300 лет Санктпитербурху

"ОРДЕР ДЕ БАТАЛИ"
Затем наступил июнь.

С утра в пятницу, первого, Крейс собрал к себе капитанов. На столе вице-адмирала была расстелена карта с нанесенным на ней боевым расположением флоты, именуемым "ордер де батали".

- Прошу господ капитанов точно уяснить порядок расстановки судов,- сказал Крейс.- Фарватер, ведущий к Питербурху, проходит мимо острова лишь в одном узком месте: с норда оно простреливается с островных батарей, а с зюйда ограничено отмелью, на конце коей стоит форт Кроншлот. Наша цель - перекрыть противнику сей фарватер и не дать ему выйти к Санктпитербурху...



Для этого к югу от мыса, на котором Ян Крейс уже возвел новую батарею, вице-адмирал велел поставить ряд плавучих рогаток: длинных шестов с крестовинами и грузом на опущенных в воду концах. А суда расположить полукругом по ширине фарватера.

Весь день затем трудились матросы-гребцы, растаскивая шлюпками и ботами суда по их боевым местам.

К вечеру Корнелий Иванович сам объехал рейд, чтобы убедиться, правильно ли исполнен отданный приказ.

Все было на месте - и суда, и рогатки.

НОЧЬ НА ЧЕТВЕРТОЕ ИЮНЯ
Немного соснув, вице-адмирал во втором часу светлой ночи четвертого июня встал и кликнул к себе толмача Самуева: секретаря Остермана Крейс решил пока не будить.

Лешуйка вошел с заспанным помятым лицом, с бумагой и чернильницей в руках. Вынул из-за уха перо, поклонился Крейсу:
- С праздником, господин вице-адмирал!

Крейс нахмурился, потом крепко потер лицо, улыбнулся. Сегодня был день его рождения. Ему исполнялось сорок восемь лет.

- Говорят, наши-то матросы,- говорил Лешуйка, раскладывая на столе свои писарские принадлежности,- знаменитую торту вашей милости хотят вечером поднести... Знатный праздник будет...
- Ладно, садись за бумаги,- прервал его Крейс.- Будем письмо его царскому величеству составлять...

Вице-адмирал ходил по своей каюте, разглядывая старые, привычно разложенные по полкам чертежные и мореходные инструменты, проплававшие с ним не одну тысячу миль: циркули, золоченый французский транспортир, солнечные универсальные часы мастера Джона Роули, корабельный компас, секстант работы Элтона, набор линеек, корабельные лекала, подарки Яна де Ланга - солнечные часы Ламини из Аугсбурга и секстант, сработанный англичанином Гейтскиллом.

Лешуйка скрипел пером, записывал то, что диктовал ему Крейс:
- "... Здесь речение было такое от мужика из Выборга, что неприятели готовят большие прамы..."- Крейс остановился, размышляя, надо ли пояснять царю, что широкопалубные прямы годны для перевоза и пушек, и десанта, но решив, что царь и сам то понимает, продолжал:
- "...Я думаю, что оные против нас пробовать станут..." Начни с новой строки. Надобно теперь будет о неуправстве господина Толбугина государю сказать, у коего половина солдат с поломанным ружьем ходит... Пиши: "Всемилостивейший государь! Изволь нас пожаловать во флоту ручным оружием, которое зело надобно..."

Дальний пушечный выстрел, за ним другой и третий заставили вице-адмирала застыть на месте, прекратив диктовку.

Кровь отхлынула от лица Крейса.

Сии выстрелы могли означать только одно: сын его Ян и капитан Клинкерт, посланные на шнявах "Дегас" и "Копорье" для караула, завидели приближение вражеской флоты.

НАПАДЕНИЕ
Письмо к царю Крейс кончил диктовать лишь поздним вечером. "Сегодняшним утром на рассвете, в третьем часу,- восстанавливал он события дня,- учинили наши шнявы с брандвахт, или заставных караулов, сейн, или приметный выстрел, что приближается противник. И немногое время спустя после того мы тотчас и увидели его между островом и Выборгской стороной..."

События четвертого июня развивались стремительно. Услышав сейн дозорных, Крейс велел ответить положенным сигналом, повелевавшим шнявам вернуться к Кроншлоту.

"Копорье" и "Дегас" приблизились - и Ян с Клинкертом сели в шлюпки, устремившиеся к "Дефаму". Вскоре Крейс слушал их доклад.

Шведы явились к Котлину в составе двадцати двух вымпелов. Семь судов были линейными кораблями. На них стояло от пятидесяти четырех до шестидесяти четырех пушек. На шести фрегатах насчитали от двадцати восьми до тридцати шести орудий. Кроме них в составе эскадры было еще по две шнявы, бомбардных судна, брандера и сорокапушечных прама да шмак с провизией.

- Итого против наших двухсот шестидесяти шести пушек противник имеет шестьсот шестьдесят орудий,- наклонившись к вице-адмиралу проговорил быстро все подсчитавший Остерман.- Превосходство немалое: в два с половиною раза...

Лицо Крейса не дрогнуло - и он вновь обратил его к дозорным.

По вымпелам Ян и Клинкерт опознали командующего эскадрой - адмирала Корнелиуса Анкерштерна. Его сопровождали два других флагмана - вице-адмирал Якоб де Пру и шаутбейнахт Адольф-Густав Шпар.

Русский матрос Наум Синявин, чей брат Иван был захвачен в плен в начале года, быстро проговорил, высунув плечо из толпы стоявших вокруг Крейса офицеров:
- Сей де Пру нам знаком, господин вице-адмирал! Это - тот, что в прошлом году пытался к Питербурху прорваться. Тогда под Нарвой денщика короля Карлуса поймали - капитана фон Голштейна, так он говорил, что сей де Пру родом француженин, а левая рука у него из серебра сделана, поелику тое руку у него много лет назад гранатой оторвало. А раз де Пру тут, значит, будут, как прежде, наверняка на западный мыс сначала нападать...

Крейс выслушал Синявина внимательно. Ничего не значило, что тот был простым матросом со шнявы "Мункер", вызванным вице-адмиралом на флагманский фрегат для поручений. Наум Синявин был бомбардиром царевой любимой артиллерийской роты, преображенцем, то есть царским гвардейцем и человеком, хорошо знакомым Петру Алексеичу,- так что его стоило послушать.

К тому же Ян и Клинкерт тут же подтвердили слова Синявина, добавив, что шведы, судя по всему, так и собираются поступить, ибо они застопорили ход у северной оконечности острова. Адмирал их поднял красный флаг на бизань-мачте, что означало созыв военного совета. А затем шведы начали разделение эскадры - для того, вероятно, чтобы атаковать котлинскую косу и с норда и с зюйда.

Крейс тут же приказал Синявину плыть к острову, чтоб разузнать положение дел у Толбугина и Островского, а сам созвал на "Дефам" своих офицеров для последнего перед возможным боем кригс-рата.

- Не стану лишний раз повторять вам, господа, о вашем воинском долге,- сказал он,- ибо полагаю, что говорю ныне с людьми не токмо отважными, но и честными в своей службе. Единое, что позволю себе еще раз напомнить - приказ не открывать огня до подхода врага на наиболее близкое расстояние. Дуель сей должен принести нам наилучшую выгоду, тогда как противнику - наихудший вред!..

БОЙ
Через полчаса в белесом утреннем воздухе, колебавшемся над теплым водным пространством, с южной стороны котлинской стороны забелели паруса четырех шведских судов: Анкерштерн и впрямь охватил западную котлинскую косу с обоих флангов.

Прошло еще около часа - и со шведских парусников взметнулись густые клубы пушечных выстрелов. Вскоре их глухие удары долетели до слуха вице-адмирала и окружавших его моряков.

В ответ заговорили пушки Толбугина и Островского.

Гремевшая около двух часов канонада затем несколько стихла. Вернулся Синявин. Доложил: пушкари Толбугина не оказались в долгу перед нещадно палившими по косе шведскими артиллеристами. Россияне вели ответный огонь столь удачно, что вынудили шведского флагмана выйти из боя и, приклонив корабль набок, начать починку: одно из русских ядер угодило ниже ватерлинии.

Стихший было обстрел косы разгорелся с новой силой. Около трех часов шведы метали бомбы на позиции русских солдат.

Затем, близко к полудню, огонь вновь утих. Шведская флота вошла в южный пролив - и встала в виду русских судов в тысяче саженей к западу, готовясь к новым экзерсициям.

Вскоре шведы разделили эскадру на три части.

Шаутбейнахт Шпар двинулся к западной котлинской косе. Вице-адмирал де Пру в сопровождении малых фрегатов и около сотни мелких судов направился к материковой части залива - в сторону стоявшей на южном берегу деревни Дудорово.

А командующий флотой адмирал Анкерштерн встал против выстроившихся на фарватере русских кораблей, после чего спустил с мачты свой адмиральский флаг, поставив на его место кровавый - красный - штандарт, означавший боевую атаку.

Крейс решил было предпринять маневр галерами, нацелив их против десанта де Пру. Но поразмыслив, отменил свой приказ, вернув "Федора Стратилата" и "Золотого орла" на место: Корнелий Иванович вспомнил о расположении мелей в заливе - и сообразил, что галеры могут из-за них попасть под огонь плывших по глубоководью шведов.

В свою очередь Анкерштерн послал два малых фрегата к батарее Сант-Ян, но был оттуда отбит...

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Крейс увидел в подзорную трубу, что и де Пру, и Шпар возвращаются к месту стоянки. Суда Анкерштерна тоже отошли саженей на пятьсот назад и бросили якоря.

С Котлина вернулся Синявин. Привез под охраной пленных: тридцать три человека, среди коих было четыре офицера. Сказал:
- Швед на остров десант высадил в мелких ботах: две тыщи человек. Их в помощь флоту из Ревеля да из Пернова направили... Только наши их так восприняли, как и прежде сего. Так что у шведа до трехсот душ погибло да потопло... А пленные вот говорят, что все дело сие начато у них было ради захвата острова. Токмо что из того вышло - сами, господин вице-адмирал, видеть можете...

И на том день четвертого июня упокоенно окончился.

КОММЕНТАРИЙ О ТРУДНОСТЯХ ХАРАКТЕРА ВИЦЕ-АДМИРАЛА КРЕЙСА
"ГИСТОРИЯ"
1705 год стал заметной вехой в жизни российской исторической науки. Восьмого марта вышел царский указ "О донесении командующими войсками в Посольский приказ о всех военных происшествиях для составления военного журнала", чтобы "о сей Свейской войне делать диариуш" (военную хронику).

Так началось составление "Гистории Свейской войны" - крупнейшего исторического сочинения той эпохи, вдохновителем и одним из ведущих авторов которой стал сам царь Петр.

Число реляций и ведомостей с 1705 года резко возросло - и это, казалось бы, дало историкам возможность составить более полное представление о событиях на фронтах Северной войны. Но на самом деле картина оставалась порою весьма сложной и противоречивой.

Обратимся для примера к событиям одного лишь дня - 4 июня 1705 года - на морском фронте у Котлина и Кроншлота.

ДОКУМЕНТЫ
Упомянутое в предыдущей главе письмо вице-адмирала Креиса к царю Петру (впредь я буду кратко называть его просто "Письмо") - первый из большого числа документов, касающихся этого дня. Именно в нем Крейс сообщил - непосредственно вслед за совершившимися событиями - о нападении шведского флота на западную часть острова Рычерта (именно так Крейс чаще всего называл Котлин) и об удачной ликвидации первого вражеского десанта.

Однако тщетно станем мы искать упоминания об этом успехе русских пехотинцев в других исторических источниках петровской поры - в том числе и в более поздних реляциях самого вице-адмирала.

Я имею тут в виду следующие документы: "Выписывания из вседневной порядочной записки, что чинена на корабле "Дефам", командуемом чрез господина вице-адмирала Корнелиуса Крейса" (в дальнейшем - "Вседневная записка"); журнал этот вели в 1705 году непосредственно на борту флагманского судна. Далее - сообщения петровских "Ведомостей" за 1705 год, составлявшиеся свидетелями военных действий. Далее - "Реляция" Крейса, включенная в "Гисторию Свейской войны". И наконец - "Экстракт из повседневного реестра" (впредь - "Экстракт"), который тоже был представлен как написанный в 1705 году на "Дефаме" около Кроншлота, но, как явствует из сопроводительной приписки, на самом-то деле был послан Крейсом кабинет-секретарю Макарову 4 декабря 1720 года, то есть был отделен от непосредственных событий полутора десятками лет, которые много значили в жизни вице-адмирала Корнелия Ивановича Крейса.

В чем же суть и причина тех разночтений и умолчаний в документах, которые относятся к событиям 4 июня 1705 года?

ОБИДА
Тут надо учесть следующее: если все экипажи морских судов номинально подчинены были Крейсу, то все сухопутные войска находились под командой генерал-майора Брюса.

Вместе с тем полки Толбухина, Островского и Гамильтона, стоявшие на Котлине, отдалены были от Петербурга многими верстами, так что вести о котлинских событиях не сразу Петербурга и достигали.

Ясно, что оперативное командование этими частями было Брюсу просто физически не по силам - и котлинские командиры прибегали к единственно эффективному тогда воинскому самоуправлению.

В то же время Крейс был рядом.

В нужный момент он мог подослать на остров нужные подкрепления, помочь артиллерией, дать совет и т.д. Иными словами, участие его в обороне Котлина было, конечно, зримее и непосредственней, чем участие Брюса,- и вице-адмирал это отлично сознавал.

Тому есть немало примеров. Вот осенью Крейс пишет Яковлеву:

"В последнем числе апреля месяца Брюс поехал в Нарву - и назад не возвратился, покамест мы, чрез божью помощь, уже четырежды не отбили неприятеля, который у нас на виду еще оставался для статности в боевой линии и стоял с 4 по 21 июня, в которое время мы день и ночь в оружии стояли, покамест неприятель, чрез помощь господа бога и добрую бодрость наших офицеров, матросов и солдат, с побоями и стыдом, с поспешанием и со многим страхом прочь не побежал.
"То истинно правда, что я вместо помощи себе в нынешний год многие комплименты и грамоты принял. Как я сюда приехал и встал против острова на якорь, нашел только землю, лес и дерево да около тысячи человек с поломанным ружьем - и при том не было никакого приготовства, а было глупое обо всем рассуждение... А когда ныне на остров Рычерт милость твоя поволит приехать, сможешь увидеть тут семь добрых батарей с шестьюдесятью пушками, которые чрез меня управлены и о которые неприятель нос свой ушибил..."

И далее в том же письме Крейс высказывает прямую свою обиду, обращенную, как можно понять, непосредственно в адрес Брюса: "Неприятели же мои меня подыскивают и по все дни мои труды и работу, також и славу, ищут умалить, да как я еще уведал, и дело мое себе присваивают".

Что обида обращена именно на Брюса, мы узнаем из другого письма Крейса. Оно адресовано Александру Кикину, которому вице-адмирал рассказывает, "как неправедно я в нынешнюю кампанию от обер- и унтер-комендантов Брюса и Шарфа взыскан и потчеван во всяких делах. А ныне, после того как тот господин в генерал-маеоры пожалован, его высотство так высоко вознесся, что не почел нужным послать изданные мной указы на корабли, которые у Питербурха для обороны и помогательства стоят, чем в смущение меня привел, да еще тем и недоволен был, и меня в покое не оставил, чтоб меня здесь упрямым спесивцем выставить и мою команду и честь ограбить и отлучить. И если я буду убит или застрелен, или своя смерть случится, так здесь в худом зрении все будет".

Тут сразу необходимо разъяснить, что Брюс звание генерал-майора получил отнюдь не по завершении кампании 1705 года, а после прошлогоднего отбития шведов с суши и с моря.

Однако до Крейса доходят неверно истолкованные слухи, будто Брюс получил свое звание "за победу над шведами при Питербурхе и Кроншлоте",- и вице-адмирал решает, что это его, Крейсову, славу похитил обер-комендант Роман Виллимович Брюс. Тем более что сам-то Крейс никаких особых отличий за противостояние шведам в 1705 году не получил, чем был весьма опечален.

Дело однако тут было не в том, что царь по ошибке или по рассеянности не оценил труды Крейса. Петр просто полагал, что наемные офицеры получают за свою работу достаточное денежное вознаграждение - и потому иными наградами их труд оценивать не стоит.

Брюс наемным офицером не был. Хотя он и не был русским по происхождению, но родился в Москве - и царю служил, как любой российский человек, с младенчества. Крейс - иное дело. Он на службу был нанят.

ПРИЧИНА КОРРЕКЦИЙ
Крейс не был ни прав, ни объективен по отношению к Брюсу в 1705 году. Мало того, настроение это не покинуло вице-адмирала и полтора десятка лет спустя, когда Брюса уже и в живых-то не было. Составляя в 1720 году "Экстракт" о событиях пятнадцатилетней давности, Корнелий Иванович создал намеренно скорректированную картину своей деятельности по обороне Котлина.

Он в частности всячески подчеркивал неподготовленность Толбухина и Островского к этой обороне и меру своей помощи им: "Тогда я приказал на оной косе (котлинской.- А.Ш.) одному морскому офицеру быть, да корабельному караулу, да с ними трем пушкам трехфунтовым; того ж времени послан ордер (приказ.- А.Ш.) к полковникам Толбугину и Островскому, чтоб неожиданно атаковать".

В то же время в письме к Брюсу от 6-7 июня Крейс, ведя как бы репортаж с места событий, невольно демонстрировал, что русские солдаты вели бой с шведским десантом шаутбейнахта Спарре вполне самостоятельно, по своей собственной инициативе и без чьих бы то ни было особых "ордеров",- а роль его, Крейса, ограничивалась, в основном, регистрацией совершавшихся событий, не более: "Шаутбейнахт Шпар обратился к наружному углу острова Котлина, где полковник Толбугин с двумя полками караул имеет... Сего часу видим мы, что неприятель атаку свою к наружному краю острова оставил и отступает... Сего мгновения получил ведомость, что наши на наружном углу одного капитана, одного поручика да осьмнадцать рядовых неприятельских в полон взяли..."

В другом письме к Брюсу вице-адмирал упоминает в начале июня "батарею на мысу острова Рычерта", то есть не ставит ее в зависимость от присланных позднее трех пушек, которые, конечно же, сыграли свою роль в последующих событиях, но не имели отношения к схватке толбухинцев со шведами 4, 5 и 6 июня.

В сопроводительной же записке к "Экстракту", датированной 4 декабря 1720 года, Крейс специально указывал Макарову: "Можно видеть, что не Толбугина или других в то время работа была, но мой к тому труд. Однако ж, чрез некоторых господ украдя, мой респект отдали другому, который был полковник, а за мой труд повышен генерал-маеором, который только видел шведа на некотором расстоянии, а в действие нимало не вступал. Можно видеть из моего журнала, что полковник Толбугин и другие ничего не чинили собою без моего указания, но все исполняли на сухом пути и на воде по данным мною письменным и словесным указам".

"Экстракт", судя по всему, составлялся на основе "Вседневной записки" 1705 года, которая велась по сравнительно горячим следам. Но именно в "Записке" не встречаем мы ни слова о высадке десанта на котлинскую косу 4 июня и о захвате большого числа пленных. Отсутствует запись об этом и в "Экстракте". Нет в "Записке" и подробных сведений о новом шведском десанте на позиции Толбухина 6 июня (и о новом пленении вражеских солдат и офицеров). Невнятно говорится о действиях шаутбейнахта Спарре и в "Экстракте".

Все это вполне укладывается в тщательно отработанную в 1720 году версию, в согласии с которой "не Толбугина или других в то время работа была, но мой к тому труд".

Нет, труд был - солдат и Брюса, и Толбухина, и Островского, и Гамильтона! Отважный, смелый и удачливый труд...

В чем же подоплека всех этих передержек, умолчаний и прямой дезинформации Крейса в отношении людей, с которыми он, строго говоря, был связан общей воинской судьбой и на которых напраслину возводить ему было негоже? Причина, думается, вот в чем.

Крейс отдавал делу всего себя. Как показали дальнейшие события, он был и достаточно бескорыстен, и честен. Ни награды, ни золото ему особо не были нужны. Не для того он работал. Он был обуян высокой идеей приведения российского правопорядка к неким среднеевропейским стандартам - и преуспел в деле внедрения в обиход российской жизни своего рода подобий таких стандартов.

Но при всем том он был честолюбив. Хотя он не жаждал наград, он жаждал отличий. Он хотел, чтоб не остались незамеченными и не были забыты его труды. И он чутко реагировал, когда перед ним возникал хотя бы призрак их замалчивания.

Тогда Крейс выходил из себя. Гнев застилал его глаза. Он переставал объективно оценивать происходящее. И что самое печальное, он сохранял эту предвзятость в оценках на долгие годы, не отказываясь от своих ошибок, но с годами лишь усугубляя их.

Таков был этот человек - даровитый, но горячий и упрямый.

И человеку этому было свойственно многое хорошее. В том числе и умение помочь тому же обер-коменданту Брюсу, против которого он спустя некоторое время начнет метать свои неправедные громы.

#3. ИЮНЬ-ИЮЛЬ 1705 ГОДА. РОМАН БРЮС - ГЕНЕРАЛ-МАЕОР И САНКТПИТЕРБУРХСКИЙ ОБЕР-КОМЕНДАНТ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Получив шестого июня от подполковника и унтер-коменданта Андрея Шарфа весть о набеге шведского генерал-поручика Майделя на Санктпитербурх, Роман Виллимович тут же выехал из Нарвы.

В Копорье взял для сопровождения роту конных солдат из полка Андрея Инглиса. Мчали днем и ночами - быстро, без привалов.

К середине дня восьмого июня Брюс прибыл по старой новгородской дороге к Адмиралтейскому двору.

Тут князь Мещерский немного успокоил Брюса.

Шведы и впрямь появились четвертого июня на Выборгской стороне и, обстреляв Каменный остров, пожгли там несколько домов, Тут, на левой стороне Невы слышна была частая пушечная стрельба к северу от крепости. Но стреляли недолго.

Зато у Котлина сильная перестрелка шла и четвертого, и пятого, и шестого. Но ныне тихо и там.

- В достатке ли вице-адмирал вывел флот?- спросил Брюс.
- Комендант Иван Яковлевич писал, что государь зело попенял ему за неснабжение господина Крейса. Но к выходу в море флот уж всем был загружен. Еще и два наших якоря им отдали.
- Ну, а что тут, на Адмиралтейском дворе, деется?
- Много худого, ваша милость... Людишки мастеровые, что в прошлые годы с Москвы да с других городов сюда присланы были, многие померли. А другие хворают изрядно. Сам знаешь, ваша милость, какой тут воздух сырой да болотистый. Был бы еще харч достаточный, так и с тем туго. Вот и болеет народишко. Да и мрет повально... А за нехваткой мастеров - особливо кузнецов - да за падежом лошадей в деле одни заминки... Горе!..
- Ладно, князь Роман, о горе потом поговорим. Сейчас, не вини, другие у меня дела - военные...

И сев в лодку, Брюс приказал грести на правый невский берег.

ДЕЛА КРОНШЛОТСКИЕ
В крепости обер-коменданта встретил подполковник Шарф.

Он вручил Брюсу пачку писем. Первым обер-комендант прочел то, что получено было нынче утром через шведского барабанщика: генерал-поручик Майдель предлагал немедленно сдать Санктпитербурхскую фортецию под угрозой истребления ее гарнизона и нанесения жестокого урона всем жителям города.

- Перевод сего писания как раз к приезду вашей милости поспел,- весело поблескивая глазами говорил Шарф.- Я, памятуя прошлогоднюю вашу успешную переписку с господином генерал-поручиком, решил вашего возвращения дождаться, чтоб уж точно ответ господам шведам в едином манире держать.
- Так ведь это только шведы любых новинок чураются,- ответил Брюс.- Я же, наоборот, именно вас попрошу сей ответ составить. Пусть к нашей прошлогодней шотландской соли,- Роман Виллимович кивнул Шарфу, видя, что тот понял намек на его, Брюса, происхождение,- немного вашего саксонского уксуса будет добавлено да припечатано российского языка порохом!.. А от себя прошу лишь предложить господину Майделю: пусть уж он идет сюда со своим войскам поскорее. В крепости все изготовлено, чем дорогих гостей встретить... Диктуйте - я потом подпишу...

Другие письма были от вице-адмирала. Крейс сообщал о приходе к Котлину вражеского флота. О первой стычке с ним. О десанте вице-адмирала де Пру на дудоровской стороне.

- Премьер-маеор Симон Дедют, получив сии вести,- заметил подполковник,- пошел было с Ингерманландским полком на Вронцовскую мызу, но как драгуны наши туда прибыли, вражеского десанта и след уж простыл: господин де Пру на свою стоянку возвратился по убиении малого числа скота да сожжении двух изб...
- Ничего не скажу, геройский поступок!- усмехнулся Брюс, доставая из кипы бумаг новое письмо Крейса.

В нем вице-адмирал излагал ход событий шестого июня. Рассказав о нападении шведов на позиции Толбугина, Крейс писал:

"Когда сегодня на утренней заре полонянников на борт к себе привести велел, то обрелося оных числом тридцать один человек, меж которыми два капитана да три унтер-офицера. Посылаю их тотчас в Питербурх с поручиком Класом. Только я милости твоей доношу, чтобы ты их за караулом приказал держать без всякой обиды и налога, как надлежит делу, и без моего указу и ведома никуда их не отсылал и ничем не отягчал".

- Не кажется вашей милости, что господин вице-адмирал слишком уж командный голос в письме возвышает?- спросил Шарф.
- Да пусть себе возвышает,- махнул рукой Брюс.- Кто кем командует, мы и без того каждый хорошо знаем... Ну, а что же эти шведы-пленники? Прибыли они?
- Прибыли.
- И куда вы их подевали?
- Пока на гауптвахте в крепости сидят. Караул надежный.
- Поручик Клас уехал уже?
- Нет. Он пока тут.
- Позовите его...

Явился поручик Корнелий Клас - худой небритый черноволосый офицер с круглым лицом и птичьим носом. Брюс помнил его: поручик служил в русском флоте еще с позапрошлого года.

- Вы по-прежнему шнявой "Дегас" командуете, поручик?
- Нет, господин обер-комендант. "Дегаса" вице-адмирал своему сыну поручил. А у меня ныне под командой флейт "Вельком".
- А, знаю: сей флейт два года назад на Олонецком верфе на воду к приезду туда господина губернатора спустили. Оттого и имя такое: "Вельком, или Приятный приезд"... Ну, а как там у Кроншлота? Как господин вице-адмирал шведа аттестует?
- Позавчера, в среду, перед началом их атаки, вице-адмирал объявил нам на кригс-рате, что швед нас два дня только проведывал, а теперь будет полной мощью наступать. Так что всем ныне надлежит знать честь свою - и долг исполнять по уставу.
- Что же, сильно ли швед к вам приступал?
- Он самую большую воинскую удаль покуда против датского купца проявил. К Питербурху торговый датский шкут шел...
- Вроде прошлогоднего англичанина? Тот сумел прорваться...
- А датчанину не повезло - перехватили. К нам в плен попавший унтер говорил: шкипер-де того шкута, господин Арне, весьма сильно тосковал даже не из-за потерянного товару, а оттого, что не смог в Питербурх капитану Наннингу доставить портрет его супруги, госпожи Птины, в виде богини Венус. Дороже, говорит, всего товара был портрет. Сам господин ван дер Велде писал: большой живописец...
- Значит, прелести госпожи Птины ныне шведский адмирал зреть будет, а не капитан Наннинг? Что ж, позавидуем адмиралу хоть в этом... Ну, а какова у вас с ним встреча получилась?
- Уж полдень был, а у него на мачте флаг только обыкновенный - адмиральский. Ну, а наш вице-адмирал велит флоту на шпрингах по местам стоять - и говорит: "Что ж это господа шведы нынче не столь воинственны? Когда они четвертого числа от нас далеко были, то поднимали свой боевой флаг. А теперь и ветер от их стороны, и бою ничто не мешает, а они поднимают, только адмиральский флаг, а не боевой - кровавый!.." И тут же приказывает поднять над "Дефамом" и над Кроншлотом наши боевые красные флаги!
- Знатно! А что Анкерштерн на это?
- Он тоже начал было кровавый флаг поднимать, да только до половины поднял. А потом паруса убавил, красный флаг опустил - и снова свой адмиральский поставил. Сие, конечно, нашим морякам бодрости добавило: ясно стало, что на атаку швед не решится.
- Одной, значит, стрельбой обошлись?
- Да и то - издали! Пушки-то у них посильнее наших. Адмирал их - тот на батарею Сант-Ян напал. А вице-адмирал начал на наш южный фланг метать бомбы да каркасы с большими ручными гранатами. Часа с два такой бой шел. Только многие их бомбы либо до нас не доносило - вверху и рвало, либо через нас перекидывало. Ветер сильный был. Море неспокойное, дождь. Корабли болтало. Вот и трудно им было стрелять прицельно да точно.
- Выходит, господин Анкерштерн в конфузии остался?
- В конфузии! Тем более что пленные шведы - капитаны Розен да Фос - сказывали, будто адмирал с генералом Майделем третьего июня в Выборхе по рукам бились, что на следующий день в Санктпитербурхе друг друга чествовать и ужином угощать будут. Но ни того, ни другого тут покуда не видать, не так ли?
- Да, не очень-то приятно было пленным шведам про столь неудачное пари их командующих говорить...
- Вице-адмирал тех капитанов выслушал, да и спрашивает: "А что же вы тогда-то, четвертого июня, не эскадру нашу и не Кроншлот атаковали, а такое безоборонительное место, как котлинскин мыс?" Те отвечают, что адмирал их рогаток наших опасался.
- Потому они, выходит, и кинулись на Толбугина?
- Да, но Толбугин по их десанту славно ударил. Десятков шесть дробью из пушек на месте скосил. Да еще и шлюпку взял, и восемь ботов чухонских с рогатками, с провизией да с гранатами.
- Ах, вот как: и провизия, и рогатки?.. Значит, рассчитывали крепко на острове засесть. Сочли пехотинцев наших не самыми серьезными противниками... Ну а наши потери каковы?
- Во все дни - только трое убитых да шестеро раненых. Ну вот еще бомба на галеру капитана Мулина упала, никого не задев. Да на галере капитана Дамиани у медной пушки запал вырвало.
- Да, тут в письме у Корнелия Ивановича есть что-то...- Брюс пошелестел лежавшей на столе бумагой.- Вот: "Порадей об этом, мой господин,- и либо отпусти новую пушку без умедления, либо прими галеру господина Демьянова на починку в Питербурх..."
- Эх, нам бы сейчас добрых пушек штук шесть! Да не меньше чем в шестнадцать фунтов каждая! Да еще бы - две гаубицы!.. Без того нам со шведом трудно тягаться будет. Их бомбардные корабли не токмо в линию, но и позади их воинских судов стоят - и до нас свободно достреливают, поелику пушки у них сильные. А мы нашими шестифунтовыми пушчонками, к тому ж и порохом слабым ни достать их не можем, ни вред знатный причинить.
- Ага, это, значит, насчет пушек, видимо, господин вице-адмирал в письме своем говорит? Как тут?.. "Здесь довольно куражу есть, или смельства, но есть лишь недостаток в способах..."
- Верно!.. Да еще бы нам - солдат человек с шестьсот, а то у нас на кораблях сейчас ни единой души от солдатских полков нет. Всех на остров отпустили: там в них тоже нужда!
- Ну, пушки мы пошлем... А вот с солдатами, боюсь, помочь пока не сможем. Надо нам еще самим неприятеля высмотреть...

СОРВАННАЯ ПЕРЕПРАВА
Брюс выслал к Котлину с поручиком Класом просимые вице-адмиралом пушки и мортиры. В свою очередь он просил Крейса прислать в Санктпитербурх несколько судов для подмоги.

Затем обер-комендант выехал на северный край острова Корписаари, шапкой лежавшего над Городовым.

День был туманный.

За пеленою висевших в воздухе водяных капель виднелись конные шведы. Большими партиями выскакивали они из лесу на правом берегу Большой Невки и, помаячив, скрывались в чаще.

У самого берега шведские плотники ладили плоты. Ясно было, что враг готовился к переправе конницы на Городовой остров.

Брюс поманил скакавшего рядом с ним сержанта Глазунова:
- Быстро поезжай к крепости, Матвей. Там бригантины и скампавеи стоят, пушками оснащенные. Передай капитанам мой указ. У верфа есть присланные со Свири боты и шлюпки. Пусть капитаны сажают в них гребцов, цепляют к ним, этим ботам и шлюпкам, свои суда канатами - и идут сюда, к Большой Невке, а по пути ладят к бою пушки. Надо шведа отпугнуть!..

Суда вскоре явились. Едва бросив якоря, капитаны подали команду - и артиллеристы открыли беглый огонь по плотникам и по местам скопления конницы.

Тут и там ввысь взлетали пронизанные огнем кучи песка, груды расщепленного дерева. Иные ядра ударяли в прибрежные валуны - и рикошетом взлетали в воздух, воя и на лету разрываясь.

Шведские плотники засуетились, забегали, бросив работу.

Драгуны, смешавшись, погнали лошадей в лес, унося раненых. Брюс успел рассмотреть в подзорную трубку, что один из драгунов наверняка был убит: осколком у него снесло полчерепа, руки безжизненно волочились по песку.

Отстрелявшись, наши суда ушли в прикрепостной проток...

... Шведы больше на северном берегу пока не показывались.

На письмо, которое Брюс к тому времени успел подписать и отослать со шведским барабанщиком к генерал-поручику Майделю, никакого ответа не поступило.

Началась небольшая передышка.

ПРИБЫТИЕ ВИЦЕ-АДМИРАЛА
Двенадцатого июня Брюс явился на Адмиралтейский двор. Там поставили уже на свое место и начали решетить над кровлей стодвадцатисаженный канатный сарай. Кончили строением избы для Адмиралтейского приказа. Срубили канатную баню, которую вскоре собирались ставить на отведенную для нее площадку. Строили житницы и рубили венцы для пенькового амбара.

Все это показывали Роману Виллимовичу князь Роман Мещерский и подьячий Семен Степанов, бубнившие о недостачах.

- Драни в присылке нет,- делая обиженное лицо и поднимая брови домиком, говорил Мещерский.- А где ее взять? И чем строения адмиралтейские крыть?
- Кирпича надобно многое число,- вторил ему Степанов.- А где ж его добудешь? А слюду, на окна нужную, кто даст?..
- На то у вас и есть господин олонецкий комендант,- усмехнулся Брюс.- Просите как следует - вам и воздастся...

К берегу причалили два шкута с лесными припасами. С судов сошли их шкиперы - подпоручики, принятые в службу год назад.

Один звался Яковом Груном: его братья Аренд и Юрьян (первый командовал сейчас брандером у Кроншлота) тоже были наняты Крейсом в Амстердаме около двух лет назад.

Второй офицер - высокий плотный черноволосый молодой человек по имени Витус Беринг - доложил Брюсу, что ныне плавание по Неве от Тосны прошло беспечально: шведы не потревожили.

В этот момент от крепости послышались пушечные выстрелы.

Оборотясь к Неве, Брюс увидел двигающиеся с залива суда. Выстрелы с крепости были приветственным салютом: над одним из судов развевался вице-адмиральский флаг. В Питербурх прибыл сам Крейс. Брюс тотчас послал к каравану лодку - и вскоре шнява вице-адмирала пристала к берегу у адмиралтейского строения. На берег сбросили мостки - и Крейс сошел по ним к Брюсу.

- Вот, прошу взглянуть, господин обер-комендант,- говорил он, поводя рукой на десяток скампавей и две шнявы, продолжавшие неторопливый ход к крепостному протоку.- Все те суда, о коих милость твоя просил, доставлены. Мне же для отпору шведам надо срочно изготовить два бомбардных судна, вооружив их как следует мортирами.
- Я уже распорядился, чтобы на то употребили буера "Вейн-драгер" и "Бир-драгер",- быстро ответил Брюс.- Это - те, что в позапрошлом году на Олонецком верфе спустили. Первенцы флота.

Крейс кивнул, обвел взглядом адмиралтейское строение:
- Вижу, дело делается... Об одном сожалею: что Иван Яковлев по-прежнему мало заботы о флоте имеет. Ни тяжелых якорей, ни хороших веревок, о коих я его просил, по сей час не имею. На бригантинах и теперь - по одному только якорю!- Крейс нахмурился.- Я о том Ивану писать боле не буду. А сорвутся суда с якорей - стану направлять их в Питербурх.. Так и всей флоты скоро можем лишиться!

Брюс решил разрядить сгущавшиеся тучи Крейсова гнева:
- Не известит ли твоя милость о причине столь сильной перестрелки, кою мы тут два дня назад - десятого числа - слышали?
- Господин Анкерштерн нас своим вниманием ее оставляет,- приосанясь, отвечал вице-амдирал.
- Судя по выстрелам, они дуель с самого утра начали?
- Как только и мы и они утреннюю службу отслужили.
- Что же, решились они на сей раз атаковать?
- Поначалу их вице-адмирал пошел было на "Дефам", словно к абордированию готовясь. Но мы стояли спокойно, не пятясь. И господин де Пру тоже счел за благо остановиться!- Хотя Крейс и пересыпал свой рассказ ироническими ухмылками, видно было, что говорит он с немалым удовольствием.- Ну, а затем и начался дуель. Шестого числа нас только адмирал с вице-адмиралом обстреливали, а теперь к ним и шаутбейнахт присоединился: начал по батарее Сант-Ян бить. Вице же адмирал все метил по Кроншлоту, а господин адмирал - по моему кораблю...

Приглашаемые Мещерским и Степановым, вице-адмирал и обер-комендант прошли под навес, где уже стоял накрытый скатертью стол с едой, венгерским и пивом. Крейс взял кубок, жадно выпил.

- Какова же их артиллерия в деле?- спросил Брюс.
- Пусть твоя милость сам судит,- отвечал Крейс, разрывая жареного цыпленка.- Пять бомб адмираловых я хорошо помню. Первую через меня саженей на двести перенесло и вверху разорвало, так что черепья по обе стороны судна посыпались. Другую не донесло. Третью у носа разорвало. Четвертая в воду подле кранбалки ушла - так что многие тысячи рыб вверх выгнало. Пятая опять не дошла... В итоге ни убитых, ни раненых у меня не было. Правда, одна бомба все ж таки упала на галеру капитана Молина и зажгла там бочонок с патронами, но вреда, благодарение господу, не принесла. Вот их вице-адмирала одна медная бомба Кроншлот знатно потрясла. Ну, заклепки некоторые полетели. Однако стоит Кроншлот!
- А каково господам шведам от нас пришлось?- спросил Брюс. Взгляд Крейса просветлел. Вице-адмирал резко засмеялся:
- Когда их суда против ветра буксирами или лодками разворачивались, наши ядра им многую шкоду чинили. Я сам с галеры капитана Демьянова видел: орудия с наших кораблей так метко стреляли, будто из мушкетов. Зело радостно было видеть, как наши ядра в их суда щелкают и как от их бомбардирских судов щепы вверх летят!

Брюс тоже невольно заулыбался: он получал необычайное удовольствие, слушая об удачной стрельбе российских пушкарей.

- Особо их адмиралу досталось!- с жаром продолжал Крейс.- Мы его быстро заставили шлюпки к себе на помощь звать, чтобы прочь из боя его вытаскивали... А когда я галеры на них напустил, так и господин де Пру, дымовую завесу поставив, свои бомбарды увел. А сам потом, повернувшись чрез бакборт, всю ночь на одном боку лежал для починки. А к следующему полудню повернулся еще и на штюборт. Весь день плотники по нему топорами били.
- Так это ж его наши ядра насквозь прошили!- сказал Брюс.
- Истинно так!- захохотал вице-адмирал, поднимая свой кубок и содвигая его с кружкой Брюса.- Вот он и латал оба свои бока, как портняжка на швальне солдатской!..
- А получены ль вами гаубицы и мортира,- заговорил о Другом Брюс,- что я вчера по просьбе твоей милости на флот послал?
- О, тем гаубицам я отличное применение нашел!- вновь оживился Крейс.- Прошу через день пожаловать ко мне на "Дефам"- и надеюсь попотчевать твою милость неким отменным кушаньем...

После того вице-адмирал побывал на верфе, где мастер Бордер и капитан Грей перестраивали два буера под бомбардные суда.

Потом уехал к флоту, оставив Брюсу письмо с просьбою оснастить ожидаемые с Олонецкого верфа суда мортирами и бомбами, чиня в том постоянную консилию с капитаном Питером Греем.

"Также прошу,- писал Крейс,- чтоб бомбы и трубки были годны в эти именно мортиры, и прикажи, пожалуйста, чтоб состав в трубки делали добрый, чтоб можно было на него надеяться".

Брюс поморщился от этой недоверчивости вице-адмирала, но тут же сказал себе, что сие понятно: недоделок приходилось исправлять множество - и дело от того страдало неоднократно.

ЛЕСНАЯ БАТАРЕЯ
В десятом часу утра пятнадцатого июня Брюс прибыл к Кроншлоту и был встречен вице-адмиралом на "Дефаме".

Крейс попотчевал гостя завтраком в присутствии всех офицеров.

Покрыв кусок хлеба добрым ломтем свежей ветчины, Брюс поглядывал на моряков, вспоминал, что о ком знает.

Рядом с вице-адмиралом сидели четверо офицеров, вступившие в русскую службу в один год с Крейсом: капитан шнявы "Мункер" Хендрик Гельма, Абрам Рейс, Ян Бак и шаутбейнахт ван Рез, лицо которого уже покрылось на воздухе легким загаром, но щеки ввалились и пальцы рук заметно подрагивали.

- Надеюсь, господин шаутбейнахт,- обратился к нему Брюс,- на море самочувствие ваше много улучшилось?
- Море - наша купель и школа,- грустно покачивая головой, ответил ван Рез.- Но нередко она бывает и лазаретом, и склепом. Я хотел бы найти смерть в бою - не в постели...
- Верю, что вам предстоит еще много сражений,- любезно ответил Брюс,- и вы всегда будете выходить в них победителем...

Вице-адмирал поднялся из-за стола и, оборотясь к гостю, предложил ему проехать на лодке к Котлину. Все направились к борту.

Ветер почти не шевелил корабельные флаги.

Небо было чисто - и по нему ползли лишь маленькие облака.

В нескольких милях от стоянки русского флота видны были шведские корабли, распустившие для просушки на солнце паруса и поднявшие на марсовых мачтах пестрые флажки.

Подплыли к батарее Сант-Ян - и стало слышно, что на судах у шведов гремят литавры и поют трубы: там шло веселье.

Все вышли на берег. Глядели с бруствера батареи на море.

- Господа шведы в великой прохладе и увеселении состоять изволят,- переглянувшись со своими офицерами, медленно проговорил Крейс.- А я так думаю, что мы можем заставить господина Анкерштерна свои марс-зеильсы спустить решпекту ради российского флага. Распорядись, капитан!- кивнул он сыну Яну Аббо.

Ян Крейс отдал команду пушкарям. Те, уже подготовленные, навели орудия на "Вестмерланд" - флагман шведского адмирала.

Раздался выстрел. Шипя, ядро взлетело в воздух и, описав дугу, шлепнулось рядом с "Вестмерландом". Тут же грянула гаубица: ее снаряд угодил в кормовую часть корабля - и с нее посыпались в воду резные украшения гакеборта. Пушкари прокричали "ура".

И в тот же самый миг прозвучали новые залпы, но уже не с батареи Сант-Ян. Клубы дыма стали подниматься с Котлина против самой стоянки шведских судов. Русские ядра то вздымали воду у кораблей врага, то впивались в их борта.

Окружавшие Крейса офицеры оживленно заговорили, весело приветствуя каждый новый выстрел с укрытой в лесу на острове батареи.

Музыка на адмиральском корабле давно стихла. Моряки-шведы посыпали вниз, на шлюпки и лодки,- и ведомый ими "Вестмерланд", спешно обрубив якоря, медленно двинулся в сторону, подальше от русских ядер. За ним тащили и фрегат "Стральзунд", поврежденный, как пояснили Роману Виллимовичу, еще накануне меткой стрельбой с Сант-Яна и старой котлинской батареи. Крейс повернулся к Брюсу. В голосе его звучало торжество:
- Вот, господин обер-комендант, и работа присланных вами гаубиц да мортир. Мы их в тот же день тайно поставили в сем лесу,- Крейс махнул рукой в сторону скрытой за деревьями на острове батареи,- А стрельбу приказали начать по сигналу с Сант-Яна!..

Брюс весело поздравил Крейса с благополучной акцией.

Тут же, впрочем, обер-комендант заявил, что не позднее пятого часа пополудни отбудет в Питербурх: за морскую конфузию враг явно захочет отыграться на суше,- а к тому надо подготовиться...

ПОДГОТОВКА
Все это и начало осуществляться девятнадцатого июня.

Генерал-поручик Майдель, полмесяца назад отошедший было к Выборху, вновь появился на северном берегу Большой Невки.

Его многотысячная армия шла вперед, преследуя русский дозорный отряд в пятьдесят человек, который двигался отводом от врага до самой Невы, Там русских настиглии после того как у них кончился порох, почти поголовно изрубили палашами.

После того, ожидая подхода растянувшихся войск, Майдель четыре дня простоял на Выборхской стороне. Конница шведов показалась было у Ниеншанца, но черкасские казаки отогнали их орудийным огнем, причем Брюсу сообщили огорчительную весть: во время этой стрельбы разорвало два орудия олонецкого литья - и один из пушкарей погиб.

Предоставленную передышку Брюс использовал с толком.

В эти дни по невским берегам Городового острова - от губернаторских погребов на южном берегу, близ первоначального царева дворца, до самого морского устья - расставили орудия.

Протянули и линию оборонительных окопов. В них засели полки Андрея Шарфа, Ильи Бильса и около тысячи солдат гарнизона. У конников в последние две недели пало до восьмисот лошадей - и в силу этого непонятного мора около четырехсот драгун-ингерманландцев и новгородцев из выборной дворянской роты тоже стали окопниками.

Оставшаяся часть Ингерманландского драгунского полка и низовая иррегулярная конница во главе с Симоном Дедютом и Дмитрием Бахметевым разослали караульные разъезды по южному берегу Невы. Основная стоянка была определена им напротив развалин Ниеншанца, близ которых сидели запорожские казаки, направленные туда Брюсом.

ВЫСАДКА НА КАМЕННЫЙ ОСТРОВ
Двадцать третьего июня лесные чащобы на северном берегу Большой Невки против Каменного острова вдруг оживились.

В несколько минут шведы высыпали на берег, сталкивая в воду плоты и шлюпки: началась их высадка на Каменный остров.

Вскоре там запылали две деревни. Шведы переправились на остров полностью - и потащили плоты к берегу Малой Невки, разделявшей острова Каменный, Корписаари и Городовой.

В то время как Брюс наблюдал из окопа за действиями врага, к нему подскакал сержант Глазунов, посланный накануне для связи к вице-адмиралу Крейсу.

- Письмо от господина вице-адмирала,- переводя дыхание, проговорил сержант, доставая из-за обшлага кафтана пакет.
- Потом прочту,- отмахнулся Брюс,- Перескажи кратко, как там дела. Произвели на шведа впечатление наши бомбарды?
- Преогромное, господин генерал-маеор!- выпалил сержант.
- Ну, так что там произошло-то, говори!- нетерпеливо произнес обер-комендант, вновь поднося подзорную трубку к глазу.
- Швед - он как завидел наши буера с мортирами,- быстро начал говорить сержант,- так сразу и засуетился. А тут господин Крейс отдает галерам приказ выбирать якоря. Ну а швед сразу - флажки на мачты! Минуты в три или в четыре поставили паруса - и не медля прочь побежали, будто их гнал кто. Один только этот... фрегат ихний подбитый... "Стрельзун", что ли...
- "Стральзунд"...
- Во-во, "Стрельзунт"! Он совсем уж тоже ушел было, да у котлинской косы обоими бортами выпалил по нашим...
- Ну, ничего,- сказал Роман Виллимович,- мы сейчас господам шведам тоже покажем, что стрелять обучены...

... Этой ночью начался артиллерийский дуель между захватившими Каменный остров шведами и русскими бомбардирами.

Как и год назад, все позиции шведов вновь оказались надежно пристрелянными - и поражались отменно.

Среди грохота орудий, среди протяжно выкрикиваемых команд, среди долгого воя пролетающих ядер и глухих ударов медленно выраставших над Каменным островом взрывов раздавались жалобные крики людей, сражаемых русскими снарядами.

На утренней заре,- подсчитав число убитых и опасаясь, видимо, еще больших потерь,- Майдель приказал очистить занятую позицию...

Роман Виллимович высадился на Каменном острове.

На земле валялось великое множество фашин и туров. Шведы готовили их для предстоящей высадки на Городовой остров.

Брюс велел составить им реестр. Насчитали несколько тысяч.

В четырех местах на острове вырыты были позиции для артиллерийских батарей. Обер-комендант приказал расставить всюду караулы, а фашины, туры и батареи сбросить в воду.

Посланная разведка известила, что Майдель отступил от Питербурха верст на двадцать пять. Очередной его набег, таким образом, вновь закончился полною неудачей. Будут ли новые?..

ДОНОС ПОДЬЯЧЕГО
Брюс вернулся в крепость. Сел за стол в своем доме. Уткнул лоб в сложенные на столе руки - и тут же уснул.

Проспав с четверть часа, Роман Виллимович поднял голову. Она была свежа, мысли ясны.

Брюс вышел в сени, велел кликнуть сержанта Глазунова.

Следить за делами на Адмиралтейском дворе Роману Виллимовичу было в эти дни недосуг. Сведения о стройке доставлял ему все тот же расторопный сержант. Помимо кратких поездок к Кроншлоту Глазунов по-прежнему следил за делами на Перузине.

- Так что там нового у наших адмиралтейцев, сержант?- спросил Брюс вошедшего Глазунова.
- Все зверятся друг на друга, господин генерал-маеор,- отвечал сержант своим глубоким трубным голосом.- Вот мне список с цыдульки Семена Степанова дали - чистый донос!
- На кого ж доносит подьячий?
- Так, вроде бы, все больше - на братьев Мещерских, ваша милость. За то, что те бранятся да медлят с подвозом леса. Только ведь умедление-то - из-за шведа происходит. Вот и получается, что посмотришь толком - так и на вашу милость клепает подьячий за то, что, мол, позволяете тем шведам беспрепятственно разбой чинить.
- Ну, дай, взгляну,- Брюс взял из рук сержанта листок, начал читать отчеркнутые, старательно выведенные строки.

"Ныне у нас в работе чинится остановка,- писал Степанов,- и по ведомостям, Майдель в восьми тысячах стал от нас близко, и шведские полки во все дни разъезжают по берегу Невы против острова, на котором мы живем. Также и работных людей от дела в лесах разганивают: приезжают неведомо какие люди с ружьем человек по 20 и 30 - и от того многие разбежались и без вести пропали, а иные от страха боятся к делу приступить. Леса, которые князь Алексей Мещерский послал на Адмиралтейский двор, остановлены близ порогов: пропускать не велено из-за опасения шведов..."

Брюс бросил письмо на стол. Потянувшись, кивнул сержанту:
- Ладно, иди, Матвей. Спасибо за службу... Степанов на сие место не мной ставлен - не мне его и гнать. Вот прибудет в Питербурх государь или Александр Данилович, тогда и поговорим о сем человеке. А пока потерпим. Друзей в бою не выбирают...

СВАРА
Роман Виллимович не знал, что в тот же самый день между князем Мещерским и подьячим Степановым разгорелась свара.

С утра князь Роман развел по работам строителей, определив им, ради праздника священномученика Терентия, задание урочное: не на весь день, а на требуемую к выполнению работу.

Но за два часа до вечера на Адмиралтейский двор явился Степанов. Был он явно навеселе, лицо пухлое, глаза заплыли, Уперев руки в бока, подьячий забасил:
- Это что ж, князь Роман, работники у тебя гуляют?
- А тех, что урок сделали, я для покупки хлеба отпустил.
- То не твое дело, разтак твою и разэтак, работников распускать!- накинулся на князя с бранью Степанов.- Ими я ведаю! Мне и тобою ведено распоряжаться: что повелю, то и делай! А не то пошлю солдат: возьмут тебя - тогда и ходи за мною без шапки!
- Мне с братом,- вскипел князь Роман,- царским указом и комендантовым приказом велено дело делать без твоих, Семеновых, указаний. А будешь не в свое дело лезть - у Ивана Яковлевича стану просить от тебя защиты!

Еще более разъярясь, Степанов приставил для надзора к работникам солдата с ружьем. Князь пуще ожесточился:
- Нечего твоему солдату тут делать! А коли ты какой надзор хочешь над моими работниками учинить, то дай мне на то письменный свой указ, чтоб я его мог государю либо господину коменданту представить. А вместе с тем указом я еще и другое им донесу. И то, что ты у работы нарочно никогда не бываешь - только приходишь корабельные припасы капитану Грею отдавать. И то расскажу, что тебе на работе и бывать-то некогда: все спишь до обеда. И про молодых твоих подьячих донесу: как они беспрестанно бранятся - и токмо за ними и есть дела, что наберут человек с десять гребцов из работников, да и ездят себе в шлюпках по гостям, будто и делать им нечего более, кроме гулянок...

Степанов ответил новой бранью, но солдата все же убрал.

ЦАРСКИЙ УКАЗ
Некоторое время спустя Брюс выкроил среди своих воинских приготовлений час - и явился на Адмиралтейский двор: с утренней почтой он получил важное указание от Петра Алексеевича.

Князь Роман и Степанов водили обер-коменданта по обширной стройке, наперебой рассказывая о сделанном, будто два дня назад каждый и не кричал на другого до синевы на лице и до хрипа в надсаженном горле. Брюс слушал о том, что плотники срубили уже тринадцать рядов пенькового амбара и дома, строившегося для олонецкого коменданта, что в доме том уже настелили полы и принялись за потолки, что хоромы адмиралтейцу Апраксину уже срублены полностью и в них готова горница.

Окидывая взором кипевший работой широкий Адмиралтейский двор, Брюс думал о том, как огорошит сейчас князя с подьячим, произнеся слова, под гнетом которых оба эти переполненные гордыней спесивца начнут сгибать свои откормленные выи.

Прервав наконец словоизвержения Мещерского со Степановым, Роман Виллимович остановился, пригвоздил их движением руки к месту, достал из-за обшлага полученный утром пакет и с важностью сказал:
- Имею объявить вам, господа мои, государев указ о приведении к концу строения на Адмиралтейском дворе...- Брюс бросил взгляд на князя и подьячего, удостоверясь, что предвидение его сбывается точно, и продолжал, глядя в бумагу и с расстановкой оглашая слова царского указа.- "По указу великого государя князю Роману Дмитриевичу и князю Алексею Дмитриевичу Мещерским да подьячему Семену Степанову и всем, коим велено Адмиралтейский двор строить, чтоб июля к последним числам нынешнего 1705 года были построены и покрыты пятьдесят или шестьдесят светлиц на том Адмиралтейском дворе для поклажи корабельных всяких нужных припасов. Також и хоромы, которые строятся для мастеровых людей, чтоб к тому ж числу были готовы..." А за порчу припасов,- буднично добавил Брюс,- назначена вам будет пеня и наказание безо всякой пощады...

НОВЫЙ ПРИСТУП
Отступив двадцать четвертого июня от Питербурха, Майдель уже через три дня вернулся вновь - и приказал ставить батареи в лесу у былого торгового порта Ниенштадта, ныне пустого.

К вечеру этого дня над Питербурхом пронеслась тяжкая гроза с громом и молниями - и шведам в их намерении никто не помешал: поставив батареи, те начали обстрел русских позиций.

В ответ на то ранним сумеречным утром первого июля Брюс послал на занятую шведами сторону Невы тысячу пехотинцев, а также драгун Тимофея Путятина.

Завидя их, шведский караул зажег на опушке перед Ниенштадтом условный маячный огонь - и вскоре на наших конников ринулись неприятельские рейтары, а за ними - и пехота.

- Враг немалолюден,- рассудил Брюс, наблюдавший за сражением с возвышенного места на правобережье,- да и маневр его скор и опасен.- И памятуя, что на левом берегу и на двух присланных Крейсом шнявах есть немало орудий, распорядился:
- Пусть наши драгуны отступают на позицию пехоты, а когда враг подойдет на пушечный выстрел, открывайте огонь!

Приказ был передан Путятину. Наши кавалеристы поворотились - и отошли за линию наскоро вырытых пехотных окопов.

Шведы ринулись вперед - и тогда прозвучала резкая команда.

Первый же залп скосил немало нападавших.

Тотчас в лесу вновь загорелся маячный огонь - и под соединенным обстрелом с суши и с воды шведы, теряя убитых, ретировались.

ПОХОД НА ШЛИССЕЛЬБУРХ
Не теряя ни минуты Майдель тем же утром двинул войска северной невской стороной по направлению к Шлиссельбурху.

Посланный вдогонку им по южному берегу Бахметев, имевший с собою своих конников, часть драгун и выборную роту с татарской сотней, доносил: построив в десятке верст от Шлиссельбурха батарею, Майдель вечером первого июля начал переправу на нашу сторону.

Послав к тому месту оставшуюся часть драгун-ингерманландцев, а также пехотинцев Шарфа и Стрекалова, Брюс двинулся вверх по Неве.

К пункту переправы генерал-маеор в сопровождении вестовых и двух десятков солдат своего полка прибыл, когда драгуны уже затеяли с конницей врага ярую перестрелку через речку Тосну.

Посреди реки виднелась небольшая отмель, на которую выскочил шведский драгун в сине-желтом кафтане. Он вертелся на своей резвой лошадке, взбивавшей копытами водяные брызги, и свирепо грозил палашом русским солдатам, не обращая внимание на жужжавшие пули.

В это время с правого берега ринулся в воду коренастый конник из татарской сотни в коричневом зипуне и мохнатой шапке.

- Сарымка!- восхищенно вздохнул за спиной Романа Виллимовича сержант Глазунов,- Вот, стервец, что делает! Никакого страха не знает, бестия узкоглазая!

Татарин Сарым тем временем уже выскочил на противоположный конец отмели - и оба всадника устремились навстречу друг другу.

Швед выхватил пистолет - и почти в упор выстрелил в татарина. Тот взмахнул руками и сполз с седла набок все еще сжимая в руке свою кривую саблю. На русском берегу все охнули.

Швед придержал свою лошадку, повернул ее - и поехал шагом к лошади Сарыма, которая, добежав до конца отмели, развернулась и помчалась навстречу драгуну. Тот нагнулся и протянул руку, чтоб схватить ее за повод, но тут сверкнула сабля, Сарым одним махом выпрямился, вскочил в седло - и вновь ринулся в воду. Он поплыл к своему берегу, не оборачиваясь на взревевшего шведа, выпученными глазами уставившегося на свою руку, отсеченную по плечо и валявшуюся со скрюченными пальцами под копытами его юркой лошадки.

- Хорош смельчак, хорош!- обернулся Брюс к сержанту.
- Так ведь не зря его Сарымкой кличут, ваша милость,- отвечал сержант.- "Сарым" значит "мечом владеющий": он мне сам говорил...
- Ну, а теперь - все ружья в дело!- приказал Брюс. Открыв прицельный огонь, русские часть шведов перебили, часть взяли в плен, а остальных вынудили тайком и с поспешанием уйти ночью с нашей стороны. И эта карта Майделя оказалась битой!

КОММЕНТАРИЙ О СУДАХ, ПЕХОТИНЦАХ И ОДНОМ ИНЖЕНЕРЕ
О КОРАБЕЛЬНЫХ ТЕРМИНАХ
Сухопутному отпору шведам способствовали в 1705 году оставшиеся в Петербурге суда российского Балтийского флота.

В документах того времени говорится об обстреле шведов восьмого июня "со шняв н галер". А двенадцатого июня вице-адмирал послал в помощь Брюсу еще "2 шнявы с 10-ю галерами".

Тут мы имеем дело с терминологической путаницей...

На самом деле с начала кампании русских галер было на Балтике всего четыре. Все они вышли в море - и вернулись в Петербург лишь осенью. А те суда, что обстреливали шведов и посланы были Крейсом к крепости в июне, именовались скампавеями, или полугалерами, то есть малыми гребными судами.

Точно так же восьмого июня в Петербурге не имелось шняв: все они тоже ушли к Кроншлоту. В прикрепостном же протоке стояли бригантины, двухмачтовые парусники. А вот двенадцатого июня Крейс и на самом деле прислал Брюсу две шнявы (судя по всему - "Ямбург" и "Копорье"), причем одна достояла там до конца кампании.

ОЛОНЕЦКИЕ ПОСТАВКИ
В "Первых годах Петербурга" Тимченко-Рубан писал: "Вероятно, в тот же промежуток времени к Котлину было направлено несколько новых галер, прибывших с верфей. Во всяком случае, к 10 июня галер было не менее семи". Это утверждение, увы, тоже не верно!

Стадии прихода судов со Свири были в том году таковы.

26 июня Яковлев сообщил Крейсу: "Большой фрегат да 2 шнявы, на которых господа капитаны: на фрегате Корнилиус Шлюс, на шнявах Ян Галей и Юрий Зал, в Питербурх отпущены июня в 21 числе. Корабль, на котором капитан Выбе Ганий зимовал, из реки Шоткуса в путь пошел июня во 2 числе". И чуть позже в письме к Меншикову уточняет: "Корабль большой отпущаем безо всякого грузу и средней мачты. А ходу его в воде - 9 футов. И тем, что есть на него надобное, заняли флейт, который привел из Шлиссельбурха господин Голицын. Шнява, которая состроена под имя твое, совсем готова и оснащена, и на гакаборте герб вашей особы вырезан и вызолочен, и та шнява о трех мачтах, а на нее прислал шаутбейнахт контий капитана флота Сиверса". Наконец 30 июня Яковлев рапортует Крейсу, что "2 шнявы и галера отправлены в 27-й день, остальные - шнява и 2 галеры - в 28-м числе; буер, на котором господин Потемкин, 27-го; флейт и буер, на которых господа Голицын и Оболенский, 29-го дня; шмак, на котором господин Волконский, нагружают".

О каких судах и капитанах идет тут речь?

"Большой фрегат" и "большой корабль" - это "Олифант" под командой датчанина Корнелиуса Слейса. "Корабль, на котором зимовал" капитан Выбей Гания, назывался "Шлиссельбургом".

Три галеры - это "Вера", "Надежда" и "Любовь", или "Де Фреде". На первой шел шаутбейнахт граф ("контий") Иван Боцис. Второй управлял голландец Ян Фанден, третьей - грек Николай Варо.

Шнявы-это "Снук", "Луке", "Роза", "Феникс" и "Дефалк", или "Фалк". Их вели капитаны - француз Жан Галей, голландцы Юрьян Сал, Николас де Фас, Яков Кок и датчанин Петр Иванович Сиверс, который двадцать два года спустя дослужится до чина полного российского адмирала, а в 1705 году сыграет не очень приятную роль в судьбе вице-адмирала Крейса.

Названия же судов "господ Волконского, Голицына, Оболенского и Потемкина" установить точно не удается. Можно лишь предположить, что Голицын командовал флейтам "Патриарх". Но сам тот факт, что эти русские офицеры провели в 1705 году суда по бурной Ладоге, до сих пор как-то ускользал от внимания наших морских историков.

И вот 21 июля Крейс сообщил царю: "Вчерашним вечером греческий шаутбейнахт Боцис со своими тремя галерами в военном управлении к нам пришел". Таким образом, Тимченко-Рубан "всего-то" не вчитался в переписку Яковлева, Крейса, Меншикова и царя - и потому допустил в подсчете галер ошибку: к 10 июня их было у Кроншлота лишь четыре, а семь стало только вечером 20 июля.

Историк ошибся на сорок дней, но суть его ошибки даже не в этом. Он упустил из виду целый период жизни русских корабелов, сооружавших суда Балтийского флота на Олонецкой верфи,- и оттого общая картина - историческая картина - оказалась искаженной.

Кроме того, не разберись мы в порядке прихода этих судов к Петербургу, мы спасовали бы и еще перед одной загадкой.

"Поденная записка" и "Экстракт" Крейса называют в числе судов, действовавших во второй период кампании 1705 года, фрегат "Шлиссельбург". "Поденная записка" помимо него упоминает еще фрегаты "Олифант" и "Думкрат".

Крейс действительно писал 21 июля о "Шлиссельбурге", что "четыре шнявы да корабль Выбе Ганиев в бегу видением из устья вышли за баки из-за мели". Но 7 августа вице-адмирал сообщил царю: "Большой корабль с Лодейного Поля ("Олифант".- А.Ш.) да корабль, который на сясьском устье зимовал ("Шлиссельбург".- А.Ш.), да еще единая шнява стоит у Санктпитербурха, а другие все - на флоте".

Не означает ли это, что "Шлиссельбург", вышедший было 21 июня к заливу, вынужден был вернуться в город и участия в действиях флота больше в том году не принимал? Оказывается, не означает. В конце августа Крейс писал Апраксину: "К нам ныне в помощь пришли 3 галеры, 4 шнявы да 1 корабль и при нем 1500 человек". Значит, "Шлиссельбург" все-таки прибыл в том году к флоту, но вот участия в военных действиях все же не принял, ибо таковых после середины августа больше не было.

Тем более это относится к "Олифанту", который до конца года дооборудовался на прикрепостной верфи.

А уж что касается "Думкрата", то адмирал Апраксин поднял на нем флаг лишь в 1708 году.

Иными словами, в "Поденной записке" и в "Экстракте" допущены явные исторические погрешности. Значит, не стоит брать на веру показания самых, казалось бы, достоверных трудов той далекой поры. Их надо сопровождать доступной проверкой, подтверждать сопутствующими историческими документами...

СРАЖЕНИЕ У ПИЛЬНОЙ МЕЛЬНИЦЫ
Со временем похода галер Боциса со Свири к Кроншлоту связана еще одна героическая страница русской военной истории.

Боцис сообщил Яковлеву, что он "доехал сего июля месяца 5 числа до Шлиссельбурха в добром здравии", и тут же упомянул, что "неприятель, который было приступил под крепость у мельницы ниже Шлиссельбурха, от той крепости отогнан, и у неприятеля убиты полковник и прочих служителей человек со сто".

Письмо помечено седьмым июля. В тот же день в походном лагере царя, рядом с Вильно, получили датированный первым числом рапорт Брюса о набеге Майделя на Шлиссельбург и о некоторых опасениях генерал-майора в связи с неявкой резервов.

Царь сразу послал к Петербургу Меншикова, с которым приключилась прошлогодняя история: где-то на середине пути встретил гонца, доставившего ему весть об отгоне шведов от Невы,- и вернулся в ставку царя в Вильно.

Позже в первой русской газете "Ведомости" появилось более подробное и полное описание этого сражения.

В нем говорилось, что Майдель, потеряв на переправе через Неву обоз и много людей, "видя везде свое бессчастие и разъярясь, пошел с войском к обретающейся в полумиле от Шлютельбурха нашей пильной мельнице, которая не имела вокруг безопасной крепости, кроме палисада и небольшого бруствера, где сидело наших 2 капитана и двести человек солдат. Придя туда и соорудив в три дня шанцы, неприятель посылал к нашим капитанам барабанщика с тем, чтобы они сдались без боя, понеже не имеют надежной крепости и довольного числа людей. Но они тех слов и слышать не хотели и сказывали, чтоб и впредь с такою страстию к ним не присылали. Услышав то, неприятель вскоре начал жестоко канонировать траншемент, а разоря оный но многих местах, штурмовал его. Но поскольку наши вытерпели два жестоких приступа врага, то в третий он с такою великою жестокостью штурмовал, что вошел через палисад на бруствер и начал бросать к нашим гранаты, от которых наш порох взорвало. И видя себя всюду беспомощными, наши так против врага жестоко пошли, что от третьего штурма его сбили и через малую речку Черную у помянутной мельницы с такою честью проводили, что довольная часть врагов у той мельницы и в речке вечным сном уснула. А наши потом по-прежнему в палисад вошли. После тех трех штурмов у мельницы побитых шведов, с которых и платье собрано, 982 человека телами перечтено, кроме тех, которые в речке потонули. Да в самый последний штурм живьем взято рядовых 5 человек, которые в убитых своих опознали маеора и трех человек капитанов. Наших в те три штурма только ранено 18 человек. И неприятель, видя, что ничего себе полезного не получил и желания своего не исполнил, но токмо от наших был везде довольно утрактован, вновь с остальным войском воспринял путь к Выборху".

Блестящая победа!

И один из лучших "репортажей" в "Ведомостях" того года,,.

СТРОИТЕЛЬ
Хочется рассказать вам и еще об одной загадке тех месяцев 1705 года, связанной с именем инженера и фортификатора Кирхенштейна.

21 июня Брюс сообщил Меншикову: "Инженер Киршистейн болен и зело труден". Через три дня - новое сообщение: "Инженер Киршистейн сего числа умре".

Имя инженера Кирхенштейна мы не единожды встречаем в различных материалах, связанных с ранней историей Петербурга.

Упомяну, к примеру, опубликованный полтораста лет тому назад в "Русском вестнике" фельетон "Разговор между трех приятелей, сошедшихся в одном огороде". Он датируется тридцатыми годами XVIII века и направлен был против тех иноземцев, что, покинув Россию, выступили с критикой ее порядков.

Среди этих иноземцев был инженер-генерал Ламбер, о котором фельетонист говорит так: "Когда его царское величество пониже крепости Ниеншанц на реке Неве восхотел заложить нынешнюю резиденцию Санктпетербурга и того ради требовал от Ламберта и от других в службе обретающихся инженеров к этой фортеции потребных планов и чертежей, то при том случае он, Ламберт, так неискусство свое показал, что план его был меньше всех других апробирован - и его величество план одного инженера Киршенштейна к тому принял и то дело оному инженеру вручить изволил".

Сделаем поправку на то, что фельетон преследовал, разумеется, политические, а не историко-документальные цели. И вспомним, что Ламбер пользовался известным кредитом у царя. Австрийский резидент Плейер описывал "французского инженера, который хотя хорошо выполняет свои деловые обязанности, однако иногда разыгрывает придворного шута. Он был удостоен рыцарского ордена св.Андрея". Речь тут идет о награждении Ламбера в 1703 году, по окончании строительства Санктпетербургской крепости, орденом Андрея Первозванного, который затем носить ему запретили: три года спустя он из России сбежал.

Впрочем, нас в данном случае интересует не столько Ламбер (хотя факт награждения его сам по себе красноречив), сколько Кирхенштейн, или, по Брюсу, Киршистейн, который если и не был ничем отмечен в 1703 году, но с той поры в течение двух лет вел строение Санктпетербургской крепости вместе с Трезини.

Второе упоминание о нем находим у инженер-генерал-майора Федора Ласковского в его "Материалах для истории инженерного искусства в России". Ласковский пишет, что "Киршенштейн строил в 1706г. укрепления г.Пскова", ссылаясь на донесение псковскому губернатору Нарышкину, заимствованное, как отмечает автор, из подлинного чертежа того времени, хранящегося в Архиве инженерного департамента и подписанного: "1706г. W.A.Kirchenstein, ingenieur".

Пишет об "инженере А.В.Кирхенстейне", якобы заложившем с Меншиковым 16 мая 1703 года Петропавловскую крепость, и современный историк Владимир Мавродин в атласе "Петербург-Ленинград" (правда, без ссылок на источники и без суммы доказательств). Полагаю, что в этом утверждении есть по крайней мере три неточности.

Во-первых, 16 мая 1703 года "Петропавловскую крепость" никто не закладывал. Лишь через полтора месяца ей дано было имя "Санкт-Питербурх". "Петропавловской" ее стали называть десятилетия спустя.

Во-вторых, я уверен, что Петр при закладке крепости присутствовал (интересующихся отсылаю к своей повести "1703 год").

В-третьих, в церемонии закладки, несомненно, участвовал и Ламбер. Указание только на Кирхенштейна неполно, хотя верно указывает на него как на одного из строителей крепости.

Но как же быть со свидетельством Ласковского о деятельности инженера Киршенштейна в 1706 году? Ведь Брюс сообщил о том, что 24 июня 1705 года "Киршистейн умре", а Ласковский цитирует документ, подписанный инженером год спустя. Кроме того, в этом документе инициалы инженера "В.А.", а у Мавродина - "А.В.". Быть может, в России служили тогда два инженера, носившие схожие фамилии? Быть может, петербургского инженера и в самом деле звали Киршистейном, а не Киршенштейном, как псковского фортификатора?

Ответа на эти вопросы я дать читателю пока не могу...

#4. ИЮЛЬ-СЕНТЯБРЬ 1705 ГОДА. КОРНЕЛИЙ КРЕЙС
НОВАЯ УГРОЗА
В самом начале июля пойманные на шведском берегу мужики сказали, что неприятель стоит у Березовых островов, имея при себе много мелких судов и плотов.

Крейс понял, что адмирал Анкерштерн мысли о высадке десанта на остров Рычерт отнюдь не оставил.

Тогда вице-адмирал приказал свезти к Толбугину на западную котлинскую косу, прежнее место высадки шведов, двенадцать шестифунтовых пушек да послал к бывшим там трем - еще двенадцать комендоров во главе с поручиком Самуэлем Гибсоном, имя которого россияне переиначили на свой лад, называя его Самойлой Гильсоном.

Кроме того в разные места на остров направили четырех констапелей-сержантов и более сотни обученных к стрельбе матросов из эскадры, снабдив их порохом, ядрами и картечью на сотню выстрелов.

Канонирам велено было подвести под все пушки подмостки.

- А сие что у господина вице-адмирала за инвенция новая?- шутейно улыбаясь, спросил у Гильсона полковник Федот Толбугин - сутуловатый высокий человек с вислыми волосами и рано поседевшей щеточкой коротких усов.
- Сии подмостки, государь мой,- серьезно отвечал поручик,- господин Крейс велел под пушки делать, дабы оные можно было таскать, куда понадобится, особливо - по санному пути.
- А-а, вон куда, значит, смотрит!- протянул Толбугин.- Далеко... Ну, что ж, поручик, давай, действуй!
- Господин Крейс выразил надежду, что мы сможем получить у вас лопаты и топоры для изготовления траншемента...
- А как же не помочь, господин поручик! Чай, одно дело делаем: враг у нас один, значит, мы уже - товарищи...

... Все, что было сделано,- сделано было не зря.

Десятого июля меж выборгским и котлинским берегами явились два шведских бота для вымеривания фарватера. Крейс выслал на них пару шняв со скампавеями, но враг быстро покинул северный пролив.

Днем вице-адмирал вызвал к себе с "Триумфа" ван Реза. Шаутбейнахт вошел, вытирая вспотевшее лицо большим желтым платком и приглушенно покашливая в него. Крейс подозвал его к карте. Склонившись над нею, моряки обменивались негромкими репликами.
- Стало быть, решился Анкерштерн идти на остров с норда!- задумчиво проговорил Крейс.
- Ты же говорил, что твой здешний лоцман не допускал такой мысли?- осторожно спросил ван Рез.
- Да, он утверждал, что шведы нордом никогда не ходили.
- Ты ему веришь, Корнелий?- ван Рез закашлялся.
- Я вообще мало кому тут верю, Ян... Однако сей лоцман и с государем ходил, и вообще давно тут живет. По крайней мере, места эти он знает - и на шведских судах вожем бывал не раэ...- Крейс тоже покашлял в кулак.- Вижу, оба мы опять занедужили... Да, так об этом лоцмане... Анкерштерн, видимо, понял, что у нас могут быть такие советчики,- а посему, наверное, решил на сей раз поступить противу обычного шведского манера...
- Не расставить ли фальшивые вехи?

Крейс вскинул голову. Миг подумав, утвердительно кивнул:
- Да... Сегодня же прикажу ставить по мелям и с норда, и с зюйда от Рычерта!- он решительно рубанул ладонью по карте.
- Для прочной посадки гостя на мель?- улыбка тронула губы ван Реза: он вспомнил их с Крейсом шутку молодых лет.
- Верно, Ян...- улыбнулся Крейс.- И вот что еще. Пошли сегодня же своих солдат на берег - пусть срубят несколько ряжей и доставят к Кроншлоту вместе с каменьями. Затопим их саженях в ста от форта на случай, если Анкерштерн решит еще раз атаковать нас брандерами. Ряжи надо так затопить, чтобы они фута на четыре под водой стояли. Пойдут брандеры - в них и застрянут...

... Два дня спустя стояла дивная погода. Дул северо-западный ветер. Караульные шнявы подали сейн о новом появлении вражеских ботов в северных воротах залива.

