсу довелось присутствовать на нескольких вскрытиях, но его по-прежнему тошнило от запаха эфира и формальдегида. Когда дисковая пила с визгом врезалась в череп, он отвернулся и стал разглядывать карты и диаграммы, висевшие на стене.

- Господи ты боже, ну и отметелили же этого бедолагу!- заметил доктор Гамильтон, разглядывая бледное, покрытое синяками тело на столе.
- Забили до смерти. В прошлый вторник,- сказал Бернс.- А через шесть дней умер.
- К сожалению, "забили до смерти" не может быть формулировкой заключения, которое я подпишу,- добродушно заметил Гамильтон.

И начал резать, диктуя все свои открытия сестре анатомического театра, а также в микрофон, подсоединенный к портативному магнитофону, который она носила за ним, пока он перемещался вокруг стола.

Заняло это час, если не больше. Повреждений было множество, и мистер Гамильтон обратил отдельное внимание на старую рану - раздробленную кость правого бедра, фрагменты которой соединялись специальными стальными скобами, от чего, собственно, мужчина и остался хромым на всю жизнь.

- Такое впечатление, что его сбил грузовик,- сказал Гамильтон.- Ужасные повреждения.- И он указал на шрамы в тех местах, где кость проколола мышечную ткань, и другие, более аккуратные, оставшиеся после старой операции.

Все остальные повреждения, а их было множество, нанесли пострадавшему в прошлый вторник: вывих левой руки при падении на тротуар, выбитые передние зубы, три сломанных ребра, сломанная скула. Бернс проверил правую руку. Карл Бейтмен был прав. Ни следа каких-либо повреждений. Странно.

- Причина смерти?- спросил он наконец.
- Узнаете о ней из моего официального отчета, мистер Бернс.- Ну, разумеется, доктор Гамильтон должен был стать главным свидетелем обвинения.- Но, строго между нами, обширное повреждение ствола головного мозга. Нейрохирург сделал все, что мог, но этого не заметил. Сканирование не показывает такого рода повреждений. Ну и общее состояние тоже сыграло роль. Множественные травмы, каждая из которых в отдельности не представляла угрозы для жизни, но все вместе они привели к столь печальному исходу. А теперь надо придать покойнику пристойный вид, чтобы передать его родственникам. У него есть родственники?
- Не знаю,- ответил Бернс.- Я даже имени его до сих пор не знаю.

Затем он занялся формальностями, готовясь к завтрашнему дню. Связался с секретарем суда магистрата, затем звонил в Пентонвилль и Лу Слейду. Адвокат сдержанно выразил свои сожаления. Его полномочия на этом заканчивались, и все утро он провел, пытаясь найти барристера, которому можно было бы передать дело. Но тут, как и в случае с Бернсом, сыграл роль августовский синдром - половина людей была в отпуске. Однако ему все же удалось выйти на молодого защитника из бывшего Суда королевской скамьи [Суд королевской скамьи, Королевский суд - суд под председательством короля, существовал до 1873 года, название употребляется при правлении короля], и тот согласился взять дело. Уговаривая его, Лу Слейд особо напирал на тот факт, что теперь здесь фигурирует убийство, а стало быть, процесс вызовет куда больший интерес. В крайнем случае...

- В крайнем случае, я добьюсь права защищать их,- сказал он.
- Смотрите, не перестарайтесь, мистер Слейд,- буркнул Бернс и повесил трубку.

В середине дня пришли плохие новости. Подгоняемые суперинтендантом Парфиттом эксперты-криминалисты выдали результат. На одежде Прайса и Корниша не было обнаружено ни крови, ни волокон ткани с чужой одежды, что указывало бы на физический контакт с убитым. Кровь на футболке принадлежала ее владельцу, Прайсу.

Бернс отнесся к этой новости философски. Если бы мужчины схватились врукопашную, тогда микроскопические волокна ткани могли попасть с одного предмета туалета на другой. Прайс с Корнишем были, разумеется, слишком тупы, чтобы предвидеть это, а также быть в курсе всех последних разработок в области криминалистики. Бернс и сам порой изумлялся, как далеко шагнула наука вперед за последние двадцать лет. Когда он только начинал в полиции, о таких тонкостях и слыхом не слыхивали.

Но хромающего мужчину сбили с ног пинком сзади. А уж когда он оказался на тротуаре, негодяи обрабатывали свою жертву только носками тяжелых ботинок. И через двадцать четыре часа, когда Прайса с Корнишем арестовали и сняли с них эти самые ботинки, те за долгий день успели покрыться толстым слоем пыли и грязи, и никаких улик, которые можно было бы предъявить в суде, экспертиза не выявила.

Однако звонок из отдела по работе с отпечатками пальцев с лихвой возместил Бернсу все эти неприятные новости. На бумажнике была обнаружена собачья слюна и три набора отпечатков пальцев. Один соответствовал отпечаткам пострадавшего, владельца этого самого бумажника. Другие принадлежали мистеру Уиттейкеру, который, как подобает добропорядочному гражданину, согласился, чтоб с него сняли отпечатки в интересах следствия. И наконец, третьи принадлежали не кому иному, как Гарри Корнишу. Услышав эту новость, Бернс так возбудился, что вскочил, продолжая прижимать телефонную трубку к уху.

- Вы уверены? Никакой ошибки?
- Джек, для подтверждения полного соответствия необходимо набрать шестнадцать характеристик сходства. А у меня их ровно двадцать одна. Так что вероятность совпадения на сто процентов с хвостиком.

Что ж, этот криминалист также станет на суде свидетелем обвинения. Бернс поблагодарил его и положил трубку.

- Ну вот я и достал тебя, ублюдок!- воскликнул он, обращаясь к растению в горшке.

Правда, оставалась еще одна проблема, и это его беспокоило. Кем был погибший? Что привело его в Эдмонтон? Неужели он оказался там только для того, чтоб купить букетик дешевых цветов и положить их на могилу давно умершей женщины? Есть ли у него семья, где она? Возможно, отдыхает где-нибудь на побережье, как его Дженни? Была ли у него работа, коллеги? Почему никто не объявил его в розыск? Как мог он нанести столь сильный удар, расквасить нос Прайсу и при этом не повредить костяшек правой руки? Почему вообще он оказал бандитам сопротивление? Ради какого-то несчастного бумажника с несколькими мелкими купюрами?... Но тут Люк Скиннер подкинул идею:
- Констебль, который первым прибыл на место происшествия. Он наклонился над пострадавшим и видел его лицо до того, как оно начало распухать. И врачи "Скорой", которые занимались им, еще когда он лежал на тротуаре, а потом в машине. Что, если пригласить их и вызвать нашего художника?...

Через лондонскую службу "Скорой" Бернс нашел врача, и тот, услышав, что пациент его умер, согласился помочь. Завтра он выходил в утреннюю смену, но где-то после двух должен был освободиться.

Констебль, первым прибывший на место происшествия, работал в участке на Доувер, и Бернсу не составило труда узнать его имя по регистрационному журналу вызовов. Затем он созвонился со Скотленд-Ярдом, и опытный художник-портретист согласился подъехать завтра к двум.

В конце дня у Бернса состоялось длительное совещание с Аланом Парфиттом. Суперинтендант внимательно выслушал и рассмотрел все доказательства, собранные Бернсом, и в конце концов дал согласие.

- Здесь можно получить результат, сэр. У нас есть свидетельские показания мистера Пателя. Акты о двух опознаниях, проведенных тем же Пателем, удар по носу, последствия которого три часа спустя пришлось залечивать доктору Мелроузу, а также бумажник. Можем обеспечить им пожизненное.
- Да, думаю, что можем,- сказал Парфитт.- Я тебя поддержу. Завтра встречаюсь с одним большим начальником из Криминальной полиции. Думаю, что смогу убедить его пойти с нами до конца.

Новые материалы, акты, справки и показания. Папка с делом разбухала и была уже около двух дюймов в толщину. А еще должны были прибавиться подробные результаты вскрытия, официальное заключение о смерти, материалы с отпечатками пальцев из лаборатории. Но оба они пришли к выводу, что делу наконец можно дать "полный ход", и Парфитт был уверен, что убедит в этом вышестоящее начальство.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ - ВТОРНИК
На следующий день Прайса с Корнишем вновь привезли в зал номер 1 суда, что на Хайбери Корнер. Председательствовал на нем все тот же мистер Стейн. Мисс Сандаран выступала от обвинения, и ее родители, сидевшие за стеклянной перегородкой, так и сияли от гордости за свою дочь. То было ее первое дело, связанное с убийством. Защитник мистер Слейд выглядел кисло.

Мистер Стейн провел процесс быстро и деловито. Секретарь зачитал новое обвинение, на сей раз - в убийстве. Мистер Слейд поднялся и в очередной раз заявил, что его клиенты полностью отрицают обвинение, и позиция защиты остается прежней. Мистер Стейн, вопросительно приподняв бровь, взглянул на мисс Сандаран, в ответ на что та заявила, что обвинение просит продлить срок пребывания под стражей еще на неделю.

- Мистер Слейд?- осведомился судья.
- Прошения выпустить под залог не будет,- сказал тот.
- Тогда принято, мисс Сандаран. Слушания назначаются на одиннадцать утра на следующий вторник. Уведите обвиняемых.

Прайс с Корнишем снова отправились в Вилль в тюремном фургоне. Мисс Сандаран наконец получила в свое распоряжение папку с делом и была совершенно счастлива. К тому же, вернувшись в офис, она узнала, что именно в таком виде дело поступит в суд и что без ее участия там не обойдется. В течение двадцати четырех часов детективы были обязаны передать папку мистеру Слейду. Только тогда он мог начать полномасштабную подготовку к защите.

- Защита, как же,- проворчал про себя Слейд.- Да мне понадобится настоящий гений в парике, чтоб вытащить их из этого дерьма!
***

Тем временем составление портрета шло полным ходом. Врач с констеблем кое-как пришли к соглашению в приблизительном описании внешности мужчины, лежавшего на тротуаре, которого оба видели неделю тому назад, и художник приступил к работе. То был наглядный пример коллективного творчества. Художник рисовал, стирал, рисовал снова. Наконец на бумаге проступило лицо. Разрез глаз, коротко подстриженные на висках седые волосы, очертания подбородка. Свидетели видели мужчину только с закрытыми глазами. Художник открыл ему глаза, и теперь на них смотрел человек, тот, каким он когда-то был, а не тем, во что превратился сейчас - кусок разрезанного, а затем сшитого по кусочкам мяса в холодильнике морга.

Затем к делу приступил Люк Скиннер. Связался со своим знакомым из бюро по связям с общественностью Скотленд-Ярда и попросил его распространить в завтрашнем выпуске "Ивнинг стандард" информацию. Затем, уже вечером, оба они встретились с корреспондентом, ведущим в газете раздел криминальной хроники. Все понимали, что август - это мертвый сезон. Что не хватает конкретики. Но корреспондент согласился и был готов сочинить историю. Он уже представлял себе броский заголовок: "ЗАБИТ ДО СМЕРТИ, ВЫ ЗНАЕТЕ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?" К портрету должно было прилагаться подробное описание внешности погибшего с упором на особую примету, хромоту, вызванную серьезной травмой правого бедра. Скиннер понимал, что это их последний шанс.

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ - СРЕДА
"Ивнинг стандард" - единственная в Лондоне вечерняя газета, пользующаяся большой популярностью в столице и юго-восточных регионах страны. Скиннеру повезло. Особо интересных новостей в том выпуске не было, а потому редакторы "Стандард" поместили портрет на первую полосу. "ВЫ ЗНАЕТЕ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?" - гласил заголовок над ней. А чуть ниже была напечатана ссылка на детали и подробности, которые следовало искать внутри номера.

В словесном описании указывался приблизительный возраст, рост, телосложение, цвет волос и глаз, одежда, бывшая на погибшем в момент нападения. В конце высказывалось предположение, что этот мужчина посещал местное кладбище с целью положить букет цветов на могилу некой Мейвис Холл и шел обратно, к автобусной остановке, когда на него напали. В разделе "Особые приметы" подчеркивалось, что мужчина хромал, что у него лет двадцать тому назад была серьезно повреждена правая нога. Приводилось подробное описание полученной им травмы.

Бернс и Скиннер с надеждой прождали весь следующий день, однако ни одного звонка не поступило. И за весь второй, и за третий день - тоже. Надежда начала угасать.

В суде коронера было проведено чисто формальное заседание. Коронер отверг прошение о разрешении похоронить убитого в безымянной могиле. И постановил держать тело в морге до тех пор, пока не отыщется кто-то из родственников или близких.

- Все это очень странно и грустно, приятель,- сказал Скиннер Бернсу на обратном пути в участок.- Живешь в таком огромном городе, как Лондон, вокруг тебя миллионы людей. Но ты всегда одинок, вечно сам по себе. И никому нет до тебя дела. Как нет дела до этого несчастного, который словно и не существовал на этом свете.
- Кто-то должен быть,- ответил Бернс.- Коллеги, соседи. Может, просто в отъезде. Август, черт бы его побрал. Август.

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ - ЧЕТВЕРГ
Его честь Джеймс Вэнситарт, королевский адвокат, стоял у широкого окна своего кабинета и смотрел на сады и парки и проблескивающую сквозь листву полоску Темзы. Было ему пятьдесят два, и он считался одним из самых уважаемых и преуспевающих барристеров Лондонской коллегии адвокатов. Он очень рано стал королевским адвокатом, в возрасте сорока трех лет, и, что еще более удивительно, проработал к тому времени в суде всего восемнадцать лет. Но удача всегда улыбалась ему, к тому же талантом он был наделен незаурядным. Десять лет тому назад он работал младшим помощником старого королевского адвоката. Тот внезапно заболел во время процесса, и дело пришлось вести Вэнситарту. И он очень понравился судье, который не хотел прерывать слушаний и начинать все сначала. Мало того, он с блеском защищал обвиняемого и выиграл процесс. Суд единодушно сошелся во мнении, что именно блестящие ораторские данные, а также знания и умение, проявленные Вэнситартом, помогли переубедить жюри присяжных. А позже возникли новые обстоятельства по этому делу, доказывающие, что подсудимый был действительно невиновен.

Заявка Вэнситарта о вступлении в коллегию адвокатов рассматривалась весь следующий год и не встретила особого сопротивления со стороны лорд-канцлера, председателя королевской юридической комиссии, и это несмотря на то, что у власти тогда находились консерваторы. Его отец, граф Эссендонский, был представителем от тори в палате лордов, возможно, назначение обошлось не без его участия. В коллегии адвокатов и в клубах на Сент-Джеймс искренне полагали, что второй сын Джонни Эссендона вполне достоин своего отца. И очень умный парень, но это уже и не столь важно.

Вэнситарт отошел от окна, приблизился к письменному столу и, нажав на кнопку, вызвал главного своего помощника. Вот уже на протяжении двадцати лет Майкл, или Майк, Гриди контролировал тридцать барристеров с точностью и неумолимостью хорошо смазанного механизма. Он заметил молодого Вэнситарта незадолго до того, как тот впервые появился в суде, и убедил руководство пригласить его на работу. И не ошибся: пятнадцать лет спустя младший помощник барристера стал настоящей звездой адвокатуры. Все в жизни Вэнситарта складывалось как нельзя лучше. Очаровательная жена, художница-портретистка, поместье в Беркшире, два сына, ученики частной школы в Харроу, довершали эту идиллическую картину. Дверь бесшумно отворилась, в элегантный, отделанный деревянными панелями кабинет вошел Майк Гриди.

- Надеюсь, тебе известно, Майк, что я крайне редко беру дела по общественной защите?
- Для меня, чем меньше, тем лучше, сэр.
- Но хоть изредка-то можно? Скажем, раз в год? Тем самым я как бы отдаю долг обществу, да и для имиджа вовсе не плохо, верно?
- Ну раз в год еще куда ни шло. Нормальный показатель. К чему совать в пудинг лишние яйца? Но увлекаться этим не стоит, мистер Ви.

Вэнситарт рассмеялся. Гриди отвечал также за финансы, и хотя подведомственное ему подразделение считалось одним из богатейших в коллегии, терпеть не мог, когда его барристеры брались за общественную защиту, получая при этом сущие крохи. Впрочем, причуды и капризы шефа следовало уважать. Но не слишком им попустительствовать.

- И что за дело у вас на уме?
- Есть одно, довольно занятное, проходит в Хайбери. Двое молодых людей обвиняются в ограблении и убийстве случайного прохожего. Оба клянутся, что не делали этого. Может оказаться правдой. Некие Прайс и Корниш. Может, выясните, кто их защитник, и передадите, чтоб он со мной связался?
***

Час спустя Лу Слейд стоял и смотрел на телефон с таким видом, точно тот вдруг превратился в золотой слиток, усыпанный драгоценностями.

- Вэнситарт?- недоверчиво прошептал он.- Сам Джеймс Вэнситарт собственной персоной?...

Затем он взял себя в руки и набрал номер, который продиктовал ему секретарь Майка Гриди.

- Да, разумеется. О, я очень польщен. И удивлен, следует признаться. Да, конечно, я подожду.

В трубке послышались щелчки, а затем голос королевского адвоката.

- Страшно рад, что вы перезвонили, мистер Слейд.

Голос уверенный, приятный, любезный, с такими красивыми модуляциями. "Итон,- подумал Слейд,- или Харроу, и, о, королевская конная гвардия!.."

Беседа была краткой, но вполне содержательной. Слейд был просто счастлив посвятить мистера Вэнситарта в детали процесса по делу Ее Величество королева против Прайса и Корниша. Да, у него есть материалы обвинения. Пришли как раз сегодня утром. И он будет просто счастлив приехать в Темпл [Темпл - название одного из четырех судебных иннов] для первых переговоров с новым барристером своих клиентов. Встречу назначили на два часа дня.
***

Вэнситарт оказался именно таким, каким представлял его себе Слейд: раскованный, уверенный в себе, любезный, весь так и лучится обаянием. Он угощал гостя чаем в чашках из костяного фарфора и, заметив на двух пальцах его правой руки желтоватые пятна, протянул серебряный портсигар, где лежали дорогие балканские сигареты "Собрание". Слейд с благодарностью закурил. Вообще-то он был славным парнем из Ист-Энда, просто все эти мерзавцы и ублюдки испортили ему характер. Вэнситарт покосился на папку с делом, однако открывать ее не стал.

- Скажите мне, мистер Слейд, как вы оцениваете это дело? Просто перескажите его своими словами.

Слейд был польщен, что неудивительно. Вот уж действительно славный выдался день. И принялся пересказывать события прошедшей недели с того самого момента, когда его оторвали от ужина и вызвали в "каталажку Доувер".

- Так, стало быть, этот мистер Патель ключевой и одновременно единственный свидетель,- заметил Вэнситарт, когда
он закончил.- А все остальное - чистой воды домыслы? И это все, чем располагает обвинение?
- Да, это все.

В распоряжении Слейда был всего час в конторе и потом еще час в такси, чтоб ознакомиться с содержимым папки. Но этого оказалось вполне достаточно.

- Тем не менее позиции обвинения довольно сильны, это следует признать. А у ваших клиентов нет алиби. Они утверждают, что то ли валялись в постели, то ли шлялись по улицам в компании друг друга, когда все это произошло.

Вэнситарт поднялся, вынудив тем самым Слейда отставить недопитую чашку и загасить окурок в пепельнице перед тем, как последовать его примеру.

- Вы были очень добры, что посетили меня лично,- сказал Вэнситарт, провожая Слейда к двери.- И мне почему-то кажется, что, если мы и дальше будем работать вместе, такие личные встречи - лучший вариант. И еще я страшно благодарен вам за помощь.

А затем он сказал, что изучит материалы сегодня же вечером и позвонит Слейду завтра в офис. Слейд объяснил, что все утро будет в суде, а потому звонок назначили на три часа дня.

ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ - ПЯТНИЦА
Звонок раздался ровно в три.

- Интересное, доложу вам, дельце, мистер Слейд, вы согласны? И позиции обвинения очень сильные, но не сказал бы, что непоколебимые.
- Да, сильные, особенно если этот Патель выступит со своими показаниями, мистер Вэнситарт.
- Именно, я тоже так считаю. А теперь скажите-ка мне, давали ли наши клиенты какие-либо объяснения по поводу появления отпечатков их пальцев на бумажнике или же обращения к врачу в связи со сломанным носом через три часа после нападения?
- Нет. Они, знай себе, твердят одно: "Не знаю" или "Не помню". Не слишком смышленые ребята.
- Увы, что тут поделаешь! Но лично я считаю, нам понадобится пара приемлемых объяснений. Полагаю, пришла пора с ними встретиться. Навестить их в Вилле.

Слейд был потрясен. Этот Вэнситарт с ходу брал, что называется, быка за рога.

- Боюсь, что в понедельник мне весь день придется проторчать в суде,- сказал он.- А с утра во вторник состоятся слушания по поводу продления срока содержания под стражей. Хотя... знаете что, мы можем поговорить с ними в Хайбери Корнер, до того, как их увезут обратно в тюрьму.
- Да-а-а. Хотя во вторник я надеялся лично посетить это заседание в магистрате. Предпринять, знаете ли, эдакую ознакомительную вылазку. И хотелось бы перед тем знать, на чем мы стоим. Терпеть не могу беспокоить людей по выходным, но как насчет завтра? Вам удобно?

Слейд снова удивился. Вылазку, это надо же! Ему и в голову не приходило, что столь высокопоставленный член королевской коллегии адвокатов захочет посетить чисто формальное заседание суда в магистрате, связанное с продлением срока заключения. И они договорились встретиться в тюрьме Пентонвилль в десять утра. Слейд обещал договориться с тюремным начальством.
***

ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ - СУББОТА
Должно быть, произошла какая-то путаница. Мистер Вэнситарт был в тюрьме уже без четверти девять. Офицеру, дежурившему в зале свиданий, этот посетитель показался вежливым, но чересчур настойчивым. Твердил, что свидание назначено на девять, а не на десять и что он очень занятой человек. А официальный защитник подойдет попозже. Посоветовавшись с вышестоящим начальством, офицер подозвал помощника и приказал ему проводить мистера Вэнситарта в комнату для посетителей. В пять минут десятого туда ввели обоих заключенных. Они злобно и недоверчиво уставились на адвоката. Надо сказать, того это нисколько не смутило.

Сопровождавший заключенных охранник вышел из комнаты. Мужчины уселись за стол напротив Вэнситарта. Тот тоже сел и достал папку с делом. Затем подтолкнул через стол пачку сигарет и коробок спичек. Прайс с Корнишем жадно закурили.

- Да, молодые люди, вляпались вы в историю,- заметил адвокат.

И пролистал папку, а заключенные продолжали разглядывать его сквозь пелену дыма.

- Мистер Корниш...- он поднял глаза на длинноволосого Гарри Корниша. - Одна из наших проблем - бумажник. Его обнаружил в субботу утром некий господин, выгуливающий свою собаку. Нашел на свалке, в траве, за изгородью, прямо у Мандела Роуд. В том, что бумажник принадлежал погибшему, сомнений нет, на нем найдены его отпечатки. И, к сожалению, ваши тоже.
- Ничего не знаю,- буркнул Гарри Корниш.
- Нет, конечно, и это понятно. Память штука ненадежная, особенно когда человек слишком занят. Но следует найти какое-то невинное и приемлемое объяснение. Так что, полагаю, вы собирались сказать мне следующее: утром в среду, на другой день после того нападения, вы оба шли по Мандела Роуд, направлялись в кафешку позавтракать и вдруг увидели - лежит в канаве бумажник. Так?

Корниш не принадлежал к разряду умников или интеллектуалов, но хитростью обделен не был. Вэнситарт заметил, как блеснули его глаза.

- Ага,- кивнул он,- так оно и было.
- Стало быть, именно это вы и собирались мне сказать. И скажете на ближайшем заседании. А я вам поверю. А чтоб придать этой версии достоверности, скажете, что из чистого любопытства решили посмотреть, что там, в бумажнике, нагнулись, подняли его, ну и, разумеется, на нем остались ваши отпечатки.
- Точно!- сказал Корниш.- Поднял и глянул.
- Однако бумажник, увы, оказался пуст, верно? Ни черта, ни единого пенни. Ну и вы, недолго думая, размахнулись и забросили его подальше. За изгородь, где находилась свалка. И где потом его нашла собака. Что-то в этом роде?...
- Ага,- кивнул Корниш.

Ему начал нравиться этот незнакомый джентльмен. Умный, чертяка! Вэнситарт достал из кейса пачку разлинованной бумаги. И быстро начал записывать показания, которые только что сам придумал.

- Ну вот, это ваши объяснения. Прочтите, пожалуйста, и, если согласны с тем, что здесь написано, что все произошло именно так, подпишите.

Корниш читал медленно, но в конце концов все же осилил текст и накарябал внизу подпись.

- Теперь вторая проблема. Ваш нос, мистер Прайс.

Пластырь сняли, но нос оставался распухшим и деформированным.

- Есть показания о том, что вы примерно в пять вечера того же дня, когда произошло нападение на этого несчастного человека на Пэредайз Уэй, обратились в госпиталь на Сент-Эннз Роуд. Обратились в отделение травматологии. И там выяснилось, что у вас сломан нос. Так?
- Так больно ж было, просто мочи нет!- сказал Прайс.
- Скажите, друзья мои, вы, наверное, не прочь пропустить иногда по кружечке-другой пива?

Они закивали.

- И наверняка заглянули в какой-нибудь паб в понедельник вечером?

Парни тупо смотрели на него. Затем Корниш кивнул.

- Было дело. В "Кингз", что на Фарроу-стрит.
- Сидели там, пили, и, кроме вас, в "Кингз" были и другие посетители, и бармен тоже вас видел?...

Они снова дружно закивали.

- В понедельник вечером, накануне того дня, когда произошло нападение?

Снова кивки.

- Так вот, тогда вы скажете мне, что мистер Прайс перебрал. По пути домой захотел пописать в канаву, но споткнулся в темноте о бордюрный камень, упал и ударился лицом о припаркованную рядом машину. Ну и, естественно, расквасил свой драгоценный нос, так?

Корниш ухватил Прайса за рукав.

- Запомни, Марк, Именно так оно и было.
- Итак, что у нас имеется? Разбитый нос, кровь так и хлещет из него. И что вы делаете? Снимаете свою футболку и прижимаете к лицу, чтобы остановить кровотечение. Потом приходите домой. Кровь вроде бы остановилась. И поскольку оба вы пьяны, то крепко засыпаете и просыпаетесь только в полдень следующего дня, а именно во вторник. Так?

Корниш ухмыльнулся.

- Именно. Усек, Марк?
- Но есть временной зазор примерно часов в пять до того, как вы обратились в больницу. Так чем вы занимались эти пять часов, позвольте спросить? Уверен, вы скажете мне следующее: вы просто не понимали, что нос сломан, что все настолько серьезно. И не хотели поднимать шум по пустякам. И только благодаря уговорам вашего приятеля согласились наконец обратиться к врачу, потому как боль все не проходила. Ну и вот, примерно около пяти приехали в эту самую больницу, показаться врачу.

Прайс энергично закивал.

- Но все это, разумеется, было уже после ленча. Возможно, вы съели по горячему блюду где-нибудь в кафе для работяг, сидели там, скажем, от часу дня до половины третьего? Нашли на столе экземпляр "Сан", просмотрели страничку, где напечатаны результаты скачек, что-то в этом роде? Кстати, названия кафе не помните?

Бандиты отрицательно замотали головами.

- Ладно, неважно. В том районе их сотни, всех не упомнишь. Но к Мидоудин Гроув в тот день вы и на пушечный выстрел не приближались, верно?
- Не-а,- ответил Корниш.- Просто зашли в одну забегаловку. И жрали там чипсы с яичницей вплоть до половины третьего.
- И обычно вы в эту забегаловку не заходите?
- Не, никогда. Просто шли по улице, увидели, дай, думаем, заскочим чего-нибудь перехватить. А название, нет, не помню.
- Что ж, выглядит довольно убедительно. Присяжные должны поверить. Если, конечно, будете твердо придерживаться этих показаний. И не сметь ничего менять! Излагать коротко и просто. Ясно?

Они закивали. Мистер Вэнситарт написал второе объяснение на специальном бланке с версией Прайса относительно его носа. Прайс почти не умел читать. Но тем не менее подписал. Адвокат вложил листки с записями в дело. Тут вошел растерянный и смущенный Лу Слейд. Вэнситарт поднялся.

- О господи, мистер Слейд! Прошу прощения, но это моя ошибка, я перепутал время. Мне почему-то показалось, что вы сказали в девять. Но ничего страшного. Мы с клиентами как раз только что закончили.

И он дружески улыбнулся Прайсу с Корнишем.

- Что ж, тогда до встречи в суде во вторник. Только не стоит распространяться на эту тему. И смотрите, чтоб соседям по камере - ни гугу! Там всегда полно стукачей.

Затем он любезно предложил вконец сбитому с толку Слейду довезти его до дома в своем "Бентли". По пути Слейд прочел два новых показания.

- Вот так уже лучше,- заметил он.- Куда как лучше. Два прекрасных аргумента в пользу защиты. Просто удивляюсь, почему эти болваны сразу мне не сказали. Таким образом, у нас остается только этот Патель...
- О, да, мистер Виджей Патель. Честный человек. Добропорядочный гражданин. Возможно, даже настолько честный, что признается, что мог и ошибиться.

Мистер Слейд сильно сомневался в этом, но затем вспомнил, что по части умения вести перекрестный допрос Вэнситарт мог сравниться разве что с великим Джорджем Карменом. И начал смотреть на вещи веселей. Этот выдающийся барристер будет присутствовать на заседании суда магистрата во вторник. Появится там без всякого предупреждения. О, это должно спутать все их карты! И Слейд заулыбался.

ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ - ВТОРНИК
Карты были спутаны. Мисс Прабани Сандаран находилась на своем месте, сидела за длинным столом напротив судьи, когда дверь распахнулась и в зал заседаний вошел Джеймс Вэнситарт собственной персоной. И уселся в нескольких футах от нее, там, где обычно сидят защитники. Она недоуменно заморгала. Барристер дружелюбно кивнул ей и улыбнулся.

Меж тем судья Джонатан Стейн делал выписки из предыдущего дела. Лишь сдержанность, выработанная за долгие годы работы в присутственном месте, помогла ему ничем не выказать удивления. Лу Слейд сидел прямо за спиной у Вэнситарта.

- Ввести Прайса и Корниша!- распорядился секретарь суда.

Бандитов ввели в зал в наручниках в сопровождении тюремных офицеров охраны. Вэнситарт поднялся.

- Имею честь представиться суду. Я - Джеймс Вэнситарт, и я представляю интересы обвиняемых при помощи и поддержке моего друга, мистера Луиса Слейда.

Он сел. Судья окинул его задумчивым взглядом.

- Насколько мне известно, мистер Вэнситарт, эти слушания имеют целью лишь продлить срок содержания под стражей обвиняемых еще на неделю.

Он хотел добавить: "И не более того", но сдержался. Вэнситарт коротко кивнул.

- Именно так, сэр.
- Что ж, прекрасно. Мисс Сандаран, можете начинать.
- Благодарю вас, сэр. Обвинение просит продлить срок содержания под стражей обвиняемых Марка Прайса и Гарри Корниша еще на неделю.

Джонатан Стейн опасливо покосился на Вэнситарта. Неужели он сейчас поднимется и заявит...

- Прошения об освобождении под залог не будет, сэр,- сказал барристер.
- Очень хорошо. Ваше прошение удовлетворено, мисс Сандаран.

Стейн недоумевал, что, черт возьми, все это означает? Но тут снова поднялся Вэнситарт:

- Тем не менее, защита хотела бы обратиться к суду со следующим заявлением.
- Очень хорошо. Прошу вас.
- Защита хотела бы знать, сэр, намерено ли обвинение провести какие-либо дополнительные расследования по этому делу, или же на данный момент следствие считается завершенным?

Он сел и взглянул на мисс Сандаран. Та пыталась ничем не выдавать волнения, но сердце у нее тревожно заныло. Она привыкла придерживаться заранее предопределенного сценария, вести процедуру, как ее учили в юридическом колледже. И вдруг этот человек смешал все карты.

Сидевший позади детектив Джек Бернс наклонился и что-то зашептал ей на ушко.

- Насколько я поняла, сэр, личность погибшего до сих пор не установлена, и расследование в этом направлении все еще продолжается.

Тут Вэнситарт снова вскочил:
- Должен заявить суду, что защита вовсе не отрицает сам факт трагической гибели этого человека. Увы, несчастный не может восстать из гроба и дать какие-либо показания в пользу той или другой стороны. И суть не в установлении его личности. А потому защита вновь задает все тот же вопрос: готово ли обвинение передать дело на рассмотрение суда высшей инстанции?

В зале наступило гробовое молчание.

- Мисс Сандаран?- осторожно спросил судья.

Она испытывала примерно те же ощущения, какие испытывает пилот во время своего первого самостоятельного тренировочного полета. Мотор только что взорвался, и вот ее спрашивают, что она собирается предпринять по этому поводу.

- Обвинение считает дело завершенным, сэр.

Вэнситарт снова на ногах.

- В таком случае, ваша честь, я просил бы назначить судебное заседание прямо на следующей неделе. Всем нам прекрасно известно изречение: "Отсроченное правосудие - это все равно что отсутствие правосудия". Мои клиенты находятся в заключении вот уже две недели за преступление, которого они, судя по настойчивым их заверениям, не совершали. И вот теперь, когда обвинение и защита заявляют о полной своей готовности, слушания вновь откладываются. Это недопустимо.

Джонатан Стейн призадумался. Этот Вэнситарт выбрал рискованную стратегию. На предварительных слушаниях задача магистрата сводится вовсе не к тому, чтобы определять, виновен обвиняемый или нет. Цель магистрата - определить, имеет ли подобное дело право на существование, достаточно ли собрано улик и доказательств, чтоб можно было отправлять это дело на рассмотрение в суде высшей инстанции и назначать слушания в Центральном криминальном суде, знаменитом Олд Бейли. Как правило, барристеры появляются только там. И если грозный и многоопытный королевский адвокат Вэнситарт счел для себя возможным появиться на предварительных слушаниях в Хайбери, стало быть, он придерживается особой тактики, хочет показать, что "дела как такового" просто не существует.

- Принято,- сказал судья.- Ровно через неделю.

Стало быть, ровно через неделю они вновь собираются здесь, и это будет своего рода генеральной репетицией перед передачей дела в Олд Бейли. И этот барристер будет вести перекрестный допрос, чтобы нащупать слабые стороны в позиции обвинения. И, как правило, в подобных случаях обвинение выкладывает все свои козыри. А защита умалчивает о своих, вплоть до заседания в суде высшей инстанции. Причем защите запрещается лишь одно: выходить с заявлением о внезапно возникшем алиби, проверить которое у полиции просто не было времени.

- Принято. Мисс Сандаран, у вас есть ровно неделя на то, чтоб подготовить ваших свидетелей и вызвать их в суд.

ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ - СРЕДА
Прабани Сандаран была просто в панике и поделилась своими опасениями с боссом.

- Сэр, во вторник на той неделе мне понадобится опытный барристер. Одной с Вэнситартом мне не справиться.
- Должна справиться, Прабани, просто обязана,- сказал начальник департамента.- Половина моих людей в отпуске, сама понимаешь, август, черт бы его побрал. А все остальные завалены делами просто по горло.
- Но, сэр, этот Вэнситарт... Да он живьем сожрет свидетеля обвинения!
- Не переживай, это всего лишь предварительные слушания! Чистой воды формальность. Он должен понимать, что сильно рискует, я бы на его месте не стал. Да и сам суд целиком на стороне обвинения. Вот и замечательно! Пусть получит по носу, в следующий раз не будет высовываться.
- А что, если мистер Стейн сочтет невозможным передать дело в Олд Бейли?
- Ну это уж ты через край хватила, Прабани! Нервишки у тебя шалят, вот что. Стейн никогда этого не сделает. Он человек опытный, с первого взгляда может определить, крепкое дело или нет. У нас есть опознания, подписанные мистером Пателем. И от своих свидетельских показаний он тоже отказываться не собирается. Если он выступит, Стейн тут же отправит дело в Бейли. Вообще без этого Пателя и самого дела бы не было. Так что дерзай. Ты справишься.

Днем положение осложнилось еще больше. К ней явился главный секретарь суда магистрата. В расписании неожиданно образовалась дыра. Вся пятница свободна. Согласна ли она провести слушания в пятницу? Прабани Сандаран судорожно пыталась сообразить. На ее стороне будут выступать профессионалы, не считая, конечно, главного свидетеля Пателя и собачника мистера Уиттейкера. А раз так, то они вполне могут собраться и успеть. Она сказала, что даст ответ через час, и взялась за телефон. В четыре она позвонила секретарю и заявила, что согласна.

Джеймсу Вэнситарту позвонили в пять. Он тоже согласился. В тюрьму Пентонвилль отправили уведомление. Заключенные Прайс и Корниш должны быть в суде магистрата на Хайбери в зале номер 1 ровно к десяти утра. Председательствует все тот же мистер Джонатан Стейн.

ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ - ПЯТНИЦА
Со стороны обвинения выступало одиннадцать свидетелей. Начали с констебля, который первым оказался на месте происшествия. Он сообщил, что в тот вторник где-то после двух сидел с напарником в припаркованной патрульной машине, как вдруг из диспетчерской поступил звонок ехать по срочному вызову на Пэредайз Уэй, где произошло нападение на человека. Что они и сделали, и прибыли на место происшествия уже через четыре минуты. На тротуаре лежал избитый мужчина, без сознания. Он пытался оказать ему первую помощь, напарник же меж тем вызвал подкрепление. Еще через пять минут приехала "Скорая" и увезла пострадавшего в больницу. Через пятнадцать минут прибыл инспектор полиции в униформе и взял все дальнейшие действия под свой контроль.

Джеймс Вэнситарт ободряюще улыбнулся молодому человеку.

- Вопросов нет,- сказал он, и констебль с чувством облегчения занял свое место в задних рядах.

Вторым свидетелем был тот самый инспектор в униформе. Ведомый мисс Сандаран, он тоже дал показания. А когда закончил, поднялся Вэнситарт.

- Скажите, инспектор, ко времени вашего появления на улице уже собрались зеваки?
- Да, сэр.
- Вы были один или в сопровождении других полицейских?
- Да, сэр. Наша группа насчитывала десять человек.
- Вы давали им поручение опросить всех присутствующих на тот случай, если среди них вдруг окажется свидетель преступления?
- Так точно, сэр.
- И ваши десять коллег обошли все квартиры в близлежащих домах, окна которых выходили на улицу и обитатели которых могли видеть, что произошло?
- Да, сэр.
- И, продолжая осмотр места происшествия, ваши коллеги не преминули обследовать все возможные пути отступления преступников, весь район все с той же целью - найти возможных свидетелей?
- Так точно, сэр.
- И сколько же времени в целом ушло на эти действия?
- Я дал отбой, когда наступили сумерки. Примерно около восьми вечера.
- Итак, все ваши десять подчиненных опрашивали людей на улице, а также жильцов окрестных домов на протяжении почти шести часов?
- Да, сэр.
- Нашли они за это время хотя бы одного свидетеля, кто видел само происшествие или же заметил двух убегающих мужчин, попадающих под описание моих клиентов?
- Нет, сэр.
- Как же это так получается? Опросив примерно сотню человек, вы не нашли среди них ни одного свидетеля, который мог бы привязать моих клиентов ко времени и месту происшествия?
- Нет, сэр, не нашли.
- Благодарю вас, инспектор. Вопросов больше нет.

Настал черед Джека Бернса. Было зачитано довольно пространное заявление, где описывался весь ход расследования - с самого начала и вплоть до момента составления окончательного обвинения Прайса и Корниша в убийстве. Затем поднялся Вэнситарт.

- Итак, вы провели очень тщательное расследование, верно, мистер Бернс?
- Надеюсь, что да, сэр.
- И ничего не упустили из виду, ни малейшей детали или подробности?
- Хотелось бы думать именно так, сэр.
- Сколько человек входило в команду поисковиков?
- Около дюжины, сэр.
- Однако они не нашли и следа крови мистера Прайса ни непосредственно на месте преступления, ни поблизости?
- Нет, сэр.
- Как же так получается? Нос сломан в двух местах, кровь хлещет фонтаном, и ни единой ее капельки не упало на тротуар?
- Пятен не нашли, сэр.

Бернс был парнем не промах, а потому не позволил барристеру поймать себя на крючок.

- А мой клиент, мистер Бернс, утверждает, что крови его там не нашли просто потому, что он повредил нос в совершенно другом месте. Что на месте преступления его в тот вторник просто не было. А теперь, мистер Бернс...

Но вместо того, чтоб задать очередной вопрос, Вэнситарт разразился пылкой речью. И эта его речь не имела целью произвести впечатление на жюри присяжных, потому как такового в зале просто не было. Нет, она была адресована исключительно судье магистрата, Джонатану Смиту, который не сводил глаз с барристера и делал в блокноте какие-то пометки. Мисс Сандаран тоже нервно строчила что-то.

- Итак, вы утверждаете, что поисковая команда прочесала весь район в поисках предмета или предметов, которые могли бы обронить злодеи?
- Да, сэр.
- И сколько же специальных контейнеров наполнили они найденным материалом?
- Двадцать, сэр.
- И затем это их содержимое прочесывали чуть ли не зубными щетками?
- Да, сэр.
- И было ли найдено в этих двадцати контейнерах хотя бы одно вещественное доказательство причастности моих клиентов к нападению?
- Нет, сэр.
- И тем не менее уже к полудню следующего дня вы занялись активными поисками мистера Прайса и мистера Корниша с целью их ареста. На каком таком основании, позвольте узнать?
- Потому что между одиннадцатью и двенадцатью этого дня на руках у меня были позитивные результаты двух опознаний.
- По фотографиям из вашего архива?
- Да, сэр.
- И опознал их не кто иной, как владелец местного магазина, мистер Виджей Патель?
- Да, сэр.
- Скажите, инспектор, сколько именно снимков просмотрел мистер Патель?

Джек Бернс сверился со своими записями.

- Семьдесят семь.
- Почему именно семьдесят семь?
- Потому что на двадцать восьмой фотографии он со всей определенностью опознал Марка Прайса, а на семьдесят седьмой - Гарри Корниша.
- Вы что же, хотите тем самым сказать, что в этом северо-восточном районе Лондона на заметке у полиции находилось ровно семьдесят семь молодых белых мужчин?
- Нет, сэр.
- Тогда, наверное, гораздо больше?
- Да, сэр.
- Сколько же снимков из архива было в то утро в вашем распоряжении, мистер Бернс?
- Около четырех сотен.
- Около четырехсот. И тем не менее, вы остановились на семьдесят седьмом снимке.
- Но свидетель был совершенно уверен, что это они.
- И мистеру Пателю не была предоставлена возможность увидеть остальные триста двадцать три снимка?

Долгая пауза.

- Нет, сэр.
- Детектив инспектор Бернс, мой клиент, мистер Прайс, довольно плотный белый мужчина лет примерно двадцати пяти, с выбритой головой. Вы что же, хотите сказать суду, что в вашей картотеке, где около четырехсот снимков, не могло оказаться еще одного похожего на него мужчины?
- Нет, я не могу этого сказать.
- А я, в свою очередь, могу предположить, что таких снимков наберется с десяток. Сегодня на улицах полным-полно круглолицых молодых людей, которые бреют голову наголо. Они практически неразличимы, все на одно лицо. И, однако же, мистеру Пателю не была представлена возможность хотя бы одним глазком взглянуть на похожее лицо среди этих самых четырехсот снимков?

Молчание.

- Вы должны ответить, мистер Бернс,- осторожно подсказал судья.
- Нет, сэр, не была.
- И среди оставшихся снимков могло оказаться еще одно лицо, похожее на мистера Прайса. Но у мистера Пателя не было возможности сравнить, вернуться к первому снимку, как следует разглядеть их, сопоставить, прежде чем сделать окончательный выбор?
- Может быть, и так, сэр.
- Благодарю вас, мистер Бернс. Вопросов больше нет.

Положение становилось угрожающим. Упоминание о круглолицых молодых людях с бритой наголо головой, которые "все на одно лицо", озадачило мистера Стейна. Он тоже смотрел телевизор и представлял, как выглядят в массе своей бесчинствующие фанаты.

Мистер Карл Бейтмен был сух и лаконичен в своих показаниях. Просто описал, как мужчину в бессознательном состоянии привезли в Лондонский королевский госпиталь, как его осматривали и какие анализы проводили перед тем, как отправить в отделение нейрохирургии. Тем не менее, едва он умолк, Вэнситарт снова поднялся со своего места:
- Хотелось бы услышать одно маленькое уточнение, мистер Бейтмен. Вы осматривали правую руку пациента?

Бейтмен растерянно хмурился.
- Да, осматривал.
- Во время поступления или позже?
- Позже.
- Очевидно, по чьей-то просьбе?
- Да.
- Чьей именно, позвольте узнать?
- Детектива инспектора Бернса.
- И, по всей видимости, мистер Бернс просил вас проверить, не повреждены ли у больного костяшки пальцев правой руки, так?
- Да, сэр.
- И были ли выявлены повреждения такого рода?
- Нет.
- Скажите, как долго вы работаете в отделении срочной помощи?
- Десять лет.
- Так что врач вы, без сомнения, очень опытный. И вам наверняка доводилось видеть следы самых жестоких побоев, нанесенных кулаком по лицу, а также повреждений, которые остаются при этом на костяшках пальцев?
- Да уж, доводилось.
- И когда человек наносит удар кулаком с такой силой, что разбивает обидчику нос, ломает его в двух местах, пусть даже нос этот принадлежит человеку более крупному и сильному, скажите, должны остаться на костяшках пальцев следы?
- Думаю, да.
- И каков же процент возникновения такого рода повреждений? Примерно восемьдесят из ста, да?
- Примерно так.
- Повреждения кожи, синяки на пястных костях? Ведь они такие тонкие и хрупкие, эти пястные косточки?
- Да, скорее всего, синяки на пястных костях.
- Примерно, как бывает у боксеров, да?
- Да.
- Но ничего подобного на пальцах правой руки этого трагически погибшего человека вы не обнаружили?
- Нет.
- Благодарю вас, мистер Бейтмен.

Откуда Карлу Бейтмену было знать, что хромой мужчина нанес Прайсу по лицу куда более искусный и опасный удар. И бил при этом вовсе не крепко сжатым кулаком и наотмашь. Он ударил его нижней изогнутой частью ладони, рука его взлетела от пояса, и удар пришелся по носу снизу вверх. И не обладай Прайс поистине бычьим телосложением и силой, не будь он закален в уличных драках, хромой наверняка сбил бы его с ног, и тот мог даже потерять сознание.

Затем показания начал давать нейрохирург Пол Уиллис, но никаких вопросов к нему у Вэнситарта не возникло. Чего нельзя было сказать о докторе Мелроузе из больницы на Сент-Эннз Роуд.

- Скажите мне, доктор Мелроуз, когда вы осматривали нос мистера Прайса в прошлый вторник, где-то между пятью и пятью тридцатью вечера, кровь в ноздрях у него была?
- Да, разумеется.
- Свернувшаяся или жидкая?
- И та, и другая. У края ноздрей сгустки свернувшейся крови, ну а внутри жидкая, еще не успевшая свернуться.
- Ну а затем вы обнаружили два перелома кости и смещение хрящевых тканей?
- Да.
- Ну и постарались вернуть хрящи на место и вправить кости, придав тем самым носу прежнюю форму, а затем наложили повязку, чтоб заживление шло своим естественным путем, так?
- Да, именно так.
- Ну а если б, допустим, пострадавший проявил легкомыслие и не сразу обратился бы в больницу, а пытался бы самостоятельно и не взирая на боль вправить сломанные кости, это б вызвало новое кровотечение?
- Да, разумеется.
- Не могли бы вы сказать, сколько примерно времени прошло с момента получения вашим пациентом этой травмы и его обращением в больницу?
- Несколько часов, это точно.
- Нельзя ли поконкретней? Через сколько именно часов? Три? Десять? Больше?
- Сложно сказать. Нельзя определить с такой степенью точности.
- Тогда позвольте выдвинуть одно предположение. Молодой человек выходит в понедельник вечером прогуляться, напивается в пабе и по пути домой решает помочиться в придорожную канаву. Но тут он спотыкается о неровный бордюрный камень, падает лицом вперед и ударяется носом об откидной борт припаркованного у обочины грузовика. Может это вызвать увиденные вами повреждения?
- Теоретически это возможно.
- Так да или нет, доктор Мелроуз? Возможно?
- Да.
- Благодарю вас, доктор. Вопросов больше нет.

На самом деле Вэнситарт говорил с Джонатаном Стейном особым, закодированным языком, но смысл сказанного был судье вполне ясен и очевиден. А говорил он ему следующее: вот что произошло с моим клиентом, и если он будет придерживаться этих своих показаний, сами понимаете, никакому обвинению их не опровергнуть.

Сидевший в заднем ряду Джек Бернс отчаянно чертыхался про себя. Почему этот Мелроуз не мог со всей определенностью заявить, что со времени получения его пациентом травмы прошло никак не более четырех часов? Неужели это так трудно определить? Черт бы побрал этих честных, скрупулезных врачишек!

Мистер Пол Финч возглавлял лабораторию судебно-медицинской экспертизы. Полицейского чина не имел, но наряду с другими гражданскими специалистами и учеными работал по контракту на полицию вот уже много лет.

- Вам в лабораторию поступило довольно большое количество предметов туалета, проще говоря, одежды, взятой из квартиры, где проживали обвиняемые?- спросил его Вэнситарт.
- Да.
- И вы просматривали каждый шовчик на вещах, которые были на жертве в день нападения?
- Да.
- И с помощью последних достижений науки и техники осматривали эти вещи на предмет обнаружения микроскопических волокон, которые могли попасть с одежды обвиняемых на вещи пострадавшего и наоборот?
- Да.
- Удалось ли обнаружить хоть какие-то следы?
- Нет.
- Вы также обследовали футболку в пятнах засохшей крови?
- Да.
- И получили для сравнения пробу крови моего клиента мистера Прайса?
- Да.
- И кровь совпадала?
- Да.
- Удалось ли обнаружить на футболке следы чьей-то другой крови?
- Нет.
- Вы получили образчики крови, взятой с тротуара на Пэредайз Уэй или же с каких-либо прилегающих улиц в районе Мидоудин Гроув?
- Нет.
- Вы получили образчики крови, взятой рядом или из-под грузовика, припаркованного на Фарроу Роуд?
- На Фарроу Роуд? Нет.
- Так я и думал. Вопросов больше нет.

Мистер Гамильтон с присущей ему веселой самоуверенностью зачитал заключение о смерти. Причиной смерти, заявил он, были серьезные повреждения ствола головного мозга, вызванные путем нанесения многочисленных и сильных ударов по черепной коробке, по всей видимости, носком тяжелого ботинка.

- Скажите,- спросил его Джеймс Вэнситарт,- вы при вскрытии обследовали каждый дюйм тела жертвы?
- Разумеется.
- В том числе и правую руку?

Мистер Гамильтон зашелестел бумажками.

- О правой руке тут ничего не сказано.
- Наверное, просто потому, что на ней не было повреждений?
- Да, это единственное объяснение.
- Благодарю вас, мистер Гамильтон.

В отличие от выступавших до него профессионалов мистер Уиттейкер, хозяин наблюдательной собаки, слегка нервничал и резко выделялся среди остальных присутствующих в зале своим нарядом. На нем был блейзер с нашивками Королевского артиллерийского полка. Он имел полное право носить такие нашивки - во время Второй мировой войны мистер Уиттейкер был артиллеристом.

В клубе "За шестьдесят", который он посещал, все были приятно удивлены и взволнованы, узнав, что он будет выступать свидетелем по делу об убийстве. А вконец растерявшийся, но благодарный пес Митч был в совершенном смятении от свалившихся на него ласк, похвал и угощений.

Направляемый и поощряемый мисс Сандаран, он рассказал, как вывел Митча на обычную утреннюю прогулку, но тут вдруг начался дождь, и он, заторопившись домой, решил сократить путь и пройти через свалку, куда проник через известную ему лазейку в изгороди. Он объяснил, что Митч бежал без поводка, а потом вдруг метнулся куда-то и принес в зубах хозяину какой-то предмет. Это был бумажник. И вот, вспомнив об обращении в пятничном выпуске газеты, он принес этот самый бумажник в участок на Доувер-стрит.

Не успел он закончить свое повествование, как поднялся высокий мужчина в дорогом костюме. Мистер Уиттейкер знал таких типчиков, как облупленных. Сосут из клиентов деньги, защищают всякую шваль. Да в старые добрые времена его бы просто повесили на фонарном столбе, и все бы только радовались. Мужчина был его врагом. Но враг этот улыбался ему так мило и дружелюбно.

- Раннее летнее утро, нет лучше времени для прогулок, верно? Прохладно, тихо, народу почти ни души?
- Да. Поэтому мне и нравится гулять с Митчем по утрам.
- Знаете, мне тоже. Я часто вывожу на раннюю прогулку своего Джека Рассела.

Он снова улыбнулся - сплошное дружелюбие и обаяние. Вроде бы и неплохой парень, этот блондин.

- Так, стало быть, вы шли через свалку, и ваш Митч бегал без поводка?
- Да.
- А потом вдруг подбежал к вам, и вы заметили у него в пасти какой-то предмет?
- Да.
- А вы видели, где именно он его нашел?
- Нет, точно не скажу.
- Но мог найти его, скажем, в десяти ярдах от изгороди?
- Помню, что отошел от нее ярдов на двадцать. А Митч подбежал ко мне сзади.
- Так, стало быть, он мог найти бумажник в десяти ярдах от изгороди?
- Ну, думаю, да.
- Благодарю вас, мистер Уиттейкер.

Пожилой мужчина растерялся. Секретарь делал ему знаки покинуть место для дачи свидетельских показаний. Что все это означает? В конце концов, мистера Уиттейкера проводили в зал, и он нашел свободное место в ряду возле прохода.

Работа с отпечатками пальцев - еще одна серьезная дисциплина, и для этой цели городская полиция также привлекает ученых-контрактников. Одним из таких ученых являлся мистер Клайв Адамс.

Он описал поступивший в его распоряжение бумажник и три набора отпечатков, которые на нем обнаружил. Затем исключил те, что принадлежали мистеру Уиттейкеру, нашедшему этот бумажник, а также отпечатки владельца, ныне покойного. Сравнение выявило, что оставшийся третий набор отпечатков принадлежал Гарри Прайсу. Мистер Вэнситарт поднялся.

- Были ли какие-либо из этих отпечатков смазаны?
- Несколько.
- А почему иногда отпечатки получаются смазанными, мистер Адамс?
- Ну, в том случае, если один отпечаток накладывается на другой и тогда не может служить доказательством. Или если потереть место с отпечатком о какую-то другую поверхность.
- К примеру, о подкладку кармана?
- Да.
- И какие же отпечатки были самыми четкими?
- Отпечатки мистера Уиттейкера и мистера Корниша.
- И находились они на внешней стороне бумажника?
- Да. Но еще два отпечатка Корниша найдены внутри, на внутренних поверхностях.
- В таком случае очевидно, что отпечатки мистера Уиттейкера остались на пластиковой поверхности, когда он держал бумажник в руке, и не были затем смазаны, поскольку он этот бумажник в карман не клал?
- Получается, что так.
- А отпечатки Корниша тоже остались на поверхности и тоже не были смазаны, поскольку и он, видимо, не клал этот бумажник в карман?
- Видимо, да.
- Представьте себе сцену. Человек, совершивший ограбление, убегает с места преступления. Открывает бумажник, выуживает оттуда все содержимое, затем сует бумажник в задний карман брюк. Останутся ли в таком случае на поверхности бумажника четкие его отпечатки?
- Могут остаться.
- Но если брюки эти сшиты из джинсовой ткани, и эти джинсы плотно его облегают, и он к тому же еще бежит и пробегает, скажем, с полмили?
- Ну тогда отпечатки могут оказаться несколько смазанными.
- Итак, наш беглец пробегает полмили, затем вытаскивает бумажник из заднего кармана с помощью указательного и большого пальцев с целью выбросить его... Могут ли в таком случае оказаться на бумажнике отпечатки именно этих пальцев, которые вы и обнаружили?
- Да.
- А тут появляется мистер Уиттейкер, берет этот самый бумажник, оставляет на пластиковой поверхности свои отпечатки. Скажите, разве в таком случае первые отпечатки не могут оказаться смазанными?
- Полагаю, что могут.
- В вашем заключении сказано, что на поверхности бумажника обнаружены смазанные отпечатки, как бы перекрытые более свежими отпечатками другой руки.
- Да, это так. И "нижние" не поддаются точной идентификации. Они могут принадлежать как владельцу, так и мистеру Корнишу.

Сидевший в заднем ряду Джек Бернс почувствовал, как у него тоскливо заныло в желудке. Мисс Вэрити Армитадж. Она поднимала упавший на пол цветочного магазина бумажник.

- Мистер Адамс, бумажник отобрали у покойного две недели тому назад, во вторник, около двух часов дня. В среду, примерно в это же время или чуть позже, мистера Корниша арестовала полиция. Так что он должен был оставить отпечатки на этом бумажнике за предшествующие двадцать четыре часа, вы согласны?
- Согласен.
- Но бумажник был найден только в субботу утром. Стало быть, провалялся в траве примерно от четырех с половиной до пяти с половиной суток. А отпечатки оказались вполне отчетливыми.
- Ну водой их, во всяком случае, не повредило, сэр. В сухих нормальных условиях это вполне возможно.
- В таком случае можете ли вы со всей определенностью и ответственностью утверждать, что мистер Корниш оставил отпечатки на этом бумажнике во вторник днем или в среду утром?
- Нет, сэр.
- Так вот. В среду утром двое молодых людей шли себе по улице под названием Мандела Роуд и вдруг увидели: лежит в канаве бумажник. Движимый вполне естественным любопытством, один из них нагибается и подбирает его. Открывает посмотреть, нет ли чего там внутри. Но бумажник пуст, ни денег, ни документов. Да и сам по себе никакой ценности не представляет. И тогда он размахивается и забрасывает его за сетчатую металлическую изгородь, отделяющую Мандела Роуд от свалки. И бумажник этот приземляется ярдах в десяти от изгороди. И лежит себе в высокой траве до тех пор, пока его в субботу не находит собака. Это возможно?
- Трудно сказать, сэр.
- Так да или нет, мистер Адамс? Соответствуют ли исследованные вами отпечатки такой ситуации?
- Да.

Еще одно тайное послание судье Джонатану Стейну. Вот что будет утверждать Гарри Корниш в своих показаниях, вот полное и подробное объяснение появления его отпечатков на бумажнике. Мистер Джонатан Стейн задумчиво смотрит на Вэнситарта и время от времени что-то записывает.

Остался мистер Виджей Патель. Его свидетельские показания и результаты двух опознаний выглядят непоколебимыми. Мисс Сандаран поэтапно проработала и обговорила с ним каждую деталь. Бернс заметно расслабился. Сейчас он возьмет реванш. Вэнситарт поднялся со своего места:
- Мистер Патель, вы человек, несомненно, честный.
- Надеюсь, что да, сэр.
- Человек, который при малейшем сомнении, что может ошибиться, не станет проявлять самонадеянности и отрицать саму возможность такой ошибки?
- Надеюсь, что нет.
- В своих показаниях вы утверждаете, что видели мистера Прайса со всей отчетливостью, поскольку он стоял лицом к вам, так?
- Да. Я видел его из витрины магазина. Он находился справа, повернув лицо так, что я видел его в три четверти оборота.
- Но ведь он в этот момент смотрел также на жертву. Стало быть, жертва, этот хромой мужчина, стоял, отвернувшись от вас. И именно поэтому вы впоследствии не могли описать его лица.
- Да.
- А второй грабитель, мистер Корниш, согласно вашим же утверждениям, находился у жертвы за спиной. Тоже отвернувшись от вас, так?
- Ну, в общем, да.
- Тогда как же в таком случае вам удалось разглядеть его лицо?
Мистер Патель занервничал:
- Ну, в таком случае, наверное, тогда я его толком не рассмотрел. Разглядел лишь, когда они начали кружить вокруг этого несчастного, пинать его ногами.
- Скажите, мистер Патель, куда бы вы смотрели, если б сами пинали ногами лежащего на земле человека?
- Ну, на этого человека.
- Это, надо понимать, вниз, на землю, так?
- Да.
- Могу ли я с разрешения суда попросить мистера Корниша встать?

Гарри Корниш поднялся вместе с тюремным офицером-охранником, к которому был прикован наручниками. Судья Стейн взирал на эту сцену с недоумением, а Вэнситарт неумолимо гнул свое:
- Мистер Корниш, посмотрите, пожалуйста, вниз. Представьте, что вы разглядываете лежащий у ваших ног предмет.
Корниш повиновался. Длинные жирные патлы свалились на лоб и закрыли лицо. В зале повисло напряженное молчание.
- Можете сесть, мистер Корниш,- сказал Вэнситарт. А затем вновь обратился к хозяину магазина:
- Насколько я понимаю, мистер Патель, вы в тот момент видели худощавого мужчину с узким лицом и длинными волосами и видели его с расстояния в тридцать ярдов. На следующий день, когда вам показали снимок худого узколицего мужчины с волосами до плеч, вы решили, что это тот самый человек. Могло так случиться или нет?
- Наверное,- пробормотал Виджей Патель.

Бернс напрасно пытался встретиться с ним взглядом. Тот отводил глаза. "На него надавили,- с отчаянием подумал Бернс.- Кто-то позвонил среди ночи, тихий, но убедительный голос в трубке, упомянул о его жене и дочери. О господи, только не это!"

- Теперь что касается мистера Прайса. Вы когда-нибудь посещали матчи с участием "Арсенала" в Хайбери, мистер Патель?
- Нет, сэр.
- Вы утверждаете, что в тот ужасный день выглянули из витрины и увидели на противоположной стороне улицы плотного молодого человека с наголо стриженной головой, так?
- Да.
- Но если б вы хоть раз посетили Хайбери в день матча, то увидели бы там сотни молодых людей, подходящих под это описание. А если б хоть раз внимательно всмотрелись через ветровые стекла белых фургонов, что разъезжают по улицам северного Лондона каждый день, то в пятидесяти случаях из ста увидели бы за рулем с целую сотню в точности таких же молодых людей. И знаете, как обычно одеты эти ребята, мистер Патель? Синие джинсы, как правило, грязноватые, широкие кожаные ремни и не слишком чистые футболки. Почти что униформа. Вам доводилось видеть похожих людей прежде?
- Да.
- На всех улицах Лондона?
- Да.
- А также на экране телевизора, когда мы все со стыдом становимся свидетелями зрелища, как какая-нибудь иностранная полиция пытается справиться с распоясавшимися английскими болельщиками?
- Да.
- Мистер Патель, жертва никак не могла нанести нападавшему удар такой силы, как вы описываете. Тогда бы костяшки пальцев правой руки были бы разбиты в кровь, или на них остались бы синяки. Вы видели, как он приподнял правую руку и взмахнул ею. Но вам не приходило в голову, что сделал он это просто с целью отвести от себя удар? Могло так случиться или нет?
- Да, думаю, что могло.
- Но если вы могли ошибиться в этом, то, наверное, ошибаетесь и в другом. И не разглядели как следует лица человека с расстояния тридцати ярдов?

Бернс обхватил голову руками. Тот, кто обрабатывал и запугивал Пателя, знал свое дело. И Патель не забрал свои показания, не стал отказываться от сотрудничества с полицией лишь потому, что его могли обвинить в злонамеренном оговоре. Просто заменил "абсолютно" на "вероятно", "определенно" - на "может быть". Но "может быть" недостаточно для того, чтоб суд вынес обвинительный приговор.

Когда презренный мистер Патель покинул трибуну свидетеля, мисс Сандаран сказала судье Стейну:
- Это дело подлежит рассмотрению в высшей инстанции. И мы собираемся передать его в коронный суд с формулировкой "обвинение в убийстве".

Судья приподнял бровь и взглянул на мистера Вэнситарта. Оба понимали, что за этим последует. Тишина стояла - можно было слышать, как пролетит муха.

- Ваша честь, мы с вами, как никто другой, понимаем, в чем состоит дух и буква закона. Вы не имеете на данный момент достаточно свидетельств, руководствуясь которыми...- Тут Вэнситарт выдержал долгую и эффектную паузу, как бы желая особо подчеркнуть маловероятность следующего своего высказывания:
- Мало-мальски разумное жюри присяжных вынесет обвинительный приговор.
- Вы не совсем правы, сэр. В распоряжении обвинения три веских доказательства. Это свидетельства мистера Пателя, сломанный нос и бумажник. Мистер Патель, совершенно очевидно, честнейший и порядочнейший человек, пришел к заключению, что мог указать на двух похожих людей. Но указал именно на наших обвиняемых, выделил их из всех, кого мог в тот день видеть на улице, и это не случайность.
- Однако остаются еще сломанный нос мистера Прайса и отпечатки мистера Корниша на пустом выброшенном бумажнике. И ваше присутствие, сэр, вовсе не означает, что все сказанное здесь сегодня не повторится на суде высшей инстанции в другое время и в другом месте. Кроме того, вы не можете доподлинно знать, какую линию выберет там защита. Но вы, опираясь на свой огромный опыт, должны понимать, что голословные утверждения относительно носа и бумажника будут подвергнуты сильному сомнению и в конце концов опровергнуты.
- Да, объяснения по поводу сломанного носа и бумажника абсолютно логичны. Думаю, мы оба понимаем, что жюри присяжных не может вынести обвинительный приговор. Вынужден объявить о прекращении дела.

"Да,- подумал про себя Джонатан Стейн,- жюри увидит твоих принарядившихся и чистеньких клиентов, в белых рубашках, пиджаках и галстуках; жюри никогда не увидит досье о похождениях этих ублюдков и убийц. Тебе, безусловно, удастся добиться их оправдания, и время, и государственные деньги будут выброшены на ветер".

- Я, хоть и с огромной неохотой, но вынужден согласиться с мистером Вэнситартом. Дело закрыто. Освободить обвиняемых из-под стражи.
- Всем встать!- прокричал клерк, но с некоторым опозданием, потому как большинство присутствующих в зале уже дружно устремились к дверям.

Корниш с Прайсом, освобожденные от наручников, тянулись через перегородку пожать руку Вэнситарту. Но тот, увернувшись от этих рукопожатий, быстро вышел в коридор.
***

Чтоб спуститься на нижний этаж, нужно время - лифты в этом здании вечно перегружены. По чистой случайности Джек Бернс оказался внизу первым и стоял в холле, мрачный и разозленный сверх всякой меры.

Прайс и Корниш, отныне свободные граждане, чертыхаясь, скаля зубы и одаривая друг друга дружескими пинками, выкатились из лифта в холл. Бернс не сводил с них глаз. Их разделяло ярдов двадцать.

Не сговариваясь, оба бандита подняли полусогнутые средние пальцы и показали детективу неприличный жест.

- Ну что, слопал, тварь?- взвизгнул Прайс.

И оба они выкатились на Хайбери Роуд и отправились в свою берлогу.
***

...

- Неприятно,- произнес чей-то тихий голос у него за спиной. Бернс обернулся. Одним взглядом вобрал гладкие светлые волосы, насмешливые голубые глаза, вальяжную, самоуверенную манеру держаться и почувствовал, как его захлестывает волна ненависти к Вэнситарту и всем ему подобным.
- Полагаю, вы гордитесь собой, Вэнситарт. Они убили ни в чем не повинного старого человека, убили, не моргнув глазом. И теперь благодаря вам снова на свободе. До следующего раза.- Гнев так и кипел в нем,- Господи, неужели вы мало зарабатываете, защищая разных там богатеев со Стрэнда? Зачем вам понадобилось соваться сюда и за какую-то мизерную, чисто символическую плату добиваться освобождения этих животных?

В голубых глазах Вэнситарта светилась не насмешка, нет. Скорее, сострадание. А потом он сделал нечто очень странное. Наклонился и шепнул на ухо Бернсу несколько слов. Детектив уловил запах дорогих, но ненавязчивых мужских духов.

- Пусть не покажется вам странным, мистер Бернс,- прошептал он.- Но это имеет прямое отношение к торжеству правосудия.

А затем развернулся и вышел через вращающиеся двери. К обочине тротуара тут же подкатил "Бентли" с водителем за рулем. Вэнситарт бросил кейс на заднее сиденье и устроился рядом. "Бентли" моментально набрал скорость и скрылся из вида.

- К торжеству моей задницы,- проворчал вслед ему Бернс.

Было время ленча. До участка мили две, и он решил пройтись пешком. Но не одолел и половины пути, как запищал пейджер. Его просили срочно позвонить в дежурную часть. Он взял мобильник, набрал номер. Ответил дежурный офицер:
- Тут пришел какой-то старикан, спрашивает вас. Говорит, что знал покойного.

Старик оказался пенсионером и типичным лондонцем с головы до пят. Бернс нашел его в комнате для допросов, посетитель сидел и тихонько покуривал сигаретку прямо под табличкой с надписью "Не курить". Старик сразу понравился Бернсу. Звали его Альберт Кларк, "но все зовут меня просто Нобби".

И вот Бернс и Нобби Кларк уселись друг против друга за стол. Детектив придвинул к себе блокнот.

- Назовите ваше полное имя и адрес.

И принялся записывать, но, когда дело дошло до района, где проживал Нобби, остановился.

- Уиллесден? Но это же страшно далеко отсюда.
- Я знаю, где это,- ответил пенсионер.- Там живу.
- А покойный?
- Ясное дело, тоже. Где ж еще мы могли познакомиться?

Он принадлежал к тем кокни, которые предпочитают превращать любое утверждение в вопрос.

- И вы проделали весь этот путь, чтоб рассказать мне о нем?
- А как же иначе, раз он помер и все такое прочее,- сказал Нобби.- Вы взяли этих ублюдков, которые это над ним сотворили. Прищучьте этих гадов.
- Взять-то я взял,- побормотал Бернс.- А вот суд их отпустил.

Кларк был в шоке. Бернс нашел в ящике письменного стола пепельницу, и старик загасил окурок.

- Но это ж ни в какие ворота не лезет! Не понимаю, куда катится эта чертова страна!
- Не вы один этого не понимаете. Ладно, давайте лучше о покойном. Его имя?
- Питер.

Бернс записал.

- Питер, а дальше?...
- Не знаю. Никогда не спрашивал.

Бернс начал медленно и про себя считать до десяти.

- У нас есть версия, что он проделал весь этот долгий путь в тот день, чтоб возложить цветы на могилу на местном кладбище. Там похоронена его мать?
- Нет. Родителей у него не было. Сирота, потерял их еще ребенком. Рос в сиротском приюте Барнардос. Там, наверное, лежит его тетя Мей. Была ему вроде приемной матери.

Бернс представил себе маленького мальчика, растерянного, оглушенного свалившимся на него непомерным горем, и добрую женщину, пытавшуюся собрать воедино его разбитую на мелкие кусочки жизнь. Через двадцать лет после смерти этой женщины он продолжал посещать ее могилу. Приносил цветы в день ее рождения. Восемнадцать дней тому назад этот поступок стоил ему жизни.

- И где же вы познакомились с Питером?
- В клубе.
- Клубе?
- В районном отделении МСО. Просиживали там в очередях бок о бок целыми неделями. Инвалидам там выделяют кресла. Мне полагалось, поскольку у меня артрит. А ему - из-за больной ноги.

Бернс представил, как два старика сидят в коридоре министерства социального обеспечения, ждут, когда наконец подойдет их очередь.

- Так вы сидели там, ждали и разговаривали, да?
- Ага. Чесали языками от нечего делать.
- Но вы так и не спросили его фамилию?
- Нет. А он и моей не спрашивал. На кой это нам?
- И наверное, там же вам начисляли пенсию? За что?
- По инвалидности. Ему полагалось тридцать процентов прибавки.
- Из-за ноги, да? А он когда-нибудь рассказывал, как получил эту травму?
- Конечно! Он служил в армии. В парашютно-десантных войсках. Совершал ночной прыжок. И тут его понесло ветром и шмяк о скалу! Этот чертов парашют протащил его по камням с полмили! Ну и когда товарищи подоспели на помощь, нога была раздроблена всмятку.
- Он был безработным?

Лицо Нобби Кларка изобразило крайнее презрение.

- Питер? Да ни в жизнь! Он бы задарма и пенни не взял. Работал ночным сторожем.

Ну конечно. Жил один, работал в полном одиночестве. Наверное, поэтому его никто и не искал. А компания, где он служил ночным сторожем, наверняка закрылась в августе на каникулы. Август, чертов август!..

- Как вы узнали, что он погиб?
- В газете. Напечатано было, в "Ивнинг стандард".
- Но это было девять дней тому назад. Чего вы ждали, почему не пришли сразу?
- Август. Всегда еду в августе к дочери, на остров Уайт, погостить недельку-другую. Только вчера вечером вернулся. Приятно было вернуться в городской смог. Там вечно этот ветер с моря. Едва не помер, прямо обдышался этим морским воздухом.

Он кашлянул и закурил снова.

- И где же вы наткнулись на газету почти десятидневной давности?
- Картошка.
- Не понял?
- Картошка,- терпеливо повторил Нобби Кларк.
- Я знаю, что такое картошка, Нобби. Но какое отношение имеет это к умершему человеку?

Вместо ответа Нобби Кларк полез в карман пиджака и извлек оттуда измятый и изорванный газетный листок. Это была первая страница "Ивнинг стандард" девятидневной давности.

- Сегодня утром спустился вниз, к зеленщику, купить на обед картошки. Ну он свесил и завернул в кулек. Дома разворачиваю - а там Питер, смотрит на меня.

Какой-то старомодный зеленщик. Заворачивает картошку в газету. С первой ее страницы, перепачканной в земле, смотрел хромой мужчина. На обратной странице был напечатан весь остальной материал и содержалась убедительная просьба всем, кто узнал этого мужчину, обращаться к детективу инспектору Бернсу из участка на Доувер-стрит.

- Ну и я прямиком потопал к вам.
- Вас подвезти домой, Нобби?

Старик просиял.

- Лет сорок как не ездил в полицейской машине. Мы в молодые годы,- добавил он,- тоже были те еще фрукты!

Бернс вызвал Люка Скиннера, велел ему принести одинокий ключ на ленточке, изъятый из кармана покойного, и подогнать машину к дверям участка.

Они высадили Нобби Кларка возле его дома, предварительно узнав у него, где находится местный отдел соцобеспечения, и поехали туда. Едва успели, контора уже закрывалась, ее служащие собирались домой. Бернс помахал своим удостоверением и попросил проводить его к начальнику.

- Я разыскиваю человека. Имя Питер, фамилия неизвестна. Среднего роста, нормального телосложения, волосы седые, возраст от пятидесяти до пятидесяти пяти. Сильно хромал, получал тридцатипроцентную надбавку к пенсии по инвалидности. Сидел у вас в коридоре...- Он огляделся. У стены выстроились в ряд несколько стульев.- Где-то здесь, рядом с Нобби Кларком. Есть идеи, кто бы это мог быть?

Работники системы соцобеспечения, как правило, народ не слишком наблюдательный и не болтливый. Сидят себе по своим каморкам, отделенные от посетителей решетками и перегородками. И все же нашлась одна женщина. Сказала, что вроде бы помнит такого человека. Питер Бенсон?...

Всю остальную работу сделал компьютер. Начальник нашел файл на Питера Бенсона. Фотография старенькая, размером с паспортную, но ее оказалось достаточно.

- Адрес?- спросил Бернс, и Люк Скиннер записал адрес.
- Он уже недели три как не заходил,- сказал служащий.- Небось уехал куда-нибудь отдохнуть.
- Нет. Он умер,- сказал Бернс.- Так что можете закрыть его файл. Он больше не придет.
- Вы уверены?- спросил начальник, явно обеспокоенный этим вторжением и новостями.- Нам нужно официальное подтверждение. Никто нас об этом не информировал.
- Ну сам он сделать этого никак не мог,- ответил Бернс.- Сколь ни покажется это невежливым с его стороны.

Детективы определили улицу по лондонскому справочнику "A-Z", нашли ее и опросили нескольких соседей. Еще один серый блочный дом, маленькая однокомнатная квартира на четвертом этаже. Подниматься пришлось пешком, лифт был сломан. Они отперли дверь и вошли.

Обстановка бедная, даже убогая, но аккуратная. За три недели все пропылилось, на подоконнике валялось несколько мертвых мух, но испорченной или прокисшей еды не оказалось. Тарелки и чашки были вымыты и лежали в сушилке у раковины.

В ящике тумбочки, что у кровати, лежали армейские сувениры и пять медалей. Одна из них - "Военная медаль", ею награждались солдаты за храбрость в бою. На полках книги, по большей части затрепанные дешевые издания в бумажных обложках, и несколько альбомов по искусству с цветными репродукциями. Бернс остановился возле висевшего на стене снимка в рамочке.

На нем красовались четыре молодых человека. Все они дружно глядели в камеру и улыбались. На заднем плане вырисовывалась пустыня, был виден край старинного каменного форта. Под снимком была подпись: "Мирбат, 1972".

- Что за Мирбат такой?- спросил подошедший к Бернсу Люк Скиннер.
- Так называется одно место. Маленькая деревня в восточной провинции Омана, на самом краю Саудовского полуострова.

На молодых людях была камуфляжная форма. На голове одного из них красовалась повязка из клетчатой ткани, вроде тех, что носят арабы. Она удерживалась на голове с помощью двух колец с продетым в них черным шнурком. Остальные трое были в беретах песочного цвета с блестящими значками в центре. Бернс знал, что если б под рукой у него было увеличительное стекло, он бы разглядел на эмблеме кинжал с крыльями, три буквы наверху и три коротких слова внизу.

- Откуда ты знаешь?- спросил Скиннер.
- Как-то в Девон приехала королева. Нас поставили охранять Ее Величество. И придали нам в помощь двух ребят из того полка. Ну сам знаешь, что такое служба телохранителя: проводишь время в сплошном ожидании. Ну и эти ребята ударились в воспоминания. И рассказали нам о Мирбате.
- Что там произошло?
- Сражение. Битва. Шла война. Тайная война. Террористы, коммунисты из Йемена, перешли границу и угрожали свергнуть султана. Наши вмешались, послали туда ребят из спецназа. И вот однажды гарнизон в деревне Мирбат, где они стояли, атаковали триста или четыреста террористов. А наших была какая-то горстка. Человек десять из отряда да еще небольшая группа из местных.
- И кто же победил?

Бернс ткнул в фотографию пальцем.

- Они. Потеряли двух своих и задали этим собакам перцу. Перебили человек сто, потом те дрогнули и побежали.

Трое из мужчин на снимке стояли, четвертый опустился на одно колено. Двадцать четыре года тому назад, в забытой богом деревне в пустыне. Стоявший на одном колене парень был солдатом парашютно-десантных войск, за спиной у него улыбались сержант, капрал и молодой офицер.

Скиннер подался вперед и указал на солдата.

- Это он. Питер Бенсон. Вот бедняга! Пройти через весь этот ад и кончить свои дни на тротуаре в Эдмонтоне от рук каких-то подонков!

Бернс тоже узнал солдата. Но внимание его привлекал офицер. Из-под берета выбиваются прямые белокурые волосы, надменные голубые глаза сощурены от солнца. Этот молодой офицер вернулся домой, уволился из армии, закончил юридический колледж и четверть века спустя стал одним из самых знаменитых адвокатов в стране. Скиннер тоже узнал его, тихонько присвистнул от изумления у самого уха Бернса.

- Нет, это просто в голове не укладывается!- воскликнул он.- Они забили до смерти его товарища, а он просто из шкуры вон лез, чтоб их отпустили!

Казалось, Бернс слышит тихий и вкрадчивый голос с красивыми модуляциями, нашептывающий ему на ухо... "Пусть не покажется вам странным, мистер Бернс..."

Глядя на лица четырех молодых воинов, Джек Бернс вдруг с запозданием понял, что, говоря о торжестве правосудия, этот самоуверенный адвокат имел в виду вовсе не суд в Олд Бейли, но торжество правосудия по Ветхому Завету.

- А знаешь, приятель,- сказал ему Люк Скиннер,- представляешь, что было бы, если бы Прайс с Корнишем вышли на улицу и повстречались там с этим сержантом и этим капралом?
- Ой, лучше не спрашивай!..
***

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ - ЧЕТВЕРГ
Похороны состоялись на кладбище для ветеранов, расположенном неподалеку от базы Специального военно-воздушного полка. Тело старого солдата было предано земле. Играл оркестр, прогремели залпы прощального салюта. Народу на похоронах было немного, человек двенадцать, и среди них - знаменитый барристер.

Тем же вечером из озера близ Уэнстед Машиз, в восточной части Лондона, были извлечены два тела. Их идентифицировали, выяснилось, что принадлежали они мистеру Марку Прайсу и мистеру Гарри Корнишу. Согласно заключению патологоанатома, смерть в обоих случаях наступила в результате удушения, а орудием убийства служил весьма необычный предмет - струна от пианино. Завели дело, но оно так и осталось нераскрытым.

И немножко "готики".



ВАЛЬТЕР ХАЙНОВСКИЙ
ГЕРХАРД ШОЙМАН
СМЕЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК
ПОКАЗАНИЯ УБИЙЦЫ

Перевод с немецкого Ю.КЛЕМАНОВА и М.ОСИПОВОЙ
1967

Этот документ еще долгое время сохранит свое значение как редкий психологический портрет человека, находящегося по ту сторону границ морали. Можно сказать: это обыкновенный фашизм сегодня. И хотя фильм идет около часа, я не заметил, как пролетело время. Это было прямо-таки непостижимо! На экране все время растянутые в улыбку губы и смеющиеся глаза, выразительные руки, не находящие себе покоя. И потом он постепенно пьянеет, этот сукин сын, этот наемный убийца, который так долго прятал в темноте свою позорную профессию. "Смеющийся человек" - это самая сильная и бичующая портретная зарисовка, которую я когда-либо видел в жизни. Появись этот фильм немного раньше, и я охотно использовал бы его как концовку для своего "Обыкновенного фашизма". Это было бы самым сильным, что можно показать: вот продолжение, вот обыкновенный фашизм сегодня.
/Михаил Ромм/

1 ГОД И 4 ЧАСА
10 ноября 1965 года нам не пришлось наклеивать себе ни бород, ни нашлепок с искусственными лысинами. Господин майор предпочитает называть свои действия "операциями". Во время резни в Конго он был известен не только своей жестокостью, но и особым, чисто прусским талантом к тщательному планированию.

Так вот, когда Мюллер открыл дверь ателье, началась "кинооперация", которая тоже была спланирована и которая, по мнению профессионалов, не имеет прецедента в истории кинематографии.

"Майор", в то время когда он "работал" в Конго, всегда носил в боковом кармане "вальтер" 7.65 калибра дулом вверх. "Так его легче выхватить",- любезно объяснил он. Теперь он сам попал под "обстрел" двух кинокамер. Этот головорез (на протяжении последующих нескольких часов он будет называть себя "воином свободного Запада") собственноручно, а также с помощью своей пресловутой "Команды 52" уничтожил несчетное количество людей. Через несколько минут, ухмыляясь, он будет об этом рассказывать: "Но ведь это были бунтовщики коммунисты!" И, непринужденно выбалтывая все это, он будет сидеть так близко от коммунистов, что обе стороны - коммунисты и антикоммунист - могут заглянуть друг другу в глаза.

Какова ситуация!

Глядя на этого ярого антикоммуниста, мы не могли не видеть за его спиной замученных и убитых им людей. Перед нашими глазами вставали лица некоторых из них. Незабываемые человеческие лица. Прекрасные лица, хотя и искаженные пыткой и страшными муками.

Вот только три имени: Ила Лале, Марсель Мопепе, Эммануэль Узонго. Были ли они коммунистами, эти "бунтовщики", боровшиеся за свободу своего народа? Был ли Патрис Лумумба коммунистом?

Он хотел независимости для своего народа. Благосостояния и счастья. А Мопепе, Лале, Узонго были приверженцами идей Лумумбы. Они боролись во имя этих идей. Нередко с помощью лишь лука и стрел.

У Мюллера был "вальтер" 7.65 калибра и пистолет-пулемет "беретта". Его команда была вооружена автоматами, пулеметами, установленными на "джипах". Кроме того, безоткатная пушка из США, два легких броневика марки "мерседес" из Западной Германии и плюс два американских самолета-ракетоносца. Один из них назывался "Shit House Mouse" - "навозная мышь".

Наш фильм не воскресит мертвых. Признаться, когда звукорежиссер перед началом съемки обвил вокруг шеи "Конго-Мюллера" черный шнур с микрофоном, у нас мелькнула мысль и о физическом возмездии. Но нам надо было держать себя в руках, надо было скрывать волнение и, пользуясь терминологией самого Мюллера, "сжаться", чтобы не сорвать намеченной "операции". Мы говорили себе, что показания убийцы, зафиксированные на пленке и на магнитофонной ленте, стоят гораздо больше, чем его труп. Речь шла о том, чтобы в лице этого человека посадить на скамью подсудимых систему, которая рождает и пестует подобных мюллеров.

10 ноября 1965 года в ателье на окраине Мюнхена состоялось закрытое заседание суда. Потом, говорили мы себе, общественность будет не только допущена в зал, но и сама вынесет приговор Мюллеру и всем тем, кто стоит за его спиной. Общественность всего мира.

Целый год мы готовились к этим нескольким часам встречи с Мюллером.

В 1964 году в прессе появились сообщения о том, что в Конго провинция за провинцией переходят в руки отрядов национально-освободительного движения. Три четверти территории страны можно было уже считать свободной! В Стэнливиле (ныне Кисангани) было создано правительство народа. Нескольких недель было бы достаточно, чтобы сердце Африки оказалось в руках сторонников Лумумбы. В его родном городе патриоты воздвигли памятник герою. Для международных монополий возникла реальная угроза, что конголезский уран, конголезская медь, конголезское золото и другие богатства этого африканского государства окончательно ускользнут из их рук.

Тогда убийцы Лумумбы выдвинули на политическую сцену Моиза Чомбе. А в поддержку ему слеталось воронье - белые наемники с самым современным оружием, которое поставлялось через Южную Африку.

В конце 1964 года начали просачиваться первые сведения о "Команде 52", кровавый путь которой протянулся через всю страну. Во главе этого отряда стоял немец. У него была самая наинемецкая фамилия: Мюллер. И к тому же еще: Зигфрид. В его кармане лежал западногерманский паспорт, а на своем кителе он с гордостью носил "Железный крест" первого класса со свастикой. Об этом свидетельствовали бесчисленные фотографии, как будто по команде запестревшие на страницах иллюстрированных журналов от Гамбурга до Мюнхена. Затем хлынула целая волна репортажей о Мюллере; репортажей, изобиловавших такими подробностями, которым - после известных процессов над фашистскими извергами из концлагерей,- казалось, уже никогда не найдется места на страницах немецких изданий.

Благодаря Зигфриду Мюллеру и другим немцам, творившим непостижимые злодеяния в Конго, вновь стала актуальной "немецкая тема". Если мы хотим отвечать за будущее немецкой нации, то должны чувствовать ответственность также и за сегодняшние дела немцев, за совершаемые ими сегодня поступки; даже и в том случае, когда эти убийцы носят в кармане западногерманские паспорта и документы.

[ГЕОГРАФИЯ ОПЛАЧЕННЫХ МЯТЕЖЕЙ
Сообщая о подписании Саудовской Аравией контрактов более чем с 200 английскими пилотами, которые будут летать на новых военных самолетах, египетская "Аль-Ахрам" отмечает, что сейчас на службе у короля Фейсала находятся уже две тысячи иностранных наемников]

Так возник план сделать документальный фильм о "Команде 52". Началась одна из самых крупных "авантюр" в истории кинодокументалистики. На студии ДЕФА в отделе хроники подбирались факты и материалы - деталь за деталью, кадр за кадром.

Мы нашли себе неожиданных помощников в лице нескольких немцев, прошедших почти весь путь с "Командой 52" и снабдивших нас бесценными материалами, информацией и фотодокументами. Когда во время одной из попоек в Конго разговор между немецкими наемниками коснулся темы "убийцы мы или нет", под столом был включен наш магнитофон. Даже сам Мюллер в перерыве между убийствами "исповедался" перед спрятанным магнитофоном, и эта невероятная запись хранится у нас на студии.

Но самую большую помощь мы получили от деятелей конголезского освободительного движения. Наряду с письмами и документами убитых западногерманских наемников патриоты доставили нам перехваченную почту "Команды 52". Адресованные в Западную Германию, с еще не проштемпелеванными почтовыми марками письма и посылки содержали фотографии и кассеты с непроявленной фотопленкой, отснятые самими наемниками. Когда мы принесли эти кассеты с пленкой в копировальный цех ДЕФА и спустя некоторое время не без волнения смотрели на возникающие в проявительных ваннах кадры, мы пережили звездный час нашей профессии. Убийцы разоблачали себя своими собственными фотодокументами!

Борцы освободительного движения смогли проникнуть также и во вспомогательный отряд Мюллера, состоявший примерно из 150 катангских жандармов. Наши лазутчики присылали в студию самые разнообразные сообщения о "быте" наемных убийц.

[ГЕОГРАФИЯ ОПЛАЧЕННЫХ МЯТЕЖЕЙ
Тысячи солдат из кубинской "ударной бригады 2506", разгромленной во время высадки на остров Свободы, отправились воевать во Вьетнам. И с каждым месяцем поток этого эмигрантского отребья увеличивается. По свидетельству лондонской газеты "Обсервер", они ссылаются на недавнее выступление Джонсона, который призвал "все свободные народы мира оказать моральную и материальную поддержку во вьетнамском кризисе"]

Во время грабежей в Буенде "команда" раздобыла граммофон с пластинками, в связи с чем Мюллер и унтер-офицер Ганс Уларц заспорили о том, кто более крупный музыкант - Бетховен или Моцарт. Решили устроить вечер из произведений Бетховена и Моцарта, который, однако, к неудовольствию бандитствующих меломанов, был нарушен храпом нескольких пьяных солдат. Больше всех отличился в этом некий Георг Краль, и на следующий день Мюллер отчитывал его перед строем за "бескультурье".

Или еще.

Мюллер использовал любую возможность, чтобы слетать в тыл, в Леопольдвиль (ныне Киншаса). Там он посещал дом терпимости и директора "института Гете" [Так называемые "институты Гете" организованы боннским министерством иностранных дел во многих странах. Злоупотребляя именем Гете, маскируя свою деятельность концертными вечерами и курсами по изучению языков, эти институты осуществляют те таинства боннской внешней политики, которым не находится места на официальном дипломатическом паркете (Прим. авт.)]. Беседуя как-то с сержантом фон Блотницем, Мюллер хвастался своими связями с "институтом Гете" и добрыми отношениями с Бонном.

Сведения подобного характера давали нам возможность не только понять функциональную связь между империалистической политикой неоколониализма и "Командой 52", но и изучить образ мышления", внутренние мотивы поведения западногерманских наймитов в Конго.

Результатом этих исследований и явился документальный фильм студии ДЕФА "Команда 52", показанный впервые в 1965 году на международном фестивале документальных фильмов в Лейпциге и затем прошедший во многих странах Европы, Африки, Азии и Америки.

Уже заканчивая работу над фильмом "Команда 52", мы получили от наших конголезских друзей неожиданное сообщение, что Мюллер покинул Конго, вылетев в отпуск из тогдашнего Леопольдвиля в Западную Европу.

У нас молниеносно созрело решение - попытаться заполучить этого Мюллера "живьем" перед микрофонами и камерами. Причем сделать это надо было не позже 16 ноября 1965 года - в этот день в Лейпциге должна была состояться премьера фильма "Команда 52". По опыту мы уже знали, что известие о таком значительном событии, как международный кинофестиваль, распространится немедленно и, кроме того, о программе фестиваля и о фильме Мюллер может узнать из газет или из передач радио и телевидения. И действительно, начиная с 17 ноября все крупные западногерманские газеты сообщали о фильме, а через несколько дней по западногерманскому телевидению были показаны фрагменты из фильма.

Так что времени у нас было в обрез. Но мы отдавали себе отчет в том, что другой такой случай нам вряд ли представится.
***

По роду своей деятельности нам пришлось за последние годы просмотреть не одну тысячу метров пленки и сотни фотографий, запечатлевших военные преступления и массовые злодеяния времен нацизма. Среди этого материала есть сцены, ужасающе похожие друг на друга, несмотря на то, что они были сняты в разных странах. Убийцы позировали рядом со своими жертвами. Они благодушно улыбались, скалили зубы. А в руке пистолет или топор, веревка или кнут. Мы всматривались в лица этих немцев. Что они были за люди? Мы хотели это знать. Уже доказано: многие из этих убийц получили так называемое гуманитарное образование. Они вели дневники, писали стихи, играли на фортепиано и были очень обходительны со своими детьми. Они любили собак. Эти мерзавцы не обидели бы даже божьей коровки.

[ГЕОГРАФИЯ ОПЛАЧЕННЫХ МЯТЕЖЕЙ
Как сообщает фотокорреспондент американского агентства Ассошиэйтед Пресс Форст Фаасг в небольшой южновьетнамской деревушке Канден, находящейся в Долине тростников близ границы с Камбоджей, сожжены все дома. Мотив: жителей подозревали в сочувствии к партизанам. Проделал это отряд из 60 человек, у каждого из которых наплечным знаком различия служит изображение черного пиратского флага с черепом и костями...
Такие знаки различия носят сайгонские войска особого назначения. Они сформированы год назад и насчитывают, по мнению Форста Фааса, около двух с половиной тысяч "наемников и авантюристов"]

Но ни в одной фильмотеке мира не найдешь звукового фильма об одном из этих фашистских молодчиков на "взлете" его жизненного пути. Ну, конечно, мы имели возможность ознакомиться с пленками из советского и американского архивов за 1945-1947 годы, в которых хранятся допросы военных преступников. Тогда перед советскими и союзническими следователями давали показания эсэсовские бандиты. Гладко выбритых физиономий там уже не увидишь и благодушных улыбочек тоже. Перед судьями сидели лишь тени этих господ убийц. Некоторые из пленок создают даже впечатление, что этим висельникам было обещано смягчение их участи за особенно раболепное поведение.

Одним словом, такого еще никогда не было: киноинтервью с одним из фашистских сверхчеловеков в зените его власти. Ничего подобного не найдешь ни в одном архиве мира.

[По признанию американского журнала "Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт", Вашингтон создал специальную секретную команду для разжигания мятежей, организации государственных переворотов в странах, проводящих самостоятельную антиимпериалистическую политику. Эту команду правильнее было бы назвать армией: в нее входит 25 тысяч "высококвалифицированных" ландскнехтов.
Тайная армия, отмечает журнал, успешно проявила себя в Гватемале, Таиланде, Иране и Конго.
Правда, в Алжире, Мали, Эфиопии, сокрушается далее журнал, действия армии поджигателей оказались не столь эффективными]

Среди фотографий Зигфрида Мюллера есть одна, где он сфотографирован смеющимся, с одним из казненных конголезских патриотов, которому по его приказу отрубили "сначала левую, а затем правую руку". И у этого человека прекрасное образование. Мюллер окончил гимназию и говорит на нескольких языках. Стихов он не писал, но его фотоальбомы со вкусом оформлены графически и украшены виньетками и орнаментом. Мюллер немного играет на фортепиано и большой поклонник Моцарта. Говорят, что он безошибочно по начальным тактам узнает все моцартовские квартеты. Он очень добр со своей 13-летней дочерью Марлис, дарит ей шоколад и платья. И после всего того, что мы узнали о Мюллере, нетрудно предположить, что он способен умилиться божьей коровкой.

Удастся ли нам поставить этого "Конго-Мюллера" к микрофону и к камере? Он только что завершил один из "важнейших этапов" своей жизни, а именно - "операцию Конго". О нем сообщала вся мировая пресса. Из дюжины мюллеров вдруг получился единственный и неповторимый "Конго-Мюллер".

Таким образом, мы довольно хорошо знали "Конго-Мюллера" еще до того, как впервые увидели его в лицо. Оставалось "смоделировать" всю игру, продумать шаг за шагом все возможные повороты событий, скрупулезно взвесить все шансы "за" и "против". Готовилась "операция Мюллер".
***

Исходная позиция: Мюллера, у которого за плечами "важный жизненный этап", посещают кинематографисты, говорящие по-немецки. О его похождениях в Конго уже достаточно широко и разносторонне писалось; отсюда опасность: Мюллер, хорошо знакомый с кухней западной прессы, отлично понимает, что информация должна быть "горячей", только тогда можно за нее дорого просить. Вполне возможен вопрос: почему мы пришли только сейчас?.. У него сразу же может возникнуть подозрение, если мы начнем интересоваться только его сообщениями из Конго.

[ГЕОГРАФИЯ ОПЛАЧЕННЫХ МЯТЕЖЕЙ
В Соединенных Штатах разработан специальный проект под названием "Трубка мира", призванный расширить деятельность пресловутого "Корпуса мира": отныне для "обмена сельскохозяйственным опытом" с индейцами Латинской Америки туда будут направляться американские индейцы. Об этом сообщил недавно репортеру из "Нью-Йорк геральд трибюн" директор "Корпуса мира" Джек Вон. Но вряд ли индейцы США принесут какую-нибудь помощь своим латиноамериканским братьям - сегодня они и сами принадлежат к наиболее отсталой части населения Соединенных Штатов]

Действительно, впоследствии он спросил: "Но ведь события в Конго давно уже исчезли со страниц газет?" И потом забавно рассказывал нам, как его одолевали многочисленные журналисты, в погоне за сенсацией желавшие заполучить обязательно "свою собственную", отличную от других историю о каком-нибудь "конголезском мертвеце".

Наш встречный аргумент: мы готовим большую серию о "современной войне"; в этой серии наряду с Мюллером выступят и другие авторитеты. Актуальность, следовательно, отодвигалась на задний план. Мюллер, казалось нам, должен почувствовать себя польщенным. Этот аргумент был мотивирован еще и тем, что мы были знакомы с "теоретическими писаниями" Мюллера по его книге "Современный ландскнехт", вышедшей в Париже. В этой книге Мюллер предстает перед читателем как воинствующий антикоммунист и окончательно развенчивает попытки западногерманской пропаганды представить его нетипичным для немцев "отклонением от нормы".

Западногерманские пропагандисты предлагали своей публике взамен рекламного киногероя Джеймса Бонда вполне реального Зигфрида Мюллера, который действительно убил сотни негров. Но при этом они зорко следили за тем, чтобы о "Конго-Мюллере" не появилось ни единой строчки, которая помогла бы придать "герою" и его деяниям политическую окраску.

После всех этих сведений у нас не было ни малейшего сомнения в гом, что приглашение Мюллера к микрофону в качестве "теоретика" и практика, безусловно, польстит ему и сделает его более благосклонным по отношению к нам. Одной из его слабостей было честолюбие, и на этом можно было отлично сыграть. Правила игры этого не исключали.

Разумеется, наш план имел и свою ахиллесову пяту. Мюллер мог нас просто спросить, не "оттуда" ли мы явились. Можно было также с полной уверенностью ожидать, что он заговорит о "советской зоне" или о чем-нибудь в этом духе. На этот вопрос, к нашему утешению, мы могли бы чистосердечно ответить отрицательно, поскольку с 7 октября 1949 года в Германии не существует такой "зоны". Но беспокоились мы напрасно. Если во время наших бесед с "Ко-Мю" мы приближались к тщательно отрепетированным нами "каверзным поворотам", то вопрос, касающийся нашего местожительства, у Мюллера вообще не возник. Такая мысль, возможно, не приходила ему в голову еще и потому, что в фешенебельном ресторане мы обращали его внимание на такие деликатесы, о которых он знал лишь понаслышке. Это не укладывалось в его штампованные представления о "голодающей зоне".
***

Мы без особого труда разузнали западногерманский адрес Мюллера. На воротах добротного дома #15 по Фридрихштрассе в небольшом городке Ланген (между Франкфуртом-на-Майне и Дармштадтом) мы не обнаружили таблички с фамилией Мюллер, но все же адрес был верный. В доме тестя, владельца небольшой типографии, Мюллер занимает со своей женой Эльфридой и дочуркой Эвелин-Марлис целый этаж. Нам открыла дверь блондинка лет сорока, которой, пожалуй, следовало бы несколько больше заботиться о своей фигуре. Жена убийцы.

Она предложила нам пройти в гостиную. Здесь мы увидели Мюллера, но... пока лишь на фото. Знакомый снимок из Конго: "майор" с захваченными у противника луком и стрелами. Жена убийцы очень сожалеет, что мы не застали его дома. "Мой муж отдыхает во Франции". Она идет на кухню приготовить кофе гостям. В дверях появляется Эвелин-Марлис с большим голубым бантом на голове. Девочка делает вежливый книксен и проходит к себе в комнату - готовить уроки. На столе лежит письмо от Мюллера. Замечаем обратный адрес: Плато Сен-Мишель в Вансе, Приморские Альпы. Убийца в отпуске пишет своим близким домой: "Я сижу на косогоре, припекает солнышко, щебечут птички. Умиротворенный, я мурлычу что-то себе под нос".

[ГЕОГРАФИЯ ОПЛАЧЕННЫХ МЯТЕЖЕЙ
В 1966 году продолжались трагические события в Доминиканской Республике.
Итальянская газета "Паэзе сера" приводит факты из будней американских карателей в Санто-Доминго.
На одной из главных улиц столицы - Эль-Конде американский сержант выстрелом в спину убил доминиканского юношу только за тог что тот... слишком размахивал руками. Убийца не был наказан.
Солдаты 82-й воздушно-десантной дивизии США выстрелами разогнали группу доминиканской молодежи. Им не понравилось, что на улицах были разбросаны антиамериканские листовки, а на стенах домов чернели надписи: "Янки, убирайтесь домой!"
Сейчас Вашингтон вынужден маневрировать в своей интервенционистской политике, сколачивая "континентальный" жандармский корпус для расправы с патриотами южного континента]

Жена убийцы возвращается с кофейными чашками. Конечно, ей любопытно узнать, что нас привело сюда. Перед приходом, договариваясь о встрече по телефону, мы сказали, что у нас "одно заманчивое дельце". Как раз незадолго до этого пресса сообщила что "Конго-Мюллер", будучи в Каннах, появился на фестивальной премьере французского фильма о легионерах в Индокитае, надев свою конголезскую военную форму и нацепив на грудь "Железный крест" со свастикой. Разразился скандал, который принес Мюллеру новое "паблисити". Позднее мы услышали от него самого, что он стал героем этого скандала по подсказке западногерманских журналистов.

Эти свежие вести из Канн помогли нам начать разговор с женой убийцы: мы хотели бы получить фотографии ее супруга, которые еще не проходили в газетах,- так объяснили мы свое появление. Наша просьба ее явно обрадовала. Она принесла полную коробку фотографий, а кроме того, более двадцати фотоальбомов. Спускаются сумерки, жена убийцы включает торшер. Абажур не из человеческой кожи, и сидит перед нами не Эльза Кох, а Эльфрида Мюллер. И все же она чем-то на нее похожа - эдакое новое издание освенцимской надзирательницы в федеральной обложке!

Она кладет на стол фотоальбом "Мятеж в Конго"; обращает наше внимание на аккуратно наклеенный паспорт конголезского каменщика Эммануэля Узонго. Ее наманикюренный бледный палец с обручальным кольцом задерживается на темном пятне. "Это кровь". Затем скользит к наклеенной под паспортом фотографии. На дороге в джунглях лежит труп: "Его пристрелили, как сказал мне муж". Справка и фото убитого обрамлены рамкой из черных заштрихованных человечков: "Зигфрид обожает рисовать - это его хобби".

Фрау Эльфрида Мюллер - жена убийцы. Сама она об этом не догадывается. Она считает своего мужа героем западного мира. Она холит и нежит его, когда он в отпуске. Она прощает храброму воину "свободного" Запада и часы, проведенные им в публичных домах Леопольдвиля или где-нибудь еще: "Зигфриду это необходимо для разрядки после боев". И, требуя понимания, добавляет: "В конце концов меня ведь не было поблизости".

Когда около двух месяцев от мужа не было вестей, Эльфрида Мюллер приняла в своем доме группу журналистов и удачно сыграла роль "храброй маленькой жены солдата". Теперь, растроганная, она показывала нам многочисленные газетные вырезки об этом "спектакле". Она смеется. "Конечно, она может смеяться,- думаем мы,- ведь на столе лежит свеженькое письмо: "Я сижу на косогоре, припекает солнышко, щебечут птички".

["ВОЙНА -ЭТО ТАК ЛЮБОПЫТНО",- ГОВОРИТ АНГЛИЙСКАЯ ЖУРНАЛИСТКА
Это был всего лишь обычный вылет бомбардировщика в Южном Вьетнаме. Правда, кое-что было необычно: позади американского пилота сидела я, британская журналистка, первая женщина, которой предстояло взглянуть на войну с "высоких позиций".
Немного растерянная, я стояла возле небольшого двухместного бомбардировщика типа "Б-57 Канберра". Через 20 минут самолет оторвется от бетонной дорожки авиабазы в Дананге, расположенной в 300 милях севернее от Сайгона. Итак, летим убивать людей или самим быть убитыми.
Под крыльями и в бомбовых люках восемь канистр напалма, больше двенадцати тонн фугасных и свыше четырнадцати тонн осколочных бомб. Самолет вооружен четырьмя 20-мллиметровыми пушками. Все, чтобы разрушить "вьетконговское гнездо" к югу от Дананга. Пилот-техасец говорит мне, что свою девушку он не пустил бы в такую передрягу. Он настойчиво вдалбливает мне, что делать, если самолет подобьют: "Ты, главное, не трусь. Прыгать с парашютом - плевое дело. Ты только дерни вот за эту штуку, а потом лети кубарем вниз. И все о'кей".
Прозрачный купол кабины опускается. Остаюсь одна в крохотной штурманской кабине. Впереди меня пилот Джерри Гамильтон, майор 8-й бомбардировочной эскадрильи. Единственная связь с ним - через наушники. Слышу голос: "Хелло, детка, все будет о'кей!"
Двое над вражеской территорией. Наша машина теряет высоту. Мы спускаемся ниже, чтобы поймать цель. Вдруг мы куда-то проваливаемся. Все как в кошмарном сне, когда срываешься со скалы высотою с дом. Почти по вертикали мы бросаемся навстречу джунглям. Скорость 460 миль в час. До земли не больше 50 метров! Чудовищный, душераздирающий треск, скрежет, стремительное падение. И ничего больше. Между тем пилот нажал на кнопку, чтобы сбросить жидкий напалм. Но канистра почему-то застряла - и ни в какую. Мы снова взмываем в небо. И тут же - вниз, опять стремительно несемся к земле. Я пытаюсь разглядеть солдат противника и спрашиваю себя, из-за какого дерева они будут стрелять в нас. С какого места они пошлют свой смертоносный заряд? И снова не более 50 метров отделяют нас от земли, когда самолет выходит на очередную атаку. На этот раз напалмовый смерч достигает цели. Позади нас разрастается адский огненный шар, кружево из черного, зеленого и серого дыма и оранжевого пламени.
Напалм сжигает все - деревья, джунгли, людей. Там, внизу, когда-то стоял дом. Теперь на его месте черное выжженное пятно, не осталось ничего, кроме печной трубы. Я на секунду пытаюсь представить себе людей, которые жили в этом доме. А самолет опять по прямой уходит в синь неба, пока не становится недосягаемым для зениток врага. Потом мы кружили над деревней и стреляли из наших пушек вдоль улиц, по домам.
Слепит глаза. Жара такая, что першит в горле. Вдруг самолет страшно тряхнуло. Я решила, что нас подбили. О чем думает 25-летняя женщина перед смертью? О боге, матери, отце, доме? Думает ли она о возлюбленном? Нет. Меня переполняла ненависть. Ненависть к этой страшной войне. Я ненавидела себя за то, что полетела на этом самолете, этом орудии уничтожения. До сих пор я наблюдала войну со стороны. Теперь я была соучастницей преступления.
А потом еще три напалмовые бомбардировки. Позади нас пылал пожар, неистовый и беспощадный. "Теперь бомбы",- донесся из наушников голос пилота. Мне показалось, что я теряю сознание. Жара и перегрузки доконали меня. Все тело как налитое, будто я весила тысячу фунтов, я не могла рукой пошевельнуть. Я была на грани...
Первую бомбу мы сбросили на бреющем полете, потом сразу еще шесть штук, по 500 килограммов каждая. И опять вверх, и потом опять вниз. Мы устилали пышный "бомбовый козер". Горящих пятен становилось все больше. Нестерпимо хочется назад, домой, но нет, мы штопором взмываем к облакам.
Еще три захода, и все. Конец. Мы летим над облаками, как свободно парящий сокол, а за нашими спинами в судорогах бьется огонь. Там, позади, сотни метров опустошенной земли. Официально это называлось: восемь домов разрушены, три повреждены.
Спустя полчаса колеса нашего самолета коснулись бетонной дорожки аэродрома в Дананге.
Какой-то служащий протянул мне удостоверение. Отныне я зачислялась почетным членом 8-й бомбардировочной эскадрильи.
Кто-то сказал: "Такая молодая - и такая храбрая".
Я покачала головой и разрыдалась. Как мне было объяснить, что это была не храбрость, а только любопытство?
Джулиан Робертсон, журнал "Конкрет" (ФРГ)]

И вероятно, для того, чтобы еще раз пощекотать себе нервы, она рассказывает нам о том, какая у ее Зигфрида все-таки опасная профессия и что жена офицера всегда должна считаться с возможностью самого худшего. "Но, к счастью, эти мятежники в Конго не умеют хорошо стрелять. Зигфрид рассказывал, что у них лишь лук и стрелы".

- Скажите, фрау Мюллер, здесь, в Лангене, есть люди, которые недолюбливают вас в связи с деятельностью вашего мужа?
- О боже, конечно, есть. Но, к счастью, большинство к нам очень хорошо относится. Ведь мы уже давно живем в Лангене. Многие обращаются к моему мужу по-дружески: "Ко-Мю" - это сокращенно от "Конго-Мюллер".

Жена убийцы убеждена, что ее муж герой. И как еще одно доказательство она показывает нам две его медали и грамоты, полученные в период службы во вспомогательных отрядах американских вооруженных сил в Германии. Затем она вдруг вскакивает и приносит из соседней комнаты письмо. Ее муж, после того как в журналах были опубликованы его фотографии и репортажи о нем, получал, к сожалению, и угрожающие письма. Одна женщина из Гамбурга писала ему: "Конго-Мюллер", я надеюсь, что в тебя скоро попадет стрела африканца". (Примечательно, что ни один из западногерманских журналов не опубликовал это письмо).

- Но здесь, в Европе, это вряд ли может произойти, уважаемая фрау,- возразили мы.

В ответ на эту реплику мы были награждены одной из ее самых обворожительных улыбок.

Получив несколько фото и с разрешения хозяйки пересняв некоторые страницы альбома, мы стали прощаться. Когда мы, к удовольствию жены убийцы, расплачивались за все это наличными, она, скромно потупив взор, задала самый важный для нас вопрос: "Нет ли у вас желания повидаться с моим мужем?"

У нас было такое желание. Итак, Мюллер собственной персоной. Первое свидание состоялось в Мюнхене.

Вот он перед нами: в штатском синем костюме, который, казалось, ему несколько тесноват, в излишне пестром галстуке. Приветливый, веселый. Мы хвалим его за пунктуальность. И тут сразу же обращаешь внимание: его смешок, сопровождающий каждое высказывание. Трудно поверить, что это и есть тот самый пресловутый "Ко-Мю", который, как позднее писал один из телезрителей, "штыком вписал себя в список военных преступников". А ведь посмотреть - такой безобидный, такой приветливый. Если бы ему вздумалось выдать себя за агента по продаже туалетного мыла, то каждый сказал бы, что это тот самый случай, когда внешний и внутренний мир абсолютно гармоничны. И все же это он!

Мы сидим с четой Мюллер в фешенебельном ресторане. "Собственно, сюда вход разрешается от генерала и выше, ха-ха",- одобряет наш выбор Мюллер. А когда мы заказываем "Перно", легендарный "Ко-Мю" радостно заключает нас в свои объятия. Как же, мы "случайно" угадали его любимый напиток.

Разумеется, мы знали, что он должен быть неравнодушен к этой крепкой анисовой водке: ведь "Перно", слегка разбавленное содовой,- издавна традиционное питье во всех колониальных войсках.

(Снятый для четы Мюллер номер в бельэтаже первоклассного отеля имел холодильник с большим набором разнообразных напитков. Обитатели номера могли пользоваться этими запасами, расход которых учитывался затем - с довольно высокими наценками - в счете за номер. На следующее утро в холодильнике номера, который занимал Мюллер, оставался только томатный сок).

Мы оплатили счет и договорились с Мюллером о встрече 10 ноября в ателье перед нашими микрофонами и камерами.
***

...

"Операция" началась точно в намеченное время, минута в минуту.

Когда "Конго-Мюллер" переступил порог ателье, камеры уже бесшумно работали и микрофоны были включены. Мюллер несколько ошеломленно посмотрел на обе нацеленные на него камеры, на оператора, прищурился от непривычно яркого света. Наша главная ударная сила - режиссер, действовавший по типичному западному образцу! Хайновский, рыча, носился по студии, отдавал бесчисленные распоряжения, все перед ним дрожали. "Конго-Мюллер" сразу же попал под командование режиссера. "Садитесь на этот стул!", "Так!", "Голову чуть левее!", "Смотреть в объектив!" - команды следовали одна за другой, и Мюллер, привычный к такому языку, выполнял их немедленно и беспрекословно.

Когда в ателье установилась тишина - хорошо организованная тишина,- мы дали майору возможность немного потомиться, прежде чем задать первый вопрос. Он был не совсем по теме интервью: перед дуэлью у микрофона Мюллеру надлежало решить, какой напиток он предпочитает. Ему был представлен довольно широкий ассортимент - минеральная вода, кока-кола, чай, кофе, коньяк, виски, водка и "Перно". Все это стояло наготове, как признак подчеркнутого внимания к гостю, которому предстоит долгая съемка.

[ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!
"Любой здоровый молодой человек, ищущий работу с окладом более 100 фунтов стерлингов в месяц, пусть позвонит по номеру 837-5202/3. Работа предлагается на шесть месяцев. Приступать немедленно".
"Все, кого интересует сельскохозяйственная работа за границей и кто умеет стрелять, телеграфируйте в Преторию. Лично Невиллю Уоррингтону".
Южноафриканская печать сообщает, что сразу же после того, как иоганнесбургская газета "Стар" опубликовала эти объявления, на имя Уоррингтона посыпались письма. В короткий срок он собрал частную армию, насчитывающую свыше 500 человек. Набор добровольцев продолжается. С какой целью? Для "борьбы с коммунизмом" в любой точке земного шара.
Понять Уоррингтона можно. За его спиной целый "Союз дьявола", как африканская печать окрестила тройственное содружество расистов - Форстера, Салазара и Яна Смита.
Уоррингтон может смело позволить себе широковещательные заявления в печати, парады и смотры своих легионеров, среди которых немало уголовников. Они лихо вышагивают по улицам, являя всем своим видом, что способны "сокрушить коммунизм". И кажется, кое-кто уже клюнул. Если верить Уоррингтону, то пять просьб об использовании его ландскнехтов поступило. Имена заказчиков, правда, не названы, но Уоррингтон намекнул, что "все они сейчас активно борются с коммунизмом".
"Мне нужно всего шесть недель,- рекламирует шеф свой "товар",- и я своих мальчиков доставлю в любую страну. Расчет на месте - 150 тысяч фунтов стерлингов в месяц". Наниматель предоставляет свое оружие и боеприпасы, поскольку, теоретизирует Уоррингтон, "тип вооружения зависит от характера местности, на которой должна вестись борьба".
А пока: "Позвони по этому номеру, Джек, и ты будешь устроен".
По материалам журнала "Шпигель" (ФРГ)]

С уверенностью лунатика Мюллер, почти не глядя, ухватился за свое "Перно". За время интервью (включая все технические паузы, оно длилось четыре часа) содержимое бутылки заметно поубавилось. Когда у Мюллера начал заплетаться язык и звукооператор умоляюще посмотрел на режиссера - его беспокоило качество звучания,- в интервью последовал совершенно естественный вопрос об отношении Мюллера к алкоголю. Ответ Мюллера перед камерой был весьма выразителен: да, в Конго он привык к пьянству. Колоритный штрих в общей картине. И тем не менее, когда "Перно" в бутылке оставалось уже на донышке, Мюллер полностью отдавал себе отчет в том, что он говорит. Характеризуя, например, роль так называемых "институтов Гете" в Конго, он весьма тонко и точно охарактеризовал их деятельность, подчеркивая, что они ни во что "не вмешиваются", но "участвуют" в жизни страны. В течение всего интервью он, так сказать, оставался в полном уме и здравии, алкоголь в известной степени даже обострял его способность к мышлению. И во всяком случае, к любителям "Перно" в полной мере относится известное изречение Шиллера: "Вино не делает изобретательным, оно лишь делает болтливым".
***

Мюллер пришел в ателье в пятнистом комбинезоне парашютиста. Звезда, "шпалы" и меч - знаки различия конголезского майора - украшали его погоны. Аксельбанты, положенные, собственно, лишь к парадному мундиру, кокетливо дополняли столь впечатляющий наряд: "Я воин свободного Запада!" Пояс сделан из полотна: "Кожа не годится. Она очень быстро покрывается плесенью в тропиках". Блестящая массивная пряжка из латуни. На груди "Железный крест" первого класса со свастикой. На ногах высокие американские ботинки со шнуровкой, на немыслимо тяжелой нейлоновой подметке: "Очень хороши против змей, скорпионов и прочих гадов". А во время одной из пауз он шутки ради сказал режиссеру: "Если я вам наступлю этим ботинком на живот, мигом окочуритесь, ха-ха!"

Заполучить Мюллера в военной форме казалось нам настолько невероятным, что мы даже и не подумали об этом, готовя ориентировочный план съемок. И вот он сам сидит перед нами в натуральную величину в своем военном обмундировании.

Как это удалось?

[ОСТРОВ НАЕМНЫХ УБИЙЦ
Недалеко от атлантического побережья Панамы, в нескольких часах пути от порта Колон, находится военный лагерь кубинских контрреволюционеров. Здесь готовят террористов и диверсантов для очередной заброски на Кубу.
"Операция" началась, как в каком-нибудь детективном фильме. Мы собрались в уединенной таверне на берегу моря, дали обещание никогда не разглашать имена тех людей, с которыми нам предстояло встретиться. Мы поклялись не брать с собой ни фотоаппаратов, ни оружия и держать в тайне все, что увидим за время пребывания на острове. На лодке, груженной бочками с водой и керосином, мы отплыли от берега.
Рассветало, когда наша лодка, обогнув большой утес, устремилась к скалистому острову. У меня создалось впечатление, что капитан получил приказ сбить нас с толку, чтобы мы не смогли запомнить ни направления, в котором плыли, ни расстояния от берега.
Вскоре на берегу появились два парня в американской форме, с пистолетами за поясом. Лодке не позволили подойти к берегу, и нам пришлось брести по колено в воде. Дородный полицейский-американец сказал нам, что "информирован о нашем приезде и подготовил машину, которая доставит нас в лагерь". Когда его спросили, какие обязанности он здесь выполняет, он весьма бесцеремонно ответил: "Я представляю пятое бюро Центрального разведывательного управления. Мне приказали не позволять мальчикам делать глупости". Позже от другого американца, заявившего, что он выполняет "важную миссию", мы узнали, что это значит.
- Наши мальчики,- сказал он о контрреволюционерах,- хотят немедленно броситься в атаку, с чем Вашингтон пока не согласен.
Через полчаса три "джипа" доставили нас в лагерь, расположившийся в тропическом лесу. Обнаженные до пояса люди сидели маленькими группами. Какой-то человек что-то им рассказывал. Мне показалось, что это была "теоретическая" лекция.
Нам сказали, что в лагере находится триста человек. Никто не отрицал, что Соединенные Штаты снабжают их всем необходимым. С гордостью они показали нам свое оружие: точно таким вооружена армия США.
- Наши люди учатся обращению с этим оружием,- пояснил начальник лагеря, которого все звали Эсперио. Нам же он почему-то представился как "Альфредо". Он говорил по-английски, однако чувствовалось, что он не американец.
- Я проходил инструктаж в лагере возле Мюнхена,- сказал "Альфредо" и с гордостью добавил:
- Я специалист по психологической войне.
Он, без сомнения, принадлежал к числу тех, кто бежал из Европы после разгрома фашизма. Я спросил его, чему он обучает здесь своих учеников. Однако он увильнул от ответа.
- Каким образом "патриоты", обучающиеся у вас, надеются вернуться на Кубу?- спросил я.
- Думается, с коммунизмом на Кубе можно покончить лишь тогда, когда Вашингтон поможет нам всеми имеющимися у него средствами.
- Вы говорите в своих лекциях об атаке на Флориду?- спросил я его.
- Конечно. То, что прежде называлось провокацией, является одним из аспектов психологической войны. Я обучаю их анализировать события в сложной ситуации психологической войны.
- Вы были когда-нибудь инструктором в Африке? "Альфредо" забеспокоился.
- В Африке?.. Нет, я никогда не был в Африке. Почему вы меня об этом спрашиваете?..- И вскоре под каким-то предлогом ушел.
В районе Карибского моря существуют двенадцать лагерей: в Венесуэле, Панаме, Гватемале. Там наемники ЦРУ постигают науку саботажа и диверсий. Еженедельник "Вохенпост" (ГДР)]

Еще во время первой нашей встречи в ресторане, уплетая нежную лососину и жаркое из косули, "Ко-Мю" самодовольно рассказывал нам, как ему "достается" от международной прессы. Он вытащил из бумажника несколько фотографий - Зигфрид в полном боевом облачении на фоне экзотического кустарника.

- О, последние фотографии из Конго?
- Да нет,- засмеялся.- Это снято совсем недавно, в Париже. У ЮПИ (американское агентство печати "Юнайтед Пресс Интернейшнл") не было моих фотографий. Ну вот, они меня и поставили перед каким-то кустом в Булонском лесу и щелкнули, ха-ха!
- Военная форма у вас была с собой?
- Конечно. Я офицер. Никогда не знаешь, что может приключиться. Форма всегда должна быть при себе.

И действительно, в багажнике "фольксвагена" с международным транзитным номером лежал полный комплект обмундирования, завернутого в огненно-красное покрывало. Нам представился шанс запечатлеть убийцу именно в том виде, в каком он шагал к вершинам своей карьеры.

Мы знали: в стране, где считается само собою разумеющимся, что депутаты бундестага и государственные служащие живут на взятки, где деньги возведены в степень мерила всех ценностей,- в этой стране никто не станет давать интервью без соответствующего вознаграждения. Это было ясно. Мюллер, разумеется, не бесплатно позировал перед корреспондентами из ЮПИ, а также немалую толику отхватил за свое короткое выступление по западногерманскому телевидению. Теперь и у нас был шанс прельстить его высокой оплатой. В этом мире купли и продажи не принято долго ходить вокруг да около. Все имеет свою цену. И, быстренько прикинув в уме свои ресурсы, мы предлагаем за интервью в "цивильном варианте" половину запланированной нами для этой цели суммы. А уже "двойную оплату", то есть полностью ту сумму, которая нами планировалась, мы готовы уплатить за "военизированный вариант". Ответ не заставил себя ждать - перекинувшись коротким взглядом с женой, Мюллер отчеканил: "В военной форме!"

"Одежда делает человека" - гласит весьма сомнительная поговорка. Но в данном случае одежда действительно сделала нам "Конго-Мюллера". Расстаться с далеко не импозантным средненьким "штафиркой", каким выглядел Мюллер в ресторане, и вновь увидеть его марширующим по ателье в военной форме - это был этюд редкой впечатляющей силы. Никогда еще нам не приходилось убеждаться столь наглядно, как за внешней оболочкой порядочности и приличия может скрываться враг, антикоммунист и убийца.

Поразительная метаморфоза: его улыбочка, которая при обычном гражданском костюме выглядит скорее как проявление неловкости или смущения, становится вдруг хищной, опасной, а в глазах появляются коварные огоньки. В процессе интервью у нас часто возникало ощущение, что самый запах надетого Мюллером обмундирования действует на него возбуждающе, напоминая об "операциях" в Конго, о всех этих "мы их прикончили" и "мы их умиротворили".
***

Мюллеру дали микрофон. Другой микрофон был у Герхарда Шоймана.

Дуэль началась.

Целый год готовились мы к этому четырехчасовому разговору. Были продуманы сотни вопросов. Более половины из них остались незаданными, так как разговор пошел своим путем. Его неожиданные повороты открывали новые возможности, и многие из подготовленных вопросов оказались попросту ненужными.

В диалоге пришлось прежде всего следить за тем, чтобы обращенные к Мюллеру вопросы были достаточно привычны для него по фразеологии, дабы не вызвать подозрений. Но! Наша профессиональная гордость не позволяла нам прибегать к формулировкам и выражениям, несвойственным социалистической прессе. Например, для того чтобы с наших губ слетело словечко "зона", должно было произойти что-то необычное и непредусмотренное. Кроме того, нас выручала обстановка доверительной интимности между спрашивающим и отвечающим. Для большей раскованности нашего героя Герхарду Шоймаиу пришлось принести себя в жертву и приналечь на французский коньяк "Бисквит". И к концу интервью выяснилось, что и этого напитка заметно поубавилось. Так что в ателье царила вполне дружественная атмосфера, подогреваемая алкоголем.

Главная трудность интервью состояла в следующем: мы знали, пожалуй, "слишком много" о предмете разговора. Раза два у Мюллера вспыхивало подозрение: откуда, например, спрашивающий знает столько немецких имен из "Команды 52"?

Задача состояла в том, чтобы задать вопрос в другой редакции и в другой связи, порой используя эффект неожиданности.

И наконец, необходимо было сохранить самый характер интервью, то есть обеспечить полные и четкие высказывания по всем затронутым вопросам. Лаконичные "да" и "нет" выглядят всегда менее убедительно.

[НАЕМНИК ДАЕТ ПОКАЗАНИЯ: ЗА ПЯТЬ ТЫСЯЧ ФУНТОВ ЛЮБУЮ ОПАСНУЮ РАБОТУ
Западногерманский журналист Герд Хайдеман побывал в Конго, несколько недель прожил бок о бок с белыми наемниками из мюллеровской "Команды 52" и интервью с некоторыми из них записал на магнитофонную ленту.
Вот одно из них. Рассказывает бывший курсант бундесвера, ныне сержант фон Блотниц.
ФОН БЛОТНИЦ: Родился я в 1936 году в Берлине. В 1949 году мы всей семьей: отец, мать и шестеро детей - перебрались в Южную Африку. Особых задержек с переездом не было. В Южной Африке наша семья вложила деньги в одно выгодное предприятие, а в 1950 году мы приобрели ананасную ферму. Мои старики и по сей день владеют этой фермой. Все мои братья и сестра получили университетское образование. Я единственный, у кого с учением не ладилось. Так что я прекратил это дело, не осилив первого семестра.
Потом я укатил в Иоганнесбург устраиваться на работу. Но там я тоже пробыл недолго и вскоре подался в Западную Германию. Полтора года я протрубил в военно-воздушных силах, был курсантом. Но самостоятельно я еще не летал, так как требовалась солидная подготовка. Нужно было, заключив контракт, проработать шесть или восемь лет, а мне это было ни к чему. Потом меня все время тянуло домой. В Южной Африке я два года был управляющим на ферме, что не всегда было по душе моей матери. Мне подвернулась работа в страховом бюро, но и здесь меня хватило ненадолго, и когда в газетах я прочел о Чомбе, то сразу же решил смотаться к нему.
Вскоре я завербовался. Со мной, правда, не заключили контракта, я ведь всего только маленький человек. Но теперь, когда наш разговор появится в печати, я не заставлю себя ждать, уж будьте уверены. Жизнь в больших городах мне давно осточертела. Много там не заработаешь, да и работа - попробуй ее найди. А сидеть сложа руки - это не по мне.
ХАЙДЕМАН. Послушать тебя - можно подумать, что по крайней мере в первые дни у тебя были обо всем этом идиллические представления. И потом скажи: вот ты сражался на стороне Чомбе, но ведь это не значит, что ты против коммунизма.
ФОН БЛОТНИЦ. Нет-нет, не против коммунизма.
ХАЙДЕМАН. Но ведь, прямо скажем, Чомбе не совсем белый.
ФОН БЛОТНИЦ. Да, но он за белых людей. У него черная кожа, но он ни в чем не погрешил против белых. Я думаю, что тут дело не только в его коже, а в том, что он горой стоит за капитализм и западный образ жизни.
Да, уже через несколько дней я понял, что к чему. Идеализм здесь не в ходу. Достаточно поглядеть, что тут выделывают наши ребята. Что касается моего идеализма, как вы говорите, так не он один завел меня сюда. Я искал новых приключений. Ну, главное, конечно, деньги, а уж потом тяга к приключениям. Мне здесь здорово нравится, от такого не отказываются. Будет о чем порассказать. Здесь совсем другая жизнь, отличная от прежней, другие правила или, лучше сказать, никаких правил.
Я тут пробуду, пока не соберу примерно тысяч пять фунтов. На это уйдет года полтора, если нам и дальше будут платить прибавку за "опасную работу". Сейчас получаю 300 фунтов в месяц. Деньги неплохие. Но я не думаю, что мы здесь долго проторчим. Месяцев шесть - и вся эта заварушка кончится. И тогда уж здесь никого не удержишь. Прибавку за опасность- то тогда платить уже не будут!.. Мне хотелось бы, как я уже говорил, скопить 5 тысяч фунтов и купить ферму. А пока поработаю тут. Такая суматошная, неорганизованная жизнь мне больше по душе. Я знаю только одно: время идет, а фунты капают, капают. А раз так - я доволен.
Журнал "Штерн" (ФРГ)]

В течение всей "кинооперации" мы твердо удерживали инициативу в своих руках. А Мюллер сидел на своем стуле с выраженной готовностью отвечать на все вопросы. "Теоретическая" подготовка, проведенная до встречи в ателье, полиостью оправдала себя: в нас этот воинствующий антикоммунист впервые нашел собеседников, которые принимают его всерьез и отводят ему достойное, отвечающее его собственным представлениям об этом место в обществе. Наконец-то он получил возможность откровенно изложить свою "идеологию" перед микрофоном, наконец-то он мог с чувством собственного достоинства предстать перед объективом камеры в качестве убежденного "воина свободного Запада".

Из нашей первой беседы в ресторане мы узнали, что самолюбие Мюллера было задето, когда западногерманское телевидение из политических соображений представило его зрителям как "одиночную фигуру", "побочное явление" и т.п. "Я ведь говорил в интервью по телевидению совсем другое!" - жаловался он нам. Но в монтажной мюнхенской телестудии все "идеологические высказывания" Мюллера пали жертвой редакторских ножниц. Цензура в западногерманских центрах пропаганды не может допустить, чтобы Мюллер упоминал о своих связях с офицерами бундесвера и с американскими генералами или о благодарственном письме, полученном от Франца-Йозефа Штрауса. Мюллер не имел, таким образом, возможности развернуться полностью. Мы великодушно предоставили ему эту возможность. Порой уже казалось, что он жаждет именно тех вопросов, которые мы для него припасли. Мы, собственно, лишь компенсировали в своем интервью то, что "упустили" наши западногерманские коллеги.

Известную опасность могла представить для нас его жена, если бы она в течение всего интервью сидела где-нибудь в углу и наблюдала за съемкой. Уже какая-нибудь недовольная реплика: "Зигфрид, не пей так много!" - или что-нибудь в этом роде могло бы испортить все дело. Это было нежелательно, и посему фрау Мюллер получила контрамарку на музыкальное ревю "Моя прекрасная леди" и в придачу коробку конфет с надушенным бантом.

Пока супруга убийцы наслаждалась современными мелодиями, мы не теряли времени даром. Мюллер, разумеется, был озабочен тем, чтобы и в военной форме выглядеть эдаким джентльменом. На этот счет мы придерживались несколько иного мнения, а магнитофонные ленты, записанные в Конго, донесли до нас другой, более "фольклорный" язык Мюллера. Но здесь он пытался быть безупречным, и тогда мы, не сговариваясь, лишь переглянувшись, решили изменить тактику. Мы устроили ему, если можно так сказать, очную ставку с прошлым, напомнив о конкретном эпизоде, имевшем место при одной из его "операций" в Конго. И тут произошло нечто чудовищное. Перед нами сидел уже не идеолог НАТО и теоретик "современной войны", еще минуту назад продуманно и осторожно выбиравший выражения, а грубый практик, бандит с дымящимся пистолетом.

Конечно, по словам Мюллера, все протекало в Конго исключительно мирно и более или менее безобидно. Убивать, собственно, не приходилось "ни разу". (Мюллер: "Честно говоря, в этом просто не было необходимости!")

Но вдруг, рассказывая об одной вылазке, он спокойно сообщает о лежавших перед передовой линией "сотнях убитых повстанцев". А когда мы интересуемся, через какое время начинают разлагаться трупы, он весьма оживляется и со вкусом рассказывает, как быстро "человек перестает быть тем, чем он был". Но убивать он - помилуйте! - никогда не убивал.

Подчиненный ему лейтенант Лоув "отбыл ненадолго со своим подразделением, а затем, вернувшись, лаконично доложил: "Одного или двух ухлопал, пару домов сожгли"". Лейтенант Маци, тоже подчиненный Мюллера, оказывается, вовсе не "вываривал черепа", а всего лишь "обмывал их", вот и все. Конечно, трудно быть точным. Но надо: это так по-прусски. Зачем болтать и преувеличивать?

[РАССУДКУ ВОПРЕКИ
Мы стояли на холме возле Бонгсона, в Южном Вьетнаме, и наблюдали за военной операцией по ту сторону долины.
Со стороны моря стремительно пронеслись три истребителя и скрылись за горами. В ушах еще стоял шум от их моторов, а над джунглями уже полыхал яркий оранжевый шар - напалмовая атака. Тут мы увидели трех американских солдат, которые вели двух вьетнамцев.
"Это пленные,- пояснил майор, сопровождающий нас.- Не хотел бы я быть на их месте".
Я спросил майора, что ожидает пленных. "Если им повезет,- ответил майор, не отрывая глаз от бинокля,- их просто расстреляют".
Я вспомнил об этих двух вьетнамцах, когда наша пропаганда подняла страшный шум по поводу американских летчиков, подбитых и взятых в плен во время налетов на Северный Вьетнам.
Дело в том, что американцы, которые сами изо дня в день нарушают Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными, приписывают вьетнамцам невероятные жестокости. А разве это не вопиющее нарушение всех правовых норм, когда американские власти передают военнопленных на расправу своим южновьетнамским сателлитам? "Вы не должны убивать сами - пусть это делают местные власти",- учит командование американского солдата.
В этом может убедиться каждый корреспондент, прибывший во Вьетнам. Когда какая-нибудь американская часть вступает в деревню, то в целях "профилактики" арестовывают всех взрослых мужчин. Затем их допрашивает южновьетнамский офицер, и если ему покажется что-нибудь подозрительным, он немедленно отсылает задержанных в лагеря заключения. После тщательного допроса пленных обычно казнят. Вот почему на американском Западе лет больших лагерей военнопленных, какие были во время второй мировой войны, и вот почему в Южном Вьетнаме чиновники только улыбаются вам, когда вы в своей наивности просите разрешения посетить какой-нибудь лагерь интернированных.
"Нью-Йорк пост" (США)]

И Мюллер рассказал нам, что двое журналистов из мюнхенского журнала "Квик", побывавших в Конго, действительно хотели захватить с собой по черепу в качестве сувениров. Они сфотографировали лейтенанта, когда он обмывал для них черепа, и ради сенсации, чтобы пощекотать нервы читателей, дали под фотографией подпись: "Головы хорошенько вывариваются". Но в действительности эти головы "всего только" обмывались. Надо быть точным.

В квартирах двух мюнхенских журналистов (вероятно, на книжных полках?) стоят человеческие черепа. А может быть, они висят над сервантами, искусно подсвеченные снизу. Оба журналиста пользуются, должно быть, уважением в кругу своих коллег. И имеют, наверное, немало друзей. И по всей вероятности, исправно посещают церковь. Можно даже допустить, что оба счастливых обладателя черепов никогда не служили в СС.

Ну что вы, они всего лишь журналисты, стряпчие общественного мнения. Их репортаж из Конго на страницах журнала "Квик" подавался рядом с информациями о морганатических браках и сплетнями о кинозвездах. И тут вся западногерманская пропаганда может делать самые миролюбивые мины для внешнего употребления - ее идейное и моральное убожество этот эпизод выдает, как говорится, с головой. Трудно даже сказать, что хуже - Мюллер или эти двое, профессионально работающие для "свободной прессы свободного мира".
***

Когда мы прощались с Мюллером, он имел еще одну возможность спросить нас, не "оттуда" ли мы. Но он и на этот раз ни о чем не спросил. По-видимому, он и мысли не допускал, что киноработники из ГДР могут осмелиться на такое - вступить во взаимоотношения с ним, именно с ним, воинствующим антикоммунистом, ставшим притчей во языцех. Так обернулось в нашу пользу наиболее типичное для каждого антикоммуниста качество - ограниченность. Одна из составных частей антикоммунизма - нехватка объективной информации, а это в конечном счете порождает ограниченность.

Антикоммунисты склонны недооценивать противника. Это нашло свое подтверждение и в тот ноябрьский день 1965 года, когда "Конго-Мюллер", как позднее с плохо скрываемым раздражением писали западногерманские газеты, "попался на красную удочку" коммунистов.

По окончании работы мы распрощались с Зигфридом Фридрихом Генрихом Мюллером довольно быстро. Тем не менее нам хватило времени на то, чтобы заключить с ним самый настоящий, по всем правилам оформленный договор, предоставляющий нам все права на использование и демонстрацию отснятого материала.

Мера предосторожности оправдала себя... Вскоре после демонстрации фильма западноберлинская газета "Тагесшпигель" с желчной злобой попыталась поставить под сомнение подлинность нашей картины, заявив, что "ни один опытный вояка" не стал бы вести себя так, как Мюллер.

Так вот, не кто другой, как опытнейший "Конго-Мюллер", собственноручной подписью подтвердил, что все сделано по всем правилам.

ПОЛНЫЙ ПРОТОКОЛ ПОКАЗАНИЙ

Ниже приводится полный протокол показаний майора-наймита Зигфрида Мюллера. Часть показаний, не вошедшая в фильм, демонстрировавшийся по телевидению, заключена в скобки.

Знаком <> обозначены вопросы и реплики, обращенные к Мюллеру.

Его ответы публикуются точно по звуковой записи.

<> Прежде всего хотелось бы уточнить один процедурный вопрос: как мой собеседник пожелает, чтобы его называли? На мой взгляд, тут есть две возможности. Я мог бы просто, как это принято, говорить "господин Мюллер", но существует также и военная форма обращения - "господин майор" или "майор Мюллер". Прошу вас самого решить этот вопрос.
МЮЛЛЕР. Это уж на ваше усмотрение. Обычно ко мне обращаются как к майору.

<> Пусть так. Можно ли узнать, где вам присвоено это воинское звание? Не в немецком вермахте?
МЮЛЛЕР. Нет-нет. Я получил это звание в Конго в январе 1965 года.

<> В Конго. Можно, следовательно, предположить, что вы имеете также и конголезское гражданство.
МЮЛЛЕР. Нет. У меня немецкий паспорт. В Конго я лишь служил в качестве офицера.

<> Паспорт Федеративной Республики Германии?
МЮЛЛЕР. Так точно.

<> Да, майор Мюллер, но ведь солдаты и офицеры есть также и здесь. Я имею в виду: солдаты и офицеры по призванию.
МЮЛЛЕР. Конечно.

<> Какие же цели вы ставили перед собой, идя под чужие знамена?
МЮЛЛЕР. Пожалуй, это началось в 1950 году, когда я поступил во вспомогательный отряд американских войск здесь, в Федеративной республике. Там я стал обер-лейтенантом. И пребывание в американских войсках очень меня взбодрило. Я усмотрел для себя возможность реализовать то, что в немецкой армии, тогда еще вообще не существовавшей, мне не удалось бы реализовать. Особенно меня интересовали вопросы современной войны, партизанской войны. И эту возможность я получил в американских войсках.

<> К подробностям послевоенного периода мы еще вернемся. Но сначала хотелось бы остановиться на том, что вы, будучи немецким гражданином, отправились служить под иностранным знаменем.
МЮЛЛЕР. Верно.

<> Вас не оскорбит, если мы назовем эту службу службой наемников?
МЮЛЛЕР. Так бы я не сказал. Что такое, собственно, наемник? По-моему, это определение неверно. Его посылают, например, к южным вьетнамцам, которые ведь тоже защищают свою родину, но тем не менее оплачиваются американцами. Их тоже называют наемниками. Они борются за свою родину или за какое-то определенное политическое направление, которое они представляют. То же самое я делал в Конго. Я защищал там Запад, западную свободу, нашу западную идеологию.

[НАЕМНИКИ ДАЮТ ПОКАЗАНИЯ: "ЛИШЬ БЫ ПЛАТИЛИ..." На кладбище в Альбертвиле появились первые могилы солдат конголезского "Иностранного легиона". В двух покоится прах немцев. Панихиду по ним отслужил бельгийский священник. Над могилами - безымянные кресты. На илистом берегу реки еще десяток трупов. "Почему их не уберут?" - спросили мы одного из офицеров-африканцев. В ответ он пожал плечами: "О них позаботятся крокодилы".
Спустя два дня нам довелось побывать на военной базе в Камине. Здесь проходят обучение белые наемники - солдаты десяти национальностей. Их муштруют по сокращенной программе южноафриканские и родезийские офицеры, официально откомандированные в Конго. Четвертая часть из них - западные немцы.
Повсюду атмосфера недоверия. Ни у кого не было охоты беседовать с чужаками, да еще с журналистами. Ясно одно: большинству прибывших сюда эта "работа" в первые же дни принесла жестокое разочарование.
Вильфрид Шретер из Любека поначалу принял нас за коллег. "Новички? - спросил он. - Вас здесь еще многое удивит". Три года назад он перебрался из Западной Германии в ЮАР. Но жизнь в Иоганнесбурге ему не показалась раем. Прочитав рекламный плакат, Шретер решил податься в наемники. Ему, как и другим "добровольцам", было обещано 1200 долларов в месяц, а это сумма немалая.
Двое земляков Шретера, не захотевших назваться, без всяких вступлений спросили нас: "Послушайте, приятели, вы не знаете, как можно отсюда выбраться? Нам обещали подписать контракт, а до сих пор ни слуху ни духу".
Дезертировать почти невозможно. Наемников доставляют без въездных виз. Кто вздумает выбраться отсюда нелегально, может спокойно получить пулю в спину от любого военного патруля. Но разочарованы далеко не все. Южноафриканец Фрэнс Торессон из Иоганнесбурга не питает напрасных иллюзий: "Всякого свинства и дряни мне по уши хватало и дома. Так что мне совершенно все равно, что делать: главное, платили бы звонкой монетой".
Третья разновидность "добровольцев" - кадровые солдаты, сделавшие убийство своей профессией. В Леопольдвиле, в баре отеля "Мемлпнг", мы познакомились за стаканчиком виски с Джемми Хеджесом. Он тоже из ЮАР. С 1941 года ни одна война на земном шаре не проходила без него. Совсем недавно он перебрасывал оружие из португальской колонии Ангола. "Вместе со мной,- говорит он,- работали три немца, эсэсовцы. До сих пор у них под мышкой видны вытатуированные эсэсовские номера".
Петер Лейкефельд,
корреспондент журнала "Квик" (ФРГ)]

<> Майор Мюллер, совершенно прямой вопрос: можно ли считать, что вы известная во всем мире личность? Во всяком случае, мировая пресса на всех языках сообщала о вашей деятельности в Конго. МЮЛЛЕР. Конечно. От Пекина до Вашингтона.

<> Выражается ли этот широчайший интерес к вашей личности в том, что вас называют как-либо по-особому, присваивают, например, какие-либо прозвища или определенные имена?
МЮЛЛЕР. Да, в Германии говорят "Ко-Мю" - это означает "Конго-Мюллер". Какого-нибудь другого прозвища у меня нет. Майор Мюллер известен в Бельгии, во Франции меня тоже знают, много писали обо мне американские газеты. А так я не могу сказать, чтобы мне приладили какое-нибудь специальное имя, даже в Конго этого не было. А в Конго меня знает каждый. Достаточно просто написать: "Майору Мюллеру, Конго", и письмо дойдет.

<> Значит - целое понятие?
МЮЛЛЕР. Да, понятие.

<> Майор Мюллер, а теперь, может быть, несколько личных вопросов, если разрешите? Могли бы вы совсем кратко, сжато рассказать о своей жизни? Когда вы родились, где, в какой семье и так далее?
МЮЛЛЕР. Господи, об этом уже столько писали, что тут еще скажешь? Ну, родился в 1920 году, пруссак из Бранденбурга. Юность свою я провел в интернате в Гольдберге. Затем был на трудовом фронте, а с 1939-го по 1945-й - в вермахте.

<> Если позволите - из какой вы семьи?
МЮЛЛЕР. Мой отец погиб в 1942г. Он был подполковником в немецком вермахте, похоронен где-то в России. Моя мать живет в Баварии, а лето она обычно проводит в Дании. Она такая же непоседа, как и я.

<> Что касается вас, то, насколько мне известно, вы участвовали во второй мировой войне с первого до последнего дня?
МЮЛЛЕР. Да, первый раз я был в деле в 1939 году на силезско-польской границе. Там я получил свое так называемое боевое крещение. Все сошло гладко. Какая-то пушка пару раз пальнула, и все. Ясное дело, потом, когда дошло до настоящей войны, было позабористее, а уж в России пальба была, как говорится, хуже не надо.

<> Остановимся на минуту на русской границе перед нападением на Советский Союз. Ведь это было прямое нападение, не так ли?
МЮЛЛЕР. Конечно. За несколько дней до этого я все ночи проводил на наблюдательном пункте у русской границы, а днем я и мой командир переодевались польскими крестьянами и прогуливались по берегу туда и сюда, поглядывая на ту сторону. Мы понемногу знакомились с местностью.

<> Господин майор, если учесть, что этот маскарад проходил накануне военных действий, то можно сказать, вы были одним из пионеров "скрытой войны"?
МЮЛЛЕР. Пожалуй, а может быть, это даже в какой-то мере было и началом того, чем я сейчас занимался в Конго. Я имею в виду партизанскую войну, эту современную войну, охватывающую все, не ограничивающуюся только военными контингентами, одетыми в форму, а ведущуюся целой нацией или целым миром - свободным миром или коммунистическим, смотря с какой стороны смотреть.

<> Господин майор, если попытаться условно сравнить между собой события июня 1941-го и события в Конго 1964-1965 годов, то можно ли считать, что вы остались верны своим идеалам?
МЮЛЛЕР. Гм...

<> Существует ли связь между этими событиями?
МЮЛЛЕР. Я сказал бы, что единственная связь - это антибольшевизм, это единственное. Потому что тогда, более 20 лет назад, я сражался за великую национал-социалистическую Германскую империю, а сегодня я воин свободного Запада. На мой взгляд, есть некоторое различие.

<> Различие?
МЮЛЛЕР. Несомненно. Потому что единственное, что здесь общее,- только антибольшевизм.

<> То есть именно в этом общее между ними?
МЮЛЛЕР. Да, именно. Общее в антибольшевизме.

<> В каком звании вы закончили вторую мировую войну?
МЮЛЛЕР. 20 апреля 1945 года, в день рождения Гитлера, я получил звание обер-лейтенанта.

[МЫ ХОТИМ СЛУЖИТЬ ТЕМ, КТО В НАС НУЖДАЕТСЯ...
По вечерам эти парни вели себя тихо, да и вообще старались не привлекать внимания. Местные жители, которые на протяжении шести недель наблюдали за тремя десятками молодых людей, обосновавшихся в "таинственной" вилле, нередко спрашивали, что они здесь делают. И всегда следовал один и тот же ответ: "Это дом отдыха, здесь мы лечимся". Верилось в это с трудом.
И вдруг темной ночью в долине Шасзак на юге Франции появилось свыше сотни жандармов с собаками. Они незаметно окружили "лечебницу" и арестовали некоего Тьерри де Бонне и всех "больных". А через несколько часов телетайпы крупнейших телеграфных агентств отстучали очередную сенсацию: во Франции раскрыта созданная Чомбе подпольная штаб-квартира по вербовке иностранных наемников.
Выяснилось, что этим "предприятием" руководили бывший майор французских ВВС де Бонне, набиравший легионеров от имени бельгийской компании "Амверльде", а также американский летчик Джордж Холмквист. Для маскировки он организовал в Париже контору международных перевозок по шоссейным дорогам. На самом деле Холмквист и его люди готовились к перевозкам другого рода. На вилле завербованные ими люди проходили специальное обучение. Заговорщики имели в своем распоряжении 15 самолетов, с помощью которых намеревались перебросить в Катангу новых наемников.
Вот жизненное кредо Тьерри де Бонне: "Мы люди действия. Я, например, делал (!?) Индокитай, Алжир, Конго, Йемен, а теперь обречен на бездействие. Все парни, которые находятся сейчас со мной, в том же положении. Мы хотим одного: жить свободно и служить тем, кто нуждается в нас".
Следует помнить, что многие из этих людей "трудились" либо в эсэсовских частях, либо в террористических группах оасовцев, либо в "Иностранном легионе". И когда эти парни говорят "хотим служить" - они с лихвой "отработают" полученные фунты стерлингов.
По материалам журнала "Пари-матч" (Франция)]

<> 20 апреля 1945 года... Поскольку разговор зашел о званиях, интересно, были ли у вас также звания в допризывных организациях, ну, скажем, в "Юнгфольке" или в "Гитлерюгенде"?
МЮЛЛЕР. Да, я был фюрером звена "Юнгфолька". Это была безобидная организация. А война для меня окончилась в 1945 году. До последнего момента я был на Восточном фронте, и мне повезло: меня ранило, и я одним из последних был вывезен на подводной лодке из Восточной Пруссии. И как раз вовремя - во Франкфурт вступили американские войска. Как видите, мне здорово повезло.

<> Хорошо. Остановимся на послевоенном времени. Итак, мы уже слышали, вы попали в плен к американцам, я бы сказал, не без труда избежали пленения в Восточной Пруссии.
МЮЛЛЕР. Да, мне повезло. Собственно, в течение нескольких недель я лежал без сознания, пуля угодила прямо в позвоночник, меня парализовало. И все же мне здорово посчастливилось, что я попал на Запад, вернее, что благодаря этому ранению я попал туда. В дальнейшем мое здоровье настолько улучшилось, что я стал годен для Конго.

<> Но этому предшествовало еще кое-что. Я говорю о времени после освобождения из плена. Запомнились ли вам какие-либо интересные знакомства этого периода?
МЮЛЛЕР. Да. Моим командиром тогда во вспомогательном отряде американских войск был капитан Гец, который служит сейчас в бундесвере. Надо думать, теперь он полковник, он долго пробыл в Сицилии, возглавлял там базу воздушных сил НАТО. А другой мой начальник по штабу 12-й воздушной армии, генерал Шюцев, видно, уже состарился. Во время войны он был офицером связи в воздушных силах.

<> Сохранились ли у вас какие-либо воспоминания о том времени?
МЮЛЛЕР. Я сказал бы, что за это время я во многом поднаторел, имея возможность встречаться со многими друзьями из НАТО, и как раз в штабе 12-й воздушной армии я смог изучить огромный материал, который меня очень интересовал. Это и оказало большое влияние на мои представления о методах современной войны и борьбы с вражеской агентурой. Я там очень многому научился.