УКАЗ О БЕГЛЫХ СОЛДАТАХ
- Швед от Шлиссельбурха отбит с уроном,- говорил вице-адмиралу сержант Матти Глазунов, который поутру привез список с нового царского указа и, по заведенному у них с Крейсом порядку, рассказывал о новостях питербурхской жизни.- А еще с неделю назад на Неве бесчинствовал. На порогах и кирпичные заводы разорил, и все строения тамошние пожег. Новгородцев, что с начала года лес добывали, ныне боле тыщи сбежало. По чащобам прячутся. Им - что? Они - не солдаты. Их по сему цареву указу,- сержант положил перед Крейсом пакет,- за побег казнить никто не станет. Вот и бегут от шведского льва, аки зайцы!
- у Адмиралтейства, значит, тоже малолюдно?- спросил Крейс, разрывая пакет и доставая толстую хрустящую бумагу.
- Там - остаток новгородцев да ростовские плотники. А на Тосну сейчас каргопольцев посылают, пошехонцев да белозерцев. Давай бог - не придет больше швед, так дело и будет...
- Э, почем тебе знать, Матти, придет он или нет?- бормотал Крейс, углубляясь в бумагу.- Почем тебе знать...

Царь наказывал: "Беглым солдатам, которые с его великого государя службы и из полков сбегут и из бегов придут сами и явятся в приказе или в полках, чинить наказание: бить кнутом и ссылать на каторгу в новопостроенный город, в Санктпитербурх, чтоб и впредь иным таким со службы и из полков бегать было неповадно..."

Крейс дочитал указ, свернул бумагу - и уложил ее в инкрустированную костью шкатулку с тайным замком, ключ от которого он носил в особом, пришитом сбоку на кафтане потайном карманчике. Поднял глаза на сержанта, стоявшего прислонясь к косяку:
- Я слышал, твоя жена шаутбейнахта молоком потчевала?
- Да, ваша милость, козьим молочком...
- Скажи: пусть пришлет сюда с оказией еще. Полмесяца назад, в грозу, шаутбейнахт промок. Теперь опять кашляет...
- Так я скажу, чтоб топленого прислала. Целебное питье!
- Хорошо... Будешь говорить с обер-комендантом, спроси его, что он знает о наших галерах, которые контий Боцис с Олонецкого верфа ведет. Мой поручик недавно без помех от невского устья к дельте прошел, а господин галерный шаутбейнахт все медлит... Скажи еще господину Брюсу, что я хочу с питербурхских скампавей тысячу человек взять: усилить котлинский гарнизон.
- Будет сделано, господин вице-адмирал!- бодро ответил сержант.- Господин обер-комендант еще раз кланяться велел за присланные шнявы: отменно шведа у Ниеншанца угостили...

В этот миг в дверь каюты просунулась голова Наума Синявина. Он поморгал глазами, сглотнул слюну и произнес хрипловато:
- Господин вице-адмирал, кажись-началося!... Двадцать четыре вымпела на северном фарватере!..

БОЙ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО ИЮЛЯ
Около пятого часа утра Анкерштерн отрядил четыре линейных корабля к югу от котлинской косы, а сам встал в северном фарватере, выстроив свои суда полумесяцем и выслав вперед две шнявы, которые бросили якоря неподалеку от берега.

Не дожидаясь огня шведов, пушкари Гильсона сами дали залп из пяти орудий по ватерлинии "Вестмерланда".

Адмиральский корабль вздрогнул - и тут же стал крениться.

Выравнивая судно, шведы спешно перетаскивали пушки с борта на борт. "Вестмерланд" надолго вышел из боя.

В ответ противник открыл по котлинским траншементам огонь всеми орудиями. С шести утра до одиннадцатого часа, когда Анкерштерн поднял на мачте белый флаг к прекращению обстрела, над островом возносились вырванные с корнями, чудовищно мотавшие кронами деревья; взлетавшие в воздух и томительно долго осыпавшиеся вниз груды песка; задумчиво парившие над землею обломки разрушаемых ядрами батарейных укреплений.

Но лучше всего совершилось то, что многочасовой обстрел нанес сравнительно малый урон солдатам-толбугинцам, ибо с началом канонады они быстро укрылись в глубине предусмотрительно оборудованных траншей. Расположенные в умело выбранном, непростреливаемом месте, они вместили более двух тысяч солдат, В полдень шведы распустили боевые кровавые флаги. К котлинскому берегу устремилась целая флотилия мелких гребных судов. В каждом из них сидело по сотне солдат, а всего тех судов насчитали около девяноста.

Шведы усиленно гребли, быстро приближаясь к острову. Вот, завидя дно, первые цепи уже спрыгнули с лодок, и, по пояс в воде, двинулись вперед. За ними шли новые ряды. Но тут произошло нечто для противника неожиданное. Почва стала словно бы уходить из-под ног вражеских солдат: та мель, на которую они высадились саженях в ста от берега, ушла вглубь - и нападающие сызнова начали все больше погружаться в воду, вздымая над головами ружья. Иные двигались уже вплавь. И тут с берега по ним ударила русская артиллерия. Полтора десятка русских пушек, в несколько минут вытащенных на подмостьях из укрытий на северные склоны острова, осыпали шведский десант ядрами и картечью.

Шведы не знали, куда бежать: вперед ли, надеясь на отчаянную атаку, или назад, к далеко оставленным судам.

Тех, кто решился атаковать, встретил не только огонь русских пушек, но штыки и пули смело бросившихся на врага солдат Толбугина, Островского и Гамильтона.

Но и тех, кто решил вернуться, тоже ждала смерть - жестокая и неотвратимая: Анкерштерн приказал стрелять с кораблей по своим же отступавшим от Котлина солдатам, что еще более усугубило потери и беспорядок в их рядах.

Лишь во втором часу Анкерштерн принял, наконец, обратно на суда оставшуюся в живых часть десанта.

Шведская эскадра откатилась от Котлина на север...

Однако и назавтра противник пытался подойти к острову. Близ Котлина бросил якоря отряд вице-адмирала де Пру. Переброшенные к вечеру на остров мортиры обстреляли шведские суда - и, получив несколько ядер в борт, де Пру спешно приказал уходить. Но русские пушкари успели потопить большое вспомогательное судно.

В два часа ночи вражеский флот надолго скрылся из виду.

ИТОГИ
На следующий день русские пехотинцы выловили из воды почти три с половиной сотни трупов побитых и утонувших в последнем бою шведских солдат. К вечеру Крейсу доложили, что число это возросло еще почти на сотню.

Вице-адмирал в это время диктовал Остерману письмо к Петру Алексеевичу. Выслушав доклад, он резко повернулся к столу, за коим сидел его узколицый секретарь с яро-упрямыми глазами.

- Пнши-ка далее так, друг мой Андрей Иванович...- несмотря на молодость секретаря, Крейс с первого дня знакомства полушутливо, полууважительно называл Остермана на русский манер по имени и отчеству, словно бы предвидя удивительное будущее, предстоящее этому юноше, который из секретаря вице-адмирала три десятилетия спустя станет первым российским кабинет-министром.
- Пиши, мой друг, так,- повторил Крейс.- "... Можно истинно верить, великий государь, что больше половины неприятелей, которые были в лодках, остались тут, на месте. Памятен будет этот день шведам!.." - Крейс раскурил трубку и, затянувшись несколько раз, продолжал:
- "... Неприятель все так чинил, как и надлежит добрым солдатам: чтобы твою, великого государя, флоту разорить для овладения Рычертом и Кроншлотом. Однако господь бог нам, видно, заступник и помощник был, а от неприятеля отрекся не без знатного для него изъяна..."

Урон шведов и впрямь был велик.

В плен попали тридцать пять офицеров и рядовых.

Они показали: перед боем шведский инженер, капитан Лаваль, осмотрел берега котлинской косы и слезно отговаривал адмирала от попытки десанта. О том же просили его и все остальные офицеры, но Анкерштерн остался непреклонен.

Обнаружилось и еще одно удивительное дело.

Шведов снабдили невиданными, обмотанными конским волосом пулями с рассеченными начетверо головками. При ударе в тело они разрывались, а обрывки конского волоса забивали раны, удесятеряя мучения раненых. Часть из пятидесяти наших солдат, получивших раны, испытали это на себе, а в телах тридцати погибших тоже находили варварские разрывные пули.

Описав это в послании к царю, Крейс продолжал так:

"... Я тебе, великому государю, истинно сказываю и подтверждаю, что неприятель до сего времени не только что человека не достал языком, от которого им можно было бы про наш устав уведомиться, но ни единую кошку или собаку. Токмо мы их полоненников довольно зело можем выспрашивать и слышать, что ныне в последнем деле у них было мыслено..."

- Может быть, здесь, Корнелий Иванович, про юнгу добавить?- секретарь поднял на Крейса свои холодновато-любезные глаза: он имел в виду Яна, кают-юнгу шаутбейнахта Шпара.

Мальчишку взяли в плен четырнадцатого августа. Родом он был из Ревеля. Когда его разговорили, он показал: еще третьего июня Анкерштерн был уверен, что назавтра, отобедав в Кроншлоте, пришлет к трем часам дня свой флот к Санктпитербурхской фортеции.

- Что ж, напишем и о юнге,- согласился с секретарем Крейс.

Потом они с Остерманом составили большой список предложений, которые Крейс решил изложить царю. О том, что надо бы усилить артиллерию на галерах, построить шесть прамов для больших двадцатичетырехфунтовых пушек и мортир. А еще хорошо бы завести в Питербурхе артиллерийские магазины для нужд флоты с полутора сотнями разнокалиберных орудий, коими можно было бы пользоваться в нужный час. Да еще - соорудить на Неве две пристани с салютными пушками, чтобы они приветствовали приходящие к городу суда.

Просмотрев письмо н список, Крейс остался доволен. Картина деятельности у Кроншлота и Котлина складывалась изрядная.

Лишь много позже, осенью, догадается вице-адмирал, что в этих своих сообщениях и предложениях упустил он одно обстоятельство, которому царь придавал слишком большое значение и отсутствие коего стоило Крейсу потери на долгое время милости наря.

ПРАЗДНИЧНЫЙ ТОРТ
Восемнадцатого июля с востока, от Питербурха, штормовой ветер принес к Котлину темные тучи с молниями, громом и великим дождем.

Когда ветер стих, Крейс осмотрел флоту, взъярясь на олонецкого коменданта, который по сию пору не прислал к Кроншлоту обещанной краски для чернения судов:
- Зело гадко таковые корабли без крашения выглядят! А ну, как государь нагрянет? По сердцу ли будет ему смотреть на такое корабельное неубранство? И кто в том повинен окажется?..

Через день, однако, от пронесшегося шторма уже и следа не осталось. Вовсю светило солнце. Ветер - неустанный, но уже не свирепый - дул с востока, гоня по заливу ровные ряды волн и надувая паруса завидневшихся в Невской губе шняв и большого корабля.

В Кроншлоте встретили шаутбейнахта графа Ивана Боциса, который привел с Олонецкого верфа три галеры.

На следующий день подошли и парусные суда.

Ради доброго пополнения флоты устроили великий праздник. Наум Синявин, по указу всех моряков, и русских и иноземных, поднес Крейсу громадный торт величиной в семь с половиной дюймов - в память о прошедшем четвертого июня дне рождения вице-адмирала, в который русский флот начал свою боевую кампанию против шведа.

В этот день Крейс был весел и добродушен. От его простуды не осталось следа; он чувствовал себя крепким и полным сил.

Одно огорчало его. Шаутбейнахт ван Рез внезапно сильно занедужил и слег в постель. Правда, он велел вынести себя в кресле к праздничному столу, но, укутанный в теплый шерстяной плед, не пригубил вина, а пил лишь горячее топленое молоко с медом, присланное с караваном женой сержанта Глазунова.

КУПАНИЕ
Вьющейся среди деревьев, чуть влажной от невысохшей еще росы тропинкой вице-адмирал с сержантом вышли к северному побережью Котлина.

На берегу суетились солдаты, приводя в порядок порушенные недавним шведским обстрелом траншементы. Выслушав доклад поручика Гильсона о состоянии дел, Крейс сел на бревно. Сказал:
- Ну, читай теперь, Матти...

Сержант вынул из своей гренадной сумки список указа губернатора, ради которого он и был послан Брюсом в Кроншлот, а также номер "Ведомостей", недавно дошедший из Москвы в Питербурх. Раскрыв "Ведомости", сержант проговорил:
- Господин обер-комендант сие сообщение просил вам прочесть... "Нынешнего майя в 16 день капитан Андерссон осьми русских перебещиков привел да одного капитана, который возвестил, что крепость Питербурх вельми укреплена и того ради можно оную за главную крепость почитать".
- Сие тем паче радостно слышать,- согласно покивал головой Крейс,- что столь крепкая фортеция в такой малый срок среди Невы выросла... А каков указ господина губернатора?
- Указ этот в самом первом числе сего, августа, месяца из Вильны пришел. А указывает господин губернатор вот что...- Сержант развернул лист, отыскал нужное место.- "...Которое строение вновь заложено в шестидесяти саженях от Адмиралтейского двора, то все отнести подалее и впредь строить от того двора в ста пятидесяти саженях, чтоб обезопасить его от пожара".
- Немало нового труда князю Роману со Степановым задано. Благодарение господу хоть, что мои-то хоромы подалее сих полутораста саженей от того двора заложил...
- А дом вашей милости уж до половины поднялся,- сказал сержант,- так что ныне уж нужда в кирпиче для печей пришла, да покамест нет ни кирпичей, ни нарочитых печников... А хоромы господина олонецкого коменданта совсем уж поставлены, тесом кроют. Но тоже заминка: оконный мастер занедужил - и некому оконницы стеклить.- Сержант поднялся с бревна и зашагал вслед за вице-адмиралом, который направился к западной косе острова.

По пути наткнулись на группу солдат, что плавали невдалеке от острова на плоту, с которого двое, видимо, умевших нырять, прыгали в воду. Через некоторое время они показывались из воды с фузеями и другими предметами в руках.

У берега стоял еще один плот. Крейс спросил:
- Что тут деется? Доложи!- он ткнул рукой в капрала.
- Тут, господин вице-адмирал, судно шведское пятнадцатого числа пушкари потопили. Так охотники сплавали, разведали, где оно лежит. Оказалось - неглубоко: футов семь глубины. Вот хотим сейчас с того судна пушку поднять...
- Можно мне им помочь, ваша милость?- озорно блеснул глазами сержант Матти Глазунов.- Я на Волге великим умельцем в нырянии был. Футов, пожалуй, на двадцать нырял... Крейс оглядел сержанта, хмыкнул, кивнул головой. Глазунов сбросил верхнее платье, подозвал солдата, строго приказал ему, указав на свой кафтан, штаны, чулки и башмаки:
- Карауль сие!

И, взяв шест у одного из солдат, ловко оттолкнул плот и погнал его к затонувшему судну.

Крейс видел, как, добравшись до места, сержант поглядел вниз, в воду, сбросил белье и, сверкнув белыми ногами, свечою ушел вглубь, оставив после себя на поверхности белый бурун...

... Час спустя, мокрый и продрогший, сержант шагал рядом с Крейсом обратным путем по острову.

Пушку со дна подняли. Добыли много хороших фузеек и доброго шведского платья. Матти Глазунов вытащил из каюты полный золотых монет мешочек. По приказу вице-адмирала половину золота поделили между солдатами. Сам сержант довольно позвякивал десятком монет, катавшихся в его широком накладном кармане с пятью резными клапанами и медными пуговицами.

Когда отошли на некоторое расстояние, Крейс дал сержанту флягу и велел хлебнуть рома, чтобы не простыть.

Щеки у Глазунова порозовели. Уняв дрожь в плечах, он продолжал свой рассказ о делах на Адмиралтейском дворе:
- Там ныне большое дело предстоит. Господин губернатор велел вокруг того двора делать палисад и земляной вал по образцу. Написал, что тот образец послан с нынешней почтой к Роману Виллимычу, только никакого образца с той почтой не прислали. Иван Яковлич, комендант олонецкий, и сам четвертого дня в Питербурх прибыл - в страхах дорожных из-за опаски неприятельского нападения,- а вот что с тем валом-палисадом делать, не знает...
- А, так он сам наконец прибыл?- оживился вице-адмирал.- Ну, теперь-то мы с ним повстречаемся, поговорим!- И Крейс нехорошо, мрачно ухмыльнулся, повернувшись к сержанту.- Обратно на фрегате "Шлиссельбурх" пойдешь. Повезешь мое письмо господину обер-коменданту: сему кораблю достройка потребуется...

ЯКОВЛЕВ
Спустя время к Кроншлоту пришел от Питербурха караван.

Морякам присланы были быки, бараны, куры, легкое пиво в большом количестве - оно почиталось на флоте главным питьем, так как Крейс ради сохранения здоровья людей настрого запретил пить забортную воду. Самому вице-адмиралу послана была для офицерских собраний на его фрегате бочка ренского. Прибыли также давно просимые канаты, якоря, краска и другие полезные припасы.

Вслед за тем к утру следующего дня явился и сам олонецкий комендант Иван Яковлевич Яковлев с опрокинутым скорбным одутловатым лицом и покорным судьбе тихим голосом:
- Ты, государь мой, верно, думаешь, что я хозяйство вести не обучен, а приказы твои не исполняю оттого, что посылать нечего? Сие не так. На Свири много чего еще есть, хоть и получен от Александры Данилыча указ: как с Олонецкого верфа построенные суда в Питербурх отпущены будут, тогда и денежную казну, и запасы, и мастеровых людей туда же отпущать. А всякое строение - вначале церковь и государевы да его, Александры Данилыча, хоромы - ставить на копорском берегу. Да я не то что хоромы олонецкие, но даже и нужный припас не имею на чем вывезти. Суда все - в Питербурхе. Вот достроит господин Скляев бригантины - тогда, может, и успею что до зимы вывезти. А пока терплю всяческое поношение со всех сторон. А чего ради, государь мой? Токмо ради моей честности и сбережения. Ради честности моей да порядка!..

... Крейс потом и сам не мог понять, чем же сумел этот прижимистый, грубый мужик провести его, матерого морского волка?

Но тогда, после встречи с Яковлевым, оставшись наедине сам с собою, он даже задумался: "Да так ли уж плох сей Иван? Ежели дело пойдет по его, Ивана, обещаниям, то, пожалуй, года в два его и образовать можно, чтоб стал истинно знающим дело человеком. Вроде бы, разума у него довольно. Лишь бы он тот свой разум сумел в узде удерживать..."

Надеялся Крейс зря, но знать того наперед он не мог.

ПЕРВЫЙ МОРСКОЙ БОЙ
Утром восемнадцатого августа близ Кроншлота появился шведский заставный крейсер "Ревель".

До той поры все балтийские суда стояли у Кроншлота за рогатками - и в стычках с врагом были не весьма деятельны: вроде плавучей фортеции. Крейсу же не терпелось теперь вывести их на морской простор и там испытать в подлинно флотском уставе!

К вечеру Крейс прибыл на галеру Боциса "Вера" - и ближе к ночи шаутбейнахт вывел все семь своих галер за рогатки.

За поздним вечером ночевали в заливе, отложив на завтра желанное сражение со шведом, который всю ночь маячил вдали.

С утра, однако, тихая погода сменилась ощутимым западным ветром. По заливу пошла крупная волна, ворочавшая галеры.

Крейс и Боцис стояли вдвоем на мостике "Веры".

- Сожалею, что боя сегодня не получится,- сказал Боцис.
- Почему же?- возразил Крейс.- Сейчас подойдем ближе к противнику и откроем огонь.

Для хорошего управления галерами, господин вице-адмирал,- желчно заметил Боцис, ощерив зубы и шевеля усами так, что стал похож на сердитого пса,- маловетрие есть непременное условие!

- Разве это ветер?- резко спросил Крейс.- Для настоящего моряка - разве это ветер? Я ходил и не в такие ветра...
- Для галер это - ветер!- ответил Боцис.- И нынешний зюйд-зюйд-ост никакой возможности для галерного маневра не дает.
- А вот мы сейчас посмотрим, дает или нет,- не менее язвительно процедил Крейс и, повернувшись к капитану "Веры" Андрею Миющику, велел приблизиться к "Ревелю".
- Но я решительно возражаю, господин вице-адмирал!- вскипел Боцис.- Галерный флот - в моей команде, и я не позволю...
- Здесь я командую!- грубо оборвал его Крейс.- Капитан! Изволь исполнять приказ командующего флотой!
- Пока я не смещен с моего поста,- побагровел Боцис,- тут никто не правомочен отдавать приказы! Никто!
- В таком случае считай, что я тебя сместил, граф!- бросил через плечо вице-адмирал, не оборачиваясь к Боцису.- Изволь идти в свою каюту и ждать там моего приказа... А станешь упорствовать, так я вызову стражу и помещу тебя туда силой. За неповиновение командующему в бою будешь наказан самим государем.
- Надеюсь, что государь,- тяжело дыша, говорил Боцис,- будет справедлив, как всегда, и возьмет не твою, а мою сторону... Сегодня же напишу и господину Головину, и самому государю... Стыдись, Корнелий Крейс! Брал бы пример с генерал-маеора Брюса: он тебе в управлении пехотными полками на острове не препятствует...

И повернувшись, Боцис быстро спустился по трапу в тут же отчалившую шлюпку.

Обдумывая внезапно поразившую его фразу, Крейс мгновение молчал. Потом подозвал к себе капитана Миющика, со смущением наблюдавшего за бранью своих командиров.

- Что это шаутбейнахт говорил про обер-коменданта Брюса? Он его генерал-маеором назвал... Брюс же - полковник?
- Обер-комендант Брюс носит ныне чин генерал-маеора.
- За что же он его получил?
- За отбитие шведов от Санктпитербурха и Кроншлота.
- Вот как?..- Крейс помрачнел, задумался, потом открыл было рот, но тут же твердо решил про себя, что обсуждать сей вопрос с подчиненными ниже его достоинства, а потому, сжав кулаки, рявкнул Миющику:
- Слушай мою команду, капитан!..

Переваливаясь с боку на бок на крупной волне, путая весла гребцов, галеры двинулись на врага.

Вскоре суда вступили в артиллерийский дуель со шведом.

"Ревель" имел на пушку больше, нежели все наши галеры. Он успешнее справлялся с волнами, его пушкари стреляли кучнее.

В "Золотого Орла" капитана Дамиани попало пять ядер. Троих моряков убило, десятка полтора ранило. Галеру "Святой Петр" капитана Молино пробило в трех местах. Ее вывели из боя.

Но ядра попадали в борта, в верхнюю палубу и "Ревеля", решительного урона, впрочем, шведу не причиняя.

Западный ветер все крепчал. Качка усиливалась. Галеры то и дело застывали на месте, чтобы восстановить управление гребцами.

Вскоре даже Крейс понял, что дальнейшая перестрелка ни к чему не приведет. Галерам ведено было вернуться к Кроншлоту.

Лавируя против ветра, ушел на запад и шведский крейсер...

... Через несколько дней Крейс сообщал царю в письме, отосланном в ставку с капитаном Петром Сиверсом: "Неприятель пытался нас еще выманить: один корабль был по ветру токмо в 15 верстах от нас и вскоре после того скрылся. Видели мы и еще один корабль. Только поездка наша и разведывание нас научили - для того мы и выходили в море - и мы не тронулись".

Приходилось малый успех сражения с "Ревелем" смягчать хотя бы разговором о полученном опыте. Но, увы, первый бой Балтийской флоты в открытом море Крейс при всем желании удачным назвать не мог - и потому решил порадовать Петра Алексеевича хотя бы находкой, сделанной неподалеку от царева "Питерхофа": "Я уведал, что по южную сторону от Кроншлота, на горе близ твоего, государя, дворца, есть многое число дерев, годных на корабельные мачты, и зело дубового дерева, которое ко времени також пригодится".

Теперь оставалось только ждать ответа...

БЕСЕДЫ НА АДМИРАЛТЕЙСКОМ ДВОРЕ
В начале сентября Крейс на шняве "Дегас" ходил с сыном и зятем в Питербурх, где опять повидал Ивана Яковлева.

Комендант водил их по Адмиралтейскому двору, показывал:
- Вот тут у нас амбары дерном кроют... А тут двенадцать пушек двенадцатифунтовых с Олонецких заводов хранятся...
- Восемь из этих двенадцати,- прервал Яковлева вице-адмирал,- ты пришли-ка, господин комендант, ко мне на флоту.

Яковлев вскинулся было, но, миг подумав, продолжал:
- Хорошо, государь мой... Крепость вот все строить не начнем никак: Александра Данилыч уж послал в Митаву, к великому государю, просьбицу, чтоб чертеж скорей выслал, да все нет того чертежа... А вот - твоей милости хоромы. Изволь взглянуть: к осени уж достроим... А там - канатный двор да мастерам и ремесленникам избы... Твоим офицерам двадцать три избы заложили...
- Мне не двадцать три избы нужны. Мне для всех моих офицеров жилье нужно. Сто двадцать домов!- отрезал Крейс.
- Но, государь мой, ежели я хоромы всем твоим офицерам ставить буду, у меня ж вся прочая стройка прахом пойдет!- голос Яковлева задрожал.- А забот и так ведь по горло! Свирские вон мастеровые, что у Адмиралтейства живут, без дела маются: материалов нет. Чем народ занять?.. Я уж просил господина губернатора, чтоб разрешил на сей стороне вино с пивом да съестные припасы продавать,- комендант заговорил вкрадчивее.- У меня подрядного вина ныне в привозе - боле семи тысяч ведер. Оно в подряде - по шестнадцати алтын с четырьмя деньгами ведро... У меня и мед есть... Я б с великой радостью поделился, кому надо...
- Я о другом хотел с тобой говорить, господин комендант,- вновь оборвал его Крейс.- Я милости твоей, також и всем, кто у тебя под началом стоит, присоветовать хочу, как впредь вести со мною дела... Допрежь всего каждый из нас должен широко вкруг себя смотреть. Не токмо о своем хозяйстве печься, но - обо всем,- что узреть можешь. Вот я, как приехал к острову Рычерту, многое в полном неуправстве нашел. Но кабы я тогда сказал, что господин Брюс приставлен к сухопутному делу, а мне до того касаться не должно, то как бы мы управились со столь высокоспесивым неприятелем? Это - первое. А второе в том состоит, что ты должен своим подчиненным внушить, чтоб они никогда не мыслили спрашивать у первой главы, которая флотой командует, что им с пушками, мортирами, досками, бревнами да провиантом делать...
- Такое не надлежит и у самого великого государя или у первых министров или господ спрашивать!- добавил Ян Крейс.- Не изволь думать, господин комендант, что те, которые свои флаги нз кораблях держат или армиями командуют, всегда будут готовы тебе и твоим слугам ответ и счет давать и письма посылать: куда гвозди вколачивать или как краски и масло размазывать.
- Верно!- поддержал сына Крейс, оборотясь к Яковлеву.- Надеясь на то, сам себя в обманстве узришь. И решишь кому пособить, да невозможно будет.
- Мне бы самому кто помог!- тихо огрызнулся Яковлев.- А то посланцы твои придут - им в тот же час самый трудный указ изволь исполнять. Тот же капитан Грей...
- Капитан Грей - отличный офицер, государь мой!- возвысил голос Ян де Ланг.- А вот твоя милость его весьма непочтенно встречаешь и приносимые им письма наши кладешь в сторону!
- Не думая,- сказал Ян Крейс,- что ежели такой капитан к тебе послан с указом, подписанным рукой вице-адмирала, то не довольно ли того, чтоб любое дело отложить и выслушать капитана? Даже если ты, к слову, в гостях изволишь веселиться. Ну, пусть у тебя не будет досуга то письмо тут же и прочесть,- так поволь тому посланцу кратко и словесно тебе обо всем сказать, сидя с тобой за столом. А на его слова ты, может, тут же и указ свой пошлешь без расставанья с гостьми. Не дело ли я говорю?
- Дело...- с досадой пробормотал Яковлев..
- А коли дело, то внимай!- сказал вице-адмирал.- Я пришлю к верфу корабль "Нарва"- изволь чинить его без промедления. А большой корабль вместе с теми, что не были на море, поставь на зимовье у того верфа. Близ них построй караульные избы. А уж надзирателя над ними пущай тебе обер-комендаят Брюс подыщет: самое дельное для его милости дело!..- Крейс усмехнулся.

ГОРЕЧЬ
Вернувшись к флоте, Крейс в ожидании скорой зимовки заканчивал уже наводить глянец на свои суда, когда до Кроншлота дошли вести о новом походе, предпринятом обер-комендантом Брюсом к Зеленой, Рауцкой кирхе в Кексгольмском уезде.

Первого сентября стоявших в Питербурхе драгун-ингерманландцев усилили кавалеристы, приведенные подполковником Иваном Пестовым. По приходе Пестов сразу начал жаловаться на нездорвье - и старый царев знакомец, гарнизонный врач Григорий Карбонари де Бизенегг, осмотрев старика, дал ему разрешение на отдых. Драгун принял подполковник Иоганн Баптист Повер де Кильбозан, коего россияне звали запросто Иваном Пауром.

А седьмого сентября Брюс узнал от шведского переметчика, что генерал Майдель послал для промысла в Корельский уезд три с половиной сотни своих драгунов и рейтаров.

Тогда Брюс спешно собрал крупный поисковый отряд. В него включили две сотни ингерманландцев, более полутысячи бахметевских и запорожских казаков и две выборные роты. Отряду приказано было разыскать и атаковать неприятеля.

Через три дня отряд столкнулся с врагом. В той схватке перебили более двухсот шведов. Враг был изгнан из Карелии.

По возвращении отряда Брюс построил кавалеристов на крепостной площади и обратился к ним со словами похвалы. Особо он поздравил драгунов - первую в Питербурхе регулярную кавалерийскую часть:
- Хотя вам и первый случай был видеться с неприятелем, однако при той встрече вы гораздо бодро поступили, на каковую вашу бодрость я и впредь твердо надеюсь.

И на то отряд ответил громким "виватом"...

... Тот "виват" острой болью отозвался вдруг в сердце вице-адмирала Крейса. Он уже не мог побороть в себе горечи, слушая об успехах руководимой Брюсом армии, ибо в долгие часы раздумья наедине с собою решил,- что чин генерал-маеора заработан был обер-комендантом неправедно и за счет его, Крейса, успехов.

ПОСЛЕДНЯЯ РАЗВЕДКА
Около полудня шестнадцатого сентября у Кроншлота вновь завидели неприятельские корабли, идущие по ветру к Котлину.

Часть их ушла к северу, но один, не снижая хода, несся прямо на котлинские батареи. Пушкари по приказу изготовились к открытию огня, однако швед остановился, бросил якорь - и поднял сигнал, что имеет на борту сообщение от своего адмирала.

Прибывший вскоре поручик передал Крейсу письмо Анкерштерна, в коем шведский адмирал выражал ему с Брюсом удовольствие милостивым их обращением с пленными моряками-шведами.

Крейс тут же начал диктовать Лешуйке Самуеву ответ.

Поручик меж тем, почти не вступая в разговоры с толмачами и говорившими по-шведски офицерами, мнимо рассеянно поглядывал вокруг, рассматривая стоявшие на рейде Кроншлота русские суда.

Рыскающие взоры соглядатая не остались незамеченными - и вице-адмиралу тут же доложили, что шведский порученец прислан скорее всего для разведки.

- Нам от господина адмирала нашу силу скрывать было бы невежливо,- гордо отвечал Крейс.- Пусть смотрит!..

Утром следующего дня вице-адмирал известил письмом царя Петра о визите глазастого посланца адмирала Анкерштерна.

А главное, чего ради Крейс писал царю, было на той странице, где говорилось о котлинской артиллерии. О судьбе ее возник у Крейса спор с обер-комендантом Брюсом - и вице-адмирал решил нанести удар по Брюсу руками самого царя, ибо не сомневался, что Петр Алексеевич оценит и поддержит его радение.

"Новая батарея, которая сделана к норд-норд-весту от Кроншлота,- писал Крейс,- ныне совсем готова и оснащена 14 пушками. Всего на батареях вокруг острова стоят ныне 60 пушек, которые я, если до того времени не будет о них указа, со всяким воинским припасом думаю оставить на острове. А обер-комендант Брюс,- приступал Крейс к главному пункту письма,- сказал, чтоб все собрать. Но такое дело учинить я не смею, ибо уведомлен о всяких зачатках неприятеля и о том, что он зело мечтает остров себе получить. И теперь, все сделав, что я сделал по наставлениям и без оных, я ожидаю указа..."

Крейс зря спорил о пушках с Брюсом: именно обер-коменданта, а не его, вице-адмирала, поддержал со временем царь, нанеся тем самым по самолюбию Корнелия Ивановича еще один удар...

КОММЕНТАРИЙ О ПЕСТРЫХ СОБЫТИЯХ ЖИЗНИ РОССИИ 1705 ГОДА
ПРЕВРАТНОСТИ
Превратные толкования тех или иных событий и фактов внутренней и внешней жизни России 1705 года появлялись в силу разных причин. И в силу тенденциозности современников этих событий, и от неточностей историков последующих времен.

Узнав об июльском нападении Майделя на Петербург, царь, в частности, велел руководителю Военного приказа Стрешневу распорядиться судьбой пленных шведов, в том числе - посла Книпперкрона, задержанного в ответ на заточение в тюрьму нашего резидента в Швеции князя Хилкова: "Шведов начальных разослать по городам в крепкие места, а Книппера с женою и детьми - в замок Ораниенбурха (потому, что там рота солдат стоит). Прочих рядовых перековать всех и послать на работы, а вину дела сказать, что о картеле (обмене пленными.- А.Ш.) они сами просили в январе, а по сию пору ответа нет. Точно - обман".

Как трансформировалась эта весть в трактовке английского посланника в России Чарлза Уитворта?

Он, увы, по примеру многих пристрастных и неточных информаторов той поры, оседлал испытанного конька "российских ужасов". Он сообщил в Лондон 18 июля: "Меня уверяли, будто бедного резидента Книпперкрона с женою и детьми отправили в Сибирь".

Правда, уже 1 августа пришлось признать: "Резидент Книпперкрон и его семья высланы не в Сибирь, а в Ораниенбург (ныне - город Чаплыгин Липецкой области.- А.Ш.) - прелестное поместье царского любимца Александра Даниловича милях в трехстах от Москвы. Большая часть шведских пленных отправлена в Казань и Нижний Новгород, где они смогут жить в довольстве и удобстве"...

"ИНВЕНЦИЯ ПЕЙКУЛЯ"
Вообще из переписки Уитворта мы узнаем много интересного. Находим в ней, скажем, разгадку непонятной записи в походном журнале Петра I за май 1705 года: "Приехали из Польши к Москве генерал Меншиков и саксонский генерал Пейкуль и показывали некоторую инвенцию для отпора внезапному нападению неприятеля, для которой нарочно учредили место в Преображенском..."

Что же за "инвенцию", изобретение демонстрировал Пейкуль?

В конце октября Уитворт напоминает в Лондон, что впервые он пересказал слухи о пейкулевом изобретении еще в апреле, то есть даже до приезда саксонца в Москву. Оказывается, "инвенцией" были доски, набитые острыми гвоздями, чтобы укладывать их во рвы перед фронтом в случае нападения врага - и калечить лошадей и падающих конников. Пейкуль предлагал завести в каждом батальоне фуру, "нагруженную этими гвоздями и запечатанную царской печатью и печатью Меншикова, чтобы никто не открыл секрета". И далее Уитворт ехидно добавляет, что за эту "военную хитрость старого времени" Пейкуль запросил двадцать тысяч рублей.

Однако пейкулева "инвенция" в русской армии не прижилась...

ЗАГАДКА "ПАРОЛЯ"
Если уж мы заговорили о малопонятных дневниковых и иных записях и выражениях, встречаемых в документах той поры, то отвлечемся ненадолго от посланника Унтворта и обратимся к загадке одного единственного слова, о котором не раз писали историки, изучающие начальные годы XVIII века.

Речь идет о так называемом "пароле" - слове, обещании,- который Меншиков дал царю, когда тот покидал Гродно в 1705 году. В декабре Петр написал другу: "Еще вас о едином прошу: ни для чего, как только для Бога и души моей, держи свой пароль".

И выдающиеся историки прошлого века - Сергей Соловьев и Григорий Есипов - и наш современник Николай Павленко сходятся во мнении, что тут подразумевались взаимные обязательства царя и Меншикова: первый-де дал "пароль" жениться на Екатерине Сковронской, а второй - на Дарье Арсеньевой.

В доказательство Павленко цитирует в книге, посвященной Меншикову, слова из ответного письма Александра Даниловича: "А что изволишь, ваша милость, меня подкреплять, чтоб мне пароль сдержать, о том не изволь, государь, сомневаться: истинно, не преступлю твоего повеления". И на этом Павленко цитату обрывает.

Но в подлиннике идет разъяснение, из которого ясно, что Меншиков говорит вовсе не о повелении жениться, а о приказе беречь себя, ни в коем случае не вступая в сражение со шведами, если те приблизятся к расположению русско-польско-литовских войск, оставленных царем под командой Августа, короля Польши. На сей счет у Меншикова с царем была разработана даже особая договоренность: "И если, хотя и прежде вашего сюда пришествия, неприятель к нам придет, тогда я королевскому величеству покажу за твоею рукою письмо и поеду под видом, будто встречать вашу милость. О чем паки вашей милости доношу: изволь, государь, быть благонадежен. Истинно, против повеления твоего нимало не преступлю".

Правда, в подтверждение версии об обязательстве жениться Павленко приводит слова из письма Петра, написанного Меншикову в преддверии завершившегося неудачей Прутского похода 1711 года: "Благодарствую вашей милости за поздравление о моем пароле". Но тут вновь цитата оборвана, а в подлиннике находим разъяснение: "... о моем пароле, который я учинить принужден для безвестного сего пути, дабы, ежели сироты останутся, лучше бы могли свое житье иметь, а ежели благой бог сие дело окончает, то совершим в Питербурхе". То есть письмо это говорит и о дурных предчувствиях Петра, и о понимании им необходимости устроить - в случае собственной гибели - жизнь Екатерины и общих их детей.

Но то был другой "пароль". Он не имел отношения к 1705 году. То было-другое обещание: Петр дал его в других условиях и обращено оно было к другому человеку, да и выполнение другим - уже не Меншиковым, как в 1705 году, а самим царем...

ДЕЛА ТОРГОВЫЕ
Вернемся теперь к сообщениям, посланным в 1705 году в Лондон английским посланником Чарлзом Уитвортом.

Вопрос, которого он постоянно касался на протяжении этого года, был вопрос англо-русской торговли через петербургский порт.

Еще 21 марта Уитворт сообщил о намерении английского купца Генри Стейлса закупить крупную партию русской смолы: "Он, кажется, думает погрузить ее в Петербурге, откуда, как слышно, обязался отправить корабль или два нынешним летом".

Напомню, однако, что английское торговое судно, пришедшее в Петербург летом 1704 года, шведы на обратном пути перехватили и реквизировали. Та же судьба постигла и датское судно в июле 1705 года. Эти события, видимо, и расстроили планы Стейлса.

Именно на шведскую блокаду петербургского порта не раз ссылался Уитворт в беседах с царем и канцлером Головиным.

В мае посол даже отправил в Лондон запрос о содержании 11-й статьи англо-шведского торгового договора 1661 года о возможности коммерческих связей с осажденными портами. При этом Уитворт писал о том, что он не способен "решить, как экспедиция в 20 кораблей может считаться блокирующий морской берег, который тянется приблизительно на 60 английских миль, подобно тому, что представляет собой берег Ингерманландии".

Но когда к той же аргументации обратился царь Петр, Уитворт прибег к дипломатическим уверткам. 6 июня он так описал отъезд царя из Москвы и случайную встречу с ним в доме Стейлса: "Он принял меня милостиво и между прочим сказал, что в Петербурге лежит наготове около 16 тысяч бочек дегтя, который англичане могут свободно купить, если какое-нибудь судно прибудет за ним. Я повторил ответ, данный графу Головину касательно намерения шведов не допускать ни одного судна к балтийским портам. Его величество, взглянув на карту Ингерманландии, заметил, что ему очень любопытно будет посмотреть, как шведские корабли станут блокировать местность, от которой держатся на расстоянии сорока английских миль. Тут по приказу государя недавно отпечатана хорошая карта Ингерманландии с русским текстом, и я удостоился получить экземпляр этой карты из собственных рук его величества"...

... К слову, карту эту вырезал на меди глава гравировальной мастерской Оружейной палаты Адриан Шхонебек (даровитый голландец в конце этого, 1705, года умер). А раскрасил ее "грыдоровальных (то есть гравировальных.- А.Ш.) карт моляр Питер Фогиас", представивший роспись "8 карт Ингерманландии и 40 картин Петербурга и Кроншлота". Ныне их сохранились считанные единицы!..

... Шло время, а проблема англо-русской торговли все не находила решения. 20 октября Уитворт сообщил царю, что в Лондоне вопрос о правовой стороне шведской блокады и о "нейтральных судах до сих пор не решен, а дело о корабле табачной компании до сих пор тянется в стокгольмском совете".

Но царь не уставал искать самые разные способы, чтобы установить хоть какое-то подобие торговых сношений на Балтике.

Именно этим, вероятно, и был вызван передаваемый Уитвортом в письме от 8 декабря разговор: "Царь спросил меня также: писал ли я об отправке в этом году корабля в Петербург с разрешения шведского короля? Государь желает только присылки из Англии некоторых медикаментов, вин и других припасов для собственного употребления, так как чувствует себя нездоровым, намереваясь полечиться и пожить в Петербурге весною недель пять-шесть. Его величество уверял меня, чго сам всегда готов сделать в десягь раз больше для шведского короля, если он пожелает. Это, по крайней мере, любезно, умеренно и побуждает к любезному же ответу". Переговоры, однако, и на сей раз ни к чему не привели.

УГРОЗА С ВОЛГИ
Между тем страна переживала очень и очень непростые дни. В далеком тылу России, в дельте Волги, назрели и разразились события, надолго приковавшие к себе внимание Петра.

23 июля астраханский воевода Тимофей Ржевский начал проведение акций по январскому указу "О бритии бород и усов".

В ответ на это 30 июля началось восстание астраханских стрельцов и казаков во главе с представителями разных родов войск и многих российских городов.

Восставшие убили воеводу и многих иноземцев с семьями - и призвали к поддержке своего дела все казачество юга России.

Замечу: если поводом к мятежу послужил вроде бы второстепенный вопрос о брадобритии и ношении старого русского платья, то подлинные причины восстания оказались серьезнее. 31 июля в обращении к черкасским казакам астраханцы сами перечислили среди этих причин налоги - на погреба и бани, с дыма и точения топоров с ножами, с варения пива и браги, с крепостных дел и хлебных провозов, а также самовольное изъятие воеводой хлебного жалованья, безвинное заточение людей в остроги и особо возмущавшую посылку служивых и купцов на частные воеводовы работы.

Вести об астраханском "бунте" дошли до царя лишь в сентябре.

Несмотря на сложное положение на шведском фронте, Петр решительно снял с западных границ несколько полков и послал на подавление астраханцев опытнейшего своего военачальника Бориса Петровича Шереметева. А для особого, "царского", надзора придал ему сержанта из бомбардирской Преображенской роты Михаилу Щепотьева, которому доверял, ибо Михаила давно доказал свою пригодность к исполнению самых сложных поручений.

Хотя низовое казачество, оставшись верным Петру, не поддержало астраханцев, восстание сумели подавить лишь в 1706 году.

#5. СЕНТЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 1705 ГОДА. МАТВЕЙ ГЛАЗУНОВ
КРЕПОСТЬ
Семнадцатого сентября гонец губернатора Ерофей Муравьев доставил наконец в Питербурх царев чертеж, по которому велено было строить вкруг Адмиралтейского двора крепость.

В тот же день начали вымеривать поле для будущей работы.

Трудней всего обмер шел у тех бастионов, что по чертежу выходили в воду. Брюс велел Матвею посадить солдат в лодки, чтобы точно вымерить невское дно. Матвей взял лот, кликнул на помощь инженера-датчанина и лоцмана Семена Иванова.

Повел солдат к берегу. Лодки болтало речною волной. Ветер нес на солдатские епанчи и треуголки холодную водяную пыль.

- За нынешней великой непогодой да за поздним временем сейчас эти два бастиона нам и не зачать толком,- размышлял вслух Брюс, прохаживаясь по берегу с Яковлевым и князем Мещерским.- Как река замерзнет, так и начнем, А до той поры сделаем вместо больших бастионов два поменьше, на суше. Люди будут нужны!..

- Так получили ж указ губернаторов, чтоб с Вологды, Шуи да с Ростова пятьсот плотников к нам послали на бессрочное житье,- веско отвечал Яковлев.- Вскоре ж сим и займусь, ваша милость.
- Нам-то для магазинов и амбаров казенных, кои мы решетим да дерном кроем, тоже народ понадобится,- добавил Мещерский...

ПРОЩАНИЕ С САРЫМКОЙ
В Питербурх уже шла зима. Выпал первый колючий снежок.

- Что грустишь, Сарымка?- Матвей искоса взглянул на татарина Сарыма, шагавшего рядом по натоптанной тропке в еще густом, но уже осыпавшемся по морозцу лесу.- Или с Ингрией прощаться жаль? Волгу, что ль, родную в сих болотах позабыл?..

Татарских конников отправляли на помощь Шереметеву - и Сарым только что сводил Матвея к своему уряднику Усману: тот предложил обменять за малую толику денег и лодку три небольшие избы в центре Городового острова на те две, что матвеево семейство занимало на берегу Большой Невки. Интерес Усмана состоял в том, что к нему приехал брат-купец, решивший обосноваться в Питербурхе,- и урядник рассудил, что надо бы оставить брату и жилье, и немного денег. Лодкой же купец хотел возить товар к торговым рядам.

Матвей на такой обмен согласился. Заплатить было чем: золотые монеты, добытые со шведского судна у Котлина, еще не истратили - пусть и его, Матвеев, брат Сила получит свою избенку.

-... Зачем Волгу забывать?- отвечал Сарым.- Только дело там - не для нас. Зачем нам астраханца бить? Мы все понимаем. Потом пошлют еще башкирца бить. Урядников брат говорил: Сергеев-комиссар много-много башкирца утеснял. Теперь башкирец к турку хочет отложиться. В Уфе много о том говорят...
- Дураки это говорят!- рявкнул Матвей.- Я слышал: Роман Виллимыч с унтер-комендантом говорил - башкирцы уж полтора века как сами к нам примкнули. Что ж им к турку-то идти? Это им голову мутят, а ты слушаешь да еще и языком мелешь. Смотри, потянут тебя за это в Москву, на Преображенский двор!..
- Кто потянет? Кто узнает?.. Ты расскажешь?.. Иди - скажи!

Матвей плюнул, повернулся, зашагал тропкой, бежавшей среди болотистого леска по направлению к Большой Невке.

Вскоре услышал за спиной торопливые шаги по схваченной морозцем звонко шуршавшей опалой листве. Сарым догнал его:
- Э, не дури, Матвейка! Мы с тобой под одними пулями ходили... Солдат солдата не выдаст... Чего сердишься? Брось!

Матвей остановился, глянул татарину в глаза. Тот улыбался, но темные зрачки его под нависшими веками блестели грустно.
- Ну, чего ж ты все-таки грустишь-то? Неуж воевать страшно?
- Нет. Мне отсюда ехать не хочется. Там - совсем не так все, Матвейка,- у нас на родине... Люди - не такие, небо, воздух пахнет не так, река не та... Тут мы за дело воюем. А там - за что?..

Матвей ткнул Сарыма кулаком в плечо: "Не грусти!"

Оба они сейчас хорошо понимали друг друга - и знали, что день этот не забудут, придется им свидеться еще когда или нет.

ТО - БЕДЫ, ТО - ПОБЕДЫ...
Бомбардир Губарев, доставивший в Питербурх подводы с деревьями для царского сада на левом берегу Невы, привез весть о взятии Митавского замка - и в честь этой виктории в конце сентября палили пушки с бастионов крепости, а Матвей носил на плечах маленького Сашку смотреть на ту огненную потеху...

Прибыли новые бригантины с Олонецкого верфа. Позже привели еще одну: ее разбило и потопило на переходе по Ладоге, но корабел Федосей Скляев умудрился вытянуть ее, подлатал в Шлиссельбурхе и доставил к прикрепостному верфу, где за нее взялись основательнее...

В конце месяца вновь загремело с крепостных верков: приветствовали шнявы с галерами и флейт с буером, доставившие в гарнизон с Котлина отважных солдат Гамильтонова полка. По слухам, вице-адмирал Крейс заверил царя, что ждать нового прихода неприятеля к Кроншлоту в этом году не придется - и потому флот готовился к походу в Питербурх, на зимовку...

Комендант Яковлев вел усиленную переписку с губернатором. По его указу комендант с великими муками отдал большую часть своих винных запасов в питейную избу, что поставили на левом берегу у строящегося Адмиралтейства. В надежде же на большие губернаторовы милости Яковлев порадовал его сообщением о том, что на Адмиралтейском дворе подводят к концу сооружение шпица над главными воротами будущего верфа...

А скоро вновь заворчали крепостные орудия.

Сначала - в викториальный праздник третьего октября, когда веселились в честь взятия царем Баусской фортеции. А через сутки - уж по другому поводу, многих в городе устрашившему.

В ночь на пятое октября с залива налетел упорный и сильный ветер. Сначала он срывал с людей шапки, потом начал раскачивать деревья, сносить с места плохо прибранные припасы.

Нева потемнела, заходила железными барашками крупной волны. Ее неспокойная вода стала быстро подниматься - и скоро покрыла все пространство адмиралтейского строения. Ветхие избенки она снесла. А что было покрепче, просто изрядно помочила, испортив часть сложенных в амбарах запасов.

Наводнение было недолгим - часа с четыре.

Местные жители, как и те солдаты, что жили тут уже третий год, встретили его спокойно и деловито, с самым началом сильного ветра перетащив скарб повыше алчных волн.

Матвей в тот день лишний раз похвалил себя за то, что успел к сему непогодью перебраться в новое жилье.

В середине Городового острова воды не было - и торговые запасы брата Силы остались в его сарайчике неприкосновенными. А вот товар урядникова брата основательно попортило, ибо Большая Невка тоже вышла из берегов, а на берегу-то купец-татарин и сложил все свои ткани, которыми торговал на городской площади.

Да и помимо урядникова брата немало было народа, что с тихим ужасом и слезами глядел, как прыгнула на город Нева...

А через день, седьмого октября, вице-адмирал Крейс привел с залива свой флот и, расснастив суда, приготовил их к зимованью.

И тоже бы всем радоваться веселому грому встречного крепостного салюта, да с приходом флота Глазуновы узнали о печальной вести: шаутбейнахта ван Реза, Ивана Иваныча, привезли в сильном жару и беспамятстве. Старый моряк лежал в своей каюте на фрегате "Триумф" - и когда Матвей наведался к нему, принеся кувшинчик так любимого раньше ван Резом топленого молока, то встречен был смятенным секретарем шаутбейнахта Гертом сурово - и ушел, разглядев в щелку приоткрытой двери лишь острый нос и часть желтой щеки Ивана Иваныча, запрокинувшего голову в мокрые кружевные подушки.

Узнав о свалившей ван Реза горячке, Стеша побледнела и тихо ушла в уголок, присев на сколоченной Матвеем табуретке и подперев голову рукою. Матвей подошел к ней, погладил по волосам. Стеша, не глядя на него, что-то тихо, почти беззвучно напевала...

ПУШКИ ДЛЯ КРЕПОСТИ
Крепость вокруг Адмиралтейства совершили быстро: в двадцать с немногим дней.

К концу второй недели октября уже отсыпали земляные куртины, укрепили у рвов палисады. Строили в бастионах избы солдатам крепостного гарнизона. Ставили пушки.

В группе моряков и сухопутных военных Матвей ходил по крепостным веркам рядом с вице-адмиралом Крейсом и комендантом Яковлевым. Слушал, о чем они говорили.

- Твоя милость сам может видеть, сколь мало ныне на бастионах орудий,- по привычке тихим, рабским голосом внушал комендант вице-адмиралу.- Поволь прислать с кораблей твоих да с галер господина контия шестифунтовых пушек. Мы их на зиму тут поставим, а придет время флоту на море идти - вернем.
- Да,- согласился Крейс,- кроме флоты их и взять неоткуда. Я писал государю, чтоб котлинские пушки на зиму там оставить. Так что на них рассчитывать не надо... Так и быть, скажу экипажмейстеру Валронду, чтоб дал вам пушек,- Крейс улыбнулся Яковлеву.- Я тебя, господин комендант, похвалить хочу. Истинно хорошо, что ты с Олонецкого верфа сюда капитана Валронда перевел. Пусть он тут - с нужным числом унтер-офицеров да матросов - команду составит для управления магазинов да на случай непогодия, вроде того, что неделю назад было: нагонит воду, так чтоб нашлось, кому припасы от погибели спасать.
- И впрямь, Иван Яковлевич, знатная мысль!- подхватил корабел Федосей Скляев, ездивший к волховскому устью у Ладоги для осмотра лесных припасов и собиравшийся ныне к Воронежу.- Я на Ладоге у Лукьяна много хороших кокор для корабельных бортов нашел, да они все у него в стога заложены, а развалить, говорит, некем. Вот бы и послать ему такую команду в помощь: с крепкой хозяйской рукой!
- Верно! Будет тебе хороший начальник,- кивнул Крейс. Иван Яковлевич споткнулся, побледнел. Голос его зазвенел:
- Я, господин вице-адмирал, сюда моим государем и господином губернатором поставлен! И без их воли ни к какому, понимаешь, капитану Валронду под команду не пойду!
- Ну, вот,- поморщился Крейс,- я тебя хвалю, а ты - опять за свое! Я ж - не о том... Эх, Иван Яковлев, Иван Яковлев!..

В "ОСТЕРИИ"
Двадцать третьего октября в городе опять веселились: пришла весть о том, что губернатор Александр Данилыч получил от кесаря Священной Римской империи титул князя.

Матвей в тот день угощал в "Остерии" жареным поросенком Лешуйку Самуева, стешиного свояка и крейсова переводчика и писца.

- Мой-то мрачнее мрачного ныне ходит,- говорил Лешуйка, вгрызаясь в бок поросенка.- Письмо от государя пришло зело сердитое. Во всем почти - отказ... Мачтового леса у Питерхофа - не рубить. Под мортиры особых прамов не строить: ставь, пишет, на шмаки. С двухпалубным кораблем - ждать. На галеры новых пушек не ставить. Пушечного запаса для адмиралтейских магазинов тоже взять неоткуда. Причал для встречи кораблей не нужен пока. Да и на Котлине шанцы велел только будущим летом начать...- Лешуйка отложил кости на оловянную тарелку, вытер рот рукавом.- Зато всыпано господину вице-адмиралу за то, что сим летом парусными экзерсициями с матросами не занимался. Государь пишет; то, мол, для них главное дело! Корнелий Иваныч, помимо письма к государю, послал капитана Сиверса с устным докладом. Так Петр Алексеич и пишет: твой-де посланник сказывал, что ты ссылался на негодность всех кораблей к ходу. Так то, говорит, и сам, зимою приехав, свидетельствовать буду. И аще не так найдется, то не легко плачено будет. Ибо не добро, дескать, брать серебро, а дела делать свинцовые...
- Эко!- не стерпел Матвей.- Да ведь он же, Крейс-то, чай не баклуши нынешним летом бил! Шутка ли: восемь приступов неприятельских от Котлина с Кроншлотом отбили!
- А ты не сумлевайся,- нехорошо усмехнулся Лешуйка.- Из Гродни видней, что надо: воинский промысел аль экзерсиции?
- Что, небось, переживает Корнелий Иваныч?
- Я проходил мимо каюты - слышал, как он Андрейке Остерману жалился: что ж это, мол, я раньше не додумал несколько раз матросов по мачтам погонять вместо устроения батарей! Да и капитан Сиверс, говорит, тоже нежданным Иудой оказался...
- Как же они теперь оправдываться будут?
- Да они с Андрейкою как раз обсуждать сие начали, да тут этот вьюноша Остерман меня заметил - ну, и шуганули меня...

СВЕЗЕНИЕ ПУШЕК
- Поедешь на Котлин, сержант,- генерал-маеор Брюс сидел за столом, держа в руке письмо.- Вот государь господину вице-адмиралу соизволил указать, чтоб на острове ни единого орудия не оставлять, ибо, как сказано,- Брюс посмотрел в бумагу,- неприятелю зимою на сем острову укрепиться невозможно, токмо пушки потеряем напрасно, а дела, мол, ничего в них там нет...
- Это Петр Алексеич, наверное, январского набега шведов на Котлин не забыл?- спросил обер-коменданта Матвей.
- Наверное, не забыл,- согласился тот.- Вот ты теперь и отправишься на остров, чтоб за перевозом тех пушек надзирать,- Роман Виллимыч слегка усмехнулся,- раз уж государь не по-вице-адмиралову рассудил, а по-нашему...

И две следующие недели Матвей провел на Котлине.

К седьмому ноября вице-адмирал уже мог доложить царю, что все орудия свезены в Кроншлотскую башню и Питербурх.

На последнем шмаке, перевозившем орудия к Санктпитербурхской фортеции, Матвей плыл вместе с Лешуйкой Самуевым, которому вице-адмирал повелел ехать в распоряжение обер-коменданта.

- Выходит, не нуждается больше в твоей службе господин вице-адмирал?- спросил Матвей, глядя вперед, на лесистый край Василева острова, что медленно наплывал на них с востока.
- Да что там, я не в обиде,- отвечал Лешуйка.- У Корнелия-то Иваныча у самого ныне тяжелые времена: в последнем письме к Петру Алексеичу, что мне успел наговорить, зело досадовал, что капитан Сиверс словесную ведомость ему не в удовольствие сказал, хоть сам у дела с неприятелем не был. А о тихоходности да об экзерсициях, говорит, сам, мол, при государевом приходе оправдается... Тоже - хитрой мужик! Понимает, что сею зимой государь сюда уж не придет,- а там все за временем и забудется.
- Как же он без твоей помощи-то обходиться будет ныне?
- А ему уж теперь вполне его Остермана достаточно. Андрейка - он мужик шустрый. По-русски в год обучился говорить и писать. А по-шведски у Корнелия Иваныча многие знают. Так что я уж у господина Брюса чем-нибудь перебьюсь... А еще бы лучше - так опять в Европы податься! Места-то там - знаемые...
- А чем тебе тут не по нраву?- внезапно зло спросил Матвей.
- Так что тут за жизнь-то? Палят из пушек, топорами тюкают да в болотах хлюпают - вот и все. Разве что - в трактире у Фельтена посидишь... А в Польше - там и сражения поинтересней, и жить лучше: тут тебе и беседа обходительная, и дева найдется, что тебя приласкает,- а то здесь, в заливе этом, за год и забудешь, где что у девок-то находится! Да и еда ихняя лучше нашей...
- Ладно, ты, едок да к бабам ездок! Приключений ему не хватает! Помолчал бы уж!..- Матвей отвернулся от Лешуйки и дальше почти весь путь молчал, глядя на плывущие вдали берега.

В скором времени шмак вошел в Неву.

Миновали почти весь Василев остров. Плыли уже мимо Адмиралтейского двора, где Яковлев успел немало сделать к той поре. Для лучшего зимованья поместили в особый амбар дорогую кипарисную яхту, что стояла у царевых хором, да четыре буера: тоже - царские да губернаторовы. По крепостным бастионам расставили сотню пушек. В амбары снесли флотские припасы...

КОЛЬЦО ШАУТБЕЙНАХТА
На свой манер решил комендант и дело с жильем для морских офицеров и галерных невольников.

Еще в октябре Крейс прямо сказал Яковлеву: плачевного положения с квартирами он, вице-адмирал, от губернатора скрывать не стал, сообщив, что для офицеров построено самое малое число домов, а для немецких и русских матросов таковых и вообще не ставили. А хуже всего приходилось гребцам-невольникам галерного флота, которые все еще содержались на судах. В прошлом году их тоже продержали на галерах - и это стоило многим из них жизни, ибо на судах они жили в холоде и сырости.

Яковлев, который клялся прежде Головину и Меншикову, будто не в силах построить для моряков нужного числа домов, все же исхитрился. В начале ноября он - по договору с Брюсом - расселил более четырехсот галерников в казармах Санктпитербурхской фортеции.

А моряков и офицеров определили по избам, что срубили этой осенью. Имелось, правда, одно обстоятельство, немало смущавшее Ивана Яковлевича. Чтобы избы стали пригодны для жилья, их следовало выдержать на просушке по крайности до весны, ибо в невысушенных избах воздух стоял тяжелый, сырой, спертый. Дышать им было невозможно; во многих избах не поставили даже печей.

Шаутбейнахта ван Реза определили после прибытия флота в избу и посуше других, и с хорошей печкой. Но для больного человека она оказалась совсем непригодной. Потому, пожив в ней несколько дней, ван Рез, почувствовав себя значительно хуже, велел перенести себя обратно на свой фрегат.

Час от часу шаутбейнахт становился все слабее. И вот десятого ноября Матвей узнал от Брюса, что ван Резу, видимо, осталось жить совсем немного - может быть, день или два.

Сопровождая Брюса, Матвей пришел на "Триумф" проститься с Иваном Иванычем: так шаутбейнахт велел именовать себя еще в марте, когда Стеша начала выхаживать его козьим молоком.

Ван Рез лежал в постели, с трудом дыша, уставив взор в угол каюты, где на муаровой голубой ленте висела наклеенная на холст гравюра, изображавшая остроконечную старую кирку в Амстердаме, окруженную раскидистыми деревьями, что стояли по обе стороны речки, через которую перекинут был горбатый мостик, а по ней плыли лодки с нарядными людьми в широкополых шляпах.

- Вот, Роман Виллимович...- шаутбейнахт перевел глаза на Брюса.- Я мечтал умереть не в постели... Ничего не вышло.,.

Брюс заговорил, произнося утешительные слова, но шаутбейнахт не слушал его. Тяжело дыша, он посмотрел на Матвея:
- А, сержант...- Ван Рез вяло махнул рукой своему секретарю.- Герт, дай мне мой кортик... и шкатулку...- Он взял кортик, подал его Матвею.- На, Матти... Может, ты тоже станешь моряком...- Ван Рез вынул из шкатулки кольцо с блеснувшим камнем.- Это - твоей жене... Спасибо девочке... за ее заботы...

Когда дома Матвей надел кольцо на палец Стеше, та заплакала:
- Зачем это мне?.. Лучше б он жил... Я знала, знала!..

На следующий день шаутбейнахт Ян ван Рез умер. Матвею сказали, что до последнего мига старый моряк был в сознании. Но главной воли - где и как похоронить его - сказать не успел. А Крейс решил оставить сей вопрос на волю царя Петра. Потому тело шаутбейнахта уложили в свинцовый гроб, опустив его поближе к ледяной воде - на самое днище фрегата "Триумф".

Вечером, когда Матвей пришел домой, Стеша сидела с Сашкой на коленях, кормя его перед сном, но глядя не на сына, а в угол, где тихо потрескивал светец. Матвей прислушался. Стеша негромко выводила печальный мотив незнакомой ему песни:

- Ах, тошно сердцу мое-му!.. Грусть неснос-на-я...
Всегда в плаче она в сем нера-дост-ном...
Каждый час в нем - в моем сердце бед-ны-им
Печаль моя гор-шая-я...

Сашка тихо почмокивал, возя ручонкой по светлой маминой груди и уже почти совсем засыпая. Стеша, покачивая его, напевала:

- В слезах ото свету всего, ото всех людей тоска
Вселилась в сердце мое, вскоре ты ко мне пришла...
И жизнь своя мне немила... Себя не взлюбила...
И покой утра-ти-ла...

- Ты что это поешь, а, Стеша?- спросил Матвей.

Она подняла на него строгие глаза:
- Песню пою...

ЧЕРЕДА
И так-череда: там-грусть-поганка, тут-груздь-потеха.

Четыре дня спустя день был уже праздничный: кончили строение крепости вокруг Адмиралтейства.

У входа в верф подняли обитый белой жестью шпиль.

Через ров перекинули подъемный мост.

Со стен крепости прогремел стопушечный салют...

А вице-адмирал Крейс тем временем усиленно и многословно переписывался с канцлером Федором Алексеичем Головиным.

Тот все пенял вице-адмиралу. Сначала за суровость к поручику Гельме, осужденному за неповиновение в нынешнюю летнюю кампанию. Потом за "дерзостное" отлучение от команды над галерным флотом шаутбейнахта графа Боциса. Крейс отговаривался как мог.

Вслед за тем Головин передал вице-адмиралу царский указ "О сочинения морского полка в тысячу двести солдат" - и Корнелий Иванович отвечал, что приказ тот он готов выполнить в ближайшее же время, лишь бы дали ему толковых и сметливых людей.

В свой черед сам Крейс с удовольствием сообщил в царскую ставку о приезде в Питербурх двух десятков молодых русских матросов, которых два года назад он отвез учиться в Голландию.

Написал и о впервые предпринятом в российском флоте поощрении отечественных моряков: двадцати четырем из них - старшим и лучшим, как аттестовал их вице-адмирал,- было повышено жалованье по назначении их квартирмейстерами, штабными чинами.

А в огорчение Головину вице-адмирал известил его обо многих умерших этой осенью морских офицерах: "Капитан Георги 25 числа, да капитан Галей 29 числа, да корабельный мастер и поручик в 18 день сего месяца померли".

"Зело ужасает меня роспись об умерших и больных солдатах,- восклицал в ответном письме Головин.- И отчего такой упадок учинился, не можем рассудить..."

ЧЕРЕДА
И так-череда: там-грусть-поганка, тут-груздь-потеха.

Четыре дня спустя день был уже праздничный: кончили строение крепости вокруг Адмиралтейства.

У входа в верф подняли обитый белой жестью шпиль.

Через ров перекинули подъемный мост.

Со стен крепости прогремел стопушечный салют...

А вице-адмирал Крейс тем временем усиленно и многословно переписывался с канцлером Федором Алексеичем Головиным.

Тот все пенял вице-адмиралу. Сначала за суровость к поручику Гельме, осужденному за неповиновение в нынешнюю летнюю кампанию. Потом за "дерзостное" отлучение от команды над галерным флотом шаутбейнахта графа Боциса. Крейс отговаривался как мог.

Вслед за тем Головин передал вице-адмиралу царский указ "О сочинения морского полка в тысячу двести солдат" - и Корнелий Иванович отвечал, что приказ тот он готов выполнить в ближайшее же время, лишь бы дали ему толковых и сметливых людей.

В свой черед сам Крейс с удовольствием сообщил в царскую ставку о приезде в Питербурх двух десятков молодых русских матросов, которых два года назад он отвез учиться в Голландию.

Написал и о впервые предпринятом в российском флоте поощрении отечественных моряков: двадцати четырем из них - старшим и лучшим, как аттестовал их вице-адмирал,- было повышено жалованье по назначении их квартирмейстерами, штабными чинами.

А в огорчение Головину вице-адмирал известил его обо многих умерших этой осенью морских офицерах: "Капитан Георги 25 числа, да капитан Галей 29 числа, да корабельный мастер и поручик в 18 день сего месяца померли".

"Зело ужасает меня роспись об умерших и больных солдатах,- восклицал в ответном письме Головин.- И отчего такой упадок учинился, не можем рассудить..."

УГРЮМОВ И ВАСИЛЬЕВ
- ... Так отчего же народ-то мрет?- спрашивал понурого вида человек с усталыми глазами. Одним ударом молотка он вгонял гвозди в странное большое колесо, над коим трудился со своим напарником - уже знакомым Матвею умельцем Иваном Угрюмовым.
- Ты вон сержанта спроси,- отвечал Угрюмов.- Он мне о мокрых яковлевских избах все разобъяснил. Слышь, Матвей, растолкуй-ка Федору Васильеву насчет яковлевской избяной инвенции.
- Федор Васильев?- переспросил Матвей.- Живописец?
- Был когда-то,- хмуро отвечал Васильев.
- Э, дядя, так я ж тебя знаю! Я ж про тебя государево письмо еще в марте у обер-коменданта читал.
- Прямо уж, у коменданта... И прямо уж, сам читал...
- Не, он у нас грамотный,- вступился за Матвея Угрюмов.- И у господина Брюса в почитании за свою молодцавость числится.
- А, ну, ладно... Тогда не серчай,- равнодушно сказал Васильев.- Хотя, что грамотный-это ты и впрямь молодец.
- Что же ты малюешь теперь?- спросил Матвей живописца.
- А ничего... Тут пока другие мастера нужны: гвозди бить.
- Для какой же это нужды колесо такое огромное?
- А это Петр-Алексеичев заказ,- сказал Угрюмов.- Для возведения фонтанов в его огороде. Вон, на том берегу,- он махнул рукой в сторону летних царских хором на мыске, у которого из Невы вытекал Безымянный ерик.- Весной речку эту перебьем - и будет то наше колесо воду поднимать и к фонтанам ее вести... А как лед покрепчает, укрепим еще перед его домом гаванец, чтоб прямо с речки к дверям подплывать. Да свай паженных наделаем...
- Это что за паженные сваи?- спросил Матвей.
- А в них пазы такие делаются, чтоб друг за дружку цеплялись. Крепление для набережной получается. Видать, Петр Алексеич решил по весне берега невские крепить... Как там на Адмиралтейском дворе-то с людьми, сержант? Поразжиться можно будет? А то, боюсь, как бы не оплошать нам с царевым заказом...
- У них не больно-то разживешься! Яковлев сейчас на Свирь уехал - тамошний верф к переезду сюда, в Питербурх, готовит. А у Адмиралтейства ныне Степанов с Валрондом людьми заправляют. У них и воды в дождь не допросишься. Я спрошу, конечно...
- Ладно, солдат, и на том спасибо,- перебил его Васильев.- Хорошо хоть, правду говоришь. В сих болотах правда - редкость...
- Как все ж народ разно на жизнь свою здесь смотрит!
- Это как же - "разно"?
- А вот, к примеру, новгородец отсюда бежит, шведа боясь, а каргополец - оттого, что хлеба тут не сыщет. Мой знакомец, толмач, по европейским харчам да девкам скучает. А вот шаутбейнахт Рез Иван Иваныч - тот только по семье да по чистым улочкам амстердамским тосковал. Невольник галерный жизнь клянет оттого, что грести надо много, а белозерец - оттого, что работы толковой нет.
- Ну, а ты сам за что сии хляби и топи ругаешь?
- А ни за что! У меня - дело, жена, сын. Вроде обут, одет... Опять же, подумать - так на краю страны стоим. Вроде, как вот в сказках - богатырская застава...
- Вишь, каков у нас сержант!- хохотнул Угрюмов.- Ты такому нашему сержанту пальца в рот не клади!
- Ладно смеяться!..- поднялся с места Матвей.- Пойду я...
- Стой, солдат, погоди малость,- сказал вдруг Васильев.- Посиди с нами еще немного: я тебя на уголек схвачу. Иван, я передохну чуток, ладно?.. Дай-ка мне вон тот лист...

ПРОБУЖДЕНИЕ
Через два часа, в середине дня, Матвей уже добрался с левого берега домой, где показал изумленной Стеше, каким бравым изобразил его живописец Васильев на листе старой бумаги.

Потом он пошел в крепость, где обер-комендант Роман Виллимыч велел ему перебелить роспись своего Ингерманландского корпуса. Окончив дело, Матвей поднялся на Губернаторов бастион - взглянуть на город и садившееся в залив солнце.

Он смотрел с высоты бастиона на лежавшие внизу питербурхские избы и хоромы - и вот внезапно ему ясно и отчетливо увиделись все огромные просторы Ингрии от Онего до речки Наровы, на коих стояли и двигались изготовленные к бою русские войска.

Тут, в Питербурхе, проверяли амуницию пехотные полки Романа Виллимыча да Федота Толбугина, Петра Островского и Ивана Гамонтона, Андрея Шарфа и Юрия Урии. В Шлотбурхе латали порушенные шведские казармы солдаты Василья Порошина, а в Кроншлоте забивали пазы деревянной башни заготовленным мохом бойцы Тимофея Трейдена. А еще были тут стрельцы да казаки - запорожские и Бахметева с Зажарским, но уж не было среди них татарской сотни и с нею - Сарымки.

А в Лодейном Поле, сторожа не до конца еще вывезенное хозяйство Олонецкого верфа, сидели солдаты Ивана Мякишина и Петра Смита.

А вкруг Нарвы кольцом стояли полки Алексея Болобанова со Степаном Стрекаловым да Богдана Кулика-Драгомилова с Иваном Фихтенгеймом.

И даже в далеком Новгороде расположились солдаты брюсова корпуса - пехотинцы подполковника Степана Баишева.

А в Копорье зимовал Ингерманландский, генерала от кавалерии и губернатора Ингерманландии князя Александры Данилыча Меншикова, драгунский полк под командой Симона Дедюта.

А у того же Копорья да в Ямбурге кругами водили застоявшихся лошадок конники Ивана Паура, Тимофея Путятина да Федора Хрущева.

И все это увиделось Матвею так четко и пугающе ощутимо - как на карте,- что дрожь прошла по спине, передернув лопатки. "Я словно бы спал,- подумал Матвей.- Спишь, потом откроешь глаза - и видишь: вот - стена, вот - Стеша, вот - дерево, вот - корабль, вот - крепость... Спал, а теперь проснулся, открыл глаза - и весь божий мир перед тобою..."

КОММЕНТАРИЙ О САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
О СХЕМЕ ЦЫЛОВА
Каков был Санкт-Петербург конца 1705 года? Казалось бы, ответ на этот вопрос давно был дан еще в книге начальника Военно-топографического депо Николая Цылова "Планы С.Петербурга с 1700 по 1840 года". С той поры - вот уже почти полтора века - схема города 1705 года публикуется "по Цылову". Без каких бы то ни было существенных корректив воспроизвели ее и в последнем, 1981 года, издании историко-географического атласа "Ленинград". А в коррективах она нуждается.

Цылов, скажем, употребляет более поздние названия некоторых рек. Фонтанка так в 1705 году еще не именовалась: не было самих фонтанов. Имя Пряжки появилось на картах города только в 1753 году, а Ждановка получила свое лишь в XIX веке по фамилии братьев Ивана и Николая Ждановых (на карте 1725 года мичман Игнатий Племянников обозначил ее как "Болотный проток").

Не указал Цылов и местоположения лютеранской церкви, еще стоявшей в том году в Санктпетербургской крепости. Зато бастионы бывшей крепости Ниеншанц, два года как разоренной по указу Петра - остались лишь развалины,- показаны как существующие.

А вот на месте нынешнего Летнего сада автор мог бы, думается, и обозначить некую рациональную посадку: ведь уже в первой половине сентября Петр выслал в Петербург из Митавы садовые деревья с бомбардиром Губаревым, "дав оному своею рукою писанный пашпорт, повелев, чтоб господин Брюс по приезде его, деревья те приняв, давал ему провианту до указу".

Вспомним еще: "свой двор" на берегу будущей Фонтанки царь помянул впервые лишь в декабре 1705 года - в письме к Ивану Угрюмову. А "по Цылову" дом этот снабжен более чем сомнительной справкой: "Дом царского величества летний, а по ведомости от светлейшего князя построен оный дом в 1703 году".

О СТРОЕНИИ ЖИЛЫХ ДОМОВ
Не представишь по цыловской схеме и даже примерного числа дворов, из которых состоял к концу 1705 года город.

В известной книге Сергея Луппова "История строительства Петербурга в первой четверти XVIII века" подвергаются критике данные диссертации Леонида Куракина о массовой застройке первоначального Петербурга. В соответствии с ними в 1703-1705 годы в городе построили всего шестьдесят девять домов.

"Трудно поверить,- возражает на это Лулпов,- что в 1705г. во всем городе было построено лишь 13 домов, а в 1706г.- лишь 22, когда у нас есть сведения, что в 1706г. было приступлено к строительству 120 домов для офицеров морского флота. Помимо того строились избы для мастеровых людей".

Дома эти построены были однако не в 1706 году. В сентябре 1705 года Яковлев жаловался Меншикову: "Господин вице-адмирал повелевает мне построить в Санктпитербурхе 120 домов морским офицерам. А ныне я уведомлен от вице-адмирала, что в скорых числах от Архангельска будет всяких ремесленных людей иноземцев со 150 человек, и тем приезжим велит, чтобы дома были построены. И такого многого числа домов в скорости сделать не успеть и некем". Однако уже 7 ноября комендант рапортовал губернатору, что "офицерам и мастеровым людям, иноземным, также и русским, построено больше 100 домов".