["ЛЕГИОН ВЬЕТНАМ"
С 1945 года, где бы на земном шаре ни вспыхнул зловещий очаг войны, тут же появлялись наемники из ФРГ. Чтобы не быть голословными, приведем некоторые цифры. Во время французской кампании в Индокитае было убито 22 тысячи платных ландскнехтов из ФРГ, 25 тысяч сложили головы в Алжире. 750 наемников из ФРГ действовали в боевых операциях против КНДР. В 1951 году некто Хассам-бей, он же полковник Мюллер, служивший ранее в Северной Африке под командованием гитлеровского генерала Роммеля, вербовал для "работы" в Саудовской Аравии, Египте и Сирии наемников, предлагая аванс в 500 западногерманских марок. Тогда официальные власти ФРГ упрекнули ретивого дельца лишь в том, что он отступил от "законного" пути найма через биржу труда.
А вот самые последние факты. Бывшие гитлеровские солдаты и офицеры служили в армии короля Фарука в Египте, создавали контрреволюционные банды для нападения на Кубу, расстреливали конголезских патриотов.
Сейчас западногерманские летчики, одетые в американскую форму, бомбят мирное население Вьетнама.
Разумеется, пропаганда ФРГ всеми силами стремится доказать, что в Южном Вьетнаме нет западногерманских наемников. Но факты - упрямая вещь. Еще в нюне 1965 года советник военного министерства Фрайхер зондировал в Сайгоне почву относительно непосредственного участия бундесвера во вьетнамской войне. Комментируя вояж в Сайгон советника Фрайхера, министр Штраус еще тогда заявил, что речь идет об отправке во Вьетнам 50 тысяч западногерманских солдат. А вскоре бывший канцлер ФРГ Эрхард обсуждал с помощником государственного секретаря США Боллом вопрос о создании "Легиона Вьетнам".
Несколько месяцев спустя американский журнал "Тайм" в редакционной статье подтвердил наличие западногерманских наемников во Вьетнаме. Репортерам из "Тайма" с трудом удалось разыскать в городе Бамберге 24-летнего Манфреда Кинаста, платного наемника, незадолго до этого вернувшегося из Вьетнама. Спустя два дня Кинаст, опасаясь дальнейших расспросов, бесследно исчез. В ряде городов ФРГ созданы специальные центры, где вербуют саперов, врачей, шоферов, пилотов на вертолеты для действий во "вьетнамском глубоком тылу".
Так что не позавидуешь боннскому прокурору Хорну, которому поручено начать следствие против "неизвестного инициатора", ведущего вербовку в иностранные армии. Действительно, как согласовать факт существования "Легиона Вьетнам" с многочисленными утверждениями Бонна о том, что на южновьетнамском полигоне нет ни одного западногерманского наемника?
По материалам газеты "Фрайе вельт" (ГДР)]

<> Теперь хотелось бы перевернуть одну страничку назад. Ведь в тот период - вероятно, это совпадало по времени с вашими занятиями в офицерской школе или непосредственно после ее окончания - началось создание вооруженных сил в Федеративной республике. Как вы относились к этой, я сказал бы, реорганизации в своем доме?
МЮЛЛЕР. Это меня тоже очень интересовало. Я даже хотел было вступить в бундесвер. Но, честно говоря, мне казались детским лепетом все эти разговорчики о "гражданах в военной форме" и тому подобное. А кроме того, я увидел, что то, чему я тем временем научился в американской армии, было для бундесвера еще не по зубам. Надеюсь, что сейчас дело обстоит уже иначе. И я поступил на службу к американцам в так называемую "промышленную полицию". Это была более или менее гражданская организация. Там я прослужил два года.

<> Там тоже были служебные звания?
МЮЛЛЕР. Да. Я был "чиф-вотчманом" - наподобие старшего вахмистра или что-то в этом духе. Это было во времена "воздушного моста" [То есть активных провокационных акций американских войск по снабжению Западного Берлина при помощи авиации (Прим. пер.)]. А когда начались события в Корее, американцы свои силы здесь немного поубавили и создали немецкие подразделения, что-то вроде вспомогательных частей в американских вооруженных силах. Они были целиком организованы по военному образцу и даже учитывались в планах НАТО. Мы подчинялись главному штабу НАТО в Париже. Я служил в этих подразделениях главным образом в качестве офицера-инструктора.

<> О, уже в качестве офицера?
МЮЛЛЕР. Да-да. Там я получил звание обер-лейтенанта. Пять месяцев я посещал офицерские курсы, окончил их каким-то образом даже с отличием, что со мной не часто случается.

["... МЫ ХОТИМ ПРОЧЕСАТЬ ДАЛЬНИЕ СТРАНЫ"
В ФРГ солдаты бундесвера поют такие песни:

Из-за гор сияет солнце,
Багрянцем пылают их вершины.
К походу готовы машины.
Нарвик, Роттердам, Коринф
И жаркий остров Крит.
Мы всегда одерживаем победы,
Потому что мы всегда атакуем
И всегда готовы рисковать.

Не верится? Это так не вяжется с официальными заверениями о миролюбии политики ФРГ, о решительном разрыве с коричневым прошлым.
Недавно 21-летний Вернер Майер в окружном военном ведомстве в Мюнхене ходатайствовал о признании его уклоняющимся от прохождения военной службы. Мотивы: "Служба свела меня с такими людьми, которые хотят только уничтожать и убивать".
В доказательство своих слов Майер привел среди всего прочего и текст одной "песенки", которую заставлял петь солдат унтер-офицер их подразделения:

Звонок наш смех,
Ничем не омрачена наша отвага!
Красен наш клинок
От крови большевиков...

К "Сборнику песен бундесвера" предисловие написал бывший военный министр (ныне министр финансов) Штраус. "Дух и политическая направленность армии,- утверждал он,- отражаются в песнях".
Так что же в этом сборнике?
"Камрады, мы печатаем шаг, мы хотим прочесать дальние страны..."
"Голод застыл в глазах. Давай завоюем себе новые земли..."
"Отправляйся-ка ты, парень, на поиски незнакомого цветка в далекие чужие страны, лежащие там, за лесами..."
Наряду с "классикой" времен третьего рейха сборник рекомендует песни грабителей с большой дороги и разудалых морских пиратов. Сплошь и рядом ухарские рефрены "Тира-тира-ла-ла-ла!" и "Хей-о, хей-о". Вот строка одной из них: "Мы на рейде у Мадагаскара, а на борту у час чума..." И т.д.
И старый как мир однообразный мотив: дальние страны, чужие страны... А Штраус говорит: "Что за беда, если солдаты проревут один-другой куплет народной песни?"
Так обстоит дело с духом и политической направленностью бундесвера.
По материалам газеты "Зонтаг" (ГДР)]

<> Вы пытались также, насколько мне известно, в тот период становления вооруженных сил бундесвера изложить свои теоретические взгляды по этому вопросу.
МЮЛЛЕР. Да. Было дело. Я представил разработку о противотанковых видах вооружения в тогдашнее ведомство Бланка. Участвовал также в работе "Общества по военным наукам". Мы решали задачи, связанные с планированием развития вооруженных сил. Это была целая куча дел первой необходимости, ну, например, членение и состав современной дивизии. Меня все это крайне интересовало, и поэтому я охотно вращался в тех кругах. Кроме того, я сотрудничал в "Обществе свободной военной политики".

<> Как было дело? Эти люди сами вас нашли по домашнему адресу?
МЮЛЛЕР. Просто я случайно услышал, что в Мюнхене организовалось такое вот общество, и связался во Франкфурте с генералом Гильдебрандтом, моим знакомым. Затем мы вступили в переговоры с различными господами, например с генералом Кесселем, который известен как автор ряда работ по истории второй мировой войны, и со многими другими. Вот, собственно, так и было основано "Общество военных наук во Франкфурте".

<> Можно сказать, это был костяк основателей общества?
МЮЛЛЕР. Да, пожалуй.

<> И в ту пору вы начали заниматься теоретическими разработками?
МЮЛЛЕР. До тех пор меня к этому не тянуло.

<> Скажите, пожалуйста, господин, майор, эти ваши теоретические работы как-нибудь оплачивались? Получали ли вы гонорар, благодарственные письма...
МЮЛЛЕР. Ах, господи, какой там гонорар! Так, иногда благодарственные грамоты от министерства обороны.

<> Господин майор, я хотел бы уточнить, как это произошло, как осуществлялись первые контакты, которые затем привели вас в конголезскую армию?
МЮЛЛЕР. Сначала я искал с ними связь еще здесь, в Германии. Было так: я обратился к Чомбе прямо из дому, из Лангена. Потом пришел ответ: "Из Европы нельзя, отправляйтесь в Южную Африку". Тогда я решил использовать этот шанс и поехал в Южную Африку. Но когда я туда прибыл, уже сыграли отбой. Чомбе вышел из игры и удрал в Мадрид.

<> Ваши военные планы, следовательно, поначалу не удалось реализовать. И был, по-видимому, какой-то невоенный акклиматизационный период?
МЮЛЛЕР. Я работал помощником администратора гостиницы, главным образом в ресторане, где была немецкая кухня, немецкие напитки и вообще все шло по немецкому образцу. Особенно мне нравилось, что в моем подчинении был бар. Это мне по душе, я люблю хорошую выпивку.

[НАЕМНИКИ ПОНЕВОЛЕ
США используют чилийцев в своей агрессивной войне против вьетнамского народа. Они принуждают студентов-чилийцев, находящихся в Соединенных Штатах, принять американское подданство, а затем посылают их во вьетнамскую мясорубку. Так недавно обошлись с Рене Пинто Олеа, 22-летним студентом-медиком, поступившим в университет США. Его вынудили принять американское подданство как предварительное условие для продолжения учебы. Затем он был призван на военную службу, а полтора месяца назад стало известно, что его послали во Вьетнам.
Первыми об этом случае узнали чилийские медики. Рене Пинта в письме к своей матери сообщил, что его отправляют во Вьетнам. В драматических выражениях Пинто просил мать, чтобы она ходатайствовала перед чилийскими властями о его возвращении на родину. Аналогичную просьбу он направил Радомиру Томику, послу Чили в Соединенных Штатах.
Случай со студентом-медиком не единственный, когда американские власти направляют чилийцев во Вьетнам. Другой чилиец, работавший в США (его семья живет в городе Вальпараисо, а отец является руководителем банковского профсоюза в порту), сейчас находится во Вьетнаме. Кроме того, известны еще десятки случаев, когда чилийские юноши оказывались в том же положении, что и Рене Пинто Олеа.
"Сигло" (Чили)]

<> Что сказал бы ваш отец, если бы узнал, что его сын занимался таким делом?
МЮЛЛЕР. Я происхожу из офицерской семьи, но уверен, что современный солдат и вообще современный человек не должен обременять себя устаревшими представлениями. Возьмите, к примеру, прусского принца Луи Фердинанда, который работал в Америке у Форда, вовсе не считая это зазорным. Такие времена уже прошли...

<> ... и следовательно, нужно уметь приспосабливаться к обстоятельствам. Майор Мюллер, не могли бы вы нам обрисовать местный колорит страны, на которой вы остановили тогда свой выбор?
МЮЛЛЕР. В Южной Африке много солнца, голубое небо. Могу сказать в общем одно: Южная Африка - чудесная страна, особенно для переселенцев.

<> Я однажды видел цветную фотографию, вернее, почтовую открытку с видом оттуда.
МЮЛЛЕР. Да-да, какие цвета! Посмотрели бы вы в моем альбоме, какие яркие краски там, в Южной Африке. Это просто прелесть...

<> Лучше ничего не найдешь, не так ли?
МЮЛЛЕР. Да уж, лучше не найдешь, что и говорить.

<> А как там, кстати, складываются взаимоотношения белых и черных?
МЮЛЛЕР. Эти группы населения строго разделены. Можно сказать, почти как немцы и евреи при третьем рейхе в Германии. Примерно так. Черные занимают только подчиненное положение. В обществе белых не бывает черных. В администрации, в управлении предприятиями - нигде на руководящих постах не встретишь негров. Ну, скажем, негр из племени банту не имеет права занимать какой-либо пост на государственном предприятии, если даже у него есть степень доктора. Ему этой возможности не дадут. У нас, белых, в Южной Африке необыкновенно высокий уровень жизни. Дом, который в Германии, к примеру, стоит 200 тысяч марок, там можно купить за 30 или за 40 тысяч. У меня там был собственный дом с большим садом, и жилось очень вольготно. Это в порядке вещей для белого в Африке.

...

...

<> Нетрудно представить, что у вас в услужении был не один африканец?
МЮЛЛЕР. Белый держит свою прислугу, свою служанку, иногда несколько. Они делают то же самое, что и служанки у нас здесь, но взаимоотношения с ними другие. Их нельзя, например, сажать за свой стол, даже на кухне. Служанка получает свою еду только где-нибудь вне дома или в своей каморке. Там она и живет, она не может спать в доме, где спит белый. По-моему, это несколько устаревшие взгляды. В основном это женщины из племени банту. С ними обращаются, пожалуй, как с крепостными в старые времена в Германии. За них несут ответственность, для них делают все, что возможно, но обращаются с ними, как с большими детьми.

<> В чем это выражается?
МЮЛЛЕР. Это трудно объяснить.

<> Как это выглядит в повседневной жизни?
МЮЛЛЕР. Черные, как я уже говорил, не могут быть вместе с белыми. Даже на кухне. Нельзя есть вместе - это запрещено.

<> Но ведь они готовят для белых пищу?
МЮЛЛЕР. Да, они готовят. Само собой, иногда и белые готовят для черных. Что-то вроде собачьей кормежки, ха-ха...

[СОЛДАТЫ В СУТАНЕ
Американцы любят точность. Посему, если уж говорить о них, то с цифрами в руках.
Средний американец в течение своей жизни один год отдает слушанию религиозных проповедей. В США 308677 церквей, 262 различных религиозных направления, 785 религиозных колледжей и университетов. Около 60 миллионов граждан Америки исповедуют протестантскую религию, 35 миллионов - католическую и т.д.
"Вы служите богу, потому что защищаете справедливость, цивилизацию и самого бога",- с такими словами обратился к американским солдатам, воюющим во Вьетнаме, католический архиепископ Нью-Йорка кардинал Спеллман.
Группа наиболее воинственных республиканских сенаторов собралась в фешенебельной нью-йоркской гостинице "Уолдорф-Астория", чтобы выразить свою поддержку президенту Джонсону в связи с применением отравляющих веществ в Южном Вьетнаме. "Деловой части" предшествовало торжественное богослужение. "Святые отцы", именующие себя солдатами в сутане, откровенно призывали к массовым убийствам.
Протестантский проповедник Уолш заявил, что на использование атомной войны против Советского Союза есть "божья воля" и что "тотальная война во Вьетнаме очистит людей от грехов". После "беседы с богом" участники совещания перешли к обсуждению сравнительных достоинств различных видов отравляющих веществ.
По материалам газеты "Унита" (Италия)]

<> Так... Значит, Южная Африка была для вас перевалочным пунктом на пути к военной жизни?
МЮЛЛЕР. Да, в 1964 году весной, так в феврале или в марте, я прочел в "Стар" - это крупнейшая в Южной Африке газета - одну статью. Бывший офицер катангской жандармерии писал, что он является представителем Чомбе в Южной Африке и что, по его мнению, есть шанс еще раз побывать в Конго. Вам известно, Чомбе был тогда в изгнании. Я вступил в переписку с этим господином. Его имя Жан Горден. Позднее мы служили вместе в Конго. А однажды Горден появился в ресторане, где я работал, и спросил: "Вы господин Мюллер?" - "Да, это я".- "Я получил ваше письмо... вы понимаете, дело это деликатное, поэтому я предпочел приехать сам. Так вот, войска ООН в конце июня или в июле уйдут из Африки. И тогда премьер - или тогда еще президент - Чомбе вернется в Катангу. Вы готовы принять участие?.." Конечно, я был готов.

<> Вы были готовы?
МЮЛЛЕР. Да.

<> Господин майор, во всей этой истории меня занимает одна деталь. Вы только что очень красочно и выразительно обрисовали дифференциацию между белыми и черными в Южной Африке. Но как понять, что Моиз Чомбе, который весь сам черный...
МЮЛЛЕР. Он черен, как ворон!

<> ... да, черен, как ворон. Как так произошло, что он обратил свои взоры к Южно-Африканскому Союзу и стал вербовать там граждан ФРГ?
МЮЛЛЕР. Да, видите ли, Чомбе, когда еще был у власти в Катанге, имел на службе добровольцев из Южной Африки и среди них подполковника Сирина. Кроме того, его отец вел коммерческие дела с Южной Африкой, и поэтому он был вообще не так предубежден, как другие. В этом, думаю, ключ к решению вашей загадки.

<> М-да... Таким образом, цвет кожи в данном случае играет лишь подчиненную роль?
МЮЛЛЕР. С Чомбе во всяком случае.

<> А главную роль играют деловые интересы?
МЮЛЛЕР. Само собой разумеется.

<> Ну, хорошо, давайте перейдем к тому моменту, когда вы появились в Конго и...
МЮЛЛЕР. Да.

<> ... и стали начальником, командиром "Команды 52".
МЮЛЛЕР. Да, правильно. Я к тому времени уже завершил операцию в Альбертвиле, благодаря которой, собственно, и стал впервые известен. Журнал "Шпигель", между прочим, сообщил, что некий кавалер "Железного креста" первого класса погиб в этой "операции". Чего, конечно, не было, ха-ха! Я вернулся и приступил к созданию "Команды 52", это было, как мне помнится, в сентябре 1964 года.

<> Как комплектовалась эта команда, из кого она состояла?
МЮЛЛЕР. Комплектовалась эта команда следующим образом. Я был в Камине, вернувшись после операции; со мной там было человек пятьдесят молодых ребят из Южной Африки. Ну и, как это принято в Южной Африке, ребята группировались по национальному признаку. Была там и группа немцев, ее возглавлял фон Блотниц. Но все это было как-то неорганизованно, я сказал бы, не сплоченно, впрочем, так же, как и в других командах. И вот однажды - это было на второй или третий день после моего возвращения из Альбертвиля - ребята подошли ко мне и говорят: "Мюллер, если опять будет какая-нибудь заварушка, мы пойдем с вами, идет?" И это меня, естественно, озадачило.

<> Вы, очевидно, хорошо зарекомендовали себя в Альбертвиле?
МЮЛЛЕР. Да, эта операция принесла мне имя. Может быть, еще и потому, что я там вызволил из беды раненого кэптена Бриджеса. Это было не очень-то принято в Конго, своего рода феноменальный случай. И всем захотелось в следующий раз идти со мной. Да, а затем в сентябре 1964 года пришел приказ выступить в провинцию Экваториаль. Я спросил, кого я могу взять с собой. Мне сказали: "Кого хотите". Тогда я отобрал среди ребят парашютистов - я вообще питаю к ним особое пристрастие. Майк Хор сказал мне: "Возьмите еще и немцев". Разумеется, я взял также и немцев.

<> Насколько мне известно, ваша команда состояла наполовину из немцев. Не могли бы вы назвать некоторые имена?
МЮЛЛЕР. Этого мне по некоторым соображениям не хотелось бы делать [Сегодня становится понятным, почему Мюллер не захотел называть имена. Эти западногерманские "резервисты" вермахта составили ядро "легиона", направленного из ФРГ во Вьетнам (Прим. авт.)].

<> Ну, одного-то вы уже назвали, а именно фон Блотница.
МЮЛЛЕР. Да, фон Блотниц.

<> Где он начал свою военную службу?
МЮЛЛЕР. Вообще-то это интересно. Его отец был чуть ли не генералом, нет, полковником вермахта. Отсюда некоторая амбиция, с какой он отзывался о бывшем вермахте. Вернувшись в Германию, он поступил на летную службу. Военную, конечно. Но как он ни пыхтел, дальше курсанта пойти не мог. А семь лет, или сколько там, трубить на земле в летной прислуге ему не светило. Это показалось ему слишком долгим делом, и он подался в Африку.

<> Во всяком случае, учеба в бундесвере пригодилась ему в Конго, не так ли?
МЮЛЛЕР. Безусловно, безусловно.

<> Ну хорошо, если вы не хотите говорить о немцах из "Команды 52", тогда поговорим о других. Не были ли вы знакомы, например, в Южной Африке с генерал-майором фон Меллентином? [Нацистский генерал-майор Ф.В. фон Меллентин сейчас центральная фигура западногерманского неоколониализма в Африке. Его деятельность маскируется официальной вывеской директора африканского отдела "Люфтганзы", председатель наблюдательного совета которой - небезызвестный Флик, магнат крупной военной индустрии ФРГ, финансировавший в свое время национал-социалистскую партию Гитлера. Меллентину принадлежит проект создания так называемого САТО - регионального придатка НАТО в составе португальских колоний Анголы и Мозамбика, Родезии и Южно-Африканского Союза. На этой базе должны быть созданы по проекту Меллентина находящиеся в постоянной мобилизационной готовности военные подразделения для борьбы с народно-революционным движением стран Африки. Используя традиционную терминологию времен англо-бурской войны, Меллентин предложил называть эти подразделения командами. Когда в 1964 году в Конго с новой силой вспыхнула борьба протлв неоколониализма, Чомбе воспользовался "теориями" Меллентина и ввел в действие первые "команды" белых наемников. Одной из них и стала "Команда 52" Зигфрида Мюллера (Прим. авт.)]
МЮЛЛЕР. Был. Он, кстати, состоит в каких-то родственных отношениях с фон Блотиицем.

<> С фон Блотницем?
МЮЛЛЕР. Да. Он был... Фон Меллентин - известный генерал, хороший генерал, он пользуется большим авторитетом в Южной Африке.

<> Почему?
МЮЛЛЕР. Он воевал против восьмой армии. Против восьмой английской армии в...

<> Северной Африке.
МЮЛЛЕР. В Северной Африке. А в барах и ресторанах Южной Африки эта война еще и по сей день...

<> ... прославляется.
МЮЛЛЕР. Да, действительно прославляется, так можно сказать.

<> А чем фон Меллентин занимается сейчас в Южной Африке?
МЮЛЛЕР. Генерал фон Меллентин был сначала генеральным директором компании воздушных сообщений "Трек-Эйруайз". Он женился на владелице этого предприятия. Затем он с ней развелся и сейчас работает в немецкой "Люфтганзе" директором африканского филиала.

<> Известны ли вам военные региональные проекты, разработанные генералом фон Меллентином?
МЮЛЛЕР. Да, но говорить об этом мне не хотелось бы. Есть вещи, которые пока еще не подлежат широкой огласке.

< >Хорошо. Продолжим разговор о "Команде 52".
МЮЛЛЕР. Да, так вот... Майор Майк Хор [Южноафриканский "специалист" по колониальным войнам, называющий себя "истребителем негров" (Прим. авт.)], он отвечал тогда за операции всех команд "белых", как там говорят, или добровольцев, как принято во Франции и Бельгии называть наши войска, или еще ландскнехтов, как я их называю, так вот, майор Хор сказал мне: "Отправляйтесь в Кокенетвиль, кэптен Мюллер,- я тогда еще был капитаном,- и возглавьте операцию". И все слова. Никакого приказа, никто не разъяснил, что я, собственно, должен делать. Я прибыл туда...

<> Так сказать, сам себе маршал?
МЮЛЛЕР. Да, действительно сам себе маршал. Можно, конечно, сколько угодно смеяться над этим и говорить: ах, этот Мюллер преувеличивает и тому подобное. Но это было именно так. Я прибыл на место, и ни один человек не сказал мне, что надо делать, я не получил никаких приказаний. Тогда я решил совершить круговую поездку по Кокенетвилю, главному городу Восточной провинции. Это было необходимо уже для того, чтобы показать черным, что белые здесь и что с этим следует считаться. Надо вам сказать, что белые люди до сих пор пользуются в Африке фантастическим авторитетом... Гм, да-а... Только когда наступаешь и действуешь активно, можешь считать себя в выигрыше. Так было, и так будет. Эта поездка должна была показать людям во всей округе, что мы не в обороне, что мы не боимся и пришли сюда не для того, чтобы мозолить глаза, но, наоборот, собираемся наступать, хотим показать, чего мы стоим. Мы сражались за то, чего другие еще даже не понимали. Но я-то знаю, за что сражался, и я верю в это, верю, что населению Конго, да и вообще всей Африке просто не остается ничего другого, как бороться за то, за что боролся я. Я не реакционер, помилуй бог, и я вовсе не из тех, кого не устраивает существующий в этом мире порядок, но я хочу бороться за свободу, я назвал бы это французским словом "либерте", и за равноправие в Африке.

<> Да-да, понятно...
МЮЛЛЕР. После того как я пробыл несколько дней в Ингенде, я запросил указаний из ставки в Леопольдвиле, должен ли я наступать дальше, должен ли брать Буенде. 16 сентября 1964 года пришло разрешение: "Мюллер, если вы считаете ситуацию о'кей, действуйте". Тогда я немедленно решил отправиться на ближайшую плантацию или в ближайшую миссию. Это было примерно в пятидесяти километрах от нас. Называлась она Фландрия. Там я установил, что в окрестностях орудуют мятежники, так называемые "женесс" ["Женесс" - патриотическое движение конголезской молодежи (Прим. авт.)]. Это была революционная молодежь, молодежь, которая хотела освободить свою родину, но она и была настроена социалистически, слишком социалистически.

<> Коммунистически?
МЮЛЛЕР. Можно сказать - коммунистически. Я поехал в миссию и застал священников в добром здравии.

<> Священников?
МЮЛЛЕР. Да. Их никто не трогал. Они сказали, правда, что вокруг полно повстанцев и немало "женесс", но обстановка в общем спокойная [Западногерманская пресса пыталась использовать события в Конго, чтобы уверить мир в том, что члены миссии подвергались кровавому террору со стороны конголезского освободительного движения. Мюллер знает лучше (Прим. авт.)]. Исходя из этого, я не стал эвакуировать священников и монахинь, находившихся в миссии, а сказал им: "Хорошо, оставайтесь здесь, если вы считаете, что вы в безопасности". На следующий же день, прощаясь, я сказал: "Адье, я отправляюсь!" И отмахал двести километров до Ингенды, которая была для меня отправной точкой. Отсюда начиналась операция по освобождению провинции Экваториаль. По территории эта провинция почти равна Западной Германии. С отрядом в двести человек, из них сотни полторы было черных, я покончил с этой провинцией за десять недель. Да-да, так все и было.

<> Ну ладно. К этим десяти неделям, к этой "операции" мы еще вернемся.
МЮЛЛЕР. Конечно.

<> Но до этого я хотел бы задать вам один нескромный вопрос. Вы ведь знаете: мы, репортеры, не отличаемся особым тактом...
МЮЛЛЕР. Это мне известно.

<> Так вот, как вы относитесь к алкоголю? Какую роль он играет в вашей жизни?
МЮЛЛЕР. По правде говоря, я много лет вообще не пил. И не курил тоже. Пить я начал снова лишь в Конго просто потому, что там другого ничего не было. Просто потому, что не хотелось пить болотную воду. Это естественно.

<> Понятно, понятно... Итак, вернемся к "операции".
МЮЛЛЕР. По дороге в Ингенду нам встретилась колонна в тридцать-сорок юношей лет так по пятнадцать-семнадцать, не больше. Когда они нас увидели, вернее, три наших "джипа", то немедленно исчезли в кустах справа и слева от дороги. Вооружены они были луками и стрелами.

<> Надо полагать, вы их атаковали?
МЮЛЛЕР. Нет, зачем? Я их не преследовал.

<> Из ваших слов можно заключить, что при подобных встречах вообще не было пролито ни капли крови.
МЮЛЛЕР. Нет, честно говоря, этого и не нужно было. Видите ли, это почти то же самое, как если бы в Баварии собралась группа людей и заявила: мы больше не хотим подчиняться Бонну, а Бонн ответил бы, что такого он не потерпит, что Бавария нужна рейху, то есть, простите, Федеративной республике, для... гм... координации.

<> Конституция гласит, что права федеральные выше, чем права отдельных земель.
МЮЛЛЕР. Точно, точно. В этом случае я отправился бы в Баварию не для того, чтоб ее истребить, а как друг, чтобы осуществить идею воссоединения Баварии с Федерацией. Я бы попытался вступить в какую-нибудь деревню и сказал бы: "Друзья, я здесь представляю Федерацию, может быть... гм... вы другого мнения, но... гм... Федерация в конце концов более авторитетна; вы немцы, и мы хотим собрать всех немцев воедино, в одну компанию, так давайте же работать... гм... совместно". И я уверен, что если бы я действовал таким образом, то я бы снова привел Баварию в Федерацию, к Бонну. Я против ненужного кровопролития. Это я доказал в Конго, и я считаю, что это правильно, что курс взят верный. Я никогда не буду убивать людей из-за того, что у них другие политические взгляды или если они по каким-либо причинам не согласны с Бонном. Убивать - это уж последнее дело, я никогда не буду за это. Этим же я руководствовался и в Конго.

ЗАПИСЬ НА МАГНИТОФОННОЙ ЛЕНТЕ
В этом месте мы прерываем интервью с Мюллером, чтобы дополнить его высказывания магнитофонными записями, тайно сделанными в Конго, непосредственно на месте преступлений.

МЮЛЛЕР. Я думаю, человек семнадцать мы в этой атаке ухлопали.

Мы немедленно открыли огонь, и за несколько минут, точно не могу определить, не менее двадцати восьми лежали мертвыми.

Лейтенант Лоув взял "джип" с тремя стрелками, отъехал в сторону и подпустил противника поближе. За короткое время они уложили человек сорок.

"Ага, это просто рабочие на плантации,- подумал я.- Они, вышли на работу, все в порядке". Но когда машина завернула за угол, я услышал выстрелы. Это наш постовой открыл огонь. Когда он увидел черных, он закричал: "Партизаны! Повстанцы!".- а надо знать черных: они тут же перепугались и бросились бежать. А он им вслед: "Банг, банг, банг, банг..." Я потом сделал этому постовому замечание - в таких случаях незачем сразу палить. Но, по правде говоря, кто знает точно, когда в этой стране надо стрелять и когда не надо. В принципе вряд ли следовало на него сердиться...

Чтобы мы тут брали раненых в плен, я этого в нашей команде пока еще не наблюдал. Здесь только убивают!

Тут однажды мы захватили восемь человек на дороге. И, как обычно, я их собирался прихлопнуть. Но Макитос, конголезский майор подсобного отряда, отпустил их. И в другой раз он отпустил одного из двух захваченных. Да что тут говорить - однажды он из восьми отпустил шестерых, потом еще одного.

Никто никогда не знает здесь наверняка, противник ли это, или просто беженец, или, скажем, вышел человек посмотреть, где его зубная щетка. Ни черта не разберешь. И для ясности мы его кокнули.

Мы его шлепнули с гарантией - с дистанции меньше чем триста метров!

Да, жестокое обращение здесь необходимо. Ну, например, допрашиваешь кого-то. А когда допрашиваешь, надо дать ему пару раз, иначе он не скажет правды. А после того как все выложит, что с ним дальше делать? Ведь он повстанец, а повстанец вообще стоит вне закона - и его расстреливают. Это вполне естественно. Обычно здесь в плен не берут, но если уж все-таки так случилось, то разделывают по частям. Сначала отрубают правую ногу, потом левую...

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАПИСИ ПРОТОКОЛА ПОКАЗАНИЙ

МЮЛЛЕР. Когда я был в Конго, я сказал бельгийским офицерам: "Слушайте, наши операции в Конго - это операции НАТО. Вы несете ответственность - так я сказал бельгийцам,- вы несете ответственность за то, чтобы эти операции проводились как операции НАТО". Видите ли, я против расстрелов негров, потому что у меня такое чувство, что мы несем ответственность не только за белых людей в Европе, но и за черных в Африке. Мы воюем в Африке за Европу! Мы воюем в Конго не только за Конго и не только за Чомбе - личности здесь вообще не играют роли. Мы сражались в Конго за Европу, за идеи Запада и - чтобы быть уж совсем точным - за Свободу, Братство и так далее. Вы, конечно, знаете этот лозунг.

<> Свобода, Равенство и Братство.
МЮЛЛЕР. Ну да.

<> Этот лозунг имеет хождение с 1789 года.
МЮЛЛЕР. Верно. Вот за это-то я боролся, ни за что другое, потому что Африка для меня не что иное, как линия обороны Запада.

<> Господин майор, вы столь ревностно излагаете этот тезис, что еще более укрепляете меня в мнении о необходимости использовать все методы, чтобы ознакомить общественность с вашими взглядами.
МЮЛЛЕР. О, я уже написал книгу "Современный ландскнехт" и теперь ношусь с идеей ее экранизировать.

<> Эту книгу?
МЮЛЛЕР. Ну да.

<> А в какой студии? У вас уже есть, вероятно, какая-то предварительная договоренность?
МЮЛЛЕР. Да, я уже завязал кое-какие связи с корпорацией "Колумбия-фильм", но все как-то страшно долго тянется, скажу я вам.

<> В Голливуде?
МЮЛЛЕР. Да, в Голливуде.

<> Это будет игровой фильм?
МЮЛЛЕР. Я хочу точно показать, что я сделал. Именно это. Для меня неважно, появляюсь ли я там в качестве героя войны или еще кого, я хочу лишь ясно показать: вот что такое Конго! Вот что такое Конго 1964-1965 годов! Это я хочу показать.

<> Надо думать, это будет суровый фильм.
МЮЛЛЕР. Да, я уверен, получится суровый фильм.

<> В вашей книге "Современный ландскнехт", которую мы прочли, часто упоминается полковник Тринкье [Роже Тринкье - бывший учитель истории, впоследствии офицер французских парашютных войск, командир 3-го Колониального парашютного полка. В Индокитае он был "экспертом по партизанской войне". В 1958 году Тринкье участвовал в алжирском путче против де Голля. Тринкье принадлежат следующие высказывания: "Дайте мне сотню головорезов, и я успокою весь Париж. Пусть обо мне говорят, что я фашист, но для того, чтобы руководить народом, надо держать его в подчинении". Тринкье был советником у Чомбе. Недавно он был гостем американских генералов в Южном Вьетнаме. Генри Кабот Лодж, чрезвычайный посол американского президента Джонсона, одобрительно цитировал на пресс-конференции в Париже книгу Роже Тринкье "Современная война", указав, что методы, разработанные Тринкье в Алжире и давшие там "блестящие результаты", должны быть использованы Соединенными Штатами во Вьетнаме. Сущность идей Тринкье о партизанской войне, которые Кабот Лодж считает столь примечательными, характеризуется, например, следующей цитатой из книги Тринкье: "Целью современной войны является завоевание населения. Наиболее эффективным средством для этого является террор" (журнал "Шпигель")] ...
МЮЛЛЕР. Да, он мой друг. Он был начальником штаба у генерала Салана в Алжире, а до того командовал 1-м полком парашютистов во Вьетнаме. Офицер в самом высоком смысле этого слова. В точности соответствует тому, что я представляю себе под понятием офицера партизанской войны: полковник Тринкье.

<> Связываете ли вы с именем полковника какие- либо свои желания или надежды на будущее?
МЮЛЛЕР. Мне хорошо работается с ним, он мой друг, он даже, сказал бы я, испытывает некоторую конкуренцию с моей стороны.

<> Соперник?
МЮЛЛЕР. Н-ну, в какой-то мере. У него такие же идеи, как у меня. Мы очень сходимся в вопросах ведения партизанской войны. И мне думается, если бы нам когда-нибудь пришлось разыграть в рамках НАТО такую войну, то от некоторого соперничества дело только выиграло бы, так как полковник Тринкье имеет огромный опыт по Индокитаю и Алжиру, которого у меня нет, но зато я располагаю опытом по Конго и моими теоретическими разработками.

<> Да, значит, совместная работа в рамках НАТО по подготовке партизанской войны - это сейчас могло вас заинтересовать, так?
МЮЛЛЕР. Это то, что нам с Тринкье прямо-таки на роду написано,- партизанская война.

<> Ну хорошо, майор, вернемся снова в Конго. Бывали у вас там какие-нибудь неудачи?
МЮЛЛЕР. Могу сказать, что операции в основном проходили удовлетворительно. Несмотря на все трудности, которые мне лично приходилось испытывать.

<> Трудности?.. Какие же?
МЮЛЛЕР. Да так... Кое-кто - отдельные лица - не хотели мне подчиняться, так как с ними не был заключен контракт. Люди не знали, сколько они получат денег, сколько будет переведено их семьям в Германию или в Южную Африку. Посудите сами, человек вкалывает три или четыре месяца, подвергает себя огромному риску и... не получил пока ни одного пфеннига. Это уж проблема, не так ли? В Германии каждый рабочий в конце недели получает жалованье, или, как они говорят, зарплату. А если я три или четыре месяца тружусь в поте лица и не получаю ни того, ни другого, то это уже грозит катастрофой моей семье, моему дому. Человек не может оплатить аренду, не может сделать взнос в больничную кассу, не знает, как прокормить семью... Это, конечно, никуда не годится.

<> Да, да... Вы, следовательно, хотите сравнить, скажем, работу на каком-нибудь машиностроительном предприятии и... вашу деятельность в Конго?
МЮЛЛЕР. Верно, верно. Моя работа, военная работа, ведь ни в коей мере не отличается от обычной работы на обычном предприятии.

<> И в связи с затруднительным положением, которое возникало вследствие задержки с выплатой...
МЮЛЛЕР. Вот именно.

<> ... с выплатой жалованья у вас появилось некоторое право, так сказать, на изъятие ценностей у населения? Это вы хотели сказать?
МЮЛЛЕР. Нет, права мы на это, конечно, не имели, и, честно говоря, я всегда был против этого, потому что я ведь работал для правительства, для Конго, для повышения благосостояния страны... гм... Но, гм... некоторые силы... гм... чаще всего это были лица из Южной Африки, считали, что солдат может себе, так сказать, позволить... Я был, к сожалению, не в состоянии предотвратить это, хотя, повторяю, и был всегда против этого и делал, что мог.

...

...

ЗАПИСЬ НА МАГНИТОФОННОЙ ЛЕНТЕ
Однажды Мюллеру пришлось отвечать почти на тот же вопрос - "О праве на грабеж" - непосредственно на месте действия, в Конго. Приведенные ниже его высказывания зафиксированы на магнитофонной ленте и хранятся у нас в студии.

ВОПРОС К МЮЛЛЕРУ. Ребята сказала мне, что они забирают все ценные вещи в домах?
МЮЛЛЕР. Само собой разумеется. Золото, украшения. Но только редко что хорошее попадается. Сдавать командованию они обязаны только захваченные документы.

ГЕОРГ КРАЛЬ, СОЛДАТ "КОМАНДЫ 52". Тогда, значит, можно и деньги забирать, которые находим на трупах. Всем же ясно, это не надругательство, а просто право победителя. Только бы не истолковали это как-нибудь неправильно.

ЗАПИСЬ НА КИНОПЛЕНКЕ

<> Но оставим неприятный вопрос об изъятии материальных ценностей...
МЮЛЛЕР. Да. Спасибо.

<> ... а поговорим лучше о моральных. С вами по соседству был некий лейтенант Маци. Он приобрел известность как специалист по обработке человеческих черепов.
МЮЛЛЕР. О да, да, да... Эту историю я знаю. И хочу вам сказать одно: прежде всего лейтенант Маци - отличный офицер. А фотографии, получившие известность,- это же ирония судьбы. Я припоминаю, что перед нашими позициями были тогда подстрелены сотни повстанцев.

<> О, значит, операции развивались не столь уж мирно...
МЮЛЛЕР. Думаю, вряд ли кто-нибудь в этом сомневается. Во всяком случае, в той "операции" это было так, и Маци просто брал головы убитых, обглоданные червями, насекомыми и тому подобной тварью, а затем обмывал их, а вовсе не вываривал, как было написано в мюнхенском журнале "Квик". Это, конечно, прелестная история, особенно для прессы,- вот почему его и сфотографировали. Но эти фотографии, между прочим, были сделаны не потому, что Маци был заинтересован в черепах - у него их было достаточно,- а потому, что этим двум репортерам захотелось прихватить с собой парочку в качестве сувениров. И Маци сделал это для них как обычно, вовсе он не вываривал головы, а просто окунал их в воду и мыл с мылом, вот и все. Когда они возвратились, они нацепили эти "мертвые головы" на вертела, смеялись и забавлялись. "Капитан Мюллер, у нас есть одна и для вас, мы и о вас позаботились",- сказал Маци и дал мне тоже одну голову. Я поставил ее на подставку для цветов, ха-ха! Но он заявил: "Нет, нет, дорогой мой, это не цветочки",- и аккуратно запаковал эту голову в мое красное одеяло, а затем уложил в мой сундук. Но я, разумеется, не взял ее с собой.

<> Почему?
МЮЛЛЕР. Думаю, на немецкой таможне, пожалуй, удивились бы, обнаружив нечто такое.

<> Господин майор, мы сидим здесь друг против друга зимой в Европе. И нам, европейцам, трудно себе представить, что за несколько часов или дней убитый человек превращается в ничто. Как это вообще выглядело?
МЮЛЛЕР. За три или четыре дня труп там становится горсткой костей, покрытых лохмотьями. По ночам там воют шакалы, но я бы не сказал, что это работа только шакалов, скорее червей. Впрочем, у меня есть всевозможные снимки, на них ясно видны следы этих гадов, появлявшихся каждую ночь и пожиравших трупы. Помилуй бог, все мы люди, и когда случается такое несчастье, тут всякого пожалеешь, будь он даже повстанцем.

<> М-да.
МЮЛЛЕР. Ах, я сужу о людях независимо от того, "против" меня они или "за" - все мы люди.

<> Да?
МЮЛЛЕР. У них просто другая идеология.

<> Я пытаюсь связать слово "несчастье", как вы сказали...
МЮЛЛЕР. Да, несчастье.

<> ... с историей, которая произошла с лейтенантом Лоувом...
МЮЛЛЕР. Да.

<> ... Он из Южной Африки, так?
МЮЛЛЕР. Правильно.

<> И был связан с кинорежиссером из Италии Джакопетти...
МЮЛЛЕР. Да.

<> ... который снимал что-то вроде документального фильма или...
МЮЛЛЕР. Да-да, это... это тоже несчастье.

<> Опять несчастье?
МЮЛЛЕР. Да, мы слышали, что на одной плантации, вернее, поблизости от этой плантации - она называлась Бандака,- действуют повстанцы, и я приказал лейтенанту Лоуву: "Выясните, в чем там дело, и примите надлежащие меры". Лоув смылся со своим подразделением, а вернувшись, доложил: "Одного или двух ухлопали и сожгли пару домов".

<> А, что у него было с Джакопетти?
МЮЛЛЕР. Джакопетти появился как раз тогда...

<> ... когда Лоув направлялся на задание?
МЮЛЛЕР. Да, когда Лоув направлялся на задание. Я получил сообщение от министерства обороны, что Джакопетти разрешено делать съемки и что ему разрешено участвовать в операции по взятию Буенде. Джакопетти - хороший режиссер. Может быть, он и сказал: "Послушайте, тут надо шлепнуть одного-двух, поставьте их чуть левее, чтобы свет падал лучше",- но я не могу сказать точно, как у них все там было. Ни Лоув, никто другой об этом не рассказывали, и я знаю только, что тогда были сделаны киносъемки расстрела людей [Итальянский кинорежиссер Гуалтерье Джакопетти, перед тем как направиться в Конго, дважды подвергался тюремному заключению за растление малолетних. В Конго он снимал своим "Аррифлексом" синхронно, нажимая на спуск курка пулемета. По его просьбе были расстреляны трое мирных негритянских юношей. В итальянском еженедельнике "Эспрессо" публицист Григоретти рассказал о преступлениях Джакопетти в "команде" Мюллера. Журнал возбудил судебное дело против Джакопетти. По просьбе итальянских коллег авторы книги отправили ленту с приводимой здесь магнитофонной записью показаний Мюллера в Рим для использования на процессе. (Прим. авт.)].

<> Об этом подробно сообщалось в печати.
МЮЛЛЕР. Да, к сожалению, к сожалению.

<> Господин майор, в процессе нашего разговора вы уже назвали имена нескольких немцев. В большинстве случаев это была молодежь - не вашего возраста (1920 год), а значительно моложе.
МЮЛЛЕР. Я ветеран.

<> Вы ветеран, конечно. Вы ведь, если учесть ваше описание событий июня 1941 года, уже тогда были верны антибольшевистской традиции.
МЮЛЛЕР. Точно.

<> Но у этих молодых людей такого не было.
МЮЛЛЕР. Да... гм... пожалуй.

<> Что ж их привело в Конго?
МЮЛЛЕР. Когда мы были в Иогаинесбурге, нам сказали: ах, это будет чем-то вроде егерской забавы, ну, скажем, охоты на негров или чем-то в этом роде, веселая прогулка, никакой опасности, все о'кей, это так только, против этих... против мятежников.

<> Господин майор, ну и как, было ли все "о'кей"? Вспомните об одном молодом немце из вашей "команды". Его звали Фриц Кеттерич.
МЮЛЛЕР. Фриц Кеттерич. Да, Фриц Кеттерич погиб, когда я пытался взять Буенде. Он был... гм... у него был некоторый военный опыт.

<> М-да. Тут я хотел бы вставить, что Фриц Кеттерич более трех лет до этого прослужил в бундесвере.
МЮЛЛЕР. Мерси.

<> Как он погиб?
МЮЛЛЕР. Пуля в грудь. Прямо в сердце.

<> Надо думать, он не прожил и минуты.
МЮЛЛЕР. Да, он в момент загнулся, без всяких сомнений.

<> Так было с Фрицем Кеттеричем. Но есть и другие имена: Келерт, Нестлер. Кто из них был вам ближе всех?
МЮЛЛЕР. По правде говоря, Келерт был тем, кого можно назвать товарищем. Он погиб в Альбертвиле. Он был очень одарен, это был солдат до мозга костей; я бы сказал, Келерт был лучшим из всех, кто у меня был, а однажды это высказал и майор Майк Хор. Келерт был действительно солдатом, который...

<> Как он погиб?
МЮЛЛЕР. Мы вели ночную атаку на Альбертвиль. Это было опасное дело, мы это знали. Пуля попала в голову.

<> Пуля в голову - насмерть.
МЮЛЛЕР. Да, наповал.

<> Господин майор, какие вам приходили мысли, когда приходилось провожать товарища на вечный покой?
МЮЛЛЕР. Ну, если начистоту, я скорбел по каждому солдату, будь то немец или другой, прежде всего для меня он был человеком - таким, каким его знал, и я должен сказать прямо: смерть бывшего унтер-офицера бундесвера Келерта опечалила меня так же, как смерть любого другого солдата. И Келерт был для меня солдатом Запада, и Нестлер был солдатом Запада, и...

<> Выходит, ваше ремесло все же таит в себе смертельный риск, не так ли?
МЮЛЛЕР. Разумеется. Со мной это тоже могло случиться.

<> Да, да. Ну и как же вы?..
МЮЛЛЕР. Это могло случиться с каждым, как ни крути, все это дело случая, что...

<> ... что вам удалось уцелеть.
МЮЛЛЕР. Ну да.

<> А что вы говорили в тех случаях, когда кто-нибудь из вашей "команды" погибал? Может быть, были даже какие-нибудь рифмованные двустрочия?
МЮЛЛЕР. Нет, никаких двустрочий.

<> Целая строфа?
МЮЛЛЕР. Гм...

<> Может, была какая-нибудь эпитафия или изречение о солдатской судьбе?
МЮЛЛЕР. Ха, вы требуете от меня уж чересчур... [Известно, что Мюллер при погребении павших в Конго немцев охотно цитировал следующие строки:

Не ставьте в укор солдатам жестокость,
Быть может, мы следом отправимся в пропасть.
Почтим их, похвал им не будем жалеть,
Кто знает, кому уготована смерть?

(Прим. авт.)]

<> Господин майор, есть фотографии, на которых вы запечатлены во время произнесения надгробной речи. Что вы обычно говорили, провожая кого-либо из солдат вашей "команды" в мир иной?
МЮЛЛЕР. У меня была проповедь, мне дал ее один бельгийский миссионер, когда я был в Камине.

<> О чем там говорилось?
МЮЛЛЕР. Он дал мне определенный текст, и я его применял повсюду. Я-то вовсе не проповедник, как вы понимаете.

<> Да, понимаю.
МЮЛЛЕР. Но к каждому, кого постигала неудача, я испытывал товарищеские чувства, это могло бы и со мной случиться, и мою голову могли бы нести через весь город Буенде.

<> Точно так же, как чья-то голова и чьи-то останки украшали ваш командирский "джип".
мюллер. Если хотите, то да. Мы боролись за западную цивилизацию, мы боролись за Конго - в этом случае Конго означает западную цивилизацию, включая Европу, включая НАТО, это я объяснял всем бельгийцам. Конго - это прямое дело НАТО. Это отнюдь не игрушечки, между прочим, а прямое дело НАТО, потому что в Конго мы защищаем Европу от коммунизма.

<> Хорошо. Понятно. Майор Мюллер, еще один вопрос: когда погибал немец, получали ли его близкие на родине какое-нибудь уведомление об этом? Выражалось им соболезнование? Как вообще это делалось?
МЮЛЛЕР. Тут уж вы слишком много от меня требуете, поскольку я ведь был не в штабе конголезских вооруженных сил. Могу только сказать, что прилагал все силы, чтобы...

<> Каким образом?
МЮЛЛЕР. Я обращался в штаб и говорил: "Послушайте, ведь это немцы, погибли немцы, сообщите, наконец, родственникам, что человек погиб". Я хотел бы сказать, что и сам лично старался объяснить ситуацию, когда мог. С тем чтобы родные знали точно, что погибшие муж или сын похоронены там-то и там-то, в Альбертвиле, например, или в Стэнливиле, или еще где-либо.

<> Майор Мюллер, я пытаюсь представить себе сейчас - ведь я и сам испытал кое-что в Африке, знаю эти тропические ночи в джунглях,- и хочу...
МЮЛЛЕР. Почет и уважение.

<> Спасибо. Да, так вот, я хочу представить себе, как это у вас все происходило,- ну, скажем, после боя, может быть, даже после того, как вышли из окружения, после стрельбы, трупов, вони и криков,- когда вы затем собирались вечером на квартире. В своем большинстве или по крайней мере в значительной части там ведь все были земляками - немцы, соотечественники. Были ли у вас такие часы, я сказал бы, часы умиротворения, внутреннего созерцания, воспоминаний?
МЮЛЛЕР. Да, таких часов было немало. Я часто наслаждался ими.

<> И чаще всего, вероятно, во время передышек, где-нибудь в тылу, в Леопольдвиле, например? МЮЛЛЕР. О, Леопольдвиль - это город, где чувствуешь себя как в мирное время.

<> Да. Мюллер. Там вообще даже и незаметна война, там все выглядит мирно. Интернат молодых дочерей работает точно так же, как десять лет назад. И в барах столько же удовольствий, как и прежде. Там все в порядке, я сказал бы, Леопольдвиль, Элизабетвиль [Ныне город Лубумбаши (Прим. пер.)] - это мир такой же, каким мы его знаем в Европе.

<> Но, думаю, работает не только интернат молодых дочерей, а может быть - я полагаю, здесь, среди мужчин, можно употребить и крепкое словечко - может быть, и интернат девиц легкого поведения? Есть там что-либо подобное?
МЮЛЛЕР. О, есть и девушки легкого поведения, но они были и прежде, не так ли?

<> Да, они были и прежде.
МЮЛЛЕР. И эти девушки отнюдь недурны, ха-ха! Но я хотел бы сказать, что в других местах, например в окрестностях севернее и восточнее Стэнливиля, весьма небезопасно, да и в дальнейшем там не скоро наступит покой, несмотря на присутствие солдат и несмотря на некоторые изменения. Это, пожалуй, область, которая практически все еще находится в руках повстанцев.

<> Скажите, в Леопольдвиле имеется также и один из "институтов Гете"?
МЮЛЛЕР. Да, конечно. Когда я бывал в Леопольдвиле, я частенько посещал этот "институт Гете", и всегда находил там прекрасный прием. Разумеется, это институт Федеративной республики, но я хотел бы заметить, что есть некоторая разница - не только в Конго, а повсюду в мире - между политикой официальной и неофициальной. Это нельзя изменить, но это так. И я ничего в этом не хочу изменять, я ничего не могу изменить, это факт.

<> А по-вашему мнению, в "институте Гете" занимались неофициальной политикой, да?
МЮЛЛЕР. Да, я сказал бы только, пожалуй, не занимались ею, а понимали ее.

<> Понимали, да. Вы проводили там приятные вечера?
МЮЛЛЕР. Да, у нас там бывали фортепианные вечера немецких композиторов.

<> Господин майор, если я вас правильно понял, то это было чем-то вроде сопроводительной музыки к вашей работе в Конго.
МЮЛЛЕР. Точно. "Институт Гете" отлично понимал, вокруг чего все крутится в Конго.

<> Майор, вы носите на груди "Железный крест" первого класса?
МЮЛЛЕР. Все еще ношу!

[ЭТИМ УДАЛОСЬ ВЫРВАТЬСЯ
Четверо насмерть усталых английских парней рассказали о своем сенсационном побеге из зловещей крепости "Иностранного легиона" в Боннфачо на Корсике.
Вот история дерзкого побега Лоуренса Робертса, его брата Рональда, Майкла Гудсолла и Алана Фримэна.
"Мы две недели разрабатывали план. Все должно было быть точным и наверняка. Если бы нас схватили, нам конец. В субботу ночью, когда многие легионеры были в увольнении, мы с помощью веревочной лестницы спустились по стене высотой в сорок футов. Вдоль всей стены были сторожевые посты с пулеметами, но нам удалось тихо проскользнуть, а потом в рыбачьей лодке мы ушли в море. Две ночи мы преодолевали узкий пролив между Корсикой и Сардинией. У нас не было весел, пришлось грести досками, палками и даже руками.
"Несколько раз мы чуть было не нарвались на засаду. Район тщательно охраняется. Весь первый день мы прятались на небольшом островке, затерявшемся где-то на середине этого пролива, потому что над нами кружили самолеты "Иностранного легиона".
"Даже когда мы высадились на северном побережье Сардинии, мы не чувствовали себя в безопасности. Сардинские бандиты напали на наш след и пытались схватить, чтобы вернуть в легион и получить вознаграждение. За два дня мы отшагали триста двадцать миль и в Кальяри явились в итальянскую полицию.
"В "Иностранном легионе" вы превращаетесь в автомат. Вам кажется, что каждый сержант в форме хочет вас ударить. Постепенно вы с этим свыкаетесь, и побои не производят на вас впечатления. На Корсике нам внушали, что легионеру все дозволено. Сейчас, когда мы с такими трудностями выбрались оттуда, мы начинаем думать по-другому".
Четверо англичан прилетели домой вместе с английским консулом в Риме. По железной дороге они не рискнули поехать, потому что поезд ехал через Францию и они боялись, что их задержат.
"Все, с легионом покончено",- заключил рассказ кто-то из парней.
"Дейли Экспресс" (Англия)]

<> Да, все еще. Когда вы его получили?
МЮЛЛЕР. В сорок пятом.

<> Могу ли я спросить, знаете ли вы, когда был учрежден этот орден?
МЮЛЛЕР. Да. В 1813 году в Бреслау, в моей силезской столице.

<> А в связи с чем, собственно?
МЮЛЛЕР. В связи с войной за освобождение. А я - за свободу, за освобождение всех людей, будь то пруссаки или конголезцы.

<> Ваш "Железный крест" имеет посередине свастику.
МЮЛЛЕР. Не обращайте на это, пожалуйста, внимания. Этот крест получен во второй мировой войне и ни в какой мере не связан с моими политическими убеждениями. Я немец, но не рассматривайте эту награду как политическую вывеску или как-нибудь еще, это всего лишь дань времени, когда я был солдатом Германии.

<> Да-да, понятно. Но вот в вашем фотоальбоме мы видели снимок...
МЮЛЛЕР. Да.

<> ... на котором вы сняты рядом с подполковником американских войск. На аэродроме в Леопольдвиле, помните? Не счел это американский подполковник предосудительным?..
МЮЛЛЕР. Ни один человек не считал это предосудительным.

<> ... поскольку ведь он, собственно, был вашим военным противником, майор Мюллер, если говорить точно.
МЮЛЛЕР. Ах, это было двадцать лет назад, это уже область истории. Об этом я вообще не желаю думать и говорю вам: конечно, я заслужил этот "Железный крест" как офицер, как солдат немецкого вермахта, но это не имеет никакого отношения к тому, что происходит в Африке. Я воюю в Африке не за Гитлера, который уже давно мертв, не за Бормана, который для меня не существует, для меня важно только то, что я работаю на Запад, на нашу свободную демократию.

<> И вы считаете, следовательно, что перегруппировка сил, происшедшая после второй мировой войны, позволяет американскому подполковнику не обращать внимания на вашу свастику?
МЮЛЛЕР. Ну, разумеется! Я в этом полностью убежден. Мне пришлось иметь дело со многими американскими офицерами, генералами и другими лицами, и могу вам сказать, что американец вообще не принимает это всерьез, для него это просто игра времени, его это вообще не интересует...

[ПРОДАВЦЫ СМЕРТИ
Несколько недель назад под вечер, когда я сидел в редакции, мне сказали, что со мной хотел бы поговорить один человек. По телефону он назвался майором и утверждал, что может рассказать немало любопытного о поставщиках оружия для наемников "Иностранного легиона".
Бельгийский майор, о котором шла речь, вел адскую жизнь, рыская из одной страны в другую в поисках покупателей и продавцов. Жил он на площади Рожье в большой гостинице, где ковры податливы под ногой, словно мех. Секреты его карьеры заключал в себе кожаный портфель. По его словам, он продавал оружие примерно сорока странам. И по-видимому, очень гордился этим. Позже случай меня свел с одним приличным на вид американцем. "На совести" у этого симпатичного "торговца пушками" - так они все себя называют - восемьдесят стран. В этой весьма специфической области бизнеса есть звезды первой величины. Тарпа, с которым мне довелось свидеться, можно назвать фигурой третьестепенной важности.
Майор Тарп ведет дело вместе со своим компаньоном Леденом, тоже бельгийцем. Они основали фирму "Трансистор".
К торговцам оружием обращаются люди всех цветов кожи и различного общественного положения.
Чтобы дать представление о торговых операциях фирмы "Трансистор", стоит сказать, что покупки раз на раз не приходятся. Все зависит от масштабов потребителя. Однажды была даже оформлена покупка небольшой бомбы: вероятно, кому-то захотелось в воскресный день поразвлечь свое семейство. Но вот серьезные покупатели: 1450 пулеметов довоенного образца (отлично подходят для "слаборазвитых" стран), 10 тысяч винтовок "Маузер", минометы, пушки, самолеты "Метеор" в боевой готовности. Достаточно для хорошенького фейерверка где-нибудь в "салазаровской" Гвинее.
У торговцев оружием нюх, как у гончих псов. Там, где только еще зреет переворот, вооруженное вмешательство в дела независимой страны, они уже тут как тут.
"Пуркуа па?" (Бельгия)]

<> Гм... Да, да.
МЮЛЛЕР. Я являюсь защитником Запада, христианского, или западного полушария...

<> Да.
МЮЛЛЕР. ... и этим снимается все остальное, все идеологии или что там еще, что может быть. Абсолютно не имеет значения.

<> Да, понятно. В начале нашей беседы, майор, вы провели - довольно забавно, на мой взгляд,- аналогию между настроениями в некоторых провинциях Конго и в Баварии.
МЮЛЛЕР. Ха, это верно. Но ведь только для примера, а?

<> Да-да, я хотел бы как раз в этой связи поговорить о другом. Вы сказали, что хотели бы видеть всех немцев едиными, или, как вы выразились, в одной компании.
МЮЛЛЕР. Правильно, говорил.

<> Да, но, как известно, существуют еще и немцы за границами Федеративной республики, и...
МЮЛЛЕР. Да, к сожалению!

<> ... и можно себе представить ситуацию, когда вы получили бы возможность использовать свой богатый опыт партизанской войны для освобождения также и этой части немецкого населения. Можете вы себе представить такую ситуацию?

МЮЛЛЕР. Да, к сожалению, к сожалению. Это касается не только Восточной зоны, но в той же мере и Вьетнама.

<> Тогда совершенно конкретный вопрос. В нашей беседе упоминались наименования городов - Альбертвиль, Стэнливиль и другие. Допускаете ли вы, что в вашей деятельности точно так же могли бы фигурировать наименования таких городов, как, скажем, Магдебург, или Лейпциг, или Дрезден?
МЮЛЛЕР. Точно!

<> Можете вы себе представить, что в один прекрасный день вы последуете призыву использовать в этой стране опыт, накопленный вами в Конго?
МЮЛЛЕР. В любой стране, не только в Конго, в любой стране.

<> Но при этом следует иметь в виду, что может встретиться противник, вооруженный не только луком и стрелами.
МЮЛЛЕР. Что и говорить, что и говорить... Видите ли, я как раз очень много размышляю над этой проблемой в связи с событиями во Вьетнаме и...

<> Да?
МЮЛЛЕР. Да. И должен сказать, что прихожу к выводу, что немецкая пресса, так много пишущая о "грязной войне", стоит некоторым образом на неправильных позициях. Эта война вовсе не грязная - каждую войну можно назвать грязной, если захочется. Во Вьетнаме просто идет та самая война, которую мы, может быть, будем в один прекрасный день вести в Европе. Если сегодня мы вместе с американцами не будем защищать Южный Вьетнам, то почему они должны защищать нас от красных?

<> Да, это мы недавно услышали из уст господина Эрхарда.
МЮЛЛЕР. В Южном Вьетнаме сейчас защищают западную культуру, но если мы не будем достаточно сильны, то некому ее будет защищать и в самой Европе.

<> Да, в этом сравнении что-то есть. Так же, как много общего есть в фотографиях, приходящих сейчас из Вьетнама, и тех, которые в свое время публиковались о событиях в Конго.
МЮЛЛЕР. Гм...

<> Скажите, пожалуйста, во время нынешнего отпуска у вас были, кажется, интересные встречи во Франкфурте-на-Майне? С кем, если не секрет?
МЮЛЛЕР. А-а, да, я виделся с начальником штаба 5-й бригады американских вооруженных сил в Западной Германии.

<> Вы с ним знакомы?
МЮЛЛЕР. Да, я его посетил, когда... когда был в его штабе, во втором отделении, то есть отделении разведки. И мне думается, что именно тогда мы нашли с ним общий язык.

<> Что он вам сказал, когда вас увидел?
МЮЛЛЕР. Он был очень приветлив, а когда мы расставались, он еще раз специально зашел ко мне, чтобы попрощаться. Я встретил полное сочувствие, потому что у американцев сейчас та же проблема, что и у нас. И проблема эта, которую здесь мы еще недостаточно осмыслили, состоит в том, чтобы мы вместе, единым фронтом стояли и во Вьетнаме, и в Конго, и где бы то ни было.

<> Господин майор, федеральное правительство, как известно, поддерживает американские акции во Вьетнаме. Вы вступите в немецкий "Легион Вьетнама"?
МЮЛЛЕР. О, со всем удовольствием. Это как раз то, что мне нужно!

[В ПЕРСПЕКТИВЕ: СВИНЦОВЫЕ ГРОБЫ
Магазин Дэвида Джонса в Канберре не только крупнейший торговый центр столицы. Здесь часто устраиваются художественные выставки, по вечерам собирается молодежь потанцевать.
Однажды магазин был "оккупирован" австралийскими войсками. Здесь открылась выставка оружия, используемого австралийскими карателями во Вьетнаме. И все это на фоне имитированных вьетнамских джунглей. Настоящие солдаты при полной походной выкладке прятались в джунглях из папье-маше. А рядом столы, за которыми сидели их офицеры: подходи записывайся в солдаты.
Но желающих было немного.
- Не совсем полная имитация,- говорили студенты и молодые рабочие.- Не хватает свинцовых гробов и колясок для инвалидов]

ДВА МИРА - ПРАВДА ОДНА
9 февраля 1966 года в 21 час 05 минут по телевидению закончилась передача фильма "Смеющийся человек". И сразу же крупные телеграфные агентства мира передали отчеты о фильме. На телевидение ГДР беспрерывно звонили самые разные люди из Западной Германии и ГДР. Уже на следующее утро мы получили пачки телеграмм. Нас поздравляли незнакомые зрители.

"Передача из ГДР меня просто ошеломила. Фильм об этом "сверхчеловеке" будет преследовать меня еще долго",- написал нам Пауль С. из Западного Берлина.

"Я родился в 1919 году, почти одновременно с "Конго-Мюллером". Мне тоже пришлось пережить вторую мировую войну. По профессии я врач и поэтому могу судить о том, чего стоит сохранить человеческую жизнь. А у этого оголтелого наймита Мюллера совершенно другие этические представления..."

И подпись: доктор Герхард Леман, советник медицины, город Котбус, ГДР.

"Ваше интервью с майором Мюллером я смотрела, смеясь и плача. Смеялась - потому что "в самом логове врага" вам удалось взять блистательное интервью, а плакала - потому что такие вот субъекты еще живут среди нас и мы их терпим". Отправитель: Хельга Ринтельн, Западная Германия.

Вот тогда-то мы и спросили себя: а что, собственно, произошло? Так за фазой практики последовала фаза некоторого теоретического обобщения приобретенного опыта.

Разумеется, каждая работа кинодокументалиста начинается с выявления критерия оценки - насколько отдельное явление выражает социальную сущность общего, насколько оно типично как носитель черт общей закономерности. Но при этом не следует забывать, что отдельные явления отражают общее с той или иной степенью выразительности и, следовательно, в разной мере могут быть "пригодны" для выявления конечного результата.

Выдержит ли выбранный нами персонаж испытание временем? Достаточно ли емок и собирателен образ этого "белого гиганта", типичен ли он для представителя "по ту сторону" Эльбы? И наконец, может ли отдельная личность опосредовать в себе суть социальных тенденций?

Во всяком случае, ясно одно: в Мюллере мы увидели сводные "портретные" черты, не требующие "обработки" и сильные именно в своей натуральной, неприукрашенной сути. "Ко-Мю" - это прототип, отражающий совершенно определенные социальные явления нашего времени - милитаризм и неоколониализм, то есть, если брать глубже,- отражающий основные черты империализма. Мало того: майор Мюллер не просто "рупор духа времени", он примечательная индивидуальность "оттуда". Палач с наманикюренными пальцами! Убийца с подкупающей улыбкой! Практик геноцида, умеющий вести светскую беседу. Этот образ кишит противоречиями, вызывающими интерес к их изучению.

"Типичное оставляет равнодушным, только поданное через индивидуальность, оно способно оказать на нас воздействие",- писал Томас Манн в своем "Д-ре Фаустусе".

Конечно, "Ко-Мю" свойственны многие типичные черты наемника империализма, но они проявляются в нем не как абстрактные величины, а "преломленные" в его индивидуальности. Мюллер - это не только общее. В то же время он больше, чем "частность", "единичный случай". Одновременно он "нечто небывалое" и неподменный "этот".

На наш взгляд, именно вся эта сумма факторов и объясняет то "воздействие" по Томасу Манну, которому подверг миллионы людей "Смеющийся человек". И тут нам пришлось столкнуться с двумя крайне противоположными точками зрения. Как уже говорилось, нами были получены сотни писем от зрителей. И сколько писем - столько мнений. Это не мудрено: в день премьеры в ГДР было включено 3384649 телевизоров. Кроме того, ежедневно сотни тысяч зрителей ФРГ и Западного Берлина смотрят телевизионную программу ГДР.

Уже на следующий день после премьеры фильма политические и идеологические единомышленники "Конго-Мюллера" сделали попытку обесценить его показания, утверждая, что это высказывания лица безответственного, никого и ничего не представляющего, и вообще старались создать впечатление, будто этот "Конго-Мюллер" не более чем "одиночка", эдакий "стоящий в стороне".

"Очень хотелось бы узнать,- писала в те дни западноберлинская газета "Тагесшпигель",- где постановщики раздобыли этого психопата, вынудив его исполнять роль смеющегося вурдалака. А то, что ему нацепили на форму "Железный крест" первого класса,- серьезная режиссерская ошибка".

Не вдаваясь в излишнюю словесную перепалку с "Тагесшпигель", мы хотим все же сказать, что раздобыли мы нашего "смеющегося вурдалака" не где-нибудь, а в Западной Германии, в его доме в Лангене, Фридрихштрассе, 15. Он как раз проводил там свой очередной отпуск. Что же касается "Железного креста", то пусть западногерманские журналисты, то есть коллеги недоверчивых писак из "Тагесшпигеля", предъявляют претензии самим себе. Это они вытащили "Ко-Мю" на свет божий, и они же уговорили его сфотографироваться с "Железным крестом", который до тех пор он просто носил в кармане.

"Смеющийся человек" четко выявил и еще одну точку зрения. Объявились люди, жизнь которых перекрещивалась с жизнью "Конго-Мюллера" на разных ее этапах. "Это, наверное, Зигги",- написал нам в своем письме соученик Мюллера Детлеф Хассе, который живет и работает в Варнемюнде (ГДР). Мы полностью приводим его письмо:

"Когда 9 февраля я увидел первые кадры интервью с "Конго-Мюллером", то сразу понял, что я этого человека знаю. Эта манера растягивать губы в улыбку, эта подчеркнутая небрежность тона. Нет, нет, это, безусловно, Зигги, Зигги Мюллер, как мы его называли. И тогда я сказал своей жене: "Слушай, я же учился с ним в одной школе". Она мне не поверила. Но когда потом я услышал сообщения о днях его юности, все стало на свои места. Да, это Зигфрид Мюллер, мы с ним учились в гимназии в 1933-1937 годах.

"Прилежным учеником Зигфрид не был. Он был неглуп, но ленив. Поэтому он один раз остался на второй год и попал в мой класс - я его на год моложе. Он был известен тем, что просто проглатывал приключенческие книжки любого сорта. Зигфрид, или, как его теперь называют, "Конго-Мюллер", уже тогда старался ходить по-военному, но манера держаться оставалась немного небрежной, непринужденной - точно такая же, как сейчас. О том, что он хотел стать офицером, как его отец, мы знали уже тогда, он не делал из этого тайны. В "Гитлерюгенде" он был вожаком. Сначала он был звеньевым, затем стал фюрером взвода. Нельзя сказать, что он был задирой больше, чем другие ребята, или как-то особенно груб. Поэтому-то сообщение о нем и потрясло меня так.

"Фашистский режим воспитал в нем жестокость и презрение к человеку, а сейчас эти качества Мюллера используют его хозяева. Особенно меня потрясло то, что Мюллер осмелился злоупотребить лозунгом времен Французской революции, в котором заложен столь благородный смысл и который в его устах звучит как явное кощунство.

"У нас в школе преподавали французский, и я совершенно точно помню, как наша учительница пыталась, несмотря на существовавший тогда духовный террор, передать нам всю прелесть этих рожденных Французской революцией великих понятий: Свобода, Равенство, Братство".

Правда о "белокурой бестии" из Западной Германии вызвала мощную волну возмущения среди всего населения ГДР. В нашем досье находятся письма и заявления, написанные на заводах и в сельскохозяйственных кооперативах, письма за многими подписями. Они, эти письма, помяты и захватанны, сразу видно, что прошли не через одни руки. К ним прикасались многие перья и карандаши, прежде чем кто-то сложил их, положил в конверт, написал адрес и опустил в почтовый, ящик.

Семье А. пришлось выдержать бой: среди их знакомых образовались две группы - одни были убеждены в достоверности нашего кинодокумента, другие полагали, что в этом фильме "роль" Мюллера сыграна актером. И вот к нам пришло ищущее ответа письмо: "Я учтивейшим образом прошу Вас сообщить: в этом фильме "Конго-Мюллер" настоящий или сыгран актером?"

Наш ответ: "Мы хотим внести окончательную ясность. "Конго-Мюллер" такой же, каким вы увидели его на экране телевизора. Таким он предстал перед нами в Западной Германии. Нам никогда не пришло бы в голову привлечь на такую роль актера. К сожалению, в этих документах - в данной ситуации уместно слово "к сожалению" - все чистая правда".

Конечно, у многих наших сограждан не укладывается в голове, что такое чудовище, как "Конго-Мюллер", может существовать в природе, что он преспокойно живет в Западной Германии и что все снова "зашло так далеко". Во всеобщем осуждении "Конго-Мюллера" смешиваются два чувства - ужаса и смущения. Вот почему граждане ГДР задают вопрос: что же происходит западнее Эльбы? Что говорят о "Конго-Мюллере" его сограждане, которые не только наслышаны о его злодеяниях, но и являются его соседями?

ПО ТУ СТОРОНУ ЭЛЬБЫ
Поэтому мы решили снова вернуться в Ланген - город, где проживает наш "герой".

Ланген - небольшой провинциальный городишко со старинными, прямо идиллическими достопримечательностями, но роскошные иллюстрированные журналы с репортажами из большого мира доходят и сюда. Жители городка, впрочем, как и другие граждане ФРГ, знают из репортажей о злодеяниях в Конго Зигфрида Мюллера из Лангена: "Сначала правую ногу, потом левую...", "В плен не брать!..", "Для ясности мы его прикончили". Они знают его жену, и не только по интервью, которое она давала одному из западногерманских журналов.

Для жителей Лангена Эльфрида и Зигфрид Мюллеры не какие-нибудь "незнакомцы": одни постоянно покупают вместе с ними хлеб, другие - филе у мясника.

На расстоянии примерно 500-800 метров от дома #15 по Фридрихштрассе мы установили камеру и микрофон. Мы спрашивали, жители Лангена отвечали:

#1
- Вам что-либо говорит имя "Конго-Мюллер"?
- Конго-Мюллер? Это солдат, он отсюда, из Лангена. Отправился в Конго, там воевал.

#2
- "Конго-Мюллер"? Конечно, слышал о нем. Это... постойте, это человек, который воевал в Конго за этого... как его?.. Да, да, за Чомбе.
- Правильно.
- А теперь я не знаю, куда он делся. По-моему, он все еще живет здесь, в Лангене. Вроде бы собирался во Вьетнам. Помнится, он - или кто другой - набирал людей, чтобы отправиться с ними во Вьетнам.

#3
- Мы разыскиваем здесь неподалеку семью Зигфрида Мюллера, глава этой семьи называет себя "Конго-Мюллер".
- Вероятно, вы имеете в виду майора Мюллера?
- Верно, верно.
- Он живет здесь, вверх по Фридрихштрассе.
- Вы знаете номер дома?
- Пятнадцать, по-моему.

#4
- А, это "Ко-Мю"! Живет на Фридрихштрассе, 15. Третий дом отсюда.

#5
- Да, я знаю, где он живет.
- Где же?
- Здесь за углом, сразу за углом.

#6
- Его девочка ходит мимо нас в школу, а он живет - если вы пойдете вверх по улице, за высоким домом, там он живет... Но сейчас его, кажется, нет. Уехал.

Затем мы заглянули в лавку, где фрау Мюллер делает свои закупки. Владелец лавки и покупатели наперебой отвечали нам:

#7
- Зигфрид Мюллер, вы имеете в виду Мюллера из Конго, да?
- Правильно.
- Прямо по улице, сразу за вокзалом...

И так далее, в том же духе. Жители Лангена знают дорогу к "Конго-Мюллеру". И они показывали нам ее участливо, так же как они указали бы чужеземцу, где находится почта. Спроси мы, какая марка стирального порошка действует эффективней, то затронули бы, вероятно, более животрепещущую тему. Может быть, даже возник бы обмен мнениями. Но марка "Конго-Мюллер" их не волновала. Они его просто зафиксировали в памяти. Тот, кто годами с экранов кино и телевидения потребляет бурду из таких искусственных "героев", как Джеймс Бонд, тот и реального "Ко-Мю" проглатывает как должное, привычно и без особых эмоций и размышлений.

В Мюнхене мы знали точно: вот сидит враг. В Лангене мы подходили к каждому очередному прохожему с новой надеждой. Но когда мы покидали город, нас бил озноб.. Тысячи мыслей сверлили нам головы. Вспоминалось восклицание Брехта: "Какой холод сковывает этих людей! Кто же их так подминает?.."

Все это весьма важные вещи. Их нельзя сбрасывать со счетов. Особенно когда ведутся разговоры о типичных и нетипичных явлениях нашей жизни. Ведь немцы живут по обе стороны Эльбы, и те и другие из огромного потока информации узнали о злодеяниях "Конго-Мюллера". Оставалось расставить акценты, вынести мнение, сделать выбор. А здесь, в Лангене, будто ничего не произошло, все идет своим чередом.