Таким образом, именно в конце 1705 года появилась в Петербурге эта сотня новых домов. Другое дело, что это были за дома!

Крейс писал о них Головину: "Квартиры поныне зело еще худы, и я не вижу, чтобы кто, кому надлежит, о том многое радение чинил, по которому случаю многая болезнь и смерть немецким морским людям случается". В том же письме встречаем однако и такую фразу: "Иные офицеры здесь дома себе покупают". Значит, были к тому времени в Петербурге и дома для продажи!

Ни о чем об этом, повторяю, Цылов представления не дает.

О КРОНВЕРКЕ И ВЕРФИ У КРЕПОСТИ
Ошибся Цылов и описывая Городовой, или Петербургский, остров.

Во-первых, напротив крепости тут обозначен Кронверк, которого на этом месте тогда не было. Источник этой ошибки установить легко: это - "Историческое, географическое и топографическое описание Санкт-Петербурга" Андрея Богданова, изданное в 1779 году Василием Рубаном. Богданов пишет: "Кронверк. Земляная крепость, построена напротив Санктпетербургской крепости земляным зданием в 1705 году". Но документов, подтверждающих факт строительства Кронверка в этом году, мы не знаем,- а приказ Петра о его сооружении датирован следующим, 1706 годом.

Если на месте Кронверка и существовало некое, пусть и огороженное, но не окруженное рвом строение, то это могла быть только прикрепостная судоремонтная верфь. Богданов упоминает о ней: "При Кронверке имеется: ...6. Верфь для починки небольших морских судов и некоторых вновь делания. 7. Той верфи магазейны". Правда, о верфи этой историки долго ничего не сообщали.

Но в апреле 1981 года в журнале "Судостроение" появилась статья Игоря Богатырева "Первая верфь в Петербурге". Проанализировав многие опубликованные и архивные материалы, автор доказал: ремонтировать и даже строить небольшие суда начали в Петербурге еще в 1703 году на верфи, что стояла на Городовом острове у протока, отделявшего его от Янисаари.

Жаль только, что автор зовет эту верфь "Кронверкской". Это - своеобразный "цыловский синдром": обозначать нечто именами позднейшего происхождения. Ведь Кронверка в год начала работы К верфи еще не существовало, и потому вернее и лучше было бы называть ее "Прикрепостной" или "Городовой" верфью.

О "ПОСОЛЬСКОМ ДОМЕ"
Второй серьезной ошибкой схемы Цылова является то, как в ней определено местоположение двух видных общественных зданий первоначального Петербурга: так называемого "Посольского дома" (хором губернатора Меншикова) и "Австерии" царского кухмейстера Иоганна Фельтена. Первый Цылов расположил на Городовом острове к востоку от Домика Петра I. "Австерию" же поместил на том месте, где на самом деле и стоял "Посольский дом".

Я уже писал, что первоначальная "Австерия" находилась там, где ныне расположен Мраморный дворец Ринальди. Ее вид - как и стоящего напротив, на правом берегу Невы, "Посольского дома"- запечатлел в 1704 году гравер Питер Пикарт.

Сейчас - чуть подробнее о меншиковском доме.

Он стоял неподалеку от берега: береговая линия проходила тогда севернее нынешней. К дому вели причальные мостки. Они шли к невысокой двери, расположенной справа от треугольного фонарика, подпертого тремя мощными балками и прикрытого сверху трехгранным жестяным шлемом. В фонарике прорезаны были узкие окна. Еще одно окно, просторное и высокое, находилось справа от фонаря, а два - слева. Над крышей высилась башенка. Ее венчал шпиль с крестом. По второму этажу шла галерея с точеными балясинами. Она окружала дом - и с четырех ее сторон высились гипсовые фигуры, обращенные к четырем частям света (не исключено, правда, что они символизировали четыре моря - Черное, Каспийское, Белое и Балтику,- водные пути которых стали доступны России с выходом к Финскому заливу).


Фрагмент гравюры Питера Пикарта "Торжественная встреча в Санкт-Петербурге 18 октября 1704 года судов олонецкого строения": Санктпетербургская крепость; первый "Посольский дом" Меншикова; Домик Петра I.

Это изображение "Посольского дома" не единственное. В 1954 году в Библиотеку Академии наук СССР поступил альбом Льва Багрова и Харальда Келина "Карты реки Невы и окружающей местности в шведских архивах", изданный годом раньше в Мальме. В нем помещен извлеченный из Стокгольмского государственного архива "План основания форта и города Санктпетербурга в 1703-1705гг." из ведомства отдела Комиссии обороны за 1705 год. Сколько мне известно, план этот в отечественной печати еще не воспроизводился - и потому заслуживает хотя бы краткого комментария.


"План основания форта и города Санкт-Петербурга в 1703-1705гг.". Альбом Льва Багрова и Харальда Келина "Карты реки Невы и окружающей местности в шведских архивах" из отдела картографии БАН СССР.

В Санктпетербургской крепости мы видим первоначальный деревянный собор Петра и Павла с большим шпилем. Второй, малый шпиль сооружен над пристройкой у входа в собор. Особыми подписями отмечены в крепости "Кордегардия" и "Дом коменданта" Романа Брюса (шведские и английские надписи я даю в переводе). С востока крепость и равелин окружены рядом рогаток. С острова Янисаари на Городовой перекинут деревянный мост на пяти быках. Рядом с крепостью, у протока,- еще одна надпись: "Здесь стоит неприятельский флот".

На Городовом острове составитель плана сделал две пометы: "Город" и "Стога сена". Город изображают четырнадцать изб. В одной, особняком стоящей у реки, мы угадываем Домик Петра с деревянными украшениями на крыше: пушкой и ядрами. Поселение на острове тоже с трех сторон окружено рогатками.


Фрагмент "Плана... Санкт-Петербурга": Домик Петра I и первый "Посольский дом" Меншикова на Городском острове (нынешняя Петроградская сторона).

Видим мы тут и "Посольский дом" Меншикова. Изображен он в неожиданном ракурсе, с ясно различимыми силуэтами скульптур по краям галереи, окружающей высокую крышу с башенкой и шпилем посередине. Видно и то, что с северной стороны дом выглядит иначе, нежели на гравюре Пикарта: здесь ясно различимы высокие погреба, на которых он был поставлен.

СУДЬБА "ПОСОЛЬСКОГО ДОМА"
О дальнейшей судьбе меншиковских хором узнаем, во-первых, из походного "Юрнала" Петра I за 1708 год. В нем записано, что 25 апреля царь встретил впервые приехавших в Петербург вдов своих покойных братьев - цариц Марфу и Прасковью с дочерьми, а также своих сестер в сопровождении министров-москвичей. "И пришли сперва в губернаторские старые хоромы, которые были у города. И веселились в том доме довольно, и потом уже в самую полночь по своим домам разъехались. И во оном губернаторском доме изволила стать царица Прасковья Федоровна с детьми своими, государынями царевнами. И на другой день, то есть 26-го дня, оный дом загорелся в 10-м часу дня и большая половина верхних житей сгорела".

Но дворец не погиб. Автор "Описания Санкт-Петербурга и Кроншлота" (Лейпциг, 1713), рассказывая о строениях нынешней Петроградской стороны, упоминает "один из домов князя Меншикова, деревянный, с виду похожий на церковь".

Из упомянутой выше книги Андрея Богданова узнаем о последующих событиях, связанных с "Посольским домом". В посвященной ему главе автор пишет: "Первый Посольский дом, который был поставлен на Санктпетербургском острову близ маленького первоначального императорского дому. Оный дом был князя Меншикова, который после сломан; из того дому была сделана первая часть и поставлена на Васильевском острове на перспективной на взморье (близ нынешнего Опочининского садика в конце Большого проспекта.- А.Ш.), которая в 1729 году развалилась; вторая часть тех хором построена была в Ямбурге". И в перечне строений Васильевского острова - пояснение, отчего упали хоромы на взморье: "от сильного морского ветра".

Итак, подведем итог, чтобы уяснить главное.

И гравюра Пикарта, и шведский "План... Санкт-Петербурга" бесспорно указывают нам, где именно стоял "Посольский дом" Меншикова строения 1703 года. Он стоял на Городовом, или Петербургском, острове против равелина Санктпетербургской крепости, к _западу_ от Домика Петра I. Там он простоял около десяти лет, в середине этого срока пережив пожар 1708 года.

ВТОРОЙ "ПОСОЛЬСКИЙ"...
Меж тем остров быстро застраивался. По описи 1713 года (ее обнародовал Петр Петров в опубликованной сто лет назад "Истории Санкт-Петербурга с основания города") только вдоль нынешних Петровской и Петроградской набережных стояло уже десятка два больших усадеб. К _востоку_ от Домика Петра упомянуты были дома генерала Геннина, генерал-майора Брюса, обер-коменданта Синявина, а за ними - дом, в коем жил зять Меншикова, стольник Иван Пушкин.

Так вот об этом доме Петров написал: "Пушкин занимал дом Меншикова, в 1703 году построенный". И далее, делая первую серьезную ошибку, он именно строение, занимаемое в 1713 году Пушкиным, назвал "посольским домом".

Затем, сам, видимо, того не осознавая, Петров сделал и вторую ошибку. Он дал подробное и красочное описание этого псевдо-"посольского" дома, довольно точно воспроизведя облик... совсем не того здания, что упомянуто было в описи 1713 года как стоящее на Городовом острове к востоку от Домика Петра. На самом деле это описание соответствовало другому дому Меншикова, построенному в 1710 году, только не на Городовом, а на Васильевском острове.

Он сразу узнается по двумя гравюрам: Алексея Зубова работы - 1714 года и Никиты Кирсанова, приложенной к книге Богданова.

Сей деревянный василеостровский дворец, предтеча того каменного здания, что сохранилось на Университетской набережной до наших дней, тоже назывался "Посольским", но - заметьте!- "Вторым Посольским домом". Имя это он носил до сноса в 1738 году.

Замечу, что едва ли не решающую дезинформацию об этом дворце внес все тот же Цылов, назвавший это самостоятельное строение "Посольскими хоромами, перенесенными в 1710 году с Петербургского острова". Тут уж все перепутано - и годы, и дома, и места переноса. Уверен: это - первоисточник и ошибок Петрова.

Однако вслед за Цыловым путаницу о первом и втором "Посольских домах" повторили многие серьезные историки и искусствоведы: академик Игорь Грабарь в третьем томе "Истории русского искусства"; архитектор Александр Гегелло и искусствовед Владимир Шилков в главе "Архитектура и планировка Петербурга до 60-х годов XVIIIв." из первого тома академического издания "Очерков истории Ленинграда"; реставратор Александр Гессен в статье "Реставрация дворца Меншикова" из сборника "Памятники культуры" за 1976 год.

Даже Сергей Луппов неточен в книге о начале строительства Петербурга: "Вверх по реке на нынешней Петровской набережной стояли Домик Петра и дома его приближенных: А.Д.Меншикова ("с виду похожий на церковь")..." Но ведь "похожий"-то на церковь - это первый "Посольский дом": вспомните лейпцигское "Описание" 1713 года!

Конечно, стоило лишь сравнить хотя бы описание Петрова с гравюрами Зубова и Кирсанова, как все, вероятно, встало бы на свои места. Стало бы очевидно: если в 1713 году к востоку от Домика Петра и стоял новый дом Меншикова, в котором жил стольник Пушкин, то, во-первых, в 1705 году этого дома еще не построили; во-вторых, не был он, разумеется, "Посольским домом" строения 1703 года, "похожим на церковь", а в-третьих, не был он и "Посольским домом" строения 1710 года, якобы перенесенным на Васильевский остров с острова Петербургского.

И ошибок бы как не бывало!

УКАЗУЮЩИЙ ПЕРСТ ВОЛЬТЕРА
Давно ушли те годы.

И для чего, казалось бы, вспоминать нам то, от чего и следа, по сути дела, не осталось: ведь от первоначального деревянного Петербурга сохранился один-единственный Домик Петра на носящей имя основателя города набережной.

Зачем докапываться: кто там прав или неправ в описаниях этих исчезнувших с лица земли строений?

Отвечу словами Вольтера: "Мы все обязаны служить истине, особенно когда речь идет о нашей собственной стране".

Вот этот указующий перст Вольтера я все время помнил, когда писал свои повести о трех начальных годах жизни Петербурга.

АЛЕКСАНДР ШАРЫМОВ
АВРОРА 5/88
КОГДА НАЧИНАЛСЯ САНКТ-ПИТЕРБУРХ
Первая карта Невской дельты при Петре I

В отделе картографии ленинградской Библиотеки Академии наук СССР хранится старинная безымянная гравированная карта с двумя бросающимися в глаза надписями: "Rusland" и "Oost Zee". Вторая надпись сразу определяет национальную принадлежность гравера: так именовали Балтийское море голландцы; более распространенное "Ostsee" употребил бы немец.

В левом нижнем углу карты - изображение мраморной доски. По ее бокам - две колонны: "столпы" с грудами скошенных колосьев и рыбацких сетей у подножий. Нет сомнения, что гравер собирался поместить на доске название и разъяснение изображенного (так называемую "легенду карты"). Легенда, правда, отсутствует, но о том, по чьему повелению эта карта гравировалась, свидетельствует изображение царской короны и российского двуглавого орла со скипетром и державой в руках. Орел прикрыт косым Андреевским крестом; апостол же Андрей Первозванный почитался первым проповедником христианства на территории России, духовным патроном ее жителей и, особо, обитателей новгородской Водьской пятины, в число которых входило и население ижорских земель, российских прибалтов. "Российский элемент" представлен на карте и сделанной в середине левого ее края надписью: "РЕКА НЕВА".

Внимательно приглядываясь, замечаешь, что карта - как и многие другие в XVII - начале XVIII веков - ориентирована не на север, а на юг. Чтобы представить изображение в привычном нам виде, надо такую карту перевернуть вверх ногами.

Переворачиваешь ее - и сразу опознаешь сильно искаженные, но расположенные в неповторимой последовательности острова Невской дельты. На них, среди аккуратно выведенных значков, обозначающих лесные заросли, тут и там видны крохотные домики, символизирующие деревеньки, мызы, хутора.

В то же время тут нет ни одного строения, по которому мы смогли бы опознать Санкт-Петербург, пусть и самого что ни на есть раннего времени. На месте, скажем, Заячьего острова - просто белое пятно с даже необозначенными берегами...

Итак, перед нами - карта Невской дельты, выполненная голландским гравером для вполне определенного заказчика. Этот заказчик - русский монарх, чьи царские регалии венчают мраморную доску с ненанесенной на нее надписью.

Кто же был этот голландец?

И когда он выполнил свою работу?

Голландского гравера звали Питер Пикарт.


Питер Пикарт. Карта Невской дельты и Невской губы. 1703 год

Он был пасынком известного офортиста Адриана Шхонебека, с которым Петр I познакомился во время своей поездки в Европу в составе Великого Посольства. В Амстердаме Шхонебек дал Петру урок гравирования - и молодой русский царь собственноручно изготовил изображение, символизировавшее победу христианской России над Оттоманской, турецкой империей. После этого, в 1698 году, Шхонебек прибыл по приглашению царя в Москву. Там, при Оружейной палате, даровитый и скорый на руку, энергичный и работоспособный голландский художник создал мастерскую для печатания светских гравюр, которой руководил до самой смерти - до 1705 года.

Четыре года спустя Шхонебек вызвал в Москву Питера Пикарта, до той поры работавшего в амстердамской мастерской отчима.

28 августа 1702 года (все даты даются по старому стилю) Пикарт с женой Иезинной и четырьмя детьми вступил на русскую землю в архангельском порту. Долго ждали попутного обоза. Время было осеннее. Дороги к той поре уже развезло. Путь в Москву лежал через Великий Устюг, Вологду, Ярославль. Ехали медленно - ив столицу добрались только к самому концу года.

В мастерской Шхонебека вовсю шла подготовка к новогоднему празднеству. Завершали работу над гравированными изображениями транспарантов (позже их изготовляли в натуральную величину в артиллерийском ведомстве). Как писал впоследствии голландский путешественник и живописец Корнелий де Брюин, "в первый день нового, 1703 года... потешный огонь сожжен был на берегу Москвы реки, позади Кремля, в месте, называемом Царский луг" (ныне - район набережной Мориса Тореза и площади Репина). Фейерверк и транспаранты посвящены были подвигу русских солдат, отбивших у шведов крепость Нотеборг - бывший русский Орешек, названный теперь на европейский манер Шлиссельбургом, Ключ-городом.

Специфика работы мастерской Шхонебека в том и состояла, что его граверы, поспевая за событиями, обязаны были как можно скорее реагировать на них. Произведения создавались в сроки, несравнимые с темпами изготовления старинных российских церковных гравюр. Неторопливая резцовая техника старых русских мастеров уступала место оперативной технике офорта. Оттого-то мастерской Шхонебека удалось создать так много произведений, по которым мы сегодня судим о том времени.

Немало русских учеников Шхонебека, работавших в его мастерской, стали позже известными художниками. А были среди них граверы - Иван и Алексей Зубовы, Петр Бунин, Иван Никитин, Степан Закройщиков, Василий Томилов, Егор Воробьев; а рядом с ними - и печатники Варфоломей Терехов, Матвей Познанский, Парфен Иванов, и терщики, чистильщики медных досок Иван Кормилицын и Иван Фомин.

Теперь к ним присоединился и новый гравер - Питер Пикарт.
***

Пикарт с семьей поселился в купленном для него казною московском доме в Новонемецкой слободе.

Однако прожил он там недолго. В начале марта ему вручили предписание: "В нынешнем 1703-м году марта в 6-м числе по указу Великого Государя и по приказу боярина Федора Алексеевича Головина с товарищи ведено послать из Оружейной палаты в Шлюсельбурх грыдоровальных (гравировальных.- А.Ш.) дел мастера Петра Пикарда да с ним того дела ученика Петра Бунина для грыдорования всяких во прилучении Его Великого Государя дел". В Ямском приказе граверу с учеником выдали на проезд с восемью подводами до Шлиссельбурга "по рублю по шти алтын з денгою на подводу". Затем из Москвы в Шлиссельбург были отправлены три медные доски, крепкая водка для их травления, ветошки для их протирки, восковые свечи, смола, кисти, гвозди, бумага - александрийская, книжная, и голландская, "под слоном", то есть с водяным знаком, изображающим слона.

Все это и ознаменовало начало деятельности художественной экспедиции под руководством Питера Пикарта, которую позже назвали Походной гравировальной мастерской 1703-1704 годов.

В самом конце мая по указу канцлера Головина, присланному в Москву из района Невской дельты, к истоку Невы выслали еще три большие медные доски, "какие дадены Андреяну Шонбеку для печатания города Шлисельбурха": надобность в этих досках оказалась для Пикарта даже большей, нежели в Оружейной палате.

1 июля в тот же район выехали из столицы гравировальных дел печатник Варфоломей Терехов и терщик Иван Кормилицын. Прогонные деньги им выдали от Москвы до Шлотбурга: работа Походной гравировальной мастерской охватила уже все течение Невы - от теперешней Петрокрепости до старинного шведского торгового города Ниенштадта: он находился на территории нынешнего Ленинграда в районе Средней Охты. А рядом с ним, на мысе, образуемом рекой Охтой при впадении ее в Неву, стояла крепость Ниеншанц. Эти-то город и крепость царь Петр повелел теперь именовать Шлотбургом.
***

События развивались в ту пору на землях Невской дельты весьма динамично.

19 марта царь Петр прибыл из Москвы в Шлиссельбург.

22 апреля туда собрались все войска, с которыми Петр намеревался штурмовать шведов в их крепости у Невы и Охты.

В ночь с 25 на 26 апреля русские начали рыть осадные окопы у окруженного Ниеншанца.

28 апреля, усадив солдат в шестьдесят лодок, Петр проплыл под огнем орудий Ниеншанца вниз по реке, осмотрел острова Невской дельты, высадил десант на острове Витсасаари (нынешний Гутуевский) и, судя по всему, отправил часть солдат для осмотра взморья и острова Котлин в Финском заливе.

1 мая после многочасового артобстрела пал Ниеншанц (тогда и появилось новое имя - Шлотбург, Замок-город).

2 мая к Котлину подошла шведская эскадра вице-адмирала Нуммерса. Через три дня она приблизилась к мелководной части Невской губы и встала тут в ожидании приезда лоцмана из Ниенштадта (о падении города и крепости шведы еще не знали).

6 мая Нуммерс направил к Неве два разведывательных судна: двухмачтовую шняву "Астрильд" и одномачтовый бот "Гедан".

В дождливую ночь с 6 на 7 мая русские солдаты под командой царя Петра и поручика бомбардирской роты Преображенского полка Меншикова атаковали с лодок "Астрильд" и "Гедан", почти полностью перебили их экипажи и пленили оба судна. Утром следующего дня их привели со спущенными флагами к Шлотбургу.

С 7 по 10 мая Петр праздновал эту "морскую викторию" и сызнова осматривал острова Невской дельты. В один из этих дней на военном совете было решено: крепость, которую задумали основать в нижнем течении Невы, заложить на Люстэйланде, "Веселом острове", как его называли шведы (русские и финны именовали его одинаково - Заячий; по-фински - "Яннисаари").

10 мая Петр и Меншиков "за взятие неприятельских двух кораблей" были возведены канцлером Головиным в кавалеры ордена Андрея Первозванного.

Днем позже Петр отправился в Шлиссельбург, где 13 мая получил письмо от Шереметева - ив ответном послании сообщил ему, что завтра вернется в Шлотбург.

14 мая царь приказал подготовить Люстэйланд к закладке крепости, вырубив на нем лес.

16 мая, в Троицын день, на Люстэйланде была заложена первая в дельте Невы российская фортеция, которая через полтора месяца получила официальное наименование "Санкт-Питербурх".

С 24 по 26 мая русские солдаты срубили для царя избу: единственное сохранившееся со времени основания города строение, знакомое нам как Домик Петра I на Петровской набережной.

28 мая царь отпраздновал свое новоселье в Домике, а через два дня уехал с Меншиковым осматривать крепость Копорье, отвоеванную накануне фельдмаршалом Шереметевым у шведов...
***

Все вышеизложенные факты немаловажны для создания более или менее логичной версии о том, когда же именно создал Пикарт карту Невской дельты, упомянутую в начале нашего рассказа.

Слово "версия" в данном случае употребить, увы, необходимо, ибо материалов Походной гравировальной мастерской, безусловно датируемых 1703 годом, дошло до нас совсем немного.

В отделе рисунков Государственного Эрмитажа хранится альбом работ Шхонебека и Пикарта. В нем есть выполненные пером и тушью "портреты" шнявы "Астрильд" и бота "Гедан" - Пикарт сделал их с натуры сразу после захвата этих судов. Позже эти "портреты" не раз воспроизводились. Гравюры с них хранятся в Государственном Русском музее. Видим мы эти суда и на большой батальной гравюре, изображающей бой 7 мая 1703 года, сделанной по зарисовкам пасынка самим Шхонебеком. Как утверждают некоторые специалисты, в оригинале она не сохранилась - и дошла до нас только в копии Алексея Зубова.


Гравюра Шхонебека, посвященная бою 7 мая 1703 года. На первом плане - заросли Васильевского острова, под прикрытием которых на шведские суда нападает отряд царя Петра; выше - река Нева; остров Овечий; Безымянный ерик (нынешняя Фонтанка), по которому плывут лодки отряда Меншикова: справа на гравюре - шведская эскадра вице-адмирала Нуммерса (она, вероятно, стояла много дальше, но для вящего драматизма художник изобразил ее близко к месту сражения).

В том же эрмитажном альбоме есть и рисунок Пикарта к гравюре "Кроншлот". Он снят, судя по всему, с чертежа Доменико Трезини, по которому царь Петр сделал в конце года в Воронеже деревянную модель, послав с нею в Петербург Меншикова. На отмели против острова Котлин эта модель была воплощена в крепостцу, получившую имя "Кроншлот". Единственный экземпляр гравюры, сделанной Пикартом по своему "эрмитажному" рисунку, находится сейчас в отделе эстампов ленинградской Государственной публичной библиотеки имени М.Е.Салтыкова-Щедрина.

В Эрмитаже, в отделе истории русской культуры, под номером 8026, хранится - в единственном же известном экземпляре - гравюра Пикарта "Котлин Остров". О ней скажу чуть подробнее.



В отличие от других работ, отмеченных большой степенью достоверности, эта гравюра являет скорее фантазию на заданную тему. Котлин изображен в виде небольшого овала. Его окружают более трех десятков судов, среди них - несколько фрегатов и галер (хотя хорошо известно, что к концу 1703 года россияне располагали тут всего одним фрегатом - "Штандартом", а галер не имели вовсе; общее же число судов равно было четырнадцати).

Пикарт, несомненно, награвировал "Котлин Остров" не как его очевидец. Ленинградский искусствовед Владимир Макаров писал: "Гравюра передает эскизный характер рисунка, с которого она сделана, вероятно, самим Петром I - по первому впечатлению от острова - осенью 1703 года [В "Поденной записке... Петра Великого" читаем: "... Тогда ... Государь с одною яхтой и с галиотом ходил в море для осматривания Котлина острова и, вымеряв фарватер и осмотря, положил там делать в море крепость", то есть - Кроншлот]. Гравюра может считаться выполненной Походной гравировальной мастерской 1703-1704 годов. То обстоятельство, что остров награвирован с неправильного его изображения, можно объяснить только тем, что Пикарт имел перед собой набросок самого Петра I".

Вместе с тем гравюра содержит и вполне реально объясняемые детали. Нетрудно предположить, что в шлюпке, идущей на первом плане под царским штандартом, Пикарт намеревался изобразить самого Петра: его фигура возвышается над гребцами.

Вполне реален и дуб, растущий на острове. Вот что сообщает в "Описании Санктпетербурга и Кроншлота" сочинитель Н.G.: "Еще замечательны на берегу два огромные старые дуба - большая редкость в этих местах. Его Царское Величество с первой минуты своего утверждения на острове содержит их в особом почете и приказал обнести палисадником, а в тени их устроить маленькую сквозную беседку, откуда прекрасный вид на море и в которой он пирует летним временем".

Словом, гравюра, несмотря на всю свою фантазионность, представляет большой интерес.
***

Деятельность Походной гравировальной мастерской Пикарта долгое время не привлекала внимания специалистов. Правда, в 1877 году вышла книга заведующего архивом Оружейной палаты Алексея Викторова "Описание бумаг старинных дворцовых приказов", содержавшая сведения о посылке Пикарта и Бунина в Шлиссельбург. Но без малого век ученые, занимавшиеся жизнью первоначального Петербурга, не связывали эту поездку с событиями, относящимися к заложению крепости "Санкт-Питербурх".

К примеру, интересующий нас план Невской дельты только в 1953 году был воспроизведен Львом Багровым в книге "Карты реки Невы и окружающей местности в шведских архивах". Причем Багров отыскал ее не в самих шведских архивах и не в отделе картографии БАН. Он пишет: "В Париже, в Морском архиве я обнаружил карту дельты Невы, гравирование которой не закончено и которую я определяю первыми годами после основания С.-Петербурга - и потому помещаю здесь".

Датировка, согласитесь, слишком уж расплывчатая, К тому же Багров ни автора карты не назвал, ни с группой Пикарта ее не связал, ибо о таковой, видимо, просто не слышал.

Первое пространное сообщение о работе Походной мастерской появилось в 1961 году в статье Владимира Макарова "Из истории Петровской гравюры (Походная гравировальная мастерская 1703-1704 годов)". Автор верно оценил сведения, содержавшиеся в книге Викторова, и, произведя архивные изыскания, документально подтвердил деятельность пикартовской мастерской.

В 1973 году, уже через три года после смерти Макарова, был подготовлен к печати его аннотированный сводный каталог "Русская светская гравюра первой четверти XVIII века". В нем Макаров высказал более точное соображение о времени создания интересующего нас плана: "Карта, одна из первых работ походной гравировальной мастерской П.Пикарта, отражает первые беглые съемки Невской дельты, произведенные Петром I и его штабом 28 апреля 1703г., когда Петр I находился в Ниеншанце".

Все догадки Макарова вырастали на почве точных исторических знаний. Вот и в данном случае, памятуя о конкретных передвижениях Петра в конце апреля 1703 года, Макаров безошибочно определил ранний предел, которым можно датировать полученные и отраженные в карте Пикарта данные: 28 апреля.

Напомню только читателю, что царь Петр в этот день еще не находился непосредственно в Ниеншанце, взятом лишь через два дня, а сам принимал участие в вылазке десанта на приморские острова и взморье - и сам, вероятно, мог участвовать в производстве "первых беглых съемок Невской дельты".

Промеры глубин в Невской губе достигают на карте Пикарта дальней западной части Невского взморья, или бара Невы (то есть системы отмелей, разделенных продольными ложбинами, или фарватерами). Они идут трассами трех исстари известных фарватеров, примерно соответствующих нынешним Петровскому, Корабельному и тому, что проходит по Морскому каналу.

Значит ли это, что в пору "первых беглых съемок" петровские солдаты дальше Невского взморья не заплывали?

Думается, эти три четко обозначенных на карте фарватера реализовали замысел Петра - показать точные пути, которыми могли идти к новой российской крепости в дельте Невы торговые европейские суда (ведь ради торговли с Европой Петр и стремился укрепиться на берегах Балтики, возвращая себе исконно русские ижорские земли).

Котлина на карте нет - и это, вероятнее всего, свидетельствует о том, что дальше Невского взморья петровские солдаты в пору "первых беглых съемок" не заплывали. Если царь и послал солдат к Котлину, то лишь с осторожно разведывательными, а не картографическими целями. К тому же морской ход до Котлина был хорошо корабелам известен, а вот промеры бара и самой Невы неведомы были даже шведу Нуммерсу.

А карта Пикарта задумывалась с несомненным прицелом на то, чтобы переправить ее в Европу: чтобы сделать морской ход к Петербургу доступным и открытым. Не случайно и две основные надписи сделаны были по-голландски - на одном из наиболее употребимых интернациональных морских и торговых языков той поры.
***

Ключ к разгадке вопроса о времени изготовления плана Невской дельты дают еще и такие изображенные на нем детали: два судна на Неве и пустое пятно на месте Заячьего острова.

Два судна - это, вне сомнений, "Астрильд" и "Гедан". Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить их с зарисовками Пикарта из упомянутого эрмитажного альбома или с его же гравюрами по этим рисункам, в том числе и с посвященной бою 7 мая. Кроме того, суда на карте изображены со спущенными кормовыми флагами: это - плененные шведские суда. Именно так будет изображать их Пикарт и позже, после Гангута н Гренгама.

Следовательно, карта гравировалась явно _после_ 7 мая.

На многие догадки может навести и белое пятно на месте Заячьего острова.

Аннотируя эту карту Пикарта в "Русской светской гравюре...", Макаров писал: "Заячий остров изображен в виде отмели, которая стала островом после 16 мая, когда начались земляные работы по строительству Петербурга".

Макаров, бесспорно, проявил свойственную ему прозорливость, не оставив без внимания то особое положение, которое занял на пикартовской карте Заячий остров. Однако мимо внимания ученого прошли по крайней мере две немаловажные детали.

Во-первых, Яннисаари появился на картах задолго до 1703 года. Четко обозначенным мы видим его и на "Геометрической карте части Спасского прихода Нотеборгского района между деревней Ревонюна у Финского залива и деревней Гудилофф на Неве" работы Петтера Торинга (1680 год), и на карте, снятой в 1698 году для командующего Ингерманландской армией генерала Абрахама Кронъйорта, и на "Географической карте Невы" 1701 года, изготовленной кондуктором, позже - лейтенантом шведского флота Карлом Элдбергом. Учитывая датировку Элдберга, вряд ли можно допустить, что за два года остров превратился в отмель.

Во-вторых, существует и более тонкое, связанное с пикартовской картой, обстоятельство.

Вея эта карта исчерчена сетью так называемых "компасных линий". Они пересекают все участки, скрытые водой: и мели, и отмели. А вот по суше они не проходят.

Однако не пересекают они и то пространство, что оставшись пустым, незаполненным, обозначает место, занимаемое Заячьим островом. Значит, место это принадлежало все-таки не лежащей под водой отмели, но возвышающейся над Невою суше. Пусть болотистой, пусть заливаемой в непогоду волнами, но - суше.

Почему же на карте Пикарта он обозначен столь странно?

У меня сложилось одно только предположение.

Пикарт _должен_ был изобразить остров на месте так называемой "отмели". Но на карте он не появился - как не появилось и ее название, ибо автор просто не знал, как ее следует назвать. Что на ней надо изобразить, было понятно: морские подходы к новому российскому порту на Балтике. А вот какое сей порт будет носить имя, Пикарту пока известно не было.

Выходит, карта создавалась _до_того_, как этот порт с окружающим его городом и обороняющей их крепостью получили имя "Санкт-Питербурх",- то есть до 29 июня 1703 года. И выходит, это - самая близкая к нам временная граница гравировки.

Мало того, не одно только имя, но и план, чертеж расположения этого города, порта и крепости создан еще не был.

В то же время место, на котором решили заложить новую фортецию, уже определили на воинском совете: Люстэйланд, то есть Яннисаари, он же - Заячий. Вот это место Пикарт и оставил на своей карте нетронутым, пустым - в ожидании того, когда царские инженеры Ламбер и Кирхенштейн представят на суд Петра Алексеевича свои чертежи будущей Санктпитербурхской крепости.

В Шлотбурге - бывшем Ниеншанце, то есть практически на вчерашней линии боевых действий,- у Пикарта с Буниным никаких приспособлений для работы над гравюрами наверняка не было: они оставлены были в Шлиссельбурге.

Именно туда и должен был отправиться Пикарт для того, чтобы выполнить поручение, полученное от царя, видимо, вскоре после воинского совета. И логичнее всего предположить, что голландский гравер перебрался для этого от дельты Невы к ее истоку 11 мая - вместе с царем и преображенцами из его бомбардирской роты.

Так уточняется самый отдаленный предел начала работы над картой: уже не 7, а 11 мая 1703 года.

Затем, 14 мая, царь вернулся в Шлотбург. Пикарта он оставил в Шлиссельбурге, а бомбардиров отправил на Олонецкую верфь, где строились первые русские боевые фрегаты. При этом Пикарту было обещано, что царь вновь побывает в Шлиссельбурге очень скоро, к концу месяца: судя по переписке той поры, 1 июня Петр уже собирался быть на Олонецкой верфи. Так что времени у Пикарта для изготовления карты оставалось немного: до 30-31 мая.

Оставшись в Шлиссельбурге, он немедленно и приступил к изготовлению карты. К концу месяца она была уже готова (за исключением двух деталей: чертежа крепости на Яннисаари, который должен был доставить сам Петр Алексеевич, и общей подписи). Но Пикарт напрасно ждал царя. Тот отложил поездку на Свирь до 21 июля - более чем на полтора месяца.

А к той поре многие обстоятельства изменились.

Петр уже знал, что фрегаты Олонецкой верфи будут готовы лишь к осени. Что эскадра Нуммерса плотно блокировала Невскую дельту. Значит, ждать прихода европейских торговых судов в этом году особо не приходилось (на самом-то деле первый голландский купец явился-таки в 1703 году в Питербурх, но произошло это только в начале ноября). Наконец, к тому моменту у царя созрела и еще одна мысль: о том, что сооружение крепости стоит сохранить пока в секрете, чтобы не спровоцировать нападения Кронъйорта.

Словом, карта Пикарта пришлась, судя по всему, не ко времени. Оттого и не была закончена. Оттого и сохранилась лишь в нескольких пробных оттисках, из которых до нашей поры дошли только два: ленинградский и парижский...
***

Тем не менее, этот незавершенный план может служить источником некоторых новых сведений о местности, на которой 16 мая 1703 года был заложен Санкт-Петербург.

К примеру, мы можем достаточно точно установить место сражения 7 мая, сравнив этот план с посвященной ему гравюрой и картой Петербурга 1705 года, изданной в первой половине XIX века под редактурой Николая Цылова.

Отряд Меншикова, по словам "Поденной записки", напал на шведские суда ночью 7 мая "сверху" (то есть с юга: вспомним, что старые русские карты нередко ориентировались на юг). И мне доводилось слышать мнение, что отряд этот показан на гравюре выплывающим из-за острова, который впоследствии получил имя Подзорного. Сравнение же с картой показывает, что Меншиков вышел на врага по Безымянному ерику (будущей Фонтанке) из-за острова, носившего до основания Петербурга имя Овечьего, а впоследствии названного Галерным. С середины XIX века он начал менять конфигурацию - и затем слился с островом, образуемым Мойкой и каналом Грибоедова.

Уточненный маршрут отряда Меншикова, совпадая с указанием "Поденной записки", разъясняет описание того, как руководимые Петром гвардейцы поначалу "скрылись за островом, что лежит противу деревни Калинкиной (Кальюлы.- А.Ш.) к морю". Кальюла как раз и находилась против Овечьего острова - и это точно показано на плане Пикарта: и деревня на левом берегу будущей Фонтанки неподалеку от вытекающей из нее речки Таракановки, и треугольник Овечьего острова, который лежал мористее Кальюлы, совпадающий по очертаниям с тем, что изображен на гравюре, посвященной бою 7 мая. Пикарт, безусловно, побывал на месте сражения, сразу же провозглашенного сподвижниками царя "никогда бываемой викторией" - и запечатлел его (и на карте, и на подготовительных материалах к гравюре) весьма близким к тому виду, которое оно имело в начале мая 1703 года...


Фрагмент карты Пикарта 1703 года, о которой идет речь в данном очерке. По нашей просьбе авроровский художник нанес на нее современные названия, чтобы идентифицировать их с сегодняшними географическими ориентирами.


Фрагмент карты Петербурга 1705 года, изданной в прошлом веке под редактурой Николая Цылова: тут обозначены те же ориентиры, что и на карте Пикарта. но очертания островов и рек более близки истинным и современным.

Конечно, конфигурация островов на этом плане во многом неточна - и свидетельствует об очевидной неискусности российских картографов. Однако неточность эта, как ни парадоксально сие прозвучит, подчеркивает независимость майской съемки 1703 года от шведских источников, имеющих более давнюю традицию картографирования и в силу этого более верных.

На карте Пикарта почти нет географических названий. Однако любой человек, знакомый с изображениями приневскнх земель начала XVIII века, сразу опознает более или менее безошибочно помещенные на свои места поселения Невской дельты.

Это - Враловщина и Кандуя на левом берегу Невы. Коносхоф на острове Перузина - на месте нынешнего Летнего дворца Петра I. Усадица, Метилле, Кемейоки и Кальюла на берегах Фонтанки (далее я употребляю современные географические ориентиры). Усадьба шведского семейства де ла Гарди, а также мыза Хирвисаари и деревня Рюненя на Васильевском острове. Селения Вихари и Торки на Большой Невке. Мыза Бьеркенхольм па территории Петроградской стороны и несколько хижин на месте Кронверка. Безымянные поселения на Каменном, Аптекарском и Крестовском островах, на месте Инженерного замка, на Фонтанке.

Но есть и такие поселения, которые на известных нам картах Невского устья не отмечены: на Елагином острове, на южной оконечности Васильевского острова, напротив истока Таракановки, на юге Екатерингофки... Историкам города стоит, вероятно, занести их на сводную карту приневских земель начала XVIII века.

Вполне внушающим доверие основанием для этого и служит план Невской дельты, который, как мы теперь достаточно точно себе представляем, голландский гравер на русской службе Питер Пикарт создал в отрезок времени с 11 по 31 мая 1703 года - в дни, когда начинался Санкт-Питербурх.

АЛЕКСАНДР ШАРЫМОВ
ЯН ХИЛЛЕБРАНТС - ПЕРВЫЙ ШКИПЕР НА НЕВЕ
АВРОРА 12/89

Вместо эпиграфа - две выдержки из книг, считающихся почти классическими в освещении истории раннего Петербурга.

Из статьи Алексея Предтеченского "Основание Петербурга" (сборник "Петербург Петровского времени"): "В ноябре 1703г. в Неву пришел голландский корабль, нагруженный солью и вином. Меншиков принял шкипера Выбеса весьма радушно и наградил его 500 золотых. Приход корабля Выбеса был отмечен в "Ведомостях" (15 декабря 1703г.) как значительное событие".

Из книги Владимира Мавродина "Основание Петербурга": "Глубокой осенью, в ноябре 1703 года, когда шведский флот ушел по заливу в Выборг, в Неву вошел голландский корабль шкипера Выбеса, доставивший соль и вино. Меншиков наградил Выбеса пятьюстами золотыми".

Оба эти утверждения в существенной части весьма неверны. Разъяснению их ошибки и посвящен этот очерк.
***

Шесть лет назад в повести "1703 год" я уже писал о шкипере Ауке Выбесе из голландского городка Хинделопена. Имя этого шкипера традиционно связывалось отечественными историками с заандамским негоциантом Корнелием Михельсоном Кальфом, по распоряжению которого Выбес будто бы привел в молодой Петербург судно Ост-Индской компании.

В поисках сведений об Ауке Выбесе я решил обратиться непосредственно в Хинделопен (он находится в северной провинции Нидерландов - Фрисландии). Любезное содействие супругов Лариссы и Бу Деосов [Бу Р.Деос - шведский математик, профессор] помогло мне связаться с директором Хинделопенского музея доктором Габриелем Греневудом.

В начале 1985 года я получил письмо, в котором он писал:

"Дорогой м-р Шарымов,
"было большим удовольствием получить переданное мне м-ром Деосом из Стокгольма Ваше письмо, в котором Вы выразили желание получить сведения о семействе Выбесов из Хинделопена.
"Приятно знать, что наш маленький город с его скромной историей известен в далекой России. На Ваш вопрос о том, имеются ли подлинные документы, связанные с этим семейством, или память о нем легендарна, могу сообщить следующее.
"Сколько нам известно, имя Ауке Выбеса впервые было упомянуто в начале XIX века Якобусом Схелтемой. Вокруг этой воображаемой фигуры была наверчена целая история. Он был якобы первым шкипером на Неве и его будто бы встречали царь Петр с женой - оба инкогнито. Царь наградил его деньгами и привилегиями в новопостроенной гавани Санкт-Петербурга...
"Имени Ауке Выбеса в древних архивах Хинделопена не обнаружено. Однако нам известно имя Петера Выбеса. Он родился в маленькой деревушке Молкерум неподалеку от Хинделопена и жил с 1707 по 1781 годы. В 1737 году он женился на уроженке Хинделопена Трийн Тьердс. Легенда объявляет Петера Выбеса внуком Ауке Выбеса, получившим свое имя в честь Петра Великого, и шкипером корабля деда, именовавшегося "Санкт-Петербург".
"Несомненно, что в 1744 году Петер Выбес действительно был шкипером корабля, называвшегося "Санкт-Петербург". Есть и другие факты, подтверждающие его историю. В нашем музее имеется завещание Петера Выбеса и его портрет, в нижней части которого различима часть корабля "Санкт-Петербург"...
"Легенда об Ауке Выбесе опубликована в книжке "Достопримечательности Хинделопена", выпущенной в 1855 году. Факты пополнившие историю Петера Выбеса, содержатся и в статье Г.Блома которая демонстрирует также, насколько сомнительной является фигура Ауке Выбеса... Однако городской совет Хинделопена принял решение воздвигнуть в порту статую знаменитого Ауке Выбеса. И это показывает, что Хинделопен не забыл своего великого легендарного сына, жившего в XVIII веке.
"Это - почти все, что мне известно и чем располагает наш музей о семействе Выбесов. Надеюсь, это поможет Вам в Ваших изысканиях...
"Искренне Ваш - Г.Дж.М.М.Греневуд."

К письму Габриэля Греневуда приложена была ксерокопия статьи "Схеллингерец был первым шкипером на Неве". В ней сообщалось, что историк Фред Спиц обнаружил некие документы, доказывающие, что первым шкипером, посетившим Санкт-Петербург в 1703 году, был отнюдь не Ауке Выбес, а совсем другой человек.

Таким образом появилась новая задача: познакомиться со статьей Фреда Спица.

Год назад работник "Ленфильма" Александр Васильевич Пикунов (он ехал в гости в Нидерланды) предложил мне содействие в получении этой статьи - и в результате вы можете сейчас ознакомиться с материалами, которые вне всякого сомнения ставят точку над "i" в рассматриваемом вопросе.

Фред Спиц выносит в заголовок своей статьи вопрос: "Кто был "первым шкипером на Неве"?" - и сразу определяет направление основного вывода в подзаголовке: "Сомнения относительно легенды о шкипере Ауке Выбесе из Хинделопена". Указывает он и на первопричину многолетнего заблуждения относительно личности этого шкипера: "областнический патриотизм" историка Схелтемы, который был уроженцем Фрисландии и потому (без особых на то оснований) прославил фрисландского мореплавателя.

"В 1842 году,- пишет Спиц,- писатель-историк Якобус Схелтема из Фрисландии написал книгу "Петр Великий, Российский царь, в Голландии и Заандаме в 1697 и 1717 годах" [Замечу, что первая книга Схелтемы о пребывании царя Петра в Заандаме датируется 1814 годом, так что Габриэль Греневуд был прав, отнеся в письме ко мне сведения Схелтемы о Выбесе к "началу XIX века"; а книга, на которую ссылается Спиц, есть, видимо, "Исторические анекдоты о Петре Великом", изданные Схелтемой на французском языке в Лозанне именно в 1842 году]. Там есть рассказ о шкипере Ауке Выбесе, который первым появился в устье Невы в 1703 году, где тогда начинали строить Санкт-Петербург. Он первым привел корабль в устье Невы, удачно продал свой товар и получил еще в награду от Петра 1500 дукатов за то, что был первым. Петр обещал ему за каждый последующий визит по 100 рублей и разные льготы. Корабль переименовали в "Санкт-Петербург" - и он потом пятьдесят лет был торговым судном и вел торговлю с Петербургом..."
***

Нужное отступление. Сведениями Схелтемы пользовались многие историки, писавшие о Петре. Едва ли не первым, кто сочувственно расценил эти данные, был Вениамин Бергман, автор вышедшей в 1840 году "Истории Петра Великого". "Все мнения до сей поры,- писал он о первом визите торгового судна в 1703 году,- были согласны в том, что этот корабль был назначен не в Санкт-Петербург, а в Ниеншанц, но Схелтема утверждает, что купцы Кальфы отправили его с грузом именно в новую столицу Государя".

Это примечание соответствует в книге Бергмана тоже, как теперь выясняется, вполне легендарному абзацу: "Возвратясь в ноябре 1703 из Олонца, Петр на своей яхте выехал навстречу первому пришедшему в Санкт-Петербург Голландскому купеческому кораблю, взошел на борт и, не как Государь, а как моряк, ввел корабль этот в Гавань".

Впрочем, тут пальму первенства надо отдать историку более раннему - Ивану Голикову. В изданных в 1807 году "Анекдотах, касающихся до государя императора Петра Великого" он приводит историю "О приезде в Петербург первого Голландского корабля, и как Государь принял Шипора онаго", записанную "От почтенного старца, московского купца и фабриканта Ивана Михайловича Полуярославцева, слышавшего сие от Голландского купца, его приятеля, Г.Гутфеля, комиссионера Его Величества". Но если даже история эта реальна, она явно относится к некоему более позднему времени, ибо в ней упоминаются дворец Меншикова на Васильевском острове и Адмиралтейство, которых в 1703 году в Петербурге еще не было. Кроме того, "Г.Гутфель" был не голландским, а английским негоциантом Гудфелло, и звали его не "Г.", а Чарлз. Так что либо сам "Гутфель" что-то напутал в своем рассказе (он не очевидец события, ибо в Петербурге 1703 года не бывал), либо несколько приврал "почтенный старец".

Той же темы коснулся в 1860 году Петр Пекарский в цикле опубликованных журналом "Современник" статей "Петербургская старина". И хотя Пекарский - несомненно, один из наиболее осведомленных и начитанных историков (что демонстрирует его блестящий труд "Наука и литература при Петре Великом"), он тем не менее довольно часто использовал в "Петербургской старине" источники без должного критического подхода. "Показаниям" Схелтемы он доверился почти во всем, возразив лишь однажды: "Участие Петра в проводе корабля несправедливо, так как в ноябре он уже был в Москве". Однако присутствие или отсутствие царя в начале ноября на Неве как раз стопроцентно и не доказано, а потому может быть растолковано и в пользу его нахождения в Петербурге (об этом я тоже писал в повести "1703 год"). Другой вопрос: найдутся ли документы, хоть как-то это подтверждающие?

А раз вспомнили о документах, вернемся к статье Спица.
***

Рассказав об истории, увязанной Схелтемой с Ауке Выбесом, Спиц пишет далее:

"В только что изданной книге "Хинделопен - город на Зюйдер-зее" авторы Даан Постма и Госсе Блом сомневаются в правдивости этой истории, потому что в старом архиве Хинделопена нет никаких документов про Ауке Выбеса. Госсе Блом подтвердил, что этот рассказ про Ауке Выбеса, видимо - выдумка, также и в журнале "Де Смитс" ("Кузница",- А.Ш.)..."
***

Сделаю еще одно небольшое отступление. Дело в том, что рассказ об Ауке Выбесе строится, между прочим, на факте, связанном с наименованием его судна "Санкт-Петербургом". И представьте себе, _есть_ одно документированное доказательство, говорящее "в пользу" Выбеса! В книге Георгия Немирова "Петербургская Биржа при Петре Великом", выпущенной в 1888 году, говорится, что автор разыскал "Дело Коммерц-коллегии" 1722 года, в котором среди судов, пришедших к Кронштадтскому порту, значится "шмак из Голландии, из Фрисланта, именуемый "Санкт-Петербург", на нем шкипер Гелис Слевик". Это не доказывает, что шмак "Санкт-Петербург" был тем самым судном, которое первым пришло на Неву в 1703 году, но доказывает, что среди голландских (и тем более пришедших в столицу из Фрисландии) судов был корабль по имени "Санкт-Петербург". Это уже какая-то зацепка. Не к тому, был ли Выбес "первым шкипером на Неве", но к тому, что он, вероятно, нa самом деле существовал и, может быть, выполнив некогда поручение Кальфов, назвал свое судно в честь знакомства с царем Петром в его молодой столице.

А что до "первопроходца 1703 года", то послушаем Спица...
***

"Случаю было угодно,- пишет Спиц,- чтобы автор этой статьи нашел в Нотариальном архиве Амстердама некоторые акты, из которых без сомнения подтверждается, что первым был не некий Ауке Выбес, но шкипер Ян Хиллебрантс из Схеллинга.
"Ниже приводится выписка из так называемой "Инсинуации" [Здесь - извещение, заявление, разъяснение (юр.)], которая свидетельствует, что этот шкипер в самом деле получил премию в 500 дукатов, потому что был первым, кто вошел на своем галиоте в устье Невы в месте, где находилось укрепление Сханстерней, отвоеванное русскими у шведов..."

Прежде, чем процитировать обнаруженный Спицем документ, поясню, что "Сханстерней" это "Шанц-тер-Ниен", он же - Ниеншанц, взятый войсками Петра в начале мая 1703 года и к моменту прихода первого голландского торгового судна уже взорванный.

А теперь - "Инсинуация", документ, который решает все!

"Сегодня, 5 января 1704 года, я, урожденный ван Схондерверт - государственный нотариус, допущенный к делопроизводству судом Голландии, проживающий в Амстердаме,- оказываю нотариальную услугу как нижепоименованный свидетель в том, что новые владельцы судов перемежающегося порта приписки господа Лолке Клаас Беф, Геррит Кесвелт и Лендерт Схелте, составляющие судоходную компанию и являющиеся владельцами галиота, именуемого "Де Юфрау Анна", поставили ответчику в лице Яна Хиллебрантса из Схеллинга, шкипера этого галиота, нижеследующие вопросы, которые ему посредством вышеупомянутых судовладельцев и в моем, нотариуса и свидетеля, присутствии были заданы, а именно:
"плавал ли он, шкипер, на своем вышеупомянутом корабле, недавно бывшем в южных краях, из Ревеля в сторону Сханстернея, где он получил сведения, что шведы из упомянутого места отъехали, а Его Царское Величество Московский обещал премию в 500 дукатов первому голландскому кораблю, который в это место придет, для второго корабля 300 дукатов и для третьего 200; и получил ли он, как первый высадившийся со своего корабля на этом месте, премию в 500 дукатов по указу Его Царского Величества;
"на это он, шкипер Ян Хиллебрантс, отвечал, что он в этом вышеуказанном месте, известном как Сханстерней, получил от имени принца Александра и по распоряжению Его Царского Величества 500 дукатов премии, потому что он первый высадился здесь со своего корабля;
"что он во время пути от этого места до Данцига 300 дукатов дал в руки некоему Корнелису Перту, живущему около Брока, для последующей передачи жене; 200 дукатов оставил у себя; и что он 300 дукатов от поименованного Порта еще не получил.
"Это все лроисходило в присутствии свидетелей господ Йоханнеса Керстемана и Корнелиуса Схепа, маклеров.
"Г.В.Схондерверт, свидетель".

Этот документ значится в Муниципальном архиве Амстердама под шифром: "Нотариальный архив: NA 6869 от 5.01.1704г."

Фред Спиц дополняет свой рассказ такими сведениями:

"Из другого, здесь не приведенного акта (его шифр: "Нотариальный архив: NA 5293 от 12.01.1704г.".- А.Ш.) следует, что спор заключается в точке зрения на распределение премии между шкипером и судоходным обществом. Спорный вопрос был передан "двум хорошим людям", которые приговорили, что шкипер должен отдать 190 дукатов судоходному обществу..."

Приведя это неопровержимое свидетельство того, что первым шкипером на Неве в 1703 году действительно был Ян Хиллебрантс, Спиц завершает публикацию словами:

"Хотя автор этой статьи, как и Схелтема, хотел бы с удовольствием отдать в этом честь городу Хннделопеиу, он, однако, будучи сам уроженцем Терсхеллинга, рад сообщить, что первым шкипером был схеллингерец".


Голландская карта 1700 года, на которой в верхнем правом углу обозначен остров тер Схеллинг, уроженцем которого был шкипер Ян Хиллебрантс.

Все это позволяет в новом свете взглянуть на письмо Меншикова от 12 августа 1703 года, посланное из Петербурга царю, находившемуся тогда на Олонецкой верфи:

"...До моего от Ям приезда за день приезжал сюда шхипер Голандский (Меншиков вернулся из Ям 6 августа, значит Хиллебрантс прибыл впервые в том году к Петербургу 5 августа.- А.Ш.), который живет всегда здесь у лесной рубки, про то брусье, которое изволил ты видеть (у Систербекской лесной биржи во время июльского похода на шведского генерала Кронъйорта.- А.Ш.}, бить челом от Голандской компании, чтоб теми брусьями нагрузить 12 кораблей. Я ему сказал, что, когда он того хочет, то б кораблями своими в устье въехал; и он сказал мне, что Нуморс вице-адмирал (блокировавший в ту пору Невское устье с залива.- А.Ш.) не пускает их за страхом: боится того, что на тех кораблях прорубят окна, поставят пушки и возьмут в полон. Однако ж обещал тот шхипер н дал слово: хотя ночью на одном корабле, на котором есть ренское, хотел пройти флот и притти к нам..."

Как известно, Хиллебрантс слово сдержал - и "Ведомости" вскоре сообщили: "В ноябре месяце пришел к Санктпитербурху карабль галанской с товары, с питьями, и с солью..."

Шесть лет назад я высказал предположение, что в августе к Меншикову, может быть, приезжал даже посланец Кальфов. Но теперь, прочтя "Инсинуацию", не могу сомневаться, что и в августе и в ноябре это был не кто иной, как Ян Хиллебрантс. Ведь именно он "получил сведения, что шведы из упомянутого места отъехали" и что царь обещал большой приз за первую торговую сделку. Проворный схеллингерец этот приз и взял.
***

Сведения Спица в журнале Культурно-исторического общества "Хет Бехауден Хейс" ("Хранилище") дополняет голландский историк Т.В.Деккер. Он сообщает, что в сентябре 1670 года некий Хильбрант Янс был шкипером на галиоте "Де Спервер", ходившем в Норвегию. Не имея дополнительных данных, ученый предполагает, что Хильбрант Янс, возможно, был отцом Яна Хильбрантса и других носителей этой фамилии (а во время жизни Яна существовали еще шкиперы Дауке Хиллебрантс, а также Виллем Хиллебрантс, отпрыски которого носят теперь фамилию Роос).

Деккер сообщает еще, что имеются письма на имя Яна Хиллебрантса (его фамилию писали как Hillebrantsz, а также - Hillebrant, Hilbrantsz или Hillebrantsen). Хиллебрантс получал их, будучи шкипером на следующих судах: "Де Юфрау Анна" ("Дева Анна") - письмо от 20.09.1707, полученное во время плавания по Балтийскому морю; "Де Витте Леув" ("Белый лев") - 26.07.1708; "Меркуриус" - 7.12.1708 в рейсе Ревель-Либава; "Принц Александр" (интереснейшее название, явно связанное с Меншиковым, который уже в 1703 году, еще не будучи князем, был поименован в "Инсинуации" именно так: "принц Александр"!) - 8.09.1711; "Де Йонге Фредерик" ("Молодой Фредерик") - в походе к Швеции в 1714 году; "Де Сант Клаас" ("Святой Николай") - 12.06.1716 и наконец "Сант Ян" ("Святой Ян") - 1717-1722, в частности, 9.02.1722 в плавании к Петербургу и 21.10.1722 в рейсах по Балтике. Последние сведения подтверждает и Немиров, нашедший в "Деле Коммерцколлегии" 1722 года запись о том, что в Кронштадт прибыл "голландский галиот об одной мачте, именуемый "Санкт-Яганос", из Амстердама, на нем шкипер Ян Гильбранд".

Но этим документальные сведения о нашем шкипере не ограничиваются. Еще 23 декабря 1703 года "Ведомости" поместили сообщение: "Из Амстердама ноября в 19 день. Шипер, Ян Гилбранд, который в 12 дней от Шлотбурга во Гданеск пришел, возвестил, что Его Царское Величество ему, како первому пришедшему по взятии той крепости, пять сот золотых пожаловал..."

Упоминал Хиллебрантса и сам Петр. 24 апреля 1712 года он писал Меншикову с корабля "Самсон" по пути от Петербурга к Выборгу: "Здесь, слава Богу, все добро. Шипор галанский Гильбрант сюды на страсной неделе прибыл с галиотом" [Это письмо ранее нашими историками не цитировалось] (обратите внимание, как сообщает о прибытии голландца царь: без каких-либо пояснений, комментариев - просто как о хорошо знакомом и ему, и Меншикову человеке!). Страстная неделя в 1712 году длилась с 14 по 20 апреля. И вот именно среди апрельских записей в "Морском журнале" первого русского капитана, а позже и полного адмирала Наума Акимовича Сенявина мы обнаруживаем фразу: "В 18-й день, Голландский гальот пришел в Петербург". Это, несомненно, и был галиот Хиллебрантса (либо "Принц Александр", либо "Де Йонге Фредерик"), о котором чуть позже напишет царь!

Следующий "след" нашего шкипера мы обнаруживаем семь лет спустя. Как сообщает в "Деяниях Петра Великого" Голиков, "предстал перед Его Величеством голландский шкипер Гильбранд - тот самый, который по построении Петербурга первый приехал и которому за сие подарено было от монарха 500 червонных... Он подал Его Величеству прошение, в коем,- прописав, что в 1717 году на пути своем в Петербург он взят был шведским капером и отведен в Швецию, где целый год содержался в заключении, а корабль его с товарами был конфискован (шведы, видимо, арестовали судно "Де Сант Клаас".- А.Ш.},- просил для поправления своего бедного состояния не брать с него пошлин три года..." И царь сразу же, 30 июня 1719 года, приказал президенту Коммерц-коллегии князю Дмитрию Голицыну "с голландца Яна Гилебранта ради его от шведов разорения... обыкновенную пошлину с сего числа брать наполовину". Этот документ сохранился в описи бумаг 1919 года в Кабинете Петра I (его шифр: ф.9, оп.2, ед.хр.43, л.350) под названием: "Копия, присланная из Походной Светлейшего князя канцелярии, с указу, каков послан в Камор-коллегию, о имении с голландца шхипера Яна Гилебранта с привозных его на одном галиоте товаров впредь в три года пошлин по половине". Зарегистрировали царский указ секретарь меншиковской канцелярии Зиновий Веселовский и подьячий Федор Зеленый...
***

Словом, всех этих документов достаточно, чтобы сказать вполне определенно: любые упоминания в нашей исторической литературе о "посланце Кальфов Ауке Выбесе" как первоприходце в Петербург 1703 года несостоятельны и неверны.

Истина тут состоит только в том, что первым шкипером на Неве в 1703 году был Ян Хиллебрантс - уроженец лежащего на северо-западной оконечности Нидерландов острова Терсхеллинга.

Документы всегда скажут правду. Надо только их искать.
***

Автор горячо благодарит Ларису Георгиевну Кондратьеву и Александра Васильевича Пикунова за организацию и перевод многих материалов, без которых этот очерк не мог быть написан.

АЛЕКСАНДР ШАРЫМОВ
ВЫБОРГСКИЙ ПОХОД 1706 ГОДА
АВРОРА 3-5/90
Историческая повесть из начальных лет Петербурга.

Уповаю, что Выборг и Кексгольм ныне к своему правому наследнику государю паки придут...
(Корнелий Крейс. Письмо Петру I, посланное из Амстердама 30 августа 1703 года)

Опять рукопись!
(Умберто Эко. "Имя розы")

#1. ВСТУПЛЕНИЕ. ДОГОВОР ИСТОРИКА И ДОКТОРА-ОЧЕРКИСТА
Душным томительным июльским полднем 198... года, стоя на верхних ступенях спускавшейся к реке гранитной Царской пристани, над которой белел и желтел у кромки Михайловского сада павильон Росси со сквозною воздушною колоннадой полуротонды, два человека молча глядели на застывшие зеленые шары деревьев, разложенные по противоположному берегу Мойки.

За рекою лежало Марсово поле, но людям этим виделся сейчас не привычный и любимый ими ленинградский пейзаж с его упорядоченной геометрией, а совсем другая площадь - обширная, пустая, пыльная, скудно обрамленная с востока редкими молодыми деревьями, а с запада - простыми серыми избами с заложенными дерном, зеленеющими крышами. То был пейзаж почти трехсотлетней давности, вызванный к жизни воображением и творческой памятью стоявших у пристани людей (ибо один из них был профессиональный историк, а второй - хотя и дипломированный врач, но одновременно и очеркист, тоже постоянно пишущий по истории).

Потом по узкой полосе воды пролетел катерок - и старинный пейзаж слабо растворился, уступив место привычному, нынешнему.

Золотисто-салатный раскаленный воздух шевелился над Марсовым полем. Тихо шелестели бледно-алые полотнища над гранитом могил. Взоры историка и доктора-очеркиста неторопливо текли вслед за горячим воздухом мимо маленького легкого Суворова в бронзовых латах - к прохладе Невы и охлажденным близостью речной воды стальным нижним фермам Кировского моста.

- Так что же это за рукопись?- проговорил наконец один из стоявших - историк Николай Алексеевич Скампавейский, человек лет сорока пяти с иссеченным мелкими морщинами крупным влажным лицом, в усах и лопатообразной бороде, с широким ярким ртом и вислыми жалкими подглазьями.
- О, это история особая!- откликнулся его собеседник, доктор Василий Ильич Олевич, субтильный, худой, изящный человечек тридцати с небольшим лет, в очках, со спутанными темными волосами и высоким сухим лбом.- Эта история почти невероятная...
- Ну, уж разумеется,- хмыкнул Скампавейский.

Собираясь с мыслями, Олевич пожевал губами и начал рассказ:
- У меня, видите ли, есть одна добрая знакомая: Наталия Георгиевна Фрост. Она некоторое время жила в Швеции, в Стокгольме, работала в нашем посольстве переводчицей. Дама она общительная - как теперь говорят, контактабельная. Дружеские связи у нее довольно обильные - и здесь, дома, и там тоже, в Стокгольме... И вот однажды некий ее шведский знакомец - как и вы, историк - приглашает ее в тамошний Государственный архив, где предстояло проделать одну манипуляцию над старинной уникальной рукописью, которая, судя по заглавию, относилась ко времени первого Выборгского похода царя Петра, то есть, как вы понимаете, к тысяча семьсот шестому году...
- Она, что ж, ваша Наталия Георгиевна, тоже историей балуется?- спросил Скампавейский.
- Нет. Но на титульном листе рукописи была русская надпись. Вот этому шведу и пришло на ум позвать переводчицу-россиянку на случай, если там будут и другие такие же надписи.
- Что значит "будут"? Он, что, не прочел рукопись до конца?
- А, вот тут-то и вся соль!- довольно заулыбался Олевич.- Рукопись эта была дневником некоего Гудмара Улина, шведского капрала. В начале того самого семьсот шестого года он переметнулся на нашу сторону и сумел заинтересовать не кого-нибудь, а самого князя Меншикова. Тем, наверное, что сносно говорил по-русски: он был внуком и сыном купцов, торговавших через Ниеншанц с новгородцами. Словом, его взяли в русскую службу - и он стал драгуном меншиковского Ингермаиландского полка. И не просто драгуном, а порученцем, которому приказывал и сам царь...
- Что ж, бывало такое, бывало,- заговорил Скампавейский, доставая платок и утирая взмокшее лицо.- Помните, скажем, как Петр пленил в семьсот третьем году на невском взморье два шведских судна - шняву "Астрильд" и бот "Гедан"?
- Седьмого мая? Ночью, кажется?
- Именно! Так вот, явившись немедля по взятии судов на борт "Астрильда" и застав командира шнявы живым, Петр велел со всяким тщанием ухаживать за его ранами. А по выздоровлении убедил его перейти к себе на службу.
- И его имя сохранилось?- спросил Олевич.
- А как же! Карл фон Верден. Он был одним из любимых капитанов Петра. Начал с подпоручиков. В шестнадцатом году - уже капитан-поручик. Через четыре года возглавил экспедицию, которая составила первую отечественную полную карту Каспийского моря - и фон Верден получил за это капитана третьего ранга. А еще через семь лет он стал и каперангом...- Скампавейский задумался, вновь принявшись утирать лицо.- Между прочим, имя его могло стать хорошо известным миру. В семьсот двадцать четвертом году Адмиралтейская коллегия решала вопрос о начальнике Камчатской экспедиции. Выбрали Витуса Беринга. Впоследствии он прославился. Но наряду с ним адмиралтейцы вполне реально обсуждали и кандидатуру, как мы теперь говорим, фон Вердена.
- Значит, назови они не Беринга, а Вердена, были бы у нас сегодня не Беринговы море, остров и пролив, а Верденовы?
- Не исключено. Правда, выбор, думаю, был все же предопределен. Беринг хоть и родился в Дании, но с тысяча семьсот третьего нанялся в нашу службу - и звался у нас Иваном Ивановичем. А Вердену, хоть его и звали тоже на русский манер Карлом Петровичем, былую его службу королю Карлу, видно, не забыли, хоть Вердены - вовсе не шведы, а голландцы... Может, и ваш Гудмар Улин - не совсем швед? Может, оттого и взят был на службу?
- Да вроде нет,- сказал Олевич, вынув из папки листок.- Вот взгляните. Это заголовок его дневника. Правда, это перевод: в подлиннике та часть, что говорит о его службе у Карла, по-шведски и написана. А "русская" - по-русски. Как и тут.

Скампавейский вытер влажные пальцы о рубашку. Поднес к глазам протянутый Олевичем листок. На нем значилось:

"Сию Повседневную Записку вел Гудмар Улин,
"армии Его Королевского Величества Шведского
"капрал,
"а впоследствии
"полка Его Сиятельства Римского Князя
"Его Царского Величества Генерала Губернатора
"и ковалера ордина Святого Апостола Андрея
"Александры Даниловича Меншикова
"фендрик
"и Выборгского белагра 1706 года участник"

- Что ж, титул Меншикова, вроде, верен,- произнес Скампавейский.- Все ошибки, которые они тогда делали, в нем сохранены. А вот о самом Улине запись мало что говорит. Это он короля шведского был капрал. А сам, может, вовсе, к примеру, эстляндец... Впрочем, я все вас перебиваю. Вы разъясните, ради Аллаха, в чем уникальность-то этой рукописи, этого дневника?
- А в том, что он представлял спекшийся под воздействием какого-то клейкого вещества комок. Прочесть любую, начиная со второй, страницу можно было, лишь соскоблив верхнюю. Никакой технической возможности поступить иначе не нашли... И вот в течение нескольких дней Наталия Георгиевна при этой расчистке и присутствовала. Каждую страницу фотографировали - и потом соскабливали...- Олевич передернул плечами, словно отгоняя неприятное видение.- И вот рукопись была дочитана - уничтожена!- почти полностью. Осталась, естественно, лишь последняя страничка... Этакий мираж, насмешливое напоминание о погибшем дневнике. Знак истины, сохранивший угловатую скоропись Гудмара Улина. Единственное удостоверение того, что дневник действительно существовал...- Олевич неспокойными пальцами опять скользнул в свою папку, вынул фотографию: страничку странно процарапанной косыми штрихами бумаги с тускло проглядывающими сквозь пелену этой штриховки знаками - чужой остроугольный почерк, чужой язык, чужие буквы.- Видите, тут остался последний абзац. Начало - на предпоследней странице. Соскабливать не пришлось: фраза завершилась в верху последнего листа.
- Что тут написано? Перевод есть?- спросил Скампавейский.
- На предпоследней: "Может быть, мне поверят? Так или иначе, все, что я тут написал, так же недалеко от истины, как то, что невольной жертвой несчастливого похода сделал себя я сам, хотя мог быть не узником, ..." - и последняя: "... но человеком, близко знавшим и владыку этой страны, и многих других вельмож, но в результате не сумевшим ухватить даже единого перышка из обманчиво близко промелькнувшего крыла Фортуны".
- "Близко знавшего владыку этой страны"?- Скампавейский нахмурился.- Ну, это может означать и не Петра, а Меншикова. Тем более что в окружении царя я такого имени не помню.
- Из того, что я успел прочесть, ясно, что с Меншиковым сей Улин действительно был связан.
- Стойте, вы говорите: "из того, что успел прочесть"... Вы, значит, рукопись даже не до конца прочли? Какого ж черта!..
- Николай Алексеевич, вы - специалист по этому времени. Я хочу, чтобы ведущийся перевод был подкреплен вашей оценкой...
- Что? Значит, еще и перевод не закончен?
- Дело в том, что шведы не дали Наталии Георгиевне копий перевода, разве что-эту вот фотографию. И единственное, чем она располагает - ее собственная запись текста, которую она наговорила на свой магнитофон. Сейчас она ее расшифровывает. А я перепечатываю и элементарно редактирую: перекладываю старинные выражения на современный лад, чтобы читать, не ломая языка. Наталья Георгиевна говорит: раз уж шведы пока не обнародовали точного текста дневника, его можно будет опубликовать хотя бы в таком, популярном изложении.
- Ну, а для чего же в таком случае нужен вам я?
- Правду говоря, мне самому еще непонятно: чего он стоит, этот дневник? А вы его оцените с высот своих знаний. Идет?
- Ну, уж бог с вами, согласен. Давайте мне ваши экзерсисы.
- Премного вами благодарны,- ернически раскланялся Олевич и протянул Скампавейскому папку.

После этого собеседники разошлись в разные стороны.

Олевич направился к себе на Мойку, где он жил в маленькой квартире - бывшей дворницкой с крохотной кухонькой, встроенным в тесный туалет душем и единственным окном, глядевшим во двор Капеллы. Двор этот выходил на Певческий мост и Дворцовую площадь. Чугунные ворота по праздникам запирались, но обитатели дома могли наблюдать за парадами и демонстрациями сквозь решетку ворот и ограды. Олевич жил холостяцки, но почти никогда не одиноко, достаточно весело, не отказывая себе ни в каких удовольствиях или приключениях.

Скампавейский же был вдовцом, человеком замкнутым н сохранившим с молодости лишь три-четыре привязанности к таким же, как он сам - понемногу старевшим, но еще сохранявшим на сетчатке памяти темные отблески былого огня,- мужчинам и женщинам.

Простившись с Олевичем, историк вышел из Михайловского сада и направился по Мойке в противоположную сторону - мимо Инженерного замка, где он часто сиживал в просторном, прохладном и почти всегда полупустом читальном зале Военно-морской библиотеки. Миновав ограду Летнего сада, он вышел на мост, а потом и на улицу Пестеля, в седьмом доме которого он уже двадцатый год жил в просторной тридцатипятиметровой комнате громадной коммунальной квартиры, некогда принадлежавшей, по слухам, актрисе чуть ли не императорского театра, а ныне заселенной шестью дружественно общавшимися между собой семьями.

Скампавейсвдй очень любил свой дом. Архитектор Лялевич построил его еще в начале века: образец новомодных здании с аккуратно исполненными художественными дворовыми фасадами.

Большое окно комнаты историка имело дверь, выходившую на балкон. По обеим сторонам его украшали гипсовые фигуры воина в латах и дамы, своими богатыми формами символизировавшей плодородие античной флоры. Прямо перед балконом, через улицу, зеленел купол барочной коробовской Пантелеймоновской церкви.

"... В честь победы Петра у Гангута
И Гренгама построенный храм..."

- вспомнил историк строчки любимого стихотворения, глядя на купол церкви, привычно собираясь при этом с мыслями и бормоча про себя абракадабру: "Лялевич-Олевич, Олевич-Лялевич..."

Потом он подошел к своей дряхлой конторке, стоявшей справа у окна под большим фотографическим изображением старинного шведского плана Санктпетербургскои крепости, и раскрыл папку с текстом дневника Гудмара Улина, перепечатанного на пишущей машинке доктора Олевича.

#2. ДНЕВНИК ГУДМАРА УЛИНА. 28.12.1705-14.03.1706
[Все даты нового стиля, по которому жила в ту пору Европа, я перевел на петровский календарь, отстававший от европейского на одиннадцать дней (примечание доктора Олевича)].

"28 ДЕКАБРЯ 1705 ГОДА. Король Карл переправился у Варшавы через Вислу и двинул свою армию к Гродне на Немане.
"Там зимует основная часть армии царя Петра под командованием фельдмаршала - шотландца Огильви. Еще две их армии стоят у Тикотина и крепости Бауски, взятой год назад. Король намерен все их окружить и уничтожить.
"Мы идем днем и ночью, лишь изредка останавливаясь на привалах. Король совершенно безжалостен к солдатам. Но и себя он не жалеет. В любой мороз и ветер он скачет впереди войска. Только порою драбантам - королевским гвардейцам, боготворящим молодого властителя,- удается почти насильно усадить его в теплую коляску. Я восхищаюсь моим королем наравне со всеми.

"6 ЯНВАРЯ 1706 ГОДА. Нас нагнал почтовый отряд. Я получил письмо от моего брата Альфа, поразившее меня в самое сердце.
"Альф пишет: наша семья лишена своих привилегий, коими располагала почти полвека. Причина в том, что мы добились их, торгуя с россиянами. Для нас эта потеря означает разорение.
"Мой отец скончался пять лет назад вскоре после смерти матушки (благодарение Господу, что они не стали свидетелями столь вероломной несправедливости!). Свое дело он получил в наследство от деда, ставшего купцом с построением городка Ниена при впадении в Неву речки Черной (московиты зовут ее финским именем Охта, но на наших картах она всегда именовалась именно Черной). В Ниене наша семья снимала полдома под контору. Нас с Альфом выучили русскому языку и мы даже побывали на Неве (я - однажды, восемь лет назад, Альф же как старший - три раза).
"Альфа отец прочил в продолжатели дела - и потому при очередном наборе в армию мы решили, что воевать отправлюсь я. До сей поры мне везло: спустя три года я - уже капрал.
"Но теперь обстоятельства изменились - и Альф написал, что ради денег тоже пошел на военную службу. Его полк стоит в Выборге, недалеко от мест, где некогда торговали дед с отцом.
"Я решил просить нашего короля, чтоб нам вернули былые привилегии. Брату это сделать труднее: ему надо подавать бумаги, а сие - дело долгое. Я же попытаюсь увидеть короля сам.