Во время интервью их сосед с Фридрихштрассе, 15, майор Мюллер сказал нам, что "Легион Вьетнам" - это как раз то, что ему нужно. А примерно через полгода, 18 марта 1966 года, британское агентство Рейтер сообщило: "Южновьетнамский военный министр распорядился передать по радио сообщение о том, что он получил предложение от западногерманского майора Зигфрида Мюллера образовать "Легион Вьетнам". В своем письме к министру майор утверждает, что в Южной Африке в его распоряжении находятся 600 человек, готовых немедленно отправиться во Вьетнам. Опытные воины, прошедшие школу партизанской войны в Конго, в Йемене и даже в самом Индокитае. Письмо было отправлено из Франкфурта-на-Майне. В качестве своего обратного адреса Мюллер указал Вирнайджинг в Южной Африке. Майор представился как "эксперт по технике революционных и освободительных войн",- сообщал далее диктор.- Майор Мюллер выразил согласие приехать в Сайгон для личной беседы с военным министром".

Итак, где-то во Франкфурте-на-Майне "Конго- Мюллер" доверил свое послание почтовому ящику, и почта Федеративной Республики Германии незамедлительно выполнила свою функцию. Мы далеки от того, чтобы упрекать за это почту Федеративной республики,- там, где все так прекрасно "функционирует", не будет же почта исключением...

Одновременно с этим сообщением уже другая почта, почта ГДР, доставила нам письмо, которое содержало экземпляр газеты "Лаузитцер Рундшау". На конверте почтовый штемпель города Котбуса.

"После фильма я не могла сомкнуть глаз,- писала фрау Рихтер с Гартенштрассе, 65.- Все снова и снова я спрашивала себя, как это получается, что людям, подобным Мюллеру, дают возможность действовать. Я начала размышлять о том, что я могла бы сделать, чтобы поддержать вьетнамский народ. А на следующий день в "Лаузитцер Рундшау" я прочла призыв дать кровь в пользу Вьетнама. Это было ответом на мой вопрос. Деньги, их можно пожертвовать относительно легко, но если это твоя кровь... Может быть, это и есть тот необходимый шаг?"

Для других это послужило примером. Присоединились шесть членов домового комитета. Первые двое, а именно фрау Рихтер и фрау Хауфе, дали кровь в понедельник. Фрау Хауфе начала свой день на два часа раньше, встала в 5 часов утра, поскольку на этот день у нее была намечена "большая стирка". Она хотела заблаговременно попасть на центральный донорский пункт.

А для фрау Рубин понедельник был неудобен, поэтому она пошла на донорский пункт в воскресенье. На вопрос, что побудило их отдать кровь, за всех ответила одна из них:

"Совсем недостаточно просто ненавидеть эту войну. Мы должны делать что-то против, и мы должны поддержать вьетнамский народ в его борьбе".

Вполне возможно, что письмо "Конго-Мюллера" в Сайгон и корреспонденция в "Лаузитцер Рундшау" были написаны в один и тот же день.

МИФ ОБ УБИЙЦЕ-ОДИНОЧКЕ
- Я познакомился с Мюллером в 1952 году. Мы вместе служили в 1371-й американской "Трудовой роте обслуживания" во Франкфурте-на-Майне. Так назывались подразделения немецких вспомогательных частей в оккупационных войсках США. Мюллер был командиром взвода. Я его хорошо помню.
- Все наши офицеры были до того офицерами в гитлеровской армии. Один втягивал другого в эту "Трудовую роту". Американцы относились к бывшим нацистским офицерам весьма уважительно, обращались с ними, как говорится, по-свойски.

Рассказавший нам об этом Дитер Хайн работает сейчас сварщиком в Бернсдорфе (ГДР). А тогда, в 1952 году, он, молодой парнишка, пошел служить в "Трудовую роту" за лучший паек и за сигареты "Кэмел". Но нацистские выкормыши, такие, как Зигфрид Мюллер, щеголяли в американской форме для того, чтобы потом называть себя "воинами свободного Запада".

- Товарищ Хайн,- спросили мы,- как, собственно, проходил отбор в эти вспомогательные части? По каким признакам?
- Да вначале был так называемый разговор о взглядах. Со мной беседовали капитан Гец и Мюллер. Это было решающим. Главный вопрос при определении взглядов был такой: "Если начнется война, за кого ты будешь воевать? За демократию (под этим подразумевались "западные свободы") или за коммунизм? Кроме того, регулярно по субботам у нас проводились политические занятия. Обер-лейтенант Мюллер часто присутствовал на них. Между собой эти занятия мы называли "освежением памяти".

Так неожиданно уже во второй раз всплыла фигура "первого шефа" Зигфрида Мюллера, капитана, ныне полковника бундесвера, Франца Геца. Бывший летчик-истребитель, майор геринговской разбойничьей авиации, кавалер "Рыцарского креста", Франц Гец вступил в вспомогательные части американской армии для того, чтобы там спокойно отсидеться, "перезимовать". Именно в этих войсках и произошла его встреча с тоже "стоящим в стороне" Зигфридом Мюллером. Мюллер, если вы помните, рассказывал нам о своем "первом шефе", однако многого мы тогда не услышали. Но это пробудило у нас интерес к Гецу. Мы все время помнили, что "Конго-Мюллер" и Франц Гец прошли одну "послевоенную школу". Прослужив несколько лет в вспомогательных частях, где был награжден золотой "Пряжкой верности", Гец в апреле 1956 года перешел в западногерманские воздушные силы. С октября 1960 года по ноябрь 1963-го Гец - командир западногерманских частей на базе НАТО в Сицилии. Затем его переводят в Западную Германию в город Ландсберг, где назначают начальником военного аэродрома.

Такова карьера Франца Геца, тоже "стоящего в стороне". Он "трудится" на территории, которая отделена от внешнего мира колючей проволокой. Небольшие белые щиты у аэродрома в Баварии недвусмысленно уведомляют прохожих, что при переходе за проволочное ограждение в них немедленно будут стрелять. Без особого предупреждения. Надо полагать, там, за колючей проволокой, терпят только "абсолютно проверенных". И бывший шеф "Конго* Мюллера", по-видимому, заслуживает этой репутации.

Нам хотелось лишь показать, насколько "лояльно" проявили себя бывшие офицеры американских оккупационных войск: выйдя из этого гнезда, один достиг звания полковника в бундесвере, второй стал наемным убийцей в чине майора.

Но имел ли право "Конго-Мюллер" говорить об офицерах, служащих в вооруженных силах НАТО, как о своих "товарищах по оружию"? Нам хорошо известно, что нашлись люди, которые восприняли эти пассажи в показаниях Мюллера лишь как некий субъективный намек человека, жаждущего контактов и выдающего желаемое за действительное.

Мы все еще занимались изысканиями о бывшем нацистском офицере Франце Геце, когда служба НАТО сама вложила нам в руки свидетельский документ большой изобличительной силы - тонкую тетрадку в хлорвиниловом переплете цвета охры: "Всеобщее военное обозрение" #6 за 1966 год. Это официальный журнал НАТО. В его редакционную коллегию наряду с иностранными военными авторитетами входят и западногерманские генералы: граф Кильманзег, командир сухопутных войск НАТО в центре Европы, генерал Третнер, в то время еще генеральный инспектор бундесвера. В оглавлении этого номера мы прочли удивительно знакомое имя - "майор Зигфрид Мюллер, Германия". И вот этот "стоящий в стороне" в официальном издании НАТО пишет о "современной войне":

"Эта война может вестись не только в колониальных странах. Такую тактику можно применять повсюду". А дальше совсем уже в духе западногерманской политики "поглощения" ГДР "Конго-Мюллер" призывает к "соответствующей обработке территории противника", которая должна начаться "уже в мирное время".

Эта публикация интересна во многих отношениях. Во-первых, если теоретические выкладки "Конго- Мюллера" печатает официальный военный орган, значит они могут быть использованы как учебный материал для солдат НАТО. Во-вторых, если журнал ставит подпись "майор Зигфрид Мюллер, Германия", звание, которое он получил в Конго, следовательно, Мюллер признан как таковой и вся его деятельность на службе Чомбе получила одобрение в верхах.

Бывший обер-лейтенант нацистского вермахта Зигфрид Мюллер был далеко не единственным белым наемным офицером на службе Чомбе. Но вряд ли кто-нибудь знает имена полковников-наймитов Вандевалле, Кезенса и Лижуа (бельгийцы), Раудштейна (США), подполковника Кора (Англия), ля Мулэна (Бельгия), Томсона (США), майоров Протина, Бовиса (оба бельгийцы), Пурена, Деррикса (оба южноафриканцы), Диннарда (Франция). А Зигфрида Мюллера сегодня знает весь мир.

С "Железным крестом" и свастикой, в пятнистом комбинезоне парашютиста, с антибольшевистскими взглядами еще с юношеских лет, прошедший школу нацистского вермахта и "удвоивший" свое военное образование в американских войсках, Мюллер затмил всех прочих "белых гигантов" - так называли себя наемники в Конго.

Мы назвали имена только некоторых. А сколько их, еще "стоящих в стороне"? Это о них писала в своем письме фрау Альбрехт из Хильбургхаузена (ГДР): "Страшно даже подумать, что было бы, окажись у таких людей атомное оружие".

Так при первом соприкосновении с фактами лопается как мыльный пузырь миф об убийце-одиночке Зигфриде Мюллере, спешно выпущенный в свет западной пропагандой.

ОХОТА НА ЛЮДЕЙ
Но не только наемники рвались в Конго, сюда стремились попасть журналисты, особенно западные немцы, мечтавшие "поохотиться на негров" вместе со своими соотечественниками. Здесь можно "выстрелить" лучшие фото, да и колоритная фигура "Конго-Мюллера" - великолепная тема для сенсационного репортажа с иллюстрациями. Не удивительно, что пресловутый "мастер сенсаций" итальянский режиссер Джакопетти, сделавший себе имя на низкопробных, вызывающих отвращение фильмах, избрал для осуществления своих планов в Конго именно "Команду 52". У Мюллера Джакопетти мог получить то, что он искал: убийства по режиссерскому сценарию.

Джакопетти несколько месяцев снимал на Африканском континенте свой фильм "Африка, адье". Впоследствии западногерманский критик напишет об этом фильме: "Трупы и снова трупы, слоны, быки, люди. Камера окунается в кровь. Кино еще никогда не было таким зверским, настолько чудовищным и настолько недопустимо аморальным в своей тенденции".

"Джип" "Команды 52" с белым номерным знаком 10-245 - своеобразная передвижная пулеметная площадка. Задние сиденья сняты. Встроенная платформа, нависающая над задними колесами. Труба, приваренная к площадке пола, установлена вертикально. На уровне человеческого роста на ней смонтирован пулемет. На этой подвижной стреляющей площадке за пулеметом - лейтенант Бен Лоув. А позади пулеметчика достаточно места и для второго человека. Здесь может удобно разместиться оператор Климати со своей камерой. Нет, собственно, зачем только с камерой? Она отлично монтируется непосредственно на пулемете. Оба прибора синхронизированы друг с другом.

Джакопетти, его главный оператор Климати, Мюллер и лейтенант Лоув обговорили все за бутылкой виски. Затем по приказанию Мюллера Лоув "прошвырнулся" со своими стрелками куда-то, чтобы "выяснить, в чем там дело", и вернулся - помните? - доложив: "Нескольких ухлопали и несколько домов сожгли". Джакопетти и Климати присутствовали при этом.

По просьбе Джакопетти недалеко от плантации Бандака расстреливали ни в чем не повинных людей, которые не принимали никакого участия в боях. Их приговаривали к смерти только потому, что они случайно попались на глаза. Но прежде чем убить их, "белые гиганты" дотошно выискивали места съемки с "наиболее благоприятным" освещением - ведь в камере заправлена цветная пленка, а она, как известно, не очень светочувствительна, и для получения хорошего негативного материала требовалось солнце, много солнца. Лейтенант Лоув уже нетерпеливо сжимал палец на спуске, когда взволнованный Джакопетти подал знак воздержаться. Надо было дать Климати еще и еще раз все проверить.

Затем понимающий взгляд, которым обмениваются Климати и Джакопетти, кивок Лоуву...

Оба аппарата работают синхронно.

Киномастера были очень довольны этой сценой. Затем "белые гиганты" притащили бородатого конголезца. У Джакопетти появилась новая идея. Через несколько минут по его знаку африканец был пронизан очередью из пулемета. Склонившись над лицом умирающего, Джакопетти и Климати с жужжащей камерой подстерегали его последний вздох.

Позднее западная пресса писала: "Африка, адье" побила все рекорды сенсации! Среди прочего вы увидите корчащегося в предсмертных судорогах конголезца, заснятого на расстоянии 20 сантиметров!"

"Этот фильм перекрывает все рекорды - захватывающая дух охота на людей!"

С первого показа фашистского фильма "Африка, адье" мировая демократическая общественность выступила со страстными протестами. Итальянские деятели искусств и журналисты требовали суда над Джакопетти. Его съемки в Конго были квалифицированы юридически как "пособничество при убийстве". Инициатором этого уголовного иска является специальный корреспондент итальянского журнала "Эспрессо" в Конго Григоретти. По его просьбе для подкрепления свидетельских показаний мы выслали в Рим запись интервью с Мюллером.

Но Джакопетти и стоящие за ним крупные дельцы кинобизнеса нашли способ утопить процесс в бесчисленных формальных оговорках, затягивая дело.

За две недели до выхода на экраны ФРГ фильма "Африка, адье" мы показали в западноберлинском университете нашего "Смеющегося человека". В огромной аудитории университета сотни студентов из многих стран взволнованно обсуждали проблемы, поставленные фильмом. В зале находились также руководители и члены президиума западноберлинского "Африканского студенческого союза".

Приближался день западноберлинской премьеры фильма "Африка, адье" в кинотеатре "Астор" на Курфюрстендам. В целях саморекламы в Западный Берлин приехал сам режиссер-убийца. Он дал пресс-конференцию, позировал для кино и прессы.

Но западноберлинская администрация недооценила силу протеста немецких и африканских студентов. Во время премьеры они бросились на сцену и заставили прервать псказ фильма. Тысячи демонстрантов собрались на Курфюрстендам. В одной из студенческих листовок было написано: ""Конго-Мюллер", Джакопетти и интервенты во Вьетнаме делают одно и то же грязное дело".

Сотни полицейских разгоняли демонстрантов резиновыми дубинками. Полицейские избивали африканцев, вырывали у них из рук транспаранты, разрывали в клочки листовки.

На следующий день шеф западноберлинской полиции сделал специальное разъяснение. Он не запрещает фильм, но стремится воздействовать на прокатную фирму, чтобы она показала его "после успокоительной паузы" и не в центре города. Свои действия шеф полиции обосновал следующим образом: "Невозможно изо дня в день держать сотни полицейских на одном только Курфюрстендам".

Во всем мире "Африка, адье" был квалифицирован как фашистский, натравливающий фильм. В Западной Германии он получил определение "ценный", а фильмы, разоблачающие грязные дела Джакопетти и его компаньонов, запрещены.

"ДЕЛО ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ..."
В Каире, где демонстрировался "Смеющийся человек", мы посетили Паулину Лумумбу. Вдова конголезского национального героя живет в доме, предоставленном ей правительством ОАР. Перед этой встречей мы прочли последнее письмо Патриса Лумумбы к своей жене:

"Моя дорогая жена! Я пишу тебе эти строки, не зная, получишь ли ты их и буду ли я еще жив, когда ты их будешь читать... Единственное, что мы хотели для своей страны,- это право на достойное человека существование, на достоинство без лицемерия, на независимость без ограничений. Никакие зверства, издевательства и пытки не заставят меня молить о пощаде. Я лучше умру с высоко поднятой головой, с непоколебимой верой и твердой надеждой на лучшее будущее нашей страны, чем буду жить покоренный и предавший святые принципы. Придет день, когда история скажет свое слово... Не плачь обо мне, моя дорогая жена. Я знаю, что моя многострадальная страна будет еще способна утвердить свою свободу и независимость. Да здравствует Конго! Да здравствует Африка!"

Паулина Лумумба вместе с другими конголезскими патриотами, живущими в изгнании, поручила профессору Каулю из ГДР возбудить уголовное дело против Мюллера. Прощаясь, она передала нам следующее заявление:

"Это смеющееся лицо! Эти глаза! Эти руки! Кто бы мог подумать, что так может выглядеть закоренелый убийца! И все же к этим выхоленным рукам прилипла кровь моих конголезских земляков. Неужели этот человек сможет продолжать теперь свои, кровавые дела в Южном Вьетнаме? Люди во всем мире, не допустите этого! Защищайтесь!"

15 февраля 1966 года в 12 часов 35 минут профессор Фридрих Кара Кауль прибыл в Верховный суд земли Франкфурт-на-Майне. В его портфеле было два документа.

Документ 1-й
ДОВЕРЕННОСТЬ
на ведение уголовного процесса профессору д-ру Ф.К.Каулю, проживающему в Берлине, Н-54, Вильгельм-Пикштрассе, 11.
Поручаю ведение уголовного процесса против
1. Зигфрида Мюллера
2. Герда фон Блотница
по поводу
совершенных ими многочисленных преступлений, наказуемых в соответствии со статьями 211-й и 251-й Уголовного Кодекса.
Настоящая доверенность выдана для ведения дела и привлечения свидетелей и обвиняемых во всех инстанциях с полномочиями на:
а) получение решений и приговоров, денег и ценностей в той мере, в какой это будет связано с ведением процесса;
б) вручение и принятие правовых актов;
в) привлечение заместителя (в соответствии со статьей 139-й УК).
Каир, 1 февраля 1966 года

Документ 2-й
Господину Генеральному прокурору
при Верховном Суде земли Франкфурт-на-Майне
Берлин, 12 февраля 1966 года
По доверенности конголезских подданных: овдовевшей г-жи Паулины Лумумба и (далее следуют имена остальных лиц, подписавших доверенность на ведение уголовного процесса) возбуждаю обвинение против:
1. Обер-лейтенанта в отставке, гостиничного служащего и майора конголезской армии Зигфрида Фридриха Генриха Мюллера, родившегося 26.10.1920г. в Кроссене (на Одере), подданного ФРГ, проживающего в Лангене под Франкфуртом-на-Майне, Фридрихштрассе, 15.
2. Бывшего курсанта бундесвера Герда фон Блотница (адрес подлежит установлению при посредстве обвиняемого #1),
совершивших многочисленные преступления, наказуемые в соответствии со статьями 211-й и 251-й Уголовного Кодекса.
ОБОСНОВАНИЕ:
В конце лета 1964 года названные обвиняемые были завербованы конголезским правительством (в Леопольдвиле) для несения военной службы на территории Конго. Они входили в войсковое подразделение, которое именовалось "Команда 52", где обвиняемый #1 был командиром, а обвиняемый #2 служил в чине сержанта. При ведении военных действий (1964-1965 гг.), которые сами по себе в данном случае юридически не рассматриваются, оба обвиняемых совершили в целом ряде случаев преднамеренные убийства конголезских граждан, проявляя при этом неслыханную жестокость, что наказуется в соответствии со статьей 251-й УК.
В ноябре 1964 года "Команда 52" при участии обоих обвиняемых была направлена для "умиротворения" Кокентвиля. В этой операции обвиняемый #1 убил нескольких мирных граждан, направлявшихся на работу, и затем присвоил их имущество.
В декабре 1964 года при проведении так называемой "операции умиротворения" в Буенде обвиняемые расстреливали пленных, раненых и безоружных. Во время проводившейся в январе 1965 года операции в провинции Экваториаль обвиняемые убили и ограбили большое число мирных граждан, совершенно не участвовавших в военных действиях, и среди них малолетнего школьника Марселя Мопепе. Несколькими днями позже в Ингенде обвиняемые без суда и следствия истязали и замучили до смерти сотни безоружных людей, попавших к ним в плен, в том числе каменщика Эммануэля Узонго.
Доказательства к приведенному выше обоснованию:
1. Собственные показания обвиняемого #1, которые он дал перед объективом звукового киноаппарата.
а) Вальтеру Хайновскому,
б) Герхарду Шойману.
2. Показания названных под а) и б) лиц.
3. Аутентичный, названный в п.1 звуковой кино- и фотоматериал.
Поскольку оба обвиняемых являются немецкими подданными, а обвиняемый #1, как было указано, проживает в районе юрисфикции Верховного Суда земли Франкфурт-на-Майне, на них распространяется действие немецкого уголовного права, согласно статье 3-й, часть 1-я.
Профессор д-р Кауль, адвокат

Предъявив Генеральному прокурору д-ру Бауэру свои полномочия, д-р Кауль возбудил уголовное дело против Зигфрида Мюллера и Герда фон Блотница.
***

Днем позже профессор Кауль прибыл в отель "Рурланд" в Оберхаузене, где директриса студии документальных фильмов ДЕФА Инга Клейнерт принимала представителей прессы.

В это время в Оберхаузене проходил XII западногерманский фестиваль короткометражных фильмов, на которых делегация "Клуба киноработников ГДР" представила документальный фильм "Команда 52" и хроникальный киножурнал "Аусенцойгер" ("Свидетель").

Хозяева фестиваля, следуя указаниям свыше, не допустили к просмотру ни фильм "Команда 52", ни киножурнал, в котором был сюжет об американской интервенции во Вьетнаме. Все это вызвало в Оберхаузене много разговоров, и прежде всего потому, что обе запрещенные ленты по проблематике тесно связаны с фильмом "Смеющийся человек", премьера которого по немецкому телевидению состоялась за несколько дней до этого и значение которого, разумеется, не могло ускользнуть от внимания западногерманских кинематографистов.

Зал был переполнен. Многие известные западногерманские журналисты, избалованные обычными для них повторными и специальными приглашениями, на этот раз без ворчания размещались на приставных стульях и даже на подоконниках.

Открывая пресс-конференцию, Инга Клейнерт сказала:

"Мы сожалеем, что в Оберхаузене не будет показан кинофильм "Команда 52", который после показа в Лейпциге вызвал широкий отклик за рубежом, в том числе на страницах печати Федеративной Германии.

"И поскольку "Команда 52" не будет показана ни на конкурсе, ни на информационных просмотрах, вас, безусловно, могут заинтересовать некоторые дополнительные сведения по этому кинофильму. Фильм о "Конго-Мюллере" был показан вдове Патриса Лумумбы, проживающей в настоящее время в Каире. Вряд ли стоит говорить о том, что г-жа Паулина Лумумба была потрясена и глубоко взволнована этим кинодокументом. Более существенно то, что после просмотра она обратилась к адвокату д-ру Каулю, поручив ему ведение уголовного процесса против Зигфрида Мюллера.

Д-р Кауль, как вы знаете, принимает участие во втором процессе над преступниками Освенцима, который слушается во Франкфурте-на-Майне. Он любезно согласился прийти сегодня к нам, чтобы дать некоторую информацию".

Затем д-р Кауль ознакомил присутствующих с содержанием своего сделанного накануне заявления Генеральному прокурору во Франкфурте-на-Майне. В зале царила тишина, нарушаемая лишь жужжанием кинокамер и щелканьем затворов фотоаппаратов.

Даже самые закоренелые противники ГДР среди присутствующих журналистов под тяжестью ясной и спокойной аргументации д-ра Кауля не могли не признать, что речь идет о деле, которое не так-то просто обойти молчанием. Не нашли что возразить и профессиональные западногерманские кинокритики, когда д-р Кауль сказал:
- Ну-с, скажете вы, а каковы юридические доказательства этого преступления? Я полагаю, что кульминационным моментом в системе доказательств должен стать документальный фильм, где обвиняемый Мюллер без каких-либо принуждений дал показания господам Вальтеру Хайновскому и Герхарду Шойману. Насколько я могу судить, такого еще юриспруденция не знала, чтобы убийца изобличал самого себя средствами документального кино...

Некоторые западногерманские журналисты пытались поколебать юридическую аргументацию д-ра Кауля разного рода "отвлекающими атаками".

- Что побудило господина Мюллера дать вам иллюстративный и звуковой материал, который обвиняет его самого?- спросил какой-то журналист. - Я могу говорить только как юрист,- сказал д-р Кауль.- На мой взгляд, Мюллер вообще не испытывает чувства вины. Он, вероятно, постеснялся бы признаться, если бы, скажем, украл в отеле Дюссельдорфа серебряную ложку. В этом он никогда не признался бы - ему было бы стыдно. В нашем случае речь идет о преступлении, лежащем в другой плоскости, преступлении против человечества. И это определяет оценку проступка - чем меньше преступник осознает тяжесть содеянного, тем больше он этим гордится. Мы знаем, например, что в Бухенвальде, а также в Освенциме абажуры изготовлялись из человеческой кожи. Нечто подобное имеет место и в данном случае.
- Где находятся Мюллер и фон Блотниц в настоящее время?
Д-Р КАУЛЬ. Насколько мне известно, Мюллер находится сейчас дома, если он еще не заключил нового договора и не отбыл за границу. Но у меня нет никакого сомнения в том, что усилия уголовно-правовых органов Федеративной республики привлечь обоих преступников к ответу увенчаются успехом, как это имело место во многих других случаях. Обычно преступников задерживают за границей и со скоростью ветра доставляют назад. Хочется надеяться, что и в данном случае будет проявлена не меньшая активность...
НЕВЕН ДЮ МОНТ, представитель западногерманского телевидения. Не создалось ли у вас впечатления, что если вы сейчас не обратились бы к прокурору Бауэру, то Федеративная республика и впредь не приняла бы никаких юридических мер по преследованию господина Мюллера?
Д-Р КАУЛЬ. Дело не в моих впечатлениях, а в реальных фактах. Западногерманская общественность еще в 1964 году узнала о деятельности Мюллера в Конго, но до сих пор никаких юридических мер не было принято. Так что делайте выводы сами.

Представители прессы были вынуждены попросить часовой перерыв для того, чтобы более обстоятельно изучить вопрос о "принципе законности".

Все было предельно просто, и суждение по этому вопросу звучит весьма недвусмысленно:

"Для решения начинать или не начинать следствие и относительно кого следует руководствоваться "принципом законности": как только прокурору становятся известными факты наличия преступления, он обязан начать расследование".
(Цитируется по "Азбуке гражданской юриспруденции", Мюнхен, 1965, стр.147)
***

К этому трудно что-либо добавить. Ясно одно: все изложенное д-ром Каулем в его заявлении на пресс- конференции уже давно было известно западногерманской юстиции из опубликованных в печати сенсационных репортажей о деятельности Мюллера в Конго.

Однако прокуроры бездействовали.

Так случилось, что утром 16 февраля 1966 года в зале отеля "Рурланд" были положены на весы "принципы законности" Федеративной республики, и... они, эти принципы, оказались не слишком весомыми.

На следующий день все западногерманские и западноберлинские газеты вышли с отчетами о состоявшейся в отеле "Рурланд" пресс-конференции.


"Немецкий майор Зигфрид Мюллер был в Конго опорой демократического режима Чомбе в его борьбе с мародерами. Но теперь против Чомбе и его помощника Мюллера выступает адвокат из советской зоны - "звезда" первой величины среди коммунистически настроенных юристов - профессор Кауль.

"Вышедшая сейчас на первый план благодаря показанному неделю назад телеинтервью персона и есть 90 тот самый "Конго-Мюллер", которому в фильме приписываются нечеловеческие жестокости в кровавых схватках между сторонниками Лумумбы и Чомбе".
"Рурвахт" (Оберхаузен).

"С чисто юридической точки зрения все это входит в прерогативы прокуратуры Федеративной республики. Любитель "горячей войны" Мюллер выболтал в данном им интервью, что он участвовал в расстрелах и грабежах в Конго, а в Федеративной республике занимался вербовкой наемных солдат. Это могло бы побудить прокуратуру возбудить против Мюллера процесс, поскольку "немецкое уголовное право распространяется на немецких подданных независимо от того, в пределах или за пределами страны ими совершены предусмотренные уголовным кодексом действия". Принцип законности обязывает прокурора официально вмешаться в дело, если его ставят в известность о подозреваемом кем-либо уголовном деянии.

"Но ведь не исключено, что высказывания Мюллера были просто болтовней этого сомнительного "героя". Во всяком случае, если бы такое юридическое расследование было проведено своевременно и соответствующей прокуратурой, то это избавило бы нас от пропагандистской кампании, которую теперь приходится терпеть".
"Вестдойче Альгемайне" (Эссен)

"Остается только сожалеть, что западногерманская юстиция не опередила в этом деле Кауля... Высказывания Мюллера дают основания заключить, что речь идет о безжалостном убийце, который сейчас ищет нового ангажемента. Наш бундестаг еще в январе 1954 года торжественно заклеймил жестокости войны... Оснований вполне достаточно, франкфуртская прокуратура имеет повод для действий. "Самодонос" Мюллера должен ему дорого обойтись".
"Фрейе Прессе" (Биттерфельд)

""Новый вид" немецких военных преступников? Нельзя не сделать комплимент в адрес восточноберлинского адвоката Кауля. Одним росчерком пера он достиг того, чего не сделают ни ядовитые стрелы, ни автомобильные аварии, ни чума и холера,- уложил на месте некоего майора в отставке Зигфрида Мюллера...

"Единственное, в чем прогрешил Мюллер из Лангена,- это то, что он выполнял приказы американских и бельгийских военных советников в условиях закона джунглей".
"Дер Тагесшпигель" (Западный Берлин)

"Дело идет своим чередом",- такими словами закончил свое выступление на пресс-конференции в Оберхаузене д-р Кауль, тем самым подчеркивая, что раз инициатива в этом деле исходит от ГДР - это во многом может предопределить ход дальнейших событий, и, как показало время, д-р Кауль оказался прав.

В Оберхаузене ни один из представителей ГДР не оставил ни у кого сомнения в том, что именно в силу своих политических убеждений мы осуждаем все действия, направленные к разгрому освободительного движения в Конго, как несовместимые с нормами международного права - борьба за свободу и национальное самоопределение является историческим правом самих народов.

В деле "Конго-Мюллера" речь шла в первую очередь о существующих на сегодняшний день правовых законоположениях в Западной Германии. С точки зрения западногерманской юриспруденции самый факт службы Мюллера в наемных войсках определяется как "ненаказуемый" и осуждаются только те действия обвиняемого, которые были совершены "из стремления к убийствам", например, убийство и ограбление лиц, "не имевших никакого отношения к военным действиям" и т.д. Иными словами, юрисдикции западногерманских органов прокуратуры подлежат только "уголовные действия" Мюллера, которые подпадают под статьи 211-ю и 251-ю Уголовного Кодекса независимо от того, совершались эти действия в пределах или за пределами страны.

Д-р Кауль был прав, все шло "своим чередом"...

Спустя две недели на берлинский адрес д-ра Кауля пришло письмо из Дармштадта (ФРГ) от старшего прокурора д-ра Гофмана. Д-р Гофман писал, что поскольку обвиняемый Мюллер последнее время проживает в Лангене, входящем в округ Дармштадт, то исковое заявление было переслано ему. Далее д-р Гофман спрашивал, готовы ли свидетели Хайновский и Шойман в случае необходимости предстать перед судом города Дармштадта. На что д-р Кауль, естественно, ответил, что свидетели в любой момент готовы дать показания. В заключение д-р Кауль просил в интересах ускорения дела посылать письма по его адресу во Франкфурте-на-Майне.

Так состоялся обмен письмами между Дармштадтом и Берлином. Пока дело о привлечении к судебной ответственности Мюллера развивалось в эпистолярном жанре.

... УБИЙЦА ИЩЕТ АНГАЖЕМЕНТ
Проходили месяцы и недели. "Конго-Мюллер" продолжал беспрепятственно вкушать прелести жизни гражданина ФРГ. Его не только не беспокоили соответствующие полицейские органы, но он имел возможность и дальше продолжать свою "деятельность", о чем свидетельствуют отправленные им послания в Сайгон.

Более того, есть все основания подозревать, что от соответствующих организаций обвиняемый получил намек убраться на некоторое время, пока его "история" не порастет травой. Во всяком случае, профессор д-р Кауль так обрисовал ход событий:

"Затем последовало молчание. Прошло несколько недель. 6 мая 1966 года я напомнил старшему прокурору при земельном суде в Дармштадте о нашем деле и просил сообщить, что же последует дальше. И 16 мая получил очень вежливый ответ, в котором прокурор сообщал, что судья в Дармштадте отклонил предложение выслушать господ Хайновского и Шоймана в качестве свидетелей. Теперь он, старший прокурор, готов сам выслушать этих господ. Но было уже поздно. И 15 июля я был вынужден уведомить старшего прокурора о том, что Мюллер сбежал. Мое письмо к прокурору заканчивалось словами:
"Представлялось уже само по себе сомнительным, была ли служебная необходимость заслушивать господ Хайновского и Шоймана в качестве свидетелей без того, чтобы сначала взять под стражу обвиняемого. Тем более это лишено смысла сейчас, когда обвиняемый, долгое время находившийся в пределах досягаемости соответствующих полицейских органов, отбыл за границу. Допрос свидетелей теперь может быть проведен не ранее, чем будут созданы необходимые предпосылки для этого, чтобы этот допрос был проведен ответственным за свои решения судом Федеральной республики.
С уважением
профессор д-р Фридрих Кауль".

О том, как западногерманские полицейские и судебные органы упустили обвиняемого, мы узнаем следующее:

18 апреля 1966 года "Конго-Мюллер" в сопровождении своей жены Эльфриды и дочери Эвелин-Марлис прибыл на аэродром "Рейн-Майн" во Франкфурте. Мюллер предъявил сотрудникам пограничной охраны свои документы, которые удостоверяли, что он является подданным ФРГ Зигфридом Фридрихом Генрихом Мюллером. И ровно через 62 дня и 9 часов после предъявления в прокуратуру искового заявления о привлечении Мюллера к уголовной ответственности за массовые убийства и грабежи он спокойно миновал вместе со своей семьей пограничный контроль.

Ровно в 21.00 самолет западногерманской "Люфтганзы" оторвался от земли и взял курс на Иоганнесбург (Южно-Африканский Союз).

Птичка улетела.

Небольшой по объему документ, который мы приводим ниже, имеет все шансы попасть в историю немецкой юриспруденции.

"Профессору д-ру Каулю
Берлин, Н-54, Вильгельм-Пикштрассе, 11.
1.9.1966 года
Прокуратура
при земельном суде Дармштадта
2 Ис 219/66
(При ответе ссылаться на этот номер)
Дармштадт, 61, Матильденплатц, 14
Начатое на основании искового заявления шести конголезских подданных, представленного профессором д-ром Каулем, Берлин, Н-54, расследование относительно:
1) майора Зигфрида Мюллера, последнее местожительство - Ланген (Гессен), ФРГ, последний известный адрес - Вирнайджинг, Южно-Африканский Союз, настоящее местопребывание неизвестно,
2) бывшего курсанта Герда фон Блотница, последний известный адрес - Грэхемстаун, Южно-Африканский Союз, настоящее местопребывание неизвестно,
подозреваемых в убийстве и грабеже,
в соответствии со статьей 205-й Уголовного Кодекса временно приостановлено.
Д-р Гофман
Подпись прокурора удостоверяется
(Подпись, печать)"

Таким образом, процесс по делу Мюллера не состоялся, поскольку "Конго-Мюллер" пребывает за границей. Причем в стране, состоящей в наилучших отношениях с Федеративной Республикой Германии. Но ведь с помощью Интерпола, этой международной полицейской организации, не составило бы никакого труда задержать Мюллера в Южно-Африканском Союзе, если бы... если бы полицейские органы Федеративной республики проявили бы к этому хоть малейший интерес.

Но, может быть, они блуждают в темноте, эти полицейские? Может быть, они не знают, где надо искать "Конго-Мюллера"? И разве это звучит не убедительно: процесс прекращен вследствие того, что местопребывание обвиняемого неизвестно?

Интерпол, во всяком случае, нельзя судить строго. К его помощи никто и не пытался прибегнуть.

Тогда мы решили провести один эксперимент. Однажды "Конго-Мюллер" уже попал к нам на крючок. И мы решили снова забросить удочку...

В наше время дело мира и человеколюбия еще более интернационально, чем Интерпол. Оно говорит на всех языках, имеет самые разнообразные подданства и паспорта. Оно проникает, если это нужно, в самое логово врага, даже в фашистскую трясину Южно-Африканского Союза... У нас, разумеется, не было никаких шансов получить визу на въезд в эту страну. И мы были вынуждены прибегнуть - как это говорится на языке дипломатии - к "доброму посредничеству" третьих лиц.

В Южно-Африканском Союзе не составило никакого труда выйти на след зверя: достаточно было порасспрашивать о нем в барах и в других злачных местах, или обратиться к директору африканского филиала "Люфтганзы" господину Фридриху Вильгельму фон Меллентину, или в генеральное представительство фирмы "Мерседес" в Иоганнесбурге - успех гарантирован. ""Напишите: "Южная Африка, майору Мюллеру", и письмо дойдет",- сказал когда-то Мюллер в своем интервью, и в этом он был прав.

И вот в один прекрасный день в южноафриканском "убежище" Мюллера раздался телефонный звонок. Сначала изысканное приветствие на чистом английском языке и последовавшее за этим предложение сняться в кино. И как следовало ожидать, Мюллер охотно согласился.

Это была наша первая встреча с ним после проведенного 10 ноября 1965 года интервью.

В просмотровый зал внесли ролик с пленкой. На коробке по-английски было написано: "150 фунтов. Сюжет: майор Зигфрид Мюллер. Место съемки: Боксбург, Южная Африка".

Ролик закладывают в кинопроекционный аппарат. В зале гаснет свет. На экране появляются знакомые лица.

Отец семейства с женой и ребенком прогуливается по парку в небольшом южноафриканском городке. Лицо убийцы! Отец семейства позирует у лодочной пристани, кормя с рук уток. Убийца! Благообразный господин с добропорядочной супругой и прелестной дочуркой без особого интереса всматривается в витрину магазина. Убийца! При осмотре военного памятника лицо господина несколько оживляется, отражает известное знание дела. Убийца! За покрытым белоснежной скатертью столом ресторана - взгляд знатока в объемистое меню. Убийца!

Приятного аппетита... Вкусно ли?.. На здоровье!..

Убийца!

Живет в свое удовольствие. Чувствует себя в безопасности.

Человек совершил чудовищные преступления. Предусмотренные статьями уголовного кодекса. Изобличен как убийца!

Что поделывает он сегодня? Он кормит уток, ожидая вызова из Вьетнама.



"Смотрите, здесь все без прикрас. Перед вами современный ландскнехт прусской чеканки: надменный, суровый и жестокий, с заряженным пистолетом 7.65 калибра за пазухой и "Железным крестом" на груди. Такие вот, как он, молодчики убили Карла Либкнехта и Розу Люксембург, мучили и сжигали в газовых камерах немецких антифашистов и советских военнопленных. Руки этих "белокурых бестий" марки "сделано в Германии" научились спокойно и изящно нажимать на курок. "За 10 недель я покончил с провинцией Экваториаль",- говорит он. Уже сам вид этого "сверхчеловека" укрепляет в мысли, что система, использующая подобных субъектов, прогнила в своей основе и не может быть долговечной".
"Национальцейтунг" (ГДР)




... И у этого человека прекрасное образование. Мюллер окончил гимназию и говорит на нескольких языках. Стихов он не писал, но его фотоальбомы со вкусом оформлены графически и украшены виньетками и орнаментом... На дороге в джунглях лежит труп: "Его пристрелили, как сказал мне муж". Справка и фото убитого обрамлены рамкой из черных заштрихованных человечков: "Зигфрид обожает рисовать, это его хобби".




Вы познакомились со "смеющимся человеком", майором Мюллером, циничным западногерманским наемником, рассказывающим с равнодушной улыбкой о страшнейших зверствах... После четырехчасового интервью он устал, этот "воин свободного Запада", его рука с дымящейся сигаретой обессиленно, почти грациозно повисла над спинкой стула... Но мы помним, что его самая заветная мечта - поступить на службу Ки, чтобы продолжить во Вьетнаме свою кровавую миссию. Сегодня в руках у мюллеров дымящаяся сигарета, завтра - дымящийся пистолет.


"Мюллер всегда был подтянут, молодцеват на вид, до мозга костей солдат прусской чеканки. И такими же были мы, его солдаты. Каждый рвал подметки на ходу - все боялись попасться ему на глаза... Я никогда не видел Мюллера в штатском. На нем всегда была военная форма, он очень любил носить кожаные перчатки, особенно белые. И вечно улыбающаяся с ухмылкой физиономия..."
Хельмут Поллин, служивший вместе с Мюллером в американской "Трудовой роте обслуживания", ныне гражданин ГДР.


"В Конго меня знает каждый. Достаточно просто написать: "Майору Мюллеру, Конго",- и письмо дойдет..."


Не правда ли, симпатичные молодые люди? И какая выправка! Эти молодые лейтенанты - выпускники военных училищ ФРГ, защитники нации от "красной угрозы". Перед распределением "на работу" они писали: "Мечтаю попасть в Африку или Азию - вот где хорошо послужить! К военной службе отношусь, как к любой другой специальности. Патриот в такой же степени, как и остальные..." А пока они дарят вам сентиментальные улыбки. На учениях один из них как-то сказал: "Где бы раздобыть парочку евреев, а то стрелять не в кого!"
"Цайт им бильд" (ГДР)


А эти американские парни уже при "деле" - они нашли в кого стрелять. Чем не мишень для "защитников западной культуры" мирные вьетнамские крестьяне!..


Этот американский солдат, пожалуй, и сам не верит, что защищает здесь "свободный мир". Его дни во Вьетнаме сочтены. Но прежде будут убиты тысячи его товарищей и тысячи вьетнамцев, потому что в США не хотят понять, что война ими проиграна. Эти снимки западногеоманский журнал "Конкрет" иронически назвал "Свобода". Свобода по-американски.


Еще миг - и он нажмет на спуск. Бандиты из "войск специального назначения" повышают квалификацию.


Будни и праздники американского солдата во Вьетнаме. Сначала "работа", а потом "культурный" отдых...


"Итак, летим убивать людей или самим быть убитыми. Война - это так любопытно",- говорит английская журналистка Джулиан Робертсон.


Этот американский вояка уже отлетался. Меткий выстрел южновьетнамских партизан поразил его самолет. Патриоты Вьетнама тверды в своем решении победить.


***


Эти люди зачастую не знают фамилий друг друга и изъясняются на разных языках. Но у всех них одна профессия - они наемные убийцы. Местные жители нередко спрашивали их, что они здесь делают. И всегда следовал один и тот же ответ: "Это дом отдыха, здесь мы лечимся". Верилось в это с трудом...


Этих "больных" французским жандармам удалось арестовать...


... а сколько их еще вот так сидит в ожидании нового ангажемента!


Если эти парни говорят "хотим служить", они с лихвой "отработают" полученные фунты стерлингов.


Национальность: португалец. Профессия: салазаровский наймит в Анголе. Его жизненное кредо: убивать!..


... безоружного... ... беззащитного.


Вглядитесь в это лицо. Георг Краль, солдат из мюллеровской "Команды 52". "Ясное дело, можно и деньги забирать, которые находим на трупах. Это вовсе не надругательство, а просто право победителя..."


Для него все средства хороши...


... но и их мучает смертельный страх.
***


Миллионы таких парней сумеют защитить нашу землю от мюллеров и других наемных бандитов.

ХАЙНОВСКИЙ В. И ШОЙМАН Г.
ДЕЛО БЕРНДА К.
1971
Перевод М.ОСИПОВОЙ

"Среди прочих сведений и фактов, которые убийца Конго-Мюллер сообщил в интервью, меня лично заинтересовало то, что касалось наемников. Так, например, было показано фото двух мертвых западнонемецких наемников, а затем крупным планом - фото Бернда Михаэля Келерта. Этот Бернд Михаэль Келерт мне знаком с детства и был одним из моих лучших друзей. Мы с ним вместе учились в начальной школе в Торгелове (Мекленбург, округ Иккермюнде) и ежедневно встречались также позднее, когда я стал посещать полную среднюю школу, а он начал учиться на электрика". (Из письма Дитера Гибсона авторам).

Когда студент Дитер Гибсон у себя в общежитии в Иене взялся за перо, он тем самым вторгся и в нашу жизнь. Ибо факты способны оказывать давление.

Каждый поверит, что после авантюры с Конго-Мюллером мы собирались заняться фильмами другого рода. Мы были по горло сыты этой темой. Некоторые кадры - а мы продолжали иметь с ними дело в процессе монтажа - преследовали нас даже во сне. Но все пошло иначе, чем мы предполагали. Из-за письма из Иены от будущего инженера Дитера Гибсона. Прочитав письмо Гибсона, мы сразу же взяли еще раз на монтажный стол ролики "Смеющегося человека" и останавливались в тех местах, где Конго-Мюллер упоминал имя Бернда Келерта. Он говорил о нем трижды:

#1.
- Да, он погиб сразу же, вне всякого сомнения.
- Таков конец Фрица Кетерича. Ну, а другие - Келерт, Нестлер, - кто из них был с вами наиболее близок?
- По правде говоря, настоящим товарищем был Келерт.
- Убит пулей в голову.
- Immediately - наповал!

#2.
- Господин майор, что думали вы, провожая соотечественника в последний путь?
- Честно говоря, я скорбел о каждом солдате, будь он немец или кто-либо другой. Для меня каждый был человеком - таким, каким я знал его прежде. Скажу откровенно, о бывшем унтер-офицере бундесвера Келерте я сожалел точно так же, как о любом другом солдате. Келерт был для меня солдатом Запада.

Пока мы вторично прокручивали пленку, наша монтажница разыскала еще один эпизод среди отходов пленки (нам пришлось урезать минуты на две разговор с Мюллером). Тут мы услышали, как Конго-Мюллер в третий раз упомянул о Бернде Келерте.

#3.
- Он погиб под Альбертвилем. Очень способный в области техники. Солдат до мозга костей. Я сказал бы, Келерт был лучшим среди моих людей.

С тех пор как письмо Дитера Гибсона попало к нам в руки, мы все время мысленно возвращались к тому времени, когда Конго-Мюллер в Западной Германии сидел перед нашим киноаппаратом. День 10 ноября 1965 года, когда мы расспрашивали Мюллера о немцах, погибших в его 52-м отряде наемников, потребовал от нас немало выдержки и самообладания.

Кетерич, Нестлер, Келерт, Крумме, Краль, Уларц. Некоторые из этих имен Конго-Мюллер уже и припомнить не мог. Рассказывая нам о ставшей для него привычной церемонии погребения, он привычно ухмылялся, привычно брался за бокал.

Конго-Мюллер не только убийца африканцев "в неустановленном количестве случаев", как это определяет юридический документ. На его совести и погибшие немцы из 52-го отряда. Прежде чем они испустили дух в африканских степях, в них убили человеческую совесть. Это сделали сам Конго-Мюллер и другие конго-мюллеры, облаченные в одежду школьных учителей западногерманских школ, в военную форму воспитателей из западногерманских казарм, в небрежные гражданские костюмы сотрудников прессы Акселя Цезаря Шпрингера. Ведь эти молодые немцы - вряд ли хоть один из них был старше тридцати лет - отправились "охотиться на негров", как это весело именовалось. Там они и нашли свою смерть.

Кетерич, Нестлер, Келерт, Крумме, Краль, Уларц. У всех у них, когда они отправились "охотиться на негров", были германские паспорта. Точнее, западногерманские. Мы, в сущности, могли бы остаться спокойными, ведь мы не являемся гражданами ФРГ. Но смерть Бернда Келерта нас взволновала.

Из письма Дитера Гибсона мы узнали, что Келерт еще совсем недавно был одним из нас - молодым гражданином ГДР. Но как случилось, что молодой гражданин ГДР попал в отряд наемников? Что привело его к бесславной смерти на чужой земле в роли наемника империалистических воротил? Почему гражданин ГДР отправился "охотиться на негров"?

Нам хотелось узнать это. Стремление узнать заставило нас отложить в сторону все другие планы.

Однако Бернд Келерт был мертв. Его мы уже не могли расспросить. Невероятным был и шанс узнать что-либо еще от Конго-Мюллера о его "лучшем солдате".

Началось еще одно приключение. Люди самого разного возраста частенько и не без спортивного азарта занимаются головоломками, ребусами. Мы тоже занялись головоломкой. Но это не было игрой. Для решения нашего ребуса мы располагали только письмом Дитера Гибсона и тремя отрывками из магнитофонных записей Конго-Мюллера. И терпением. Из Конго, из Объединенной Арабской Республики, из Франции, Западной Германии и ГДР мы добывали материал - крупица за крупицей - и собирали воедино. В итоге вырисовывался портрет молодого немца, владевшего паспортами двух немецких государств и погибшего на чужой земле, не дожив до 23 лет.



Так все мы выглядели когда-то в возрасте четырех лет. И впредь четырехлетние будут смотреть на мир такими же глазами. И впредь матери будут одевать своих детей как можно лучше перед фотографированием. Мода может и измениться, но подобные фото всегда будут свидетельством материнской любви и материнских тягот. Над вышивкой на воротничке и рукавах надо ведь немало потрудиться...

Как говорит Бертольд Брехт?

На землю, пронизанную холодным ветром,
все вы являетесь голым ребенком.
Замерзая, лежите нагишом,
пока женщина не принесет пеленки.

Никто из нас не предопределял своего рождения, никто из нас, как говорит Ромен Роллан, "не домогался жить". В рождении, в том, как мы появляемся на свет, есть нечто случайное.

Мы находим мир таким, каким он был устроен поколениями до нас. Еще раньше, чем мы достигаем возраста, в котором мы способны формировать мир, он уже формирует нас. Правда, для Бернда Келерта ранние детские впечатления не могли стать предметом осознанных воспоминаний. Двухлетним несмышленышем прибыл он вместе с беженцами из районов восточнее Одера и Нейссе. Без отца. Его мать потеряла своего мужа в той самой войне, что отняла у нее родину. Ей нелегко было пережить с Берндом и его сестренкой Карлой суровые послевоенные годы.

На фотографии, показывающей Бернда в четырехлетнем возрасте, уже не видно, через что прошла семья Келертов к тому моменту, когда фотограф нажал спусковую кнопку. Светловолосый мальчик смотрит так, будто перед ним открыт весь мир. Мир, который его окружает, - это северонемецкая равнина и мекленбургский городок Торгелов. Городок не слишком привлекателен: старые серые дома, над крышами тянется тяжелый желтовато-серый дым, беспрестанно извергаемый трубами литейного завода.

Но в Торгелове были родственники, они могли помочь. Было что-то вроде "домашнего очага". В мыслях матери вновь и вновь возникало прошлое, то, что стало невозвратимым. А Бернд? Для него прошлое лежало во тьме. В то мгновение, когда делался этот снимок, все у него было впереди.

Таковы они все, четырехлетние: кроткие, податливые. Они не строили мир, в который их впустили; они лишь будут когда-нибудь его создавать. Как будет выглядеть их вклад? Никто этого не знает. Фея, предсказывающая будущее у колыбели младенца, всего лишь персонаж из сказки. Одно ясно: в каждом ребенке кроется некая возможность.

И в четыре года ничто еще не решено...



Здесь уже начинается обмен между задатками детей и тем, что мы называем обществом. Пока что эти отношения осуществляются в процессе игры.

Неплохо они вырядились! Сколько было волнений, сколько вопросов: "А ты кем будешь?" и сколько ответов: "Не скажу!" или "Увидишь!"

В фантастических костюмах отражались желания, проявлялась уже частичка индивидуальности. Моряк и королева, повар и клоун - детские мечты! Такие различные и в чем-то такие схожие. И как бы бурно это маленькое сборище ни вело себя в дни карнавала, оно еще до школы обучено вместе сидеть за одним столом, слушать, когда другой говорит, вместе петь, когда кто-то подает к тому знак, а игра с палочками и кубиками уже дала начатки понимания чисел и счета.

В этой пестрой толпе - Бернд Келерт, самый, пожалуй, крохотный карапуз, в середине второго ряда. Возможно, это место выбрано неспроста и говорит об особо заботливом внимании детского сада к малышу. А может быть, его посадила туда воспитательница; немного утомленная суетой, она все же смотрит в аппарат со счастливым выражением лица и держит руку впереди стоящей девочки, словно бы та олицетворяет собой всю группу. Как бы то ни было, это фото, отражающее незаурядный день поры пребывания Бернда Келерта в детском саду, излучает уют и тепло. Все дети не только наслаждались теплом своего гнезда, но и создавали это тепло первыми шагами к человеческому обществу, которое они здесь в процессе игры учились строить.

И светловолосый мальчик - третий слева в первом ряду,- смотрящий немного серьезно и задумчиво, сыграет свою роль в этой веселой компании. Его щеки размалеваны так же, как и у Бернда Келерта: это и есть Дитер Гибсон. Но, кроме одинаково размалеванных щек, ничто не говорит об уже связывающей Дитера и Бернда детской дружбе; мы бы это и не заподозрили, если бы уже не знали...



Бернд и Дитер уже давно закадычные друзья. И их объятие - руки, положенные друг другу на плечи, - означает: кто хочет иметь дело с одним из нас, тот должен считаться и со вторым. Они стоят перед нами, как бы сросшись воедино.

Кому не знакомо удивительное ощущение, которое испытываешь, вновь попав в места своего детства? Мир первых лет обладает своим единственным, трудно описуемым очарованием. Вот дерево поодаль... Как часто вопреки всем запретам взбирались мы на него. Поленница дров - как часто мы через нее карабкались. Дощатый сарай - как часто мы пытались заглянуть сквозь щель в его темень. Круглое, гладкое бревно - на нем мы впервые упражнялись в равновесии. Трава во дворе - отличный ковер во время потасовок.

Нелегко было за ужином скрыть дырку на брюках. Всегда в таких случаях выдавало нас подчеркнуто внимательное, вежливое поведение, подозрительное усердие. И как часто мы возвращались с разбитыми коленками, всхлипывая не из-за самой боли, а из-за предстоящего появления пузырька с йодом. И как утешительно звучали тогда материнские слова: "До свадьбы заживет..."

Все кажется позабытым, пока в один прекрасный день мы не увидим вновь старые уголки, сохранившиеся такими, какими они были. И тогда - слой за слоем - исчезнет все, что легло поверх наших воспоминаний. И простейшие факты вдруг облагораживаются в своей неповторимости.

Но в то же время, когда мы вновь и с большей высоты видим свое прошлое, оно опять запирает перед нами свои двери. Оно отпускает нас: оставайся там, где ты есть...

На том кусочке земли, где вместе стоят Дитер и Бернд, светило весеннее и летнее солнце, лил дождь, опадали листья, шел снег. И все время следы их шли рядом, пока они оба незаметно взрослели - и Бернд и Дитер.

Те, что их еще помнят в Торгелове, свидетельствуют: они были неразлучны.



Международный день детей - один из лучших памятных дней в календаре. Ему мы обязаны дальнейшими сведениями о Бернде.

1 июня 1949 года в Торгелове ярко светило солнце. Любитель-фотограф запечатлел детский праздник. В первом ряду, украшенный черным галстуком-бабочкой и в коротких штанишках, браво шагает Бернд. Он выглядит так, словно совершенно уверен, что должен находиться в центре праздника и что ради него люди вышли на улицу.

В тот день от Рудных гор до берегов Балтики слышалось: "Нам нужен мир, как свет цветам..." В тот день весело развевалось знамя рабочих, ибо стремление к миру связано с маршем под красными знаменами.



В 1951 году день 1 июня выдался в Торгелове очень дождливым. Но это не могло помешать. Весь городок был на ногах. На Бернде клетчатая рубашка с короткими рукавами. Через левое плечо переброшен моток троса (не бельевая ли это веревка матери?), в правой руке палка. Для мальчика такого возраста бельевая веревка, безусловно, трос, а простая палка - альпеншток. У выросшего на равнине - тяга в горы; тот же, чей дом в горах, охотно наряжается моряком. Итак, вверх, к вершинам! И в самом деле, Бернд и его друзья, как завзятые альпинисты, рыбаки, трубочисты, шагающие перед торгеловцами, уже начали свое восхождение. В 1949 году во главе своего детского сада шла воспитательница, в 1951 году - рядом или вперемежку с учениками идут учителя. Этот день они празднуют вместе. Они молоды; седые волосы - всего лишь внешняя примета. Завтра они снова будут стоять перед своим классом. А вчерашние покорители вершин будут одолевать грамматику и математику.

Будут учить строки Гете:

Ну же, не медли,
Бодро и смело вверх!

Когда-то так начинали и Планк и Эйнштейн...



Первый учебный год! Бернд - четвертый справа в первом ряду - выглядит дошкольником. У Дитера - крайнего слева в первом ряду - серьезная мина. Это не означает, что Бернд еще не осознал, а Дитер уже постиг вошедшую в поговорку "серьезность жизни". На фото 1949 года оба они выявили частицу своего естества, не более.

Учителя, помнящие Бернда, говорят: он всегда был немного рассеянным.

Таких детей тысячи. Но рано или поздно каждый обладатель ранца начинает понимать, что с таблицей умножения и с правописанием шутить нельзя. Усердие или нерадивость получат свою оценку. Хорошая отметка обещает материнское поощрение, плохая может привести к слезам.

Но в наших школах обучают не только таблице умножения и правописанию. В школах закладываются основы верного понимания добра и зла, справедливости и несправедливости. Дело идет о направлении в жизни, которое в свое время найдет выражение в образе действий каждого.

Правда, так судят о первых школьных годах только взрослые. Для детей же, севших на школьную скамью, добрые советы ("Мы учимся не только для школы, мы учимся для жизни") звучат по большей части как нудные нравоучения. Они не любят взирать на строго поднятый указательный перст.

Первоклассники очень непосредственны. Первое соприкосновение со школой показалось Бернду вариантом уже знакомой детской игры.

По всем данным, он на протяжении всего школьного периода оставался рассеянным, погруженным в мечты, когда дело касалось отвлеченных понятий, но в практических предметах проявлял способности и особое усердие.

Таких детей тысячи. Почему бы им не найти своего места в жизни? Вероятно, тем, кто не успел приучить себя в школе к самодисциплине, порядку и усердию, впоследствии придется труднее.

Но подавляющее большинство, безусловно, успевает этому научиться.

Можно блистать в школе или быть середняком, но если спустя много лет в руки вдруг попадут фотографии тех лет, их всегда рассматривают с немалым волнением, как свидетельство начала подъема к вершинам...

Не скроем, мы были тронуты обликом Бернда на этом фото.
***

С давних пор умные, вдумчивые люди размышляли над тем, как наиболее действенно организовать школьное обучение. Один из них, живший с 1771 по 1858 год, особенно глубоко объяснил, как он представляет себе преподавание, близкое к жизни. Этот человек, которого ныне причисляют к утопическим социалистам, был Роберт Оуэн. Он писал о сочетании теоретического обучения с общественной практикой: "Где получают и усваивают разумные и практически необходимые знания? Не в четырех стенах скучного и убогого здания, где господствуют мертвые формулы и пустые абстракции, где насилуется здоровое природное начало, а в яслях младенцев, на игровых площадках, в полях и садах, в мастерских и фабриках, в музеях и в тех классах, где учителя и ученики ведут себя естественно и где сообщаются сведения обо всех областях повседневной жизни..."

Каждый согласится, что это мысли серьезные и убедительные. Но все же Роберт Оуэн остался "утопическим социалистом". А утопистов при их жизни обычно высмеивают как беспочвенных мечтателей, что далеко не всегда говорит против утопистов...

Хорошие мысли Роберта Оуэна воплотились в реальность в социалистической Германской Демократической Республике. Еще во времена Бернда Келерта. Позднее, когда Келерт уже не жил в ГДР, утопические идеи Оуэна нашли свое выражение в законе о единой социалистической системе образования, вместе с обоснованием, отчего могло у нас стать реальностью то, чему во времена Роберта Оуэна суждено было оставаться утопией:

"Труд как существенная сфера человеческой жизни, как источник всей человеческой культуры и всего человеческого богатства лишь там может быть живительной средой образования и воспитания, где власть принадлежит трудящимся, где труд, освобожденный от всех оков эксплуатации, становится первейшей жизненной потребностью".



На фото Бернд Келерт (в середине, в полосатой рубашке) вместе с Дитером Гибсоном (самый передний) во время сбора лекарственных растений, то есть на занятиях в полях и лесах, о чем мечтал Роберт Оуэн.

У Бернда Келерта была хорошая школьная nopa!
***

Никто не знает, кому это впервые пришло в голову. Никто не знает, кто это впервые высказал.

Вероятно, это звучало так: "Мальчик для своего возраста немного жиловат, у него недостаточно развита грудная клетка. Видимо, он нуждается в перемене климата".

Так Бернд Келерт с группой сотоварищей отправился за счет профсоюзного социального страхования на лечение в санаторий. Даже среди однолеток, тоже нуждающихся в поправке, он выглядел самым щуплым.

С 1952 года в ГДР начали говорить о строительстве базы социализма. Многие не представляли, как это произойдет. Иные ждали, что райские условия возникнут чуть ли не за одну ночь.

И когда выяснилось, что строительство социализма - это очень сложный, чреватый конфликтами и требующий большого труда процесс, нашлось немало охотников поиронизировать.

Мы не знаем, что думали и как судили об этом в семье Келертов в те годы. Мы не хотим ничего домысливать и будем придерживаться лишь твердо установленных фактов.

Твердо же установлен тот факт, что выплаты социального страхования, включая дотации из государственного бюджета, возросли в округленных цифрах с 3.7 миллиарда марок в 1949 году до 5.9 миллиарда марок в 1955 году. Твердо установлен и тот факт, что фрау Келерт не пришлось ничего платить за пребывание ее сына на курорте...



Еще до того, как государственное лесничество построило здесь вышку, Бернд и Дитер облюбовали для себя это место. Много часов друзья просидели на дубе, ожидая появления какого-нибудь зверя. Не охотничья страсть браконьера вела их сюда, а жажда наблюдения. Им было довольно бросить хоть беглый взгляд на робкого оленя или на хрюкающего кабана. Они оба испытывали тягу к природе, окружающей Торгелов. Оба предпринимали тяжелые переходы - ранним утром или поздним вечером. И нередко случалось, что, пока один выслушивал нотацию из-за промоченных ног (в этой местности, если не следить за дорогой, легко угодить в болото), другому приходилось держать ответ за исчезнувшую банку варенья или консервов (друзья располагались на дереве как дома, и им нужно было иметь с собой запас продуктов). Кто знает, может быть, именно здесь они осмелились впервые затянуться сигаретой...

Сегодня старый дуб лишь немногим напоминает о Дитере и Бернде. Несколько ржавых гвоздей, вбитых в остатки досок на ветвях,- вот и все... Но если бы мальчики знали, что охотники и сторожа выберут впоследствии именно их излюбленное место для сооружения наблюдательной вышки, это наверняка наполнило бы сердца друзей гордостью. Разве это не показывает, как они оба навострились в своей невинной страсти невооруженным глазом "охотиться" за дичью...
***

Порой Бернду нелегко было после свободно проведенных в лесу часов возвращаться к строгим порядкам, определяемым школьным звонком. Часто время тянулось для него в школе слишком долго.

Если бы школьные парты могли говорить! Поколение за поколением оставляет на них следы: инициалы, вырезанные карманным ножом; чернильные пятна - свидетельство неумения и усердия. Класс, в котором Бернд и Дитер провели часть своей юности, хранит воспоминания о пережитых успехах и трудных минутах. Бывали тут и наивные триумфы, когда сходила с рук какая-нибудь дикая выходка или удавалось выпутаться из затруднительного положения. Никогда не улетучивается тут особый смешанный запах - бумаги от бутербродов, меловой пыли и того пота, который боги узаконили как предпосылку успеха.

Во всем том, что как бы излучают стены класса в школе имени Песталоцци в Торгелове, есть нечто и от Бернда с Дитером.
***

В классном журнале беспристрастно зафиксирован последний учебный год Бернда и Дитера. С того времени прошло больше десяти лет. Последующие поколения учеников, прошедших через восьмой класс, уже давно заслонили у учителей память о Бернде и Дитере.

Но пожелтевший классный журнал - этот молчаливый, нелицеприятный свидетель - все же сохранил многое. Записи и отметки в его графах вместили целый учебный год. Здесь сотни оценок, внесенных учителями; каждая отметка напоминает о давно угасших эмоциях, о возбуждении, охватывавшем учителей и учеников в момент поощрения или порицания.

Из двух последних классных журналов, в которых значится имя "Келерт Бернд", возьмем тот, когда Бернд учил песню "О, звон вечерний", но был освобожден от пения в связи с хрипотой. Мы узнаем, что класс во время сбора утильсырья доставил 243 килограмма макулатуры, 83 килограмма тряпья и 90 бутылок и что Бернд Келерт отличился особым усердием в этом деле. Мы видим, что тот же Келерт не раз давал повод к порицанию ("Келерт мешает выкриками", "Ш. и Келерт дерзили на уроке"). Когда же дело подошло к окончанию последнего класса, мы находим имя Келерта среди тех, кому понадобились дополнительные занятия, чтобы подтянуться. Отмечено, что в классе Бернда был проведен урок по литературе на тему "О чести человека" и беседа "О страданиях борцов Сопротивления". Классный журнал дает нам и дальнейшую картину: "Класс поехал на велосипедах в Яцник, чтобы собрать семена хвойных деревьев для школьного сада". Нас радует, что во время празднования Международного детского дня в 1956 году класс получил приз в 25 марок за костюм "Кукла-мать". Вероятно, праздник, как и всегда, прошел удачно, хотя запись о нем звучит очень сухо: "Проведены демонстрации, игры и фейерверк, имели место также и развлечения разного рода".

Незадолго до конца пребывания в школе Бернд и Дитер совершили последние совместные прогулки в лес и к торфяному болоту близ станции Яцник.

Классные журналы, запыленные, с обветшалыми переплетами, обтрепанными листами... Старый хлам? Нет, своего рода годовые кольца, отмечающие рост дерева.



Старый дощатый сарай позади дома Келертов. Здесь Бернд, технический талант которого проявился очень рано, проводил опыты с электроприборами. Однажды - это было в марте 1957 года - друзья испытали в этом сарае сильный испуг. Они узнали в школе о действии электромагнитной индукции, и Бернду не терпелось проверить на практике только что приобретенные знания.

Бернд достал где-то на время электростатическую машину, зарядил себя электричеством и, встав на изолированную подставку, протянул Дитеру руку, рассчитывая, что при рукопожатии того ударит током. Но когда Дитер подошел и их руки соприкоснулись, ток ударил самого Бернда Келерта, не сообразившего, что от соприкосновения к Дитеру он лишился изоляции. Испуг, который "злоумышленник" уготовил другу, настиг его самого.



Это последний снимок, на котором Бернд Келерт (в первом ряду третий справа) показан школьником. Бернд покинул школу имени Песталоцци по окончании 8-го класса (в 1957 году окончание десятилетки не было обязательным), в то время как его друг Дитер Гибсон (сидит справа от Бернда) решил продолжать учебу.

Сравнение первоклассника с выпускником не требует никаких особых пояснений. Светлые волосы Бернда Келерта потемнели, с лица сошла детская округлость. Но осталась улыбка, хотя она и выглядит словно отражение иронической дистанции между внутренним миром и собственной внешностью, представшей перед фотографом.

Только руки Бернда дают нечто для суждения о нем в конце его детского периода: они лежат, готовые к действию. Да, ему всегда была ближе практика, чем теория. Его успеваемости могло бы вполне хватить, чтобы пойти тем же путем, что и Дитер Гибсон; его отметки - при наличии энергии и воли - вполне могли бы улучшиться по любому предмету.

Но Бернд Келерт после восьми лет обучения заявил: "С меня довольно! Увидите, я найду свой путь".
***

Аттестат Бернда Келерта еще раз подтверждает то, что мы уже узнали из разных источников. Среди множества удовлетворительных оценок выделяются только две хорошие. По биологии и по труду. Мы вспоминаем его пристрастие к лесам и полям, часы, проведенные на наблюдательном пункте, среди ветвей дуба. Вспоминается и дощатый сарай позади дома, где Бернд мастерил и экспериментировал. Из всего этого логично вытекает решение Бернда изучить профессию электрика. Сразу после окончания школы он принимается за учебу. И пока его друг Дитер Гибсон продолжает занятия в старших классах средней школы, Бернд Келерт поступает в профессиональное училище.

Все идет своим чередом. Нормально.

...

...



В этом доме работала мать Бернда - Эдит Келерт. Многие жители Торгелова знали и уважали сдержанную, старательную женщину, которой нелегко было одной поставить на ноги и воспитать детей в послевоенные годы. Фрау Келерт это удалось, и, в сущности, у нее хватало причин быть довольной.

Но что-то сверлило ее, не давало ей покоя... Она наводила справки о том, что ждет ее - вдову солдата, если она покинет ГДР и переедет в Западную Германию. Родственники "оттуда" сообщили ей, на какую пенсию она может рассчитывать и что, мол, ей этого будет легко добиться, поскольку она, уехав "туда", станет беженкой из "зоны".

В Торгелове не было ничего такого, от чего фрау Келерт надо бы бежать. Ее жизнь протекала спокойно. Будущее ее детей - Бернда и Карлы - было обеспечено. Конечно, Келерты не могли, как говорится, широко развернуться. Но то, чем семья владела, было достигнуто честно, и к 1957 году уже было ясно, что жизнь Келертов, как и всех граждан ГДР, будет улучшаться.

Да, не было ничего такого, от чего фрау Келерт надо бы бежать. Она сама знала это абсолютно точно. И если тем не менее она, не поставив никого в известность, покинула Торгелов, если свое решение она скрывала до последней минуты даже от собственных детей, значит совесть ее была нечиста. Она знала, что вовсе не является "беженкой". И если она все же решилась вступить в свою будущую жизнь в этом качестве, значит она отныне сделала ставку на ложь. И свою нечистую совесть успокаивала самообманом, что, мол, всего лишь перебралась "из Германии в Германию".

Этим она играла на руку врагам ГДР по ту сторону Эльбы, стремящимся "обескровить" ГДР и в расчете на продажные души и слабые характеры лицемерно выставляющим напоказ благосостояние, основанное на эксплуатации и грабеже.

Фрау Келерт долго колебалась. Она хотела выбрать подходящий момент. Ей показалось, он наступил, когда Бернд сдал выпускные экзамены и принес домой аттестат.

В аттестате не нашло отражения то, что Бернд в 8-м классе перед выпускными экзаменами получал специальные дополнительные уроки. Это записано лишь в классном журнале. А он остался в Торгелове.

Итак, вскоре после выпускного вечера в школе имени Песталоцци в Торгелове фрау Келерт забрала своего получившего в ГДР образование сына и исчезла.

Перед дверью, ведущей в последнюю квартиру Келертов в Торгелове, стоял однажды после полудня осенью 1957 года Дитер Гибсон. Он проделал на велосипеде около четырех километров, чтобы поболтать со своим другом Берндом. У обоих накопилось много новостей, которыми хотелось обменяться.

Дитер Гибсон нашел дверь Келертов закрытой. Сведения, позднее полученные от родственников Келертов, живших в Торгелове, ошарашили Дитера. Никогда ни о чем похожем между друзьями не было сказано ни слова. Да и как оно могло быть сказано? Бернд Келерт не по своей воле покинул Торгелов. Несовершеннолетний (ему вскоре должно было исполниться 15 лет), он последовал за матерью. И все.
***

Последний документ, последний след, которым исчерпываются сведения о проживании в ГДР Бернда Михаэля Келерта, родившегося 10 ноября 1942 года, - аттестационный листок. Между зачислением Бернда 3 сентября 1957 года в торгеловское профессиональное училище и краткой записью от 8 октября 1957 года прошло всего несколько недель. В графы аттестационного листка еще ничего не вписано. Любопытна одна пометка: через три дня после поступления в училище было удовлетворено ходатайство Бернда о выдаче льготного проездного билета, так как часть теоретического обучения он должен был проходить в другом училище, расположенном поблизости - в Пазевальке.

Все было в порядке.

И выдача школьных проездных билетов предусмотрена существующим порядком.

Конечно, случалось, что ученик переходил в другое училище. На этот случай имеется специальная графа: "Переход в..." и графа: "Причина перехода в другую школу". Такой причиной могла бы явиться перемена места жительства или желание изучать другую профессию. Все это нормально и в порядке вещей.

В листке Бернда Келерта значится: "Выбыл в Западную Германию". Формулировка весьма спорная! Разумеется, Бернд Келерт не "выбыл", это слово ассоциируется с чем-то вроде преднамеренного плана. Такого плана не было у четырнадцатилетнего Бернда. Но все же сама неопределенность выражения "в Западную Германию" содержит горькую правду о том, что здесь нарушен порядок, что он здесь полностью отсутствует.

"Выбыл в Западную Германию" - это звучит огорчительно. Ведь мы уже узнали Бернда: слегка мечтательного, слегка беспечного. Притом лукавого, смелого, иногда и дерзкого... Склонного к проделкам и выходкам. Но, к сожалению, не без ленцы, так что ему всегда нужны были руководство и контроль. Можно сказать с полной уверенностью, что в Торгелове характер и способности Бернда Келерта получили бы доброе направление. В Торгелове во время профессионального обучения ему уделяли бы не меньше заботы и внимания, чем в школьные годы, когда он, отстав, получал дополнительные уроки.

Правда, существует и такое понимание человеческой свободы, которое любой "контроль" и "требовательность" рассматривает как ограничение прав на свободу личности. Апостолы подобного учения проповедуют "ничем не ограниченное развитие личности", развитие, в которое никто не имеет права вмешиваться. Эти апостолы говорят и на немецком, точнее - на западнонемецком языке. И как конечный итог их учения появляются наркоманы - потребители ЛСД и убийцы. Немытые и нечесаные, они слоняются по вокзалам и кабакам или же, "свободные" от всех этических и моральных обязательств, собираются в отрядах империалистических наемников и выполняют для эксплуататоров грязную работу подавления народов, борющихся за свою свободу.
***

Когда Бернд Келерт вместе с матерью сел в поезд, шедший из Торгелова в Берлин, он ничего не знал об этих делах. Он еще не обрел никакого представления о человеческой свободе. Позднее, если бы он остался в Торгелове, ему помогли бы усвоить: в дощатом сарае позади дома тебя ударило током оттого, что ты действовал, не зная законов природы. Твое поведение, в сущности, не было свободным, ведь ты надеялся на другой результат. За это ты поплатился. Но заметь, это относится не только к природе и ее законам, а и к человеческому обществу и закономерностям его развития. Изучай эти закономерности - и ты сумеешь найти свое место в жизни...

Этого никто уже не мог ему сказать. 8 октября 1957 года в учебную карточку Бернда Келерта была внесена пометка: "Выбыл в Западную Германию". Формулировку можно оспорить. Но факт остается фактом.

Из Саарбрюккена, где Келерты были приняты и зарегистрированы как "беженцы из зоны", полетело много писем в Торгелов. Школьные друзья, со своей стороны, писали в Саарбрюккен. Сохранилось только одно письмо Бернда, которому тогда было 16 лет, письмо, интересное лишь своей незначительностью. Оно адресовано Петеру Кину.



Дорогой Петер!
Наконец-то отвечаю на твое письмо. Мне пришлось долго ожидать выпуска новых почтовых марок. Марки, вышедшие по случаю ярмарки, к сожалению, все распроданы. С портретом Фуггера я тоже не смог раздобыть ни одной. Ярмарочные, может быть, еще где-нибудь достану. Это, по-моему, последние саарские марки. Передатчик "Ленинград" я тоже слушаю. Он всегда передает лихую музыку.
В прошлое воскресенье в Саарбрюккене поднялся в воздух привязной аэростат. Он назывался "Саарбрюккен". Внушительная штука! Его наполняли светильным газом. Прошло целых два часа, пока он наконец был полон. Наша фирма празднует свое сорокалетие. Первого мая придется потратиться. У нас на работе снова есть ученик и подмастерье. Подмастерье - итальянец. Он почти не говорит по-немецки. Его семья живет в Сицилии. Он очень смуглый. Мы не переезжали, а наша улица получила название. Эта улица была проложена заново. На сегодня все.
Уйма приветов от твоего друга
Бернда".

Тут нечего разгадывать, вычитывать между строк. За исключением разве того, что "передатчик "Ленинград"" - условное обозначение "Радио Люксембурга".

У Бернда был интерес к псевдонимам, симпатическим чернилам, ко всему, чем занимаются криминалисты. Некоторое время он даже носился с мыслью стать детективом, об этом он сообщал друзьям в своих письмах. Зная своего Бернда, с его пристрастием к романтическим приключениям, они не придавали значения этим его намерениям. Однако с течением времени в письмах Бернда стали попадаться сообщения более сомнительные. Бернд писал, что собирается пройти в бундесвере подготовку на парашютиста. Это да! Спрыгнуть "за вражеской линией", а потом вести разведку, в одиночку пробираясь по лесам, надеясь только на себя самого!..