"8 ЯНВАРЯ. Моя попытка успехом не увенчалась. Но зато я узнал некую тайну, которая может повернуть мою судьбу.
"Придя утром к дому, занятому королем на привале, я встретил в сенях знакомого драбанта Бьернссона. Он попросил подменить его на пару часов в карауле, чтоб сходить в соседнюю деревню за уткой для короля. Я согласился, помня о своей мечте.
"Четверть часа спустя к королю привели женщину. Выйдя в сени и спросив, кто я таков, король велел никого к себе не пускать. Сидя в сенях, я слышал через полуоткрытую дверь весь разговор короля с этой женщиной. Вот что я понял из него.
"Женщина (ее звали, кажется, Анной) была женой офицера-московита, прошлый летом попавшего к нам в плен. Еще в сентябре 1705 года король послал Анну к московитам лазутчицей. Ее задержали и отправили в Гродню на допрос к князю Александру, фавориту царя Петра. Она в своем шпионстве не призналась - и была отдана князем в служанки его скороходу Франциску. Через несколько дней она призналась жене скорохода, что послана была, дабы подбросить в доме князя некое поносное письмо, а согласилась на это ради спасения своего мужа. Франциск с женой пожалели ее, свели с немецкими офицерами и лекарями. Те вручили ей деньги и письма к королю Карлу о бедственном положении пленных шведов.
"Затем ее тайно перевезли в Варшаву. Она доставила эти письма королю. Тот щедро наградил ее, а перед самым Рождеством опять отправил в Тикотин, снабдив фальшивым проездным листом и посланием к тем офицерам, что обращались к нему.
"Женщина поведала, как она обратилась за помощью к капитану Ингерманландского полка Филиппу Яну Богдановичу. Тот сызнова свел ее с Франциском и лекарями-немцами. Во время рождественского веселья те показывали ей офицеров в вывороченных шубах, говоря, что это - фельдмаршал Огильви и генерал Ренне. После этого она около двух недель прожила у капитана, а когда начался наш поход на Гродню, вернулась сюда. И король сказал ей: как только мы подойдем к Гродне, она опять должна будет идти к московитам, разыскать у них посланного накануне лазутчиком полуполковника Лехера и, связавшись с ним, проникнуть в дом князя Александра, чтобы получить там нужные сведения.
"Когда разговор с женщиной закончился и ждавшие во дворе волохи - так московиты называют выходцев из Валахии - отвели ее в назначенное ей место, я решил, что именно теперь надо попытаться поведать королю о беде нашей семьи, и зашел в его комнату. Но едва я начал излагать свою просьбу, король пришел в неистовство и, ударив меня ножнами шпаги, пинками выгнал из дома. Досталось и появившемуся Бьернссону...
"Итак, я потерпел крах и был унижен. Но мой милостивый король не учел двух обстоятельств. Того, что Ниеншанцем владеет сейчас не он, а царь Петр. И того, что я отлично запомнил лицо женщины, которую он собирается заслать к князю Александру.

"12 ЯНВАРЯ. Король был уже в трех милях от Гродни, когда я осуществил то, что задумал три дня назад.
"Задав рано утром хорошего корма коню, я в сопровождении нанятого накануне волоха миновал наши караулы и понесся вскачь к Гродне. Когда вдали уже хорошо можно было разглядеть город на правом возвышенном берегу Немана, волох покинул меня. Я же через несколько минут остановлен был русскими караульными и тут же приказал им: "Ведите меня сей же час к князю Александру!"
"Вскоре я был у цели. Оставив у входа пистолет и палаш, я вошел к князю. Он оказался очень высоким худощавым человеком примерно моих лет (мне сейчас тридцать четыре). У него светлые живые глаза, тонкие губы с ниткой усов над ними. Мне показалось, что он был простужен: когда я вошел, он был без парика, но потом, поежившись, надел его на голову, накинул на плечи и теплый стеганый халат с золотым шитьем на лазоревом поле.
"Я рассказал ему о себе, о том, как моя семья безвинно лишилась ее привилегий, о слышанном недавно разговоре короля с лазутчицей и о том, что смогу узнать ее. Князь выспросил меня о составе королевского войска, о намерениях короля. Я не утаил ничего из того, что знал. Потом он спросил, чего я хочу за мои сведения. Я отвечал, что теперь, распростившись с королем, хочу обрести другого властителя - и готов служить ему верно и честно. Князь задумался, затем попросил меня рассказать о торговых связях нашей семьи, особенно интересуясь ее партнерами в Англии и Голландии. Услышав, что отец торговал главным образом вином, а также смолой и дегтем, с успехом перепродавая их на европейских биржах, князь сказал, что позаботится обо мне и что я вскоре понадоблюсь ему. Я поцеловал его руку - и он велел денщику отвести меня на постой, выдав мне еду и питье.

"14 ЯНВАРЯ. Сегодня князь Александр покинул Гродню, выехав навстречу царю Петру по его приказу. Перед отъездом он представил меня фельдмаршалу Огильви, сказав, что взял меня на службу в свой полк и что я смогу опознать бабу-шпионку, которая скоро должна тут появиться. Дождавшись ухода Огильви, князь дал мне письмо, велев, чтобы я подал его фельдмаршалу, когда лазутчицу поймают и допросят. После того мне ведено было сразу ехать в Дубровну, Смоленск или Оршу - к царю.

"15 ЯНВАРЯ. Осмотрев Гродненскую крепость, я пришел к выводу, что шведской армии сейчас овладеть ею не по силам. С запада она прикрыта оврагом, с востока - пологими скатами возвышенности, главенствующей над местностью. Ограда укреплений тут сильна. С северо-востока город защищен каменным замком, а с юго-востока - двойной линией укреплений.
"Видимо, король Карл, подступивший сегодня с армией под верки крепости, рассуждал так же. Отказавшись от бесплодного штурма, он перешел замерзший Неман и, заняв несколько лежащих на северо-восток от Гродни деревень, расположил там свое войско.

"18 ЯНВАРЯ. Сегодня Гродню покинул польский король Август, отъехавший в сторону Саксонии. Моя шпионка еще не появлялась.

"21 ЯНВАРЯ. Из Гродни исчез генерал-инженер Ламбер - царский любимец, участник взятия Нотеборга и Ниеншанца, составитель начального плана крепости Санктпетербург и кавалер первого русского ордена святого Андрея. Лазутчицы Анны все нет.

"22 ЯНВАРЯ. Сегодня Анна обнаружена и арестована в расположении гвардейских полков. Я заметил ее утром на дворе князя Александра, где она говорила с каким-то офицером. Я тут же дал знать нужным людям. Через полчаса ее взяли. Допрос вели офицеры Преображенского полка, ведающего государевым сыском.
"Меня Анна в лицо, конечно, не узнала, но когда я пересказал ей недавний ее разговор с королем, она была настолько поражена, что сразу заговорила и даже выдала одного из находившихся неподалеку людей: Избранта, лекаря князя (хотя тот свое знакомство с нею и отрицал). Завтра допрос будет продолжен.

"23 ЯНВАРЯ. Допрос лазутчицы вели сегодня сам фельдмаршал, а также генералы Репнин и Яков Брюс. Допросили лекарей, капитана Богдановича и трех его денщиков - и все они оставлены были под арестом. Фельдмаршал гневно призвал тут же казнить бабу-шпнонку, ибо она явно оговорила и его самого и генерала Ренне, а кроме того вела сбор писем к королю Карлу в палате, находившейся напротив дома, в котором обретался сам царь Петр.
"Тут я счел нужным предъявить фельдмаршалу записку князя. Прочтя ее, Огильви наказал мне немедленно ехать в царскую ставку и отвезти список допроса лазутчицы и его, фельдмаршалово, послание, которое он тут же сел писать.

"24 ЯНВАРЯ. В сопровождении солдата-преображенца и местного проводника я выехал из Гродни к Смоленску. Из опасения встречи со шведскими разъездами двинулись кружным путем, по дальним деревням и мало пользуемым заброшенным дорогам.

"5 ФЕВРАЛЯ. Через двенадцать дней пути мы достигли наконец правого берега Днепра, на котором стоит городок Орша. Там расположена ныне ставка царя Петра. Добравшись до двора князя, я вручил ему письма фельдмаршала. Князь отправился в стоящий неподалеку дом царя, а мне велел обождать. Вскоре явился царев денщик: он сказал, что сегодня государь занят, а мне надо устроиться на княжьем подворье и ждать завтрашнего дня.

"6 ФЕВРАЛЯ. Сегодня я видел царя Петра.
"Утром мне велено было идти к его дому. Князь Александр поманил меня из окна - и я вошел в дом. Царь курил за столом трубку. В комнате было жарко натоплено - и царь сидел без мундира в одной рубашке. Лицо его блестело от пота и было таким смуглым, что я мог поклясться, будто передо мной находится не московский государь, а какой-нибудь восточный владыка.
"Вот тот капрал из шведских негоциантов",- сказал князь. Царь быстро взглянул на меня и поманил к себе. Я подошел и опустился на колено. Царь нахмурился. "Встань,- сказал он.- Будешь хорошо служить мне, сможешь сидеть рядом со мной на скамье как друг, а не валяться на полу как смерд". Я отвечал, что отдаю ему и голову, и сердце, и руки. "Ноги твои нам тоже понадобятся,- засмеялся он.- Только вот фельдмаршал велел, чтобы я гнал тебя от себя". Я был поражен и сказал, что не понимаю, чем заслужил такой отзыв. "А вот он пишет,- царь поднял листок,- чтобы я французским и шведским людям не много верил и при себе их не держал. Вот мы и пошлем тебя отсюда в Москву, к господину адмиралу, чтоб тебе не захотелось дать деру обратно к брату моему Карлу". Он вновь засмеялся, а я ответил, что буду исполнять только его приказы, хотя не понимаю, к какому адмиралу должен ехать. Царь велел мне отправляться на двор к князю и ждать, когда позовут.

"9 ФЕВРАЛЯ. Меня наконец вызвали к царю. Когда я зашел, он диктовал писарю что-то о свинцовых трубах и медных насосах, которые следует вынуть где-то в Москве - и послать в Петербург. Царь поставил на письме подпись, посыпал ее песком и отдал письмо дьяку, который уложил его в пакет. Повернувшись ко мне, царь Петр сказал: "Поедешь сегодня к канцлеру Головину в Москву. Отдашь ему сие и скажешь, что я послал тебя в его распоряжение. Все его приказы исполняй как мои".
"Я откланялся - и тем же днем выехал к Москве, удивляясь тому, как в течение месяца перевернулась моя жизнь: то ею управляли безвестные стокгольмские чиновники, то - царь московитов!

"12 ФЕВРАЛЯ. Хотя Орша лежит почти посередине между Гродней и Москвой, до русской столицы я добрался вчетверо быстрей. Тут и ехать было безопасней, и лошадей меняли часто и быстро.
"Москва, конечно, поражает любого и пышностью своих церквей, и бедностью деревянных домишек, которые составляют большую ее часть. Дворец графа Головина (он - руководитель Посольского приказа, иначе говоря, канцлер, а также генерал-адмирал и генерал-фельдмаршал) стоит на правом берегу реки Яузы, в Немецкой слободе, где селятся все приезжающие в столицу иноземцы.
"Граф Головин очень полон, дышит тяжело, постоянно пьет какие-то лимонады, заедая их маленькими орешками. По круглому красному лицу с вислыми усами катится пот. Когда я вошел к нему с письмом царя, он выпроваживал от себя старика еврея, о чем-то жалобно просившего его. "Иди, иди, Соломон,- говорил ему граф.- Я уже написал Борису Петровичу, сегодня же и отправлю". Взяв у меня продиктованную князем Александром записку обо мне, граф сел за стол, неторопливо прочел послание царя и обратился ко мне, вздыхая: "Вот видишь, Улин, государь велит слать в Ингрию хлеб, трубы, насосы, а я тут домашние дела Бориса Петровича решаю. У него, видишь ли, в палатах Роман Тургенев живет - родственник известного Тургенева, царева шута, который восемь лет назад в одночасье после пира помер. Так сей Роман возьми да и уведи у Соломона, у торговца этого, что вышел сейчас от меня, обоих его дочерей. И не отдает. А как ему прикажешь, когда он кроме Бориса Петровича и слушать никого не желает? А ведь надо Борису Петровичу так все донести, чтоб и его самого не ославить. Дело тонкое. Политик! Не всяк тут годится!.." Я спросил, кто такой Борис Петрович. Граф отвечал, что это фельдмаршал Шереметев, коему царь поручил усмирение бунта, поднятого астраханскими казаками и стрельцами. Шереметев сейчас в Казани. "Вот тебе, братец, туда и ехать,- неожиданно завершил граф.- Сегодня вручу тебе три письма. Об этом жиде-торговце. О Никите Кудрявцеве, воеводе Казанском,- граф перебирал бумаги на столе.- И еще - о челобитчиках астраханских: они сегодня в Москву приехали, а завтра я их к Петру Алексеевичу отправлю. И ты, братец Улин, тоже поезжай завтра к Борису Петровичу. Иди сейчас к дьяку Курбатову - он тебя снарядит. Учись, братец, государевой службе. Тут не поспишь..."
"Я хотел было ответить, что пошел служить царю Петру не для того, чтобы спать, но граф уже не слушал меня.

"15 ФЕВРАЛЯ. Сегодня мы прибыли с отрядом казаков во Владимир, старинный княжеский центр на северо-западе страны. От Москвы поднялись вверх по Яузе и проехали по лесистой равнине до реки Клязьмы, а по ней направились к Владимиру. Ямских станций (московиты меняют на них лошадей) здесь не так много, как на пути от Орши к Москве, но ехали мы довольно быстро.
"Стоят морозные дни. Как ни петляют реки, но они все же самые лучшие дороги в зимней Московии. Едем дальше.

"17 ФЕВРАЛЯ. Миновали Нижний Новгород. Дальнейший наш путь лежит теперь по Волге - самой большой реке россиян.

"20 ФЕВРАЛЯ. Прибыли в Казань. Мой ямщик поведал, что в январе вез сюда царева посланника сержанта Михайлу - и тот затратил на путь из Москвы в Казань на два дня меньше нас.
"К сожалению, фельдмаршала Шереметева в Казани я не застал. Двумя днями раньше он выступил отсюда с войском в поход к Царицыну. Судя по всему, дни мятежа в Астрахани сочтены. Еду по Волге вниз через Симбирск, Самару, Сызрань, Саратов и Камышин.

"25 ФЕВРАЛЯ. Я прибыл в Царицын в тот момент, когда все тут было уже готово к дальнейшему походу вниз по Волге. Деревянная царицынская крепость заполнена была людьми. Ржали лошади. Гремели кузни. Слышались веселые походные песни московитов.
"Фельдмаршал принял меня в просторной избе, окруженный множеством дьяков и провиантских офицеров. Он смотрел на меня подозрительно до той поры, пока я не сообщил ему, что приехал с письмами от графа Головина. Тогда он заулыбался, посадил меня рядом за стол, велел подать мне еды, а сам начал неторопливо, шевеля губами, читать письма графа. Прочтя письмо о Соломоне, он покосился на меня и быстро спрятал лист в кожаную суму.
"Фельдмаршал примерно тех же лет, что и граф Головин, но выглядит много здоровее. Видимо, жизнь в походах закалила старого воина, да и телесно он крепче графа. Лицо его, в глубоких складках, выглядит тем не менее совсем не строгим, в нем скорее видна природная мягкость и склонность к раздумьям. Но я не поражусь, если он умеет быть и гневливым и даже жестоким.
"Кончив читать, фельдмаршал приказал мне следовать за армией в обозе, дожидаясь поры, когда я ему понадоблюсь.

"26 ФЕВРАЛЯ. Я познакомился с сержантом Михайлой. Его фамилия Щепотев. Он из семейства царского стольника. Мы с ним ровесники. Он чуть ниже меня, худой, но крепкий. У него пронзительный взгляд с прищуром, большая острая нижняя челюсть. Он часто насмешливо кривит рот и сплевывает сквозь выбитый зуб. Голос у него хриплый, а когда он, выпив вина, поет песни, на лбу и на шее у него вздуваются жилы - и кажется, что они вот-вот лопнут. Но он все поет: сильно, страстно, как все русичи.

"27 ФЕВРАЛЯ. На пути к городку Черный Яр, который мы собираемся захватить в походе на Астрахань, сержант Щепотев посадил меня в свою телегу. Он расспрашивал меня о моей судьбе, о короле Карле, о встрече с князем Александром и царем Петром.
"О себе он рассказал, что уже больше десятка лет выполняет особые поручения царя. Еще тринадцать лет назад, покидая Архангельск после первого своего туда приезда, царь оставил в городе воеводой своего родственника Федора Апраксина, адмиралтейца, который строит сейчас корабли на реке Воронеж. А к Апраксину приставил надзорщиком его, Михайлу Щепотева.
"То же - и сейчас. Девятого января царь, еще будучи в Москве, перед самым отъездом к войску призвал к себе Щепотева и вручил ему письмо для фельдмаршала. А самому ему дал два тайных пункта, чтоб следил за исполнением фельдмаршалом царевых указов. Главное состояло в том, дабы заставить фельдмаршала поскорее двинуться в поход на мятежников. Царь опасался иметь в тылу неподавленный бунт - и потому велел Щепотеву расшевелить престарелого Бориса Петровича. Я сказал, что, наблюдая за лицом фельдмаршала, пришел к мысли, что он, может быть, вообще не любит сражений и пролития крови. Но сержант только усмехнулся и ответил, что стоит посмотреть на это лицо, когда Астрахань будет взята: тогда, мол, Шереметева еще придется удерживать, дабы он не перевешал половину города. Причем, не от кровожадности, а от старании показать свое усердие государю.

"28 ФЕВРАЛЯ. Сегодня на привале сержант Щепотев, раздобыв где-то бочонок вина, распил его со своими друзьями, среди которых особым буйством отличался драгун шереметевского выборного эскадрона Федька Исаев - кадет призыва 1703 года, давний знакомец сержанта, рыжий и грубый парень. Мы с ним поспорили по какому-то пустяку. Он уставился на меня, злобно сказал: "Ну, смотри, шведская выхухоль!" Пьяный Щепотев оттащил его, и они двинулись по лагерю, причем Щепотев кричал во все горло, что он - царев уандер-офицер и что, ежели захочет, то и самого фельдмаршала вмиг урезонит. А к вечеру начал пускать ракеты, которые летали над лагерем в морозном небе и грозили поджечь палатки. Фельдмаршал прислал особого гонца, чтобы урезонить Михайлу. Но тот не угомонился, пока не уснул.

"1 МАРТА. До Черного Яра остался день пути. Михайла Щепотев был сегодня в добродушном настроении. Он опять взял меня к себе в телегу и долго рассказывал о своих приключениях и службах прежних лет.
"Оказывается, четыре года назад он строил по приказу царя Петра бревенчатую дорогу в непроходимых карельских лесах. По ней переправили сушей от Белого моря к Онежскому и Ладожскому озерам два малых фрегата: их пользовали при взятии Нотеборга.
"На следующий год Михайла осаждал Ниеншанц, стоял стражей на невском взморье и первым сообщил царю, что к острову Рычерту пришла эскадра шведского вице-адмирала Нуммерса. Потом - вместе с царем и князем Александром - брал в плен два судна из эскадры Нуммерса. А перед самым заложением Санкт-Питербурха (так московиты произносят имя своей новой крепости на Неве) отправился по указу царя к верфи на реке Свири: там заложили первые суда для флота московитов на Ост-зее, или Балтике. Осенью он командовал одним из новопостроенных судов, что пришли к Питербурху и поныне охраняют крепость и растущий на Неве город.
"Михайла и позже бывал при деле. Осаждал Нарву, построив через реку Нарову мост. Брал Дерпт. Был с царем и в Гродне, и у Воронежа, на корабельных верфях. "И не смотри ты, что я, вроде, простой сержант,- говорил он мне.- Это я не простой сержант. Это я - бомбардирской роты сержант. Таким сержантом еще пять лет назад сам Александр Данилыч был. Потому - кто такие у царя бомбардиры? Гвардия из гвардии! Лучшие сыны его, опора трона! Вникни, Добрый!" "Добрый" - это он так называет меня: раз - "Гудмар", значит - "гуд", значит, "Добрый".

"2 МАРТА. Армия достигла Черного Яра. Это второй после Астрахани оплот мятежников. Но боя не последовало. Черноярцы вышли навстречу армии с иконами, вынесли плаху и топор, прося у фельдмаршала милосердия. Шереметев вошел в город, привел раскаявшихся мятежников к кресту и до указа оставил свободными.
"Сразу по взятии Черного Яра в лагерь явился житель Сызрани Данило Бородулин. Он был с долгим рассказом у фельдмаршала, а потом его зазвал к себе в палатку сержант Щепотев. И вот что рассказал сызранец после крепкого угощения.
"Фельдмаршал послал его накануне с уговорным листом к бунтовщикам. Наутро те позвали его в круг. После многих разговоров перед кругом астраханский зачинщик из главных, Яшка Носов, говорил ему, Даниле: "Тут встали за правду, за христианскую веру. Когда-нибудь мы все помрем, но не так, как ныне нареченный царь, что назвался царем, а христианскую веру порушил. А потому он уж и умер - и душою, и телом. Не приведи Господь так кому умереть!" Потом принесли в круг хлеба, вина, пива. Носов поднес Даниле ковш, и тот, приняв его, сказал: "Дай, Боже, благочестивому царю многолетие и благополучие!" А плешивый астраханский старшина ответил ему, как бы припердывая языком: "Да какой он государь благочестивый! Полатынил всю нашу благочестивую веру!" Тут и другие закричали на царя бранные слова: "Не сила-де Божья ему помогает, а ересьми он силен. А все те ереси - от еретика Александра Меншикова. И идти нам до самой до столицы, до родни его, до Немецкой слободы, да и корень бы его весь вывести!" А когда пошел после того круга третий день, Носов снова пришел к Даниле и, при попойке, на его возглас о многолетии государя говорил: "Я за его здоровье пить не стану. Как нам пить за такого православных ругателя? Ведь и вы все пропали. Неужто вы-то там не образумились еще? Обольстили вас начальные люди милостью. Вот и пропали вы и душою и телом!" А при отпуске Данилы Носов сказал: "Вот тебе подводы. Поезжай. Бог тебе в помочь. Управляйтесь с вашими князьями да боярами, а в городах - с воеводами. А по весне мы к вам будем".
"И по конце того разговора я понял, что астраханский бунт не так уж и прост, как мне казалось до той поры.

"3 МАРТА. Мы двинулись на Астрахань.

"10 МАРТА. К Шереметеву прибыл гонец от графа Головина с астраханскими челобитчиками, которые привезли простительные письма царя Петра, обращенные к бунтовщикам. Однако фельдмаршал решил пока не слать к ним эту царскую милостивую грамоту.

"11 МАРТА. Царева армия заняла Долгий остров. Он стоит в десяти верстах от Астрахани. Днем оттуда прискакал драгун. Сказал: только что бунтовщики взяли под стражу Щепотева. Утром Михайло с несколькими отчаянными головами, среди которых был и рыжий Федька Исаев, подступил к астраханским Кабацким воротам. Он велел караульным открыть ворота и сдать город ему, цареву уандер-офицеру. Караульные впустили его, но казачий атаман Зиновьев арестовал сержанта и пятерых его друзей. Теперь Михайла сидит в городской тюрьме и ругательски ругает мятежников.
"Фельдмаршал на рассказ ухмыльнулся: "Что ж, он сам свою судьбу выбрал. Но и мятежники себе знатную дыбку построили". И тут я понял, что сей человек и впрямь может быть жестоким.

"12 МАРТА. Ночью Шереметев прибыл на Болдинсккй остров в двух верстах от Астрахани. Узнав о том, мятежники стали жечь пригороды. Дабы они не погубили хлебные припасы, лежащие в Ивановском монастыре, что стоит близ города на реке Кутумовке, фельдмаршал велел занять его.
"Поутру он осмотрел этот монастырь. С его стен, стоя неподалеку от фельдмаршала, я наблюдал за лежащей перед нами Астраханью с ее полутора десятками церквей и сотнями домов внутри каменной крепости - Белого города. Его окружают домишки и лавки посада, а их в свою очередь - высокий земляной вал, который зовется тут Земляным городом.
"Завидя фельдмаршала на монастырской стене, мятежники обстреляли монастырь из пушек. Шереметев послал вперед пехоту и драгун своего эскадрона. Бунтовщики, собрав все свои силы, двинулись на вылазку. Вывели из Земляного города пушки, вынесли за Кутумовку знамена - и приготовились к атаке. Фельдмаршал дал знак - и драгуны ударили на мятежников, смяли их, отняли у них знамена и пушки - и загнали в Земляной город. Астраханцы ощетинились оттуда копьями, открыли пушечный и мортирный огонь. Но шереметевская пехота смело ринулась на приступ и отогнала их в Белый город. Заперев ворота, бунтовщики открыли пальбу с крепостных стен. Тогда фельдмаршал построил войско напротив каждых ворот и начал обстрел Астрахани тяжелыми орудиями. В городе начались пожары. К вечеру мятежники открыли ворота и выслали начальных люден своих полков с повинной. Стрельба прекратилась. Стали ждать утра.

"13 МАРТА. Утром отворились астраханские Вознесенские ворота Белого города - и оттуда вышел Михайла Щепотев со своими друзьями, а за ним - двое атаманов (видимо, Носов и Зиновьев), урядники и рядовые с хлебом и солью, с плахою и топором. Тогда фельдмаршал, построив полки, ввел их в город. Пока они шли к Кремлю, астраханцы лежали вдоль улиц на земле. Митрополит Сампсон отпел в кремлевской Апостольской церкви благодарственный молебен. А потом фельдмаршал, расставив везде свои караулы, назначил в астраханские полки и службы новых начальных людей.
"Вечером царево войско праздновало победу. К тому часу я уже не видел в астраханцах никакого смирения. Они ходили вольно и кидали на московитов злые взгляды. Шапки они снимали только перед Носовым и Зиновьевым, которые пока еще не взяты под арест. Слушали они и Щепотева, который громко говорил, что прислан для досмотра за фельдмаршалом и снимет с него допрос, отчего он так долго медлил с его освобождением.
"А на дворе фельдмаршала я слышал, как старый полководец грозил, что о таком поведении Михайлы нынче ж напишет государю.

"14 МАРТА. Я рассказал сегодня Щепотеву об угрозах фельдмаршала. "Ах, вот как, Борис Петрович!- зло сказал сержант.- Ну, гляди! Посмотрим, кто из нас раньше до Петра Алексеича доберется и кто про кого правду порасскажет!" Тут он взял меня за плечи и посмотрел в мои глаза: "Выполнишь мой указ, Добрый? Не бойсь, не бойсь, мне на то государева воля дана". Я ответил ему, что готов помочь. "Так знай, Добрый,- сказал Щепотев,- фельдмаршал уж не раз государевой воли, мною ему говоримой, не выполнял. И меня от войска гонит. Только я отсюда до государева указа не пойду. А вот про воровство да взяткоимство дьяков, коих Борис Петрович пригревает, сегодня же Петру Алексеичу напишу. А ты то письмо отвезешь - и передашь его ему в руки. Только ему! Никому другому!" Я спросил, как же господин Шереметев меня отпустит, не имея на то указа графа Головина, за коим я числюсь. Но Щепотев отвечал, что это уж его, Михайлы, дело.
"И впрямь, тем же вечером я с денщиком фельдмаршала Зотовым выехал к Москве, имея при себе секретное письмо Щепотева".

#3. ХРОНИКИ. ДИАЛОГ ИСТОРИКА И ДОКТОРА-ОЧЕРКИСТА
- ... Ну, и каково же ваше первое впечатление!- спросил доктор Олевич историка, когда они перешли бывший Пантелеймоновский, ныне Пестелевский мост и ступили под кроны деревьев Летнего сада (такие беседы Скампавейский называл всегда перипатетическими - и обоим собеседникам это старое греческое понятие весьма нравилось).
- Есть у меня червячок сомнения,- ответил Скампавейский.- Небольшой такой червячок. Такой вот,- и - историк показал пальцами его размер.- Но я пока о нем помолчу. Что же до вашего шведа, то теперь он, конечно, понятен мне совершенно. Но есть другое обстоятельство, которое нельзя упустить, имея в виду, что вы собираетесь этот дневник обнародовать.
- Какое же?- очень серьезно спросил доктор, обращая к историку невозмутимое лицо.
- Я вот тут в связи с этим чтением порылся в своих книжках и обнаружил, что швед, естественно, многого не знал и обо многих ключевых событиях не писал.
- А по-моему, наоборот! Смотрите-ка, он описывает начало года - и попадает в ситуации, связанные с самыми что ни на есть горячими событиями. Ведь и финал семи-с-половиноймесячного астраханского восстания, и начало знаменитой Гродненской операции в дневнике описаны. Разве этого мало?
- А вы вот о чем подумайте: коль скоро он отправляется вместе с Зубовым к царю, везя сообщение о конце астраханского бунта, значит, он отыщет царя не где-нибудь, а на Неве, и не когда-нибудь, а только к середине апреля, месяц спустя.
- Почему вы так думаете?
- Да потому, повторяю, что я уже порылся в книжках. А там зафиксировано: посланцы Шереметева прибыли к царю шестнадцатого апреля и, не застав его в Петербурге, поехали к нему в Шлиссельбург. А что это значит?
- Ну... А что, собственно, это должно значить?
- А то, что если свидетелем взятия Астрахани ваш Гудмар и был, то о ходе Гродненской операции он ничего знать не мог. А это, опять-таки, означает, что и читатель ваш об этом не узнает. А это обидно. И потребует обильных комментариев.
- Так, может, вы и возьмете на себя труд этих комментариев?
- Нет уж, помочь я вам помогу, но и вы потрудитесь. Давайте разделим работу так. Я вам подготовлю через несколько дней короткую хронику, касающуюся морских и военных дел с января по середину апреля, а вы подготовьте такую же сводку по всему, что относится к событиям, связанным с Петербургом: тем, что шли и вокруг него и в нем самом. Потом запишем наши рассказы на бумагу - вот вам и комментарий.
- Только не на бумагу, а на пленку: на мой магнитофон.
- Это уж как вам будет благоугодно,- барственно кивнул головой историк.
***
Через пять дней, в воскресенье, они встретились на квартире Олевича. Историк с интересом разглядывал бывшую дворницкую, пытался рассмотреть сквозь окно выходящую к площади решетку.

Олевич принес с кухоньки фыркающий чайник, открыл банку растворимого кофе, подвинул Скампавейскому чашку, сахар, лимон и бутерброды с вареной колбасой, огурцами и кинзой.

- Сахар ешьте сами, у меня диабет,- сказал историк.- А за кофе спасибо, хотя я совершенно теряюсь в догадках, где это вы смогли раздобыть его в наше судьбоносное время?.. Ну, что,- сказал он, доставая старую тетрадку и кидая в чашку полную ложку кофе,- начнем, пожалуй? Включайте ваш магнитофон...

МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ, РАСШИФРОВАННАЯ ДОКТОРОМ ОЛЕВИЧЕМ
"СКАМПАВЕЙСКИЙ. О походе Карла к Гродно узнали уже в самом начале января: третьего числа Меншиков переслал царю полученное из Варшавы сообщение об этом лазутчика короля Августа (напомню: Август был одновременно королем Польши и курфюрстом Саксонии - и находился в ту пору в Гродне).

"Девятого января Август, Огильви и Меншиков с генералами Репниным, Аллартом и Венедигером провели в Гродне военный совет. Решали, что делать. Идти навстречу врагу? Отсиживаться в Гродненской крепости? Отступать от Гродни? К соглашению не пришли - и положили решать сие царю Петру. Замечу, что он уже пятнадцатого января высказался за отступление из Гродни, о чем до конца месяца еще четырежды писал Репнину. Вот - основа и начало будущего блистательного Гродненского маневра!

"Развивая мысль о необходимой обороне страны от возможного нападения Карла, царь в январе, феврале, марте и апреле писал своим приближенным Нарышкину, Соловьеву и Корчмину о завале засеками дорог, ведущих внутрь страны, а также о подготовке "мужицкой войны" против врага: "Чтоб мужиков, у которых есть ружье, приказные знали; також косы, насадя прямо, и рогатины имели и готовы были для караулов и обороны". Петр, как видите, знал толк в партизанской войне!

"В начале февраля в битве под Фрауштадтом шведский полководец Рейншильд разбил армию короля Августа, лишив его войска и повернув тем события Северной войны в Европе в сторону Карла. Узнав об этой конфузии, Петр сообщил о ней Головину. С этой поры царь бомбардирует Огильви и Репнина требованиями о выводе войск за Неман сразу по его вскрытии (Огильви же в середине месяца еще желал "стоять до лета" в Гродне, вызвав гнев Петра).

"Фрауштадт заставил искать подмоги Петра и короля Августа. Через своего адъютанта Аренштедта он просил царя в начале марта не отводить войска от Гродни, чтобы Карл не перебросил свою армию в Саксонию: лишь так, по мысли Августа, можно было сохранить остатки саксонского войска от окончательного разгрома. Петр ответил отказом.

"Пятого марта царь предупредил Репнина, что Карл начал строить через Неман мост, а двенадцатого изложил в письме Огильви точный план вывода армии: "Что до лета хочете быть, и о сем, не только то чинить, но ниже думать [нельзя], понеже неприятель, отдохнув и получа корм, не отойдет от вас легко... Когда пойдете или на Брест или меж Бреста и Пинска, как можно скоро сперва пойти, чтоб зайти за реку Припять (которая зело есть болотистая), и там можно по воле к Киеву или Чернигову идти. Ежели не по сему учините и до травы стоять станете, то уже сие дело не за доброго слугу, но за неприятеля вам почтено будет".

"Результатом стало письмо Меншикова, который двадцать второго марта сообщил царю о "наступлении весны" (читай: вскрытии Немана). В тот же день Репнин отправил из Гродни за реку около трех тысяч раненых. Двадцать третьего Огильви начал переправу армии через Неман, а назавтра она окончательно покинула Гродню.

"Первого апреля наши войска пришли в Брест, а только четвертого, починив снесенный половодьем мост, Карл бросился вдогонку за русскими. Но было поздно: восьмого мая Огильви привел армию в Киев.

"ОЛЕВИЧ. Так, превосходно! Значит, вы свою армию вывели...

"СКАМПАВЕЙСКИЙ. Да, и напомню еще, что царь узнал о спасении ее в самом конце апреля, будучи на флоте у Кроншлота в честь чего устроил там троекратный салют и пир на корабле "Олифант". Для будущего полезно сразу назвать тех, кто сыграл в этот период некую роль во флотских делах, Это - сам Петр. Глава российского флота Федор Головин. Будущий его преемник адмиралтейц Федор Апраксин. Вице-адмирал Корнелий Крейс. Олонецкий комендант Иван Яковлев. Комиссар Иван Сенявин...

"Январь деятельно начал Крейс. Уже первого он известил о делах Балтфлота царя и Меншикова (который, напомню, был петербургским губернатором!) и составил "Ведомость о надобных флоту услугах".

"Семнадцатого Сенявин сообщил Меншикову, что в Петербург переведены пять из построенных на верфи в Селицком Рядке шкут.

"Третье февраля ознаменовалось распоряжением царя блок-мастеру Тихону Лукину о перевозке из Воронежа в Петербург разобранной английской яхты и сборке ее на "адмиралтеицверфе". Двадцать второго Апраксин сообщил Петру, что "яхту с Воронежа отпустил", а для сборки готовит Федосея Скляева и Фадея Попова. Но через неделю пришла от него новая весть: Скляев заболел; не поручить ли сборку другому корабелу - Гавриле Меншикову? В начале марта Петр велит не собирать яхту без него самого (о спуске ее Яковлев сообщит Меншикову только в мае). Собирали ее, видимо, и сам Петр, и Скляев, которому царь в конце марта писал о необходимости скорее прибыть в Петербург со снастями.

"Семнадцатого февраля Крейс отправил царю пространное письмо о посылке на острова артели под командой Бахметева, о нуждах флота в ручном ружье, о ссоре с шаутбейнахтом галерного флота Боцисом из-за принципов командования, а также о распущенности "немецких капитанов-пьяниц". Десять дней спустя Петр жестко и кратко ответил Крейсу, что ружья даст, но ссоры его с Боцисом и дела капитанов-пьяниц разбирать не будет: это дело Головина. Тут в отношениях с Крейсом уже заметен холодок, о котором Шафиров напишет в апреле Головину: "Вице-адмиралу еще ничего не говорено, только есть вид, что не по-прежнему к нему".

"В марте Петр подписал указ о доставке с Селицкого Рядка в Петербург и оснастке строенных по немецким чертежам судов и о высылке из приказа Адмиралтейских дел в Ингрию мачт-мастера.

"Первого апреля Апраксин доложил царю о поданном еще в середине января предложении англичанина Перри строить в России сухие доки. Предложение это никем поддержано не было.

"Ну, а про остальные "морские" дела мы, наверное, услышим в вашем рассказе о Петербурге, не так ли, Василий Ильич?

"ОЛЕВИЧ. Действительно, мы с вами шаг за шагом и до Петербурга добрались. Теперь - его хроника. Начну с января...

"В середине месяца Петр пишет в Москву Федору Ромодановскому, главе сыскного Преображенского, а по совместительству - и Артиллерийского приказов, чтобы тот вылил сотню мортир (в марте царь прикажет слать их в Петербург, а в середине апреля Ромодановский отправит их на Неву). Это, между прочим, одно из первых приготовлений к будущему Выборгскому походу!

"Другой род заботы Петра о молодом городе - письмо Кикину о подыскании садовника для Петербурга. В феврале Кикин напишет, что садовника нашел, но тот ехать на Неву не хочет. В начале апреля сообщит, что разыскал в городке Друе другого садовника, которого и послал в Петербург двадцать пятого апреля.

"Примечателен указ Петра от седьмого марта, обращенный к Курбатову, дьяку одного из московских приказов - Ратуши: передать ряд городов из ведомства Ратуши в "губернацию" (в документах царя этот термин употреблен впервые!) Меншикова, ингерманландского и петербургского губернатора. Курбатов будет умолять царя не разорять Ратушу, но тот останется неумолим: он хотел финансово обеспечить "губернацию" своего друга. Попомнили бы этот жест нынешние руководители и страны, и города!..

"Об указе этом Петр известил и Головина, которому четыре дня спустя велел послать в Петербург учеников московской математической школы: царю нужны были на Неве грамотные люди (в марте он велит прислать туда дьяка Любима Домнина "для щету").

"Двенадцатого марта царь собрался в поездку к Неве - и распорядился, чтоб Автомон Иванов срочно выслал в Петербург назначенное число рабочих (Иванов в начале апреля писал, что составил грамоты о посылке на три смены в Петербург и Нарву сорока шести тысяч работников, включая три тысячи уже высланных с Ульяном Сенявиным: факт немаловажный, и мы к нему еще вернемся!).

"Двадцать четвертого марта Петр отпраздновал в Нарве, в доме Меншикова, Пасху, о чем послал ему шутейное письмо, к которому "лапку приложила" Лизет, любимая собака царя, а также скрепили подписями "митрополит Казанский Мисаил" (он же - князь Михаил Жировой-Засекин), "архиепископ Гедеон" (князь Юрий Шаховской), сам Петр, безвестный "диакон Киприан Хрисанфов", глава Монастырского приказа Иван Мусин-Пушкин, петербургский обер-комендант и генерал-майор Роман Брюс, придворный певчий Степан Беляев, бомбардир Автомон Дубасов, денщики Минин и Мурзин, подьячий Иван Макаров, который в этом году впервые вел (но не без ошибок!) дорожный дневник царя, нарвский гражданин Кристиан Гетте, карлик Еким Волков и некто Матвей Олсуфьев.

"Чтобы составить более полное представление о пестрой и самой неожиданной по составу царской свите, упомяну, что с ним из Нарвы в Петербург ехали также князь-папа "всешутейшего и всепьянейшего собора" Никита Зотов, корабелы Гаврила Меншиков и "Ян Бас" (Иван Головин), мачтовый подмастерье Феофилакт Чанчиков и помощник Головина в Посольском приказе Петр Шафиров, Павел Ягужинский и "человек Меншикова" Ларион Думашев, новая фаворитка Екатерина Сковронская, ставшая сердечно близким царю человеком, и сестра Меншикова Анна, а также его невеста Дарья Арсеньева с сестрой Варварой.

"В ночь с 29 на 30 марта Петр прибыл из Нарвы в Петербург. Шафиров сообщит об этом Головину, добавив, что Петр с приближенными побывал у Романа Брюса, потом - в "Посольских хоромах" Меншикова на Городовом острове и в доме шаутбейнахта Боциса, чем, конечно, нанес сильную обиду вице-адмиралу Крейсу, ибо посетил сначала младшего по чину. На следующий день, однако, он, хоть и мимоходом, навестил Крейса в его только что построенном деревянном доме (еще за десять дней до этого посещения Крейс просил Яковлева поскорее прислать ему березовой коры для прокладки между слоями теса на крыше). Дом этот стоял, по нынешним параметрам, на месте, занимаемом южной половиной Малого Эрмитажа и юго-западным крылом Нового Эрмитажа, в середине участка, занятого Зимним дворцом, Зимней канавкой, Дворцовой набережной и нынешней улицей Халтурина... Царь тогда же осмотрел флот и посетил Адмиралтейский двор. Шафнров пишет: "Изволил государь зело требовать лабардану, или трески свежесоленой, и я ему донес, что есть у меня несколько на Москве. Того для приказал оную прислать по почте с толмачем, взяв из дому моего".

"СКАМПАВЕЙСКИЙ. Это замечательно, что вы вспомнили об этих петербургских письмах Шафирова. Их почти никто не цитирует, а в них - масса интереснейших деталей из жизни Петра той поры!

"ОЛЕВИЧ. А вы знаете, мы с ними еще столкнемся. Но сначала я быстренько закончу хронику тех дней.

"Второго апреля в Петербург приезжал из Выборга шведский капитан с письмами к пленным шведам и от пленных русских.

"Под четвертым числом в дневнике боцманмата Наума Сенявина значится, что в этот день вскрылась Нева. Это вряд ли так - вероятно, у Сенявина стояло четырнадцатое число, ибо чуть позже Шафиров писал о вскрытии Невы тринадцатого апреля, после чего началось движение судов по реке и плавание на них царя. Но что точно произошло четвертого апреля - это похороны шаутбейнахта Яна фан Реза. Он умер еще в прошлом году, но его тело хранили в цинковом гробу до приезда Петра, который хотел лично отдать воинские почести старому голландскому моряку.

"СКАМПАВЕЙСКИЙ. Это - многозначащий эпизод. Петр специально описал всю церемонию в письме к главе флота Головину - и я бы хотел привести его здесь целиком. Вот что пишет Петр: "Сего апреля 4-го дня господина шаутбейнахта Рейса погребение было таким образом. Пред ним шел баталион флота морского солдат с знаменами, потом его шаутбейнахтинский флаг несли, пред ним 2 поручика, у которого флага был черный флер; также и балдахин над гробом покрыт был флагом же (которого каждый угол держал черным флером капитан из первых). И между тем, как его тело подняли с корабля, стреляно из 7 пушек. А как снесли тело его с корабля, тотчас флаг его опустили, а прочие подняли (которые прежде во всем флоте пред тем были полуподняты). А когда несли до места, где положено, палили с кораблей из пушек, на всякую минуту по разу, пока тело его в землю опустили, и потом трижды оные солдаты залпом по обычаю выстрелили. Потом все трактованы в дому господина вице-адмирала".

"ОЛЕВИЧ. Сразу же возникает один вопрос: где именно в Петербурге тысяча семьсот шестого года был похоронен шаутбейнахт?

"СКАМПАВЕЙСКИЙ. Очень трудно сказать. По письму Петра можно предположить, что на Петроградской стороне: у Петра ведь говорится только о спуске тела с корабля и салюте в это время. А корабли стояли в нынешнем Кронверкском протоке.

"ОЛЕВИЧ. Так какие же сомнения?

"СКАМПАВЕЙСКИЙ. А таковые, что Феодосий Веселаго в "Очерке русской морской истории", цитируя еще один документ, описывает процессию следующим образом: "Тело, привезенное на траурных санях, за 100 сажен до могилы поставили на "одр", который несли 12 поручиков, а четыре капитана держались за висевшие с каждого угла "слееры". За телом шли "большой капитан (то есть Петр) с флагманами, господа бояре с князи, генерал-майоры и полковники Толбухин и Островский". Вынос тела происходил из дома Крейса, стоявшего на нынешней Дворцовой набережной..."

"ОЛЕВИЧ. Так что, соединив два этих документа, можно составить такую картину. Тело фан Реза перевезли на траурных санях через Неву из дома Крейса на стоявший в Кронверкском проливе корабль. А с него, салютуя,- к реформатской кирхе, (она находилась тогда в Санктпетербургской крепости; к слову, она была там даже и в 1710 году: об этом сообщал в "Описании Петербурга и Кроншлота" анонимный автор Н.G.; замечу еще, что жителям южной части города, исповедывавшим лютеранскую веру, неудобно было ездить ради совершения обрядов через реку - и потому два года спустя Крейс построил новую, более просторную крестообразную церковь во дворе своего дома). В прикрепостной же кирхе совершена была соответствующая служба. Вел ее пастор Вильгельм Толле, привезенный Крейсом в Петербург в 1704 году. Затем тело шаутбейнахта вновь вынесли - и сопровождаемая корабельным салютом процессия двинулась к месту погребения.

"СКАМПАВЕЙСКИЙ. Логично предположить, что тело его было предано земле прямо при церкви. Вспомните: в Ниеншанце при лютеранской церкви существовало и кладбище для особо знатных людей. Фан Рез был, несомненно, фигурой весьма приметной, потому его, вероятно, и похоронили при церкви, на ее территории.

"ОЛЕВИЧ. А с годами могила затерялась?

"СКАМПАВЕЙСКИЙ. Не исключено, что именно так. В 1706 году в Петербурге было старое шведское кладбище в районе нынешнего Металлического завода на Выборгской стороне. Чуть позже, в 1714 году, на карте, выполненной Леспинасом, мы видим два маленьких кладбища в северной части нынешнего Ботанического сада на Аптекарском острове и в районе Сахарного переулка Выборгской стороны. Но это - восемь лет спустя, когда город уже несколько обустроился, уже стал столицей. В тысяча семьсот шестом же году некоего определенного места для захоронения военных, цивильных, работных людей еще не было...

"ОЛЕВИЧ. Ну, а теперь - окончание моей хроники.

"Седьмого апреля Петр, вернувшийся из поездки к Кроншлоту (он ездил туда на санях: лед и снег еще не сошли), пишет Меншикову: "Истинно, что в раю здесь живем" - и сообщает, что по приезде веселились в его, меншиковском, доме и что первого мая ожидается солнечное затмение, о котором он известит также Нарышкина, Головкина и Головина, прося прислать для наблюдения за ним инструменты и зрительные трубки.

"В этот день царь пировал у Зотова. Шафиров пишет Головину: "Кушали все у святейшего и гораздо служили и потом, вышед, перед твоим, государь, двором сидели и веселились; и я в том случае побил челом - и в твой дом изволил (это - Петр!) со всеми приттить, и пошел один со мною в погреб, и откушивал венгерского из четырех бочек,- а прочие две оставлены,- и из одной зело улюбил, и только одну сулейку про себя уцедил и кушал. А протчих мы с Иваном Михайловичем (то есть, с корабелом Головиным) потчивали, почав бочку ренского твоего, которое поплоше. И гораздо долго веселились, пока вечер наступил; ренского изошло ведра с четыре. И потом я у ренского и у венгерского, гвозди прирезав, паки запечатал. Я не сумневаюсь, что не изволишь в том прогневаться, что ренского поиздержал: невозможно было никак обойтись и зело сие угодно было. Пиво милости твоей варит Иван Яковлев, и в погреб поставлено будет. Хоромы он же по вскрытии воды обещал сделать тройню. Человек ваш Иван Макаров приехал сюда третьего дня, и коляску, и рыдван, и запасы, и суды привез. О Диариуше (дневнике военных действий) здесь нечего, государь, и спрашивать: ничего нет, и у самих все в розни, и потом уж у фельдмаршала и у иных надлежит просить..." Далее Шафиров передает в письме важную просьбу Петра, чтобы ему прислали английскую, французскую и голландскую Табели о рангах: "порядок рангов или мест, который имеют у них фельдмаршалки и протчие генералы сухопутные с адмиралами и протчими офицерами морскими". Иными словами, начало работы Петра над Табелью о рангах можно датировать летом 1706 года!.. И далее Шафиров продолжает: "Река еще здесь стоит, но зело худа, и со страхом ходили к государю. Толмач, государь, который послан был с музыкантами, отстал от них, знатно, за шумством, и они ехали сюда одни, а он с неделю спустя приехал за ними и уехал, мне не понравившись, хотя я было велел ему к себе быть и приказывал через подьячего, который его видел. Сие передаю в ваше рассуждение... Изволил великий государь мне говорить и спрашивать о цветах, что вывез к Городу (то есть, к Архангельску) Любс - где они? А сюда ничего не привезено. Прошу осведомиться о них и в благополучное ныне время сюда оные отправить..."

"А десятого апреля - еще интересный факт из жизни Петербурга. "Зело, государь,- пишет Шафиров Головину,- скучают здесь офицеры и матросы о деньгах: четвертый месяц не имеют жалованья, и вице-адмирал многие давал займования, а сегодня и без его ведома подали матросы челобитную самому (Петру), прося о жалованье. Я сказал, что в дороге, и советовал, чтоб здесь у кого занять, и, чаю, сделается. Изволь немедленно прислать комиссара. Також скучает вице-адмирал о матросах, что мало зело и по четыре немецких на корабль не достанется, и просит о присылке тех, что от Города присланы, також и о рекрутах в полк. О том и от всех капитанов слышу..."

"Что было дальше? Дальше вскрылась, наконец, Нева - и пятнадцатого апреля, отослав в Таганрог инженера Бреклина для строительства крепости, Петр пустился на шняве "Мункер" в Шлиссельбург. А тем временем в город явился Гудмар Улин, автор дневника, к которому я вас теперь и приглашаю вернуться!.."

#4. ДНЕВНИК ГУДМАРА УЛИНА. 1.04-7.09.1706
"1 АПРЕЛЯ. Мы с денщиком фельдмаршала Зубовым добрались до Москвы. Зубов тут же отправился к графу Головину, а мне велел ждать, когда я понадоблюсь. К вечеру явился солдат и отвел меня к графу. Я передал ему письмо сержанта Щепотева с жалобой на фельдмаршала за его снисходительность к дьякам-взяточникам. Граф весьма недовольно спросил, есть ли у меня письма Щепотева к государю. Я отвечал, что о сем написано в переданном ему послании. "То письмо зело коротко,- отвечал граф.- Михайла пишет, чтоб я тебя к государю отправил, а зачем? Что ты ему будешь говорить?" Я отвечал, что сержант велел мне самому рассказать о взятии Астрахани. "Вздор! Вздор!- закричал граф.- На то Зубов вон есть. У него письмо Бориса Петровича. Зачем тебе-то там быть? Не надо тебе никуда ездить". Я ответил, что сам в том воли не имею. Щепотев - государев посланец, а мне он приказал поступить по его, Михайлы, воле. Я бы и рад никуда не ездить, но государь будет недоволен, когда узнает, что посланника его сержанта не допустили к нему. Граф был весьма сердит и велел мне идти вон и ждать. Боюсь, что в лице сего вельможи я приобрел сегодня большого недоброжелателя.

"5 АПРЕЛЯ. Сегодня я наконец получил разрешение ехать к Питербурху. Дьяки Оружейной палаты снабдили нас с Зубовым всем необходимым - и мы двинулись в путь.

"10 АПРЕЛЯ. Чем ближе к Питербурху, тем более портятся дороги: начинается распутица, и наши лошади вязнут в грязи. Они очень устают, и если бы между Москвой и Питербурхом не было так много подстав, или ямских станций, мы бы не добрались до Невы и за месяц. Однако мы уже приближаемся к Новгороду. Тут мы встретили дьяка Ларионова, везущего царю обоз из Москвы.

"16 АПРЕЛЯ. Мы - в Питербурхе! Когда мы узнали, что царя нет в городе, то Зубов, знающий, что я везу секретное письмо Щепотева, предложил мне ехать прямо в Шлиссельбурх, не показываясь на глаза господину Шафирову, здешнему ставленнику графа Головина. Мы сели на баржу, идущую к Шлиссельбурху, и двинулись в путь. По дороге мы миновали разрушенную крепость Ниеншанц. Я с грустью смотрел на развалины домов на месте бывшего Ниенштадта (говорят, каменные ниенштадтские дома разбирают на фундаменты для питербурхских строений). Где-то там, на берегу, стоит, может быть, совсем уже разрушенная, контора моего отца. Я сказал об этом Зубову. Тот ободрил меня, заявив, что государь поощряет торговлю - и очень может быть, что мне вскоре удастся открыть тут новое дело. Если б об этом мог узнать мой брат, который сидит сейчас в Выборгской крепости, совсем недалекой отсюда, но и неизмеримо недоступной!

"17 АПРЕЛЯ. Мы добрались до Шлиссельбурха - и как только Зубов объявил, что принес весть об астраханской виктории, нас тут же препроводили в крепость к царю Петру. Он сидел в большой новоотстроенной избе, или деревянном дворце, за столом, в окружении (как мне позже сказали) корабельного строителя Ивана Головина, который только однофамилец, но не сродственник графа, а также князя Юрия Шаховского. Зубов торжественно прошагал к царю и подал ему письмо фельдмаршала. Царь разорвал пакет, начал читать. Потом быстро спросил: "Тут Борис Петрович пишет, что о бое ты сам расскажешь?" Зубов отвечал согласием - и поведал царю то, о чем я записал в дневнике месяц назад. Царь встал, подошел к Зубову м обнял его за плечи, расцеловав. Тут он посмотрел на меня. "А, негоциант ниеншанцкий!- кивнул он мне, улыбаясь.- А ты как тут?" Я подал ему письмо Щепотева. Царь прочел его, нахмурился, но тоже обнял меня и просил рассказать о Щепотеве. Потом он кликнул из сеней дьяка и продиктовал ему указ о даче нам с Зубовым чинов фендрика, младшего офицера. "А в Пнтербурх вернемся, получите еще и по пятидесяти рублей,- сказал он,- А теперь - праздновать, праздновать!"
"Вскоре над шлиссельбурхской крепостью загремели пушки. Палили и с кораблей, и с царской шнявы "Мункер", очень красивой и добротно сделанной (говорят, что строил ее сам царь). Потом начался пир, на который я сейчас отправляюсь.

"19 АПРЕЛЯ. Я потрясен умением русских пировать так, как пирует царь Петр! Сегодня к вечеру мы вернулись в Питербурх. Записи продолжу, когда немного очнусь от пережитого.

"20 АПРЕЛЯ. Сегодня я познакомился с Петром Шафировым, чиновником Посольского приказа, который, как говорят, здесь - второе лицо после графа Головина по части связей с иноземцами. Зубов позвал меня к нему в дом. Шафиров (все зовут его тут Петром Петровичем) - крещеный еврей, тучный, полнокровный человек. Когда я пришел, он расхаживал по комнате в расшитом халате, в рубахе с открытым воротом - и вся грудь его была покрыта волосами, как у животного. Он говорил на ходу Зубову: "Великий государь большую тугу имеет на тех, кто не исполняет дел по его указам, а ждет, когда на любой случай он сам, своей рукой, бумагу подпишет. Он собирался Федору Юрьевичу, князь-папе, в Преображенское писать, чтоб тех, кто не по указу делает, в железа сажал. Я когда приду и даю бумаги для чтения, он мне только и отвечает: "Больше-де мне делать, полагаешь, нечего?" О деньгах для офицеров морских - не распоряжается. О датских кораблях пусть-де господии Брюс распоряжается, а о калмыках да гребенских и яицких казаках, о Царицыне с Саратовом - то все пусть Казанский дворец решает, а не он, государь. И ни о чем другом говорить не хочет: ни о ратушских указах, ни о просьбах Голансхих Статов, ни о табаке Гутфелевом. Письмо Курбатова, как я поднес, по сию пору не чел: Макаров сказывает, что все-де они ему противны. Все нам приходится делать. Все - самим..." Тут Шафиров увидел меня и проговорил: "А, это ты Федору Алексеичу письма ругателя Щепотева не показал?" Я сказал, что имел приказ, а против того поступать опасался. "Что на сего бездельника смотреть и чего опасаться!- сказал Шафнров.- Однако же, я слышал, ты - из купцов шведских?" Я рассказал ему вкратце свою историю. "Ладно, завтра прими со счетом посылку господина Любса, кою он государю из Москвы прислал". Я сказал, что о посылке знаю: видел Ларионова в Новгороде. "Вот и посчитай все у него: не пропало ли что".

"21 АПРЕЛЯ. Считал припасы, привезенные Ларионовым. Двадцать четыре аршина разных материй, пуговицы и галуны к кафтанам. Тридцать пять вестфальских окороков и десяток ломтей буженины, которую я рекомендовал сварить и, охладив, положить на лед. Два погребца с двенадцатью склянками водки апельсиновой и анкерок водки коричной. Два бочонка масла и сливок, по бочонку соленых и копченых сельдей, свинцовая сулея бразильского нерезаного табаку, пакет огородных и цветочных семян для государева сада на мысу Невы и безымянного ерика. А тюльпановые, лилейные, гиацинтовые и иные коренья вместе с сотней разных деревьев и сорока ореховыми досками для отделки яхты Любс обещал прислать в июле с Яном-огородником.
"Вечером, после благодарственного молебна, вновь был пир в доме князя Александра в честь астраханской победы - стократ обильнее и шумнее, нежели в Шлиссельбурхе. Палили с кораблей.

"22 АПРЕЛЯ. Государь отдал указ о переводе в Санкт-Питербурх боцманов и матросов из Архангельска. Я получил обещанные пятьдесят рублей, что не лишне моему пустому кошельку.

"23 АПРЕЛЯ. Царь призвал меня сегодня в свой расписанный под кирпич дворец с деревянной пушкой и гранатами на крыше. "Хочешь ты ехать обратно к фельдмаршалу и МихаЙле Щепотеву?- спросил он меня.- Вот я написал тут Борису Петровичу, что жалую посланцев в фендрики и отсылаю обратно". Я не раздумывая ответил, что желал бы остаться тут, где бывал восемь лет назад и где мой отец вел некогда торговые дела. "Хорошо,- кивнул царь.- Оставайся. Дело тебе найдется. Ты, я слышал, любсову посылку обсчитывал. Мне нужны тут умеющие вести счет люди. Будешь нести мою, государеву, военную службу, а надо будет - дьякам моим поможешь в торговых да строительных делах. Увижусь с Александром Данилычем - попрошу, чтоб перевел тебя из своего полка сюда, к Брюсу или Гамильтону. Иди пока, побудь в караульной. Может, будет в тебе нужда".
"Нужды во мне не оказалось, но я узнал, как много сегодня, готовясь к отправке флота из прикрепостного протока в Финикус Синус, к острову Рычерту, к крепости Кроншлот, работал царь. До моего прихода он написал письма к фельдмаршалу Шереметеву и сержанту Щепотеву, веля, чтоб стрелецкий полк вместе с эскадроном фельдмаршала переведены были из Астрахани в Питербурх. Князю Ромодановскому он велел вылить мортиры по посланным чертежам. Написал письмо и графу Головину, зовя его в Питербурх. Потом позвал во дворец местного архитектора, тессинца Доминико Трезини - и тот показывал царю план перестройки деревянной Санктпитербурхской крепости. Царь долго думал над планом, потом велел мне принести чертежные инструменты и принялся поправлять изображение. Слева на плане он набросал контур мощного кронверка, защищающего крепость со стороны Невы и залива. "Кронверк с норда на суше да кронверк с зюйд-веста на Неве - отменная защита!" - сказал царь. Он велел архитектору завершить к возвращению флота в городскую гавань проект крепости, а сам отбыл на шняве "Мункер" в сопровождении еще семи шняв, брандера и нескольких бригантин в Кроншлот.

"24 АПРЕЛЯ. Царь Петр не только сам умеет много работать, но любит, чтоб и окружающие поступали так же. Мне он повелел помогать экипажмейстеру Валронду в отпуске припасов для уходящего к Рычерту флота. Сегодня вице-адмирал Крейс отправился к Кроншлоту с фрегатами. В Питербурх вызваны купцы Стейлс и Любс.

"26 АПРЕЛЯ. В Кроншлот ушли четыре галеры, на одной из которых был шаутбейнахт Боцис. В тот же день к флоту прибыл посланец князя Александра Василий Старик: привез царю весть о том, что русская армия благополучно покинула Гродню, выйдя из-под возможного удара войск короля Карла. Царь решительный противник генерального сражения с королем - и считает, что подвергать армию опасности крупной стычки с противником сейчас рано. Потому вывод армии из-под Гродни отпразднован тут с большим торжеством. В город доносились звуки троекратной пальбы, произведенной по приказу царя на флоте.

"28 АПРЕЛЯ. По рассказам приехавших к вечеру с острова Рычерта (московиты называют его Котлином), царь осматривал его укрепления и новую, возводимую на его западной оконечности крепость под названием Александр-шанц - и остался ею доволен.

"30 АПРЕЛЯ. Ночью царь Петр вернулся с Котлина на шняве "Мункер". На Адмиралтейском дворе подготовлен к спуску прам - вооруженное большими пушками судно - "Арке де Фербондс". Строил его голландец Выбе Геренс. До спуска прама государь написал указы главе московского военного приказа Тихону Стрешневу, веля выслать сюда искусного резчика Григория, а также повесить сбежавшего из Азова и пойманного шведского сержанта, а бывших с ним солдат отдать в каторгу.

"А потом спускали прам - и отметили это большим пиром.

"1 МАЯ. В Питербурхе было солнечное затмение. Темнеть начало в конце десятого часа утра, а минут через пятьдесят все померкло. Темно было так, что в десятке шагов не различить было лица человека. Наступила сущая ночь. Менее чем через четверть часа солнце стало выходить из-за лунного диска - и минут через сорок пять стало светло. Государь наблюдал затмение через зрительную трубку из своего маленького дворца близ крепости.

"4 МАЯ. Приехавший сюда из Польши двадцатого апреля от короля Августа генерал-маеор Арнштедт подал господину Шафирову для государя предложение о дальнейших взаимных действиях против короля Карла. Царь их не читал, ибо уплыл сегодня к флоту.

"7 МАЯ. В Санкт-Питербурх пришли полки под командой полковника Стрекалова и полуполковника Куника. В этот же день к питербурхскому обер-коменданту генералу-маеору Роману Брюсу (он - потомок шотландского короля Брюса) прибыл шведский капитан из Выборга с письмами от пленников, которых король Карл держит в Стокгольме. Обер-комендант в тот же день отослал капитана обратно. Я успел попросить его передать моему брату Альфу, что нахожусь в Питербурхе и состою теперь на службе царя Петра. Капитан очень подозрительно оглядел меня, но просьбу обещал выполнить. Наконец-то Альф Получит весточку обо мне!

"8 МАЯ. Приехавший от флота офицер рассказал, что вчера царь крейсеровал на шняве "Мункер" перед островом Котлином. Завидя в море семь шведских судов, он выпалил то же число раз из пушек, ожидая, что вице-адмирал Крейс вышлет к нему подмогу и вступит с противником в бой. Но Крейс на стрельбу не откликнулся. Царь вернулся к флоту и, поднявшись на корабль "Олифант", спросил, чего ради не было дано нужного приказа. Крейс ответил, что принял стрельбу за обычное развлечение, какое бывает при царских пирушках, а что до шведских судов, то они, вероятно, только пригрезились царю. Но тут матрос с мачты закричал, что на горизонте видны корабли - и вице-адмиралу ничего не осталось, как признать свою неправоту. Однако царь был очень на него гневен. Офицер сказал, что царь, видимо, мечтал повторить морскую победу, которая случилась в день седьмого же мая 1703 года, когда он захватил на взморье два судна.

"9 МАЯ. Посланный от царя солдат привез в Питербурх его письмо королю Августу и ответы на предложения генерала-маеора фон Арнштедта. Царь пеняет саксонцам за дурное отношение к русскому вспомогательному корпусу, покинутому во фрауштадтской битве и почти полностью перебитому шведами. Однако, как и прежде, обещает королю Августу денежную помощь. В Питербурхе становится теплее. Начинает зеленеть лес.

"10 МАЯ. Сюда прибыл из Москвы генерал-адмирал граф Головин. На Котлин послан гонец: ждут царя.

"11 МАЯ. Царь Петр вернулся в Питербурх. Он нездоров. Позавчера доктора пускали ему кровь и предписали две недели никуда не ездить и принимать положенное лекарство.

"12 МАЯ. Дерптский комендант Нарышкин написал о появлении шведов в устье реки Наровы. Для отпора им в Нарву отправлен обер-комевдант Роман Брюс. Он послал в Дерпт рекрутов, а в Нарву - шестьсот работных людей на десяти бригантинах.

"13 МАЯ. Царь распорядился, чтобы графа Головина встретили на флоте так, как водится в Венеции. Приказ послан шаутбейнахту Боцису. Это означает, что царь отдает ему предпочтение перед вице-адмиралом. Граф Головин должен провести на флоте расследование неправильных действий вице-адмирала, допущенных им в прошлом году. Поговаривают, что вице-адмирал собирается просить у царя Петра отставки.

"14 МАЯ. Я дежурил в маленьком дворце царя. Он в этот день проводил при ружейном салюте на бригантину адмирала Головина и сам вскоре отправился ко флоту на шняве "Мункер". Заметив меня перед тем, как взойти на борт, он сказал: "Ты еще не знаешь нашей корабельной службы. А тебе надо ее знать. Садись со мною: поедем к флоту".
"К вечеру, не дойдя до флота, мы бросили якорь у места, которое тут называют Поповой мызой. На шняву перешел со своей бригантины граф Головин - и вечером они с царем совещались.

"15 МАЯ. Утром снялись с якоря и пошли к флоту. Стоявший рядом со мною на палубе боцманмат Наум Сенявин объяснял мне действия флота. На подходе к нему наши суда были встречены семью галерами. С них начали сначала пушечную пальбу, по три раза с каждой галеры, а потом - из мелкого ружья. Когда же мы подошли к флоту и граф Головин перешел на свой корабль, называемый "Олифант", то есть "слон", на нем подняли адмиральский флаг и вновь началась пальба из пушек. Увидев над "Олифантом" флаг адмирала, капитаны флота тоже подняли на своих грот-мачтах флаги, дали салют и вскоре поплыли к "Олифангу" на шлюпках. Потом адмирал Головин доехал на фрегат "Дефам" к вице-адмиралу - и когда граф взошел на борт, барабанщики пробили один раз дробь, а потом начали бить сигнал к походу.

"16 МАЯ. Царь Петр пошел к северу от Котлина на своей шняве "Мункер" в сопровождении скампавеи, бригантины и бота "Гедан", взятого им у шведов на взморье три года назад. Не дойдя до Выборгской стороны версты полторы, бросили якорь. Царь сел в шлюпку и поплыл к берегу. В другой шлюпке среди сопровождавших царя моряков были и мы с Наумом Сенявиным. Царь вышел на берег в том месте, где раньше была шведская батарея. Около трех верст прошел берегом, а потом вернулся на шняву. Вдоль берега мы прошли до устья реки Сестры. Оно мелководно - около трех футов глубины. Тут мы опять высадились на сушу и около версты шли берегом вверх по течению реки. Затем царь вернулся на шняву, где мы и заночевали. Наум Сенявин говорил мне, что государь обдумывает предстоящий поход. Куда? На Выборг? Мое сердце сжимается при мысли об участи брата Альфа.

"17 МАЯ. Царь вернулся к флоту, где вновь загремели салюты. Когда мы становились на якорь, трижды выстрелили с нашей шнявы. Потом с "Олифанта" стреляла одна пушка, а из крепости Кроншлота - три. Затем царь Петр вновь ответил с "Мункера". Перейдя на "Олифант", он долго говорил с адмиралом. А когда вернулся, мы подняли якорь и поплыли к Санкт-Питербурху, оставив графа на флоте заканчивать его расследование.

"19 МАЯ. На Адмиралтейском дворе спущена собранная тут английская яхта, получившая имя "Святая Екатерина": видимо, в честь любимицы царя Петра - рослой, пышнотелой, черноволосой, весьма приветливой и добросердечной дамы, которая в сопровождении старой компаньонки госпожи Толстой (она есть нечто вроде царева шута в женском платье) и любимой собаки Лизет присутствовала при спуске яхты, а потом - и на пиру в честь этого события, отмеченного пушечным салютом. К спуску готова и еще одна яхта, которую, как говорят, собирал сам царь с корабелом Федосеем Скляевым и мачтовым мастером Тихоном Луниным.
"Государь велел полковнику Порошину выслать к Питербурху из Шлиссельбурха мортиры, нужные ему для предстоящего похода.

"22 МАЯ. Царь распорядился, чтобы стольник Татищев учинил розыск над крестьянами, избившими по пути в Таганрог инженера Брекляна, отосланного отсюда в середине апреля.

"23 МАЯ. На Адмиралтейской верфи спущена яхта "Надежда". И вновь - пушки, вновь - вино. Я, кажется, начинаю уставать...
"У царя - новая радость. Ои получил из Нарвы сообщение Брюса о приходе туда датского торгового галиота под командой шкипера Равенсберха с товарами купца Эдингера. Этот шкипер приплывал в Нарву и в прошлом году, получив за то особую награду, но вынужден был зимовать при Нарве, ибо шведские патрули караулят купеческие суда и арестовывают их вместе с товарами.

"24 МАЯ. Адмиралтейцы спустили новый прам - под названием "Аркан",- по поводу чего пиршество было продолжено.
"Государь получил письмо от фельдмаршала Огильви с просьбой об отставке. Ему велено ждать приезда царя к армии. Кроме того царь известил князя Александра о приходе в Нарву купца.

"25 МАЯ. Государь подписал указ о строении в Москве, за Яузой, против Немецкой слободы, первого в России дома для лечения болящих. Поистине, это щедрый и добросердечный шаг!

"28 МАЯ. Роман Брюс сообщил из Нарвы о приходе к Наровскому устью двух шведских военных судов, которые встали на якоря верстах в десяти на взморье. Царь приказал ему поторапливаться с размещением в Дерпте присланного провианта.

"29 МАЯ. Архитектор Доминико Трезини показал мне сегодня утвержденный царем план перестройки деревянной Санктпитербурхской крепости. План весьма внушителен и красив. Крепость будет непобедима. Завтра эта перестройка начнется".


Такой должна была бы стать Санктпетербургская (Петропавловская) крепость, если бы утвержденный Петром I план Доминико Трезини, над которым зодчий работал в 1706 году, был осуществлен.

...

"30 МАЯ. Сегодня у московитов - их православный праздник: день Исаакия Далматского. Сегодня же - день рождения царя Петра. С утра в Санктпитербурхской крепости стало многолюдно. Из Рязани специально для праздника прибыл митрополит Стефан Яворский. Пришли все царские сановники, архитекторы, инженеры, корабелы, солдаты, работные люди. Напротив крепости, за протоком, где стоит обычно флот, лежит маленькая верфь. Вокруг нее прорыт канал; по его берегам будет сооружен кронверк. Он защитит крепость от угрозы нападений противника с севера. С севера же царь решил начать перестройку крепости. Для этого разобрали до основания часть фланка бастиона, именуемого Меншиковым: за возведением его в 1703 году надзирал сам губернатор. Из фундамента фланка вынули большой ряжевой ящик, набитый каменьями. В эту дыру вбито уже несколько десятков больших свай, наподобие того, как это делается в Амстердаме. Так что основание нового фундамента уже подготовлено.
"Построенные в крепости солдаты полка обер-коменданта Брюса встретили криком "ура" появившегося царя. Прозвучал ружейный залп. Царь медленно подошел к краю ямы и произнес, обращаясь к митрополиту: "Прошу тебя, честнейший отче, начинай!" Митрополит в сопровождении хора певчих прочел молитву на основание сего святого города, потом его подвели к краю ямы. Митрополит спустился по лестнице вниз и положил в основание фундамента первый камень. Потом они с царем поменялись местами. Рабочие осторожно спустили вниз большой мраморный куб. На нем высечено было имя царя, день и год закладки. Царь с помощью рабочих положил куб рядом с камнем митрополита. Потом он вылез наверх - и вновь грянул сначала хор певчих, потом оглушительный салют с крепостных верков, соединенный с пальбой из ружей. Облаками пушечного дыма опоясались и стоявшие на Неве суда.
"Царь с сопровождавшими двинулся к дому князя Александра - и там началось роскошное пиршество. А в яме, укладывая в фундамент глыбы тесаного камня, закопошились работные люди.
"Вечером я слышал разговор господина Шафирова с фон Арнштедтом. "Как я понимаю,- сказал Арнштедт,- его царское величество не очень смущен поражением союзных войск от маршала Рейншильда под Фрауштадтом?" Шафиров спросил: "Вы имеете в виду нынешнее торжество?" - "Именно!- кивнул Арнштедт.- Человек, который сомневается в принадлежности ему города, стоящего на границе под постоянной угрозой нападения, не станет переделывать временную земляную крепость в постоянную, каменную". Шафиров согласно заулыбался: "Да, мой государь и не помышляет о том, чтобы когда-нибудь вернуть эти земли королю Карлу".

"1 ИЮНЯ. Царь подписал сегодня грамоту французскому королю Людовику XIV о посылке к нему резидентом Андрея Матвеева. Утром он беседовал с Угрюмовым - худосочным человеком в длинных усах, бомбардиром гвардейского Преображенского полка, а теперь строителем фонтанов в саду царя на невском правобережье. "Все свои наказы я тебе на письме оставлю,- говорил царь,- но сие и сам сейчас выразумей. Надо тебе снесть из моего огорода,- так царь называл свой сад,- все твои строения и дворы. Поставь их на другом берегу речки. Ни к чему в моем огороде лишние службы держать. Затем - о фонтанах. Я Федору Алексеичу давно уж писал о трубах фонтанных, кои из Москвы сюда надо привезть. Вернется с флота - напомни ему. Надо и лишние трубы заготовить: одним фонтаном мне не обойтись. А для новых надо и колеса фонтанные тоже заготовить заранее. Я тебе образец оставлю - по нему надобно новые колеса изготовить. Також из Пскова и Нарвы привезть тамошних аспидов, чтоб из них фонтанные лохани делать. Какие - я тебе в письме изложил. Ясно?" Мастер кивал головой: "Будет сделано, Петр Алексеич, не изволь сумлеваться". Царь усмехнулся свысока: "А я в тебе и не сумлеваюсь".
"Днем государь отбыл к Котлину. Мне велено было ехать тоже.

"3 ИЮНЯ. Сегодня, будучи у Кроншлота, царь наложил резолюцию на докладе отбывающего к Архангельску олонецкого коменданта Яковлева и подтвердил указ о выдаче жалованья посланным для обучения в Англию навигацким ученикам. Напоследок он отдал указ вице-адмиралу Крейсу: не арестовывать без воинского суда морских офицеров, а дознание вести лишь с извещением о том адмирала Головина; также не вмешиваться без дела в управление галерным флотом и не отдавать его капитанам указы помимо шаутбейнахта Боциса; наконец - постоянно учить матросов и совершать - по возможности - крейсерские походы флота в Синусе Финикусе, то есть Финском заливе за пределами острова Котлина.

"4 ИЮНЯ. Сегодня я дежурил на корабле "Штандарт" у каюты царя - и слышал его разговор с вице-адмиралом о предложениях по поводу флотских дел и нужд. "Ты просишь, господин вице-адмирал, чтоб комендант Яковлев все твои просьбы точно исполнял,- я слышал тяжелые шаги царя по каюте.- Я свои резолюции тебе вручаю, однако и на словах хочу сказать тебе, что хотя ты в просьбах и прав, но в дела коменданта тоже не надо влезать. И не без меры проси!.. Далее. Ты жалуешься на многих офицеров: на их непослушание, на дерзость шаутбейнахта. На то скажу: пусть шаутбейнахт тоже своим делом занимается. А будут меж вас споры - пусть разбирает их господин адмирал, коего я на время тут оставляю...- Тут царь подошел к двери, открыл ее и, увидев, что никого кроме меня перед каютой нет, продолжил: - И последнее. Ты тут пишешь о моем флотском искусстве. Сей комплимент, господин вице-адмирал, не на твердых ногах стоит. Я помню, как седьмого мая, когда я стрелял с "Мункера" по числу виденных кораблей противника, ты эту стрельбу за гулянье младенцев или за шалость от подпитка почел. Так что ты уж или меня из искусных выведи, или, ежели достоин, то впредь от сей издевки избавь". В щель двери я видел, как побледнел, услыша все это, вице-адмирал. Он встал и весьма внушительно произнес, что он, видимо, недостоин руководить флотом и ему, вероятно, надобно подать в отставку. Царь пожал плечами, но ничего не ответил.
"Вечером государь простился с флотом и пошел на "Мункере" к Гаривалдаю, лежащему на южном берегу залива.

"5 ИЮНЯ. К вечеру царь Петр должен, по моим расчетам, уже достичь Нарвы. А я вернулся из флота в Питербурх на воронежской яхте, которую государь опробовал на пути к Кроншлоту.

"9 НЮНЯ. Комендант Яковлев показал экипажмейстеру Валронду письмо царя с приказом тотчас ехать в Нарву, осмотреть там захваченные у шведов суда и отправить их в Питербурх.

"10 ИЮНЯ. В город с моря вернулся граф Головин. Он очень болен, на море разыгралась старая его подагра, ломит правую руку. Граф ничего не пишет, только диктует: рука и пальцы распухли. Он жалел, что Шарифов уехал вместе с государем и не может сейчас помочь ему. Увидев и узнав меня, он сказал: "А бабу ту, Анну-шпионку, Огильви в Преображснское прислал, князю Федору Юрьичу на розыск". Комендант Яковлев известил адмирала, что на Олонецкой верфи заложен корабль по образцу "Олифанта". Граф, в свою очередь, сказал, что Крейс подал прошение об отставке, прочел из него несколько строк: "Какую службу в Ингерманлаидии оказал я за два года, невзирая на все непослушание и строптивость, известно. При всех тех службах истратил немало собственных денег на печатание картинных книг Дона, каких еще не бывало, на корреспонденцию с голландскими адвокатами. Ныне стражду грудною и головною болезнию, вовсе неспособен к морской службе. Притом же по смерти матери и тетки в Голландии я остался единственным наследником, должен принять их имение. Поэтому прошу позволения продать в Москве дом, пожитки и отправиться в отечество с женою и детьми". Яковлев выслушал и произнес: "Нет, не отправится он в свое отечество, хоть и хотелось бы". Головин согласно кивнул ему: "Конечно, не отправится. Государь таких искусных людей никогда не отпускает".

"13 ИЮНЯ. Граф Головин писал царю, что собирается ехать назавтра, но отбыл к Шлиссельбурху сегодня. Ради более спокойного пути, чтоб не трястись в коляске, он поплыл на бригантинах.

"15 ИЮНЯ. Обер-комендант Брюс получил сегодня письмо от царя из Пскова - и сам читал его многим. "Изволь приказать,- пишет ему царь,- чтоб на мысу острова (что к морю, где строить велено загородные дворы) дубового лесу пни, которые прошлого года напрасно вырублены деревья и от которых можно быть отпрыскам, беречь". Право, не сыщешь во всей просвещенной Европе другого монарха, который так заботился бы даже о срубленном пне, намереваясь извлечь из него могущую быть пользу!

"17 ИЮНЯ. На острове Котлине освятили вчера церковь, перевезенную туда разобранною с Олонецкой верфи и вновь собранную.
"Это одно из первых сооружений на острове. Оно тоже показывает серьезность желаний царя, который, видимо, решил застраивать даже этот остров, подвергавшийся в прошлом году прямому нападению шведских десантов (правда, безуспешному). Поэтому, как говорят, освящение прошло с большим шумством.
"Сержант Брюсова полка, который ездил от обер-коменданта на флот с письмом к вице-адмиралу, рассказал еще, что Крейс тоже получил указ царя о рубке леса близ реки Сестры: рубить велено на том месте, где царь совершил недавно прогулку (я писал о ней ранее), но - на шведской стороне. Помечены и места, на которых царь сию вырубку воспретил.

"21 ИЮНЯ. Вчера на "Олифанте" вице-адмирал провел корабельный совет. Видимо, до решения просьбы об отставке Крейс решил деятельности своей пока не умалять (к тому ж он получил письмо царя, показывающее, что государь этой его просьбы как бы и не знает). В списке мнения совета, доставленном обер-коменданту Брюсу, говорится, что Крейс получил от многих капитанов жалобы на малочисленность экипажей на судах и обсудил положение флота. Капитаны отметили, что есть указ государя о проведении плаваний судов за пределы Котлина, но на многих кораблях экипажи не запасены людьми часто на целую треть. Фарватеры узки - и оттого невозможно ходить парусами и лавирами. Часто приходится по выходе судов за рогатку бросать их там. Людям трудно поднимать якоря. Многие от тяжелой работы и морской болезни хворают. Поэтому капитаны не могут управлять ни вверенными им кораблями, ни судами, ни людьми - и еще менее того могут содержать суда в боевом порядке. Посему капитаны просят дать им больший срок для обучения людей. На эту просьбу Крейс прочел им третий пункт инструкции царя, полученной в начале июня, и заявил, что будет заставлять учить матросов, сколько возможно. И если, ввиду прихода неприятельского флота, учения нельзя будет проводить в заливе перед островом, то будет учинять их позади него. А срок этих учебных плаваний - двадцать четыре часа. На то офицеры просили, чтоб разрешено было, когда неприятеля в виду острова не будет, плавать по трое суток, а если неприятель придет или будет противный ветер, то поступать, исходя из обстоятельств. И мнение это, принятое в присутствии вице-адмирала Корнелия Крейса и шаутбейнахта графа Ивана Боциса, подписали капитаны Вейбрант Шелтинг (командир фрегата "Нарва"), Питер Фок (фрегат "Михаил Архангел"), Питер Сиверс (фрегат "Кроншлот"), Выбей Ганья (фрегат "Шлиссельбурх"), Корнелий Слейс (фрегат "Олифант"), Бене Эдвардс (в отсутствие Питера Лобека командует фрегатом "Ивангород"), Иосиф Веком (фрегат "Питербурх"), Иост Роос (фрегат "Триумф"), Вилим Вилимовский (фрегат "Штандарт"), Ян Пах (фрегат "Дерпт"), Хендрик Гельма (шнява "Мункер"), Корнелис Снеегерс (шнява "Ямбург"), Баренс Смит (шнява "Дегас"), Симон Шон (шнява "Фалк"), Питер Бредаль (бомбардирское судно "Вейн-драгер"), Клаас Плас (флейт "Вельком"), Христофор Гаук (шнява "Лукс") и Питер Шоутен (шнява "Снук"). Брюс велел мне снять копию со списка. Я снял две.

"21 ИЮНЯ. Я заболел. Виновна, видно, здешняя дурная вода и довольно скудная пища. Когда царь Петр был здесь, я нередко питался из его припасов. Теперь еда стала однообразней и хуже.

"4 ИЮЛЯ. Прошли две недели моей болезни. Немного оправиться помог мне отвар, коим меня потчевал знакомый сержант Брюсова полка. Я встаю на ноги, но пока еще очень слаб.

"5 ИЮЛЯ. Корабел Федосей Скляев заложил на Адмиралтейском дворе яхту "Надежда".
"Я еще слаб, но делаю писчую работу.
"По слухам в Копорье образован новый драгунский полк, командовать которым поручено князю Тимофею Путятину.

"11 ИЮЛЯ. С Олонецкой верфи сообщили, что там заложен большой корабль по образцу "Олифанта". Я все еще слаб.

"14 ИЮЛЯ. Сегодня поручик Питер Меер повел флейт "Вельком" из Питербурха на Свирь - и посадил судно на мель вблизи Ниеншанцкой крепости. Я ездил в лодке смотреть на него. Вышел на берег. Поискал контору отца. От нее уже не осталось следов, только крупные камни на месте фундамента. Я почему-то до сегодняшнего дня все еще верил, что дом сохранился...

"18 ИЮЛЯ. "Вельком" снят с мели и ушел к Олонецкой верфи.

"19 ИЮЛЯ. Вчера в Санктпитербурхской крепости после десяти часов пополуночи вспыхнул громадный пожар. Длился он четыре часа, а посередине того времени громыхнул пороховой погреб на Зотовом бастионе. Генерал-маеор Брюс сам руководил тушением пожара. Говорят, когда раздался взрыв, солдаты побежали прочь, ибо рядом, под обоими фасами бастиона Головкина, в казармах лежало более двухсот бочек пороха. Если бы огонь добрался до них, вся крепость неминуемо взлетела бы на воздух. Однако генерал-маеор и его офицеры удержали бегущих шпагами и выстрелами в воздух. Солдаты вернулись и стали отчаянно заливать огонь, ибо понимали: промедление может теперь стоит жизни всем им.
"Брюс по такому поводу провел дознание. Выяснилось: загореться могло только из-за чужого умысла. Посему выясняли, кто из шведских пленников где находился ко времени начала пожара. Спрашивали и у тех, кто состоит на государевой службе. Я отвечал, что лежал в госпитале на другом конце острова. Это всех удовлетворило. В пожаре погибло двадцать человек.

"25 ИЮЛЯ. Сдается, что Брюс был прав - и пожар в крепости есть дело тайных шведских лазутчиков, ибо он возник накануне большого похода, начатого сегодня в ночь генералом Майделем. Он перешел с двухтысячным отрядом Неву между речками Славянкой и Ижорой. На правом берегу, у селения Славянка, стоит драгунский полк Иоганна-Баптиста Повера-де-Кильбозана (сего подполковника тут зовут просто Паур). Генерал Майдель атаковал русских драгунов, но атаку отбили. Паур донес Брюсу, что его потери составили только одну лошадь, которая ушла через Неву. В тот же день Брюс отправил сообщение о сем событии к царю в Киев.

"26 ИЮЛЯ. Генерал-маеор Брюс повел было полки к Славянке, но вскоре вернулся: генерал Майдель уже ушел оттуда. Я с нетерпением жду вестей, ибо опасаюсь, что генерал мог назначить в этот поход и моего брата Альфа, а это означает, что его жизнь каждочасно может быть подвержена смертельной опасности.

"28 ИЮЛЯ. Обер-комендант провел разведку и выслал к реке Охте отряд драгунов Ингерманландского полка под командой маеора Симона Дедюита, велев атаковать стоящий неподалеку от Ниеншанца, на Большой Выборгской дороге, шведский обоз в четыреста человек. Маеор рассеял обоз, взяв в плен капитана, поручика и двадцать два нижних чина. Брата моего среди них не оказалось.

"30 ИЮЛЯ. Генерал Майдель объявился близ Кипенской мызы в тринадцати верстах от Красного Села, лежащего к юго-западу от Питербурха, чуть южнее дороги, связывающей его с Нарвой. Таким образом, генерал, видимо, решил обойти город с юга и напасть на него с незащищенной, как он полагает, стороны. Брюс послал для пресечения этой попытки партию под командой капитана Игнатия Корина. Тот встал с отрядом на перепутье между Сарской и Дудоровской мызами, в верховьях реки Славянки.

"1 АВГУСТА. Поняв, видимо, что путь к Питербурху с юга перекрыт, генерал Майдель повернул со всеми своими силами обратно, ограничившись разграблением нескольких мелких деревень. К вечеру сегодняшнего дня он переправился на северный берег Невы и пошел дорогой, идущей через Корпикондо и Систербек к Выборгу.
"У меня камень с души свалился: участвовал брат Альф в эгом походе или нет, но жизнь его вне опастности!

"2 АВГУСТА. Возобновились работы в Санктпитербурхской крепости, прерванные набегом генерала Майделя. Работные люди усердно восстанавливают сгоревшие казармы и фланки между Зотовым и Головкиным бастионами. Генерал-маеор Брюс и комиссар Ульян Сенявин, которые руководят строительными работами, прекратили сооружение кронверка и даже каменного фланка Меншикова бастиона, бросив рабочих только на восстановление части крепостных строений, погубленных пожаром.

"5 АВГУСТА. В виду Котлина вчера показались тринадцать шведских судов, которые бросили якоря у Выборгской стороны и стоят там, не предпринимая пока никаких действий.

"8 АВГУСТА. Сегодня в Питербурх приплыл с флота Наум Сенявин с донесением Крейса генералу-маеору. Мне Сенявин рассказал, что вчера к Кроншлоту пришел шведский фрегат-парламентер под белым флагом на фор-стеньге. Когда на "Олифанте" заметили парламентера, то подняли и у себя такой же флаг на грот-стеньге. Швед привез письма к пленным, взятым в прошлом году во время неудачного десанта на Котлин. После этого шведский флот снялся с якорей и пошел к Березовым островам, где обычно стоит летом.
"Наум Сенявин - родной брат комиссара Ульяна Сенявина. Третий их брат был взят в плен шведами в прошлом году - и Ульян с Наумом пытаются вызволить его, но пока безуспешно.

"15 АВГУСТА. Брюс получил сегодня письмо из Киева от государя. Говорят, в нем - приказ о приготовлении к ожидаемому походу. Здесь эти приготовления идут давно, хотя поход никто этим словом вслух не называет. Тем не менее непрестанно готовится артиллерия: и в городе, и на Котлине. Уже получено до двух десятков восемнадцатифунтовых орудий, в поддержку которым послано в Нарву еще за десятком. Брюс велел везти в Питербурх и мортиры. Как я слышал, новгородцы заготовили уже множество подвод. В Копорье недавно пригнали волов, расставленных там на корм. Брюс велел учить черкасских казаков управлять ими.

"16 АВГУСТА. Сегодня Брюс отослал в Киев письмо: наверняка - отчет царю о приготовлениях последних дней. Уезжая на флот, Наум Сенявин говорил мне, что государь велел к началу сентября собрать восемь новых полков. Нет сомнения, что все они, конечно же, скоро будут нацелены на Выборг!

"17 АВГУСТА. В Питербурхе получена весть о смерти графа Головина! Он заболел огневицей - и 30 июля скончался в городе Глухове неподалеку от Киева. Не скажу, чтобы я восхищался сим вельможей. Но что он значил для царя Петра, кажется, понимаю.

"18 АВГУСТА. Узнав о смерти генерала-адмирала, Крейс поднял флаг с крестом на половину грот-стеньги флагштока своего корабля. Потом дан был траурный салют из десяти пушек, стрелявших одна за другой с большими остановками. Затем подняли на половину флагштока и кормовой флаг. Вслед за вице-адмиралом этот ритуал повторили все остальные суда. Шаутбейнахт Боцис стрелял из тринадцати пушек, приспустив флаги.

"22 АВГУСТА. В Питербурх из Нарвы добрались суда, доставившие артиллерию и иные припасы. Одно судно потеряли по дороге. На нем, говорят, было орудие и девять человек солдат.
"В Новгород, Старую Руссу, Гдов, Сокорскую волость и Копорский уезд посланы указы, чтоб находящиеся там подводы готовы были к возке корабельного леса для Питербурха. Но на самом-то деле они должны быть готовы к походу на Выборг!

"29 АВГУСТА. В город прибыл на своем корабле Крейс, рассказавший, что девять шведских кораблей взяли в плен неподалеку от Кроншлота наши порожние суда, возвращавшиеся в Нарву. Суда потеряны, но люди с них спаслись, достигнув вплавь берега.
"Обер-комендант и вице-адмирал наблюдали за учебной переправой наших войск с левого на правый берег Невы.

"5 СЕНТЯБРЯ. Пришла весть о вчерашнем приезде царя Петра в Нарву. Значит, скоро он будет здесь.

"7 СЕНТЯБРЯ. Царь Петр приплыл сегодня на флот. Он осмотрел заканчиваемые казармы и другие строения Александр-шанца.

"8 СЕНТЯБРЯ. Царь Петр прибыл в Питербурх. Дорога утомила его, и сегодня он отдыхает. Перед его дворцом - безмолвие. "Затишье перед бурей",- сказал обер-комендант Брюс..."

#5. ХРОНИКА И РАЗМЫШЛЕНИЯ. ДИАЛОГ ИСТОРИКА И ДОКТОРА-ОЧЕРКИСТА
Скампавейский и Олевич стояли на открытой галерее Морского вокзала в конце Большого проспекта Васильевского острова. Над ними тихо звенел ветер в металлических парусах, прикрывавших балконы расположенной в верхних этажах вокзала гостиницы.

- Хотите, прочту вам сочинение моего знакомого стихотворца об этом вокзале?- спросил историк и, не ожидая ответа, начал:

Темнеющий под небесами,
Как моря осеннего вал,
Сегодня одет парусами
Морской пассажирский вокзал.
Дредноут, впадающий в детство,
Кокетливый, словно фрегат,
В петровскую робу оделся
Глядящий в залив Ленинград.
Но свист капитанского стека
Ни с чем перепутать нельзя -
Монтажник двадцатого века
В три пальца майнует друзьям.
Но все ж он вальяжен и даже
Довольства исполнен в лице,
Снабдив Ленинград макияжем,
А может - алмазом в кольце...

Они смотрели на некрасивый индустриальный пейзаж, расстилавшийся перед ними,- и лишь когда отводили глаза к западу, на сердце у них легчало. Там был залив. И хотя его усердно губили лишенные совести капитаны отечественной индустрии, но с виду он был, так же, как и сотни лет назад, спокоен и величествен. И нерушима была "державность" его течения, чья неторопливость рождалась втекавшими в него водами Невы, которую тихо убивали отравленная Ладога, Охта и другие водяные гюрзы и медянки.

Но залив несмотря ни на что был залив. Он был - море. Море пахло вечностью и смертью. Внизу - смерть, выше - вечность.

Скампавейский с Олевичем зашли в вокзальный ресторан, сели за столик у балкона. Олевич заказал еду и питье: сегодня он получил зарплату и пригласил историка на угощение.

- Вот вам окончание дневника Гудмара Улина,- Олевич протянул историку папку.- Буду ждать окончательного вашего суда.
- А я составил для вас небольшой синопсис всяких дел за период с мая по сентябрь. Верней, тут - список всяких цитат и курьезов. Это - чтобы вы не тратили время на расшифровку драгоценной магнитофонной пленки и на перепечатку.

- Хорошо, обменяемся нашими синопсисами. Вот вам мой: о петербургских делах той же поры - и подождем нашего неторопливого официанта, который, думаю, даст нам время на чтение...

- Даст, даст!- воскликнул историк.- Еще как даст!

И они погрузились в чтение переданных друг другу листов...

"СИНОПСИС" ИСТОРИКА СКАМПАВЕЙСКОГО
"НЕСКОЛЬКО ЦИТАТ О ЩЕПОТЕВЕ
"ПУШКИН О ЩЕПОТЕВЕ В "ИСТОРИИ ПЕТРА": "Петр зимовать приказал Шереметеву в Саратове. И послал к нему в надзиратели (род французских commissaire de la Convention (комиссаров Конвента.- Н.С.) Щепотева, дав ему особую инструкцию (тайную)..."
"ШЕРЕМЕТЕВ - ГОЛОВИНУ: "Если мне здесь (в Астрахани.- Н.С.) прожить, прошу, чтоб Михайла Щепотева от меня взять; всенародно говорит, что хочет меня Государю огласить, не знаю, чем, и с Александром Данилычем ссорит и говорит: я-де тебя с ним помирю; и непрестанно пьян, боюсь, чего б надо мной не учинил, ракеты денно и нощно пускает, опасно, чтоб города не выжег..."
"ГОЛОВИН - ШЕРЕМЕТЕВУ: "О Щепотеве я о всем известен, и знают его все, какой человек; писал ныне ко мне: жалуется на тебя, что будто ты к нему немилостив больно по наносу злодеев, которые ко взяткам склонны. Солдата, который от него прислан, мне удержать было и не отпустить невозможно; письмо мне только одно объявил и то короткое, может быть, что иныя есть..."
"ПЕТР - ЩЕПОТЕВУ: "Благодарствуем вам за ваши добрые труды, за которые вам Господь Бог воздаяние. По получении сего письма вы поезжайте к нам наперед того, как фелтмаршал с полками из Астрахани в путь свой к Смоленску пойдет..."

"КУРЬЕЗ
"ГОЛОВИН - ЦАРЮ: "В письме, Государь, Ваша милость напомянул о болезни моей подагре,.. будто начало свое оная восприяла от излишества Венусовой утехи: о чем я подлинно доношу, что та болезнь случилась мне от многопьянства; у меня в ногах, у господина Мусина на лице. Но тое болезнь кроме отца нашего и пастыря (Зотова и Шаховского.- Н.С.) лечить некому..."

"ОШИБКА МАКАРОВА В ИЮНЬСКОМ "ПОХОДНОМ ЖУРНАЛЕ"
"МАКАРОВ В "ПОХОДНОМ ЖУРНАЛЕ ПЕТРА": "Изо Пскова поехали в 13 день; на Луки Великия приехали в 14 день, в Смоленск в 16 день. Тогда приехал в Смоленск и князь Меншиков..."
"НО ПЕТР - МЕНШИКОВУ 18 ИЮНЯ ИЗ СМОЛЕНСКА: "Мы, слава Богу, вчера сюды счастливо приехали..."; и СМОЛЕНСКИЙ ВОЕВОДА САЛТЫКОВ - ГОЛОВИНУ: "Великий Государь пришел в Смоленск в 17 день сего месяца. Данилович пришел в осьмыйнадесять (т.е. восемнадцатый.- Н.С.) день... Девицы пришли того ж дня..."
"Вывод: и Макарова следует тщательно проверять!

"ОБ УСТРОЙСТВЕ МЕДИЦИНСКОЙ ЧАСТИ В ВОЙСКАХ
"31 июля Петр издает указ об устройстве медицинской части в войсках, об учреждении должности главного лекаря и об ответственности командиров за снабжение генерального лекаря медикаментами: "для немощных к лекарствам и к плате лекарств, а также о финансах для лечения в каждом полку и удержания для того денег у офицеров и солдат, и о том, чтоб лекарь-маеоры учили солдат самопомощи... Сей указ объявить по всей армии..."

"ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ГОЛОВИНА
"ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ ДО СМЕРТИ ГОЛОВИН ПИШЕТ ЦАРЮ: "...За грехи мои десятый день держит меня злая лихорадка с великим жаром; и если свободнее не будет, то едва ль смогу из Глухова ехать, пока Вышний даст от нея свободу. Ей, милостивый государь, со слезами в пути остаюсь, желая видеть очи твои..."
"ПЕТР - ФЕДОРУ АПРАКСИНУ: "Ежели сие письмо вас застанет на Москве, то не извольте ездить на Воронеж; буде же на Воронеже, изволь ехать в Москве, ибо хотя никогда сего я вам не желал писать, однако воля Всемогущего на то нас понудила, ибо сея недели господин адмирал (и друг наш) от сего века посечен смертию в Глухове. Того ради извольте приказы (кроме Посольского), которые оной ведал, присмотреть, а деньги и протчия вещи запечатать до указу. Сие возвестя, печали исполненный Piter".

"ХАРАКТЕРИСТИКА УИТВОРТА
"В НАЧАЛЕ АВГУСТА УИТВОРТ СООБЩАЕТ В ЛОНДОН: "4 августа нарочный привез сюда печальное известие, что первый министр граф Головин скончался 31-го июля от горячки в небольшой деревушке приблизительно в 150 английских милях от Киева. Ему шел только 47-й год (Уитворт "омолодил" Головина на десять дет.- Н.С.), и кончина его тем поразительнее, что в Москве не было и слуха о его нездоровье. Легко представить, как это потрясло здесь всех, как тяжело Царю в настоящей ситуации лишиться человека, который почти один вел все важнейшие дела, в коих обрел большой опыт в силу своего высокого положения. Граф пять лет был губернатором Сибири, в 1689 году заключил как посол мир с Китаем, был вторым лицом в 1697 году в Великом Посольстве в Голландию, а затем до смерти - начальным президентом Посольской канцелярии и генерал-адмиралом русского флота. Внешние сношения, монетное дело, снабжение армии, кораблестроение, назначение офицеров, расплата с ними - все было в его ведении; множество лиц, приходивших в сношение с ним по этим разнообразнейшим делам, имеет большое основание жалеть о нем, вспоминая его доступность, добрый нрав и вежливое обращение. Англичане потеряли в нем особо сильного патрона..."

"О СБЕЖАВШЕМ В ЯНВАРЕ ИЗ ГРОДНИ ГЕНЕРАЛ-ИНЖЕНЕРЕ ЛАМБЕРЕ
"ИЗМАЙЛОВ, ПОСОЛ В ДАНИИ, 4 АВГУСТА - ГОЛОВИНУ: "Генерал Лямберк как из Копенгагена отъехал, и ныне подлинной ведомости об нем не имеем: в Голанскую землю не бывал; другие чают, что путь свой восприял в Париж..."
"АНДРЕЙ МАТВЕЕВ 6 СЕНТЯБРЯ - ГОЛОВИНУ: "Явился в Париже француз Ламберт, называется генералом-инженером и кавалером ордена святого апостола Андрея, считает себя восьмою особою среди вельмож Московских и будто был он одним управителем всех осад в службе Его Царского Величества; но только тот кавалер с тем орденом приезжал к нему, послу, на извощике и по Парижу с бездельными людьми пеш волочится, и нашелся он в таком вертопрашном порядке многих слов; знатно он не великой нужды был на Москве, и обещается впредь ехать к Москве служить, не нашедши места, с год волочася, выехав из Гродни; а приехал будто для призыву инженеров в службу Его Царского Величества. В Гродненском деле вину кладет он на Огильвия, будто его плохою расправою в государевом войске утраты с 30000, да он же, Огильвий, имел корреспонденцию со шведом и за то-де сидит за арестом..."

"МАЛЕНЬКИЕ РАДОСТИ
"ПЕТР - КНЯЗЬ-ПАПЕ РОМОДАНОВСКОМУ: "Сего месяца (августа.- Н.С.) в 6 день по указу вашего величества господин крикс-комиссар объявил мне чин полковника к полку Преображенскому, которая вашего величества милость не по долгу службы нашей, но единых ради щедрот ваших (начиная с этого времени все российские государи уже при рождении имели чин полковника Преображенского полка; в этом чине был убит и Николай II.- Н.С.)..."

"ИНВЕНЦИЯ
"ПЕТР - СТЕЙЛСУ: "...Я ныне через доктора Арескина слышал, что в Англии выдумали (из той материи, что из трубы огнем прыщут, как ты и на Москве видел у меня) делать ядра, которыми возможно из пушек стрелять и зажигать парусы или иное что; и о сей инвенции, для Бога, отпиши к брату, чтоб ее достать (брат Эндрю Стейлса жил в Лондоне; эту же просьбу Петр еще дважды повторит в сентябре.- Н.С.): зело нам нужно..."

"ЗЛОВЕЩИЙ ПОХОД КАРЛА И МЕЧТЫ О ВЫСОКОМ СОЮЗЕ
"ПЕТР - ШАФИРОВУ: "... Ныне нам подлинно ведомость учинилась, что шведы конечно через Шлезию (Силезию.- Н.С.) идут в Саксонию. Того ради мнится мне, чтоб ты то объявил посланникам Аглинскому и Дацкому, понеже сей его в империю вход явная помочь Французу: також будто от себя Аглинскому предложи, надобно ли им будет то, когда мы в общий Великий их алианц (т.е. Высокий союз, созданный в 1699 году Англией, Нидерландами и Австрией и положивший начало европейских коалиционных войн.- Н.С.) вступим, и когда... мочно будет видеть, что то им надобно, тогда и указ о том ему открыть..."

"ПРИЗВАНИЕ МЕНШИКОВА
"ПЕТР - МЕНШИКОВУ ИЗ КИЕВА: "Зело вам необходимо... к Успеньеву дню (к 15 августа.- Н.С.) быть сюда, где б определить то дело (о чем довольно говорено с вами) и мой отъезд (царь зовет Меншикова в Киев, чтобы обвенчать его с Дарьей Арсеньевой, что и будет совершено; СМ. В ПИСЬМЕ УИТВОРТА: "18 августа князь Меншиков обвенчался в Киеве с молодой особой, состоящей в родстве с царским домом. 20-го туда прибыл... и фельдмаршал Шереметев и встречен был Его Величеством очень ласково".- Н.С.)".

"О ЗАЛОЖЕНИИ ПЕЧЕРСКОЙ КРЕПОСТИ
"МЕНШИКОВ - ЦАРЮ: "Я ездил вокруг Киева, также около Печерского монастыря... Монастырь зело потребен... город изрядный, каменный; только немного не доделан, и хотя зачат старым маниром, но можно изрядную фортецию учинить..."
"МАКАРОВ В "ПОХОДНОМ ЖУРНАЛЕ": Изволил быть... в Печерском монастыре и смотрел тамо крепости, которая была древняго здания, которую сам изволил сызнова фортификовать. И праздник Успенья Богородицы взяли в Киево-Печерском монастыре... И того дня крепость Печерскую заложили и молебен пели. Оной крепости фундатарем, или инженером был сам его величество".

"РАЗНООБРАЗНЫЕ ИЗВЕСТИЯ ОТ МЕНШИКОВА
"МЕНШИКОВ ИЗ МЕСТЕЧКА БУКОМЫ ПОД ДУБНОЙ - ЦАРЮ: "Пред приездом моим сюда г-на Рена (Ренне, первого петербургского коменданта.- Н.С.) Розон шпагою поколол, отчего и ныне он лежит болен, однакож чаем, что вскоре будет здоров. А Розон сидит за арестом. Сказывают, что у них учинилось при подпитом времени... Как пред самым отъездом из Киева господину Шереметеву объявил я вашу милость, а именно, что пожаловали вы его селом Вощажниковым и Юхоцкою волостью, то зело был весел и обещался больше не болеть... Прошу вашей милости, о чем говорено в Киеве, а именно, чтоб себя хранить (вот - содержание и суть "паролей", которыми Петр и Меншиков обменялись еще в 1705 году!- Н.С.), для Бога, не изволь, Государь, того запамятовать... В сих числах писал ко мне Чоглоков, что Иван Яковлев безо всякой причины бил его без милости. Про которую ссору писал я, чтобы разыскал Сенявин, которого извольте туда на время отпустить. А Ивану Яковлеву Олонца ведать и олонецким комендантом писаться не приказал, а велел ему писаться экипажмейстером Санктпитербурхского верфа. А Олонец и тамо обретающихся солдат велено ведать Алексею Чоглокову. И в сем, государь, пожалуй на меня не прогневись. Сам изволишь ведать, что уже два года исполнится, как от тамошних краев в отлучении. А ежели бы там был, чаю, что бы того не учинили..."

- ...Ну, вот вы уже и в мою епархию вторглись!- обиженно проговорил Олевич, опуская листки с "Синопсисом" историка.- У меня тоже упомянуто было об этом письме... И вообще, не слишком ли много у нас общего? Я тоже все поделил на главки...
- Секундочку,- сказал историк,- Я еще вас дочитываю...

СПРАВКА ОЛЕВИЧА "РАЗНОЕ О ПЕТЕРБУРГЕ"
"ИСТОРИЯ О ФОНТАННОМ МАСТЕРЕ
"В МАРТЕ ПЕТР ПИШЕТ ГОЛОВИНУ: "Фонтанного мастера изволь отпустить в Питербурх". На это ГОЛОВИН ОТВЕТИЛ: "Что изволил, государь, писать о фонтанном мастере, чтоб его послать в Питербурх, и я его по указу вашего величества пошлю немедленно, токмо надобно указ дать в Питебурх к обер-коменданту или к кому воля ваша, что ему тамо делать..." В АПРЕЛЕ ШАФИРОВ ИЗВЕЩАЕТ ГОЛОВИНА ИЗ ПЕТЕРБУРГА: "Фонтанный мастер еще не бывал". В ИЮНЕ ПЕТР ПИШЕТ ШАФИРОВУ: "Как сие письмо получишь, то немедленно, приискав в Мастерской палате книги, одну образцовую фонтанам, другую о огороде, или о саду Версалии короля французского, пришли". ЗАТЕМ ПЕТР ШЛЕТ УКАЗ ГОЛОВИНУ: "Мастера, которой делал свинцовые трубы во дворце, приискав, пришли в Питербурх; також и фонтанного мастера (который кровли делает), которой у Стелса фигуры делал". В ИЮЛЕ ГОЛОВИН ОТВЕТИЛ: "Свинцовых труб в Питербурх новых всего, государь, 191, мерою 417, пришли да 4 медных насоса, да 20 пуд свинца, а мастер кровельный, который те трубы делал, по приезду моем умре". Вот и вся история о фонтанном мастере...

"О ЦВЕТАХ ДЛЯ ПЕТЕРБУРГА
"ЕДУЧИ В ПЕТЕРБУРГ, ГОЛОВИН ПИСАЛ В ПОСОЛЬСКИЙ ПРИКАЗ: "При сем приложено письмо к аптекарю Гудбару, в котором я писал указов Великого Государя, чтоб он, сыскав в Слободе или где инде всякого коренья и цветов, прислал немедленно в Питерзбурк, и в том его понуждайте, чтоб как скоро возможно, оное промыслить. А когда он все получит, то, взяв у него те коренья и цветы, с росписью пошлите в Питерзбурк с нарочным посыльщиком".
"В ИЮЛЕ ПЕТР ШЛЕТ ИЗ КИЕВА В ПЕТЕРБУРГ, КОРАБЕЛУ ФЕДОСЕЮ СКЛЯЕВУ, НАКАЗ: "Что посланы отсюда белых лилий коренья, которые чтоб огородник бережно управил, также маеран, который в Нарве, чтоб, с землею вынув, бережно перевезли в Питербурх".
"В КОНЦЕ ИЮЛЯ ЦАРЬ ВЕЛИТ ШАФИРОВУ: "Цветы, которые в Алексеевском, уже давно время послать в Питербурх; которыя отпусти туда как наискоряя",- НА ЧТО ШАФИРОВ ОТВЕЧАЕТ: "Августа в 3 день в вечеру все о цветах исправлять начал; а уже напред того за две недели послано оных, которых в целости явились, большая часть по моему напоминанию в Санктпитербурх, а и достальные хотел Алексеевский прикащик вскоре управить с огородником Чижевским, которые я, приняв, пошлю немедленно туда ж с нарочным".

"ЕЩЕ ОБ ОДНОМ МАСТЕРЕ
"В КОНЦЕ АПРЕЛЯ ПЕТР ПИШЕТ В МОСКВУ ТИХОНУ СТРЕШНЕВУ: "Зело ныне здесь потребен каменных дел подмастерье, которого изволь прислать сюды немедленно, а имянно Григорья рещика, о котором комиссар Сенявин доносил". УЖЕ 10 МАЯ СТРЕШНЕВ ОТВЕТИЛ: "Подмастерья, государь, Григорья рещика, о котором доносил комиссар Сенявин, пошлем вскоре". ОДНАКО ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ДНЕЙ КУРБАТОВ СООБЩАЕТ ЦАРЮ: "Тот рещик прошедщия Страстной недели по прошению Рязанского митрополита отпущен на две недели дозорить в Нежине строение церковное; и посланы, государь, по него три разные в разных числах посыльщики; и для того, что долго не бывал, держится его сын за караулом и на дворе его караул же. И как, государь, будет привезен, того числа на почтовых подводах вышлю". Думается, Григорий-резчик столь срочно Петру уже нужен не был: мраморный куб для закладки в основание каменного бастиона Санктпетербургской крепости вырезали, видимо, другие найденные Сенявиным мастера.

"ОБ ОДНОЙ ТРОЕКРАТНОЙ ОШИБКЕ
"МАКАРОВ В "ПОХОДНОМ ЖУРНАЛЕ" ПИШЕТ: "Мая в 3 день заложили в Питербурхе болворок князь Александра Даниловича камнем". ПУШКИН В "ИСТОРИИ ПЕТРА" ПОВТОРЯЕТ: "3 мая заложена в С.П.Б. каменная крепость; первый камень оной заложил митрополит Стефан рязанский, а другой - сам государь. По случаю сему выбита медаль" /она, правда, выбита была лишь в середине 10-х годов/..."

Скампавейский отметил, что свои комментарии Олевич ставил в косые скобочки вроде знака дроби.

"... НАКОНЕЦ, БЫЧКОВ В КОММЕНТАРИЯХ К "ПИСЬМАМ И БУМАГАМ ИМПЕРАТОРА ПЕТРА ВЕЛИКОГО" СООБЩАЕТ: "Первый каменный болверк - князя Александра Даниловича Меншикова - в Петропавловской крепости был заложен 3 мая 1706 года (см. Походный журнал 1706г., стр.4)". Таким образом, явная описка Макарова, который вместо "мая в 30 день" написал в "Походном журнале": "мая в 3 день", повлекла ошибку и Пушкина, и, что уж совсем поразительно, компетентнейшего и осведомленнейшего Бычкова.
"Факт заложения каменной крепости именно 30 мая подтверждается письмом английского посла Чарлза Уитворта от 19 июня 1706 года. Уведомил его об этом, вероятно, очевидец события Петр Шафиров, который часто информировал послов /пример тому - ПИСЬМО ГОЛОВИНУ: "К Аглинскому написал я, сверх переводного, из себя цидулю, которую не успел перевесть. Изволь, государь, вынув, приказать перевесть и письмо, подготовив, ему отдать"/. После возвращения из Петербурга Шафиров тоже общался с англичанином - это подтверждается осведомленностью посла в событиях семейной жизни Петра Петровича: "Шафиров похоронил отца, умершего утром 18 июня, и замкнулся в семье".
"ОБ ИНТЕРЕСУЮЩЕМ НАС МОМЕНТЕ УИТВОРТ ПИШЕТ: "30 мая старого стиля, в день своего рождения Его Величество заложил первый камень укреплений в Петербурге: мраморный куб, на котором высечено имя царя, день и год. Поскольку валы и бастионы сделаны всего лишь из земли, они каждую весну страдали от наводнений - и потому Его Величество решил построить их целиком из тесаного камня, и несколько тысяч рабочих уже заняты этой работой".
"Упоминание об участии в закладке митрополита Стефана Яворского находим впервые у Голикова в его "Деяниях Петра Великого" - и от него уже идут сообщения и Пушкина, и "Летописи Петропавловской крепости" /правда, там имеется неточная запись, что царь уже 1 апреля "нашел Кронверк оконченным", в то время, как еще 11 сентября, сообщая Меншикову о летнем пожаре в крепости, Петр напишет: "Кронверк был бы готов сего лета, ежели бы не помешала сия препона, которая отвела работников"/.

"ДЕЛА АРТИЛЛЕРИЙСКИЕ
"ЕЩЕ 23 МАРТА ЦАРЬ ПИСАЛ РОМОДАНОВСКОМУ: "Изволь прислать в Питербурх десять тележек с мартирцами маленькими, которых по две на телеге /эти мортирцы были изобретением сержанта бомбардирской роты Василия Корчмина/. Также 10 полковых новых с железными мортиры". 14 апреля "князь-папа" послал требуемое к Неве.
"21 ИЮЛЯ ЦАРЬ ДАЕТ ПЕРВОЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ РОМАНУ БРЮСУ О ПРИГОТОВЛЕНИЯХ К ВЫБОРГСКОМУ ПОХОДУ, ТОЧНО РАСПИСЫВАЯ НУЖНОЕ ЧИСЛО ОРУДИЙ: "Артиллерии изготовить 30, или по нужде 25 брешштыкен /так назывались в ту пору "новомодные" пушки, которые заряжались сзади, с казенной части/, из которых бы 25 18-фунтовых, 5 12-фунтовых, мартиров 15, к ним надобно по 350 бомбов, а к пушкам по 400 ядр, також 8-фунтовых гранат к меденым мартирцам 5000 или больше. Обаче все сие зело тихо отправляй. И понеже пушки медныя и часть мартиров в Нарве, и того для надлежит заранее водой привесть на Котлин остров для голосу, будто там оне надобны. Гоубица (или варкат) длинная, которая в Шлютенбурхе, а к ней бомбы долговатыя и обточеныя, но понеже оныя зело тонки вылиты, того для разбиваются, и ныне пошли из них на образец одну на заводы и вели вылить таких, только б были гораздо толще старых". В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ ПИСЬМО ИДЕТ И К РОМОДАНОВСКОМУ: "При сем посылаю две модели гоубицам, по которым прошу по одной, вылив, прислать немедленно в Санктпитербурх". И - ЕЩЕ ДВА ДНЯ СПУСТЯ: "При сем посылаю текен /чертеж/ гоубицы морской: изволь одну сделать и послать в Питербурх". РОМОДАНОВСКИЙ, ОДНАКО, ЛИШЬ В НАЧАЛЕ СЕНТЯБРЯ НАПИШЕТ НАКОНЕЦ ЦАРЮ: "Мартиры четыре карабельные вылиты и посланы в Питербурх". Видно, не только в наше замечательное время, но и прежде самые высокие приказы выполнялись далеко не сразу и далеко не в полном объеме...
"ШАФИРОВ 15 АВГУСТА ПОРАДОВАЛ ЦАРЯ СООБЩЕНИЕМ: "Аглинский объявил, что, по желанию Царя, королева предложила тайному совету и адмиралтейству, потребно ли Англии посылать корабли в Санкт-Питербурх? Все признали единогласно пользу. Она будет писать к королю Шведскому". Надо полагать, королева Анна собиралась просить Карла, чтобы его моряки не задерживали английских купцов, когда те будут направляться в порт Петербурга.
А Петр в тот же день начал скликать в Петербург своих соратников: Василия Корчмина и других "солдат нашей роты" /т.е. бомбардирской, Преображенского полка/..."

- ...Ну, а дальше у вас - это... Меншиково письмо о Яковлеве и Чоглокове, которое и я привел... Только давайте, знаете... После, после...- забормотал Скампавейский, неловко суя за распахнутый ворот салфетку и полностью переносясь из века восемнадцатого в наш, летящий к своему загадочно-непроницаемому для нас финалу, ибо к их столику уже приближался светловолосый, чернобровый и желтоусый официант с печальными глазами, который высоко держал над собою - подобно тому, как полный сил и молодости балерун несет над сценой жизнерадостную партнершу в пестром, сверкающем стеклярусом костюме,- густо уставленный всевозможными вкусными яствами, приправами и зеленью, коронованный тонкогорлыми бутылками поднос...

#6. ДНЕВНИК ГУДМАРА УЛИНА. 9.09-13.10.1706
"9 СЕНТЯБРЯ. С утра задул сильный ветер с вест-зюйд-веста. В лесу трещали падающие деревья. Залив стонал, переполняясь темной водой. Нева быстро поднималась - и в течение часа накрыла все лежащие на взморье острова. Все работные люди Питербурха, солдаты и драгуны гарнизона, корабелы, мужики и бабы с детьми перебрались кто куда мог повыше: на крыши домов, на амбары и даже на деревья. Царь перешел из своих хором, залитых водою на локоть, в дом князя Александра и наблюдал за наводнением с галереи. Он рассылал солдат на лодках для подбора тех, кто оказался в воде без подмоги. Большие лодки свободно передвигались и в крепости, и вдоль городских улиц. Я стоял на каменном фланке бастиона князя Александра среди сотен других солдат и офицеров. Вода держалась около трех часов. Наш бастион почти не пострадал: работы тут близятся к концу - и генерал-маеор Брюс говорил, что недели в две основная работа будет завершена. Чуть больше пострадали земляные стены крепости и казармы, особенно - пороховые погреба, откуда солдаты вытаскивали запас повыше, трудясь по колено в воде. В воде же оставались и драгунские лошади тех частей, что не успели переместиться в восточную часть города, за безымянный ерик, где стоит основная часть армии. Утонул лишь один драгун из числа тех, кого привез с собою из Киева царь Петр.
"Дело в том, что вместе с царем прибыло много людей, среди которых был и Михайла Щепотев. Он сразу узнал меня и приветствовал громким криком: - А, Добрый, и ты здесь! Довез мое письмо Петру Алексеичу? Молодец! Ты меня теперь держись. В большие офицеры скоро выйду - тебя в помощники возьму. Хорошие торговые дела начнем". Я отвечал, что готов быть ему помощником в любых делах. Михайла похвалил меня и угощал вином в Австерии.
"Кроме того царь также привез с собою в Питербурх драгунов и несколько офицеров во главе с бригадиром-от-кавалерии графом Отто-Рудольфом фон-унд-цу Шауенбургом (по склонности к упрощению имен его зовут тут просто Шанбурхом; мой знакомый сержант Брюсова полка сказал мне, что мою фамилию никто менять не стал бы - она очень похожа на русскую).

"10 СЕНТЯБРЯ. Приводили в порядок городские строения, кои пострадали от воды. Впрочем, все говорят, что наводнения бывают каждый год, их ждут - и потому ущерб был не велик.

"11 СЕНТЯБРЯ. Я дежурил у государя в покоях князя Александра, ибо маленькие хоромы еще не обсохли как следует после наводнения. Царь написал несколько писем. Адмиралтейцу Федору Апраксину велел прислать в Питербурх ботик, который бегает по льду с парусами, и самому немедля ехать сюда же. Писал также в Киев Гавриле Головкину, принявшему многие дела умершего графа Головина, и в Польшу - своему любимцу князю Александру, сообщив о строительстве крепости и кронверка, о недавнем пожаре и наводнении (он измерил высоту воды в своих хоромах: она стояла над полом на двадцать один дюйм). Тем же вечером царь, уже отдохнувший с дороги и ощутивший прилив сил при виде разлившихся холодных вод Невы, пировал в доме князя. Незадолго до его приезда сюда привезли с Волги восемьдесят живых стерлядей. Везли их в прорезанном судне, через Тверцу и Ладожские озеро. В дороге ни единой рыбины не пропало - и все они благополучно дождались, когда "всешутейший" Никита Зотов вынул первых трех и употребил их на угощение царя и его приближенных, среди которых особо отличен был бригадир Шауенбург, назначенный начальником всей драгунской конницы корпуса обер-коменданта Брюса.

"12 СЕНТЯБРЯ. Царь распорядился, чтоб брат нашего oбep-коменданта, генерал-фельдцейхмейстер Яков Брюс прислал ему чертеж инструмента, по которому берут элевацию на Норд-шарп: угломера, с помощью которого определяют возвышение Полярной звезды - и таким образом, свое местоположение в море во время похода.
"Мне царь велел снять копию с письма к Ивану Яковлеву о покупке у Архангельска разных припасов: оливок, анчоусов, английской посуды (кувшинов и рюмок), офицерских кортиков, материи и чулков, а также о присылке стейлсова токарного станка.

"13 СЕНТЯБРЯ. Федор Глебов написал царю, что астраханские стрельцы, которых он ведет с Волги на Неву, бегут толпами. Государь был гневен и приказал Глебову повязать их друг с другом крепкими поруками - человек по двадцати - с тем, чтобы ежели кто сбежит, то всем другим быть в казни. "А тех, что уже пойманы,- сказал царь,- казнить перед строем. Да можно и пожестче сделать: четвертовать или колесовать, чтоб другие бы так же не чинили". Царь Петр, видимо, не боится прослыть жестоким среди своего народа, желая выкорчевать любыми мерами следы астраханской вольницы и бунта...

"15 СЕНТЯБРЯ. Князю Ромодановскому ведено лить пушки по присланным ему в Москву чертежам. За недостатком меди приказано переливать трехфунтовые полковые орудия. При этом царь Петр велел взятые в сражениях шведские пушки не трогать.
"Копорский комендант Яков Римский-Корсаков получил приказ выслать в Питербурх три или четыре липины, потребные для строения кораблей на Адмиралтейской верфи.

"19 СЕНТЯБРЯ. Царь отбыл из Питербурха во флот, взяв в числе других и меня. Впрочем, мне велено было сегодня же вечером плыть обратно, везя письмо Федору Глебову, в котором государь справлялся о конном эскадроне фельдмаршала Шереметева и наказал Глебову поспешать с полками в Питербурх. Вечером я отдал письмо генералу-маеору Брюсу, который отправил с ним гонца.

"22 СЕНТЯБРЯ. Вернувшись в Питербурх вместе с шаутбейнахтом Боцисом, приведшим к крепости галеры, царь Петр получил письмо от князя Александра, который просил провести розыск по делу Яковлева, безвинно избившего коменданта Чоглокова. Царь поручил сей розыск комиссару Ульяну Сенявину, ибо строение каменного фланка бастиона князя Александра, над которым Ульян надзирает, на этой неделе должно завершиться.
"Еще стало известно, что прусский посланник Кайзерлинг сообщил в Москве Шафирову о решении его государя и датского властителя признать королем Польши не Августа, сторонника царя Петра, а Станислава, ставленника Швеции. Государь обозвал Кайзерлинга хамелеоном. Шафирову велено сноситься по иноземным делам с Головкиным. "Ибо у меня тут мало времени на то есть",- кратко, но ясно сказал по этому поводу царь. К тому же вся походная канцелярия находится в Киеве. Самому же Головкину царь указал сделать полный расчет фельдмаршалу Огильви и отпустить его туда, куда тот пожелает ехать, сопроводив до границы. Еще государь утешал Головкина в смерти его матери. Недавно скончалась царева тетка - царевна Татьяна, семидесяти лет от роду - и он писал Головкину, что ежели б его, царя, мать дожила до таких лет, он почитал бы то за великое счастье.
"Вице-адмиралу Крейсу послано во флот распоряжение срочно привезти в Питербурх находящийся на флоте Шневенцов полк, а также равное число солдат полка Островского, стоящего на Котлине. Коменданту Нарышкину велено слать в Питербурх подводы. "Сие требует превеликая необходимая нужда",- сказал царь. О чем говорит это, как не о ежечасно приближающемся походе?..

"24 СЕНТЯБРЯ. С флота прибыла часть солдат Шневенцова полка на шняве "Лукс" поручика Христофора Гаука и приданном ему галиоте под командой Питера Бронсвика. Вице-адмирал прислал с Гауком письмо: "Которые солдаты того полку на крейсерах и на нортной стороне, також и на праме обретаются, тех, ежели погода не отлучит, сего вечера пришлю. Буду и от господина Островского надлежащих людей спрашивать". Кроме того вице-адмирал сообщил, что неприятеля на море пока видно не было.

"26 СЕНТЯБРЯ. Царь послал указ Крейсу, чтобы тот отправил в Питербурх капитанов Вилимовского, Сиверса и Шелтинга с судами.

"27 СЕНТЯБРЯ. Крейс сообщил об отсылке капитанов по указу, добавив: "Флот уже весь свой балласт каменный на берег отправил и все корабли внутрь, выше Кроншлота поставлены из опасения такого, что когда вдруг мороз учинится, чтоб можно выше к зюйдной стороне привесть и спасти от нападения по льду".

"28 СЕНТЯБРЯ. Новый приказ царя (собрав на всех кораблях пистолеты и шпаги, прислать немедля в Питербурх) велено было доставить во флот мне. Боцман Питер Бронсвик отвез меня к Котлину на галиоте "Курьер", быстроходном и легком. Получив указ, Крейс собрал оружие. Его начали грузить на шняву "Ямбург" поручика Снеегерса. И тут на горизонте выросли паруса шведского отряда. Три фрегата встали в двадцати российских верстах от острова. Но внезапно повернули назад - и больше не появлялись.
"К вечеру погрузили меньше половины оружия.

"29 СЕНТЯБРЯ. Погода испортилась - и перевозка оружия на "Ямбург" задерживается. Крейс велел грузить не только шпаги, но и сабли. Клинки оставлены лишь солдатам. Призвав меня, вице-адмирал приказал передать царю письмо, а на словах сказал, что третьего октября хочет идти отсюда к Питербурху со всеми еще стоящими тут семнадцатью судами.

"30 СЕНТЯБРЯ. Погрузку завершили, но в путь двинуться еще не смогли. Часам к семи вечера с эюйд-веста на флот и остров обрушился сильный шторм, который длился всю ночь. Говорят, осень в этих местах всегда такая. Я слышал разговор матросов-московитов: они говорили, что делать тут, у моря, в болотах, им, россиянам, нечего. Я и раньше слышал, что московиты не очень-то жалуют эти места, но впрямую услышал это впервые.

"1 ОКТЯБРЯ. Мы двинулись в путь - и к вечеру я уже вручил хмурому царю (мы задержались на сутки!) письмо Крейса. Щепотев заступился за меня, сказав, что причина задержки - не я.
"В мое отсутствие пришло послание адмиралтейца Федора Апраксина: он просил царя прислать ему в Новгород шкуту и доброго офицера. Однако царь Петр ответил ему, что плыть Ладогой сейчас небезопасно, и советовал добраться хотя бы до Шлиссельбурха на подводах, а со шкутой послать тяжелое снаряжение. Услышав мой рассказ о шторме, царь только порадовался, что дал такой приказ адмиралтейцу: сушей идти сейчас много спокойней.

"2 ОКТЯБРЯ. Сегодня у архитектора Домииико Трезини я видел карту: на ней изображен Питербурх в пору приготовления к походу на Выборг (царь объявил сегодня о нем во всеуслышание)".


План Санкт-Петербурга и крепости 1706 года, изготовленный в 1706 году к началу Выборгского похода. Хранится в ЦГА ВМФ СССР (ф.3-"Л", оп.34, ед.хр.2461).

"В центре карты - Санктпитербурхская крепость с каналом и кавальером в бастионе Головкина. Правда, тут не видно даже следов перестройки деревянного фланка Меншиковского бастиона в каменный. В протоке меж крепостью и Городовым островом - фрегат, шнява и две скампавеи под красными флагами: сигнал к бою! На восток от крепости - высокий шпиль над галереей, опоясывающей нижние окна Посольского дома: дворца губернатора Ингерманландии князя Александра. Еще далее к востоку на острове - хоромцы царя Петра. И к ним, и к дому князя ведут деревянные пристани. Севернее и восточнее них - участки дворов вельмож царя вдоль Невы. Квадратом выстроены купеческий Гостиный двор с Биржей и рядом - места поселений работных людей на Городовом острове. Я отметил, что Кронверка на карте нет: видимо, незаконченное строение решили на нее не наносить. На левом берегу Невы, где готовятся сейчас к походу конные и пехотные полки, к востоку от безымянного ерика - тоже несколько домов царских вельмож. В частности,- строящийся там дом царевича Алексея. У ерика - длинное здание: в нем ведет работы царев строитель Иван Угрюмов. Он возводит фонтаны в саду царя. Через ерик переброшен мост с большим колесом, подающим воду в фонтан: его тоже можно рассмотреть на карте. На мыске, образованном ериком и Невой,- старый дом шведского дворянина Конау. Переправляясь на левый берег Невы, царь всегда останавливается в нем. У дома - гаванец: царь ставит тут лодку. Рядом - круглая чаша фонтана, дома дворовых служб, цветочные грядки и деревья. В город их привезли в прошлом и этом годах - и высадили ровными рядами. Сад и площадь при нем (на ней царь жжет фейерверки) обнесены забором. Рядом с ним - Австерия царского мундкоха Иоганна Фельтена: любимое место царских празднеств на левобережье. Это здание в два ряда жилых комнат, стоящих один на другом. Верхний опоясан галереей - и с нее открывается вольный вид на лежащую за Невой крепость. К западу от Австерии - дома иноземных строителей и инженеров, а также высших морских офицеров, среди которых выделяется увенчанный флагом бывший дом графа Головкина. Теперь его займет назначенный вместо него адмиралом Апраксин. Далее к западу - Адмиралтейская верфь с крепостными бастионами и рвом вокруг нее. А еще дальше - дома морских капитанов. На Васильевском острове изображена только одна из работающих там ветряных мельниц да еще - старое укрепление, в котором при основании Питербурха поставлена была батарея для охраны строящейся крепости.
"Царь Петр написал в Архангельск Любсу, коего, как я узнал, просил сыскать умелого фонтанного мастера.

"3 ОКТЯБРЯ. Царь Петр отдал сегодня указ морякам: оставить десяток кораблей при Котлине во избежание морского набега противника на Питербурх во время похода.
"Ночью сюда прибыл вице-адмирал для встречи Апраксина, который спустился Невою в город от Шлиссельбурха.
"В войсках читали указ царя из семи пунктов о том, как поступать драгунам и пехоте при подходе под Выборг. Во время похода или атаки, во-первых, запрещено кричать - за нарушение офицер может заколоть любого солдата или драгуна, а сам рискует быть повешенным. Во-вторых, во время штурма или боя запрещено оказывать помощь раненым любого ранга под страхом лишения чести и живота. В-третьих, офицерам запрещено иметь при себе караул выше указанного числа - под лишением же чести или посылки на три года на галеры. В-четвертых, указан распорядок стрельбы в две шеренги (с колен и стоя) без крика и спешки под угрозой смерти, а в-пятых, - порядок расположения на стоянках или в бою: нарушение каралось жестким наказанием и лишением чина. В-шестых, запрещалась посылка куда-либо без дела солдат или драгун, а в-седьмых,- огни и шум, разорение домов и печей в походе.

"4 ОКТЯБРЯ. Выборгский поход начался!
Русский осадный корпус переправился сегодня через Неву вблизи Ниенштадта и двинулся по старой шведской дороге на Осиновые Рощи, которые по-шведски именуются Корпикондо. В авангарде идут первыми перешедшие реку пять с половиной тысяч драгун под командованием графа Отто-Рудольфа фон-унд-цу Шауенбурга в составе Ингерманландского драгунского полка князя Александра, части эскадрона генерала-фельдмаршала Шереметева, драгунских полков Иоганна-Баптиста Повера-де-Кильбозана, Василья Монастырева, князя Тимофея Путятина и Дмитрия Бахметева, а также иррегулярных дворянских рот Новгородского разряда.
"Погода была дрянная. Начал накрапывать дождь, который скоро превратился в ливень. Царь решил часть пути одолеть на корабле - и потому сел на шняву "Мункер". С царем были генерал-маеор Брюс, несколько офицеров, а также бомбардиры его любимой роты Преображенского полка - в том числе и Михайла Щепотев. Мне царь велел следовать вместе с ним. "Посмотришь, как мы будем ваш Выборгский сухарик кусать",- смеясь, сказал он. Шнява последовала вверх по реке к месту переправы и к вечеру встала там на якоря. Мы наблюдали, как многие тысячи конных и пеших солдат переправляются на плотах и паромах через Неву. Царь известил о начале похода князя Александра и Шафирова.

"5 ОКТЯБРЯ. Царь Петр двинулся с обер-комендантом Брюсом за войсками к Осиновым Рощам. Это - место верстах в двадцати от Питербурха на развилке дорог, две из которых ведут к Питербурху, одна - к Келтушам, одна - к Куоккале в низовьях реки Сестры, а еще одна - к Валкесари и Систербеку, на Выборг.

"6 ОКТЯБРЯ. Только к полудню прекратился дождь - и осадный корпус царя двинулся к реке Сестре. Четыре века назад по ней проходила граница между Московией и Швецией. А девяносто лет назад все эти края отошли к шведской короне - и вот теперь впервые столь большая армия московитов двинулась через Сестру.

"7 ОКТЯБРЯ. Армия достигла Систербека - лесной биржи, лежащей на левом берегу реки Сестры. В этот же день корпус начал переправу на другой берег. Вчера государь направил в Пнтербурх письмо Алексею Измайлову, чтоб тот сегодня или завтра, но как можно скорее, шел сюда с артиллерией и амуницией. Сегодня царь раздраженно писал Ульяну Сенявину, который замешкался с подвозом провианта к осадному корпусу.

"8 ОКТЯБРЯ. Мы вступили в Йотисельку, селение на правом берегу Сестры. Стоим здесь, ожидая подхода войск. Михайла Щепотев угощал меня сегодня в доме какого-то финна вином, говорил о том, как ждет штурма Выборга. Он жаждет отличиться в глазах царя: ему уже за тридцать, и он считает, что задержался в сержантах - давно пора становиться полным офицером!

"9 ОКТЯБРЯ. Рано утром царь послал партию драгун под командой князя Путятина по дороге, ведущей к Выборгу. Цель ему была поставлена: разведать, где у неприятеля поставлены заставы или укрепленные пункты. Сразу вслед за Путятиным двинулся и остальной корпус. К вечеру, миновав Линду, Кисвинский недостроенный и покинутый шанец, Винтеркрог и Рондакулу, лежащую у озера Вок, а затем и озеро Уску, мы вышли к Сувенойскому шанцу: он находится милях в семи от Выборга. Путятин ждал нас там. Шанец, защищенный двойным палисадом и глубоким рвом, был тем не менее покинут шведами еще до прихода путятинской партии. Местные жители сказали, что там стояло около ста шведских драгун. Заслышав о подходе войск московитов, они зажгли свой городок и ушли к Выборгу. Ночь мы провели у Сувенойи. Царь спал плохо.

"10 ОКТЯБРЯ. Царь рвется к Выборгу. Сегодня ои выслал к нему всю свою конницу под командой бригадира Шауенбурга. Пехота двинулась за нею. Мы прошли Лютенойю, Квигаспейду и Малу у одноименного озера, через протоку которого Шауенбург навел мост. Затем двинулись мимо Кямры, Мытки и Пенипары к Метинойе, лежащей за рекою Иляйоки в миле от Выборга в топкой болотистой местности. Тут все дымилось и напоминало о недавнем сражении (дальний гром пушек мы слышали во все время движения к Метинойе). У шанца стоял один только драгунский полк Якова Шамордина. Он доложил царю, что шведы встретили Шауенбурга на переправе через Иляйоки. За рекой враг имел два шанца. В них стояло до четырехсот человек и две пушки. Они жестоко обстреляли переправлявшихся через реку русских кавалеристов. Шауенбург велел драгунам спешиться - и выкатил два орудия, которые начали отвечать шведам. "Кто из наших пушек вел огонь?" - спросил царь Шамордина. Тот отвечал, что стреляли корабел Гаврила Меншиков и Сергей Каменев (я заметил, как Щепотев ревниво нахмурился: Гаврила Меншиков был бомбардиром, как и он, и упросил царя взять его в поход). После нескольких минут беглой перестрелки Шауенбург приказал драгунам обнажить шпаги и идти на штурм шанцев. Те ударили по врагу стремительно и выбили его иэ укрепления, отобрав у него обе пушки. Уже стемнело и, воспользовавшись этим, шведы удалились из шанца по перекинутому за ним через небольшую речку мосту. "Убитые, раненые?" - спросил царь. Ранены были капрал Головачев и драгун Дурасов. Убиты - прапорщик Синцов и драгуны Подвигин с Дементьевым.

"11 ОКТЯБРЯ. Как доложил прискакавший к Метенойе драгун, Шауенбург днем подошел к Выборгу и начал его обложение. Царь послал туда часть пехоты и сам снялся с остальными.

"12 ОКТЯБРЯ. И вот перед нами - Выборг. Мы подошли к нему с восточной стороны и встали на возвышенном месте. Он виден отсюда как на ладони. Сердце мое бьется: это - город, в котором живет и подвергается смертельной опасности мой брат Альф!
"Я стоял неподалеку от царя Петра. Его окружали все главные офицеры. Он рассматривал город в подзорную трубу, бросая слова генералу-маеору Брюсу, Шауенбургу, пехотным и драгунским командирам, Щепотеву, Гавриле Меншикову и Автомону Дубасову - самым приближенным бомбардирам. Он был нервен.
"Я навел трубку на город. Выборг лежит на большом полуострове. С зюйд-веста его омывает уходящий далеко вдаль среди фьордов и островов залив; с норд-оста - озеро Суомен-веден-селка; между ними - проток, посередине которого высится на острове старый Выборгский замок за крепостной стеной. С западным берегом остров соединяется мостом; по нему город имеет сношение с Финляндией. Мост выходит из-за стен крепости, лежащей на полуострове, и потому для осадного корпуса царя Петра недоступен, ибо московиты не имеют здесь ни единого малого суденышка для переброски армии на финский берег. Царь сразу же заметил это, отчего нервность его усилилась - и он гневно стал говорить генералу-маеору Брюсу: "Отчего же ты мне раньше о сем местоположении не доложил? Почему я только теперь, придя сюда с армией, вижу сие впервые? Где там твой толмач?.." Брюс кликнул толмача-финна, тот подбежал к царю, ведя за собою местного жителя. Царь спросил, далеко ли тянется озеро и идущая из него в карельскую сторону протока? Местный отвечал, что она идет до самой Ладоги. Царь недовольно фыркнул в сторону Брюса и начал расспрашивать местного о бастионах Выборгской крепости".


Таким предстал перед солдатами Петра Выборг в 1706 году. Позиция русских войск показана на схеме в правом верхнем углу, на северо-восточной возвышенности в предместьи города. Схема ясно дает понять, что штурм Выборгского замка в тех условиях был делом безнадежным.
Щепотевский отряд направился с северо-восточных высот к Выборгскому заливу. Место ночного сражения на схеме не показано: оно было несколько южнее.

"Тот рассказал следующее: самый близкий к нам бастион новой земляной крепости называется Европа; перед ним - редут; двумя капонирами, или редутами, окружен и равелин по названию Крон (он находится посередине обращенной к нам стены земляной крепости); симметрично Европе, на другом конце юго-восточной стены, стоит бастион Панцерлакс, одетый гранитом и выглядящий весьма солидно; за ним, на берегу залива - два деревянных бастиона: Вальпорт и Гольц, а за Европой - обращенный к озеру недостроенный равелин Клейн. Все это были укрепления новой крепости, окружающей деревянную часть Выборга. А на северо-западной оконечности полуострова находится старинная часть города, обнесенная каменной стеной и застроенная в основном каменными же домами. Бастионы старой крепости зовутся Элеонора, Вассерпорт, Клейнплатформа, Зант. За протокой, через которую переброшен мост, лежит поселок Сихегнием. Генерал Майдель, сидящий в крепости с тремя тысячами гарнизона, расположил там остальные свои силы: они в любое время могут придти на помощь осажденным. Словом, взять Выборг можно было только с суши, с зюйд-веста - и сделать это было чрезвычайно сложно.
"К тому времени уже раскинули полевой шатер царя Петра. Он уединился там с высшими офицерами и бомбардирами. Я работал, помогая ставить шатры для свиты царя, когда появились флотские унтер-офицеры Наум Сенявин и Ермолай Скворцов. "Где Петр Алексеевич?" - спросил Сенявин, узнав меня. "В шатре, совещается",- отвечал я. "Плохо! Он - вот как нужен!"- Сенявин резанул себя ладонью по горлу. Я спросил, что случилось. Он отвечал, что сейчас замечены торговые шведские суда, которые направляются от равелина Клейна в залив - и хорошо бы перехватить их. "Эх, была ни была!- сказал он.- Авось не пропадем!" С этими словами он вошел в шатер. Вскоре оттуда вышел царь с советниками. Навел трубку на протоку. Повернулся к своему стряпчему Макарову: "Напиши-ка быстро вице-адмиралу, чтоб снарядил пять или больше бригантин для перехвата сих шкут. И шли немедля гонца на Котлин". Макаров исчез в шатре. "Государь,- выступил вперед Михайла Щепотев,- дозволь сказать последнему твоему солдату. Разреши самим счастья попытать. Лодки добудем у рыбаков. Кликну охотников - знатный приз можно получить. Дозволь, Петр Алексеич!" Царь думал всего мгновение. "Хорошо,- сказал он.- Бери, отчаянная твоя голова, гренадеров с кем из командиров,- он повернулся, поискал глазами,- Да вот, возьми капитана Бахтеярова с его ребятами. И не забудь еще лоцмана хорошего, знающего да верного, взять. Есть у нас кто из Питербурха?" Толпа раздвинулась - вышел лоцман: "Я, государь". Царь узнал его: "А, Семен! Вот тебе, Михайла, лоцман - Семен Иванов. Мы вместе в семьсот третьем к Котлину ходили, он мне отмель показал, на которой потом Кроншлот поставили. Ты возьми его, ну, и из бомбардиров - кто сам захочет". Тут же подскочил Наум Сенявин: "Петр Алексеич, кто ж весть-то принес? Не я разве? Пошли на промысел тоже!" Царь засмеялся: "Ну, что ж, иди, Наум".
"Скоро Щепотев собрал всю партию. Из бомбардиров, кроме Сенявина со Скворцовым, на вылазку вызвались Автомон Дубасов, Петр Головков, Иван Турков, Наум Ходанков и Василий Осипов. Емельян Бахтеяров построил сорок пять гренадеров. Просился и Гаврила Меншиков, но царь не пустил: "Ты мне на верфи нужнее".
"Уже вечерело, когда партия двинулась в путь. Гаврила Меншиков хлопнул Щепотева по плечу: "За большим кушем идешь, Михайла! Не упусти фортуну!" Щепотев кивнул головой: "Не упущу!" Крикнул: "За мной, ребята!" - и они побежали вниз, к заливу.
"Вечер прошел в ожидании. Царь по-прежнему был возбужден, все время осведомлялся, нет ли вестей от Щепотева. Но их не было.

"13 ОКТЯБРЯ. Утром в лагерь привезли на телегах почти весь щепотевский отряд. Из пятидесяти двух человек в живых осталось лишь два десятка, тринадцать из них - раненые.
"Погиб Михайла Щепотев. Откинув рогожу с его мертвого лица, царь отрешенно и долго смотрел на него, обнимая и целуя верного сержанта. Погибли Дубасов и Бахтеяров. Пропали без вести Головков с Ходанковым и лоцман. Среди раненых - Турков, Осипов и Наум Сенявин, которого, плача от радости (жив!) обнимал старший брат Ульян. Пригнали пленных: двух боцманов, девятнадцать солдат и трех девок. На подводах привезли трофеи: пятьдесят семь фузей, полсотни шпаг, багаж. Кроме того на захваченном в бою шведском адмиральском боте "Эсперн" стояли еще четыре морские пушки. Оставшиеся в живых поведали невероятную историю.
"Раздобыв пять рыбацких лодок, Щепотев вышел в залив, когда уже сильно стемнело. Стояли за Тупонсари, закрывавшим морской ход в залив. Вскоре завидели в темноте очертание судна и, не удивившись даже, что оно было крупнее торговых шкут, налегли на весла. Приблизившись, поняли, что перед ними - шведский военный бот. Щепотев, не раздумывая, скомандовал: "Вперед!" - и, сцепясь с ботом абордажными топориками, гренадеры молча ринулись в атаку. Она была короткой и страшной. Гремели взрывающиеся гренады. Палили фузеи. Звенела сталь. Скоро стало ясно: шведов едва ли не вдвое больше. Они опомнились - и начали теснить московитов. Но Щепотев с Дубасовым овладели пушками и начали палить из них по врагу. Подвеся факел к пороховому погребу, Сенявин закричал по-шведски, чтоб экипаж убирался в нижний трюм. Шведы полезли вниз, но тут из ночных сумерек показался второй бот. Пока экипаж загоняли в трюм, Щепотев с Дубасовым и Сенявин со Скворцовым вступили со вторым ботом в орудийную перестрелку. Вскоре он, отвечая огнем, отступил. В этом втором бою и погибли Щепотев, Дубасов и Бахтеяров. Когда живых шведов загнали в трюм и сосчитали убитых, выяснилось, что их было семьдесят три против тридцати двух русских. Таким образом оставшиеся невредимыми семеро московитов везли в трюме почти вчетверо больше себя пленных. И что особенно наполнило всех гордостью - среди щепотевской партии не было ни одного иноземца. Все было сделано с русской отвагой и своими руками. Пожертвовав жизнью, Щеиотев повторил трехлетней давности подвиг самого царя Петра, овладев с пяти лодок военным судном.
"Царь однако весьма потрясен смертью Щепотева. Вдобавок к тому, что его раздражает явная невозможность штурма Выборга, смерть любимого и отважного сержанта он воспринял как дурное предзнаменование. К вечеру он распорядился, чтобы комендант Нарышкин не слал больше к Питербурху новые подводы, а стольник Измайлов отобрал из направляющегося к Выборгу артиллерийского обоза пять мортир с полутора тысячами бомб и ехал с ними сюда, а остальную часть артиллерии поворотил назад, в Питербурх.
"Что же, на том и завершится Выборгский поход царя Петра?.."

#7. ИЗ ТЕЛЕФОННОГО РАЗГОВОРА ИСТОРИКА С ДОКТОРОМ-ОЧЕРКИСТОМ
СКАМПАВЕЙСКИЙ. ... Я тут дочитал "Дневник" до щепоевского подвига - и должен сказать, что потенциальный читатель опять у вас оказался вне сведении о многих важных событиях.

ОЛЕВИЧ. Вы, конечно, говорите об Альтранштадтском договоре?

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Да. Надо, бы читателю знать, что к этому времени уже месяц, как в замке, стоящем в саксонской деревне Альтранштадт, уполномоченные Швеции и Саксонии подписали мирный договор между шведским королем Карлом XII и саксонским курфюрстом Августом, отказавшимся по этому договору от польской короны и от союза с Петром.

ОЛЕВИЧ. Месяц-то прошел, но Петр о договоре пока не знает.

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Тем более надо помнить, что Август о нем был, конечно, осведомлен, но сам в это время находился в армии союзников и готовился вместе с Меншиковым к одному из крупнейших сражений года в Европе - Калишскому.

ОЛЕВИЧ. Оно произошло восемнадцатого октября, правильно?

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Да, но Петр услышит о нем лишь одиннадцатого ноября. Парадокс был в том, что Август, уже имевший мирную договоренность со шведами, вынужден был участвовать в битве против шведского генерала Мардефельда, разбить его и взять в плен. Лишь обманом выпросит он знатных пленников у Меншикова, чтобы отпустить их к Карлу и тем снискать его прощение.

ОЛЕВИЧ. Ну, хорошо, что еще надо знать читателю "Дневника"?

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Сомнение историка Бычкова относительно лоцмана Семена Иванова. Бычков писал: "В реляции о бое под Выборгом 12 октября, на котором были взяты Русским отрядом 2 шведских судна (тут историк неточен: был взят лишь бот "Эсперн"), не упоминается о присутствии в нем толмача Семена Иванова. В документе (на владение Красным Кабачком) говорится, между прочим, что кабачок в Копорском уезде жалуется Семену Иванову за бытье его в Выборгском походе, при взятии неприятельских шведских шкун, за полонное терпение и за уход из плена. В помянутой реляции не говорится, чтобы кто-либо с Русской стороны был в сражении 12 октября взят в плен. Между 12 октября и 16 ноября - днем, которым был помечен указ,- прошел только с небольшим месяц. Следовательно, полонное терпение, уход из плена, возвращение в Петербург и дача указа - все это заняло месяц. Самое нахождение в плену могло таким образом продолжаться неделю или две: можно ли назвать это "полонным терпением"?"

ОЛЕВИЧ. Надо, наверное, учесть, что в реляции о бое двенадцатого октября речь шла о людях военных - гренадерах и бомбардирах. Семен же Иванов был человек штатский. Кроме того, неделя плена - тоже плен. Тем более, если человек смог из него уйти. И еще тем более, если человек этот лично знаком царю и помог ему в таком серьезном деле, как основание Кроншлота.

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Верно... Теперь - относительно похорон Щепотева и Дубасова. Четырнадцатого октября Петр, сообщая об их подвиге и смерти Зотову, говорит в конце письма, что их "тела послал я к Питербурху. Изволь их с протчими на кладбище погресть с провожанием единого баталиона и о сем сообщить ведению вице-адмирала и протчих. Здесь положено атаку отложить до иного времени, а ныне только бомбардировать".

ОЛЕВИЧ. Помнится, этому событию посвящены еще несколько записей в "Морском юрнале 1706 года".

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Абсолютно верно! Вот эти записи: "В 17 день: по ведомости, что у Выборха побиты Михайла Щепотев, Автомон Дубасов. Побиты они 12 числа октября. В 20 день привезены тела их в Санктпитербурх. В 21 день: в понедельник было погребение с пушечной стрельбою и мелким ружьем". Об этом же пишет и Крейс двадцать первого октября: "Сего числа поутру в 7-м часу поехал я из Кронслота, покиня все в добром, по писанию господина Никиты Моисеевича (это - Зотов). Сюда приехал в половину дня и объявился к погребению тел добрых воинов, господ Дубасова и Щепотина, которых со всевозможным к тому надлежанием честно всех погребли..." Ну, и еще - строки зотовского отчета царю: "Вечно достойной несмертельной памяти непобедимых воинов, их милостей господ Щепотева и Дубасова всяческие почести годные (и истинно рещи святые) телеса погребению преданы с подобающей честию октября в 21 день, при чем и господин виц-адмирал был же..." Но в этом же письме не забывает сообщить, что чинит вспоможение Ульяну Сенявнну в отпуске подвод.

ОЛЕВИЧ. Тогда вновь вопрос: где же были похоронены герои?

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Отпевали их, конечно, в главной городской церкви - в деревянном соборе Петра и Павла, стоявшем в Санктпетербургской крепости. Ну, а потом тела вряд ли повезли куда-то далеко. Крейс пишет, что "объявился к погребению", прибыв в Петербург на корабле. Прибыл он, естественно, в прикрепостной проток. Где-то неподалеку, вероятно, и шло погребение. Думаю, либо в самой крепости, близ собора, либо вблизи от нее: в районе будущей Троицкой площади или строящегося Кронверка...

ОЛЕВИЧ. Ну, и еще вы говорили мне о неподражаемой реакции со стороны Меншикова на известие царя о смерти Щепотева.