Друзья в ГДР озадачены, в ответных письмах они спрашивают, разобрался ли он, собственно говоря, где будет проходить для него "вражеская линия"? Уяснил ли он себе, что ему придется иметь дело со своими старыми друзьями, когда им рано или поздно придет срок нести службу в Народной армии?

Обмен малозначительной информацией между Саарбрюккеном и Торгеловом иссяк. Письма друзей из ГДР напрямик ставили неприятные вопросы, на которые Бернд в Западной Германии не отвечал.

Наконец обмен письмами совершенно прекратился. Но каждый понимал: отсутствие ответа - тоже ответ.

Вот так выглядел он в годы, когда Первое мая воспринималось им как гастрономическое событие прежде всего. Эти фотографии делались специально для того, чтобы дать возможность друзьям и знакомым в маленьком Торгелове хоть сквозь щелку взглянуть на большой, далекий мир.



Взгляните: это я, Бернд Михаэль Келерт, успевший стать обладателем собственного поблескивающего хромированными деталями велосипеда, с рулем гоночного типа, разумеется...



Вот он стоит на улице Саарбрюккена и позирует фотографу-любителю. Правая рука небрежно полузасунута в карман пиджака: вероятно, он видел этот жест на журнальных фото. Плечи отведены назад, грудь выпячена навстречу объективу, молодой человек знает, что надо показать как следует свою белую рубашку, это производит впечатление. Он вступил в пору созревания; уже не ребенок, но еще и не взрослый, нечто среднее между "маменькиным сынком" и одержимым жаждой деятельности мужчиной. Он все еще в процессе формирования.

Стремление отыскать следы Бернда Келерта с неизбежностью привело нас к решению отправиться в Саарбрюккен, и там, поддавшись безобидной слабости, мы сделали снимок на память, в то время как все наши помыслы неотрывно витали вокруг Бернда Келерта.



Итак, здесь он жил. По этим улицам ходил, такой же неприметный, как вот этот молодой человек с папкой.

Здесь все возможно: рядом с магазином розенталевского фарфора, способного украсить любой обывательский стол,- кино, рекламирующее "Дьяволов", без сомнения самый невероятный боевик последнего десятилетия. Смотрите, сейчас мнимый мертвец выпрямится в ванне и спокойно вынет из своих глаз контактные линзы... Эта выходка так потрясет слабонервную партнершу человека в ванне, что она упадет без чувств. На афише официальная рекомендательная пометка: "Ценный фильм".

Бернд Келерт вкусил здесь свободу познакомиться с целой серией киногероев - с мастерами револьвера, артистами ножа, отравителями, душителями, с кровавым мрачным легионом, "геройство" которого сводится к преступлениям, к освобождению от всех моральных и этических норм. В двухстах метрах от "Дьяволов" солидная фирма Густав А.Гросклос рекламирует "фольксваген", этот давний символ благосостояния западнонемецких граждан. В витрине стоит модель военного образца, которая еще во время второй мировой войны вышла из цехов в Вольфсбурге; табличка с надписью горделиво оповещает, что эта машина проделала весь африканский поход фельдмаршала Роммеля и вполне исправна по сей день. Рекламный трюк? Нет, нечто большее. Здесь исподтишка затрагиваются слабые струнки... Так и слышится: "В бою - непобедимы" или: "Немецкое изделие было и остается самым лучшим".

На рыночной площади близ театра мясник Кнаут (в прошлом торговавший в Галле) восхваляет свои "средненемецкие колбасные изделия". А кроме них, на прилавках выложены и "польская" и "силезская" колбасы. Спекулируя на сочувствии к "изгнанникам", Кнаут создает себе рекламу, а присягая с помощью колбасы в верности потерянной Силезии, он поистине оказывает достойную поддержку реваншистам. Ведь рыночная и театральная площади обнесены серийно изготовленными щитами, на которых бывшая территория рейха изображена разделенной на три части: Западная Германия - ГДР - утерянные восточные территории. А подпись гласит: "Тройной раздел - никогда!"

В конце концов, и "средненемецкие колбасные изделия", и пропагандистские щиты - это лишь разные проявления одной и той же доктрины реваншизма.

Итак, Бернд Келерт был брошен в эту среду. Мы знаем его как неустойчивого, романтически настроенного, расположенного к приключениям молодого человека. Здесь, в этом мире, все возможно. Возможно даже и то, что из Бернда Келерта выйдет авантюрист.



И вот Бернд Келерт уже в рядах бундесвера. Фотография свидетельствует: его намеки в письмах бывшим друзьям в ГДР стали реальностью. Бернд Келерт - парашютист.

Парашютные подразделения бундесвера, в котором теперь состоит Бернд, верны традициям. Они снова поют ту же песню, что пели парашютисты гитлеровского вермахта:

Из-за гор пылает солнце,
Вершины словно в огне.
Машины готовы нести нас
К победе или смерти.
Нарвик, Роттердам,
Коринф и жаркий Крит -
Вот места наших побед...

Все, что Бернд Келерт узнал в ГДР на уроках о второй мировой войне, о целях антигитлеровской коалиции, о справедливых и несправедливых войнах, здесь, в рядах бундесвера, вывернуто наизнанку - несправедливость считается справедливостью, поражения прославляются как победы.

Мы не собираемся домысливать то, как Келерт вел себя в бундесвере. Мы при этом не присутствовали. Чтобы понять, в какой среде - включая и сферу духовного - Бернд Келерт провел три года своей жизни, надо обратиться к тщательно собранному фактическому материалу, которым мы располагаем.

Прежде всего следует констатировать, что со службой в бундесвере Келерт связывал весьма практические соображения. Он с самого начала обязался отслужить три года, а не положенные полтора года, так как сверхсрочники с первого же дня службы получают больше денег.

Во всяком случае, именно так объясняет фрау Келерт решение своего сына остаться на сверхсрочную службу. И мы не хотим ничего примысливать по этому поводу.

Ясно, что со сверхсрочника начальство больше и требует. Так Келерт попал в казарму в Альтенштадте/Шонгау, где прошел специальную двухмесячную муштровку "бойца-одиночки". Надо сказать, что руководство бундесвера не считает любого новобранца пригодным для такого обучения. Будущий боец-одиночка (на американский лад чаще именуемый "рейнджером") должен прежде всего иметь антикоммунистические взгляды, должен быть сдержим тем, что Томас Манн называл "главной глупостью нашей эпохи", потому что глупцы - самое верное орудие антикоммунистических махинаторов. Обработка в антикоммунистическом духе таких, как Бернд Келерт, бывший гражданин ГДР, к тому же неотъемлема от присущего определенным западногерманским кругам образа мышления.

Начинающим рейнджерам предстоит выполнить суровую программу. "Бой в особых условиях" означает, что рейнджер сбрасывается под покровом ночи на вражескую территорию и ведет там борьбу в составе маленькой группы, а то и предоставленный самому себе. Рейнджеры тренируются в преодолении наземных и водных препятствий при помощи простейших подсобных средств; они проводят форсированные марши, учатся "выносливости", то есть питаться лишь тем, что дает природа,- древесной корой, лягушками и прочими "деликатесами". Они овладевают искусством маскировки, тренируются в военной хитрости, умении обмануть противника.

Они должны уметь самостоятельно устанавливать подрывные заряды, знать, как обращаться с ними. В случае необходимости они сами должны чинить свое оружие и рации. После восьминедельного обучения в Альтенштадте/Шонгау они уже могут при помощи ножа или шелковой петли беззвучно "убрать" вражеского часового.

Нам неизвестно, тренировку какой группы рейнджеров наблюдал в 1964 году репортер из "Вестдойче альгемейне цейтунг", но, безусловно, Бернд Келерт мог принадлежать к ней. "Две-три секунды они стоят наготове друг против друга: солдат с обнаженным ножом в руке, угрожающе выставленным вперед, и другой, невооруженный солдат, по-кошачьи пригнувшийся, с раскинутыми полукругом руками. Дальнейшее происходит мгновенно: невооруженный солдат издает вопль и мощным рывком бросается на вооруженного противника. Нож высоко взлетает в воздух и падает где-то в траве. Словно схваченный тисками, человек повергнут на землю. Удар ребром кисти в область сонной артерии вместе с толчком ногой по спине - и все в порядке".

И дюссельдорфская газета "Хандельсблатт", преданная традициям не меньше, чем сами парашютисты, писала с едва скрываемой гордостью: "Подобные ударные части были у нас уже во время последней войны... Подготовка их не только сурова, но и основана на правилах, чуждых обычному солдату; цель ее - не боец, а киллер - убийца..."

Подготовить убийцу не каждому дано. Это требует не только физической закалки, но и изрядной доли слепого фанатизма, готовности пренебречь любыми моральными обязательствами. Руководство бундесвеpa нашло выход: оно черпает кадры преимущественно среди реваншистски настроенных выходцев из бывших немецких восточных областей. И нередко бывший офицер дивизии "Бранденбург" - известного своим террором гитлеровского подразделения - ныне готовит молодых западных немцев в киллеры.



Они сидят в самолете и ждут команды для прыжка. Бернд Келерт - в середине. Судя по фотографии, служба ему по душе. Правда, он не удостоился чести носить учрежденный тогдашним президентом Любке почетный знак бойца-одиночки - дубовые листья в серебряном круге. Келерт был уже снова штатским к тому времени, когда была учреждена эта награда. Но в комнате, которую Келерт занимал в Саарбрюккене, еще и сегодня висит на стене вделанная в рамку грамота, удостоверяющая его успехи в качестве рейнджера: на его счету было 23 прыжка.

Только ли? Информированный человек увидит в этом документе нечто большее: известно, что подготовка рейнджеров носит куда более жесткий характер, чем служба в воздушнодесантных войсках. Во всех отношениях. В том числе и в политико-идеологическом. Нацистскую "Песню о Крите" рейнджеры не только поют, они твердо усваивают ее смысл:

Наш смех звонок,
наш дух бодр,
наш клинок красен
от крови большевиков.

Может ли удивить, если такой человек, как Конго-Мюллер, позднее признавался, что, формируя свои команды наемников в Африке, он особое предпочтение отдавал молодым немцам, прошедшим подготовку в бундесвере?



3 августа 1964 года...

Бернд Келерт снова в гражданской одежде рядом со своей матерью. Знаменательный день! У Бернда в руке дорожный саквояж. Более крупный багаж погружен в "форд-комби", ожидающий на стоянке на саарбрюккенской Байернштрассе. За рулем машины, готовая включить скорость и нажать ногой на газ, сидит тетка Бернда. И еще один путешественник взволнованно ждет в машине: пудель Пегги, веселый спутник.

По сравнению с путешествием, предстоящим Бернду, автомобильная поездка из Саарбрюккена до Франкфурта-на-Майне выглядит короткой. Ехать приятно, пейзажи по обе стороны бетонированного шоссе красивы. Три часа пути оставалось у Бернда на последние впечатления от немецкой природы. Интересовало ли его еще это? Может быть, он и не замечал уже больше проносящиеся мимо поля и леса, лежащие поодаль деревни со шпилями церквей. Может быть, перед его глазами были только предстоящие в Африке приключения. Девственные леса, джунгли, дикие звери, охотничьи вылазки, золото и слоновая кость, негритянские барабаны и девушки в экстазе танца!

Вдоль автострады замелькали первые указательные щиты. Франкфурт... Аэропорт... Рейн-Майн. "Rhein-Main-Air-Base". Вплотную к гражданскому аэропорту все еще прилегает крупнейшая американская военно-воздушная база.

Движение на автостраде между Франкфуртом и аэродромом очень большое. Многие бешено мчащиеся машины - зачастую с номерными знаками оккупационных войск - вырывались через зеленую разделительную полосу на сторону противоположного движения. Чтобы предотвратить это, посреди автострады воздвигнут высокий барьер из проволочной сетки. Путешественнику кажется, что он едет в клетке; мысли невольно обращаются к предстоящему расставанию. Наконец-то "форд-комби" сворачивает на последний отрезок в несколько километров, ведущий к зданию аэропорта; над едущими из Саарбрюккена уже грохочут заокеанские лайнеры международных авиакомпаний, самолеты внутренних линий, машины американских военно-воздушных сил... Ошеломляющее зрелище - увидеть тяжелый реактивный самолет всего в нескольких десятках метров над головой.



Перед широким, приземистым зданием аэропорта с большой надписью "Отлет" тетке удается высмотреть свободное местечко. Удача! Теперь не придется отгонять машину далеко. Две монеты опущены в автоматическую кассу, и машина уже стоит на своем законном месте, обозначенном двумя белыми чертами. Пегги выпрыгивает из машины первым и сразу поднимает ногу возле куста. Собаки, проехавшие в машине два часа, всегда так делают. Затем тетка берет фотоаппарат. Бернд для прощального фото поднимает Пегги на руки. Пока его мать поправляет собаке бантик, тетка уже успела нажать на спуск. Не то! Придется повторить. Мать и сын становятся в позу. И Пегги тоже повернул мордочку к объективу. Теперь кадр удался. Но если внимательно всмотреться в черты матери, нельзя не заметить ее волнения. Она вынуждена покориться обстоятельствам: единственный сын покидает ее, улетает за много тысяч километров.

И вот все трое энергично достают чемоданы из машины - путешественники всегда торопятся, хотя потом им приходится еще долго ждать отъезда. 3 августа 1964 года расставание затянулось непредвиденно долго. Самолет на Иоганнесбург вылетел с опозданием на 35 минут.



Тетка еще раз нажала на спуск. Это была последняя фотография Бернда, сделанная ею. Так он расстался с семьей. Он стоит уверенно, готовый к приключениям. Смеется. Ноги широко расставлены, словно затем, чтобы его нелегко было опрокинуть. Новый костюм, хорошо отутюженный, сохранил свой вид и после поездки в машине. Все по моде - покрой, ворот рубашки, узел галстука.

В окошечках "Люфтганзы" и других авиакомпаний красуются тщательно подобранные девушки, спортивного типа мужчины. Фуражки и шапочки сидят на их головах лихо или же кокетливо. Все они улыбаются, все смеются. "Cheese" - по-английски "сыр". Известный американский специалист по рекламе написал книгу, в которой дает совет тем, кого долг службы обязывает улыбаться, лучше всего повторять в уме слово "cheese". Этот сырный рекламный смех на Западе рекламирует все. В том числе и авиапутешествия. Особенно обаятельно смеялись в том окошечке "Люфтганзы", к которому подошел Бернд Келерт. Ведь здесь оформлялись дорогие заокеанские перелеты. Мать, тетка и Пегги еще могли сопровождать его сюда. Бернд Келерт предъявил свой билет. Его черный саквояж обрел бирку для провоза в качестве ручного багажа. Чемоданы поставили на весы, затем они бесшумно исчезли, следуя по бесконечному транспортеру.

На двух языках - по-немецки и по-английски - дикторша объявила по радио: "Внимание, внимание! "Люфтганза" доводит до сведения, что отправление самолета, следующего рейсом 704 из Франкфурта в Иоганнесбург через Лагос, откладывается на 35 минут".

С опозданием попрощались мать с сыном, тетка с племянником. Принял в этом участие и Пегги. Бернд улыбался, как на последнем фото, слегка натянутой молодцеватой улыбкой. А мать плакала.



Мимо полицейских и таможенников проходят пассажиры. У чиновника федеральной пограничной охраны - служебный значок с орлом. Он проверяет заграничный паспорт, выданный на имя Келерта Бернда, родившегося 10 ноября 1942 года, проживающего в Саарбрюккене, на Байернштрассе, 11. Штамп визы на въезд в Южную Африку оттиснут по всем правилам на страничке паспорта с водяным знаком в виде орла. Держа в руке зеленый посадочный талон, Бернд Келерт со своим черным саквояжем, с плащом, небрежно перекинутым через руку, проходит по двухсотметровой бетонной дорожке к реактивному лайнеру типа "боинг-707". Мать и тетка (Пегги отнесли обратно в машину, так как собакам вход воспрещен) прошли тем временем в застекленный зал на первом этаже, ожидая мгновения, когда они еще раз смогут взглянуть на своего Бернда. Наконец он появился в поле зрения остающихся женщин. Бернд помахал рукой, мать тоже. Но из-за высокой стеклянной стены трудно махать. Хочется прижать лицо к стеклу, но тогда руку вперед не вытянешь. А если отступить на шаг назад, то стекло отсвечивает, и спешащего пройти человека становится плохо видно.

Гуськом идущие пассажиры исчезали в огромной птице с длинной цепочкой иллюминаторов. Бернду Келерту вряд ли удалось, идя по трапу, долго махать своей матери - пассажиры, следовавшие сзади, втиснули его в самолет.

Мать уже не видит его. Не увидит никогда.

Но, может быть, ему удалось захватить удобное место у окна. Может быть, Бернду Келерту удалось взглянуть еще раз на свою мать, увидеть расплывчатое пятнышко за толстой стеклянной стеной. И руку, все машущую и машущую...

Потом "боинг-707" вырулил на стартовую дорожку, раздался гул опробуемых реактивных двигателей, и начался обычный, хотя и запоздавший, рейс до Иоганнесбурга, с промежуточной посадкой в Лагосе.
***

На фото 8-го класса "А" торгеловской школы насчитывается двадцать семь учеников. Вероятно, никто из них не совершил столь далекого путешествия, как Бернд. От Франкфурта-на-Майне до Иоганнесбурга 12500 километров воздушного пути!

Но у каждого из 26 остальных соучеников есть шанс облететь чуть ли не весь мир с паспортом ГДР в кармане. В нашем государстве многие молодые дипломаты, коммерсанты, журналисты и монтажники, занятые за рубежом, стали уже "воздушными миллионерами". Правда, ни у кого из нас нет возможности поехать в Южную Африку с паспортом ГДР. Нам это государство не выдает выездных виз - в Южной Африке царит фашистский режим. Бернд Ке- лерт не мог этого не знать.

Он это знал.

Он разговаривал об этом со своей матерью. Фрау Келерт сама нам рассказала.

Стенограмма нашей беседы с фрау Келерт:

"ФРАУ КЕЛЕРТ. Бернд с детства стремился к странствованиям. Он хотел видеть мир. Однажды я сказала: когда ты станешь совершеннолетним, тогда сможешь это сделать! И он все продолжал этим интересоваться. У одного его друга была толстая книга, содержащая описание далеких стран и возможностей эмигрировать туда.
ВОПРОС. Но почему же он отправился именно в фашистскую Южную Африку?
ФРАУ КЕЛЕРТ. Собственно говоря, он стремился в Америку. Но затем сказал, что там для него слишком холодно. Мы предостерегали его против Южной Африки.
ВОПРОС. Кто предостерегал?
ФРАУ КЕЛЕРТ. Я. Из-за расовой политики. Я говорила: "Почему ты едешь в страну, где существует апартеид?" Но он не поддавался уговорам. Он ответил: "Какое мне дело до политики?" Тогда я сказала ему: "Веди же себя по крайней мере прилично по отношению к неграм". Потому что Бернд мне рассказывал, что там у каждого белого имеется в услужении бой. Итак, я сказала ему: "Обращайся с ними, как ты обращался бы с любым белым. Тогда этот человек привяжется к тебе, и это даже может оказаться для тебя полезным, если там что-нибудь вдруг произойдет".
ВОПРОС. Что вы имели в виду?
ФРАУ КЕЛЕРТ. Я подумала о том, что там всегда происходит брожение... Повсюду в Африке, где власть в руках белых. И ты должен ясно себе представлять, что если в один прекрасный день дело дойдет до войны, тогда белые, приехавшие в эту страну, станут пушечным мясом".

На прощальном фото мать выглядела озабоченной. Из разговоров с ней стало ясно: это была не только боль разлуки. Это было нечто большее. Она знала, что ее сын отправляется в страну, где нет ни мира, ни справедливости. И потому мать, когда ей не удалось отговорить сына от его планов, дала ему совет: "Веди себя по крайней мере прилично по отношению к неграм".

...

...



Из Южной Африки поступают сообщения двоякого рода. Известно, что на скамьях в парках, на вагонах поездов, на дверях магазинов и ресторанов и даже на водопроводных кранах имеются надписи: "Только для белых" или "Только для цветных". В свое время в Германии значилось: "Только для арийцев".

Узник гитлеровского концлагеря Карл фон Осецкий получил в 1937 году Нобелевскую премию мира. В 1964 году ту же премию получил узник южноафриканского концлагеря - Альберт Лутули. Африканские горняки обязаны в голом виде проходить унизительную процедуру, чтобы доказать, что они не захватили ни одной пылинки золота. Пленные африканцы приковываются длинной цепью друг к другу, как рабы в средние века.

Ни один африканец не имеет в этом государстве возможности занять какое-либо руководящее место. Конго-Мюллер проболтался об этом классически: "Белые и черные строжайше отделены друг от друга. Вроде как во времена Третьего рейха в Германии евреи и немцы. Все черные - в подчиненном положении. В обществе белых не встретишь черных. Словом, банту, то есть негр, даже если он имеет докторскую степень, не может занять должность на государственном предприятии. Он не способен, а если говорить правду, ему просто не дают возможности".
***

Но имеется и другого рода информация, которая могла заинтересовать и Бернда Келерта.

Мы запаслись в южноафриканском транспортном агентстве "САТУР" во Франкфурте-на-Майне и в южноафриканском посольстве в Кельне всеми материалами, которые мог прочесть и он.

Но даже в рекламу (будь то переполненный восторженной похвальбой проспект "Южная Африка, идеальная страна для отдыха" или другой, завлекательно и деловито названный: "Южная Африка. Руководство по экспансии в сфере экономики") вкраплены высказывания, носящие грубо расистский характер.

Бернд Келерт, как европеец, мог причислять себя к "расе господ". Лауреат Нобелевской премии мира Альберт Лутули считался человеком "низшей расы" - он был банту.

Уже на первой странице "Руководства" пассажир, летящий в Иоганнесбург, мог прочесть:

"Население.
В 1960 году (ко времени последней переписи) население Южно-Африканской Республики составляло 15.8 миллиона. В нижеприведенной таблице представлена численность различных расовых групп по данным трех переписей населения":

Раса	1946	1951	1960
Европейцы	2372690	2641689	3067638
Цветные	928484	1103016	1488267
Азиаты	285260	366664	477414
Банту	7831915	8560083	10807809
Всего	11418349	12671452	15841128

Но Бернд Келерт охотнее прочитал бы что-нибудь вроде этого:

"Известно ли вам, что в Южной Африке весь год напролет стоит наилучшая для отдыха солнечная погода?
И что вы выиграете целое лето, если отправитесь в Южную Африку, когда в Европе зима?
Что климат там умеренный и сухой и что ни в одно время года там нет ни чрезмерной жары, ни холода?"

А насколько близки отношения между Западной Германией и этим фашистским государством, где "весь год напролет стоит наилучшая для отдыха солнечная погода", видно из того, что красочный проспект "САТУРа" с удовлетворением отмечает:

"Южная Африка - важнейший потребитель немецкой (имеется в виду западнонемецкой.- Авт.) продукции на всем Африканском континенте. Ее ввоз объемом в 906 миллионов марок составил в 1962 году 30.2 процента немецкого экспорта в Африку. С другой стороны, поставляя 11.2 процента всего импорта Федеральной республики из Африки (равного 506 миллионам марок), Южная Африка также на одном из первых мест".
***

Своего рода аттракционом "Люфтганзы" во время полета в Иоганнесбург является бочка с пивом. Стюард обходит всех с бочонком и предлагает пиво каждому, кто пожелает. Присмотревшись пристальнее, можно заметить, что бочонок бутафорский, а пиво содержится, как обычно, в большой жестяной банке. Как бы то ни было, это прекрасный жест прощания с Германией в момент, когда высоко над облаками самолет летит по направлению к континенту, где глоток прохладительного слишком часто остается только мечтой.

"Гранд-отель в воздухе" - гласит реклама западногерманской "Люфтганзы". Итак, пассажир Бернд Келерт отправился в "аэро-гранд-отеле" к южной оконечности Африки. И вероятно, для молодого человека в новом, элегантном летнем костюме это было приятным путешествием.

Но, конечно, шестнадцать часов полета в "аэро-гранд-отеле" стоят немалых денег. За билет так называемого туристского класса от Франкфурта до Иоганнесбурга надо заплатить 1535 западных марок. Но это не все. Тот, у кого в кармане нет ничего, кроме оплаченного авиабилета, вообще не попадет в Южную Африку. Порядки там строги!

"Въезд. Вы должны обладать паспортом и визой. Пограничные чиновники вправе убедиться в том, что прибывший имеет достаточно денежных средств, а также обратный билет на самолет". Так гласит один из пунктов красочного проспекта "Южная Африка, идеальная страна для отдыха". Этим жестким правилом фашистские власти хотят оградить себя от маломощных в части финансов господ из Европы. Следовательно, Бернд Келерт имел не только 1535 марок на въезд, но и не меньше 3 тысяч марок на расходы и на обратный путь, когда получал визу в Кельне.

Но фрау Келерт сказала нам:
- Свою поездку Бернд оплачивал не сам, я это знаю.

Да, если европеец хочет переселиться в Южную Африку, он получает от эмиграционного ведомства или от вербующей его фирмы авиабилет и карманные деньги. Предпочтение при этом отдается южноафриканской авиакомпании "Трек-эйру-эйс", осуществляющей регулярные удешевленные рейсы из Европы специально для переселенцев. А еще более экономные предприниматели фрахтуют для своих завербованных пароходы. Двухнедельное путешествие на пароходе обходится на треть дешевле, чем по воздуху.

Фрау Келерт не смогла ничего нам сказать о трудовом договоре. Она даже не знала названия южноафриканской фирмы, с которой Бернд был связан. Она лишь сказала:
- У него, безусловно, имелись шансы на успех, ведь он был электриком и автомехаником.

Конечно, таких специалистов встречают в Южной Африке с распростертыми объятиями. Но у Бернда была еще и третья специальность. Он прошел обучение как солдат войск специального назначения, как парашютист и рейнджер. А таких "специалистов" тоже встречают с распростертыми объятиями.

Итак, молодой человек в светлом летнем костюме поднялся на борт "аэро-гранд-отеля" с авиабилетом, который кто-то оплатил за него.

Либо какая-нибудь фирма в Иоганнесбурге ожидала высококвалифицированного западногерманского специалиста, либо кто-то другой ожидал высококвалифицированного западногерманского солдата.

Когда-то немцы уже отправлялись в гражданской одежде на чужое поле военных действий. Одетые по моде 1937 года, отправились офицеры и солдаты нацистского легиона "Кондор" в Испанию. И лишь там они надели форму наемников и уселись в свои пикирующие бомбардировщики, чтобы стереть с лица земли Гернику.

Мы не можем утверждать, что унтер-офицер запаса бундесвера Бернд Келерт ступил на борт самолета "Люфтганзы" с воинским предписанием в кармане. Но нам известно, что сотни наемников были доставлены именно подобным образом через Иоганнесбург в Конго, чтобы беспощадно подавлять там освободительное движение. Предположим, Бернд Келерт получил билет и деньги от какой-либо южноафриканской фирмы. Разве эта фирма спустя несколько дней выпустила бы этого молодого специалиста из своих рук? Ведь она затратила на него не менее двух тысяч марок!

Но факт остается фактом: уже спустя восемь дней после своего прибытия в Иоганнесбург Бернд Келерт в качестве наемника отправился дальше, в Конго. Надо полагать, он был откомандирован другого сорта "фирмой".

Фрау Келерт спросила нас о "молодом блондине из Гамбурга". Мы о нем ничего не знали. С этим "молодым блондином из Гамбурга" Бернд познакомился на аэродроме во Франкфурте.

- Он разговорился с ним уже около окошка отправления. И потом писал мне в открытке из Иэганнесбурга, что живет с ним в одном номере гостиницы.

Из этого замечания матери, по-видимому, вытекает, что на борту самолета "Люфтганзы", отбывшего 3 августа 1964 года в очередной рейс #704, было по меньшей мере два наемника, направлявшихся в Конго.

Подробности "операции Конго" давно перестали быть секретом. Международные монополии намеревались и впредь владычествовать над Конго, этой невероятно богатой полезными ископаемыми страной в сердце Африки. Поэтому был убит африканский национальный герой Патрис Лумумба, поэтому конголезский квислинг Чомбе установил свою, основанную на терроре власть. Когда же борцы освободительного движения, носившего имя Лумумбы, отвоевали две трети родной земли, международные монополии послали своему ставленнику не только самолеты и оружие, но и опытных солдат-наемников, именовавших себя "белыми гигантами".

Американские монополии внесли львиную долю на оплату наемников. Они вовлекли в боевые действия даже регулярные американские военно-воздушные силы, точно так же как соперничающие с ними в Конго бельгийцы бросали в бой военных парашютистов. И конечно, западногерманские монополии не остались в стороне от этой грязной игры. Отдел печати западногерманского акционерного общества "Люфтганза" прислал нам по нашей просьбе фото директора африканского филиала. На оттиске фотографии господина Ф.В.фон Меллентина указано: "С любезного разрешения "Люфтганзы".



Директор фон Меллентин за время нацизма достиг чина генерал-майора. Один английский военный историк опубликовал в своей книге фотографию сидящего в дружеском окружении Гитлера: рядом со своим фюрером Ф.В.фон Меллентин. Отставной нацистский генерал-майор сегодня ключевая фигура западногерманского неоколониализма в Африке. Он сидит в Иоганнесбурге, и его деятельность маскирует табличка с надписью: "Директор "Люфтганзы"".

Фон Меллентин пишет в одной своей военно-политической статье: "При том факторе ненадежности, каким являются недавно возникшие государства, Южная Африка представляет собой единственно надежного союзника, на которого в случае опасности может рассчитывать Запад". Из португальских районов Мозамбика и Анголы, из Родезии и Южно-Африканской Республики фон Меллентин предлагает создать САТО - африканское дополнение к НАТО. На этой основе должны быть сформированы воинские части (фон Меллентин по традиции буров называет их "коммандос"), всегда готовые к операциям против "мятежных туземных государств". Когда в 1964 году в Конго возобновилась борьба против неоколониализма, в бой для осуществления "операции Конго" - в соответствии с теорией фон Меллентина - были брошены отряды "коммандос". В один из этих отрядов вступил Бернд Келерт. Командовал им Конго-Мюллер. А один из наемников носил имя Герт фон Блотниц.

Наше внимание к Ф.В.фон Меллентину впервые привлек Конго-Мюллер. Но когда мы начали расспрашивать его о военных планах бывшего генерала, он начал уклоняться от ответа:
- Да, эти планы мне знакомы. Но мне не хотелось бы о них говорить. Эти дела пока что не подлежат оглашению.

Однако между собой фон Меллентин и Мюллер говорили на эту тему подробнейшим образом. И генерал почтил майора наемников особой милостью: он доверил ему своего племянника Герта фон Блотница. По желанию дяди прапорщику запаса бундесвера предстояло принять участие в "охоте на негров".

Возникает вопрос: не пользовались ли Бернд Келерт и молодой блондин из Гамбурга бесплатными билетами западногерманской авиакомпании "Люфтганза" для полета из Франкфурта в Иоганнесбург? Ведь они прибыли в "боинге" "Люфтганзы" к месту назначения именно для того, чтобы спустя несколько дней вступить в число "коммандос" директора "Люфтганзы".

"Дорогая мама! Ну вот я снова стал солдатом! Я нахожусь в Камине, в Конго. А завтра отправляемся в Альбертвиль, где мятежники захватили город.
Сердечный привет, целую.
Твой Бернд".

Теперь мы знаем: наемник Бернд Келерт подал этот признак жизни через несколько часов после своего прибытия в Камину. Вместе с другими наемниками он был переброшен из Иоганнесбурга в Камину по американскому воздушному мосту, носившему кодовое обозначение "Уингмор". Две огромные американские транспортные машины типа С-130Е, обычно называемые "геркулес", за каждый полет доставляли в Камину 92 гражданских пассажира. Видимо, Бернд Келерт уселся в транспортный самолет еще в своем светлом летнем костюме. Если бы он и остальные 91 человек прибыли на аэродром в полной амуниции парашютистов, то "геркулес" мог бы вместить лишь 64 человека. Вылетевшая обратно пустая машина повезла в Иоганнесбург чемоданы с гражданской одеждой. А американский офицер, прикомандированный к "Уингмору", захватил с собой письмо Келерта. Должно быть, какой-нибудь другой офицер, наемник, принимавший новое пополнение и сопровождавший его к месту обмундирования, посоветовал: "Если хотите написать домой несколько строк, делайте это поскорей. Американцы захватят с собой почту в Иоганнесбург". Так, сначала без марок и почтовых штемпелей, письма полетели в Иоганнесбург, а уж оттуда в качестве обычной почты - дальше. Чтобы замести следы. И последний признак жизни Бернда Келерта прибыл из Конго с южноафриканской маркой и южноафриканским почтовым штемпелем. Письмо, состоящее из трех десятков слов, мать вынула из своего почтового ящика в доме на Байернштрассе, в Саарбрюккене. Яркие южноафриканские марки. На одной слон, на другой портрет дядюшки Крюгера. Накануне получения письма фрау Келерт видела дурной сон. Послушаем, что она рассказывает.

"ВОПРОС. Ваш сын до своего решения не изъявлял ведь желания снова стать солдатом, не так ли?
ФРАУ КЕЛЕРТ. Нет, никогда.
ВОПРОС. Значит, он вас поставил перед совершившимся фактом?
ФРАУ КЕЛЕРТ. Да. А до получения письма я видела сон. Мне снилось, что моя дочь погибла у меня на глазах, спускаясь на лыжах с горы.
(Здесь фрейлейн Карла Келерт перебивает мать и говорит: "Но я вообще не хожу на лыжах").
ФРАУ КЕЛЕРТ. Да, она не ходит на лыжах. Но так приснилось... Слева лес и крутой обрыв, а внизу большое озеро. И мне приснилось, что она слетела с этого обрыва и разбилась. Сразу насмерть. И я дико закричала".

Теперь фрау Келерт знает, что сын ее был уже мертв, когда она получила от него весточку из Камины.

"Я в Камине, в Конго".

Бернд Келерт мог бы написать точнее: "Я на военной базе Камина", так как от города Камины (провинция Катанга) до крупнейшей военной базы в Конго - двадцать километров. Сооруженная бельгийскими колониальными властями и продолжавшая расширяться, база Камина обладала аэродромом, ангарами, заправочными станциями, площадками для тренировки, стрельбищами, складами, мастерскими, казармами, офицерскими бунгало и тюрьмой.

"Завтра отправляемся в Альбертвиль, где мятежники захватили город".

Альбертвиль, расположенный у озера Танганьика, уже был в руках освободительного движения, когда иностранный гражданин Бернд Келерт ступил на конголезскую землю.

В столице, в Леопольдвиле, засел Чомбе со своей кликой. Он безостановочно совещался с послом США Годли и со своими бельгийским, американским и английским военными советниками. Западногерманский посол барон фон Мюлленхейм-Рехберг также принимал участие в беседах.

Большая часть Конго Уже в руках "мятежников". Для режима Чомбе спасение было лишь в одном: иностранные монополии должны были поддержать его открыто, на глазах у всего мира. И вот из Южной Африки прилетели "белые гиганты". И по плану нацистского генерала фон Меллентина наемники становились "коммандос".

Английский специалист, майор Майк Хор был назначен шефом этих "коммандос". Этот колониальный офицер с опытом борьбы в джунглях впоследствии напишет в своих "Конголезских мемуарах": "Я солдат, моя единственная забота - выполнение отданных мне приказов. Задача заключалась в том, чтобы очистить страну от мятежников. Я не знаю, за что они борются и в чем их цель. Но я знаю, что это плохие, опасные и беспощадные люди". Получив назначение, Хор немедля прилетел из Леопольдвиля на базу Камина. Вслед за ним последовали американские транспортные самолеты. И из задней и передней дверцы выходили европейские "туристы".

Американские вертолеты, известные под кличкой "бананы Сикорского", доставляли оружие, боеприпасы и форменную одежду. Из складов были извлечены броневики, "джипы" и гранатометы. Когда в числе первых завербованных прибыл сюда Бернд Келерт, база Камина походила на растревоженный муравейник. На аэродроме стояло более дюжины самолетов. Маленькие трехколесные автомобили "камионеты" шныряли между самолетами взад и вперед. Издалека доносилась стрельба, пока - с учебного полигона.

Бернд Келерт немедленно был переобмундирован. Форма, в которую одевали наемников, поступила из запасов американской армии и бельгийских войск.



Мирный гражданин превратился в "борца за свободный Запад". Только тогда он мог поговорить с Конго-Мюллером. Мы мало знаем о том, что обещали наемникам в Иоганнесбурге. Вероятно, это походило на трюк с биноклем. Переворачиваешь бинокль и смотришь. Все выглядит уменьшенным, крохотным. Должно быть, наемникам так же, в уменьшенном виде, была представлена проблема опасности для их жизни. Вербовщики умышленно умалчивали о том, что солдаты освободительного движения сражаются храбро, не на жизнь, а на смерть. Вот что Конго-Мюллер нам поведал о беседах в Иоганнесбурге:
- Когда мы были в Иоганнесбурге, нам сказали: это будет охота... охота на негров и тому подобное... предстоят чертовские дела... никакой опасности, все о'кэй... это лишь против тех, против мятежников.

Уже спустя несколько часов после прибытия на базу Камина Бернд Келерт был обмундирован для "охоты на негров".

Кандидатов в наемники спрашивали: "В армии служил? Да или нет?" Келерт мог на это ответить: "Три года в бундесвере. Добровольно остался на сверхсрочную. Демобилизован в чине унтер-офицера". А на дополнительный вопрос: "Специальная подготовка?" - мог ответить: "Парашютист. 23 прыжка. Дополнительная специальность - рейнджер".

Командир наемников Майк Хор наверняка подчеркнул красным имя Келерта, когда узнал о его военной подготовке. Потому что из Иэганнесбурга прибывали не только обученные парашютисты. Но и проходимцы, мошенники и алкоголики, в ответ на первый же вопрос опытного военного робко сообщавшие, что никогда не держали оружия в руках.

Майку Хору срочно требовались парашютисты и снайперы, так как Чомбе по телефону торопил шефа наемников поскорее приступить к "операции Альбертвиль". Хор еще не был к этому готов. Но Чомбе необходим был первый эффектный успех, чтобы убедить иностранные монополии в своей силе. Ему надо было много денег, а деньги ему дали бы лишь в том случае, если он смог продемонстрировать свою мощь. Поэтому 22 августа 1964 года Чомбе отдал приказ начать наступление на Альбертвиль. Майк Хор согласился после того, как Чомбе заверил его в поддержке "правительственных войск", сформированных из жандармерии Катанги.

Когда Бернд Келерт приземлился на базе Камина и ступил на конголезскую землю, он ни о чем этом не имел понятия. Спустя всего несколько часов он уже стал колесиком механизма военной базы Камина. Об этом свидетельствуют строки, посланные им матери в Саарбрюккен.

Майк Хор решил лично руководить "операцией Альбертвиль". В помощь себе он взял самого опытного из своих офицеров. Зигфрид Мюллер, бывший нацистский старший лейтенант, позднее лейтенант американских войск в Западной Германии, прибыл на базу Камина вместе с майором Хором. У него на погонах были две звездочки старшего лейтенанта наемников.

Зигфрид Мюллер, позднее Конго-Мюллер, сколотил "боевую группу Альбертвиль". С его слов нам известно, как он это делал:
- Я подобрал себе парашютистов, потому что у меня вообще особое пристрастие к парашютистам. Майк Хор сказал мне: "Возьмите еще и немцев". Ясно, я присоединил и немцев.

Бернд Келерт в любом отношении подходил для "боевой группы Альбертвиль": он был и парашютист и немец.

И фрау Келерт смогла кое-что рассказать нам о пребывании своего сына на базе Камина: "Когда они прибыли из Иоганнесбурга, а Бернд был в числе первых, майор Хор пригласил их в летный ангар. Он сказал им: "По нашим планам, вам предстояло сперва пройти двухнедельную подготовку по борьбе в джунглях и по партизанской войне. Однако обстоятельства изменились. Стратегически важный город Альбертвиль занят мятежниками. Мы получили задание отвоевать этот город. Я не имею права понуждать вас на эту операцию.- Это майор Хор высказал вполне ясно, поскольку договоры о найме еще не были возвращены подписанными из Леопольдвиля.- Вы еще не получили жалованья, которое вам было обещано выдать вперед. Но я апеллирую к вашей солдатской чести".

ВОПРОС. Откуда вам это известно?
ОТВЕТ. Я написала множество писем, чтобы все разузнать о Бернде. Это сообщение я получила от одного из его немецких товарищей.

Итак, господин майор апеллировал к солдатской чести. Без сомнения, этот маневр произвел впечатление. А так как боевые действия в Конго все равно рассматривались как нечто безопасное, как своего рода охота на людей, вероятно, не так уж трудно было отважиться записаться добровольцем.

"Да, Бернд совершенно добровольно согласился участвовать в этой операции",- подтвердила нам фрау Келерт.

Бернду Келерту приятно было увидеть, что у наемников все находилось в стадии организации. Значит, ему выпал шанс быстро сделать карьеру. В самом деле, старший лейтенант Зигфрид Мюллер после "операции Альбертвиль" был произведен в капитаны.

Майор Хор упомянул о договорах, еще лежавших в Леопольдвиле. Но, вне всякого сомнения, финансовые условия были уже подробнейшим образом изучены. Каждый стремился в Конго к деньгам, к добыче. В том числе и молодой немец Бернд Келерт, владеющий тремя профессиями. Большие деньги, большое счастье - он поймает его здесь, в Конго. Это можно, пожалуй, прочесть на его прощальном фото, сделанном в Западной Германии.

А там, где дело шло об Альбертвиле, там можно было рассчитывать на деньги! Вместо того чтобы проходить тренировку на плацу в незнакомом городе, впереди приключения, добыча! Действительно, взрывчаткой, предназначенной для устранения уличных заграждений, наемники подорвали в Альбертвиле банковские сейфы и взяли богатую добычу. Но Бернд Келерт уже не получил своей доли. Ни разу не получил он и ежедневной надбавки за риск - свыше двух тысяч трехсот конголезских франков.

Бойцы конголезского освободительного движения захватили ящик с заранее подготовленными экземплярами договоров о найме. Таким образом, мы располагаем типовым договором, текст которого пришлось внимательно прочитать так же и Бернду Келерту. Мы приводим ниже наиболее существенные статьи этого классического документа неоколониализма:



ДОКУМЕНТ О ЗАЧИСЛЕНИИ НА СЛУЖБУ ЛИЦА, СВЯЗАННОГО ДОГОВОРОМ С ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКОЙ КОНГО
Между правительством Демократической Республики Конго, представленным премьер-министром, с одной стороны, и господином ... с другой стороны, в последующем именуемым: лицо, связанное договором, - заключается следующее соглашение:
СОДЕРЖАНИЕ И ВИД ДОГОВОРА
СТАТЬЯ 1. Лицо, связанное договором, обязуется нести службу в качестве ...
Функции, выполняемые лицом, связанным договором, не обязательно должны соответствовать обусловленной выше должности.
ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ДОГОВОРА
СТАТЬЯ 2. Настоящий договор заключается сроком на шесть месяцев и может быть продлен автоматически, если не последует предуведомления о его расторжении, которое должно быть представлено лицом, связанным договором, за 30 дней до истечения срока настоящего договора.
ОКЛАД, ВОЗМЕЩЕНИЕ УБЫТКОВ, ЛЬГОТЫ
СТАТЬЯ 3. Ежемесячный оклад лиц, связанных договором, выражается в приводимых ниже суммах (в конголезских франках):
волонтер .. 47148.57
унтер-офицер .. 49928.50
фельдфебель .. 66438.54
младший лейтенант .. 99662.60
лейтенант .. 105642.25
капитан .. 126236.04
комендант .. 133810.39
майор .. 148321.25
подполковник .. 177321.04
Выплата оклада производится ежемесячно и вперед. Ежегодное повышение составляет 3.5%.
СТАТЬЯ 4. К этому основному окладу добавляется:
а) НАДБАВКИ ДЛЯ СЕМЕЙНЫХ ПО СЛЕДУЮЩЕМУ ТАРИФУ (в конголезских франках):
жена .. 9975.63
жена и один ребенок .. 15964.76
жена и 2 детей .. 22343.16
жена и 3 детей .. 29518.86
жена и 4 детей .. 37899.89
жена и 5 детей .. 46280.92
(с прибавлением сверх этого по 8381.03 конголезского франка на каждого ребенка).
б) КВАРТИРНЫЕ.
Если лицо, связанное договором, не помещено в гостиницу или в правительственный дом для приезжих, то оно имеет право на квартирные соответственно своей должности.
в) СУТОЧНЫЕ - 938 конголезских франков в день.
г) НАДБАВКА НА ДОВОЛЬСТВИЕ.
Если лицо, связанное договором, само обеспечивает себя довольствием, оно получает РЕСТОРАННУЮ НАДБАВКУ, которая устанавливается в следующих размерах: 562.8 конголезского франка в случае, если лицо, связанное договором, постоянно несет службу в одном определенном месте; 820.75 конголезского франка - во время разъездов по делам службы.
д) ЕЖЕДНЕВНАЯ НАДБАВКА ЗА РИСК - 2345 конголезских франков, если лицо, связанное договором, находится в опасной зоне, по мере того как она в связи с ходом событий объявлена таковой; 938 конголезских франков, если лицо, связанное договором, находится в небезопасной зоне. Подобные зоны определяются для истекшего месяца в начале каждого следующего месяца, равно как и время окончания состояния опасности или небезопасности.
ВОЗМЕЩЕНИЕ В СЛУЧАЕ СМЕРТИ.
СТАТЬЯ 5. В случае смерти выплачивается один миллион бельгийских франков правомочным родственникам жертвы. Эта сумма не облагается налогами и не подлежит никаким удержаниям.
ВОЗМЕЩЕНИЕ ПОСТОЯННЫМ ИНВАЛИДАМ. I. ПОСТОЯННАЯ ПОЛНАЯ ИНВАЛИДНОСТЬ. В случае ранений, имеющих последствием полную потерю зрения, ампутацию или же полную утрату функций обеих рук, или обеих ног, или же одной руки, или одной ноги, полную инвалидность или неизлечимое психическое заболевание, делающее невозможным любую работу и любое занятие, выплачивается один миллион бельгийских франков. Эта сумма не облагается налогами и не подлежит никаким удержаниям.
II. ПОСТОЯННАЯ ЧАСТИЧНАЯ ИНВАЛИДНОСТЬ. Для такой инвалидности устанавливается следующее возмещение:
а) на основе максимума, предусмотренного для постоянной полной инвалидности, вычисляются следующие нормы для случаев полной потери, то есть ампутации или полной утраты функций: правой руки - 75 процентов, левой руки - 60 процентов, правого предплечья - 65 процентов, левого предплечья - 55 процентов, правой кисти - 60 процентов, левой кисти - 50 процентов, бедра - 60 процентов, ноги - 50 процентов, ступни - 40 процентов, глаза - 30 процентов, большого пальца правой руки - 20 процентов, левой - 18 процентов, правого указательного пальца - 14 процентов, правого среднего пальца - 12 процентов, левого среднего пальца - 10 процентов, правого безымянного пальца - 8 процентов, правого мизинца - 8 процентов, левого мизинца - 6 процентов, большого пальца ноги - 5 процентов, каждого другого пальца ноги - 3 процента, слуха в одном ухе - 15 процентов, в обоих ушах - 40 процентов. Для левши, при условии, что заявление было им сделано до ранения, оценки, установленные для правой руки, переносятся на левую и наоборот.
б) При частичной утрате предусмотренных пунктом "а" конечности или органа норма возмещения устанавливается пропорционально возмещению за полную потерю соответствующего органа или конечности, но не может превышать 60 процентов этой нормы.
в) Общая сумма возмещения за постоянную частичную инвалидность не должна превышать трех четвертей суммы, предусмотренной для постоянной полной инвалидности вне зависимости от рода инвалидности и количества полностью или частично поврежденных конечностей или органов. Все ранения, следствием которых явилась постоянная полная или частичная инвалидность иных органов, кроме перечисленных выше, подлежат возмещению, которое определяется аналогично установленным выше условиям.
Составлено ... 196...г.
От имени Демократической Республики Конго премьер-министр Чомбе.
Лицо, связанное договором ...
Назначен на должность ... 196...г.
Семейное положение ...
Текущий счет в заграничном банке ...
Нормально пользуется правой рукой или же является левшой ...
Адрес за границей ...

...

...

Основной оклад, надбавка за риск, гостиница и питание в ресторане или вместо этого квартирные и продовольственная надбавки - все это было приманкой, сулило жизнь с удобствами в качестве служащего. Не на железной дороге, не на почте. И не в одном из министерств. А служащим смерти, должностным убийцей - с твердым окладом, с надбавкой за риск, с квартирными и суточными. Договор обсахаривал опасность. Параграфы договора черным по белому свидетельствовали о паническом страхе белых монополистов и их черных коллаборационистов, о страхе перед конголезским народом. Многостраничный договор ни разу не называет вещи своими именами. Статья 1-я должна была бы гласить так: "Лицо, связанное договором, обязуется служить в качестве УБИЙЦЫ".

Вместо того убийцы и преступники различаются в договоре по рангам: от рядового волонтера до подполковника.

О смерти также говорится в этом договоре. Но только о смерти подписавшего договор.

Читая эти гротескно-жуткие пассажи, невольно вспоминаешь схемы разруба свиных, телячьих, говяжьих туш в поваренной книге, на которых отмечены куски лучших сортов.

Таким же образом и тело наемника разделено на более ценные и менее ценные в процентном отношении куски мяса.

Нам известно: Бернд Келерт любил деньги. Значит, он мог прикинуть на базе Камина: "Если я приму участие в "операции Альбертвиль", я изо дня в день буду получать следующие надбавки; за риск - по наивысшей категории, кроме того - квартирную и продовольственную, так как гостиниц и ресторанов там ждать нечего. Итого дополнительно свыше 4 тысяч конголезских франков в день".

Иметь и не иметь... В данном случае разница стоила Келерту его жизни.



На следующий же день все должно было начаться. Всего один день и одну ночь Бернд Келерт провел, следовательно, на базе Камина. Ездил ли он на "джипе" в город Камину? Этого мы не знаем. Но тамошняя ночная жизнь, безусловно, была приманкой для наемников. Могло случиться, что вместе с другими жаждущими впечатлений отправился в город и он. Там действовало по меньшей мере четыре бара, лучший из них в отеле "Welcome" ("Добро пожаловать"). Там было мороженое, джин и перно. Виски же водилось только в одном определенном месте. Перед всеми этими заведениями стояли местные проститутки. Опытные люди на базе Камина сообщили вновь прибывшим словцо, необходимое для того, чтобы без недоразумений договориться с девушкой: "джигги-джигги".

В книге "Белые великаны", вышедшей в Западной Германии, мы находим следующее описание ночной жизни в городе Камине:

"Три наемника - эльзасец, валлонец и некий Фрейманс - посетили бар в городе.
Первую неприятность в тот день они испытали не из-за какого-нибудь негра, а из-за белого. В баре авиаторов, кроме них троих, находился еще и четвертый белый. Он выглядел так, будто провел в Африке чуть ли не сотню лет и за это время не протрезвлялся ни разу. Его кожа была желтой, как айва, глаза мутными.
- Погляди-ка,- сказал долговязый эльзасец,- как дед угодничает перед кафрами...
- А тебе-то что?- отозвался Фрейманс.
- Не могу видеть, как они старику на голову делают,- сказал эльзасец.
- Но ему не остается ничего другого, он не может не водиться с кафрами,- возразил Фрейманс.- Ты же видишь, он уже на том свете...
- Все равно. Не могу я на это смотреть,- упрямо сказал эльзасец и выкрикнул поверх курчавых голов:
- Разве ты не видишь, папаша, они над тобой хохочут?
Старик ничего не ответил и продолжал плясать, словно в забытьи. Его потухшие глаза смотрели не на наемника, а как бы сквозь него. Тот пришел в ярость.
- Папаша,- крикнул эльзасец,- не понимаешь ты, что ли, что я желаю тебе добра?
Глаза старика внезапно ожили, он напряг свой голос, так что хриплый выкрик был ясно слышен, несмотря на шум:
- Поцелуй меня в задницу! На что вы мне сдались!
Эльзасец выругался, обозленный белым, который держался как черный. Вдруг Фрейманс заметил, что старик заговорил на непонятном диалекте с черными, плясавшими вместе с ним. "Ну, сейчас будет дело",- подумал Фрейманс. Почти все танцующие уставились на трех белых. Потом один негр в гражданском платье шагнул к бару и начал шептаться с барменом. Вслед за этим бармен нерешительно подошел к этим трем и сказал:
- Лучше бы вам, господа, уйти... Сейчас разразится скандал.
- Так, - рассеянно пробормотал эльзасец,- так, так...
Фрейманс, разбиравшийся в подобных ситуациях, молчал. Но долговязый был мастером своего дела.
Ленивым движением он взял пивную бутылку, стоявшую позади него на столике, и разбил ее на голове одного из "бунтовщиков". Музыка не могла заглушить вопля женщин, побежавших к выходу.
Долговязый не сделал ошибки - не ударил негра кулаком по голове или подбородку, он знал, что у него в этом случае не было ни малейшего шанса на выигрыш. Гораздо большее предпочтение он оказывал раздутым от пива животам и печени, бил коленями между ног.
Валлонец сделал над собой усилие и тоже вступил в драку.
Фрейманс, пятясь, чтобы не быть атакованным сзади, отошел от стойки и вытащил пистолет из-под куртки. На одно мгновение драка прекратилась, и все уставились на Фрейманса. В наступившей тишине он поставил пистолет на боевой взвод.
- Теперь хватит,- сказал он громко и ударил стоявшего перед ним негра пистолетом по лицу. От удара тяжелого ствола кожа лопнула, и негры отпрянули. Вокруг Фрейманса все вдруг опустело".

Мог ли одним из этих троих быть Бернд Келерт? По описанию школьного учителя из Торгелова - вряд ли. Ведь тогда Бернд был "этаким малышом". Даже став "белым великаном", он не вырос выше своих 165 сантиметров. Но служба в парашютных войсках бундесвера сформировала его физически.

Его мать сказала нам:
- Он весил немного, около пятидесяти шести килограммов. Но был крепким. И очень, очень спортивным. У него была невероятная мускулатура.

Если Бернд Келерт в этот единственный вечер, проведенный в Камине, остался на военной базе, он мог выпить жидкого, но зато холодного как лед пива марки "Примус" в кают-компании на первом этаже аэродрома.

В общежитиях ждали нары с неопрятными соломенными тюфяками. Стекла окон грязные, тусклые. Повсюду пришпилены вырезанные из иллюстрированных журналов фотографии полуобнаженных красоток. И недвусмысленные тексты на разных языках украшали стены.
***

Конго-Мюллер: "В Камине мы незамедлительно получили одежду и оружие, а ночь провели в свободных домах. На следующее утро принялись разгружать и нагружать самолеты. Едва мы нагрузили один самолет, как поступило распоряжение выступать. Мы сами были просто поражены, все происходило чертовски быстро. Мы полетели в направлении Альбертвиля, к озеру Танганьика. Неподалеку оттуда нас высадили, а затем на грузовиках мы добрались до Бодуэнвиля".



Один из наемников незадолго до начала боя сделал это фото мюллеровского отряда.

Справа - Конго-Мюллер, он смеется, как обычно. Участвует в этой сцене и Бернд Келерт. Вне всякого сомнения, это второй слева. Его каска кажется несколько великоватой. Боевое снаряжение - легкий пулемет и винтовка. Вооружен до зубов.

То есть готов к "охоте на негров".



Другой снимок сделал в самолете сам Конго-Мюллер. Он продал его репортеру западногерманского иллюстрированного журнала "Ревю". В подписи под снимком сказано: "Полет на фронт в джунглях. Белые легионеры не дают пощады. Их девиз "Беги, кафр, или умри".

Нам было знакомо это фото. Но лишь фрау Келерт обратила наше внимание на то, что и ее Бернд увековечен на нем. Его почти не видно. Выглядывают только глаза и нос из-за спинки расположенного перед ним кресла. Не кажется ли, что он смотрит несколько испуганно?

Конечно, каждая мать сразу же узнает своего сына. Дополнительным опознавательным признаком для нее явился берет парашютиста с эмблемой.

- Бернд получил его во время маневров НАТО на память от одного французского парашютиста.

Итак, мирный гражданин захватил с собой в Африку военный сувенир: еще одна улика, доказывающая, что Бернд Келерт уже в Западной Германии решил вступить в ряды наемников.

Быть может, он думал: "Такой головной убор произведет впечатление, во мне увидят опытного солдата".

Чем дольше рассматриваешь фото, тем яснее понимаешь, что здесь совершенно иной Бернд Келерт. Это уже не тот самоуверенный, улыбающийся молодой человек в светлом костюме. Но что отражается на его лице: страх? Или же нечистая совесть? Не гнетет ли его в этом полете, протекающем под девизом "Беги, кафр, или умри", груз, оставшийся от школьных лет в ГДР?

На снимке еще один наемник выглядит задумчиво - передний слева. Остальные дремлют, смеются, что-то читают...

Этим полетом началась "операция Альбертвиль", начался карательный поход "белых великанов" в Конго. И Бернд Келерт в нем участвовал. Он завербовался в качестве наемника 5-го отряда. В этом подразделении собрались преимущественно немцы и южноафриканцы, были там и легионеры других национальностей.

5-й отряд, разделившийся впоследствии на 51, 52 и 53-й, с самого начала соперничал в погоне за добычей и в жестокости с бельгийцами из 6-го и 8-го отрядов. Глядя на этих дремлющих и ухмыляющихся парней, задаешь себе вопрос: какие же идеалы отстаивали они в Конго?

Конго-Мюллер, правда, весьма самоуверенно утверждал: "Я боец свободного Запада!- и даже с пафосом добавлял:
- Я защищаю в Конго христианский Запад!" Но его наемники смеялись над этими идеологическими сказками. Конечно, во главе наемных отрядов стояли отъявленные антикоммунисты. Но самая борьба против коммунизма - а каждого конголезца, борющегося за свободу и независимость своего народа, они, конечно, причисляли к "коммунистам" - была для наемников заманчивой лишь из-за высокой оплаты и щедрой добычи.

То, о чем думали наемники, изложено в вышедшей в Западной Германии книге "Сто одиннадцать дней Стэнливиля", которую мы ниже цитируем:

"Когда наемников спрашивали, зачем они прибыли в Конго, то они нередко отвечали, глядя прямо в глаза: "Чтобы бороться с коммунизмом" - и тотчас разражались громким смехом.
Одни ехали только из-за жалованья, другие надеялись пограбить: возможностей для грабежа было вдосталь. Были и такие, которые, сколотив в Конго состояние, возвращались домой. Кроме десятка тысяч наличными, они прихватывали слоновую кость, золото, бриллианты, драгоценности, магнитофоны, радиоприемники - короче говоря, все, что могло представлять какую-либо ценность. Если нужный предмет оказывался крепко закрытым или заколоченным, это не служило препятствием, они взламывали или подрывали взрывчаткой.
Деньги - вот что было единственной ценностью в мире наемников.
Однажды несколько наемников пересекли на лодке реку для того, чтобы атаковать позицию симб [Симба - лев. Одно из наименований бойцов конголезского освободительного движения] на противоположном берегу. Унтер-офицер с автоматом в руках выпрыгнул из лодки за несколько метров до берега. Держа автомат высоко над головой, он пробирался вброд по грудь в воде. И вдруг вспомнил, что у него в нагрудном кармане лежит чек на 300 долларов. Он бросил оружие, выхватил чек из кармана и, размахивая им в воздухе, поспешил к берегу. Пули свистели мимо его ушей, но он отыскал камень, разложил на нем свой чек и принялся просушивать. Его товарищи тем временем занимались симбами".

Должно быть, и Бернд Келерт думал о долларах, слоновой кости, золоте, бриллиантах и драгоценностях. Он искал в Конго приключений, жаждал богатства. Он хотел в один прекрасный день вернуться в Саарбрюккен богатым человеком. У матери, у соседей, у друзей, у его подруги - глаза раскроются от изумления! Вот тогда-то он снова написал бы в Торгелов, в ГДР. Обязательно!

Но в западногерманских книгах крайне редко говорилось о крупной добыче. Международные банки и концерны вовремя убрали свои не слишком надежно укрытые ценности в динамитоустойчивые сейфы или вывезли из страны.

Но зато уж почти на каждой странице можно прочесть о жестоких зверствах, творимых солдатней, которая была показана нам в самолете весело ухмыляющейся или полусонной.

Приведем выдержки из трех западногерманских книг, описывающих действия неоколониалистских молодчиков.

"Когда наемникам попадаются раненые повстанцы, которые не могут бежать, они их просто приканчивают. Один унтер-офицер взял себе за правило перерезать горло раненым повстанцам. Офицер утверждал, что этот унтер-офицер прикончил двести раненых.
- Он одичал после первого похода,- объяснял офицер.- У него был прекрасный нож - американский...
Другой унтер-офицер наемников, парень, которого мучила совесть, сказал:
- После налета бомбардировщиков Б-26 бойню уже нельзя было прекратить. Я думаю, в Кинду мы убили по меньшей мере три тысячи человек. Откровенно говоря, большинство понапрасну.
...
Несколько наемников загружали лодку мертвыми телами повстанцев, намереваясь потом столкнуть ее по течению. Вдруг перед ними вырос симба с автоматом, прицелился, но автомат дал осечку. Наемники обезоружили его и приказали войти в лодку. Он сделал, что ему сказали, расстегнул пуговицы рубашки и не моргнув подставил наемникам голую грудь. Они выстрелили. Он упал лицом вперед на груду мертвых тел. Наемники оттолкнули лодку от берега, и ее унесло потоком.
...
Наемники оставались еще несколько дней возле моста в ожидании других, чтобы сгруппироваться для решительного удара. За время ожидания возникла проблема, что делать с трупами: на противоположной стороне моста лежало шестьдесят и вблизи, в джунглях, еще сорок трупов.
Унтер-офицер рассказал об этом так:
- Трупы лежали повсюду. Ну и чтобы они не пахли - а уже спустя два дня они, понимаете ли, начинают вонять,- нам надо было навести порядок. Мы свалили окровавленные трупы в колоссальную кучу, как пирамиду, и хотели ее сжечь. Они были еще теплые, носить свежие трупы - дело нетрудное. Мы побросали их друг на друга, облили дизельным горючим и подожгли. Но они, конечно, не сгорели. Надо было сразу сбросить в реку. А этого-то мы и не сделали.
...
Белые люди, едущие в Африку поохотиться на слонов, носорогов, львов и прочих зверей, имеют обыкновение сниматься у своих трофеев. Солдаты делали то же самое. Некоторые взбирались на вершину пирамиды из трупов и там фотографировались.
Позднее, прочесывая местность, наемники при свете карманного фонаря обнаружили на одном из грузовиков мертвого офицера повстанцев. Около него на корточках сидел мальчик лет десяти-двенадцати с кое-как перевязанной раной на руке. Мертвый офицер был отцом мальчика, он хотел отвезти его в госпиталь, не подозревая, что в Лубуту уже вступили правительственные войска. Мальчик забился в угол грузовика. Наемник влез в машину, приставил пистолет к голове мальчика и застрелил его".
(Из книги Дэвида Рида "Сто одиннадцать дней Стэнливиля". Гамбург, издательство Пауля Цолнея).

"Будто на снимке крупным планом, Фрейманс вдруг увидел перед собой юношу лет шестнадцати, который, держа ружье в вытянутых руках, целился в него, но от волнения не прижал приклада к плечу. Указательный палец Фрейманса непроизвольно нажал на спуск и тотчас ослабил нажим, выпустив из обоймы не более трех пуль. Фрейманс увидел, как у юноши подогнулись колени, он начал оседать назад, выпустил ружье, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и наконец упал на спину. Маленькое облачко пыли поднялось в воздух, когда юноша ударился затылком об землю.
Деревня позади горела, и у них не было времени похоронить мертвых, оставшихся на площади. Они никогда этого не делали, пусть мятежники видят, что они здесь побывали.
...
Оба пленных опустились на землю и безучастно смотрели вперед. Фрейманс обозлился. Почему они молчат, почему никто из них ничего не сказал, хотя бы чтоб выговориться?.. И снова он подумал о том, как вел бы себя в аналогичной ситуации: "Я попытался бы просить пощады. Не так-то просто умереть".
Дюбуа безмолвно указал на край откоса, и оба пленных пересели туда. Они опустили головы и уставились на свои обтрепанные брюки. Щелканье затвора прозвучало громче, чем обычно. Раздалось пять выстрелов, два в парня и три в старика. Старик упал головой вперед, парень - назад. И сразу же на верхней губе парня появилось страшное красное пятно рваного мяса, там, где пуля вышла наружу.
...
Поблизости от сгоревшего дома он увидел кровавый след, убегавший в кукурузное поле. Ему не потребовалось далеко идти, чтоб обнаружить конец этого следа. Через четыре-пять метров он наткнулся на два тела, лежавших рядом на спине, будто они улеглись спать. У мужчины, который обнаженным лежал на поле, всю грудь от печени до сердца наискось пересекали пулевые отверстия. Они выглядели ужасно. Женщина лежала на распростертой руке мужчины. Оба были еще очень молоды, волосы у женщины на лобке были совсем редкими. Ее широко раскрытые глаза со страхом глядели на Фрейманса. Фрейманс не сразу понял, что она жива и, видимо, только ранена. Левое предплечье было разорвано по всей его длине, но неясно было, произошло ли это от пули или во время бегства.
Наконец Фрейманс толкнул девушку носком сапога и сказал резко:
- Вставай, пора с тобой кончать.- При этом он сделал недвусмысленное движение рукой.
...
Фрейманс и сидевший в "джипе" адъютант Фенц поздоровались довольно приветливо, они знали друг друга по казарме в Стэнливиле. Фенц был коренастый низенький немец с круглым приветливым лицом, бывший фельдфебель бундесвера. О нем рассказывали, что он владеет пулеметом, как никто другой.
...
Ничего нет ужасней, чем кровь, текущая в низкой, желтой, сухой траве, думал он, когда постепенно стала стихать дикая пальба. Убитые и умирающие лежали по всей поляне. Одни поверх других. Некоторые еще стонали.
...
Первого мулелиста [Пьер Мулеле - министр юстиции в правительстве Лумумбы. Один из руководителей конголезского освободительного движения. В его честь солдат этого движения называли "мулелистами"] он убил в доме, причем дуло его "беретты" ["Беретта" - пистолет итальянского производства, калибр 9мм] почти касалось груди негра. Второго он обнаружил, когда тот хотел перепрыгнуть через насыпь, и выстрелами сбросил его под откос, к реке Луика. Третьего, который со страхом не отрывал от него глаз, наверно еще никогда не видав белого солдата на таком близком расстоянии, он пригвоздил штыком к насыпи. Было отвратительно ощущать, как лезвие прошло сквозь горло и уткнулось концом в землю. Он выдернул свой штык, и негр с закатившимися глазами испустил дух. Поток ярко-красной крови хлынул на черную кожу".
(Из книги Ортвина Кирхмайра "Белые великаны". Мюнхен, издательство Фрица Молдена).

"Хор хочет избежать всякого риска, огневой налет из гранатометов должен проложить путь наступлению. Солдаты присели на корточки в темноте. Сзади что-то движется, огонек, колеблясь, приближается. Видимо, велосипед.
- Надо его убрать без шума,- решает Хор.- Фельдфебель Хаген, действуйте!
Не теряя слов, немецкий фельдфебель примкнул штык к своему карабину и исчез.
...
Приподняв крышку, он, к своему ужасу, увидел три человеческие головы, мягкие части которых были разварены. Буд совершенно спокойно рассказал, что американские офицеры и солдаты с транспортных самолетов предложили ему по 50 долларов за каждым негритянский череп с пулевым отверстием. Буд, хороший стрелок, обнаружил, к своему сожалению, что пули бельгийского карабина калибра 7.623 дают очень большое выходное отверстие и этим портят вид "товара". Он был счастлив, когда во время одной операции ему попала в руки малокалиберная винтовка мятежников, оставлявшая "красивые, чистые, маленькие" дырки и спереди и сзади. Остальные наемники дивились, почему Буд всегда пользуется малокалиберным ружьем". (Из книги Ганса Германи "Белые наемники в черной стране". Западный Берлин, издательство "Ульштейн").

В компании смеющихся или дремлющих головорезов Бернд Келерт отправился на "фронт в джунглях". Стал ли он убийцей? Этого мы не знаем; во всяком случае, у него оставалось мало времени, чтобы стать таковым. Его мать читала сообщения об убийствах, пожарах и грабежах, творимых наемниками; ее угнетал этот вопрос. И она находит почти что утешительным тот факт, что ее сын Бернд погиб в первом же наступлении.

- Таким образом он многого избежал.

И все же до того, как Бернд Келерт погиб, отряд Конго-Мюллера успел убить 28 конголезцев.



Четверо наемников сидят в лодке. На них спасательные водонепроницаемые жилеты. Позади - справа от мотора - мы узнаем Бернда Келерта. Второй слева длинный немец: фельдфебель запаса бундесвера Нестлер.

Этот снимок тоже сделал Конго-Мюллер. В наших записанных на пленку беседах с ним содержится подробное описание "операции Альбертвиль", которая началась отлетом с базы Камина.

"- В Бодуэнвиле, на берегу озера Танганьика, мы погрузились в три моторных катера. Это были американские десантные катера из пластика. Совершенно плоские.
- Сколько человек вас там было?
- Намечалось пятьдесят человек, но, так как один катер сразу же вышел из строя, пришлось сократить наш состав до двадцати четырех человек. Остальные отправились по проселочной дороге вместе с черными.
- Были среди этих двадцати четырех человек также и немцы?
- Да, со мной было тринадцать немцев. Мы ехали всю ночь и на рассвете добрались до места, расположенного к югу от Альбертвиля. Мы вышли на берег из-за неполадок на катерах. Из трех моторов в порядке был только один, вдобавок у нас бензин кончился. Поэтому мы решили продвинуться к Альбертвилю по проселочной дороге. Мы выступили на рассвете и нашли деревни пустыми. Явный признак того, что нашего появления ждали. Через десять километров мы сделали остановку. Мы не были привычны к таким переходам, еще совсем недавно все занимались гражданскими профессиями. К тому же тяжесть оружия, непривычное обмундирование... А ведь это было наше первое выступление. Мы сделали привал, выкупались, немного передохнули. И вдруг подверглись неожиданному нападению. Они приблизились, атаковали нас. У них были луки. В нас полетели копья и стрелы. Мы немедля открыли огонь. Я сейчас не могу сказать в точности, но помнится - через несколько минут уже лежало двадцать восемь убитых. А трое или четверо нападавших исчезло вдали. Итак, мы сразу вступили в драку!"

Вторник 25 августа 1964 года. В этот день Бернд Келерт принял участие в своей первой и последней "охоте на негров". В этот день он и остальные 23 наемника отпраздновали с помощью виски и пива марки "Примус" свое "боевое крещение". 24 наемника, вооруженных 48 пулеметами и пистолетами, в короткой резне убили 28 африканцев. За каких-нибудь 15 минут. В "Военном дневнике", напечатанном в западногерманском журнале "Ревю", Конго-Мюллер под датой 25 августа писал: "Через четверть часа мятежники были разбиты. Они оставили 28 убитых".

На 24 наемника пришлось в этой первой схватке 28 убитых африканцев: на одного наемника - более чем один убитый повстанец. Простой арифметический подсчет показывает, что Бернд Келерт тоже стал убийцей. И ничто не говорит о том, чтобы он не стрелял.

Беседуя с нами, Конго-Мюллер насмехался над одним из наемников, который не стал стрелять. О Бернде Келерте он, напротив, отчетливо упомянул как о "лучшем солдате". Он едва мог припомнить имена отдельных солдат, но Бернда Келерта он назвал трижды. Несмотря на то, что был с ним вместе всего несколько дней. Допустим, что Бернд Келерт во время перестрелки не особенно выделялся, хотя во время своей трехгодичной службы в бундесвере в качестве парашютиста и рейнджера прошел также подготовку снайпера. Допустим даже, что "хороший солдат" столь глубоко врезался в память Конго-Мюллера из-за своих гражданских специальностей. Нам ведь уже известно, что кормовые моторы пластиковых десантных катеров американского производства все время выходили из строя. И квалифицированный автомеханик, наверное, не раз слышал похвалу Конго-Мюллера.

Итак, после непривычного перехода Бернд Келерт искупался, отдохнул, а затем схватил свой автомат. Ему надо было только перевести рычажок к букве "F" (означающей "Feuer" - огонь), и автомат уже на боевом взводе.

28 мертвых осталось лежать в траве у озера Танганьика.

"Ничего нет ужасней, чем кровь, текущая в низкой, желтой, сухой траве".



Конго-Мюллер, предпочитавший стрелять из кольта, который он носил наготове в левом нагрудном кармане,- автор также этого снимка. Один из убитых, из тех, что на совести и Бернда Келерта...

"Это будет охота - охота на негров и тому подобное... никакой опасности, все о кэй... это только против мятежников". Эти немыслимые слова, высказанные в агитационных целях в Иоганнесбурге, стали здесь, у озера Танганьика, мрачной действительностью.

Что были за люди - те, что остались лежать здесь распростертыми на родной земле?

Бернд Келерт, вероятно, тоже смотрел на мертвых. Прикасался ли он к ним? Известно, что лейтенант Маци и другие наемники обирали трупы.

"... Затем можно присчитать еще и деньги, которые забираются у мертвых повстанцев. Ясно, что это вовсе не мародерство, а право победителя",- так без всякого стеснения заявил в микрофон наемник Георг Краль, тоже участник "операции Альбертвиль". Мы располагаем лентой с этой записью.

28 человек с вывернутыми карманами лежали в желтой, сухой траве. Вооружены они были стрелами и луками. Это были простые люди, вероятно крестьяне и охотники, одетые в рубашки и штаны или просто набедренные повязки.

Они оборонялись против вооруженных до зубов захватчиков луками и стрелами. Только то, с чем они обычно охотились на диких зверей, они могли применить в качестве оружия.

2 апреля 1955 года. Бернд Келерт и остальные 25 учеников прослушали в течение 30 минут беседу на тему: "Страдания борцов Сопротивления". Так зафиксировано в аккуратно ведущемся классном журнале. Тридцать минут - срок небольшой. Но и пятнадцати минут было достаточно, чтобы убить 28 человек.

Наемник Бернд Келерт знал, что за лучшую, мирную жизнь множество людей пошло на страдания. На этом школьном уроке он узнал о комсомолке Зое Космодемьянской, которая осталась непоколебимой, несмотря на фашистские пытки.

Девять лет спустя после того школьного урока он не был больше в Торгелове, в ГДР, а очутился в наемном отряде в Конго.

25 августа 1964 года. В своем "Военном дневнике" Конго-Мюллер пишет: "Через четверть часа мятежники были разгромлены. Они оставили 28 убитых".

Страдания этих конголезских борцов Сопротивления были недолгими. Если при выворачивании карманов обнаруживалось, что кто-то еще жив, он получал пулю в затылок.

Солдаты Конго-Мюллера мучили, пытали. С некоторых жертв они сдирали кожу: кусок черной кожи - это "сувенир".

Кожаные ремни, которыми связывали захваченных повстанцев, предварительно окунались в соляной раствор, чтоб они глубже врезались - до самой кости. Мюллер, этот "смеющийся человек", рассказывал:
- Вообще-то брать пленных не принято, но если такое случается, то режут на части. Сперва отрезают правую ногу, потом левую, ха-ха-ха...
***

2 апреля 1955 года Бернд Келерт 30 минут слушал на уроке о страданиях борцов Сопротивления. Сегодняшние ученики в Торгелове, в ГДР, во время такого занятия узнают и о страданиях борцов Сопротивления в Конго и Вьетнаме.

Пятнадцатилетнего конголезского юношу - он был членом демократического молодежного движения "Женесс" - наемники замучили до смерти. Всего в пяти метрах от него, укрывшись в кустах, лежал один из руководителей освободительного движения, за голову которого была назначена крупная сумма. Юноша пошел на смерть, но не стал предателем. Мы слышали эту героическую историю в Каире из уст того самого человека, который был обязан жизнью этому незнакомому юноше.