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Да уж, реакция, прямо скажу, поразительная. Отвечая в конце ноября царю на его письмо, к которому Петр приложил реляцию о бое двенадцатого октября, Меншиков писал так: "Что же о господине Щепотеве и о протчих, которые должность свою честно отправили и тем живот свой славно окончили, много рассуждать не надлежит, понеже никогда без того и не такая игра бывает; однако ж, слава Богу, что оные не праздно живота своего лишились..." Чувствуется, Данилыч даже рад случаю напоследок наподдать Михайле, который наверняка вызывал у него ревнивое чувство из-за близости к царю. Вот и наподдал!..

#8. ДНЕВНИК ГУДМАРА УЛИНА. 14.10-17.12.1706
"14 ОКТЯБРЯ. Сегодня Ульян Сенявин повел в Питербурх подводы с ранеными и убитыми два дня назад солдатами щепотевской партии. Царь велел похоронить убитых в Питербурхе со всеми возможными знаками воинской почести. Такого раньше тут не бывало.
"Вечером до сотни пехотных шведских солдат и девяносто конных атаковали московитов, ведущих осадные работы у Выборга. Те не смутились и отогнали противника не без урона.

"15 ОКТЯБРЯ. Царь собственноручно сделал описание щепотевского подвига для своего вестника, выпускаемого в Москве.
"После вчерашней вылазки осажденных меня все не покидает мысль: как сообщить в Выборг моему брату Альфу, что я - здесь, в нескольких шагах от него. Может, мы сумеем и увидеться?..

"16 ОКТЯБРЯ. Из Питербурха от Зотова пришло письмо об отпуске к Выборгу артиллерии и о посылке большого числа вспомогательных солдат и рабочих. Сюда послан подкопщик с учеником.
"Мне пришла в голову превосходная мысль. Еще детьми мы с братом искусно изготавливали и запускали китайских воздушных змеев. Вряд ли еще кто-нибудь в выборгской округе может похвастать тем же. Если я сделаю змея и запущу его, брат может увидеть его - и должен понять, что я - рядом.

"17 ОКТЯБРЯ. Сегодня я запустил змея. Видел, как с городской стены выборжцы глазели на него (впрочем, как и московиты). Даже царь, выйдя из шатра, смотрел на мою "забаву". Но от Альфа - никакого ответного знака. Все же я не теряю надежды...

"18 ОКТЯБРЯ. Когда я запускал змея, меня кто-то окликнул. Я присмотрелся: это был Федор Исаев, рыжий забияка, который ссорился со мной в свое время в Астрахани при Михайле Щепотеве. Он прибыл сюда с шереметевским драгунским эскадроном. "Ну, здорово, швед,- сказал мне Исаев.- Не уберегли Михайлу Ивановича!" Я ответил, что в этом деле не был. "Ты, слыхал, уже к государю присосался? Ну, давай, давай! Посмотрим, когда тебя прихлопнуть надо будет, комар!" Он повернулся и ушел.
"От вице-адмирала прибыл гонец: его секретарь Остерман, весьма образованный человек. Привез весть, что пришедшие к Котлину два шведских фрегата взяли в плен карбас с мукой. Крейс сообщил также, что равелин перед крепостью обставлен рогатками и вполне готов. Отправившись к Котлину, вице-адмирал несколько раз видел неприятельские корабли. На море непогодилось. Слать суда на перехват торгового выборгского транспорта Крейс не решился. Будет еще дней пять ждать приезда царя во флот.
"Брат Альф на мои сигналы все еще не откликнулся.

"19 ОКТЯБРЯ. Сегодня я видел Альфа!
"Днем, когда я вышел со своим змеем к самой земляной выборгской крепости, за ее стеною я увидел вдруг точно такого змея: Альф все заметил и понял! Я стал глядеть на стену: не появится ли он там, но тут городские ворота отворились и на русских солдат, ведущих осадные работы, ринулось не менее трехсот конных и полтораста пеших шведских солдат. Среди пехотинцев я увидел человека, тащившего китайского змея! Я со своим змеем ринулся в сторону от сражавшихся. Альф, увидев это, тоже побежал ко мне. Мы встретились и обнялись. Я успел только сказать брату, чтобы он больше не ходил на вылазки: осаду Выборга решено долго не длить. И еще - чтоб берег себя: в скором времени начнется обстрел города. Он сказал, что найдет способ снестись со мной - и тут внезапно перед нами вырос Федор Исаев. "А, сучка шведская, шпиенством занимаешься!" - заревел он и бросился с палашом на Альфа. Я перехватил его, повернул к себе и сильно толкнул на землю. "Беги!" - крикнул я брату. Тот помчался к своим. Исаев вскочил иа ноги, но я крепко обхватил его и прокричал: "Это брат мой, врат, понимаешь?". Он уставился на меня: "Какой брат? Чего мелешь!" Я сказал: "А что, у шведов не может быть братьев? Это - мой родной брат Альф Улин. Мы не виделись уже два года. Что ты все подозреваешь меня? Зачем мне было от короля Карла бежать, если я теперь не верный слуга царю?" Федор собрался было что-то ответить, но тут на нас набежали два шведских солдата. Выхватив палаш, я бросился на одного, Исаев схватился с другим. Мы отчаянно рубились с ними, но тут прозвучал сигнал к отходу - и шведы побежали к своим. Вылазка не удалась: ее отбили с большим уроном для защитников крепости. Федор после боя не сказал мне больше ни слова.

"20 ОКТЯБРЯ. Сегодня царь отправил с гонцами множество посланий с описанием подвига Щепотева. Гонцы поехали в Польшу - к королю Августу, князю Александру и генералам Репнину и фон Кирхену, а также в Киев - к Головкину, и в Москву к Шафирову и Мусину-Пушкину, которому велено срочно напечатать реляцию о бое в московских "Ведомостях".

"21 ОКТЯБРЯ. Федор Исаев, встретив меня сегодня в лагере, сказал: "Ты не думай, швед, я ничего не эабыл. Тебе палашом от меня так просто не отмахаться. Учти, швед..." Злой человек!
"У драгунов начался падеж лошадей: местность, на которой расположен Выборг, камениста и болотиста, и растительности иа ней немного. Бескормица, дурная вода и неудобство стоянок стали причиной падежа сотен и сотен лошадей.

"22 ОКТЯБРЯ. Под Выборг прибыла часть артиллерии московитов. Сегодня начался обстрел города. Я уже видел два пожара.
"Царь послал в разведывательный поход к Кексгольму сводную партию драгунов под командой маеора Ингерманландского полка Дедюита.

"23 ОКТЯБРЯ. Царь велел вице-адмиралу прислать к устью реки Сестры бот "Гедан" и две бригантины. Генералу-маеору Брюсу приказано: продолжать обстрел Выборга до 26 октября; за день де конца бомбардировки отпустить три мортиры; перед отходом войска заготовить дрова для костров и зажечь их на ночь - и тою же ночью пехоте отойти, а конницу оставить для поддержания огня; выделить батальон для сопровождения больных и раненых (хотя их и немного), а также жечь при отходе за собою мосты.

"24 ОКТЯБРЯ. Сегодня царь Петр покинул осадный корпус. Мне велено было ехать с ним. К вечеру мы достигли Сестры. Тут встретили идущий от Питербурха артиллерийский обоз и, оставив у Систербека сотню подвод, остальные поворотили к Неве, о чем царь известил Брюса. Сами же спустились по Сестре к заливу и, сев на ждавший нас там "Гедан", поплыли к Питербурху.

"26 ОКТЯБРЯ. В ночь с 25-го на 26-е царь Петр с адмиралом Апраксиным прибыли в Питербурх, куда в тот же день воротились от Котлина корабли Балтийского флота. Мы отдыхаем...

"27 ОКТЯБРЯ. К вечеру царь получил известие от Брюса: обстрел Выборга, вызвавший пять крупных пожаров, завершен. Брюс писал об этом, уже отойдя от города на две мили, в кабачке, где сделали малый привал. "Ну, теперь о сем неуспехе на время забудем,- сказал царь Петр.- Уроки учить позже станем..."

"28 ОКТЯБРЯ. На Адмиралтейской верфи в присутствии царя и свиты спущена яхта "Надежда", которую строил Федосей Скляев.

"29 ОКТЯБРЯ. Оснащали яхту "Надежда". Вечером было гуляние. Царь хвалил строителей крепости, которые уже завершили каменный фланк и вывели из земли две каменные же казармы. На гулянии я видел царскую фаворитку госпожу Сковронскую в окружении сестры князя Александра, непременной госпожи Толстой, собаки Лизет и царского карлика Екима Волкова. Госпожа Сковронская ждет ребенка, но ее детей, как говорят, царь законными пока не признает, имея наследником принца Алексея, сына первой жены.

"30 ОКТЯБРЯ. Отослав с утра письма князю Александру, посланнику Матвееву, а также Шафирову (как вчера говорили - о предложениях английского посланника относительно возможного включения Московии в Великий союз), царь поехал с адмиралом Апраксиным и большой свитой к Кроншлоту на новой яхте "Надежда". В свиту включили и меня. К вечеру мы уже достигли Котлина. Новая яхта ходит по морю превосходно.

"1 НОЯБРЯ. Вчера царь с Апраксиным осматривали Александр-шанц на Котлинской косе, а сегодня переехали на Ингерманландскую сторону залива и к вечеру добрались до Красного кабачка, что стоит на Ревельской дороге. Там и ночевали.

"2 НОЯБРЯ. Съездили на Стрелину мызу, смотрели место для загородного строения. К вечеру вернулись в Питербурх, куда из Выборгского похода пришла большая часть артиллерии и пехоты.

"4 НОЯБРЯ. Окончательно вернувшись в Питербурх после Выборгского похода и своих морских путешествий, царь Петр был неприятно удивлен письмом Шафирова. В нем говорилось: российский комиссар в Берлине Лит сообщил, что король Август заключил-де с королем Карлом перемирие на десять недель. Царь известил об этом князя Александра, призывая его быть осторожным в отношениях с Августом. Писал еще Шафирову, Нарышкину, Головкину, Иванову и Стрешневу. Как его умение работать изумляет меня!

"5 НОЯБРЯ. Знакомый сержант Брюсова полка поселил меня в домике своей родственницы, вдовой карелки Марьятты. Несколько утомленный походом, я слег - и меня лечит гарнизонный лекарь.
"В прикрепостной проток вернулись от Котлина шнявы.

"8 НОЯБРЯ. Царь велел искать по стране беглых солдат и третью часть их, как он сам пишет, "архибузировать", что означает расстрел. А ежели число их будет более двадцати, то, по жребию, одному из каждых двух - смерть, а второго, вырезав ноздри, слать на галеры. Указ смутил меня: к чему он так строг?

"10 НОЯБРЯ. В Питербурх вернулись остатки пеших драгун из Выборгского похода. Теперь он окончательно завершен.
"Царь лично спустил на верфи бригантину своего строения.

"11 НОЯБРЯ. Когда опробовали на море новую бригантину, я услышал, как царь сказал Апраксину и Брюсу о предложении датчан вновь вступить в воину против короля Карла. Царь готов отдать им за то Дерпт и Нарву, ибо Нарва, как он говорит,- их строение. Но Санктпитербурх не отдаст никому и ни за что - даже королю Карлу за предложение немедленного мира!

"12 НОЯБРЯ. Вернувшись из морского похода, я угостил свою хозяйку вином - царский подарок,- и эта простая, участливая женщина разделила мое одиночество. Нежданный дар Фортуны!..

"14 НОЯБРЯ. Сегодня к царю явился посланец князя Александра поручик Зверев. Он привез сообщение о победе русско-польского войска, которым руководили сам князь и король Август, над шведским отрядом армии генерала Мардефельда у польского местечка Видавы: врага порублено до шестисот человек. Зверев привез в подарок царю от князя двадцать бочек очень хорошего венгерского вина, богато украшенную шпагу, а также изображающие Нарву и Кроншлот гравюры московского мастера Пикарта, который находится сейчас при армии и готовит портрет князя.

"15 НОЯБРЯ. И вновь, в тот самый момент, когда царь собирался отсылать почту к князю Александру, прибыл второй его гонец - Петр Яковлев - с письмом, в котором сообщалось об огромной победе под Калишем над шведско-польским войском Мардефельда. Шведов погибло в этом бою до пяти тысяч; поляков, сторонников короля Станислава,- до тысячи. Гонец привез царю еще одну шпагу - взятого в плен Мардефельда. Король Август уговорил князя отдать ему самых главных пленников, чтобы обменять их у шведского короля на московитских генералов Долгорукова, Вейде и царевича Имеретинского, взятых в плен еще под Нарвой и по сию пору содержащихся под строгой стражей в Стокгольме.
"Царь был счастлив известием о столь великолепной виктории. В городе устроен молебен. В крепости и со всех кораблей троекратно палили изо всех пушек. Затем началось гуляние.

"16 НОЯБРЯ. Второй день гуляния царя Петра во дворце князя Александра. Сегодня к царю явился лоцман Семен Иванов. Двенадцатого октября в стычке между партией Щепотева и шведами он попал в плен, но сумел из него выбраться. При этом он был сильно контужен - и ходить сейчас на кораблях не может. Царь пожаловал ему во владение Красный кабачок, в котором недавно ночевал вместе с Апраксиным. Брюсу дан указ немедля ввести Семена во владение кабачком. Дар царя весьма ценен: кабачок стоит на бойком месте - и продажею вина лоцман может обогатиться.

"17 НОЯБРЯ. Третий день "калишского гуляния". Однако сегодня царь уже вернулся к обычной работе. Он продиктовал много писем. Вечером писарь прочел мне отрывок из одного - к Курбатову: "Чтоб нигде заступов на Москве не было и нигде не продавали и не делали, а вместо того употребляли лопатки". Что заставило царя издать этот указ? Ход его мыслей мне непостижим!..

"19 НОЯБРЯ. Сколько я понимаю, сегодня - весьма важный день в строительстве Питербурха. Царь написал ряд указов, давших жизнь детищу комиссара Ульяна Сенявина, которое тут стали называть Комиссией от строений. Царь диктовал указы Стрешневу и Автомону Иванову в Москву, чтобы на будущий год они слали в Питербурх пятнадцать тысяч человек на два срока, да тысячу - на ломку камня, коих велел отдать Ульяну Сенявину. В этот момент Сенявин сказал царю, что надо бы и пятнадцать тысяч точно распределить между ним и обер-комендантом Брюсом, чтобы он, Ульян, мог распоряжаться ими по усмотрению своей Комиссии. И царь внес сам уточнение в письмо Стрешневу, вписав: "9000 у Ульяна Синявина, а 6000 у генерала-маеора". Кроме того он велел Ромодановскому направлять в Питербурх каменщиков по списку, тоже заранее составленному Ульяном Сенявиным.
"Зато приехавший в Питербурх бывший олонецкий комендант Иван Яковлев получил указ заниматься отныне делами Адмиралтейской и Сясьской верфей, не вмешиваясь в дела городского строения.

"22 НОЯБРЯ. Готовясь к отъезду из Питербурха в Польшу, к армии, царь отдает всевозможные распоряжения на будущее. Он велел Шафирову изготовить драгоценную трость, которой намерен наградить князя Александра за победу при Калише. Он велел Ромодановскому не использовать нигде тех каменщиков, что надобны для строения в Питербурхе. Он приказал Нарышкину снабдить Федора Сенявина, брата Ульяна и Наума, подводами для возки в Питербурх камня и бута. Сидя в Австерии, он написал сегодня многочисленные указы адмиралу Апраксину на докладе о нуждах Адмиралтейского двора: о высылке туда работников, об отчетах Крейса и Боциса за порчу морского имущества, о припасах и провианте для флота и нуждах морских офицеров, о запасах гарнизона и о строительстве на Сяси, о плотниках и о лесе, о покупках для воинских магазинов и о казне для них, о мастеровых и припасах для них. И все это - между шутками, курением табака, ежечасными мелкими распоряжениями, питьем пива, спорами...
"Мощный человек!.. Но не сковывает ли эта многозоркость предприимчивости исполнителей, на все ждущих царского указа?..

"27 НОЯБРЯ. К этому дню царь подписал указы о правилах производства в морские чины, выдаче жалованья морским служителям, а также о наборе рекрутов в матросы. Шафирову ведено сообщить венецианскому дожу о доброй службе графа Боциса на флоте царя.

"1 ДЕКАБРЯ. Сегодня в Австерии царь Петр отметил праздник православного патрона Новгорода и Ингерманландии - святого Андрея Первозванного, который, по древней легенде, ходил северным ходом - Волховом и Невой, а затем Балтикой - в Европу.

"5 ДЕКАБРЯ. Вице-адмирал подал вчера царю доклад в десяти пунктах о нуждах флота на будущий, 1707 год. Государь положил резолюцию, причем ни один пункт не остался без утвердительного ответа. Говорят, царь явно хочет улучшить отношения с вице-адмиралом - и тот ответами царя доволен.
"Накануне Иван Яковлев получил приказ строить на Адмиралтейской верфи новый эллинг, а корабел Муц - галеры на Свири. Чоглокову, назначенному олонецким комендантом, предписано без задержки отпускать припасы по росписям Брюса и Яковлева.

"6 ДЕКАБРЯ. Царь заложил на Адмиралтейском дворе две бригантины, которые будут строить по его собственным чертежам.

"8 ДЕКАБРЯ. Сегодня меня вызвали к царю в Посольский дои. Во дворе стояли три воза. Мне сказали: это - посылка из Архангельска, от купца Ивана Любса. Я вошел к царю. Он кивнул мне, велел сесть и ждать. Додиктовал письмо, в коем приказал выслать в Питербурх слоновую кость для точения и оркестр гобоев. Затем он продиктовал письмо Любсу: благодарил за посылку, веля разыскать книжку "Люстгард" с описанием механической геометрии и новые книги по фортификации и архитектуре, а также тиски из Амстердама, буерного и ботного мастеров, сукна и иные мелочи.
"Затем он обратился ко мне: "Ты говорил, что имел у себя дома дело с винами?" Я подтвердил это. "Что ж, тогда скажи, как бы ты поступил с флорентинным и шанпанеей, ежели б они померзли в дороге?" Я ответил, что флорентийскому надо дать медленно растаять в холодном погребе (ибо в теплой комнате оно скиснет) - и быстро разлить его по сулейкам, добавив сверху немного хорошего деревянного масла. Шампанское растаивать так же, а по свершении тут же разлить в английские сулейки толстого стекла, закрыв тугими затычкам", чтоб не вышел дух. "Добро,- сказал царь,- вижу, дело ты знаешь. Так вот, ты тут, в Питербурхе, останешься за моими погребами на будущее смотреть. А пока пойди сосчитай Любсовы припасы - и поступи с ними как следует".
"Любс прислал царю по анкеру белого и желтого флорентийского вина, а также белого и красного шампанского; двадцать сулей целебной воды; ящик с дюжинами копченых окороков и такого же мяса; бочонок коровьего масла, другой - с солеными сельдями; образцы оружия: шпаги и пистолеты; фузеи с багинетами; рядовые мушкеты и драгунские карабины; фузейные стволы и замки - плоские, с собачками, и рядовые...
"Итак, будущее мое обеспечено!

"10 ДЕКАБРЯ. Сегодня в Питербурхе выпал первый снег.
"Отдав указ о перенесении бригантинного строения с Сясьского устья на Олонецкую верфь, распорядясь о заготовке провианта на будущий год и отослав письма в Киев и Польшу, царь отбыл с генералом-маеором Брюсом из Питербурха в Нарву.
"Когда возок его отъезжал от крепости, необычное чувство надвигающейся беды охватило меня. "Государь! Государь!" - крикнул я. Но царь ничего не услышал - и возок скрылся в метели..."

#9. ОТРЫВОК ИЗ ТЕЛЕФОННОГО РАЗГОВОРА ИСТОРИКА С ДОКТОРОМ-ОЧЕРКИСТОМ
СКАМПАВЕЙСКИЙ. ... Раз уж мы, Василий Ильич, решили просвещать читателя, то хочу полностью привести инструкцию царя Брюсу от четырнадцатого декабря: "Что чинить надлежит в Ингерманландской провинции, которое перед тем не было исправлено".

ОЛЕВИЧ. Помнится, инструкция большая. Запасусь терпением...

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Хорошо. Итак, вот что царь продиктовал писарю: "Первое. Кой час снег сойдет, тотчас зачать камнем делать два фланка от восточной стороны у болверков Головкина и патриаршего. Також куртину, начатую от губернаторского болверка до Головкина, делать каменную же работою. Також погреба поднять так высоко, чтоб было на полфута выше бывшей великой воды; и когда погребы готовы будут, тогда под пол надлежит уголья сосновые фута на два насыпать, от чего порох зело сух живет, ибо волгость уголье от себя тянет..." Поставьте мысленно абзац...

"Второе. Надлежит також тотчас по сшествии льду кронверк делать с прилежным поспешением, чтоб будущим летом, с Божьей помощью, совсем отделать. Сей форверк надлежит крепить крытыми фланками и орилионами и прочим по образцу. Також как возможно трудиться умножить в городе земли, которая зело нужна (а брать оную против патриарша болверка, понеже сие место вредительнее всех городу); и для той возки сделать малые прамы, на которых возможно возить с реки в канал; також и канал образцовою машинкою чистить и глубже делать..." Опять - мысленный абзац...

"Третье. Також надлежит и весь город нижними палисадами добро укрепить, также и кронверк в контршкарфе..." Абзац!

"Четвертое. Хором сколько возможно в городе убавить, а остальные покрыть по хворосту дерном. Также за городом новое строение чтоб в линию делали, ибо едина работа прямо или криво делать, а для того приставить особого человека..." Абзац!

"Пятое. Артиллерию надлежит в лучшем осмотрении иметь, чем было или ныне есть, что и полковой пушки везть было невозможно, и сию конечно надлежит к апрелю справить, а паче всего в колесах сию артиллерию, которая уготована под Выборх, к весне, при первом конском корме, дабы возможно всю артиллерию везть сухим путем (ежели невозможно озером). Також надлежит ныне в зимнее время проведать о пути из Ладожского озера к Выборку подлинно, и ежели возможно хотя бы в лодках, то немедленно ныне лодки Киселевские и прочие мелководные суда изготовить, дабы весною времени не потерять..." Еще один абзац...

"Шестое. Полки пехотные как рекрутами, так ружьем и мундиром исправить надлежит к апрелю месяцу, и Нарвским раздать бригантины по рукам, дабы были готовы..."

И тут Петр сам приписывает к инструкции: "Також надлежит Бьоркен и Ласт осмотреть и от оных сухого пути до устья реки Сестры, что возможно послать к оным войско сухим путем."

Далее - опять писарский пункт: "Седьмое. Провиант, как главное дело, також заранее изготовить, дабы не так же впредь о том печалиться, как сей осенью было..."

И - последняя приписка самого царя: "Також и во всем доброе осмотренне и осторожность иметь (как уже довольно говорено), дабы, от чего, Боже, сохрани, такого ж бедства не было, как сего лета: едва вся крепость не пропала; того для все лучшее бывает, когда все заранее осмотрено и уготовлено".

Вот и весь документ. Брюс получил хорошего щелчка по носу.

ОЛЕВИЧ. Превосходный документ! И главное: судя по нему, Петр собирался назначить второй Выборгский поход на апрель?

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Собирался. Но ждать пришлось четыре года - с Полтавской битвой посередине.

ОЛЕВИЧ. Вот и наш Улин: собирался процветать, а что вышло?

СКАМПАВЕЙСКИЙ. Кстати, жду вас завтра у себя. Поговорим...

#10. ДНЕВНИК ГУДМАРА УЛИНА. 17.12-27.12.1706
"17 декабря. Сегодня в Питербурх вернулся из Нарвы Брюс.

"18 ДЕКАБРЯ. Тревога не зря мучила меня! Сегодня к вечеру генерал-маеор Брюс вызвал меня в свой комендантский дом. Он сидел за уставленным свечами столом и читал бумаги. Посмотрев на меня, он осведомился, в порядке ли царские погреба. Я отвечал, что все в порядке. Он помолчал, потом спросил: "У тебя есть враги, Улин?" Я отвечал, что нет. "Есть у тебя враги,- жестко сказал комендант.- Вот у меня бумага. Пишут, что ты в походе на Выборг сносился со шведами, вести им передавал. Оттого-де генерал Майдель покинул Выборг в тот же день, когда государь в Питербурх отбыл. Что ты на это скажешь?" Я ответил, что в любом случае смогу себя отстоять. Что государь все знает о моем брате. Что он меня защитит. "Государя здесь нет,- ответил Брюс.- Здесь мне надо сей донос разбирать. Иди, и завтра утром явись ко мне. Розыск будет на тебя заведен".
"Я еле добрел до дома - и вот пишу эти строки...

"26 ДЕКАБРЯ. Все кончено: все мои надежды на славное будущее под сенью московского царя. Я - в Выборге и под арестом...
"В тот вечер я - убитый словами генерала Брюса, терзаемый страхом из-за завтрашнего розыска, который, как я слышал, у московитов крайне жесток и мучителен,- рассказал все моей доброй Марьятте. Не говоря ни слова, она стала собирать мои пожитки. Я думал, что она собирается выставить меня из своей хижины, но она повела меня к Матти Глазунову, сержанту Брюсова полка, ее свояку. О чем они говорили, я не знаю, но Матти вышел, запряг в сани лошадь и, усадив в них меня с Марьяттой, повез на север, закрыв нас рогожами. Мы миновали заставу. Я слышал, как Матти сказал, что везет кули к Систербеку. Когда мы приблизились в ночи к реке Сестре, он остановил лошадь и высадил нас с Марьяттой. "Ты меня не видел - и я тебя тоже",- сказал он и через миг скрылся из глаз в слепящей пурге.
"Марьятта перевела меня на шведскую сторону. Мы шли вместе, пока впереди не завиднелись строения. Это была Йотиселька. И тут мы расстались с доброй Марьяттой, которая пошла назад.
"Я дошел до Йотисельки и, разыскав шведский караул, сказал, чтоб меня отвезли в Выборг. Попав туда через день, я попросил свести меня с выборгским комендантом подполковником Аминовым. Он - из древних местных русских дворян, уже почти век как перешедших под власть шведской короны. Я рассказал ему всю мою историю. В доказательство просил допросить моего брата Альфа.
"Когда бедный Альф увидел меня у Аминова, он едва не упал в обморок. Потом, опомнившись, кинулся ко мне, но был остановлен караульными. Он рассказал коменданту грустную историю разорения нашей семьи и причин, приведших его в армию, а меня - в службу к царю Петру. Комендант выслушал наши рассказы и, усмехнувшись, сказал, что не видит никаких оснований верить бывшему солдату короля, который бежал к врагу, а теперь, под страхом еще больших бед, покидает и царя. С этими словами он велел препроводить меня в крепостную гауптвахту и держать там в строгости до получения распоряжений относительно меня из столицы.
"Итак, я здесь, в темнице. Иногда ко мне пускают Альфа. Мы обсудили с ним все и решили, что у меня есть лишь одна возможность вырваться отсюда, попытаться попасть в Стокгольм и поискать помощи у знакомых юристов: это - мой дневник, в котором, как мы скажем, содержатся важные сведения об армии и флоте царя. А чтоб его попросту не отняли у меня, Альф изготовил мне по нашему домашнему рецепту клейкий состав. Я смажу им страницы моих записок, чтобы растворить его известным мне способом только по прибытии в Стокгольм. Так я скажу коменданту, всем моим тюремщикам. Может, мне поверят? Так или иначе, все, что я тут написал, так же недалеко от истины, как то, что невольной жертвой несчастливого похода сделал себя я сам, хотя мог быть не узником, но человеком, близко знавшим и владыку этой страны, и многих других вельмож, но в результате не сумевшим ухватить даже перышка из обманчиво близко промелькнувшего оперения Фортуны".

#11. РАЗОБЛАЧЕНИЕ. ДИАЛОГ ИСТОРИКА И ДОКТОРА-ОЧЕРКИСТА
- ... Ну, так не пришла ли пора подвести все-таки итог?- Олевич мрачно постукивал пальцами по столу, за которым они сидели со Скампавейским.- Я догадываюсь, что раз вы пригласили меня к себе, чего за время нашего знакомства еще ни разу не бывало, то хотите нечто продемонстрировать из каких-нибудь ваших знаменитых "старых записей" - и чем-нибудь основательно ущучить моего Гудмара Улина в какой-нибудь натяжке, лжи...
- Вы в корне неправы, дорогой Василий Ильич,- улыбнувшись, перебил доктора историк.- Ни в чем таком я вашего Улина уличать не собираюсь. Наоборот, хочу сказать, что до поры единственным моим упреком к этому сочинению,- историк поднял над столом папку с "Дневником Улина",- было лишь то, что в нем не было почти никаких следов выдумки или неправды.
- Но я же чувствую, что вам тут что-то не по сердцу!
- Как может быть не по сердцу то, в чем нет ни лжи, ни ошибок? Как это может быть не по сердцу человеку, который профессионально занимается историей - и читает историческое сочинение, написанное с подобающей исторической корректностью?
- То есть вы хотите сказать, что тут нет никаких ошибок?
- Как вам сказать? Давайте полистаем вместе...- Скампавейский раскрыл папку и начал переворачивать листки.- Ну, к примеру - женщина-шпионка. Существует подлинное письмо Огильви, в котором история этой дамы описана. Только автор "Дневника" называет ее Анной, а Огильви никак не зовет. Но ведь никаких документов о ее судьбе больше не обнаружено. Так что ее могли звать и Анной. Иное пока недоказуемо... Вполне допустимо и то, что письмо к Шереметеву о проделках Романа Тургенева граф Головин мог передать не с одним из своих денщиков, а как раз с таким случайным, но облеченным доверием царя гонцом. Конечно, есть тут и некая натяжка. Но что такое, на ваш взгляд, искусство сочинителя, пишущего на историческую тему и вводящего в нее выдуманного героя?
- Наверное, хорошее знание фактов, обстановки?..
- Верно. Но для чего оно - это знание? А для того, чтобы найти лакуну, в которую можно вставить сочиняемую тобой биографию. Но вставить так, чтобы, во-первых, не погрешить против исторической истины, не нарушить документально установленного соотношения известных фактов. И, во-вторых, чтобы биография эта была бы в какой-то мере любопытна. Не скажу, что история Гудмара Улина заинтересует каждого. Но нечто о сути времени, в котором его биография существует, она говорит. В ней особой лжи или провалов нет. Она вся уложена как раз в те пробелы, которые сегодня для нас существуют и ничем иным не заполнены.
- Ага, теперь я вас понял. Вас с самого начала смущало, что вы нигде не встречали упоминания о бежавшем к нам шведе-капрале?
- Ну, во-первых, такое упоминание есть. Двенадцатого января Меншиков писал царю из Гродно: "Вышедший от Шведов капрал уверяет, что у короля не более двенадцати тысяч". Судя по "Дневнику", сей капрал и есть Гудмар Улин. Меншиков своего капрала тоже по имени не называет, так что он вполне _может_ быть Улином. Доказательств против - нет. И так - все время дальше,- историк опять взялся за рукопись.- Вот даже к Головину в Москву приезжает, так и тут выясняется, что без труда ложится на слова Головина в письме к Шереметеву: "Солдата, который от него (Щепотева) прислан, мне удержать было и не отпустить невозможно". Мог быть этим солдатом Улин? Вполне мог...
- Что ж, вроде, и тут все "проходит"?
- Совершенно правильно... Есть, правда, в дальнейшем рассказе довольно рискованное утверждение о том, что царь в апреле и мае рассматривал предложения Треэини о перестройке Санктпетербургской крепости и даже сам правил его план. Но откройте это вот, скажем, недавнее сочинение - статью Юрия Михайловича Голобокова "Миних против Трезини". Вот что он пишет: "Осенью 1706 года решено было брать Выборг, чтобы закрыть врагу пути к Петербургу с севера. Петр рассудил так: в случае удачи главная опасность станет подстерегать город со стороны моря, поэтому к западу должно быть обращено более мощное укрепление. И на плане Трезини Петр от руки переделал горнверк в кронверк. Осада Выборга оказалась в то время безуспешной, но замысел юго-западного кронверка остался в силе". Вот этому-то эпизоду, выглядящему вполне достоверно с точки зрения исторической истины, и соответствует сцена из дневника, в которой царь правит предоставленный ему для рассмотрения чертеж.
- Все-таки я не пойму: ведь то, что вы говорите, если так можно выразиться, работает на достоверность изложенного в "Дневнике". А вы - весь в сомнении.
- Я - не в сомнении,- мягко сказал историк.- Я только хочу довести свои соображения до конца, а потом уж сказать вам, что у меня там вместо сомнения имеется... Так вот, есть в сем "Дневнике" и не числящиеся в достоверных факты. Скажем, спуск прама "Арке де Фербондс" тридцатого апреля. Существуют лишь косвенные данные, что он был спущен именно в апреле, но когда точно - неизвестно. Однако ничто не мешает принять и эту именно дату, не совершая насилия над истиной... Или - несколько спорный факт присутствия митрополита Стефана Яворского на закладке первого каменного бастиона крепости. Я бы и оставил этот факт под сомнением, ежели бы не помнил того, что некоторое время спустя Петр внезапно пишет митрополиту: честнейший отче, ты, мол, давно хотел побывать в Киеве - так я тебе разрешаю туда ехать. Похоже на поощрение митрополита за некие действия, вызвавшие особую благодарность царя. А разве не могло быть таким действием участие в закладке столь любимой Петром крепости? Могло... Или еще: перечисление имен капитанов, подписавших двадцатого июня "Мнение корабельного совета". Такой документ существует - и подписан он именно теми людьми, которых автор "Дневника" перечисляет. Но в "Дневнике" указано и то, кто из этих капитанов каким кораблем в 1706 году командовал. А вот среди известных нам документов таких указаний не сохранилось. Вроде бы, в "Дневнике" все соответствует истине. Есть один лишь неясный вопрос: мог ли Бене Эдвардс, только в августе 1706-го взятый на службу, командовать фрегатом "Ивангород"? И опять-таки, в принципе получается, что мог: два года спустя он получил под свою руку "Дефам", третий по мощи и силе фрегат Балтийского флота. Значит, доказал свое умение!..
- Ну, так чего же вам, в конце концов, не хватает? Чего вы морщитесь? Я же помню, как вы в самом еще начале сказали, что есть, мол, у вас червь сомнения. Где он, этот червь?
- А он в том, дорогой Василий Ильич, что вам, может быть, все эти исторические экзерсисы показались занятными, а вот мне - историку профессиональному - они, ках это ни поразительно, ничего не дали! Я ощущал только одно: да, все верно, все соответствует моему собственному знанию о предмете. Но вот только для себя самого я не открыл тут _ничего_нового_!
- Так-таки - ничего? Но там же есть какие-то описания...
- Описания индивидуальны и личны. Но описывают-то они определенные факты. Так вот, ни одного полностью неизвестного мне ранее _факта_ я не обнаружил. Это читатель, который мало или ничего не знает о Выборгском походе 1706 года, может найти для себя такие факты. Но я-то всем этим занимался давным-давно. Я-то все это уже знаю...
- Так уж и все? Скажем, что вы знали о пути, которым Петр шел к Выборгу в октябре семьсот шестого? Этот путь ведь никто и нигде толком не описывал.
- Приятно, что вы тоже наводили справки...
- Да, я старался, чтобы написание населенных пунктов было похоже на то, как они писались тогда.
- А они и звучат все так, как писались тогда. По крайней мере, так, как они писались два года спустя после первого Выборгского похода; в 1708-м году, когда шведсккй генерал Либекер совершил последнюю попытку взять Петербург. К его походу была изготовлена довольно точная карта - и на ней все названия звучали именно так, как они названы в "Дневнике". Тоже, вроде, все соответствует истине, то есть карте Либекера. А это меня тоже смущает. Откуда это знание: из семьсот шестого года или, скажем, из девятьсот пятьдесят третьего, когда была опубликована книга Багрова и Келина "Карты реки Невы, в окружающей местности из шведских архивов"?
- Но в "Дневнике" Улина они названы точно?
- Точно.
- Тогда в чем же дело? Разве это обстоятельство не делает незнакомый нам ранее, но открывшийся для нас документ разумным, честным и достоверным свидетельством о жизни конкретного человека, сына своего времени?..
- Стойте, стойте, Василий Ильич! Сейчас вы занимаетесь уже не историческим разысканием, а публицистикой.
- Но надо же прийти к какому-то окончательному выводу!
- Я пришел к нему. Вот он... Когда я обнаружил, что не нашел в этом "Дневнике" ничего для себя нового, я подумал: так что же в таком случае лежит передо мною в этой папочке? Я внимательно пересмотрел еще раз каждый лист - и нашел.
- Что же вы нашли?
- Не "что", а "кого": автора "Дневника Гудмара Улина"!

Олевич, зардевшись, приподнялся с места и гневно спросил:
- Уж не хотите ли сказать, что это все - мои мистификации? Я ведь рассказал вам все: и про то, что случилось с моей знакомой в Стокгольме, и про то, как она расшифровывала свои записи. Этот мой рассказ просто недостойно подвергать сомнению!
- Успокойтесь, пожалуйста, я ничего из _ваших_ рассказов сомнению не подвергаю. Но скажите, вы сами-то были когда-нибудь свидетелем этой ее расшифровки?
- Нет. Я ей вполне доверяю. Я получал от нее рукописные листы и просто перепечатывал их, слегка правя.
- Ну, так я вас поздравляю: ваша знакомая вас просто разыграла. Эти "Дневники" написаны вовсе не Гудмаром Улином и не почти три века назад, а, судя по всему, сравнительно недавно.
- Вы хотите сказать, что это _она_ написала?
- Нет, не она. Это написал один журналист, который вот уже несколько лет занимается разного рода историческими сочинениями. На сей раз он избрал такой способ подачи давних событий.
- Но на чем вы основываете это свое предположение?
- Это не предположение. Это уверенность. А основана она вот на чем... Поначалу я обратил внимание на одну особенность. Главный персонаж "Дневника" подозрительно часто становится свидетелем разного рода разговоров, слышит ключевые фразы, несомненно принадлежащие исторически реальным людям, ловит отрывки из их писем, распоряжений и тому подобного. Это заставило меня спросить: а где я с подобным встречался? Память подсказала мне одно имя. Я, видите ли, не принадлежу к снобам, которые ничего, кроме сугубо ученых сочинений, не читают. Я читаю и историческую беллетристику, и самостоятельные писательские или журналистские изыскания: это - люди не профессиональные, не связанные оковами Метода, у них могут встретиться свежие суждения, неожиданные наблюдения. Так вот в поле зрения у меня был один ленинградский журналист, который не раз прибегал к такого именно рода приему: его герои становились как бы _свидетелями_, а стало быть, и судьями исторических персонажей, за которыми эти герои наблюдали, разными способами получая возможность читать их письма, документы - и так знакомя с ними читателя. Так я заподозрил этого журналиста. И обратил внимание еще на два момента... Первый. В нашей исторической литературе принято называть архитектора Трезини "Доменико", а не "Доминико". Взгляните на памятную доску на здании Двенадцати коллегий: так написано "Доменико". А в "Дневнике" это имя встречается только в одном написании: "Доминико". Причем, в более ранних сочинениях автора, которого я имел в виду, писалось "как у всех" - "Доменико". А тут вдруг появился "Доминико". В чем дело? Что произошло за время, отделявшее прежние сочинения "подозреваемого" автора от того, что, как я полагал, написано им сейчас? А произошло вот что. Вышла из печати книга Юрия Овсянникова "Доминико Трезини". В ней все настоятельно призываются называть архитектора тем именем, которое он сам употреблял. И главное, в этой книге дважды сочувственно цитируется документальная повесть "подозреваемого" автора. А тот раздел "Обзора использованных источников и литературы", в котором рассказано о книгах, относящихся к рождению Петербурга (от Андрея Богданова до наших дней), завершается фразой: "Этот перечень следует заключить документальной повестью А.М.Шарымова "1703 год"... У меня не было оснований сомневаться, что сочувственно процитированный автор хотел выразить Юрию Максимиллиановичу свою признательность - и сделал это, безоговорочно приняв то написание имени Трезини, которое предложил Овсянников.
- И все-таки ваши догадки ничего не доказывают. Это могло быть простым совпадением!
- Я же сказал, Василий Ильич, "два момента",- улыбнулся Скампавейский,- а упомянул только один. Второй же момент заключался в том, что подлинный автор этого "Дневника" оставил-таки в нем свое "личное клеймо", принадлежащее только ему одному и никому другому. Это - "сержант Брюсова полка Матти Глазунов", который был персонажем и "1703 года", и "Кроншлота", и "Обороны Кроншлота" - всех трех предыдущих повестей нашего автора. Персонаж выдуманный, исторических прототипов не имеющий, о чем сам автор говорил в первой повести. И вот тут, в "Дневнике шведского капрала", он появляется как несмываемое тавро сугубо беллетристического происхождения этого "Дневника". Что и требовалось доказать!..

Если до сей минуты Олевич еще как-то сомневался и сопротивлялся, то последнее доказательство историка привело его в крайнее уныние. Он задумался. Потом вскричал, подняв голову:
- Но зачем же ей-то было меня обманывать? Ведь она все так убедительно изложила! Почему ей было не рассказать мне всю правду и не ставить перед вами в столь глупое положение?
- Э, друг мой,- иронически прервал его Скампавейский,- если женщина предсказуема, она теряет половину своего шарма. Да и то, что она сделала с вами - не такой уж обман. Это, может быть, просто шутка или - так, интел-лек-ту-аль-ная игра,- насмешливо проскандировал он.- Впрочем, вам в любом случае нечего расстраиваться. Ну, пусть вас разыграли, но главное-то сделано: "Дневник" создан. И если не рассматривать его как исторический первоисточник, то он вполне годится на то, чтобы существовать как беллетристическое или, на худой конец, научно-популярное сочинение. А чего еще добивались подлинный автор "Дневника" и так мило разыгравшая вас ваша знакомая? Они использовали вашу дружбу с историком-профессионалом, который их игру принял, а теперь вполне готов дать заключение о том, что почти все в этом "Дневнике" соответствует исторической истине. Чего же больше?
- Но все же, все же, все же...- вполне серьезно процитировал удрученный доктор.

Однако историк прервал его:
- Знаете что, пойдемте-ка отсюда на воздух. Папочку свою вы мне оставьте. Отзыв я вам завтра-послезавтра напишу. А мы - вот что, давайте-ка продолжим на речном воздухе наши с вами перипатетические беседы...
***

Они вышли на улицу и, постояв немного у Пантелеймоновского храма, двинулись по Соляному переулку мимо училища Штиглица к Сергиевской и к училищу Правоведения на ее углу с набережной Фонтанки. Свернули на Французскую набережную и миновали сначала Летний сад с петровским дворцом и серыми фигурами статуй в тенистых, просвеченных сильным солнцем аллеях, а за ним - Суворовскую площадь и Троицкий мост. Потом двинулись по Дворцовой набережной, оставляя за собою стоящий на месте фельтеновской Австерии Мраморный дворец, а по правую руку, за Невой - стальные стены крепости, усеянные у подножья сотнями нагих тел. Прошли и мимо дворца, чьи кирпичи слышали стоны умирающего царя Петра, и мимо Эрмитажного театра, сохранившего кладку дома вице-адмирала Крейса, а затем и мимо зелено-бело-желтого Зимнего с его безмолвными статуями и химерами на крыше. Затем свернули на Дворцовый мост - и вышли к зданию Биржи на Стрелке Васильевского острова. Войдя в музейное помещение, поднялись на второй этаж, в большой зал - и там Скампавейский подвел Олевича к огромной чугунной пушке, на стволе которой были выбиты неуклюжие четкие глубокие цифры: "1706".

- Вот это,- сказал историк, ободряюще похлопывая по тяжкому шероховатому телу навеки умолкнувшего теперь орудия,- не выдумка, не литературная игра. Это, друг мой,- подлинное...

АЛЕКСАНДР ШАРЫМОВ
ОТРАЖЕНИЕ ЛЮБЕККЕРА
АВРОРА 5-6/94
Историческая драма для чтения

ОТ АВТОРА
Все действующие лица этого сочинения - исторические, Все их монологи и реплики построены на подлинных письмах, дневниках, указах. Я только _минимально_ привел эти исторические свидетельства в соответствие с современной орфографией, пунктуацией и стилистикой.

"Историк" отражает авторскую позицию елико возможной объективности и стремления дать комментарий в спорных
или запутанных случаях.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. 1707 ГОД

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ИСТОРИК
ПЕТР I
ШЕРЕМЕТЕВ Борис Петрович - генерал-фельдмаршал
ГОЛИЦЫН Михаил Михайлович - генерал-майор
МЕНШИКОВ Александр Данилович - генерал-губернатор Ингриии
КРЕЙС Корнелий - вице-адмирал Балтийского флота
УИТВОРТ Чарлз - английский посланник в Москве
СКЛЯЕВ Федосей - корабельный мастер Адмиралтейского двора
НЕМЦОВ Иван - подмастерье при Адмиралтействе
ВЫМЕНИ - "кардинал и принц, король Самоедский"
СЕНЯВИН Наум - боцманмат шнявы "Мункер"
ВЕСЕЛАГО Феодосий Федорович - русский морской историк
АПРАКСИН Федор Матвеевич - адмирал, президент Адмиралтейства
КИКИН Александр Васильевич - адмиралтеец
МАКАРОВ Алексей Васильевич - кабинет-секретарь Петра I
РИМСКИЙ-КОРСАКОВ Яков Никитич - ландрихтер Ингрии

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Театр Северной войны 1700-1721 годов.
В зависимости от перемещения места действия на его "историческом экране" возникают то батальные сцены; то гравюры с изображением маневрирующих и палящих из пушек судов; то европейские карты побережий Финского залива, Саксонии, Литвы, Польши, Украины; то панорамы хоромного и корабельного строительства; то портреты вельмож и других исторических деятелей; то виды городов - Москвы, Варшавы, молодого Санкт-Петербурга.
Есть еще "исторический календарь"; на нем - даты цитируемых писем, дневников, документов или событий. Сейчас на нем появляется дата: "Май 1703 года".
На сцене - ИСТОРИК, адмирал АПРАКСИН и обращающийся к нему в начале действия царь ПЕТР.

ИСТОРИК. Хотя еще три с половиной года назад царь Петр писал адмиралтейцу Федору Матвеевичу Апраксину...
ПЕТР. Итак, при помощи Божией, Ингрия в руках. Дай, Боже доброе окончание...
ИСТОРИК. ... Однако до окончания было пока далеко...

На "историческом календаре" - дата: "1707 год". Портреты Августа Сильного и Карла XII на фоне карты Европы от Саксонии до Москвы.

ИСТОРИК. ... Шла к концу только первая треть Северной войны. Петра мучила тревога. В конце прошлого года он узнал об измене бывшего союзника - польского короля и саксонского курфюрста Августа Сильного. В Альтранштедтском замке вельможи Августа подписали договор с министрами шведского короля Карла XII. Август отказался от польской короны. Согласился откормить в Саксонии шведское войско.
ПЕТР (к Апраксину). Господин Апраксин... Уже вам подлинно известно, что сия война над одними нами осталась. Того для ничто так не надлежит хранить, как границы, дабы неприятель силою, а паче лукавым образом не вторгся. И хотя еще и не думает из Саксонии идти, однако лучше все заранее управить и от внутреннего разорения охранить. Дать указ: дабы в начале весны от границ на двести верст поперек, а в длину от Пскова через Смоленск до Черкасских городов ни у кого хлеб и сено ни в житницах, ни в гумнах явно не стояли, а спрятаны были в лесах. Для того от больших дорог место заготовить. Ежели неприятель, обойдя войско, захочет вторгнуться внутрь, то нигде ничего не найдет - и, захваченный войском сзади, сам не рад будет своему начинанию. Сие надлежит заранее людям объявить, чтоб не было сомнения или страха: если заранее уведают, то в несколько недель обмыслятся и успокоятся. Хоть и впрямь то вторжение последует, людям не будет страшно, ибо давно уже ведали...
ИСТОРИК. С конца декабря 1706 года Петр сидел в Жолкве - местечке в двадцати пяти верстах к северу от Львова. Господа военный совет - глава пехоты генерал-фельдмаршал Шереметев, командующий кавалерией Ингерманландский генерал-губернатор князь Меншиков, генералы Аларт, Боур, Голицын, Ренне, Репнин, Чамберс - выработали вместе с царем стратегию на два ближайших года. Суть ее была такова...
ПЕТР. В Польше генерального сражения Карлу не давать, а дать лишь в своих границах.
ШЕРЕМЕТЕВ. Пока же перед шведской армией отступать.
ГОЛИЦЫН. Съестные припасы и фураж на пути уничтожать.
МЕНШИКОВ. И непрестанно "томить" врага наскоками мелких отрядов - на стоянках, ночлегах и водных переправах...
ПЕТР (задумчиво). Но все же: куда пойдет Карл?..
МЕНШИКОВ. Двинется к Москве через юг - через богатые украинские городки и села?
ШЕРЕМЕТЕВ. Или пойдет напролом - через Смоленск?
ГОЛИЦЫН. Или нанесет сначала удар на север - по приневской Ингерманландии, по Петербургу?..
ИСТОРИК. В этой ситуации стратегическое же значение в ходе войны обретала судьба лежащего на севере Петербурга. Как высоко ценил его царь, видно из составлявшейся им тогда запнски об условиях возможного мира со Швецией.
ПЕТР. Надлежит трудиться, чтоб при миротворении больше Дерпта шведам не уступить. А ежели невозможно, хотя бы Питербурха и Нарвы не уступить, хотя б и за деньги. Нарвы ни за что не уступать хотя б на несколько лет. По самой же нужде хотя б оную и уступить, но Питербурх всеми мерами удержать за что угодно, а об отдаче оного даже в мысли не иметь.
ИСТОРИК. Словом, новый город на Неве надлежало строить, содержа в порядке и Санкт-Петербургскую крепость, и стоявшие в Петербурге полки, и молодой флот.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Виды молодого Санкт-Петербурга. Надпись: "Январь 1707 года". Портрет вице-адмирала Крейса.

ИСТОРИК. Уже в начале января вице-адмирал Корнелий Иванович Крейс пересказывал в письме к царю свои беседы о "предбудущей экипажии" флота с недавним Олонецким комендантом, а ныне экипажмейстером Адмиралтейства Иваном Яковлевичем Яковлевым. Но в середине месяца тот заболел - и двадцать второго января умер... Человек зтот сделал для молодого Петербурга, а особенно для российского Балтийского флота немало полезного. Он многое и многих знал. Умел при надобности строгий мерами добиться нужного. Однако склада был старомосковского. Особой инициативы никогда не проявлял. Действовал хоть и толково - не расточительствуя и открыто не воруя,- но чаще всего из-под палки... Все же памяти нашей он заслужил. Хотя помнят его немногие, и даже могилы его мы сегодня не знаем, увы (впрочем, скольких могил мы сегодня не знаем!- и контр-адмирала фон Реза, и Михаилы Щепотева с Автомоном Дубасовым...).
КРЕЙС (царю). Я осмотрел его хозяйство на Адмиралтейском дворе. Ни людей, ни припасов не хватает. Самому со всем тут не сладить. Нужен новый экипажмейстер... Прошу также указа вашего царского величества о плотничных и парусных делах, о шлюпках и о пушках, о палисадах, маяках и пильных мельницах. А еще - о караульных галерах со шнявами, коим надлежит крейсеровать по Неве, и о крепостцах, которые надо бы построить меж Шлюселъбурхом и Санпитербурхом для отпора возможному нападению шведа, чтоб Шлюсельбурхской гарнизон верхнюю половину к Санпитербурху, а гарнизон Питербурхский до половины к Шлюсельбурху караул держали, и тако б реку никакими мерами невозможно было неприятелю перейти, потому что всю реку так можно очистить, чтоб единому человеку нельзя явитца...
ИСТОРИК. Осуществи царь совет Крейса,- куда сложнее было бы полтора года спустя шведскому генералу Георгу Любеккеру, командующему Финской армией, форсировать Неву у Тосны. Но Петр в ответном послании был сдержан.
ПЕТР. На все пункты ваши поручено ответить господину Федору Матвеевичу Апраксину, коему вручены будут все - как морские, так и сухопутные - Ингерманландской провинции дела.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Надпись: "30 июля 1706 года". Портрет Головина.

ИСТОРИК. В июле прошлого года умер Федор Алексеевич Головин - руководитель Посольского приказа и генерал-адмирал, ведавший морскими делами - ближайший помощник Петра, первым подавший мысль о построении Петербурга на том месте, где он сегодня стоит. Царь поделил обязанности Головина надвое: посольские велел взять Гавриле Ивановичу Головкину, адмиралтейские, пока, правда, неофициально,- Федору Матвеевичу Апраксину. Тело же Головина все еще оставалось непогребенными.

Дата: "5-22 февраля 1707 года".

ПЕТР (Апраксину). Min Her... Хотя я еще чаял быть к Москве и того ради умедливал писать вам о погребении господина адмирала и друга нашего, ныне извольте, не ожидая нас, высокое тело предать погребению достойному по его чину с пушечною на каждую минуту стрельбою. Також, отдав тот долг, конечно в начале марта извольте ехать в Питербурх; зело нужно. А о послушании под вашу команду указ от коменданта послан к обер-коменданту Санкт-Петербурхской крепости генерал-маеору Роману Виллимовичу Брюсу... (Оборачивается к появившeмуся на сцене "князю-кесарю" Федору Юрьевичу Ромодановскому) Siir... При отъезде моем из Санкт-Питербурха наказывали мне господин вице-адмирал Крейс, шаутбейнахт Боцис и прочие, дабы я именем их просил вас на достоинство адмирала возвести господина президента Адмиралтейства Апраксина. И сие, думаю, при конце погребения удобнее учинить: отдав по милости вашей честь мертвому, потом живого возвести на его достоинство.
ИСТОРИК. Прощание с Головиным описал английский посланник в Москве Чарлз Уитворт.
УИТВОРТ. Тело покойного президента Посольской канцелярии графа Головина предано земле со всеми почестями и со всею торжественностью, возможною здесь в отсутствие двора...
ИСТОРИК. Головина везли на обитом бархатом катафалке. Покойный лежал на нем в рыцарских латах, с непокрытой головой. Перед катафалком несли графский герб. Над траурным шествием колыхались знамена. За колесницей вели под уздцы "печального" коня. Сзади ехал всадник в "латах добрых всея воинския одежды и с наручи и с руками и что на главу налагают": это был актер труппы "комедианта иноземца Артемья Фиршта", которого велено было "привесть на двор для действия чина при погребении боярина Феодора Алексеевича".
УИТВОРТ. ... В тот же день Федор Матвеевич Апраксин объявлен генерал-адмиралом, то есть занял одну из должностей покойного. Апраксину приказано в то же время без замедления отправиться в Петербург, причем царь уполномочил его действовать в Ингрии на суше и на море по благоусмотрению. Апраксин, однако, очень смущен такими широкими полномочиями, ибо они приводят его в столкновение с князем Александром Меншиковым как генерал-губернатором Ингрии. Потому, прежде чем отправиться по назначению, он написал князю и просил его прислать или инструкцию, или одобрение сообщенных ему планов... На море ему придется мало опасаться шведов, ибо на острове Котлине, прямо против Кроншлота, возведены два новых редута, хорошо снабженных орудиями, преграждающими вход в гавань. На суше, между тем, идут большие приготовления для нового нападения на Выборг, если только шведы допустят его весною...

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Дата: "Февраль 1707 года". Карта Санкт-Петербурга.

ИСТОРИК. В Петербурге Апраксина ждали.
КРЕЙС. Мы здесь при Санпктербурхе живем аки слепые люди, потому что ничем не уведомлены... Повсюду непорядки. Полковник Толбухин захватил на Котлине бревна и доски, собранные моряками для строительства новой батареи и моста. Сие делается, чтоб все морское управление вывесть и изничтожить. Котлинцам - Толбухину с Островским - флоту бы людьми помочь, а они произвол чинят!.. Много и других бед. Кузнецы жалуются, что нет доброго железа и уголья. У шлюп-макеров досок нет - старые шлюпки починивать. Блок-макеры сказывают, что дерева на блоки, також на пушечные танки нет. У парусного мастера полотна нет на паруса. Которые здесь пожарные, жалуются и скучают о том же. Тако можно видеть, что здесь сие в пресечении и по смерти Ивана Яковлева во всем ищет замкнуться... Правда, господин Александр Васильевич Кикин мне зело собственную помощь чинит и ко всякой службе без отмемения себя являет. Не без его усилий флот будет готов выйти в мере десятого апреля. Но в остальном жизнь - из рук вон плоха. Адмиралитет, за исключением, разве, Леонтия Могушева, неуправляем. Мало плотников. Нужда - и в лошадях, и в корме к ним. А то с февраля лес и бревна возили только на собственных моих да на немногих крестьянских лошадях. Работать трудно. С конца января в Питербурхе - великие ветры и непогоды с высокою водою... Генерал-маеор Брюс немногостарателен. Неприятель малой и бездельной силою сухим путем и водою работным людям и лошадям задержку чинит. От нас же ему ни малой противности не чинится. А у нас силы довольно, которой можно такое малое число (саркастически) _шишимеров_ (выделение здесь и дальше в цитатах текстов мою.- А.Ш.) от перехода через реку отлучить... (После паузы) Неприятель на наш флот первый год бомбами и ядрами наступал. А после от воровских беглецов уведомился и о нашем уставе, и о порядке морской силы, и о водяном проходе. Ныне может быть, что они в сем году многими зажигательными судами под бомбардированием пушечной стрельбою будут нас отведывать. И для той опасности надобно много судов. Добрые шлюпки зело надобны...
ИСТОРИК. Но и работа в Петербурге шла немалая. Первый царев корабел Федосей Скляев сообщал в Жолкву.
СКЛЯЕВ. Новозаложенные бригантины могут поспеть, ежели в вывозке досок не будет остановки. Работные люди в приходе есть с двадцать третьего и двадцать четвертого февраля. С Олонецкого верфа писали мне, что и на те бригантины, почали шпангоуты ставить февраля в четырнадцатое число.
ПЕТР (Кикину). Господин Кикин... О строении моих хором письма от Ивана Матвеева ко мне не бывало, однако ж сие надлежит исправлять, хотя бы помалу. От вас росписи никакой не бывало и о садовых вещах...
ИСТОРИК. И покойный Иван Яковлев, и Федосей Скляев, и Александр Кикин (его по приезде Апраксина в Петербург назначили на место Яковлева с обязывающим званием адмиралтейца, но он должен был подавать царю росписи, касающиеся и Летнего сада), и Иван Матвеев (настоящая его фамилия была Угрюмов, но среди близких он всегда звался по отчеству), строивший новый дом царя в Немецкой слободе близ выходившей на крепость набережной,- все они прошли начальную службу в бомбардирсой роте гвардейского Преображенского полка. Скляев был в ней сержантом. Вместе с Кикиным ездил с царем в Амстердам. Выучился корабельному, а Кикин - парусному делу. Позже Кикин вошел во второе капральство. Яковлев был рядовым третьего. А Угрюмов числился мастеровым, будучи к тому же и чертежником Пушкарского приказа. Каждый из бомбардиров занимался тем делом, в коем был особо искусен - и со многими из них мы еще встретимся по ходу действия.,.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Дата: "Март 1707 года". Карта Березовых островов к северу от Санкт-Петербурга.

КРЕЙС (царю). Поехали мы марта месяца в тринадцатый день, в четверг рано поутру, от Санпитербурха - и на следующий день в вечеру, после закату солнца полтора часа, приехали на восточный остров от Березова, или Берком, как пространнее объявлено в листу, который я господину великому адмиралу вручил. Ваше царское величество поволишь в нем узреть, что против старой карты дифференция есть. Також никакими мерами невозможно теми островами владеть, покамест мы сильнее владетедьством на море не будем.
ИСТОРИК. В отличие от даты разведывательного похода к Березовым островам (по-шведски - Бьерке-О) точной даты этого письма мы не знаем. Но Крейс упоминает тут о вручении отчета о походе Апраксину. А в журнале, который вел еще один бывший бомбардир - корабел Иван Немцов - есть запись.
НЕМЦОВ. Март. В двадцать четвертый день господин адмирал к нам приехал.
ИСТОРИК. Значит, письмо Крейс отправил после двадцать четвертого. А повез его в Жолкву, видимо, Иван Сенявин - тоже бомбардир и флотский боцман. Полтора года назад он вместе с писарем бомбардирской роты Ипатом Мухановым был взят под Петербургом в плен шведами. Сидели вместе в выборгском каземате. Но в начале этого года их обменяли на пленных шведов - и Сенявин тут же был послан в Жолкву.
СКЛЯЕВ (царю). Которую книжку изволил оставить у меня, я ныне, начертя в оной чертеж новозаложенных брегантинов, послал до вашего величества с Иваном Сенявиным. Также известие в сем писании есть, что оных зделано. Снаружи досками обогнули и баркгоуты положили, а внутри декбалки положены и крепят книсами. Чаем, что к маю поспеют совсем...
ИСТОРИК. Вместе с Сенявиным в Жолкву поехал "кардинал и принц Вименей, король Самоедский" - царев шут, поляк, живший с несколькими самоедами,- то есть саамами, и их оленями на Петровском острове. Вымени был человек небесталанный. Его перу принадлежит первый перевод на русский язык комедии Мольера "Драгыя смеянныя", то есть "Смешные жеманницы". О стиле "короля" красноречиво говорят отрывки его писем к царю.
ВЫМЕНИ (царю). Из "Ведомостей", которые присланы от принца и кардинала де Вимени из Санкт-Петербурга: "О горе Любезных, девяноста девяти миль в вышину. Живут на ней только ученые мужи и жены. Смотрят на Землю, на ее битвы, походы. Оттуда пишут, что до Солнца ехать сто десять лет, отчего принц Выменей туда не поедет... Дорога белая, которая наполнена белыми звездами, есть путь мертвых, убитых на войне... До Сатурна идти долго, а потому умереть никто охоты не имеет, в том числе и я. Не лутчи ли жить, чем умереть? Или мы на Москве и в Санкт-Питербурге довольства не имеем?.." И еще - на отъезд государя из Петербурга в конце 1706 года: "Не следовать за тобой, пресветлейшим, бедному и беззаступному королю Самоедскому есть печаль великая, понеже тебя не видя, он всегда в немощи проживает, и хотя в ясных палатах днюет и ночует, однакож оным весьма овладела меланколия".
ИСТОРИК. Вот царь и велел прислать Вымени в Жолкву...

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Дата: "Апрель 1707 года". Гравюры Пикарта с видами судов.

ИСТОРИК. В первый день апреля брат Ивана Сенявина - Наум, служивший на шняве "Мункер",- записал в своем дневнике.
СЕНЯВИН. Апрель. В первый день река пошла...
ИСТОРИК. Однако запись эта не совсем точна.
КРЕЙС. С седьмого апреля в Питербурхе еще погода студеная с великим ветром и снегом была. Потому выйдем в море по сшествии льда.
НЕМЦОВ. Против пятнадцатого числа в ночи река Нева тронулась и пошел лед, на Святой неделе с понедельника на вторник.
СЕНЯВИН. Шнява "Мункер" и другие шнявы вышли на большую реку в двадцать третий день. В двадцать шестой день шнява "Мункер" и прочие семь шняв и один шмак пошли из Санкт-Питербурха на море, и, выйдя за вехи, стали на якорях. А при отходе от города выстрелили из семи пушек.
ИСТОРИК. Наум Сенявин и дальше будет подробно описывать все салюты и подъемы флагов на флоте.
НЕМЦОВ. В двадцать восьмой день пошли в залив все фрегаты и господин вице-адмирал Крейс.
СЕНЯВИН. Вице-адмирад пришел под Кроншлот в тридцатый день.
КРЕЙС (Апраксину).. На северной стороне везде льду еще не подняло. Також северная сторона от острова Котлина вся стоит во льду, который еще нам мешает до дров дойти.
ИСТОРИК. Надо отдать вице-адмиралу должное. Несмотря на ледяную препону, он сразу послал в залив два фрегата для разведывательного крейсерования. Морской устав он исполнял четко - и всех, не исполнявших уставные предписания, бранил...
КРЕЙС (Апраксину). В прошлом году шаутбейнахт Боцис часто шабаш свой с вечера строил и в барабаны бил за час до восьми часов, и через час после восьми, смотря по напиванию с приятелем пития. Вчерашнего утра Кроншлот из пушек бил в третьем часу, а вечером, после полудня, в девятом часу. А сего утра - после полуночи в два часа с четвертью. А при всех флотах, которые хотя в Гренландии были, ведется: как солнце закатится, так и стреляют всегда после полуночи в четыре часа, а с вечера - после полудня в девятом часу. А ежели бы неприятель пред нашим флотом в порядке стоял и такие видимые непорядки видел, он бы себе зело в получение чинил.
ИСТОРИК. Крейс был не просто педантом в отношении четкого исполнения флотских порядков. За этим исполнением он видел начала и военные, и патриотические. Не так мало для голландца, для "наемного морского служителя"...

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Дата: "Май 1707 года". Листы журналов Немцова и Сенявина.

ИСТОРИК. Хроника мая хорошо прослеживается по журналам Ивана Немцова и Наума Сенявина, а также по переписке царя Петра и вице-адмирала Крейса с адмиралом Апраксиным.
НЕМЦОВ. Мая в третий день галеры пошли на море...
ИСТОРИК. Эта запись неверна. Немцов находился в Петербурге - и не знал, что на самом деле галеры вышли в море раньше.
СЕНЯВИН. Лука Демьянов послан на четырех бригантинах - на бригантине по тридцать два человека - на остров Березов в первый день в ночи.
КРЕЙС. Первого отправил бригантины с капитаном Лукой Демьяновым по указу господина адмирала, а четвертого снял с берега рогатки. А батарея Сант-Ян так управлена, что ныне в готовности. На ней стоят десять пушек двадцатичетырехфунтовых да шесть пушек восемнадцатифунтовых.
ИСТОРИК. И в тот же день - сообщение царя Апраксину.
ПЕТР. Отпустил я боцмана Сенявина к вам, с которым послал несколько картин. Он просил меня (понеже на Мункере боцманматом брат его и прочих довольно), дабы я ходатайствовал ему у вас одну из новых (моей манеры) бригантин, о чем прошу, чтоб так было учинено по его желанию.
ИСТОРИК. Просьбу, конечно, позже исполнили...
КРЕЙС. Восьмого сего месяца возвратились сюда бригантины Луки Демьянова с островов, расположенных между Сескаром и Гогландом с добычею и несколькими пленными... Капитану фрегата "Михаил Архангел" Питеру Беземакеру дал я первую эскадру для крейсерования, ибо он уже двадцать лет служил в Голландии капитаном - и доверить эскадру такому моряку вполне достойно.
СЕНЯВИН. В девятый день мая. Господин адмирал приехал во флот на английской яхте под белым вымпелом - вит-флагом,- и ниже своего корабля бросил якорь. И как ступил господин адмирал на корабль, тогда распустили флаг его. А на других кораблях и шнявах эскадры его превосходительства подняли на гротстеньгах вымпелы и стали поздравлять. Сначала - от господина вице-адмирала из пушек, потом - от шаутбейнахта, потом - с других кораблей и шняв, потом - с батарей, потом - из Кроншлота. После того - от господина адмирала из двадцати одной пушки.
ИСТОРИК. Словом, порохового дыму девятого мая у Котлина было премного... На следующий день, привлеченные, видимо, этим шумом, близ Кроншлота появились шесть шведских парусников. Но после того как им навстречу выслали восемь наших фрегатов с брандером, шведы сочли за лучшее убраться восвояси.
СЕНЯВИН. В одиннадцатый день четыре фрегата и четыре шнявы с одним брандером пошли на крюйсерс под командой капитана "Нарвы" голландца Вейбранта Шелтинга. Назавтра к этой эскадре присоединился господин шаутбейнахт Боцис с четырьмя галерами.
КРЕЙС (царю). Всего к Кроншлоту вышло сорок девять судов: тринадцать кораблей и фрегатов, семь галер, шесть деров, два бомбардирских и восемь провиантских судов, а также три посыльных галиота да еще десять малых.
ИСТОРИК. Правда, число фрегатов - тринадцать - сомнительно. На воде к тому времени было лишь одиннадцать судов этого класса: адмиральский "Олифант", то есгь "Слон" капитана Абрама Рейса, вице-адмиралов "Дефам", то есть "Слава" капитана Яна Блория, "Архангел Михаил" Питера Беземакера, "Дерпт" Яна Паха, "Ивангород" Коркелиуса Шлейса, "Кроншлот" Питера Сиверса, "Нарва" Вейбранта Шелтинга, "Петербург" Эндрью Симсона, "Триумф" Иоста Рооса, "Шлиссельбург" Выбея Ганьи и "Штандарт" Вилима Вилимовского... О противнике к той поре известились, что у Бьерке-О стоят готовые к походу двадцать три шведских судна. Ветер был для них благоприятный. Однако у Котлина, где их готовы оыли встретить двадцать семь орудий с полным артиллерийским припасом, появилась лишь часть эскадры.
СЕНЯВИН. В тринадцатый день наша шнява "Мункер" пошла за мыс Котлина острова, и сошлись о шестью шведскими кораблями так близко, как борт видать. И наш крюйсерс командира Шелтинга был позади верстах в десяти... В шестнадцатый день пришли во флот.
КРЕЙС. Двадцать третьего мая и на следующий день выпустил за Котлин восемь фрегатов и два брандера, которые чинили погоню за шестью шведскими кораблями - и они, шведы, побежали, аки прямые гунсфаты, шельмы!
СЕНЯВИН. В двадцать шестой день командир Шелтииг и при нем один фрегат и две шнявы, в том числе и наша шнява "Мункер", вновь пошли на крюйсерс...

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Гравюра с видами строящихся на верфях кораблей.
ИСТОРИК. Меж тем, царь получил в Якубовичах, куда прибыл из Жолквы, апрельское еще письмо Скляева (почта шла месяц)...
СКЛЯЕВ (царю). Которые брегантины изволил заложить при отъезде своем, оные к совершенству приходят. Желаем вашего повеления, спускать - или на берегу держать до пришествия вашего? Ежели на берегу держать, надобно, выконопатя по шхергам, воды налить, также и снаружи непрестанно обливать, потому что сырыми досками огибаны...
ПЕТР (Скляеву). Я чаю, что уже бригантины у вас в отделке. Того для, чтоб по отделании оных вам приняться за "Лизет"...
ИСТОРИК. ... Речь идет о шняве, которую царь со Скляевым заложат лишь в конце года...
ПЕТР (продолжает - явно с удовольствием от "профессионального разговора" со Скляевым). ... И у шпангоутов обе стороны вдоль киля обтесать, а края, которые вне и внутри киля, не обтесывать. Однако ж шпангоуты - к примеру сказать, штевены и киль - приискать, но не тесать. Також к кораблю двоепалубному о тридцати шести пушках лес дубовый надлежит сим летом перевозить Лукьяну Верещагину...
ИСТОРИК. ... Верещагин - тоже бомбардир и корабел, искусный заготовитель леса...
ПЕТР (продолжает). ... И донеси адмиралу, чтоб для этой возки выделить два шмака. Пусть, кому надо, это знают и сего б лета перевезут. А доскам можно быть и сосновым. А судов у вас довольно, потому, чаю, галиоты из Нарвы уже к вам пришли...
ИСТОРИК. Тут царю доставили цитированное выше письмо Скляева - и в постскриптуме Петр добавил.
ПЕТР. Получили мы от вас письмо, в котором пишете о бригантинах, спускать ли? На что ответствую: когда поспеют, спускайте, ежели будет нужда в них. Ежели ж нужды нет, то можно и обождать. Чертеж тридцатишестипушечного корабля, которой мы делали в Питербурхе, пришли сюда ко мне.
ИСТОРИК. То же распоряжение дано было и Апраксину.
АПРАКСИН (царю). Письмо вашего величества получил в день тезоименитства вашего, тридцатого июня. Ныне тот чертеж
послан с сим письмом (умедлен, ибо не был готов). Для возки дубовых дерев определены два галиота: Люстих да Гебертшвест...
ИСТОРИК. Это были не галиоты, а буера "Люстих" и "Ик-Гебе-Гевест" строения 1704 года... Упоминаемый далее Апраксиным Гаврила - это Гаврила Меншиков, однофамилец светлейшего князя и сподвижник Скляева, тоже корабел и бомбардир...
АПРАКСИН (продолжает). ... А Гаврила поехал в Ладогу для выбора кривых дерев...
ИСТОРИК. "Кривыми деревами", или "кривулями" назывались корневища с частью стволов, из которых после обработки делали шпангоуты - корпусные рамы судов...
АПРАКСИН (продолжает). ... На "Лизетку" шпангоуты тешут, а у бригантин плотничья работа отошла. Только кузнецам, резчикам да столярам не на большое время есть работы.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Виды галиотов, шкутов, бригантин начала XVIII века.

ИСТОРИК. Особого толкования требует фраза из письма царя о приходе галиотов из Нарвы. Морской историк Феодосий Beселаго так писал о них в своем "Очерке русской морской истории"...
ВЕСЕЛАГО. Девятого августа 1704 года нашими сухопутными войсками была взята Нарва, причем в реке Нарове забрано десять мелких судов, увеличивших собою наш юный флот. Это шесть шкут - "Юнфрау Мария", "Святая Анна", "Пророк Даниил", "Святой Петр", "Мозас" и "Александр". Все шесть шкут приведены весной 1707 года к Кроншлоту. И еще - четыре безымянных галиота, девятого августа взятые в Нарве и весной 1707 года приведенные к Кроншлоту.
ИСТОРИК. Всего по Веселаго получается десять судов. И не только галиотов, но и шкут. Но вспомним свидетельство Крейса.
КРЕЙС (царю). Девять галиотов и сорок бригантин под командой Кикина прибыли из Нарвы в Санпитербурх. Я должен сказать, что при плавании этих судов вышеименованный господин Кикин сделал все, что от умного сановника и опытного моряка желать можно было. Сей господин свое управление со многим разумом и искусством явил, И мыслю я: ежели б без его доброго радетельства, то управление не учинилось бы...
ИСТОРИК. О радетельстве Кикина - чуть позже. А пока - еще об одном разночтении, касающемся уже не галиотов и шкут, но и бригантин. Сорок бригантин "по Крейсу" на поверку оказываются сорока четырьмя "по Веселаго", построенными в 1704 году на реке Луге мастером Хорлой Андреевым, то есть Хэрли Эндрью - английским корабелом. Сформулируем же фразу о приведенных в 1707 году судах, чтобы она звучала исторически верно:

"Двадцать седьмого апреля 1707 года морские офицеры и солдаты под командованием Александра Кикина привели к Кроншлоту сорок из сорока четырех бригантин, построенных в 1704 году на реке Луге мастером судостроительной верфи Хэрли Эндрью, а также - девять галиотов к шкут из десяти судов, захваченных девятого августа 1704 года при взятии Нарвы, причем полностью точные их названия нам сегодня неизвестны".