Вспомнил ли 25 августа 1964 года Бернд Келерт школьное занятие 2 апреля 1955 года?

Героизм, подобный подвигу Зои Космодемьянской, не забывается. Но если Бернд Келерт даже и вспомнил о школьном уроке в ГДР, если его и охватил ужас перед им содеянным, теперь, после того как 28 человек легли мертвыми в траве, было уже слишком поздно. Возврата для него уже не было. Отряд наемников продолжал свой поход. Цель похода - Альбертвиль.



...

...

Конго-Мюллер:
- Потом мы снова вернулись к озеру Танганьика, так как чувствовали, что пробиться по суше к Альбертвилю невозможно. Мы снова уселись в наши катера, прошли на веслах немалое расстояние и в полной темноте приблизились к берегу. Несмотря на это, едва первый катер коснулся земли, противник открыл сильный огонь. Мы тотчас повернули обратно: наши катера не могли служить нам защитой, они ведь были из пластика. Пришлось повернуть обратно к лагерю, который мы себе устроили. Заняв оборонительные позиции, мы отправили один катер на юг для связи: нам нужны были солдаты, катера, бензин, оружие, боеприпасы. Мы надеялись, что все это нам сбросят с самолетов. Однако день проходил за днем, а мы не получали ответа. И тут мы услышали по радио, что в Альбертвиле идут уличные бои. Значит, другие отряды уже проникли в мятежный город. Тогда мы решили переправиться через озеро и ночью напасть на аэродром, который, как мы считали, все еще находился в руках врага. Мы гребли восемь часов, хотя никто из нас не был к этому привычен. Курс держали по компасу. Приблизились к берегу и вышли на сушу. Без всякого соприкосновения с противником. Вода была изумительно спокойной. Светила луна. Мы взяли направление на юг, где собирались напасть на аэродром. Мы проходили мимо домов, слышали голоса, и нам показалось, что в одном из домов было, пожалуй, слишком много мужчин. Мы остановились, чтобы разузнать. Часть отряда пошла к дому слева, вторая - справа. Мы были еще на расстоянии примерно десяти-пятнадцати метров, как вдруг начались обстрел, нападение. Дикие крики. Луна светит вовсю. Мы немедленно отступили. У меня сразу было двое убито. Оба немцы. И лейтенанта, с которым я шел впереди, ранило копьем в щеку и пулей в плечо. И еще был один раненый - итальянец, я пытался его стащить с дороги. Он хрипел, изо рта у него шла кровь, мы отнесли его в сторону, к двум убитым, и тут же исчезли.

В "Военном дневнике" Конго-Мюллера это изложено так:

"Воскресенье, 29 августа. Севернее Альбертвиля, примерно в трех километрах к югу от аэродрома, мы пристали к берегу абсолютно обессиленные. Идем вперед в поисках аэродрома. Я иду во главе, в охранении, вместе с волонтерами Келертом, Регацци, Нестлером, Шпехенхаузером и Криспи. Через каждые 500 метров останавливаемся и наблюдаем. Тем временем взошла луна. Пройдя примерно два километра, слышим голоса из здания, расположенного метрах в восьмидесяти. Колонна разделяется. Лейтенант Бридже с волонтерами Нестлером и Регацци идут справа к зданию, я и волонтер Келерт - слева. На полпути мы из осторожности останавливаемся. Я вижу, как лейтенант Бридже неожиданно бежит вперед. С моей стороны его примеру следует Келерт. Оклик со стороны дома. По нас открывают огонь, черные выскакивают из дома. Один из них нападает на лейтенанта Бриджса, тот пытается отбиться своим ружьем. Мы отходим, беспрерывно стреляя; мятежники нас преследуют.
По дороге кто-то оказывает первую помощь раненому лейтенанту Бриджсу. Келерт и Нестлер убиты пулей в голову".



Суббота, 29 августа 1964 года.

День смерти Бернда Келерта.

Убит пулей в голову.

"Immediately. Наповал. Да, он умер тотчас же. Вне всякого сомнения" (Конго-Мюллер).

На поле бесчестия лежат два молодых немца. Бернд Келерт - парашютист, унтер-офицер запаса бундесвера, и Вальтер Нестлер (впереди) - горный стрелок, унтер-офицер запаса бундесвера.

Этот фотодокумент стал нам известен потому, что в Альбертвиле вместе с конголезскими борцами за свободу находился французский фотограф. С началом гражданской войны в Конго газеты и журналы Запада принялись искать там сенсационные сообщения и фотоснимки оттуда. Единственным репортером, который проник к "мятежникам" и получил разрешение фотографировать, оказался француз Ив-Ги Берже. Он смог продать очень много фотографий.

Его снимок мертвого Келерта и мертвого Нестлера публиковался бесчисленное количество раз. Американский иллюстрированный журнал к нему дал саркастическую подпись: "Немцы на фронте".

Два молодых немца лежат мертвыми на чужой земле. Они выросли в двух разных Германиях. У Нестлера в школе не было занятий на тему "Страдания борцов Сопротивления". Он никогда не шагал в рядах соучеников в Международный детский день. Советский писатель Николай Островский остался ему неизвестен.

Но 7-му классу "А" в Торгелове в 1955 году было задано выучить наизусть несколько строк Николая Островского.

Так и Бернд Келерт узнал: "Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз. И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества".



Второй снимок двух мертвых немцев, сделанный французом Ивом-Ги Берже.

(Мы еще раз увидим это фото, перепечатанным нейбранденбургской газетой "Фрейе эрде" в ГДР).

Бернду Келерту жизнь тоже была дана только один-единственный раз.

Он потерял ее зря.



"Слезы о погибшем сыне" - эта строка, набранная жирным шрифтом, поставлена в западногерманском журнале "Квик" над фотографией, сделанной ее репортером ("Квик" приобрел у француза Берже исключительное право в ФРГ на его сенсационные снимки). В редакции при помощи лупы определили имя и номер паспорта, затем быстро выяснили в Бонне, кому паспорт принадлежал.

Бернд Михаэль Келерт.

Родился 10 ноября 1942 года.

В Штеттине.

Профессия - электрик.

Домашний адрес: Саарбрюккен, Байернштрассе, 11.

Вскоре два репортера позвонили на четвертом этаже. И раньше чем испуганная женщина успела захлопнуть дверь, один из них уже просунул ногу на порог. Потом один из этих охотников за сенсациями показал матери фотографию ее убитого сына, а второй поспешил запечатлеть слезы матери на фото, которое, в свою очередь, должно было вызвать слезы у миллионов читателей.

И в духе саморекламы сообщалось в тексте под снимком:

"Ее страх перешел в глухое отчаяние, когда репортер "Квика" принес ей известие о смерти сына".

Фрау Келерт сама рассказала нам о том, как все это происходило.

... И чтоб не плакать матерям
По их погибшим сыновьям...

Страну, гимн которой содержит эти слова, фрау Келерт покинула с сыном Берндом Михаэлем.

Два снимка фрау Келерт...



Свадебная фотография, память о прекрасном часе. Моментальная фотография во Франкфурте, гнетущее, тягостное напоминание.

Не очень-то много мы знаем о жизни семьи Келерт в Штеттине, но новобрачные выглядят на фото счастливыми и довольными. Белое подвенечное платье, белый галстук-бабочка, свежие розы. У них были основания улыбаться. Открылась новая страница их жизни, на ней еще ничего не написано... Что можно будет прочесть на ней спустя несколько лет?

Не особенно много. Мужчина, стоящий здесь в черном костюме, несколько лет спустя надел серый мундир, как и сотни тысяч ему подобных. Потом пришло известие: тяжело ранен. Часы и дни надежды и страха молодой женщины. И в конце концов известие из лазарета: умер. "За фюрера, народ и отечество", "на поле чести" - штампованные формулировки, сотни тысяч раз употреблявшиеся в те годы.



И второе фото.

Молодая женщина пережила тяжелые годы, когда все заботы о семье лежали на ее плечах. После окончания работы в конторе она еще два-три вечера в неделю подрабатывала как помощница бухгалтера. Она собирала в лесу хворост. Она выходила своего сына, когда он при восемнадцатиградусном морозе скатился в реку Иккер...

Бернд Келерт принарядился. Он хорошо выглядит. Мягкие светлые волосы лихо зачесаны и придают лицу выражение серьезной предприимчивости.

Мать разглядывает своего взрослого сына. Словно хочет, провожая в далекий путь, дать ему в последнюю минуту какой-нибудь добрый совет. Война сделала ее вдовой, и в тот день она не испытывала радостного чувства. Вот и единственный сын отправляется вдаль, в незнакомую страну. Как тут не беспокоиться... О войне в Африке, о том, что ее сын может принять в ней участие, фрау Келерт не думала в эти минуты расставания. Но матерям в подобных ситуациях свойственно обнаруживать нечто вроде шестого чувства. С самой минуты расставания на аэродроме во Франкфурте-на-Майне фрау Келерт не оставляло сознание опасности, давило, как тяжелый кошмар. Репортер "Квика", позвонивший у ее входной двери, чтобы сообщить страшную весть, лишь подтвердил то, чего она давно страшилась.

Когда незадолго до окончания войны пришло извещение из лазарета, вдове Келерт нелегко было побороть ощущение, что все кончено. Ей казалось, что какая-то сверхъестественная сила произнесла над ней свой приговор. Ей не дано было разгадать тайн войны, она была далека от политики. Десятки тысяч, сотни тысяч женщин разделяли тогда участь фрау Келерт, считая, что все предопределено "провидением", "судьбой".

Но тяжелые испытания после вторичного поражения в мировой войне отрезвили многих, раскрыли им глаза. Пережитое привело многих к осмысливанию происшедшего. А фрау Келерт?

Она покинула государство, способное воспрепятствовать тому, чтобы немецкая земля стала когда-либо очагом новой войны. Она взяла с собой несовершеннолетнего Бернда, которого в ГДР ждало обеспеченное будущее. Она не просто перебралась "из Германии в Германию", как она и ей подобные пытаются представить такой поступок, она уехала в ту Германию, определенные круги которой ничего не извлекли из опыта двух мировых войн. Она уехала в государство, где существуют силы, которые хотели бы задушить стремление народов к свободе, самоопределению и миру любой ценой, хотя бы даже для этого понадобилось утопить народы в их собственной крови.

Все это она могла знать, должна была знать. Из Торгелова, расположенного в ГДР, нет пути в наемные когорты империализма. Из Западной Германии такой путь есть.

На того, кто туда отправляется, падает вина за последствия, вытекающие из этого шага.

Вот почему две фотографии, на которых фрау Келерт изображена в очень схожих позах, хотя и в весьма несхожих ситуациях, вызывают совершенно различные ощущения, когда на них смотришь. Знающий, что фрау Келерт не было дано долгого счастья в браке, склонен сказать: бедная женщина! Узнавшему же, что ее сын Бернд нашел бесславную смерть в грязной войне, хочется сказать о матери: ничему не научилась!



Часть страницы газеты "Фрейе эрде", на которой была напечатана фотография двух убитых в Конго западногерманских наемников, сопровождена следующим текстом.

И что же в конце?
"Первые убитые были немцами" - этим заголовком мюнхенский иллюстрированный журнал "Квик" подтвердил недавно тот заслуживающий внимания факт, что западногерманские наемники сражаются на стороне Чомбе против конголезского освободительного движения. И что же в конце? "Келерт и второй неизвестный немец погибли в одном из столкновений под Альбертвилем", - сообщает журнал.

Когда газета "Фрейе эрде" перепечатала этот снимок, редакторы понятия не имели, что левый из двух мертвецов - выходец из города Торгелов, в округе Нейбранденбург. Но одна из читательниц газеты вырезала фото, пометила его двумя крестами, надписала "Бернд" и послала дальше. Так страшная весть облетела всех близких и далеких родственников Бернда Келерта, живших в ГДР - в Торгелове, в Анкламе и на острове Узедом.

Они по большей части не очень-то общительны, эти родственники, когда с ними заговариваешь о Бернде. Видимо, стыдятся его бесславного конца... Но только ли в этом дело? Разве гибель Бернда не бросила нового света на слухи, распространявшиеся среди родственников после бегства Келертов: о начале жизни "там"? О квартире в новом доме в Саарбрюккене? О зарубежных поездках фрау Келерт, во время которых она посылала в Торгелов, в Анклам, в Альбек открытки с диковинными марками.

Никакое изобилие, никакие деньги не могут перевесить тяжесть этой смерти. Она все ставит под сомнение. Что случилось, то случилось. Беда непоправима. Все остальное перед этим бледнеет и отходит в тень.

Фрау Келерт ничего не выиграла, потеряла же невозвратимое.



Фрау Келерт еще носила траур, когда к ней приехала гостья - пенсионерка из ГДР. И в часы долгих рассказов и разговоров наступил момент для неизбежного в таких случаях группового снимка; фрау Келерт не слишком-то удалось выжать из себя улыбку.

Ведь Бернд все время здесь. Не только в виде фотографий в раскрытом на столе альбоме. Но и как напоминание. Ведь снова ожила мучительная память о торгеловской поре... "Помнишь, как он тогда упал в реку? Вечно у этих сорванцов в голове одни глупости..."

Фрау Келерт пришлось рассказать во всех подробностях об отъезде Бернда, отъезде навсегда. Так родственники из ГДР узнали все то, что узнали и мы, много часов проведя в беседах с фрау Келерт. Узнали и отношение фрау Келерт к тому, что произошло в Торгелове за время после ее отъезда:
- Да, так оно уж и есть. Каждому предназначена его участь, от судьбы не уйдешь. Если бы это не произошло с ним в Конго, кто знает, может, он попал бы здесь в автомобильную катастрофу, или еще что- нибудь приключилось бы, не правда ли? Или, останься он в бундесвере, мог бы разбиться, правда? Мне кажется, если конец предначертай, если час пробил... Я пытаюсь найти для себя в этом утешение...

Конечно, утешение слабое. С оттенком фатализма изложено здесь то, что случилось, но что могло не случиться.



Бернд Келерт похоронен на кладбище у озера Танганьика. Конголезский католический священник Мополо прислал нам фотографию его могилы. Мы увидели, что даже имя на кресте обозначено неправильно - Кетлер вместо Келерт.

О погребении имеется три свидетельских показания.

Западногерманский врач и журналист д-р Ганс Германи пишет в своей книге "Белые наемники в черной стране".

"Спустя несколько дней вместе с бельгийцем, уполномоченным Красного Креста, мы извлекли полуистлевшие трупы из временных могил.
- Это ваши соотечественники, немцы,- сказал бельгиец.- Одного зовут Келерт, другого - Нестлер, вот все, что я знаю. Надо их поскорее откопать, а то наводнение размоет могилы.
Уровень воды в озере был уже очень высоким, Альбертвиль наполовину затопило, на прибрежных лугах лежали прибитые водой трупы мятежников. Сладковатый запах гниения висел над городом. Его исторгала и яма, в которой лежали Келерт и Нестлер.
Черные рабочие отпрянули.
- Придется взяться самим,- сказал бельгиец.- Оттяните подбородок, надо составить описание челюстей, а то потом не разберешь, кто тут Келерт, а кто Нестлер.
Негры несли позеленевшие гробы через дюны и джунгли. Пение носильщиков сопровождало процессию, при свете последних лучей солнца перешли мы через висячий мост; все было как в кинофильме об Африке. Затем мы похоронили мертвых на кладбище. Кресты смастерили сами.
Неподалеку стоят ветхие надгробные камни с немецкими надписями: лейтенант германского королевского военного флота и его команда, павшие в бою близ Альбертвиля в 1915 году, когда озеро Танганьика служило границей между немецкой Восточной Африкой и Бельгийским Конго".

Конго-Мюллер после окончания "операции Альбертвиль" записал в своем "Военном дневнике":

"Пятница, 4 сентября. Снова в Камине, на нашей главной базе. Пью виски с пилотом-американцем. Мы, герои Альбертвиля, снова здесь".

Но до того этот негодяй произнес прощальное слово над могилой Бернда Келерта. Стандартная речь, исполненная стереотипного ханжества, которую ему подготовил бельгийский миссионер:

"Дорогой друг Бернд Келерт! Мы стоим над твоей могилой и говорим тебе последнее прости! Ты был хорошим товарищем. В чужой, дикой стране ты боролся против мятежников и коммунизма. Мы уверены, что встретимся с тобой в ином, лучшем мире. А теперь помолимся".

В "Квике" обнаружили мы третье свидетельство:

Моиз Чомбе стоит, сложив руки, перед могилой одного из своих сообщников.

"На этом же кладбище в Альбертвиле лежат первые павшие из конголезского иностранного легиона. Это два немца. Сапоги премьер-министра и его свиты небрежно ступают на насыпанные над могилами холмики".

Католический патер Мополо прислал нам фотографию могилы Келерта. В сопроводительной записке он писал:

"Не удивляйтесь, пожалуйста, скромному виду могилы. Теперь все могилы таковы. В Конго хоронят очень просто. В день воскресения мертвых не придется ворочать тяжелые камни!
Во имя Христа!
Мополо. Альбертвиль".

ЭПИЛОГ
Бернд Келерт во время своего полета на Черный материк витал в мечтах о золоте и слоновой кости, а его бывший товарищ по школе Дитер Гибсон еще продолжал учиться. Жизнь Дитера протекала хотя и не без осложнений, но все же нормально - на путях социалистического общества.

В 1961 году Дитер Гибсон окончил школу и получил аттестат зрелости. Документы тех лет свидетельствуют о его общественной деятельности в качестве тельмановского пионера, а затем члена Союза свободной немецкой молодежи, отмечают постоянную готовность оказать помощь отстающим.

Однако желание посвятить себя военной медицине не исполнилось, слишком много было претендентов. Что делать? Похоронить надежды об учебе? Дитер Гибсон поступает в Торгелове на завод, производящий специальное медицинское оборудование, и в течение двух лет работает слесарем. Затем этот завод направляет Дитера на учебу в Иену: он зачисляется в высшее инженерное училище тонкого приборостроения.

Дитер Гибсон был глубоко взволнован коварным убийством молодого унтер-офицера Рейнгольда Хуна, несшего службу на границе ГДР и Западного Берлина. Он искал возможностей личным вкладом помочь дальнейшему укреплению ГДР. Он подал заявление с просьбой принять его в партию рабочего класса.

Подобный жизненный путь проходят в нашей республике тысячи и тысячи молодых людей. Мы привыкли к таким биографиям, считаем их нормальными, не видим в них ничего особенного.



Наши фото показывают Дитера Гибсона в 1966 году во время экзамена. Летний день выдался очень жарким. Студент-дипломник стоял у доски с мелом в руках, закончив первую часть задания по физике и готовясь к другой - устной. Потом тут же, на дворе иенского инженерного училища, он с облегчением затягивается сигаретой. Теперь он имеет право именоваться - "инженер Гибсон".



Все это события, которые тысячами происходят в наших вузах и профшколах в период экзаменов. Но разве можно считать эти события всего лишь нормальными?

С тех пор как нам стали известны обстоятельства жизни и смерти Бернда Келерта, мы понимаем: в жизненном пути его товарища по юношеским годам Дитера Гибсона, в этом часе экзамена в Иене, есть нечто значительное. Значение того, что мы иной раз бездумно называем нормальным,- в колоссальной дистанции, отделяющей от мира, в котором из Бернда Келерта не вышло ничего другого, кроме наемника.

Мы видим Дитера Гибсона курящим свою сигарету и знаем: рядом с ним не хватает того, чья непрожитая жизнь похоронена под небрежно насыпанным холмом и грубо сколоченным крестом.

Бесполезно раздумывать над тем, что могло бы стать из него, если бы...

Его уже не вернуть. В деле Бернда Келерта перевернута последняя страница. Один только вопрос требует проверки: не облегчили ли мы себе задачу при расследовании дела Бернда К.? Не потому ли мы выбрали его, что контраст между ним и Дитером Гибсоном представлял столь много поводов для того, чтобы провозгласить хвалу ГДР? Правомерно ли сравнивать две человеческих судьбы и делать из этого сравнения далеко идущие выводы о характере общественного порядка и системы?

Мы считали себя вправе оценивать истории Келерта и Гибсона как показательные.

От читателей-скептиков мы все же не хотели бы утаить еще одной фотографии, имеющей силу документа. Конечно, Келерта и Гибсона связывала теснейшая дружба, но, собственно говоря, друзей было четверо - Петер Кин и Йорг Кессель тоже сидели вместе с Келертом за школьной партой.



Эта фотография сделана уже после того, как Бернд превратился из гражданина ГДР в западного немца. Если сравнение двух судеб может содержать в себе элемент случайности, то не будет ли иначе выглядеть дело, если речь пойдет о четырех человеческих судьбах?

Повторим старинное изречение:

... здесь отпадает случай,
суть - вот что остается.

Дитер Гибсон получил диплом.

Петер Кин стал инженером-строителем.

Йорг Кессель изучает стоматологию в университете в Грейфсвальде.

Всех троих ждут в жизни большие, подлинно увлекательные события: планирование и строительство, технические эксперименты, чудо человеческого организма. Все у них впереди, все в их руках.

Все трое - свидетели в пользу социалистической Германской Демократической Республики.

Жаль, что с ними нет четвертого...

Для роздыха посмотрим на "самодельного коммандос". Повесть была опубликована в "Советском Воине" в 1989 году. И как пояснял автор, он не только самовыражался в приключенческом стиле, но и примеривал "в чьей армии круче": "Изображая потенциального противника, головореза и убийцу, я, естественно, должен был дать объективную оценку тому, что умею сам как боец, смогу ли от него защитить Родину".


   
АНДРЕЙ ТАРАНЕНКО
КАНДИДАТ В КОММАНДОС
История, рассказанная в повести, могла действительно произойти. Вот несколько откровенных свидетельств, подтверждающих это:
XIX век - "Хорош только мертвый индеец!" /Генерал Шеридан/
XX век - "Жгите и убивайте, теперь не время брать в плен. Чем больше вы убьете, тем лучше" /Командующий войсками США на Филиппинах Д.Смит/
Каждый вечер перед отбоем инструкторы выстраивали нас и заставляли орать, что есть мочи только одно слово: "Убей! Убей! Убей!" /Терри Уитмор, американский морской пехотинец/
"Главная ставка делается на то, чтобы в короткий срок выбить из человека все людское и превратить в человекообразную обезьяну номер такой-то" /У.Сароян, американский писатель/
"Курсантов месяцами обучают тому, что "черное будто бы является белым, а солнце светит ночью" /Американский журнал "Солджерс", 1975г./

"По поручению уважаемого сената я занимался вопросом о так называемом "кровавом бунте одиночки", сообщения о котором просочились в печать. В связи с этим могу доложить, что впервые с фактом существования этого самого секретного батальона в армии США я столкнулся шесть лет назад, когда во время очередной поездки в Аргентину староста деревни Арагуайя показал мне останки американского солдата, обнаруженные индейцами в сельве. Солдат был при полном боевом снаряжении и принадлежал к одной из частей специального назначения, так как не имел при себе документов, а лишь медальон, который я до сих пор храню у себя.
Вернувшись в Соединенные Штаты, я сделал соответствующий запрос в министерство обороны, однако из ответа явствовало, что солдат Джо Карпентер, личный номер - 031, никогда не числился в списках личного состава американских вооруженных сил. Останки Джо Карпентера, которые я в специальном контейнере доставил из Аргентины в США, в военно-морской госпиталь имени Линкольна, также бесследно исчезли, а точнее, были похищены, не оставляя нам шансов на опознание личности.
Понимая, что Пентагон ставит своей задачей скрыть от нас существование какой-то особо секретной воинской части, к которой принадлежал Джо Карпентер, мы занялись активными поисками и, в конце концов, смогли собрать скудные слухи о батальоне под названием "Колумбус". К сожалению, во время нашего пребывания в Роки-Флетс (штат Калифорния), где, по показаниям очевидцев, видели этих солдат-призраков, мы так и не смогли выяснить, где их база в этом районе.
Истратив около ста тысяч долларов, мы сумели найти бывшего офицера "зеленых беретов", который занимался вербовкой кандидатов для этого батальона в войсках. Желая получить исчерпывающую информацию, мы внедрили к ним через этого офицера нашего сотрудника, которого снабдили фальшивыми документами на имя Джона Рорабека, бывшего наемника иностранного легиона ЮАР.
Я простился с ним на явочной квартире в Вашингтоне, за 3 часа до его вылета в Калифорнию. На связь ни через полгода, ни через год после внедрения он с нами не вышел. О его дальнейшей судьбе нам ничего не известно" /Сенатор Макфарлейн - членам сенатской комиссии по делам вооруженных сил/

- Сержант Рорабек собственной персоной!- уверенно рявкнул триста девятый, когда вошел. Он улыбался в двери, поигрывая болтающимся на шее медальоном.

Полковник Колби поднял пронзительные, как буравчики, глаза и уставился на вошедшего сержанта: из серых глаз выплеснулся холодный сатанинский свет, заползающий прямо в душу Рорабека.

- Ты уверен, что не боишься умереть?- голос полковника звучал глухо, словно доносился из недосягаемой глубины.
- Тогда зачем, по-вашему, я завербовался в коммандос?
- Ты только кандидат в коммандос,- полковник поправил Рорабека.- Коммандос ты станешь, когда убьешь такого же гладиатора, как ты сам.
- Не сомневайтесь, сэр! Я убью его!

Полковник криво усмехнулся.

- Вношу коррективы, сержант! Мы формируем супер-диверсионную часть с крайне ограниченным количеством личного состава - триста человек, и не более! А кандидатов в этом году мы уже набрали четыреста, желающих, вроде тебя, а ведь из каждой десятки нам нужен только один!
- Что будет с остальными?- Рорабек сжал зубы.
- Ты задал логичный вопрос, сержант,- полковник постучал пальцем по стопке одинаковых зеленых папок, лежащих перед ним на столе.- Остальные отсеются... На тот свет. Даже со смертников можно снимать пенку.

Рорабек больше не улыбался. Он угрюмо смотрел на Колби, листающего личное дело кандидата #309 и останавливающегося на примечательных страницах.

- А если я откажусь, пока еще жив, и уйду отсюда?- осторожно спросил Рорабек.
- Через стальную дверь в конце коридора налево,- полковник неопределенно махнул рукой.
- Что там?
- Кладбище. Над твоей могилой мы тоже посадим пальму или платан.

Рорабек вспомнил платановую рощу. Море шипит, обрушивая свои тяжелые волны на белый прибрежный песок, ветер раскачивает зеленые ветки... Роща рождает тоскливый, как одиночество, звук, когда деревья шуршат листвой, трутся ветвями...

- Никто не расскажет правду о коммандос, не раскроет нашей тайны,- полковник словно читал мысли сержанта.- Пусть лучше роща шумит над теми, кто вышел в тираж...

Рорабек промолчал. Когда школа прекратит существование, здесь будет расти большой лес, думал он.

- Теперь о деле, сержант!- Колби откинулся в кресле.- Мы формируем десять диверсионных команд - по сорок человек в каждой. В одной из них тебе предстоит (если, конечно, не сдохнешь раньше) сдавать выпускной экзамен. Срок обучения - год. И последнее. Команды идут под греческими буквами, а не номерами. Выбирай по вкусу,- полковник забормотал, загибая пальцы по счету: - "Альфа", "бета", "гамма", "дельта"...
- Хватит, сэр! Я выбираю "дельту".

Колби вытащил из ящика стола черно-белую фотографию и протянул ее Рорабеку.

- Это твой инструктор - сержант Депю.

Лицо Депю не произвело на Рорабека решительно никакого впечатления.

- Ошибаешься,- полковник пронзил Рорабека нечеловеческим взглядом,- Депю именно потому стал инструктором "дельты", что успешно сдал выпускной экзамен - мы забросили в лес десять инструкторов, а вышел только один Депю.
***

Сержант Джон Рорабек спрыгнул на верхушку банановой пальмы и, как обезьяна, зацепился за сук рукой. Винты вертолета продолжали бешено вращаться, струи уплотненного воздуха срывали листву.

Рорабек отринул воспоминания, которые в этой столь неподходящей ситуации атаковали память, и полез по стволу вниз. Сержант видел, как пилоты сбросили мешок с грузом - продолговатый предмет пробил густые ветви и рухнул в кусты. Джон задрал голову и посмотрел на бортового стрелка в блестящем шлеме, который махал ему рукой.

Рорабек сделал неопределенный жест.

Дверца кабины захлопнулась, и вертолет набрал высоту.

"Вот я и один!- подумал Рорабек, спрыгивая на землю.- Предоставлен самому себе".

Рорабек осмотрелся.

Сельва встречала его хаотичным рисунком тесно переплетающихся стволов и ветвей, где царили только три цвета - черный, коричневый и зеленый - густые кроны деревьев повсюду смыкались над головой, создавая сырой полумрак. Рорабеку сразу показалось, что он попал в ловушку - цвет, запахи, расслабляющая жара создавали ощущение опасности, в такой острой форме возникающей только в закрытом пространстве. Нагромождение растительности, вплотную подступающей со всех сторон, лианы и растения-паразиты, опускающиеся к земле сплошной непроходимой сетью, в которой без мачете Коллинза можно запутаться, как муха в паутине, ограниченная видимость, жирная, мягкая, как губка, почва, тяжелый горячий воздух, от густой растительности застойный, гниение в массе отмершей флоры, углекислый газ, которого здесь в 10 раз больше, чем в атмосфере, а отсюда и нарастающее удушье, от которого лицо покрывается соленой испариной,- все это сразу рождало в нем пугающий страх одиночества, желание закричать от этого страха, чтобы услышать хотя бы эхо, дикий порыв выкарабкаться наверх, чтобы надышаться кислородом или хотя бы увидеть чистое небо, о котором напоминали лишь скудные лучи солнца, проникающие сквозь густую листву.

Рорабек поднял голову. Над сельвой клубился горячий туман. Было жарко, как в парилке. Сержант захотел спать.

Рорабек отыскал тяжелый мешок, понял, что далеко не пронесет, потащил по земле. Враждебная человеку сельва навалилась на него со всех сторон. Рорабек все еще тащил тяжелый мешок, когда опустились короткие сумерки и из окружающей его зелени послышались тысячи звуков: жужжание цикад, музыкальный стрекот бесчисленных сверчков и кузнечиков, протяжный крик древесных лягушек, рык ягуаров и пум - единый беспрерывный вибрирующий гул, от которого кровь стынет в жилах и сердце тревожно бьется в груди.

Рорабек потоптался по мешку, чтобы сделать его более плоским, и лег, как на топчан. Летучие мыши в огромных количествах порхали под деревьями, шуршали крылышками и повизгивали, нападая на ночных обезьян.

Рорабек уснул с автоматической винтовкой на груди, и память вернула его на целый год в прошлое - в тот день, когда он впервые переступил ворота базы коммандос в Роки-Флетс, заставила вспомнить во всех подробностях, как будто это было вчера.
***

Казарма "дельты" находилась за полосой деревьев, отделяющих здания от дороги. Полковник Колби подвез Рорабека на джипе и два раза нажал на клаксон. Дверь открылась, и по ступенькам сбежал седоватый крепыш, в котором Рорабек сразу узнал Депю.

- Странно, что вы сами пожаловали, полковник! Позвонили бы лучше по телефону. Я бы сразу послал человека.
- Побереги советы для подчиненных,- оборвал его полковник.- Новичка зовут Джон Рорабек. Мне он пока понравился больше всех. Прими его как положено, только без всяких обычных глупостей!
- Слушаюсь, сэр!

Депю подпрыгнул на месте и щелкнул каблуками.

- За что такая честь: сам начальник школы, на джипе...- ухмыльнулся Депю, когда Колби отъехал.
- Я служил легионером в ЮАР. Может быть, слышали: смешанный батальон коммандос при 1-м полку легкой пехоты на базе спецвойск в Кремборне? Имею южноафриканское звание сержант, ранение и орден!
- Вот как? Колоритная фигура, ничего не скажешь! Кого ты можешь назвать в ЮАР, кто бы мог поручиться за тебя?
- Хоть это не ваше дело, сержант, я отвечу, потому что сражался бок о бок с грандиозными людьми. Например, я стал лучшим другом лейтенанта Конрада!

Они зашли в казарму, в которой пахло ваксой, мастикой и оружейной смазкой. Депю повел Рорабека по лестнице в подвал - на склад "дельты".

- А что это за "всякие обычные глупости", о которых говорил полковник?
- В "дельте" принято проверять профессионализм новичков,- ответил Депю.- Тебе сразу дали бы оторваться. Впрочем, ты этого уже избежал.

Рорабек рассмеялся:
- Меня предупредили о приемах, которые практикуются в "Колумбусе".
- О каких же?
- Например, испытуемый должен успеть вырыть окоп голыми руками, прежде чем на него наедет каток.
- А то, что каждый второй у нас играет в ящик, ты знаешь?
- Наслышан!
- Тогда сразу закажи себе панихиду у капеллана. Даже если ты чудом уцелеешь, запомни: каждый, кто успешно закончил школу "Колумбуса" все равно что умер.
- Мне, сержант, уже давно все равно!

В подвале тускло горела лампочка. Депю вывалил на стол оружие и снаряжение: автоматическую винтовку М-16, дюжину пустых магазинов к ней, "Кольт" 45-го калибра в кобуре, штык-нож, два комплекта маскировочных костюмов, теплую длинную куртку с капюшоном, две пары кованых армейских и пару прыжковых, парашютных, ботинок, спортивный костюм, нижнее летнее и зимнее белье, свитер, куртку для занятий по рукопашному бою, стальной шлем в маскировочном чехле, два форменных коричневых берета, конверт: "В нем шевроны с эмблемой батальона, нашьешь на рукавах", краску, которой предстояло закамуфлировать оружие и обувь, библию в стальном переплете.

- Забирай, триста девятый! Это твое.- Депю утер потную шею платком.- Теперь наверх. Я покажу твою койку, рундук и шкаф.

Жилая часть "дельты" была разбита на отсеки, как в плацкартном вагоне. В каждом отсеке стояло две кровати.

- Знаешь, каким должен быть настоящий коммандос?- спросил Депю.
- Наверное, таким, как лейтенант Конрад, майор Хор или Боб Денар!
- Отбрось старые представления, несмотря на то, что все это неплохие ребята. Запомни, по сравнению с "Колумбусом" привычные коммандос - обыкновенная подделка.
- Вы имеете в виду не людей, а образы?
- Именно!
- Наверное, лучший коммандос это хамелеон?
- Жаль, что ты слегка ошибся. Выгляни в окно!

Рорабек увидел забор, ворота, а на воротах большую эмблему батальона - черный силуэт на зеленом фоне.

- Голова пумы?
- Да, южноафриканец! Голова пумы! У генералов есть запасной вариант на случай большой войны: на базе "Колумбуса" развернут еще один батальон. Так вот, эмблемой у них будет вампир!
***

Утром Рорабек выбрал место и принялся сооружать шалаш. Шалаш должен был получиться большим, чтобы можно было разложить вещи и повесить гамак.
***

- Меня зовут Камачо! Я твой сосед по отсеку.- Широкоплечий техасец протянул свою смуглую ладонь.
- Рорабек! Я служил легионером у южноафриканцев.
- А я радистом в 82-й воздушно-десантной дивизии.
- Ты из Форт-Брегга?
- Да, моя дивизия отличилась на Гренаде,- Камачо замолчал, словно сказал больше, чем хотел.- Будем по очереди следить за чистотой.
- А это кто?- сержант показал на симпатичного парня, завязывающего на табурете ботинок.

Парень поднял голову.

- Привет, легионер! Меня зовут Кеннет Смит. Я из маринс. Служил на базе в Калифорнии.

На Рорабека смотрели ясные голубые глаза.

Сержант улыбнулся и протянул ладонь.

- Я думаю, Смит, мы станем большими друзьями.
***

К полудню хижина была готова. Рорабек втащил мешок. Голодный комар пролез под противомоскитную сетку и ужалил Рорабека в шею. Комбинезон начинал мешать ему - влажный воздух сельвы не терпит глухо застегнутой, плотной одежды.

К хижине подкрался ягуар. Сержант почувствовал опасность и осторожно вышел из шалаша.

- Проваливай, пока я не повесил твою шкуру на стену!

Рорабек демонстративно щелкнул затвором.

Ягуар исчез так же неслышно, как и появился.

"Второй раз я его не отпущу", твердо решил сержант.

Он вернулся в хижину и вытащил из нагрудного кармана сложенный вдвое конверт. Вспомнив, что должен был сделать это еще час тому назад, сломал сургучную печать. Текст приказа гласил:

"Это экзамен! Вместе с тобой в лесу находится еще один человек, твой однокурсник по "дельте". Найди его и убей. Забудь о жалости - если он встретит тебя, убьет обязательно. Я отдал ему аналогичный приказ. Пропуском из леса может служить только медальон убитого антагониста. Выполнив приказ, ты должен выйти в эфир на волне батальона и назвать свой личный номер. Время охоты не более 12 месяцев.
Да хранит тебя бог!
Ждем в Колумбусе.
С наилучшими пожеланиями генерал А.Труппер".

Через минуту бумага, на которой был отпечатан приказ, сморщилась, почернела и рассыпалась в прах. В конце XX века химия творила чудеса.

Рорабек развязал мешок. В мешке лежало все, что необходимо бойцу коммандос для выживания во время длительной войны в сельве:

1. Охотничье ружье "Винчестер" 12кал.
2. Гранатомет НК69А1 (кал.40мм).
3. Пистолет "Кольт", кал.45 (в кобуре).
4. Ремни и приборы для чистки оружия.
5. Тысяча патронов к давтоматической винтовке "М-16" (в магазинах и коробках).
6. Гранаты (кал.40мм) газовые, осколочные и зажигательные - 20шт.
7. Триста патронов к ружью "Винчестер".
8. Сто патронов к пистолету "Кольт".
9. Шесть противопехотных мин осколочно-направленных М18А1 "Клеймор".
10. Двенадцать противопехотных мин нажимного действия М25 "Элси".
11. Двенадцать противопехотных осколочно-выпрыгивающих мин М16А1.
12. Комплект для химической войны (ампулы в кассетах), всего триста штук.
13. Комплект для биологической войны (пробирки в кассетах), всего триста штук.
14. Защитный костюм от оружия массового поражения с противогазом.
15. Охотничий нож.
16. Мачете Коллинза.
17. Ручные гранаты четырех типов - ящик.
18. Пара десантных ботинок в камуфлированной окраске.
19. Запасные шнурки (четыре).
20. Оружейное масло.
21. Кепка маскировочная (запасная).
22. Широкополая шляпа.
23. Запасной маскировочный костюм.
24. Две пары шерстяных носков цвета хаки.
25. Две пары хлопчатобумажных носков.
26. Две форменных военных рубашки.
27. Две пары трусов.
28. Две пары трикотажных футболок с эмблемой батальона "Колумбус".
29. Дюжина белых носовых платков.
30. Шерстяной шарф (может использоваться как шапочка).
31. Запасные брезентовый ремень и портупея.
32. Непромокаемая маскировочная накидка.
33. Противомоскитная сетка.
34. Брезент.
35. Водонепроницаемый электрический фонарик.
36. Комплект запасных батареек и лампочек для фонарика.
37. Аптечка - полный набор для войск специального назначения, включая шприцы и инструменты для несложных хирургических операций.
38. Инфракрасный маяк для сигнализации самолетам (вертолетам).
39. Радиостанция и запасные батареи питания к ней.
40. Индивидуальный воздушный шар-ранец с подвесной системой и ампулами газообразующих реактивов.
41. Набор для бритья.
42. Набор для чистки зубов.
43. Два полотенца.
44. Зажигалка и три запасных газовых баллона.
45. Блок спичек - 10 коробок.
46. Туалетная бумага.
47. Набор иголок и ниток, пуговицы.
48. Клей.
49. Коробка с карандашами, резинками, фломастерами, блокнотами и миллиметровой бумагой.
50. Подробная карта местности.
51. Темные очки.
52. Защитные рабочие очки.
53. Очки ночного видения.
54. Ночной прицел.
55. Рыболовные снасти.
56. Армейский компас.
57. Капканы.
58. Электронные часы.
59. Механические часы.
60. Календарь на пластмассовой пластине.
61. Парафиновые свечи.
62. Гамак.
63. Накидка из нейлона (зеленая).
64. Спортивный костюм с электроподогревом.
65. Батарейка для костюма.
66. Одеяло.
67. Тарелка (алюминиевая глубокая).
68. Ложка.
69. Котелок.
70. Пузырек животного масла.
71. Пузырек растительного масла.
72. Консервы мясные.
73. Прессованные каши.
74. Шоколад.
75. Консервы рыбные.
76. Сгущенное молоко.
77. Сахар.
78. Соль.
79. Лук.
80. Чеснок.
81. Галеты.
82. Чай (3 пачки).
83. Кофе (банка).
84. Какао (банка).
85. Зубочистки.
86. Порнографический журнал.
87. Карты.
88. Презервативы (40 штук).
89. Уставы американской армии.
90. Руководство по выживанию в сельве.
91. Библия.
92. Жевательная резинка.

Рорабек вытрусил мешок. Выпал пластмассовый ящик. В нем лежали: пила, шило, напильники, расческа, абордажный крюк, маленькая керосиновая лампа с запасными фитилями, бидончик с керосином, газовая плитка, баллончики с газом, тросы, веревки, складная лопатка, скрученная надувная лодка, насос, бинокль, резиновые и кожаные перчатки и еще всякая всячина.

Недоставало главного, чего хотел сержант,- тропических шортов и бронежилета, которому, впрочем, Рорабек не особенно доверял. Он слышал, что пулевое ранение, каким бы оно ни было, в бронежилете становится всегда смертельным: стандартная винтовочная пуля, пробивающая даже рельс, не знает о назначении бронежилета - проходит сквозь переднюю стенку, как нож сквозь масло, но, потеряв скорость, неминуемо отражается от задней и возвращается обратно в грудную клетку, где летает, корежа сердце, легкие, печень, почки, рикошетя от панциря, если, конечно, не вылетит через шею или пах.

Поэтому Рорабек всегда отказывался от бронежилета, боялся, что любая пуля может оказаться роковой - за секунду сделает с его внутренностями то, что кухонная мясорубка не сотворит и за минуту.

Разложив вещи, сержант почувствовал себя обладателем огромного богатства. С таким запасом он в сельве хоть сто лет проживет, если, конечно, поступит такой приказ. Эх, жаль, что перевелись вокруг индейские племена! На эти вещички он мог бы наменять много золота или алмазов, которых, как он слышал, в сельве хоть лопатой греби. Однако к белому человеку сельва враждебна, поэтому обмены с индейцами куда выгоднее золото искательства!

Рорабек разжег костер и отошел метров на сто - убедиться, что светомаскировка с помощью плотного брезента сделана правильно.

Затем он повесил гамак, натянув над ним кусок непромокаемого нейлона. Сержант помнил, что любая хижина в сельве протекает, поэтому подвязал накидку с четырех сторон, положив сверху на натянутый в центре шнур,- получилась небольшая подвесная палатка, в которую он забросил сверток с патронами и одеяло. Грузовой мешок (прозванный в "Колумбусе" летающим презервативом) мог стать надежным спальным мешком Рорабека.

Сержант забрался в гамак. Учитывая возможность внезапного нападения, он решил спать, не снимая ботинок. Затем он вспомнил, что не переоделся, вылез из гамака и сбросил с себя комбинезон. Жадные до крови москиты облепили его голую спину. Ругая сельву, сержант вскочил в маскировочный костюм и затянулся на все ремни.

Итак, поединок начался. Его заклятый враг - собрат по "дельте" - уже высадился в проклятом диком лесу и где-то на том берегу, так же как и он, Рорабек, оборудует берлогу. Рано или поздно им предстоит встретиться ("Боже! Пусть это будет кто угодно, только не Смит!") и убить... От этой мысли почувствовал в груди легкий холодок. Убить... Двое в огромном лесу, как найти друг друга среди непроходимых зарослей и топких болот?

Джон взглянул на карту - широкая синяя полоса (речка Урусия-Орас) разделяла ее на две одинаковые половины, северный и южный квадраты, на два лесных владения. Южная территория принадлежала Рорабеку. Северная - человеку, которого предстояло выследить и убить.
***

В пятницу утром Рорабек нашел след ботинка. Сержант с нетерпением осмотрел отпечаток - противник прошел по ручью и на повороте, поскользнувшись на лежащем в воде корне, ступил на берег. Подошва четко впечаталась в грязь.

Рорабек измерил след.

"Восьмой размер,- думал Джон, внимательно рассматривая рисунок чужой подошвы, ряды шипов по ранту.- У кого в команде была такая нога?"

Сержант закусил кулак.

"Какой я был дурак, что не записал размеры их ботинок!"

И он решил вспомнить всех по росту.

"У меня седьмой... Я стоял почти в конце строя. Рядом были..."

Рядом были Касперсон, Смит, Ремберг и Мидло.

"Конечно же, это Мидло!" - догадался Рорабек и, испытывая нарастающее возбуждение, размазал отпечаток рукой.

Значит, его соперника, нет, смертельного врага зовут Мидло.

Теперь он должен был вспомнить повадки Мидло.

Рорабек думая об этом, в то время как сам тихо крался вдоль ручья.

Мидло не тигр и не бык. В отождествлении со зверем Мидло - гиена.

Сколько же ему лет? Рорабек думал, лет 30-35. Довольно-таки упитанный животик...

Мысль о животике Мидло вызвала улыбку, но тут Рорабек одернул себя - расслабляться нельзя - ведь Мидло стреляет не брюхом. И был он одним из лучших снайперов в "дельте".

Конечно же, Мидло, как каждый упитанный господин, любит поспать. Стоп!..

"Откуда он пришел к нам?- лихорадочно думал Рорабек.- Си-ай-эй? Нет. СЕАЛС? Опять нет. "Зеленые береты"? Ну, нет же! Может быть, рейнджерс? Мидло пришел из маринс. Мидло служил инструктором по стрельбе в учебном центре Перрис-Айленд".

Рорабек облегченно вздохнул. Теперь он знал, чем слаб гиена Мидло - инструктор в стационаре... Какие здесь могут быть комментарии! Мидло привык к комфорту. И животик оттого, что лет шесть не ползал на нем.

Ручей завернул вправо, очерчивая территорию Рорабека. Открылось чистое пространство - здесь ежегодно сезон дождей очищал песчаный кряж от растительности. Следы Мидло вышли на берег и густой цепочкой потянулись под глухую стену сельвы. Мидло вернулся в свои владения.

Рорабек остановился в кустах и, не пользуясь биноклем, оглядел опушку чужого леса. Где-то там, во тьме и сырости, обитал Мидло.

- Мидло!- прорычал Рорабек и в порыве поднял винтовку над головой, хотел выстрелить, но силой воли удержался от этой глупости. И все же воображаемая мощь винтовки придала Рорабеку силы, и он торжествующе прошептал:
- М-и-и-д-л-ло-о-о-о!..
***

"Сегодня я должен пройти вдоль речки и поискать его следы. Как Мидло возвращался к себе, я видел, а вот откуда он пришел? Если отметить район проникновения на карте, сразу можно будет сориентироваться, где его бивак, нагрянуть по первым следам и подстрелить при выходе из шалаша. А еще лучше - спящего! Тогда Мидло можно застрелить в упор - сто процентов гарантии!"

Рорабек схватил рюкзак и бросил в него несколько консервных банок. Сержант решил, что охота на Мидло займет не более двух суток.

Из памяти сержанта выплыл Смит.
***

- До сих пор не пойму, как я отважился завербоваться в "Колумбус",- признался Смит.
- Впервые вижу, чтобы рафинированного маринс мучили сомнения!- Рорабек похлопал приятеля по плечу.- Лично у меня было просто: я чуть с ума не сошел, когда услышал, сколько платят в "Колумбусе".

Тогда к приятелям и подошел Мидло.

- "Колумбус" - это особая философия. Здесь из обыкновенных убийц делают чемпионов мира! А чемпиону и деньги чемпионские! За такую награду я готов убить не только любого из вас, но и родную мамочку.
***

... Рорабек остановился на берегу речки. За спиной шумел тростник. Солнце скатилось с небосвода и спряталось за деревьями.

Ночью совершенно невозможно было уснуть из-за москитов. Рорабек уже клял себя за то, что неправильно выбрал место для ночевки - речка была совсем рядом, оттуда налетали полчища комаров, они мириадами кружили над сержантом, жаждая крови, имеющей привкус севера. Москиты роились вокруг головы сержанта, окутывали его видимым даже во тьме облаком и гудели так громко, что заглушали сельву.

Рорабека мучило еще и то, что во влажном воздухе не было охлаждающего испарения - даже у речки не ощущалось свежей тяги (той самой тяги, которая в Северной Америке холодом свистит над ночной рекой, когда говорят, что от реки дует), и сержант задыхался от духоты: комары набились в противомоскитную сетку.

Со стороны реки донеслись глухие звуки, какая-то возня.

"Черт возьми! Это же черепахи кладут яйца",- догадался сержант. Понимая, что до утра уже не уснуть, Рорабек отправился к речке. Две стаи обезьян-ревунов - одна слева, другая справа, провожая его до самой воды, наполнили сельву своим тоскливым воем.

На берегу действительно различалось движение - черепахи огромными стадами вылезали из воды и своими широкими перепончатыми лапами рыли в песке глубокие норы, наполняя воздух шуршанием, шипением и глухим стуком панцирей, ударяющихся друг о друга. Черепахи валили яйца в ямы по очереди в одну, пока яма не заполнялась доверху - лишь тогда огромные чудовища засыпали кладку песком.

Природная организованность черепах произвела на Рорабека огромное впечатление. Желая выбрать место получше, сержант вышел на крутизну, взобрался на дерево и не пожалел об этом: черепахи закончили класть яйца и с противоположной стороны песчаной отмели устремились к воде. Это было грандиозное зрелище! Полчища животных, чернея блестящими от росы панцирями, покрывали поверхность песков. Рорабек не мог бы их сосчитать, даже если бы и захотел.

...

...

В предрассветной белизне, акварельной полоской очертившей пейзаж, гигантские черепахи сыпались с низкого обрыва в воду речки.

До восхода солнца Джон отправился осмотреть песок на берегу и обнаружил за кустарниками следы ягуаров, которые ночью приходили сюда лакомиться легкой добычей. Здесь сержант обнаружил борозду, оставленную одинокой гигантской черепахой, которая, почему-то поползла не в речку, а поросшую кустарником болотистую заводь, из которой раньше налетали москиты.

Побродив вдоль заводи, Рорабек нашел убежище черепахи, расположенное на противоположном берегу. Рорабек решил обойти заводь, чтобы добраться до черепахи, как вдруг его открытую руку облепили пиумы - крошечные мушки-паразиты, напоминающие летающих вшей. Сержант почувствовал легкий зуд и поднес ладонь к лицу. Рорабек рассмотрел множество гнусных двукрылых насекомых с темным туловищем, которые, вытянув длинные передние ножки, постоянно шарящие по коже, впивались в человеческое тело и на глазах раздувались, превращаясь в кровавые пузыри.

Обходя заводь, Рорабек попал в болото. Проклиная свою неосмотрительность, сержант истратил целый час на подход к черепашьей норе, до которой по прямой можно было добросить камень.

Раздвинув кустарник, он увидел, что черепаха мертва, ее панцирь выпотрошен и валяется теперь в луже крови!

"Конечно же, это Мидло!- озверел сержант, загоняя патрон в патронник.- Пока я лазил вокруг да около, Мидло был от меня на расстоянии прямого выстрела! Боже! Какой я идиот, что упустил Мидло!"

Рорабек не нашел следов Мидло, зато заметил мутный ручеек, который вполне мог скрыть все следы. И он пошел вверх по ручейку, готовый в любой момент пустить оружие в ход.

К полудню Рорабек вышел на открытый участок и замер от восхищения, увидев прямо перед собой гигантское сооружение из камня, возвышающееся над буйной растительностью. Сержант расстелил карту, хотя уже понял, что это индейский храм.

Пирамида хорошо освещалась солнцем, бросая мрачную тень на деревья. На многочисленных террасах чернели культовые фигурки животных и птиц. Многие из них были похожи на фигурки людей, словно скульпторы воспроизвели реальные прототипы. Крутые лестницы с четырех сторон вели к вершине, увенчанной квадратной надстройкой.

Внизу, пронзая толщу первой террасы, мрачно зиял вход в недра пирамиды.

Рорабек перекрестился и вошел. Сырая тьма приняла его в ватные объятия и повела по коридору туда, где абсолютная чернота не давала тени. Оттуда тянуло могильным холодом.

Коридор закончился, и Рорабек увидел просторное помещение, в которое падал вертикальный луч света с круглого проема в потолке. Луч исчезал в черном колодце, в котором на большой глубине журчала вода.

Рорабек почувствовал себя загнанным в ледник морга, где на сверкающих плитах должны лежать мертвецы...

Рорабек включил фонарик. Волосы от страха зашевелились у него на голове, краска ударила в лицо, дыхание замерло, когда свет фонарика нарисовал яркую дорожку на шершавом полу.



Мумии людей - три, пять, десять...- начинались прямо возле ног сержанта и терялись во тьме - там, где таял электрический луч. Превозмогая себя, Рорабек двинулся вдоль страшных тел, облаченных в выцветшую маскировочную униформу, лежащих на полу в ряд - так, как они когда-то стояли в строю. Мертвецы были обуты в кожаные ботинки со стертыми стальными шипами на подошвах, рядом с каждым лежала каска и автоматическая винтовка.

Рорабек не смог рассмотреть лиц покойников - из-за уродливого оскала все они казались на одно лицо, сухая кожа, обтягивающая черепа.

Тошнота брезгливости подкатила к горлу сержанта. Эти мертвецы напомнили ему персонажей ужасных видеофильмов, которые кандидатам показывали на занятиях по психологической подготовке. Только хроника была еще страшней реальности. Человек с нормальной психикой не высидел бы у телевизора и минуты.

Рорабек пришел в себя. Подавляя брезгливость, дотронулся до одного из мертвецов. Кожа оказалась сухой, как дерево.

- Кто же вы такие, ребята?- выдавил из себя сержант.

Рорабек повернулся и шагнул к выходу. В следующую секунду он остолбенел. У входа в храм стоял человек. Его фигура черным силуэтом проступила на фоне резко очерченного темнотой светлого квадрата.

Сержант прыгнул за угол и поднял оружие. Он слышал, как шаги человека гулко гремят под сводами.

- Ми-и-и-д-д-ло-о-о-о-о!!!- заорал сержант.

Не целясь, Рорабек выпустил в коридор весь магазин; он видел, как пули искрами рикошетят от колонн, а Мидло уже нет - то ли упал, то ли спрятался за каменный выступ.

Рорабек ждал ответного выстрела, но его не было. За то время, что Мидло мешкал, сержант перезарядил винтовку. Затем он включил фонарик, зная, что может ослепить Мидло, и ринулся в коридор. В следующую секунду фигура метнулась, к выходу - Рорабек почти рефлекторно нажал на спусковой крючок. Пули опять с воем отрикошетили от стен.

Миг - и человек исчез, прыгнув за угол. Рорабек выскочил следом за ним. Из кустарников доносились треск и топот. Сержант добил второй магазин, хотя понял, что в Мидло уже не попадет.

Рорабек расслабленно вздохнул и опустился вдоль стены на землю, опершись плечом в каменную рожу не то дьявола, не то динозавра.
***

- Эй, триста девятый!- Депю съездил Рорабека линейкой по голове.- Ты что, не выспался? Приказываю открыть глаза!
Рорабек, отвернулся от телевизора.
- Приказываю смотреть на экран!
- Меня тошнит!
- Плевать!- продолжал Депю.
- Смотри сам!- огрызнулся Рорабек.
- Можно подумать, ты не видел такое в ЮАР!
- Видел, но не засматривался!

Депю схватил Рорабека за голову и заставил взглянуть на экран.

На экране "специалисты по допросам" резали человека на куски. Медленно, показывая камере "ампутированные" органы.

Капитан Паттерсон, инструктор по психологической подготовке, холеный, как женщина, и холодный, как удав, похлопал Рорабека по плечу:
- Ты не должен испытывать к нему сострадание.
- Я испытываю отвращение!
- Несколько видео сеансов - и ты привыкнешь. Почему мясные туши на бойне и все с этим связанное воспринимается как норма? Ты понял? Запомни! Мы не имеем дела с людьми! Ублюдки! Мразь! Животные!
***

Рорабек смахнул наваждение. Пирамида воспринималась им сейчас, как тот видео-фильм. Казалось, холод мертвецов проникает сквозь камни.

- Проклятое место!- проворчал Рорабек и, положив винтовку на плечо, направился в чащу.
- Опять не убил Мидло... Он как призрак... Я не смогу его достать, ведь он лучше знает сельву. Пока я занимался собственным комфортом, Мидло изучил здесь все!

Рорабек бормотал себе под нос, расстелив на земле карту.

- Сплошное зеленое месиво... Конечно, можно ориентироваться по компасу, но еще лучше, если я изучу тропы и нанесу их на карту.

Сержант снял с руки компас, положил его на планшет и, нацелясь стрелкой на каменную пирамиду, которая лежала строго на севере, сверил азимуты.

- Этот Мидло парень не промах! Появится на миг и исчезает...- разговоры с самим собой постепенно входили в привычку.- Ничего! Рано или поздно я все равно выслежу его и убью!

В эту минуту Рорабек меньше всего думал о том, что Мидло тоже охотник, а не дичь.
***

Три дня Рорабек ел и спал, набивая желудок до отказа,- мясо, сухое и сгущенное молоко, консервированные ананасы, шоколад - сержант жевал с утра до вечера, прерываясь только затем, чтобы уснуть. С огромным удовольствием Рорабек трогал свое тело, чувствуя, что нагуливает молодой жирок,- все это должно послужить ему в пути, где идти, возможно, придется на пределе человеческих сил.

Три дня Рорабек развлекался тем, что включал радиостанцию, и поляна наполнялась веселой музыкой. Казалось, сержант открыл для себя, что кроме телевидения существует еще и радио, а радио это передает программы утренних, дневных и вечерних новостей, спектакли и музыкальные шлягеры.
***

Рорабек вышел на тропу, едва забрезжил рассвет. Ночные шумы утихали, оставляя после себя настораживающую тишину.

У речки сержант сбросил рюкзак и побрился, считая, что сельва не развращает, а дисциплинирует настоящих бойцов. Затем он наполнил флягу водой и продезинфицировал ее двумя таблетками гидрохлоропазона. Перед тем как надеть рюкзак, проглотил шесть таблеток колы, три - витаскорбила, две - хинина.

Дело сделано - в путь!

Рорабек привычно вскидывает автоматическую винтовку и выходит на тропу, уводящую в глубь девственного леса. Здесь он останавливается, видя, что путь закрыт,- над тропой висит рой пчел, гудит, как электрическое напряжение в проводах. Еще шаг, и пчелы облепят его, как источник всевозможных сладких запахов.

Рорабек вытащил из кармана ручную гранату, выдернул кольцо и метнул ее в пчелиный рой. Мощный взрыв хлестнул по нервам, осколки впились в дерево, за которым укрылся сержант.

...На тропе душно и темно. Кроны тесно сплетаются над головой, словно Рорабек угодил в тоннель нью-йоркского метро, адская сырость мучает его своим зловонным дыханием.
***

- Я капитан Белль, буду читать у вас выживание в экстремальных условиях.

Кандидаты с интересом смотрели на рослого офицера, одетого в маскировочный костюм без знаков различия.

- А сами вы, сэр, выживание изучали на практике или слушали лекции в Вест-Пойнте?- съязвил Лингстед.
- Нет, парни! Я не лектор, а профессионал.
- Если мы сами профессионалы, то каким профессионалом должны быть вы?- не унимался Лингстед.
- Это вне "Колумбуса" вы профессионалы, а здесь вы такие же червяки, каких набирают для Форт-Брагга или Перрис-Айленда. А если вы хотите знать, кто такой капитан Белль, то я отвечу, что начинал в Команде боевого управления специальных войск ВВС! После Гренады, Сальвадора и Гондураса служил инструктором на всех базах выживания в военно-воздушных силах. Это база Рамэй в Пуэрто-Рико по испытанию пилотов в джунглях, база Тэрнер "выживания в болотах", где инструктора учат: "Ни одно болото не засосет так, как басни вашей бабушки", база Локкберн - "лесные дебри" и, наконец, база Стед в предгорьях Сьерра-Невады. Я десять лет только тем и занимаюсь, что жру змей, лягушек и червяков!

На этот раз кандидаты уважительно промолчали. Тогда капитан решил их добить:
- Вы думаете, легко было попасть инструктором в "Колумбус"? Нам тоже устроили экзамен: я, два капитана "зеленых беретов", один майор из "маринс", трое "рейнджеров"... Вот это был поединок!..
- И вот вы здесь,- сказал Редфорд.
- И вот я здесь,- повторил Белль.- Это были крепкие и обученные ребята, но они мертвы, а все потому, что были такими же самоуверенными болтунами, как вы! Поверили, что раз дожили до тридцати лет, то уже все знают, все повидали в этой жизни!
***

Шестой час Рорабек шагал в темном растительном тоннеле, стараясь думать лишь о том, что рано или поздно убьет Мидло. За это время Джон еще ни разу не пустил мачете в ход - сама природа позволяла ему сэкономить силы, а запасы калорий из жирового депо - отложить ужин до завтрака. Время от времени Рорабек останавливался, нанося обозначения на карту. Он приближался к "краю" карты, где-то здесь должна проходить граница зоны, о которой говорил еще Депю. Незадолго до заката сержант увидел бетонный забор, верхушка которого была увита колючей проволокой. Именно здесь кончалась карта и начиналась чужая сельва, в которую Рорабек не должен был заходить. Там, за забором, кандидатов ожидал только смертный приговор - приговор дезертирам, решившим порвать с коммандос.

Рорабек повернул на север. Ночь встретила его в пути, и он уснул, подвесив гамак между деревьями.
***

ПОНЕДЕЛЬНИК. Сержант проснулся в шесть часов утра и плотно позавтракал, опорожнив две банки тушенки. Собрал рюкзак и снова вошел в темный коридор, в котором вилась тропа. Эту тропу вытоптали строители, которые устанавливали забор. Лесные звери поддерживали ее хорошем состоянии - Рорабек до сих пор еще ни разу не взмахнул мачете, хотя лианы вдоль тропы свисали нитями с двадцатиметровой высоты.

Маскировочный костюм сержанта полностью сливался с окружающей зеленью, сливался точно так же, как все живое сливается здесь в один сплошной рисунок: жабы, змеи, пауки и ящерицы обнаруживали себя лишь в тот момент, когда Рорабек наступал на них ногой. Время от времени гигантские прогнившие стволы с шумом и треском обрушивались вниз. Неизвестная сержанту змея атаковала его с качающейся ветви - метила в голову, отрикошетила от каски, оставив на лице слизь от своего липкого тела.

В теплом ручье Рорабек пополнил запас воды. На гигантском стволе упавшего дерева пообедал, отмахиваясь от комаров.
***

- Теперь в двух словах, что такое база Стед! Место гиблое, потому что даже в суровую зиму курсанты живут там в палатках, словно под куполом аварийного парашюта.

Капитан Белль зашагал по классу, заглядывая в глаза кандидатов.

- Представьте каменистый пятачок в Сьерра-Неваде и палатки, где вместо "отче наш" курсанты 24 часа в сутки повторяют: "Всегда вокруг есть пища и вода. Надо только знать, где их искать... Нет безвыходных ситуаций. Главное - преодолеть страх и растерянность. Я могу выжить, не имея ничего, кроме воли к жизни. Знания ликвидируют беспокойство и страх".

Кандидаты внимательно слушали капитана, ловили каждое его слово.

- Записывайте! Пометить на карте, где спрятал парашют! Из парашюта можно изготовить: палатку, матрац и одеяло (если набить соломой или мхом), шапку, шарф, непромокаемые обмотки... Невод... силки... да, снегоступы! Маскировочную накидку, мешок... Из металлических частей - наконечники для копья и стрел... Из ткани - очки!

Капитан прервался, выглянув в окно.

- Подождем, когда погода испортится, и тогда проведем занятия на природе... Да, сегодня я должен показать вам, как сделать передатчик из разбитой вдребезги радиостанции!

...Под конец первого урока капитан разговорился и как бы в шутку рассказал, что сам сдавал экзамен инструктора в Стеде. Перед глазами кандидатов возникли семиметровые сугробы и цепочки людей, пробирающихся к сборным пунктам, невыносимый мороз и лейтенант Белль с красными от недосыпания глазами.

- В долине Гризли мы отрабатывали выход в район сбора. Десять суток мы ползли по горам, как крысы, и никто не протянул нам руки. Голод и лишения сломали даже тех, кого мы считали самыми железными ребятами! Они тоже симулировали, разыгрывали перед инструкторами болезнь, молили немедленно эвакуировать даже не в Стед, а куда подальше... Но инструкторы были глухи к их безмозглым стенаниям - шли рядом, как призраки, и отсчитывали дни до конца испытания.
- Выходит, Стед многому научил вас, капитан?- воскликнул Мэрдок.
- И не только меня одного. Я читал откровения одного выпускника Стеда, сбитого над джунглями вьетконговцами. Этот парень стер подошвы пилотских ботинок, но все же ушел от гуков живым. Он говорил: "Я вспомнил, чему меня учили в Стеде, и сохранил хладнокровие, присутствие духа и, главное, сохранил свои носки сухими".
***

ВТОРНИК. Рорабек понял, что заблудился. Невероятно, но факт - сержант заблудился внутри закрытой территории!
Сначала все шло как обычно: он шел по тропинке, чувствуя, что сегодня рюкзак тяжелее, чем вчера. Лень, могучая лень подкралась к нему из глубин организма, заставляя идти все медленнее и медленнее, считать уже не километры, а шаги...

Рорабек решил сварить обед. С большим трудом он собрал сухие ветви в этом сыром парнике и разжег костер, сварил банку тушенки, обильно посыпав мясо солью. Сержант помнил, что соль удерживает воду в организме, в условиях пустыни и джунглей ее всегда не хватает.

...Тропа исчезла так неожиданно, словно ее вообще не было. Сержант оглянулся - заросли стояли сплошной стеной, словно в один миг возникли из-под земли. Рорабек почувствовал, что задыхается от злобы. Рыча, как ягуар, сержант взмахнул мачете, и срубленные ветви посыпались на него. Как танк или бульдозер, он принялся ломиться в сельву, которая вмиг закрыла перед ним все дороги, заперла двери. С часу и до семи Рорабек сражался с лесом, пока не почувствовал, что совершенно обессилел. Споткнулся о корень и рухнул на землю, придавленный тяжестью рюкзака. Крики невидимых обезьян сказали о том, что сельва смеется над ним. В ответ Джон проскрежетал зубами...

СРЕДА. Рорабек проснулся от холода. Вчерашний психоз заставил его задуматься о своем поведении. Нет, это непрофессионально! Карта указывает, что милях в четырех на север течет река. Достаточно взглянуть на стрелку...

К своему ужасу, Рорабек увидел, что сельва украла у него компас - вчера в зарослях ремешок расстегнулся,- и Джон внутренне похолодел. В джунглях нет мха, который растет с северной стороны деревьев, в джунглях не видно звезд...

Все чаще и чаще ему приходится перелезать через гигантские упавшие стволы, подтягиваться на лианах. Одна и та же мысль нестерпимо сверлит мозг: "Мидло даже не понадобится убивать меня, впрочем, как мне уже не придется убить Мидло!"

Прорубаясь через заросли, приходится делать огромные крюки. Работа подтачивает силы. Продукты уже не могут восстановить утраченный мышечный тонус.

Так проходит четверг и пятница: сон, еда, мачете, сон...

СУББОТА. Рорабек просыпается оттого, что солнечный луч светит прямо в глаза. Само светило разбудило его. На шайку пиумов сержант не обращает внимания.

- Хай! Пиумы! Они водятся по берегам рек!

Рорабек бросается через кусты и замирает на берегу довольно большого озера, из которого вытекает ручей. Сержант расстелил карту. Озера на карте нет. Три часа сержант идет по ручью, зная, что ручьи впадают в реку, как вдруг его журчащий проводник, спасательный указатель, проваливается под землю. Только вонючая болотистая низин вокруг. Рорабек едва не стонет от отчаяния. Сельва опять обманула его.

ВОСКРЕСЕНЬЕ. Продукты кончились.
***

- Теперь рассмотрим резерв пищи, который обычно упускают из виду, хотя хладнокровие в этом вопросе многим может спасти жизнь!

Капитан Белль выдержал эффектную паузу и, ткнув пальцем в кандидата Уэрбела, спросил:
- Что ты будешь делать, если жрать нечего, ты в окружении, а твой напарник убит?
- Застрелюсь!

Капитан Белль презрительно захохотал.

- Почему, Уэрбел?
- Потому, капитан, что жрать нечего я в окружении, а мой напарник убит - Но разве твой напарник не мясо?

Наступила оглушающая тишина.

- Что вылупились, девочки!- капитан презрительно плюнул на пол.- Считаете человеческое мясо несъедобным?
- Ты что, с ума сошел?- заорал возмущенный Смит.- С ума он сошел! Людоедами сделать нас хочет!
- Заткнитесь, джентльмены!- Белль сохранял спокойствие.
***

Рорабек открывает глаза, удивляясь, что до сих пор жив. Равнодушное солнце понедельника просвечивает сквозь листву.

Джон уже понял свою главную ошибку - даже имея компас, чтобы не сбиться с пути, он должен был через каждые 50-100 метров оставлять ориентир: зарубку, сломанную ветку. Теперь сил размахивать мачете больше нет. Сержант чувствует, что запасы жирового депо уже исчерпаны, ощупывает свои мышцы: "Боже! Как я похудел!"

В полдень Рорабек нашел звериную тропу. Узкий след вился между кустарниками, замысловатый, как рисунок на спине змеи. Он знает, больше нельзя допустить ни одной ошибки. Ошибка - это смерть!

В три часа дня Рорабек наткнулся на муравейник. Редкая удача! Рорабек насобирал полный котелок муравьев и истолок их рукояткой штыка. Затем посыпал их солью и полил остатками растительного масла из пузырька, обнаруженного в рюкзаке. Почти то же самое, что котелок красной икры! Быть может, это самообман, но за счет чего живет муравьед?

Вскоре Рорабек почувствовал невообразимый подъем сил. Он уже был готов идти куда угодно, хоть к черту на рога, лишь бы выбраться к сверкающей в солнечных лучах речке.

Возбужденный, Джон ринулся через чащу, опять пуская мачете в ход. Он пробивался через цепкие кустарники, двигался, как автомат, рубил ветви, цеплялся ногами и падал, вымазываясь в грязи. Последние силы он исчерпал, когда стемнело. Сержант обнаружил пустое дупло и уснул в нем, убедившись, что в дупле нет ни змей, ни пауков.

ВТОРНИК. Еды ни крошки. В отчаянии Рорабек выкапывает из земли корни ямса, маниоки и танья. Шикарные муравейники больше не попадаются. В воздухе висит невыносимый запах гнили. Голова кружится от усталости. Вокруг простираются густые заросли, в которых квакают лягушки. Хочется бросить тяжелый рюкзак, но единственное, что удерживает от этого поступка, навязчивая мысль: коммандос так никогда не поступит.

Внезапно Рорабек останавливается как вкопанный. Из его горла вырывается дикий крик: он видит следы. Человек прошел по ручью, оставив отпечатки армейских ботинок с четким рисунком стальных шурупов по ранту.

Сержант бросился по следу, стараясь настигнуть незнакомца, как вдруг страшная догадка обожгла мозг: "Это мои собственные следы, которые я оставил здесь в субботу..."

Ноги подкосились, и сержант рухнул лицом в грязь.
***

После занятий кандидаты собрались в баре. Лекция капитана Белля почти у всех вызвала отвращение.

Рорабек приложился к бутылке виски, чтобы заглушить легкий невроз - чисто людоедский металлический привкус во рту, возникший после того, как сыграло воображение.

- Ты бы стал есть пленных?- спросил Смит, вспоминая, как Белль рекомендовал конвоировать их как можно дольше, желательно в те места, где совершенно не будет дичи. "Если есть возможность выбирать, хватайте не самых жирных, а самых мускулистых. Чем больше бицепсы, тем больше мяса!- делился Белль.- Сейчас я повешу схему, где изображены самые питательные части тела у женщин и мужчин".
- Нет,- Рорабек уверенно покачал головой.- Нет... Меня сразу тошнит, когда я думаю, что нужно отрезать женскую грудь, насадить на штык и закоптить ее на костре... Мерзость!

К столику Рорабека и Смита подсел Мидло.

- Напрасно брезгуете, ребята! Капитан знает, что говорит! Впрочем, вам явно мешает воспитание.
- Пошел ты...- проворчал Смит.

КАЖЕТСЯ, ЧЕТВЕРГ. Рорабек лежал на спине, забыв о приближающейся смерти, о перебоях сердца, которое время от времени замирало от истощения, лежал, потеряв всякое представление о времени.

Внезапно Рорабек увидел Мидло.

Мидло шел к нему по узкой звериной тропке, ловко маневрируя похудевшим телом между зарослями.

Рорабек поднял винтовку и прицелился.

- Не стреляй!- попросил Мидло.- Еще успеешь!

Мидло подошел почти вплотную, бросил рюкзак, уселся на него, глядя сержанту прямо в глаза. Ствол автоматической винтовки Рорабека находился в тридцати сантиметрах от сердца Мидло.

- Сними палец со спускового крючка,- попросил Мидло.- Я знаю, у твоей машинки мягкий спуск.
- Зачем ты пришел, Мидло?
- Забрать твой медальон. К чему он тебе теперь? А я тороплюсь - генерал Труппер очень ждет меня из джунглей. Медальон!
- Убери руку! Убери или станешь дырявым, как сито!
- Да зачем тебе медальон, сержант? Ты все равно скоро умрешь!.. Ну, хорошо, торопиться не будем! В отличие от тебя время у меня есть.

Мидло закурил сигарету. От сладковатого дыма у сержанта закружилась голова.

- Ты чего ждешь?- спросил он.
- Жду, когда ты умрешь. Уже недолго.
- А что потом, сержант Мидло?
- Съем тебя, и поверь, твоего мяса мне хватит, чтобы выбраться из сельвы.
- Тогда ты просчитался, Мидло! Ты умрешь первым!

Рорабек нажал на спуск. Автоматическая винтовка прямо взбесилась, очередь повела ее по земле. Сержант смотрел, как пули ушли в пустоту. Здесь не было никакого Мидло.

- Галлюцинация!- истерично захохотал Рорабек.- Галлюцинация! Галлюцинация!..

Запах, который Рорабек принял за дым сигареты Мидло, исходил из груды свежего звериного помета, которая еще парилась. Выстрел спугнул какого-то крупного зверя.

Вперед! Вперед, пока опять не появился призрак Мидло!

Сержант не прошел и тридцати метров, как увидел аккуратный шалаш, в конструкции которого легко угадывался стиль коммандос - жилище прекрасно сливалось с кустами, потому что состояло из стянутых шнурами живых ветвей.

Рорабек заглянул в шалаш. Он увидел белый человеческий скелет, облаченный в полусгнившую маскировочную форму со знаками различия на рукавах - две цифры на зеленом поле.

Офицер! Сержант посмотрел на круглое пулевое пятно в центре лба. Рядом валялся заржавленный пистолет.

"Скорее всего, сам себя!- в голове скелета стояла пустая аптечка.- Заболел, а когда понял, что обречен, прострелил себе череп, чтобы не мучиться".

Рорабек принялся жадно рыться в вещах офицера. Он сразу наткнулся на тщательно упакованный шоколад, банку сгущенного молока со знаком хранения на этикетке и победоносно закричал, когда понял, что отсрочил свою смерть. В рюкзаке коммандос лежал еще и упакованный в полиэтиленовый мешок запасной маскировочный костюм. Рорабек тотчас напялил его на себя вместо собственного, который уже поизносился и начал разваливаться.

Он еще не знал, какой сюрприз ожидает его впереди! Компас, новенький офицерский компас в пластмассовом футляре, на шнурке, чтобы можно было повесить на шею, со светящейся стрелкой и цифрами, с голубоватым противоударным стеклом...
***

Рорабек раздвинул ветви и увидел, что стоит на том самом месте, откуда начинал поход. Речка сверкала перед ним бирюзовой чистотой, деревья на противоположном берегу уже не угнетали, а радовали зеленью листвы.