И еще несколько фраз об этом походе. Крейс отправил за этими судами офицеров в Нарву еще двадцатого февраля. В конце месяца решили, чтобы для руководства перегоном выехать в Нарву Кикину. Но тот тогда заболел. В середине марта Кикину писал царь Петр, беспокоившийся за сохранность судов.
ПЕТР (Кикину). Господин Кикин. Напоминаю, чтоб на галиотах и бригантинах были солдаты на случай вражеского нападения, как я говорил...
ИСТОРИК. "Как я говорил..." Не исключено, что сама идея переправки судов обсуждена была еще в 1706 году - и наверняка принадлежала самому Петру. Деталь немаловажная для понимания того, почему царь так много внимания уделил ей позже.
АПРАКСИН (Кикину). Господин советник. До десятого апреля надлежит вам выехать в Нарву.
ИСТОРИК. Кикин сразу выехал - и вскоре уведомил о хорошей подготовке похода нарвским комендантом.
КРЕЙС. Господин комендант. Благодарю за отменную подготовку к переходу галиотов и бригантинов.
ИСТОРИК. При выходе из Нарвского залива в плавание Кикин заметил, что в полутора или двух десятках миль от Нарвы местные жители подали световые сигналы. Видимо, надеялись, что шведы их заметят - и попытаются отвоевать некогда сданные московитам суда. Но шведы в этом году задержались с выходом от Бьерке-О в залив. Сигналы действия не возымели. Третьего мая Кикин успешно добрался до Санкт-Петербурга.
ПЕТР (Апраксину). Min Her Admiral. Поздравляю вас со счастливым выходом на Остзее и первым распущением витфлага (которое за своим безщастием видеть не сподобились). И понеже от Нарвы прямым фарватеро-курсом еще никто из наших не был доселе, что ныне при начале вашей команды учинено, то желаем от Бога, дабы вас вящим счастием благославил не только на сем, но и на полуденном море...
ИСТОРИК. В этом письме Петра - не только оценка похода Кикина как первого осуществленного российскими моряками плавания в Финском заливе. В письме, по сути дела - и краткая программа на будущее: продолжить прибрежное плавание Кикина более дальними, подлинно морскими военными походами. Не только в заливе, но и в самой Балтике, у шведских берегов.
ПЕТР (продолжает). ... А что нарвские жители маяки зажгли, в том надлежит крепко разыскать. Також сие глухо написано: в пятнадцати верстах по ревельской дороге по ту или по сию сторону от Нарвы. И буде по сию, то куда смотрят комендант и прочие, понеже по линии наш караул, а дорога по самому берегу от Нарвы лежит. Також я сам приказывал Брюсу, чтоб опасался нарвских...
ИСТОРИК. Наконец, уже в начале июля Петр писал самому Кикину, обращаясь к нему: "Гротфатер", то есть "Дедушка" - по прозвищу, которое тот носил в царской компании.
ПЕТР. Min Her Grotvader... Благодарю за ваши труды в провожании галиотов, которые не безопасны были... Господин Вымени с двором сюда здоров прибыл... Деньги також все получены. От святейшего грамота адмиралу при сем посылается. Причем, прошу, и от меня партикулярно донеси, чтоб в меру постился, понеже зело нам и жаль, и стыдно, что и так двое адмиралов сею болезнью скончалось. Сохрани, Боже, третьего...
ИСТОРИК. Письмо нуждается в пояснениях. О "господине Вымени" мы уже говорили выше. О деньгах: Петр просил Кикина получить за него в Адмиралтействе и переслать ему в армию жалованье в триста шестьдесят пять рублей за 1706-1707 годы, уложенное ему как "корабельному басу", то есть мастеру... "Святейший", о котором упоминает в письме царь,- это "князь-папа" Всешутейшего и всепьянейшего собора Никита Моисеевич Зотов. В последнем пассаже письма речь идет о двух генерал-адмиралах, умерших от общей причины. Оба злоупотребляли горячительными напитками. Это были Лефорт и Головин, похороненный в начале этого года. И хотя царь сам всячески поощрял обоих в этом их пристрастии, теперь он шлет Кикину грамоту Зотова и сам просит удержать от подобной перспективы третьего адмирала - Апраксина... Замечу: Федор Матвеевич пережил Петра на два года и умер в возрасте шестидесяти семи лет, оправдав тем самым попечение царственного патрона о его здоровье... Впрочем, Петр беспокоился об адмирале и не без основания.
ПЕТР (Апраксину). Получил ваше письмо от первого июля, за которое благодарствуем, особливо за то, что в день тезоименитства нашего изволили в доме нашем веселиться и протчих трактовать...
ИСТОРИК. И "веселения" такие, и "трактования" были тогда, разумеется, традиционны...

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Дата: "Июль 1707 года". Военные парусники в заливе.

СЕНЯВИН. В седьмой день пошли на крюйсерс. Брат Иван Акимович приехал на новом судне во флот под белым флагом и из трех пушек выстрелил; от вице-адмирала - из одной, и флаги подняли.
ИСТОРИК. Так приветствовали приход к Кроншлоту _первой_русской_бригантины_, построенной по проекту царя Петра и врученной под команду Ивану Сенявину.
ПЕТР (Апраксину). Господин адмирал. Указываю: перевести в Неву с Олонецкой верфи спущенный там восьмого июня на воду корабль "Думкрат" работы мастера Выбе Геренса, а також безымянной галиот с брегантинами, строенные Ричардом Броуном.
ИСТОРИК. Указ царя опоздал: за день до его написания, двенадцатого июля, "Думкрат", то бишь "Подъемлющий силой и разумом", был уже переведен к Адмиралтейству капитаном Эдвардсом. А затем произошло событие, о котором сообщил в ставку адмирал Апраксин, столь удачно предвосхищавший намерения царя Петра.
АПРАКСИН (царю). От Кроншолта, из флота, с корабля "Деолифант". Сего июля пятнадцатого пришел а нам выходец из неприятельских полков и сказал, что неприятель стоит в урочище за Памбулскою мызою, в тридцати верстах за Сестрою-рекою в четырех региментах числом в трех тысячах. Я отправил от себя генерала фон Шамбурха...
ИСТОРИК. ... Графа Отто-Рудольфа фон и цу Шауенбурга...
АПРАКСИН. ... С тремя тысячами драгун и тремя баталионами пехоты. И тот генерал счастливо возвратился, збив неприятеля так, что у него на месте перечтено больше пятисот тел. Баталия была сего июля двадцать третьего, в урочище Курила, от Сестры реки к Выборгу шведских в четырех милях...
ИСТОРИК. Сражение Шауенбурга со шведским полковником Тизенгаузеном близ мызы Кюриоля (она же - Красное Село на Карельском перешейке) было отмечено молебном и салютом в Санкт-Петербурге. Петр благодарил адмирала за победу.
ПЕТР (Апраксину). От сердца желаем, дабы вашими трудами в том вожделенном для нас месте Господь Бог паче милостиво прозрел и вечно б в благом состоянии _оной_уд_Рсссийской_земли_ при его матери соблюсти изволил...
ИСТОРИК. В постскриптуме этого письма царь велит ремонтировать корабли - и вновь размышляет о "фаме", славе города.
ПЕТР (продолжает). ... Починивать бомбардирский "Гром", а из прочих разве которые не в гораздо великий кошт станут. Жаль только трех: "Грома", "Дельфина" и "Винскельгака". А прочие ничто, и лучше поставить их _для_фамы_ на землю. А на их место делать малые суда неудобно, лучше - великие, при которых из остатков могут и малые быть, понеже в линию для парада не годятся меньше сорока восьми пушек, и вот такие делать возможно...
ИСТОРИК. Тоже ведь - целая программа судостроения!..

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Даты: "26 июля - 1 августа 1707 года". Салютующие суда.

ИСТОРИК. В день викториального салюта в Петербурге Александр Кикин отправился к Бьерке-О с визитом в шведский флот. Об этом он рассказал в письме к царю, а Наум Сенявин написал в своем дневнике. Вот и сопоставим эти сведения.
КИКИН. По указу его превосходительства адмирала Апраксина послан я был на шняве "Мункер" во флот Шведский с его и от генерала Горна письмами о картеле - размене пленных - на несколько персон, о коих вашему величеству известно.
СЕНЯВИН. В двадцать шестой день господин Кикин за поручика отправлен в шведский флот на шняве "Мункер". В полдень двадцать седьмого дня стали приходить к шведскому крейсеру, где стоит их капитан-командор с тремя кораблями и двумя шнявами. И как мы приехали близко, тогда встретила нас шнява. А как она стала к нам приезжать близко, тогда у нас выстрелили из пушки и подняли белый флаг на форстеиьге. Потом выстрелил и командор из одной пушки. Потом господин Кикин поехал в шлюпке с белым флагом на носу к командору на корабль. А после его отъезда наша шнява кинула якорь за полверсты от командорского корабля. А как господин Кикин взошел на корабль, тогда его командор встретил у фалрепа. В строю стоящих солдат было в его приезд двадцать человек с ружьем вдоль по кораблю. Потом велел нам вынуть якорь и стать близко командорскго корабля.
Имя командорскому кораблю "Выборг", сорок пушек и шесть баштыкенов, заряжаемых с казенной части. Командор барон Свартоубе. Второй - двадцать четыре пушки и на четырех вилках. Третий - "Томас", пушек столько ж, поручик Кюрик. Четвертая - "Юнфрау Элеонора": на ней поручик Сейстренг. Пятая - шнява "Скартен", на палубе - двенадцать, на вилках - десять пушек...
KИКИН. ... И прибыл я на их брантвахту, расстоянием от своего флота в восьми милях, где они имели пять кораблей и три шнявы, над коими был капитан командир барон Тоуб...
ИСТОРИК. Расхождение с только что приведенными данными Сенявина в том, что два дня спустя Наум отметил в дневнике прибытие к шведам еще двух судов. Другое разночтение: Кикин называет командора Тоуб, а Сенявин - Свартоубе. И кто из них прав, сказать может лишь шведский морской историк.
КИКИН (продолжает). ... И тогда, взяв у меня те письма, послал он их во флот свой к адмиралу Анкерштеину...
ИСТОРИК. То есть - к Корнелиусу Дидрихсону Анкаршерне, барону, командующему шведским Финским флотом.
КИКИН (продолжает). ... И удержан я у них был на оном месте около трех дней в ожидании ответа, ибо флот их от той брантвахты стоит в полувосьми милях, у Березового острова. И когда оный ответ получили, тогда отправлен был я от них с достойной честию и с зело лицемерною дружбою. Оной капитан Тоуб свободу нам дал на все суда ходить невозбранно - и каковы им всем пропорции и число людей и пушек, посылаю роспись...
СЕНЯВИН. В двадцать восьмой день шведский командор со своими офицерами приехал к нам на шняву обедать. У него на шлюпке поставлен был флаг ординарии. И после обеда довольно было стрельбы. А как он поехал от нас домой, тогда ему отдали честь, кричали три раза ура; потом от него из шлюпки два раза. У командора синий вымпел на гротстеньге, у других - ординарии.
КИКИН. ...Шняву вашего величества гораздо хвалили. Говорили, что сделана хорошею пропорциею. И на парусах, и на лавирах ни одна их шнява против ее не могла так же скоро ходить. И спрашивали у меня о мастере. Я им сказал, что чертеж сделал ваше величество сам; в чем они мне не возмогли поверить...
ИСТОРИК. Хотя Кикин ни словом против истины не погрешил. "Мункер" действительно строилась но чертежу царя Петра, причем он ее сам заложил. А достраивал подмастерье Иван Немцов.
СЕНЯВИН. В двадцать девятый день поручик Гелма...
ИСТОРИК. ... Хендрик Гельма, командир "Мункер" в 1707 году...
СЕНЯВИН. ... был на корабле у поручика Сейстренга, где был и командор со своими офицерами. А как приехал наш поручик, с того корабля кричали четыре раза ура, и от него с шлюпки - три раза... В тридцатый день командор шведский звал обедать господина Кикина и Гелму. И после обеда было довольно стрельбы. А наш поручик Гелма братался с капитаном Сиверсом.
КИКИН. ... Как я возмог понять по многим разговорам у оного капитана, а наипаче в один день, будучи в пьянстве,- им зело желателен мир. И сказывал он мне сам, что все морские - как офицеры, так и солдаты - имеют только дневную пищу без всякого денежного воздаяния жалованья. И сие - уже пять лет. А о женах и о детях своих не хотел даже со мною пространно говорить. Тогда я ему сказал, что невозможно себя сим, по его словам, содержать. На что мне ответствовал, что они имеют соизволение, дабы всякий капитан на своем корабле вербовал солдат, и ему по обыкновению Галанскому платят за всякого человека по семи копеек на день - и этим будто и довольствуются. Однако от него я узнал, что у них только пять таких человек капитанов, которые вербование своих солдат имеют. Адмирал Анкерштеин ответствовал его превосходительству адмиралу Апраксину, что он присланные со мною письма получил и послал в Стокгольм к оборонительной комиссии, прося, дабы оной картель учинить через флот...
СЕНЯВИН. В тридцать первый день отправлен господин Кикин во флот. А при отъезде нашем командор шведский со своими офицерами был у нас на шняве. Стали вынимать якорь, тогда они поехали домой, и против косы от Котлина бросили якоря и ночевали. А в первый день августа поутру рано вынули якоря, и пошли в путь свой, и белый флаг сняли, и, не дойдя до нашего крюйсерса, подняли свой флаг. Во всю бытность у них мы смотрели на командора шведского: как у него флаг поднимут, так и у нас. Обычай у них во флоте: как спустят флаги, так через час после того стреляют от командора из одной пушки...

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Дата: "3-15 августа 1707 года". Виды юного Петербурга.

ИСТОРИК. Из раннего августовского письма царя мы узнаем о смерти одного из упомянутых ранее бомбардиров.
ПЕТР (Кикину). Grotvader. Я уже давно не имею от вас письма и что у меня делается на дворе, не знаю. А ныне по смерти Ивана Матвеева, чаю, и хуже...
ИСТОРИК. Из этого делаем вывод, что Иван Матвеевич Угрюмов умер примерно в середине июня. Он был послан в Шлиссельбург, и покуда весть о его кончине пришла оттуда в Петербург, а затем к царю в его ставку, прошло не менее полутора месяцев...
ПЕТР (продолжает). ... Прошу вас, чтобы вы то дело призирали и обо всем отписали, что готово и что нет, и как поспеет. Також прознал я, что многие деревья в огороде засохли, о чем также прошу в осень (ежели я не буду или замешкаюсь) на тех местах новые (с лутчим бережением коренья и земли около них) посадить толщиною в толстую оглоблю или немногим толще. Також я не ведаю: корабль большой, который уже давно готов, галиот под гаубицы, десять брегантинов новой манеры - отделаны ль, и буде отделаны, спущены ль и препровожены ль а Питербурх или нет, и буде нет, почему. А что о сем господин Скляев не пишет - за то гораздо попеняй. А чертеж его до меня дошел. Щербаку и Островскому скажи: раз они не пишут мне о моем дворе, а паче об огороде, за то им сам привезу по кафтану стеганому...
ИСТОРИК. "Стеганый кафтан" - это, конечно, обещание плетей.
ПЕТР (продолжает). ... Писал ты к Макарову, что Федосей Скляев был за несколько минут до смерти. И сие едва ль не сговорясь мы учинили, ибо и я только футов за пять был до смерти. В самый Ильин день уже и людей не узнавал, и не знаю, как Бог паки велел жить, такая была жестокая лихорадка, от которой теперь еще в себя не могу придти... Piter. Из Варшавы, в второй едва не все так трактованы от лихорадки, как я,- в третий день августа 1707... Прикажи Ульяну Сенявину, чтоб приготовил сваи для болварка Трубецкого, ибо сей болварк начнем битьем свай зимою (понеже подо льдом не мерзнет). И для того надлежит ныне те сваи водою переправить. Также ему скажи, чтоб радение приложить к казармам, которые меж болварками Губернаторским и Головкиным, чтоб сколько возможно их сим летом сделать... Как я слышал, куртину меж тех болварков из-за малолюдства не делают. Того ради донеси господину адмиралу, чтоб на сию работу каторжных невольников употребил...
ИСТОРИК. Речь - не о каторжниках в полном смысле слова, а о гребцах с галер, которые называли тогда "каторгами".
ПЕТР (продолжает). ... понеже ныне лето своею тишиною смилостивилось - и галерам больше дела нет. К тому же пусть и холопов государевых прибавя, которые хотя бы один фундамент сей куртины нынешней осени сделали, что зело нужно. И как сие зачнут делать, отпиши мне, не мешкав.
ИСТОРИК. О приходе и оснащении "большого корабля" - фрегата "Думкрат" - царя уже известили. А Кикин ответил Петру так...
КИКИН. На милостивое письмо ваше посылаю роспись, что построено в огороде. Надеемся, что как огородное, так и хоромное строение в доме вашем в половину сентября окончится.
ИСТОРИК. А Скляев писал об отделке орехом яхты, приведенной из Воронежа, о привозе на галиотах и карбасах кривуль для корабельного строения, о желании делать "Лизет" из дуба.
СКЛЯЕВ. Брегантины нового манера, что строются на Олонецком верфе, совсем в отделке, кроме резной столярной работы. Гаубичный галиот к осени спустить не успеют - сделают лишь в марте. Лукьян Верещагин начал везти от Новой Ладоги дубовый лес, но много прямого, а нужны кривули. Так не вытесать ли шпангоут прямо на месте, у Новой Ладоги? На "Лизет" дуба можно набрать и здесь, а вот для двухпалубного стоит заготовить у Новой Ладоги, а зимой перевезть понемногу к Питербурху....
ИСТОРИК. Были новости и сухопутные, и морские.
НЕМЦОВ. Августа в девятый день, получа ведомость от господина Шомбурга, что посылал по корельской дороге полковника Мокастырева с его гвардиею, и он, полковник, за помощью Божиею, неприятельскую заставу побил и живьем взял в полон двадцать человек и две пушки... А в десятый день господин шаутбейнахт Боцис от флота пошел на бригантинах к островам на шведской стороне. А скампавей и бригантин было четырнадцать.
СЕНЯВИН. В десятый день господин шаутбейнахт галерный отправлен во финские шхеры на брегантинах. Того ж числа командор Шелтинг пошел на крюйсерс, и с ним по три фрегата, шнявы и брандера... В пятнадцатый день командор Шелтинг ранжировать ходил рангом, как ставиться всякому на свое место. Предводитель был капитан Выбе Гания на брандере, за ним шнява Гас, за нею шнява капитан-поручика Гарбоу, за ним корабль капитана Яна Паха, за ним командира брандер, за ним шнява Мункер, за нею шнява, за нею капитана Сиверса брандер...
ИСТОРИК. Чтобы не запутаться в записях Наума С об учениях, стоит вспомнить, что это только в их пору голландец Выбей Гания командовал брандером, вообще же был капитаном фрегата "Шлиссельбург"; шнява "Гас" - видимо, "Дегас", то есть "Заяц" под командой курляндца Баренса Шмидта; Эразмус Гарбо - командир безымянной в 1707 году шнявы, позже названной "Феникс": Ян Янсен Бак командовал фрегатом "Дерп"; руководитель учений Вейбрант Шелтинг командовал на учениях брандером; ни имя капитана, ни название шнявы, следовавшей за "Мункер" поручика Гельмы, не указано; наконец, Питеру Сиверсу, командиру фрегата "Кроншлот" поручили на учениях тоже один из брандеров...

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Дата: "17 августа 1707 года*. Сады юного Петербурга.

ИСТОРИК. Через неделю Петр дал Кикину подробное указание о посадках деревьев, свидетельствующее, что царь весьма толково разбирался и в этом предмете.
ПЕТР. Господин Кикин. По письму вашему уведомились мы о дубовой роще, которой большая часть посохла. Того ради нынешнею весною заранее, присмотри несколько небольших дубовых,- а лучше кленовых - молодых дерев. И присмотря, вели окопать около оных землю кругом и не трогать до заморозков, чтоб окопанную землю с корнями морозом укрепило. И тогда вели перевезти и посадить в порозжем месте, где еще роща не досажена. А старые, которые посохли, до весны не выкапывать. Вдруг из них примутся некоторые...

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Дата: "Август-сентябрь 1707 года". Парусники е заливе.

ИСТОРИК. В августе обер-комендант Санкт-Петербургской крепости Брюс выехал по делам службы в Нарву.
НЕМЦОВ. По ведомости от господина Брюса из Нарвы, господин шаутбейнахт со всеми бригантинами приехал с островов в Нарву, взяв несколько пленников у острова Гогланд.
СЕНЯВИН. В двадцать восьмой день пошли на крюйсерс. Командир был Симсон. Фрегатов было пять, шняв четыре, брегантин один... В тридцатый день господин шаутбейнахт пришел к нам на крюйсерс из похода. Тогда ему с кораблей и шняв, которыя были около него, кричали три раза ура, и от него - то ж. На корме его подняли штандарт. На брегантинах били в барабан поход.
НЕМЦОВ. В тридцатый же день господии шаутбейнахт приехал со всеми бригантинами в Санкт-Питербурх.
СЕНЯВИН. В третий день сентября пять галер пошли в город.
ИСТОРИК. Из последних двух записей точно устанавливаем состав эскадры Боциса, с которой он ходил в финские шхеры: девять бригантин и пять скампавей, то есть малых галер.
СЕНЯВИН. В пятый день мы пришли во флот с крюйсерса. В шестой пошли в Питербурх две шнявы, да наша третия, и потащили два прама. С прамов стреляли из девяти пушек, от адмирала - пять раз... В четырнадцатый день Мункер вернулась во флот.
ИСТОРИК. Между этими событиями - записи журнала Немцова.
НЕМЦОВ. В восьмой день господин шаутбейнахт с пятью бригантинами пошел на Ладожское озеро... В десятый день получена ведомость, что к нашему флоту пришел шведский фрегат... В тринадцатый день тот их корабль отправился назад.
ИСТОРИК. Сенявин эти события в дневник не занес. Оно понятно: Наум плавал на "Мункер" в Петербург. Однако есть более позднее послание Апраксина, в котором он сообщил, что отправил Боциса к карельскому берегу не восьмого, а тринадцатого сентября. Вернулся Боцис двадцать седьмого, привезя в числе девяноста пленников "лоцмана всего карельского берега". Но кто назвал более точную дату начала его похода - Апраксин или Немцов,- мы, боюсь, сегодня выяснить уже не сможем...

ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Дата: "10-13 сентября 1707 года".

ПЕТР (Кикину). Господин Кикин. Я б зело желал господина адмирала поздравить еще у Кроншлота, ежели в октябре он еще задержится до морозов на море. Однако ж пока не могу о том подлинно сказать, но в коротком времени дам знать, буду или нет. Возвести господину адмиралу, дабы нового манера брегантинов к будущему году сделать шесть или семь.
ИСТОРИК. Через два дня - послание к Меншикову.
ПЕТР (Меншикову). Приехал из _парадиза_или_Питербурха_ капрал Карапаткин и зело утешения много привез (только то худо, что мы слышим, а не видим), которого к вам посылаю: изволишь сам слышать от него... (После паузы - Апраксину). Возможно, господии адмирал, мне сей еще осенью к вам быть (чего душевно желаю)...
ИСТОРИК. Петру, видимо, на самом деле очень хотелось побывать в своем "парадизе". Он все время думает о связанных с морем делах. Об этом свидетельствует такой подробнейше расписанный документ, как датированный тринадцатым сентября "Указ об отправлении бригантин с Олонецкого верфа".
ПЕТР. Конопатчику Саве Полякову ехать с Олонецкого верфу но новопостроенной бригантине вниз Свирью рекою и Ладожским озером до Санкт-Питербурха, до Адмиралтейства, с боцманами и матросами, отпущенными с Олонецкого верфа, и вместе с ними идти на пяти бригантинах, друг от друга не отставая и друг друга не покидая, чтоб передняя в виду была от задней, а передняя из виду от задней не уходила наперед, и задняя леностию и нерадением на ходу и в гребле не оставалась, и в том вам друг над другом смотреть накрепко. А идти вам на тех судах у берега к русской стороне и смотря, чтоб на мели не нанесло и о каменья не разбились. А далее пятнадцати верст от берега не ходить, чтоб погодою не занесло на шведскую сторону. И то приказать смотреть накрепко лоцману, который на то судно дан тебе с Олонецкого верфу. А буде кто из тех посланных упрямством своим пойдет на бригантине от берега далее пятнадцати верст, и в том солдатам, что на той бригантине будут, воли ему не давать. Также, если небрежением найдет он на мель и учинит той бригантине какое повреждение, за то ослушание и небрежение ему учинено будет жестокое наказание. А буде ту бригантину погодою прибьет к берегу, то ей для работы и ко вспоможению, а также тому судну ко охранению работных людей брать по селам и деревням, сколько человек понадобится, а старостам и крестьянам в даче тех людей быть ему по сему наказу послушным. А приехав, явиться ему при Адмиралтействе к адмиралу и президенту Адмиралтейства Федору Матвеевичу Апраксину, и бригантины, а также на них посланные припасы объявить.
ИСТОРИК. Надо сказать, что опасения царя были небеспочвенны. Одну из бригантин посадили-таки по пути на камни - и ее пришлось вытаскивать, чинить, а потом отдельно доставлять в Петербург, о чем сообщил Петру Скляев...

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ
Дата: "Вторая половина сентября 1707 года". Поход армии.

ИСТОРИК. Узнав четырнадцатого сентября, что Карл XII двинулся наконец из Саксонии к Варшаве и переправился через реку Одер, Петр писал в Москву царевне Наталье, своей сестре.
ПЕТР (Наталье). А в сем году вам в Санкт-Питербугк быть невозможно из-за близости неприятеля...
ИСТОРИК. Шестнадцатого, в день, когда Петр прибыл из Тикотина в Гродно, от Кроншлота к Петербургу отбыли провиантские суда: флот начал возвращение на зимние квартиры... Пять дней спустя Петр обратился к Меншикову.
ПЕТР (Меншикову). На сие письмо желаю отповеди - возможно ли мне в конце сего или в начале будущего месяца до Питербурха ехать?
ИСТОРИК. Однако достигнет "парадиза" царь лишь месяц с лишним спустя. А за это время известит Апраксина и о таком стратегически важном деле, как переброска полков генерала Боура в Друю и Себеж на перехват армии Карла, и о не менее важной задаче дрессуры "Лентовых робят", то есть щенков любимой собаки Ленты, которым Петр сам придумает клички.
ПЕТР. Имена им - Пирак, Аетон, Эона, Флегон, Паллас, Нимфа и Венера... Лентовых робят молодых изволь приказать кому-нибудь из иноземцев (кто к собакам охотник) учить: 1) чтоб носили поноску; 2) шапку снимать; 3) под пищалью в воду ходить; 4) через палку скакать; 5) чтоб умели есть просить и сидеть...
ИСТОРИК. Дела все - непростые, требующие от дрессировщика и сноровки и умения...

ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ
Дата: "Конец сентября - первая половина октября 1707 года".

ИСТОРИК. А сам Апраксин отправил в конце сентября к Бьерке-О за языками Толбухина и Островского, встретил вернувшегося из карельского похода Боциса, приветствовал поднятием белого флага на флагштоке своего корабля очередную вернувшуюся с крюйсерса эскадру судов (второго октября в залив будет послана последняя партия шняв), проводил стрельбой отправившиеся в Петербург брандеры и наконец...
СЕНЯВЙН. Октября в пятый день господин адмирал пошел со флотом от Кроншлота и, выйдя, якоря стал тянуть завозом. Тогда из Кроншлота выпалили из семи пушек. Потом от адмирала - то ж. Потом от вице-адмирала - то ж. Потом со всех шняв и с пяти кораблей. И отошли верст с пять, бросили якорь и ночевали... В шестой день пошли и, не дойдя до вех, кинули якоря и ночевали... В восьмой день господин адмирал выпалил из пушки и распустил паруса - гротмарс и формарс. И вынули якорь - и пошли к Санкт-Питербурху. Наша шнява Мункер впереди, за нею - другая,- за тою - господин вице-адмирал, а господин адмирал позади всех шел вехами. И придя в реку против Матисова двора, по сигналу бросили якорь и распустили полосатый флаг. А как шли мимо вице-адмиральского корабля, тогда господин вице-адмирал со своего корабля стрелял из пушек и кричал ура, а с адмиральского корабля так же чинили. И бросили якорь... В девятый день господин адмирал вынул якорь и пошел. За ним - вице-адмирал, за ним - фрегаты, один за одним. За последним фрегатом - наша шнява, за нею - другая. И как поравнялся адмирал с Адмиральским двором, стали стрелять с крепости, после того - с галер, потом - с города, после - от господина адмирала и господина вице-адмирала, потом - фрегаты все вдруг.
НЕМЦОВ (подхватывает). А сего ж числа господин адмирал с корабля сошел и флаг его сняли... В четырнадцатый день, то есть во вторник, флот начал убираться в гавань.
ИCTOPИK. Такова была красочная картина прихода Балтийского российского флота из Финского залива в Санкт-Петербург.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Дата: "Середина октября 1707 года". Виды верфей.

ИСТОРИК. В самом же Петербурге шли немалые судостроительные дела. Хотя Скляев и писал царю 11 октября...
СКЛЯЕВ (царю). На "Лизетку" шпангоутов без повеления делать не смеем. Только с двух сторон дубовые доски тешем...
ИСТОРИК. Однако еще через одиннадцать дней...
СКЛЯЕВ (царю). У "Лизетки" шпангоутов большая половины сделана. Чаю, что и остальные к Рождеству лишь чуть в недоделке будут. Только на нее труднее кромгоуты набирать, чем па плтидесятипушечный корабль. У Гаврилы Меншикова и Салтыкова...
ИСТОРИК. Федор Салтыков - майор гвардии и корабел-мастер...
СКЛЯЕВ. ... на брегантинах шпангоуты все набраны, сентами огибают. Пятнадцатого числа послал в Ладогу Василья Шпака...
ИСТОРИК. Распорядителя работ на Адмиралтейском дворе...
СКЛЯЕВ. ... Чаю, что все шпангоуты без нужды наберет. Только надобно, на чем оные деревья до Шлюсенбурха перевезти. Однако ж писал я к Федору Матвеевичу и на Олонецкий верф, откуда мне подводы для той возки даны будут. Чаю, что известны будете в письмах господина генерал-маеора Брюса о приходе шведской партии к Нарвской линии...
ИСТОРИК. Царь получил это письмо Скляева, вероятно, в самом ближайшем времени, может быть, в тот же самый день: он ведь в момент написания его был на подъезде к Петербургу - и почта могла достигнуть царя в считанные часы.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
Дата: "20-23 октября 1707 года". Суда на реке.

ИСТОРИК, В журнале, веденном кабинет-секретарем царя Алексеем Васильевичем Макаровым, о путешествии царя рассказано так.
МАКАРОВ. К Новгороду его величество изволил придти октября двадцатого числа в ночи, не выходя из судна. Новгород проехали так, что никто не сведал, и сказались, будто на том судне едут торговые люди... В Старую Ладогу его величество прибыл октября двадцать второго дня поутру рано, и оттуда изволил идти до Шлиссельбурга сухим путем и ночевал на заводах кожевенных, на Назии реке... Октября двадцать третьего поутру рано с оных заводов его величество путь свой взял в Шлиссельбург и там кушал. И побыв там несколько часов, после обеда пошел Невою рекою в Петербург и пришел того ж числа к вечеру. И был у господина адмирала графа Апраксина, где также никто не чаял такого внезапного его величества прибытия...
ИСТОРИК. Замечу: Апраксин тогда графом не был. Это реалия более поздней поры, когда Макаров оформил свой дневник.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТОЕ
Дата: "25-26 октября 1707 года". Адмиралтейство.

ПЕТР (Меншикову). Мы третьего дня сюда через Шлиссельбурх счастливо приехали, и здесь, в Ингерманландии, все в порядочном течении дел обрели. Скоро едем в Кроншлот. Погода здесь стоит осенняя, а еще не зимняя...
НЕМЦОВ. В двадцать шестой день спустили бригантину, именуемую Святой Андрей. И на том судне веселились довольно.
ИСТОРИК. Веселье, как и следовало ждать, затянулось дня на полтора. Но затем царь вновь занялся делами молодого города.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
Дата: "28 октября 1707 года". Виды молодого Петербурга.

ИСТОРИК, Двадцать восьмого Крейс докладывал царю о городских хоромах на левобережьи от Адмиралтейства до взморья. Многие здания стояли близко к флоту - и угрожали ему пожаром,
КРЕЙС. По осмотре в гавани, где стоят корабли, на берегу реки Невы оказалось хоромное строение - и в нем печи, и их топят. Снизу, где стоят галеры,- солдатская баня гарнизонного жилого Шиевенцова полка. От галер - в двадцати саженях.
ПЕТР. Сломать!
КРЕЙС. Против нарвенских галиотов - бани торговые у воды. У Провиантского двора, против прамов и фрегатов - изба караульная, в ней - солдаты. От флота - в пятидесяти саженях... От той избы вверх - две избы караульные, в них - морского флота солдаты. В одной была печь - обвалилась. А в другой печи нет. Обе без кровли. От кораблей - саженях в восьмидесяти... А от тех изб вверх - две избы лабораторные. В одной печь, а в другой нет. От флота - саженях в восьмидесяти ж... Далее - двор архитектора Федора Васильева. В нем - две избы да баня с печми. От кораблей - сажен с шестьдесят... Против того двора к берегу - две землянки с печками. В них живут бомбардиры. От Флота - сажен с пятьдесят... От того двора, против флота, вверх по Мойке от новой крепости на берегу реки...
ИСТОРИК. Речь шла о редуте на Матисовом острове. Построили его для обороны входа в Фонтанку - тогда она звалась Безымянным ериком,- а также в Мойку и в Пряжку со стороны залива.
КРЕЙС. ... до рядов Шневенского рынка - солдатская слобода гарнизонного полка. От кораблей - саженях в семидесяти...
ИСТОРИК. Иными словами, Шневенцова слобода, названная так по имени командира "Морского" полка Алферия Шневенца, протянулась тогда на всю ширину нынешнего Галерного острова.
КРЕЙС. Не доходя моста через Мойку, ведущего к редуту, изба кабацкая. От флота - саженях в тридцати.
ПЕТР. Сломать!
КРЕЙС. А от кабака, на берегу - харчевня. Саженях в двадцати от флота.
ПЕТР. Сломать!
КРЕЙС. А от той харчевни к мосту - изба новая. Печи нет. В ней живут татары и бреют бороды.
ПЕТР. Сломать!
КРЕЙС. А от той избы к мосту - шалаши, и в них торгуют хлебом и калачами. И лавки со всякими товарами...
ИСТОРИК. То есть это и был тогдашний Шневенский рынок... А наведя порядок в Шневенцовой слободе, двинулись на море.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ
Дата: "28-31 октября 1707 года". Суда в заливе.

СИНЯВИН. В двадцать восьмой день царское величество с господами адмиралом и вице-адмиралом пошли в Кроншлот на яхтах с двумя брегантинами русскими, с галиотом и "Геданом"...
ИСТОРИК. "Гедан" - шведский бот, который в ночь с 6 на 7 мая 1703 года Петр и Меншиков захватили на невском взморье...
СИНЯВИН. ... И того ж числа пришли... В тридцатый день пошли к Толбухину на косу на русских брегантинах, и зашли за косу. Тогда пришел к нам близко шведский корабль...
НЕМЦОВ (подхватывает). ... И выпалил из двух пушек..
СЕНЯВИН. ... А мы пошли назад... В тридцать первый день пошли в Питербурх. В сем походе были и госпожи дамы...
ИСТОРИК. Это были Екатерина - еще фаворитка царя, но уже мать троих его детей - и ее наперсница Анисья Толстая.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ
Дата: "2 ноября 1707 года". Карта Котлина и Петербурга.

ПЕТР (Меншикову). О здешнем течении дел еще подлинно не могу писать, понеже по приезде нашем, ради позднего наступающего времени, были на море, в Кроншлоте и новой крепости...
ИСТОРИК. "Новая крепость" это, конечно - крепостца, сооруженная на Котлине и названная Александр-шанц.
ПЕТР. ... Оттоль третьего дня приехали сюда. Правда, хотя здесь и добром все ведется, однако нужда здешним принципалам видеться с вами, чего все желают...
ИСТОРИК. В тот же день Петр пишет жене Меншикова.
ПЕТР (Меншиковой). Госпожа княгиня. Дай Бог, чтобы и у вас было так хорошо, как здесь. Также откормите Даниловича, чтобы я не видел его таким, как в Меречах. Здесь все изрядно и весело. Из парадиза, или Санктпитербурха.
ИСТОРИК. На следующий день веселья поубавилось...

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ
Дата: "6 июля 1707 года". Казаки-булавинцы.

ИСТОРИК. Пришла весть с мятеже Булавина. Еще шестого июля царь послал на Дон князя Юрия Васильевича Долгорукова.
ПЕТР (Долгорукому). Известно нам учинилось, что из русских порубежных и иных наших городов мужики бегут в разные донские городки. Того ради указали мы для сыску оных беглецов ехать вам на Дон без замедления. Которых беглецов надлежит тебе, переписав, с женами их и с детьми выслать с провожатыми в те места и города, откуда кто пришел...
ИСТОРИК. Долгорукий стал действовать жестко, за что девятого октября и поплатился жизнью: в тот день булавинцы перебили его отряд - и огонь казацкого мятежа разгорелся. Царь вознамерился было отправиться к Москве, но тут пришла весть, что войска Булавина рассеяны. И хотя мятеж далеко еще не окончился, "господин полковник", как называли царя его приближенные, вернулся к прерванным занятиям.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ
Дата: "4 ноября 1707 года". Парусники на море.
НЕМЦОВ. В четвертый день, то есть во вторник, господин полковник на трех бригантинах пошел для пробы в Кроншлот.
СЕНЯВИН. И как пришли к самому Кроншлоту в гавань за быки,- тогда оторвало ногу у Кирилы Рыбакова.
НЕМЦОВ. В пятый день отсель поехал и был на Стрелиной мызе, и в вечеру приехал в Питербурх.
ПЕТР (Меншикову). Все добро здесь, и мы еще в другой раз были на море. И доселе еще осенняя добрая погода стоит...

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ
Дата: "12 ноября 1707 года". Виды молодого Петербурга.
ИСТОРИК. В этот день царь отдал распоряжение адмиралу Апраксину и Ингерманландскому ландрихтеру - земскому судье - Римскому-Корсакову, ответив на их вопросы.
АПРАКСИН. Скольким быть драгунским полкам? Где стоять?
ПЕТР. Определиться невозможно, ибо дела воинские не в едином равном порядке обращаются.
АПРАКСИН. Скольким быть в Питербурхе работным людям?
ПЕТР. На будущий год быть по двадцати тысячам в перемену на готовом хлебе, а деньги на них взять у Автонома Иванова.
АПРАКСИН. В каком приказе взять каменщиков для строения?
ПЕТР. Выслать из Преображенского приказа.
АПРАКСИН. Что жалованья давать приезжим русским матросам?
ПЕТР. Матросам первой статьи - по три рубля, второй - по два с полтиной, третьей - по два рубля.
АПРАКСИН. Кому строить хлебные амбары при крепости?
ПЕТР. Господину адмиралу дать указ комендантам, по скольку и где строить, а господину ландрихтеру - о подводах.
АПРАКСИН. Лошадям при Санктпитербурхе и Адмиралтействе кто должен фураж давать?
ПЕТР. Господин ландрихтер. Брать от него также по семиста пеших для Санктпитербурха и по пятиста пеших и триста конных ддя Олонецкого верфа.
АПРАКСИН. Лоцманам при Адмиралтействе быть ли, и если быть, то с каким жалованьем? А ныне вместо жалованья не повелеть ли им торговать пивом?
ПЕТР. Буде быть, давать жалованье, а выбрать из русских.
РИМСКИЙ-КОРСАКОВ. На плотничные и кузнечные работы людей откуда брать: с Новагорода или с Олонца?
ПЕТР. С Олонца: плотников не больше, чем по трехсот человек, а то и меньше, а кузнецов - только на убылые места.
РИМСКИЙ-КОРСАКОВ. На корабельные работы в Питербурхе и на Олонецком верфе берем с Каргополя, Белоозера и Пошехонья.
ПЕТР. И нынче брать тут же. Также со здешней губернии определить вполовину против прочих - к Шлютенбурху.
ИСТОРИК. Все эти - сугубо деловые, казалось бы,- вопросы и ответы передают нам неповторимые подробности жизни Петербурга той поры. До конца ноября на основании этих ответов были отданы именные царские указы: о повышении морских офицеров на убылые места, варке для них пива и о фураже для их лошадей; о мундирах для драгун и о муке, крупе и сухарях для Адмиралтейства; о взятии с обер-коменданта Романа Брюса ведомости о нужных припасах для его полков и о создании службы целовальников для приема и раздачи корабельных припасов; об отдаче половины астраханских стрельцов в работу обер-комиссару Ульяну Сенявину, а другой половины - Брюсу; о пополнении рекрутами полков графа фон Шауенбурга и Матвея Дубасова и о снабжении нового полка Никона Савенкова; о том, чтобы шапок казачьих с откосами и прошвами не носить, а носить их - по образцам, каков вывесить на воротах адмиралтейской крепости, а неуказанные шапки солдатам снимать. И такой был указ...
ПЕТР. А также прибить к воротам Адмиралтейского двора и у солдатских казарм государев указ, скрепленный адмиралом и Адмиралтейства президентом Федором Матвеевичем Апраксиным: "Ежели кому из морского флота офицеров понадобятся для домовых их строений морского флота солдаты, то пусть они, офицеры, дают тем солдатам заработных денег в зимние - по шести денег, а в летние - по десяти денег на день на человека. А безденежно никаких своих работ делать не велеть. А ежели кто из офицеров станет заставлять солдат делать свои домовые работы безденежно и о том ведомо учинится, и за то с тех офицеров взяты будут в его, великого государя, казну штрафы...
ИСТОРИК. Вероятно, к этим же дням относится и часто цитируемый указ 1707 года о строительстве Санкт-Петербургской крепости, обращенный к Ульяну Сенявину и Доминико Трезини.
ПЕТР. В будущем 1708 году делать в Санктпитербурхе каменною работою - первое; болварк Трубецкой весь с фундаменту, также и куртину от оного до Патриаршего, Зотова; второе: на зачатом фундаменте куртину от Губернаторского болварка до Головкина делать же, а буде возможно, и всю сделать; третье: фланк другой у Головкина болварка делать же, а буде не успеют, хотя б фундамент зачать; четвертое: ворота делать подобно Нарвскнм и сделать оные в три года...

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ
Дата: "13-22 ноября 1707 года". Карта Петербурга.

СЕНЯВИН. В тринадцатый день река стала...
ИСТОРИК. Сенявин, увы, опять напутал в своем дневнике.
НЕМЦОВ (делая упор на числительном) В четырнадцатый день река Нева стала, и по льду люди переходили.
ПЕТР (Меншикову). Река здесь стала в тот же день, как в прошлом году - сего месяца в четырнадцатый день,- и путь починает быть добрым... Посылаю вам некоторый малый презент. Изволь принять и употреблять на здоровье. Хотя и мало, однако извольте помнить, отколь прислано и из какого места... Мы в двадцатое число отправили гекерал-маеора Шамбурха с полковниками Монастыревым, Мурзенковым, Гагариным и Волконским в акцию против Левенгаупта с указом: идти к Дерпту, а затем в Лифлянды против неприятеля, куда случай приведет, а далее к Риге, разоряя землю и все чиня к пользе нашей...
ИСТОРИК. В двадцать второй день ноября составлен был реестр жилых и загородных дворов при Санкт-Петербурге на острове и за Невою рекою, кроме таможни и кружечных дворов. И всего сочли там боярских и стольнических, офицерских и священного чина, подьяческих и торговых, солдатских и морского флота, пушкарских и стрельцов астраханских, а также живущих в татарских слободах и вверх по Неве всяких чинов людей - восемьсот семьдесят два двора. Вот каков уже был Петербург! Ну, а потом, вслед за большими трудами - морскими, воинскими и административными - пришло время великих празднеств...

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЕ
Дата: "23-26 ноября 1707 года". Вид дома Меншикова.

НЕМЦОВ. В двадцать третий день, то есть в неделю, в тезоименитство князя Александра Даниловича, веселились довольно. И по улицам были емблемы, и был фейерверк.
ПЕТР (Меншикову). В нынешний день тезоименитства вашего чины даны: Федосею Скляеву, Ивану Сенявину - поручиков (да Федосею ж дан от меня пас мастерский), Муханову - подпоруческий, Ермолаю Скворцову и Науму Сенявину - боцманский, Елизарову и Острецову - боцманматский.
СЕНЯВИН (с достоинством). Я пожалован в боцманы.
ПЕТР (торжественно). Свидетельство Федосею Моисеевичу Скляеву на звание корабельного мастера... Объявляю аз, нижеименованный, что благоурожденный господин Скляев на Адмиралтейских верфах - Воронежской, Олонецкой и Санктпитербурхской - десять лет в славной и первой в свете почитаемой между механических художеств науке шхипбоурей - судостроителей - как воинских, великих и малых, так и прочих к Адмиральству надлежащих плаваемых судов у нас обретался. И сначала в сложении судовых дерев, черчении и прочем всем, что доброму плотнику принадлежит, изучился. Потом же циркулем всяких судов чертежи с масштабами, планы и профили с правильными линиями изучил - и так сие понял, что может все морские суда строить не только по генеральным регулам, но и умаляя, и увеличивая иные. И сия его совершенная практика ученической более быть не может, Того ради вышереченного господина Скляева объявляю мастером и свидетельствую подписанием своей рукой и приложением печати. Петр, Рыцар ордена Санкт Андреа, капитан эт шхипбоумейстер.
ИСТОРИК. В тот же день гости начали второе письмо князю.
АПРАКСИН. Господин князь, губернатор и генерал. В сей день святого Александра, вашего, князя российского, тезоименитого, здесь, в доме вашем, по благодарении Бога, веселились... Желаем, дабы Господь Бог благоволил вам с нами купно сей парадиз в радости видеть долгие времена. И при сем, поздравляя вас с сим днем, подписуемся: адмирал Апраксин, шаутбейнахт rpaф Иван Боцис, маеор Долгорукий, Александр Кикин, Абрам Рес, Алексей Чеглоков, Гаврило Меншиков, Иван Кочет, Федосей Скляев, архиерей воронежский галицкий Индрик, архидиакон Гедеон Шаховской, санкт-питербурхский наминат Петрох*й, челом бьет, Степан Беляев, игуменья с сестрами, Иван Сенявин, Иван Алуханов, Иван Татищев, Федор Бартенев...
ИСТОРИК. Позже царь, поименовавшийся среди подписавших письмо санктпитербурхским наминатом, приписал еще ряд строк.
ПЕТР. В настоящий день не мог не доложить, что в день вашего с тезоименитства так веселились, что истинно от смерти господина Лефорта до сегодня такого не было веселого дня, и не узнавали дней, ибо уже в третьем часу на другой день легли спать... Здесь под болварк Трубецкого сваи бить начали, и надеюсь, что, даст Бог, сей фундамент будет к весне готов.
ИСТОРИК. О настроении царя красноречиво говорит и письмо, отправленное тогда же корабелу-"басу" Ивану Головину.
ПЕТР (веселым голосом). Сват люли, буди здрав. Письмо твое нам отдано. Зело нам жаль, что ты не был с нами, понеже ветра гораздо были великия: можно б гораздо на море петь люлю. А что ты, сватушка, пишешь, что замерзли ли корабли, то врешь: замерзла вода, и та не вся. Поклон от тебя по письму отдал. Из которых всех благодарнее вам Шаховской, посылает бпм превеликий х*й. Еще возвещаю тебе, сватушка, что мы скоро едем к Москве, и кой час приеду, тотчас куплю сватье паневу полосатую. Питер из Санкткитербурха, в 26 день ноября.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ
Даты: "30 ноября - 30 декабря 1707 года". Петербург.

НЕМЦОВ. В тридцатый день, то есть в неделю святого Андрея, такожде веселились. И сего числа заложили шняву Лизетку длиною по палубе семьдесят один с половиною футов, шириною двадцать пять футов.
ИСТОРИК. Первого декабря царь, отослав Меншикову в подарок сыр, сообщил ему об открытии у Дудоровой мызы богатой свинцовой жилы, в которой нашли и серебро.
НЕМЦОВ. Декабрь... Во второй день, то есть во вторник, господин капитан отсель путь восприял в Москву... Против третьего числа в ночи была с моря великая погода, так что от работ отбила. Бытность ее - с час...

ЯВЛЕНИЕ ТРИДЦАТОЕ
Дата; "Конец декабря 1707 года". Карта Польши и России.

ИСТОРИК. С Петром поехали Апраксин, Кикин, Крейс и другие... Декабрьская непогода стала провозвестницей тех нспытаний, которые выпали Петербургу в следующем году. Покуда же царь Петр вновь мучительно размышлял о намерениях Карла.
ПЕТР (Меншикову). О неприятельском намерении иного не могу советовать, только чтоб знать его марш: по смоленской ли дороге или близ Лифлянд путь его будет? В чем зело надлежит знать, чтобы не обманул...
ИСТОРИК. В самом конце декабря Карл XII форсирован Вислу у Вроцлавска - и начал движение к Гродне.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. 1708 ГОД (ЯНВАРЬ-ИЮЛЬ)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ИСТОРИК
УИТВОРТ Чарлз - английский посланник в Москве
ПЕТР I
КИКИН Александр Васильевич - адмиралтеец
МЕНШИКОВ Александр Данилович - генерал-губернатор Ингрии
АПРАКСИН Федор Матвеевич - адмирал, президент Адмиралтейства
ЛЮБЕККЕР Георг - командующий шведской Финляндской армией
КРЕЙС Корнелий Иванович - вице-адмирал Балтийского Флота
АЛЕКСЕЙ - царевич
БРЮС Роман Виллимович - генерал-майор, обер-комендант Санкт-Петербургской крепости
СЕНЯВИН Наум - боцман, затем поручик Балтийского флота
ДОЛГОРУКИЙ Василий Владимирович - майор гвардии
ПАВЛЕНКО Николай Иванович - историк
СЕМЕВСКИЙ Михаил Иванович - историк
НАТАЛЬЯ - царевна, сестра Петра I
МАКАРОВ Алексей Васильевич - кабинет-секретарь Петра I
СО Леметр де - французский изобретатель
НАРЫШКИН Семен Григорьевич - капитан гвардии
БОЦИС Иван - граф, контр-адмирал Балтийского флота
АНКЕРФЕЛЬД - отставной капитан шведской службы, пленный

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
На "историческом календаре" - январь 1708 года. "Исторический фон" - вид Москвы с Воробьевых гор работы Яна Бликланта. Корабль на стапелях Адмиралтейства. На сцене - ИСТОРИК, Чарлз УИТВОРТ, царь ПЕТР и Александр КИКИН.

ИСТОРИК. Тысяча семьсот восьмого года января в первый день царь Петр отдал в Москве указ о печатании гражданским шрифтом "Геометрии" и других книг, после чего устроил обед с фейерверком. А в Петербурге в тот же день корабельный мастер федосей Скляев завершил оснащение шпангоутом шнявы "Лизет", которую заложил и спустил на воду в прошлом году в дни прерывания царя на Неве... На следующий день английский посланник Чарлз Уитворт сообщал в Лондон.
УИТВОРТ. Царь прибыл в Немецкую слободу и обедал во дворце князя Меншикова, когда явился посланец с известием, что король шведский двинулся со своею армиею. Хотя это известие и старались сохранить в тайне, замечено было, что оно немало смутило настроение гостей. Впрочем, царь оставался на празднике до вечера, а затем посетил все дома, которые полагал посетить на святках, но с некоторою поспешностью, выиграв день или два, чтобы затем немедленно отправиться к армии...
ИСТОРИК. Уезжал Петр с тяжелым настроением. О том свидетельствовало и его распоряжение, отданное на всякий случай о судьбе Екатерины, ждавшей нового ребенка, и ее детей.
ПЕТР. Ежели что мне случится волею Божиею, тогда три тысячи рублев, которые ныне на дворе господина князя Меншнкова, отдать Катерине Василевской и с девочкою...
ИСТОРИК. При отъезде было выпито немало вина, вследствие чего адмиралтеец Александр Кикин, еще не отъехавший из Москвы обратно в Петербург, писал чуть позже царю.
КМКИН. При самом твоем отъезде, ложась в сани, изволил наше величество о некотором деле мне неоднократно приказать, о чем изволь напамятовать, а именно (от чего сохрани, всемилостивейший Бог), ежели случится тебе ныне противу неприятеля какое нещастие, дабы я не оставил или сестру вашего величествия, или сестру Катерину Алексеевну,- о чем я в такой час от горести сердца подлинно не разумел, и со оным без письма вашего величествия с Москвы ехать мне возбраняется. На сие прошу милостивого указу...
ИСТОРИК. Царь на то отвечал с раздражением.
ПЕТР. А что спрашиваешь, о которой сестре, и то я говорил о Катерине, а не о своей сестре...

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Дата: "Январь 1708 года". Карта военных действий на польском фронте.

ИСТОРИК. Прибыв из Москвы в Смоленск, царь писал оттуда в столицу адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину.
ПЕТР. Сегодня мы сюда в два часа пополудни приехали, где от господина князя Меншикова получили письмо, что неприятель еще за Вислою, и о походе его не слыхать... И потому можно видеть, что жаркость швецкая вяще на слове, нежели на деле была. Того ради надлежит вам сюда быть немедля... Вице-адмирала и протчих вышли, не мешкав, в Питербурх, также что надлежит к тамошнему приготовлению, изволь писать, чтоб готовили... Также платеж французскому полковнику за дела его вручи господину Мусину, только в покупке материалов чтоб наш был купчина, а не ему деньги давать в руки...
ИСТОРИК. Речь в письме царя шла о французском полковнике Леметре де Со, о котором месяцем раньше писал Меншиков.
МЕНШИКОВ. Явился к нам иноземец француз, который объявил мне секретно: ... сделал он здесь... ящик, в котором тридцать маленьких пушечек, а в них трубы медные,.. а во всякой трубке по тринадцати пуль. Оный ящик будет на двух колесах, а надобно таких сделать триста, и когда оные будут при баталии, то из одного ящика можно многое число людей побить. И оного француза высылаю я ныне к Москве с переводчиком Волковым для делания тех ящиков... Он же хочет некоторою штукою без мортиров бомбы бросать.
ИСТОРИК. Иными словами, Леметр де Со предложил русскому царю некое подобие пулемета плюс дальнобойную пушку. Понятно, почему Петр впоследствии так часто писал о французе. Отметил появление Леметра де Со и английский посланник Уитворт.
УИТВОРТ. Сюда прибыл французский офицер (из валлонов) Леметр дс Со... В Голландии его встретил царский агент и направил сюда с новым изобретением - переносными батареями... Его работа содержится в великой тайне. Но тут сомневаются, выдержит ли его изобретение испытания...
ИСТОРИК. Что самое любопытное, испытания эти "пулемет" Леметра де Со прошел в Санкт-Петербурге. Но это было позже. Покуда же Петр прибыл в штаб-квартиру Меншикова в Зенцолах, где прожил до девятнадцатого числа в ожидании приезда адмирала Апраксина, в то время как шведская армля тремя колоннами вступила в Мазовецские леса. Узнав о том, царь писал санкт-петербургскому обер-коменданту Брюсу.
ПЕТР. Объявляю вам, что неприятель уже к нам пришел и намерение его иттить дальше. Того ради опасно, дабы диверсии к вам от Выборха не было... Того ради надлежит вам тотчас кронверк, где землею не доделано, палисадами и брустверами укрепить, також учинить о разломанной куртине и зачатых фланках, и в протчем везде великое осмотрительство и доброе опасение иметь, ибо час есть нужный.
ИСТОРИК. Тогда же дан был указ и Кикину.
ПЕТР. Вы на Москве, не мешкайте. Поезжайте в Питербурх.
ИСТОРИК. Кикин однако в Москве еще задержался, а вот вице-адмнрал Корнелий Крейс уехал двадцатого января. На следующий день адмирал Апраксин отбыл в Столбцы. Там получил приказ немедля ехать в Вильню, куда царь отправился двадцать шестого из Гродни, в которую через два часа после его отъезда вступили войска Карла XII. Король двинулся за отходящей русской армией, но нагнать ее не смог. Петр велел Меншикову перевести армейские припасы в Полоцк и писал в Москву из Вильни к ожидавшей родов Екатерине и ее наперснице Анисье Толстой.
ПЕТР. Тетка и матка-сама друга (а скоро будет и сама-третья), здравствуйте, а мы, слава Богу, здоровы... Я чаю, что сие мое письмо вам при самом времени выезда Ганскина из Кельдера достанетца...
ИСТОРИК. ... Поясню: "Ганскин", который должен выехать из "Кельдера", это "Гусенок", который должен вылезти из "Подвала". Так Петр пишет о ребенке, которого должна была родить Екатерина (и родила за два дня до написания царева письма - это была будущая царевна Анна Петровна)...
ПЕТР (продолжает). ... О чем зело слышать желаю, чего дай Бог, в радости не только слышать, но и видеть. О езде вашей в Питербурх еще не могу писать, понеже неприятель близитца, и не знаем еще, куда его обороты будут, о чем немедленно буду писать, увидев время, куда вам быть, понеже гораздо без вас скучаю. Еще ж объявляю свою нужду здешнюю: сшить и обмыть некому, а вам ныне вскоре быть, сами знаете, что нельзя. А здешним поверить боюсь по Екимовой причине...
ИСТОРИК. Царь имел а виду своего карлика Екима Волкова, неискоренимого бл*дуна, подхватившего в прошлом году дурную болезнь в Польше...

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
На "историческом календаре" - февраль 1708 года. Карта польского фронта. Виды Вильни.

ИСТОРИК. Меж тем второго февраля в Вильню прибыл Меншиков и присоединился к царю с Апраксиным. Все трое провели совещание, определившее действия армии на 1708 год. И были продуманы три ситуации, при которых численное превосходство русских армий над шведской было бы несомненно.
МЕНШИКОВ. В полевой нашей армии мы имеем 67 тысяч человек. В конном корпусе генерала Боура - 16 тысяч. А в Ингерманландском корпусе господина адмирала - 24 с половиной тысячи.
АПРАКСИН. В армии же короля Карла - 35 тысяч. В корпусе генерала Левенгаупта у Риги - 16 тысяч. А в Финляндской армии генерала Любекера у Выборха - около 12 тысяч.
ПЕТР. И ежели брат мой Карл пойдет на соединение с Левенгауптом, во что мне ныне более другого мнится, а Любекер от Выборха двинется на Санкт-Питербурх...
МЕНШИКОВ. ... Тогда наша полевая армия пойдет ко Пскову на соединение с корпусом Боура, а Ингерманландский корпус выступит против генерала Любекера...
АПРАКСИН. ... И у Пскова против 51 тысячи короля Карла с Левенгауптом выступят наши 83 тысячи, а против Любекеровых 12 тысяч - мои 24 с половиной тысячи.
ПЕТР. Ну, а коли король соединится с Левенгауптом и пойдет с ним к Верхнему Днепру,..
МЕНШИКОВ. ... А в сей маневр я как раз более другого верую. И тогда вслед им пойдет наша полевая армия с корпусом Боура, а корпус в Ингерманландии выступит против Любекера.
АПРАКСИН. И силы останутся те же: наши 83 тысячи против 51 короля и вдвое больший мой корпус против Любекера.
ПЕТР. Ну, и третий случай: коли брат мой Карл пойдет к Верхнему Днепру один, а генерал Левенгаупт, соединившись с генералом Любекером, двинется на Ингрию,..
МЕНШИКОВ. ... Тогда полевая армия двинется за войском короля к Днепру, а корпус господина адмирала соединится с Боуром.
АПРАКСИН. И за 35-ю тысячами короля двинутся 67 тысяч половой армии, а против 28-и тысяч Левенгаупта и Любекера встанут 40 с половиной тысяч моего корпуса и войск Боура.
ИСТОРИК. Стратегия была определена - и третьего февраля царь подписал приказные статьи Апраксину и Меншикову.
ПЕТР. Первое. Новгородским дворянам быть при Санкт-Питербурхе, а псковичам и прочим - во Пскове. Второе. Дороги Пскова до Смоленска засечь все гораздо накрепко (кроме трех дорог, а именно: Псковской, Луцкой и Смоленской, однако ж люди были для зарубления готовы)...
ИСТОРИК. Засекали или зарубляли дороги - то есть перегораживали поваленными деревьями - для того, чтобы затруднить и замедлить наступление врага, который в лесных районах мог двигаться только по старым дорогам...
ПЕТР (продолжает). ... Далее. Из Дерпта артиллерию н протчая все вывезть во Псков, а крепость подорвать и разорить... Следующее. В Питербурхе форверк и протчие недоделанные места палисадами и фашинами как наискорее укрепить. Боуру приказ: случиться с Шомберхом и делать по указу адмиралтейскому; его же указам быть послушну и обер-коменданту псковскому Нарышкину. Далее. Под смертной казнью жителям всех уездов свезти провиант и фураж в крепости Смоленска, Лук, Пскова, Новгорода и Нарвы, понеже в нужный час будут все жечь. А крестьянам идти по указу в леса, но чтоб коменданты знали, где их искать...
ИСТОРИК. Итак, базовое решение об отпоре врагу было выработано. Настало время действий. Апраксин более двух месяцев провел в Полоцке, Великих Луках, Пскове к Дерпте, отдавая приказы генералам Боуру и Шаумбурху, дерптскому и псковскому коменданту Нарышкину, а также вице-адмиралу Крейсу...

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
На "календаре" - дата: "6 февраля 1708 года". Фоном - карта Санкт-Петербурга и Котлина 1708 года, посланная генералом Любеккером в Стокгольм.

ИСТОРИК. Шестого февраля командующий шведской Финляндской армией генерал Любеккер послал в Стокгольм карту Петербурга, составленную по данным дезертиров и пленных.
ЛЮБЕККЕР. Прилагаемая мною к письму карта сделана по моему указанию в соответствии с наиболее реальной информацией и по показаниям очевидцев.
ИСТОРИК. Карта эта существует в двух известных нам вариантах. Один находится в рукописном отделе петербургской Библиотеки Российской Академии наук. Второй опубликован Львом Багровым и Харальдом Келиным в их книге "Карты реки Невы и окружающих местностей в шведских архивах", изданной в 1951 году в шведском городе Мальме. Обе они имеют довольно много неточностей, и обе снабжены соответствующими пояснениями. Очевидно, что они готовились в преддверии похода шведского генерала Любеккера на Санкт-Петербург, который и был предпринят во второй половине 1708 года...

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
На "календаре" - дата: "Февраль 1708 года". "Историческим фоном" - корабли на взморье. Портрет Крейса.

ИСТОРИК. Меж тем в Петербург прибыл вице-адмирал Корнелий Крейс. Он сообщал с Невы адмиралу Апраксину.
КРЕЙС. Я прибыл в Санкт-Питербурх двадцать девятого января и послал капитану Рейсу роспись надобного для флота. Каждому матросу выдал в счет жалованья по английской шапке, а солдату - по шляпе. В начале сырной недели дал указ адмиралтейским и флотским офицерам поставить всюду караулы для отпора врагу... Недавно в Питербурх явился господин Кикин...
ИСТОРИК. Царь к тому времени переехал из Вильни в Чашники, откуда писал разрешившейся от бремени Екатерине.
ПЕТР. Поздравляю вас с нововыезжею Анною... А о езде в Питербурх ранее конца сего месяца не могу, подлинного отписать, однакож надеюсь на Бога, что, чаю, сему быть.
ИСТОРИК. В Чашниках Петр получил письмо Кикина от двадцатого февраля, в котором встречаем массу имен и фактов, связанных с жизнью Санкт-Петербурга начала 1708 года.
КИКИН. В доме вашего величествия делают ныне хоромы, которые велено перенести, и в предбудущем месяце будут готовы... У Лизет сегерсы все набраны, а у бригантин, которые делают Гаврила Меншиков и Салтыков, баркгоуты пригнуты и будут к весне готовы... О приготовлении лесов на пятидесятипушечный корабль писал до вашего величествия господин Скляев. Галиот на Олонецкой верфи к весне будет совсем готов. Флот здешний до выхода в море будет весь готов за месяц... Бликлант по сие время с Москвы не бывал, а пишет к господину вице-адмиралу, будто он болен. Я о сем писал к господину Племяннкову, чтоб он его выслал без умедления. Федора Васильева понуждаю непрестанно, однако ж зело дела свои делает слабо и до моего приезду из Москвы ничего не сделал. Иван Евреев сюды приехал и присланные алебастровые и протчие фигуры здесь по его росписи приняты. Есть некоторые из них попорчены, и чтоб их починить, говорил мне резной мастер Франц, пусть ваше величество изволит приказать прислать алебастр с Москвы, который остался от строения церкви его светлейшества князя Александра Даниловича Меншикова... Вчерашнего дня возвратилась наша партия, которая была недалече от Выборха. И взяли несколько шведских мужиков, которые в расспросе сказали, что кавалерия их вся стоит по квартерам по ту сторону Выборха - и приуготовления к походу никакого нет. Сего дня послали в Выборх шпиона из мужиков, который тут имеет жену и детей... Как при главной крепости, так и при Адмиралтействе во всякой осторожности пребываем...
ИСТОРИК. То же подтвердил в своем письме к царю и санкт-петербургский обер-комендант Роман Брюс.
БРЮС. У нас кругом кронверка по куртинам, где землею не отделано, все обставлено палисадами накрепко, даже до самой реки, где корабли стоят, а от палисадов по берегу кругом кораблей поставлены рогатки; також от бастиона губернаторского по разломании куртины и около недоделанных каменных фланков поставлены палисады накрепко, и с наружной стороны около всего кронверка и всякого строения при Санкт-Питербурхе обставлено рогатками кругом. И караулы всегда имеем крепкие кругом всей крепости и по рогаткам. Токмо имею единое опасение, чтоб неприятель сильной конной партией чрез море, которое от нынешних морозов крепко стало, в Копорском уезде какого разорения не учинил за умалением здешней конницы... По морскому берегу от Сойкиной мызы и до Красной горы и до Бронцовской мызы поставлен драгунский Тобольский полк. Да в нынешних числах явилось по указу с двести дворян Новгородских выборных рот, которых я поставил в Чирелиной и около Попова мыз. Да при Санкт-Питербурхе у нас по крайней нужде имеем для разъездов двести конных драгун. Да к Ладоге двести конных казаков. А которые оставшиеся драгуны после генерала Шамбурха, многие безлошадны, також которые рекруты, тем по нижеписанное число единой лошади не дано... В нынешних числах посланы были от нас две партии на лыжах, которые в осьмн милях от Выборха разбили деревню и взяли чюхон и лыжников человек с десять. Також в другую партию взяли двух человек, которые в расспросах единогласно сказывали, что конницы у них по сю сторону Выборха ничего нет и о походе их в нашу-сторону они ничего не слыхали.
ИСТОРИК. Через день царь получил сообщение от царевича.
АЛЕКСЕЙ. Леметр де Со, француз-полковник, поедет к армии сего дня или завтра...
ИСТОРИК. Петр же в ту пору все чаще думает о предстоящей поездке в Петербург, чем вызваны его заботы о городе и состоянии нужных в нем домов. Двадцать пятого царь писал Кикину, обращаясь к нему с привычным немецким прозвищем "Дедушка".
ПЕТР (Кикину). Гротфадер. Прошу, чтоб хоромы, у которых я велел окна шире сделать, чтоб окончены и рамы были готовы. Також старые хоромы, которые на острову за Питербурхом, чтоб совсем были отделаны...
ИСТОРИК. ... Если в первом случае речь идет о первом Зимнем деревянном дворце, поставленном между Мойкой и Невой, то во втором, видимо, о так называемом "Посольском доме", построенном еще в 1703 году и прннадлежавшем петербурхскому губернатору Александру Меншикову - ведь именно в нем вскоре поселятся приглашенные царем гости из Москвы...
ПЕТР (продолжает). ... Також там погреб и поварню сделать. Также маленький погребок сделать у хоромец в Поповой мызе, которые по низу стоят. И везде по погребам пива наварить.
ИСТОРИК. "Попова мыза" - это будущий Петергоф... В тот же день послано письмо корабельному мастеру и поручику федосею Моисеевичу Скляеву с прибавлением чертежа.
ПЕТР (Скляеву). Посылаю вам текеи - чертеж - одной машины, которая для взвода судов через пороги зело удобна. Извольте оную сделать (а колеса сделает Вилим Вилимовский), которой и роспись при сем посылаю. Также прошу, чтобы вы труды приложили, дабы Лизетку к маю отделать. Также хоромы, которые подле вас, чтоб к половине марта были отделаны.
ИСТОРИК. Ясно, что Петр думает об успешном преодолении невских порогов и заботится о своем Зимнем дворце, который стоял близ невской набережной как раз рядом с домом Скляева, построенном для мастера еще в 1706 году... В тот же день вице-адмирал Крейс послал от Невы к Выборгу партию, приведшую вскоре семьдесят пленных. А четыре дня спустя Крейс сообщил Михаилу Голицыну об успехе этого похода, присовокупив сведения о составе Балтийского флота, готовящегося к выходу в море.
КРЕЙС. Флота наша состоит из двенадцати кораблей, восьми фрегатов, восьми галер, шести брандеров, двух бомбардирских и десяти провиантских судов, двадцати шняв и тридцати бригантин. А на судах - шестьсот восемьдесят две пушки и восемь тысяч людей, матросов, и командиров.
ИСТОРИК. Любопытно, что в конце апреля английский посланник Уитворт передаст в Лондон почти те же самые цифры.
УИТBOPT. Список судов царского флота, расположенного на якоре в тридцати верстах от Санкт-Петербурга между островом
Ричардом и Кроншлотом под командою генерала-адмирала Апраксина и вице-адмирала Крейса: кораблей - двенадцать, а капитанами на них - один русский, два англичанина, два датчанина и семеро голландцев. Галер - восемь под общей командой шаутбейнахта итальянца Боциса. Брандеров - шесть, бомбардирских судов - два, провиантских - четырнадцать, шняв - десять, а русских бригантин - двенадцать да одиннадцать шмаков и галиотов, взятых у шведов.
ИСТОРИК. Вот и вся разница: в числе провиантских судов, шняв и шмаков. Иными словами, англичанин осведомлен был о составе флота отлично. Однако о дурном думать не стоит: дело тут не в хорошо поставленной разведке, а в том, что сообщать такие данные послам считалось тогда к чести флота...

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
На "историческом календаре" - "Март 1708 года". Фоном - бегущие по снегу повозки тех времен.

ИСТОРИК. Жизнь меж тем текла своим чередом. Морской боцман Наум Сенявин занес первую запись года в свой дневник.
СЕНЯВИН. Марта в первый день поехал я из Питербурха по указу в Воронеж.
ИСТОРИК. Царь же пятого марта отправил письмо в Москву.
ПЕТР. Матка и тетка, здравствуйте и с маленькими. Письмо ваше я получил, из которого не гораздо добро видел, дай Бог здоровья. Довольно у матки быть и одной тетке, а другую черт зачем принес? А что пишете, что некому чесать гладко,- приезжайте скорее: старый гребешище сыщем. И ежели сие письмо застанет вас меж Воронежа и Можайска, то поворотитесь к Москве и прямо поезжайте в Питербурх. А буде по сию сторону Вязьмы к Смоленску, то лучше в Смоленск, а оттоль через Луки в Нарву, понеже я в будущую неделю конечно поеду, Бог изволит, в Нарву и оттоль, не мешкав, в Питербурх.
ИСТОРИК. На следующий день - еще ряд писем. Сестре Наталье Петр объявляет совершенно безоговорочно.
ПЕТР. Объявляю вам, чтоб вы изволили ехать в Санкт-Питербурх. И понеже нынешний праздник будет еще в зиме, того ради вряд ,-и вы зимою доедете в Питербурх. Но извольте конечно к празднику быть в Новгороде, а как река вскроетца, тогда я по вас отпишу.
ИСТОРИК. Размышляя чуть позже о том, чего ради царь Петр вызвал в Петербург и свое семейство, и живших в Москве "министров", английский посол Уитворт писал в Лондон.
УИТВОРТ. Думает ли царь показать гостям всю прелесть, богатство и удобства Петербурга, который его величество сам предпочитает всякой другой местности своего государства; имеет ли он целью удалить их от столицы ко времени открытия кампании; желает ли ближе увериться в некоторых лицах или имеет какие-либо другие политические виды - не знаю. Достоверно одно то, что все приглашенные отъезжают крайне неохотно.
ИСТОРИК. Тут Уитворт был прав, но не совсем. Случалось, что иные вельможи уже тогда слагали хвалы молодому Петербургу. Вот - письмо майора Василия Долгорукова, посланное царю четвертого марта из польского городка Невля.
ДОЛГОРУКИЙ. Как Польша ни хороша, а Санкт-Питербурха хуже. Хотя бы моря не было под Санкт-Питербурхом, Нева лучше Вислы и Двины, а тут, государь, барышом еще и море...
ИСТОРИК. Пусть это пишет и царедворец, но любящий Петербург... Кого же именно пригласил царь Петр в молодой город в канун весны 1708 года? Об этом ясно говорит письмо Никите Моисеевичу Зотову - князь-папе Всешутейшего и всепьянейщего собора (он же - "всешутейный отец Иоаникита Пресбурхский, Кокуйский и Всеяузский патриарх").
ПЕТР. Просим вас, дабы вы изволили двинутца в Питербурх. Також и детей своих, а наших государей, потом же и протчих по сей росписи взять с собою в Санктпитербурх. И как ваша святость, так и те, кои уже бывали в Питербурхе, чтоб немедленно сим зимним путем ехали... и поспели к празднику. А которые не бывали, чтоб к празднику стали в Новегороде и с женскими... Росписи, кому ехать: Киевской, Британской, Новгородской, Вологодской, протопоп Боголеп, пораэлеакторы, благочинной, староста, посадские, князь Михаила Черкасской, старый зять Прозоровской, Артамон Иванов, кому срок дать, пока по указу моему все исполнит, Панкратьев, Филатьев; второго пола архимандрица архиигуменья, матка-окаянная, "Петрова дочка"...
ИСТОРИК. Из этого списка точно мы можем назвать сегодня не всех: часть перечисленных персон поименована только их прозвищами по "всепьянейшему собору". А об этих прозвищах историк Николай Иванович Павленко решительно писал.
ПАВЛЕНКО. О грубых вкусах Петра свидетельствовали прозвища "соборян", в изобретении которых он участвовал. Их нельзя не только печатать, но и произносить вслух в общественном месте, не рискуя при этом угодить в милицию.
ИСТОРИК. Курьеза ради рискнем, все-таки, напомнить ранний список этих прозвищ, опубликованный еще сто двадцать два года назад издателем журнала "Русская старина" и знатоком XVIII века, историком Михаилом Ивановичем Семевским.
СЕМЕВСКИЙ (с достоинством, торжественно). Состав всепьякейшего собора. Архи-князь-папа. При нем служители: Протокопайх*й Мухаков; духовник - Иринарх*й; архидиакон - иди на х*й Строев; протодиакон - Пахом пихай х*й Михайлов;...
ИСТОРИК. ... Это, как известно, сам царь Петр...
СЕМЕВСКИЙ (продолжает). ... диакон - Ион попирай х*й Бутурлин; ключари - почини х*й Апраксин, ери х*й Хилков, носи х*й Суббота; ризничий - изымай х*й Мусин-Пушкин; уставщик - неэмай х*й Репнин; поп-Феофан х*й Шушерин; диаконы - посадник х*я Головин, лови х*й Воейков, ронь х*й Ромов, дунь на х*й Шемякин; иподиакон - Филарет ярится на х*й Прозоровский; посошник - Медведь х*й вытащи; благочинный - акопти х*й Юшков; грозный - сомни х*й Тургенев; кречетник - изымай х*й Колтовский; лопатчики - на х*й Палибин, рвани х*й Губин, розмахни х*й Васильев, имай х*й Лихарев, возьми х*й Тимашев, разломи х*й Троханиатов; комиссарский х*й - Ключарев; новгородский - подьячий паси х*й Козырев...
ИСТОРИК. Приведенный список (один из нескольких) - свидетельство истории. А история "грубостей" не знает. Она фиксирует факты и события, а не оценивает их. Оценивают - историки...
Ну, а теперь - о письме царя Петра князь-папе и об упомянутых там лицах. "Государи" - это Федор Юрьевич Ромодановский - и Иван Иванович Бутурлин. "Киевский" - Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, глава Монастырского приказа. "Британский" - Иван фон Келлерман, англичанин-переводчик, член, судя по всему, уже в 1708 году существовавшего в Москве Великобританского монастыря, бывшего для иноземцев двойником "Всепьянейшего собора". "Новгородский" - подьячий Козырев. "Благочинный" - один из курьеров царя: Афанасий или Федор Юшковы. "Старый зять Прозоровский" - боярин, князь Борис Иванович Прозоровский. "Иванов" - Артамон Иванович, думный дьяк, которому царь поручил учинить расчет с голландским купцом Иваном Любсом (тоже, кстати, званным в Питер вместе с купцами Стейлсом и Избрантом) за поставку ружей и военных припасов. "Панкратьев" - Семен Иванович, московский купец, или, как их звали, гость, а "Филатьев" - тоже купец, Алексей Астафьевич, давший в 1701 году царю в долг десять тысяч для уплаты королю Августу. "Архимандрица архиигуменья" - это Дарья Гавриловна Ржевская, а "матка окаянная "Петрова дочка"" - княгиня Анастасия Петровна Голицына. Зотову велено было также, чтобы все взяли с собою своих жен и детей. Так что компанию Петр созывал на Неву немалую. Другое дело, что приехали не все, но об этом - позже... До прибытия царя в Петербург к нему трижды обратился с письмами Кикин.
КИКИН. Лизета хотя и не совсем в готовности будет, однакож в апреле месяце на воду ее спустить возможно. Также и хоромы вашего величествия, которые близ господина Скляева, в нынешнем месяце будут готовы; только опасаюсь, чтоб оконницами не умедлить, понеже у нас оконнишных мастеров здесь мало... Щербака послал в полк за его преступление, понеже маленьких птиц, которые ему были вручены близ пятисот, из дому вашего величествия всех роздал, и я у него застал их только шесть птиц. И взяв у него роспись о тех, кому он их отдал, сыскал тех птиц только триста десять...
ИСТОРИК. О каких птицах идет речь, можно понять из письма посла Уитворта, месяц спустя направленного им в Лондон.
УИТВОРТ. Его величество разбил в Петербурге прекрасный сад и построил большой птичник, для пополнения которого отправил одного из чинов Адмиралтейства в Москву закупить восемь тысяч разнообразных певчих птиц...
ИСТОРИК. Понятно, что судьба птичек беспокоила адмиралтейца Кикина... Вице-адмирала же Крейса, обратившегося в те дни к Апраксину, интересовали судьбы не птиц и не городских зданий, но российских моряков, ибо Крейс ясно видел, что они стали совсем не теми, что были несколько лет раньше.
КРЕЙС. Ежели война продлится, то зело надлежит во флоте прибавить нижнего чина офицеров - как штурманов, так и боц-манов с боцманматами. А в немецких матросах нужды более не имеем, понеже наши русские матросы такому делу уже искусны. И ежели бы их поболее числом у нас было, добро было бы, ибо кораблей и иных судов у нас прибавляется...
ИСТОРИК. Одиннадцатого марта царь Петр выехал в Нарву. Тем временем царевна Наталья сообщала ему из Торжка.
НАТАЛЬЯ. Мы поехали все сего месяца в двадцатый день и будем к празднику в Новегороде. А дочка моя и тетушка, чаю, будут к милости твоей к празднику в Питербурхе: оне поехали за три дня до нашей поездки.
ИСТОРИК. Однако Екатерина с Анисьей Толстой и двумя маленькими девочками задержались в пути - и Петр наказывал им.
ПЕТР. Ехать вам немедля сюда...
ИСТОРИК. "Сюда" означало - в Петербург, ибо Крейс сообщал.
КРЕйС. Сего месяца двадцатого числа прибыл в Санкт-Петербург его царское величество и с ним великий адмирал Апраксин.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
На фоне видов Петербурга - дата: "Последняя декада марта 1708 года".