"Какой сегодня день?" Сержант от счастья чуть совсем не сошел с ума. Он заплясал на берегу, задыхаясь от хохота и крича:
- Суббота! Суббота! Ха-ха-ха ха! Су-6-бо-та-а!
***

Через неделю после приключения на "тропе голода" Рорабек обнаружил у входа в шалаш противопехотную мину М16А1, установленную ночью Мидло. Это была выпрыгивающая мина, так называемая мина-лягушка, хорошо зарекомендовавшая себя еще во Вьетнаме.

Рорабеку показалось, что он уже где-то видел именно эту мину, вот только где?

Он долго изучал цилиндрический корпус, пока не нашел нацарапанные штыком инициалы: "Д.Р.".

"Джон Рорабек"! Это была его собственная мина, которую сержант установил вчера с той стороны реки!

"Новая страница в войне с Мидло! Мина-путешественница!"

На всякий случай Рорабек взял винтовку на колени.

"Я должен обшарить всю местность вокруг. Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром. Наверняка Мидло нашпиговал минами мой лес".

Наспех позавтракав, Рорабек отправился на разведку. Сегодня он был осторожен, как никогда. Он знал, что хорошо замаскированная мина, пусть она сама не умеет нападать, коварнее любого Мидло.

Сначала сержант обшарил на сто метров вокруг. Затем удалился на пятьсот. Местность была хорошо изучена, поэтому Рорабек не боялся удаляться от шалаша. Зарубки на деревьях все равно привели бы его назад.

В полдень Джон обнаружил пещеру, вход в которую порос ползучей травой. На глаз Рорабек сразу определил, что здесь когда-то обитал человек.

Медленно приближаясь к пещере, Рорабек наткнулся на заржавленный портсигар. Лезвием штыка открыл находку и вытащил оттуда полусгнившую записку:

"Я кандидат в коммандос #066! Мои минуты сочтены. Меня укусила летучая мышь. Бешенство летучих мышей неизлечимо, это знает каждый. Левую сторону лица уже парализовало! Куда делась аптечка? Передайте моей жене и детям..."

Крик человека, не назвавшего своего имени, прервался Удивляясь, что не испытывает должного сострадания к человеку, который наверняка давно мертв, Рорабек положил записку в карман.

Затем наклонился и потянул за ремень, торчащий из груды травы. Показался полусгнивший рюкзак. Из рюкзака выпали вздувшиеся от давления газов консервные банки, кое-где еще помеченные несмываемой краской. Это были те же знаки, что и на всех консервах, хранящихся на складах "Колумбуса".

Рорабек стукнул ближнюю банку ногой. Она глухо взорвалась, обрызгав его вонючей жижей.

- К этому привыкнуть нельзя,- философски заметил сержант.- Гнусные проделки Мидло!

Рорабек заглянул в пещеру. Луч фонарика выхватил из мрака ставшую уже привычной картину: белый человеческий скелет, облаченный в полусгнивший маскировочный костюм, заржавленную автоматическую винтовку и вещи, разбросанные под влажными сводами.

"Пожалуй, в эту пещеру можно втолкнуть спальный гарнитур!" Рорабек присел возле скелета. Он принялся искать медальон, но взгляд его уперся в страшный пролом с левой стороны пустого черепа, зияющий чернотой. "Ноль шестьдесят шестой" был убит во сне, скорее всего в бреду, когда уже не мог оказать сопротивление.

"Повезло кому-то,- заметил сержант.- Взял его тепленьким". На том месте, где у покойного была верхняя губа, сохранился клок усов.

"Феномен,- удивился сержант.- Усы у него вечные. Где он держал планшет?"

Планшет лежал под черепом - служил чем-то вроде подушки. Рорабек надел перчатки и открыл планшет. Карта местности была цела - отпечатанная на полиэтиленовой пленке, она боялась только огня, но не воды.

Рорабек расстелил карту на коленях и к своему удовольствию увидел, что знаки, нанесенные рукой усача, сохранили четкость, как будто были сделаны только вчера. "Тропы... Раз, два, три... Река... Брод... Пираньи? Озеро Эги... Много рыбы... Какао... Тоже мне, путешественник! Урукурикая... Стоп!"

Нужная Рорабеку тропинка красным пунктиром уходила вдоль границы карты с запада на север, затем поворачивала на восток - в верхнюю оконечность карты, то есть в тыл Мидло! Туда, откуда он не ждал удара!
***

...

Повсюду на почве росли редкие кустарники, прямо на глазах переходившие в роскошные папоротники, между которыми вилась тропа.

За этим химерным, каким-то доисторическим пейзажем сплошной стеной вставала враждебная сельва.

- Здесь только динозавров не хватает,- пробормотал Рорабек и тут же встрепенулся, заметив ящеров. Немые, торчащие из болота бревна вдруг ожили, и на локоть от уровня воды поднялись жуткие головы кайманов, устремив на сержанта голодные глаза. Кусты за его спиной зашевелились, и он увидел еще с десяток гигантских рептилий, которыми уже кишело то место, где он только что прошел.

Рорабек полез в рюкзак, доставая эвакуационный надувной шар, как вдруг понял, что кайманы сожрут его раньше, чем емкость наполнится газом. "Придется пробиваться силой оружия",- твердо решил сержант, прикинув на глаз, куда будет бежать. Атаку сзади он нейтрализует слезоточивым газом. Тех тварей, которые встанут у него на пути, он расстреляет огнем почти в упор.

Видя, что стремительно темнеет, Рорабек приготовил фонарик, сбросил с лица противомоскитную сетку, понимая, что сейчас зрение превыше всего, и шагнул вперед.

Раздалось щелканье кровожадных зубов: кайманы, как запрограммированные, кинулись на него.

... Граната со слезоточивым газом глухо взорвалась, выпуская белое облако, которое под действием болотного "сквозняка" сразу растянулось в непреодолимый шлейф, обеспечивая безопасность тыла. Послышался оглушительный ров: крокодилы катались в грязи, хлестали по воде хвостами, испытывая на себе то, что обычно достается участникам демонстраций протеста в Нью-Йорке и Риме, Париже и Токио, во всех городах мира, где полицейские вместо слов применяют газ...

Рорабек шел по жалкому подобие тропки, пуская впереди себя луч фонарика: время от времени в этом луче зеркально вспыхивали холодные глаза, и тогда раздавался сухой короткий выстрел - пуля, снайперски выпущенная кандидатом в коммандос, неотвратимо попадала в цель.



Взошла луна. В ее холодном, равнодушном сиянии мокрые спины крокодилов рисовались движущимися в черноте, светящимися полосами, возникающим на пути.

Рорабек продолжал шагать, стреляя в скопление копошащихся тел. Многие крокодилы, пораженные выстрелом винтовки, подлетали на месте, переворачивались на спину, показывая белое брюхо.

"Быстрее! Быстрее!"

Жесткий, как плеть, хвост болезненно хлестнул по ноге. Щелкнули челюсти. Охваченный ужасом, Рорабек подпрыгнул на месте и в кругу электрического света увидел извивающееся животное. Недолго раздумывая, сержант выстрелил прямо в широко разинутую пасть, увидел, как пуля разнесла вдребезги щелкающий от голодного возбуждения язык и улетела внутрь громадного тела. Кайман забился в предсмертной конвульсии, оглашая безмолвную пустошь громоподобным ревом.

Тут же Джон наткнулся еще на одну бугристую, как шина, широкую спину, и в луче возник новый кайман, лежащий боком к стволу винтовки. Сержант выстрелил почти в упор, и его больно ударило осколками кожистого панциря.

Рорабек перепрыгнул через труп, как через бревно, и увидел новых животных, которые, не зная страха, управляемые тупым инстинктом, лезли к нему со всех сторон. Казалось, весь мир состоит из кайманов, сама земля производит их без числа, а значит, Рорабек должен умереть - ведь он здесь лишний.

Патроны кончились. Сержант в суматохе уронил пустой магазин и стал искать новый, шаря по застегнутым на все пуговицы карманам. Пока он вспомнил, что боеприпасы там, где им и положено быть,- в подсумках на поясе, очередной крокодил разинул свою ненасытную пасть.

Сержант закричал и рубанул его по глазам мачете. Визжащий от боли, ослепленный на оба глаза зверь вцепился зубами в лапу выползавшего из тьмы двухметрового каймана, между ними завязалась безумная драка, какую обычно рисуют в учебниках по зоологии.

Запах крови!

Словно прозрение сверкнуло в мозгу Рорабека. Точнее, сверкнула молния, но это совпало с главным: сержант понял, как бить крокодилов!

Рорабек посветил на тридцать метров от себя - там полз гадкий черный ящер. Сержант попал ему прямо в голову и смотрел теперь, как целая дюжина громадных земноводных принялась пожирать своего раненого товарища.

Глаза Рорабека мстительно сверкнули: с этой минуты он полюбил убивать крокодилов, убивать за то, что те инстинктивно бросались на запах крови, грызли друг друга, повинуясь бесчувственному закону джунглей...

Туча закрыла луну: болото погрузилось в непроглядную тьму. Рорабек понял, что теряет ориентацию. Сверкнула молния, и сержант увидел опушку леса - забыл о страхе, урчащих ненасытных желудках, об острых кривых зубах - побежал, не разбирая дороги, стреляя впереди себя.

Раздался треск, и сержант повалился в густой кустарник. Болото кончилось: Рорабек был жив.
***

Вторые сутки Рорабек находился в тылу у Мидло. Время было неощутимо, как сама забытая жизнь.

Карта усача надежно вела Рорабека по незнакомой территории, подсказывая самые легкие, самые безопасные пути.

И все-таки шагать было нелегко! Когда Рорабек цеплял плечом какую-нибудь ветку, на него сыпались лиственные черви или муравьи. Над головой кружили хищные птицы, вдоль тропы крадучись шел ягуар. Под ногами плескалась вонючая болотистая грязь, которая пыталась стащить с ног ботинки.

Чужая, враждебная человеку среда: здесь кипит бурная жизнь, но человеку нет места. К своему огромному удовольствию сержант обнаружил манговые деревья. Он съел не меньше дюжины сочных плодов, а затем проглотил таблетку угля - от расстройства желудка.
***

Все ближе и ближе был тот участок, где, вероятнее всего, удастся подстрелить Мидло. Местность становилась все более угрюмой, словно специально построена сумасшедшим декоратором для сюрреалистического фильма ужасов. Густая паутина серебрилась гигантскими сетями, в которых, пожалуй, могли бы запутаться не только мухи, но и слон. Огромные жабы квакали во весь голос. Роскошные папоротники-адиантулы разбросали во все стороны свои острые, как лезвия, листья. На пути вставали кусты с острыми иглами, лианы с изогнутыми шипами цеплялись за одежду, рвали ее в клочья, а под ногами - хитросплетение ветвей и корней, которые действовали, как бесчисленные капканы.
***

В полдень Рорабек нашел мед. Гигантский ствол секвойи, расколотый недавней молнией, лежал посреди болота, а вокруг него вились золотисто-коричневые пчелы. Джон схватил мачете и разрубил прогнившее дерево. Нижняя часть отпала, и открылся срез: черное дупло, а в нем, как в магазине на прилавке, груда медовых сот.

С грозным жужжанием вылетел пчелиный рой. Рорабек применил против пчел слезоточивый газ. Затем он, как пес, набросился на соты, пожирая и мед, и воск.

Пчелы вернулись. Теперь одно - достаться им на расправу или бежать. Рорабек выбрал бегство. Он ринулся через кусты, вспоминая ужасную крокодилью ночь.
***

Сержант перепрыгнул через огромную каменную глыбу и вдруг подумал: "Любой ценой я должен разобраться в том, что со мной все-таки произошло. Единственное, что нас удерживает на Земле, это память. Без памяти человек то же, что и животное. Новые события никогда не заполнят пробел в прошлом".

В следующую секунду Рорабек уже все забыл. Он стоял на краю небольшой поляны, посреди которой торчал разбитый вертолет.



Джон сразу узнал вертолет, "сикорский", один из тех, что состоят на вооружении авиакрыла, обслуживающего "Колумбус".

По всему было видно, что трагедия разыгралась года три назад. Вертолет упал, но не взорвался. Удар искорежил корпус и выбил стекла. Хвост торчал кверху, словно мачта, сломанные лопасти склонились к земле.

Рорабек подошел к вертолету. Ржавчина немилосердно изъела корпус, однако камуфлированная окраска до сих пор покрывала часть фюзеляжа.

За штурвалом, изогнувшись в противоестественной позе, сидел пилот - точнее, его скелет, облаченный в летный комбинезон из синтетической (а потому не тронутой насекомыми) ткани, в прогнивших перчатках и большом, похожем на космический, шлеме, с опускающимся солнцезащитным стеклом. Казалось, череп холодно светится в сыром полумраке кабины, жуткий, со сломанными зубами... Пилот будто говорил сержанту: и ты таким будешь.

Рорабек утер пот со лба. Он уже чувствовал себя участником идиотского представления, которым командует известный ему режиссер...

Дверь в машину открылась со страшным скрежетом - сержант с огромным трудом сдвинул ее с места. Просунул руку внутрь и включил фонарик: один, два... шесть скелетов сидели на своих местах, расплющенные ужасным динамическим ударом. Заржавленные автоматические винтовки валялись на полу.

Рорабек извлек из машины ящик с толовыми шашками. Он в последний раз залез в вертолет. Экипаж и пассажиры сидели на креслах, обшивку которых давно съели черви. Рорабек поднял с пола разбитые ручные часы; застывшие стрелки указывали время катастрофы: "12.45".
***

На следующий день Рорабек нашел бивак Мидло и лег в засаде. Он решил запастись терпением и уж точно укокошить врага. Иначе все, что сержант пережил ради этой затеи, пропадет зря.

Усталость четырех дней, которые провел в рейде по тылам Мидло сержант Рорабек, давала о себе знать. Чтобы не уснуть, кандидат в коммандос занялся установкой мин, замаскировав их на самых вероятных направлениях. Теперь Мидло убьет или мина, или пуля. Впрочем, взрыв всегда хуже - медальон может залететь в кусты. Хотя разве это катастрофа? Если медальона не будет, Рорабек для доказательства отрежет уши Мидло.

Время тянулось утомительно медленно. Рорабек начал скучать.

Но вот раздался гулкий взрыв, и над сельвой взметнулся черный дым.

"Сработала одна из моих мин!- обрадовался Рорабек.- Мидло разнесло в клочья!"

Джон выскочил из засады и подбежал к тому месту, где взрыв мины "Элси" и двух шашек расшвырял кусты. Дымила воронка. Кровавый след от пролетевшего над землей тела привел к зарослям тростника. Рорабек склонился над жертвой "Элси"- дикой свиньей пекари, дурацким кабаном, получившим то, что предназначалось Мидло. "Теперь он сюда не прядет,- решил Рорабек.- Надо уходить..."
***

Болото встретило его теплым запахом гнили, дрожащим маревом испаряющейся воды. Сержант надул лодку и поплыл на северо-запад. Он греб десантной лопаткой, маневрируя между торчащими из воды деревьями.

Противомоскитная сетка защищала лицо от ядовитых укусов, кепка - от солнечных ожогов.

Все шло нормально - к вечеру Рорабек уже должен был высадиться на остров. А там все условия - властен свободно разжечь костер, не бояться, что в любой момент схлопочешь пулю. От этой мысли лицо Рорабека расплылось в блаженной улыбке.

Рорабек подруливает к берегу. Здесь он чувствует, что под кронами деревьев не хватает кислорода - от удушья сержант начинает потеть под противомоскитной сеткой, пока наконец не находит песчаную отмель. За ней протока, опутанная лианами. И вот сержант опять в узком смрадном тоннеле, гребет лопаткой, озлобленно рубит колючие ветви острым мачете, пока вдруг не видит опушку девственного леса, уже тронутого вечерней синевой...

Шлепая ботинками по зловонным лужам, волоча на себе надутую лодку и рюкзак, Рорабек бредет по берегу, стонет от усталости и, не найдя сил, валится на землю, накрытый сверху надувной лодкой.

Утро встречает его криками диковинных птиц и обезьян. Спину ломит - обессилевший Рорабек спал, не снимая рюкзака.

Сержант сбросил с себя надувную лодку, снял рюкзак. Блаженно зевнул, потянулся, еще до конца не веря, что здесь он в безопасности.

Захотелось пить. Рорабек налил в котелок воды, очистил ее двумя таблетками гидрохлоропазона. Затем он терпеливо кипятил чай, сидя у костра, глядел, как пламя лижет толстые ветки.

Треск кустов, крики заставляют сержанта вскочить с винтовкой в руках, он видит стадо диких свиней пекари, ломящихся через лес. Рорабек вскидывает оружие, и пуля валит самого толстого самца: теперь сержант три дня будет есть свиной окорок, набивать свой живот, жирея в безопасности.

"Откуда на острове стадо?"- подумал Рорабек, жаря здоровенный кусок грудинки, наколотый на десантный штык. Эта мысль вяло побродила в его опьяненном свободой мозгу и угасла, подавленная блаженством.

Рорабек пил чай, налив его в крышечку термоса. Свежайшее мясо таяло во рту, словно сахар. Сержант распаковал радиопередатчик, поймал волну, настроился на одну из радиостанций Нью-Йорка. Транслировалась незнакомая рок-опера.

Внезапно ритм музыки нарушил острый непривычный звук, рождающийся в глубинах невидимого из-за густых крон неба. Сначала Рорабек не поверил, но через минуту уже закричал - он узнал звук мотора легкого самолета, заходящего на посадку.

Рорабек бросился через кусты на звук, затем вернулся за винтовкой и опять побежал, старательно запоминая дорогу. Здесь Рорабек понял, что это никакой не остров, а нормальная суша, заросшая густым тропическим лесом.

Он понял это, когда уперся грудью в забор из густоплетеной стальной сетки, обмотанной по верхушке колючей проволокой. Забор ограждал большую плантацию незнакомых Рорабеку кустов, высаженных ровными рядами. На глаз этот освобожденный от сельвы квадрат был мили полторы по периметру, с той стороны зеленела стена деревьев, скрывая от Рорабека какие-то постройки.

Приученный к опасности, Рорабек быстро вернулся на поляну и погасил костер. Рация продолжала орать - он выключил ее и засунул в рюкзак.

Рорабек расстелил карту, попытался определить свое местонахождение. И тут брови его удивленно поползли вверх - он понял, что карта врет. Рорабек стоял посреди ровного, чистого от растительности болота, а под ногами, если верить карте, колыхалось три метра воды.

- Абсурд! Здесь какая-то ошибка.

Рорабек сложил карту и пошел вдоль забора, пока не увидел взлетно-посадочную полосу, где самолеты ныряли прямо под деревья. Сержант залег в кустах и взял в руки бинокль. Мощная оптика приблизила стоянку самолетов и вертолетов и маскировочные сети, натянутые над цистернами с горючим.

"Похоже на типичную американскую ферму со средним уровнем автоматизации,- подумал сержант, перемещая взгляд на плантацию.- Интересно, что они там выращивают?"

Он долго рассматривал низкорослые кусты, пока, наконец, не понял, на что это похоже. От догадки захватило дыхание.

"Кокаин... Кокаин, черт возьми... Не меньше чем на сто миллионов..."

Рорабек связался по рации с базой коммандос.

- Я триста девятый!- неуверенно начал сержант.- Нахожусь в квадрате 34-41. Обнаружил плантацию кокаина. Наблюдаю посадку самолетов. Сообщите полиции Аргентины...- тут он поймал себя на том, что не знает, на территории какого государства он находится: Аргентины? Бразилии? А может быть, Гондураса?- Короче, здесь мафия выпекает свои кокаиновые миллионы. Сообщите, кому надо!

- Секундочку, триста девятый!- диспетчер взял паузу, чтобы доложить по команде.- Триста девятый! С вами желает говорить генерал Труппер.
- Триста девятый?

Сержант узнал сильный низкий голос генерала.

- Да, сэр!
- Где вы находитесь?
- Квадрат 34-41.
- Место! Я спрашиваю место!
- Шестьсот метров на юг от взлетно-посадочной полосы... Как бы это вам объяснить, сэр...
- Я знаю это место... Вы действительно влипли, триста девятый... Слушайте приказ! Идите на восток в квадрат 34-42. У излучины реки обнаружите что-то вроде маленькой фермы... Я посылаю туда своих людей - лейтенантов Сомбата и Химмельринка. Ваша встреча через четыре часа. Они помогут вам уйти оттуда живым.
***

Джон уже знал, что эти двое ждут его в доме, но не торопился войти. Он искал ответ на вполне логичный вопрос - каким способом лейтенанты Сомбат и Химмельринк попали в сельву Южной Америки.

За сараем Рорабек обнаружил новенький армейский "лендровер", накрытый маскировочной сеткой. Рорабек потрогал капот и чуть не обжег руку.

Двор фермы зарос густой травой: Рорабек не нашел следов, по которым можно было определить, сколько их приехало, этих Сомбатов и Химмельринков...

- Добрый день, джентльмены,- приветствовал их Рорабек, открывая дверь ногой.
- Здравствуй, Рорабек,- ответил долговязый Сомбат.
- Привет, старина!- усмехнулся широкоплечий, мускулистый Химмельринк.

Они указали ему на тяжелый табурет, стоящий посреди прогнившей хибары.

- Садись, мы поговорим с тобой.
- Верно! Прежде чем мы уйдем отсюда, ты должен помочь нам своими ответами.

Рорабек сел на табурет, поставив винтовку между ног, стволом вверх. Не спеша, исподлобья, посмотрел на лейтенантов.

И Сомбат, и Химмельринк - оба были без оружия, даже ножей. "Усыпляют мою бдительность,- подумал сержант.- Хотят убедить, что пришли с благими намерениями".

Джон почувствовал страх. Двое, и без оружия. И он, Рорабек, с автоматическим оружием в руках...

Понимая, что ситуация лишена логики, он поднял глаза и увидел жадных до крови комаров, клубящихся под потолком.

"Вот он, третий! Засел на чердаке, смотрит на меня сквозь щели между досками, в то время как его жрут комары..."

- Да, джентльмены...

Химмельринк сел на край стола напротив Рорабека. Сомбат предпочел стул.

- Ответь, сержант, что ты делаешь в этом лесу?- спросил Химмельринк.
- Я не дезертир,- рассмеялся Рорабек.- Я взял отпуск. На три дня.
- Конечно, отпуск,- "клюнул" Сомбат.- По американским военным законам три дня - не дезертирство. Здесь все нормально, Рорабек. Не волнуйся.- Сомбат выждал неприятную для допрашиваемого паузу.- Только действительно, старина, как ты сюда попал?
- Я приплыл на надувной лодке.
- Зачем?
- Три дня отпуска...
- Ты не понял вопроса,- перебил его Химмельринк.- Откуда ты узнал, что здесь суша, когда карта указывает на то, что это самая гиблая трясина на континенте?
- Ах, это,- Рорабек пожал плечами.- Бинокль. Я видел в бинокль стену леса. Решил, что это остров...
- Необитаемый?
- Не указанный на карте!
- Ясно,- печально сказал Химмельринк.- Он нам не верит.

Рорабек почувствовал нарастающее раздражение: его левая рука сильнее и сильнее сжимала винтовку.

- Не понимаю, куда вы клоните!- Джон воткнул холодный взгляд в Химмельринка.
- Почему ты не хочешь сказать нам, откуда ты узнал, что здесь суша?- Химмельринк попытался улыбнуться.- Ведь ты первый, кто вопреки логике полез на северо-запад.
- Сплавайте на тот берег и оттуда, когда высадитесь, взгляните на северо-запад. Только в бинокль, джентльмены...

Сомбат и Химмельринк поняли, что Рорабек сказал им все, что хотел.

- Ясно,- пробормотал Сомбат.- Как насчет кокаина?
- Не понял!- Рорабек посмотрел на долговязого лейтенанта.- Какого кокаина?
- Собираешься рассказать кому-нибудь?
***

Память вернула Рорабека на полгода в прошлое. Тогда он оказался в баре за одним столиком со Смитом и Мидло.

- Генерал Труппер - миллионер!- сообщил Смит.- Я случайно подслушал... Он разговаривал по телефону, обещал кому-то заплатить миллион.

Рорабек присвистнул.

- Мил-ли-он!- добавил Смит.
- Откуда у генерала такие деньги?- спросил тогда Джон.
- Генерал основал фирму в Южной Америке,- поделился Мидло.- Деньги для него - пыль!
- А что за фирма?- спросил Рорабек.
- Кто знает...
***

- Собираешься рассказать кому-нибудь?- повторил Сомбат.
- Это ваша плантация, ваш кокаин,- медленно проговорил Рорабек.
- Верно,- согласился Химмельринк. Сержант помолчал, затем добавил:
- Я доложил о наркотиках по команде. Дальше не мое дело. Я не стану копаться в эфире и разыскивать радиоволну здешней полиции... Не беспокойтесь, джентльмены.

Минуту, две они молчали, каждый думая о своем.

- Когда ты в последний раз виделся с двоюродным братом - мистером Чарли Хейзом?- спросил Сомбат.- Постарайся ответить точно! Мы с Химмельринком противники осложнений.
- При чем здесь Чарли Хейз?
- Это, Рорабек, мы хотим выяснить у тебя.

"Вот и конец,- подумал Рорабек, поочередно глядя то на Сомбата, то на Химмельринка.- Мой брат Чарли Хейз работает в Нью-йоркском отделении Национальной службы наркотиков, значит, эти джентльмены отрабатывают версию, по которой я - тайный агент полиции, внедрен в школу коммандос с тем, чтобы обнаружить кокаин".

- Наверное, года три не виделись,- пробормотал Рорабек.- А то и все четыре. Не помню.
- Я этого не знаю!- жестко сказал Сомбат.

"Они не выпустят меня отсюда живым. Им проще укокошить меня, чем рисковать своими миллионами".

- Вспомни, Рорабек, вспомни!

"Сейчас Сомбат поймет, что допрос зашел в тупик, подаст условный знак третьему на чердаке, и я буду убит выстрелом в щель между досками".

Рорабек молниеносно вскинул автоматическую винтовку и выстрелил в потолок, затем навел на Сомбата и Химмельринка дымящийся ствол.

- Лицом к стене! Быстро!- сержант держал дистанцию, зная, что офицеры превосходно владеют приемами обороны и нападения:
- Руки за голову!



Лейтенанты замерли у стены, сомкнув ладони на затылке, упираясь при этом локтями и лбами в шершавые доски.

- Одно движение, и я стреляю!

Рорабек засунул руку в карман брюк и достал из кассеты ампулу со слезоточивым газом. Затем широко размахнулся и метнул ее в стену между головами Сомбата и Химмельринка. Ампула глухо взорвалась, окутав лейтенантов белым дымом.

Последнее, что увидел Рорабек, прежде чем выскочить во двор, была кровь, которая капала с потолка...

- Триста девятый! Ответьте! Триста девятый! Ответьте!

Голос диспетчера долетал из-за кустов, в которых была укрыта надувная лодка. Рорабек подбежал к лодке, где лежала включенная рация, схватил микрофон:
- Чего ты хочешь?
- Триста девятый? С вами будет говорить генерал Труппер.
- Рорабек?
- Да, сэр!- голос генерала показался ему взбешенным.
- Оказывается, ты ловкач!
- А вы думали, Сомбат и Химмельринк принесут вам мой медальон?
- Не заедайся, а то я пошлю против тебя вертолеты...
- Слушаюсь, сэр!
- Возвращаешься в зону? Или, может, останешься?
- Спасибо, сэр! Я отдохнул. Возвращаюсь в зону.- Рорабек помолчал.- Скажу далее, что последний раз я встречался с Чарли Хейзом в Нью-Йорке два года назад в ночь на Рождество.
- Допустим, я поверил!
- Мой генерал! Ваши парни спрашивали меня о том, что я видел на болоте. Вот я думаю: что же можно увидеть на болоте? Болото без конца и края! Сплошное болото, сэр!
- Ты очень хороший коммандос, Рорабек. Поэтому я тебе поверю!
- Извините, мой генерал, но я думаю, вы меня уже запеленговали. Голос генерала смягчился:
- Тогда проваливай, пока цел!
***

Круг замкнулся. Рорабек столкнул надувную лодку на воду и поплыл туда, где, по его предположению, мог ждать Мидло. На небе сгустились тучи, и полил дождь. Вода быстро наполнила лодку, и сержант греб теперь, вычерпывая воду каской.

В его душе что-то оборвалось, он почувствовал себя бесконечно одиноким, брошенным на произвол судьбы... Он думал теперь о генерале Труппере. О батальоне под названием "Колумбус", под "крышей" которого находились кокаиновые плантации.

"Зачем мы должны умирать здесь? Во имя какой возвышенной цели? Почему я должен отдать себя сельве, в то время как каждая минута нашего пребывания здесь приносит Трупперу и его банде твердый капитал. Неужели генерал Труппер, лейтенанты Сомбат и Химмельринк и все те остальные, кого я не увидел за колючей проволокой и деревьями,- мафиози? Хотя как тогда объяснить, что они служат в армии?.. Стоп! Батальон "Колумбус", его страшная система отбора кадров. Что, если сама комплектация "Колумбуса" лично для Труппера строится по принципу допуска к кокаину? Тот, кто убил такого же солдата, как и сам, подписал собственный смертный приговор. Его больше нет! После такого каждый из нас принадлежит только одному государству в мире - батальону 007 "Колумбус". Вот кому нужна наша верность, жертвенность, готовность убивать без разбору... А как же уживается "кокаиновый батальон" с государством? Очень легко. Его просто нет в природе. Не существует. И все эти самолеты, вертолеты и базы, содержание которых обходится в десятки миллионов долларов, существуют за счет какой-то строжайше засекреченной статьи Пентагона, о которой знает только один человек в Америке - Председатель комитета начальников штабов".

Рорабек причалил к берегу. От дождя земля стала вязкой. Он с трудом затащил лодку в кусты. Теперь его путь лежал на восток - туда, где он видел пещеру с останками того парня, от которого сохранились одни усы.

Через три часа Рорабек разыскал пещеру и выкинул ее бывшего хозяина в яму: для этого сержант ссыпал кости в брезент, а пещеру продезинфицировал слезоточивым газом.

"Судя по всему, генерал Труппер разрешил мне жить. Иначе он бросил бы против меня весь "Колумбус", и мои уши уже украшали бы интерьер его гостиной. Он дал мне возможность победить. Для этого нужно совсем немного - убить Мидло".

Рорабек стал ходить вокруг пещеры в поисках каких бы то ни было следов. Он думал о том, как будет спать на том месте, где несколько лет без движения лежал его усатый предшественник.

Когда он вернулся к пещере, газ уже выветрился...

Ощущение человеческого присутствия было настолько реалистично, что Рорабек сразу проснулся и лежал теперь с закрытыми глазами, прислушиваясь к тихому шороху в пещере.

Кто-то склонился над ним - Рорабеку показалось, что собака обнюхивает ноги. Сержант осторожно приоткрыл глаза и увидел черный силуэт на фоне звездного неба. "Может, это усатый вернулся?.."

Рорабек осторожно нащупал фонарик, взял правой рукой и, распрямившись, ударил ботинком в черный силуэт, целясь прямо в голову.

Незнакомец отлетел назад, попытался вскочить. Рорабек направил ему в лицо луч фонарика.

- Стреляю!- в руке сержанта блеснул вороненый кольт.- Руки вверх, а то снесу голову!
- Я замер и не дышу!- прохрипел незнакомец.- Ты ошибся, парень! Не я охочусь за тобой.

Рорабек рассмотрел незнакомца: маскировочный костюм грязен, коленка ободрана. Лицо заросло немытыми космами. Прямо дикарь, а не солдат самой богатой, процветающей страны...

- Медальон!- Рорабек протянул руку.- Или предложишь визитную карточку?

Незнакомец снял с шеи медальон, отдал Рорабеку, продолжая коситься на пистолет.

- Клейтон Кейт,- прочитал Рорабек.- Специальная группа "Орегон".

Сержант недоверчиво взглянул на Клейтона Кейта, пытаясь понять, призрак перед ним или человек.

- Да, парень! Я действительно сержант Кейт из отряда "97" спецгруппы "Орегон". Единственный, кто уцелел.
- Целых восемь лет...- сержант спрятал пистолет.- Немыслимо. Робинзон Крузо...
- Да, я высадился в сельве, когда здесь бегали голые индейцы, ловили копьями рыб и заряжали духовые трубки иглами, начиненными ядом кураре.
- А я - Джон Рорабек! Сержант!
- Молодец, сержант! Хорошо меня ткнул! Мастер!

Теперь Кейт действительно расслабился, вытащил из кармана сухарь и принялся грызть, искоса поглядывая на термос.

- Кофе?- предложил Рорабек.- Или заварить чай?
- Я выпью кофе,- сказал ветеран.- Нас выбросили здесь, чтобы мы расчистили вам дорогу.
- Я это знаю,- сержант уважительно кивнул головой.- Только не слышал подробностей.
- Командование выбрало это место потому, что будто бы сам президент (так говорили) ткнул в карту пальцем. Да! Он воткнул палец в топографическую зелень, и это предрешило нашу судьбу.
- Почему?
- Потому, что эти земли принадлежали индейцам племени орианов, самому воинственному племени в сельве.- Кейт выхлебал кофе.- Мы напали на них первыми... Рев вертолетов, свист ветра, прыжок в темноту. Все это ты знаешь. Религиозный праздник... Феллер стреляет из гранатомета - реактивная граната взрывается в центре круга. Во все стороны летят головы, руки, ноги... Оставшиеся в живых индейцы занимают оборону, мы поджигаем сельву. Они бегут в огне, мы косим их из автоматических винтовок. Прямо как во Вьетнаме.
- Что было дальше?
- А дальше... Дальше орианы объявили нам войну. Оказалось, их лучшие воины пошли на соседнее племя. Через неделю они вернулись - обнаружили вместо хижин дымящиеся головешки. А мы продолжали прочесывать район...
- Вас начали истреблять.
- Верно. Отравленные стрелы разят мгновенно. Яд парализует речь - человек умирает без звука.
- Сколько времени шла война?
- Около шести месяцев. Орианы охотились на нас, как на кабанов. Пока мы не изучили сельву, индейцы имели над нами явное преимущество. Зато когда нам прислали приборы ночного видения, мы стали бить их в кромешной тьме, внушая мистический ужас.
- С этого момента индейцы были обречены?
- Именно! Победила техника! Затем мы заразили сельву черной оспой, отравили водоемы. Поняв, что тягаться с нами бесполезно, последние орианы ушли на юг - в сторону экватора. К этому времени в живых нас осталось только семеро.
- Потрясающе!- Рорабек помолчал, переваривая рассказ.- Только семеро!
- Да. Взорвалась радиомина, когда мы сидели на рюкзаках. Меня зашвырнуло в кусты. Когда я очнулся, увидел генерала Труппера, который вместе с капралом Паркинсом копались в останках ребят. Я видел, как Труппер нашел планшет капитана Портера, как увлеченно листал документы. Он еще произнес: "Господь избавил нас от необходимости убивать каждого в отдельности". Да, Рорабек! Он так и сказал! Именно поэтому я не вылез из кустов, а выжидал, когда они уберутся на своем вертолете!
- Что же это значит, Кейт?
- А это значит, что отряд "97" должен был исчезнуть, как мираж.
- Я понял. Они убирали свидетелей.
- Обычное дело, Джон!

...

...



Рорабек представил, как все произошло, и внутренне ужаснулся. Генерал Труппер руководил операцией группы "Орегон" против индейцев до тех пор, пока это не переросло в операцию против самого отряда "97"! И тогда Труппер выступил в роли убийцы...

- Послушайте, Кейт! Сколько всего отрядов входило в спецгруппу "Орегон"?
- Три. Отряд "61" капитана Стерлинга, который погиб одновременно с отрядом "97", только сто миль южнее. Отряд "89-пэтриот"- погиб за три месяца до нас с той стороны болота. И мы - "девяносто седьмой", позывной "Мастифф"! Всего 131 человек.

Рорабек присвистнул. Такое он слышал впервые.

- Выходит, Кейт, вас бросили на алтарь секретности?
- Нет, брат, не так! Группа "Орегон" расчистила территорию для трех полигонов самой засекреченной воинской части в мире - вашего батальона "Колумбус". Каждый, кто знает о существовании этого батальона, должен умереть.
- Поэтому ты и остался в сельве... Восемь лет... Как ты жил?
- Жизнь в сельве похожа на кошмар. Ты пробыл здесь слишком мало, а потому еще не прочувствовал. Ты как будто засыпаешь, а точнее, впадаешь в транс. Галлюцинации постепенно вытесняют реальность, и вот ты уже марионетка в хищных тисках леса, карабкаешься напролом, а то еще лезешь на деревья, как коала, просто без цели, сам не зная зачем... Вскоре ты теряешь ориентацию, способность узнавать места, в которых уже побывал. Ходишь по кругу, как призрак...
- Верно! Я сам пережил такое, когда пытался измерить границы зоны.
- Вот видишь! Ты бродил по кругу до тех пор, пока не наткнулся на собственные следы. Знаю, Джон, знаю! Так вот - постепенно сельва высасывает из тебя все соки. Ты утрачиваешь нить времени, дичаешь, спишь на ходу. Так проходят недели, месяцы, годы... Но тебе все равно, потому что твоя судьба тебя самого больше не волнует - сельва прочно держит тебя под гипнозом!- Кейт зевнул.
- Ну ладно! Ты, Рорабек, спи на своем спальнике, а я лягу у входа в пещеру.
- Надеюсь, сюда больше никто не пожалует.
- Не бойся, я услышу его раньше, чем он подойдет на триста ярдов.
Рорабек выключил фонарик. Доверяя бдительности Кейта, он закрыл глаза и сразу уснул.
***

- Кандидат Рорабек! К командиру батальона!

Полковник Колби встретил его, не вставая из-за стола, где он изучал рапорт жалобщиков.

- Генерал Труппер назначил меня председателем следственной комиссии. В связи с отказом "Дельты" выполнять приказы сержанта Депю, Рорабек,- сказал полковник.
- Я это понял, сэр!
- Почему вы едва не застрелили Депю?
- Если я расскажу, как все было, вы спросите у меня, почему мы не застрелили его, сэр! Сам он пошел вдоль ручья, он, Депю, и его прихлебатели, капралы Деникен и Гуд. А нас, то есть всю "Дельту", он послал через боевое минное поле, которое преградило нам дорогу. Семнадцать человек сразу подорвались, ведь там стояли мины "Клеймор", а я даже врагу не пожелал бы попасть под их взрывы.
- Мне кажется, Рорабек, что ты слишком субъективно подошел к анализу действий сержанта Депю. Приказ идти через минное поле диктовался обстановкой.
- Вовсе нет, сэр! Мы могли пойти через трясину, напрямик, и тогда эти кандидаты были бы живы.
- Мне кажется, что чем больше кандидатов отсеется, тем больше лично у тебя шансов попасть в "Колумбус".
- Но не таким путем, полковник! Главным принципом отбора считается избирательность. Избирательность, сэр, а не мухлевание с нашими жизнями. Представьте, сколько Депю уже угробил парней! А ведь любой из них мог сдать выпускной экзамен!
- Избирательность... Ты считаешь, что минное поле еще раз не доказывает теорию случайностей? Вот сам ты жив остался, а почему?
- Я плелся в хвосте, сэр!
- А где гарантия, что ты вышел бы живым из трясины?
- Прикажете "Дельте" пойти за мной, и я проведу их напрямик через трясину!



... Рорабек взял в руки шест и первый полез в вонючую воду. Он сразу провалился по пояс и потому не видел, как вязнут в грязи остальные.

Полковник Колби и члены следственной комиссии стояли на берегу и с нарастающим интересом наблюдали эту схватку с трясиной.

- Стой!- заорал Рорабек, чувствуя, что шест уходит в глубину.- Здесь мы утонем! Влево!

Низкорослый Вэнс, идущий следом за Рорабеком, озлобленно завизжал. Вода доходила ему до подбородка, и, чтобы дышать не захлебываясь, он вынужден был задирать голову изо всех сил.

- Будь ты проклят, Рорабек! Ты действительно утопишь нас!
- Заткнись, Вэнс, или я проломлю тебе голову!- Рорабек продолжал возить шестом по дну.- Если бы у тебя не было куриных мозгов, ты бы давно понял - в батальоне не судят! За неповиновение нас прикончат! Это единственный шанс доказать, что невыполнение приказа Депю...
- Вы слышали, он сошел с ума!- Вэнс попытался захохотать, но хлебнул вонючей воды. Идущие следом кандидаты в коммандос заматерились, утопая по горло в грязи.
- Что ты решил этим доказать, Рорабек? Тебе надо, сам и доказывай!

Солдаты продолжали выкрикивать озлобленные реплики, больше из страха перед трясиной, чем от храбрости, в то время как сами доверчивой цепочкой медленно пробирались за проводником.

Рорабек едва не стонал от усталости, форма и снаряжение тянули вниз, ноги увязали в похожей на клей зловонной массе.

- Вы не поняли и никогда не поймете: если минное поле непроходимо, а проходимо болото, значит, Депю отдал заведомо скотский приказ. Тогда пусть он повесится!

Вэнс опять завизжал, проваливаясь в яму.

Солдаты еще раз заматерились, но уже ругая не Рорабека, а несчастного Вэнса. Смысл сказанного Рорабеком наконец-то достиг их понимания.
***

Рорабек проснулся позже обычного и лежал теперь в пещере, принюхиваясь к дыму костра. Рорабек выбрался из нее и увидел, что Кейт умылся в ручье, теперь бреется его бритвой. Лицо ветерана совершенно преобразилось - только непривычно белела кожа на очищенных от растительности щеках и подбородке.

- На человека стал похож,- присвистнул сержант.- Что же ты раньше не брился?
- Не было мыла,- ответил ветеран.- Муравьи, прежде всего, съедают мыло. Видимо, их привлекает запах.

Рорабек подошел к костру и увидел испеченные в листьях куски жирного мяса, разложенные Кейтом на камнях.

- Я научу тебя запекать мясо с местными приправами,- сказал ветеран.- Такой аромат получается, что пальчики оближешь. Ты ночью во сне разговаривал. Упоминал Депю... А я ведь знаю его,- Кейт на минуту задумался, вспоминая встречу с Депю.- Я подобрал его в сельве, больного малярией, совершенно изможденного. Нес на себе шесть долгих миль, а он только стонал и просил не убивать его.
- Полковник Колби сказал мне, что Депю стал инструктором "Дельты" лишь потому, что в сельву забросили десять инструкторов, а вышел только один Депю.
- Понятно. Супермен Депю укокошил девятерых головорезов, обученных не хуже, чем он сам... И ты в это поверил?
- Действительно, странно... Я одного Мидло вон, сколько ищу, не могу поймать. А Депю сразу уложил девятерых... Да, но ведь он принес их медальоны!
- Верно! Я сам помог ему собирать их по лесу. Одного или двух он действительно пришил, не спорю. Но если человек умирает от малярии или укуса змеи, на медальоне ведь не написано!
Кейт доел мясо и вытер жирные руки о штаны. Рорабек продолжал вопросительно глядеть на него.
- Твой Депю, Джон, обманул мои лучшие надежды. Когда я вылечил его от малярии, он целый месяц жил в моем шалаше. Я доверился ему, посвятил в свои планы. В знак благодарности за чудесное спасение Депю поклялся быть последователем моих дел до конца жизни. Сказал, что будет моей правой рукой. Я отправил его со специальной миссией к людям с уговором, что через полгода он вернется. Проводил до границы зоны. На прощание Депю помахал мне рукой. Больше я его не видел.
Рорабек задумался.
- А что за миссию должен был выполнить Депю?
- Об этом рано. Поскольку мы не завтра расстаемся... По крайней мере, Джон, я скажу тебе об этом, когда замечу, что ты стал человеком сельвы...
- Человек сельвы?!
- Ты хочешь знать, что такое человек сельвы? Это очень просто. Наступает момент, когда ты в сельве уже не в гостях, а у себя дома. Это твоя родина. Куда бы ты ни уехал, ты все равно вернешься.
***

Через три дня Кейт пригласил Рорабека принять участие в заготовке провианта.
Они долго шли через лес, пока не подошли к речке, кишащей кайманами. Кейт взял у Рорабека пистолет. Выбрав одного пожирнее, ветеран остановился и выстрелил ему в пасть и в глаз. Кайман дернулся, забил хвостом и затих. Кейт подозвал Рорабека.
- Отруби ему хвост, дай стечь крови и пошли дальше.
- Пора обедать,- сказал через некоторое время Кейт.- Я привык питаться по распорядку, четыре раза в день. Это дисциплинирует... Сейчас хвост каймана я приготовлю особым способом. С травами, листьями. На жару. Пальчики оближешь... Такому методу меня обучили индейцы племени мосейрос. Эти ребята знают толк в еде.
- Где ты их нашел?
- Индейцев? Племя мосейрос находится от нас в трех неделях пути. По меркам сельвы даже очень близко.
- Разве из зоны есть выход?
- Я сам знаю, что нет. Я видел бетонный забор, но он протянулся только с восточной стороны. На севере он упирается в огромное болото, конца и края которому не видно. Гиблое место, я тебе скажу. Болото дышит метаном, вонь... На юге колючие кустарники, которые кишат змеями. Но даже если ты и прорубишься через них, опять попадешь в сельву. А там тысяча дней пути.
- Остается западная сторона...
- Вот туда я и проводил Депю. Они помолчали.
- Значит, отсюда можно уйти?
- Только в том случае, если ты родился в сельве. Нет, Джон! Для вас один выход - восточный. Для солдат батальона "Колумбус" единственный и официальный.
- А ты? Ведь ты нашел индейцев мосейрос! Расскажи мне о них.
- Они меня подобрали так же, как я в свое время нашел Депю. Совершенно больной, разбитый, я упал в лесу, а проснулся в индейской хижине.
- Тебе повезло.
- Еще бы! Приступ лихорадки в тот раз имел особую силу. Я не смог подняться. Мосейрос я обязан жизнью.
- Ты долго жил у них?
- Мое сознание тогда притупилось настолько, что я не чувствовал времени. Мне было все равно, день на дворе или ночь.
- И все же...
- Года три. У них я изучил ремесла. Стал настоящим охотником. Это не то, что мы изучали в спецшколе. Совершенно новый мир. Дикий, похожий на сновидение. Например, мосейрос хлещут по воде ветвями дерева ассаку из рода сапиум, которое содержит в своих ветвях усыпляющее. Когда рыба засыпает, она всегда всплывает на поверхность, и ее бьют гарпуном. Леска им неизвестна.
- Ты бы мог написать интереснейшую этнографическую книгу.
- Нет, Джон! Не мог бы. Ведь Клейтон Кейт погиб при взрыве радиомины.
- Понимаю. Однако ведь ты не собираешься встречать в сельве свою старость.
- А почему бы и нет? В уютном коттедже с бассейном, в котором плещется голубая вода... с газетой в руках... В домашних тапочках...
- В сельве?
- А где же еще!
- Бред?
- Ну почему? Вот ты вчера целый день искал своего Мидло, чтобы влепить в него пулю! Где же смысл, Джон? Сплошной абсурд! И, тем не менее, ты хочешь убить Мидло, продолжаешь мотаться по лесу. Издергался весь. Разве это не противоестественно, что два соотечественника, попавшие в невероятные условия тропиков, несут друг другу не помощь, а смерть?.. И, тем не менее, я не считаю тебя ненормальным, потому что где-то это так же логично, как и мои теплые домашние тапочки...
- Интересная мысль! Твои несуществующие тапочки и мой совершенно реальный Мидло!
- Ты ослеплен желанием настигнуть Мидло! Прямо сошел с ума. Но есть иная точка зрения. Моя! Ты не должен убивать Мидло!
- Это как?
- Не убивать, и все!
- И что дальше? Поселиться, как ты, в этом вонючем лесу? Ждать, когда превращусь в нового мосейрос?
- Вовсе нет! Есть шанс начать новую жизнь. Жизнь вне орбиты "Колумбуса"!
- Абсурд, Клейтон! Абсурд!
- Ну почему?- Кейт вскочил с бревна, принялся ходить вокруг Рорабека.- Ты, я, Мидло... Вот, нас уже трое. Затем сюда придут другие. Мы присоединим их к вам. Я нашел в сельве подходящее место. Мы будем работать. Взрывчатки у нас сколько угодно - за год расчистим большое поле и поставим ранчо. Это ранчо станет первым камнем в кладке стройной пирамиды нашей свободной республики. Со временем у нас будет сельское хозяйство, индустрия. В основе экономики будет лежать экспорт. Наше благосостояние обеспечит импорт...
- Фантастика!
- Ну почему?
- Ты когда-нибудь кому-нибудь, кроме Депю, пытался рассказывать об этом?
- Да! Я разговаривал со многими из проклятого "Колумбуса". Они смеялись мне в лицо и, как загипнотизированные, шли убивать друг друга.
- Вот видишь! А все потому, что шанс вырваться отсюда реальнее твоих фантазий. Ты говоришь о новом Эльдорадо! Сколько людей без толку шли по этому ложному, как мираж, пути! Сколько экспедиций искателей истинной свободы навеки исчезли в сельве. Ты сам убивал тех, кто родился свободнее тебя. Этих нищих имуществом и убогих орианов. Но им не нужны телевизоры, шкафы, стулья. А вот где это все возьмешь ты? Человек, который решил обогатиться с помощью плуга?
- Я буду платить всем, кто поселится в моей республике. Я обеспечу их комфортом. Мы купим вертолеты, самолеты. Да! "Боинг-747" куплю вместе с пилотом! У нас будет аэропорт!

Рорабек захохотал, чувствуя, что Кейт разошелся.

- Не смейся, Джон. У меня есть золото. Столько золота, что я при желании куплю Нью-Йорк!

Рорабек перестал смеяться, потому что Кейт достал из кармана золотой самородок, блеснувший дьявольским огнем...

- Золото! Конечно же, это золото!- Рорабек схватил самородок и почувствовал, как он греет руку теплом Кейта.
- Хочешь, выбрось его! Мне не жаль. У меня золота, как песка в Майями-Бйч!
- Республика сельвы! Эльдорадо!
- Орельйно, Писсаро... Они мечтали об Эльдорадо, а не нашли его. Мы с тобой ближе к экватору,- значит, нам повезло больше. Пусть будет Эльдорадо. Но легализируемся мы лишь тогда, когда все золото этих мест перекочует в банки Швейцарии.
- Да, да! Ты прав. Но ведь нас только двое. Ты и я! Мидло не в счет. Это плохой человек... Но ведь если у тебя действительно столько золота, мы потратим всю жизнь на то, чтобы превратить его в слитки.
- Мы обеспечим сюда приток рабочих рук. Всех, кто хочет обрести свободу.
- А ты не боишься, что к нам зашлют шпионов? Или еще хуже, мафия попытается подчинить нас себе.
- Нет, Джон! Не боюсь! Мы организуем надежную контрразведку, сформируем корпус защиты республики, и тогда пусть дрожат наши враги!
- Ты президент?
- Да, я президент!
- А я?
- Ты - министр обороны!
- Я готов принести клятву!
- Вот ты и стал человеком сельвы. А все золото, Джон,- презренный металл!

Рорабек потупил взгляд - растерялся. Кейт сел рядом с ним, положил ему руку на плечо.

- Не расстраивайся, парень. Я тебе верю. Знаешь, я целую неделю наблюдал за тобой. С того самого момента, как ты приплыл из болота на надувной лодке. Что там?
- Болото. Болото без конца и края.

Рорабек поднял на Кейта покрасневшие от внутреннего напряжения глаза. Он боялся, что Кейт скажет сейчас: "А я знаю, что там плантация, на которой выращивают кокаин". Но Кейт молчал, и Рорабек не понял, знает ветеран о плантации или нет.

- Хорошо, Джон! Завтра мы пойдем туда, где ты увидишь горы настоящего золота...

На следующий день Кейт завязал Рорабеку глаза, и сержант, привязанный к нему веревкой, зашагал следом за ним через сельву.

Три дня спустя они остановились на берегу реки, о чем Рорабек догадался по характерному запаху. Кейт встал у него за спиной и торжественно произнес:
- Приготовься, Джон! Сейчас я сниму повязку. От блеска золота ты ослепнешь, но не это самое страшное. Приготовься к тому, что можешь сойти с ума.

Повязка спала, и ослепительный блеск солнечного дня, сверкающей воды и золота ворвались в зрачки, и сержант закричал, как безумный, когда в глазах стало белым-бело. Он закрыл руками глаза, затем осторожно взглянул между пальцами, и белое постепенно перешло в желтое. Перед ним лежало золото.

Прозрачная вода, черные силуэты рыб, и дно, совершенно нереальное, словно отлитое из металла... Золото! Песчаная отмель в желтом мареве отраженного света... Золото! Зеленые кустарники вдоль речки, подсвеченные снизу лимонными бликами.

Золото! Золото! Золото!

Рорабек потрясенно молчал, тупо глядя перед собой. Кейт рассмеялся, хлопнул его по плечу, заговорил что-то ободряющее, но Рорабек не слышал Кейта.

"Неужели я не сплю? Ярче мечты в тысячу раз - настоящее золото... Форт-Нокс, созданный дикой природой, чистое Эльдорадо! Где-то потные негры и креолы неделями не вылезают из-под земли с тем, чтобы добыть крупицу золота на тонну породы, а здесь оно валяется просто так, на поверхности... Бери сколько хочешь, греби руками..."

- Джон! Ты оглох или сошел с ума?- Кейт потряс его за плечи.- До тебя не докричишься!

Рорабек вырвался, забежал в воду и упал на колени.

- Значит, это все правда! Ха-ха-ха! Это все наше! И это золото! И нечего бояться, что оно убежит от нас. Здесь его на тысячу лет!
- Золото - не самоцель, Джон. К чему эти восторги?!

Слова Кейта отрезвили Рорабека.

"Вот что, значит привыкнуть к золоту,- подумал он.- Клейтон по-своему понимает золото - так, как я еще не научился..."
***

- Ты рассказал о золоте Депю?

Рорабек подбросил ветку в костер и посмотрел на Кейта. Кейт пожал плечами, медленно ответил:
- Нет! Депю должен был вернуться ко мне не за золотом.
- Депю не вернулся.
- Депю есть Депю.
- За десять месяцев мы смертельно возненавидели Депю. Я только и ждал случая, чтобы безнаказанно расквитаться с ним. И такой случай представился.

Кейт перевернул фольгу с мясом, подбросил в костер веток:
- Странно, что ты вдруг вспомнил об этом.
- Ничего удивительного, Клейтон! Ты, я... Мы оба однажды расстались с Депю.
- Интересно, что вы с ним сделали?
- Мы поймали Депю вечером, после развода, и я направил ему в лицо струю огнетушителя. Эффект потрясающий! Депю упал. Затем мы били его минут пять. Остервенело...
- Что потом?
- Расследования не было. Депю попал в госпиталь, а "Дельту" на следующий день отправили в Латинскую Америку.
- Я думаю, ты мне расскажешь и об этом.
- Конечно, Клейтон! Только сначала золото! Откуда ты узнал про золотую речку?- спросил Рорабек Кейта.- Ведь чтобы найти ее самому - это одно попадание на миллион.
- Мне показал ее вождь племени орианов, которому я подарил жизнь. Да, Джон! Индеец так себя оценил и был прав, черт возьми!
- А что с ним было потом?
- Потом? Потом я отправил его учиться в Аргентину.
- А где он сейчас?
- В Соединенных Штатах.
- Я тебе не верю.
- Тогда можешь считать это одной из моих фантазий.

Полдня они шли молча - попался очень тяжелый участок, Рорабек слышал, как Кейт остервенело рубит лианы. Затем они сели на влажную землю, и ветеран, потный, усталый, спросил Рорабека:
- Ты говорил, Латинская Америка...
- Ах, это... В "Дельте" осталось тогда только десять человек. Остальных мы зарыли в землю. Мы думали, завтра экзамен. А взамен нас посадили в самолеты и сказали, что полетим в Боливию.
- В Боливию?
- Летим час, два... Три часа летим. Солнце опустилось в море - мы проводили день и встретили ночь. Пилот ориентируется по приборам. Вдруг правый мотор заглох. Мы в ужасе. Пилот планирует с включенными фарами. Под нами - сплошная сельва. Нам повезло, что это был ас! Он посадил машину на крохотный пятачок. Затем штурман сверился с картой. Я видел, как у него побелели губы... Мы приземлились на землю сандинистов... Залегли в оцеплении, а пилот принялся чинить мотор. Он очень спешил. Сказал, надо скорее сматываться отсюда.
***

Далее Рорабек рассказал следующее. ... Сандинисты взяли их на рассвете. Специальный отряд по борьбе с коммандос выскочил из зарослей, и Джон, связанный по рукам и ногам, жестоко избитый, оказался в кузове военного грузовика.

Грузовик остановился во дворе какой-то казармы. Здесь пленников развязали и вытолкали из кузова.

Подбежал фотограф, защелкал затвором своего "Кодака". Сандинисты охотно фотографировались вместе с пленными.

Последних построили на плацу, приказав стоять по стойке "смирно", затем офицер пересчитал их, тыкая каждому пальцем в грудь. Он замер перед шеренгой, широко расставив ноги, засунув руки под ремень, и заорал:
- Гринго! Сволочи! Вас взяли в плен бойцы отряда специального назначения Сандинистской народной армии. Вы наши враги, а врагов надо убивать!- офицер глубоко глотнул воздуха.- Крысы! Каждый день вы лезете через границу республики, сжигаете наши дома, убиваете активистов... Запомните! Пощады вам не будет! Рано или поздно мы все-таки убьем вас всех.

После очередного избиения Рорабека повели на третий этаж казармы, где в одном из кабинетов его встретил приятно улыбающийся плотный брюнет среднего возраста.

- Ай-яй-яй!- сокрушенно покачал он своей кучерявой головой.- Как они вас. И ведь ничего не поделаешь. Выходцы из деревни, пролетариат. Я даже начальству не могу пожаловаться. К сожалению, я следователь старого типа. Служил в юридическом отделе еще при свергнутом диктаторе...- Он показал рукой на стул.- Что же мы стоим? Прошу садиться!

Рорабек отреагировал только на жест, единственное, что мог понять человек, не знающий языка. В остальном сержант продолжал играть свою роль - не знаю, не понимаю, ничего сказать не могу.

- Вы обвиняетесь в незаконном нарушении границы нашей республики,- продолжал следователь на английском.- Я искренне симпатизирую американцам, но, к сожалению, в вашем самолете обнаружено десять винтовок "Гаранда-А1", базука, три ящика гранат. Это серьезная улика. Вы или обыкновенные террористы, либо коммандос. Сейчас мы и хотим установить это, так как пилот уничтожил сопроводительные документы, сжег карту. В перестрелке сам был убит.

- Извините, товарищ,- сказал на чистом русском Рорабек.- Но я ни слова не понимаю ни по-испански, ни по-английски. Я обыкновенный русский инженер! Запросите советское посольство.

Следователь был не тот человек, чтобы его можно было обвести вокруг пальца. Он сразу перешел на русский и сказал сержанту, что свободно владеет шестью языками.

- Впервые вижу американца, который изображает из себя русского. Я могу задать вам сто вопросов, ни на один из которых вы не ответите.
- Задавайте!- завелся Рорабек.
- Вы из какого города?
- Из Ленинграда.
- Главная улица города!
- Невский проспект!
- Где вы родились?
- В Коломне.
- Чем этот город знаменит?
- Восстанием Болотникова.

Следователь продолжал сыпать вопросами, поражая Рорабека знанием России.

Через два часа следователь выключил магнитофон. Он устало потер виски и сказал:
- То, что вы сейчас наговорили, будет подвергнуто самой тщательной проверке. Вечером мы встретимся вновь. Я привезу заключение советского эксперта.

Вечером Рорабека снова привели к следователю.

- Я больше не буду разговаривать с вами по-русски, непоколебимый "мистер ИКС". Вы заставили меня суетиться,- недовольно произнес он.- Впрочем, я не ставлю под сомнение вашу подготовленность - в целом вы знаете Советский Союз прекрасно. За исключением, конечно, тех неточностей, где вы изобразили естественную неосведомленность. Советский эксперт доказал мне, что в ваших ответах отсутствует логика, присущая только советским людям. А это уже не география, "мистер ИКС"... Вы не вжились в образ... К сожалению, я вынужден временно передать вас в технический отдел.

Рорабека повели по коридору. Охранник остановил его у обитой железом двери.

- Приготовься, гринго! Тебя ждет сюрприз!

Сандинист толкнул дверь. Рорабек застыл на пороге, чувствуя, как мгновенно похолодели руки и ноги. Затем краска ударила ему в лицо. Он понял, что главные испытания только начинаются. Все, что было прежде, в том числе и то, что он выдержал в школе "Колумбуса", цветочки по сравнению с тем, что сейчас произойдет за этой дверью.

Рорабек стоял на пороге камеры пыток...

Прохладный ветерок, налетающий из открытого окна, шевелил волосы Рорабека. Сержант не чувствовал сквозняка - липкий пот страха струился по телу, когда он смотрел на стоматологическое кресло, специально переоборудованное для истязаний, на иезуитские щипчики, пинцеты и иголки, аккуратно разложенные на столе.

- Входи, гринго! Не стесняйся! Эта процедура приятнее смерти!

Сандинист хохотал, толкая в спину автоматом Калашникова.

Рорабек вошел. В камере пыток пахло госпиталем и мясной лавкой. Он увидел большой стальной ящик с крышкой, до краев наполненный окровавленной ватой и бинтами.

- Ознакомлю вас с правилами поведения на допросе,- мирно сказал следователь.- Сейчас вы сядете в кресло, как обычно делаете у врача. Вас пристегнут к поручням. Кричать запрещено. Если захотите избежать процедуры, признайте свою национальную принадлежность, назовите фамилию, воинское звание, цель полета.

Рорабек отрицательно покачал головой.

- Как знаете,- расстроился следователь.- Я искренне хотел вам помочь.

Он обернулся и сказал что-то по-испански.

Два обезьяноподобных человека схватили Рорабека под руки и насильно усадили в кресло, пристегнули к ножкам и подлокотникам. Послышался скрип несмазанных дверных петель, и из соседнего помещения в камеру вошел невысокий полненький человечек, одетый в белый халат. Это был палач.

- Буэнос диас, амигос!- сказал палач.
- Говорите по-английски,- кивнул ему следователь.- Наш подопечный - американец.
- Вот как?- человечек охотно перешел на английский.- Я рад знакомству с нашими заклятыми врагами. Меня зовут доктор Лопес.

"Все равно я буду называть тебя Палач",- твердо решил Рорабек и отвернулся.

- А как вас зовут, мистер, э-э-э...

Сержант презрительно усмехнулся.

- Вы спрашивали у меня, какой язык он признает родным?- обернулся следователь к палачу.- Русский. Вы мне не поверите, но этот гринго отвечает только по-русски.
- А вы уверены, что он не русский? Может быть, здесь какая-то чудовищная ошибка и мы подвергнем пытке нашего товарища.
- Я запрашивал советское посольство. Он - американец. Я твердо знаю, что он американец, доктор Лопес. Мне нужно только одно - чтобы он признал себя американцем.

... Минуту спустя Рорабек извивался в нечеловеческих муках, хрипел от боли, прошитый током, в то время как ему в лицо почти в упор светила мощная лампа.

- Имя!- кричал палач.- Назови свое имя!

Когда Рорабек терял сознание, его приводили в чувство с помощью нашатырного спирта и снова давали ток.
***

... Патрульный катер сандинистов, рассекая форштевнем тугую океанскую волну, быстро приближался к слабо поросшему лесом плоскому островку. Мощный дизель катера рычал, как тюремный пес, заставляя мелко дрожать палубу. Вибрация передавалась пленникам, сидящим над моторным отделением в наручниках.

Рорабек, слегка ослепший после пыток электричеством, жмурил левый глаз, а правым глядел на черный канал ствола, нацеленного ему прямо в голову автомата Калашникова.

Стремительная океанская лазурь, пенясь, летела мимо бортов катера, ветер приятно холодил лицо, на котором играли солнечные блики, отраженные от воды.

В ушах Рорабека звучал голос следователя, мягкий, вкрадчивый...

- Зачем вы терпите такие страшные пытки? Во имя своих убеждений? Или вы стыдитесь того, что вы американец?
- Я русский!- Рорабек еле давит из покалеченного пыткой горла слова.- Советский инженер. Английского языка я не знаю.
- Сейчас вы примите душ, вам окажут медицинскую помощь. Вы поймете, что напрасно упирались с гражданством, когда узнаете, что американское военное командование согласилось на обмен пленными. Завтра пограничный катер доставит вас на остров Пинсон.

... Время тянулось утомительно медленно. Пленные сидели на песке кругом, под палящими лучами солнца. Тяжелые градины пота скатывались по изможденным лицам.

Пограничный офицер сандинистов вышагивал перед пленными, продолжая склонять их к измене.

- Вы думаете, в Америке вас встретят как героев? Нет! Так может думать только наивный, не знакомый с идеологией человек. Вы станете безработными.

Смит, избитый сандинистами больше всех, первый потерял сознание. Охранники вылили ему на лицо флягу воды. Кровь хлынула из носа Смита - от солнечного удара.

- Что вы сделали с нашим товарищем?- закричал Рорабек.- Почему с нами нет Манкузо?

Офицер, казалось, обрадовался вызову:
- Манкузо оказался умнее вас. Он решил служить революции, и, поверьте мне, со временем Манкузо возненавидит капиталистов так же, как и мы!

Рорабек презрительно плюнул ему под ноги. Офицер закричал по-испански, и сандинисты принялись бить пленных ногами и откидными прикладами.

От удара ботинком в голову Джон потерял сознание.
***

...

- Итак, на случай попадания в плен, запомните! Если на вас нет знаков отличия американской армии, вы - никто! У вас нет ни имени, ни звания!- капитан Остенбрюк остановился у большой школьной доски, висящей в классе иностранной подготовки батальона "Колумбус".- Спасти вас может только НАТО! Для этого введены специальные идентификационные номера, которые вы должны запомнить на всю жизнь и держать в уме код батальона "Колумбус", по которому министерство обороны произведет опознание.- Капитан Остенбрюк застучал мелом, выписывая аббревиатуры на доске.- Для офицеров: дабл ю - эс-эйч и так далее... Для сержантов и солдат: два дабл ю - эс-эйч плюс личный номер, а номера эти мы назовем в день выпуска.
- Скажите, капитан! Это не те номера, что записаны у нас на медальонах?
- Нет, Феллер! Я говорю о идентификационном номере. Это семизначная цифра, и выглядит она примерно так же, как номер твоей автомашины.
***

Обмен проходил по всем правилам.

Американские вертолеты стояли на песчаном пляже, винты по инерции продолжали вращаться. Морские пехотинцы, экипированные по-боевому, в касках, при рациях, с автоматическими винтовками наперевес, были расставлены кольцом вокруг вертолетов.

По знаку офицеров одного американца и одного сандиниста выводили из шеренг. Представители производили опознание, затем снимали наручники, после чего и тот, и другой оказывались на свободе. Американцы по одному исчезали в двери вертолета.

Настала очередь Рорабека. Его подвели к офицерам, где сержант лицом к лицу столкнулся с тем сандинистом, на которого его обменивали. Это был молодой озлобленный парень со шрамом на лбу. В его глазах светилась ненависть.

- Ваш идентификационный номер?- спросил майор Рорабека.
- Два дабл ю - эс-эйч - два ноля сорок один!

Майор проверил по списку, улыбнулся:
- Вы свободны, мой храбрый патриот. Поздравляю!- и поднес руку к козырьку.

Едва Рорабек вошел в вертолет, руки товарищей подхватили его, раздался нервный смех. Рорабек заплакал от счастья, только теперь понимая, что пытки и издевательства остались позади. Вошли еще двое, и военный представитель задвинул за собой пуленепробиваемую дверь.

- Все, парни, благодарите Америку!

Рорабек видел в иллюминатор, как морские пехотинцы быстро грузятся во второй вертолет.

Майор осмотрел освобожденных и хлопнул рыдающего Смита по плечу.

- Ладно, Смит! Хватит слез. Ты снова в армии, а в армии, как ты знаешь, слезы запрещены,- он перешел к Рорабеку.- Умойся, Джон! Хотя нет! Когда мы прибудем, сфотографируем вас на память. Всех вместе. Чтобы вы помнили, как отделали вас коммунисты. Или забудете? Ты, Рорабек, забудешь?
- Откуда вы знаете, кто я?
- Я майор Мейсон. Начальник штаба батальона "Колумбус".

Коммандос вскочили перед ним навытяжку.

- Бросьте эти церемонии, парни! Для меня главное - ваши счастливые глаза!
- Манкузо предал нас!- заорал Рорабек.
- Я знаю,- ответил Мейсон.- Манкузо - позор "Колумбуса". Предатель не избежит расплаты.

Джон не знал, как это будет сделано, но искренне поверил Мейсону. Мейсон был на подъеме:
- Америка не бросила вас в беде! Мы даже готовили специальный десант, чтобы освободить вас, как вдруг красные сами предложили обмен.

Рорабек закончил рассказ. Костер прогорел, и Кейт забросал его землею.

- Хватит, Джон, пошли в твою пещеру. Пока забудь на время и свои страдания, и наше золото...
***

Рорабеку часто снился один и тот же сон.

... Обнаженная американка, прекрасная, как нимфа, купается в реке. Рорабек спрятался за кустом, наблюдает за ней, возбужденный красотой ее фигуры, свободными движениями. Наконец она выходит из воды и надевает джинсовый комбинезон. Поправив прическу, застегнув замки, женщина направляется по тропинке к лагерю географов, где громко орет магнитофон.

Сержант выходит ей навстречу.

- Ах, это вы,- улыбается она, дружески коснувшись рукой его груди.- Преследуете меня как тень.
- Пытаюсь понять, почему такая женщина, как вы, оказалась в этой дикой сельве,- признается Рорабек.- Ваша красота как признание в любви.

Вместо слов Рорабек обнимает ее и медленно притягивает к себе...

- Не могу вспомнить, кто она,- говорит наутро Джон Клейтону.- Словно оборвана какая-то очень важная нить, которая связывала меня с прошлым. Неужели она - плод воображения? Или на самом деле я встречал ее раньше.
***

Рорабек долго думает, глядя в потолок пещеры, потом медленно продолжает:
- В школе "Колумбус" у меня не было друзей, кроме Смита. Поэтому, наверное, так часто мне снится любимая женщина... Ты знаешь, Клейтон, мне казалось, что Смит единственный друг в моей жизни, а Мидло - единственный враг.
- Именно поэтому ты искал Мидло, чтоб убить его?- спросил Клейтон.
- Да.
- Ты - робот, Рорабек.
- Как же так получается, что я - совершенно нормальный человек, способный объективно оценивать свои действия, и - робот?
- Ты - робот в подсознании. Так воспитали вас в школе. Что касается Мидло, то он тоже запрограммирован - уже два раза появлялся возле пещеры, но я отгонял его выстрелами.

Прошла еще целая неделя. И тогда Кейт сказал Рорабеку:
- Бери винтовку, Джон! Нам предстоит немножко заняться войной.

Кейт был крайне возбужден - на поясе болтались нож и подсумки с магазинами. Он вскинул винтовку и лязгнул затвором.

- Война?- Рорабек оживился.- Эта работенка по мне!

Сержант быстро экипировался по-боевому, надел каску, и они вышли на пещеры.

- Против кого идем?- спросил сержант.
- Против махровых угнетателей,- ответил ветеран.- Хасинто, вождь племени орианов, связался со мной по рации.
- Опять фантазии, Клейтон?
- Сейчас узнаешь!

Они вышли к болоту, за которым лежала кокаиновая плантация генерала Труппера. Здесь Кейт выбрал позицию и приказал залечь. Потянулись минуты томительного ожидания.

- Летит!- сказал Кейт и дослал патрон в патронник.- Я застрелю пилота, а ты бей по двигателям.

Кейт нажал на спусковой крючок. Теперь они стреляли очередями, посылая пулю за пулей в двухмоторный самолет.

- Попали!- заорал Джон. Послышался грохот - самолет рухнул в лес.

Через пять минут коллеги прорубились через лианы. Правый двигатель самолета продолжал дымить. Кейт открыл дверь в кабину, и на землю сполз мертвый коммандос, сидевший рядом с пилотом. Пилот, голова которого превратилась в кашу, лежал на штурвале.

- Помоги разобрать мешки!- приказал Кейт.

Рорабек и Клейтон принялись швырять мешки на землю, пока не раскопали щель между потолком и креслом. Оттуда Кейт вернулся с огнетушителем в руках и направил пену на пламя, выбивающееся из-под развороченного кожуха двигателя.

Потом они быстро раскидали остальные мешки. Вслед за рукой, торчащей из сплошной россыпи кокаина, показалось все остальное - фуражка, китель. Человек был буквально раздавлен грузом наркотиков...

- Это же майор Мейсон!- воскликнул ошарашенный Рорабек.- Начальник штаба "Колумбуса"!

Из салона послышался приглушенный стон. Кейт включил фонарик. На мешках с кокаином лежали два оглушенных пассажира.

- Знакомься, Джон! Майоры Саутвуд и Блок.
- О боже!- узнал Рорабек.- Это же следователь и палач!

Когда майор Саутвуд пришел в себя, Рорабек ударил его ладонью по лицу:

- Ублюдок! Сандиниста из себя корчил!

Сержант полез во внутренний карман его кителя и вытащил документы:

- База Ахуатепель, Гондурас! Это что, пункт психологической проверки?
- Да,- хрипло ответил Саутвуд.- Земля Сандино в миниатюре.
- Земля Сандино?- озверел Рорабек.- Мерзавцы! Вы надругались над нами!
- Возьмите себя в руки,- презрительно сказал майор.- Это была проверка. Обыкновенная проверка в войсках специального назначения.
- Ишь ты!- усмехнулся Кейт.- Не больше не меньше!

Майор Блок открыл глаза. Он сразу узнал Рорабека и полез к выходу. Джон схватил его за шиворот и толкнул к стенке:
- Помнишь, как ты пытал меня электрическим током, сволочь?.. Ты думал, мы больше никогда не встретимся?.. Зачем вы изображали из себя сандинистов?
- Чтобы привить вам ненависть к коммунистам...
- Куда вы дели Манкузо?
- Манкузо предатель. Как только мы пропустили через него электрический ток, он раскололся и выдал секрет "Колумбуса".
- Что дальше?!
- А дальше мы рассказали ему, что это был спектакль. Манкузо повесился на шведской стенке. Вы нас расстреляете?
- Бедные сандинисты! Если бы они знали, какими чудовищами вы их выставляете! Вот ты, палач, когда-нибудь видел настоящего сандиниста? Скажи, видел?
- Не-е-е-ет!- замычал Блок. Из его глаз хлынули слезы.

Кейт тем временем нашел портфель, высыпал на пол бумаги.

- Вот он, план "Кентавр",- торжественно произнес ветеран.- Я охотился за ним несколько месяцев.
- Ах, вот в чем дело!- зарычал майор Саутвуд.- Рорабек! Застрели его! Он - красный!
- Кейт такой же красный, как я черный или зеленый! Кейт, что это за бумаги?
- План истребления племен сисойо и мосейрос распылением ядохимикатов и бактериологических штаммов. Одним словом, "Колумбус" расширяется...

Саутвуд с ненавистью посмотрел в глаза Клейтона и злобно прошипел:
- Дезертиры! Вас расстреляют!
- Давай решать,- сказал Клейтон Кейт, глядя на офицеров.
- Я выношу им смертный приговор!

Рорабек и Кейт отвели офицеров к Черной воде - речке, в которой водятся кровожадные пираньи...
***

- Эту пирамиду, Джон, я называю Пантеон.

Кейт с уважением смотрел на развалины индейского храма, куда он привел Рорабека. Они стояли перед входом, и Клейтон показывал в темноту коридора.

- Четыреста лет назад там, в конце, горел жертвенный огонь. До сих пор зола лежит в Каменном Круге, напоминая о былых временах. Но никто никогда не раскроет тайну цивилизации. Коллеги направились в торжественный зал. У одной из колонн Рорабек присел на корточки и зашарил рукой. Послышался тихий звон - сержант встал и показал Кейту четыре позеленевшие гильзы.
- Значит, это был ты?- удивился ветеран.
- Не понял...
- Ты чуть не застрелил меня шесть месяцев назад.
- Вот это номер!- сержант растерянно хохотнул.- Я думал, это был Мидло!
- Ты меня чуть не укокошил тогда. Святая дева! Пули просвистели в сантиметре от моей головы!
- Тебя спасла колонна.
- А все потому, что ты стрелял навскидку. Кстати, почему ты не решился выждать, когда я войду в жертвенный зал?
- Мумии меня напугали. Откровенно говоря, я боялся, вдруг Мидло услышит стук моих зубов.
- К несчастью, это был не Мидло.

Коллеги остановились перед останками соотечественников, и на лицо Кейта легла грусть.

- Эти парни, Джон, есть отряд "97" специальной группы "Орегон". Когда индейцы начали убивать нас отравленными стрелами, капитан Портер сказал, что, не отдаст своих павших солдат гиенам. Капитан приказал складывать их здесь - верил, что затем мы отправим их самолетами в Штаты. Он ведь не знал тогда, что генерал Труппер взорвет радио-мину.

Кейт пошел вдоль высохших тел, останавливаясь перед каждым, кого мог узнать по сморщенному лицу.

- Это Джордан, наш переводчик. Стрела попала ему прямо в шею. А это Каллигари. Веселый парень! Помню, он мне как-то сказал: "Послушай, старина! У меня дома трое детей. Мы здесь столько торчим, что мне кажется, вдруг за это время их станет шестеро!"
- Ревновал жену?
- А что ему, бедняге, оставалось? Но, самое удивительное, Каллигари свою смерть почувствовал за сутки. Весь задрожал и говорит: "Запишите мой домашний телефон. Пусть Молли узнает, как меня убили".
- Тоже стрела?
- Нет. Он провалился в яму и упал на колья... А это негр Мак-Клей. У него был бицепс 43 сантиметра в диаметре! Однажды он разорвал удава на две половинки. Да, схватил за голову и хвост - и раз... Как гнилую веревку. А теперь здесь лежит. Негра и вот этого - длинного, Дулличем его зовут, орианы взяли в плен.
- Пытали?
- Старейшины устроили суд. Племя вынесло приговор. Орианы положили на них удавов, которых прежде раздразнили огнем. Парализованный страхом, Дуллич в отличие от негра не смог даже сопротивляться. Удав раздавил ему грудную клетку.
- Знаешь, Клейтон, я многое повидал на своем веку, но мне как-то не по себе. Тем более что эти парни погибли не за благородное дело, а как раз наоборот.
- Хорошо, Джон! Пошли отсюда.

Коллеги прошли по сложному лабиринту ходов, и Кейт указал на каменную плиту, которую без особого труда отодвинул в сторону. Открылся вход в подземелье.

Они спустились по скользким ступенькам, освещая путь фонариками.

Рорабек удивленно присвистнул.

- Это мой арсенал,- гордо сказал ветеран.

Кейт потянулся в темноту рукой, раздался щелчок, и в подвале, больше похожем на противоатомный бункер, вспыхнул свет.

Рорабек увидел длинные деревянные полки, на которых лежали ящики с оружием и боеприпасами, снаряжением, медикаментами и продуктами, В углу стояла армейская энергетическая установка.
- Мне кажется, я сплю,- сержант подошел к полкам, дотронулся до ящиков рукой.- Даже телевизор и видеомагнитофон.
- Этот хлам привез Мануэль. Лично я предпочитаю научные книги.

Кейт достал из картонной коробки магнитофон и маленькую радиостанцию Уоки-Токи.

- Что ты собираешься делать?- спросил Рорабек.
- Искать Мидло. По-моему, пора кончать этот идиотизм. Живой человек, которого морально искалечил батальон "Колумбус", бродит по сельве как призрак, а мы даже не пытаемся ему помочь. С каждым днем Мидло все дальше и дальше отдаляется от людей. Поверь мне, Джон, батальон "Колумбус" не имеет права на существование.

Рорабек кивнул головой.

Коллеги вышли из храма и двинулись по едва различимой в густых зарослях "козьей" тропе, время от времени исчезающей в мутных лужах.

- "Колумбус" должен быть уничтожен,- казалось, Кейт читает приказ.- Все солдаты батальона - преступники. Их дом - тюрьма! Генералу Трупперу и офицерам - электрический стул! Плантацию кокаина сровнять с землей, базу в Роки-Флетч - сжечь! У нас хватит средств, чтобы мировая печать...

Внезапно Кейт запнулся, втягивая голову и плечи. Его взгляд был устремлен в густые заросли, черной стеной встающие впереди.

- Мидло... Я чувствую Мидло!- голос Кейта задрожал от волнения.- Он где-то совсем рядом...

Рорабек присел, подтянул винтовку и передернул затвор.

- Не спеши,- сказал ветеран. Он включил мегафон и сделал шаг вперед.- Сейчас я ему скажу...

В следующую секунду Рорабек был забрызган мозгами Клейтона Кейта. Разрывная пуля, выпущенная из автоматической винтовки Мидло, расколола Клейтону голову. Президент Эльдорадо повис на кустарнике, затем свалился на землю.

Рорабек пополз между деревьями, стараясь зайти в тыл Мидло. Он задыхался от ненависти, готовый перегрызть горло заклятому врагу.

Рорабек перепрыгнул через ствол упавшего дерева и увидел Мидло. Убийца Кейта медленно крался к тому месту, где пуля сразила ветерана. Сержант напряженно всматривался в лицо Мидло, но видел лишь густую бороду и немытые космы, торчащие из-под каски.

"Сейчас я убью тебя, обезьяна!"

Рорабек прицелился в шею Мидло...

Потом он наклонился к убитому и стащил с его шеи медальон. Он взял его левой рукой и поднес к глазам.

Волосы зашевелились на голове, когда он прочел надпись:

"Кеннет Смит. Личный номер - 296".
***

... После избиения Рорабек и Смит подняли Депю и занесли его в умывальник.

- Боюсь, Депю никогда не простит нам, что мы так отделали его,- сказал Смит.
- Лишили сознания?- усмехнулся сержант Депю лежал на голубом кафеле, раскинув руки, как хищная птица крылья.- Ну и что из того, что не простит?- спросил Рорабек.
- Мало ли! Подсунет какую-нибудь гадость...
- Да брось, старина! Что может он, этот Депю!
- Мало ли!- продолжал свое Смит.- Возьмет да и подтасует наши карточки при жеребьевке, соединит их вместе, чтобы мы на экзамене убили друг друга.
- Ну, знаешь!- отмахнулся Рорабек.- Кто его допустит к рулетке... Карточки... К тому же там не карточки, а жетоны...
***

Рорабек продолжал ошарашено смотреть на медальон. Смит... 296...

Рорабек зарыдал, упал на колени. Он ползал на коленях, повторяя теперь только одно, ненавистное имя Депю.

- Я должен похоронить Смита,- наконец выдавил из себя Рорабек и нервно встрепенулся: - И Кейта Клейтона тоже.
***

Сверкающая молния расколола небосвод, и загремел низкий, раскатистый гром. Воздух размяк, и на сельву обрушились потоки воды.

Рорабек стал копать могилу, вонзая лопатку в податливый грунт.

Джон скосил глаза и увидел Кейта. Тот лежал возле ямы в умиротворенной позе, несмотря на то, что разрывная пуля изуродовала его голову. Ливень смыл кровь и грязь, мертвое тело ветерана отсвечивало патологической белизной.

Рорабек страдал. Мысли одна тоскливее другой лезли в голову. Он остался совершенно один в этой сельве. Мидло, то есть Смит, убил Кейта - человека, которого сержант искренне полюбил, человека, открывшего ему, Рорабеку, смысл жизни и счастье борьбы, ненависть к "Коммандос". Кейт был теплой звездой, сверкающей в черном холоде неба. Звезда погасла, и вместе с ней померк блеск Эльдорадо, путь к которому знал один только Клейтон Кейт. Теперь цепи "Колумбуса" снова придавили сержанта к земле, а лица генерала Труппера, полковника Колби, лейтенантов Сомбата и Химмельринка, сержанта Депю и еще тех, с кем целый год в одном строю умывался кровавым потом сержант Рорабек, и даже лица тех, кого он уже не в состоянии запомнить и узнать, всплывали из ненавистной мглы памяти. Рорабек снова раб "Колумбуса", его лесной заложник, человек приказа, кандидат в коммандос...

Ливень хлестал в лицо Рорабеку, брызгал в глаза. Яма быстро наполнялась водой. Если сейчас не опустить Кейта и Смита в нее, через час их уже нельзя будет похоронить.
***

За одну ливневую ночь, которую сержант Рорабек провел у могилы Смита и Кейта, пейзаж неузнаваемо изменился.

Вода поднялась из берегов, и все эти бесчисленные речки и озерца, лужи и промоины слились в единую водную систему, где ранее монолитная территория образовала теперь тысячи островков.

К пещере Рорабек добирался на надувной лодке, которую взял из арсенала Эльдорадо. Впрочем, после смерти Кейта это уже был просто арсенал. Без Эльдорадо...

Рорабек доплыл почти до самой пещеры. Он вступил на разжиженный берег и, увязая в грязи, потащил лодку к себе.

Перед пещерой появился бурный мутный ручей, который образовал широкую и глубокую промоину в земле. Рорабек разбежался, перепрыгнул через ручей и остановился, поняв, что опоздал... Здесь он больше уже не хозяин...

Пещера и все пространство перед ней были заняты муравьями, сплошной копошащейся красной массой, покрывающей даже кусты и деревья.

Муравьев были миллиарды - они подрыли почву под всей местностью, земля была пробуравлена тысячами маленьких тоннелей, вокруг торчали глинистые купола, похожие на миниатюрные крепости... Рорабек представил себе, что творится в пещере. От съестных припасов, конечно, не осталось и следа. Все кожаное - ремни, портупеи - съедено, остальные вещи безвозвратно испорчены. И главное то, что Рорабек лишился жилья.

Дождь не унимался, и вся эта бессчетная мириада продолжала двигаться в пещеру, видимо, изгнанная разливом со своих мест.

Рорабек покинул пещеру и, выбрав более-менее сухое место, построил хижину из листьев ложного банана бихао, подвесив между стволами двух деревьев гамак, и развел костер, искренне веря, что угли будут тлеть дня два-три. Рядом с гамаком сержант подвязал полный котелок воды, лег в сетку, моля судьбу, чтобы змеи не заползли в хижину, и погрузился в беспокойный болезненный сон, в котором его со всех сторон окружили неясные образы.
***

Рорабек увидел себя в богатой современной квартире, из окон которой открывался вид на вечерний Вашингтон. Повсюду зажигались огни, светился купол Капитолия. Статуя Альберта Галлатена перед зданием казначейства виднелась еще отчетливей.

- Ты, Рорабек, а отныне я буду называть тебя так, должен запомнить как молитву, что не имеешь права на ошибку, не говоря о любом непродуманном шаге. Иначе все кончится для тебя смертью.

Шеф, а Рорабек вспомнил о нем сейчас только то, что он - сенатор, сделал несколько шагов по мягкому ковру и закурил.

- Должен предупредить тебя, Рорабек, что проникнуть в "Колумбус" - не самое сложное... Это то же, что взять билет на самолет в хорошо известном тебе аэропорту... Зато куда этот самолет полетит, этого не знаю ни я, ни ты... И даже те, кто проводит тебя к трапу. Это знает только пилот.
- Я понял, шеф! Самое сложное - выбраться оттуда живым и доставить информацию.
- Верно, сержант! Каждое увиденное тобой лицо, каждое услышанное слово может стоить кресла тем, кто использует армию не по назначению.
- А точнее, в своих интересах!
- Правильно, Рорабек! В самую точку! Пока нет реальных улик. Батальон "Колумбус" - это всего лишь миф, он подобен НЛО, о которых все говорят, но никто никогда не видел.
- Я думаю, они убирают свидетелей.
- Вполне в духе специальных войск. Кто профессионалы в этом деле, если не они?

Рорабек подходит к окну, долго смотрит на сияние огней, обдумывая детали предстоящего задания.

- Что делать, шеф, если в школе "Колумбуса" окажется человек, который знает Рорабека по службе у южноафриканцев?
- Найдешь способ избавиться от него. Сенатор докуривает сигару и опускается в кресло. Рорабек смотрит на него, затем задает вопрос:
- Вы позаботитесь о моей жене и детях?
- Да, сержант! Это мой долг.

Рорабек закрывает глаза и перебирает в памяти адреса связных сенатора, готовых встретить сержанта в разных концах планеты, шифры радиопередач, позывные и время выхода в эфир...
***

- Я триста девятый! Задание выполнил!

Рорабек снял наушники, поднял над головой радиостанцию и швырнул в болото. Взвалил на плечи рюкзак, взял винтовку и уже к обеду вышел в условленный квадрат.

Больше часа Рорабек искал стальную дверь в бетонном заборе - один из четырех выходов с территории, нашел, со скрипом отворил. Здесь на глаза сержанта попался зеленый плакат: "Юнайтед Фрут компани. Входить запрещается!"
Плакат стоял перпендикулярно асфальтированной дороге, указывая границу территории компании, "крышей" которой пользовались коммандос.

Вправо и влево уходила густая стена тропического леса, красочного, кричащего голосами невидимых птиц.
Подкатил камуфлированный армейский джип.

Рорабек угрюмо посмотрел на одетого в мундир генерала Труппера, на полковника Колби, держащего на коленях саквояж, на сержанта Депю, рука которого все время находилась рядом с черной рукоятью пистолета.

Шофер Рорабека не интересовал.

"Это все звери,- подумал Рорабек.- Я же нормальный человек!"

- Да, это действительно Рорабек,- подтвердил Депю - Медальон!

Рорабек отдал Депю медальон.

- Кеннет Смит. Личный номер - двести девяносто шесть,- прочитал Депю.- Теперь Смит на небесах.

Пассажиры джипа продолжали хранить напряженное молчание, рука Депю легла на рукоять пистолета. И тогда Рорабек рассмеялся, бросил в машину винтовку и снаряжение:
- Не беспокойтесь, джентльмены, я в порядке!

На лицах приехавших появились улыбки. Они достали из-под сидений картонные ящики - Рорабек увидел дюжину жареных цыплят и четыре бутылки шампанского.

- Проголодался за эти месяцы?- миролюбиво спросил генерал Труппер.
- Так точно, сэр!- Рорабек блаженно погладил ладонью живот.- От запаха домашней кухни я натурально с ума схожу - последний месяц ел только сырое мясо.

Колби осторожно похлопал Рорабека по плечу:
- Здорово ты исхудал, Джон! Кожа да кости!
- Повторяю, сэр! Отдых мне не нужен. Готов сразу приступить к следующему заданию.
- Вот это ответ!- довольно воскликнул генерал Труппер.

Шампанское они пили на брудершафт, прямо из бутылок. Рорабек ошалело смеялся, беспечно обливался пеной. Один только Депю - стальной профессионал, держал свободной правую руку, чтобы можно было ею молниеносно выхватить пистолет.

Рорабек подмигнул Делю:
- Не хотите со мной на брудершафт?
- Немного позже,- холодно ответил Депю.
- А! Я, кажется, понял!- Рорабек обратился к генералу.- За нами наблюдают с помощью телекамеры!
- Нет,- улыбнулся Труппер.- Здесь нет, старина, ни телекамер, ни электронных часовых... Здесь нет ничего.
- Верно!- добавил Колби.- Если бы ты захотел, ты бы давно сам ушел отсюда. Просто мы так готовим вас, что вы знаете - выхода отсюда нет. И остаетесь.
- Я понял!- восхищенно воскликнул Рорабек.- Значит, мы здесь сами себя... Ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Он залился расслабляющим смехом.

- Здорово придумано, джентльмены!- Рорабек протянул бутылку шампанского, Депю взял ее свободной рукой.- Поедем к девочкам!

В следующую секунду упрятанное в рукаве лезвие, выброшенное неуловимым движением Рорабека, вонзилось в шею Депю. Депю не издал ни звука, остался сидеть в той же позе. Генерал Труппер и полковник Колби все так же продолжали хлестать шампанское из бутылок.

Рорабек вытащил из-за пояса Депю пистолет. Полковник оторвался от тяжелой бутылки, довольно засмеялся, пуская из носа газированную пену. Так он и застыл навсегда - Рорабек выстрелил ему в сердце.

Генерал только тут встрепенулся и выронил из рук бутылку.

- Спокойно, генерал! Я - в порядке!

Рорабек дважды выстрелил и в генерала. Голова Труппера треснула, как спелый арбуз.

Шофер даже не шелохнулся, словно и не слышал выстрелов.

Рорабек подошел к шоферу, заглянул ему в лицо.

- Ты давно вышел из леса?- спросил сержант.
- Два с половиной месяца назад,- ответил шофер. Это был Камачо - человек, с которым Рорабек больше года спал на соседних койках.
- С кем тебя забрасывали?
- Вместе с Мидло.

Рорабек удивленно поднял брови.

- Мидло? Расскажи, как он умер. Ты убил его?
- Мидло ужалила болотная гадюка, когда он пытался ловить руками рыбу.
- Значит, Мидло сам...
- Мидло молил меня ввести ему противозмеиную сыворотку. Знаешь, Джон, я не мог застрелить Мидло. Но я не хотел позволить ему остаться в живых.

Камачо протянул Рорабеку свое водительское удостоверение. Затем пнул Депю ногой:
- Ты уверен, что Депю умер?

Камачо нагнулся к Депю и произвел контрольный выстрел в голову. Рорабек сел за руль джипа.

- Поедешь со мной?
- Куда ты собрался?
- Надо убить остальных коммандос!

Камачо немного помолчал.

- Знаешь, Рорабек, это моя единственная работа...- Камачо осторожно потянулся за пистолетом.
- Тогда прощай!- Рорабек молниеносно нажал на спусковой крючок. Отброшенный выстрелом, Камачо рухнул в кусты.

Рорабек повернул флажок зажигания и завел мотор.

Вернемся к серьезной литературе. К совсем серьезной. Ко всем известной классической книге "о наемниках", но известной, скорее, по фильму снятому по ее мотивам. Интересно сравнить, как слова и мысли героев изменили свой смысл за прошедшее между изданием и экранизацией десятилетия.

ДЖОЗЕФ КОНРАД
СЕРДЦЕ ТЬМЫ
1889
Перевод А.Кривцовой.



I
Яхта "Нелли" покачнулась на якоре - паруса ее были неподвижны - и застыла. Был прилив, ветер почти стих, а так как ей предстояло спуститься по реке, то ничего другого не оставалось, как бросить якорь и ждать отлива.

Перед нами раскрывалось устье Темзы, словно вход в бесконечный пролив. В этом месте море и небо сливались, и на ослепительной глади поднимающиеся с приливом вверх по реке баржи казались неподвижными; гроздья обожженных солнцем красноватых парусов, заостренных вверху, блестели своими полированными шпринтовами. Туман навис над низкими берегами, которые словно истаивали, сбегая к морю. Над Грейвсэндом легла тень, а дальше, вглубь, тени сгущались в унылый сумрак, застывший над самым большим и великим городом на земле.

Капитаном и владельцем яхты был директор акционерной компании. Мы четверо дружелюбно на него поглядывали, когда он, повернувшись к нам спиной, стоял на носу и смотрел в сторону моря. На всей реке никто так не походил на типичного моряка, как он. Он был похож на лоцмана, который для моряков олицетворяет собою все, что достойно доверия. Трудно было поверить, что его профессия влекла его не вперед, к этому ослепительному устью, но назад - туда, где сгустился мрак.

Как я уже когда-то говорил, все мы были связаны узами, какие налагает море. Поддерживая нашу дружбу в течение долгих периодов разлуки, эти узы помогали нам относиться терпимо к рассказам и даже убеждениям каждого из нас. Адвокат - превосходный старик - пользовался, вследствие преклонного своего возраста и многочисленных добродетелей, единственной подушкой, имевшейся на палубе, и лежал на единственном нашем пледе. Бухгалтер уже извлек коробку с домино и забавлялся, возводя строения из костяных плиток. Марлоу сидел скрестив ноги и прислонившись спиной к бизань-мачте. У него были впалые щеки, желтый цвет лица, прямой торс и аскетический вид; сидя с опущенными руками и вывернутыми наружу ладонями, он походил на идола. Директор, убедившись, что якорь хорошо держит, вернулся на корму и присоединился к нам. Лениво обменялись мы несколькими словами. Затем молчание спустилось на борт яхты. Почему-то мы не стали играть в домино. Мы были задумчивы и пребывали в благодушно-созерцательном настроении. День безмятежно догорал в ослепительном блеске. Мирно сверкала вода; небо, не запятнанное ни одним облачком, было залито благостным и чистым светом; даже туман над болотами Эссекса был похож на сияющую и тонкую ткань, которая, спускаясь с лесистых холмов, прозрачными складками драпировала низменные берега. Но на западе, вверх по течению реки, мрак сгущался с каждой минутой, как бы раздраженный приближением солнца.

И наконец, незаметно свершая свой путь, солнце коснулось горизонта и из пылающего, белого превратилось в тусклый красный шар, лишенный лучей и тепла, как будто этот шар должен был вот-вот угаснуть, пораженный насмерть прикосновением мрака, нависшего над толпами людей.

Сразу изменился вид реки, блеск начал угасать, а тишина стала еще глубже. Старая широкая река, не тронутая рябью, покоилась на склоне дня после многих веков верной службы людям, населявшим ее берега; она раскинулась невозмутимая и величественная, словно водный путь, ведущий к самым отдаленным уголкам земли. Мы смотрели на могучий поток и видели его не в ярком сиянии короткого дня, который загорается и угасает навеки, но в торжественном свете немеркнущих воспоминаний. И действительно, человеку, который с благоговением и любовью, как принято говорить, "отдал себя морю", нетрудно воскресить в низовьях Темзы великий дух прошлого. Поток, вечно несущий свою службу, хранит воспоминания о людях и судах, которые поднимались вверх по течению, возвращаясь домой на отдых, или спускались к морю, навстречу битвам. Река служила всем людям, которыми гордится нация,- знала всех, начиная от сэра Фрэнсиса Дрейка и кончая сэром Джоном Франклином; то были рыцари, титулованные и нетитулованные,- великие рыцари - бродяги морей. По ней ходили все суда, чьи имена, словно драгоценные камни, сверкают в ночи веков,- все суда, начиная с "Золотой лани" с круглыми боками, которая набита была сокровищами и после визита королевы выпала из славной легенды, и кончая "Эребом" и "Ужасом", стремившимися к иным завоеваниям и так и не пришедшими назад. Река знала суда и людей; они выходили из Дэтфорда, из Гринвича, из Эрита - искатели приключений и колонисты, военные корабли и торговые капитаны, адмиралы, неведомые контрабандисты восточных морей и эмиссары, "генералы" Восточного индийского флота. Те, что искали золота, и те, что стремились к славе,- все они спускались по этой реке, держа меч и часто - факел, посланцы власти внутри страны, носители искры священного огня.

Солнце зашло, сумерки спустились на реку, и вдоль берега начали загораться огни. На тинистой отмели ярко светил маяк Чепмен, поднимающийся словно на трех лапах. Огни судов скользили по реке - великое перемещение огней, которые приближались и удалялись. А дальше, на западе, чудовищный город все еще был отмечен зловещей тенью на небе - днем отмечало его сумрачное облако, а ночью - багровый отблеск под сверкающими звездами.

- И здесь тоже был один из мрачных уголков земли,- сказал вдруг Марлоу.

Из нас он был единственным, кто все еще плавал по морям. Худшее, что можно было о нем сказать, это то, что он не являлся типичным представителем своей профессии. Он был моряком, но вместе с тем и бродягой, тогда как большинство моряков ведет, если можно так выразиться, оседлый образ жизни. По натуре своей они - домоседы, и их дом - судно - всегда с ними, а также и родина их - море. Все суда похожи одно на другое, а море всегда одно и то же. На фоне окружающей обстановки, которая никогда не меняется, чужие берега, чужие лица, изменчивый лик жизни скользят мимо, завуалированные не ощущением тайны, но слегка презрительным неведением, ибо таинственным для моряка является только море - его владыка,- море, неисповедимое, как сама судьба. После рабочего дня случайная прогулка или пирушка на берегу открывает моряку тайну целого континента, и обычно моряк приходит к тому заключению, что эту тайну не стоило открывать. Рассказы моряков отличаются простотой, и смысл их как бы заключен в скорлупу ореха. Но Марлоу не был типичным представителем моряков (если исключить его любовь сочинять истории), и для него смысл эпизода заключался не внутри, как ядрышко ореха, но в тех условиях, какие вскрылись благодаря этому эпизоду: так благодаря призрачному лунному свету становятся иногда видимы туманные кольца.

Замечание его никому не показалось странным. Это было так похоже на Марлоу. Его выслушали в молчании. Никто не потрудился хотя бы проворчать что-нибудь в ответ. Наконец он заговорил очень медленно:
- Я думал о тех далеких временах, когда впервые появились здесь римляне, тысяча девятьсот лет назад... вчера... Свет, скажете вы, загорелся на этой реке во времена рыцарей? Да, но он был похож на пламя, разлившееся до равнине, на молнию в тучах. Мы живем при вспышке молнии - да не погаснет она, пока движется по орбите наша старая Земля! Но вчера здесь был мрак. Представьте себе настроение командира красивой... как они называются?.. ах да!.. триремы в Средиземном море, который внезапно получил приказ плыть на север. Он едет сушей, спешно пересекает земли галлов и принимает командование одним из тех судов, которые, если верить книгам, строились сотней легионеров в течение одного-двух месяцев... Какими ловкими парнями были, должно быть, эти люди!.. Представьте себе, что этот командир явился сюда, на край света... Море свинцовое, небо цвета дыма, судно неуклюжее, как концертино, а он поднимается вверх по реке, везет приказы, или товары, или... что хотите. Песчаные отмели, болота, леса, дикари... очень мало еды, пригодной для цивилизованного человека, и нет ничего, кроме воды из Темзы, чтобы утолить жажду. Здесь, нет фалернского вина, нельзя сойти на берег. Кое-где виднеется военный лагерь, затерявшийся в глуши как иголка в стоге сена. Холод, туман, бури, болезни, изгнание и смерть - смерть, притаившаяся в воздухе, в воде, в кустах. Должно быть, здесь люди умирали как мухи. И все-таки он это вынес. Вынес молодцом, не тратя времени на размышления, и только впоследствии хвастался, быть может, вспоминая все, что пришлось ему перенести. Да, то были люди достаточно мужественные, чтобы заглянуть в лицо мраку. Пожалуй, его поддерживала надежда выдвинуться, попасть во флот в Равенне, если найдутся в Риме добрые друзья и если пощадит его ужасный климат. И представьте себе молодого римлянина из хорошей семьи, облеченного в тогу. Он, знаете ли, слишком увлекался игрой в кости и, чтобы поправить свои дела, прибыл сюда в свите префекта, сборщика податей или купца. Он высадился среди болот, шел через леса и на какой-нибудь стоянке в глубине страны почувствовал, как глушь смыкается вокруг него, ощутил биение таинственной жизни в лесу, в джунглях, в сердцах дикарей. В эти тайны не могло быть посвящения. Он обречен жить в окружении, недоступном пониманию, что само по себе отвратительно. И есть в этом какое-то очарование, которое дает о себе знать. Чарующая сила в отвратительном. Представьте себе его нарастающее сожаление, желание бежать, беспомощное омерзение, отказ от борьбы, ненависть...

Марлоу умолк.

- Заметьте...- заговорил он снова, поднимая руку, обращенную к нам ладонью, и походя в этой позе, со скрещенными ногами, на проповедующего Будду, одетого в европейский костюм и лишенного цветка лотоса.- Заметьте: никому из нас эти чувства не доступны. Нас спасает сознание целесообразности, верное служение целесообразности. Но этим парням не на что было опереться. Колонизаторами они не были. Боюсь, что административные их меры были направлены лишь на то, чтобы побольше выжать. Они были завоевателями, а для этого нужна только грубая сила,- хвастаться ею не приходится, ибо она является случайностью, возникшей как результат слабости других людей. Они захватывали все, что могли захватить, и делали это исключительно ради наживы. То был грабеж, насилие и избиение в широком масштабе, и люди шли на это вслепую, как и подобает тем, что хотят помериться силами с мраком. Завоевание земли - большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас,- цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться. Искупает ее только идея, идея, на которую она опирается,- не сентиментальное притворство, но идея. И бескорыстная вера в идею - нечто такое, перед чем вы можете преклоняться и приносить жертвы.

Марлоу прервал свою речь. Огни скользили по реке - маленькие огоньки, зеленые, красные, белые; они преследовали друг друга, догоняли, сливались, потом снова разъединялись медленно или торопливо. В сгущающемся мраке движение на бессонной реке не прекращалось. Мы смотрели и терпеливо ждали - больше нечего было делать, пока не окончится прилив; но после долгого молчания, когда он нерешительно сказал: "Думаю, вы, друзья, помните, что однажды я сделался ненадолго моряком пресных вод",- мы поняли, что до начала отлива нам предстоит прослушать одну из неубедительных историй Марлоу.
***

- Я не хочу надоедать вам подробностями, касающимися того, что случилось со мной лично,- начал он, проявляя в этом замечании слабость многих рассказчиков, которые частенько не знают, чего хочет от них аудитория.- Но чтобы понять, какое впечатление это на меня произвело, вы должны знать, как я туда попал, что я там видел, как поднялся по реке к тому месту, где впервые встретил бедного парня. То был конечный пункт, куда можно было проехать на пароходе, и там была кульминационная точка моих испытаний; когда я ее достиг, свет озарил все вокруг меня и проник в мои мысли; происшествие было довольно мрачное... и печальное... ничем особенно не примечательное... и туманное. Но каким-то образом оно пролило луч света.

Если вы помните, я тогда только что вернулся в Лондон после долгого плавания в Индийском и Тихом океанах и в Китайском море. Восток я принял в хорошей дозе - провел там около шести лет. Вернувшись, я бродил без дела, мешая вам, друзья мои, работать и врываясь в ваши дома так, словно небо поручило мне призвать вас к цивилизации. Сначала мне это очень нравилось, но спустя некоторое время я устал отдыхать. Тогда я начал присматривать судно - труднейшая, скажу я вам, работа. Но ни одно судно даже смотреть на меня не хотело. И эта игра мне тоже надоела.

Когда я был мальчишкой, я страстно любил географические карты. Часами я мог смотреть на Южную Америку, Африку или Австралию, упиваясь славой исследователя. В то время немало было белых пятен на Земле, и, когда какой-нибудь уголок на карте казался мне особенно привлекательным (впрочем, привлекательными были все глухие уголки), я указывал на него пальцем и говорил: "Вырасту и поеду туда". Помню, одним из таких мест был Северный полюс. Впрочем, я там не бывал и теперь не собираюсь туда ехать. Очарование исчезло. Другие уголки были разбросаны у экватора и во всех широтах обоих полушарий. Кое-где я побывал и... но не будем об этом говорить. Остался еще один уголок - самое большое и самое, если можно так выразиться, белое пятно,- куда я стремился.

Правда, теперь его уже нельзя было назвать неисследованным: за время моего отрочества его испещрили названия рек и озер. Он перестал быть неведомым пространством, окутанным тайной,- белым пятном, заставлявшим мальчика мечтать о славе. Он сделался убежищем тьмы. Но была там одна река, могучая, большая река, которую вы можете найти на карте,- она похожа на огромную змею, развернувшую свои кольца; голова ее опущена в море, тело извивается по широкой стране, а хвост теряется где-то в глубине страны. Стоя перед витриной, я смотрел на карту, и река очаровывала меня, как змея зачаровывает птицу - маленькую глупенькую птичку. Потом я вспомнил о существовании крупного коммерческого предприятия - фирмы, ведущей торговлю на этой реке. "Черт возьми!- подумал я.- Они не могли бы торговать, если б не было у них каких-нибудь судов, пароходов, которые ходят по этой реке! Почему бы мне не добиться командования одним из пароходов?" Я шел по Флит-стрит и не мог отделаться от этой мысли. Змея меня загипнотизировала.

Да будет вам известно, что эта торговая фирма находилась на континенте, но у меня есть множество родственников, проживающих на континенте, ибо жизнь там, по их словам, дешева и менее отвратительна, чем принято думать.

Со стыдом признаюсь, что я начал им надоедать. Уже в этом была для меня новизна. Как вам известно, таким путем я не привык действовать. Я шел всегда своей дорогой, шел самостоятельно туда, куда хотел идти. Раньше я не подозревал, на что я способен, но, видите ли, теперь я чувствовал, что должен туда попасть во что бы то ни стало. Итак, я им надоедал. Мужчины говорили: "Дорогой мой!" - и ничего не делали. Тогда - поверите ли?- я обратился к женщинам. Я, Чарли Марлоу, заставил женщин добывать для меня место. О Господи! Но я был одержим навязчивой идеей. У меня была тетка, славная энтузиастка. Она мне написала: "Это будет очаровательно. Я готова для тебя сделать все, что угодно. Блестящая идея. Я знакома с женой одного видного администратора, человека, пользующегося большим влиянием..." и т.д. и т.д. Она готова была перевернуть небо и землю, чтобы раздобыть для меня место шкипера на речном пароходе, раз таково мое желание.

Конечно, место я получил - и очень скоро. Оказывается, фирму известили о том, что один из капитанов убит в стычке с туземцами. Таким образом, мне представился удобный случай, и тем сильнее захотелось мне туда поехать. Лишь много месяцев спустя, когда я сделал попытку разыскать останки убитого, мне сообщили, что ссора возникла из-за куриц. Да, из-за двух черных куриц! Датчанин Фрэслевен - так звали капитана - вообразил, что его обсчитали, и, сойдя на берег, начал дубасить палкой старшину деревушки. О, это меня нисколько не удивило, хотя, по слухам, Фрэслевен был самым кротким и смирным созданием. Несомненно, так оно и было; но он, знаете ли, уже провел два года в служении благородной идее и, должно быть, чувствовал потребность так или иначе поддержать свое достоинство. Поэтому он безжалостно колотил старого негра на глазах устрашенной толпы туземцев, пока какой-то парень - кажется, сын старшины,- доведенный до отчаяния воем старика, не попытался метнуть копье в белого человека. Конечно, оно вонзилось между лопатками. Тогда все население в ожидании всевозможных несчастий устремилось в лес, а на пароходе Фрэслевена тоже началась паника, и пароход отчалил; насколько мне известно, командование взял на себя механик. Впоследствии никто, видимо, не позаботился об останках Фрэслевена, пока я не явился и не занял его места. Я не мог предать дело забвению, но, когда мне представился наконец случай повстречаться с моим предшественником, трава, проросшая между ребрами, была достаточно высока, чтобы скрыть скелет. Все кости остались на своем месте. После его падения никто не прикасался к сверхъестественному существу. И деревня была покинута; черные подгнившие хижины покосились за упавшим частоколом. Поистине, бедствие постигло деревню. Население исчезло. Охваченные ужасом мужчины, женщины и дети скрылись в зарослях и так и не вернулись. Мне неизвестно, какая судьба постигла кур. Однако я склонен думать, что они достались служителям прогресса. Как бы то ни было, но благодаря этому славному подвигу я получил место раньше, чем начал по-настоящему надеяться на получение его.

Я метался как сумасшедший, чтобы поспеть вовремя; не прошло и сорока восьми часов, как я уже переплывал канал, чтобы явиться к моим патронам и подписать договор. Через несколько часов я прибыл в город, который всегда напоминает мне гроб повапленный. Несомненно, это предубеждение. Я без труда разыскал контору фирмы. То было крупнейшее предприятие в городе, и все, кого бы я ни встречал, одинаково отзывались о нем. Фирма собиралась эксплуатировать страну, лежащую за морем, и извлекать из нее сумасшедшие деньги.

Узкая и безлюдная улица, густая тень, высокие дома, бесчисленные окна с жалюзи, мертвое молчание, трава, проросшая между камнями, справа и слева величественные ворота, огромные массивные двери, оставленные полуоткрытыми. Я пролез в одну из этих щелей, поднялся по лестнице, чисто выметенной, не застланной ковром и наводящей на мысль о бесплодной пустыне, и открыл первую же дверь. Две женщины - одна толстая, другая худая - сидели на стульях с соломенными сиденьями и что-то вязали из черной шерсти. Худая женщина встала и, не переставая вязать, двинулась с опущенными глазами прямо на меня; я уже хотел посторониться, уступая ей дорогу, словно она была сомнамбулой, но как раз в этот момент она остановилась и подняла глаза. Платье на ней было гладкое, как чехол зонтика; не говоря ни слова, она повернулась и повела меня в приемную. Я назвал свое имя и осмотрелся по сторонам. Посередине стоял сосновый стол, вдоль стен выстроились простые стулья, а в конце комнаты висела большая карта, расцвеченная всеми цветами радуги. Немало места было уделено красной краске - на нее во всякое время приятно смотреть, ибо знаешь, что в отведенных ей местах люди делают настоящее дело,- много было голубых пятен, кое-где виднелись зеленые и оранжевые, а пурпурная полоса на восточном берегу указывала, что здесь славные пионеры прогресса распивают славное мартовское пиво. Но не в эти края собирался я ехать - мне предназначено было желтое пространство. В самом центре. И река была здесь - чарующая, смертоносная, как змея. Брр!..

Открылась дверь, показалась седовласая голова секретаря. Он посмотрел на меня сочувственно и костлявым указательным пальцем поманил в святилище. Там было мало света; посредине расположился тяжелый письменный стол. За этим монументом сидел кто-то бледный и толстый, одетый в сюртук. Великий человек собственной своей персоной! Поскольку я мог судить, ростом он был пять футов шесть дюймов, а в кулаке своем держал несколько миллионов. Кажется, мы обменялись рукопожатием, он что-то пробормотал и остался доволен моим французским языком. Bon voyage [Удачного путешествия (фр.)].

Секунд через сорок пять я снова очутился в приемной в обществе сострадательного секретаря, который с унылым и сочувственным видом дал мне подписать какую-то бумагу. Кажется, я, помимо прочих обязательств, дал обещание не разглашать коммерческих тайн. Ну что ж, я и не собираюсь это делать...

Я начал чувствовать себя неловко. Как вы знаете, я не привык к таким церемониям, а в воздухе было что-то зловещее. Казалось, меня приобщили к какому-то тайному и не вполне честному заговору, и я был рад выбраться отсюда. В первой комнате две женщины лихорадочно что-то вязали из черной шерсти. Приходили люди, и младшая из них сновала взад и вперед, показывая им дорогу. Старуха же сидела на своем стуле. Ее ноги в матерчатых туфлях упирались в ножную грелку, а на коленях у нее лежала кошка. На голову она надела что-то накрахмаленное, белое, на щеке виднелась бородавка, а очки в серебряной оправе сползли на кончик носа. Она посмотрела на меня поверх очков. Этот беглый, равнодушный, спокойный взгляд смутил меня. Вошли двое молодых людей с глуповатыми веселыми физиономиями, и она окинула их тем же бесстрастным и мудрым взглядом. Казалось, ей все известно и о них, и обо мне. Я смутился. В ней было что-то жуткое, роковое. Впоследствии я часто вспоминал этих двух женщин, которые охраняют врата тьмы и словно вяжут теплый саван из черной шерсти; одна все время провожает людей в неведомое, другая равнодушными старческими глазами всматривается в веселые глуповатые лица. Ave, старая вязальщица черной шерсти! Morituri te salutant [Идущие насмерть приветствуют тебя (лат.)]! Немногие из тех, на кого она смотрела, увидели ее еще раз...

Оставалось еще нанести визит доктору. "Простая формальность",- успокоил меня секретарь, казалось деливший со мною мои горести. Вскоре какой-то молодой человек, в шляпе, надвинутой на левую бровь,- клерк, решил я, ибо должны были быть здесь и клерки, хотя дом казался безмолвным, как город мертвых,- спустился с верхнего этажа и повел меня дальше. Одет он был неопрятно и небрежно, рукава куртки были запятнаны чернилами, широкий, пышный галстук красовался под подбородком, который формой своей походил на носок старого сапога. Для визита к доктору было еще слишком рано, и потому я предложил ему пойти чего-нибудь выпить. Он сразу развеселился. Когда мы уселись перед рюмками вермута, он начал восхвалять дела фирмы, а я выразил свое удивление по поводу того, что он не собирается туда проехаться. Тотчас же он стал сдержанным и холодным.

- "Я не так глуп, как это кажется", сказал Платон своим ученикам,- произнес он сентенциозно, допил с решительным видом свой вермут, и мы встали.

Старик доктор пощупал мне пульс, думая, видимо, о чем-то другом.

- Так-так... прекрасно,- пробормотал он, а затем, вдруг оживившись, попросил разрешения измерить мой череп. Несколько удивленный, я дал свое согласие; тогда он извлек какой-то инструмент, напоминавший калиберный кронциркуль, и снял мерку спереди, сзади и со всех сторон, заботливо отмечая результаты измерений. Доктор был небритым маленьким человечком в поношенном сюртуке, похожем на длиннополый кафтан; на ногах у него были туфли, и он произвел на меня впечатление безобидного идиота.

- В интересах науки я всегда прошу разрешения измерить черепа тех, кто туда отправляется,- сказал он.
- И вы делаете то же, когда они возвращаются?- спросил я.
- О, мне больше не приходится с ними встречаться,- заметил он.- А кроме того, перемены происходят внутри.

Он улыбнулся с таким видом, словно мило пошутил.

- Итак, вы туда едете. Замечательно. И очень интересно.

Он бросил на меня испытующий взгляд и сделал еще какую-то отметку.

- Бывали ли случаи помешательства в вашей семье?- осведомился он деловито. Я рассердился:
- Этот вопрос вы тоже задаете в интересах науки?
- С научной точки зрения,- сказал он, не обращая внимания на мое раздражение,- любопытно было бы наблюдать там, на месте, психическую перемену, происходящую в индивидууме, но...
- Вы психиатр?- перебил я.
- Каждый врач должен быть им - до известной степени,- невозмутимо ответил этот оригинал.- У меня есть одна теория, которую вы, господа, отправляющиеся в эти страны, должны мне помочь доказать. Моя страна пожнет плоды, владея такой прекрасной колонией, и я хочу внести свою долю. Богатство я предоставляю другим. Простите мне эти вопросы, но вы - первый англичанин, какого мне пришлось наблюдать...

Я поспешил его заверить, что отнюдь не являюсь типичным англичанином.

- А то бы я не стал с вами так разговаривать,- добавил я.
- То, что вы говорите, довольно глубокомысленно и, по всей вероятности, неверно,- сказал он со смехом.- Раздражения избегайте еще в большей степени, чем солнцепека. Прощайте. Как это вы, англичане, говорите? Goodbye. Ax да, goodbye. Прощайте. На тропиках прежде всего нужно сохранять спокойствие...- Он многозначительно поднял указательный палец.- Du calme, du calme [Спокойствие, спокойствие (фр.)]. Прощайте.

Теперь мне оставалось только попрощаться с моей превосходной теткой. Она торжествовала. Я выпил у нее чашку чая - то была последняя чашка приличного чая на многие-многие дни! В комнате, которая, действуя успокоительно, отвечала всем требованиям, какие вы предъявляете к гостиной леди, мы долго и мирно беседовали у камина. Во время этой конфиденциальной беседы выяснилось для меня, что я был рекомендован жене высокого сановника (и скольким еще лицам - одному Богу известно!) как существо исключительно одаренное - счастливая находка для фирмы!- как один из тех людей, которых вам не всякий день приходится встречать. А ведь я-то собирался командовать дешевеньким речным пароходом, украшенным грошовой трубой! Выяснилось также, что я буду одним из работников с прописной, видите ли, буквы. Что-то вроде посланника неба или апостола в меньшем масштабе. То было время, когда обо всей этой чепухе распространялись и устно, и в печати, а славная женщина, наслушавшись таких речей, потеряла голову. Она толковала о "миллионах несведущих людей и искоренении ужасных их обычаев", и кончилось тем, что я почувствовал смущение. Я рискнул намекнуть, что, в конце концов, фирма поставила себе целью собирать барыши.

- Вы забываете, милый Чарли, что по работе и заработок,- весело отозвалась она. Любопытно, до какой степени женщины далеки от реальной жизни. Они живут в мире, ими же созданном, и ничего похожего на этот мир никогда не было и быть не может. Он слишком великолепен, и, если бы они сделали его реальным, он бы рухнул еще до заката солнца. Один из тех злополучных фактов, с которыми мы, мужчины, миримся со дня творения, дал бы о себе знать и разрушил всю постройку.

Затем тетка меня поцеловала, попросила носить фланелевое белье, писать почаще, дала еще кое-какие наставления, и я ушел. На улице я - не знаю почему - почувствовал себя шарлатаном. Странное дело: принимая какое-либо решение, я привык через двадцать четыре часа ехать в любую часть света, размышляя при этом не больше, чем размышляет человек, собирающийся перейти через улицу, но теперь я на секунду, не скажу - поколебался, но как бы боязливо приостановился перед этим самым обычным путешествием. Чтобы объяснить вам свое состояние, скажу, что секунду-другую я чувствовал себя так, словно ехал не в глубь континента, но собирался проникнуть к центру Земли.

Я отплыл на французском пароходе, который заходил во все жалкие порты, какие у них там имеются, с единственной, поскольку я мог судить, целью высадить в этих портах солдат и таможенных чиновников. Я смотрел на берега. Созерцание берегов, мимо которых проплывает судно, имеет что-то общее с размышлениями о тайне. Берег тянется перед вашими глазами, улыбающийся или нахмуренный, влекущий, величественный, или жалкий и скучный, или дикий, но всегда безмолвный и в то же время как бы нашептывающий: "Приди и разгадай!" Здесь берег был расплывчатый, словно еще недоделанный, однообразный и угрюмый. Граница бескрайних зарослей - темно-зеленых, почти черных, обрамленных белой пеной прибоя - тянулась прямо, как по линейке, вдоль сверкающего синего моря, подернутого ползучим туманом. Яростно жгло солнце, земля, казалось, светилась и испускала пар. Кое-где за белой полосой прибоя виднелись серовато-белые пятна и развевающийся над ними флаг. То были старые поселки, основанные несколько веков назад, но по сравнению с девственным пространством в глубине континента были они с булавочную головку.

Мы продвигались медленно, останавливались, высаживали солдат, снова отправлялись в путь, высаживали таможенных чиновников, которые должны были взимать пошлину в цинковых сараях, затерянных в этой глуши. Снова высаживали мы солдат, должно быть для того, чтобы они охраняли таможенных чиновников. Я узнал, что несколько человек утонуло в волнах прибоя, но, казалось, никто не придавал этому значения. Мы просто выбрасывали людей на берег и шли дальше. Каждый день мы видели все тот же берег, словно стояли на одном месте, но позади осталось немало портов - торговые станции - с такими названиями, как Большой Бассам или Маленький Попо; эти имена, казалось, взяты были из жалкого фарса, разыгрывавшегося на фоне мрачного занавеса.

...

...

Мое безделье, как пассажира, одиночество мое среди всех этих людей, с которыми у меня не было точек соприкосновения, маслянистое и сонное море, однообразный темный берег - словно преграждали мне путь к реальности вещей, заслоняя ее тягостной и бессмысленной фантасмагорией. Доносившийся изредка шум прибоя доставлял подлинную радость, словно речь брата. Это было что-то естественное, имеющее причину и смысл. Иногда лодка, отчалившая от берега, давала на секунду возможность соприкоснуться с реальностью. Гребцами в ней были черные парни. Издали вы могли видеть, как сверкали белки их глаз. Они кричали, пели; пот струйками сбегал по телу; лица их напоминали гротескные маски; но у них были кости и мускулы, в них чувствовалась необузданная жизненная сила и напряженная энергия, и это было так же естественно и правдиво, как шум прибоя у берега. Чтобы объяснить свое присутствие, они не нуждались в оправдании. Их вид действовал успокоительно. Я чувствовал, что все еще нахожусь в мире непреложных фактов, но это ощущение было мимолетно,- всегда что-нибудь его рассеивало.

Помню, однажды мы увидели военное судно, стоявшее на якоре у берега. Здесь не было ни одного шалаша, и тем не менее с судна обстреливали заросли. Видимо, в этих краях французы вели одну из своих войн. Флаг на мачте обвис, как тряпка; над низким корпусом торчали жерла длинных шестидюймовых орудий; маслянистые, грязные волны лениво поднимали и опускали судно, раскачивая его тонкие мачты. Вокруг не было ничего, кроме земли, неба и воды, однако загадочное судно обстреливало континент. Бум!.. грохнуло одно из шестидюймовых орудий, мелькнуло и исчезло маленькое пламя, рассеялся белый дымок, слабо просвистел маленький снаряд и... ничего не случилось. Ничего и не могло случиться. Что-то безумное было во всей этой процедуре, что-то похоронное и комедийное, и впечатление это не рассеялось, когда кто-то на борту серьезнейшим образом заверил меня, что где-то здесь, скрытый от наших глаз, находится лагерь туземцев. Их он назвал врагами!

Мы передали письма на это одинокое судно (я слышал, что люди на борту умирали от лихорадки - по три человека в день) и продолжали путь. Заглянули еще в несколько портов с названиями, заимствованными из фарсов. Там, в душном, насыщенном песком воздухе, каким дышат в жарких катакомбах, шла веселая пляска коммерции и смерти вдоль бесформенных берегов, окаймленных гибельными волнами прибоя,- словно природа старалась преградить дорогу незваным гостям. То же происходило на реках и в их устьях - там, где берега превращались в грязь, где илистые воды заливали искривленные мангровые деревья, которые, казалось, корчились перед нами в бессильном отчаянии. Нигде не делали мы длительных остановок, и не было отчетливых впечатлений, но постепенно мною овладевало неясное и томительное удивление. Это походило на однообразное скитание по стране кошмаров.

Только через тридцать дней увидел я устье большой реки. Мы бросили якорь против здания правительственных учреждений. Но работа ждала меня не здесь, а дальше, на расстоянии двухсот миль отсюда. Вот почему при первой же возможности я отправился в местечко, расположенное на тридцать миль дальше, вверх по течению реки.

Ехал я на маленьком морском пароходе. Капитан его, швед, зная, что я моряк, пригласил меня на мостик. Это был молодой человек с прилизанными волосами, худой, белокурый и мрачный; ходил он шаркая ногами. Когда мы отчалили от маленькой, жалкой пристани, он презрительно мотнул головой в сторону берега.

- Пожили здесь?- спросил он. Я отвечал утвердительно.
- Недурное сборище эти чиновники, не правда ли?- продолжал он с горечью, старательно выговаривая английские слова.- Любопытно, какую работу берут на себя люди за несколько франков в месяц. Я задаю себе вопрос, каково им приходится, когда они попадают в глубь страны.

Я сказал ему, что в самом непродолжительном времени надеюсь это узнать.

- Вот как!- воскликнул он и прошелся по мостику, шаркая ногами и зорко посматривая вперед.- Не очень-то будьте уверены... Недавно я вез одного человека, который дорогой повесился. Он тоже был швед.
- Повесился! Боже мой! Но почему?- вскричал я.

Капитан не сводил глаз с реки.

- Кто знает? Быть может, солнце его одолело... или эта страна.

Наконец река стала шире. Показались насыпи у берега, скалистый утес, дома на холме и другие строения с железными крышами, прилепившиеся к склонам холма или рассеянные среди рытвин. Над этой картиной разрушения стоял неумолчный шум, так как дальше, вверх по течению, были на реке пороги. Люди, большей частью чернокожие и нагие, копошились, словно муравьи. В реку врезалась дамба. Иногда ослепительный солнечный свет словно смывал всю эту картину.

- Вот где помещается ваша фирма,- сказал швед, указывая на три деревянных казарменного вида строения на склоне утеса.- Я отправлю туда ваши веши. Четыре сундука? Отлично. До свидания.

Я наткнулся на котел, лежавший в траве, потом разыскал тропинку, которая вела на холм. Она извивалась, уступая место каменным глыбам, а также маленькой железнодорожной вагонетке, перевернутой колесами вверх. Одного колеса не было. Вагонетка казалась мертвой, похожей на скелет какого-то животного. Я нашел отдельные части машины и сваленные в кучу заржавленные рельсы. Слева группа деревьев отбрасывала тень, и там как будто двигались темные предметы. Я приостановился; тропинка была крутая. Справа затрубили в рог, и я увидел бегущих чернокожих. Раздался заглушенный гул, удар сотряс землю, облако дыма поднялось над утесом, и тем дело и кончилось. Вид скалы нимало не изменился. Они прокладывали железную дорогу. Утес нисколько им не мешал, но, кроме этих бесцельных взрывов, никакой работы не производилось.

За моей спиной послышалось тихое позвякиванье, заставившее меня оглянуться. Шестеро чернокожих гуськом поднимались по тропинке. Они шли медленно, каждый нес на голове небольшую корзинку с землей, а тихий звон совпадал с ритмом их шагов. Черные тряпки были обмотаны вокруг их бедер, а короткий конец тряпки болтался сзади, словно хвостик. Я мог разглядеть все ребра и суставы, выдававшиеся, как узлы на веревке. У каждого был надет на шее железный ошейник, и все они были соединены цепью, звенья которой висели между ними и ритмично позвякивали. Новый взрыв и гул, донесшийся с утеса, напомнили мне военное судно, обстреливавшее берег. То был такой же зловещий шум, но при самой пылкой фантазии нельзя было назвать этих людей врагами. Их называли преступниками, и оскорбленный закон, подобно разрывающимся снарядам, явился к ним, словно необъяснимая тайна, с моря. Тяжело дышали эти худые груди, трепетали раздутые ноздри, глаза тупо смотрели вверх. Они прошли на расстоянии нескольких дюймов от меня, не глядя в мою сторону, с невозмутимым, мрачным равнодушием, свойственным несчастным дикарям. За этими первобытными созданиями уныло шествовал один из обращенных - продукт, созданный новыми силами. Он нес ружье, которое держал за середину ствола. На форменном его кителе не хватало одной пуговицы. Заметив на тропинке белого человека, он торопливо вскинул ружье на плечо. То была мера предосторожности: издали все белые похожи друг на друга, и он не мог решить, кто я такой. Вскоре он успокоился, лукаво ухмыльнулся, показывая большие белые зубы, и бросил взгляд на вверенное ему стадо, словно обращая мое внимание на свою высокую миссию. В конце концов, я тоже участвовал в этом великом деле, требовавшем проведения столь благородных и справедливых мер.

Вместо того чтобы подняться на холм, я свернул налево и стал спускаться. Мне хотелось, чтобы скрылись из виду эти люди, которых вели на цепи.

Как вам известно, меня нельзя назвать особенно мягкосердечным: мне случалось наносить удары и защищаться. Я отражал нападение, а иногда сам нападал - что является одним из способов защиты,- не особенно размышляя о ценности той жизни, на которую я посягал. Я видел демона насилия и демона алчности, но, клянусь небом, то были сильные, дюжие, красноглазые демоны, а распоряжались и командовали они людьми - людьми, говорю вам! Теперь же, стоя на склоне холма, я понял, что в этой стране, залитой ослепительными лучами солнца, мне предстоит познакомиться с вялым, лицемерным, подслеповатым демоном хищничества и холодного безумия. Каким он мог быть коварным, я узнал лишь несколько месяцев спустя на расстоянии тысячи миль от этого холма. Секунду я стоял устрашенный, словно мне дано было предостережение. Наконец я стал спускаться с холма, направляясь к группе деревьев.

Я обошел огромную яму, вырытую неведомо для чего на склоне холма. Это была не каменоломня и не песочная яма, а просто дыра. Быть может, существование ее объяснялось филантропическим желанием придумать какое-нибудь занятие для преступников. Затем я чуть не упал в рытвину, узкую, словно щель. Туда свалены были дренажные трубы, привезенные для поселка. Не осталось ни одной трубы, которая не была бы разбита. Бессмысленное разрушение! Наконец я приблизился к деревьям, чтобы минутку отдохнуть в тени. Но не успел я войти в тень, как мне почудилось, что я вступил в мрачный круг ада. Пороги были близко, и неумолчный однообразный стремительный шум слышался в унылой роще, где ни один лист не шевелился; что-то таинственное было в этом шуме, который, казалось, вызван был головокружительным полетом Земли в пространстве.

Черные скорченные тела лежали и сидели между деревьями, прислоняясь к стволам, припадая к земле, полустертые в тусклом свете; позы их свидетельствовали о боли, безнадежности и отчаянии. Снова взорвался динамит на утесе, и земля дрогнула у меня под ногами. Работа шла своим чередом. Работа! А сюда шли умирать те, кто там работал.

Они умирали медленной смертью, это было ясно. Они не были врагами, не были преступниками, теперь в них не было ничего земного,- остались лишь черные тени болезни и голода, лежащие в зеленоватом сумраке. Их доставляли со всего побережья, соблюдая все оговоренные контрактом условия; в незнакомой обстановке, получая непривычную для них пищу, они заболевали, теряли работоспособность, и тогда им позволяли уползать прочь. Эти смертники были свободны, как воздух, и почти так же прозрачны. В тени деревьев я начал различать блеск их глаз. Потом, посмотрев вниз, я увидел около своей руки чье-то лицо. Черное тело растянулось во всю длину, опираясь одним плечом о ствол дерева; медленно поднялись веки, и я увидел огромные тусклые ввалившиеся глаза; какой-то огонек, слепой, бесцветный, вспыхнул в них и медленно угас. Этот человек казался молодым, почти мальчиком, но вы знаете, как трудно определить их возраст. Я ничего иного не мог придумать, как предложить ему один из морских сухарей моего славного шведа,- сухари были у меня в кармане. Пальцы медленно его сжали; человек не сделал больше ни одного движения, не взглянул на меня. Шея его была повязана какой-то белой шерстинкой. Зачем? Где он ее достал? Был ли это отличительный его знак, украшение или амулет? Или ничего не было с ней связано? На черной шее она производила жуткое впечатление - эта белая нитка, привезенная из страны, лежащей за морями.

Неподалеку от этого дерева сидели, поджав ноги, еще два костлявых угловатых существа. Один из этих двух чернокожих, с остановившимся, невыносимо жутким взглядом, уткнулся подбородком в колено; сосед его, похожий на привидение, опустил голову на колени, как бы угнетенный великой усталостью. Вокруг лежали, скорчившись, другие чернокожие, словно на картине, изображающей избиение или чуму. Пока я стоял, пораженный ужасом, один из этих людей приподнялся на руках и на четвереньках пополз к реке, чтобы напиться. Он пил, зачерпывая воду рукой, потом уселся, скрестив ноги, на солнцепеке, и немного спустя курчавая его голова поникла.

Мне уже не хотелось мешкать в тени, и я поспешно направился к торговой станции. Приблизившись к строениям, я встретил белого человека, одетого столь элегантно, что в первый момент я его принял за привидение. Я увидел высокий крахмальный воротничок, белые манжеты, легкий пиджак из альпака, белоснежные брюки, светлый галстук и вычищенные ботинки. Шляпы на нем не было. Волосы, гладко зачесанные и напомаженные, разделялись посередине пробором. Своей большой белой рукой он держал зонтик на зеленой подкладке. Он был изумителен, а за ухом у него торчала ручка.

Я пожал руку этому чудесному призраку и узнал, что он был главным бухгалтером фирмы, а вся бухгалтерия велась на этой станции. По его словам, он вышел на минутку "подышать свежим воздухом". Это замечание показалось мне очень странным, ибо оно наводило на мысль об усидчивой работе за конторкой. Я бы не стал упоминать о бухгалтере, если б он не был первым, кто назвал мне имя человека, неразрывно связанного с воспоминаниями об этом времени. Кроме того, я чувствовал уважение к парню. Да, я уважал его воротнички, его широкие манжеты, его аккуратную прическу. Правда, он был похож на парикмахерскую куклу, но, несмотря на деморализующее влияние страны, он заботился о своей внешности. В этом проявлялась сила характера. Его накрахмаленные воротнички и выглаженные манишки были своего рода достижением; впоследствии я не мог удержаться, чтобы не спросить, каким образом удалось ему этого добиться. Он чуть-чуть покраснел и скромно ответил:

- Я вымуштровал одну из туземных женщин на станции. Это было нелегко. Такая работа пришлась ей не по вкусу.

Таким образом, этот человек действительно сделал какое-то дело. А кроме того, он был предан своим книгам, которые содержались в образцовом порядке.

Зато на станции неразбериха была полная - вещи в беспорядке, беспорядок в домах, путаница в головах. То и дело приходили и уходили вереницы запыленных негров с плоскими ступнями. Фабричные товары, скверные бумажные ткани, бусы и латунная проволока доставлялись в царство тьмы в обмен на драгоценную слоновую кость.

На станции мне пришлось провести десять дней - вечность! Я жил в хижине во дворе, но, спасаясь от хаоса, частенько заглядывал в контору бухгалтера. Это было дощатое строение, а доски так плохо были прилажены, что, когда бухгалтер склонялся над своей высокой конторкой, на него, от затылка до каблуков, ложились узкие полоски солнечного света.

Хотя большие ставни оставались закрытыми, в комнате было светло и жарко; враждебно жужжали крупные мухи, которые не жалили, но больно кололи. Обычно я усаживался на пол, а бухгалтер в своем безупречном костюме (и даже слегка надушенный) сидел на высоком табурете и писал без устали. Иногда он вставал, чтобы размять ноги. Когда однажды в комнату внесли на раскладной кровати больного (какого-то агента, занемогшего и доставленного сюда из глубины страны), бухгалтер выразил слабое неудовольствие.

- Стоны больного,- говорил он,- отвлекают мое внимание. В этом климате очень трудно сосредоточиться и не наделать ошибок.

Однажды он заметил, не поднимая головы:
- В глубине страны вы, несомненно, встретите мистера Куртца.

На мой вопрос, кто такой мистер Куртц, он ответил, что это один из первоклассных агентов, а заметив мой разочарованный вид, медленно произнес, кладя ручку на стол:
- Это замечательная личность.

Я стал задавать вопросы и выяснил, что мистер Куртц заведует одной из очень важных торговых станций в самом сердце страны слоновой кости.

- Он присылает сюда слоновой кости больше, чем все остальные станции, вместе взятые.

Бухгалтер снова взялся за перо. Больной чувствовал себя так скверно, что даже не стонал. Мирно жужжали мухи.

Вдруг послышался все нарастающий гул голосов и топот. Только что пришел караван. За дощатой стеной громко тараторили хриплые голоса. Все носильщики говорили одновременно, а из этого гула вырывался жалобный голос главного агента, который - в двадцатый раз за этот день - плаксиво повторял, что он умывает руки... Бухгалтер медленно встал.

- Какой шум!- сказал он. Тихонько прошел он по комнате, чтобы взглянуть на больного, и, возвращаясь на свое место, сообщил мне:
- Он не слышит.
- Как! Умер?- спросил я, вздрогнув.
- Нет еще,- ответил он с величайшим спокойствием и мотнул головой, давая понять, что шум во дворе ему мешает.- Когда приходится вести бухгалтерские книги, доходишь до того, что начинаешь ненавидеть этих дикарей - смертельно ненавидеть.

На секунду он задумался, потом продолжал:
- Когда увидите мистера Куртца, передайте ему от меня, что здесь,- тут он бросил взгляд на свою конторку,- все идет прекрасно. Я не хочу ему писать: давая письмо нашим курьерам, вы никогда не знаете, в чьи руки оно попадет... на этой Центральной станции.- Он посмотрел на меня своими кроткими выпуклыми глазами и снова заговорил:
- О, он далеко пойдет. Он скоро будет шишкой среди администраторов. Эти господа - я имею в виду правление в Европе - намерены его продвинуть.

Он вернулся к своей работе. Шум снаружи затих. Собираясь уйти, я приостановился в дверях. В комнате, где слышалось неумолчное жужжание мух, агент, которого собирались отправить на родину, лежал в жару и без сознания; бухгалтер, склонившись над столом, вносил в свои точные отчеты точные записи, а на расстоянии пятидесяти футов от двери виднелись неподвижные деревья рощи смерти.

На следующий день я наконец покинул станцию с караваном - с отрядом в шестьдесят человек. Нам предстояло пройти пешком двести миль.

Не стоит распространяться об этом путешествии. Тропинки, тропинки повсюду; сеть тропинок, раскинувшаяся по пустынной стране; тропинки в высокой траве и в траве, опаленной солнцем; тропинки, пробивающиеся сквозь заросли, сбегающие в прохладные ущелья, поднимающиеся на каменистые холмы, раскаленные от жары. И безлюдье: ни одного человека, ни одной хижины. Население давно разбежалось. Ну что ж... если б толпа таинственных негров, носителей смертоносного оружия, вздумала странствовать по дороге между Дилем и Грейвсэндом, хватая за шиворот поселян и заставляя их тащить тяжелую ношу, я думаю, понадобилось бы немного времени, чтобы опустели все окрестные фермы и коттеджи. Но здесь и жилища тоже исчезли. Все-таки мы прошли через несколько покинутых деревень. Есть что-то трогательно-детское в развалинах стен из травы.

День проходил за днем; за моей спиной раздавался топот шестидесяти босоногих негров, и каждый тащил на себе шестидесятифунтовую ношу. Лагерь, стряпня, сон; потом снова поход. Иногда нам попадался носильщик, умерший в дороге и лежавший в высокой траве, а рядом с ним валялась его палка и пустой сосуд из тыквы. Вокруг и над нами великое молчание. Часто в тихие ночи слышался далекий бой барабанов, то затихающий, то нарастающий,- звуки жуткие, манящие, призывные, дикие и, быть может, исполненные такого же глубокого значения, как звон колоколов в христианской стране.

Однажды нам повстречался белый человек в расстегнутом форменном кителе, расположившийся на тропинке со своей вооруженной свитой - тощими занзибарами,- парень очень гостеприимный и веселый, чтобы не сказать - пьяный. Он объявил, что следит за ремонтом дорог. Не могу сказать, чтобы я видел хоть какую-нибудь дорогу или какой-нибудь ремонт, но, пройдя три мили, я буквально наткнулся на тело пожилого негра, убитого пулей, попавшей ему в лоб; быть может, это и свидетельствовало о мерах, предпринятых для улучшения дорог; Со мной был спутник - белый; неплохой парень, но слишком жирный и обнаруживший досадную привычку падать в обморок всякий раз, когда мы поднимались по склону раскаленного холма и несколько миль отделяли нас от воды и тени. Раздражает, знаете ли, держать на манер зонтика вашу собственную куртку над головой человека, пока он не придет в чувство. Я не мог удержаться, чтобы не спросить его, для чего он, собственно, сюда приехал.

- Денег заработать, конечно. А вы что думали?- сказал он презрительно. Потом он заболел лихорадкой, и пришлось его нести в гамаке, подвешенном к шесту. Так как весил он больше двухсот фунтов, то я все время воевал с носильщиками. Они топтались на одном месте, разбегались, удирали по ночам... Настоящий мятеж! Как-то вечером я обратился к ним с речью на английском языке, сопровождая ее жестами, за которыми следили шестьдесят пар глаз, а на следующее утро мы отправились в путь, причем чернокожие, тащившие гамак, шли впереди. Час спустя я нашел в кустах всю поклажу - гамак, одеяла, стонущего человека. Тяжелый шест содрал бедняге кожу с носа. Парню очень хотелось, чтобы я кого-нибудь убил, но нигде не видно было даже тени носильщиков. Я вспомнил слова старого доктора: "С научной точки зрения любопытно было бы наблюдать там, на месте, перемену, происходящую в индивидууме". Я почувствовал, что во мне пробуждается научный интерес. Впрочем, все это к делу не относится.

На пятнадцатый день я снова увидел большую реку, и мы доковыляли до Центральной станции. Она расположена была у заводи, окруженной кустарником и лесом; станция была обнесена с трех сторон старой изгородью из тростника, а с одной стороны тянулась полоса вонючей грязи. Ворот не было - вместо них в изгороди зияла дыра; достаточно было одного взгляда, чтобы понять: здесь всем распоряжается чахлый демон лени. Белые люди с длинными палками в руках лениво бродили между строениями, подходили, чтобы взглянуть на меня, а затем скрывались из виду. Один из них, дюжий вспыльчивый парень с черными усами, узнав, кто я такой, сообщил мне, не жалея слов и прибегая к ненужным отступлениям, что пароход мои покоится на дне реки. Я был как громом поражен. Что, как, почему? О, все "в порядке". "Сам начальник" при этом присутствовал. Все в полном порядке.

- Все держали себя превосходно... превосходно! Вы должны,- продолжал он, волнуясь,- сейчас же повидаться с начальником. Он ждет!

Тогда я не понял подлинного значения этой катастрофы. Думаю, что теперь я понимаю... хотя отнюдь не уверен. Когда я об этом размышляю, происшествие кажется мне слишком нелепым, чтобы быть естественным... А впрочем... но в тот момент я к этому отнесся просто как к досадной помехе. Пароход затонул. Два дня назад они, внезапно всполошившись, отправились на пароходе вверх по реке. Начальник торговой станции находился на борту, а кто-то вызвался исполнять обязанности шкипера. Не прошло и трех часов, как они наскочили на камни, сорвали дно, и пароход затонул около южного берега. Я задавал себе вопрос, что мне делать теперь, когда судно мое погибло. Выяснилось, что дела у меня будет выше головы, так как я должен был выудить из реки свой пароход. За это я принялся на следующий же день. Затем, доставив обломки на станцию, я взялся за починку, и на все это ушло несколько месяцев.

Любопытной оказалась первая моя встреча с начальником станции. Хотя в то утро я прошел пешком двадцать миль, он не предложил мне сесть. У этого человека была самая обыкновенная физиономия, манеры, голос. Роста он был среднего, сложен пропорционально. Пожалуй, в глазах его весьма обычного цвета было что-то необычно холодное, а взгляд его падал на вас острый и тяжелый, как топор. Но даже в такие минуты весь его вид, казалось, противоречил впечатлению, какое производил этот взгляд. Иногда губы его складывались как-то странно - было в этом что-то мимолетное, ускользающее: улыбка не улыбка,- я ее помню, но не могу объяснить. Она появлялась помимо его воли, через секунду после того, как он договаривал фразу, появлялась в конце его речи, словно печать, скрепляющая слова и делающая банальную фразу загадочной.

Он был самым обыкновенным торговцем и с ранних лет работал в этих краях. Его слушались, однако он не внушал ни страха, ни любви, ни даже уважения. В его присутствии люди ощущали неловкость. Вот именно! Не то чтобы недоверие, а просто неловкость. Вы не можете себе представить, какое значение имеет такая... такая способность вызывать ощущение неловкости. Он не умел организовывать, проявлять инициативу или хотя бы поддерживать порядок. Это видно было по тому, в каком плачевном состоянии находилась станция. У него не было ни ума, ни образования. Почему же в таком случае занимал он этот пост? Быть может, потому, что он никогда не болел.

Он служил девять лет, получая отпуск через каждые три года. Могучее здоровье само по себе имеет большое значение там, где не выдерживает самый крепкий человек. Отправляясь на родину в отпуск, он устраивал торжественное празднество: так веселится, сойдя на берег, матрос; впрочем, сходство было только поверхностное. Это можно было угадать по тем словам, какие он бросал в разговоре. Ничего нового он не создал: он только поддерживал рутину - и этим дело ограничивалось. Но все-таки он был великим человеком, так как нельзя было угадать, чем можно обуздать его. Этого секрета он так и не выдал. Быть может, он ровно ничего собой не представлял. Такое поведение заставляло призадуматься, ибо там не было ничего, что могло бы его сдерживать.

Однажды, когда различные тропические болезни свалили с ног почти всех агентов на станции, он заявил, что "людям, сюда приезжающим, не следовало бы иметь никаких внутренних органов". Эту фразу он скрепил своей улыбкой - словно приоткрыл на секунду дверь в царство тьмы, у которой стоял на страже. Вам чудилось, что вы что-то разглядели,- но печать уже снова была наложена. Когда ему надоели обеденные ссоры, постоянно возникавшие между белыми из-за того, кому сидеть за столом на председательском месте, он приказал сделать огромный круглый стол, для которого пришлось выстроить специальный дом. В этом доме устроили столовую. Первое место было там, где он сидел; остальные места в счет не шли. Ясно было, что в этом он твердо убежден. "Учтивый", "неучтивый" - эти определения к нему не подходили. Он был флегматичен. Он разрешал своему "бою" - откормленному молодому негру с побережья - третировать белых нахально и дерзко у него на глазах.

Увидев меня, он тотчас же стал говорить. Я слишком замешкался в пути. Он не мог ждать. Пришлось поехать без меня. Нужно было посетить станции в верховьях реки. Времени и так уже прошло немало, и он не знал, кто умер, кто жив, в каком состоянии находятся дела и т.д. и т.д. На мое объяснение он не обратил ни малейшего внимания и, играя палочкой сургуча, несколько раз повторил, что положение "очень серьезно, очень серьезно". Ходят слухи, что одной из важнейших станций угрожает опасность и что начальник ее - мистер Куртц - болен. Он выразил надежду, что слухи эти ложны. Мистер Куртц... Я был утомлен и нервничал. "Черт бы побрал Куртца!" - подумал я и перебил его, заявив, что о мистере Куртце мне говорили на побережье.

- А, значит, там о нем говорят,- прошептал он себе под нос. Потом стал меня уверять, что мистер Куртц - лучший его агент, исключительный человек и ценный работник для фирмы; таким образом, мне должно быть понятно его беспокойство. И он еще раз повторил, что очень взволнован. Действительно, он, все время ерзая на стуле, воскликнул: "Ах, мистер Куртц!" - сломал палочку сургуча и, казалось, был потрясен происшествием с пароходом. Затем он пожелал узнать, сколько времени мне понадобится, чтобы...

Я снова его перебил. Я, видите ли, был голоден, он не предложил мне сесть, и теперь злоба меня душила.

- Как я могу сказать?- воскликнул я.- Я даже не видел затонувшего судна... несколько месяцев, должно быть.

Весь этот разговор казался мне таким бессмысленным.

- Несколько месяцев,- повторил он.- Ну что ж! Скажем, через три месяца можно будет отправиться в путь. Да, три месяца... этого достаточно.

Я вылетел из его хижины (он один занимал обмазанную глиной хижину с верандой), бормоча себе под нос свое мнение о нем. Болтун и идиот! Впоследствии я отказался от этих слов, ибо мне пришлось констатировать, что он с изумительной точностью определил срок, потребовавшийся для проведения работ.

На следующий день я взялся за дело и повернулся, так сказать, спиной к станции. Только таким образом, казалось мне, смогу я сохранить спасительную связь с реальными фактами. Все-таки иной раз мне приходилось оглядываться, и тогда я видел эту станцию и этих людей, бесцельно бродивших по залитому солнцем двору. Иногда я задавал себе вопрос, что все это значит. Они разгуливали со своими нелепыми длинными палками, словно толпа изменивших вере пилигримов, которые поддались волшебным чарам и обречены оставаться за гниющей изгородью. Слова "слоновая кость" звенели в воздухе, звучали в шепоте и вздохах. Можно было подумать, что они обращаются к ней с молитвами. Над ними, словно запах разлагающегося трупа, витал аромат нелепого хищничества. Ей-богу, в этом не было ничего похожего на реальную жизнь! А немая глушь, подступившая к этому расчищенному клочку земли, казалась мне чем-то великим и непобедимым, как зло или истина, терпеливо ожидающим конца этого фантастического вторжения.

Ах, эти месяцы!.. Но не буду на них останавливаться. Случались различные события. Как-то вечером соломенный сарай, где сложены были коленкоровые и ситцевые ткани, бусы и всякая всячина, внезапно загорелся, словно мстительное пламя вы рвалось из земли, чтобы истребить весь этот хлам. Я спокойно курил трубку, сидя около моего разбитого парохода, и видел, как они, освещенные заревом, прыгали и воздевали руки к небу. Усатый толстяк спустился к реке, держа в руке жестяное ведро, и стал меня уверять, что все "ведут себя превосходно, превосходно". Зачерпнув воды, он помчался назад. Я заметил, что ведро его продырявлено.

Медленно побрел я на станцию. Спешить было незачем. Сарай вспыхнул, словно коробка спичек, и ничего нельзя было поделать. Пламя рванулось к небу, заставив всех отступить, осветило все вокруг и съежилось. Сарай превратился в кучу ярко тлеющих углей. Неподалеку били какого-то негра. По слухам, он был виновником пожара. Как бы то ни было, но он отчаянно выл. Я видел позднее, в течение нескольких дней: он сидел в тени, совсем больной, и старался прийти в себя; потом он поднялся и ушел, и немые дебри снова приняли его в свое лоно.

...