ИСТОРИК. Через четыре дня после прибытия царя в Петербург туда явился Наум Сенявин, записавший в свой дневник.
СЕНЯВИН. В двадцать четвертый день приехал из Воронежа, и того часа пришел в дом светлейшего князя, и в то время господин адмирал сказал мне, что царское величество пожаловал меня в поручики. То есть я пожалован...
ИСТОРИК. Возвышение Наума Сенявина было довольно стремительным. В боцманы из боцманматов он был произведен всего четыре месяца назад. Видимо, царь решил, наконец, по достоинству отметить участие Наума в акции по захвату шведского бота "Эсперн" во время выборгского похода 1706 года. В ходе этого боя Наум Сенявин был ранен и проявил высокое мужество... Царь меж тем четыре дня спустя сообщил Меншикову.
ПЕТР. Дела здешния в добром порядке обходятся, только в работниках от ландрихтера есть неисправность, однакож исправлять буду... Под болварк сваи до праздника все побьют. Хоромы ваши больше трех дней готовы, и к празднику совсем убраны будут, только хозяин в них нужен, без коего в оных скучно...
ИСТОРИК. Царь успел еще прочесть донесение адмиралтейца Кикина и ответить на некоторые его вопросы, обращенные к "господину полковнику", то есть к самому Петру.
КИКИН. К предбудущему лету в дом господина полковника на хоромное и на фонтанное, и на другие дела лес и доски по архитектурным росписям от кого взять?.. Когда о каких материалах Блеклант и Федор Васильев будут подавать расписку, чтоб по оным исправляли из Адмиралтейства, а кроме того исправитца невозможно... Блеклант к фонтанному делу требует двести пятьдесят человек, которые умеют трубы лить, також паяльщиков, плотников, каменщиков, работников, а ныне у того дела только по одному человеку. Откуда взять?.. Когда большие хоромы будут перенесены на указанное место, надобно в них и на другие дела кирпич для печей, а на фонтанное дело тесаный камень. Чтоб обер-комендант Сенявин отпустил оное безденежно, или ~ откуда платить деньги, понеже ныне определено указом, что без денег никаких припасов никому отпускать не велено...
ИСТОРИК. Письмо Кикина важно для истории города. В нем говорится о подготовке к строительству Летнего дворца царя и о переносе для этого "больших хором" - видимо, дома, принадлежавшего некогда шведу Конау и стоявшему недалеко ст истока будущей Фонтанки. Судя по вопросам Кикина, за этим строением надзирал некий архитектор. И вероятней всего, это был упомянутый в письме Федор Васильев - живописец, оставивший нам несколько зарисовок молодого Петербурга. Тут же упомянут и Ян Бликлант, он же - Блеклант - не то поляк, не то голландец. В конце года он начнет работу над гравюрой "Вид Москвы с Воробьевых гор", которую подпишет "Иохаанес ван Бликлант", что позволяет считать его, все же, голландцем: "ван", то есть "из" - предлог голландский. В Петербурге, как видим, он подвизался и в качестве фонтанного мастера...
КИКИН (продолжает). ... Огородники требуют рабочих людей четыреста человек, чтоб в предбудущее лето весь огород землею засыпать и совсем отделать...
ИСТОРИК. ... Речь - явно о Летнем саде. Царь отвечал так.
ПЕТР. Дать двести человек.
КИКИН (продолжает). ... Из Нарвы нам привезут сюда мастеровых людей, коих там есть некоторое число. Где взять подводы?
ПЕТР. Получить от ландрихтера.
КИКИН (продолжает). ... А других мастеровых откуда брать - из солдат или из каторжников? И откуда брать им кормовые? Прежде брали из приказных палат обер-коменданта Романа Виллимовича Брюса... А живописцам, золотарям - шестнадцати человекам - дают кормовых по восемь денег, а одиннадцати столярам - по семь денег на день. Милости просят о прибавке...
ИСТОРИК. Кикин однако ке дождался ответов царя на каждый из вопросов. Организм Петра вовсе не был богатырским - и в условиях сырой петербургской весны царь в конце марта заболел.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Дата: "Начало апреля 1708 года". Домик Петра.

ИСТОРИК. Позже, чуть выздоровев, Петр за неделю до Пасхи писал Меншикову.
ПЕТР. Поздравляю с праздником Возстания Христова и победою его насмерть. О себе же и не хотел вам писать, однакож объявляю для того, чтоб от посторонних вам не разнеслось, ибо я паки проклятую лихорадку добыл, которою всю страстную неделю мучим был, и в самый праздник чрез великую мочь, только для людей, у начала заутрени был. Ныне, слава Богу, от оной освободился, только еще от Вербного воскресенья и по сей день улицы не знаю. Надеюсь завтра или в четверг выттить. Сия лихорадка сама перестала без удерживания лекарств, и злой материи много вышло (к тому ж гортанная и грудная болезнь была не легче лихорадки, которою здесь почитай все на перевал лежат). И хотя зело трудно терпеть было, однакож доктор рад, что такая материя вышла пред начинанием лечения от скарабутика, которое начнется с двадцатого апреля...
ИСТОРИК. ... Скарабутик - это обыкновенная цинга...
ПЕТР (продолжает). ... Погода здесь чрезвычайно паки студена стала после таких дождей, которые были около двадцатого числа, и морозы, как средь зимы. Московские, а именно сестра моя, приехала в Ладогу и прочих ждут вскоре...
ИСТОРИК. Это нетипичное для Петра письмо (он редко жаловался на хвори) дополняет колоритное послание к Головкину.
ПЕТР. Мой ответ вам умедлился, понеже, как говорят, где Бог сделал церковь, тут и диявол алтарь. Хотя я всегда здесь яко в райском месте здоров был, но ныне, не знаю как, привез с собою лихорадку из Польши, хотя и гораздо осматривал в санях себя и платье... Всю Страстную седьмицу мучим от нее был и в самый праздник, кроме начала заутрени, и евангелия на обедне не слыхал. И праздник целый непорядочен был, ибо, как память моя есть, всегда бывали мы в красном, а ныне принуждены - в сером... Здесь морозы после оттепели великие еще стоят, чего здесь никогда не бывало...
ИСТОРИК. Морозы, правда, вскоре спали. Начался ледоход.
НАУМ СЕНЯВИН. Апреля в тринадцатый день, то есть во вторник, река прошла.
ИСТОРИК. Но вот что занес в походный дневник кабинет-секретарь царя Алексей Макаров.
МАКАРОВ. Апреля тринадцатого праздник Пасхи взяли в Питербурхе, а на другой день, то есть четырнадцатого дня, на Неве реке тронулся лед. И как лед очистился, того ж дня его величество гулял по реке на верее.
ИСТОРИК. Тогда же пребывавший в Петербурге французский изобретатель Леметр де Со писал в Москву Борису Волкову, который ведал делами Семеновского двора, где по чертежам француза изготовлялись "пулеметы" и "гранатометы".
СО. Еще до сего дня Его царское величество одержал меня, дабы удовольствоваться многими разными делами, а я имею ехать послезавтра. Не изволь выпускать ни единого мастерового человека, ибо в них нужду иметь будем. Еже Его царское величество приказал нам многие дела опричь тех, которые уже мы окончили. Засим есьм ваш нижайший и послушный слуга Леметр де Со. В Питербурхе, сего апреля тринадцатого числа.
ИСТОРИК. Несмотря на то, что инвенция Леметра де Со сохранялась в секрете и знали о ней немногие, английский посланник Чарлз Уитворт вскоре сообщал в Лондон.
УИТВОРТ. Валлонский офицер, о котором я упоминал ранее, возвратился сюда из Петербурга, где все его машины были испытаны и, как говорят, с успехом. Его переносные мортиры выдержали двадцать выстрелов, выбрасывая двадцатичетырехфунтовые бомбы на полторы тысячи ярдов, а гранаты - на тысячу двести ярдов. Ему приказано немедля приступить к работе.
ИСТОРИК. Видимо, несдержан на язык был сам изобретатель, и о благодаря этому мы знаем некоторые подробности первого в истории Петербурга испытания артиллерийской техники, которое царь Петр провел, видимо, с двадцать первого по двадцать восьмое марта, ибо остальное время он почти безвылазно сидел дома, о чем свидетельствует его письмо Менщикову от четырнадцатого апреля.
ПЕТР. Сегодня еще только день, как стал на двор выходить. С двадцатого сего месяца буду починать лекарства принимать от скарабутика, а в конце сего месяца или в первых мая - меркуриальные, для которых дохтур сказал десять дней не ходить из хором, ибо без здоровья и силы служить невозможно. Но ежели б недель пять или шесть с этого времени здесь побыть и лекарства употреблять, то надеюсь здоров к вам быть...
ИСТОРИК. Первая половина апреля завершилась событием, запечатленным в походном дневнике Алексея Макарова.
МАКАРОВ. Пятнадцатого начали выводить флот из гавани и вывели на Неву три шнявы да три фрегата...

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Дата: "16-24 апреля 1708 года". Корабли на Неве и в заливе. Виды Котлана, Кроншлота и Шлиссельбурга.

МАКАРОВ (продолжает). ... А на другой день, шестнадцатого апреля, и весь флот вывели.
ИСТОРИК. Макарова уточняет в своем дневнике Наум Сенявинн.
НАУМ СЕНЯВИН. В шестнадцатый день, то есть в пяток, шнява Мункер из гавани вышла на большую реку. Из семи пушек выстрелили, а из города то ж число. Потом с Адмиралтейского двора из трех, також и от нас из трех... В семнадцатый день вице-адмиральский корабль вышел. Из семи пушек стрелял - и честь с города отдали таким же числом.
ИСТОРИК. "Вице-адмиральский корабль" - это "Элефант" под командой самого Корнелия Крейса... Через день, отправив в Шлиссельбург девять буеров для встречи московских гостей, Петр сам пустился в путь.
МАКАРОВ. Девятнадцатого его величество поехал в Шлиссельбурх на буере встречать свою фамилию - цариц и царевен, кототорые с Москвы приехали тогда... Но когда его величество в Шлиссельбурх прибыл, тогда их еще не было.
ИСТОРИК. Сведения Макарова дополняет в письме от двадцать первого апреля капитан Семен Нарышкин, посланный в Ладогу для встречи москвичей.
НАРЫШКИН. Сего часа приехал я из Ладоги; оставался для высылания архиерея. И он сего числа не поехал, затем что коляски и телеги его не бывало из Новагорода, дожидается с часу на час. Государыня царевна пришла сюда часа за три при моем отъезде. Обе государыни царицы пошли сего же числа в восьмом часу после полудни, и царевны государыни хотели итить, не мешкая, с Лавы сюда на Назию. А из господ министров князь Государь Ромодановский здесь, господин Салтыков, князь Черкаский, Тихон Никитич будет к свету. А князь Голицын ночует за девять верст от Лавы, понеже у него лошади стали. И я сего часу еще к нему послал с письмом солдата, чтоб как возможно поспешали. И к Государю Ивану Ивановичу писал же, и он в той же деревне, которая от Лавы в девяти верстах...
ИСТОРИК. Письмо Нарышкина в соединении с другими данными той поры помогает составить наиболее полный список московских визитеров, которые посетили Санкт-Петербург весной 1708 года. Это были царица Марфа Матвеевна, вдова царя Федора Алексеевича, и вдова царя Ивана Пятого Прасковья Федоровна с дочерьми - царевнами Анной, Екатериной и Прасковьей, а также братом - кравчим Василием Федоровичем Салтыковым; царевны Наталья Алексеевна, родная сестра Петра Первого, и Мария с Феодосией - сводные его сестры; Екатерина Сковронская, с которой царь вскоре сочетается браком, с двумя дочками царя - Натальей (она скоро, увы, скончается в Петербурге и будет похоронена в Петропавловском соборе) и трехмесячной "нововыезжей Анной", а также с постоянной наперсницей Екатерины - княгиней Анисьей Кирилловной Толстой; ближний стольник, князь-папа Федор Юрьевич Ромодановский; Иван Иванович Бутурлин - в будущем преемник Ромодановского; бояре и князья Борис Алексеевич Голицын и Михайло Алегукович Черкасской; боярин и кригс-комиссар Tихон Никитич Стрешнев; Ингерманландский ландрихтер Яков Никитич Римский-Корсаков, а также архиигуменья Дарья Гавриловна Ржевская и ее заместительница в будущем княгиня Настасья Петровна Голицына. Кроме шутих был еще и шут "самоедский король" Вымени. Думаю, не отказали царю приглашенные им московские купцы Семен Иванович Панкратьев и Алексей Астафьевич Филатьев. Были также, видимо, и жены некоторых из прибывших, и их дети. Список ожидаемых Петром в Шлиссельбурге гостей в таком составе предлагается вниманию читателей впервые... Между прочим, дата письма капитана Нарышкина - двадцать первое апреля - позволяет сделать одну поправку в записи Макарова, относящейся к шлиссельбургской поездке царя.
МАКАРОВ. И двадцатого дня получена весть, что гости к Шлиссельбурху приближаются, Тогда изволил к ним ездить на встречу, от Шлиссельбурга восемь верст, сухим путем, и тут встретили. Того ж числа получена ведомость, что от Питербурха корабли пошли на море к Крояшлоту...
ИСТОРИК. О начале морского похода свидетельствует в своем дневнике и его участник Наум Сенявин.
НАУМ СЕНЯВИН. В двадцатый день адмиральский корабль и другие пошли от города и стали против Матиса: адмиральский корабль, наша шнява пониже, потом другие.
ИСТОРИК. Иными словами, флот остановился против Матисова, позже - Галерного острова в устье Невы, не выходя еще в залив... Добавлю вот что. Версия Макарова о том, что московски гости приехали к Шлиссельбургу двадцатого апреля перекочевала потом и в его официальную "Гисторию Свейской войны" она же - "Юрнал, или Поденная записка"). Однако уже двадцать первого апреля, отдавая попутно всяческие приказы, царь сообщал в Петербург адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину.
ПЕТР. Пристани на Неве у двора Губернаторского и у прежних наших хором, которые на той же стороне вблизи двора губернаторского, изволь приказать не мешкав починить. Государей наших, когда будет их пришествие, лутче везти нам под флагом, взятым у Канцев, на яхтах или на чем изволишь. И кого пристойно, возьми с собой. И для вестей в нескольких городках от Питербурха прикажи поставить по нескольку пушек, по чему б было ведать вам оных пришествие. Здесь лед великий пришел с озера, и ежели ветер сей не переменится, то здесь промешкаем - и для того половину певчих изволь водою отправить, чтоб в половину дня субботы сюда стали. Гостей жду завтра или в пяток сюды, понеже вчерась до свету поехали все из Ладоги. Piter.
ИСТОРИК. Апраксин в тот же день писал царю из города.
АПРАКСИН. Зело нам великое препятствие чинят первое - лед, второе - великий противный ветер в поставке против городу и кронверка шмаков и галиотов, и прочих судов, которые в гавани останутца. И ежели так продлитца, а пришествие вашего величествия будет вскоре, и от того неисправления опасаемся вашего гневу. И для того посылаем нарочно, чтоб уведомлены были прежде пришествия вашего хотя за малое время, не изволишь ли отсюда дожидатца ведомости, когда будет готово...
ИСТОРИК. Наконец, в четверг, двадцать второго апреля, Петр сообщил адмиралу из Шлиссельбурга.
ПETP. Гости наши (не все) сего дня приехали сюда, и того ради до субботы отсель ехать невозможно. Также слышал я от твоего денщика, что лед остановился выше порогов. И для лутчей пересылки я отсель до порогов поставлю в двух или трех местах людей на лошадях, а от Питербурха до порогов вы извольте поставить, чтоб скорее могла ведомость дойти... Я не чаю, чтоб погода была худая, как была, понеже ветер идет постоянный по солнцу на зюйд, к тому ж завтра полнолетие...
ИСТОРИК. Вот с этими уточнениями - что гости прибыли в Шлиссельбург не девятнадцатого и не двадцатого, а двадцать второго апреля - и надо воспринимать свидетельство Макарова и о приезде московских гостей в Шлиссельбург, и о пребывании их там, и о дальнейшем их путешествии.
МАКАРОВ. И потом приняты оныя персоны в городе с пушечною стрельбою и кушали все в доме губернаторском. И изволили быть как его царское величество, так и прочие все с девятнадцатого по двадцать первое число в Шлиссельбурге за противною погодою и за льдом, с озера идущим. И между тем по городу гуляли и смотрели крепость, артиллерии и прочего. А квартиры имели в городе: Царица Прасковья Федоровна с детьми в доме губернаторском, Царевна Наталья Алексеевна в доме Ульяна Сенявина, Царевны Марья Алексеевна и Федосья Алексеевна в доме капитана Аксакова, князь Борис Алексеевич у майора Генина и прочие тож по домам офицерским. А его царское величество сам изволил стоять за городом на острову в доме Ульяна Сеиявина.
ИСТОРИК. Из этого дома Петр послал приказ в Новгород коменданту Ивану Татищеву, чтоб тот снарядил суда с гребцами и поскорее выслал в Петербург английского купца Эндрью Стейлса и голландского Ивана Любса (впрочем, иноземцы, кажется, в тот год к Петербургу так и не прибыли).

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Дата: "25-26 апреля 1708 года". Вид Посольского дворца.

ИСТОРИК. Пришло время ехать от истока Невы к ее устью.
МАКАРОВ. Двадцать пятого его величество с оными приезжими с Москвы гостями на девяти буерах от Шлиссельбурга пошли. И как стали приближаться, тогда верстах в трех или четырех от Питербурха встретил их господин адмирал Апраксин на яхте...
ИСТОРИК. Говорят, Петр сказал Апраксину при этой встрече.
ПЕТР. Я приучаю семейство мое к воде, чтоб не боялись впредь моря и чтоб понравилось им положение Питербурха, который окружен водами. Кто хочет жить со мною, тот должен часто бывать на море...
МАКАРОВ. ... И пришли сперва в губернаторские старые хоромы, которыя были у города. И когда из буеров стали выходить, тогда из города стреляли изо всех пушек. И веселились в том доме довольно. И потом, уже в самую полночь, по своим домам разъехались. И во оном губернаторском доме изволила стать Царица Прасковья Федоровна с Государынями Царевнами...
ИСТОРИК. Сведения Макарова дополняет Наум Сенявин.
НАУМ СЕНЯВИН. В двадцать пятый день царское величество с прочими приезжими гостьми пришел из Шлиссельбурга на буеpax, и флагманы его величество встретили на шлюпках. А как пристали к пристани губернаторской, тогда стали стрелять от города, потом с русских бригантинов из пушек и из мелкого ружья, так и с других судов довольно.
ИСТОРИК. Наутро двадцать шестого разразилась беда.
МАКАРОВ. И на другой день, то есть двадцать шестого дня, оный дом загорелся в десятом часу дня и большая половина верхних житей сгорела. И Царица Прасковья Федоровна переехала в хоромы обер-коменданта Брюса, а прочия изволили стоять государыни: Царевна Наталья Алексеевна в доме Ульяна Сенявина, Царица Марфа Матвеевна в доме Ивана Пушкина, Царевны большия в доме господина подканцлера Шафирова, князь Федор Юрьевич Ромодаиовский и Иван Иванович Бутурлин стояли на Васильевском острову, князь Борис Алексеевич у сибирского царевича Василия Алексеевича.
ИСТОРИК. Пожар в губернаторском доме положил конец существованию второго в Петербурге гражданского строения, сооруженного еще в 1703 году. Полусгоревший дворец вскоре разобрали и отправили - часть на взморье, часть - в Ямбург... Сенявин это происшествие описывает в дневнике более кратко.
НАУМ СЕНЯВИН. В двадцать шестой день поутру загорелся дом губернаторский. Того ж числа корабли и шнявы и господин вице-адмирал вышли за вехи...
ИСТОРИК. То есть флот появился, наконец, в заливе.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Дата: "28 апреля - 2 мая 1708 года". Корабли на взморье.

НАУМ СЕНЯВИН. В двадцать восьмой день господин адмирал приехал на шлюпке на свой корабль и поднял флаг. Тогда поздравляли из пушек девять раз.
МАКАРОВ. Двадцать восьмого его величество изволил идти на море на двух бригантинах после полудни в пятом часе.
ИСТОРИК. На следующий день Петр шлет письмо Меншикову.
ПЕТР. Из флота, с шнау Мункер. Флот наш вышел утром. Корабли (понеже без грузу, выведены) стоят за противным ветром зело жестоким, а мы с шнявами сего числа посланы к Кроншлоту.
ИСТОРИК. Именуя царя "капитан-командором", Сенявин пишет.
НАУМ СЕНЯВИН. В двадцать девятый день господин капитан-командор и при нем другие шнявы пошли от флота к Кроншлоту и, недошед двух верст за умножением льду, кинули якорь. От флота пошли со стрельбою из пяти пушек и другие также. Как кинули якорь, тогда купали Ушакова и за недопускание до воды взяли три рубля денег, с Бориса Неронова за то ж десять рублев. Командор пошел в Кроншлот, и не доехав версты, вышел на лед.
ИСТОРИК. Тогда же царь известил адмирала Апраксина, стоявшего на своем корабле "Думкрат" в Петербурге.
ПЕТР. Хотя вашей милости известно о льду от галиотов, которые с провиантом посланы были и из-за оного, не дошед, поворотилися, однако я не мог не известить подлинне, что оный лед около берега до Котлина острова и устья Сестры еще стоит и фарватер к Кроншлоту закрыл до самой косы, что лежит от норда. Також в море от Кроншлота до Красной горы от шведского правого мыса (который лежит на норд-вест) все полно льду и с самого верха Кроншлота чистой воды не знать, но все лед. И для этого я своею эскадрою стал против Котлина острова.
ИСТОРИК. Словом, о плавании пока речи идти не могло, хотя царь и принял утром поздравление от Кикина из Петербурга.
КИКИН. Прежде всего поздравляю ваше величествие со щастливым выходом со всем флотом на Балтийское море... Русские бригантины все во двенадцатом часу сего дня воспримут путь отсюда до генерального флота... Буеры надлежит отдать: двум государям - один, государыням царевнам - три, государыням царицам - два, итого шесть. А матрозов здесь только шесть человек. С ними отданы три буера, а других буеров без матрозов отдать невозможно. Надо на оные прислать еще шесть человек.
ИСТОРИК. Апраксин ответил с "Думкрата" на письмо царя.
АПРАКСИН. Хотя мы и знали, что лед есть, однакож не так подлинно, как вы. И для того будем курс свой управлять по вашим парусам... Господин шаутбенахт к нам прибыл вчерашнего числа в девятом часу и русские бригантины пришли в добром здравии...
НАУМ СЕНЯВИН. В тридцатый день господин капитан-командор поехал из Кроншлота на своей бригантине в Санкт-Питербурх, а тогда брейд-вымпел сняли и поставили ординарии вымпел.
МАКАРОВ. Тридцатого апреля его величество прибыл с моря назад в Питербурх.
ИСТОРИК. В Петербурге Роман Брюс подал царю докладную.
БРЮС. Перечневая табель, что в Ингерманландской губернии под командою Светлейшего, Римского и Российского государств, князя Ижерского, в котором гарнизоне и при гарнизонах пехотных, солдатских и стрелецких полков, и пушкарей, и что в котором полку больных и на лицо здоровых...
ИСТОРИК. "Перечневая табель" свидетельствовала, что в Петербурге, Кроншлоте и на Котлине - в полках Генерал-губернаторском, Брюсовом, Фразеровом, Апраксином, Бильсовом, Гамонтовом, Смитовом, Трейденовом, Толбухином, Островском ив низовом астраханском вместе с артиллерийскими служителями и матросами насчитывалось двадцать одна тысяча четыреста пятьдесят шесть человек. Всего же в Ингерманландском корпусе Апраксина, включая полки, стоявшие в Нарве, Ивангороде, Ямбурге, Копорьи, Гдове, Шлиссельбурге, Новгороде, Ладоге, Старой Руссе, Торопце и Великих Луках, к началу мая было двадцать, восемь тысяч сорок три а с конницей - тридцать две тысячи девятьсот девяносто пять человек, а за вычетом больных - тридцать тысяч девятьсот два боеспособных. Это было вдвое больше, чем, по прикидкам, у шведов в Выборге. Правда, в мае полк Буша уйдет к Боуру, а Бильсов с двумя с половиной тысячами конных - к Воронежу. Но и тогда в Петербурге останется семнадцать тысяч семьсот двадцать семь, а в корпусе - двадцать восемь тысяч шестьдесят шесть боеспособных... С тем и начали май месяц - и в начале его Сенявин записывал в кроншлотский дневник.
НАУМ СЕНЯВИН. Мая в первый день господин вице-адмирал пришел со всем флотом и шаутбейнахтом с пятью галерами. И стали, прошед Попову мызу, версть за пять.
МАКАРОВ. Мая второго его величество пошел на море со всею своею фамилиею и прочими приезжими московскими гостями.
ИСТОРИК. Прибыв второй раз во флот, Петр приказал эскадре под командой шаутбейнахта графа Ивана Боциса предпринять дальний поход на шведские владения, лежащие вдоль залива...

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Дата: "6-15 мая 1708 года" на фоне карты Финского залива.

ИСТОРИК. Хронику похода эскадры изложили сам Боцис и Наум Сенявин, который с братом Иваном ходил на шведов. Сопоставив эти данные, получим достаточно полную картину.
БОЦИС. Шестого числа сего месяца в полдень во вторник пошел с девятью скампавеями и семью бригантинами в финские шхеры, дабы повредить места шведские.
НАУМ СЕНЯВИН. При том походе я сам был. А как пошли от флота, против адмиральского корабля кричали ура. И того ж дня пришли к острову Сескару.
БОЦИС. Утром седьмого тем же ветром стал у острова Соммерса, где у пристани поймал четырех рыбаков. Место дурное ото льда, что шел от Выборгского устья - и подняв паруса, пошел к островам Аспершхерн. И тут одна из русских бригантин дважды выстрелила: ее паруса залило водой. Послал все шлюпки ей на помощь. Офицера, что дал выстрелы, повинил. А сам стоял на якорях, соединяя суда и смотря повреждения. Подняв паруса, пошел к иному острову. На нем найдены три шкуты - разломал их. Пошел норд-остовым ветром с погодой и шел ночью, встав на якорь в берега Вескалк, не имея вожей - лоцманов, чтоб вести эскадру дальше.
НАУМ СЕНЯВИН. В девятый день прошли одну милю до другого острова - и тут ночевали. Льду было много.
БОЦИС. Ипат Муханов известил, что были у него бригантины, а там - поручик Елиан, знавший эти места. Взял его без его воли.... Утром девятого мая с ветром ост-норд-ост прошел меж камней у острова Пелтинга. После четырех пополудни встал у острова на якоря. Послал шлюпки за языками. Привезли семнадцать мужиков, баб и ребятишек. К вечеру пришел к острову Большому Пелтингу. Лоцман далее пути не знал - и я послал на сушу сто пятьдесят человек... Утром десятого мая поднял якорь - и пошел в путь к Борго. Подошел к пристани, но вожи вести к Борго отказались. Я вернулся, пытал их - и они согласились вести, но я решил найти других вожей... Подошел к Борго меж островов - и в четыре часа пришел к острову вдали от города. Встал у берега, снял флаги и вымпелы. Послал лодки за языком. Поймали поручика с солдатами, а с ними двух жителей Борго. В час ночи выпустил на берег пятьсот солдат...
НАУМ СЕНЯВИН. Вышли на берег версты за три от Борго. Первым пошел батальон Луки Демьянова, вторым - подполковника Шмита, третьим - майора Микешина, четвертым - братнин, который был на русских бригантинах. И у моста пошел подполковник вперед с морскими гренадерами Демьянова. И была на мосту баталия, а потом гренадеры уступили назад.
БОЦИС. Вернувшиеся сказали, что город крепко оборонен - и бились крепко, а среди оборонявшихся был генерал Майдель. В приступе у нас убиты подполковник Шмит, его капитан Бальмясов, командир моей роты Спиридонов, семь солдат моей роты и пять из других - всего пятнадцать человек, а раненых - сорок восемь... Созвал офицеров и объявил с теплостию, чтоб не думали идти на добычу и возвратиться в Санктпетербург с бесчестием, чтоб искали прибавления оружию его царского величества... Утром одиннадцатого мая пришел скампавеями на заре на мель в три фута. Велел поджечь город. Высадил на берег с шлюпками и мелкими судами на два места с гранатными мортирами, которыми учинил больше погрому, нежели повреждения...
ИСТОРИК. Это - единственное упоминание о боевом испытании "гранатомета" Леметра де Со в полевых условиях. Как видим, Боцис отнесся к нему с достаточным скепсисом...
НАУМ СЕНЯВИН. Убравшися, пошли строем. Тогда шведы побежали, а мы пришли к городу и зажгли его...
БОЦИС. Враг отступил в лес. Наши пошли на город, учиняя огонь и убийства, искололи всех, кого нашли. У города сожгли семь шкут с четырьмя чугунными пушками. Сожгли и дом генерала Майделя, который был не прост: амбары полны муки, бобов, гороху, масла, сои, круп. Да и город был богат...
НАУМ СЕНЯВИН. И того ж числа поехали и ночевали на острове Пелтинге, где сожгли еще три шкуты и деревни...
БОЦИС. Утром двенадцатого мая пошел назад к Аспершхерну, где сжег три шкуты и деревни... Утром тринадцатого пошел к Лавенсаари по тихой погоде. В четыре вечера пришли на гребле к Лавенсаари. Один пленный вож утопился, другой ударился головoй о пушку на скампавее и убился... Четырнадцатого пошел от Лавенсаари с ветром зюйд-ост меж островов к Копорью, а вечером встал в заливе... Пятнадцатого, в субботу, греблей, а потом ветром вест-норд-вест парусами пришел к Кроншлот...
НАУМ СЕНЯВИН. И со всех бригантин стреляли из пушек. И того ж числа брат поехал в Питербурх на своей бригантине.
БОЦИС. Я сжег Борго с тремястами дворами, убытку нанес - более миллиона. Привез пленных - с триста мужиков, баб и ребят. Нагрузил суда серебром, оловом...

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
На календаре - дата "8-31 мая 1708 года". Фоном - виды Санкт-Петербурга, планы Санктпетербургской крепости.

ИСТОРИК. В то время, как эскадра Боциса шла к Борго, Петр писал из Санкт-Петербурга в действующую армию Меншикову.
ПЕТР. Сегодня начал меркуриальные лекарства принимать и дохтур запер меня на двенадцать дней неисходно. При сем посылаю вашей милости презент - несколько книг новой друки, которые изволь себе и домашним вашим употребить... також посылаю некоторые инструменты, а кто их делал, то извольте уразуметь из подписей на них...
ИСТОРИК. Доктор, о котором писал царь, звался Иоганном-Иустином Доннелем. Медные инструменты, посланные Меншикову, изготовил сам царь. Книга "новой друки" - это новонапечатанные в Москве "Приклады како пишутся комплименты"... Двенадцатого Петру шлет письмо с корабля "Думкрат" адмирал Апраксин.
АПРАКСИН. Во флоте зело стало тихо. Дай Боже нашим партиям милость свою. Вчерашнего числа и третьего дня видели
на Швецком берегу многие огни, и признаваем, что от Толбугина,..
ИСТОРИК. Полковник Толбухин предпринял поход на Карельский перешеек. Вернулся он, как писал Апраксин, транадцатого мая.
АПРАКСИН. Полковник Толбугин к нам вчерашнего дня возвратился в добром здоровье. Ходил до Березовых островов и на Березовых островах был, и что мог, пожег, и привез немало полону, в том числе одного драгуна и двух солдат; четвертого мужика, который жил на Неве, на порогах, узнали солдаты. В нем, я чаю, довольно воровства. Я его потянул - он сказал, что знает, в которые места в нашу сторону с неприятельской стороны ходят... От господина шаутбенахта ведомости не имеем, а шнявы полковник Толбугин под Березовыми островами видел...
ИСТОРИК. Теперь - запись в дневнике Алексея Макарова.
МАКАРОВ. Тринадцатого мая, в праздник Вознесения Христова, после обедни заложили в Питербурхе каменный болварк Трубецкого. А при том был его величество, Царицы и Царевны. Первый камень положил Митрополит Рязанский, другой его царское величество, потом и протчие. И того ж числа его величество, также и протчие персоны кушали у Шаховского.
ИСТОРИК. С того же Петр через день начал письмо Меншикову.
ПЕТР. Вчерашнего дня болварк Трубецкого зачали бутить, и первый камень, заложил господин Яворский... Здесь только пятый день так стало, что мочно называть маем, а то все был октябрь. Я половину уже лечебных трудных дней препроводил, и так лекарство сильно, что обезсилел как младенец... Из расспросных речей офицеров, коих взял Боур, можете выразуметь (ежели то правда), что неприятель хочет к здешним местам сильную диверсию чинить и тем в смущение нас приводить. Но не чаю, чтобы сам пошел прямо, но только станут образ давать. А когда Левенгаупт (которого четырьмя полками король усилит) здесь в действо вступит, тогда и главный корпус аванжировать будет, чего для не извольте наш полк из Невля брать, ибо из сего места удобнее всюду его поворотить...
ИСТОРИК. Как видим, царь начинает осуществлять тактику, намеченную еще в начале года. Однако при этом все-таки верит, что король Карл двинется на Ингрию, а не на Украину... А на следующий день, известив Меншикова о приготовлении к отправке из Петербурга Бильсова и Инглисова полков, а также Ингерманландской конницы, Петр добавляет в постскриптуме.
ПЕТР. Сего момента партии наши с моря воротилися, слава Богу, зело счастливо... Сия весна началась добрым с моря...
ИСТОРИК. Апраксин же сообщил о результате еще одной разведки, которую учинил в своем походе на шведов Питер Беземакер.
АПРАКСИН. Капитан Беземакер к нам во флот возвратился сего мая шестнадцатого дня и сказал: "Пятнадцатого мая ввечеру, когда солнце село, услышал я стрельбу из пушек два раза от неприятельских кораблей, что стоят неподалеку от Березовых островов на якорях". И он поднял паруса, стал приближаться к ним. И когда неприятельские корабли увидели наши шнявы, тогда они оставили девять кораблей на якорях, а четыре корабля паруса свои распустили и гнались за нашими. И он, Беземакер, со своими шнявами пошел прямым курсом ко флоту нашему. Неприятель гнался за ними до Котлина острова, после чего пошел к портной стороне, к Выборгу или к берегу для каких нужд...
МАКАРОВ. Девятнадцатого дня его царское величество ночевал на Петровском острове.
ИСТОРИК. Через два дня получено новое письмо Апраксина.
АПРАКСИН. Неприятельских кораблей видим четырнадцать, в том числе одиннадцать двоепалубных. Флагманы: адмирал, вице-адмирал, шаутбейнахт. Стоят у островов и становятся от норда к зюйду... Посылаю пленных. Изволь приказать взять их Брюсу: мыслю, что всем полонянникам быть удобнее в Шлиссельбурхе - там смотреть нечего...
ИСТОРИК. Царь отвечал адмиралу из Петербурга.
ПЕТР. Сего моменту великие Государи с отцом своим и прочие все едут во флот ночью... Завтра будем к обеду во флот, и изволят Государи первее крепости быть к вам на корабль.
МАКАРОВ. Двадцать второго дня был консилиум в доме Никиты Моисеевича. Двадцать четвертого его величество поехал а море.
НАУМ СЕНЯВИН. В двадцать пятый день господин капитан-командор приехал на яхте и несколько бригантин с прочими персонами. И довольно стреляли.
ИСТОРИК. С моря, "изо флота со шнявы Мункер", царь ставил в известность Меншикова о сути "консилиума" в доме Зотова.
ПЕТР. Поскольку воровство Булавина от часу множится, и если он пойдет к Азову и Таганрогу, тогда необходимая нужда мне будет на Дон ехать, взяв с собою два-три батальона своего полка, дабы сей огонь (ежели до того не истребится) истребить и себя б от таких оглядок вольными в сей войне сочинить. Что же до Выборга, то возможно и без меня исправить, и только несколько инженеров сюда прислать... О Булавине - новые вести, а потому необходима мне нужда месяца на три туда ехать с одним своим полком. Но об этом походе держать в тайне.
ИСТОРИК. Суть сведений о развитии донского бунта состояла в том, что первого мая мятежники заняли Черкасск, после чего Булавин казнил Донского войскового атамана Максимова со старшинами. Девятого мая казачий круг избрал атаманом Булавина - и стало известно о его намерении захватить Азов и Таганрог, чтобы обеспечить себе выход в море для традиционных "походов за зипунами", то есть для грабежа кавказских народов. Такой нарыв у себя в тылу Петр, конечно, оставить не мог... Но дурные вести не помешали царю, как видно из его письма к Меншикову, отпраздновать день своего рождения.
ПЕТР. Со шнявы Мункер... Вчера веселились... При сем поздравляю вас с чином капитана морского, которой вам вчерашнего дня здесь во флоте объявлен.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
На "календаре" - дата: "Июнь 1708 года". Корабли на Неве.

НАУМ СЕНЯВИН. Июня в третий день господин капитан-командор и с прочими персоны пошел от Кроншлота на шаутбейнахтовой галере в Санкт-Питербурх, а шнява Мункер проводила их до вех.
ИСТОРИК. В тот же день вице-адмирал Крейс направил адмиралу Апраксину ряд просьб - явно для слуха и глаз царя.
КРЕЙС. Прошу дать шаутбейнахту Боцису инструкции, чтоб он ведал, в чем мне есть над ним повеление, понеже нигде не водится меньшему флагману без ведома флаг распускать, стрелять в праздники, також отпускать по две-три галеры от флоты по своему разумению. Прошу, дабы такие великие непорядки не были, а мне дана вся команда и над галерами.. А ежели не так будет, то легче галеры внутрь ввести... И какую команду иметь мне над кроншлотским комендантом, Толбухиным, Островским и их солдатами?.. Прошу также раздать офицерам и солдатам шведские пожитки, чтобы им охотнее быть в таких посылках...
ИСТОРИК. Получил вести с Невы и посланник Уитворт.
УИТВОРТ. Письма из Петербурга от пятого июня извещают о возвращении царя с двором из Кроншлота. Они проводили время в осмотре флота, развлечениях на воде и праздновании дня рождения его величества... Здесь упорно держится молва, что царь сам прибудет в Москву, чтобы лично распорядиться охраною Воронежа и новосозданного флота от мятежных казаков.
ИСТОРИК. Царь извещал по этому поводу Меншикова в июне.
ПЕТР. Ныне, как там тише стало, мы отправили отсюда на Воронеж два полка: конный Ингермаяландский да пеший Бильсов... Трубецкой бастион едва не весь выбучен и почали камнем весть куртины. От вашего болверка до Головкина у половины добивают сваи, а другие начали камнем выводить из земли, и чаю, сего лета поспеет. Головкина фланга, которая не совершена была прошлого года, ныне совершена... Кронверха вал весь землею высыпан и почали на прошлой неделе дерном складывать... Я с двадцатого числа сего месяца поеду к вам чрез Нарву...
ИСТОРИК. Петр не знал, что днем раньше король Карл XII выступил из Радашкевичей к Минску - и, значит, опасность стала подступать не с Дона, от Булавина, а от Днепра. Седьмого июня Карл занял Минск. Девятого был в Смоловичах. Двенадцатого - у Юревичей. Четырнадцатого прибыл в Сапежинскую Березину в пяти милях от Головчина - и начал переправу через реку Березину, к концу дня семнадцатого переведя армию па левый берег... Петр в тот же день безмятежно писал Меншикову.
ПЕТР. Здесь Лизет спустили в четырнадцатый день сего месяца. Сошла зело изрядно. Ныне будем оную искушать на море. При спуске гораздо веселились и про ваше здоровье пили довольно. Тетка, матка и маленькие велели вам поклониться и посылают презент. Сего часу привезли из Москвы печатные сигналы, из которых посылаю к вашей милости, яко капитану морскому...
ИСТОРИК. Книга, о которой писал царь, это - "Генеральные сигналы, иадзираемые во флоте его царского величества", отпечатанные в Москве новым гражданским шрифтом после того, как из Петербурга получены были замечания царя на них... Будучи на море, Петр получил запросы Кикина о городских делах.
КИКИН. В каком состоянии быть здесь Адмиралтейству? Крепость, которую при Адмиралтейском дворе, надобно ли для всякого спасения лучше, чем ныне есть, укрепить и перестраивать ли, хотя помалу, все амбары на Адмиралтейском дворе? И построить ли вновь мастеровые избы, амбары и сараи, а также Адмиралтейский мост на шестьдесят сажен для пристани кораблей?.. И далее. Ныне при Адмиралтействе у мастера Якова Бордора плотников для починки флоту - семьдесят, а надо сто. А у Вилима Гунта к шлюпкам и вереям - восемь, а у шлюпочного, мачтового, блочного, весельного, и ботового мастеров - всего двести тринадцать.. И к кораблю, который будут закладывать, остается пятьдесят пять. Откуда прибавить?
ПЕТР. Взять у Баишева полку сто человек - и давать хлеб как солдатам.
КИКИН. ... На пятнадцать провиантских судов, коим определено ходить к Кроишлоту и на Ладожское озеро, надо сто матросов и сто солдат. Откуда взять?.. А в Новой Ладоге Лукьяну Верещагину или кому другому над корабельной работой надзирать? И откуда дать ему плотников и работников?.. У новозакладных кораблей в Новой Ладоге, тож и на Олонецкой верфи, должно бы быть по сто плотников да по десять столяров, резчиков, кузнецов. А никого нет. Где взять?
ПЕТР. Кузнецов взять с Тихвина.
КИКИН. ... Присылаются сюда, к Адмиралтейству и на Олонецкую верфь, с Олонца, Каргополя и Белоозера целовальники - люди самые бездельные. Живут здесь, переменяясь погодно, и оттого в Адмиралтействе от них многое небрежение в охранении припасов. Не послать ли в те места указ, чтоб целовальников слали к нам по поданной отсюда росписи?..
ПЕТР. Подать именную роспись.
КИКИН. И не приказать ли служителям разных чинов, которые будут определены к Адмиралтейству, дабы жить им здесь непременно, понеже из-за их переменности во всех делах чинится великое небрежение и неприлежание.
ПЕТР. Жить им тут непременно...
ИСТОРИК. Быть может, царь отдал бы указания и по остальным пунктам доклада, но помешали новые обстоятельства. Кабинет-секретарь Алексей Макаров так опишет их позже.
МАКАРОВ. Июня в двадцатый день его величество был на море у Кроншлота и прибыл назад в Питербурх двадцать второго дня, ибо тогда ведомость пришла, что неприятель к нашим границам приближается. И почали приготовляться в путь в армию.
ПЕТР (Меншикову). Получил я письмо, что неприятель вас обманул и переправляется в ином месте через Березу... И что вы рассуждаете, что оный пойдет на Украину для турецкой факции, то может быть. Только я чаю больше, что здесь с обеих сторон Левенгаупт и Либекер будут отрезывать сию провинцию, к чему и явные знаки есть, что то дело будет их главное. А что ваша милость пишет, что швед намерен перейти Днепр ниже Быхова, и в том я также боюсь, дабы равным образом, как на Березе, нас не обманул - и вместо Днепра не пошел бы через Двину к Лукам и далее со всеми войсками случится - и нас отрежет...
ИСТОРИК. Петр по-прежнему считает, что цель похода Карла - именно Ингрия, а не Украина. А потому спешит в Нарву. Перед отъездом он обменивается соображениями о будущих действиях с адмиралом Апраксиным, которому дает обширные права.
АПРАКСИН. По отшествии вашем где мне быть и что делать?
ПЕТР. Где удобнее. Делать то, чтоб оберегать сию провинцию, где способно. А между тем, с Божиею помощию, искать и над неприятелем поиску, сколько возможно.
АПРАКСИН. Если быть в Питербурхе, Нарву и Псков ведать ли?
ПЕТР. Ведать.
АПРАКСИН. Генерал-поручику Боуру и фон Вердену где быть и под чьей командой?
ПЕТР. Под вашею. А обороты их чинить, по делу смотря.
АПРАКСИН. Ежели Боур и фон Верден взяты будут в главную армию, тогда Левенгаупт всеконечно будет нам силен и удержать его будет невозможно, что делать?
ПЕТР. И на кратко отлучены не будут, разве Левенгаупт пойдет к королю в случение.
АПРАКСИН. Ежели Левенгаупт пойдет ко Пскову, а Либекер к Питербурху, мне где быть, в Пскове или при Санктпитербурхе?
ПЕТР. Дается на рассуждение, а кажется, лучше в середине для повеления в обе стороны.
АПРАКСИН. Обер-коменданту господину Нарышкину надлежит дать указ, чтоб по моим письмам, что надлежит, исправлял и был послушен. Также и генералу-поручику Боуру. Как ныне слышу, начинается противность, чего лучшего не чаю.
ПЕТР. Вам послушанием быть ему давно велено. Также в небытии вашем прикажите ведать Боуру...
ИСТОРИК. Словом, при отъезде из Петербурга царь подтвердил, что дела Ингрии, как и Пскова, находятся в ведении адмирала (это решено было еще в феврале 1708 года)... Прибыв ночью двадцать восьмого в Нарву, царь еще раз пишет Меншикову.
ПЕТР. Повторю, что переправою через Березину Сапежинскую короле нас обманул и, конечно, пойдет к сим местам, а не на Украину, что уже и в самом деле явилось. А что взятые языки и шпионы говорили, тому и вяще верить не надобно, ибо ненароком неприятель пустил народный голос, как всегда ведется...
ИСТОРИК. С двадцать восьмого по тридцатое июня царь провел в Нарве, о чем впоследствии Макаров напишет в "Юрнале".
МАКАРОВ. За Государем последовали до Нарвы прибывшая из Москвы фамилия Его Величества, Государыни Царицы и Царевны, и ехали на Копорье и Ямбург для показывания им новозавоеванных крепостей, с которых по приезде и на отпуске стреляли из пушек, а в Нарву прибыли в двадцать седьмой день, и взяли тут праздник Святых Апостолов Петра и Павла, то есть день тезоименитства Его Величества, где при благодарении Богу стреляли с города из пушек трижды и чинена была на реке Нарове на плотах огненная потеха. В тридцатый день Государь, простяся со своею фамилией, восприял путь свой ко Смоленску...

ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
На "календаре" - первая половина июля 1708 года. Фоном - карта военных действий от Головчина до Выборга.
ИСТОРИК. Третьего июля шведский король Карл XII форсировал на понтонах речку Бибич близ местечка Головчина, напал на левый фланг русской армии, возглавлявшийся генералом Аникитой Репниным,- и, несмотря на свои большие потери, заставил русские войска отступить... Анализируя причины неудачи, Петр I создал прозорливые "Правила сражения", не раз помогавшие армии в будущем. Наши историки туманно датируют "Правила" - "после третьего июля", то есть после головчинскей конфузии. Однако дата не точна. Царь не мог приступить к созданию "Правил" до того, как узнал о поражении Репнина. А узнал он об этом от капитана Дивиера только пятого июля, прибыв в Великие Луки из Нарвы, откуда ему писал в ту пору адмирал Апраксин.
АПРАКСИН. При отъезде вашего величествия отправил я из Питербурха две партии: первую до Выборга, вторую к неприятельскому флоту у моря для поимки языков. Они вернулись первого июля. Ротмистр Тимофей Квашнин-Самарин привез с собой капитана Анкерфельда, родом из Лифляндии: взят в шести верстах ст Выборха - ехал в свою деревню. Допрос высылаю...
АНКЕРФЕЛЬД. В Выборге - пять пехотных полков да четыре батальона саксонцев на шведской службе: всего шесть тысяч пятьдесят человек. И семь конных полков - четыре тысячи коней. И ждут пополнений... Есть слух, что намерены идти в поход, а куда и сколько какой артиллерии с собой хотят взять, о том мне неизвестно, но она к походу готова. Понтоны, какие у них прежде были, зимой починили и вновь несколько сделали. Провианту привезли на четырех шкутах. Платят за него дорого: за бочку риса - по полутрети битого талера. А денег офицерам давно не платили, но сейчас привезли четыре тысячи ефимков...
АПРАКСИН (продолжает). ... Из сего признаем, что они к мам сего лета будут - и для того сего числа отъезжаю в Санкт-Пнтербурх... Персоны московские поехали сего числа...
ИСТОРИК. Замечу, что часть гостей, посетивших Петербург, но не поехавших с царем в Нарву, еще оставались, как свидетельствуют разные данные, на Неве.
АПРАКСИН (продолжает). ... Сестра ваша, благородная государыня царевна Наталия Алексеевна, изволит быть при Санкт-Питербурхе и путь свой восприимет сего месяца двенадцатого дня...
ИСТОРИК. Была и еще особа: о ней писал царю Кикин.
КИКИН. Катеринушка в прежнем состоянии, и впредь буду писать о ней непрестанно...
ИСТОРИК. Кто была эта больная? Екатерина Сковронская, которая через четыре года станет женой Петра? Вероятно. Но не исключено, что Кикин писал не о Екатерине Алексеевне, а о дочери Петра Екатерине, родившейся в январе 1706 года, но двадцать седьмого июля умершей в Петербурге и похороненной в Петропавловском соборе... Вообще в известительных письмах к царю - масса деталей военной, строительной, морской жизни города.
АПРАКСИН (продолжает). ... Полковник Монастырев и Манштейн с драгунами, а при них выборные роты и казаки, стоят за Осиновою Рощею для кормов и для выгоды питербурхских жителей, чтоб безопасно было за Невою косить сено... Кронверх, государь, кроме равелинов, совсем совершен - и пушки поставить возможно. И казармы, которые зачаты при вашем величествии, чаем, сего лета сделаем: на одной половине сделали близ сводов, а у другой сего месяца к пятнадцатому числу выбутят... Просят милости Иван Сенявин, Гаврило Меншиков, Ипат Муханов о даче жалованья по чинам их в Преображенском полку... Из города Архангелского прислан вашему величествию боченок лабордану свежесольного да анкерок лимонов новосольных, в трех ящиках лимонов да тючок семги копченой...
ИСТОРИК. Между тем известия о приготовлениях шведов у Выборга дошли и до английского посланника Чарлза Уитворта.
УИТВОРТ, Получено известие, что шведы, собрав около десяти тысяч человек у Выборга, намерены что-то предпринять в этой стране. Боятся, как бы в ту же пору генерал Левенгаупт не попытался войти в контакт с ними, вторгнувшись где-нибудь между Нарвой и Псковом. Удайся такое соединение, оно поставит прилегающие местности и царский флот в крайне опасное положение.
ИСТОРИК, Но адмирал успокоительно сообщал царю в письме, отправленном из Санкт-Петербурга а действующую армию пятнадцатого июля.
АПРАКСИН. От Выборха неприятельского наступления к себе никакого не слышим. И кавалерия наша, хотя мала, однако ж стоит за Сестрою рекою на неприятельских кормах. Сего числа отправил три партии: одну во ста человеках в трех лодках к неприятельскому флоту, чтоб, ежели возможно, достать языка; другую к Выборху, третью по морскому берегу до неприятельского флота для языков же... Вице-адмирал из флота писал мне, что наши крейсеры неприятельских кораблей не видели десять дней, и для того я ему велел, чтоб он послал от себя на трех шнявах, дабы возможно было усмотреть и ведать, где неприятельские корабли обретаютца... Сестра ваша, благородная государыня царевна, от Санкт-Питербурха изволила идти к Москве сего числа; лишнее время изволила жить за болезнью княгини Настасьи Петровны - зело была больна; ныне, Божиею милостию, есть легче. О себе доношу: в Санкт-Питербурх приезжал для многих нужд, а сего числа поехал в Нарву...
ИСТОРИК. А Петр, тоже, видимо, посчитав, что на Неве все спокойнее, чем на Днепре, того же пятнадцатого июля наказывал адмиралу.
ПЕТР. Получили мы ведомость из Дерпта через переметчика, будто Левенгаупт имеет указ от своего короля идти в случение к нему в Польшу. И ежели то правда, то Боуру вели отпустить четыре полка в Нарву и Псков, а с остальною конницею и пехотою чтоб поспешал он к нам...
ИСТОРИК. Так приводилась в исполнение принятая еще в начале года диспозиция: если Левенгаупт начинает движение навстречу основному шведскому войску, то армия генерала Редиона Боура освобождается от помощи войскам Апраксина и устремляется к основным силам русской армии. Оба эти письма - и Апраксина, и царя Петра - неопровержимо свидетельствуют, что и тот и другой не подозревали (в отличие, скажем, от посланника Уитворта) о положении, сложившемся вокруг Петербурга: о том, насколько оно тревожно, и как надлежит поспешать в приготовлении к скорейшему отпору врагу. Видимо, ни разведывательные партии, ни засланные в Выборг "шпиги" должным образом не сработали - и о подлинных намерениях врага ни Петр, ни Апраксин, ни Боур ничего не знали, как не знали, к примеру, что к середине месяца командующий шведской Финляндской армией генерал-майор Георг Любеккер получил приказ Сената, оглашенный им в Выборге своим офицерам.
ЛЮБЕККЕР. Я получил приказ Королевского сената вторгнуться в Ингрию - как для того, чтобы привлечь силы врага в этой местности, так и для того, чтобы воспрепятствовать, по мере возможности, беспокойству маршу короля на Украину. К походу готовыми быть к двадцать девятому числу июля сего года...
ИСТОРИК. Иными словами, готовился к исполнению второй из вариантов, спрогнозированных в феврале 1708 года.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. 1708 ГОД (ОТРАЖЕНИЕ)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ИСТОРИК
ПЕТР I
АЛЕКСЕЙ - царевич
МУСИН-ПУШКИН Иван Алексеевич - глава Монастырского приказа
УИТВОРТ Чарлз - английский посланник в Москве
ШПАК Василий - урядник Адмиралтейской верфи
АПРАКСИН Федор Матвеевич - адмирал, президент Адмиралтейства
КРЕЙС Ксрнелий - вице-адмирал Балтийского флота
КИКИН Александр Васильевич - адмиралтеец
АППЕЛЬ Тобин - саксонский перебежчик
ДАМИАНИ (ДЕМЬЯНОВ) Лука - галерный капитан Балтфлота
ПАТАНИОТИ Юрий - галерный капитан Балтфлота
ЮРЬЕВ Яков - шведский рейтар, перебежчик
СЕНЯВИН Ульян - обер-комиссар Комиссии от строений
БРЮС Роман Виллимович - генерал-майор, обер-комендант Санкт-Петербургской крепости
ЛАНТ Петр - шведский отставной драгун
СЕНЯВИН Наум - поручик Балтийского флота
ВРИХ Гендрик - шведский квартирмейстер, пленный
ВАНОХ Эван - шведский капитан, пленный
БЕРХ Василий Николаевич - русский морской историк
ТИМЧЕНКО-РУБАН Георгий Иванович - русский военный историк
МАКАРОВ Алексей Васильевич ~ кабинет-секретарь Петра I
АДЛЕРФЕЛЬД Густав - придворный хронист Карла XII

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
На "историческом календаре" - вторая половина июля 1708 года. Фоном - панорама по карте военных действий от Санкт-Петербурга к Горкам в Белоруссии и Черкасску на Дону, а в конце - возвращение в район Невы и Выборга.
На сцене - ИСТОРИК, царь ПЕТР, царевич АЛЕКСЕЙ, Иван МУСИН-ПУШКИН, посланник Чарлз УИТВОРТ, урядник Василий ШПАК и адмирал Федор АПРАКСИН.

ИСТОРИК. Узнав о новом наступлении короля Карла XII в начале июля и его победе над корпусом Репнина при Головчине, царь Петр всеми способами стремился укрепить армию. Он велел царевичу Алексею прислать на польский фронт испытанные в Петербурге и опробованные в морском походе шаутбейнахта Боциса "пулеметы" французского изобретателя Леметра де Со.
ПЕТР. Тележки, которые делает французский полковник, с их принадлежиостьми отправь сюда немедленно.
АЛЕКСЕЙ. Милостивейший государь батюшка... От полковника отправлено двадцать батарей да десять мортирцов...
ИСТОРИК. Непосредственно руководил отправкой глава Монастырского приказа Иван Алексеевич Мусин-Пушкин.
МУСИН-ПУШКИН. По твоему государеву указу батареи и мортиры, которые делал полковник Леметр де Со и сколько ныне есть в готовности, послал к тебе, государю... А при вышеписанных батареях послал полковник для управления капитана Борлюта...
ИСТОРИК. Зорко следил за деятельностью французского изобретателя английский посланник в Москве Чарлз Уитворт.
УИТВОРТ. Два дня тому назад отсюда отправлен капитан с легкими орудиями и с мортирами, изобретенными валлонским полковником...
ИСТОРИК. В Санкт-Петербурге же не знали ни о новом наступлении короля Карла, ни о бесповоротном решении командующего стоявшей в Выборге Финляндской армии генерал-майора Георга Любеккера идти походом на Неву. Адмиралтейский работник Василий Шлак доносил царю о корабельных делах и отъезде Федосея Скляева в Архангельск.
ШПАК. Лизетка повелением вашей милости убирается столярством, потом же и прочими нуждами, которые надлежит быть. А чаю, что с помощию Божией к августу в отправлении будет. При сем еще доношу: одна пристань делается, такожде и место под пятидесятной корабль готовится. А Федосей Моисеевич отъехал из Санкт-Петербурха июля девятого числа...
ИСТОРИК. "Пятидесятной корабль" - это один из двух пятидесятипушечных кораблей (будущие "Рига" и "Выборг"), заложенных чуть позже, в августе 1708 года, на строящейся в Новой Ладоге верфи и спущенных два года спустя. Сооружение самой верфи шло уже полным ходом, что дало основание царю отдать девятнадцатого июля указ корабелу Ричарду Брауну с помощниками и подручными о строении и самих кораблей.
ПЕТР. Указываю строить в Новой Ладоге два корабля из дубового леса, что заготовил Лукьян Верещагин. Для того от Адмиралтейства послать Рыцаря Броуна с Олонецкой верфи да корабельного ученика Гаврилу Меншикова, да дворянина Гаврилу Григорова с Олонецкой верфи, да старого подьячего Харитона Десятова, да молодого подьячего, да двести работников, да сто плотников, да кузнечного подмастерья, да двадцать кузнецов.
ИСТОРИК. В тот же день расторопный Апраксин, еще не получивший приказа царя о перемещении к главной армии корпуса Боура, находившегося до того в распоряжении адмирала, сообщал.
АПРАКСИН. Имею ведомость от Боура, что пойдет со всею своею дивизиею в случение до главной армии сего числа. Пишет, что ведомости от вашего величествия и ни от кого не имеет...
ИСТОРИК. Таким образом, Боур и Апраксин даже предупредили желание царя, что делает честь их стратегическим дарованиям. Через три дня из Нарвы полетело к царю новое послание, составленное Апраксиным по полученным от Выборга данным.
АПРАКСИН, В губернии здешней... за сожженным городком, если изволишь вспомнить, с неприятельской стороны зарубили лес от наших партий и оставили одну дорогу, и тут всегда бывают солдаты и чухна, и как могут, наших не пропускают. В сих числах посылал к Выборху для поимания языков. На том месте вышепомянутые шиши учинили бой, убили от них пять человек, а у нас одного драгуна и одну лошадь. Великую нам чинят обиду, а не можем таких бездельников поймать...
ИСТОРИК. "Сожженный городок" - это Метинойский шанец, который стоял неподалеку от Выборга. От него шли к югу две дороги: "Большая" к Систербеку и "Морская" к устью реки Сестры. Как видим, шведы обезопасили развилку, преградив ее лесными завалами... Позже царь прозорливо заметит Апраксину.
ПЕТР. Из прежних ваших двух писем видел я некоторое странное дело: первое, что корабли неприятельские не видны стали; другое, что неприятель зарубил дороги от Выборха. И ежели те ведомости обе правы, то конечно от Выборха есть транспорт куда ни есть, и мало людей осталось, для того и дороги зарубили. И для того извольте, ваша милость, гораздо разведать и, по случаю смотря, чинить промысел, как возможно...
ИСТОРИК. "Транспорт" от Выборга действительно собирался - в сторону Петербурга. Но об этом Апраксин узнает позже. Пока же он получил письмо от царя с обрадовавшей всех вестью.
ПЕТР. Поздравляем вашу милость с окончанием злого воровства Донских казаков. Чаю, вашей милости известно, что господин Шаховской хотел Булавина видеть, однакож патрон его, яко старший, оного перехватил... Здесь сегодня было публичное благодарение Богу, а потом из восьмидесяти семи пушек и вся пехота и конница трижды стреляли.
ИСТОРИК. Речь - о самоубийстве главаря донских мятежников Кондратия Булавина: он погиб в Черкасске еще седьмого июля, но весть об этом дошла только двадцать второго. "Господин Шаховской" - это князь Юрий Федорович Шаховской, "архидиакон Гедеон" всепьянейшего собора и царев шут, к рангу которого Петр и причисляет теперь Булавина. "Старший патрон" Шаховского - азовский губернатор Иван Толстой, рассеявший булавинцев под Азовом... Апраксин отвечал царю позже.
АПРАКСИН. Господин Шаховской на Булавина, такожде и на первого своего патрона гневается напрасно: еще он такого дару не сподобился и равенствовать не надлежит, но пощади его Господи от такого бесчеловечия... Донского дела оставить, конечно, не надобно... и в городках, которые оставить велел по Дону и Донцу,.. надобно повесить для страху человека по три, которые из тех городков пущие к воровству приставали... В губернии здешней... ведомость имеем, будто в Выборхе сбираютца итти к Питербурху, а для того осторожность всякую имеем, сколько возможно... Прошедшего июля двадцать девятого отправил от Нарвы казацкого полку адъютанта Ащерина со ста казаками по ревельской дороге для поимания языка, который к нам щастливо возвратился, съехався с неприятелем и взяв поручика от рейтар.
ИСТОРИК. В конце месяца английский посланник Уитворт получил сведения из Петербурга, о которых сообщал в Лондон.
УИТВОРТ. Здесь получено письмо из Петербурга от двадцать пятого июля, будто шведы сосредоточили близ Выборга около семи тысяч пехоты и четыре тысячи кавалерии и драгун с намерением произвести нападение на Петербург. Один пленник, захваченный русским разъездом и приведенный в русский лагерь на ту сторону Невы, в котором собиралась армия, не уступающая шведской, показывал, будто этим войскам приказано быть готовым к выступлению двадцать девятого июля...

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
На "календаре" - первая половина августа 1708 года. "Исторический фон" - картина переправы войск через реку, маневры кораблей на морской глади, марш войск через леса.

ИСТОРИК. Двадцать девятого июля генерал-майор Любеккер в поход не двинулся. Остался он на месте и второго августа, когда начался многодневный дождь, длившийся до семнадцатого числа и затруднивший положение шведов, когда поход уже начался. Меж тем третьего августа вернулся из своей морской экспедиции к карельскому берегу галерный шаутбейнахт Иван Боцис. А на следующий день выступил шведский король Карл XII. Петр писал в ту пору Апраксину и Мусину-Пушкину.
ПЕТР. (Апраксину). Господин адмирал. Извествую вам, что неприятель вчерашнего дня через Днепр переходить совсем почал и сегодня от Днепра пойдет... (Оборачивается к Мусину-Пушкину). Брудер... Батареек, что делает француз, также и мортиров сюда больше посылать не вели, и чтоб впредь пушечки, которые пулями стреляют, больше становил в один ряд, а не в два...
ИСТОРИК. Видно, с "пулеметами" Леметра де Со что-то не заладилось... Вице-адмирал Крейс сообщил царю о походе Боциса.
КРЕЙС. Шестого августа господин Кикин писал мне о возвращении графа Боциса... Был он, шаутбейнахт, в Ладожском озере за Сердоболью, промеж островов, ожег поселки Кургул и Сердоболь, привезя пятьсот пленных. Прошу шаутбейнахта подать мне о том отчет... А крейсеры наши ходили за двадцать верст от Кроншлота в шестой день августа, а две шнявы - еще дальше (еле их видели) - и тут пришли шесть шведов со шнявой, и увидев наших, пошли назад... Дефам послан к Адмиралтейству для килевания, вернется на сей неделе. Думкрат потек: в двадцать четыре часа набрал четыре с половиной фута воды. Его также надо килевать, как и Деолифант, Триумф, Штандарт, Шлюсельбурх и Михаила Архангела, чтоб можно было дать отпор врагу.
ИСТОРИК. А Кикин извещал девятого августа о следующем.
КИКИН. Лизетка (кроме пушек), также и бригантины русские совсем отделаны. Корабельный мастер Броун в Ладоге на сей неделе корабль заложит. А другой корабельный мастер с Воронежа и триста человек плотников, коих велено выслать из городов, еще не бывало. В Стрелиной мызе в обеих прудах до сего числа уснуло триста тридцать стерлядей: токмо я мню, что снет та, что в стругах сюды томная привезена... В доме вашего величествия хоромы, в которых зимовать деревьям, совсем отделаны. Фонтанный взвод зачнем делать скоро... Ведомости о неприятеле имели недавно, что стоит близ Выборха, токмо приуготовления к походу никакова не имеет, и будто несколько пехот превезено из Выборха в Ригу...
ИСТОРИК. Хотя Кикин и писал так же успокоительно, но именно девятого августа генерал-майор Любеккер выступил, накоец, от Выборга к Метинойе и далее частью войск по "Большой", а частью - по "Морской" дорогам. Русские о походе не знали. Вице-адмирал Крейс, скажем, писал только о визите шведов для обмена пленными.
КРЕЙС. В восемь утра десятого августа пришел под белым флагом новый шведский фрегат капитана Таубе с тридцатью чеырьмя восьми- и четырехфунтовыми пушками. Привез письмо, хотел ближе стать к нашему флоту, чтоб отдать капрала и драгуна, о коих морякам и обер-коменданту Брюсу писал адмирал Анкерштерн для обмена. Я обещал Таубе на мой кредит отдать пленных позже, но тот не согласился, желая ждать ответа тут. Однако я велел Шелтингу отправить его в четверть часа, сказав, что отвечать ему будем на своем судне. Корабль его стоял от флота в восьми верстах, переговоры шли через капитаяа Симсона и поручика от Шелтинга. Секретарь Тепа Тепатия отправлен со шведского корабля в Питербурх, но чтобы он там особо не беседовал со своими. Человек он великого разума и добрый швед. Сказывают, что король ему за проезд в шведскую землю и назад харчи оплатит. Таубе хвалился победой Карла четвертого июля, будто король взял девятнадцать пушек со всею багажиею...
ИСТОРИК. Три дня спустя Апраксин сообщал царю из Нарвы.
АПРАКСИН. От Ревеля до Ракобора стоят три шведские регимента: рейтарский в девятьсот коней, пехотный в одну тысячу для защиты мест и сбора хлеба, а в сих числах пришел третий, над которым мы будем чинить промысел... Вице-адмирал писал, что на море видели у Бьерке двенадцать кораблей и шняву, да там же еще стоят пять кораблей. Он пытался взять языка по никак не может, ибо матросов на землю не пускают, а чухон, что возят еду, ловят... Восемь человек школьников, которые окончили геометрию, велел выбрать и послать до вашего величествия...
ИСТОРИК. Петр в тот же день распорядился о размене пленных - и из его письма мы узнаем подробности шедших переговоров.
ПЕТР. Господии адмирал... О размене человека на человека извольте делать, как о том в Санкт-Петербурге говорено (только ныне кажетца еще погодить недель пять или месяц)...
ИСТОРИК. Петр надеется на поворот событий Северной войны в пользу России, что и может решить исход переговоров...
ПЕТР (продолжает). ... А что оные паролем лают, что на Дерентля не прислан Абрам, и о том надлежит отписать, выговаривая,- что от нас Абрам назад посылан, да Либекер не принял...
ИСТОРИК. Указав тогда же обер-коменданту Санкт-Петербургской крепости Роману Брюсу, чтоб чаще писал о работе, делаемой в кронверке, царь обратился еще и к адмиралтейцу Александру Кикину и обер-комиссару Ульяну Сенявииу,
ПЕТР (Кикину). Господин Кикин. Отпиши к нам немедленно: сколько в Санкт-Питербурхе сделано у Ульяна каменной работы, также и у Брюса земляной в кронверке, и с каждой почтой о том давай нам знать... Зело жаль, что вы померанцевые цветы в масле, а не с табаком прислали. Ежели еще есть, то, положа оные с табаком в свинцовую коробку, пришли... (Сенявину). Господин обер-комиссар. По получении сего письма отпиши к нам немедленно, что у вас в Санкт-Питербурхе сделано каменной работы и сколь высоко возведено. И чаще о том к нам пиши, что у вас будет делатца и как чему чаешь скоро поспеть...
ИСТОРИК. Все три адресата откликнулись письмами на указ царя. Но до той поры произошло еще немало событий. Часть из них - на море, о чем вице-адмирал Крейс писал все в тот же день четырнадцатого августа, обращаясь к шаутбейнахту Боцису, и к адмиралу Апраксину, и к полковнику Толбухину.
КРЕЙС (Боцису). Прошу вашу честь прислать во флот галер - хоть сею ночью,- и хотя б по шести человек на галере, чтоб нам можно было неприятелю показать... (Апраксину). В десятом часу четырнадцатого августа приехал ко мне полковник Толбухин, привез двух пленных чухон, кои сказали, что неприятельское войско - семь полков пехоты да пять конницы - стоят при Черной речке, где и их флот: корабли для транспорта. Из этого - и из речей Таубе, что был здесь,- рассуждаю я, что шведы намерены на нас идти, а куда, покажет время. Думаю, хотят перевезти людей на дудоровскую сторону, также и на флот наш напасть, чтобы придти к Адмиралтейству или Ладоге, чтоб отрезать проход. О сем же пишу генералу Брюсу, а также шаутбейнахту Боцису, чтоб он с галерами пришел во флот. Тороплю также и килюющиеся корабли... (Толбухину). Мне донесли, что один неприятельский корабль несколько раз стрелял по косе. Если шведы - один или несколько - явятся к крепости...
ИСТОРИК. ... Крейс имеет в виду крепость Александр-шанц, построенную год назад на западной косе острова Котлина...
КРЕЙС (продолжает). ... изволь установить там пушки с бессменными людьми, а в случае подъема флага к бою, дать огня с гаубиц и мортир... Прошу также послать человек двадцать пять с двумя офицерами на шведскую сторону проведать подлинно о кораблях. На флоте все в готовности. Думаю, то ж и у вас...
ИСТОРИК. Крейс, несомненно, прозорливо предусмотрел возможность транспортировки части шведской армии через Финский залив на юг - от мыса Иннониеми на северный икгерманландский берег. Мы помним, что Любеккер получил приказ произвести акцию именно в Ингрии. То, что генерал избрал иной путь - обходной, с переправой всей армии через Неву восточнее Петербурга - явилось, конечно, результатом противоречий между командующим флотом адмиралом Анкаршерной и командующим Финляндской армией Любеккером, в чем мы впоследствии убедимся. Но альтернативный путь нападения на Ингрию существовал. Письма Крейса и показания пленных свидетельствуют: Любеккер двинул часть армии именно к устью реки Сестры по так называемой "Морской" Выборгской дороге, трасса которой совпадает с ныне существующим Средне-Выборгским шоссе. А остальная часть шла по трассе, совпадающей с нынешним Восточным, или Верхне-Выборгским шоссе. На севере, неподалеку от Выборга, они расходились у Метинойского шанца. Сухопутные дороги были, видимо, сильно размыты многодневными дождями - и морской десант представлялся, вероятно, генералу предпочтительнее. Хотя не исключено, что Любеккер решил ударить по Петербургу с двух сторон, переправившись на южный берег в двух местах. Это не осуществилось, но приготовления шли. Это подтвердил Толбухин.
КРЕЙС (Апраксину). Вечером четырнадцатого августа приехал полковник Толбухин и сказал: в полдень были выстрелы со шведского флагмана из девяти или десяти пушек, а потом и от всего флота, который стоит от оста к норду. Ветер - от их стороны. Стоят в пятнадцати верстах ниже реки Сестры... Четырнадцатого ж августа капитан Сиверс видел шестнадцать кораблей и девять шняв. Посланный с партией маеор видел до тридцати судов, хотя посланные Толбухина - не больше восьми...
ИСТОРИК. Словом, нападение шведов на Ингрию, несомненно, приближалось - и в этом смысле стратегическое значение имела инициатива адмирала Апраксина, предпринявшего бросок в центр Эстляндии против стоящих там шведских войск, которые в будущем могли придти на помощь десанту генерала Любеккера.
АПРАКСИН (Петру). Уведомился я от взятого швецкого поручика Штакамбурха, что стоят близ Ракобора два неприятельские регимента: один пехотной, под командой подполковника Шлифенбаха...
ИСТОРИК. ... Это был Иоганн фон Шлиппенбах - сын генерал-поручика Вольмара Антона фон Шлиппенбаха...
АПРАКСИН (продолжает). ... другой - рейтарский подполковника фон Ливена - в нем рейтар шестьсот человек. И того ж числа послал в Санкт-Питербурх, чтоб ко мне отправили тайно полковника Монастырева и с ним тысячу человек драгун и господина Бахметева с пятьюстами казаками... И как полковник Монастырев и Бахметев пришли в Нарву, того ж числа пошел с ними и пришел к реке Семе сего августа пятнадцатого числа... И дошли за Ракобором милях в двух близ мызы Винья и деревни Виньи ж...
ИСТОРИК. ... Место это - на территории Эстонии, неподалеку от нынешнего Раквере, именовавшегося ранее Ракобором...
АПРАКСИН (продолжает). ... И учинили им баталию... И пехотный полк и с офицерами без остатку побили и в полон побрали, а от рейтарского полку разве что малое осталось... Прошу у вашего величествия, дабы милостиво изволили призрети, что я в оной партии сам был, ей-ей, принужден был чинить сие для наших командиров, чтоб не учинили меж собой какой конфузии, однако ж исправляли свои дела изрядно. Должен я у вашего величествия милости просить о полковнике Монастыреве: как возмог его видеть, истинно изрядно все исправлял как надлежит доброму солдату; также и о Бахметеве, дабы милостию был награжден.
ИСТОРИК. Монастырев, увы, своей награды не дождался... Но это - рассказ чуть более поздний. Покуда же первую половику августа 1708 года завершили изрядной викторией...